ВЛАСТВУЮЩАЯ ЭЛИТА

19057 1I. Высшие круги

ВЛАСТВУЮЩАЯ ЭЛИТА*

I. Высшие круги

Сфера приложения сил и возможностейобыкновенных людей ограничена миром ихповседневных дел и забот, но даже в этом кругу,замыкающемся профессиональной работой,семейными и соседскими отношениями, оничасто оказываются во власти таких внешних сил,которые они не могут ни понять, ни подчинитьсебе. "Великие перемены" ни в какой степени независят от них, но тем не менее оказываютвлияние на их поведение и воззрения. Этиперемены довлеют теперь над простыми людьмисо всех сторон, а сама структура современногообщества обрекает их на служение чужимзамыслам. Вот почему они чувствуют, что вэпоху, когда они лишены влияния наобщественную жизнь, они лишены такжевозможности строить свою собственную жизнь посвоему желанию и разумению.

Но не все люди являются в этом смыслеобыкновенными людьми. С централизациейсредств информации и политической власти


некоторые лица достигли в американскомобществе такого положения, которое дает имвозможность взирать на обыкновенных людей,так сказать, сверху вниз и своими решениямиоказывать могущественное влияние на ихповседневную жизнь. Они добились этогоположения не своим личным трудом – они самипредоставляют работу или отнимают ее у тысячлюдей. Их жизнь не замыкается кругом обычныхсемейных забот; они имеют возможностьизбавиться от этих забот. Они могут проживатьво многих домах и отелях, но они не связаны ни скакой территориальной общиной. Им неприходится посвящать свою жизнь всего лишьудовлетворению повседневных потребностей,поискам "хлеба насущного"; они в известной мересами творят свои потребности и заставляютдругих удовлетворять их. Отрицают ли они своюобщественную власть или открыто признают ее –это не меняет того факта, что их технический иполитический опыт в данной области далекопревосходит опыт низших слоев населения.Большинство американцев могло бы сказать освоей элите то же самое, что говорил ЯковБуркхардт о "великих людях": "Им дано все, чтоне дано нам".

Властвующая элита состоит из людей,


занимающих такие позиции, которые дают имвозможность возвыситься над средойобыкновенных людей и принимать решения,имеющие крупнейшие последствия. Принимаютли они эти решения или нет – это менее важно,чем самый факт владения такими ключевымипозициями; их уклонение от известных действийи решений само по себе является действием,зачастую влекущим за собой более важныепоследствия, чем решения, которые онипринимают. Это обусловлено тем, что оникомандуют важнейшими иерархическимиинститутами и организациями современногообщества. Они руководят крупнымикорпорациями, они управляют механизмомгосударственной власти и претендуют на еепрерогативы. Они направляют деятельностьвоенного ведомства. Они занимают в социальнойсистеме стратегические командные пункты, вкоторых ныне сосредоточены действенныесредства, обеспечивающие власть, богатство иизвестность, которыми они пользуются.

Властвующая элита не состоит из людей,правящих в одиночку. Их наиболее важные идеии решения – это зачастую идеи и решения,подсказанные советниками и консультантами,трибунами и творцами общественного мнения.


Ступенькой ниже властвующей элитырасполагаются на общественной лестницепрофессиональные политики из средних звеньеввласти, принадлежащие к кругам конгресса идругим влиятельным группам, а также к богачамстарой и новой формации, проживающим вкрупных и мелких городах и в сельскойпериферии. С ними переплетаются в самыхпричудливых формах (которые мы покажем) тепрофессиональные знаменитости, которыепостоянно живут рекламой и вместе с тем всегдажаждут (пока они остаются знаменитостями) ещеболее широкой рекламы. Эти знаменитости нестоят, правда, во главе какой-либогосподствующей иерархии, но они зачастуюнаделены способностью отвлекать вниманиепублики или давать выход влечению масс кзахватывающим переживаниям или же болеепрямым путем завоевывать расположение тех, ктостоит непосредственно у власти. Более или менеенезависимые в своих ролях толкователей основобщественной морали, специалистов по деламгосударственного управления, представителейбога на земле, людей, формирующих чувства инастроения народных масс, эти знаменитости иконсультанты непосредственно причастны к тойсцене, на которой элита показывает публике


творимую ею историческую драму. Но творитсяэта драма в иерархических верхахглавенствующих социальных институтов.


1

Правда о природе элиты, о ее могуществе неявляется неким секретом, который власть имущиезнают, но таят про себя. Эти люди имеют самыеразличные представления о своей роли впроисходящих событиях и принимаемыхрешениях. Нередко они не имеют на этот счеттвердого мнения, а еще чаще к их оценкам своегособственного могущества примешиваются ихопасения и надежды. Каковы бы ни былиподлинные размеры их власти, они обычноточнее представляют себе сопротивление,оказываемое другими в процессе ееиспользования, чем ее природу и размеры.Вдобавок к этому большинство власть имущихамериканцев основательно овладели официальнойфразеологией, которой прикрываютсяполитические отношения, – и в некоторыхслучаях овладели настолько основательно, чтопользуются ею и в своем кругу и сами, такимобразом, начинают верить в нее. Личныепредставления самих действующих лиц – этолишь один из нескольких источников, которыенеобходимо изучить для понимания социальнойроли американских высших кругов. А между теммногие из тех, кто отрицает существование элиты


или, во всяком случае, ее общественнуюзначимость, опираются в своих доводах напредставления власть имущих людей о себе илипо крайней мере на их публичные высказывания.

Существует, однако, и другая точка зрения.Те, кто чувствует, хотя бы и смутно, что вАмерике имеется теперь сплоченная имогущественная группа, оказывающая огромноевлияние на жизнь страны, часто обосновываютэто ощущение ссылкой на историческиетенденции нашего времени. Они, например,чувствовали на себе исключительное значениевоенных факторов, и из этого онинепосредственно делают вывод, что генералы,адмиралы и те государственные деятели, которыенаходятся под их влиянием, должны, очевидно,обладать безмерным могуществом. Они слышат,что конгресс снова передоверил кучке людейправо принимать решения, заведомо связанные свопросами войны и мира. Они знают, что атомнаябомба была сброшена на Японию именемСоединенных Штатов Америки, хотя никто иникогда не советовался с ними по этому вопросу.Они чувствуют, что живут в эпоху крупныхрешений, но знают, что сами они их непринимают. Вот почему, рассматриваяисторические особенности современной жизни,


они приходят к выводу, что в центре ее должна,видимо, находиться могущественная элита,принимающая решения или воздерживающаясяот них.

Люди, у которых крупные историческиесобытия вызывают подобные ощущения,предполагают, что элита существует и что еевласть велика. Но, с другой стороны, те, ктовнимательно прислушивается к отзывам людей,несомненно причастных к высокой политике,часто не верят в существование элиты,наделенной решающей властью.

Обе эти точки зрения следует принимать вовнимание, но ни та ни другая не выражает всейистины. Ключ к пониманию могуществаамериканской элиты надо искать не только визучении поверхностных аспектов историческихсобытий и не только в личных оценках,сообщенных нам людьми, от которых явнозависят политические решения. За отдельнымилюдьми такого пошиба и за историческимисобытиями кроется то, что связывает их воедино:важнейшие институты современного общества.Эти иерархические институты – государство,корпорации, армия – образуют собой орудиявласти; как орудия власти, они сейчас имеюттакое значение, какого они никогда еще не имели


на протяжении всей истории человечества; навершинах этих иерархий находятся командныепункты современного общества, выявлениекоторых дает нам социологический ключ кпониманию роли американских высших кругов.

В современной Америке основная движущаясила развития страны сосредоточена вэкономических, политических и военныхинститутах. Все другие социальные институтыоказались на задворках современной истории ивынуждены в соответствующих случаяхподчиняться первым трем. Нет такой семьи,которая могла бы оказывать такое же прямоевлияние на государственные дела, как любаякрупная корпорация; никакая церковь не всостоянии оказывать ныне такого же прямоговлияния на жизненный путь молодыхамериканцев, как военное ведомство; ни одновысшее учебное заведение не в состоянии стольрешительно влиять на важные события, какНациональный совет безопасности. Религиозные,просветительные и семейные институты непредставляют собой самостоятельных центровнационального могущества; напротив,особенности этих децентрализованных сфержизни все в большей мере формируются"большой тройкой", внутри которой совершаются


ныне события, влекущие за собой решительные инемедленные последствия.

Семья, церковь и школа приспосабливаются ксовременной жизни; правительство, армия икорпорации формируют ее. И в процессеформирования современной жизни онипревращают эти более слабые институты в орудияосуществления своих целей. Церковь поставляетармии своих священников, где их используют дляусиления эффективности пропаганды морального"права" убивать. Школа отбирает и обучаетлюдей для работы в корпорациях и длявыполнения специальных функций в армии.Институт "большой семьи" исчез, конечно, давно:его разрушила промышленная революция; а внаши дни отцов и сыновей разлучают с семьями(в принудительном порядке, если нужно) каждыйраз, когда армия призывает их в свои ряды. Ивместе с тем ореол, окружающий все этивторостепенные институты, используется длятого, чтобы узаконить власть и решения"большой тройки".

Судьба современного человека зависит нетолько от семьи, в которой он родился или вкоторую вошел посредством брака, но все большеи больше и от корпорации, где в самые лучшиесвои годы он расходует свои лучшие силы; не


только от школы, где он воспитывается ребенкоми юношей, но и от государства, которое неоставляет его в покое на протяжении всей егожизни; не только от церкви, где он порой слушаетслово божие, но и от армии, где его муштруют.

Если централизованное государство не былобы уверено в том, что частная и государственнаяшкола будут насаждать патриотические чувства,то его руководители незамедлительнопостарались бы изменить децентрализованнуюсистему народного образования. Если бы процентбанкротств среди пятисот крупнейшихамериканских корпораций был так же высок, какобщий процент разводов среди 37 млн.американских супружеских пар, то это привелобы к экономической катастрофе международногомасштаба. Если бы военнослужащие отдавалиармии не больше времени и сил, чем верующиеотдают церкви, к которой они принадлежат, тонаступил бы военный кризис.

Внутри каждого из трех главенствующихсоциальных институтов мы замечаем, чтотипичная для него структурная единица нынеразрослась, управление ею приобрелоавторитарный характер и, если иметь в видудиапазон влияния выносимых ею решений, –стала централизованной.


Эти особенности современного развитияглавенствующих институтов обусловленыбаснословно мощной техникой, ибо они, каксоциальные институты, объединили эту технику иуправляют ею так же, как она в свою очередьформирует их особенности и определяет темпыих развития.

Сфера экономики, состоявшая когда-то извеликого множества малых и самостоятельныхпроизводственных единиц, подпала под власть200–300 гигантских корпораций, связанныхмежду собой как в административном, так и вполитическом отношении. Они-то и держат всвоих руках ключи ко всем важным решениям,связанным с экономикой.

Система государственного управления,некогда децентрализованная совокупностьнескольких десятков слабо связанных междусобою штатов, стала централизованнымисполнительным аппаратом; она вобрала в себямножество ранее раздробленных функций ипроникает ныне во все поры общественногостроя.

Военное ведомство, некогда хилоеучреждение, окруженное атмосферой недоверия(поддерживавшейся милицией отдельныхштатов), превратилось в крупнейший и самый


дорогостоящий правительственный орган.Несмотря на видимость добродушия,проявляемого им в пропагандистскихвыступлениях перед широкой публикой, оноприобрело теперь всю жестокость и грубостьразбухшего бюрократического аппарата.

В каждой из этих главенствующих областейсовременной жизни орудия власти, находящиесяв распоряжении правящей группы, сталинеизмеримо более мощными. Ее командныепозиции усилились. Внутри каждой из этих сфербыла разработана и туго завинчена современнаяавторитарная система управления.

По мере того как все эти три сферырасширяются и централизуются, последствия ихдеятельности приобретают все больший размах иих взаимные связи все возрастают. Решениягорстки крупных корпораций определяют нетолько экономическую, но и военную иполитическую обстановку во всем мире. Решениявоенного ведомства связаны с политическойжизнью и самым чувствительным образомсказываются на ней, равно как и на самом объемеэкономической деятельности. Решения,принимаемые в политической сфере, определяютэкономическую деятельность и военныепрограммы. Прошло то время, когда, с одной


стороны, существовала сфера экономики, а сдругой – сфера политики, включавшая в себявоенное ведомство, деятельность которого невлияла на политическую и деловую жизнь. Теперьсуществует пронизанная политикой экономика,связанная тысячью нитей с военнымиинститутами и их решениями. Если государствовмешивается в ту область, в которойгосподствуют корпорации, то и последние в своюочередь вмешиваются в вопросы управлениягосударством. С точки зрения объективныхтенденции развития именно в этом треугольникевласти лежат истоки образования блокированнойсистемы социального господства, котораясоставляет важнейшую историческуюособенность нашего времени.

Факт взаимопереплетения трех основных сферобщественной жизни ясно обнаруживается прилюбой критической ситуации в развитиисовременного капиталистического общества:экономическом крахе, войне, буме. Во всех этихслучаях правящие круги убеждаются в теснойвзаимосвязанности основных социальныхинститутов. В XIX в., когда масштабы всехинститутов были значительно меньше, ихсвободная интеграция достигалась в сфересаморегулирующейся экономики в результате


свободной игры рыночных сил, а всаморегулируемой системе государственногоуправления – в результате голосования иполитического торга. Тогда предполагалось, чтоиз нарушения равновесия и всякого рода трений,вызванных ограниченными решениями (а в тупору любые решения могли иметь толькоограниченные последствия), само собойвозникнет со временем новое равновесие. В нашидни такое предположение исключается, и люди,стоящие во главе каждой из трех главенствующихиерархий, не исходят в своей деятельности изтакого предположения.

Дело в том, что последствия решений,принятых или непринятых в каждой из этихобластей, столь велики и обширны, что онираспространяются и на другие области, и потомусуществует стремление к координированнымдирективным решениям или к согласованномувоздержанию от директивных решений. Это невсегда было так. Когда в народном хозяйствепреобладали многочисленные мелкиепредприниматели, то, например, банкротстводаже многих из них все-таки могло иметь чистоместное значение; политические и военныеорганы в эту область не вмешивались. Но теперь,при существующих политических расчетах и


военных обязательствах, могут ли они допустить,чтобы важнейшие частнокапиталистическиекорпорации, занимающие ключевые позиции вэкономической системе, рухнули во времяэкономического кризиса? Политические ивоенные органы все больше и большевмешиваются в экономические дела, и, в мерутого как они это делают, важнейшие решения,принимаемые в каждой из трех иерархий,контролируются представителями двух других.Таким образом, экономические, военные иполитические институты оказываются теснейшимобразом связанными друг с другом.

В каждом из этих необычайно разросшихся ицентрализованных институтов пришли круководству те высшие круги, которые образуютсобой экономическую, политическую и военнуюэлиты. В верхах экономики вместе с богачами измира корпораций подвизаются руководящиеадминистраторы крупнейших корпораций; вверхах политической системы – официальныеруководители государства; в верхах военноговедомства – элита, состоящая из политическихдеятелей, облаченных в военные мундиры,сосредоточенная в Объединенном советеначальников штабов, в его непосредственномокружении и в среде высшего генералитета.


Так как каждая из этих областей сомкнулась состальными, так как последствия принимаемых вних решений имеют тенденцию статьвсеобъемлющими, то руководящие деятеликаждой из трех областей – военная знать, главарикорпораций, официальные руководителигосударства – сплачиваются воедино, образуя темсамым властвующую элиту Соединенных Штатов.


2Американские высшие круги, то есть те, кто

находится на указанных командных постах, и ихближайшее окружение, часто рассматриваются сточки зрения того, чем они владеют; а владеютони большей, чем другие люди, долей наиболеевысоко расцениваемых благ и источниковнаслаждений. В представлении людей,рассматривающих дело с этой точки зрения,властвующая элита попросту состоит из лиц,имеющих максимум того, что вообще можноиметь, а сюда обычно относят деньги, власть,престиж, а также образ жизни, определяемыйобладанием этими благами. Но люди,составляющие элиту,– это не просто те, кто имеетбольше всех; они не имели бы "больше всех", еслибы они не занимали свои особые позиции вважнейших социальных институтах, ибо этиинституты являются непременными основамивласти, богатства, престижа и в то же времяглавным орудием осуществления власти,приобретения и сохранения богатства,реализации самых высоких притязаний напрестиж.

Под могущественными людьми мы, конечно,подразумеваем тех, кто имеет возможностьосуществлять свою волю даже в том случае, когда


другие сопротивляются ей. Никто, следовательно,не может быть по-настоящему могущественным,если он не имеет доступа к управлениюважнейшими социальными институтами, ибовласть подлинно могущественных людейзаключается прежде всего в том, что онираспоряжаются этими общественными орудиямивласти. Ими распоряжаются высокопоставленныеполитические деятели, крупнейшие сановники;ими распоряжаются адмиралы и генералы; имираспоряжаются главные акционеры ируководители крупнейших корпораций. Правда,не вся власть коренится в таких институтах и невся она осуществляется через их посредство, нотолько в них и через них власть может быть болееили менее длительной и значительной.

Богатство тоже приобретается и удерживаетсяв этих институтах и через их посредство.Пирамида богатства не может быть правильнопонята, если считать, что она складываетсятолько из огромных личных состояний;могущество семейств,- обладающих огромныминаследственными капиталами, усиливается внастоящее время, как мы увидим, современнымикорпорациями: каждое из этих семейств былотесно связано и сейчас тесно связано скакой-нибудь архибогатой корпорацией, – и эта


неизменная юридическая связь с корпорациейнередко дополняется и прямым участием (вуправлении ею.

Главный источник богатства – этосовременная корпорация; но на нынешнем этаперазвития капитализма государственный аппараттоже открывает и закрывает множество путей кбогатству. Не только размер, но и источникдохода, не только возможности приобретенияпотребительских товаров, но и возможностираспоряжения производительным капиталомопределяются позициями, занимаемыми даннымлицом в сфере политики и экономики. Если нашинтерес к крупнейшим богачам не сводитсятолько к вопросу об их расточительном илискаредном потреблении, то мы обязаны изучитьих взаимоотношения с современными формамикорпоративной собственности, а также сгосударством, так как именно этимивзаимоотношениями определяется ныневозможность сохранения крупной собственностии получения высокого дохода.

Высокий престиж окружает ведущие звеньясоциальных институтов, и этот престиж всеповышается. Совершенно очевидно, что престижзависит, и часто в решающей степени, от доступак механизму рекламы, использование которого


является ныне важнейшим и нормальнымпризнаком, присущим деятельности всех крупныхинститутов современной Америки. И к тому жеодна из особенностей трех главных иерархий –властвующих в мире корпораций, вгосударственном аппарате, в военном ведомстве –состоит в том, что в наше время все чаще и чащесовершается переход людей из одной в другую. Врезультате происходит своего рода "накопление"престижа. Притязания на престиж могут сначалаосновываться, скажем, на высоком положенииданного лица в военной сфере, затем – ввозросшем размере – на его деятельности впросветительном учреждении, управляемомзаправилами корпораций, и реализоваться,наконец, в области политики, где в лице,например, генерала Эйзенхауэра и тех, кого онпредставляет, власть и престиж сливаются,достигнув наконец предельно высокого накала.Подобно богатству и власти, престиж обладаеткумулятивным свойством: чем больше престижавы имеете, тем больше вы можете его приобрести.Эти ценности могут также размениваться одна надругую: богатому легче, чем бедному, обрестивласть; тем, кто занимает высокое положение вобществе, легче заполучить в свое распоряжениесредства, ведущие к богатству, чем тем, кто не


имеет этого преимущества.Если мы возьмем сотню наиболее

могущественных американцев, сотню самыхбогатых, сотню самых знаменитых и лишим ихпозиций, которые они занимают вглавенствующих социальных институтах,отнимем у них людские и денежные ресурсы,которыми они распоряжаются, средства массовойрекламы, которые ныне работаютпреимущественно на них, то они сразу окажутсябезвластными, безвестными и бедными. Властьне коренится в природе власть имущего,богатство не заложено в личности богача,известность не есть внутреннее свойство,присущее определенному лицу. Чтобы бытьзнаменитым, богатым, власть имущим – для этоготребуется доступ к главенствующим институтам,ибо командные позиции, которые люди в нихзанимают, определяют в значительной мере ихшансы на получение и удержание этих высокоценимых жизненных благ.


3

Возможна и такая трактовка людей извысших кругов, при которой они предстают какчлены высшей социальной прослойки, как рядгрупп, члены которых знают друг друга,встречаются в обществе, связаны деловымиотношениями и потому считаются друг с другомпри вынесении известных решений. Согласноэтой концепции, элита сама ощущает себя ивоспринимается другими как центральное ядро,образовавшееся внутри "высших социальных,классов". Она составляет более или менеекомпактное социальное и психологическое целое;люди, принадлежащие к элите, сознают себячленами определенного класса общества. Однидопускаются в их круг, другие не допускаются;грань, отделяющая элиту от прочих людей,сводится скорее к качественным, чем к чистоколичественным различиям. Элита в большей илименьшей степени сознает себя как социальныйкласс, и члены ее ведут себя по отношению ксвоим иначе, чем по отношению к членам другихклассов. Они благожелательно относятся друг кдругу, понимают друг друга, заключают междусобой браки, стремятся к тому, чтобы действоватьи думать если не совместно, то по крайней мере


одинаково.Мы не хотим пока предрешать вопрос о том,

являются ли действительно люди из элиты,занимающие командные посты в описанных намиглавенствующих институтах, членами подобногообщественно признанного класса, или вопрос отом, происходит ли значительная часть членоввластвующей элиты из такого четко выраженногоособого класса. Этот вопрос еще предстоитисследовать. Но для того, чтобы яснее очертитьпредмет исследования, надо остановиться наодной особенности, ясно выступающей вбиографиях и мемуарах людей богатых, властьимущих и именитых: лица, принадлежащие квысшим кругам, в какой бы области они ниподвизались, являются членамивзаимопереплетающихся "партий" и связанныхмежду собой самым различным образом "клик".Среди тех, кто "сидит на одной и той же террасе",существует нечто вроде взаимного притяжения, –хотя часто бывает так, что это становится ясно имсамим и другим только в такие моменты, когдаони чувствуют необходимость отмежеваться отдругих, только в тех случаях, когда в процессесовместной обороны они добираются до сознаниятого, что их объединяет, и тем самым теснеесмыкают свои ряды против "чужаков".


Представление о существовании такойправящей прослойки связано с предположением,что большинство ее членов отличаетсяобщностью социального происхождения, что напротяжении всей их жизни они поддерживаютнеофициальные связи друг с другом и чтосуществует известная взаимозаменяемость людейна командных ролях в иерархиях,распоряжающихся богатством, властью, славой.Следует, безусловно, сразу же отметить, что еслитакая элитная прослойка действительносуществует, то по своей социальной внешности иформе она в силу весьма важных историческихпричин резко отличается от техаристократических родов, которые некогдауправляли различными европейскими странами.

То обстоятельство, что американскоеобщество не прошло через феодализм, оказалорешающее влияние на характер американскойэлиты, так же как и на историю американскогообщества в целом. Ибо это означает, что в СШАне было дворянства или аристократии,возникших еще в докапиталистическую эпоху,которые находились бы в серьезной оппозиции ккрупной буржуазии. Оно означает, чтоамериканская крупная буржуазиямонополизировала не только богатство, но и


власть и престиж. Оно означает, что никакаягруппа дворянских семей не занимала здеськомандных позиций и не монополизировала теблага, которые обычно высоко ценятся, и чтоздесь, безусловно, не нашлось такой прослойки,которая бы это совершила открыто на основеунаследованных прав. Оно означает, что здесь небыло ни высших сановников церкви, нипридворной знати, ни лендлордов в доблестныхдоспехах, окопавшихся в своих замках, ни лиц,имеющих монопольное право на занятие высокихпостов в армии, – не было тех элементов, которыесопротивлялись бы разбогатевшей буржуазии ипрепятствовали бы ее социальному возвышениюво имя своих прирожденных прав и прерогатив.

Но это обстоятельство не означает, что вСоединенных Штатах не существует высшихслоев. То, что они произошли из "среднегокласса", не имевшего признанных атрибутоваристократического превосходства, вовсе неозначает, что они так и остались среднимклассом, когда огромный рост их богатства далим возможность самим добиться социальногопревосходства. Их происхождение и ихисторическая молодость могли сделать высшиеслои в Америке менее заметными, чем в другихстранах. Но в Америке фактически существуют в


наши дни такие разряды и масштабы богатства ивласти, о каких люди из средних и низших слоевнаселения знают очень мало и даже не могут себепредставить. Существуют семьи, полностьюогражденные своим богатством от каких бы то нибыло экономических неурядиц и потрясений,переживаемых просто преуспевающими людьмии низшими классами. Существуют такжемогущественные люди, которые в совершеннокелейном порядке принимают решения, чреватыеогромными последствиями для низших слоевнаселения.

Американская элита вступила в современнуюисторию как элита такой буржуазии, которая, всущности, не имела исторических соперников. Нив одной стране буржуазия ни до, ни после этогоне располагала такими благоприятнымивозможностями и преимуществами. Не имеявооруженных соседей, она легко прибрала крукам изолированный континент, изобиловавшийестественными ресурсами и необычайнозаманчивый для рабочей силы, ищущейприменения. Остов политического строя иидеология для его оправдания уже существовали.Против меркантилистских ограниченийбуржуазия выдвинула заимствованный у Европыпринцип "laissez-faire", против южных


плантаторов – принцип индустриализма..Революционная война положила конецпритязаниям на знатность, существовавшим вколониальную эпоху, ибо лоялисты покинулистрану и многие имения были разрушены.Джексоновский переворот, вызвавший целуюреволюцию в системе соотношенийобщественного веса различных слоев населения,положил конец притязаниям старинных семейНовой Англии на общественнуюисключительность, основанным на высокомпроисхождении. Гражданская война уничтожилавласть, а, следовательно, со временем и престижвоинственных южных плантаторов,претендовавших до войны на особое уважение.Темп всего капиталистического развитияисключал возможность развития и упроченияродовитой аристократии в Америке.

В Америке не существовало прочноутвердившегося правящего класса, связанного сземлей и расцветшего в блеске военной славы,который мог бы сдержать стремительноеисторическое развитие торговли ипромышленности или подчинить себекапиталистическую элиту, как это было,например, в Германии и Японии.

И ни один подобный правящий класс в мире


не мог сдержать поступательное движениеамериканского правящего класса в те времена,когда ход мировой истории начал определятьсянасилием, опирающимся на современнуюиндустрию. Об этом свидетельствует судьбаГермании и Японии в двух мировых войнах XX в.и даже судьба самой Англии и ее образцовогоправящего класса, между тем как Нью-Йоркнеминуемо должен был стать и сталэкономической столицей западногокапиталистического мира, а Вашингтон – егополитической столицей.


4

Элита, занимающая командные посты вобществе, может трактоваться по-разному: ееможно рассматривать как совокупность лиц,обладающих властью, богатством иизвестностью; ее можно рассматривать каквысший слой капиталистического общества.Можно определить ее также, пользуясьпсихологическими и моральными критериями,как некий вид избранных личностей. При такомопределении дело выглядит совсем просто: элита– это люди исключительной силы воли и энергии.

Теоретик, склонный выводить социальныеявления из свойств человеческой природы,может, например, подразумевать под элитой некакой-либо социальный слой или социальнуюкатегорию, а отдельных, ничем не связанных другс другом индивидуумов, стремящихся превзойтисамих себя и, стало быть, более благородных,более энергичных, сделанных из болеедобротного материала, чем прочие люди.Неважно при этом, бедны ли они или богаты,занимают ли высокое положение или низкое,славят ли их или презирают – они являютсяизбранными просто в силу особенностей своейличности. Все остальные представляют собой


массу, которая, согласно этой концепции,постепенно, через ряд переходов, сливается вунылую посредственность.

Такую концепцию, игнорирующуюсоциальную природу элиты, пытались развить впоследнее время некоторые американскиеписатели консервативного направления. Но вбольшинстве своем моральные и психологическиеконцепции, относящиеся к элите, гораздо менееутонченны и имеют дело не с отдельнымиличностями, а с прослойкой в целом.Представления об "избранных натурах" всегда,собственно, возникают в обществе, где некоторыелюди владеют в большей мере, чем другие, тем,чем можно владеть. Люди, обладающие такимипреимуществами, не хотят думать, что ихпреимущества достались им совершеннослучайно. Они охотно приходят к выводу, чтодостойны владеть тем, чем они владеют, в силувнутренне присущих им качеств. Они считают,что они "по природе своей" являются элитой, идействительно воображают, что их богатство ипривилегии являются естественнымпродолжением их избранной личности. В этомсмысле определение элиты как группы людей,обладающих высокими нравственнымикачествами, есть идеологическое оружие элиты


как привилегированной правящей прослойки,независимо от того, создана ли эта идеологиясамой элитой или создана для нее другими.

В эпохи, когда риторические фразы овсеобщем равенстве пользуются популярностью,наиболее умные и развитые люди из низших исредних классов, а также "кающиеся" люди извысших классов порою придерживаютсяконцепции "контрэлиты". В самом деле, взападных странах существует давняя традициявоспевать бедных, эксплуатируемых и угнетенныхкак истинно добродетельных, мудрых исчастливых людей; там создана целая галереяподобных образов. Уходящая своими корнями вхристианские традиции, эта моральная идеяконтрэлиты, состоящей из индивидуальностейвысокого типа, обреченных на самое низкоеобщественное положение, может бытьиспользована и действительно была использовананизшими классами для суровой критикиправящих элит и для прославления утопическихобразов новой элиты, которая должна прийти насмену старым.

Но представление об элите как о группевыдающихся личностей не всегда является тольколишь идеологической формулой особопривилегированных классов или


контридеологической формулой социальнообойденных классов. Оно часто соответствуетдействительности: будучи хозяевами своей жизнии обладая особыми привилегиями, многие лицаиз высшего слоя общества действительнообретают со временем душевные качества,приближающиеся к тем, носителями которых онисебя объявляют. Если мы даже откажемся отпредставления, будто мужчины или женщины,принадлежащие к элите, являются от рожденияизбранными натурами (а мы должны от такогопредставления отказаться), то нельзя все жеупускать из виду, что весь их жизненный опыт итренировка вырабатывают у них специфическийдушевный склад.

В наши дни приходится вносить поправки впредставление об элите как о группе, состоящейиз индивидуальностей высшего порядка, иболюди, удостоившиеся занять командные позициив обществе (формирующие в свою очередь иххарактер), окружены теперь множеством идейныхвдохновителей, советников, "негров" и гримеров,которые изменяют их представления о самихсебе, создают их общественное лицо и оказываютопределяющее влияние на многие их решения. Невсе, конечно, члены элиты в этом отношенииодинаковы, но, вообще говоря, в Америке


сегодняшнего дня было бы слишком наивносудить о природе любой из главных групп элитытолько под углом зрения личных свойств тех еепредставителей, которые находятся на авансцене.Американская элита часто представляется нестолько совокупностью конкретных личностей,сколько совокупностью людей, наделенныхобщими душевными свойствами, которые взначительной степени выдуманы ирекламируются как идеальный тип человеческой"личности". Даже самая на первый взгляднезависимая, свободно царящая,профессиональная знаменитость обычнопредставляет собой своего рода синтетическийпродукт, еженедельно перерабатываемыйвышколенным персоналом, систематическипридумывающим и заранее взвешивающимэффект экспромтных вставок в старые номера,которые знаменитость затем воспроизводит "понаитию".

Но справедливо и то, что до тех пор, покаэлита живет и процветает как социальный классили как группа лиц, занимающих командныепозиции, она будет отбирать для себя иформировать людей определенного склада иотвергать других. То, чем становится человек, егоморальный и психический облик, в значительной


мере определяется воззрениями и взглядами,влиянию которых он подвергался на своемжизненном пути, и той общественной ролью,которую ему предназначают и дают возможностьдобиться. С точки зрения биографаспецифические особенности человека,принадлежащего к высшим классам,формируются в результате общения с людьмианалогичного общественного положения в целомряде интимных кружков, в которые он вхож икоторые доступны ему на протяжении всей егожизни. В таком понимании элита представляетсобой ряд высших кругов, члены которыхспециально подбираются, обучаются,апробируются и получают свободный инеофициальный доступ к тем, кто управляетбезличными иерархическими институтамисовременного общества. Если существуюткакие-нибудь объективные причинывозникновения такой концепции элиты, котораясводит все дело к психологической общ-ности еечленов, то они лежат в том, что наряду сосведомленностью в делах публичных,относящихся к высокой политике, люди из элитыдействительно отличаются общим строем личныхчувств и привязанностей. Чтобы понять элиту какобщественный класс, нам надлежит изучить


целый ряд мелких интимных ячеек, в которыхформируется классовая общность ее членов;самой очевидной из них была в прошломгостиная знатной, богатой семьи, а в наши днисамой важной из них является аристократическаясредняя школа и столичный клуб.


5

Между различными представлениями обэлите, если их надлежащим образом толковать,имеется многолинейная связь – и все они будутнами использованы при изучении пружин"успеха", достигаемого людьми в американскомобществе. Мы изучим каждую из высших сфер, вкоторых обычно рекрутируются члены элиты, ипри этом исследовании мы будем иметь дело сглавными институтами, образующими остовамериканского общества. Мы проследимвзаимосвязь между богатством, властью ипрестижем внутри каждого из этих институтов ив сфере их взаимных отношений. Но большевсего нас будет интересовать вопрос о меремогущества, которым обладают люди,занимающие ныне командные позиции, и роль,которую они играют в нашу историческую эпоху.

Такого рода элита может трактоваться каквсесильная, и ее возможности могут мыслитьсякак возможности, заложенные в великом тайномзаговоре. Так, вульгарный марксизм объясняетисторические события и тенденции ссылкой на"волю буржуазии", нацизм все сводит к "заговоруевреев", а мелкотравчатые американские правые –к "тайной власти коммунистических шпионов". В


свете подобных представлений о всемогущейэлите как двигателе истории элита выступает каксила, которую невозможно всецело постигнуть.Мы имеем здесь фактически светский субститутрелигиозного понятия "божьей воли",заложенного в представлении о существованиисвоего рода всеопределяющего замыслапровидения; разница заключается в том, что здесьдопускается, что лица, не принадлежащие к элите,могут противодействовать ей и в конечном счетеодержать над ней верх.

Противоположная точка зрения – будто элитасовершенно бессильна – пользуется в настоящеевремя большой популярностью среди либеральнонастроенных исследователей. Они не только несчитают элиту всемогущей, но утверждают, чтоона слишком разобщена и уже в силу отсутствиявсякой спайки не может выступать как сила,оказывающая влияние на ход историческихсобытий. Если элита невидима, то не потому, чтоона облекает себя тайной, а потому что отдельныелица теряются в массе. Влияние тех, ктоофициально находится у власти, до такой степениограничивается другими избранными элементамииз влиятельных групп, или публикой, каксовокупностью избирателей, или же, наконец,конституционными нормами, что мы вправе


утверждать: высший класс, возможно, исуществует, но правящего класса мы не имеем;отдельные власть имущие люди, возможно,имеются, но властвующей элиты нет; разныеобщественные слои и прослойки, возможно,имеются, но настоящей социальной верхушки несуществует. В своем крайнем выражении этопредставление об элите как о группе, настолькоослабленной компромиссами и разрозненной, чтоее значение сводится к нулю, является некимсубститутом понятия безличного коллективногорока, ибо с этой точки зрения решения реальныхлюдей, принадлежащих к высшим кругам, ничегоне значат на весах истории.

В сфере толкований международных дел исобытий обычно преобладает трактовка элитыкак всемогущей силы. Все события ипроисшествия, кажущиеся людямположительными и приятными, незамедлительнообъявляются творцами общественного мнениязаслугой руководителей собственной страны, всеотрицательные явления, все неприятныепроисшествия приписываются врагам по тусторону границы. В обоих случаяхпредполагается, что вершители зла иливершители добра обладают неограниченныммогуществом. В применении к проблемам


внутренней политики эта фразеологияиспользуется в несколько усложненной форме:когда люди говорят о силе их собственной партииили кружка, то дело, конечно, преподносится так,что они и их лидеры бессильны – всесилен только"народ". Но когда они ведут речь осоперничающей партии, тогда они приписываютей всемогущество – народ же при этом выглядитбессильным и обманутым.

Большинство власть имущих американцевсклонно, как правило, отрицать свое могущество.Ни один, мол, американец не добивается того илииного поста, чтобы править или даже влиять науправление, а только для того, чтобы служитьнароду. Он не становится ни бюрократом, нидаже просто чиновником, а только слугойобщества. В наши дни, как я уже указывал, такаяблагородная поза стала стандартной дляпубличных выступлений всех власть имущихлюдей. Она стала столь прочной особенностью ихстиля, что консервативные писатели сготовностью истолковывают ее как проявлениетенденции к "политически аморфной ситуации".

Но "политическая ситуация" в Америке нашихдней не столь аморфна, как она представляетсятем, кто трактует ее как романтическуюнеразбериху. Мы имеем дело не столько с


кратковременной и шаткой "ситуацией", сколькос прочной структурой, состоящей из многихступеней. И те, кто находится на ее верхнихступенях, не всесильны, но и не бессильны.Чтобы понять, какой мерой власти владеет ипользуется элита, надо изучить форму и высотувсех этих ступеней власти.

Если бы право решать вопросыгосударственной важности было разделено наабсолютно равные доли, то властвующей элитыне существовало бы; в этом случае фактически несуществовало бы никаких различий в мере власти– система распределения власти отличалась быполной однородностью. Градаций власти несуществовало бы и в другом крайнем случае: еслибы право решать вопросы было полностьюмонополизировано небольшой группой; тогдаимелась бы только эта маленькая группазаправил, а под нею – недифференцированнаяподчиненная масса. В современном американскомобществе мы не видим ни той ни другойкрайности, но иметь теоретическое представлениео них тем не менее полезно: оно дает намвозможность яснее понять систему распределениявласти в Соединенных Штатах и положениевластвующей элиты в этой системе.

В каждом из наиболее могущественных


институтов современного общества существуетградация власти. Владелец придорожногофруктового ларька не обладает ни в какой сфересоциальных, экономических или политическихрешений такой властью, какой обладаетфруктовая корпорация – мультимиллионер; ниодин рядовой лейтенант не обладает такиммогуществом, как начальник штаба в Пентагоне;ни один шериф не облечен такой властью, какпрезидент Соединенных Штатов. Следовательно,проблема определения властвующей элитызависит от того, на каком уровне мы проведемразграничительную линию. Если мы проведем этулинию на слишком низком уровне, то мывключим в эту категорию элементы, вовсе непринадлежащие к элите. Проведя ее на слишкомвысоком уровне, мы включим в нее слишком ужузкий круг людей. В предварительном порядке,стремясь пока к минимальному пределу точности,мы проводим эту линию грубо, как бы кускомугля: говоря о властвующей элите, мы имеем ввиду те политические, экономические и военныекруги, которые через сложную сетьвзаимосмыкающихся клик принимают участие врешениях, имеющих по меньшей мереобщегосударственное значение. Властвующаяэлита определяет события общегосударственного


значения – в той мере, в какой эти события могутопределяться решениями.

Утверждать, что в современном обществесуществуют очевидные градации власти ивозможностей принимать решения, еще не значитутверждать, что власть имущие объединены, чтоони вполне сознают то, что они совершают, чтоони сознательно сплотились в некоем заговоре.Чтобы получше разобраться в подобного родавопросах, целесообразно будет заняться в первуюочередь анализом общественных позиций властьимущих и последствий их решений, а не анализомстепени сознательности их действий или чистотыих побуждений. Нам надлежит заняться тремяключевыми обстоятельствами, ведущими кпониманию природы властвующей элиты.

I. Одно из этих обстоятельств, которое мыбудем подчеркивать во всем ходе анализакаждого из высших кругов, сводится кпсихологическим особенностям людей изразличных групп элиты, проявляющимся в ихсобственной среде. Так как властвующая элитасостоит из людей приблизительно одинаковогопроисхождения и воспитания, так как их карьераи образ жизни обнаруживают определенноесходство, то единство этих людей имеет подсобой психологические и социальные основы; их


принадлежность к примерно одинаковомусоциальному типу приводит к тому, чторазличные элитные группы легко смешиваютсямежду собой. Этот род единства находит своепредельное, хотя и не самое важное, выражение втом факте, что общественный вес, связанный сизвестностью, приобретаемый одним из них,умножает общественный вес других; болеесущественным выражением этого единстваявляется то, что эти люди в состоянии заменятьдруг друга на командных постах каждой из трехглавенствующих иерархий и переходить из однойиерархии в другую.

II. Это психологическое и социальноеединство, как мы можем убедиться, коренится вструктуре и механизме тех главенствующихиерархий, которые в наши дни возглавляютофициальные руководители государства, богачииз мира корпораций и военные заправилы. Чемкрупнее масштаб этих бюрократических сфер,тем могущественнее власть отдельных элит,распоряжающихся в каждой из них. Структураэтих иерархий и система их взаимоотношений взначительной степени определяютвзаимоотношения их главарей. Если этииерархические образования отличаютсяраздробленностью и разобщенностью функций и


власти, то соответствующие элиты, ихвозглавляющие, тоже будут отличатьсяраздробленностью и разобщенностью. Если жемежду этими иерархиями есть множествовзаимных связей и пунктов совпадения ихинтересов, то их элиты обнаружат стремление ктому, чтобы сплотиться в объединенную группу.

Единство элиты не является простымотражением единства возглавляемых еюинститутов, но люди и институты всегда связанымежду собой, и наша трактовка природывластвующей элиты побуждает нас раскрыть этусвязь. В современной Америке имеютсяразличные существенные пункты совпадениякоренных интересов основных иерархий, включаятакие явления, как создание частной экономикой,управляемой корпорациями, постоянноговоенного ведомства, функционирующего вусловиях политического вакуума.

III. Однако единство элиты основывается нетолько на психологическом сходстве исоциальном сращивании и не только насовпадении коренных интересов людей,занимающих командные позиции в основныхиерархиях. Порой это единство принимает формуболее явно выраженной координации действий.Но сказать, что эти три высших круга все в


большей мере координируют свою деятельность,что это является одной из основ их единства и чтопорой (как, например, в военные времена) . такаякоординация носит радикальный характер,– этоеще не значит утверждать, что такая координацияимеет всеобъемлющий или длительный характерили даже что она является чем-то вполнеустойчивым. И еще меньше это значит, что такаясознательная координация является единственнойили главной основой их единства или же чтовластвующая элита возникла в результате заранееразработанного плана. Но мы имеем правоутверждать, что, по мере того как современныймеханизм управления основными социальнымиинститутами открывал новые пути для людей,преследующих свои разнообразные интересы,многие из них начали понимать, что эти интересылегче реализовать в том случае, если они будутдействовать сообща – официально инеофициально, – и стали поэтому действоватьподобным образом.


6

Я не стану утверждать, что все историческиесобытия формируются во все эпохи человеческойистории и во всех странах творческимменьшинством, правящим классом, всемогущейэлитой. Такая формула обычно оказывается приближайшем рассмотрении простой тавтологией; идаже в тех случаях, когда она не оказываетсяпростой тавтологией, она настолько абстрактна,что нисколько не облегчает попытку разобратьсяв современной истории. Самое осторожноеопределение властвующей элиты как группылюдей, принимающей все решения, влекущие засобой наиболее важные последствия, непредполагает, что члены этой элиты всегда инепременно являются творцами истории; но этоопределение не предполагает также, что ониникогда не являются таковыми. Не следуетсмешивать представление об элите, которое мыстремимся развить, с какой-то теорией,говорящей о ее роли, а именно с теорией,гласящей, что она творит историю нашеговремени. Так, например, трактовать элиту как"тех, кто правит Америкой", – значит скореевыдвинуть гипотезу о роли и могуществе этойэлиты, чем дать определение ее природы. Степень


могущества членов элиты, как бы мы ее ниопределили, в разные исторические эпохиразлична. Если мы догматически попытаемсявключить эти различия в наше родовоеопределение, то мы неоправданно ограничимпознавательную ценность искомого понятия.Если мы будем настаивать на определении элитыкак класса, деятельность которого строгокоординирована и который в течениедлительного времени пользуется абсолютнойвластью, мы выпустим из поля нашего зрениямногое из того, что могло бы открыть нам болеескромное определение. Короче говоря, нашеопределение властвующей элиты не может посамой природе дела включать в себя теорию,трактующую о степени и характере власти,которой где бы то ни было обладают правящиегруппы. Тем менее допустимо вводить в нашанализ ту или иную философию истории.

На протяжении большей части историичеловечества исторические изменения незамечались людьми, которых они касались, идаже теми, кто творил их. Древний Египет,например, и Месопотамия просуществовали напротяжении жизни четырехсот поколений беззначительных изменений в их общественномстрое. Этот период в шесть с половиной раз


превышает длительность всей христианской эры,охватывающей жизнь всего лишь примерно 60поколений; он в 80 раз больше периодасуществования Соединенных Штатов,охватывающего жизнь всего только 5 поколений.Но в наше время темпы изменений такстремительны, а средства наблюдения за ниминастолько доступны, что взаимодействие событийи решений часто оказывается в историческойперспективе вполне зримым, стоит толькосмотреть внимательно, пользуясь надлежащимнаблюдательным пунктом.

Когда хорошо осведомленные журналистыговорят нам, что "не люди, а события определяюткрупные решения", они лишь повторяют тех, кторассматривает историю как воплощение Судьбы,Случая, Рока или как действия Невидимой Руки.Ибо "событие" – это всего лишь современноеслово, придуманное для обозначения этих старыхпонятий, которые все вместе отрывают людей отисторического процесса так как все они ведут наск выводу, что история творится за спиной людей.Движение исторических событий никем неуправляется: здесь имеются действия, но нетдеяний; история – это область, в которойгосподствует слепой случай и никем незагаданное событие.


В наши дни ход событий в большей степенизависит от известного ряда человеческихрешений, чем от какого-либо неизбежного рока.Если говорить о "роке" с точки зрениясоциологии, то содержание этого понятиясводится попросту к следующему: когда имеетсябесчисленное множество решений и каждое изних само по себе маловажно, все они всовокупности приводят к результату, к которомуникто сознательно не стремился,– к историческимсобытиям, которые кажутся воплощением рока.Но не все эпохи в равной степени подвластныроку. Когда круг людей, принимающих решения,суживается, когда средства осуществления ихрешений централизуются, а последствия ихрешений становятся колоссальными, тогда ходкрупных событий часто находится в зависимостиот решений определенных кругов. Это не значитнепременно, что один и тот же круг людейподготовляет события одно за другим и чтоистория в целом есть всего лишь плод ихзаговора. Признание могущества элиты неозначает непременно отрицания того, что историяможет также формироваться множеством мелкихрешений, ни одно из которых не является частьюпродуманного плана. Оно не означает отрицаниятого, что в текущую политику и в ход живых


событий могут вторгаться мелкие соглашения,компромиссы и взаимные уступки. Нашаконцепция властвующей элиты ничего не говорито процессе вынесения решений как таковом; оналишь является попыткой обозначить тесоциальные сферы, внутри которых совершаетсяэтот процесс, каков бы ни был его характер;попыткой показать, какие именно кругиоказываются вовлеченными в этот процесс.

Степень прозорливости и власти над ходомсобытий, которыми обладают круги,участвующие в вынесении важных решений, тожеможет быть различна. Наше представление овластвующей элите не содержит в себе отрицаниятого, что суждения и подсчеты элемента риска,лежащие в основе принятых решений, зачастуюбывают ошибочны, а последствия бывают порой– и даже часто – не те, какие ожидались. Люди,принимающие решения, часто оказываются вплену у собственного невежества, часто бываютослеплены собственными ошибками.

Все это так – и тем не менее одно остаетсябесспорным: в наши дни возникают критическиемоменты, и в такие моменты возможность решатьили уклониться от решения принадлежит узкимкругам. В том и в другом случае они выступаюткак властвующая элита. В такие моменты были


приняты решения сбросить атомные бомбы наЯпонию, начать войну в Корее; таким моментомбыл период колебаний относительно линииповедения в вопросе о судьбе Куэмоя и Мэтсу, атакже период колебаний, предшествовавшийпадению Диен-Биен-Фу; таким же "моментом"была и цепь маневров, вовлекших СоединенныеШтаты во вторую мировую войну. Разве историянашего времени не состоит главным образом изтаких моментов? И разве не это подразумевается,когда говорят, что мы живем в эпоху великихрешений и полностью централизованной власти?

Большинство из нас не пытается осмыслитьнашу эпоху, исходя из принципа вечногоповторения существующего, как это делалидревние греки, или исходя из христианской идеигрядущего спасения, или, наконец, исходя из идеинепрерывного прогресса. Мы, правда, незадумываемся над подобными материями, новместе с Буркхардтом мы, вероятно, считаем, чтонаша жизнь – это всего лишь цепь событий, чтоабсолютная непрерывность являетсяединственной закономерностью, которую можнообнаружить в истории. История – это всего лишьсмена одного события другим. История лишенасмысла, потому что она не являетсяосуществлением какого-то определенного плана.


Верно, конечно, что нашему ощущениюнепрерывности и описанному здесь восприятиюсовременной истории мешают кризисы. Но внаших размышлениях о кризисах мы редковыходим за рамки единичного кризиса –непосредственно переживаемого или ожидаемогов ближайшее время. Мы не верим ни в рок, ни впровидение и молчаливо исходим изпредположения, что "мы" как нация можемоказывать решающее влияние на будущее и чтовместе с тем "мы" как индивидуумы почему-то нев состоянии этого делать.

Какой бы смысл ни имела история, смыслэтот неизбежно сообщается ей "нами", нашимидействиями. Однако истина заключается в том,что, хотя история касается всех нас, не все мыобладаем равными возможностями творитьисторию. Утверждать, что возможности у всеходинаковы, было бы с социологической точкизрения бессмысленно, а с политической точкизрения это означало бы проповедьбезответственности. Бессмысленно потому, чтовозможности любой группы лиц или любогоиндивидуума зависят прежде всего от того,распоряжаются ли они техническими иорганизационными орудиями власти; не все мыимеем одинаковый доступ к существующим ныне


орудиям власти или одинаковое влияние на ихиспользование. Утверждать, что все "мы"являемся творцами истории, – значитпроповедовать идею политическойбезответственности, потому что это делаетбессмысленной всякую попытку возложитьответственность за важные решения на людей,имеющих доступ к орудиям власти.

Даже при самом поверхностном изученииистории западного общества мы убеждаемся, чтовласть людей, от которых зависят важнейшиерешения, ограничена прежде всего уровнемтехники, наличными орудиями власти и насилияи организационными формами, Существующимив данном обществе. Мы убеждаемся также в этойсвязи, что через всю историю Запада тянетсяпочти? прямая восходящая линия: средстваподавления, эксплуатации, насилия и разрушения,так же как и средства производства ивосстановления, все время постепенно возрасталии все больше и больше централизовались.

По мере того как основные орудия власти исредства сообщения, связывающие их в единоецелое, неуклонно становились все болеемощными, люди, которые в наше времяраспоряжаются ими, становились хозяевами ещенепревзойденной в истории человечества силы. И


процесс усиления власти этих людей еще недостиг наивысшего развития. Мы не можембольше возлагать надежды или утешаться темсоображением, что история повествует нам осмене периодов взлета и падения правящих групппрежних времен. В этом смысле Гегель прав:история учит нас тому, что мы ничему не можем унее научиться.

Вопрос о мере могущества элиты долженрешаться применительно к каждой эпохе икаждому общественному строю. Целичеловеческие суть чаще всего лишь надежды, носредства – это реальные вещи, могущие попастьпод контроль известных людей. Вот почему всесредства осуществления власти имеют тенденциипревратиться в самостоятельную цель для элиты,владеющей ими. И поэтому мы имеем правоопределять властвующую элиту под углом зренияорудий власти, то есть как группу, занимающуюкомандные посты. Основные вопросы,касающиеся американской элиты – ее состава,единства, степени ее могущества,– необходиморассматривать с учетом ужасных орудий власти,которыми она располагает.

Но установить, что обладание высшимипостами в организациях современного обществапозволяет ныне принимать более важные


решения, чем раньше, еще не значит установить,что элита, занимающая эти посты, творитисторию. Мы можем допустить, что разросшиесяи объединившиеся институты – экономические,военные и политические – построены так, чтодают возможность принимать внушительныерешения и все же считать, что они, как это былораньше, "вертятся сами", что лица, ихвозглавляющие, ограничены в своих решениях"необходимостью", под которой подразумевается,надо полагать, их узаконенная роль в этихинститутах и роль последних в общественномстрое в целом.

Сама ли элита определяет свою роль или жемогущество элиты определяется теми функциями,которые предоставлены ей в возглавляемых еюинститутах? Общий ответ (а всякий общий ответне может быть исчерпывающим) должен бытьтаков, что зависимость элиты от предоставленныхей функций в разные времена и при разнойструктуре общества глубоко различна; ни вприроде элиты, ни в природе истории мы ненаходим материала для определенного ответа.Верно и то, что если большинство людей берут насебя те роли, которые им позволяют брать, иразыгрывают их так, как от них ожидают в силуих положения, то для элиты как раз подобный


образ действий не обязателен, и она частопоступает иначе. Она может изменить структуруинститутов, в которых она действует, своеположение в них или формы выполненияприсвоенных ей функций.

Никто не предлагал и не разрешал Наполеонуразогнать 18 брюмера парламент, а затемпревратить свою консульскую власть вимператорскую. Никто не предлагал и неразрешал Адольфу Гитлеру провозгласить себя вдень смерти президента Гинденбурга "фюрером иканцлером", упразднить и узурпироватьсоответствующие должности, соединивпрезидентство с канцлерством. Никто непредлагал и не разрешал Франклину Д. Рузвельтупринять ряд решений, которые привели квступлению Соединенных Штатов во вторуюмировую войну. Не "историческаянеобходимость", а человек, по имени Трумэн,принял вместе с несколькими другими лицамирешение сбросить бомбу на Хиросиму. Неисторическая необходимость, а только дискуссияв узком кругу людей привела к провалупредложения адмирала Редфордабомбардировать вьетнамские войска уДиен-Биен-Фу. Отнюдь не связанные структуройтех или иных институтов, современные элиты


могут легко сломать одну структуру и создатьдругую, в которой они затем будут игратьсовершенно иные роли. Подобное разрушениестарых и создание новых структур основныхинститутов со всеми их орудиями власти и естькак раз то, что именуется "великимруководством", когда развитие событий кажетсяблагоприятным, и "великой тиранией", когда ихразвитие кажется неблагоприятным.

Для некоторых членов элиты роли обычнозаранее определены, но другие сами иногдаопределяют свои роли. В наше время ониопределяют не только ту роль, которую играютсами, но и роли миллионов других людей.Создание новых державных ролей и ихдержавное исполнение происходит главнымобразом тогда, когда социальные структурыподвергаются эпохальным изменениям. Неподлежит сомнению, что превращениеСоединенных Штатов в одну из двух "великихдержав" наряду с появлением новых средствуничтожения и новых методовадминистративного и идеологическогогосподства дали возможность США в серединеXX в. взять на себя именно такую ведущуюэпохальную роль.

Мы не находим в истории ничего такого, что


говорило бы, что властвующая элита не всостоянии творить подобные вещи. Разумеется,воля таких людей всегда имеет границы, ноникогда ранее границы эти не были так широки,ибо никогда ранее орудия власти не были стольгромадны. Именно это делает наше положениетаким опасным; именно это придает еще большеезначение познанию характера и границ властиамериканской элиты. Изучение вопроса о природеи могуществе элиты – это единственная реальнаяи серьезная возможность вновь поднять вопрособ ответственном правительстве.


7

Люди, отказавшиеся от критическогоотношения к новейшим дифирамбам,воспеваемым в честь Америки, охотноприсоединяются к мнению, что элита бессильна.Если бы они были проникнуты чувствомполитической ответственности, они обязаны былибы в соответствии со своей точкой зрения заявитьтем, кто, надо полагать, официально руководитамериканской политикой:

"В один из ближайших дней вам можетпоказаться, что вы имеете повод для того, чтобыбросить бомбу или еще больше обостритьотношения с союзниками или с русскими,которые тоже могли бы бросить ее. Но не будьтенастолько наивны и не думайте, что у васдействительно есть выбор. У вас нет ни выбора,ни возможности избежать событий. Веськомплекс обстоятельств, в котором вы являетесьлишь маленькой гирькой на весах, есть результатигры экономических и социальных сил, исходкоторой неотвратим. Пребывайте поэтому,подобно толстовскому генералу, в ролинаблюдателей и предоставьте событиям идтисвоим чередом. Если бы вы и предприняликакие-нибудь действия, то их результаты не


совпали бы с вашими намерениями,– если быдаже у вас и были какие-нибудь намерения.

Но, если события будут развиватьсяблагоприятно, делайте вид, что это результатваших решений. Вам поверят, ибо в такихслучаях принято думать, что люди имеливозможность свободного выбора и были в силахосуществить выбранный вариант и что они,разумеется, ответственны за происходящее.

Если же дела пойдут плохо, говорите, что увас не было реальной возможности выбора и чтовас, разумеется, нельзя ни в чем винить: они,другие, имели возможность выбрать, на них илежит вся ответственность. Вы можете отделатьсятаким объяснением, хотя бы вы и располагалиполовиной вооруженных сил мира и бог вестькаким количеством бомб и бомбардировщиков.Ибо вы ведь, в сущности, являетесь лишьбессильным орудием исторического рока вашеговремени; и моральная ответственность есть ведьтолько иллюзия – хотя, правда, она может бытьочень полезна, если ловко оперировать этимиллюзорным понятием в пропагандистскихвыступлениях".

Единственный вывод, заложенный во всехтаких фаталистических концепциях, таков: еслимиром правит судьба или провидение, то никакая


властвующая элита не может, строго говоря,рассматриваться как источник историческихрешений, а идея, и тем более требование,ответственного руководства, – это праздная ибезответственная идея. Ибо совершенно ясно, чтобессильная элита, эта безвольная игрушкаистории, не может считаться ответственной заисторические события. Если современная элитане обладает властью, то нет оснований считать ееответственной; как и все люди, находящиеся взатруднительном положении, члены элитызаслуживают нашего сочувствия. Американскимнародом управляет всевластная судьба; народ, авместе с ним и его элита находятся во властифатальных обстоятельств, которыми они не всостоянии управлять. Если это так, то всем намостается сделать то, что многие уже сделали:полностью отказаться от политическогомышления и действия и зажить комфортабельнойчастной жизнью.

Если же, наоборот, мы считаем, что война имир, кризис и процветание уже не зависят в нашевремя от "судьбы" и "рока" и что именно теперь,больше чем когда-либо, они поддаютсяконтролю, то возникает вопрос: кто в состоянииих контролировать? Ответ должен быть таков:кто же еще, кроме тех, кто теперь распоряжается


колоссально усилившимися и полностьюцентрализованными орудиями власти и решений?А почему же они этого не делают? Чтобыответить на этот вопрос, надо прежде всегоизучить состав и характер современнойамериканской элиты.

Не существует никаких веских соображений,связанных с представлением о бессилии элиты,которые могли бы заставить нас отказаться отпостановки именно таких вопросов, являющихсяныне самыми важными из всех, которые могутинтересовать политически мыслящих людей.Американская элита не бессильна, хотя и невсесильна. Оба этих определения суть предельныеабстракции, употребляемые ораторами в целяхоправдания или из бахвальства; но, двигаясь вграницах этих абстрактных определений, мыможем попытаться внести ясность в стоящиеперед нами политические проблемы, которые внаше время являются прежде всего проблемамиответственной власти.

Нет ничего в "природе истории" нашей эпохи,что исключало бы ведущую роль узкой группылюдей, делающих высокую политику. Напротив,если иметь в виду структуру современногообщества, то такое определение их роли являетсяне только обоснованным, но скорее всего


обязательным.Нет ничего в "природе человека" или в методе

социального воспитания, с помощью которого всовременном обществе отбирают и формируютлюдей для занятия командных постов, чтопротиворечило бы представлению, что эти людисопоставляют различные варианты возможныхрешений и что выбор, который они делают, илиих неспособность взвесить различные вариантывлияет на ход истории.

Следовательно, политически мыслящие людиимеют все основания считать американскую элитуответственной за целый ряд решающихисторических событий, из которых складываетсясовременная история.

Утверждение о том, что властвующей элитывообще не существует, является в наши дни такимже модным, как в 30-х годах было моднымсчитать, что группа негодяев, принадлежащих кправящему классу, ответственна за всесоциальные несправедливости и болезниобщества. Я лично так же далек отпредположения, что некий упрощенно иодносторонне понимаемый правящий классможет быть твердо объявлен главным двигателемамериканского общества, как и отпредположения, что все исторические сдвиги в


современной Америке совершаются самотеком,независимо от чьей-либо личной воли.

Представление, будто все происходящее – этослепой поток событий, в значительной степениявляется возведением в фаталистическуюконцепцию собственного чувства бессилия, атакже, возможно, самооправданием,придуманным теми, кто когда-либо принималучастие в высокой политике и руководствовалсяпри этом определенными принципами.

Мнение, будто в истории все определяетсятайным сговором легко обнаруживаемой кучкимерзавцев или героев, также являетсяповерхностным отражением трудностей,связанных с попытками понять, каким образомсдвиги в структуре общества открываютблагоприятные возможности перед различнымиэлитами и каким образом различным элитамудается или не удается использовать этивозможности. Принять ту или иную из этих точекзрения на историю, то есть рассматривать ее какпродукт заговора или как фаталистическую цепьсобытий, – значит в обоих случаях ослабитьусилия, направленные к познанию политическихфактов и образа действий власть имущих.


8

Свою попытку раскрыть отличительныеособенности современной властвующей элиты ивложить, таким образом, строгое содержание внеопределенное понятие "они",противопоставляемое низшими слоями населенияанониму "мы", я начну с краткой характеристикитех привилегированных элементов, которыебольшинство американцев знает лучше других:провинциальных высших классов новой и старойформации, а также прослойки "четырехсотсемейств", существующей в центральных городах.Затем я в общих чертах рассмотрю мирзнаменитостей и попытаюсь показать, чтосистема распределения престижа, существующаяв американском обществе, теперь впервые сталапо своим масштаба общенациональной и чтонаиболее будничные и наиболее эффектныестороны этой системы служат обычноотвлечению внимания от ее авторитарных черт ивместе с тем – оправданию власти, которая за нейчасто скрывается.

В ходе анализа прослойки крупнейшихбогачей и ведущих администраторов корпорацийя покажу, что рассуждения о всевластных"шестидесяти семействах Америки", так же как и


рассуждения о "революции управляющих", недают истинного представления о новом обликесоциальных верхов, организованных ныне вформе привилегированной прослойки богачей измира корпораций.

После того как я опишу историческиеизменения типичных черт американскогогосударственного деятеля, я попытаюсь показать,что те силы, которые наблюдатели, жившие в"прогрессивную эру", называли "невидимымправительством", стали теперь вполне зримыми; ато, что обычно считается главным содержаниемполитики – различные формы политическогодавления, всякого рода кампании, маневры вконгрессе, – теперь в значительной меренизведено на уровень явлений, наблюдаемыхтолько в средних звеньях власти.

Разбирая вопрос о возвышении военщины, япостараюсь объяснить, как случилось, чтоадмиралы и генералы захватили позиции,имеющие самое прямое отношение к политике иэкономике, и как они при этом нашли множествоточек совпадения их интересов с интересамибогачей из мира корпораций и официальныхгосударственных руководителей из состава"видимого" правительства.

Осветив в меру своих сил эти и другие


тенденции, я вернусь к основным проблемам,связанным с властвующей элитой, ипроанализирую также понятие "инертногообщества", дополняющее понятие властвующейэлиты.

Суть моей концепции сводится кутверждению, что стечение историческихобстоятельств привело в нашу особую эпоху кобразованию современной властвующей элиты;что люди, принадлежащие к кругам, образующимэлиту, принимают в наше время (каждый вотдельности и все вместе) важнейшие решения ичто вследствие усиления и централизацииимеющихся ныне орудий власти решения,которые они принимают, или их уклонение отизвестных решений влекут за собой болеесерьезные последствия и затрагивают болеезначительную массу людей, чем когда-либораньше на протяжении всей историичеловечества.

Я утверждаю также, что на средних этажахгосударственно-политического зданияобразовался тупик – наполовину искусственносозданный – и что на нижнем его этаже возниклополитически бесформенное общество, малопохожее на тот тип общества, в котором ключивласти находятся в руках добровольных


ассоциаций и народа, наделенного свойствами,изображенными в классических теорияхнародовластия. Американские верхи гораздоболее сплочены и могущественны, а низы гораздоболее разобщены и бессильны, чем обычнопредполагают люди, внимание которыхотвлечено средними органами власти, невыражающими воли низов и не определяющимирешений верхов.

19126 1II. Провинциальное светское общество

II. Провинциальное светское общество

В каждом американском провинциальномгороде и городишке имеется избранная группасемей, занимающих в обществе более высокоеположение, чем люди из средних классов, инедосягаемо возвышающихся над низшимислоями населения, состоящими из рабочих ислужащих. Из всех богатств, которыми людивладеют в данной местности, на долю каждойтакой семьи приходится больше, чем на долюлюбой семьи из других групп населения. Этисемьи оказывают решающее влияние на местныеобщественные дела; их имена и фотографии частопоявляются в местной прессе; они фактическиявляются владельцами местной газеты ирадиостанции; немногие крупные заводы, обычноимеющиеся в данной местности, и большинствоторговых предприятий, расположенных наглавной улице города, также принадлежат им;они управляют банками. Тесно связанные друг сдругом, они отлично сознают, что принадлежат кведущей группе главенствующих семей.

Все юноши и девушки из этих семей учатся вколледжах; до этого они зачастую учатся вчастных школах. Затем они вступают в брак друг


с другом или с юношами и девушками из такихже примерно семей, проживающих в таких жепримерно городах. Выгодно женившись, онивступают в жизнь, чтобы владеть, заниматькомандные позиции, решать... Вот перед намичеловек, принадлежащий к одной из этихстаринных семей: к неудовольствию отца ивозмущению деда, он является нынеруководителем местного филиалавсеамериканской корпорации... Вот видный врач,обслуживающий именитые семействапровинциального города. У него два сына: кодному из них переходит сейчас отцовскаяпрактика; другой сын, который вскоре женится надочери владельца второго по величине местногозавода, будет, вероятно, преемником окружногопрокурора... Так оно издавна велось в маленькихамериканских городах, так оно ведется и теперь.

Классовое самосознание не в одинаковой мереприсуще всем слоям американского общества:наиболее явственно оно проявляется у высшегокласса. Среди низших слоев американскогонаселения мы везде находим весьма путаные ирасплывчатые представления о социальныхгранях, о приличествующих данномуобщественному положению затратах на одежду ижилье, о приличествующих ему способах


зарабатывать деньги и тратить их. В результатеразличий в доходах люди, принадлежащие книзшим и средним классам, бесспорноотличаются друг от друга по своим взглядам нажизнь, материальным условиям жизни ижизненному опыту, но они часто не имеютсознательного представления об этих различныхвзглядах на жизнь и их классовой основе.

У людей же, принадлежащих к высшемуслою, имеется гораздо больше возможностей(хотя бы в силу их меньшей численности)приглядываться друг к другу, поддерживать всвоей среде общие традиции и, таким образом,сознавать себя как особый класс. У них естьденьги и время, необходимое для того, чтобыподдерживать свой общий жизненный уклад.Класс этот не только богат, но и представляетсобой более или менее обособленную группулюдей, постоянно общающихся друг с другом иобразующих сплоченные кружки, объединенныеодинаковыми притязаниями на то, чтобы ихпризнавали главенствующими семьями в техгородах, где они проживают.


1

И романистам и социологам, изучавшимжизнь американских провинциальных городов,особенно бросалась в глаза коллизия междубогачами старой и новой формации. Борьба заглавенствующее положение в обществе, которуюони наблюдали в этих городах, велась напротяжении всей новой истории западногообщества, ибо целые столетия выскочки и снобыиз среды новой знати не ладили со "старойгвардией". В отдельных районах имеются,конечно, свои особенности, и все же для страны вцелом общество провинциальных богачей –явление удивительно стандартное. Впровинциальных городах существуют в наши днидве прослойки социальных верхов: одна из нихсостоит из рантье и из семейств, завоевавших своевысокое общественное положение сравнительнодавно; другую прослойку образуют семейства,выдвинувшиеся сравнительно недавно ипроявляющие себя в социальной и экономическойсфере как люди более предприимчивого типа.Члены этих двух верхушечных групп сознаютсуществующие между ними различия, хотякаждая группа имеет свою собственную точкузрения на эти различия.


Не следует думать, что старая прослойкавысшего класса непременно "аристократичнее"новой или что новая прослойка – это простонувориши, всячески старающиеся прикрытьновоиспеченное богатство аристократическимплащом общественного почета, который такнепринужденно носят старинные богачи. У новойзнати свой стиль жизни, и, хотя ее представители,в особенности женщины, многое заимствуют устарой знати, они в то же время (это особенноотносится к мужчинам) развенчивают стильжизни старой знати во имя утверждения своихсобственных взглядов и устремлений. В борьбе заобщественный престиж обе группы соперничаютдруг с другом во многих областях, и этосоперничество в некоторой степени заставляеткаждую из них оспаривать достоинства, которыеприписывает себе противная сторона.

Человек из среды старой знати обычносчитает, что его престиж порожден самимвременем. "Когда-то в прошлом, – как-быговорит он, – мой предок, от которого мы ведемсвой род, возвысился и стал Основателем нашейместной Семейной Ветви, и теперь Его Кровьтечет в моих жилах. Я таков, каким был Мой Род,а мой род всегда принадлежал к лучшим излучших". В Новой Англии и в южных штатах


чаще, чем в других районах, встречаются семьи,тонко разбирающиеся в родословных и встаринных местах поселения различных семей:такие люди сильнее сопротивляются социальномувозвышению новоиспеченных богачей и новыхпришельцев.

В этих районах мы встречаемся, пожалуй, сболее резко выраженным и более широкимпонятием семьи, включающим в себя, особеннона юге, и внуков и старых испытанных слуг.Понятие родства порой распространяется даже натех, кто не является родственником по крови илибраку: они "кузины" или "тети" потому, что"росли вместе с матерью". Старинные семьи,принадлежащие к высшим классам, стремятся,таким образом, образовать замкнутый круг,объединенный родственными отношениями.Свойственное этому кругу почтительноеотношение к своему роду и сознание родственныхсвязей способствуют формированию культапрошлого и сплошь и рядом вызываютповышенный интерес к истории того района, гдеэтот род так долго играл столь почетную роль.

Говорить о "старинных семьях" – значит,конечно, говорить о "богатых старинных семьях";но в светских кругах старой знати обладаниеденьгами и имущественным богатством попросту


считается само собой разумеющейся вещью ипотому отводится на второй план. "Вы, конечно,должны обладать достаточным количествомземных благ, чтобы обеспечить себе образ жизни,который был бы не хуже, чем у людей, устраиватьприемы, жертвовать на церковь... И все жеобщественный вес – это больше, чем деньги".Люди, принадлежащие к старой знати, обычнонеодобрительно толкуют о деньгах как о чем-тотаком, к чему новая знать проявляет слишкомалчный интерес. "Приходится, к сожалению,отметить, что помыслы наших крупнейшихпромышленников все в большей мере вращаютсявокруг денег", – говорят они, противопоставляяим людей из старшего поколенияпромышленников, которые уже удалились от дели в большинстве случаев живут в своих имениях;эти богачи и их жены придавали, дескать, ипридают больше значения "светским иобщественным" добродетелям, чем голымденьгам.

Когда в семьях старинных богачей толкуют оменее солидных дельцах, то одной из ведущихтем является рассуждение о том, что во времяпоследней войны люди эти заработали уйму денеги что все же в светском отношении они полныеничтожества. Вторая тема разговоров вращается


вокруг не совсем респектабельных способов, припомощи которых новоиспеченные богачи добылисвои деньги. В этих разговорах упоминаютсясодержатели рулеток, кабачков и люди,подвизавшиеся в грязных промыслах. А чтокасается людей, спекулировавших во время войнына черном рынке, то семьи старинных богачей оних особенно осведомлены, так какпринадлежали к их постоянным клиентам.

Новая знать, которая во время второймировой войны численно выросла, обогатилась иначала смелее домогаться главенствующегоположения в обществе, противопоставляетобщественному авторитету старой знати,основанному на длинной родословной, не толькосвои деньги, но и свой экстравагантно богатыйобраз жизни. Этот стиль идет на смену болеестаромодному, более скромному образу жизни – истарая знать это чувствует. Подоплекой борьбы засоциальное первенство часто является сужениеэкономической базы многих старинных семей,представленной во многих городах главнымобразом недвижимым имуществом. Но надосказать, что старая знать все еще, как правило,располагает прочными позициями впровинциальных финансовых учреждениях. Так,например, в торговых центрах Джорджии и


Небраски, в торговых и промышленных городахВермонта и Калифорнии банкир, принадлежащийк старой знати, является обычно владыкой своегоокруга; он наделяет частицей своего престижаделовых людей, с которыми он связан, иподнимает авторитет церкви самим фактом своейпринадлежности к ней. Олицетворяя собой, такимобразом, вечное спасение, общественноепризнание и финансовую устойчивость, он самсебя ценит высоко и высоко ценим другими.

На Юге неприязненные отношения междустарой и новой знатью часто принимают болееострый характер, чем в других районах, потомучто здесь экономической базой старинных семейявляется земельная собственность и сельскоехозяйство. Процесс слияния новой прослойкибогачей с более старой знатью – а со временгражданской войны такой процесс, бесспорно,происходит – ускорился после экономическогокризиса 30-х годов и второй мировой войны.Старинные семьи из среды южной аристократиизачастую пребывают в печальном состоянииупадка, что нашло отражение в художественнойлитературе и специальных исследованиях. Еслистаринная аристократия южных штатов необъединится с восходящимторгово-промышленным классом, то как


аристократия она неминуемо исчезнет, ибо в техслучаях, когда знатность перестает сочетаться сбогатством, она по истечении надлежащих сроковвырождается в эксцентричную претенциозность, скоторой никто не считается. Если у человека нетдостаточного количества денег, то его спокойноедостоинство и надменное уединение начинаютказаться чем-то нездоровым и дажеизвращенным.

Преувеличенное значение, придаваемое втаких семьях родословной, и уход отобщественной жизни обостряет у людей старшегопоколения (и в особенности у тех старых женщин,которые становятся строгими судьями поведениямолодежи) их чувство социальнойисключительности. Такое положение вещей неспособствует заключению браков междудочерьми старой знати и сыновьями нового, нонапористого класса богачей. И все же процесспромышленного развития маленьких городовупорно ломает прежние социальные формации иведет к возникновению новых; возвышениеразбогатевших промышленников и торговцевнеизбежно влечет за собой упадок влиянияземлевладельческой аристократии. На Юге, как ивезде, возрастание массы капитала, необходимогодля внедрения новых форм


сельскохозяйственного производства воправдывающем себя масштабе, а также системаналоговых льгот и специальных субсидий,предоставляемых "фермерам", приводит врезультате к тому, что в деревне, как и в городе,формируется новая знать.

Новая и старая знать в маленьких городахвзирают, стало быть, друг на друга со смешаннымчувством, в котором проскальзывают изряднаянеприязнь, известное презрение и завистливоевосхищение. Богач новой формации был бы непрочь обладать престижем "старика", но в то жевремя считает последнего старым чудаком,мешающим людям ворочать крупнымикоммерческими и политическими делами,провинциалом, ограниченным чисто местнымирамками, лишенным стремления двигаться вверхи вперед. "Старик" в свою очередь смотрит нановичка, как на человека, который придаетслишком большое значение деньгам, которыйнажил много денег и стремится нажить ещебольше, но не приобрел ни социальных корней,ни культурного стиля жизни, соответствующихего финансовым возможностям; как на человека,который фактически интересуется городскимиобщественными делами лишь в той мере, в какойон может использовать их в личных и чуждых


городу целях.Сталкиваясь с авторитетом старой знати в

делах коммерческих, гражданских илиполитических, люди из новой знати частообъясняют этот авторитет обаянием "старины",связанной в их представлении с застойным,"старомодным" образом жизни, медленнымтемпом гражданской жизни и отсталымиполитическими взглядами. Они считают, чтостарая знать в отличие от новой не умеетпользоваться своим общественным влиянием длятого, чтобы "делать деньги". Богачи новойформации не рассматривают общественныйпрестиж как самодовлеющую ценность; онинтересует их как политическое и экономическоеорудие: отсутствие такового мешает ихпреуспеванию.


2

То обстоятельство, что экономическиепротиворечия между богачами старой и новойформации выступают одновременно и какполитические противоречия, не везде ещеобнаруживается с полной ясностью. И тем неменее это факт, который со времен второймировой войны имеет тенденцию превратиться вобщенациональное явление.

Провинциальная знать – новая и старая,политически заметная и незаметная, активная ипассивная – составляет главную социальнуюопору республиканской партии. И все же надосказать, что на послевоенной политической аренепредставители старой знати не выступают стольрешительно или активно, как многие люди изсреды новой знати. Возможно, что этообъясняется тем, что они не чувствуют себяспособными "уменьшить социальное расстояниемежду собой и избирателями", как это утверждалЭлисон Дэвис (и другие) относительно старойаристократии южных штатов. Не подлежитсомнению, что их привилегированное положениевезде и повсюду полностью признаетсяпредставителями власти. На них практически нераспространяются многие мелкие ограничения,


установленные законом, их почти никогда неарестовывают за пьянство или за незначительныенарушения правил движения, с них редковзимают судебную пошлину, им обычно удаетсяполучить любые поблажки, которых онидомогаются. Правда, они весьма озабоченывопросами, связанными с налоговыми ставками иимущественным обложением, но эти заботыполностью разделяются новой знатью, и дела этинеплохо устраиваются без личного вмешательствапредставителей старой знати.

Богачи новой формации сплошь и рядом таятв себе те бурные политические эмоции иущемленные социальные амбиции, которые таклегко можно было наблюдать в деятельностикомиссии по расследованию антиамериканскойдеятельности, где эти явления приобреликрайнюю форму и общегосударственный размах.Объяснение этих политических страстей вконгрессе и провинциальном обществе следуетискать в общественной психологии нуворишей.Начиная от техасских мультимиллионеров домелких торгашей, нажившихся на войне ивпоследствии приумноживших свои доходы, этоткласс чувствует себя ущемленным социальнымипритязаниями более давнего богатства и семейболее старинного происхождения. Какие-нибудь


страховые агенты, внезапно обретшие годовойдоход в 30 тыс. долл., раскатывающие вбогатейших машинах в 260 л. с. и с виноватымвидом покупающие своим женам безвкусныебриллиантовые кольца; какие-нибудь мелкиекоммерсанты, вдруг оказавшиеся обладателямисостояния, приносящего 60 тыс. годового дохода,устраивающие у себя дома бассейны для плаванияв 50 футов (15,2 м) и незнающие, как имобращаться со слугами, которых они никогдараньше не имели, – все они чувствуют, чточего-то достигли и что другие, однако, считают,что они не обладают надлежащими качествамидля того, чтобы достойным образом пользоватьсядостигнутым.

В Техасе встречаются в наше время люди,имена которых известны лишь в пределах даннойместности, а между тем у них больше денег, чем умногих семей из восточных штатов,пользующихся всеамериканской известностью.Но они-то, эти техасские богачи, часто непользуются всеобщей известностью, а если ипользуются, то слава эта совсем иная.

Кипение такого рода чувств можно наблюдатьв меньшем масштабе почти в каждом небольшомгороде и городке. Эти чувства не всегда ясновыражены и, конечно, не стали основой для


настоящего политического движения. Но онисказываются в том огромном и глубокомудовлетворении, которое испытывают богачиновой формации, видя, как "осаживают" людей,давно пользующихся общественным почетом,наблюдая, как разбогатевший выскочкаустраивает нагоняй генералу, слушая, какнувориш фамильярно, даже нахально величаетчеловека из старой знати просто по имени прикаком-нибудь публичном споре.

Политическая цель реакционныхгруппировок, образовавшихся среди богачейновой формации в маленьких городах, – это срывзаконодательных достижений "нового курса" и"справедливого курса". Помимо ревности кстарой знати, новых провинциальных богачейволнует и другое. Рост профессиональных союзов,обозначившийся в период войны во многихпровинциальных городах, и обусловленное этимувеличение числа профсоюзных лидеров,претендующих на то, чтобы восседать в органахместного гражданского самоуправления;возросшее благосостояние рабочих, которые ввоенное время еженедельно разменивали вмагазинах и в банках более крупные чеки, чемраньше, а по субботам толпились в уличных кафе;большие новые автомобили, появившиеся у


простых людей, – все эти перемены в положенииклассов, происшедшие за последние двадесятилетия, беспокоят и пугают новых богачей,ибо в свете этих явлений их собственноеположение в обществе начинает им казатьсяменее значительным, и явления эти противоречатих представлению о подобающей иерархии вобщественном положении людей. Богачи старойформации тоже чувствуют, что такого рода новыеявления, наблюдаемые на улицах, в магазинах ибанках, могут поколебать их общественноеположение, но, в конце концов они рассуждаюттак: "Дела этих людей нас не касаются. Все, что уних есть, – это деньги". В отличие от этогонувориши, общественное положение которыхменее прочно, чем положение богачей старойформации, чувствуют себя так, словно ихунизили, когда они видят, что и другие людидостигают успехов в сфере экономической жизнималеньких городов.

Провинциальное общество образует не толькосоциальную, но и политическую иерархию. Наверхних ступенях этой политической лестницымы находим несколько клик или "партий", членыкоторых обсуждают и решают важнейшиеместные вопросы, а также многие более важныедела, связанные с политической жизнью штата


или страны в целом, "часть которой составляетданная территориальная община". Обычно, хотяотнюдь не всегда, эти клики состоят из лиц,принадлежащих к богачам старой формации; вних входят наиболее крупные промышленники иторговцы и те, в чьих руках находятся банки;последние обычно связаны с крупнымивладельцами недвижимостей. Каждая из этихнеофициально существующих клик часто состоитиз людей, действующих в одной и той жеэкономической сфере: есть клика промышленная,торговая, банковская. Они смыкаются друг сдругом, и мы находим обычно несколько человек,осуществляющих связь между ними икоординирующих их мнения и решения. Куслугам этих клик имеются также адвокаты иуправляющие, обслуживающие семействасолидных рантье; используя свои полномочия ите многочисленные связи и сцепления деловыхинтересов богачей старой и новой формации,которые им приходится осуществлять, онисвязывают воедино силу денег, кредита иорганизованного действия и нацеливают ее наопределенное решение.

На ближайшей после этих клик ступенькепровинциальной политической лестницы стоятобщественно активные дельцы, преимущественно


из богачей новой формации, которые проводят вжизнь решения и планы, выработанныеверхушкой. Они всегда стараются заранее угадатьэти решения, и это им подчас удается. В этугруппу входят люди "действия": вице-президентыбанков, идущие в гору мелкие бизнесмены,крупные чиновники, подрядчики и высшиеслужащие местных предприятий. Этавтороразрядная прослойка незаметно переходит втретью группу. Ее составляют лица,возглавляющие всякого рода гражданскиеучреждения, должностные лица различныхорганизаций, мелкие общественные лидеры,журналисты. И, наконец, на четвертой ступениполитической лестницы пребывают ничем невыделяющиеся лица свободных профессий,рядовые бизнесмены, духовные лица, видныеучителя, деятели благотворительных ипросветительных организаций, заведующиеотделами личного состава местных учреждений ипредприятий.

При обсуждении или решении почти любоговажного вопроса одна какая-нибудь изглавенствующих клик (а то и отдельныйворотила) берет на себя инициативу в делеподготовки предстоящего решения и организациинегласного сговора между влиятельными кликами


в защиту этого решения. В подобной роливыступает либо лицо, осуществляющее обычносвязь данной клики с губернатором штата, либобанковская клика, или же, наконец, человек,пользующийся популярностью как среди рядовыхчленов Ротари-клаба, так и среди рядовых членовторговой палаты, как в местномблаготворительном обществе, так и в ассоциацииадвокатов.

Истоки власти лежат не в этихвтороразрядных организациях, не от массы ихчленов исходят важнейшие решения. Местныезаправилы входят в эти организации, но редкопринимают активное участие в их специальнойдеятельности. Как организованные сообщества,ассоциации эти помогают проводить в жизньполитическую линию, выработанную правящимикликами; для молодых дельцов из высших слоевони являются тренировочными школамиобщественной деятельности, в которых онипробуют свои силы; иногда, особенно в мелкихгородах, из среды членов этих организацийрекрутируются новые члены правящей верхушки.

Один весьма влиятельный человек изкрупного города среднего Юга рассказывал проф.Флойду Хентеру:

"Не было бы смысла обращаться к этим


"ассоциациям", как вы их называете, то есть небыло бы смысла обращаться к ним в начальнойстадии затеваемого дела. Они обычно – если выимеете в виду торговую палату или городскойсовет – без конца заседают и обсуждают "цели" и"идеалы". Во всех этих материях я ничего несмыслю. Скажу вам откровенно, я не ходок во всеэти комитеты. Многие в нашем городе ходят, но янет... Самый крупный человек в нашей компании– это Чарльз Хомер... Если ему приходит в головукакая-нибудь идея, то и другие непременнопроникнутся ею. Недавно у него появилась идея,что следует учредить совет по делам внешнейторговли и что главное управление этого советадолжно помещаться в нашем областном центре.Он созвал некоторых из нас (самый тесный круг)и кратко рассказал нам о своей идее. Ему непришлось много говорить. Мы не тратиливремени на пустые разговоры об "идейной"стороне этого дела и всех таких прочих материях.Мы сразу подошли к сути – как заполучить этотсовет. В нашем кругу все сочли эту идею удачной.На совещании нас было шестеро... Все мыполучили определенные задания, которые мыдолжны были выполнить. Мостеру былопоручено составить документы для регистрации.Он юрист. У меня есть группа друзей, и мне


надлежало вовлечь их в это дело. У остальныхтоже есть друзья, на которых они и должны былиповлиять. Эти парни и есть те, кого вы можете,если угодно, назвать нашими последователями.

Мы решили, что для осуществления этогоначинания нам необходимо собрать 65 тыс. долл.Мы могли собрать эту сумму в своем кругу, но таккак это предложение надо было выдвинуть впоследней стадии от имени местнойобщественности, то решено было вовлечь в нашепредприятие и другие круги. Мы решилисобраться в клубе "Грандвью" с избраннымипредставителями других групп. Когда мывстретились с ними в клубе за обедом, м-р Хомерпроизнес краткую речь. В этом случае емуопять-таки не пришлось тратить много слов. Взаключение он сказал, что настолько уверен вреальности своего предложения, что готоввложить 10 тыс. долл. своих собственных денег втечение первого года. Он сел. Некоторые членыдругих групп начали между собой совещаться.Представители банка Гроуэра, чтобы их необошли, предложили солидную сумму и взяли насебя обязательство финансировать наш проект втечение трех лет. Другие выкладывали по 5–10тыс. долл. – и не прошло 30–40 мин., как мы ужерасполагали необходимой суммой. Все это дело


было провернуто за каких-нибудь три часа,включая время, затраченное на еду!

В своем рассказе я опустил одну деталь, а онаимеет существенное значение. Мы пришли на этособрание с готовым списком членов советадиректоров. Устав был уже полностью составлен,и мы назвали имя человека, которому надлежаловозглавить совет в качестве администратора...Человек третьего сорта, парень, который будетслушаться советов... Публика ничего не знала опроекте до тех пор, пока он не достиг стадии, окоторой я говорил раньше. Когда дело ужеполучило солидную финансовую основу, мыобратились к газетам и объявили, что у насимеется проект для обсуждения. Конечно, длямногих это уже не было новостью, а комиссииторговой палаты и другие гражданскиеорганизации уже были приведены в действие вцелях защиты нашей идеи. Все они одобрили ее.С их помощью совет был учрежден и желательноедля нас местонахождение совета былоутверждено. Вот и все".


3

Борьба между старой и новой знатью заглавенствующее положение в обществе, классоваяструктура, лежащая в основе этой коллизии,система политического господства верхушечныхклик – из всего этого складывается в наши днидовольно стандартная, хоть и не совсем простая,картина жизни высших слоев провинциальногообщества. Но мы не поймем этой картины или техявлений, которые с ней связаны, если забудем,что все эти провинциальные города, безусловно,составляют звенья общегосударственной системыобщественного престижа, власти и богатства.Вопреки риторическим заверениям многихконгрессменов, ссылающихся на конституцию,никакое территориальное сообщество не являетсяв действительности суверенным. Провинциальнаяэкономика стала в течение прошлого века частьюнациональной экономики; социальная иполитическая иерархия провинциальногообщества стала подчиненной частью болеекрупной иерархической системы, охватывающейвсю страну. Уже в первые десятилетия послегражданской войны лица, достигавшие высокогоположения в провинции, становилисьпровинциальными знаменитостями – и только.


На первый план выдвигались люди, активнодействовавшие и обретавшие широкуюпопулярность и на местной и наобщенациональной арене. В наши дни оставатьсятолько на провинциальной арене – значитпроиграть, дать себя затмить богатством, властьюи престижем людей, имена Которых известнывсей стране. Преуспеть в жизни – это значитвырваться за пределы провинциальногообщества, хотя, правда, общественное признание,завоеванное в провинции, может оказатьсянеобходимым, чтобы проникнуть в правящиекруги общенационального масштаба.

Все подлинно старинные американские нравыи обычаи уходят своими корнями, бесспорно, вдеревенскую жизнь. И все же в деле завоеванияобщественного веса сельское происхождение исемейные связи с деревней являются поройсомнительными ценностями. G одной стороны,мы встречаемся здесь с издавна укоренившимсяпренебрежительным отношением горожанина кдеревенщине, жителя большого города кнеуклюжему провинциалу. Во многих мелкихгородах известным престижем пользуются тесемьи, которые в отличие от семей из низшихрабочих классов, прожили в городе хотя бы напротяжении жизни одного поколения. А с другой


стороны, люди, достигшие высокого положения,зачастую хвастливо афишируют, что происходятот коренных сельских жителей. В одних случаяхэто объясняется влиянием идей Джефферсона,отдававшего сельской добродетели преимуществоперед городскими нравами, в других случаях –тщеславным желанием показать, сколь высоковзобрался данный человек по социальнойлестнице.

Если с точки зрения политической карьерычасто бывает выгодно родиться на ферме, то сточки зрения светской карьеры всегда бываетвыгодно иметь ферму и время от времени быватьна ней. В наше время высшие классы каккрупных, так и мелких городов обычно владеютзагородными усадьбами и время от временинаезжают туда. Отчасти это объясняется тем, чтос помощью таких барских аксессуаров безродныебогачи пытаются приобщиться к тому, что носитна себе печать старины и окружено почетом(даже на Среднем Западе это явление началонаблюдаться уже в 90-х годах XIX в.). Для тогочтобы доказать свое почтительное отношение кпрошлому, они не останавливаются передденежными расходами, горячими хлопотами, апорой и перед неудобствами. На Юге, например,свидетельством этого почтительного отношения к


старине является тщательно реставрированныйстаринный плантаторский замок, в Техасе иКалифорнии – огромные загоны для скота иигрушечные фруктовые ранчо, в Айове –образцовые фермы с породистым скотом ивеликолепными амбарами. Фермы иногдапокупаются и для того, чтобы выгодно поместитькапитал и ускользнуть от обложения налогом, атакже из желания иметь летнюю резиденцию иприятно проводить часы досуга.

Для маленьких городов и тяготеющих к нимсельских местностей эти факты означают, чтоотношения между различными общественнымипрослойками не могут больше замыкатьсяграницами отдельного населенного пункта.Маленькие города и сельские местности уже вкакой-то мере слились между собой, так какбогатые фермеры, особенно после удаления отдел, часто переселяются в мелкие города, абогатые городские семьи скупили много земель вдеревне. По сообщению Холлингсшеда, в однойместности на Среднем Западе 25 семейств,принадлежащих к потомкам пионеров, скупилиболее 60% из 160 кв. миль плодородной земли,окружающей город. Эта концентрация земли ещеболее усилилась в результате браков междусельскими и городскими богатыми семьями.


"Сельская аристократия" уже тяготеет в наши днипо меньшей мере к маленькому городу; сельскаязнать и высшее общество маленьких городовживут в тесном контакте, а часто фактическипредставляют собой разветвления одной и той жезнатной семьи.

Но, помимо того, что семьи знатных горожанвладеют фермами, а сельская знать стремитсяделать дела и жить в городах, мы все чащевстречаемся с тем явлением, что обе эти группыменяют свое местопребывание на определенныесезоны. Подобно тому как нью-йоркские семьиуезжают на зиму во Флориду, женщины и дети изсреды сельской знати уезжают на весь летнийпериод "на озера", а мужчины проводят с нимипродолжительный "уик-энд". Поездка наопределенный сезон в горы, на побережье или наострова теперь стала обычным делом длясельской и провинциальной знати, тогда как 30лет назад туда ездила только столичная знать.

Связь маленьких городов с сельскимиместностями и тяготение светского общества техи других к более крупным городам проявляетсяособенно ярко в тех случаях, когда в сельскуюместность, окружающую маленький город,приезжает группа джентльменов-горожан,владеющих там фермами. Эти "дачники"


придерживаются норм поведения и взглядов нажизнь, принятых в больших городах, где онипроживают. Они не знают, а часто и не хотятзнать светских амбиций местного общества. Каквладельцы поместий, они занимают верхнююступень так называемой сельской иерархическойлестницы, хотя о тех, кто стоит на последующихступенях этой лестницы, они знают мало илиничего не знают. В одном из районов СреднегоЗапада, изученном Ивоном Вогтом, горожане,принадлежащие к такого рода кругам, владеютполовиной всей земли. Они не ищут связей сместным обществом и. зачастую даже неохотноидут навстречу его попыткам завязатьзнакомство, несмотря на то, что своимипоместьями они владеют не год и не два, оставляяих в наследство детям и внукам.

Членам местного светского общества,сельского и городского, приходится избиратьодну из двух линий поведения: они могут либоотвернуться от пришельцев и стараться доказатьнеприличие их поведения, либо пытатьсяпроникнуть в их общество. В последнем случаедело кончается тем, что они тоже начинаютстроить свой образ жизни на столичный манер.Но какой бы путь они ни избрали, им вскоре – ичасто с горечью – приходится убедиться, что


местные богачи новой формации, а также верхняяпрослойка среднего класса, служившие некогдатой средой, в которой они осуществляли своипритязания на престиж, наблюдают за ними снастороженным вниманием, а порой с иронией.То, что некогда составляло маленькое княжество,как бы самодовлеющий светский мир, перешлоныне на положение сателлита столичной знати, окотором вспоминают от случая к случаю.

Мы видим, таким образом, чтопровинциальное общество сливается сокружающим его сельским населением ипостепенно врастает в общенациональнуюсистему власти и престижа. Мунси, городокштата Индиана, стал теперь гораздо ближе кИндианополису и Чикаго, чем это было 50 летназад. Жители Мунси, принадлежащие к высшемуклассу, предпринимают более частые и далекиепоездки, чем люди, принадлежащие к средним инизшим классам. В наше время существует оченьмало мелких городов, где люди из высшихклассов не посещали бы находящийся поблизостикрупный город по крайней мере каждый месяц.Такая поездка представляет собой ныне самоеобычное явление в деловой, духовной иобщественной жизни богатого провинциала. Унего теперь больше друзей, живущих в других


местах, и он чаще встречается с ними. Мирчеловека, принадлежащего к провинциальномувысшему классу, стал шире по сравнению с тем,каким он был в 1900 г., и по сравнению снынешним миром людей из среднего и низшегокласса.

Местное общество в маленьких городахтянется к высшим классам центральных городов;более молодые члены провинциального светскогообщества взирают на них с откровеннымвосхищением, более старые – с несколькозатаенным восхищением. Какой, скажите, смыслдемонстрировать свою лошадь или собаку навыставке в маленьком городе с населением в 100тыс. человек (если даже такая возможность у васимеется), когда вы знаете, что настоящаявыставка, выставка с большой буквы, будетпроисходить в Нью-Йорке будущей осенью? Авот более серьезные вещи: может ли вызвать у васчувство особого почтения пятидесятитысячнаяместная сделка, хотя бы и совершенная наприличных условиях, если вы знаете, что вЧикаго, всего за 175 миль от вашего города, людисовершают сделки в 500 тыс. долл.? Самый фактрасширения арены, на которой можно добиватьсяобщественных почестей, вызывает у мужчин иженщин, живущих в маленьких городах, чувство


неудовлетворенности тем, что им приходитсястрелять из пушек по воробьям, заставляет ихжаждать престижа в масштабе большого города,если не в общенациональном масштабе. Вотпочему провинциальному светскому обществу,если оно желает сохранить свое положениеизбранного общества хотя бы в местноммасштабе, приходится больше общаться сосветскими кружками центральных городов иподделываться под их манеры и вкусы, с большейнепринужденностью толковать обаристократических учебных заведенияхвосточных штатов и о нью-йоркских ночныхклубах.

Существует одно расхождение во взглядахмежду богачами старой и новой формаций вмаленьких городах, которое весьма беспокоитстарых богачей, ибо оно делает высшиепрослойки новой формации менее благоприятнойи менее надежной средой для осуществления ихсоциальных притязаний. В конце концов стараязнать считается старой только по сравнению сновой и потому нуждается в ней, чтобычувствовать себя уверенно в своем маленькомсветском мирке. Но новая знать (так же, как имногие люди из старой знати) прекрасно сознаёт,что это высшее провинциальное общество имеет в


наши дни только местное значение.Лица, принадлежащие к высшим классам

старой формации, чувствуют себя хорошо тольков своем собственном городе. Они могут поехатьна зиму во Флориду или Калифорнию, но всегдаедут туда лишь в качестве гостей, а не в качествеискателей новых возможностей или новыхделовых связей. Они считают, что их настоящееместо только в родном городе, и склонны думать,что в нем имеется все необходимое для того,чтобы их общественный вес был не меньшим, чему любых людей в любом месте. Новая же знатьсклонна оценивать местных людей под угломзрения количества и качества связей, которые ониимеют с другими районами страны и с такимилюдьми, которых настоящая старая знать частоне желает допускать в свою среду как "чужаков".Больше того, многие представители средних инизших классов почтительно взирают на богачейновой формации именно потому, что высокоценят "внешние" связи. Эти связи представляютсобой прямую и решительнуюпротивоположность тому типу связей, которыйхарактеризуется понятием "окружение стариннойфамилии". Окружение старинной фамилии – этопонятие, говорящее о чисто местных связях,внешние же связи сосредоточены в больших


городах или даже на общенациональной арене.


4

В наши дни выражение "внешние связи" частозвучит преимущественно как конкретное и весьмадосадное напоминание о той форме воплощениявсеамериканского социального и политическогомогущества, которая непосредственнопредставлена в маленьком городе. В течениепоследних 30 лет, и в особенности в периодэкономической экспансии, вызванной второймировой войной, всеамериканские корпорацииводворились во многих маленьких городах ихпоявление нарушило прежнее соотношениеэкономических сил, определявшее общественныйвес отдельных прослоек внутри провинциальныхсоциальных верхов. С учреждением филиаловкорпораций в маленьких городах появилисьдельцы-администраторы из больших городов,склонные взирать на местное общество сверхувниз и игнорировать его.

Чтобы добиться престижа, приходитсянепременно "втереться" к тем, кто обладает нетолько престижем, но и властью, и подражать им.То общественное положение, которого высшиепровинциальные классы, и в особенности богачиновой формации, в состоянии добиться, все вбольшей мере достигается ныне посредством


завязывания связей с руководителями крупныхкорпораций, путем подражания их образу жизни,переселения в загородные районы, где онипроживают, посещения их светских сборищ. Таккак арена игры общественного честолюбиядельцов из мира корпораций находится, какправило, за пределами провинциального города,то люди из провинциального общества начинаютпренебрегать делами, связанными с завоеваниемавторитета среди своих сограждан, считая этидела "провинциальной трухой".

Новая знать убеждена, что прежние городскиезаправилы будут постепенно оттеснятьсякорпоративной группой. Социальные верхипровинциальных городов домогаются участия вделах новых заправил и даже стремятся к тому,чтобы их дети вступали в брак с людьми из этойсреды. Одним из наиболее очевидных симптомовэтого веяния является четко обозначившийсяпроцесс переселения семей, принадлежащих кместной знати, в аристократические предместья,построенные на широкую ногу руководителямикорпораций. Богачи новой формации стараютсяприобщиться к обществу дельцов из миракорпораций и во всем подражают им; "блестящиемолодые люди" из среды всех образованныхклассов стремятся покинуть маленький город и


сделать карьеру в мире корпораций. Обществостарой провинциальной знати попростуигнорируется.

Для женщин подобные явления часто имеютбольшее значение, чем для мужчин. Вобщественных и гражданских делах (и особенно втех, которые связаны с просвещением,здравоохранением и благотворительностью)женщины нередко проявляют себя более активно,чем мужчины, хотя бы по той причине, что у нихимеется для этого больше времени. Ониограничивают свою светскую жизнь пределамипровинциального города потому, что "такнужно", а нужно это только тогда, когда "сливки"общества делают то же самое. Однако участие вместных светских делах придает провинциальнойдаме мало, а то и совсем никакого веса в кругахуправленческой элиты корпораций, так как женыадминистраторов корпораций, тяготеющие кбольшому городу и к миру корпораций, неинтересуются местным обществом и местнымиделами, и даже такими важными, как проблемывоспитания и образования; они посылают своихдетей в частные школы, или же (если это детидолжностных лиц среднего ранга) вгосударственные школы, находящиеся в ихпредместьях, удаленных и обособленных от


города. Обыкновенная провинциальная дамаможет с каким угодно рвением заниматьсяобщественными делами, и все же она никогда небудет замечена или принята женамиадминистраторов корпораций. Но если станетизвестно, что ей каким-то образом удалосьзавязать близкое знакомство с какой-нибудьстоличной знаменитостью, то она легко можетпопасть в этот круг.

Принимая участие в местных общественныхделах, провинциальные женщины часторуководствуются желанием способствоватьделовой карьере своих мужей; преуспевание жеадминистраторов корпораций зависит от кругов,заправляющих делами корпорации вовсеамериканском масштабе. Должностные лицакорпорации мало связаны в деловом отношении счисто местными бизнесменами. Они имеют дело синогородними руководителями другихкорпораций, которые покупают продукцию ихзаводов или продают им сырье или детали. Еслидаже руководитель местного филиала корпорациии вступает в деловые отношения с каким-либоместным дельцом, то встречаться с ним вобществе нет никакой необходимости, заисключением разве тех случаев, когда этоявляется одним из звеньев политики "завоевания


репутации и клиентуры", проводимойкорпорацией. Жене его тоже нет никакойнадобности вращаться в местном обществе:могущество корпорации так велико, что все связи,которые могут понадобиться руководителю ееместного филиала в маленьком городе, будут имвсегда обретены без особого труда.


5

Возможно, что в прежние времена, догражданской войны, провинциальное светскоеобщество и было тем единственным светскимобществом, которое существовало в Америке. Даи сейчас еще каждый маленький городпредставляет собой в общественном отношениилокальную иерархию, возглавляемую своейэлитой – кучкой избранных лиц, резковыделяющихся своим политическим весом,богатством, окружающим их почетом. Но в нашевремя нельзя делать так, как это склонны делатьмногие американские социологи: изучитьверхушечные группы в маленьких городах –пусть даже во многих, – а затем объявить, что то,что относится к маленькому городу, относится и кстране в целом, и представить это как"Американскую Систему". В маленьких городахпроживает кое-кто из представителейвсеамериканских высших кругов, хотя, правда,это встречается нечасто. Впрочем, конкретноеместожительство людей из подобных кругов неимеет большого значения; их сфера действий –вся страна. Чтобы изобразить высший классстраны, нельзя просто сложить вместе высшиеобщественные слои всех маленьких городов;


нельзя просто сложить их правящие клики, чтобыполучить всеамериканскую властвующую элиту.В каждой местности существует группаглавенствующих семей, и, несмотря на известныеособенности, присущие отдельным районам,группы эти повсюду очень похожи друг на друга.Но национальная классовая структура не являетсяпростой суммой равнозначных территориальныхединиц. Экономические, социальные иполитические иерархии отдельныхтерриториальных сообществ не обладаютодинаковым весом. Они не автономны. Подобнообщенациональным экономическим игосударственным системам, системаобщенационального социального иполитического могущества не складываетсябольше из мелких децентрализованных иерархий,каждая из которых либо совсем не имеет связи состальными, либо имеет очень слабые инерегулярные связи. Национальная по своемуохвату система формируется ныне теми связями,которые существуют между деревней инебольшим городом, между небольшим городоми крупным и между различными большимигородами. Более того, некоторые силы, истокикоторых по самой природе своей не лежат вопределенном большом или маленьком городе,


изменяют в настоящее время посредствомпрямого или косвенного воздействияиерархическое соотношение междуобщественным весом, властью и богатствомразличных слоев населения, существующее вкаждом из этих городов.

Провинциальное светское обществоориентируется теперь на города, числящиеся в"светском регистре" и блистающие именами"знаменитостей", на средоточия деятельностимогущественных корпораций, на национальныецентры, где принимаются важнейшиеполитические и военные решения, хотянекоторые из более старых членов этогосветского общества не всегда благоволят замечатьсуществование этих городов, корпораций и этихмогущественных сил. Социальные устремленияпровинциальных богачей новой формации ипример, подаваемый управленческой элитойвсеамериканских корпораций, приводят к тому,что провинциальное светское обществостановится повсюду спутником, вращающимсявокруг систем классовой мощи, политическойвласти и общественного авторитета, находящихсяза пределами местного горизонта. Какой город вНовой Англии может сравниться по своейсветской жизни с Бостоном? Какое местное


предприятие можно сравнить в экономическомотношении с "Дженерал моторз"? Какой местныйполитический лидер может идти в сравнение сполитическими кормчими нации?

19169 1III. "Четыреста семейств" центральных городов

III. "Четыреста семейств" центральныхгородов

Маленькие города берут пример с больших,но с кого берут пример большие города? Америка– это страна, не имеющая настоящей столицы,такой, как Париж, Рим, Лондон; в ней нет такогогорода, который одновременно являлся бысветским и финансовым центром страны и ееполитической столицей. Территориальныесообщества мелких и крупных городов Америкилишены были исторического арбитра, которыйофициально и раз навсегда мог бы удостоверить,какие семьи в них принадлежат к числуизбранных.

Политическая столица Америки не являетсятем центром, в котором сосредоточена высшаязнать; столичное общество не является дажесущественной частью светского общества страны.Сделать политическую карьеру – это еще незначит сделать светскую карьеру. Финансовымцентром страны стал Нью-Йорк, а не Вашингтон.Насколько все выглядело бы иначе, если бы ссамого начала один какой-нибудь город соединилв себе особенности Бостона, Вашингтона иНью-Йорка и утвердился бы в качестве великой


политической, финансовой и светской столицыстраны! Тогда семьи, собиравшиеся у супругиДжона Джея (см. "Список званых обедов иужинов за 1787 и 1788 гг."), салон которойобъединял людей высокого происхождения,большого богатства и политического влияния, досих пор остались бы, возможно, в числевсеамериканских цензовых элементов ивыглядели бы в этом качестве вполнепо-современному.

И все же, несмотря на отсутствиеофициального, сосредоточенного в столице,объединяющего центра, в наши дни – 170 летспустя – в крупных американских городах живети преуспевает вполне различимый высшийобщественный класс, который во многихотношениях представляется крепко сплоченным.В Бостоне, Нью-Йорке, Филадельфии, Балтимореи Сан-Франциско существует крепкое ядростаринных богатых семей, окруженное менеесплоченными прослойками богачей болеепоздней формации. Это старинное ядро, котороев Нью-Йорке, как утверждал некогда УордМак-Аллистер, бард и поклонник миссис Астор,насчитывает 400 семейств, не раз пыталосьутвердить себя в качестве законодателя светскогообщества всей Америки; были, возможно,


времена, когда оно почти добивалось этого. Внаше время успех притязаний этой прослойки навсеамериканское признание – в той мере, в какойони базируются на высоком происхождении, –весьма проблематичен. Однако едва ли можносомневаться, что у тех, кто принадлежит к среде"четырехсот семейств" центральных городов, также как и у их провинциальных собратьев,имеются накопленные преимущества(являющиеся результатом взаимодействияобъективных благоприятных факторов иумственной натренированности), позволяющиеим создавать и поддерживать в каждомпоколении жизненный уклад социальных верхов.Во всех больших городах эти верхушечныегруппы ориентируются в первую очередь друг надруга.


1

До гражданской войны высшие классыкрупных городов представляли собой нечтосплоченное и стабильное. Так по крайней мереутверждают светские хроникеры, когда ониговорят о временах минувших. "Светскоеобщество, – писала Джен Кинт Ван Ренселер, –росло больше изнутри, чем снаружи...Чужеродные элементы, которые оно вбирало всебя, были численно ничтожны. Светский круграсширялся из поколения в поколение за счетобширного потомства входящих в него семей...Существовала грань, не менее прочная, чемКитайская стена, и обойти ее было не легче, чемобойти последнюю". Родословные этих семейвосходили ко временам образования колоний, иединственным различием, существовавшиммежду отдельными группами высшего класса,было "различие вероисповеданий.Пресвитерианцы, голландские реформисты иприверженцы епископальной церкви составлялидовольно четко выраженные части этойкомпактной классовой системы".

В каждой местности и в каждом районебогатые семьи XIX в. создали свои собственныеместные иерархии, отличавшиеся друг от друга


по роду своей деятельности. В верховьях Гудзонаэто были гордившиеся своим происхождениемкрупные землевладельцы, а в Виргинии –плантаторы. Во всех городах Новой Англии этобыли пуритане – судовладельцы и первыепромышленники, а в Сан-Луи – фешенебельныепотомки французских креолов, жившие надоходы от своего недвижимого имущества. ВДенвере и Колорадо главенствовали богатыевладельцы золотых и серебряных рудников. А вНью-Йорке, как указывал Диксон Вектор,существовал "класс, состоявший из рантье, изкутил, проживавших богатство, накопленное ихотцами, а также из прослойки, подобнойсемействам Асторов и Вандербильдтов,добивавшейся того, чтобы ее купеческоепроисхождение было возможно скорее преданозабвению".

Крупные богачи могли в те временарассматривать себя как особую касту, своебогатство как нечто незыблемое, своепроисхождение как окруженное ореоломпочтенной старины. Пока они оставалисьбогатыми и никакое новое, более крупноебогатство не грозило затмить их, у них не былонадобности в том, чтобы проводить грань междуобщественным положением, основанным на


родословной, и общественным положением,основанным на богатстве. Положение высшихклассов старой формации оставалось стабильным,так как оно довольно надежно покоилось и настаринном происхождении и на крупномбогатстве. Натиск богатства и социальногомогущества новой знати до поры до временисдерживался старой знатью; пока последняяоставалась на особом положении и чувствоваласебя прочно, она могла от случая к случаюдопускать в свою среду новых членов.

В течение первых десятилетий,последовавших за гражданской войной, старыесоциальные верхи старых городов вынужденыбыли отступить перед напором нового богатства."Совершенно неожиданно" – как полагает ВанРенселер – светское общество "было атаковано совсех сторон людьми, смело стремившимися взятьприступом стены социальной исключительности".Вдобавок к этому в большие города хлынулииммигранты из-за океана, чтобы, подобновыходцам из южных штатов, а позднее – сЗапада, наживать здесь крупные богатства. "Иныеже из них, нажившиеся в других местах,приезжали в Нью-Йорк тратить деньги радиудовольствия и ради того, чтобы добитьсяобщественного признания".


Начиная с 70-х годов прошлого столетия и до20-х годов нынешнего борьба старинной знати спредставителями нового богатстваразвертывалась в грандиозном, всеамериканскоммасштабе. Семьи, которые считались стариннымина том основании, что они разбогатели еще догражданской войны, пытались сомкнуть своиряды против тех, кто разбогател уже послегражданской войны. Они потерпели поражение, ипрежде всего потому, что новое богатство былопо сравнению со старым настолько громадным,что ему просто нельзя было сопротивляться. Ктому же сфера деятельности нуворишей не моглаограничиться одной какой-либо местностью.Подобно тому как расширялась освоеннаятерритория страны, расширялось и новоебогатство и социальное могущество – вначале вформе семейного, а затем в форме акционерногобогатства – и выросли до всеамериканскихразмеров и масштабов. Отдельный город,отдельная сельская местность, отдельный штат неможет вместить это социально могущественноебогатство. Его владельцы повсюду атаковалипозиции старинных знатных семей,принадлежащих к светскому обществуцентральных городов.

Все семьи являются как будто достаточно


"старинными", но не все из них владелибогатством на протяжении по крайней мере двух,а еще лучше – на протяжении трех-четырехпоколений. Формула, раскрывающая содержаниепонятия "старинной семьи" в Америке, – этоденьги плюс стремление к общественнымпочестям, плюс время. Вся история СоединенныхШтатов – это в конце концов историякаких-нибудь шести или семи поколений. И впределах этого небольшого историческогопериода для каждой старинной семьи непременносуществовало время, когда она была кем-топредставлена на свете, но не была "старинной".Вот почему в Америке почти столь же мудренослыть родоначальником старинной фамилии, каки иметь в фамилии такого родоначальника.

Не следует думать, что родовитые семьи недопускали и не допускают в свою светскую средусемьи, не числящиеся в "светском регистре", а темболее после того, как эти "не числящиеся"завладели их банкирскими домами. Суть делатолько в том, что семьи, чьи предки каких-нибудьдва или три поколения назад обрели благодарясвоему богатству доступ в круг семей несколькоболее старинного происхождения, теперь изо всехсил стараются отстранить тех, кто хочетпоследовать их примеру. Это состязание между


старыми богачами и "выскочками" возникло всамом начале истории Америки и продолжаетсядо сегодняшнего дня; оно происходит как вмаленьком, так и в центральном городе. Одно изнеизменных правил этого состязания сводится ктому, что при упорной целеустремленностивсякая семья может в конце концов взобраться нату ступень социальной лестницы, котораясоответствует ее богатству. За редкимиисключениями, деньги – одни только голые,прозаические деньги – везде и повсюду открылисвоим владельцам доступ в высшее американскоеобщество.

С точки зрения ревнителей провинциальнойаристократической спеси, которая всегдастарается опереться на родословную, этот процессозначает, что стены общественнойисключительности беспрерывно обваливаются; сболее широкой точки зрения тех высшихсоциальных групп, общественный вес которыхимеет не только местное значение, этот процессозначает, что социальная верхушка постояннообновляется. Вместе с тем это означает, чтовысший класс американского общества – каковыбы ни были его амбиции – это всего лишьразбогатевшая буржуазия и что, как бы ни былимогущественны его представители, они не в


состоянии изобрести для себя несуществующееаристократическое прошлое.

Один пытливый специалист по родословнымзаписям утверждал, что в начале текущегостолетия "в Нью-Йорке не было и десяти семей,из тех, кто занимает видное положение либо вбогатых кругах, либо в кругах старинной знати,чьи предки значились бы в спискахприглашенных на званые обеды супруги ДжонаДжея".

Спесивые старания обрести общественныйпрестиж на основании родословной представлялисобой в Америке нелегкое предприятие и всегдапроизводили впечатление только на оченьнебольшую часть населения. Оперируя именамидействительных или выдуманных предков,"благородные" и "высокородные" пыталисьсоздать себе почетные родословные и,проникнувшись сознанием того, что онипринадлежат к особой породе, пыталисьдержаться на расстоянии от "худородных". Но имприходилось иметь дело с таким народом,который, по-видимому, самым вульгарнымобразом гордился своим низкимпроисхождением, с народом, который слишкомбыл склонен к всевозможным шуткам насчетразведения племенных лошадей, – так что их


претензии не могли стать легко осуществимымиили получить широкий сочувственный отклик.

На протяжении жизни отдельного американцаи в периоды, отделяющие жизнь одногопоколения от другого, происходило слишкоммного перемен – перемен занятий и семейногоместожительства, – чтобы чувство родовойпреемственности могло укорениться. И даже в техслучаях, когда высшие классы проникаютсятаким чувством и оно усиливает их социальныепретензии, чувство это не имеет практическойзначимости, если оно не вызывает почтения унизших слоев населения. Американцы неочень-то разбираются в родословных; они непринадлежат к тому типу простонародья, в средекоторого можно легко реализовать притязания наобщественный престиж, основанные народовитости. Только тогда, когда социальнаяструктура не претерпевает существенныхизменений на протяжении жизни несколькихпоколений, когда род занятий, богатство иобщественное положение обнаруживаюттенденцию стать наследственными, – только притаком стечении обстоятельств родовая спесь ипредрассудки на одном полюсе и раболепство ичувство социальной неполноценности – на другоммогут стать прочной основой общественной


иерархии.И все же, несмотря на отсутствие феодального

прошлого и несмотря на подвижностьамериканской жизни, образование иерархическойсистемы, основанной на родословных, оказалосьна короткий срок возможным. Это случилось врезультате наплыва иммигрантов. Именно в тедесятилетия, когда наплыв новых иммигрантов вкрупные города был особенно велик, высшееобщество центральных городов достигловсеамериканского престижа. В обособленных,населенных коренными американцами кварталахэтих городов ("янки-гетто") притязания назнатность, основанные на происхождении, имелиособый успех – не столько, правда, среди массынаселения, сколько среди тех, кто тожепретендовал на некоторую родословную истремился еще больше раздуть ее. Такого родапретензии играли (и продолжают играть)определенную роль во внутренней общественнойиерархии национальных меньшинств.

Но настало время, когда скромный иммигрантперестал служить поводом для притязаний знати:наплыв иммигрантов прекратился, и черезкороткое время все население Северной Америкисостояло, или должно было вскоре состоять, изприрожденных американцев, появившихся на


свет от прирожденных американцев.Даже в те времена, когда иммигранты

прибывали огромными массами и в большихгородах превосходили числом коренныхамериканцев, свободное от предрассудков чувствонационального единства стало слишком сильным,чтобы окончательно застыть в форме узкихпонятий, связанных с расовым происхождением."Американизация иммигрантов" (какорганизованное движение, как идеология и какреально совершавшийся процесс) способствовалаутверждению идеологической версии,вкладывавшей в понятие американской нациинечто более важное, чем англосаксонскоепроисхождение. Воззрение, трактующее Америкукак чудесный тигель для переплавки рас и наций,которого придерживаются средние классы иинтеллигенция, возобладало над англосаксонскойточкой зрения тех элементов, чьи интересы былисвязаны с "расовым" происхождением и сродовитым, цензовым обществом. К тому жекаждая из национальных групп – от ирландцев допуэрториканцев – постепенно обрела в отдельныхместностях политическую власть.

Но высший класс не отказался от попыткисоздать общественную иерархию, основанную народословной; и в этом деле его различные


локальные секции соперничали между собой.Восточное побережье было заселено раньше, чемдругие части страны, и сохранившиеся здесьсемьи из числа первых поселенцев имеют болеедлинные местные родословные, чем аналогичныесемьи, проживающие в недавно заселенныхместностях. Но вместе с тем во многих мелкихгородах Новой Англии есть именитые в местноммасштабе семьи, которые столь давно занимаютвысокое положение в своих городках, что в этомотношении с "ими не может сравниться ни однабостонская семья. Самый фанатичный светский"брамин" из Бостона не мог бы превзойтинекоторые семьи из мелких городов южныхштатов по части притязаний на древность инепрерывность рода. И в Калифорнии тоже естьсемьи, которые считают себя, исходя из своегособственного, четко выраженного представленияо признаках древности рода, более родовитыми ипрочно укоренившимися в американской почве,чем любая нью-йоркская семья. Местные секциивысшего класса соперничали между собой и всфере экономического могущества: мы знаемсемейные династии горнозаводчиков,железнодорожных тузов, крупных владельцевнедвижимостей. В каждой отраслипромышленности и – как мы уже говорили – в


каждой местности, в каждом районе крупноебогатство создавало свою собственную иерархиюсемей, занимающих особое положение в данномгеографическом районе или данной сфередеятельности.

Высокое общественное положение можетпрочно и надежно покоиться на родословнойтогда, когда классовая структура обществапрочна и неизменна. Только в таких условияхвсевозможные светские условности формыэтикета могут пустить корни в прочнуюэкономическую почву и процветать. Если же мыимеем дело с быстрыми экономическимипеременами и крайней подвижностью общества,то богачи наверняка утвердят себя в качествевысшего класса именно как богачи,аристократические претензии потерпят крах иосвященные временем предрассудки будутотвергнуты. С классовой точки зрения всякийдоллар равен другому, а вот с точки зренияродовитого светского общества две равные суммыденег – одна из которых получена отпредприятия, которым известная семья владеет напротяжении четырех поколений, а другая – отудачной сделки, совершенной на прошлой неделе,– далеко не равноценны. Но все-таки чтоприкажете делать тогда, когда богатство


нуворишей становится попросту необъятным?Что, скажем, могло быть в 1870 г. общего умиссис Астор (высокородной леди из стариннойнью-йоркской семьи голландскогопроисхождения, вышедшей замуж за человека изстаринной богатой семьи владельцевнедвижимостей) с миссис Вандербильдт(имевшей вульгарные деньги, нажитые нажелезнодорожных спекуляциях, и еще болеевульгарного свекра)? Так вот подите же – миссисАстор пришлось сдаться: в 1883 г. она оставляетсвою визитную карточку в передней миссисВандербильдт и принимает приглашение на еекостюмированный бал. Там, где происходятподобные вещи, у вас нет возможности заниматьпо-настоящему высокое положение в обществетолько лишь в силу высокого происхождения. ВАмерике, как, вероятно, и везде,мужланы-нувориши во все времена либоигнорировали светское общество, базировавшеесяна происхождении, либо овладевали им спомощью денег.

В этой среде, в среде людей, которые "самисебя создали", каждый новоиспеченный богач,парвеню, домогался признания своейобщественной значимости. Он требовал этогоскорее на том именно основании, что его


состояние создано им самим, чем вопреки этомуобстоятельству. В каждом поколении некоторыелюди, общественное положение и богатствокоторых достались им в наследство, третировалиего как самозванца, нувориша и чужака. Но черезодно поколение или через два этой разбогатевшейсемье непременно открывали доступ всоциальные верхи, в круг людей, обладающихдостаточно длинными родословными.


2

Борьба за главенствующее положение вобществе не есть нечто такое, что происходило вопределенный период американской истории изатем прекратилось. Борьба старинных богачей засохранение своего исключительного положения вобществе по праву родословной – это борьбапостоянная, которая всегда оказываетсябезуспешной и вместе с тем успешной. Онаоказывается безуспешной – ибо в каждомпоколении в ряды высшего класса вторгаютсяновые люди; она оказывается успешной – ибо вовсе времена высший класс не перестает вестиборьбу за свою исключительность. Стабильноговысшего класса с неизменным составом несуществует, но высший класс существует.Изменения персонального состава класса, какимибы они ни были крутыми, не разрушают его. Неодни и те же личности или семьи, а один и тот жесоциальный разряд людей остается в немдоминирующим.

Делались многочисленные попытки закрепитьэтот разряд людей при помощи более или менееформальных ограничений. Еще до гражданскойвойны, когда новое богатство еще не было такимнапористым, каким оно стало впоследствии,


встревоженные хозяйки салонов, которымприходилось принимать решения о том, можноли вступить в светское общение с теми илииными новыми претендентами, нуждались,по-видимому, в своего рода светском арбитре. До1850 г. нью-йоркское общество пользовалось напротяжении двух поколений услугами некоегоИсаака Брауна, церковного сторожа при церквиМилосердия, который, как сообщает нам ДиксонВектор, имел "безошибочную память на имена,родословные и светские сплетни". Хозяйкисалонов, прежде чем рассылать приглашения насвои званые вечера, всегда могли получить у негоисчерпывающие сведения о том, кто находится втрауре, кто обанкротился, у кого гостят друзья,что из себя представляют новые лица,появившиеся в городе и в светском обществе. Названых вечерах он обычно командовал ввестибюле; некоторые наблюдательные людиутверждали, что "у "его имеется список"танцующих молодых людей" специально длязваных вечеров, устраиваемых людьми, недавнопоселившимися в городе".

Необычайное увеличение числа богачей,наступившее после гражданской войны, породилонужду в более гласных и отчетливых средствахсветского отбора, и Уорд Мак-Аллистер


самочинно присвоил себе в то время рольглавного арбитра в этом деле. Стремясь придатьсветскому обществу "спаянность, необходимуюдля того, чтобы оказать сопротивлениевторжению спекулянтов с самой подозрительнойрепутацией", Мак-Аллистер вознамерилсяосуществить весьма желательное объединениестаринных семей с положением, но лишенныхсветского лоска, со "светскими людьми, которым,из деловых соображений, приходилось устраиватьу себя приемы и вести фешенебельный образжизни". Рассказывают, что он отнесся к своейзадаче чрезвычайно серьезно, посвящал "дни иночи изучению геральдики, книг о придворномэтикете, генеалогии и кулинарии..." Зимой1872/73 г. он организовал "комитет старейшин" всоставе 25 человек, "правомочных формироватьсветское общество и руководить им". Этиправомочия выражались в том, что каждый изних имел право приглашать на каждый балчетырех дам и четырех мужчин под свою личнуюответственность, которую Мак-Аллистернастойчиво трактовал как долг, налагаемый"священным доверием". Первыми старейшинамибыли люди из старинных нью-йоркских семей,занимавших видное положение в обществе поменьшей мере на протяжении четырех поколений.


С чисто американским великодушиемМак-Аллистер полагал, что четыре поколения"так же правильно и надежно формируютджентльмена, как если бы их было не четыре, асорок".

В 80-х годах Мак-Аллистер уверялгазетчиков, что в нью-йоркском фешенебельномобществе насчитывается фактически "всего лишьоколо четырехсот человек; выйдя за пределы этойцифры, вы наткнетесь на людей, которые либосами чувствуют себя на балу не в своей тарелке,либо же своим присутствием стесняют других". В1892 г., когда исключительное положение"старейшин" заметно пошатнулось ипопулярность Уорда Мак-Аллистера уже была наущербе, Мак-Аллистер опубликовал свой список"четырехсот", в котором фактически значилосьоколо 300 фамилий. Это был просто-напростоперечень обычных посетителей балов,устраивавшихся "старейшинами", людей,принадлежавших к замкнутому кругу старинныхнью-йоркских семей, существовавшему еще догражданской войны (блиставшему девицами навыданье и молодыми людьми, любящимипотанцевать), и немногих избранных лиц изсреды богачей новой формации, относительнокоторых Мак-Аллистер полагал, что они


достойны того, чтобы быть принятыми в высшееобщество. Из девяноста богатейших людей тоговремени в этом списке значилось только девятьчеловек.

Обратившая на себя внимание историяопубликования списка "четырехсот" ипоследовавшего за этим удаления Мак-Аллистераиз светского общества отражает собойненадежность тех социальных позиций старойзнати, которые она пыталась укрепить. Не тольков Нью-Йорке, но и в других городах былипредприняты всевозможные попытки,направленные к тому, чтобы оградить "старуюгвардию" от вторжения в ее среду нуворишей.История "отречения" Мак-Аллистерасимволизирует собой неудачу всех этих попыток.Единственный разумный выход из положения,имевшийся у старой знати, заключался в том,чтобы допустить в свою среду новых богачей илипо крайней мере некоторых избранных людей изих рядов. Наиболее успешная попытка,предпринятая в этом направлении, – это попытка,связанная с составлением "светского регистра".

В золотые 80-е годы один нью-йоркскийхолостяк, унаследовавший от родителей"небольшой годовой доход и прочное, хотя искромное общественное положение", решил


опубликовать "список лучших людей.Составитель регистра мудро исключил из негоэлемент рекламы, но допускал при этом, чтоторговцы будут его покупать". "Светскийрегистр" представлял собой разумное сочетаниестарого с новым, и благодаря горячей поддержкедрузей, принадлежавших к таким нью-йоркскимклубам, как "Келюмет" и "Юнион", предприятиеэто быстро увенчалось успехом. В первомнью-йоркском светском регистре значилась 881семья. Через некоторое время были опубликованыподобные списки для других городов; длясоставления и публикации таких списков быласоздана специальная корпорация – Ассоциациясветского регистра. В 20-х годах издавалисьсветские регистры для 21 города, но 9 из нихпозже перестали выходить "ввиду отсутствияинтереса". Начиная с 1928 г. ежегодно (осенью)издавалось 12 томов, и с того времени неизменнопубликовались светские регистры для Нью-Йоркаи Бостона (издаются с 1890 г.), Вашингтона (с1900 г.), Сан-Луи (с 1903 г.), Буффало (с 1903 г.),Питтсбурга (с 1904), Сан-Франциско (с 1906 г.),Кливленда (с 1910 г.) и Цинциннати (с 1910 г.).

В светском регистре приводятся фамилии"избранных", а также указываются их адреса иномера телефонов, названия клубов, в которых


они состоят членами, перечисляются их дети,школы, в которых дети учатся. В декабре иянваре выходят приложения, а в июне ежегоднопоявляется летний выпуск. Ассоциациярекомендует читателям приобретать указатель, вкотором можно найти все имена, помещенные вовсех регистрах. Это помогает ориентироваться,так как многие браки заключаются междулюдьми, живущими в разных городах, и к томуже адреса отдельных семей меняются вследствиепереезда из одного города в другой.

Семьи, удостоенные внесения в светскийрегистр, характеризуются последним как семьи,"которые по своему происхождению, илиобщественному положению, или по другимпризнакам естественным образом входят в составлучшего общества какого-либо отдельного городаили ряда городов". Однако точный критерий,служащий основанием для внесения в регистр,трудно обнаружить. Это, возможно, объясняетсятем, что, как утверждал Вектор, "светскийрегистр был окружен искусно созданнойатмосферой анонимности, недоступности итайных расследований. Известная анонимностьявляется существенным условием его длительногоуспеха и авторитета". В настоящее времяАссоциацией светского регистра, правление


которой находится в Нью-Йорке, руководит какбудто некая мисс Берта Истмонд, работавшая ещев первый период существования Ассоциациисекретарем ее основателя. Она выноситокончательное решение относительно каждойсемьи, представленной к внесению в регистр,кое-кого добавляет, кое-кого отвергает какнедостойных, а в отношении иных откладываетрешение на будущее. Она имеет возможностьсоветоваться в этом деле с некоторымиконсультантами из светской среды; и каждыйгород, для которого существует регистр, имеетсвоего представителя, который осведомлен оновых именах, адресах и номерах телефонов.

Кто же входит в этот список, в которомзначатся ныне 38 тыс. супружеских пар, и почемуэти люди включены в него?. Любой человек,проживающий в одном из 12 избранных городов,имеет право ходатайствовать о включении врегистр, хотя, правда, при этом полагаетсяприложить рекомендации нескольких семей, ужезначащихся в нем, и перечислить клубы, членомкоторых проситель состоит. Но одно толькобогатство или одно только высокоепроисхождение или даже то и другое вместе невсегда, по-видимому, гарантирует немедленноевнесение в регистр или же возможность остаться


в нем навсегда. Иногда случается, что лицастаринного происхождения без достаточного нато основания вычеркиваются Ассоциацией изрегистра; люди, принадлежащие ко второмупоколению богачей новой формации,старающиеся попасть в регистр, не всегдадобиваются этого. Но если мы говорим, чтоналичия богатства и высокого происхожденияможет оказаться недостаточно для зачисления врегистр, то это не значит, что, помимопристойного поведения, для этого не требуется нитого ни другого.

Бывали случаи, что невысокого рангаадминистраторы из мира корпораций попадали врегистр, если им этого очень хотелось; однакозначение этого обстоятельства не следуетпереоценивать. Уместно было бы, в частности,отметить различия между отдельнымиисторическими периодами: основной контингентсветского регистра попал туда в течениетридцатилетия 1890–1920 гг. После первогодесятилетия XX в. количество новых фамилий,внесенных в светский регистр – по крайней мерев одном из центральных городов, в Филадельфии,– значительно сократилось. Первое десятилетиетекущего столетия дало рост в 68%, а десятилетие30-х годов – только в 6%.


Часто бывает так, что лица, исключенные изсветского регистра, пользуются столь широкойизвестностью, что дело не обходится без шума;"деспотический" характер регистра становится вэтих случаях поводом для насмешливогоотрицания его общественного значения. Помнению Диксона Вектора, дело фактическиобстоит так, что "причиной изгнания из регистра,насколько о ней можно приблизительнодогадываться, чаще всего являются как будтонеблагоприятные отзывы прессы. Но этоткритерий применяется скорее интуитивно, чем поправилам логики... Можно с уверенностьюутверждать, что тот, кто не попадет на страницыгазет – какова бы ни была его частная жизнь,какие бы тайные слухи ни циркулировали о нем, –не будет иметь неприятностей по линии светскогорегистра".

При всем кажущемся произволе в отборе иотклонении тех или иных имен, при всемснобизме и деспотизме, которые окружают идаже характеризуют светский регистр, он все жеявляется серьезным цензом и не лишенобщественного значения. Он является попыткой –осуществляемой при очень сложныхобстоятельствах – оградить подлинно порядочноеобщество от нуворишей, не имеющих за душой


ничего, кроме денег, и от людей, пользующихсядурной славой, попыткой официальнозасвидетельствовать особое положениеизбранных кругов богачей и сплотить их,заставить их держаться на должной высоте,чтобы они по возможности оставалисьдостойными пребывания в регистре. Помимовсего прочего, это единственный переченьцензовых семей, имеющийся у американцев, и ондает нам представление о существующем в США(в стране, не имеющей аристократическогопрошлого, придворного общества и настоящейстолицы) круге лиц, более всего похожем наофициальное руководящее ядро светскогообщества. В каком-нибудь отдельном случаеоснования для включения в светский регистрмогут быть неясны или даже произвольны, ноесли говорить о его составе в целом, то люди,попавшие в него, удостоились этого в силу своегобогатства, происхождения и образа жизни.Следовательно, имена, значащиеся в этихмагических 12 томах, символизируют собойопределенный тип людей.


3

В каждом охваченном светским регистромцентральном городе имеется высшаяобщественная прослойка, члены которойпроисходят из семей, занесенных в светскийрегистр с самого его появления. Это цензоваяпрослойка состоит из ряда старинных семей,которые на протяжении 2–3–4 поколенийпользовались почетом и богатством. Прослойкаэта включает в себя и позднее попавшие в регистр(а в иных крупных городах – вовсе не числящиесяв нем) аналогичные группы семей. Люди,принадлежащие к подобной общественнойпрослойке, отличаются от остального обществасвоим происхождением, внешним видом иповедением.

Они живут в одном или в несколькихзамкнутых, малодоступных из-за дороговизныучастков кварталах, в изысканно изящных старыхдомах, где многие из них родились, или же внарочито простых, но удобных современныхдомах, которые они сами построили. Эти дома –старые или новые – обставлены тщательно,комфортабельно и строго. Одежда этих людей,даже в тех случаях, когда в ней чувствуетсянебрежность, когда она явно поношена,


отличается от одежды других людей покроем иобщим стилем. Вещи, которые они покупают,умеренно дороги; они умеют пользоваться имитак, что это не бросается в глаза. Онипринадлежат к клубам и организациям, в которыедопускаются только люди их пошиба; они крайнесерьезно относятся к задаче поддержания своегопрестижа в этих организациях.

У людей этого круга имеются общиеродственники и друзья и больше того – общийжизненный опыт, тщательно отрегулированныйсемьей. Они посещали одни и те же илианалогичные частные и закрытые школы; чащевсего это одна из епископальных закрытых школ,находящихся в Новой Англии. Мужчины училисьтакже в колледжах – Гарвардском, Иельском илиПринстонском; если же это слишком претило ихпровинциальной аристократической гордыне, –то в каком-нибудь солидном местном колледже, всодержании которого принимали участие ихсемьи. А по окончании они становятсязавсегдатаями клубов этих учебных заведений, атакже ведущих клубов своего города; нередко ониявляются вдобавок членами одного или двухклубов других центральных городов.

Их имена не фигурируют на тех столбцахместных газет, где помещаются разные сплетни и


слухи, или даже в отделе светской хроники;многие из них – коренные бостонцы иликоренные жители Сан-Франциско – чувствовалибы себя в своем кругу по-настоящему неловко,если бы их имена упоминались всуе. Дешеваяреклама, скандальные доблести ресторанныхзавсегдатаев – это не для старинной знати, этогодится для семей новоявленных богачей, длялюдей более грубого и крикливого стиля.

Члены описываемых нами семей,объединяющихся в многообразные светскиекружки, состоят в близкой дружбе и вотношениях прочной взаимной поддержки слюдьми, принадлежащими к их собственномукружку и к другим светским кружкам. Ониобедают в гостях друг у друга и бывают друг удруга на балах. Они появляются на элегантных ивместе с тем скромных свадьбах, мрачныхпохоронах, веселых пикниках и везде ведут себясо строгим и сдержанным достоинством. Частосоздается впечатление, что в своей светскойжизни они всячески стремятся к простоте инепринужденности, хотя на самом деле все ихобращение с людьми, является ли оноцеремонным и чопорным или, наоборот, простыми естественным, регулируется твердымиправилами, относящимися к манере одеваться и


вести себя, тонким ощущением того, что подобаетделать и чего не подобает делать.

Их чувство гражданственности чаще всего невоплощается в форму прямой политическойдеятельности, а сказывается в том, что ониохотно руководят благотворительными,воспитательными и культурными учреждениямисвоего города. Их состояние (достигающее, надодумать, в среднем нескольких миллионовдолларов) столь велико, что они обычно могутжить, не затрагивая своего основного капитала.Если у них нет желания работать, то они, надополагать, имеют возможность жить праздно. Темне менее мужчины из их среды – и особеннонаиболее солидные люди старшего поколения –обычно работают, и работают порой оченьусердно. Из их среды рекрутируется местнаяделовая аристократия, в особенности финансоваяи судейская. В восточных городах истинныйджентльмен – это обычно либо банкир, либоюрист; и такое явление становится все болеетипичным для всей страны. В этом есть своеудобство, ибо состоятельные люди нуждаются вовнушающих доверие, сведущих издравомыслящих деятелях, способных охранятьнеприкосновенность их состояний. Джентльменыэти являются обычно директорами и


президентами крупнейших банков своих городов,а также старшими партнерами ведущихадвокатских фирм и их советниками по вопросаминвестиций.

Во всех почти центральных городах СШАлюди, принадлежащие к высшему классу, болееили менее отличаются общностью религии, расыи социального происхождения. Даже в техслучаях, когда они не обладают длиннымиродословными, они в массе своей являются болеестаринными американцами, чем низшие классы.Имеются, конечно, и исключения – и поройсущественные. В некоторых городахглавенствующего положения в обществе достиглиитальянские, еврейские и ирландскиекатолические семьи, добившиеся богатства имогущества. Но как бы ни были важны этислучаи, они все же пока составляют исключения:типичные представители высшего класса,принадлежащие к светскому обществу, все ещеостаются "чистыми" – в смысле расы, этническойгруппы, национальности. В каждом городе эточаще всего протестанты, и к тому жепротестанты, принадлежащие к господствующимразновидностям этого вероисповедания, главнымобразом к епископальной церкви или кпресвитерианской.


Во многих городах, как, например, вНью-Йорке, существует не одна, а несколькопрослоек типа "четырехсот семейств". Этоявление, однако, не означает, что в таких городахвообще не существует высшего класса; оно скорееозначает, что здесь общественная иерархиясложнее, чем в городах с более однороднымсоставом высшего общества. То, чтоконкурирующие центры светского обществавраждуют друг с другом, не разрушаетобщественной иерархии.

Высокопоставленное семейство можетпринадлежать к замкнутому загородному клубу,где занимаются спортом и устраиваются светскиеразвлечения; однако этот признак не можетсчитаться решающим признаком,свидетельствующим о принадлежности ксоциальным верхам, ибо "загородные клубы"стали распространенным явлением и средисредних классов и даже среди низших прослоексредних классов. В мелких городах членство влучшем загородном клубе часто служитсущественным признаком принадлежности ксоциальным верхам, но на иерархических биржахцентральных городов вещь эта расценивается нетак. Со светской точки зрения важнеепринадлежать к "клубу джентльменов" (членами


таких клубов могут состоять только мужчины).Джентльмен из центрального города,

принадлежащий к социальным верхам, состоитобычно членом нескольких подобных клубов,находящихся в разных городах. Клубы, членамикоторых состоят и мужчины и женщины, как,например, загородные клубы, большей частьювстречаются в провинции. Среди загородныхклубов, членами которых являются мужчины,принадлежащие к старой знати, можно назватьклубы при Гарвардском, Принстонском иИельском университетах; однако сеть клубов,обслуживающих светское общество большихгородов, отнюдь не ограничивается клубами,организованными при наиболееаристократических учебных заведениях.Джентльмен нередко принадлежит к трем,четырем клубам, а то и больше. Эти светскиеклубы, встречающиеся в разных городах,являются в подлинном смысле слова закрытымиучреждениями, ибо средние и низшие классычасто даже не знают об их существовании. Онирасположены над теми сферами жизни, гдевысшие классы более доступны обозрению. Оницеликом принадлежат высшим классам, имисозданы и существуют только для них и ни длякого другого. Но их знают и посещают высшие


круги не одних лишь тех городов, в которых онинаходятся.

Для человека, не принадлежащего к высшемуобществу, членство в клубе, в котором членамисостоят мужчины или женщины из социальныхверхов, служит свидетельством признания еговысокого общественного положения; лица же,принадлежащие к высшему обществу, находят вклубе целый ряд более интимных илисмахивающих на клики аристократическихкружков, благодаря которым они обретаютопределенное место в светской иерархии ивыделяются из общей светской среды. Основноеядро клуба обычно состоит из семей, престижкоторых покоится на их родословных. Интимноеобщение с такими людьми придает членам клубаиз среды менее старинных семей дополнительныйобщественный вес, а, с другой стороны, успехипоследних способствуют укреплению репутацииклуба как делового предприятия.

Членство в соответствующих клубахприобретает большое значение в те времена,когда люди, успевшие приобрести богатство – итолько богатство, – во множестве толпятся уворот светского общества, ибо в такие временасоциальные грани часто становятся болеерасплывчатыми, а принадлежность к клубу ясно


подчеркивает общественную исключительность.Клубы центральных городов до сих пор являютсяважной ступенью общественной лестницы длятех, кто мечтает пробраться в высшие слоиобщества. Это своего рода лифт, поднимающийбогачей новой формации в среду старой знати –ибо путем постепенного перехода из одного клубав другой, из менее почетного в более почетный,богатые люди и их сыновья могут в конце концов,если все идет гладко, проникнуть в последниетвердыни, где пребывают самые избранные.Клубы играют также важную роль в сфеределовых связей различных кругов центральныхгородов – связей внутригородских имежгородских. Многие лица, принадлежащие кэтим кругам, считают удобным и почему-тоимпозантным принимать важнейшие деловыерешения именно в аристократическом клубе."Частный клуб", как отметил недавно одинжурнал, предназначенный для администраторовкорпораций, становится "крепостью деловогочеловека".

Так как люди из социальных верховцентрального города, будучи богачами,контролируют все главные местные учреждения,финансовые и юридические, то тем самым онисвязаны постоянными деловыми и


гражданско-правовыми отношениями ссоциальными верхами других центральныхгородов. Экономика отдельного города, вособенности центрального, не замыкается егопределами. Экономическая система носитобщенациональный характер, и ее центральныеузлы сосредоточены в больших городах. Ипоскольку социальные верхи больших городовконтролируют находящиеся в этих городахключевые экономические учреждения, гдепринимаются важнейшие решения, имеющиеотнюдь не узко местное значение, постолькусоциальные верхи каждого большого городасвязаны с социальными верхами других городов.Если вы состоите членом Бостонского клуба с егобогатой, хоть и мрачновато-скромнойобстановкой, или Хоустинского клуба, роскошнаяобстановка которого выдержана в светлойцветовой гамме, то это значит, что ваше высокоеобщественное положение не подлежит сомнению.Это значит также, что вы имеете возможностьнаходиться в непринужденном, неофициальномобщении с людьми общепризнанногообщественного веса и, таким образом, имеетенаилучшую возможность совершить выгоднуюсделку за чашкой кофе. Джентльменский клубявляется одновременно и важным деловым


центром, в котором вершатся финансовые икоммерческие дела, и важным светским центром,визирующим общественное достоинство своихчленов. В нем как бы собраны воедино вседобродетели, конституирующие старинную знать:старинная родословная, пристойный брак,приличный дом, ортодоксальная церковь,почтенные учебные заведения и главенствующееположение в обществе. Заправилы каждогокрупного города принадлежат к таким клубам. Изаправилам других городов очень нравится, когдаих видят за завтраком в клубах "Сомерсет" или"Юнион" (Бостон), в клубах "Рекет" или"Филадельфия клаб" (Филадельфия), в "ПасификЮнион" (Сан-Франциско) или в такихнью-йоркских клубах, как "Никерброкер","Линкс", "Рекет энд Теннис".


4

Несмотря на наличие некоторых местныхособенностей, стиль жизни высших классовпримерно один и тот же во всех крупных городахстраны. Дома, одежда, светские развлечения,которыми интересуются люди из центральныхгородов, принадлежащие к прослойке"четырехсот", приблизительно одинаковы. Фирма"Братья Брук – одежда и белье" не так ужусиленно рекламируется, и за пределамиНью-Йорка она имеет всего лишь 4 филиала; темне менее она хорошо известна во всех главныхгородах страны, и ни в одном из нихпредставители этой фирмы не чувствуют себялишними. В числе общераспространенныхособенностей подлинного стиля жизни высшихклассов имеются и другие, чисто внешниепризнаки. И все же жизненный уклад старинныхбогачей содержит в себе во всей стране болееглубокие особенности: привычку носить костюмытолько от братьев Брук может ведь в концеконцов усвоить любой человек, если у него естьденьги и охота.

Одна из глубоких особенностей жизненногоуклада, отличающая светских богачей от простыхбогачей и от низших слоев населения, связана с


их воспитанием и образованием и с темипредставлениями, чувствами и ощущениями,которые их традиционная система воспитания иобразования формирует у человека на всю жизнь.

Так, к примеру, девочка из нью-йоркскойсемьи, принадлежащей к старой знати, дочетырехлетнего возраста обычно предоставленазаботам матери и няньки; затем она переходит напопечение гувернантки, зачастую говорящейпо-французски так же свободно, как ипо-английски. В возрасте 6–7 лет она начинаетпосещать частную дневную школу вроде, скажем,школы мисс Чепин или Брирлей. Часто ее отвозитв школу и привозит оттуда семейный шофер;после школы за ней присматривает гувернантка,которая теперь большую часть своего времениотдает младшим детям. В 15 примерно лет онапоступает в пансион – скажем, в пансионСан-Тимоти в Мэриленде или в пансион миссПортер (или Вестовер) в Коннектикуте. Поокончании пансиона она, возможно, начнетпосещать нью-йоркский колледж Финчамладшего и там "закончит" свое образование;если же она захочет учиться в настоящемколледже, то она поступит вместе с многимиобыкновенными девочками из средних классов водин из таких колледжей, как колледжи Бринг


Моура, Вассара, Уэслея, Смита, Беннингтона.Вскоре после окончания школы или колледжа онавыйдет замуж и, вероятно, начнет давать своимдетям точно такое же воспитание.

Мальчик из этой семьи до семилетнеговозраста воспитывается примерно так же, какдевочка. Затем он тоже посещает дневную школуи в более раннем возрасте, чем девочка, поступаетв пансион (или в "подготовительную школу", какназываются пансионы для мальчиков): в школуСейнт Марк или Сейнт Пауль, Гоэйт или Гротон,Эндовер или Лоуренсвиль, Филипс Эксетер илиХотки. Затем он поступает в Принстонский илиГарвардский, Иельский или Дармутский колледж.Нередко бывает так, что он кончает такжеюридическую школу при одном из этихколледжей.

Все звенья этой воспитательной системыимеют важное значение для формированияличности мужчины или женщины из высшегокласса; такого порядка воспитания и образованияпридерживается высший класс во всех главныхгородах страны. Во всех этих городах существуетясно выраженное стремление отправлять детейучиться в один из наиболее фешенебельныхпансионов или подготовительных школ НовойАнглии, в которых можно встретить учащихся


примерно из двадцати четырех штатов, а такжеиз-за границы. Так как социальные притязания,основанные на родовитости, все труднеестановится реализовать, то для завоеваниявысокого общественного положения обучение всоответствующей школе становится еще болееважным фактором, чем родословная.

Следовательно, если мы хотим понять основунационального единства социальных верховсовременной Америки, то лучший ключ дляпонимания этого явления дают нам подлиннозакрытые пансионы для девочек иподготовительные школы для мальчиков.

Многие воспитатели из персонала частныхшкол отдают себе отчет в том, что экономическиесдвиги вознесли на верхушку общества людей,чьи дети не приобрели в семье надлежащегообщего развития и нравственных устоев, и чточастная школа является главным учреждением,призванным подготовить их для жизни средиглавенствующей над всей страной социальнойверхушки, к жизни, построенной таким образом,чтобы она приличествовала людям из высшегокласса. Представляется бесспорным, что частныешколы – сознают ли это их директора или несознают – выполняют задачу отбора испециальной подготовки новых членов


всеамериканской социальной верхушки; ониосуществляют в отношении детей ту же функцию,которую в отношении отцов выполняетиерархическая система клубов, но осуществляютее гораздо основательнее и глубже. Эта задача также присуща частным школам, как и задачапреемственной передачи аристократическихвзглядов и правил поведения детям,происходящим из семейств, давно пребывающихна верхней ступени социальной лестницы.Именно в частной школе мы видим перед собойто "ближайшее поколение", в которомсглаживаются и даже совсем исчезают трениямежду богачами старой и новой формации.Именно под воздействием этих школ больше, чемпод влиянием какого-либо другого единичногоучреждения, дети старых и новых богачейстановятся со временем, когда они вступают всамостоятельную жизнь, членами единого класса,сознающего себя высшим классом.

Как учреждение, занимающееся отбором испециальным обучением детей из высшихобщественных прослоек как старой, так и новойформации, частная школа выступает в качествеунифицирующего фактора, в качестве силы,формирующей общегосударственное единствовысших классов. Чем меньше становится


значение родовитых семейств в деле заботливойпреемственной передачи нравственных икультурных особенностей знати, тем большеезначение приобретает частная школа. В большейстепени, чем семья, она служит важнейшимпередатчиком традиций социальной верхушки ирегулятором процесса включения в нее новогобогатства и таланта. Учеба в частной школе – этоотличительный признак жизненного пути людейиз социальной верхушки. Если можно вообщеговорить о существовании первичногообщегосударственного центра социальных верховАмерики, то он представлен 15–20 такимипривилегированными школами. Ибо в этихчастных школах для юношества решаются задачирелигиозного, семейного икультурно-образовательного воспитаниясоциальных верхов и вместе с тем решаетсязадача сохранения тех социальных норм, которыев этой среде существуют.

Школы эти функционируют на началахсамоокупаемости и в политике своей автономны;самые лучшие из них представляют собойучреждения, не стремящиеся к получениюприбыли. Они не являются "церковнымишколами" – в том смысле, что они неуправляются религиозными организациями. Но


они требуют от учащихся посещения церковныхбогослужений, и, не будучи фанатичными, онивсе же проникнуты религиозными принципами. Вдекларации основателей Гротонской школы,сформулировавшей принципы, которыми эташкола руководствуется и поныне, основная цельопределена таким образом: "Все усилия будутнаправлены на то, чтобы создавать мужественныехристианские характеры, всячески заботясь нетолько об интеллектуальном, но и о нравственноми физическом развитии учащихся. Во главешколы будет всегда стоять духовное лицо,принадлежащее к протестантской епископальнойцеркви".

"Основные достоинства, обеспечивающие тойили иной подготовительной школе успех ипопулярность, не связаны обычно с ее учебнойпрограммой. Они связаны с целым рядом другихпризнаков – и порой довольно странных.Решающую роль могут играть в этом отношениитакие моменты, как характер взаимоотношениймежду мальчиками и преподавательскимсоставом, социальный облик учащихся и районыпроживания их родителей, наличие в школеготической часовни или специальногогимнастического зала новейшего типа,архитектура здания, в котором живут мальчики,


характер их занятий после ужина и, наконец,самое важное – личность директора". Существуетсвоего рода идеал, к которому школа обязанастремиться; он не всегда выражается прямо, новсегда подразумевается: школа должна бытьорганизованным продолжением семьи, должнабыть большой семьей, в которойдобропорядочные дети из Бостона, Филадельфиии Нью-Йорка совместно усваиваютаристократический стиль поведения. Этот идеалродового единства усиливается общностьювероисповедания (чаще всего епископального),обычаем, распространенным среди известногокруга знатных семей, посылать всех своихсыновей в ту же школу, где учился их отец и дажедед, системой денежных пожертвований нанужды определенной школы, а также светской иблаготворительной деятельностью ассоциацийбывших воспитанников школы. Хоэйтская школа,например, считает, что ее главная цель –доказать, что семью и школу можно удачносоединить, так что мальчик, пользуясь всемипреимуществами, предоставляемыми школой, вчастности "духовным руководством" и "общениемс целеустремленными мальчиками", вместе с темне лишается тех положительных задушевныхвлияний, которые должны быть свойственны


приличной семье.Школы эти обычно лишены какого-либо

очевидного утилитарного назначения. Верно,конечно, что школы для мальчиков всегдазанимаются подготовкой к колледжу. Школы длядевочек дают, кроме программы, которая такжеявляется подготовительной к колледжу,законченный курс для девушек, предполагающихрано выйти замуж. Но дух соревнования,характерный для школ, где обучаются дети изсредних классов, здесь, как правило, отсутствует.Школа как бы внушает каждому учащемуся, чтоего прилежание и успехи следует сопоставлять нес успехами товарища, а с тем жизненнымназначением, которое он сам или учителясчитают для него лично подходящим, и что,помимо того, проявлять слишком много рвения –значит вульгарно выделяться.

Гарвард, или Иель, или Принстон – этого ещенедостаточно. Главное – окончить действительноаристократическую подготовительную школу,потому что это и определяет, в котором из "двухГарвардов" ты будешь учиться. Клубы истуденческие кружки в колледже обычнопредставляют собой продолжение связей,завязанных в подготовительной школе; тот, ктоимеет друзей в Гарварде, приобрел их еще в


школе. Вот почему для высших светских круговналичие диплома, скажем, одного из колледжейЛиги Айви само по себе еще не имеет большогозначения. Это подразумевается с самого начала.Не так уж важно, что ты учился в Гарварде, всясуть в том, в каком именно Гарварде ты учился.Под "настоящим" Гарвардом подразумевают"Порселайн", "Флай" или "А. Д.", под"настоящим" Иелем – "Цета Пси" или "Фэнс", или"Дельта Каппа, Ипселон", под "настоящим"Принстоном – "Коттэдж", "Тайчер", "Кэп эндГоун" или "Айви". Настоящим пропуском в миргородских клубов и светских сборищ является влюбом центральном городе престиж,придаваемый надлежащим аттестатом обокончании средней школы и последующимчленством в аристократическом клубе при одномиз аристократических колледжей Лиги Айви. Чтоже касается провинциального светского общества,то оно преклоняется перед той манеройразговаривать и вести себя, которая формируетсяв подобных школах, ибо это приобретенноекачество является главным ключом,открывающим доступ в ряды социальных верховвсеамериканского ранга, отличающихсяоднородностью состава и классовымсамосознанием.


Школа естественным образом способствуетбракам между молодыми людьми, получившимипримерно одинаковое воспитание и образование.Подготовительные школы для мальчиковрасположены обычно недалеко от пансионов длядевочек аналогичного возраста; и несколько раз вгоду учащиеся тех и других школ встречаются навечерах, устраиваемых под наблюдениемвзрослых. Здесь бывают также сестры некоторыхмальчиков и братья некоторых девочек. А длятех, кто учится в более закрытых мужских иженских колледжах, устраиваются официальноорганизуемые посещения и вечера для молодежиобоих полов, короче говоря – периодическиесмотрины. На той ступени обучения, котораяпредставлена колледжами, аристократическиешколы становятся звеньями обширного брачногорынка, где завязываются интимные отношениямежду молодежью из высших классов.


5

Основателями большинства американскихстаринных и знатных родов были люди,разбогатевшие еще до гражданской войны;впоследствии этот социальный круг пополнилсяза счет тех, кто разбогател после гражданскойвойны. Высший класс центральных городов,сформировавшийся из этих старинных богатыхсемей, не являлся раньше и не является нынепрочной кастой с фиксированным составомсемей, непременно отличающихся знатностьюпроисхождения; и тем не менее это не помешалоему превратиться в обладающий многимиоднородными чертами и сильным чувствомединства высший класс, влияние которогораспространяется на всю страну. Если в неговступают новые семьи, то это всегда богатыесемьи; сыновья и дочери людей из этого класса,принадлежат ли они к богачам старой или новойформации, посещают закрытые учебныезаведения одного и того же разряда и, какправило, вступают в брак с людьми своего класса.Они принадлежат к одним и тем же ассоциациямпри колледжах Лиги Айви, поддерживаютсветскую и деловую связь друг с другом черезсеть столичных клубов. В каждом из центральных


городов страны они считаются друг с другом,если не как люди во всем равные, то как люди,имеющие много общего; в биографии другогокаждый из них находит черты своей собственнойбиографии; занимаясь своими коммерческимиделами в маклерских фирмах, банках икорпорациях, они проникаются сознанием того,что всем им приходится служить одним и тем жеинтересам. В той мере, в какой деловая жизньстановится в подлинном смысле словаобщенациональной, экономические функциилюдей из социальных верхов становятсясходными и даже взаимозаменяемыми; в тоймере, в какой политические проблемы становятсяв подлинном смысле общенациональными,политические мнения и политическаядеятельность высших классов приобретают чертыпрочного единства. Все те силы, которыепревращают конфедерацию территориальныхсообществ в централизованное государство ираздробленные предприятия во всеамериканскиекорпорации, способствуют вместе с темсближению функций и интересов и укреплениюсоциального единства прослойки "четырехсотсемейств" центральных городов.

Среди социальных верхов имеются нынегруппы людей, имеющие отношение к различным


областям высокой политики; их заботыразделяют вместе с ними кое-кто из ихсоклубников, их родственники, фирмы, в которыхони участвуют, адвокатские конторы, ведущие ихдела. Эти вопросы служат темой бесед заобеденным столом, где члены семьи и коллеги поклубу обсуждают вопросы высокой политикисовершенно запросто. У этих людей, выросшихвместе и вполне доверяющих друг другу, личнаяблизость сочетается с уважением к специальныминтересам каждого члена своего круга, какчеловека, принадлежащего к верхам и делающегополитику в той сфере могущества иответственных решений, в которой онподвизается.

Эти люди проникают в командные кругиучреждений, наделенных властью.Многообещающий молодой человек из подобнойсемьи начинает свой путь, ведущий к высокойполитической карьере, скажем, в государственномдепартаменте; один из его кузенов в свое времявыдвинулся на крупный административный поств совете директоров одной корпорации; его дядясделал блестящую карьеру во флоте, второй кузендолжен вот-вот получить место ректора одного изведущих колледжей. И само собой разумеется, чтоза спиной молодого человека еще стоит издавна


обслуживающая его семью адвокатская фирма,компаньоны которой находятся в тесномобщении с обслуживаемыми клиентами ипринимают близкое участие в делах и заботах, скоторыми те сталкиваются.

Вот почему сугубо, казалось бы,общественные проблемы, относящиеся ккомпетенции крупнейших и важнейшихучреждений, переплетаются в социальных верхахс чувствами и заботами малочисленных, тесносвязанных между собой семейственных групп.Мы имеем здесь дело с одной из очень важныхфункций, выполняемых в социальных верхахсемьей и школой: "закулисная" форма контактовявляется одним из Средств негласнойкоординации деятельности социальных верхов,осуществляемой путем интимного общения. Этоимеет значение еще и в том отношении, чтоюноши и девушки из этих кругов присутствуют застолом при разговорах людей, делающихполитику, и им, таким образом, прививаютсяпритязания и особые, не приобретаемые в школе,навыки власть имущих. Короче говоря, онивпитывают в себя так называемое искусство"вершить" дела. Они незаметно проникаютсястремлением принадлежать в будущем – а то иубеждением, что они уже принадлежат, – к "тем,


кто решает".Нити дружбы, завязавшейся в школах, в

клубах при подготовительных школах иколледжах, а впоследствии во влиятельнейшихсветских и политических клубах, связываютмежду собой различные семьи из средысоциальных верхов, а также их фирмы и конторы.И во всех этих домах и учреждениях мы находимлюдей, которые будут действовать или ужедействуют в высших сферах современногообщества.

Закрытые школы, клубы и курортысоциальных верхов являются закрытыми нетолько потому, что лица, для которых онипредназначены, – снобы. Такого рода учрежденияи ассоциации играют большую роль вформировании характера людей из высшегокласса и – что еще более важно – способствуютвзаимному объединению различных круговвысшего общества с помощью тех личных связей,которые в них естественным образомзавязываются.

Так, многообещающий студент-юрист послеокончания подготовительной школы и Гарвардасначала служит, скажем, "клерком" при одном изчленов Верховного суда, затем юристом вкорпорации, потом работает по дипломатической


линии и, наконец, снова возвращается кюриспруденции и служит в адвокатской фирме. Вкаждой из этих сфер деятельности он встречаетсяи знакомится с людьми одной с ним породы;через всю его жизнь тянутся в виде своего роданепрерывной цепи всякого рода связи – связи состаринными друзьями его семьи и школьнымитоварищами, с людьми, с которыми онвстречается в клубе за обедом и во времяежегодных поездок на курорты. В каждом из этихкругов, где он вращается, он обретает и проявляетверу в свою способность судить и решать; этавера поддерживается тем, что он легко можетчерпать из жизненного опыта и духовного багажалюдей, равных ему в социальном отношении,пользующихся весом во всех важных институтахи во всех важных областях общественной жизни.К человеку, принятому в таких кругах, никто неповернется спиной, даже если он находится ввесьма трудных обстоятельствах. В избранномобществе любого уголка страны он чувствует себя"своим"; его внешность ясно говорит о егосоциальном положении; его разговор и манерысвидетельствуют о надлежащем воспитании; кругего друзей служит доказательством того, чтодостойные люди считают его своим, и вместе стем – доказательством неизменной


проницательности, проявляемой им в подборетоварищей.

19226 1IV. Знаменитости

IV. Знаменитости

Американец, добившийся жизненного успеха,обретает шансы вступить независимо отсоциального происхождения и сферыдеятельности в мир знаменитостей. Этот мир,являющийся ныне тем форумом, на которомприсуждаются общественные почести, возник неснизу, не в результате медленного и постепенногопроцесса объединения светских кругов различныхпровинциальных городов и прослойки"четырехсот семейств" центральных городов. Онбыл создан сверху. Его устоями являютсяобщенациональные иерархии основныхсоциальных институтов, и он дает о себе знать спомощью общенациональных массовых средствобщения. По мере того как эти иерархии и этимассовые средства общения приобретали вамериканском обществе выдающееся значение, встране стали появляться новые разновидностипрославляемых мужчин и женщин, которыевстали в ряд со светской дамой и высокороднымбогачом, начали соперничать с ними и дажеоттеснять их.

С интеграцией экономики, возвышениемвоенного ведомства и централизацией


разросшегося государственного аппаратавозникла всеамериканская элита; занявкомандные посты в иерархиях главенствующихсоциальных институтов, она попала в центробщественного внимания и стала предметомусиленной рекламы. И в то же время с развитиеммассовых средств общения в центр вниманиястраны всерьез и надолго попалипрофессиональные знаменитости, подвизающиесяв мире зрелищ. Как люди, волнующиевоображение народа, они являются главнымиобъектами, на которые нацелены все массовыесредства развлечения и рекламы. И прослойке"четырехсот семейств", и элите, возглавляющейосновные социальные институты, приходитсятеперь конкурировать с ними и заимствоватьпрестиж у профессионалов из миразнаменитостей.

Но что такое знаменитость? Это человек етаким именем, которое достаточно толькопроизнести – и всё становится ясно. Он известенвеликому множеству людей, число которых дажене поддается точному учету. Куда бы он нипришел, его сейчас же узнают, и, более того,узнают с каким-то волнением и благоговением.Все, что он делает, приобретает общественнуюзначимость. В течение известного периода он


является более или менее постоянным объектоммассовых средств общения и развлечения. Икогда этот период кончается (что неизбежно), аон все еще продолжает жить, люди, возможно,время от времени спрашивают друг у друга: "Выпомните такого-то?.." Вот что такоезнаменитость.


1

Профессиональные знаменитости, мужчины иженщины, венчают общественный порядок,построенный на том, что отдельные личностизаслоняют собой народные массы, венчают ту"систему звезд", которая характерна дляобщества, возведшего конкуренцию в фетиш. ВАмерике "система звезд" доведена до того, чточеловек, умеющий точнее и искуснее, чем другие,забрасывать маленький белый шарик в ряд ямок,вырытых в земле, получает тем самымвозможность попасть на прием к президентуСоединенных Штатов. Она доведена до такойстепени, что какой-нибудь болтливый эстрадныйлицедей, выступающий по радио и телевидению,приглашается на охоту вместе с ведущимируководителями промышленности, членамиправительства и высшими военными деятелями.Создается впечатление, что вопрос о том, чемименно выделяется данный человек, не имеетзначения; раз он победил всех в конкурентнойборьбе, его прославляют. И затем вступает вдействие другая особенность, присущая "системезвезд": все звезды из других сфер тянутся к новойзвезде, и она в свою очередь тянется к ним.Счастливчик, чемпион – это, следовательно, тот,


кто свободно общается с другими чемпионами; ивсе вместе они населяют мир знаменитостей.

Этот круг является вершиной пирамидыобщественного престижа и вместе с тем аренойкрупного бизнеса. Система средств массовогообщения, рекламы и развлечения выступает вкоммерческом аспекте не только как средствопрославления знаменитостей; она вместе с темотбирает и творит знаменитостей в целяхизвлечения прибыли. Мы находим поэтому средизнаменитостей известный разряд людей,являющихся профессиональными бизнесменами;они получают внушительный доход не тольковследствие того, что они лично работают всистеме массовых средств общения иразвлечения, но и вследствие того, что они, всущности, эксплуатируют эту систему какпредприниматели.

Кинозвезды, актрисы с Бродвея, эстрадныепевцы и клоуны, выступающие по телевизору,являются знаменитостями вследствие того, чтоони работают в этих предприятиях массовогоразвлечения и приносят им выгоду. Онипользуются славой вследствие того, что ихрекламируют как знаменитостей. Когда ихперестают прославлять, они со временем (изачастую очень скоро) теряют работу. Паническая


боязнь потери своего высокого положения сталасреди них профессиональной болезнью: само ихпредставление о себе зависит от рекламы, котораяим нужна во все возрастающих дозах. Частобывает так, что они обладают славой – и большеничем. Их прославляют не потому, что онизанимают в обществе особо почетное положение;скорее наоборот: занимаемое ими положение вобществе выглядит почетным именно потому, чтоих прославляют.

Людям более серьезной общественнойзначимости приходится в наше времяконкурировать в деле завоевания внимания ивосторгов публики с профессионалами из сферыразвлечений. Политикам провинциальногомасштаба приходится играть в третьеразрядныхпровинциальных любительских оркестрах.Политиков государственного масштабатщательно тренируют и натаскивают длявыступлений по телевидению, и, подобно другимисполнителям, самые видные из них являютсяобъектом суждений и оценок театральныхрецензентов.

"Информационная беседа президентаЭйзенхауэра, состоявшаяся вчера вечером, –писал, например, театральный рецензент"Нью-Йорк таймс" Джек Гульд в номере от 6


апреля 1954 г., – была самым удачным из еговыступлений по телевидению... Президенту и еготелевизионному консультанту РобертуМонтгомери удалось, по-видимому, найти такой"формат", который дал возможность генералуЭйзенхауэру проявить непринужденность инесравненно большую, чем раньше, свободудвижений. В результате он добился наиболеежеланного для телевидения качества –естественности... В начале программы президентбыл показан сидящим у стола, со сложеннымируками и спокойной улыбкой на устах. Справа отнего – слева от зрителя – виднелся флаг. Затем онзаговорил – заговорил непринужденно, в тонесвободной беседы. Этот тон и настроение быливыдержаны в течение следующего получаса. Вовремя прошлых выступлений, когда президентпользовался помощью суфлеров, его глазаникогда не попадали прямо в камеру, он всегдасмотрел чуточку в сторону – то вправо, то влево.Но вчера вечером его глаза смотрели прямо влинзу, и у зрителя создавалось впечатление, чтопрезидент обращается непосредственно к нему. Кконцу беседы, в те моменты, когда ему хотелосьподчеркнуть сказанное, генерал либо переплеталруки, либо постукивал пальцами одной руки поладони другой. Эти действия, чисто интуитивные,


создавали впечатление неподдельности всегопроисходящего... В содержании информационнойбеседы генерала Эйзенхауэра не было, по общемупризнанию, ничего потрясающего..."


2

Профессиональные знаменитости встали в рядс людьми из "четырехсот семейств" центральныхгородов и даже оттеснили их – если говорить опоследних как об особом социальном круге. Нокак отдельные личности и как члены отдельныхклик люди из "четырехсот семейств" сталичастью системы, обеспечивающейвсеамериканский престиж и известность.Центром этой системы в наши дни уже неявляется круг "четырехсот семейств" различныхгородов. Ибо если в Америке, как мы ужеговорили, социальные верхи различных городовлишены возможности равняться на какой-нибудьопределенный город, то во всех городах, мелких икрупных, они могут равняться на людей,пользующихся всеамериканской известностью; ите лица из социальных верхов, у которых имеетсядостаточно денег и соответствующее стремление,имеют возможность вступить в мирзнаменитостей.

То, что многие местные наблюдатели считаютупадком высшего класса крупных городов, вдействительности представляет собойуменьшение значения прослойки "четырехсотсемейств" как наиболее резко выраженной и


общепризнанной в прошлом носительницыобщественного престижа. Если люди изпрослойки "четырехсот" не приобщаются к мирузнаменитостей, обеспечивающемувсеамериканскую известность и престиж, то имприходится удалиться в какие-нибудь тихиепровинциальные уголки и жить не в томизмерении, в каком живут главарипромышленности и политики. Американцам,претендующим в наши дни на престиж,приходится присоединиться к мирузнаменитостей или же незаметно сойти собщенациональной арены.

Прослойка "четырехсот семейств"центральных городов достигла вершиныобщественного престижа (доведя его довсеамериканских масштабов) к концу прошлоговека. В 80-х и 90-х годах прошлого векастаринные богатые семьи вели борьбу с вновьразбогатевшими, но к началу первой мировойвойны эти позднее разбогатевшие семьи ужебыли приняты в круг социальных верхов. Семьи,разбогатевшие после гражданской войны,повсеместно входят в наши дни в среду издавнаутвердившихся социальных верхов различныхкрупных городов. Но в 20-х и 30-х годах нашеговека, как мы уже видели, новые и более


притягательные для публики претенденты напрестиж начали затмевать прослойку "четырехсотсемейств" центральных городов, которойпришлось, таким образом, бороться не только сновыми богачами, но и со знаменитостями измира зрелищ и развлечений. Еще до 20-х годов отлюдей из состава "четырехсот" уже нередкоможно было слышать жалобы на новые явления ивоспоминания о добром старом времени. Но всеэто ни в коем случае не означает, что прослойки"четырехсот семейств" центральных городовбольше не существует. Наряду со"знаменитостями, стремящимися попасть всветское общество", мир аристократических кафенаселяют ныне "знаменитые светские люди".Престиж "четырехсот" в обществеаристократических кафе обнаруживается в томфакте, что многие люди из старинных светскихкругов могли бы вполне получить доступ в этообщество, но не считают это нужным. Однаковерно также и то, что у людей, "не считающихнужным" вступить в ряды новых знаменитостей,уверенность в правильности своей позиции нынеуже не так тверда, как раньше.

В нынешнем обществе аристократическихкафе все еще встречаются скроенные поиельскому образцу молодые люди и юные


девушки из старинных светских семей; но тамможно встретить и влиятельного администратораиз мира корпораций, располагающегоспециальным счетом, и "образцовуюамериканскую девушку". В любом нью-йоркскомночном клубе глубокой ночью, около 2-х часов,можно увидеть ее нынешний трафарет:тоненькую девушку с кукольным лицом ивыставленным напоказ телом, жаждущимпозировать перед фотоаппаратом, девушку стомной улыбкой, рассеянным взглядом и слегкаприоткрытым ртом, по которому как бы случайноскользит кончик языка, чтобы придавать блескгубам. Она как будто бы постоянно готовится ктой минуте высшего нервного напряжения иполноты существования, когда она действительнопредстанет перед объективом. Секрет ееочарования совершенно ясен: еепрофессиональная манера держать себя – этоманера женщины, для которой надменный,всепокоряющий эротизм стал жизненнымпризванием. Это дорогостоящая внешностьдорогостоящей женщины, уверенной в том, чтоона стоит дорого. У нее наружность девушки,знающей, что ее судьба целиком и полностьюзависит от действия, какое эта наружность можетпроизвести на мужчин определенного типа.


Такова королева – образцовая американскаядевушка, – которая независимо от того, являетсяли она девушкой из богатой семьи, работает лиживой моделью или профессиональной актрисой,создает своей наружностью и поведениемтрафарет, которому подражают те, кто стоит наболее низких ступенях иерархии красоты,трафаретом для девушек, тщательно тренируемыхи отбираемых в целях коммерческой экспозицииих эротических прелестей, а также и для молодыхдомашних хозяек. Хотя публика, подражая такой"королеве", сама явно возводит ее образ волицетворение подлинной женственности, онаобычно возмущается, когда случайныеразоблачения обнажают коммерческоеиспользование ее прелестей. Но может ли бытьиначе? У такой "образцовой девушки" обычно небывает много денег. Но мужчины, с которымиона встречается, в деньгах не стеснены, и у неебыстро появляются склонности и потребности,удовлетворение которых требует больших денег.От этих мужчин зависит ее карьера, а она желаетсделать карьеру. Она принадлежит к кругу, гдевстают и завтракают в полдень, затем проводятвремя за продолжительным "ленчем"; но ееположение в этом кругу не очень прочно."Образцовая американская девушка" пребывает в


верхах особого мира аристократических кафе, амир этот – надо помнить – является сетьюприбыльных коммерческих предприятий,поддерживаемых заправилами корпораций,располагающих специальными счетами. Иподражательницы "королевы" порою становятся,таким образом, "приложением к специальномусчету". Ни одна "новая американская женщина"времен Теодора Драйзера не знала так твердо, какэто знает в наше время "образцовая американскаядевушка", что "ценой греха легко достигнутьуспеха".

Представление о царстве порока нисколько неявляется новым для широкой публики, но онасклонна думать, что в нем подвизаются толькомолодые повесы из богатых семей и бедныедеревенские девушки. Однако мужчины,причастные к порокам общества великосветскихкафе, уже далеко не молоды; их нельзя назвать ибездельниками; они не нуждаются непременно втом, чтобы обладать личным богатством, абедные невинные провинциальные девушки их неинтересуют. Женщин из этого общества трудносчитать девушками; они, возможно, приехали изпровинции, но теперь они целиком принадлежатбольшому городу; они не невинны, да и не точтобы бедны. Все легко забывают, что за


внешним блеском и очарованием обществааристократических кафе кроется просто-напростоторговля пороком. Участники этой торговли –сводники, проститутки, клиенты, продающие ипокупающие различные виды эротических услуг,– часто слывут среди своих знакомы: самымиреспектабельными людьми. А "образцоваяамериканская девушка", как увековеченныйфотокамерой образ и как живое лицо, сплошь ирядом выступает ценным и незаменимымпомощником "великого американскогокоммивояжера".

Среди тех, кого почитают американцы, никтоне является таким вездесущим существом, как"образцовая американская девушка". Можноподумать, что американцы задумали нарисоватьединый во многих лицах национальный портретдевушки как королевы. Куда бы вы нипосмотрели, вы увидите это выхоленное создание,иногда совсем юное, иногда немного постарше,но повсюду изображаемое как Девушка сбольшой буквы. Она продает на рекламныхщитах пиво, книги, сигареты и одежду; каждыйвечер вы видите ее на экране телевизора икаждую неделю на новой обложке журнала. И ееже вы увидите в кино.


3

Престиж – это в конечном счете тень,отбрасываемая деньгами и властью. Где естьденьги и власть, там имеется и престиж. Сферареализации притязаний на общественныйпрестиж все расширялась и постепенно достиглапоистине всеамериканских масштабов – подобнотому, как постепенно расширялась и достигламасштаба национального рынка сферареализации мыла или автомобилей, и подобнотому, как расширялась арена власти центральногоправительства. Так как люди из высшихполитических, экономических и военных круговпредставляют собой элиту богатства и власти, тоони постепенно завоевывают престиж,значительно превышающий престижобыкновенных людей; все они представляютинтерес для публики, а некоторые действительноявляются выдающимися личностями; используясвое высокое положение и сознательно применяяразличные орудия пропаганды и рекламы, они всебольше и больше стремятся к тому, чтобы ихимена получили всеобщую известность, чтобы ихдействия получили всеобщее одобрение, чтобы ихполитика стала популярной. Словом, онистремятся стать знаменитостями


общенационального масштаба.Людей, принадлежащих к властвующей элите,

прославляют в отличие от профессиональныхзнаменитостей вследствие того, что они занимаютвысокое положение и принимают важныерешения. Они знамениты потому, что обладаютпрестижем, а престижем обладают потому, что вих руках сосредоточены власть и богатство.Правда, им тоже приходится приобщиться к мирурекламы, стать материалом для кино,телевидения и других массовых средств общения;но они являются здесь желанным материаломпочти безотносительно к тому, что они делают вэтой сфере и для этой сферы.

Престиж члена конгресса – писал ДжонГолбрейс– измеряется количеством голосов,которым он располагает, и комиссий, в которыхон состоит. Значение должностного лицаизмеряется количеством его подчиненных.Престиж бизнесмена определяется не столько еголичным богатством и доходом (хотя, конечно, этиобстоятельства имеют значение), сколькомасштабами его предприятия. Он заимствует свойпрестиж от могущества своей корпорации,определяемой ее размерами, и от положения,занимаемого им в этой корпорации.Единоличный предприниматель, имеющий


миллион годового дохода, не является такимважным лицом, как руководитель крупнойкорпорации, получающий в год всего лишь 200тыс., и не обладает тем всеамериканскимпрестижем, которым пользуется последний. Ввоенной среде вся эта шкала общественногопрестижа является, конечно, официальной ификсированной.

В начале нашего века арена притязаний наобщественный почет достиглаобщенациональных масштабов. Это означало, чтов стране появились избранные группы такогообщественного веса, что социальные верхи всехпровинциальных городов, вынужденныеориентироваться на них и сравнивать себя сними, почувствовали, что их знатность являетсячисто провинциальной. Теперь, пятьдесят летспустя, это означает то же самое и еще многоедругое, так как наша эпоха отличается от тоговремени развитием массовых средств общения –этих первоклассных средств прославления и дажесозидания прославленных. Престижвсеамериканской элиты возник в результатесоединенного действия процессов развитиясовременных гигантских организаций и массовыхсредств общения. Эти массовые средстваобщения, охватывающие всю страну, стали


каналами, через которые социальные верхипопадают в поле зрения народных масс. Мощнаяреклама, богатая техника создания популярностии постоянный жадный спрос радио и телевиденияна сенсационный материал поставили этих людейпод такой сильный прожектор, под каким ненаходился ни один высший класс на протяжениивсей истории человечества.

В главенствующих социальных институтахнашего времени существует своя собственнаяшкала престижа. Эта градация определяетсяслужебным рангом и строится таким образом, чтокаждому служебному рангу соответствуетопределенный престиж. Каждый в этой иерархииуступает по образованию и положениювышестоящим, и все проникаются со временемчувством почтения к своим начальникам,имеющим над ними такую огромную власть. Этоорганизованное чинопочитание и эта власть былибы невозможны, если бы начальник в своюочередь не завоевал престиж среди тех, которыеявляются прямыми хозяевами всего этогоинститута.

Вместо слуг высокопоставленный человекимеет здесь целый отряд личных секретарей;вместо изящного старинного дома – отделаннуюдеревом контору; вместо собственного


автомобиля – учрежденский лимузин сучрежденским шофером, самолетвоенно-воздушного флота. Часто, конечно,налицо имеется и то и другое: и красивыйстаринный дом, и отделанная деревом контора.Но все же престиж членов элиты определяется впервую очередь престижем возглавляемых имиучреждений, а не семей, к которым онипринадлежат.

Видный пост в какой-нибудь всеамериканскойкорпорации стал главной основой для притязанийна престиж. Корпорация стала в наше времяорганизованным центром власть имущих классов;социальные верхи крупных городов,общественное положение которых основываетсяна богатстве или на крупных административныхпостах, а также провинциальная знатьориентируются ныне в своих притязаниях напрестиж и в своем взаимообмене престижем накорпорацию: здесь находится источник многих изтex привилегий, которыми они пользуются.Внутри своей корпорации и за ее пределами – вмире других корпораций и во всей стране в целом– они реализуют притязания на престиж,связанные с их положением.

По мере того как расширяются функциии прерогативы общегосударственных


правительственных органов, людей, занимающихв них командные посты, перестают третироватькак "ничтожных грязных политиканов", апровозглашают государственными деятелями ивыдающимися администраторами. Верно,конечно, что политическим деятелям приходитсяобуздывать свои претензии на знатность иаристократичность. Крупным политическимфигурам приходится усваивать, если даже этопретит их чувству исключительности,демократическую повадку и вульгарный с точкизрения более чопорных правил приличия тонвыступлений и стиль жизни. И все же люди изполитической верхушки становятся по меренарастания могущества политических институтовзнаменитостями, приобретают всеамериканскийпрестиж, подорвать который нелегко.

Так как последние войны и антракты междуними, весьма напоминавшие военное время,привели к усилению могущества военщины, товоенные лидеры тоже приобщились к новой,всеамериканской системе престижа. Крупноевлияние, которое они теперь приобрели,обусловлено (так же, как и нынешний весдеятелей полицейских органов государства) темпростым фактом, что насилие – это последняяопора власти и последнее средство для тех, кто


борется против нее. Только в те времена, когдареволюция или злодеяние грозят нарушитьсуществующие порядки внутри страны, и тольков те времена, когда дипломатические акции ивойна грозят нарушить установленные порядки вотношениях между странами, до сознания людейдоходит истинное и всегдашнее назначениеполицейского командира, генерала и адмиралакак неотъемлемых элементов политическогоправопорядка, существующего внутри отдельныхнациональных государств и в отношениях междуними.

Политический вес страны определяется еевоенной мощью, и поскольку националистическиеустремления пользуются почетом, постолькугенералы и адмиралы решительным образомприобщились к системе общенациональной славыи почета.

Общественный престиж различныхсоциальных институтов не остается вразныевремена одинаковым, и в соответствии с егоизменениями меняется и престиж командныхгрупп, возглавляющих эти институты. Так,например, престиж государственных сановникови военных деятелей особенно повышается вовремя войны, когда заправилы из мира бизнесастановятся экспертами и консультантами в


военных учреждениях или полковникамижелезнодорожной службы и когда все группынаселения сплачиваются вокруг "едущего войнугосударства. Но в периоды обычного теченияэкономической жизни, в периоды, когдабизнесмены предоставляют заботу обадминистративно-государственных делах другим,часто случалось так, что государственныесановники и высокопоставленная военщинаподвергались резкой критике, а престижбольшого бизнеса возрастал за счет уменьшенияпрестижа государственных деятелей.

В 20-х годах президент "Дженерал электриккомпани" считался слишком важным человеком,чтобы быть президентом Соединенных Штатов; идаже в 30-е годы члены видимого правительстваСША не всегда могли стоять на равной ноге счленами очень богатых семей.

Но это недостаточно почтительное отношениек политическим деятелям по сравнению сруководителями корпораций изменилось (и ещебольше изменится) по мере того, как различныеэлиты теснее сплачиваются в сфере высокойполитики и приобретают более высокое умениепользоваться орудиями рекламы, которые онивполне в состоянии скупить, контролировать илииспользовать? как-нибудь иначе. Те люди, чья


слава и известность не достигают масштабов ихбогатства или власти, будут все охотнееприбегать к орудиям рекламы. Они все чаще ичаще выступают перед микрофоном илиобъективом, а также на пресс-конференциях.


4

В своих теоретических изысканиях,посвященных анализу системы распределенияобщественного престижа в Америке, ТорнстенВеблен интересовался преимущественнопсихологической природой стремления кудовлетворению тщеславия. Он прогляделсоциальное значение многих из описанных имфактов. Борьба за престиж не сводится всеголишь к борьбе за бессмысленные с социальнойточки зрения побрякушки, служащиеудовлетворению личного самолюбия: онавыполняет прежде всего функцию сплоченияэлиты. Многие явления светской жизни, которыетак забавляли Веблена – по существу говоря,основное из того, что делается ради поддержанияпрестижа, – служат завязыванию связей междуэлитными группами из различных иерархий ирайонов. Фешенебельные клубы, гостиные ирестораны являются местами взаимного общениядля различных элитных групп, члены которыхобладают властью принимать решения, а системасветских развлечений – это один из способовобеспечения координации между различнымичастями и элементами высшего класса.

Подобно гостиным высокородных семей и


закрытым школам, всякого родаблаготворительная и светская деятельность,связанная с поддержанием общественногопрестижа, создает брачный рынок, выполняющийгораздо более важные функции, чем возможностьтщеславной демонстрации элегантных туалетов,коричневых орхидей и белого шелка. Этифункции сводятся к сохранению целостности исплоченности имущего класса, к созданиюмонополии этого класса на своих дочерей исыновей и тем самым – к укреплению егокровными связями.

"Снобистская" замкнутость обеспечиваетобособленное существование тем, кто может себепозволить это. Отстраняясь от чужаков, сильныеи могущественные получают возможностьсоздавать и сохранять сеть интимных кружков, вкоторых они могут обсуждать и обсуждаютспорные проблемы. Решение проблем высокойполитики переплетается здесь, таким образом, сличными чувствами и привязанностями, и такформируется то отличительное свойство, котороеприсуще системе отношений внутри всякойэлиты.

Общественный престиж и все связанное с егоподдержанием выполняют еще одну функцию – ив наше время она является наиболее важной.


Престиж укрепляет власть, превращая ее вавторитет, и ограждает ее от общественныхнападок. "Престиж, потерянный вследствиенеудач, – писал Ле Бон, – исчезает очень быстро.Он может также исчезнуть, хотя и медленнее,вследствие того, что он становится предметомобсуждения... С того момента, как престижпоставлен под вопрос, он перестает бытьпрестижем. Боги и люди, сохранявшие свойпрестиж в течение длительного времени, никогдане терпели критики. Для того чтобы толпавосхищалась вами, ее следует держать нарасстоянии".

"Стремление к власти ради власти"психологически основано на удовлетворении,которое дает престиж. Но в своих рассуждениях опрестиже Веблен, увлекшись безжалостным иупорным высмеиванием слуг, собак, женщин испортивных увлечений элиты, проглядел, что еевоенная, экономическая и политическаядеятельность отнюдь не смешна. Короче говоря,ему не удалось связать их власть над армиями изаводами с тем, что он вполне справедливо считалих причудами. На мой взгляд, он недостаточносерьезно относился к престижу, так как непонимал его большого и очень сложногозначения для власти. Он видел перед собой


"паразитические классы" и "низшие слоинаселения", но в его время он не могпо-настоящему понять значение престижавластвующей элиты.

Что же дает нам вебленовская теорияпрестижа для пониманияполитико-экономических пружин развития этойобласти явлений? Прослойка "четырехсотсемейств" центральных городов, о которой писалВеблен, не стала центром национальной системыпрестижа. Профессиональные знаменитости кино,радио и телевидения не наделены твердойвластью; среди людей, которых мы нынепрославляем, они, в сущности, являютсяэфемерными фигурами.

Элита, однако, нуждается в создании некоейорганизации, обеспечивающей постоянный иустойчивый престиж, – и этого обстоятельстватеория Веблена не учитывает. В современнойАмерике эту "потребность" вполне сознательно иочень глубоко ощущает элита, опирающаяся набогатство, и в особенности элита, опирающаясяна власть.

В течение XIX в. ни политическая, ни военнаяэлита не были в состоянии прочно утвердиться навершине всеамериканской иерархии престижаили даже приблизиться к этому уровню. Не


какая-либо официальная система отличий ипочестей, а совсем другие силы создали вАмерике то политическое устройство, которое вней существует. Экономическая элита выросла втакую могучую экономическую силу, что сумеладать отпор многократным попыткам построитьобщенациональную систему престижа на основеродословных, – и в этом отношении она сыгралаисключительную роль.

Но в последние 30 лет появились признакислияния престижа экономической, политическойи военной элиты. В качестве членов властвующейэлиты люди эти начали искать пути подкреплениясвоей власти авторитетом, покоящимся наобщественном почете, – как это всегда делаливласть имущие люди. Они начали укреплять своиновые общественные привилегии, поверхностнымвыражением которых является обладаниеспециальным счетом, а более глубоким – весь ихжизненный уклад, выработанный заправиламикорпораций. Когда властвующая элита полнееосознает свое место в цивилизованном мире,примирится ли она с тем, что американскуюнацию в глазах всего мира представляютпрофессиональные знаменитости – клоуны и"королевы"?

Прославляемые американцы того типа,


который рисовал Горацио Олджер, не скоросойдут со сцены. Но можно ли думать, чтопрофессионалы из мира зрелищ и развлеченийвсегда будут в центре внимания страны? Можноли думать, что наиболее могущественныеамериканцы не станут со временем наиболеепрославляемыми американцами? Соблюдениеритуалов демократического руководства твердосчитается пока обязательным, но можно лидумать, что снобизм не утвердится со временемофициально, а народные массы не будутоттеснены на тот уровень, где им, по мнениюэлиты, надлежит пребывать? Думать так значилобы как будто забыть все уроки истории. Но, сдругой стороны, либеральная риторика какприкрытие действительной власти ипрофессиональные знаменитости как люди,отвлекающие внимание народа от социальныхпроблем, создают для властвующей элитыудобную возможность ускользнуть от слишкомпристального внимания широкой публики.Отнюдь не исключено, что как раз при нынешнейисторической конъюнктуре она охотнопредпочитает оставаться в тени.

19256 1V. Богатейшие из богатых

V. Богатейшие из богатых

Многие американцы считают теперь, чтоогромные состояния создавались в СоединенныхШтатах только до первой мировой войны, илисчитают, во всяком случае, что огромныеамериканские состояния были навсегдаподорваны экономическим крахом 1929 г. Заисключением разве Техаса, говорят они, крупныебогачи везде перевелись, а если они исуществуют, то это просто люди, получившиесвое богатство по наследству; они теперь ужесостарились и скоро вымрут, оставив своимиллионы сборщикам налогов илипокровительствуемым ими благотворительнымучреждениям. Когда-то в Америке действительноимелись сказочно богатые люди; но эти временаминовали, и теперь все cтали людьми всего лишьсреднего достатка.

Такие представления не вполне соответствуютдействительности. В качестве машины,производящей миллионеров, американскийкапитализм находится в гораздо лучшемсостоянии, чем это представляется такимбеспочвенным пессимистам. Среди американцевесть еще очень много сказочно богатых людей и


просто миллионеров; кроме того, с тех пор какСША приспособили свою экономику к задачамведения второй мировой войны, их рядыпополнились "богачами" нового типа,обладающими новыми формами могущества иновыми прерогативами. Люди этих двух разрядовобразуют вместе взятые прослойку американскихбогачей из мира корпораций, которая можетпоспорить в отношении богатства и могущества слюбой прослойкой богачей, существовавшейкогда бы то ни было и где бы то ни было.


1

Когда прослеживаешь процесс измененияпредставлений ученого мира о людях из сферыбольшого бизнеса, к которым принадлежат икрупнейшие американские богачи, то получаетсядовольно забавная картина. В те времена, когдаамериканская печать впервые открыла "великихмоголов", этой темой занимались не толькожурналисты-"обличители", отдавшие свое пероделу разоблачения пороков и преступленийсоциальных верхов, но и авторы статей вакадемических журналах и академическихисследований. В период кризиса 30-х годов, когда"бароны-разбойники" боролись со зверинойяростью против всяких попыток ущемления ихбогатства и все больше покрывали себябесчестием и позором, книга Густавуса Майерса,которой раньше никто не интересовался, стала"бестселлером" в серии "Современнойбиблиотеки", а Мэтью Джозефсон и ФердинандЛандберг оказались авторами, которых началицитировать. Но сейчас, при консервативныхумонастроениях ученого мира, характерных дляпослевоенного периода, "бароны-разбойники"превращаются в ученых сочинениях в деятелей,стоящих на страже государственных интересов в


промышленности. Крупные корпорации, отличносознающие значение рекламы, обзавелисьнаукообразно написанными монографиями,посвященными истории их деятельности, – иколоритный образ "великого могола" превратилсяв образ героического хозяйственного деятеля,героя-созидателя, великие достижения которогоявляются благодеянием для всех; в образе этойвозвышенной личности заправилы корпорацийчерпают свое моральное право вершить иуправлять и спокойное, твердое сознаниеправомерности всех своих действий, связанных сих хозяйской функцией.

Когда прослеживаешь эту сменуакадемических оценок и представлений одеятелях большого бизнеса, то создаетсявпечатление, что историки не способны былиобъять своим умом весь последний столетнийпериод исторического развития страны иаккуратно рассматривали каждый из его отрезковсквозь политические очки любого и каждогоправительства, существовавшего в это время.

Широко распространены две версии опроисхождении огромных американскихсостояний теперь и в прошлом. Первая из этихверсий, ведущая свое начало от обличительнойлитературы конца XIX и начала XX века, была


лучше всего изложена Густавусом Майерсом,работа которого как бы является громадным,составленным с педантичной скрупулезностьюкомментарием к утверждению Бальзака, что закаждым крупным состоянием кроетсяпреступление. "Бароны-разбойники", как сталиназывать биржевых тузов после гражданскойвойны, набрасывались на людей, ищущихприложения своим капиталам, как толпа женщинустремляется субботним утром на дешевуюраспродажу. Они грабили естественные богатствастраны, вели друг с другом экономические войны,вступали друг с другом во всякого рода союзы,наживались на всякого рода общественных игосударственных экономических начинаниях ипускали в ход все и всяческие средства длядостижения своих целей. Они заключали сжелезными дорогами соглашения обудешевленных тарифах, покупали газеты иподкупали редакторов, уничтожали независимые,конкурировавшие с ними предприятия,пользовались услугами квалифицированныхюристов и именитых государственных деятелейдля того, чтобы удержать свои права иобеспечить свои привилегии. В этих сильныхлюдях действительно есть что-то демоническое;когда их именуют баронами-разбойниками, то это


больше чем фраза. Не существует, надо полагать,праведного экономического пути, ведущего кнакоплению личного состояния в 100 млн. долл.,– хотя, правда, в ходе достижения этой целиимеется возможность возложить применениенеправедных средств на других, так что рукистяжателя остаются чистыми.

Если не всякое крупное богатство являетсянепременно бесчестно нажитым богатством, товсякое бесчестное богатство, наживать котороебезопасно, непременно становится крупнымбогатством. Лучше, как известно, изъятьпосредством создания корпорации по 10 центов укаждого из 10 млн. граждан, чем изъять силойоружия по 100 тыс. долл. у каждого из 10 банков.И вместе с тем это безопаснее.

Такие обличительные изображениякрупнейших богачей часто оспаривались.Критика этих концепций основывалась нестолько на опровержении тех фактов, которымиони оперировали, сколько на доказательстве того,что подобные представления базируются наоценках, производимых с точки зренияформальной законности, нравственных начал и сточки зрения высоких требований,предъявляемых к человеческой личности.Критики полагали, что более правильно было бы


рассматривать дело с точки зренияэкономических функций, которые "великиемоголы" выполняли в свое время и в своей сфередеятельности. В этой концепции, которая быланаиболее искусно изложена ЙозефомШумпетером, титаны богатства рассматриваютсякак люди, пребывавшие в центрах зарождения"непрерывного урагана новшеств", бушевавшегона протяжении всей эпохи расцвета капитализма.Люди острого ума, они ценой нечеловеческихусилий создавали и объединяли частныепредприятия, служившие образцами примененияновой производственной техники и новыхфинансовых инструментов хозяйствования илиновых форм использования старойпроизводственной и финансовой техники. Этатехника и соответствовавшие ей социальныеинституты являлись подлинным двигателемкапиталистического прогресса, а "великиемоголы", творившие их и управлявшие ими,определяли самый темп развития капитализма.Шумпетер объединяет, таким образом, теориюразвития капитализма с теорией социальнойстратификации, стремясь объяснить и,разумеется, восславить "созидательноеразрушение" великих предпринимателей.

Эти контрастные образы – грабителя и


новатора не обязательно исключают друг друга.Многие из черт, представленных в обоих образах,могли соответствовать истине, ибо различиемежду двумя образами обусловленопреимущественно различием аспектов, в которыхавторы, придерживавшиеся столь разныхпредставлений, рассматривали создателейогромных состояний. Майерс преимущественнозанимается выяснением правового аспекта; егоинтересуют нарушения законодательных норм инаиболее жестокие и грубые душевныеособенности изученных им людей, Шумпетера жеглавным образом занимает роль этих людей вразвитии техники и экономики на различныхстадиях капитализма, хотя он тоже слишкомсклонен к поспешным и легковесным моральнымоценкам, побуждаемый к тому убеждением, что вкаждом поколении только люди незаурядного умаи энергии возносятся на социальную вершинутеми движущими силами, которые, по учениюШумпетера, они же и творят.

Вопрос о крупнейших богачах – это лишьодна из сторон более обширной проблемывзаимозависимости между отдельными людьми иотдельными социальными институтами изависимости тех и других от социальнойструктуры, в рамках которой они действуют. Если


люди иногда сами создают социальныеинституты, то социальные институты всегдаотбирают и формируют людей. При изучениилюбого исторического периода мы обязанысоизмерять значение характера, воли, умаотдельных личностей со значением не зависящейот них общественной структуры, позволяющей импрактически проявлять эти духовныеособенности.

Такого рода проблемы невозможно решатьпутем ссылок на чисто личные особенностибогачей, на их коварство или проницательность,узость мысли или решительность, природный умили необычайное везение, фанатизм илисверхчеловеческую энергию. Такие суждениясводятся лишь к оперированию набором слов,отражающих различные моральные оценкидеятельности людей, накопивших огромныебогатства. Ни ссылки на безжалостный инезаконный образ действий (оценка, которойдовольствуется Густавус Майерс), ни ссылки надальновидное и искусное управлениепромышленностью – оценка, вполне,по-видимому, удовлетворяющая многихисториков, – не могут служить объяснениеммеханики образования огромных американскихсостояний: в них нет ничего, кроме морального


осуждения или апологии. Вот почемусовременные социальные психологи, объясняявозникновение какой-либо социальной иэкономической прослойки, не довольствуютсяссылками на духовные особенности отдельныхлиц.

Более пригодный и более соответствующийсовременному мышлению ключ к объяснениюинтересующих нас явлений следует искать вобъективных обстоятельствах. Необходиморазобраться в природе объективныхвозможностей обогащения, создаваемыхразвитием экономики, а также в личныхособенностях, позволяющих и побуждающихлюдей рассматриваемой группы использовать этивозможности. Совершенно ясно, например, чтодля того, чтоб завоевать и сохранить почетноеместо среди морских пиратов, нужны совершенноиные личные качества, чем для преуспеваниясреди мирных овцеводов. Если же говорить обусловиях американского капитализма, то так жеочевидно, что в 1870 г. высокая карьератребовала иных качеств, чем качества, требуемыеныне, 80 лет спустя. Представляется поэтомудовольно беспредметным искать ключ кпониманию процесса появления крупнейшихбогачей в тайных источниках их внутренней


жизни и их личных причуд.Больше того, объяснение природы богачей

как социальной категории ссылками на ихиндивидуальные особенности обычнооказывается тавтологией. Так, например, понятие"одаренности" чаще всего трактуется в обществе,где деньги представляют собой наивысшуюценность, как способность делать деньги; говорятже в США: "если ты такой башковитый, топочему ж ты не богач?" А так как мериломспособностей человека считается его умениеделать деньги, то степень одаренностиизмеряется, конечно, размером богатства – исамый богатый всегда оказывается самымспособным. Но если это так, то способности немогут служить объяснением богатства;оперировать фактом приобретения богатства какпризнаком одаренности, а потом ссылаться наодаренность для объяснения богатства – значитпросто жонглировать двумя словами, подкоторыми подразумевается одно и то же явление:факт существования американскихмультимиллионеров.

Понимание особенностей экономики времёнюности Карнеджи имеет больше значения дляобъяснения его успехов, чем выявление тогофакта, что его мать была практичной женщиной.


Как бы ни был "безжалостен" КоммодореВандербильдт, ему не удалось бы завладетьжелезными дорогами, если бы политическаясистема того времени не была насквозь изъеденакоррупцией. Представим себе, что законШермана был бы проведен в жизнь такимобразом, что существование крупных корпорацийбыло бы объявлено незаконным. Что стало бытогда с крупнейшими американскими богачами –независимо от их духовных особенностей икачеств? Для того чтобы постичь причинупоявления американских мультимиллионеров,важнее разобраться в географическомраспределении нефтяных источников и вособенностях американской налоговой системы,чем в душевных особенностях ХарольдсонаХента; важнее получить представление оправовой системе, в рамках которой развиваетсяамериканский капитализм, и о продажностипредставителей этой системы, чем о раннемдетстве Джона Рокфеллера; важнее разобраться вособенностях технического прогресса прикапитализме, чем рассуждать о безграничнойэнергии Генри Форда; важнее понять, какоевлияние оказала война на потребность в нефти икакие она создала лазейки для уклонения отналогового обложения, чем установить


несомненную проницательность СидаРичардсона; важнее изучить механикувозникновения торговых предприятий,охватывающих всю страну, и механикуобразования рынков массовых товаров, чемустановить тот факт, что Вулворт отличалсябережливостью. Может быть, и верно, что ДжонПирпонт Морган в детстве сильно страдал отчувства неполноценности; возможно, что его отецдействительно полагал, что он никогда ничего недостигнет. Может быть, именно это породило внем необычайное стремление к власти радивласти. Но все это не имело бы ровно никакогозначения, если бы он жил в индийской деревнепериода 1890-х годов. Чтобы понять, чтопредставляют собой крупнейшие американскиебогачи, нужно прежде всего понятьэкономическую и политическую структурустраны, в которой они достигли богатства.

Для управления капиталистическойэкономикой как производственным аппаратом имашиной, делающей деньги, требуются людиразного склада; требуются усилия многиходаренных людей данной страны. Люди любогосклада не в состоянии были бы скопить крупныесостояния, если бы не существовалоопределенных условий экономического,


технического и политического порядка.Возникновение крупнейших американскихсостояний – это одна из сторон особой формыиндустриализации, происходившей в особойстране. Эта форма индустриализации,базировавшейся исключительно и только начастном предпринимательстве, дала возможностьотдельным лицам занять такие стратегическиепозиции, что они могли господствовать надсказочно могучими средствами производства,сочетать силу науки и труда, контролироватьотношения между человеком и природой – и навсем этом наживать миллионы. Не только анализпрошлого убеждает нас в том, что подобныеусловия индустриализации должны неизбежнопорождать мультимиллионеров; мы легко можемпредвидеть то же самое в отношении других, непрошедших еще стадию индустриализации страни можем убедиться в справедливости нашеймысли, наблюдая иные формы индустриализации,отличные от наших.

Пример Советского Союза теперь яснопоказал всему миру, что можно осуществитьстремительно развертывающуюсяиндустриализацию, не прибегая к услугамчастнособственнической прослойкимультимиллионеров. Индустриализация,


осуществляемая частными корпорациями (исопутствующий ей факт накоплениямногомиллионных частных состояний), – этолишь одна, но не единственная формаиндустриализации страны. Однако в Америкеобширный сельскохозяйственный материк былпревращен в великую промышленную державуименно таким путем. И это был путь, которыйдолжен был давать и действительно давалвозможность крупным стяжателям нажитьогромные состояния, использовав для этогосамый процесс развития промышленности.

Благоприятные возможности использованияпроцесса индустриализации страны длясколачивания огромных состояний складывалисьв США из множества обстоятельств и сил,которые не определялись и не моглиопределяться тем или иным духовным складомбогачей или тем, что они делали? или не делали.

Сущность основных фактов, о которых идетречь, довольно проста. Существовал континент,изобиловавший нетронутыми естественнымиресурсами. Туда переселились миллионы людей.Население неуклонно возрастало, и вместе с темвсе повышалась и цена на землю. Рост населениясоздавал все расширяющийся рынок для сбытатоваров и одновременно приводил к увеличению


объема предложения рабочей силы. Так каксельскохозяйственное население росло, тоемкость рынков сбыта, имевшихся упромышленников, не лимитироваласьпокупательной способностью людей, работавшихна их заводах и шахтах.

Эти факты, относящиеся к населению иестественным ресурсам, еще не могли бы сами посебе привести к накоплению громадныхсостояний. Для этого еще нужна быласговорчивая политическая власть. Пересказыватьздесь все анекдоты насчет беззаконий,прикрытых законом, и беззаконий, ничем неприкрытых, победоносно творившихсямультимиллионерами трех поколений, нетнеобходимости – они достаточно известны.Выразить в цифрах влияние этих мошенническихдействий на процесс накопления громадныхсостояний нет возможности, так как мы нерасполагаем необходимыми сведениями. Ноосновные факты совершенно ясны:мультимиллионеры использовали существующиезаконы в своих интересах, обходили их инарушали и добивались составления и проведенияв жизнь новых законов, непосредственнослуживших им на потребу.

Государство взяло на себя заботу о создании


условий для беспрепятственной реализации правачастной собственности; оно узаконилосуществование корпораций и при помощивведения новых законов, при помощисоответствующих истолкований старых ивоздержания от проведения некоторых законов вжизнь создало условия для укрепления и развитиякорпораций. Богачи получили, следовательно,возможность одновременно обделывать подприкрытием корпорации множество махинаций испекулировать чужими деньгами. Когда "тресты"были запрещены законом, закон охолдинг-компаниях легализовал их обходнымпутем, предоставив право одной корпорациивладеть акциями другой. Вскоре оказалось, что"организация и финансированиехолдинг-компаний открыли самый легкий икороткий путь к обогащению из всех когда-либолегально существовавших в США". В болеепозднее время, когда налоги были значительноповышены, сочетание приемов "списанияналогов" путем искусственного завышенияиздержек и приемов искусственного подведениячасти доходов под прибыль от продажидолгосрочных активов, облагаемую по резкосниженным ставкам, способствовало накоплениюличных состояний в тот период, когда они еще не


были объединены в форме корпораций.Многие современные теории промышленного

развития подчеркивают значение техническогоноваторства в процессе образования крупныхсостояний; однако число изобретателей,встречающихся среди крупнейших американскихбогачей, настолько незначительно, что его можноне принимать во внимание. Дело фактическиобстоит так, что мультимиллионерами становятсяне прозорливые изобретатели или выдающиесяпромышленные организаторы ("капитаныпромышленности"), а финансовые воротилы. Вэтом и состоит одна из ошибок теории "ураганановшеств" Шумпетера: она постоянно смешиваетпонятия прибыли, связанной с техническиминовшествами, и прибыли, связанной сфинансовыми махинациями. Чтобы сколачиватьогромные состояния, требуются, как однаждызаметил Фредерик Льюис Аллеи, "не специальныезнания, а коммерческая жилка в сочетании сумением управлять многомиллионнымиресурсами и всей механикой депозитных иинвестиционных операций крупного банкирскогодома, а также умение пользоваться услугамибиржевых маклеров и ловких юристов из миракорпораций".

Чтобы понять, каким образом создавались


личные состояния крупнейших американскихбогачей, нам надлежит иметь в виду также и то,что индустриальное развитие США,базировавшееся на частной собственности, былосильно поддержано системой прямыхгосударственных пожалований частным лицам засчет народного достояния. Как федеральноеправительство, так и правительства штатов имуниципалитеты безвозмездно предоставлялиземлю для строительства железных дорог,оплачивали стоимость постройки судов ипересылку важных почтовых отправлений.Крупным дельцам было бесплатно предоставленогораздо больше земли, чем мелким, независимымфермерам, получившим землю на основе закона огомстедах. Уголь и железо не были включенызаконом в число ископаемых, на которыеправительство сохраняло права, если ихобнаруживали в арендованной у государстваземле. Государство содействовало развитиючастной промышленности и тем, что оно долгосохраняло систему высоких пошлин наиностранные промышленные изделия. И если быамериканские налогоплательщики не оплатили изсвоего трудового дохода строительство сетиасфальтированных дорог, то Генри Форд привсей его прозорливости и бережливости не смог


бы нажить миллиарды на автомобильнойпромышленности.

Многообразные возможности приобретениячастными лицами богатства и могуществасоздаются в условиях капитализма войнами. Инадо сказать, что по сравнению со сложноймеханикой частного обогащения, действовавшейво время второй мировой войны, возможностистяжательства, существовавшие при прежнихвойнах, выглядят по своим результатам поистиненичтожными. В период 1940–1944 гг. частнымикорпорациями были получены первичныегосударственные заказы на сумму 175 млрд. долл.Эти огромные заказы дали им возможностьконтролировать все средства производствастраны. Добрых 2/3 этих заказов достались сотнекрупнейших корпораций, причем около 1/3досталось фактически 10 частным корпорациям.Крупные компании, стало быть, нажились напродаже своей продукции казне. Этой сотнекорпораций был обеспечен приоритет прираспределении сырья и деталей; они имели праворешать, какая часть сырья и деталей должна бытьпередана субпоставщиками, устанавливать числопоследних и выбирать их. Они получилиблагоприятные возможности расширения своихпроизводственных мощностей в связи с


предоставлением им права начислятьисключительно высокий процент амортизации(20% в год), и они получали исключительныеналоговые льготы. Они имели возможностьсписывать стоимость оборудования по истечении5 лет вместо обычного срока в 15–20 лет. Эти жекорпорации, как правило, управляли ипредприятиями, построенными во время войныгосударством, и они же получилипреимущественное право "покупки" этихпредприятий после войны на самых льготныхусловиях.

Стоимость всех производственных мощностейв обрабатывающей промышленности СШАсоставляла к 1939 г. около 40 млрд. долл. К1945 г. к этому прибавились первоклассныеновые заводы и оборудование стоимостью 26млрд. долл., причем 2/3 этой совокупнойстоимости было непосредственно оплаченогосударством. В числе указанныхдополнительных производственных мощностейстоимостью 26 млрд. долл. имелисьпроизводственные мощности стоимостью около20 млрд. долл., пригодные для производствагражданской продукции. Если к прежним 40млрд. долл. мы прибавим эти 20 млрд., тополучится, что в послевоенный период можно


было использовать производственные мощностистоимостью 60 млрд. долл. В 1939 г. ведущим250 корпорациям принадлежало около 65%существовавших тогда производственныхмощностей; во время войны они эксплуатировали79% всех созданных на государственный счетновых мощностей, управлявшихся частнымикомпаниями. К сентябрю 1944 г. в их руках былососредоточено 78% всей суммы действовавшихпервичных государственных заказов. Неудивительно, что за время второй мировой войнынебольшие состояния превратились в крупные ивместе с тем появилось множество новыхнебольших состояний.


2

До гражданской войны только горсткабогачей представляла собой подлинныхмультимиллионеров американского масштаба;среди них особенно выделялись Астор иВандербильдт. Лишь немногие из крупныхсостояний превышали 1 млн. долл. ДжорджВашингтон, например, оставивший в 1799 г.имущество, которое оценивалось в 530 тыс. долл.,считался одним из богатейших американцевсвоего времени. К 1840 г. в Нью-Йорке и во всемштате Массачусетс было только 39 миллионеров.Слово "миллионер" фактически было придуманотолько в 1843 г., когда после смерти ПитераЛорилларда (табак, банки, земельнаясобственность) газетам понадобился термин дляобозначения большого богатства.

После гражданской войны эти люди,разбогатевшие в раннюю пору американскойистории, стали общепризнаннымиродоначальниками знатных семей; общественныйореол, окружавший старинное богатство такихсемей, имел веское значение в борьбе за престиж,происходившей внутри прослойки "четырехсотсемейств" центральных городов. Наследники этихбогатств впоследствии вошли в состав высших


экономических кругов из мира американскихкорпораций. Но все же надо сказать, что первыеподлинно огромные американские состояниябыли созданы в процессе экономических сдвиговпериода гражданской войны; они создавалисьсредствами сильнейшей коррупции, являющейся,по-видимому, неизбежным спутником всехамериканских войн. Затем наступила эпоха, когдаамериканский земледельческий и торговыйкапитализм превратился в промышленныйкапитализм. Этому процессу способствовалипротекционистские тарифы, закон 1863 г. обанках и утвержденная в 1868 г. четырнадцатаяпоправка к конституции, которая впоследствиибыла истолкована таким образом, чтосанкционировала собой "корпоративнуюреволюцию". В период осуществления этихэкономических и политических сдвигов первоепоколение американских мультимиллионеровприобрело такие богатства, перед которымипомеркло все, что было накоплено до этого.Пирамида богатства не только вытянулась вверх,но и стала – в своем верхнем секторе – заметношире. К 1892 г. имелось – как это было указано водном обзоре – по меньшей мере 4046американских миллионеров.

В нашу эпоху – эпоху кризисов и войн –


ведутся споры о количестве огромныхамериканских состояний, о степени их прочностии даже о самом факте их существования. Нопримерно в конце XIX в: между историками небыло как будто никаких разногласий по этимвопросам. В период между гражданской и первоймировой войной социальный вес "великих хозяев"необъятных состояний быстро нарастал.

Поколение крупнейших богачей, достигшеезрелых лет в 90-х годах прошлого столетия, мыбудем в дальнейшем именовать первымпоколением. Мы будем, однако, употреблять этовыражение только для сравнения данногопоколения с двумя последующими, из которыходно достигло зрелости примерно в 1925 г., адругое – к середине нашего века. Укажем также,что мы не ограничимся изучением материалов о 6или 7 наиболее известных мультимиллионерах, сименами которых авторы учебников по историиСША и собиратели анекдотов из биографийименитых людей связывали свои критическиесуждения или свое раболепное восхвалениекрупнейших американских богачей. Дляхарактеристики каждого из этих трех последнихпоколений мы собрали сведения, касающиесяпримерно 90 крупнейших богачейсоответствующего поколения. В общем следует


сказать, что изучение этих трех списков(включающих в себя в общей сложности 275мужчин и женщин, состояние которых составлялоне менее 30 млн. долл.) дает нам возможностьрасширить существующие представления обамериканских богачах.

Среди этих крупнейших богачей естьвыходцы из бедных и из богатых слоевнаселения, есть люди, проявлявшие (ипроявляющие) в расходовании денег такое женеистовство, как и в их накоплении, и люди,столь же скаредные в расходовании денег, сколь иалчные в их приобретении. Мы находим здесьнабожного баптиста, сына коробейника – ДжонаД. Рокфеллера, создавшего династию, состоящуюбуквально из множества мультимиллионеров. Новместе с тем мы находим здесь таких людей, какГенри О. Хавмейер, дед которого оставил ему 3миллиона, и Генриетта Грин, которая еще вдетстве научилась разбираться в финансовыхразделах газет и умерла в возрасте 82 лет, оставив100 млн. долл. Нельзя не упомянуть и ДжорджаФ. Бекера – питомца Гарвардского колледжа,которому в наследство достался постпредседателя "Ферст нэшнел сити бэнк(Нью-Йорк)". Он каждое утро купался, брился иодевался на своем быстроходном крейсере,


приходившем с Лонг-Айленда на Уолл-стрит; в1929 г. он с шестью другими банкирамимобилизовал четверть миллиарда долларов,тщетно пытаясь предотвратить экономическийкрах.

Крупные богачи существовали не только впрошлом, и не все они родом из Техаса. Правда, 5из 10 крупнейших богачей, разбогатевших в нашидни, – техасцы, но среди 90 богатейших мужчини женщин поколения 1950 г., относительнокоторых мы располагаем точными сведениями,техасцы составляют только 10%.

Популярная литература наших дней дает наммножество зарисовок баснословно богатыхлюдей. Это люди различного происхождения –низкого и высокого; различного стиля жизни –веселого, печального, уединенного икомпанейского; различных повадок –величественных и смешных. Но о чем говорят всеэти зарисовки? Одни мультимиллионерыначинали свою жизнь в бедности, другиеродились богатыми – но, спрашивается, чтоявляется типичным? И в чем секрет их успеха?Чтобы раскрыть эти вещи, необходимо вырватьсяза пределы биографии тех 6–7 магнатов изкаждого поколения мультимиллионеров, прокоторых историки и биографы сообщили нам


бесконечное число анекдотов. Необходимоизучить данные, относящиеся к достаточнобольшому числу крупнейших богачей, чтобыбыть уверенным в том, что мы имеем перед собойстатическую совокупность, позволяющую строитьобщие выводы.

275 человек, относительно которых мысобрали сведения, представляют собой группулиц, которые известны историкам, биографам ижурналистам как богатейшие из людей,проживавших в США со времен гражданскойвойны; 90 из них – это мультимиллионерыпоколения 1900 г., 95 – поколения 1925 г. и 90 –поколения 1950 г. Только в результате изученияподобных групп мы можем обрести возможностьправильно ставить и с известной точностьюрешать интересующие нас простые – на первыйвзгляд – вопросы о типичном происхождении итипичной карьере крупнейших богачей.

Список мультимиллионеров 1900 г.возглавляет Джон Рокфеллер со своиммиллиардом; список 1925 г. возглавляет ГенриФорд (отец) со своим миллиардом; а что касаетсяданных за 1950 г. (они, правда, не стольдостоверны, как данные для других периодов), тоимеются сведения, что X. Л. Хант "стоил" "одинили два миллиарда". О состоянии другого


техасца, Хью Рой Коллена, также сообщалосьнедавно, что оно достигает миллиарда. Эти триили четыре человека являются, вероятно,богатейшими из самых богатых людей в США;они единственные миллиардеры, относительнокоторых финансовые хроникеры абсолютноуверены, что они действительно миллиардеры.


3

Из трех последних поколений богатейшихлюдей нет ни одного, в котором люди,выбившиеся из низов, составляли быбольшинство.

На протяжении всей истории США, со временгражданской войны до наших дней, проценткрупнейших богачей, родители которых былимелкими фермерами, мелкими лавочниками,служащими или наемными рабочими, неуклонноуменьшался. Среди нынешнихмультимиллионеров люди, вышедшие из семей,располагавших такими средствами, которыххватало всего лишь для удовлетворения самыхнасущных нужд (или же иногда для обеспеченияминимального комфорта), составляют только 9%.

Доля выходцев из среднего класса оставаласьпримерно одинаковой: в поколении 1900 г. такихлюдей было 2 из каждых 10 крупнейших богачей,в поколении 1925 г. – 3, а в поколении 1950 г. –снова 2. Но доля выходцев из низших классоввполне явственно и неуклонно изменялась вобратном направлении по сравнению с долейвыходцев из высших классов. Даже в знаменитомпоколении XIX в., о котором ученые историкирассказывают множество подробностей,


призванных подкрепить легенду о безграничныхвозможностях, существующих в Америке длячеловека из низов, процент выходцев из низшихклассов и из высших был среди крупнейшихбогачей одинаков (39%). И все же остаетсяфактом, что в этом поколении 39% крупнейшихбогачей были выходцами из низших классов. Впоколении 1925 г. удельный вес таких людейуменьшился до 12%, а к 1950 г., как мы ужеуказывали, до 9%. Представители же высшихклассов составляли в поколении 1925 г. 56%, а впоколении 1950 г. – 68%.

Реальная действительность и тенденция ееразвития характеризуются в интересующей насобласти тем, что пополнение самой богатойверхушки из мира частной собственностипроисходит за счет высшего класса. Богатство нетолько стремится увековечить себя, но, какувидим, стремится также монополизироватьвновь возникающие возможности создания"колоссального богатства". В наше время 7человек из каждых 10 крупнейших богачейявляются выходцами из высших классов, 2 из 10– выходцами из средних классов и только 1 из 10– выходцем из низов.

Выходцы из "высших классов", которых мынаходим в среде американских крупнейших


богачей, – это, как правило, сыновья крупныхбизнесменов. Прослойка бизнесменов, крупных имелких, никогда не превышала в США 8–9%всего самодеятельного населения; а если мывозьмем мультимиллионеров всех трех изученныхнами поколений в совокупности, то обнаружим,что из каждых 10 человек 7 являлись сыновьямигородских предпринимателей, 1 – сыном человекасвободной профессии, 1 – сыном фермера и один– сыном служащего или рабочего. Эта пропорцияоказалась очень стабильной на протяжении всехтрех поколений. Крупнейшие богачи какпоколения 1900 г., так и поколения 1950 г. былипотомками предпринимателей; и надо отметить,что, достигнув огромного богатства, многие изних продолжают подвизаться (как мы увидимниже) на "предпринимательском" поприще.

Среди владельцев огромных американскихсостояний насчитывается 10% людей,родившихся за границей, хотя, правда, только 6%воспитывались за пределами США ииммигрировали сюда, уже будучи взрослыми. Впоколении мультимиллионеров конца XIX в.,достигшем полной зрелости к 1900 г., было,конечно, больше уроженцев других стран, чем впоколении 1950 г.

Около 13% богачей из поколения 1900 г.


родилось за границей (среди всего взрослогомужского населения США уроженцы другихстран составляли в это время примерно 24%). К1950 г. только 2% крупнейших богачей былиродом из других стран (против 7% уроженцевдругих стран в составе всего белого населениястраны).

Исторической колыбелью огромныхамериканских состояний является, несомненно,восточное побережье страны. Большинствобогачей, выросших в Америке (в среднем 8 из10), – это уроженцы данного района. В поколении1925 г. было примерно столько же уроженцеввостока (82%), что и в поколении 1900 г. (80%).Однако к 1950 г. удельный вес уроженцеввосточных штатов снизился до 68% (удельныйвес уроженцев востока в общем составе населениятоже снижался в этот период), что представляетсобой прямой результат появлениямультимиллионеров с юго-запада, составлявших в1950 г. 10% от всего числа крупнейших богачей –против 1% в поколениях 1900 и 1925 гг. Процентмультимиллионеров, выросших в районеЧикаго–Детройт–Кливленд, оставался в течениеэтого периода почти неизменным (16% – в1900 г. и 19% – в 1950 г.).

Крупнейшие богачи происходят главным


образом из больших городов, особенно изкрупнейших городов восточных штатов. В 1900 г.целых 65% американского населения все ещепроживало в сельских местностях(а удельный веслюдей, выросших на фермах, был значительновыше), но среди крупнейших богачей поколения1900 г. выходцы из сельских местностейсоставляли всего 25%. В 1925 г. более 6 изкаждых 10 мультимиллионеров являлисьуроженцами центральных городов.

Подавляющее большинство американскихмультимиллионеров – это коренные американцы,воспитывавшиеся в городах, выходцы извосточных штатов. По своему социальномупроисхождению они принадлежали квысокопоставленным семействам; подобнодругим людям, вышедшим из средыпровинциальной знати старой и новой формациии из прослойки "четырехсот семейств"центральных городов, они исповедовалипротестантскую религию. Около половины из нихпринадлежали к епископальной церкви, а 25% – кпресвитерианской.

Учитывая эти факты, мы должны былиожидать, и так оно обстоит в действительности,что крупнейшие богачи всегда имели болеевысокое образование, чем общая масса населения.


Даже в поколении 1900 г. 31% из них окончиликолледжи; к 1925 г. доля лиц, окончившихколледжи, возросла до 57%, а к 1950 г. – до 68%.То обстоятельство, что преимущества людей вобласти образования являются, как правило,результатом преимуществ, связанных ссоциальным происхождением, ясно доказываетсятем, что в каждом поколении образовательныйуровень выходцев из высших классов всегдабывает выше, чем образовательный уровень лиц,принадлежащих к низшим классам. Средивыходцев из высших классов, числящихся внашем списке мультимиллионеров 1900 г.,имелось 46% лиц, окончивших колледжи, средивыходцев из низших классов – только 17%.Однако в третьем из рассматриваемых здесьпоколений крупнейших богачей – поколении1950 г. – разница в образовательном уровнеуменьшилась: среди выходцев из высших классовздесь имелось 71 % лиц, окончивших колледжи,среди выходцев из средних и низших классов –60%.

50% всех мультимиллионеров, учившихся всвое время в колледжах, были студентамиколледжей Лиги Айви; почти треть из нихучилась либо в Гарварде, либо в Иеле, остальныев Принстоне, Колумбии, Корнелле, Дартмуте и


Пенсильвании; 10% посещали другие известныена востоке колледжи, такие, как Амхерст, Броун,Вильямс, Боудойн; 10% были студентамикакой-либо известной технической школы.Остальные 30% учились в других колледжах иуниверситетах Соединенных Штатов.

Преобладание в составе окончившихколледжи мультимиллионеров питомцевколледжей Лиги Айви является, разумеется,прямым следствием того, что большинствокрупнейших богачей были выходцами из высшихклассов: чем выше удельный вес выходцев извысших классов среди мультимиллионеров, тембольше среди них доля лиц, окончившихколледжи Лиги Айви. В поколениимультимиллионеров 1900 г. питомцы колледжейЛиги Айви составляли 37% всех лиц, окончившихколледжи, в поколении 1925 г. – 47%, впоколении 1950 г. – 60%.

В 1900 г., когда выходцы из высших классовсоставляли только 39% всего числамультимиллионеров, 88% этих выходцев извысших классов унаследовали состояния вполмиллиона долларов и больше (как правило –значительно больше). В поколении 1950 г. уже93% состава этой группы мультимиллионеровполучило свое состояние по наследству. Часто


говорят, что при нынешних налогах нанаследство крупнейшие богачи лишенывозможности открыто завещать своим детямсостояние в 90–100 млн. долл., – и с узкоюридической точки зрения это правильно. И всеже значительная часть мультимиллионеровпоколения 1950 г. состоит из наследниковмультимиллионеров поколения 1925 г.; этанаследственная преемственность выражена вданном поколении фактически сильней, чем вовзаимоотношениях между поколениями 1925 г. и1900 г. Несмотря на то, что 56%мультимиллионеров 1925 г. происходили извысших классов, только 33% из них былиродственниками мультимиллионеров поколения1900 г. А в поколении 1950 г. 68%мультимиллионеров происходили из высшихклассов и 62% из них имели родственников средимультимиллионеров предшествующих поколений.

Больше того, в середине XX столетия легчестало в известном смысле передавать детям понаследству завоеванные человеком знатность имогущество, чем это было в 1900 г. или в 1925 г.,так как в те времена условия пользованиямогуществом и знатностью не были еще такхорошо организованы и закреплены за твердоустановленными кругами; прочная


наследственная передача могущества и знатностибыла тогда возможна лишь в форме передачиогромного личного состояния. В отличие от этогоу крупнейших богачей 1950 г., как мы ещеувидим, имеется множество путей ивозможностей передавать своим детямстратегические позиции в том аппаратеприсвоения и стяжательства, каким являютсявысшие центры американского свободногочастного предпринимательства – американскиекорпорации.


4

Праздный рантье не является и никогда неявлялся господствующим типом в средекрупнейших американских богачей. Правда,процент рантье (и только рантье) значительноповысился среди них: в 1900 г.мультимиллионеры-рантье составляли 14%, в1925 г. – 17, а к 1950 г. – 26% общего числамультимиллионеров. По характерувремяпрепровождения 1/4 мультимиллионеровможет быть ныне названа членами праздногокласса.

И все же представлять себе типичногоамериканского мультимиллионера как скрягу,занятого стрижкой купонов, или как пылкогопрожигателя жизни было бы неправильно. Средикрупнейших американских богачей имеются ипраздные скряги и деятельные расточители. Ноне все скряги, с которыми мы сталкиваемся приизучении истории американскихмультимиллионеров, были только рантье; ониобычно так или иначе "трудились", чтобыувеличить стоимость тех купонов, которые импредстояло стричь,– или по крайней мере делаливид, что "трудятся", хотя к их услугам имелисьлюди, ведавшие их делами. И не все расточители


были просто расточителями; иные из нихпроматывали миллион и в то же время наживали2–3 миллиона, ибо их мотовство частосовершалось в том царстве, где затеваютсявыгоднейшие спекуляции.

Мультимиллионеры-бездельники поколения1900 г. принадлежали либо к третьему иличетвертому поколению семейства Асторов, либо ктретьему поколению семейства Вандербильдтов.В своих поместьях они развлекались верховойездой или катались на своих яхтах, между тем каких жены играли в крайне азартные (нередко) ивсегда дорогостоящие светские игры. Средимультимиллионеров 1925 г. рантье было лишьнемногим больше, и притом значительную частьиз них составляли женщины. Они вели не менеероскошный образ жизни, чем праздныемультимиллионеры предшествующего поколения,но теперь они были в меньшей степенисосредоточены в одних и тех же районах страны,и возникавший тогда мир знаменитостей уделялим меньше внимания, чем их предшественникам.Так как этим богатейшим женщинам неприходилось бороться за утверждение своегознатного положения в обществе (оно не моглоподвергаться сомнению), то вместо светских делони часто занимались "изящными искусствами"


или деятельно претендовали на подобныезанятия. И некоторые из них действительноуделяли больше времени благотворительнойдеятельности, чем светским развлечениям илитуалетам, что частично являлось результатомтрезвых пуританских убеждений Джона Д.Рокфеллера, чьи накопления составилизначительную долю состояния этих женщин.

В поколении 1950 г. удельный вес рантье(26%, как мы уже указали) и удельный весженщин (70%) среди мультимиллионеров-рантьеувеличился по сравнению с предшествующимпоколением. Но эти праздные элементы не могутбыть отнесены к одному и тому же социальномутипу. Мы видим здесь современных искательницприключений вроде Дорис Дюк и БарбарыХаттон, искусно (и не жалея средств)пытающихся теперь продлить свою молодость, ноесть и люди вроде, например, миссис АнитыМак-Кормик Блейн, которые ведут деятельныйобраз жизни, расходуя деньги и время наблаготворительность и просвещение, малоучаствуя в светской жизни. Тут и Хетти СильвияГрин Уилкс, современное издание скряги,стригущей купоны, которая в детстве проводилакаждое лето "в доме, где двери были постояннона засове, а ставни закрыты и где ей постоянно


приходилось ложиться спать в половиневосьмого, так как после этого часа в Грин-Хаузене зажигали огня".

Однако история американскихмультимиллионеров – это главным образомистория мужчин, а не женщин: 80–90%крупнейших американских состояний всегдапринадлежало мужчинам. Тот факт, что стечением времени процент мультимиллионеров,унаследовавших огромные состояния, в общемсоставе мультимиллионеров увеличивался, неозначает, что все богачи стали "бездельниками".Мы видели, что 62% крупнейших богачей 1950 г.родились в семьях, связанных родственнымиотношениями с предшествующими поколениямикрупнейших богачей, и все же только 26% измультимиллионеров поколения 1950 г. являютсяпо своему образу жизни богачами-бездельниками.И многие из мультимиллионеров, получившихсвои богатства по наследству, всю жизньработали, чтобы сохранить их или увеличить.Азарт большого бизнеса –?вот та страсть, котораябольше всего владела этими людьми.

И все же 26% крупнейших богачей нашеговремени – это рантье и, стало быть, сэкономической точки зрения более или менеепраздные люди; другие 39% занимают высокие


посты в фирмах, принадлежавших тем семьям, изкоторых они вышли, или управлявшихся ими.Таким образом, рантье и "управляющие понаследству" составляют 65% крупнейших богачейнашего времени. Что же представляют собойостальные 35%, то есть люди, сами взобравшиесяна вершину богатства?


5

Если многие мультимиллионеры, родившиесяв семьях мультимиллионеров, всю жизньработали, то совершенно очевидно, чтомультимиллионеры, вышедшие из низших исредних слоев населения, не могли вестипраздный образ жизни. Для того чтобыдотянуться до социальной прослойки крупнейшихбогачей, требуется, по-видимому, сделатьопределенную экономическую карьеру, имеющуюдве стержневые особенности: наличие в нейбольшого скачка и последующего периоданакопления преимуществ.

I. Не существует, насколько мне известно,такого человека, который вступил в рядыамериканских мультимиллионеров попросту врезультате того, что он откладывал излишексвоего жалованья или заработка. Требуетсянепременно завладеть тем или иным путем такойстратегической позицией, которая даетвозможность сорвать крупный куш; и надо, какправило, предварительно обладать крупнойсуммой денег, чтобы иметь возможностьпревратить ее в огромное богатство. Подготовка кпрыжку может совершаться иным человекоммедленно и постепенно, но все дело в том, сумеет


ли он в нужный момент оказаться в положении,позволяющем ему воспользоваться решающимшансом, который он подстерегал. Математическидоказано, что человек, получающий 200–300 тыс.долл. в год, не в состоянии скопить – если дажеотвлечься от налогов, если даже допустить, что онбудет жить в лачуге и отказывать себе во всем, –огромное по американским масштабам состояние.

II. Коль скоро человек, движущийся квеликому богатству, совершил свой "большойпрыжок", коль скоро он реализовал свой главныйшанс, то для него начинается период "накопленияпреимуществ". Констатация этой закономерностиявляется всего лишь иной формой выраженияевангельской истины: "имущему дастся иумножится". Чтобы превратить значительноебогатство в подлинно огромное богатство, ондолжен занимать такие позиции, которые даютвозможность использовать этот закон накопленияпреимуществ. Чем крупнее его исходноебогатство и чем крупнее "стратегическое"значение занимаемых им экономическихпозиций, тем больше и надежнее его шансы наумножение богатства. Чем больше он имеет, темшире его кредит – то есть возможностьпользоваться чужими деньгами – и,следовательно, тем меньше ему приходится


рисковать ради дальнейшего накопления. И вконце концов наступает такой момент внакоплении преимуществ, когда риск фактическиперестает быть риском и умножение богатствастановится делом столь же надежным, как сборгосударственных налогов.

Беспрерывное накопление преимуществ,совершающееся на самом верху пирамидыбогатства, покоится на тех же закономерностях,что и порочный круг нищеты, существующий всамом низу. Надо иметь в виду, что процесснакопления преимуществ предполагает наличиеобъективных благоприятных возможностей ивместе с тем психологическую готовностьиспользовать эти возможности. Подобно тому какэкономические и социальные путы, связывающиелюдей из низов?, порождают у них апатию иотсутствие веры в себя, так и благоприятныеэкономические и социальные возможности людейиз верхов порождают у них стремление кдальнейшему продвижению и уверенность в себе.Твердая уверенность в достижимости желаемоговозникает из объективной возможности и в своюочередь порождает стремление непременноиспользовать эту возможность. Многократныйуспех порождает энергию, а постоянные мелкиенеудачи ослабляют волю к завоеванию успеха.


Большинство мультимиллионеров поколения1950 г., связанных узами родства смультимиллионерами предшествующихпоколений, появились на свет уже после того, каких родные совершили свой решающий прыжок,–так что механизм накопления преимуществ ужепрочно вступил в действие. 39% крупнейшихбогачей поколения 1900 г., происходившие извысших классов, были избавлены отнеобходимости самостоятельно совершать этоткритический прыжок, а некоторые из них,например Вандербильдты и Асторы,унаследовали к тому же и стратегическиепозиции, необходимые для дальнейшегонакопления преимуществ, обеспечивающих вконечном счете обладание огромным состоянием.Отец Дж. П. Моргана оставил ему 5 млн. долл. исделал его компаньоном банкирской фирмы,прочно связанной с финансовыми концернамиЕвропы и Америки. Таков был "большойпрыжок" Дж. П. Моргана. Но накоплениепреимуществ пришло к нему позже, когда вкачестве финансиста и маклера он стал даватьвзаймы чужие деньги, чтобы способствоватьпродаже акций и облигаций новых компаний илиукреплению уже существующих компаний, иполучил в качестве комиссионных достаточное


количество акций, посредством которых егофирма обрела в конце концов прочный контрольнад новой корпорацией.

Эндрю Меллон, накопив при финансовойподдержке своего отца-миллионера опыт иденьги на лесном деле, стал затем совладельцемотцовского банка и расширил его до размероввсеамериканского банка. После этого вступил вдействие процесс накопления преимуществ.Эндрю Меллон кредитовал новые предприятия, иособое значение для его карьерымультимиллионера имел 1888 год, когдавладельцы патентов на обработку алюминияуступили банку Меллонов долю в "Питтсбурградэкшен компани" (за полученные ими 250 тыс.долл., которые они использовали для постройкизавода). Эндрю позаботился о том, чтобы этакомпания осталась монополистом в областипроизводства алюминия и чтобы Меллоны сталихозяевами в данной отрасли производства.

Никому, насколько мне известно, не удалосьвступить в ряды американскихмультимиллионеров всего лишь в результатемедленного продвижения по административнойлестнице в мире корпораций. "Многие изведущих администраторов некоторых нашихкрупнейших корпораций, – заявил в 1953 г.


Бенджамин Ф. Фэрлесс, председатель советадиректоров "Юнайтед Стейтс стил корпорейшн",– всю свою жизнь провели на административныхпостах, но не были в состоянии скопить хотя быодин миллион долларов. Мне это хорошоизвестно, потому что я сам являюсь одним изних". Если толковать это заявление такимобразом, что заправилы крупных корпораций нестановятся обычно миллионерами, то оно несоответствует истине: заправилы крупныхкорпораций становятся миллионерами. Но оноверно в том смысле, что они становятсямиллионерами не потому, что они "специалисты"в области руководства промышленностью; оноверно в том смысле, что не промышленность, афинансы, не управленческая работа, акомбинации и спекуляции делают их, какправило, миллионерами. Заправилы корпораций,добравшиеся до самой вершины пирамидыбогатств, не были просто администраторами, аполитиками в сфере бизнеса и членамимогущественных клик, занимавших такиепозиции, которые позволяли им использовать дляличной наживы механизм накопленияпреимуществ, действовавший в их корпорациях.

Очень немногие из тех, кто создал себеогромное состояние, провели большую часть


своей самодеятельной жизни в постепенныхпереходах с одной должности на другую, болеевысокую должность, внутри одной корпорацииили в нескольких. Такое постепенное и медленноевосхождение совершили всего лишь 6%мультимиллионеров поколения 1900 г. и 14% –поколения 1950 г. Но даже те, кто безусловномедленно двигался вверх по иерархическойлестнице корпораций, в редких случаях,по-видимому, продвигались по ней благодаряадминистративным талантам. Эти люди чащевладели талантами юристов – или же (такиеслучаи очень редки) талантами изобретателей.

Длительное восхождение приносит плодытолько в том случае, если оно превращается внакопление преимуществ; подобное превращениечасто является результатом слияния компаний.Слияние обычно происходит в тех случаях, когдасливающиеся компании относительно невелики, ионо часто скрепляется браками. Так обстоялодело, например, когда Дюпоны скупили акциисвоего крупнейшего конкурента – компании"Лафлин энд Рэнд", а Чарльз Коупленд,заместитель президента "Лафлин энд Рэнд", сталзаместителем казначея у Дюпона и женился наЛуизе д'Анбело-Дюпон.

Под медленным движением с поста на пост,


совершавшимся человеком, вышедшимвпоследствии в мультимиллионеры, можетскрываться также то обстоятельство, что онпостепенно накапливал достаточный объемважной (недоступной другим) информации иприобретал достаточно связей, чтобы получитьвозможность с небольшим риском или совсем безриска спекулировать ценными бумагами. Именнопоэтому поколение мультимиллионеров 1925 г.дает нам наибольший по сравнению с другимипоколениями процент мультимиллионеров,совершивших длительное восхождение: в тотпериод существовали широкие возможностиподобной наживы и правила спекулятивной игрыне были еще такими сложными, какими они сталивпоследствии.

Но какова бы ни была главная ставка,выигрыш которой дал возможность "чиновнику"из мира корпораций превратить свои капиталы вогромное богатство, он все равно становилсяобычно в тот или иной момент своегопродвижения в мультимиллионеры таким же"предпринимателем", как и классическиеоснователи огромных состояний, возникшихпосле гражданской войны. Многие из такихадминистраторов из мира корпораций, как,например, Чарльз Нэш, покидали службу в


корпорациях и создавали собственные компании.Оказавшись наконец на вершине пирамидыбогатства, многие из этих людей, особенно изпоколения мультимиллионеров 1925 г.,проявляли весь тот спекулятивный дух и даже визвестной степени склонность к помпезнойроскоши и великолепию, которые обычноассоциируются у нас с представлением обаронах-разбойниках конца XIX в.

Экономическая карьера крупнейших богачейне является ни "предпринимательской", ни"чиновничьей". Больше того, многие из их среды,подвизавшиеся в качестве "управляющих понаследству", являются в такой же мере"предпринимателями" или "чиновниками", как ите, кто не получал большого наследства. Термины"предприниматель" и "чиновник" – это термины,вызывающие представления о людях из среднихклассов, и содержание этих терминов не можетбыть расширено таким образом, чтобы онивыражали особенности карьеры людей из высшихсфер американской экономической жизни.

Ведущий к заблуждениям термин"предприниматель" имеет одно значение, когдаон применяется к мелким дельцам, и совсемдругое значение, когда его применяют к людям,владеющим крупнейшими американскими


состояниями. Представление об основателекрупного состояния как об умеренном буржуа,создающем предприятие, которое под его умелымруководством постепенно расширяется, пока нестановится крупной американской корпорацией,не соответствует действительности.

Когда говорят о предпринимателеклассического типа, то предполагается, что в ходеведения своего предприятия он рискует не тольковложенными деньгами, но и всей своей карьерой;основатель же предприятия, совершивший свой"большой прыжок" и пустивший в ход механизмнакопления преимуществ, открывающих ему путьк огромному состоянию, не подвержен, какправило, серьезному риску. Если же какой-либориск и имеется, то обычно его принимает на себякто-нибудь другой. В последнее время в роли"другого" выступало правительство США, как этобыло, например, в период второй мировой войныи при создании синдиката Диксона-Йэтс. Еслиделец средней руки задолжал 50 тыс. долл., то онможет попасть в затруднительное положение. Ноесли человек ухитряется задолжать 2 млн. долл.,то его кредиторы могут счесть за благо изыскатьдля него (если они в состоянии это сделать)какие-нибудь способы нажиться, чтобы он мог сними расплатиться.


Бароны-разбойники конца XIX в. обычноучреждали или организовывали компании,становившиеся трамплином для тех денежныхнакоплений, которые открывали им путь в рядымультимиллионеров. Действительно, 55%крупнейших богачей из поколения 1900 г.сделали первый шаг к достижению вершиныпирамиды богатства в форме "большого прыжка",выразившегося в организации своих собственныхкомпаний. Но в поколениях 1925 и 1950 гг.только 22% крупнейших богачей совершили свойрешающий прыжок в такой именно форме.

Лишь очень немногие люди, принадлежавшиек одному из этих поколений, становилисьмультимиллионерами в результате энергичногоруководства одной только крупной фирмой (иликонтроля над ней). Процесс накопленияпреимуществ требовал обычно поглощениядругих предприятий, то есть требовалфинансовых маневров, завершавшихсяорганизацией крупного "треста". Спекуляцияценными бумагами и юридическаяизворотливость – вот главные орудия успехатаких высокоразрядных предпринимателей.Такого рода манипуляциями и изворотливостьюони достигали позиций, позволявших им пуститьв ход механизм накопления преимуществ.


Самой важной особенностью процессаобразования огромных состояний являетсядействие экономического механизма накопленияпреимуществ: тот, кто располагает большимбогатством, тем самым приобретает множествостратегических позиций, позволяющих стяжатьвсе новые и новые богатства. 65% всех нынешнихмультимиллионеров подвизаются впредприятиях, полученных ими в наследство, илиже просто живут как рантье на огромные доходы,получаемые от унаследованного богатства.Остальные 35% участвуют в высокойэкономической игре более активно, хотя отнюдьне с большим риском, чем люди, которых обычноназывают предпринимателями (более точноназванных в эпоху позднего капитализмалюдьми, делающими экономическую политику вмире корпораций).

Существует несколько путей, ведущих кбогатству. К середине XX в. трудностиприобретения и удержания богатства,достаточного для того, чтобы пустить в ходмеханизм накопления преимуществ, ведущих насамую вершину, стали в США нарастать. Брак,приносящий деньги, всегда представляет собойвесьма деликатное дело, а когда он приноситбольшие деньги, он часто бывает затруднителен и


порой ненадежен. Воровать, если вы еще необладаете большими деньгами, – дело опасное.Если человек ведет действительно рискованнуюигру за богатство и делает это достаточно долго,то в конечном счете все будет зависеть от размераего капитала; если же он играет крапленымикартами, то он действительно выиграет свой куш,или украдет его, или же достигнет этого обоимипутями – в зависимости от того, как ему будетловчей. Карьера человека, заботливо развившегомелкое предприятие и постепенно превратившегоего в крупное, никогда не была типичной ипреобладающей среди людей, сколотившихогромные американские состояния. И то же самоеможет быть сказано о карьере человека, медленновзбиравшегося по ступеням иерархическойлестницы корпораций. Взобраться на вершинупирамиды богатства нелегко, и многие,пытавшиеся это сделать, свалились, не достигнувцели. Легче и безопаснее родиться на этойвершине.


6

В ранних поколениях мультимиллионеров вседело решал "счастливый куш", который обычносрывали при помощи чужих денег. В болеепоздних поколениях дело решает уже не"счастливый куш", а накопление преимуществ вмире корпораций, базирующееся на позиции,полученной в наследство от отцов и дедов. Приизучении последних трех поколениймультимиллионеров эта тенденция выступаетсовершенно отчетливо: в наши дни только 9%крупнейших богачей происходят из низов.

Выходцы из средних классов составляютвсего 23%, выходцы из высших классов – 68%.

Интегрирование экономики СШАразвертывалось на континенте, изобиловавшеместественными ресурсами и быстро заселявшемсяиммигрантами; оно протекало в рамках такихправовых и политических институтов, которыепризваны были предоставить и моглипредоставить частным лицам возможностьосуществить это интегрирование. Они егоосуществили. И в ходе выполнения своейисторической миссии по созданию (в интересахсистемы капиталистической наживы) основсовременной индустрии и мира корпораций


некоторые из них стали обладателями огромныхамериканских состояний. Они сталимультимиллионерами, живущими идействующими в рамках экономики,базирующейся на частных корпорациях.

В ходе практической реализации могущества,заложенного в их богатствах, и поисков орудийзащиты последних мультимиллионерывключились в высшие корпоративные кругиамериканской экономики XX в.; в этих кругахони ныне глубоко окопались. Не единоличныесостояния мультимиллионеров, а крупныекорпорации являются опорнымиконструктивными узлами системы частногобогатства, с которыми различным образомсвязаны индивидуальные носители богатства исобственности. Корпорация – это источникбогатства и опора непрерывной власти ипривилегий богатства. Все люди и семьи,обладающие огромными состояниями, причастныв наше время к крупным корпорациям, в которыевложена их собственность.

Мультимиллионеры, получившие своисостояния по наследству, и мультимиллионеры,сами накопившие свои состояния, – обе этигруппы, как мы видели, не превратились впраздный с экономической точки зрения класс


ленивых и изнеженных богачей. Есть, конечно,среди них и такие, но почти 3/4 крупнейшихбогачей нашего времени остаются в той или иноймере, в той или иной форме экономическиактивными. Их экономическая деятельность,несомненно, связана с корпорациями; онасводится к участию в учреждении корпораций,оперативному управлению и общему руководствукорпорациями и к соучастию в их спекуляциях.

Процесс вступления богатейших семей в миркорпораций имел и другой аспект: в этом мире кним присоединились профессиональныеуправляющие корпоративной собственностью,которые, как мы скоро увидим, и сами не лишенысобственности и, в сущности, не образуют собойособой разновидности экономических деятелей,совершенно отличной от крупнейших богачей.Организационный центр имущих классов,безусловно, расширился, чтобы включить в себянаряду с силами, сосредоточенными в богатствахмультимиллионеров, новые силы. Системачастной собственности, в которой богачи играютстоль важную, решающую роль, усилилась врезультате реорганизации методов управлениясобственностью. В этой системе появились новые,дополнительные силы, воплощенные в прослойкеадминистраторов, подвизающихся внутри


отдельных крупных корпораций и в сфере ихвзаимных отношений, – администраторов,энергично защищающих общие интересы богачейиз мира корпораций.

Мультимиллионеры – если говорить теперь обих положении в системе распределенияобщественного престижа – постепенно занялиглавенствующее положение в прослойке"четырехсот семейств" различных центральныхгородов. Из 90 крупнейших богачей поколения1900 г. только 9 были включены в список,составленный в 1892 г. Уордом Мак-Аллистером,но примерно половина семей, числящихся внашем перечне мультимиллионеров этогопоколения, имеет потомков, значившихся в 1940г. в "светских регистрах" Филадельфии, Бостона,Чикаго и Нью-Йорка. Крупнейшие богачи задаютныне тон среди "четырехсот" центральныхгородов. Они принадлежат к их клубам; многиеиз них лично и почти все их дети учились вГротоне, а затем в Гарварде или в аналогичныхучебных заведениях. Из 15 достигшихстуденческого возраста сыновей 10 крупнейшихбогачей поколения 1900 г. (выделенныхФредериком Льюисом Алленом в качествеведущих финансистов 1905 г.) 12 обучались либов Гарварде, либо в Иеле; остальные три – в


Амхерсте, Броуне и Колумбии.Мультимиллионеры не одни царят на

вершинах зримых и всем известных иерархий. Нотот факт, что рядом с ними там имеются другиедеятели и иерархии, действующие в мирекорпораций и в государственной сфере, неозначает, что их вытеснили. Экономические исоциальные позиции мультимиллионеров не былиподорваны. После кризиса 1929 г. и периода"нового курса" мультимиллионерам пришлосьсотрудничать с квалифицированными юристами(как внутри очередных правительств, так и внеих), услуги которых имеют для них существенноезначение по линии уклонения от высокихналогов, обхода различных препятствий,связанных с государственным регулированием, вобласти осуществления планов слияния иреорганизации руководимых ими корпораций,получения военных заказов и в деле обработкиобщественного мнения. Они научилисьмаскировать безответственный, в основном,характер своей власти всеми и всяческими видамизащитной окраски, разыгрывая из себя либопровинциальных парней, выбившихся в люди,либо "государственных деятелей, стоящих настраже государственных интересов впромышленности", либо великих изобретателей,


обеспечивающих народ работой и оставшихсявместе с тем простыми и славными ребятами.

Единственное, что изменилось, – это то, чтомультимиллионеры стали теперь не так заметны,как они были заметны, например, длянаблюдателей эпохи обличительной литературыконца XIX и начала XX века, давших нампоследний из имеющихся в нашем распоряжениидействительно всеобщих обзоров жизни идеятельности верхов американского общества.Отсутствие систематической информации иотвлечение внимания публики от ярмарки"человеческих интересов" приводит к тому, чтонам начинает казаться, будто мультимиллионерыне играют больше в США никакой роли, и дажебольше того – что они вообще не существуют. Амежду тем их все еще немало среди американцев,хотя многие из них скрываются в обезличенныхорганизациях, с которыми крепко связаны ихмогущество, богатство и привилегии.

19318 1VI. Ведущие администраторы из мира корпораций

VI. Ведущие администраторы из миракорпораций

Многие из тех, кто склонен прославлятьамериканскую экономику, исходят в своихсуждениях и оценках из целой уймы смешных ипутаных представлений о ведущихадминистраторах крупных корпораций. В системесвободного частного предпринимательства,говорят нам, появилась группа хозяйственныхруководителей, совершенно отличных от"неотесанных предпринимателей старого закала",применявших в своей настойчивой борьбе за своисобственные, корыстные интересы беспощадныесредства, характерные для той формыкапитализма, которая уже давно отмерла. Этируководители, занявшие командные позиции всфере экономики, выступают ныне какдоверенные управляющие, беспристрастныепосредники и сведущие маклеры, защищающиемножество экономических интересов, в том числеинтересы миллионов мелких собственников,владеющих акциями крупных американскихпредприятий, и интересы наемных рабочих ипотребителей, извлекающих пользу из великогосовременного потока товаров и услуг.


Этим администраторам, говорят нам,американцы обязаны холодильниками, стоящимиу них в кухнях, и автомобилями, находящимися вих гаражах, а также самолетами и бомбами,которые охраняют их теперь от угрозывнезапного нападения. Все они или почти все –уверяют нас далее – поднялись из самых низов;это либо деревенские парни, сделавшие карьеру вбольшом городе, либо бедные иммигранты,приехавшие в Америку и теперь наслаждающиесяфантастическим успехом, который возможентолько в этой стране. Это знающие и толковыелюди, сделавшие Америку великой страной.Ведущим администраторам корпораций – частоговорят нам, – этим одаренным, прямодушным,честным людям следовало бы доверитьуправление государством, ибо только в томслучае, если б власть находилась в рукахподобных людей, в США не было бы коррупции,растрат, проникновения корыстных и преступныхэлементов в государственный аппарат. Словом,политика превратилась бы из грязного ремесла впристойное занятие.

Однако в кругах, умеющих несколько болеекритически судить об общественных явлениях, обадминистраторах из мира корпораций, говорятдовольно нелестные вещи. Нельзя отрицать в


конечном счете, что они могущественные люди ипритом довольно необычного типа, но на чемосновано это могущество? Они не являютсясобственниками корпоративных предприятий – ивсе же вершат их дела. Если их интересыполностью отличаются от интересов подлинныхсобственников, то в чем они заключаются? Несовершили ли эти ведущие администраторынезаметную революцию сверху, революциюуправляющих, и не изменила ли их революциясамо содержание категории собственности?Короче говоря, не случилось ли так, что старыеэкспроприаторы экспроприированы ныне своиминаемными управляющими? Допустим, чтоглавные администраторы – это доверенные лица,защищающие самые разнообразныеэкономические интересы, но какие инстанциипроверяют, насколько честно и удачно ониосуществляют доверенные им функции? И почемуим, а не государству, находящемуся подконтролем свободных избирателей, должнапринадлежать роль доверенного управителя,беспристрастного посредника, опытного маклера,примиряющего противоречивые интересы ипротивоборствующие силы?

Как хвалебные, так и отрицательныесуждения об администраторах из мира


корпораций обычно неверны и в одинаковойстепени противоречивы. Хвалебные оценки частопредставляют собой всего лишь детскуюболтовню, рассчитанную на экономическибезграмотных людей; отрицательные – частоосновываются на некоторых слишком поспешныхвыводах из немногих простых фактов,касающихся масштабов, организации и значениячастной собственности в США. Дело в том, что ив положительных и в отрицательных мнениях овысших экономических кругах частоигнорируется один простой факт: ведущие,администраторы и крупнейшие богачи непредставляют собой двух отличных друг от другаи четко обособленных групп. Они весьмаосновательно переплетаются между собой в мирекорпоративной собственности и привилегий;чтобы постичь природу каждой из этих групп,нам надлежит изучить кое-какие явления,наблюдающиеся в социальных верхах того миракорпораций, в котором они подвизаются.


1

Корпорации – это организованные центрысистемы частной собственности; их ведущиеадминистраторы выполняют функцииорганизаторов этой системы. Как хозяйственныедеятели, они одновременно являются и творениеми творцами корпоративной революции, которая,если говорить коротко, превратила собственностьиз орудия, находящегося в руках работника, всложный инструмент, при помощи которогоосуществляется власть над трудом работника и изтруда этого извлекается прибыль. Мелкийпредприниматель уже не является решающейфигурой в экономической жизни Америки; и вомногих секторах народного хозяйства, где ещесуществуют мелкие производители и торговцы,они изо всех сил борются (и должны бороться,чтобы не погибнуть) за созданиеторгово-промышленных ассоциаций илидобиваются, чтобы правительство ограждало ихинтересы, подобно тому как корпорацииограждают интересы крупной промышленности икрупных финансовых учреждений.

Американцы склонны считать себя самыминдивидуалистическим народом в мире, а междутем обезличенные корпорации достигли у них


наивысшего развития и проникают в настоящеевремя во все области, во все мелочи повседневнойжизни. Менее чем 0,2% всех компаний,действующих в обрабатывающей и добывающейпромышленности США, предоставляют нынеработу половине всех людей, занятых в этихосновных сферах промышленной деятельности.Вся история американской экономики со временгражданской войны является под этим угломзрения историей создания и укрепления этогокорпоративного мира централизованнойсобственности.

I. Если мы проследим историю развитиялюбой из ведущих отраслей промышленности, тоубедимся, что конкуренция между множествоммелких производителей чаще всего наблюдается вначальный период ее развития. Затем начинаютсявсякого рода махинации и маневры, которые современем приводят к объединению и слиянию. Изнедр конкуренции, наблюдавшейся на раннейстадии развития, возникает "Большая пятерка"или "Большая тройка" (смотря пообстоятельствам), то есть небольшая группафирм, делящая между собой всю прибыль,которую можно выкачать из данной отрасли, иоказывающая преобладающее влияние нарешения, принимаемые в этой отрасли, и на


решения, касающиеся этой отрасли. "Власть,осуществляемая несколькими крупнымифирмами, – писал Джон Голбрейс, – отличаетсяот власти одной-единственной монопольнойфирмы только своим объемом и полнотой ееосуществления". Если они конкурируют друг сдругом, то не столько в области цен, сколько вобласти усовершенствования продукта, рекламы,упаковки. Ни одна из этих фирм не определяетсамодержавно политику всей отрасли, но вместе стем эта политика уже не определяется стихийнопрежним, никому не подвластным рынком, накотором господствовала свободная конкуренция.Теперь на карту ставится слишком много, чтобытакой примитивный метод мог являться общимправилом. Решения становятся (либо в открытой,либо в скрытой форме) решениями опекунов,надзирающих за рынком; "Большая тройка" или"Большая четверка" в той или иной формесогласовывает между собой важнейшие изосуществляемых решений. Это не предполагаетобязательно наличия прямого сговора ибезусловно не требует доказуемого сговора.Важно то, что, принимая решение, каждыйкрупный производитель учитывает при этомвозможную реакцию других крупныхпроизводителей.


II. В процессе укрепления корпораций многиепредприниматели-собственники и даже наемныеуправляющие проявляют себя как люди слишкомузкого кругозора, не способные отделить себя отсвоей собственной компании. Этих людей, неспособных вырваться за пределы собственногоделового опыта и собственных интересов,постепенно сменяют такие управляющие, которыев меньшей степени связаны интересамиединичной фирмы. Людям, подвизающимся ввысших сферах корпоративного мира,заправляющим делами крупных корпораций,приходится расширять свой кругозор, с темчтобы стать подлинными представителями целойотрасли промышленности, а не просторуководителями тех или иных крупныхпромышленных фирм. Короче говоря, онидолжны быть способны подняться из сферыполитики и интересов отдельной компании всферу интересов и политики всей отраслипромышленности. Некоторые из этих заправилделают еще один шаг: из сферы интересов иустремлений отдельной отрасли промышленностиони поднимаются в сферу интересов иустремлений всего класса владельцев крупнойкорпоративной собственности.

Переход от защиты интересов отдельной


компании к защите интересов целой отрасли, атакже всего класса крупных корпоративныхсобственников облегчается тем обстоятельством,что собственность богачей из мира корпорацийдо некоторой степени рассеяна междуразличными корпорациями. Самый фактраспределения этой собственности междукрупнейшими богачами и главнымиадминистраторами крупных корпорацийспособствует сплочению класса богачей. Ибонадо иметь в виду, что система объединенногоконтроля над многими корпорациями,осуществляемого с помощью различныхузаконенных приемов, лишила экономическойвласти мелкую, но не крупную собственность.Крупная собственность "рассеяна" внутри весьмаузкого крута; администраторы и собственники измира корпораций, являющиеся органическойчастью класса крупных собственников,вышедшие из его недр и проникнутые егоинтересами, не могут защищать только узкиеинтересы отдельного предприятия – их интересысвязаны со всем классом крупных корпоративныхсобственников.

III. 6,5 млн. человек, владевшие в 1952 г.акциями корпораций, привлекающих средствашироких слоев населения, составляли менее 7%


всего взрослого населения США. Но дело нетолько в этом, – эта цифра может сама по себеввести в заблуждение. Важно, во-первых,установить, к каким социальным разрядампринадлежат люди, владеющие акциями. Иважно, во-вторых, установить, как распределенамежду ними совокупная стоимость акций.

Укажем прежде всего следующее: 45% всегоруководящего состава корпораций, 26% всехспециалистов и 19% среднего административногоперсонала владеют акциями. Но из всей массынеквалифицированных рабочих только 0,2%владеют акциями, из всей массыполуквалифицированных рабочих – 1,4%, измастеров и квалифицированных рабочих – 4,4%.98,6% всех промышленных рабочих совсем неимеют акций.

Укажем, во-вторых, что из 6,5 млн. человек,владевших в 1952 г. какими-либо акциями,только 1,6 млн. (25%) получили из всех ивсяческих источников годовой доход в сумме нениже 10 тыс. долл. Мы не знаем, какую долю вэтих 10 тыс. долл. составили дивиденды, номожно полагать, что в среднем она быланевелика.

В 1949 г. около 165 тыс. человек, илипримерно 0,1% всего взрослого населения США,


получили 42% всех прибылей корпораций,поступивших в распоряжение отдельных лиц.Минимальный годовой доход этих людейсоставил в 1949 г. 30 тыс. долл. Представление одействительно широком распределениидоходоприносящей собственности есть не чтоиное, как сознательно распространяемая иллюзия:основной массой акций, приносящих дивиденды,владеет самое большее 0,2 или 0,3% всеговзрослого населения страны.

IV. Крупнейшие корпорации – это не рядизолированных гигантов, пребывающих вблестящем одиночестве. Они связаны междусобой через открыто существующие ассоциации,действующие в тех отраслях и районах, в которыхпротекает деятельность этих гигантов, а также врамках сверхассоциаций, вроде, например,Национальной ассоциации промышленников. Этиассоциации сплачивают воедино управленческуюэлиту и прочих богачей из мира корпораций.Экономические силы, имеющие узкую сферудействия, они превращают в силыобщепромышленного и общеклассового значения.И они используют эти силы, во-первых, наэкономическом фронте, например в сфереотношений с рабочим классом и егоорганизациями, и, во-вторых, на политическом


фронте, что сказывается, например, в тойкрупной роли, которую они играют в сфереполитики. И вместе с тем они прививают своимрядовым членам из среды мелких бизнесменовидеологию "большого бизнеса".

Когда такие ассоциации оказывалисьнедостаточно оперативными вследствиепоявления противоречивых направлений, в нихвозникали клики, пытавшиеся определить ихпрограммы и политику. Так, например, в высшихделовых кругах и в их ассоциациях долгое времянаблюдались трения между "старой гвардией"грубых консерваторов, с одной стороны, и"дельцами-либералами" или утонченнымиконсерваторами – с другой. Старая гвардиявыражает точку зрения и интересы – хотя,правда, не всегда разумно понятые – более узкихэкономических группировок. Либеральныедельцы представляют точку зрения и интересыболее современного класса богачей в целом. Ихназывают "утонченными", потому что онипроявляют больше гибкости в процессеприспособления к таким фактам политическойжизни, как "новый курс" и существованиекрупных рабочих организаций, и еще потому, чтоони заимствовали и использовали в своихсобственных интересах господствующую в


общественной жизни Америки либеральнуюфразеологию и пытались в общем возглавить илидаже слегка опередить движение новых сил, а небороться с ним, как это привыкли делать грубыеконсерваторы.

V. Рост и взаимное переплетение корпорацийпривели, если говорить кратко, к выдвижениюболее искушенной и дальновиднойуправленческой элиты, которая ныне обладаетизвестной автономией по отношению к любойограниченной группе собственническихинтересов. Ее власть – это власть собственности,но за этой собственностью уже не всегда (и дажене в большинстве случаев) скрывается узкий илегко различимый разряд людей. Этасобственность является с точки зрения реальныхособенностей управления ею собственностьюцелого класса.

И было бы в конце концов странно, если бы встране, столь преданной частной собственности, встране, где ее теперь так много накопилось (ипритом в атмосфере, которая за последние 50 летчасто бывала враждебна ей) и где люди, стоящиево главе экономики, обладают, как нам постояннотвердят, самыми выдающимися в миреадминистративными и организаторскимиспособностями, – было бы странно, если бы эти


люди не сплотились, а только плыли по течению,пассивно обороняясь от повседневных атак.

VI. Сплочение сил, наблюдаемое в мирекорпораций, рельефно выступает в том факте, чтов нем существует тщательно разработаннаясистема взаимопереплетающихся директоратов.Выражение "взаимопереплетающеесяруководство" – это не пустая фраза. Оно говоритнам о важной особенности современнойэкономической жизни и о социологическихкорнях общности интересов, единства взглядов иполитики, существующих в среде имущего класса.Всякий обстоятельный анализ любой из крупныхотраслей экономической деятельности, иособенно тех ее отраслей, которые связаны сполитикой, приводит нас к факту существованиятакого единства. Самый осторожный вывод, непереоценивающий значение системывзаимопереплетающихся директоратов, долженбыть таков, что эта система позволяет людям,причастным к интересам богачей из миракорпораций, обмениваться мнениями в удобной иболее или менее официальной форме.

Действительно, если бы такой системы несуществовало, то нам пришлось бы заподозрить,что существуют менее официальные, хотя ивполне успешные средства и формы контакта. И


надо сказать, что статистические данные опереплетающемся руководстве не являютсяпрямым показателем единства, имеющегося вмире корпораций, и наличия согласованнойполитики корпораций: согласованная политикаможет осуществляться (и осуществляется) и там,где нет общих директоров, так же как наличиеобщих директоров не обязательно подразумеваеткоординированную политику.

VII. Большинство нынешних корпораций изчисла владеющих капиталом в 30 с лишниммиллиардов долл., возникло еще в XIX в.Непременными предпосылками их развитияслужили не только машинная техника, но и такиепростые с современной точки зрения орудияуправления, как пишущие машинки,арифмометры, телефоны, скоропечатныемашины, а также, разумеется, развитиетранспорта. В наше время техника электронныхсредств связи и получения информации настолькоразвилась, что имеется полная возможностьдальнейшей централизации. Телевидение иэлектронные счетные машины дают возможностьподчинить контролю человека,распоряжающегося в центральной конторе,огромное множество производственныхагрегатов, как бы ни были децентрализованы эти


технические единицы. Функция контроля иувязки работы аппарата современнойкорпорации, построенного по принципумногообразной специализации, неизбежноупростится.

В мире корпораций имеется тенденцияукрупнять хозяйственные объединения, связав ихмногообразной управленческой сетью, гораздоболее централизованной, чем нынешняя.Производительность баснословно возросла и ещебольше возрастет, особенно тогда, когдаавтоматизация даст возможность объединитьразличные машины таким образом, чтобынамного сократить в сфере производствапотребность в человеческом контроле надмеханизмами по сравнению с нынешнейпотребностью.

Это означает, что администраторамкорпораций не потребуется больше управлятьгромадными коллективами людей; они, говорясловами журнала "Бизнес уик", будут скорееуправлять "великими коллективами механизмов,требующих все меньше и меньше людей".

Укрупнение корпораций не являлось и неявляется неизбежным; можно с уверенностьюсказать, что огромные размеры современныхкорпораций не обусловлены всецело


требованиями, связанными с повышениемпроизводительности. Многие специалистысчитают, что размеры, типичные для нынешнихкорпораций-гигантов, уже превышают размеры,вытекающие из требований ростапроизводительности. По правде сказать,взаимозависимость между размером корпорациии ее эффективностью совершенно не изучена;более того, масштабы современной корпорации вбольшей мере обусловлены слиянием финансовыхи управленческих функций отдельныхпредприятий, чем требованиями техническойэффективности. Но как бы мы ни решали вопросо закономерности процесса укрупнениякорпораций, факт таков, что крупныеамериканские корпорации походят сегодня скореена государство в государстве, чем наобыкновенные частные предприятия.Американская экономика стала в основномакционированной экономикой; и в недрах этойакционированной экономики заправилы из миракорпораций прибрали к своим рукам техническиеновшества, собрали воедино уже существовавшиекрупные капиталы, так же как и менеезначительные, распыленные богатства, ипревратили в капитал будущие доходы. Самыйход технических переворотов стал определяться


финансовыми интересами и политикойкорпораций. Корпорации распоряжаются сырьеми патентами на изобретения, облегчающиепревращение этого сырья в готовые изделия. Онисодержат самых высокооплачиваемых и (еслисудить по этому признаку) самых одаренных вмире юристов для того, чтобы они разрабатывалии совершенствовали их стратегию и способызащиты. Они используют людей в качествепроизводителей товаров и услуг, и они жепроизводят все то, что эти люди покупают вкачестве потребителей. Они одевают и кормятэтих людей и инвестируют их деньги. Онипроизводят оружие, которым эти людисражаются на войне, и финансируют рекламнуюшумиху и реакционную пропагандистскуюсвистопляску, довлеющие над этими людьми совсех сторон в военное время и в межвоенныепериоды.

Их частные решения, сознательнопринимаемые в интересах автономного нафеодальный манер мира частной собственности иприбылей, определяют масштабы и формынациональной экономики, уровень занятости,покупательную способность потребителя, уровеньцен рекламируемых товаров, каналыкапиталовложений. Не "финансовые заправилы с


Уолл-стрита" или банкиры, а крупныесобственники и администраторы владеют в своихсамофинансирующихся корпорациях ключами кэкономическому могуществу.

Не профессиональные политики из состава"видимого" правительства, а заправилыкорпораций, представленные либо лично, либочерез своих эмиссаров в официальномполитическом руководстве страной,сосредоточили в своих руках власть и обладаютвсеми средствами для охраны привилегий своегокорпоративного мира. Если они официально нецарствуют, то зато фактически управляютмногими жизненно важными областямиповседневной американской жизни, и нет такихсил, которые оказывали бы им стойкое иуспешное сопротивление. И как люди,сформировавшиеся и выдвинувшиеся в мирекорпораций, эти властители не выработали в себедейственных моральных преград, которыеограничивали бы их корыстные устремления.


2

Мир корпораций существует всего лишь напротяжении жизни двух поколений, но даже втечение этого короткого времени он отобрал исформировал людей особого духовного склада,выросших в этом мире и вместе с ним. Что же этоза люди? Нас не интересует здесь основная массаадминистраторов корпораций или некий среднийадминистратор (если такое понятие вообщечто-нибудь означает и объясняет). Насинтересуют люди, которые пребывают в верхахкорпоративного мира. И мы выделим их всоответствии с критерием, который они самиприменяют при определении относительного весакаждого из них, то есть под углом зрениязанимаемых ими командных позиций.

Руководящая верхушка из мира корпораций –это люди, занимающие высшие посты в 100 (илиоколо этого) крупнейших по своему обороту икапиталу корпорациях. Таких постов имеется вкаждой из этих корпораций два или три. Если мысоставим перечень крупнейших корпораций закакой-либо год, охватывающий все отраслипромышленности, а из их командного состававыделим президентов и председателей советовдиректоров, то мы получим список ведущих


администраторов из мира корпораций. Мы имеем6 или 7 тщательных исследований(охватывающих период последних 100 лет),посвященных администраторам подобного ранга.

Что представляют собой высшиеадминистраторы крупных корпораций? Особуюпороду людей или просто случайный наборамериканцев? Образуют ли они, как , сказал быБальзак, законченный социальный тип илиявляются только носителями стандартных чертвсякого преуспевающего американца? Высшиеадминистраторы крупных компаний непредставляют и никогда не представляли собойслучайного набора американцев; это совершеннооднородный социальный тип, тип людей,отличающихся исключительнымипреимуществами по линии социальногопроисхождения и образования; их подлинныйобраз не соответствует тем стереотипнымпредставлениям, которые о них сложились.

Заправилы корпораций 1950-х годов – это недеревенские парни, добившиеся успеха в городе.Всего лишь 35% из них родились в деревне, хотяв те времена, когда они появились на свет (1890-егоды), в сельских местностях проживало 60%всего населения. "В старое доброе время" процентвыходцев из деревни был в этой среде еще ниже.


И даже в 1870 г. только половина ведущихадминистраторов корпораций были уроженцамисельских местностей, хотя в годы их рождения(1820-е годы) деревенские жители составляли93% всего населения страны.

Они не иммигранты (бедные или богатые) идаже не сыновья иммигрантов, разбогатевших вАмерике. Около половины всего числа главныхадминистраторов ведущих корпораций 1950-хгодов принадлежало к семьям, обосновавшимся вАмерике еще до революции (что приблизительносовпадает с удельным весом семей с подобнымсроком проживания в Америке в общем составенаселения). По сравнению с 1870 г. этот процент,безусловно, снизился: в 1870 г. 86% главныхадминистраторов ведущих корпораций быливыходцами из семей, обосновавшихся в Америкев колониальный период. Среди заправилкорпораций, подвизавшихся в Америке со временокончания гражданской войны до наших дней,лица, родившиеся за границей, составляли всеголишь 8%; в составе ведущих администраторов1950 г. их было 6%, между тем как в те годы,когда появилось на свет это поколение, удельныйвес лиц, родившихся за границей, в общемсоставе населения равнялся 15%? Доля сыновейиммигрантов (иммигрантов второго поколения) в


общем составе ведущих администраторов из миракорпораций нарастала – особенно в новейшихотраслях торговли и в сфере массовых средствразвлечения и общения; но она все еще нижеудельного веса этой прослойки населения во всемнаселении страны. Свыше 75% ведущихадминистраторов 1950 г. – это коренныеамериканцы, появившиеся на свет от коренныхже американцев.

Они принадлежат преимущественно кпротестантской церкви, причем удельный весепископалов и пресвитерианцев по сравнению сбаптистами или методистами среди них болеевысок, чем среди протестантского населения вцелом. Процент евреев и католиков среди нихменьше, чем среди американского населения вцелом.

Эти американцы – горожане, белокожие,протестантского вероисповедания – родились всемьях, принадлежавших к высшим классам и квысшим прослойкам средних классов. Их отцыбыли в большинстве своем предпринимателями:57% из них – сыновья бизнесменов, 14% –сыновья лиц свободных профессий, 15% –сыновья фермеров и только 12% являютсясыновьями рабочих или низших служащих. Этопроисхождение из предпринимательской среды


особенно четко выступит перед нами в качествепризнака, выделяющего и оттеняющегопрослойку ведущих администраторов как особуюгруппу, если мы вспомним, что в те времена,когда эти люди начинали свою жизнь, то естьпримерно в 1900 г., предприниматели составлялилишь 8% всего самодеятельного населения США,а лица свободных профессий – только 3%."Фермеры" (какой расплывчатый термин!)составляли тогда 25% всего населения; удельныйже вес рабочих и служащих составлял почти 60%,то есть был в 5 раз выше, чем в группе ведущихадминистраторов из мира корпораций.

Следует, кроме того, указать, что по родузанятий их родителей социальный составведущих администраторов, подвизавшихся вАмерике со времен гражданской войны до нашихдней, оставался в основном однородным, если несчитать некоторого снижения доли лицфермерского происхождения. В любой отрезокэтой эпохи более 60% (обычно ближе к 70%)ведущих администраторов из мира корпорацийявлялись выходцами из семей предпринимателейи лиц свободных профессий и не более 10–12%были выходцами из семей рабочих и низшихслужащих. Среди ближайших предков ведущихадминистраторов 1950 г. мы находим (по


отцовской линии) только 8% рабочих ислужащих, несмотря на то, что при жизни ихпоколения рабочие и служащие составляли 57%всего мужского населения. 54% из них былипредпринимателями (или людьми свободныхпрофессий) – и это было в те времена, когдаудельный вес этих разрядов во всем составемужского населения составлял не более 9%; 33%были фермерами или плантаторами, чтоприблизительно равняется удельному весу этихразрядов во всем мужском населении тогдашнейАмерики.

Мы видим, следовательно, что семьи, изкоторых вышли ведущие администраторысовременных крупных корпораций, напротяжении по меньшей мере двух поколенийимели мало общего (если говорить о группе вцелом) с рабочими и служащими. В самом деле,это в основном семьи горожан, занимавшихвидное положение в провинциальномамериканском обществе. И только 2,5% всегочисла ведущих администраторов, которым в 1952г. было менее 50 лет (то есть младшей порослиэтого племени), вышло из рядов рабочих.

Еще в 1870 г. 1/2 всех ведущихадминистраторов из мира корпораций состояла излиц, окончивших колледжи, между тем как среди


взрослых мужчин всей страны в целом доля лиц,окончивших колледжи, составляла тогда 1–2%.Среди нынешних администраторов доля лиц,окончивших колледжи (она составляет 60%), в 9раз превышает соответствующий процент средивсего белого мужского населения в возрасте45–55 лет (7%). Помимо этого, почти 50%ведущих администраторов получили послеокончания колледжа дальнейшее регулярноеобразование: 15% – юридическое, 15% –техническое и еще примерно 15% окончиловсякие другие курсы и школы.

В наше время, так же как и в прежниевремена, типичные руководители крупныхкорпораций с самого рождения запаслисьбольшим преимуществом: они ухитрилисьзаполучить отцов, принадлежавших по родузанятий и размеру дохода по меньшей мере квысшей прослойке среднего класса. Онипротестанты, белые, коренные американцы. Этифакторы, связанные с происхождением,непосредственно влекут за собой второе крупноепреимущество: они получили хорошееобразование, если понимать под этим регулярноеобучение в колледже и после колледжа. Эта связьмежду происхождением и образованием вполнепонятна: каждому ясно, что среди них, как и


среди всякой другой группы, которую мы избралибы объектом изучения, лица более высокогопроисхождения имеют больше возможностейполучить регулярное образование.

Оклады руководителей корпораций донекоторой степени различны в зависимости ототрасли промышленности, в которой этикорпорации функционируют, но в среднем 900ведущих администраторов корпораций получалив 1950 г. годовой оклад в 70 тыс. долл. Самыевысокопоставленные из них получали около 100тыс. долл. Однако жалованье, как правило, неявляется для них единственным источникомдоходов. У каждого фактически крупногоадминистратора имеется портфель ценных бумаг,постоянно пополняющийся новыми акциями. Вмире корпораций существует многовозможностей завоевания надежных позиций, носамое надежное – это положение владельцакрупных частей акционерной собственности. Еслизаправилы крупной корпорации не имеют поройдоли в той собственности, которой ониуправляют, то это означает, что они сознательноне хотят рисковать собственным капиталом.Когда прибыли корпорации высоки, ведущиеадминистраторы все время получают высокиеоклады и тантьемы. Когда дела идут не так


хорошо, их оклады зачастую остаются высокими,хотя, правда, тантьемы уменьшаются. Основнаямасса ведущих администраторов получает в нашевремя, помимо оклада, тантьемы – либоналичными деньгами, либо акциями, а зачастую вформе продажи им акций в рассрочку нанесколько лет. В 1952 г. в числе наиболеевысокооплачиваемых администраторов из миракорпораций фигурировали Кроуфорд Гринвальд,президент компании "Дюпон де Немур эндкомпани", получивший годовое жалованье 153290 долл. и тантьемы в сумме 370 тыс. долл.;Гарольд Кертис, один из четырехвице-президентов "Дженерал моторз",получивший годовое жалованье в 151 200 долл. итантьемы в сумме 370 тыс. долл.; Эйджен Грейс,президент "Бетлехем стил корпорейшн",получивший 150 тыс. долл. жалованья и 306 652долл. в виде тантьем. Чарльз Вильсон, ожалованьи и акциях которого много писалось,оказался самым высокооплачиваемымадминистратором в американскойпромышленности: он получил 201 тыс. долл.жалованья и 380 тыс. долл. в виде тантьем плюснеустановленную сумму дивидендов.

Руководители корпораций не образуют собой"праздного класса", но это вовсе не значит, что


они не ведут роскошного образа жизни.Большинство из них к моменту достижения50-летнего или 60-летнего возраста оказываютсявладельцами внушительных домов,расположенных обычно за городом, но неслишком далеко от места их работы. Иногда ониимеют еще и городские дома – преимущественнов Нью-Йорке или Бостоне, реже в Лос-Анжелесе.В этом возрасте они получают крупные доходы ввиде жалованья, а также в виде дивидендов,размеры которых могут быть не меньшежалованья, а то и больше. И в это примерновремя у них появляются самые различныепобочные интересы и занятия. Многиеприобретают крупные фермы и разводят тампородистый скот. Чарльз Вильсон, проживающийв Детройте и Вашингтоне, разводит на своеймичиганской ферме скот айрширской породы исобирается производить опыты с новой породойна своей плантации в Луизиане. Сайрус Итонразводит шортгорнскую породу скота.Эйзенхауэр, занимающийся этим делом в болеескромных масштабах, соревнуется с ним, разводяпороду абердин-ангус. Среди 3–4 тыс. лиц,владеющих громадными яхтами водоизмещениемсвыше 15 т, заведомо имеется многоадминистраторов из мира корпораций. Есть среди


них даже любители поохотиться верхом ссобаками, да еще облачаться при этом занятии,подобно мистеру Джорджу Хемфри, в красныйкамзол. Многие руководители корпорацийпроводят свой досуг за городом и немало временипосвящают охоте. Некоторые на собственныхсамолетах улетают в канадские леса, у других естьдачи где-нибудь в Миами или Хоб-Саунде.

Руководители корпораций не отличаютсялюбовью к чтению, они ничего не читают, кромеруководств по управлению предприятием идетективных романов. "Подавляющеебольшинство ведущих администраторов из миракорпораций почти никогда не читает пьес,художественной литературы, философских ипоэтических произведений. Те, кто рискуетуглубиться в эти сферы, явно принадлежат кредкостной разновидности администратора, и ихколлеги относятся к ним со смешаннымчувством благоговения и опасливойнастороженности". Административные круги измира корпораций не очень-то общаются сартистическим или литературными кругами. Мынаходим здесь людей, которые возмущаются, еслиим приходится читать доклад или письмодлиннее чем в одну страницу, и такая нелюбовь кмногословию в этой среде довольно обычна. К


длинным речам они почему-то относятсяподозрительно (за исключением тех случаев,когда сами их произносят), да им, разумеется, инекогда их слушать. Они основательно усвоилиделовой стиль эпохи кратких сводок и резюме,двухабзацных докладных записок. То, что имприходится читать, они предварительно отдаютдругим, которые отметают несущественное икратко излагают главное. Они больше склонныбеседовать и слушать, чем читать или писать.Значительную часть своих знаний ониприобретают на деловых совещаниях и в беседахс друзьями, работающими в других областях.


3

Если мы попытаемся проследить жизненныепути ведущих администраторов корпораций, тообнаружим, что люди эти подразделяются нанесколько более или менее четко выраженныхразрядов:

I. Одни из них – это предприниматели встрогом смысле этого слова, пустившие в ход илиорганизовавшие предприятие на собственные иличужие средства; они растут как администраторыпо мере того, как растет предприятие. Менееобразованные, чем другие руководителикорпораций, люди этого разряда начали, какправило, работать рано и за время своей работыпеременили несколько компаний. По данным,старательно собранным Сюзан Келлер, такойпуть прошло 6% всего числа ведущихадминистраторов состава 1950 г.

II. Некоторые из нынешних ведущихадминистраторов начали свою карьеру вкомпаниях, принадлежавших их родителям илиродственникам, и заняли свои должности впорядке наследственной преемственности. Вбольшинстве своем эти люди начинают работатьв более позднем возрасте, чем другиеадминистраторы, и чаще всего работают в одной


компании, в которой в конце концов и достигаютвысокого положения. Однако, прежде чем занятькомандный пост, им часто приходится работать вэтой компании длительное время. Около 11%администраторов состава 1950 г. принадлежало ктакого рода "управляющим по наследству".

III. Следующие 13% начали свою карьеру внесферы бизнеса вообще; они начали ее в качествелиц свободных профессий – преимущественноюристов. Они стали президентами илипредседателями правлений корпораций благодарясвоей профессиональной работе – обычно послетого, как они добились успеха на своемпрофессиональном поприще. С развитиемакционерной формы экономической деятельности– отмечал Уильям Миллер – корпорациямпришлось, с одной стороны, вступить всоприкосновение с юристами, работающими вправительственных учреждениях, а с другойстороны – "пользоваться все чаще и чащеюридическими советами в повседневных деловыхрешениях. Потребность в такой консультациистала настолько велика, что после 1900-х годоввысокооплачиваемые юристы центральныхгородов все почти без исключенияпереключились в основном на юридическоеобслуживание бизнеса в ущерб своей


традиционной адвокатской деятельности; имногие из них поддавались на уговорыкорпораций и становились штатнымиконсультантами и даже администраторамикорпораций". Успех корпорации зависит в нашевремя в значительной степени от максимальногоснижения ее налоговых платежей, отмаксимального расширения ее спекулятивныхопераций посредством всякого рода слияний, отзавоевания контроля над правительственнымиорганами, регулирующими деятельностькорпораций, от ее влияния на центральныезаконодательные учреждения и законодательныеучреждения отдельных штатов. Вот почемуюрист стал центральной фигурой в крупныхкорпорациях.

IV. Через эти три формы начальной карьеры(самостоятельный предприниматель,администратор в семейном предприятии, лицосвободной профессии) прошло около 1/3 ведущихадминистраторов корпораций состава 1950 г.Жизненный путь остальных 68% не выходил запределы мира корпораций и представляет собоймноголетний период, заполненный переходами содной ступени корпоративной иерархии надругую и из одного корпоративного круга вдругой.


Два поколения назад люди, начавшие карьерув качестве предпринимателей, составляли 36%всего состава ведущих администраторов – а внаши дни они составляют 6%; "управляющие понаследству" составляли тогда 32%, а ныне – 11%;доля людей, начавших свою карьеру в качествелиц свободных профессий, за это время почти неизменилась (14% против 13). Вся карьератипичного крупного администратораскладывается ныне из переходов, совершающихсявнутри корпоративных иерархий и между ними;удельный вес людей подобной карьеры неуклоннои быстро повышался: с 18% в 1870 г. до 68% в1950 г.

Если мы проанализируем особенностикарьеры 900 лиц, стоявших в 1950 г. во главекрупнейших корпораций (это самая большая извсех групп современных руководителейкорпораций, чьи карьеры подвергалисьисследованию), мы найдем, что большинство изних начало свою работу в крупных компаниях ичто люди, не работавшие ни в какой другойкомпании, кроме той, которую они теперьвозглавляют, образуют около трети всего состава.Значительное число работало в свое время водной или двух других компаниях и более 20% –в трех-четырех других компаниях. В ходе своего


восхождения на вершины административнойиерархии эти люди, следовательно, переступалиобычно границы отдельных корпораций. Но дажев этих условиях средний возраст, в котором онипоступили на работу в ныне возглавляемые имикомпании, составляет 29 лет.

Как и можно было ожидать, судя по ихобразованию и происхождению, около 1/3ведущих администраторов состава 1950 г.начинало свою работу в тех компаниях, которыеони сейчас возглавляют, с административныхпостов. Более 1/3 (44%) начинало свою работу вразличных "отделах". Следовательно, остальные24% начинали в качестве клерков или рабочих.Не следует, однако, делать слишком поспешныхвыводов из этой цифры. Пребывание на низкихдолжностях само по себе ни о чем не говорит, вособенности если мы примем во вниманиепроисхождение и образовательный ценз этихадминистраторов. Прохождение кратковременнойпрактики в качестве клерка или – еще лучше – вкачестве простого рабочего на заводе, с темчтобы "изучить дело", стало для некоторых семейи некоторых компаний своего рода ритуалом. Вовсяком случае, многие из главныхадминистраторов начинали с административныхдолжностей; многие из тех, которые поступили в


свою корпорацию в более молодом возрасте,начинали работу в одном из специализированныхотделов. Так, например, более 1/3 из числаведущих администраторов, которым в 1950 г.было меньше 50 лет, работало до получениякомандных постов в отделах сбыта.

Таковы внешние факты, характеризующиекарьеру ведущих администраторов корпораций.Но внешние факты, как бы мы их ни складывали,не могут дать представления о закулиснойстороне крупной административной карьеры. Мывидели пока такие факты, как медленноепродвижение по чиновно-бюрократическойлестнице или же скачок от предпринимателя кадминистратору. Но здесь действовали и такиепружины, как подкуп, сильная протекция,маневры различных клик. Такие слова, как"предприниматель" и "чиновник", столь же малоспособны выразить реальные пружины большойадминистративной карьеры в мире корпораций,как и реальную механику завоевания огромныхсостояний. Они, как мы уже отмечали в главе о"богатейших из богатых", являются словами,пригодными лишь для изображения карьерылюдей из среднего класса, и выражаютограниченные возможности этого класса.

Слово "предприниматель" ассоциируется у нас


с представлением о человеке, который, действуя вусловиях постоянного риска и опасностей,организует предприятие на основе трезвогорасчета и заботливо печется о его развитии вкрупную компанию. Если же говорить окорпорациях 1950 г., то под"предпринимательской" деятельностьюкорпоративной элиты гораздо точнее будетпонимать заключение всякого рода финансовыхсделок, ведущих к слиянию одной группыпредприятий с другой.

В наше время ведущие администраторыкорпораций заботятся не столько о созданииновых компаний, сколько об укреплении ужесуществующих. И, как указывал Роберт Гордон,они являются не столько людьми творческогосклада, неутомимо идущими вперед, сколькоспециалистами по увязке решений,"визирующими решения, которые приходят к нимна подпись... от подчиненных; они проявляют всеменьше и меньше инициативы".

В исследованиях, посвященныхадминистративной верхушке корпораций, такуюкарьеру обычно называют "чиновничьей", но еслистрого говорить, то это неверно.Чиновно-бюрократическая карьера в собственномсмысле этого слова не означает всего лишь


постепенное восхождение по служебной лестнице.Это, несомненно, один из ее признаков; но вместес тем такая карьера предполагает – и это болееважный признак – получение определенной испециальной подготовки к каждой занимаемойдолжности. Обычно требуется пройти с этойцелью специальный курс обучения и сдатьэкзамены, чтобы получить аттестацию. Понятиечиновно-бюрократической карьерыподразумевает также, что люди стараютсяполучить более высокое жалованье, но никак ненадеются получить в собственность хотя бы частьпредприятия, не рассчитывают приобрести некуюдолю накопленной собственности данногопредприятия с помощью тантьем, покупки акцийв рассрочку, щедрой пенсии и страховых премий.

Слово "чиновник", применяемое дляхарактеристики людей из высших звеньевадминистрации современных корпораций, так жевводит в заблуждение, как часто вводит взаблуждение слово "предприниматель",применяемое для характеристики крупнейшихбогачей нашего времени. Процесс умножениябогатств кандидатов в крупнейшие богачи ипроцесс выдвижения будущих ведущихадминистраторов явно переплетаются междусобой в мире "политики" корпоративных клик.


Если вы выдвинулись в отдельных иерархиях измира корпораций и в сфере их взаимныхотношений, то это просто значит, что на вас палвыбор вашего начальства – административного ифинансового, – и не существует никаких точных,безличных правил выдвижения, которые были бысвязаны с квалификацией или старшинством ибыли бы известны всем заинтересованным в этомлицам.

Люди, сделавшие карьеру в высших сферахкорпораций, не являются ни "чиновниками", ни"предпринимателями"; эта среда состоит, с однойстороны, из денежных тузов (включая биржевыхспекулянтов) и крупнейших американскихбогачей, а с другой – из администраторов,занимающих такие посты, которые дают имвозможность "делать деньги". Богачи сами посебе уже не вправе были бы сказать в наше времято, что изрек в 1882 г. Уильям Вандербильдт:"Плевать на всех!" И профессиональныеадминистраторы сами по себе тоже не могли быэтого сказать. Но те и другие вместе, как люди,образующие ряд всемогущих клик из миракорпораций, были бы вправе сказать все, что имугодно, – хотя, правда, в наши дни они слишкомосторожны в своем обращении с общественныммнением, чтобы говорить такие вещи, да им и нет


надобности высказывать эту истину.


4

Существует, конечно, не одна формаорганизации корпоративной иерархии, но естьодно общее явление в мире корпорации, которое,по-видимому, имеет весьма широкоераспространение. Этот социальный мир включаетв себя прослойку No 1, пребывающую в самыхверхах; ее члены, самолично или – все чаще –коллективно (в виде различных комитетов),отдают распоряжения и директивы прослойке No2, состоящей из администраторов-исполнителей,и получают от них отчеты.

Крупнейшие богачи и ведущиеадминистраторы образуют как раз эту прослойкуNo 1. Люди из прослойки No 2 несутперсональную ответственность за определенноепредприятие, завод, отдел. Они являютсяпосредствующим звеном между рабочимаппаратом и правящей верхушкой, перед которойони ответственны. В их ежемесячных иежегодных отчетах, представляемых правящейверхушке, рассматривается преимущественно рядпростых вопросов: получаем ли мы прибыль?Если да, то сколько? Если нет, то почему?

Прежняя практика вынесения решенийотдельными ведущими администраторами


постепенно сменяется крайне громоздкойсистемой работы комитетов, обсуждающихвопросы, поставленные перед ними обычноработниками, не принадлежащими к руководству.Инженеры могут месяцами вести переговоры сработниками отдела сбыта насчетцелесообразности внедрения, например, впроизводство бескамерных шин, пока ведущиеадминистраторы соблаговолят устроитьсовещание, посвященное практическому решениюэтого вопроса. Функция комитетов заключаетсяне в том, чтобы выдвигать идеи, и даже не в том,чтобы самостоятельно выработать решения; онилишь высказывают свое суждение. В высшихадминистративных кругах корпораций этисуждения обычно касаются расходования денег вцелях получения еще большей суммы денег, атакже вопросов, связанных с тем, чтобы заставитьдругих проделать требуемую для этого работу."Управление" крупным предприятием в основноми заключается в том, чтобы заставить кого-тосделать что-то, с тем чтобы продать кому-то поцене, превышающей издержки производства.Джон Мак-Кэффрей, главный управляющий"Интернэшнел харвестер компани", недавнописал: "Он (президент любой компании) редколомает себе голову над финансовыми или


юридическими вопросами или над вопросамисбыта, производства, техники, калькуляции...Когда перед ним возникают подобные проблемы,президент в состоянии мобилизовать для ихрешения энергию, специальные знания инакопленный опыт всей руководимой иморганизации". И, развивая свою мысль,Мак-Кэффрей высказывает то, что нарушаетночной покой ведущих администраторов: "Самоенеприятное в управлении промышленностьюзаключается в том, что приходится иметь дело сомножеством человеческих существ".

В средних звеньях аппарата управлениякорпораций эти "человеческие существа"представлены главным образом специалистами."Мы весь день сидим за своими столами, –рассказывает далее Мак-Кэффрей, – и в это времявокруг нас кипит разнообразная деятельностьспециального характера, причем в некоторых ееотраслях мы разбираемся лишь смутно. И длякаждой отрасли мы держим специалиста. Вообщеговоря, иметь специалистов, несомненно,полезно. Все они как будто нужны, все они частооказываются полезными. Но ориентация наспециалистов дошла до того, что самым важнымдля президента является ныне умение вдостаточной степени разбираться во всех этих


специальных вопросах, чтобы в случаевозникновения какой-либо проблемы он могпоручить работу над ней именно той группеспециалистов, которая справится с нейнаилучшим образом... Но как он можетотстаивать их интересы и по-настоящемупродвигать их, когда они слишком узкиеспециалисты для того, чтобы поручать имруководящую работу. Компания, с однойстороны, безусловно, нуждается в техническихзнаниях специалистов, чтобы осуществлять своисложные операции. С другой стороны, президентуприходится где-то черпать кадры будущихведущих администраторов. И это "где-то" взначительной степени означает в недрах самойкомпании, если он вообще желает вести себя какпорядочный и чуткий руководитель... Мы живемв сложном мире – в мире, где духовные иморальные проблемы являются еще болеесложными, чем экономические и технические.Для того чтобы нынешняя система организациипредприятий сохранилась и впредь, требуютсялюди, способные решать и те и другиепроблемы".

Наиболее "чиновнические" элементы из числаадминистраторов и специалистов проводят своюделовую жизнь именно здесь, на ближайшей


после верхушки ступени иерархическойлестницы, где люди из управленческой иерархиивыполняют специальные функции, в которыхчисто административная линия перекрещиваетсяс оперативно-производственной. И не на верхи, ана прослойку No 2 ложится главнаяответственность. Прослойка No 1 часто бываетслишком недосягаема, чтобы ее можно былопризвать к ответственности, и под ее началомнаходится слишком много людей, на которыхможно переложить ответственность. Да к томуже, если это верхушка, то кто же в состояниивзыскивать с нее? Все это напоминаетподразделение на "передовую линию" и "штаб",принятое в армии. Административная верхушкакорпорации – это штаб; прослойка No 2 –передовая линия и потому действующая сила.Каждый смышленый армейский офицер знает,что, если вы хотите принимать решения и ненести никакой ответственности, – ваше место вштабе.

Среднему звену необходима специализация.Но специалист-оперативник не продвигаетсявверх; двигаться вверх может только человек"широкого профиля". Как это понимать? Этозначит прежде всего, что специалист – эточеловек, не дотянувшийся до такого уровня


мышления, на котором все внимание нацелено наприбыль. Человек "широкого профиля",независимо от того, что именно он делает,обладает способностью ясно видеть, какимобразом можно довести прибыль корпорации вцелом до максимума – как в далекой, так и вблизкой перспективе. Администратор,добирающийся до верхушки корпорации, и естьнепременно человек широкого профиля,"специальность" которого соответствует конечнойцели корпорации, заключающейся в доведенииприбыли до максимума. Если о нем составилосьмнение, что он добился осуществления этой цели,его карьера в мире корпораций обеспечена.Финансовая выгода является главным началом,вокруг которого вращаются решения,принимаемые в корпорациях, и чем вышедолжность, занимаемая администратором, тембольше внимания он уделяет финансовымпроблемам предприятия.

И есть еще одно обстоятельство: чем ближестоит администратор к административнойверхушке, тем большее значение для его карьерыв мире корпораций приобретают его позиции вкликах, состоящих из крупных собственников, иего влиятельные политические связи. Этот факт, аравно и соображения, которыми руководствуются


заправилы корпораций, привлекая новых людей,неплохо выражены в письме, написанном в 1945г. Ламотом Дюпоном в ответ на предложениеодного из администраторов "Дженерал моторз"ввести в совет директоров генерала ДжорджаМаршалла. Дюпон отверг это предложение."Соображения, побуждающие меня отвести егокандидатуру в члены совета директоров, таковы:во-первых, его возраст [генералу было тогда 65лет]; во-вторых, отсутствие у него пакета акций и,в-третьих, отсутствие у него достаточного опытав делах, связанных с управлениемпромышленными предприятиями". АльфредСлоан, председатель "Дженерал моторз", в общемсогласился с этими соображениями, но затемдобавил: "Я думаю, что генерал Маршалл можетбыть в известной мере нам полезен, если, получивновое назначение, выйдет в отставку при условии,что он останется в Вашингтоне; учитываяположение, занимаемое им в обществе и вправительственных кругах, и его связи, можнонадеяться, что, когда он познакомится с нашимобразом мышления, нашими целями и задачами,его пребывание на этом посту могло быпослужить фактором, смягчающим общееотрицательное отношение к большому бизнесу, вмире которого "Дженерал моторз" выступает не


только как прибыльное предприятие, но и каксимвол, воплощающий определенную идею. Мнекажется, что его назначение было бы оправдано ичто в этом случае вопрос о возрасте не имел быособого значения".

По поводу других назначений Слоан писал В.С. Карпентеру, крупному держателю акцийДюпона и "Дженерал моторз": "Джордж Уитней[директор "Дженерал моторз" и председателькомпании "Морган Дж. П. энд компани"]является членом советов директоров несколькихпромышленных организаций. Он часто бывает вобществе, так как живет в Нью-Йорке, где легкоприобретается множество прочных связей. М-рДуглас [Льюис Дуглас, член совета директоров"Дженерал моторз", председатель Обществавзаимного страхования жизни, бывший посол вАнглии] – это, можно сказать, необычайнообщительная натура. Он, по-видимому, уделяетмного времени самым разнообразным занятиям.Мне кажется, что такие люди должны внести внаши советы более свежую атмосферу, чем та,которая создается директорами компаний"Дюпон (Е. И.) де Немур энд компани" и"Дженерал моторз".

Или вот рассмотрим одну недавноразыгравшуюся интригу, дающую представление


о некоторых типах экономических деятелей,подвизающихся в высших кругах из миракорпораций. Роберт Янг – финансовый воротилаи биржевик недавно решил устранить с постаУильяма Уайта, управляющего "Нью-Йорксентрэл рейлроуд", всю жизнь занимавшегоадминистративные должности нажелезнодорожном транспорте.

Янг добился своего – но не это, конечно,интересует нас в приведенной истории. Успех вмире корпораций достигается далеко не так, какэто изображено в романе "Апартаментыадминистратора", где молодой человек синженерными наклонностями выдвигаетсяблагодаря произнесенной им искренней речи обответственности, лежащей на корпорациях. Янгвоспользовался покровительством двух друзей,принадлежащих к ведущей группе крупнейшихбогачей; и, помимо этого, он сам, по имеющимсясведениям, получил за последние 17 лет свыше 10млн. дохода – главным образом за счет прибылина капитал. Его годовой доход значительнопревышает 1 млн. долл., доход его женысоставляет 0,5 млн. долл. – и они ухитряютсясохранить после уплаты налогов 75% этой суммы.Но, с другой стороны, надо сказать, что ни водном из известных нам произведений


художественной литературы мы не видимпроблеска понимания реальных явлений,совершающихся в мире корпораций.


5

Когда преуспевшие администраторыоглядываются назад, на пройденный ими путь,они часто подчеркивают то, что они называют"элементом удачи". Но что это такое? Говорят,что Джордж Хэмфри положил себе за правилоиметь возле себя "удачливых людей". Еслирасшифровать таинственное понятие "удачи", тоокажется, что под ним кроется тот факт, что вмире корпораций совершается процесснакопления успеха. Если вы работаете успешно,то это доказывает, что вы удачливый человек, аесли вам сопутствует удача, то на вас падаетвыбор людей, пребывающих в верхах, и, такимобразом, вы имеете шансы добиться ещебольшего успеха. Изучая карьеруадминистраторов, можно часто видеть, как люди,вращающиеся в одной и той же сфере, выдвигаютдруг друга. Например, Хэмфри был членомконсультативного комитета министерстваторговли. Там он познакомился с ПаулемГофманом. Позднее, когда Гофман возглавилАдминистрацию европейского экономическогосотрудничества, он протащил Хэмфри вруководство консультативного комитета повопросам германской промышленности. Здесь он


был замечен генералом Клеем. Генерал Клей,конечно, знаком с генералом Эйзенхауэром. И,когда генерал Эйзенхауэр стал президентом,генерал Клей рекомендовал Хэмфри своемублизкому другу, президенту Эйзенхауэру.

Существует еще один фактор, формирующийту сеть дружеских отношений и взаимнойподдержки, которую люди именуют "удачей". Этосветская жизнь людей из мира корпораций.Имеется основание полагать, что известная доляслужебной деятельности ведущихадминистраторов корпораций тратится назакулисные "политические маневры". Подобнолюбому политику, преуспевающийадминистратор, особенно если он уже добрался довершины или близок к ней, стремится приобрестидрузей, завязать прочные связи, и он тратит, надодумать, немало времени и труда на то, чтобыразгадать замыслы тех клик, которые он считаетвраждебными. Он пускает в ход свои козыри, иэта "игра" является, очевидно, одним из условийуспешной карьеры людей из управленческойэлиты.

Ведущие администраторы считают, чтобеспрерывное существование их корпорацийпредполагает беспрерывность их руководства илируководства людей, подобных им, то есть


подготовку преемников, которые не толькообладали бы специальной выучкой, но и были быпроникнуты определенной идеологией.Знаменательны в этом отношении слова, недавносказанные о человеке, занимающем высокий поств крупнейшей в мире нефтяной компании: "Он втакой же степени является продуктом компании,как и 2 млн. баррелей нефтяных продуктов,которые она ежедневно выпускает". По мере тогокак будущие руководители корпорацийпродвигаются вверх, по направлению кцентральному руководящему ядру, они становятсячленами ряда клик, которые они часто туманноназывают "упряжкой". Им приходится держатьухо востро. Они должны взвешивать различныеточки зрения и остерегаться слишком поспешныхсуждений. Им надлежит приноровиться к деловой"упряжке" и к различным кликам, борющимсявнутри корпорации. Если карьера данногочеловека является подлинно корпоративнойкарьерой, то для того, чтобы продвигаться, емунадо служить интересам корпорации, а это значитслужить тем, кто правит ею и судит о ееинтересах.

Карьера ведущего администратораразвертывается почти целиком в мирекорпораций: из каждых 10 человек, занимавших


высшие административные посты в корпорацияхна протяжении жизни последних трех поколений,только один человек (менее одного человека!)подвизался до занятия такого высшего поста виных иерархиях или в качестве независимогодеятеля одной из свободных профессий. Большетого, эта карьера все чаще делается в рамкаходной корпорации: в 1870 г. более 6 из 10администраторов, взобравшихся на верхнююступень административной лестницы, не работалираньше в той корпорации, где они заняли высшийпост, а в 1950 г. почти 7 человек из 10 ведущихадминистраторов достигли высших постовименно в тех компаниях, где они работали дополучения этих постов. Сначала вы становитесьвице-президентом, затем президентом. Васдолжны хорошо знать, к вам должны хорошоотноситься, вы должны быть своим человеком.

В высших сферах корпораций успешноепродвижение отдельных людей, очевидно,зависит от существующих там принципов отбораи от способов применения этих принципов,практикуемых теми, кто уже стоит у власти. Вмире корпораций выдвижение определяетсяоценкой начальства. Большинство руководителейкорпораций весьма гордится своей способностью"оценивать людей"; но каково мерило, с помощью


которого они производят эту оценку?Применяемые критерии не отличаются четкостьюи объективностью, они почти неуловимы,зачастую совершенно субъективны, иподчиненные часто воспринимают их как весьмаспорные. Профессора, изучающие"психологические данные, необходимые длябизнеса", проявили много усердия по частиизобретения еще более туманных мерил ипоискам "психологических качествадминистратора", но преобладающая часть этих"исследований" представляет собой бессмыслицу,не имеющую никакого отношения к реальнойдействительности. В этом легко убедиться, еслипроанализировать реально существующиекритерии отбора, личные и социальныеособенности людей, добившихся успеха, и ихобраз жизни, типичный для людей из миракорпораций.

В средних и низших звеньяхадминистративного аппарата корпорации частопреобладают объективные критерии выдвижения,связанные с умелым выполнением служебныхобязанностей. Здесь имеется даже возможностьсоставлять правила повышения по службе иобъявлять их в обычном бюрократическомпорядке. При таких условиях искусство и энергия


часто вознаграждаются независимо отсоображений, связанных с выработкой такназываемого "корпоративного характера". Но,когда работник менее высокого ранга становитсякандидатом на высокий административный пост,от него уже требуют способности к здравымсуждениям, широкого кругозора и прочих, менееосязательных особенностей "корпоративногохарактера". "Характер, – писал обозревательжурнала "Форчун", – и даже подобающаяадминистратору внешность становятся в этомслучае более важными качествами, чем чистоделовые дарования".

Часто приходится слышать, что решающеезначение в деле выдвижения на высшие постыимеет практический опыт кандидата, но этовесьма поверхностное представление, ибо самавозможность приобретения опыта, которыйможет считаться достаточным для выполнениябольших задач, требующих здравых суждений иосторожного маневрирования, именно и зависитот тех, кто находится на командных постах.Значение такого опыта часто маскируетсяссылкой на существование некоего абстрактного,поддающегося воспитанию качества, именуемого"административными способностями". Однакомногие из тех, кто был близок к высшим кругам


(но не принадлежал к ним), пришли к убеждению,что такой вещи скорее всего не существует. Иесли даже допустить, что такая отвлеченнаяспособность существует, то только несведущийчеловек может думать, что это и есть то качество,которое требуется там, где делают высокуюполитику, или что кто-нибудь будет старатьсянабрать людей того сорта, которым платят по 200тыс. долл. в год, для выполненияоперативно-управленческих функций. Для этоговы наймете человека, которому платят 20 тыс.долл. в год, или, еще лучше, обратитесь к фирме,консультирующей по юридическим иуправленческим вопросам; и заправилыкорпораций, получающие по 200 тыс. долл. в год,так и делают. "Административные способности"этих людей как раз и состоят отчасти в том, чтоони сознают собственную неспособность и знают,где найти человека с соответствующимиспособностями и где взять деньги на его оплату.И, пока у нас нет точного определения понятияодаренности, необходимой для движения в мирекорпорации – понятия, весьма широкого, –наиболее точным единичным определением надосчитать следующее: это умение быть полезнымначальству, от которого зависит вашепродвижение.


Читая речи и доклады администраторов очеловеке того склада, который им требуется,неизбежно приходишь к простому выводу: этотчеловек должен уметь приноравливаться к тем,кто уже пребывает в верхах. Это значит, что ондолжен оправдывать ожидания своих старшихначальников и товарищей по работе; что посвоему характеру и политическим взглядам, посвоим светским манерам и деловому стилю ондолжен походить на тех, кто уже принадлежит кчислу избранных и от оценки которых зависитего собственный успех. Если талант – что бы подним ни подразумевать – имеет значение длякарьеры в мире корпораций, то только в томслучае, если его замечают талантливыеначальники. Особенность корпоративной этикитакова, что люди из верхов не могут и не станутвосхищаться тем, чего они не понимают и немогут понять.

Когда ведущим администраторам из миракорпораций задают вопрос: "Было ли у них"нечто такое", что дало им возможностьвозвыситься?" – они отвечают:

"Да, было". У них, говорят они, было "то, чтообеспечивает успех". Следовательно, вся сутьзаключается в том, чтобы установить, что жеобеспечивает успех. И единственный ответ,


который можно где-либо найти на этот вопрос,таков: умение здраво судить о вещах – в томсмысле, в каком оно трактовалось выдвинувшимиих здравомыслящими людьми. Высокую карьеруделает тот, кто пришелся ко двору, а пригодностьподразумевает не подлинные знания – такаявещь, вероятно, не обязательно требуется длязанятия высших административных постов, – асоответствие критериям, применяемым теми, ктоуже преуспел. Чтобы ужиться с людьми изверхов, надо действовать подобно им, выглядеть,как они, думать, как они, быть одним из них идействовать за них – или по меньшей мересоздать у них подобное представление о себе. Вэтом фактически и заключается суть того, чтоподразумевается под "созданием" (удачнонайденное слово!) "хорошего впечатления". Это,и ничто другое, означает быть "надежным"человеком, надежным, как доллар.

Так как успех зависит от усмотренияопределенного лица или клики, то критерииотбора, как правило, лишены определенности.Поэтому у людей, подвизающихся в высшихсферах корпорации, но на вторых ролях, имеютсядостаточные побуждения и поводы к тому, чтобывнимательно изучать вышестоящихадминистраторов в качестве образца и


придирчиво (и с немалой тревогой) наблюдать затеми, кто занимает равное с ними положение.Они уже перешагнули ту ступень, где имприходилось доказывать свои техническиеспособности и требуемые знания, деловой опыт иобычную респектабельность, обязательную длялюдей среднего класса. Все эти качествапринимаются теперь как само собойразумеющиеся. Они находятся теперь врасплывчатом, зыбком мире высших и замкнутыхкругов, с членами которых они должны вступитьв особые отношения, отношения взаимногодоверия. Не чиновно-бюрократические правиластаршинства и не объективная проверка деловыхкачеств, а вера тесного круга людей в то, что тысвой человек и готов служить им, являетсянепременной предпосылкой присоединения квысшим кругам.

В управленческом аппарате корпораций измногих званых в число избранных попадаютлишь очень немногие. И попадают не столько всилу чисто личных достоинств, которыми многиеиз них фактически не обладают, скольковследствие того, что их сочли полезными для"упряжки". Люди, дорожащие своейиндивидуальностью, в этой упряжке непользуются спросом.


Тех, кто начинал свою карьеру в верхах, ссамого начала формировали люди со здравымсмыслом и вся система их умственной тренировкибыла рассчитана на то, чтобы из них получилисьздравомыслящие люди. Им не нужно заботиться отом, чтобы казаться такими: они такие и есть, ониобразец здравого смысла. Тем же, кто начиналкарьеру с низов, приходится хорошенькоподумать, прежде чем рискнуть показатьсячеловеком, для которого здравый смысл неявляется верховным руководителем. Если онихотят преуспеть, им приходится воспитывать всебе те качества, которые нужны для успеха вмире корпораций; сформировавшиеся подвлиянием своей успешной карьеры, они тожестановятся олицетворением ее требований, можетбыть, более законченным, чем те, кто всегдапребывал в верхах. Таким образом, и низкая ивысокая исходные точки карьеры выступают –каждая по-своему – как фактор отбора иформирования здравомыслящих людей суравновешенными суждениями.

Критерии отбора и те данные, которыенеобходимы для того, чтобы приспособиться кним и воспользоваться ими, – вот что важно дляпонимания духовного склада ведущихадминистраторов, а не просто статистические


данные о начале их карьеры. Механикакорпоративной карьеры и заключенные в нейпсихологические влияния – вот что формируетлюдей из верхушки корпораций, а не простовнешнее чередование постов.

Так вот запомните: разговаривайтевнушительно и плавно и не обременяйтевнимания людей, стоящих выше вас, изложениемдеталей. Умейте вовремя поставить точку.Соблюдайте давно установленные правиларитуала вынесения решений. Не торопитесьобнародовать мнение, на котором выостановились, и делайте это так, чтобы избитыеистины прозвучали как глубоко продуманныеидеи. Разговаривайте как спокойный,компетентный, деловой человек, и лично выникогда не говорите "нет". Наймите людей,которые будут говорить "нет", а также и людей,которым будет вменяться в обязанность говорить"да". Будьте благожелательным человеком,неизменно оперирующим формулой "ну что ж,посмотрим", – и тогда все будут увиваться вокругвас, преисполненные надежды. Укрощайте своиистинные чувства и страсти, скрыв их подличиной человека оптимистичного, практичного,дальновидного, сердечного, бодрого. Ничего незаостряйте. Ведите себя как человек с весом,


будьте уравновешенны. Доводите докарикатурного преувеличения те достоинства,которые другие в вас находят, но никогда несмейте сознавать это, а тем более показывать, чтоэто вас забавляет. И никогда не давайте заметить,что вы умны.


6

Принципы, которыми руководствуются вкорпорациях при выдвижении кандидатов наруководящие посты, осязательно обнаруживаютсяв программах подбора и обучения руководящихкадров, разработанных крупными корпорациями;они довольно ясно отражают критерии исуждения тех, кто уже добился успеха. Ведущиеадминистраторы из мира корпораций оченьозабочены ныне вопросом о формированиибудущей административной элиты.Предпринимается множество попыток,направленных к тому, чтобы держать на учете техлюдей помоложе из аппарата корпораций,которые лет примерно через десять могли бывырасти в ведущих администраторов; корпорациипробуют нанимать психологов для выявленияталантов или потенциальных талантов, стремятсяорганизовывать соединенными усилияминескольких компаний занятия для молодыхадминистраторов и даже использовать наиболееизвестные университеты с тем, чтобы онисоздавали особые школы и курсы для будущихадминистраторов; одним словом –предпринимаются попытки, направленные ктому, чтобы сделать отбор управленческой элиты


регулярной отраслью деятельности крупнойкомпании.

Почти половина крупных корпорацийзанимается в настоящее время подобнойдеятельностью. Корпорации посылаютотобранных людей в избранные колледжи икоммерческие училища для прохожденияспециальных курсов, причем преимуществоотдается Гарвардскому коммерческому училищу.Корпорации организуют собственные школы икурсы и часто включают в число их лекторовсвоих главных администраторов. Ониразыскивают в крупных колледжахмногообещающих студентов и организуютстажировку для лиц, отобранных в качествепотенциальных работников. Некоторыекорпорации временами смахивают не столько накоммерческие предприятия, сколько наобширные школы для будущих администраторов.

Таковы те способы, при помощи которыхсоюз "избранных" пытается ликвидироватьнехватку административных кадров,обусловленную расцветом корпораций в 40-х и50-х годах. Этому расцвету предшествовалпериод вялого спроса на труд (30-е годы), когдакомпании имели возможность подбиратьадминистраторов из среды людей, обладающих


опытом. Во время войны некогда былозаниматься подготовкой кадров, так что за счетвсего периода от разгара кризиса 30-х годов доокончания войны создался 15-летний разрыв входе подготовки административных кадров длякорпораций. Описанные выше обдуманныепрограммы отбора и подготовки отражают собойтакже беспокойство, испытываемоеглавенствующими кликами из мира корпорацийпо поводу того, что администраторы,подвизающиеся ныне при них на вторых ролях, –люди менее широкого масштаба, чем они сами;программы отбора и подготовки призваныслужить желаемому увековечению нынешнихкачеств корпоративной иерархии.

Корпорации разыскивают подходящих людейсреди студентов старших курсов колледжей,подобно тому как студенческие организациистарательно вербуют членов среди вновьпоступающих. Колледжи в свою очередь все чащеи чаще включают в свои программы специальныекурсы, которые считаются полезными длякорпоративной карьеры. Имеются достоверныесведения, что студенты колледжей "готовы статьтем, кого желают иметь в их лице корпорации...Они стараются подхватить на лету всякиеуказания". Такое "проворство и восприимчивость


являются, вполне возможно, более важнымкачеством современного администратора, чемполученное им образование. Удача, очевидно,играет большую роль в процессе возвышениякрупных администраторов, и эти молодые люди,по-видимому, готовы на все, чтобы поймать ее".

Установки корпораций легко узнать: какпрактиканты корпораций, будущиеадминистраторы отбираются объединеннойкомиссией и назначаются на постоянную работу"только после того, как они пройдут серьезныйинструктаж по вопросам, которые в совокупностипорой называют "кругозором администратора".Этот инструктаж может продолжаться три года, аиногда и до семи лет. "Дженерал электриккомпани", например, ежегодно принимает более1000 человек, окончивших колледжи, инатаскивает их в течение по меньшей мере 45месяцев, а обычно гораздо дольше, с помощью250 штатных служащих компании. Множестволюдей наблюдает за ними; даже люди, равные импо положению, высказывают свое мнение о них,за что, говорят, практиканты очень имблагодарны, так как они, таким образом, неостаются незамеченными. Обучение искусству"отношений с людьми" занимает центральноеместо в программе подготовки людей высокого


калибра. В курсе, посвященном "умениюпредстать перед людьми в выгодном свете",разработанном отделом подготовки торговогоперсонала при одной искушенной в рекламныхделах корпорации, значатся такие темы, как "неговорите ничего спорного", "всегда можнозаставить человека сделать то, что вам нужно".

В этой системе обучения, вращающейсявокруг вопросов взаимоотношений с людьми, всеклонится к тому, чтобы переделать поопределенному образцу мысли и чувстваобучающегося. Не только специальные знания инавыки обучающегося, но и его чувства,привязанности, весь его характер должныразвиваться в таком направлении, чтобыамериканский юноша превратился вамериканского администратора. Самый его успехбудет означать, что его ум стал совершенноневосприимчив к заботам и воззрениям людей,находящихся вне мира корпораций. В тщательнопродуманных учебных планах этих курсовуделяется внимание и светской жизнипрактикантов: чтобы сделать карьеру, надовращаться в кругу своих коллег и начальников.Все принадлежат к одному братству: "вашапотребность в светском общении может бытьудовлетворена, не выходя из орбиты


корпорации". Чтобы найти в этом кругу ту щель,через которую можно пробраться наверх,практикант должен уметь "извлекать выгоду измногочисленных знакомств, которые он можетзавязать при связанных с практикой переходах содной работы на другую". Это также сознательноучитывается политикой корпорации в областиподготовки руководящих кадров. "Если вычеловек дошлый, – сказал как-то один ловкийпрактикант, – то, как только высориентировались в обстановке, вы начинаететрезвонить по телефонам".

О существующих программах подготовкиадминистраторов много спорят в мирекорпораций, и при этом выдвигаютсявсевозможные доводы "за" и "против". Но большевсего споров в кругах ведущих администраторовкрупнейших корпораций вызывают программы,рассчитанные на очень узкий круг молодыхлюдей, на "кронпринцев". Даже в наше времядевять человек из каждых десяти молодыхамериканцев не кончают колледжа, и в школыдля подготовки администраторов их непринимают, хотя многие из них будут работать вкорпорации. Какое же впечатление, спрашиваютмногие, производит такая система на тех, ктопризван работать в корпорациях, но не


принадлежит к числу "избранных", к числу"кронпринцев". Надо ведь каким-то образомвдохнуть в будущих администраторов веру в своисилы, с тем чтоб они со временем моглипо-настоящему взять в руки бразды правления,проникнутые надлежащими настроениями и темздравым взглядом на вещи, который от нихтребуется.

Большинство опрошенных людей из составанебольшой, но влиятельной выборочной группыадминистраторов придерживается того воззрения,что ведущий администратор грядущих дней – эточеловек, "знающий технику управления, а несодержание того, чем он управляет", человек,умеющий "узнать все нужное путем консультацийсо специалистами из разных областей, умеющийпровести совещание, на котором решаютсяважные вопросы"... Он будет человеком,умеющим двигаться в "упряжке", человеком безвсяких еретических идей, и он скорее будетруководить делом, чем самостоятельно двигатьего. Или, выражаясь словами журнала "Форчун",подытожившего результаты этой дискуссии ожелательном типе администратора: "Точкузрения большинства можно сформулироватьпримерно следующим образом: новые идеи,пересмотр общепринятых методов работы


нужны. Но это должно делаться людьми, которыхруководитель нанимает с тем, чтобы они этоделали для него. Следовательно, с этой точкизрения творческие способности, которые раньшесчитались качеством, обязательным для тех, ктоделает политику предприятия, представляютсяныне качеством, которое всего целесообразнееиспользовать в аппарате. Другими словами,обязанность главного администраторазаключается не в том, чтобы самому смотретьвперед, а в том, чтобы сдерживать пыл тех, комувменено в обязанность смотреть вперед. Он неявляется частью основного созидающегомеханизма – он управляет им". Один изруководителей корпораций выразил этоследующим образом: "Мы привыкли раньшеискать прежде всего блеска. Теперь особуюважность приобретает слово "характер", котороечасто неверно трактовалось. Нас не интересует,называетесь ли вы Фи Бета Капа или Tay Бета Фи.Нам нужен хорошо отшлифованный человек,умеющий обращаться с хорошо отшлифованнымнародом". Такой человек сам не творит что-либоновое. Он является лишь посредником,передающим по инстанции хорошоотшлифованные идеи; судьба их решаетсягруппой хорошо отшлифованных людей.

19390 1VII. Богачи из мира корпораций

VII. Богачи из мира корпораций

Неверно, что американской экономикойуправляют шестьдесят блистательных, широкоразветвленных, похожих на кланы семейств;неверно также, что мы пережили некуюнезаметную революцию управляющих, отнявшуюу подобных семейств их привилегии и власть. Тедействительные перемены, которые неправильновыражаются формулами "шестьдесят семейств" и"революция управляющих", могут быть точнеевыражены формулой, гласящей, что мы пережилиреорганизацию системы управлениясобственностью имущих классов, в результатекоторой они превратились в более или менееоднородный класс богачей из мира корпораций.

Мультимиллионеры, представленныеотдельными лицами или целыми семействами, всееще являются в весьма значительной степенисоставной частью высших экономических круговАмерики; ведущие администраторы крупнейшихкорпораций также являются составной частьюэтих кругов. В чем сущность происшедшихперемен? Она заключается, по-моему, вреорганизации класса богачей и прослойкивысокооплачиваемых администраторов


корпораций, приведшей к образованию новогомира привилегий и прерогатив – мирасовременных корпораций. Существенноезначение этой реорганизации системы управлениясобственностью имущих классов заключается втом, что благодаря ей узкиепроизводственно-технические и коммерческиеинтересы отдельных фирм и отдельных отраслейпревратились в более широкие экономические иполитические интересы; они стали болеепохожими на подлинно общеклассовые интересы.Корпоративные центры богачей являются ныненосителями всех видов власти и привилегий,внутренне присущих институтам,?базирующимсяна частной собственности.

Новейшая социальная история американскогокапитализма не показывает сколько-нибудьявственного нарушения историческойпреемственности состава высшего классакапиталистического общества. На протяжениижизни каждого поколения этот класс, конечно,пополняется в известной мере людьми из другихклассов и вместе с тем обнаруживает известный(никем точно не установленный) процент убылиза счет перехода людей в другие классы.Удельный вес людей того или иного типаменяется в нем от одной эпохи к другой. Но при


всем этом мы имели на протяжении минувшегополувека удивительное постоянство интересов,олицетворенных (как в сфере экономики, так и всфере политики) определенными разрядамивысокопоставленных экономических деятелей,стоящих на страже указанных интересов иборющихся за их реализацию. В основном потокеисторического бытия высших классов Америки,складывающемся из нескольких сходных течений,мы ясно и определенно обнаруживаем напротяжении этих 50 лет постоянное наличиеопределенного круга людей, все особенностикоторого говорят нам о том, что перед наминепрерывно существующий круг богачей из миракорпораций. Этого и следовало ожидать, так какэтот слой является ныне носителем основныхформ могущества, заложенных в крупномбогатстве, – независимо от того, покоится лиюридически это могущество на правесобственности или на власти, связанной суправлением собственностью.

Могущество богачей прежнего складапокоилось только на их непосредственнойсобственности, организованной в форме семейнойсобственности и сосредоточенной в определеннойместности – обычно в одном из больших городов.Помимо этих людей класс богачей из мира


корпораций включил в себя и таких богачей, чьивысокие "доходы" связаны с привилегиями ипрерогативами, ставшими непременнымиатрибутами высоких административных постов вкорпорациях. Класс богачей из мира корпорацийвключил в себя, таким образом, прослойкубогачей крупных городов из состава "четырехсотсемейств", богачей всеамериканского масштаба,обладающих огромными семейнымисостояниями, а также руководящихадминистраторов крупнейших корпораций. Вэпоху господства акционерной формысобственности имущий класс превратился в классбогачей из мира корпораций – и тем самымукрепил свое могущество и призвал на своюзащиту новых людей, обладающих более резковыраженной административной и политическойжилкой. Классовое самосознание людей изимущего класса стало определяться миромкорпораций, который ими олицетворяется. Вкачестве людей, обладающих высокимобщественным весом, они надежно укрепили своипривилегии и прерогативы, связав их с самымпрочным из всех частных институтов,существующих в Америке. Они не просто богачи,а богачи из мира корпораций, так как во всем, чтокасается их денег, их привилегий, ценностей,


преимуществ, возможностей, они и прямо икосвенно зависят от мира крупных корпораций.Все богачи старинного склада включились ныне втой или иной степени в среду богачей из миракорпораций, и вместе с ними здесь пребываютпривилегированные люди нового типа. ВАмерике наших дней фактически никто не всостоянии разбогатеть или оставаться богатым,если он не причастен так или иначе к мирукорпораций.


1

Схема распределения национального доходастала похожа в 40-х и 50-х годах XX в. не столькона пирамиду, поставленную на основание,сколько на двойную пирамиду, поставленную навершину, с широким средним сечением.Удельный вес семей, получающих менее 3 тыс.долл. годового дохода, снизился (с учетомизменения цен и увеличения налогов) с 1929 г. по1951 г. с 65% до 46%; удельный вес семей,получающих годовой доход от 3 до 7,5 тыс. долл.,повысился за этот период с 29% до 47%;удельный же вес семей, получающих годовойдоход в 7,5 тыс. долл. и выше, остался почтинеизменным (6% – в 1929 г. и 7% – в 1951 г.).

Многие экономические факторы,действовавшие во время войны, и последовавшийза войной бум, вызванный подготовкой к новойвойне, дали возможность известному числулюдей, обычно принадлежавших ранее по своимдоходам к самым низким слоям населения,выдвинуться в ряды средних классов, аизвестному числу людей, обычнопринадлежавших ранее по своим доходам ксреднему классу, выдвинуться в ряды высшейпрослойки средних классов или в ряды высших


классов. Изменения в распределении доходовзатронули, таким образом, средние и низшие слоинаселения, которые нас здесь, конечно,непосредственно не интересуют. Нас интересуютвысшие классы; факторы же, оказавшие влияниена систему распределения национального дохода,не внесли никаких изменений в коренныеявления, относящиеся к положению и значениюкрупных богачей.

На самой верхушке американской экономикисередины XX в. пребывают 120 человек,получающих ежегодно доход в миллион и болеедолларов. Ступенькой ниже стоят 379 человек,ежегодный доход которых составляет от 500 тыс.до 1 млн. долл. 1383 человека получают от 250тыс. до 500 тыс. долл. Еще ниже расположенаболее широкая прослойка – 11 490 чел.,получающих от 100 тыс. до 300 тыс. долл.годового дохода.

В 1949 г. объявили сборщикам налогагодовой доход в 100 и более тыс. долл. в общейсложности 13 822 человека. Проведем границу,отделяющую богачей из мира корпораций,открыто объявивших подобные размеры дохода,от остального населения, именно на этом уровне –100 тыс. долл. в год и более. Цифра эта неявляется совершенно произвольной. Дело в том,


что имеется одно обстоятельство, относящееся кромбовидной структуре распределениянационального дохода, которое остается в силенезависимо от того, какое количество людейпребывает в каждом из ее секторов.Обстоятельство это, особенно относящееся ксредним и высшим секторам, таково: чем крупнееобщая сумма годового дохода, тем выше в нейдоля дохода, полученного от собственности, и темниже в ней доля дохода, полученного отжалованья, предпринимательскоговознаграждения или заработной платы. Корочеговоря, пока мы имеем дело с богачами извысшей группы до-ходополучателей, мы имеемдело с классом, живущим за счет собственности.Более низкие доходы получаются отвознаграждения за работу.

Главную долю доходов размером 100 и болеетыс. долл. в год составляет доход отсобственности: 2/3 доходов (67%), полученных в1949 г. 13 702 лицами, имевшими годовой доходот 100 тыс. до 999 999 долл., – это доходы отсобственности (дивиденды, прибыль, полученнаяот продажи активов, доход от недвижимости,доход от собственности, управление которойосуществляется другими лицами илиучреждениями по доверенности). Остальная треть


приходится на долю ведущих администраторовкорпораций и крупных предпринимателей.

Чем дальше мы взбираемся по верхнимступеням лестницы доходов, тем значительнееобнаруживаемый нами удельный вес дохода отсобственности и тем скромнее удельный весдохода, получаемого в виде вознаграждения задоставленные услуги. Так, 94% всех доходов 120лиц, имевших в 1949 г. годовой доход в 1 млн.долл. и более, были получены от собственности;прибыль от предпринимательской деятельностисоставляла 5% всех доходов этой группы,заработная плата – 1%. В формах собственности,являвшейся источником доходов этих 120 лиц,мы находим значительные различия. Но при всехразличиях в юридических формах владениясобственностью люди с высоким доходомполучают ныне подавляющую часть своихдоходов от собственности, управляемойкорпорациями. Таково главное основание,позволяющее нам утверждать, что все богачиявляются ныне богачами из мира корпораций, итаково решающее различие между богачами и99% (более 99%) остального населения, доходыкоторого весьма далеки от уровня 100 тыс. долл.в год.

Персональный состав группы лиц,


объявляющих сборщикам налогов высокийдоход, меняется; конкретное число этих лицменяется из года в год. В 1929 г. когда налоги небыли так велики и объявлять высокие доходыбыло не так опасно, как теперь, таких декларацийбыло на 1000 больше, чем в 1949 г. (всегодекларировало в 1929 г. доход в 100 тыс. долл. иболее 14 816 человек). В 1948 г. такой доходдекларировало 16 280 человек; в 1939 г. – только2921. Но что касается самых высоких ступенейлестницы доходов, то на них мы имели напротяжении многих лет вполне устойчивуюгруппу крупнейших богачей. 60 человек из 75,получивших, например, в 1924 г. доход в 1 млн.долл. и более, получили в период 1917–1936 гг.годовой доход такого же размера по меньшеймере еще один раз. Тот, кто однажды получаеттакой доход, имеет шансы получить его еще иеще раз. Из всего прочего населения, стоящего напирамиде богатства ниже этой группы, всеголишь 3 или 4% владели в течение первогодесятилетия после окончания второй мировойвойны ликвидными активами в сумме не ниже 10тыс. долл.


2

Так как все, в сущности, данные о доходахоснованы на декларациях налогоплательщиков,то при их помощи нельзя полностью раскрытьразницу между "доходами" богачей из миракорпораций и доходами остальных американцев.В самом деле, всякое крупное исследование,призванное выявить эту разницу, наталкиваетсяна факт существования привилегий, нарочитосозданных для того, чтобы избавить доходбогачей от налогового обложения. Этипривилегии настолько пронизывают собой всеналоговое законодательство и всю практикуналогообложения, что вряд ли можно приниматьвсерьез колоссальную рекламную шумиху,поднятую вокруг "революции доходов", котораяякобы произошла за последние 20 лет. Известноеизменение в распределении национальногодохода США действительно, как мы ужеуказывали, имело место; но когда на основанииобъявленных налоговому ведомству цифрдоходов делают вывод, что доля богачей всовокупном богатстве страны уменьшилась, томы находим это не очень убедительным.

Так как налоговые ставки высоки, то богачииз мира корпораций проявляют тонкую


изобретательность по части нахождения такихформ получения дохода или приобретаемых надоход вещей и благ, которые дают возможностьизбегнуть налогов. Формы налогового обложениябогачей из мира корпораций более эластичны идают больший простор для хитроумныхтолкований закона, чем формы обложениясредних и низших классов. Лица с высокимидоходами сами исчисляют причитающиеся с нихналоговые удержания или – еще чаще – получаютэти подсчеты от специалистов по налоговымделам, которых они нанимают. Можно допустить,что люди, получающие доход от собственностиили от предпринимательской деятельности или отзанятий свободными профессиями, не менеечестны (или не более бесчестны), чем людипобеднее, живущие на жалованье и заработнуюплату, но все дело в том, что они чувствуют себя вэкономических материях увереннее, имеютбольше возможностей и большепрофессионального опыта и, что еще важнее, уних есть доступ к самым опытным в таких делахлюдям – лучшим юристам, квалифицированнымбухгалтерам, специально изучившим налоговоедело как науку или как игру. Чем выше доход ичем разнообразнее его источники, тем большевероятности, что при составлении налоговой


декларации будут использованы хитрые уловки илазейки; точно доказать это невозможно по самойприроде подобных явлений, но трудносомневаться в том, что сказанное являетсяправилом. Значительная часть объявленногодохода ловко оформляется таким образом, чтоона ускользает от обложения – на основаниибуквы закона или без такого основания; многонезаконных доходов попросту не декларируется.

Самой удобной лазейкой, дающейвозможность скрывать текущие доходы, является,пожалуй, налоговая льгота, предусмотренная дляприбыли от продажи долгосрочных активов.Когда военный деятель (или кто-нибудь другой занего) пишет ходкую книгу, когда бизнесменпродает свою ферму или десяток свиней, когдаадминистратор из мира корпораций продает своиакции, полученная прибыль рассматривается втаких случаях не как обычный доход, а какприбыль от продажи долгосрочных активов. Этоозначает, что прибыль, остающаяся данному лицупосле уплаты налога, будет примерно в два разабольше, чем если бы эта же сумма денег былаполучена в качестве жалованья или дивиденда.Люди, которые якобы получили данную сумму ввиде прибыли от продажи долгосрочных активов,платят налоги только с 50% этой суммы. Налог на


облагаемую половину исчисляется попрогрессивной шкале, исходя из общей суммыдохода данного лица, но он не может превышать52% облагаемой половины. Это означает, чтоналог, уплачиваемый с таких прибылей отпродажи Долгосрочных активов, никогда неможет превышать 26% общей суммы прибылей;он будет еще меньше, если по сумме общегодохода, включая эти специальные прибыли,налогоплательщик будет отнесен к группе,облагаемой по более низкой ставке. Но если делапринимают другой оборот и прибыль от продажиподобных активов сменяется убытками, топотеря капитала в сумме, превышающей 1 тыс.долл. (если сумма потери капитала не превышает1 тыс. долл., то налоговое ведомство может позакону просто вычесть ее из суммы дохода),может быть передвинута назад или вперед впределах пятилетнего периода, чтобысоответственно сократить налог на прибыль отпродажи долгосрочных активов.

Если не считать махинаций, связанных сискусственным отнесением дохода к прибыли отпродажи долгосрочных активов, то самойвыгодной лазейкой является надлежащееиспользование предусмотренной законом "скидкина истощение" нефтяных и газовых скважин и


других месторождений полезных ископаемых. От5 до 27,5% валового дохода, получаемого отнефтяной скважины (но не свыше 50% чистогодохода эксплуатирующего ее предприятия),ежегодно освобождаются от налога. Больше того,все издержки, затрачиваемые на бурениескважины и на подготовительные работы к ееэксплуатации, могут быть вычтены сразу, вместотого чтобы капитализироваться иамортизироваться в течение всего срокаэксплуатации скважины. Основное значение"скидки на истощение" кроется не столько впроценте скидки, сколько в возможностипользоваться этой лазейкой в течениедлительного времени после полной амортизациипредприятия.

Люди, имеющие достаточно денег для того,чтобы маневрировать, могут также уклоняться отуплаты налогов посредством вложения денег,например, в необлагаемые налогом облигациимуниципальных займов; они могут распределитьсвой доход между различными членами семьитаким образом, чтобы платить налоги по болеенизкой ставке, чем они платили бы с общейсуммы дохода. Богачи, правда, имеют праводарить друзьям или родственникам без уплатыспециального налога на дарения не свыше 30 тыс.


долл. пожизненного дохода плюс 3 тыс. долл.ежегодно. Но муж и жена, действуя каждый отсвоего имени, могут вместе удвоить эти суммы.Богатый человек может сделать и такойсвободный от обложения дар (до 20% годовогодохода, передаваемого на нужды официальнойблаготворительности, не облагается налогом),который обеспечит его на весь остаток его жизни.Он может передать какой-нибудь известнойблаготворительной организации правособственности на пожертвованный им капитал,сохранив вместе с тем за собой право получениядохода, приносимого этим капиталом. Оннепосредственно сокращает, таким образом,уплачиваемый им подоходный налог, а также тучасть имущества, которая станет после его смертиобъектом налога на наследство.

Существуют и другие приемы, дающиевозможность богачам сохранить свое богатствопосле смерти, несмотря на высокие налоги нанаследство. Богач, например, может отдатьимущество внуку с одновременной передачейуправления им доверенному банку или компании,оговорив при этом, что доход от имущества будетпожизненно получать сын или дочь, хотяюридически имущество принадлежит внуку.Налог на имущество уплачивается в таком случае


только после смерти сына или дочери (без этогоприема он был бы уплачен дважды: после смертипервоначального владельца и после смерти егосына или дочери).

Распределение собственности между членамисемьи с передачей управления доверенному банкуили компании сокращает налоги –?не тольконалог с наследства, но и текущие подоходныеналоги, так как налог с дохода каждого членасемьи, получаемого от капитала, управляемого подоверенности, начисляется отдельно, без учетаобщего дохода семьи. Вдобавок к этому системауправления по доверенности обеспечиваетсобственнику длительное квалифицированноеуправление его собственностью, избавляет его отзабот, связанных с ответственностью, сохраняетпереданное в управление по доверенностиимущество нетронутым, создает самую лучшуююридическую охрану его и фактически даетвозможность человеку контролировать своюсобственность даже после смерти.

Существует множество форм семейнойпередачи имущества, и их применениерегулируется довольно сложными и строгимизаконами. Но имеется одна форма ограниченнойво времени передачи, "сущность которой состоитв том, что вы передаете собственность на


имущество с условием возврата (и фактическипередаете при этом доход с имущества наопределенный период – свыше 10 лет). Присоблюдении всех других требований закона выизбавляетесь от уплаты налогов на доход,получаемый от этого имущества".

Каких-нибудь 25 лет назад в СоединенныхШтатах существовало не более 250"благотворительных фондов"; в наше время ихтысячи. Благотворительный фонд обычноопределяется как "некая независимая, непреследующая коммерческих целей, законнозарегистрированная организация, учрежденнаядля того, чтобы "служить благосостояниючеловечества". Она распоряжается богатствами,переданными ей в форме необлагаемых налогомпожертвований или наследств". Вдействительности же учреждениеблаготворительных фондов часто служилоудобным способом уклонения от налогов. "Онистановились для жертвователей своего рода"частными банками"; нередко получалось, что"человечество", которому они оказывали помощь,состояло из нескольких бедных родственников".В налоговом законе, принятом в 1950 г., быласделана попытка "закрыть некоторые из самыхкрупных лазеек", но "сомнительные


благотворительные фонды все еще обладаютодним преимуществом: сборщикам налогов оченьтрудно собирать о них сведения... Чиновники изналогового ведомства жалуются, что они нерасполагают ни временем, ни персоналом,нужным для проверки хотя бы крохотной частивсех отчетов, уже представленныхблаготворительными фондами. Чиновникамприходится руководствоваться главным образоминстинктом при решении вопроса о том, какие из"фондов" надлежит подвергнуть ревизии". Кэтому надо добавить, что даже закон 1950 г. несодержит в себе требования, чтобы все сведения,относящиеся к деятельности благотворительныхфондов, представлялись государственныморганам.

Руководители многих коммерческихпредприятий создали за последнее времяблаготворительные фонды, стремясь такимобразом повысить репутацию своих фирм вместном и национальном масштабе; используясредства, переданные этим "фондам", они в то жевремя увеличивают объем исследовательскихработ, ведущихся в их предприятиях.Корпорация, имеющая свой благотворительныйфонд, не платит налогов на те 5% общей суммыприбылей, которые она ежегодно отчисляет


своему благотворительному фонду. Богатейшиесемьи также могут сохранить контроль над своейфирмой после смерти одного из членов семьипутем пожертвования значительной части акцийих компании благотворительному фонду (Фордвыделяется в этом отношении лишь размеромпожертвованных сумм). Размер налога нанаследство тем самым уменьшается; не будь этогообстоятельства, акции пришлось бы, возможно,продать посторонним лицам для уплаты налогана наследство. "Если кого-либо гнететпреимущественно забота о том, чтобы оградитьчасть своего дохода от налоговых невзгод, и онхочет дать заработать нуждающимся адвокатам, –советует своим читателям-администраторам одинбойкий экономический журнал, – то он должен вочто бы то ни стало учредить свой собственныйблаготворительный фонд, пусть даже самыймаленький. Возможно, он предпочтет в этомслучае пойти и на то, чтобы накладные расходыпо организации этого дела съели весь(первоначально пожертвованный) доход".

Существуют пути и способы, посредствомкоторых крупные богачи могут в сущностиобойти любой закон о налогах на крупноебогатство или свести его отрицательное влияниена их доходы к минимуму. Но такие законные и


незаконные маневры представляют собой лишьчасть привилегий, которыми пользуются богачииз мира корпораций в области охраны иувеличения своих доходов. Наряду сиспользованием правительственныхпостановлений и правил корпорации находятсредства прямого увеличения доходов богачей изсостава их администраторов. Эти разнообразныеформы обогащения дают возможностьадминистративной прослойке богачей из миракорпораций поддерживать высокий уровеньжизни при якобы умеренных доходах и в то жевремя платить налог в меньшем размере, чем тот,который закон как будто считает честным исправедливым. Укажем здесь некоторые изпривилегий, которыми пользуются в этой областиведущие администраторы корпораций:

По договорам, предусматривающимвозможность получения жалованья "в рассрочку",корпорация гарантирует администратору выплатуопределенного жалованья в течениегарантированного количества лет работы иобязуется выплачивать ему ежегодно после егоухода в отставку определенный гонорар, еслитолько он не поступит на службу вконкурирующую компанию. Корпорацияобеспечивает себе таким путем лояльность


администраторов, а администратор получаетвозможность откладывать получение дохода на тегоды, когда сниженный заработок приведет кснижению налога. Например, один изадминистраторов фирмы "Крайслер" недавноподписал контракт, по которому он в течениеближайших 5 лет будет получать 300 тыс. долл. вгод, а затем пожизненно – 75 тыс. долл. в год.Недавно вышедший в отставку председательсовета директоров "Юнайтед Стейтс стилкорпорейшн", получавший 211 тыс. долл. в год,теперь получает в год 14 тыс. пенсии плюс 55тыс. "отсроченного вознаграждения".

Классический пример использования системывыплаты жалованья в рассрочкупродемонстрировал, пожалуй, один знаменитыйтеатральный деятель. У него была возможностьполучать в течение 3-х лет годовой оклад в 500тыс. долл. "Вместо этого он договорился, чтобудет получать ежегодно по 50 тыс. долл. втечение 30 лет. Никто не допускает всерьез, чтокогда он начнет приближаться к 80 годам, он всееще будет подвизаться в зрелищныхпредприятиях, но все дело в том, что, раздробивтаким образом свой доход и сведя его к группедоходов, облагаемых по более низкой ставке, онсократил общую сумму подоходного налога,


которую ему пришлось бы в ином случаеуплатить, приблизительно на 600 тыс. долл. (пооценке, приведенной в одном источнике)". Такиефантастические соглашения практикуются нетолько в зрелищных предприятиях (хотя там они,возможно, получают более широкую огласку), –даже наиболее респектабельные и солидныекомпании часто устраивают дела своих высшихадминистраторов подобным же образом.

Администраторам корпорацийпредоставляется (в определенных пределах)преимущественное право покупки акций ихкорпораций по рыночной цене или ниже ее. Этосвязывает администратора с компанией, ибо онможет использовать свое преимущественноеправо покупки только по истеченииустановленного стажа работы, например года,или же ему позволяется использовать это право вформе покупки ограниченных количеств акций напротяжении более длительного срока, например 5лет. Когда администратор использует своепреимущественное право покупки акций, он, какничем не рискующий предприниматель, сразу жеполучает прибыль (разницу между ранееустановленной ценой, по которой ему продаютакции, и рыночной ценой в момент покупки).Если он потом продает свои акции, то


преобладающую часть прибыли, которую онполучает, правительство любезно освобождает отналога, трактуя весь этот доход как прибыль отпродажи долгосрочных активов, облагаемую поболее низкой ставке, чем обычная прибыль.Ничто не мешает администратору занять деньги ииспользовать свое преимущественное правопокупки, а через 6 месяцев продать акции поболее высокой цене. Например, в 1954 г.президент одной авиационной компании получилв виде жалованья, тантьем и авансов в счетпенсии около 150 тыс. долл.; после уплатыналогов ему осталось лишь около 75 тыс. долл.Но если бы он захотел продать 10 тыс. акций,которые он купил за несколько месяцев до этого,использовав свое преимущественное право, то онмог бы после уплаты всех причитающихсяналогов получить еще 594 375 долл.. Налоговыйзакон от 1950 г. сделал преимущественное правопокупки акций особо заманчивым, так как доходот продажи акций как объект обложения былприравнен к прибыли от продажи долгосрочныхактивов. На протяжении года (или около того),последовавшего за изданием названного закона,примерно одна из каждых шести компа-ний,значащихся в списках нью-йоркской фондовойбиржи, предоставила своим главным


администраторам преимущественное правопокупки акций. С тех пор эта практика получиладальнейшее распространение.


3

Богачи из мира корпораций являютсябогачами-собственниками, но крупнаясобственность – это еще не все, чем они владеют;они в состоянии накапливать и удерживатьвысокие доходы, но высокие доходы – это еще невсе, что они в состоянии накапливать и навсегдасохранить за собой. В дополнение к крупнойсобственности и высоким доходам онипользуются корпоративными привилегиями,которые являются органической частьюсовременной системы привилегий, связанных свысоким положением в корпорированнойэкономике США. Эти привилегии богачей измира корпораций, покоящиеся на их высокомположении, стали теперь повсеместным явлением,стали существенными, хотя и меняющимися поформе, особенностями обычной деловойпрактики, частью вознаграждения задостигнутый успех. Критика этих привилегий невызывает против них негодования у тех, кто могбы при желании предпринять что-нибудь противних, и уж заведомо не вызывает у таких людейнегодования против коренных устоев миракорпораций, с которыми эти привилегии прочносвязаны.


Ни одна из этих привилегий не может бытьобнаружена путем анализа годового дохода илиразмеров собственности. Они являются, еслиможно так выразиться, побочными благами,достающимися высшим кругам. "Побочныеблага" низкооплачиваемых служащих и рабочих –то есть главным образом пенсии, получаемые подоговоренности, добавки к доходам, получаемыев результате государственных мероприятий поповышению общественного благосостояния,социального обеспечения и страхования побезработице, – увеличились с 1,1% всей суммы ихзаработной платы и жалованья в 1929 г. до 5,9%в 1953 г.. Что же касается "побочных благ",получаемых высокопоставленными, ничем нерискующими "предпринимателями" из крупныхкорпораций, то их невозможно учесть снадлежащей точностью, но теперь уже твердоустановлено, что они превратились в главнуюстатью доходов этих людей. Существованиеподобных благ как раз и дает нам праворассматривать богачей из мира корпораций каккласс, обладающий прямыми инепосредственными привилегиями. Корпорации,являющиеся источниками их богатства и доходов,являются вместе с тем основой их привилегий ипрерогатив. Существование великого множества


таких привилегий значительно повышает уровеньпотребления богачей из мира корпораций,укрепляет их финансовые позиции, страхуя их отопасностей, связанных с циклическимиколебаниями экономической системы, определяетвесь стиль их жизни и доводит прочность ихположения до уровня прочности самойэкономической системы, организованной в формекорпораций. Призванные увеличивать богатствои обеспеченность богачей в форме, позволяющейуклониться от налогов, эти привилегииусиливают вместе с тем преданность богачейкорпорациям. В числе привилегий, которые частопредоставляются крупным администраторам, но окоторых никогда не сообщается сборщикамналогов, имеются такие, например, побочныеблага, как бесплатная медицинская помощь,оплата клубных взносов за счет компании,возможность бесплатного пользования услугамиюристов и бухгалтеров компании присоставлении налоговых деклараций, получениесоветов финансовых и юридическихконсультантов, использование для своих нуждассигнований, отпускаемых на приемы иразвлечения для клиентов, бесплатный доступ вместа развлечения и спорта (площадки для игры вгольф, бассейны для плавания, гимнастические


залы), возможность пользоватьсястипендиальными фондами для детейадминистраторов, автомобилями компаний истоловыми для администраторов. В 1955 г. 37%"кадиллаков", зарегистрированных в 1955 г. вМанхеттене, и 20%, зарегистрированных вФиладельфии, принадлежали компаниям."Компания, заботящаяся о том, чтобы ееслужащие были довольны, – писал недавно одиннадежный наблюдатель, – нередко имеет наряду спрочим имуществом самолет для деловыхпоездок, яхту, охотничий домик и приют длярыболовов в северных лесах, в которыхустраиваются развлечения для наиболее крупныхклиентов.

Компания может также проводить зимой своисовещания, скажем, в Миами. Это даетвозможность администраторам компаниибесплатно совершить чудесное путешествие иотдохнуть. Должностные лица компании ездятзимой на юг, а летом – на север; они берут ссобой достаточно работы или берут на себяобслуживание достаточного количества клиентов,чтобы оправдать поездку, и устраиваются так, чтопроводят время очень приятно. Дома они такжемогут совершать увеселительные поездки вавтомобилях, принадлежащих компании и


управляемых шоферами компании. Компания,естественно, охотно оплачивает их членскиевзносы в самом лучшем загородном клубе, чтобыони могли развлекать клиентов игрой в гольф, атакже в лучшем городском клубе, где можнопозавтракать и пообедать с клиентами винтимной обстановке". Это не фантазия, а факты,и притом факты, которые становятся все болеераспространенными. Все эти побочные благапредоставляются высшим администраторамбесплатно, а затраченные суммы относятсякорпорацией к обычным деловым расходам.

Высокие доходы административной верхушкикорпораций можно вдобавок увеличиватьпосредством щедрых подарков – в виде всякогорода замечательных игрушек для взрослых, как,например, автомобили, меховые дохи, и такихпредметов комфорта, как холодильникиглубокого замораживания. Эти подаркипреподносятся обычно лицам, не находящимсянепосредственно на службе у данной корпорации,но правомочным производить у нее закупки длядругих компаний и устанавливать с ней деловыеконтакты. В политических сферах о всех этихвещах много говорилось и они подверглисьпубличному осуждению. И все же любойвысокопоставленный администратор отлично


знает, что такие подарки, закрепляющие деловуюдружбу, постоянно практикуются в аппаратахкрупных фирм, и особенно в области деловыхотношений между различными крупнымифирмами.

Приведем любопытный пример. Курорт УайтСульфур Спрингс (в горах Западной Виргинии)привлекал в прошлом, начиная с 1910 г., те жекруги общества, что и курорты Бэр Харбор иНьюпорт. В 1954 г. железнодорожная компания"Чесапик энд Огайо рейл-роуд компани", которойпринадлежит курортный отель "Гринбриер" вУайт Сульфур Спрингсе, пригласила туда вкачестве гостей лиц, занимающих высшиеадминистративные посты в корпорациях,являющихся крупными отправителями грузов(действительными или потенциальными).Администраторы были польщены приглашением.В 1948 г. компания тоже оплатила все расходыгостей, приглашенных в "Гринбриер", и этопроизвело такое впечатление на знаменитостейсветского, делового и политического мира,находившихся тогда в числе приглашенных, чтотеперь они ездят туда за собственный счет.Курорт работает круглый год, а весенниефестивали, устраиваемые здесь, представляютсобой крупные события светской жизни.


Во Флориде сейчас строится целыйкурортный городок, рассчитанный в среднем на 3тыс. курортников; дома и номера в отелях будуттам сдаваться администраторам и их гостям накруглый год. Компании, арендующие этипомещения, могут сдавать их в субаренду своимслужащим; в тех же случаях, когда помещениябудут использованы для развлечения клиентов,для совещаний или важных конференций,расходы будут оплачиваться компанией.

"Континентэл моторз корпорейшн" устраиваетохотничьи экспедиции на уток в Лос-Айленде(Арканзас). Считая, что такие вещи, как гольф,коктейль, обед и ночной клуб, стали уже"старомодными" приманками и не годятсябольше для приручения любого администратора втот период, когда он занимает достаточнокрупный пост в надлежащей фирме, чтобысчитаться крупным клиентом, корпорациявыработала специальную "программувзаимоотношений с клиентами", которую онапроводит уже около 15 лет. Интимные иуединенные охотничьи домики типа вигвамов,где сбытовые операции совершаются на высшемуровне между президентом и президентом,имеются преимущественно у корпораций,поставляющих сырье, а не у фирм, производящих


потребительские товары. Любая персона,приглашенная на подобную охоту, – это "либопрезидент, либо вице-президент какой-нибудькорпорации, генерал или адмирал". В том жеЛос-Айленде основали фешенебельные охотничьиклубы по крайней мере еще три другиекорпорации. На такие развлечения, как охота науток, оленей или ловля форелей, обычноприглашаются высшие должностные лица даннойкомпании и клиенты.

Более известна, но все еще недостаточносерьезно изучена широко распространенная иимеющая важное значение система специальныхсчетов. Никто не знает – и нет возможности точноустановить, – сколько ценных жизненных благ изахватывающих развлечений приносит новымпривилегированным классам системаспециальных счетов. "Вице-президенту однойфирмы, – писал недавно экономист РичардЖирард, – ассигновано ровно 20 тыс. долл., в годдля покрытия расходов на любой прием, которыйон решит устроить. Его контрактомпредусмотрено, что в этих деньгах он неотчитывается". Чиновники из налоговоговедомства все время пытаются уловить, в целяхобложения налогом, доходы, которые богачи измира корпораций получают благодаря


специальным счетам. Обычно, однако, чиновникиналогового ведомства настойчиво защищают туточку зрения, что к каждому случаю следуетподходить индивидуально, а это означает, что вданной области не существует твердых правил,так что сборщикам налогов предоставлена здесьбольшая свобода действий. "Люди, имеющиеотношение к театральному миру, считают, что от30 до 40% посещений театров приходятся напосещения, оплачиваемые со специального счета,и что без этой категории зрителей театрызахирели бы". Более того, "можно с уверенностьюсказать, – полагает один исследователь, – что втаких городах, как Нью-Йорк, Вашингтон иЧикаго, более половины клиентов лучших отелей,ночных клубов и ресторанов состоит в любоевремя из людей, покрывающих свои расходы вподобных заведениях из средств, числящихся наспециальных счетах их компаний, которые в своюочередь перекладывают эти расходы на казну вформе существенного сокращения уплачиваемыхналогов". Тот же исследователь рассказываетзатем о вещах хорошо известных: "В специальномсчете кроется нечто такое, что приводит вдействие дремлющую склонность кмошенничеству, жадности, лживости,заложенную даже в таком человеке, который при


иных обстоятельствах вел бы себя самымпорядочным образом. Специальные счета давноуже фигурируют среди их благодарныхобладателей под нежным названием"жульнических регистров". Представление отчетапо специальному счету рассматривается каксвоего рода состязание в остроумии между лицом,располагающим этим счетом, и ревизоромкомпании; в этой игре вполне дозволеноприбегать к самой грубой полуправде, к шитойбелыми нитками лжи или к заведомойфантастике. Ревизор, как бы он ни был возмущен,все равно не в состоянии доказать, что все этообман".

Мы рассказали здесь отнюдь не о всехпривилегиях, которыми пользуются богачи измира корпораций. Мы ограничились главнымобразом описанием узаконенных и официальносанкционированных привилегий. Многие изновых привилегий, в особенности практиканепомерно высоких окладов, давно уже известнылицам, стоящим во главе государства, и высшимправительственным чиновникам – и они ихполностью переняли. Губернатору, например,предоставляется "губернаторская резиденция",где он живет, ничего за это не платя; президент,получающий 50 тыс. долл. в год необлагаемого


дохода, тоже имеет свой Белый дом, где наряду сослужебными помещениями находятся его личныеапартаменты, обставленные и обслуживаемые наказенный счет. Случаи высокой оплаты людей,выполняющих известные служебные обязанности,не новы, но что действительно является новым,так это то, что с превращением корпораций вопорные пункты для привилегий сопутствующихбольшому богатству такая огромная оплата сталанормальным явлением для частных лиц –богачей, превратившихся в богачей из миракорпораций. Когда заправилы корпораций вминуты хорошего настроения любовно говорят освоих корпорациях как об "одной большойсемье", то это можно понимать в полномсоответствии с реальной действительностью какутверждение социологической истины оклассовой структуре американского общества.Ибо коренящиеся в богатстве возможности ипривилегии, распределенные теперь междубогачами из мира корпораций, являются нынеколлективными привилегиями, и каждыйотдельный индивидуум может спокойнорасполагать этими привилегиями лишьпостольку, поскольку он причастен к этому мирукорпораций.


4

Америка не превратилась в страну, гдестремление к наслаждениям и возможности всехлюдей сковываются малыми доходами ивысокими налогами. Здесь существуют доходыдостаточно высокие, чтобы оставаться высокими,несмотря на налоги, и здесь существуетмножество способов уклониться от налогов илисвести их к минимуму. В Америке сохраняется (иежегодно вновь создается и удерживается) слойбогачей из мира корпораций, многие из которыхрасполагают значительно большими деньгами,чем они в состоянии истратить ради своегоудовольствия. Для многих из них цены на вещипопросту не имеют значения. Им никогда неприходится обращать внимание на правуюсторону меню; им никогда не приходитсяполучать от кого-нибудь приказания или делатьчто-либо для них неприятное, за исключениемтого, что они сами себе вменяют в обязанность;они не знают ограничений в расходованиисредств. Им никогда не приходится делатьчто-либо против своей воли. Они, по всейвидимости, совершенно свободны.

Но действительно ли они свободны?На это следует ответить: да, в рамках своей


общественной системы они действительносвободны.

Но не связывает ли их в какой-то мере ихбогатство?

На этот вопрос следует ответить: нет, несвязывает.

Не слишком ли это поспешные ответы? Иразве не существует ответов более глубоких, болееобдуманных?

Однако где они, эти более глубокие ответы? Ичто, собственно, значит быть свободным? Какоебы дополнительное содержание мы нивкладывали в это слово, свобода прежде всегоозначает возможность делать все, что вы хотите,когда хотите и как хотите. А в американскомобществе такая возможность требует денег.Деньги дают власть, а власть дает свободу.

Но существуют ли границы для всех этихявлений?

Власть денег и свобода, опирающаяся на этувласть, свои пределы, конечно, имеют. Исуществуют также психологические капканы,уготованные для богачей (равно как и дляскупцов и расточителей любого уровняблагосостояния), ущемляющие их способностьпользоваться свободой и придающие ейизвращенный характер.


Скупец наслаждается обладанием деньгамикак таковым. Расточитель наслаждаетсямотовством денег как таковым. Ни тот ни другой– если взять эти разновидности в чистом виде –не способен рассматривать деньги как средстводля осуществления свободно избранных иразнообразных жизненных целей, каковы бы онини были. Радость скупца заключается впотенциальной возможности тратить деньги, ипоэтому он воздерживается от того, чтобытратить их в действительности. Он находится впостоянном напряжении, боясь лишиться этойпотенциальной возможности, – и потому никогдане реализует ее. Его уверенность взначительности своей личности и его могуществовоплощены в его сокровищах; в его боязнипотерять их кроется боязнь потерять самого себя.Он не просто скаредный человек и не всегда лишьалчный человек. Он бессильное творениеэкономической системы, один из тех, длякоторых целью жизни стало обладание деньгамиради денег, а не ради достижения какой-либопоследующей цели. Он не в силах завершитьэкономический акт. И деньги, являющиеся длябольшинства хозяйствующих индивидуумовсредством, становятся для скупца всевластнойцелью.


Расточитель, наоборот, представляет собойчеловека, для которого покупки и подарки самипо себе являются источником удовольствия.Мотовство пленяет его не ожидаемымиудобствами или удовольствием, которые можнополучить от приобретенных благ. Его радость инаграда заключаются в самом актебессмысленной траты денег. И этим актом ондемонстрирует свое равнодушие к деньгам кактаковым. Он расточает деньги демонстративно,чтобы доказать, что он стоит выше денежныхсоображений, и тем самым невольно показывает,как высоко он их ценит.

Не подлежит сомнению, что среди богачей измира корпораций можно найти людей,воплощающих собой обе эти эксцентричныекрайности, порождаемые денежной экономикой.Но такие люди не типичны для данной среды.Для большинства богачей из мира корпорацийденьги остаются желанным орудием обмена –идеальным и верным средством для достижениявеликого множества конкретных целей.Большинство из них ценит деньги только в тоймере и потому, что в обмен на них они могутприобретать комфорт и веселье, общественныйпочет и спиртные напитки, уверенность впрочности своего привилегированного


положения, власть и заманчивые переживания,свободу и скуку.


5

Новые привилегии богачей из миракорпораций относятся к формам проявлениявласти денег в сфере потребления и личнойжизни. Но сфера проявления власти денег,преимуществ, связанных с особым положением всфере экономики, общественного иполитического веса корпоративного богатстваотнюдь не сводится исключительно к сферепотребления и накопления – корпоративного илиЛичного. С точки зрения американской элиты (всоставе которой богачи из мира корпорацийвыступают лишь как одна из нескольких групп)обладание потребительскими благами фактическиимеет гораздо меньшее значение, чем обладаниевластью над основными источниками богатства.

I. Верховным договором, определяющимполитические рамки общественного строяСоединенных Штатов, является конституция.Четырнадцатая поправка к конституции содержитв себе надлежащее признание законностисуществования корпораций, в которых теперьсосредоточена частная собственность классабогачей из мира корпораций, управляемаяадминистративной прослойкой этого класса. Этаэлита из мира корпораций, подвизающаяся в


рамках существующего политического строя,представляет собой ряд руководящих групп,образующих в совокупности известную иерархию,созданную сверху (а не выросшую снизу) иимеющую строго централизованное управление.Ведущие администраторы занимают теперьглавенствующее положение в мире корпораций, амир корпораций в свою очередь пребывает теперьпо отношению к институтам, призваннымосуществлять политический суверенитет народа,на положении независимого, никому неподвластного экономического царства.Экономическая инициатива прочно принадлежитведущим администраторам из мира корпораций –и они это знают и считают это своимнепременным правом, вытекающим из ихположения. Как удельные князья, управляющиеполитически независимыми, на феодальныйманер, индустриальными княжествами, они сявной враждебностью отнеслись к заботамцентрального правительства о благосостояниинизших слоев населения. Рабочих, торговыхагентов и снабженцев корпораций онирассматривают как подвластных подданныхсвоего царства, а себя – как достигших вершинизбранных индивидуумов американскойиндивидуалистической породы.


Они управляют экономикой, организованнойв форме частнокапиталистических корпораций.Нельзя сказать, чтобы в течение последнегодесятилетия правительство особенновмешивалось в их дела, так как при изучениилюбого, в сущности, случая регулирования мыобнаруживаем, что регулирующее учреждениепроявляло тенденцию превратиться в аванпосткорпораций. Распоряжаться средствамипроизводства значит распоряжаться не толькопредметами, но и людьми, которые, не обладаясами собственностью, привлекаютсясобственниками для того, чтобы работать. Ихтрудовую жизнь на фабрике, на железной дороге,в конторе надо строго регламентировать ирегулировать. Надо иметь возможностьпредписывать условия на рынке труда и боротьсяза них с правительством или с профсоюзом. Надорешать от имени предприятия, что, сколько,когда и как производить и какую назначить ценуна произведенный продукт.

II. Деньги создают возможность прямогоиспользования экономического могущества ихвладельцев в партийно-политических интересах.В 90-х годах XIX в. Марк Ханна собирал средибогачей деньги для политических целей,использовав в этих целях страх, посеянный среди


них Вильямом Дженингсом Брайаном ипопулистскими "кошмарами". Многиемультимиллионеры были неофициальнымисоветниками политических деятелей. Меллоны,Пью и Дюпоны принимали в течениедлительного времени весьма солидное участие вфинансировании избирательных кампаний, атехасские миллионеры после второй мировойвойны вкладывали повсеместно в это деловнушительные суммы. В Висконсине, Дженере иИндиане они поддерживали Маккарти, вМэриленде – Бэтмера и Билла. В 1952 г.,например, нефтяной магнат Хью Коллин 31 развносил в избирательные фонды различные суммыот 500 до 5 тыс. долл. (что составило в общейсложности минимум 53 тыс. долл.). Его два зятя,оказавшие поддержку 10 кандидатам в конгресс,внесли по самой скромной оценке 19 750 долл.Говорят, что техасские мультимиллионерырасходуют теперь деньги на политические целипо меньшей мере в 30 штатах. Мэрчисонподдерживал с 1938 г. кандидатов наполитические посты за пределами Техаса; этостало, правда, известно только после того, как они его жена внесли в 1950 г. по просьбе ЖозефаМаккарти 10 тыс. долл., чтобы помочь нанестипоражение сенатору Тидингсу в Мэриленде, а в


1952 г. послали деньги, чтобы провалитьконнектикутского врага Маккарти, сенатораУильяма Бентона.

В 1952 г. "55% общей суммы, собранной6 ведущими демократическими иреспубликанскими политическими комитетами[сюда входят сборы только тех групп, которыерасходовали деньги в двух или более штатах],образовалось из 2407 пожертвований размером в1000 и более долларов". Эти цифры следует,безусловно, считать минимальными, так какмногие пожертвования могли быть сделанычленами семьи, носящими другие фамилии, ирепортеры могли не знать об этом.

III. Прямые взносы в фонды избирательныхкампаний не являются главной формойпроявления политического могущества богачей.И не столько крупнейшие богачи, скольковедущие администраторы корпораций – этикорпоративные реорганизаторы класса крупныхсобственников – являются теми людьми, которыепревратили могущество крупной собственности вполитическое орудие. По мере того какусложнялись формы врастания мира корпорацийв сферу политики, администраторы эти все теснеесвязывались с политиками, и особенно сведущими "политиками", образующим в


совокупности политический директорат приправительстве США.

Хозяйственный деятель XIX в. известен намкак тонкий "специалист" по части торга изаключения "ловких сделок" – и таким мыпривыкли его себе представлять. Но развитиекрупных корпораций и все возрастающеевмешательство правительства в сферу экономикиспособствовали отбору, формированию инаделению привилегиями таких экономическихдеятелей, которые являются не столько ловкимикоммерсантами, сколько профессиональнымиадминистраторами искусными политиками вобласти экономик". Ибо в наше время человек,желающий успешно подвизаться наэкономическом поприще, будь то в качествебогатого управляющего или управляющегобогатством, должен оказывать влияние на тегосударственные инстанции, в которыхпринимаются решения, чреватые последствиямидля деятельности его корпорации, или жеконтролировать эти инстанции. Усилению иосуществлению этой тенденции к формированиюэкономических деятелей подобного типаспособствовали, конечно, условия войны, ибовойна порождает потребность в сочетании исоединении экономической деятельности с


политической – так же как и необходимостьсоединения и сочетания разнообразныхэкономических ресурсов. Война, несомненно,несет с собой расцвет корпоративной экономики;во время войны политика и экономикаобъединяются теснее и к тому же экономическиедействия корпораций получают самыебезапелляционные политические оправдания: онимотивируются соображениями национальнойбезопасности.

"До первой мировой войны предпринимателиборолись друг против друга; после войны ониобъединились, чтобы создать единый фронтпротив потребителей". Во время второй мировойвойны они служили в бесчисленныхконсультативных комиссиях по вопросам ведениявойны. Их завербовали также для болеепостоянной работы в военном ведомстве: многимиз них были присвоены чины в резервномофицерском корпусе. Весь этот процесспроникновения бизнесменов в политикупроисходит уже давно и достаточно хорошоизвестен, но в правительстве Эйзенхауэраглавные администраторы корпораций открытоприсвоили себе решающие посты в органахисполнительной власти. Если раньше мы имелидостаточно тесный союз бизнеса с


правительством и вместе с тем более скрытыеформы политической власти бизнеса, то теперьмы имеем и совершенно открытые формы этойвласти.

Есть ли надобность вдаваться в очень тонкийанализ подобных вопросов, когда министрвнутренних дел Дуглас Мак-Кей выпалил безобиняков своим друзьям в торговой палате 29апреля 1953 г.: "Мы находимся у власти какправительство, представляющее интересыторговли и промышленности?". Или когдаминистр обороны Вильсон открыто провозгласилтезис о тождестве интересов СоединенныхШтатов Америки и "Дженерал моторзкорпорейшн". Такие высказывания являются,возможно, грубыми политическими промахами –или были бы таковыми, если б существовалаоппозиционная партия, – но разве они нераскрывают вместе с тем глубоко укоренившиесяубеждения и намерения?

Имеются такие заправилы корпораций,которые боятся разоблачения их причастности кправительственной политике не в меньшейстепени, чем "внепартийные" профсоюзныелидеры боятся обвинения в причастности ктретьей партии. В течение длительного временибогачи из мира корпораций пытались


разыгрывать из себя оппозиционную группу;наиболее дальновидные из них смутно осознали,что они могут оказаться в затруднительномположении. До Эйзенхауэра политическая власть,которой они обладали, была облечена в такиеформы, что им было легче уклониться отполитической ответственности; приправительстве Эйзенхауэра это не так легко. Еслидела пойдут плохо, разве не станут обвинять их –и вместе с ними весь мир бизнеса в целом?

А вот Джон Нокс Джессуп, председательредакционной коллегии журнала "Форчун",полагает, что корпорации в состоянии заменитьустаревшую систему штатов как формусамоуправления и заполнить собой, такимобразом, вакуум, образовавшийся в среднихзвеньях власти. Ибо как глава корпоративногогосударства руководитель корпорации призван,оказывается, решать политические задачи,сводящиеся к тому, чтобы его подданные былидовольны и счастливы в пределах разумныхвозможностей. Мистер Джессуп утверждает, чторавновесие между сферами экономики иполитики уже нарушено. "Любой президент,который хочет управлять процветающей страной,зависит от корпораций по крайней мере в такойже, а скорее всего в большей степени, чем


корпорации зависят от него. Его зависимость откорпораций напоминает зависимость короляИоанна от феодальных баронов, собравшихся наострове Ронимеде, на котором родилась "Великаяхартия".

В целом, однако, систему политических идейзаправил корпораций как членов класса богачейиз мира корпораций следует охарактеризоватькак консерватизм, не опирающийся накакую-либо теоретически разработаннуюконсервативную идеологию. Они консерваторыхотя бы уже потому, что считают себя членаминекоего братства преуспевающих. У них нетидеологии, так как они считают себя"практическими" людьми. Они не ставят никакихпроблем, а просто отвечают на встающие передними вопросы, и лишь по этим ответам можносудить об их воззрениях.

В течение последних трех десятилетий, точнееговоря – после первой мировой войны, различиемежду политическим и экономическим деятелемстало менее приметным, несмотря на то, что впрошлом руководители корпораций относились снедоверием к тем людям из их среды, которыеслишком долго подвизались на политическойарене. Они предпочитают появляться на нейспорадически, ибо при таком образе действий они


ускользают от ответственности. И все-таки всебольше и больше заправил корпорацийнепосредственно входило с течением времени всостав правительств; это привело к созданиюновой, в сущности, системы взаимоотношениймежду экономикой и политикой, и в верхах этойсистемы мы находим тех, кто представляетбогачей из мира корпораций.

Вопросы, встающие перед нами в свете этихочевидных фактов политического могуществабогачей из мира корпораций, не связанысущественным образом с вопросом о личнойчестности соответствующих лиц и об их личныхвыгодах – росте их благосостояния, кредита имогущества в результате их политическоговлияния. Это тоже важные вопросы, которые мыразберем при описании всеобщейраспространенности явления аморальности вверхах и структуры властвующей элиты в целом.Однако политически важный вопрос заключаетсяв том, можно ли, суммируя эти факты, доказатьналичие структурной связи между богачами измира корпораций и той политической верхушкой,которую мы потом назовем политическимдиректоратом.

Занимают ли действительно крупнейшиебогачи и ведущие администраторы из мира


корпораций, высшие классы провинциальногообщества и "четыреста семейств" центральныхгородов, решающие клики из мира корпораций –занимают ли действительно все эти элементымногие могущественные позиции в официальнойполитической системе? Они, несомненно,вторглись в сферу правительственнойдеятельности и завоевали там ряд привилегий. Нобыли ли они в прошлом и являются ли они нынеактивными политическими деятелями? Вопрекиофициальной легенде, вымыслам ученых итрадиционным народным представлениям на этотвопрос приходится дать вполне утвердительный(хотя и не простой) ответ.

Было бы, однако, совершенно невернополагать, что политический аппарат представляетсобой просто пристройку к миру корпораций иличто он полностью захвачен представителямибогачей из мира корпораций. Американскоеправительство не является по своей структуре илив какой бы то ни было иной простой формекомитетом "правящего класса". Оно представляетсобой целую сеть комитетов, и в этих комитетахобретаются, помимо богачей из миракорпораций, и другие люди из других иерархий.Из всех разрядов людей, подвизающихся в этойсфере, самыми сложными фигурами являются


именно профессиональные политические деятели,а самыми необычными – высокопоставленныевоенные деятели, военная знать из Вашингтона.

19444 1VIII. Военная знать

VIII. Военная знать

В XVIII в. люди, интересовавшиеся ходомисторических событий, стали замечатьудивительную тенденцию в сфере?распределениявласти между верхами тогдашнего общества:гражданские элементы; придя к власти, сумелиподчинить себе агрессивную военщину,могущество которой, введенное в определенныерамки и нейтрализованное, уменьшилось.Случалось, конечно, и раньше – в разныепериоды и в разных местах, – что военныевыступали в роли исполнителей решений,принимавшихся гражданскими кругами; и все жеэта тенденция, достигшая наибольшей силы вXIX в. и сохранившаяся вплоть до первоймировой войны, казалась тогда, да кажется итеперь, поразительной, потому что никогдараньше не наблюдалась она в таких масштабах иникогда раньше она не казалась стольустойчивой.

В XX столетии это примечательное явлениесоциального главенства гражданских элементов,оказавшееся преходящим и непрочным, начало вовсех промышленных странах исчезать; и теперь –после долгого периода мира, продолжавшегося от


посленаполеоновской эпохи до первой мировойвойны, – все явственнее восстанавливаетсяпрежний ход мировой истории. Везде и повсюдувоенщина вновь завоевывает свои былыепозиции. Везде и повсюду реальнаядействительность воспринимается под угломзрения ее философии. Америка не являетсяисключением: политический вакуум здесьзаполнила военная знать. Вместе сруководителями корпораций и политикамигенералы и адмиралы – эти беспокойные кузеныамериканской элиты – добивались возможности "обрели все возрастающую возможность выноситьрешения, чреватые серьезнейшимипоследствиями, и влиять на подобные решения.


1

Всякая политика – это борьба за власть;законченной формой власти является насилие.Почему же в таком случае военная диктатура нестала нормальной и обычной формойгосударственного управления? На протяжениипреобладающей части истории человечествалюди действительно жили под властью меча. Ипри всяких серьезных общественных неурядицах,реальных и воображаемых, обществообнаруживает склонность к тому, чтобывернуться к военному управлению. Но даже внаши дни мы часто забываем эти более или менееизвестные факты мировой истории, ибо мыунаследовали определенные представления,пользовавшиеся большой популярностью в XVIIIи XIX столетиях при режиме гражданской власти.Если даже и считать бесспорным, чтозаконченной формой политического господстваявляется система принуждения путем применениянасилия, то надо все же иметь в виду, что всеполитические столкновения как внутри стран, таки между странами, придерживающимися нашегоправопорядка, такой завершенной формы еще недостигли. Наши теории государственногоуправления предполагали создание таких


институтов (и наша конституция их создала), вкоторых насилие было бы сведено к минимуму иподвергалось бы эффективному сдерживающемувлиянию системы политического преобладаниягражданских элементов. На протяжении долгогопериода мирного развития современногозападного общества история в большей мереопределялась политическим деятелем, богачом июристом, чем генералом, бандитом и адмиралом.Но чем объяснить наступление этой мирнойэпохи? Почему доминирующую роль стали игратьгражданские деятели, а не военщина?

Говоря о природе военщины, Гаэтано Москавыдвигает постулат, который мы не приемлем,что не мешает нам, однако, принять общуюлинию его рассуждений. Он исходит изпредположения, что в любом обществе, имеетсякакая-то доля людей особого склада, людей,склонных прибегать при наличии надлежащихстимулов к насилию. Если такого человека,говорит Гаэтано Моска, наделить гением ипредоставить ему благоприятную историческуюобстановку, мы получим Наполеона; еслипоставить перед ним великий идеал, мы получимГарибальди; если предоставить ему счастливыйслучай, не наделив ничем другим, мы получимМуссолини (а в условиях цивилизации,


опирающейся на бизнес – следовало бы добавить,– мы получим гангстера).

Но если, продолжает Гаэтано Моска, выпоручите такому человеку определеннуюфункцию в определенной социальной иерархии,вы получите профессионального солдата, игражданские элементы часто оказываются всостоянии подчинить его своему контролю.

Внутренний мир в государствах не всегда,конечно, покоился на профессиональнойрегулярной армии. В истории существовали идругие основы мира. Мы знаем периоды "божьегомира", предписанного духовенством, и периоды"королевского мира", устанавливавшиеся всредневековой Европе против воли тех, ктосчитал, что их честь и могущество зависят отмеча. Однако в эпоху новой истории или даже напротяжении всей истории человечества великоеявление мира выступает, как и следовалоожидать, как явление противоречивое. Мир – эторезультат централизации и монополизациинациональным государством средств насилия. Новместе с тем факт существования на земном шаре81 национального государства представляетсобой главное условие возникновениясовременных войн.

До появления национального государства


воинственные люди имели возможностьприбегать к насилию, и они часто прибегали кнему в местном масштабе. Феодализм в Европе,как и на Востоке, представлял собой во многихотношениях систему локально ограниченногогосподства воинственно настроенных людей,действовавших при помощи голого насилия. Дотого как национальное государствоцентрализовало и монополизировало средстванасилия, постоянно наблюдалась тенденция квосстановлению могущества небольших,разбросанных центров политической власти;господство на местах отдельных вооруженныхбанд зачастую бывало обычным явлением вэпохи, предшествовавшие образованиюнациональных государств. Но пришло время – ииспанский разбойник с большой дороги стал приФердинанде и Изабелле, объединивших страну,слугой короны, затем конквистадором и, наконец,солдатом королевы. Короче говоря, человек,господствовавший на местах при помощинасилия, стал служить в национальнойрегулярной армии, взяв на себя обязательствособлюдать верность гражданскому главегосударства.

Так вот, спрашивается, в чем заключаютсяособенности столь удивительного института, как


регулярная армия, дающие ему возможностьнаправить воинственные наклонностиагрессивных людей таким образом, что люди этиподчиняются гражданской власти, и использоватьфактически в качестве средства повиновениясамый кодекс чести, свойственный этим людям?Если в современной стране регулярная армиямонополизировала средства насилия и сталадостаточно сильной, чтобы подчинить обществосвоей власти, то почему она этого не делает?Почему, напротив, она сплошь и рядом служитпокорным орудием и приемлет гражданскуювласть гражданского главы государства? Почемуармии подчиняются? Какие секреты таит в себемеханизм регулярной армии?

Никаких секретов не существует. Существуетряд совершенно обнаженных пружин,действующих повсюду, где регулярные армиинаходятся под гражданским контролем. Этиармии представляют собой прежде всего своегорода "аристократические" иерархии. Всякий раз,когда предпринимались попытки уничтожить этуособенность армии, дело неизменно кончалосьнеудачей. В регулярных армиях национальныхгосударств сохраняется абсолютная грань междуофицерами и рядовыми. Офицерские кадрырекрутируются, как правило, из правящих кругов


гражданского населения или из тех групп,которые поддерживают их интересы;соотношение сил внутри правящих круговотражается поэтому и в регулярной армии. И,наконец, в регулярной армии (или, вернее, врегулярных армиях многих стран) появилисьопределенные служебные блага, которые частобывают заманчивы даже для воинственнонастроенных людей: обеспеченная работа и – чтоеще важней – верный расчет на общественныйпочет, который непременно приносит жизнь,построенная согласно строгому кодексу чести.

"Можно ли предполагать, – писал ДжонАдамс в конце XVIII в., – что регулярные,постоянные армии европейских стран несутслужбу из чистого патриотизма? Заключается лидело в том, что офицеры этих армий – люди,думающие о вечности, люди набожные,ожидающие награды в загробной жизни? Бытьможет, они рискуют своей жизнью и мирятся сранами потому, что считают это своимнравственным или религиозным долгом?Примеры всех таких качеств можно, конечно,найти. Но тот, кто предположит, будто все илибольшая часть этих героев руководствуется всвоих деяниях подобными принципами, лишьдокажет тем самым, что он их совершенно не


знает. Можно ли считать, что подлинноепобуждение, лежащее в основе их деятельности,заключено в жалованье, которое они получают?Плата эта, обеспечивающая лишь самое простое искромное существование, никогда не могла быпобудить их отказаться от поисков удачи в другихобластях, да еще от прелестей семейной жизни ипосвятить себя этому труднейшему иопаснейшему занятию. Нет, дело не в этом – делов надежде и в возможности увенчать себялаврами, которые сопутствуют военной службе".

"Солдат сравнивает себя со своимитоварищами и соревнуется с ними, стремясьпродвинуться выше и стать капралом; капралысоревнуются друг с другом, чтобы получить чинсержанта; сержанты готовы своротить горы,только бы стать младшими лейтенантами. И таккаждый военнослужащий постоянно стремитсяполучить более высокое звание, подобно тому каквсякий гражданин в государстве постоянноборется за более высокое положение, дабыобрести больше почета".

Почет, которым пользуется их звание, и все,что с этим связано, – вот награда военным за ихотречение от политического господства. Этоотречение приобрело весьма радикальноевыражение: оно фигурирует в военном кодексе


чести. Живя в рамках своей бюрократическойсистемы, зачастую хорошо организованной, гдевсе как будто находится под полным контролем,армейские офицеры придерживались убеждения,что "политика" – это грязная, ненадежная инеджентльменская игра; и, прилагая к делукритерии, заимствованные из своего кодексаобщественных приличий и добродетелей, оничасто считали, что политики – это второсортныелюди, живущие в подозрительном мире.

Механизм обуздания армии, основанный напринципе поощрения стремления военщины кчинам и славе, не всегда обеспечивал подчинениеармии гражданской власти, и он не содержит всебе ничего такого, что неминуемо должнообеспечить это подчинение. Мы знаем, например,что бичом для стран Латинской Америкиявлялось то, что всякий раз, когда армейскиеофицеры обретали прочные позиции вруководящих органах государства, они пыталисьподчинить эти органы себе, а когда они неполучали опоры в этих органах, отправлялисьпорой в поход для завоевания столицы.


2

Все эти соображения, относящиеся кобщемировым тенденциям и фактам, особенноприменимы к характеристике позицийамериканского военного ведомства и еговерхушки, состоящей из генералов и адмиралов.Подобно процессу возникновения другихгосударств, процесс рождения СоединенныхШтатов был связан с насилием, но это произошлов те времена, когда война не представляласьдоминирующей чертой общественной жизни. Ивозникли Соединенные Штаты в такой частисвета, куда колеснице войны нелегко былодобраться; они не могли стать легкой жертвойвойны, несущей с собой опустошения, и непереживали тревог, хорошо знакомых странам,живущим бок о бок с сильными в военномотношении соседями. С точки зрения времени иместа США пребывали в ранний период своегоразвития в положении, благоприятствовавшемустановлению и сохранению гражданской властии успешному подавлению возможныхмилитаристских притязаний. Молодая страна, вкоторой силами национальной революциипришлось сражаться против солдат-наемников,находившихся на службе у англичан и


расквартированных в домах американцев, несклонна была питать любовь кпрофессиональным военным. На протяжениимногих десятилетий XIX в. СоединеннымШтатам, этой обширной и малонаселеннойсуверенной стране, окруженной слабымисоседями, индейцами, и защищенной огромнымиокеанами, не было нужды нести бремяпостоянной и крупной военной надстройки.Больше того, со времени провозглашениядоктрины Монро и до того момента, когда этадоктрина была применена (во второй половинеXIX в.) к Англии, британский флот в интересахохраны английских рынков в западномполушарии ограждал Соединенные Штаты отконтинентальных государств Европы. Даже послепервой мировой войны и вплоть до возвышениянацистской Германии Америке, ставшейкредитором обанкротившихся стран Европы,почти не приходилось опасаться военногонападения. Все эти обстоятельства привели ктому, что в Соединенных Штатах, так же как и наБританских островах, флот, а не армия являлся впрошлом главной военной машиной; а посравнению с тем влиянием на общественныйстрой, которое часто оказывает армия, флотвоздействует на него в гораздо меньшей степени,


ибо как средство подавления народноговосстания флот не имеет большой ценности.Генералы и адмиралы не играли поэтомубольшой роли в политических делах страны, ипреобладание гражданских элементов приобрелопрочный характер.

Нельзя было ожидать, что страна, в которойлюди были больше всего поглощены погоней заличным богатством, будет охотно давать средствана содержание организованнойпрофессиональной корпорации, являющейся сэкономической точки зрения паразитической.Страна, где средний класс лелеял идеалы свободыи личной инициативы, не склонна была почитатьвымуштрованных солдат, которых слишком частотиранически использовали в целях поддержкименее свободных политических режимов.Следовательно, экономические факторы иполитическая атмосфера способствовали впрошлом распространению штатской,развенчивающей оценки военщины как зла, безкоторого порой нельзя обойтись, но котороевсегда является обузой.

Конституция Соединенных Штатовсоздавалась в атмосфере страха передвозможностью нарождения могущественноговоенного ведомства. Президент – лицо


гражданское – был провозглашенглавнокомандующим всеми вооруженнымисилами, а в период войны – иглавнокомандующим милицией штатов. Былоустановлено, что один лишь конгресс имеет правообъявлять войну или ассигновывать средства навоенные цели, – и всякий раз всего только на 2года. Каждому штату было предоставлено правосодержать свою собственную милицию,совершенно самостоятельную и не связанную собщегосударственным военным ведомством.Использование гражданскими властями военныхв качестве советников не было предусмотрено.Если в конституцию и были внесены некоторыеположения, узаконивающие применение насилия,то это было сделано неохотно, а должностнымлицам, призванным осуществлять функциинасилия, была предназначенаузковспомогательная роль.

После ухода со сцены поколения, делавшегореволюцию, социальные верхи не носили на себемилитаристского отпечатка; американская элитане числила систематически в своем составевысокопоставленных военных деятелей. Прочнойтрадиции военной службы не существовало,военные не пользовались особым почетом. Богачистали пользоваться большим "общественным


весом", чем военные, и это стало совершенноочевидным в период гражданской войны, когдасистема легального уклонения от мобилизации вармию, при которой мобилизованный имеетправо выставить вместо себя наемного рекрута,не вызывало возмущения – и эта системапродолжала, собственно, существовать вплоть допервой мировой войны. Положение вещей было,следовательно, таково, что военные, частожившие вдобавок в уединенных фортах,расположенных вдоль старой границыпродвижения поселенцев, не входили в высшиекруги страны.

Первые поколения переселенцев,прибывавших из Старого света, испытывали вАмерике большие и подчас весьма суровыелишения; их экспедиции и поселения (которые напротяжении значительных периодовпредставляли собой во многих отношенияхнастоящие военные лагеря) носили воинственныйхарактер. И, несмотря на это, люди,руководившие в те времена страной, не быливсе-таки отмечены печатью милитаристскойидеологии и милитаристской психологии.

Но надо сказать, однако, что, когда мыобозреваем историю Соединенных Штатов вцелом, мы сталкиваемся с довольно любопытным


обстоятельством. Нам говорят, что США никогдане были и сейчас не являются милитаристскойстраной, что американцы фактически относятся снедоверием к людям, чей административныйопыт приобретен в военной сфере. И все же мызнаем, что революция возвела на пост президентагенерала Вашингтона и что некоторые уволенныеиз армии офицеры, члены Цинциннатскогоордена, вынашивали планы создания военногосовета и установления власти военного диктатора.Мы знаем также, что участие в пограничныхсражениях и стычках с индейцами в некоторойстепени способствовало политической карьерегенералов Джексона, Гаррисона и Тэйлора впериод мексиканской войны. Была и гражданскаявойна, долгая и кровавая, расколовшаяамериканское общество на две части иоставившая после себя рубцы, сильно заметные исейчас. На протяжении всего периодагражданской войны и после ее окончанияполитическое господство оставалось как в лагересеверян, так и в лагере южан в руках гражданскойвласти, но война привела к возвышению генералаГранта и занятию им поста президента, которыйстал удобной ширмой для всякого родаэкономических спекуляций. За исключениемКливленда и Артура, все президенты той эпохи –


от Гранта до Мак-Кинли – были в гражданскуювойну офицерами, хотя, правда,профессиональным военным был только Грант.Затем, в эпоху малой испано-американскойвойны, мы опять-таки замечаем, что ТеодорРузвельт, самый грубый, самый суровый из всехвоенных (быть может, потому, что он не былпрофессионалом), пришел со временем в Белыйдом. Дело обстоит так, что из 33 человек,занимавших пост президента СоединенныхШтатов, около половины имели какой-нибудьвоенный чин; 6 были кадровыми офицерами, 9 –генералами.

Начиная с восстания Шейса и вплоть докорейской войны в истории Соединенных Штатовне было ни одного сколько-нибудьпродолжительного периода, который не был быознаменован актами насилия, предпринятымигосударством. И в самом деле, с 1776 г. мы имелисемь внешних войн, четырехлетнююгражданскую войну, беспрерывные сражения истычки с индейцами, растянувшиеся на целоестолетие, периодическую демонстрацию сил вКитае, военные кампании по покорениюприбрежных районов Карибского моря инекоторых районов Центральной Америки.Возможно, что все эти события рассматривались


в общем как досадные помехи, мешавшие болееважным текущим делам, – и, уж во всяком случае,можно утверждать, что насилие как средство илидаже как моральный принцип, безусловно,котируется в американской жизни и культуре какнесколько сомнительная ценность.

Это объясняется вот чем: актов насилия вистории США было очень много, но это насилиев значительной мере осуществлялосьнепосредственно самим "народом". Вооруженныесилы, представленные милицейскимисоединениями отдельных штатов, былидецентрализованы настолько, что почтиполностью походили в этом отношении нафеодальную военную систему. Организациявооруженных сил соответствовала, занебольшими исключениями, распыленностиорудий материального производства ираздробленности орудий политической власти,построенной по конфедеративному принципу.Американские поселенцы-пограничники,противостоявшие американским индейцам,обладали в отличие от казаков евразийскихстепей таким техническим и численнымпревосходством над противником, что странамогла обойтись без профессиональной военнойпрослойки населения и без крупного,


дисциплинированного аппарата насилия. Притогдашней военной технике средства насилияоставались децентрализованными: каждый, всущности, мужчина был стрелком. Это быловажнейшей причиной политическогопреобладания гражданских элементов, а такжеважнейшей причиной утверждениядемократических институтов, нравов и обычаев вранние периоды истории Америки.

В те времена, когда винтовка являласьглавным оружием, а один человек означал одинголос и вместе с тем одну винтовку, демократия вАмерике опиралась на милицию, состоявшую извооруженных граждан. Вот почему авторышкольных учебников истории не склонны искатьпричины политических и экономических переменв изменениях американских военных институтови систем оружия. Вооруженные силы появляютсяу них только тогда, когда речь идет о каком-либостолкновении с индейцами или о войне в далекихкраях, – а затем снова исчезают. Историки,возможно, и правы. Но не следует забывать, что вЕвропе первые армии, созданные на базевсеобщей воинской повинности, былиреволюционными армиями. Другие государстванеохотно вооружали свое население. На Венскомконгрессе Меттерних настаивал на отмене


обязательной воинской повинности; Пруссияприняла эту систему лишь после того, как еепрофессиональная армия, не опиравшаяся навсеобщую воинскую повинность, понеслапоражения; русские цари – только послеКрымской войны, Австрия – после того, какрекруты Бисмарка разгромили войска ФранцаИосифа.

Создание в Европе массовых армий,базирующихся на всеобщей воинскойповинности, привело к распространению напризываемых в армию некоторых других "прав",кроме "права" ношения оружия. Это былосделано в целях усиления их преданности. ВПруссии, а позднее во всей Германии такаяполитика проводилась совершенно сознательно.Введение массовой воинской повинностисопровождалось отменой крепостного права, апозднее – созданием системы социальногообеспечения. Представляется очевидным, чтораспространение на широкие массы населенияправа ношения оружия влекло за собойраспространение на них и других прав, хотя,правда, связь между этими двумя сферамиявлений не является автоматической. Но вСоединенных Штатах все это происходило иначе:здесь не существовало безоружного народа,


которому какая-то вооруженная прослойкапредоставила потом право ношения оружия;население носило здесь оружие с самого начала.

Вплоть до первой мировой войны в Америкене существовало системы постоянного военногообучения, не существовало монополиифедерального правительства на орудия насилия,не существовало также большой постояннойармии, возглавляемой профессиональнымивоенными кадрами. В период между гражданскойи испано-американской войнами армиянасчитывала в среднем около 25 тыс. человек,сведенных в полки, причем полки и роты былиразбросаны по отдельным гарнизонам вдольвнутренней границы продвижения поселенцев ина Дальнем Западе. На протяжении всего периодаиспано-американской войны армия СоединенныхШтатов была организована на милицейскихначалах, то есть была децентрализована, а ееофицерский корпус не состоял из кадровыхвоенных и легко подпадал под влияние местныхполитических группировок.

Небольшая регулярная армия дополняласьмилицейскими соединениями отдельных штатов,сведенными в добровольческий корпус США.Командиры этих соединений назначалисьгубернаторами штатов. При таком отсутствии


прочной профессиональной иерархии офицерамрегулярной армии часто удавалось сразу жепопасть в генералы добровольческого корпуса.Политика – иначе говоря, гражданский контроль– играла главенствующую роль. Генералов быломало, а чин полковника регулярной армии частоявлялся пределом мечтаний даже для человека,окончившего Вест-Пойнт.


3

В конце XIX в. старый армейский генерал,облаченный в свой сильно помятый синиймундир, все еще, казалось, был окутан пороховымдымом гражданской войны. В гражданскуювойну он отличился, а в период междугражданской войной и скандальнойиспано-американской войной отчаянно сражалсяс индейцами. Его кавалерийская лихость ужепотускнела, хотя временами все еще толкала егона безрассудства (вспомним сражения приКустере и Литл Биг Хорн!). Он вел жизнь,несколько похожую на ту суровую жизнь,которую уважал Теодор Рузвельт. Он часто носилусы, иногда и бороду, и обычно производилвпечатление человека, мало заботящегося о своейвнешности. Генерал Грант носил когда-тосолдатский мундир с нечищеными пуговицами истаринные ботфорты – и по его примеру сталиодеваться и другие генералы. Такой старыйслужака сам участвовал в боях – только в периодпервой мировой войны были приняты некоторыемеры для "сохранения квалифицированныхкадров". В боях гражданской войны, а затем встычках с индейцами погибло много генералов имасса полковников. В старой армии генерал


добивался уважения солдат не тем, что занималсяразработкой интендантских планов в Пентагоне;он завоевывал его тем, что лучше всех стрелял,крепче всех держался в седле, быстрее всехсоображал в трудную минуту.

Попробуем изобразить жизненный путьтипичного генерала 1900-х годов. Он происходилиз старинной американской семьи, имевшейанглийских предков. Родился он примерно в 1840г. где-нибудь в северо-восточной частиСоединенных Штатов и воспитывался либо там,либо в северо-центральной части, в сельскойместности или в маленьком городке. Отец егопринадлежал к лицам свободных профессий, ивполне возможно, что он обладал политическимисвязями, которые либо пригодились, либо непригодились будущему генералу в его карьере.Чтобы стать генерал-майором, ему понадобилосьболее 38 лет службы со времени вступления вармию или поступления в военное училищеВест-Пойнт. К моменту занятия им высокогокомандного поста ему было уже около 60 лет.Если он был человек религиозный, то он, надополагать, имел обыкновение ходить вепископальную церковь. Был он человекженатый, и отец его жены (это, возможно, былауже его вторая жена) также принадлежал к лицам


свободных профессий и тоже, возможно, имелкакие-то политические связи. В период службы вармии наш генерал не принадлежал ни к какойполитической партии, но после ухода в отставкупринимал, возможно, известное участие в делахреспубликанской партии. Вряд ли он что-нибудьнаписал в своей жизни, и столь же маловероятно,чтобы кто-нибудь много писал о нем. По законуему надлежало уходить в отставку в возрасте 62лет. Умирали эти старые генералы в среднем ввозрасте 77 лет.

Только третья часть генералов старой армииокончила Вест-Пойнт, и только четыре генералаокончили колледж; командиры старой армии вмассе своей не имели специального образования.Впрочем, следует помнить, что многиеобучавшиеся в Вест-Пойнте южане, численнопреобладавшие в офицерском корпусе старойфедеральной армии, покинули в свое времяармию и отправились домой, чтобы сражаться врядах армии конфедератов. Некоторые изармейских генералов 1900-х годов получилиофицерский чин еще в период гражданскойвойны, другие сделали карьеру в рядахдобровольческой милиции штатов, а иные личнозавербовали в армию положенное число солдат иполучили за это в свое время звание полковника.


Вступив в ряды регулярной армии, такой офицерпродвигался по службе уже автоматически, наоснове выслуги лет; в военное время этопродвижение значительно ускорялось. Так,например, в период испано-американской войныслучалось, что офицеров сразу производили изполковников в генералы. По меньшей мереполовина генералов старой армии имела связи свысокопоставленными генералами иполитическими деятелями. Так, например,генерал Леонард Вуд, который в 1891 г. былкапитаном медицинской службы, стал затемврачом при Белом доме, а позднее (в 1900 г.), приправлении своих друзей – президентов ТеодораРузвельта и Уильяма Говарда Тафта, –начальником штаба армии.

Из нескольких десятков тогдашних высшихвоенных руководителей только трое когда-нибудьзанимались коммерческими делами, да и то двоеиз них не служили в регулярной армии. Впограничных городах местные торговцы часто слюбовью относились к этой старой армии, ибоона воевала с индейцами и с конокрадами. И ктому же наличие военного гарнизона былополезно для местной экономики, ибо этопоощряло торговлю. А в более крупных городахвоинским частям иногда поручали задачу срыва


забастовок. Любили армию и мальчишки.В период между гражданской войной и

военно-морской экспансией, связанной с именемТеодора Рузвельта, армия была больше на виду уширокой публики, чем флот, и ее притязания напрестиж поддерживались низшими слояминаселения. Флот же был скорее похож наджентльменский клуб, предпринимавший времяот времени исследовательские и спасательныеэкспедиции. Флот пользовался почетом средивысших классов общества. Это объяснялось тем(и отчасти вело к тому), что флотское офицерствоотличалось от армейского более высокимсоциальным происхождением, а также лучшейпрофессиональной подготовкой.

Помимо унаследованного от англичанпредставления об особом значении морскогомогущества, прославлению флота способствовалаеще теория адмирала Мехэна, связывавшеговеличие страны с ее морской мощью,– теория,охотно подхваченная тогдашним заместителемморского министра Теодором Рузвельтом.Возросший престиж, которым флот сталпользоваться среди более широкой публики впериод испано-американской войны, объяснялсятем, что профессиональное искусство морскогоофицера представлялось профанам более


таинственным, чем искусство армейскогоофицера: мало кто из штатских отважился быпопробовать командовать военным кораблем,тогда как многие рискнули бы командоватьбригадой. Так как во флоте в отличие от армии несуществовало милицейской системы, то флотскийофицер обретал двойной престиж, основанный напрофессиональном искусстве и на обязательномпрофессиональном образовании, полученном вморской академии в Аннаполисе. Имело значениеи то, что в корабли, которыми командовалиофицеры флота, вкладывались большие средства.И, наконец, в том же направлении действовалабезграничная власть, которой облечен "хозяинкорабля", что особенно резко выделялось на фонеиздавна установившегося в морском делепрезрительного отношения к матросам. Подобноеобращение, применявшееся и к военнымматросам, особо подчеркивало, разумеется,высокое положение офицеров.

Попробуем изобразить типичные чертыбиографии адмирала 1900-х годов. Он родилсяпримерно в 1842 г. в семье колониста, и егопредки были англичанами. Отец его былдеятелем той или иной свободной профессии;существеннее, однако, то, что он происходил извысших слоев населения северо-восточного


побережья страны, и скорее всего из семьи,проживавшей в не очень крупном городе.Будущий адмирал получил образование в морскойакадемии и два года провел на учебном корабле.Во флот он поступил, когда ему было 14 лет отроду. Если это был религиозный человек, то ужнепременно протестант. Примерно через 43 годапосле поступления в академию, в возрасте 58 лет,он стал контр-адмиралом. Женился он на девушкесвоего круга. Возможно, что он написал книгу, новряд ли кто-нибудь написал книгу о нем; неисключено, однако, что после войны 1898 г. онполучил почетную ученую степень. Из флота онушел в отставку в возрасте 62 лет. В чинеконтр-адмирала он прослужил всего лишь 3 года.Умер он через 10 лет после положенного срокаухода в отставку. Адмиралы умирали в среднем ввозрасте 72 лет.

Еще в 1900-х годах высший командныйсостав флота состоял поголовно из людей,окончивших военно-морскую академию вАннаполисе, и выделялся к тому жеджентльменскими манерами и привычками.

Адмиральский состав рекрутировался из болеевысоких социальных слоев, чем армейскийгенералитет, в нем было больше уроженцеввосточных штатов, он имел более солидную


общеобразовательную и затем специальнуюподготовку, полученную в морской академии.Адмирал 1900-х годов тоже, как правило,участвовал в свое время в гражданской войне,после которой медленно продвигался послужебной лестнице, избегая всяких новшеств какв личной жизни, так и на военной службе. Так какпродвижение по службе совершалось обычнокрайне медленно, то для него очень важно былополучить офицерский чин как можно раньше,дабы успеть стать адмиралом до 62-летнеговозраста, по достижении которого ему полагалосьуйти в отставку. Чтобы стать капитаном, надобыло обычно прослужить около 25 лет."Офицеры так много времени проводили нанизших постах, что так и не успевали научитьсядумать самостоятельно. Как правило, онидостигали высших командных постов поздно, ужеутратив молодость и честолюбие и научившисьлишь повиноваться, а не командовать..."

От одной трети до половины всего срокасвоей службы высшие офицеры проводили вплавании, и происходило это, конечно,преимущественно в тот период, когда онизанимали низшие посты. Из 35 высшихкомандиров американского флота околополовины возвращалось в то или иное время в


академию в Аннаполисе в качествепреподавателей или администраторов. Некоторыеиз них проходили там адъюнктуру. Главнаяпричина бюрократической беспомощности,которая зачастую явно обнаруживалась во флоте,состояла в том, что корабли, орудия иматериальное снабжение становились втехническом отношении все более сложными, алюди, командовавшие всем этим хозяйством,получали свои посты не столько по признакамтехнических знаний, сколько на основе выслугилет. Вот почему командир корабля чувствовалсебя на нем не вполне уверенно и емуприходилось брать на себя ответственность зарешение вопросов, в которых он не вполнеразбирался. Начальники управлений, в ведениикоторых находился флот, были вхожи к министруи часто имели близких друзей среди членовконгресса. Но, несмотря на связи с виднымилюдьми, только один адмирал тех времен сталбизнесменом и только два адмирала занялись(местной) политикой.

Так в основном выглядело в конце XIX в.находившееся под гражданским контролемвоенное ведомство Соединенных Штатов с еговысшим офицерским корпусом, состоявшим лишьнаполовину из профессионалов. Люди эти ни в


каком существенном отношении не принадлежалик американской элите, состоявшей избизнесменов и политиков. Но сейчас не конецXIX в., и исторические факторы,лимитировавшие в те времена общественный весвоенных, ныне в большинстве своем неоказывают больше ни малейшего влияния наструктуру социальных верхов Америки.


4

Влияние мирных и штатских воззрений,существующих в Соединенных Штатах, и вместес тем практика обуздания военщины и недоверияк ней неизбежно сдерживаются в середине XX в.небывалой ситуацией, трактуемой нынеамериканской элитой как ситуация,определяющая судьбы страны.

I. Американская элита, а также политическиактивная часть низших слоев населения впервыеначинают постигать, что значит жить бок о бок ссильными в военном отношении соседями, чтоозначает тот факт, что территория страныпрактически досягаема для военного нападения,несущего с собой катастрофу. Они, быть может,понимают теперь и то, как легко жилось ввоенном отношении Соединенным Штатамраньше, когда страна была географическиизолирована и обладала при этомрасширявшимся и упорядоченным внутреннимрынком и всеми природными богатствами,необходимыми для индустриализации; как легкожилось в эпоху, когда военные действияприходилось вести лишь против народов,обладавших примитивной техникой. Все этоотошло теперь в прошлое. В военном отношении


Соединенные Штаты являются ныне соседомСоветского Союза в той же мере – или даже вбольшей мере, – в какой Германия была соседомФранции в прошлые столетия.

II. Это обстоятельство было очевиднодоказано, доказано в прямой и потрясающейформе, теми весьма осторожными оценкамифизических свойств новейших видов оружия,которые теперь не составляют секрета. Имеютсяоснования полагать, что в результате одногомассированного нападения могут погибнуть 50млн. человек, или около трети населения.Соединенные Штаты в состоянии, правда,незамедлительно нанести противнику ответныйудар сравнительно равной силы, но это, конечно,не уменьшает силы ударов, которые могут бытьнанесены по их собственной территории и по ихнаселению.

Подобные технические потенции можнорассматривать в политическом и экономическомаспектах или же с точки зрения их чисто военногозначения. Американская элита, определяющаяполитику страны, подошла к их оценке главнымобразом под углом зрения их военного значения.К определению международного положения онаподходит преимущественно с военной меркой.Это привело к тому, что дипломатию (в


сколько-нибудь исторически признанном смыслеэтого понятия) заменили в высших кругахоценками военного потенциала и взвешиваниемтого, насколько серьезна угроза войны.

И к тому же новые виды оружия создаются вкачестве "первой линии обороны". В отличие отхимических и бактериологических средствборьбы они рассматриваются не как резерв наслучай их использования противником, а какглавное наступательное оружие. Ключевыестратегические планы – в том виде, в каком ониизвестны общественности, – официально строятсяна предположении, что это оружие будетприменено в первые же дни всеобщей войны.Кстати говоря, из этой предпосылки исходяттеперь все.

III. Эти оценки действительности иполитическая линия, которая якобы ею диктуется,обусловили собой еще одну особенностьмеждународного положения Америки: впервые вистории Америки люди, стоящие у власти,толкуют о "критической ситуации", концакоторой не предвидится. Во времена новейшейистории люди, в особенности в СоединенныхШтатах, начали смотреть на историю как насостояние длительного мира, временамипрерываемое войной. Но теперь американская


элита представляет себе мир лишь как тревожныйантракт между войнами, случайно выдавшийся всилу равновесия взаимного страха. Она считает,что "мир" можно сохранить, лишь имеяревольвер, заряженный на всю обойму. Корочеговоря, она полагает, что война или полнаяготовность к ней – это нормальное и якобыпостоянное условие существования СоединенныхШтатов.

IV. И, наконец, отметим еще одну новуюособенность положения Соединенных Штатов,как она рисуется в официальных оценках. Еезначение даже превосходит значение другихотмеченных особенностей. Впервые за всю своюисторию американская элита стоит передвозможностью наступления такой войны,выиграть которую, как признают ее члены вбеседах друг с другом и даже публично, несможет ни одна из воюющих сторон. Онасовершенно не представляет себе, что конкретномогла бы означать "победа" и каким путем можноее добиться. Генералы заведомо не имеют об этомпредставления. В Корее, например, сталосовершенно ясно, что тупик возник в результате"паралича воли" политической верхушки.Подполковник Мелвин Вурхис приводитследующий отрывок из интервью генерала


Джеймса Ван Флита: "Корреспондент: "Генерал,к чему сводится наша цель?" – Ван Флит: "Незнаю. На этот вопрос должны ответить высшиеинстанции". – Корреспондент: "Каким образоммы узнаем, генерал, что добились победы идобились ли мы ее вообще?" – Ван Флит: "Незнаю. Знаю лишь, что об этом должен будетсказать нам кто-нибудь сверху". "Таковы итогипоследних двух лет Корейской войны", – писал поэтому поводу в редакционной статье журнал"Тайм". В прежние времена государственныелидеры, готовясь к войне, имели разработанныетеории победы и условия капитуляции, инекоторые по крайней мере из них несомневались в том, что сумеют навязатьпротивнику эти условия своими военнымисредствами. К началу второй мировой войныцели, преследуемые Соединенными Штатами ввойне, были в любом политическом илиэкономическом аспекте крайне смутны, ностратегические планы достижения победы путемвооруженного подавления противника имелись.Ныне, однако, литературы о путях достиженияпобеды не существует. При нынешних средствахнасилия разговоры о "массированном ответномударе" не являются ни планом войны, нинаметкой путей достижения победы. Это всего


лишь бурный дипломатический и, так сказать,политический жест и признание того, чтототальная война между двумя странами сталатеперь средством взаимного уничтожения.Положение теперь таково: в случае войны всенароды могут погибнуть, все они страшатсявойны, и благодаря всеобщему страху передвойной они остаются в живых. Мир – этовзаимный страх, это равновесие взаимногостраха, испытываемого вооруженнымипротивниками.

Я не намерен подвергать сейчас обсуждениювсе те определения действительности, которыепризваны оправдать внешнеполитический курсСоединенных Штатов. Однако если дажеисходить из особенностей международнойобстановки, фигурирующих ныне в оценкахофициальных кругов, то нам следует понять, чтово всех случаях, когда принимаются такиерешения по международным делам, которыемогли бы привести к установлению мира,обычные военно-стратегические соображения ивсякого рода военная экспертиза стали сейчасненужными и могут лишь вести к ошибкам. Нетсомнений, что все решающие проблемы и впервую очередь проблемы войны и мира сталитеперь в еще более полном смысле, чем


когда-либо, политическими проблемами. Будет лиНАТО иметь 10 дивизий или 30 – это с военнойточки зрения столь же безразлично, как и вопросо том, следует ли вновь вооружать Германию илинет.

В свете установленных теперь фактов,относящихся к последствиям тотальнойбомбардировки, подобные вопросы уже не имеютни малейшего военного значения. Это невоенные, а политические проблемы, связанные свопросом о том, удастся или не удастсяСоединенным Штатам сплотить европейскиестраны.

Но если иметь в виду военное восприятиедействительности, преобладающее у людей,делающих высокую политику, то возвышениегенералов и адмиралов и их проникновение ввысшие круги американской элиты становитсясовершенно понятным и закономерным, вполнереалистичным и желательным процессом. Дело втом, что специфическое понимание новоймеждународной позиции Соединенных Штатов иновой международной обстановки, свойственноеэлите, способствовало изменению центра ееполитических усилий. Расширение сферывлияния и возрастание общественного весавоенных лидеров из Вашингтона – это не


единственный, а всего лишь наиболее очевидныйпризнак расширения круга вопросов,привлекающих внимание властвующей элиты.Решения, имеющие наиболее серьезныепоследствия, стали в значительной меререшениями, связанными с внешней политикой.Было бы, возможно, преувеличением утверждать,что для многих членов элиты внутренняяполитика имеет теперь значение главным образомкак средство сохранения власти внутри страны, стем чтобы иметь возможность оказывать нажимза границей, опираясь на всю национальнуюмощь; но уж, во всяком случае, справедливо, чтовнутриполитические решения, относящиесяпрактически ко всем областям жизни, все большеоправдываются, а то и определяются опасностямиили благоприятными возможностями,усматриваемыми за границей.

Вместе с тем возросшее могущество военнойзнати вызвало беспокойство в высшихгражданских кругах – и в этом нет ничегоудивительного. Эта тревога могла бы оказатьсясерьезным политическим фактором, если бы онапривела к практической ревизии милитаристскогопонимания действительности во имяполитического, экономического игуманистического восприятия международных


отношений. Но вот оказывается, что испытыватьтревогу по поводу возвышения военной знати(являющегося, безусловно, и причиной иследствием господствующей оценкидействительности) все же легче, чем отказаться отэтой оценки.


5

С усилением и централизацией американскихматериальных орудий насилия возникчрезвычайно сложный военно-бюрократическийаппарат, протянувший свои щупальца доокраинных азиатских государств иполуостровных окраин Европы и проникший сосвоими стратегическими воздушными силами всердце Евразии. Подобные перемены в характеревоенных институтов и дальности действиясредств насилия не могли не привести к столь жеважным изменениям в положении людей,управляющих этими средствами насилия, то естьв положении американской военной знати.

Самым ярким символическим воплощениеммасштабов и очертаний новой американскойвоенной машины является Пентагон. В этомлабиринте из бетона и камня помещается мозгамериканских средств насилия. Самое большое вмире административное здание – американскийКапитолий – целиком поместилось бы в любом из5 его крыльев. Длина только одной из 5 еговнешних стен равняется длине трех футбольныхполей. Коридоры общей протяженностью 17,5миль, коммутатор на 40 тыс. телефонныхномеров, 24 км пневматических труб, 2100


телетайпных аппаратов связывают 31 300сотрудников Пентагона друг с другом и свнешним миром. Пентагон бдительно охраняют170 агентов службы безопасности; его младшийобслуживающий персонал насчитывает 1000человек; 4 человека заняты весь рабочий деньтолько тем, что сменяют перегоревшиеэлектрические лампочки, другие 4 человекаследят за щитом регулирования 4 тыс. часов,развешанных в Пентагоне. Около входа в зданиесо стороны реки имеется 5 площадок для игры вхэндбол и 4 кегельбана. Ежедневно в корзинкивыбрасывается 10 г несекретных бумаг; этойбумажной макулатуры продается в год на суммупримерно 80 тыс. долл. Радио-телевизионныестанции Пентагона передают 3 раза в неделюпрограмму для всей страны. Его система связипозволяет вести четырехстороннюю беседу междулюдьми, находящимися на большом расстояниидруг от друга, например в Вашингтоне, Токио,Берлине и Лондоне.

В этом здании, в этом архитектурномлабиринте, среди этого причудливого скопищалюдей протекает повседневная деятельностьсовременных военных лидеров. И среди них выне найдете военных деятелей прежнего закала,закала тех людей, которые воевали с индейцами.


На верхушке военно-бюрократическойлестницы, ступенью ниже президентаСоединенных Штатов, назначаемого им министраобороны и помощников министра обороны,пребывает военный директорат – Объединеннаягруппа начальников штабов, заседающая впомещении, стены которого обшиты листовойсталью. За объединенным комитетомначальников штабов непосредственно следуетвысший круг генералов и адмиралов,управляющих огромными и сложныминаземными, морскими и воздушными силами, атакже системой экономических и политическихсвязей, поддерживание которых они считаютнеобходимым, и аппаратами информации ипропаганды.

После событий в Пирл-Харборе былапредпринята серьезная попытка объединитьуправление различными родами войск. Был изданряд законов и директив, направленных к этойцели. Предполагалось, что такое объединениеоблегчит гражданский контроль. Эта попытка,однако, не увенчалась полным успехом. Особеннонедовольно было морское командование,считавшее, что флоту не уделяется должноговнимания. Командование отдельных родов войскпорой обращалось в конгресс через голову


министра. Был даже случай, когда командованиеВВС добилось своего вопреки возражениямминистра обороны. В 1949 г. комиссия Гуверадоложила, что военное ведомство не имеетцентрального руководства и достаточноупорядоченного бюджета, что оно не являетсяединой "упряжкой" и что связь междунаучно-исследовательской деятельностью истратегическими планами слаба.

"Отсутствие централизованного руководстванациональным военным ведомством, негибкаясистема субординации, созданная на основепринятого закона, и раздроблениеответственности привели к тому, что надвооруженными силами не был установлен строгийгражданский контроль".

После второй мировой войны в персональномсоставе высших руководителей военноговедомства, штатских и военных, произошлирадикальные перемены, хотя, правда, социальныйоблик этой головки не подвергся решительномуизменению. На посту министра обороныпоследовательно сменили друг другаполитический деятель, маклер, генерал, банкир,руководитель корпорации. В непосредственномобщении с этими людьми находились четыревысокопоставленных военных деятеля,


принадлежащих к "настоящим военным". С точкизрения военщины идеальным гражданскимруководителем военного ведомства был бы,вероятно, такой человек, который служил быгражданской ширмой для конгресса и вместе стем был бы послушным исполнителем решений,принимаемых военными. Но руководители такоготипа попадаются не всегда. Недавно, например,морской министр отстранил от работы одногоадмирала из-за "разногласий в политике". Тренияв этой сфере, несомненно, имеются, ибо людиобоих разрядов – гражданского и военного, – каки все люди на свете, находятся в известной мере вплену у своего прошлого.

В высших военных кругах имеются, конечно,отдельные клики, различным образом связанныедруг с другом и с существующими гражданскимиполитическими течениями и кликами. Это яснообнаруживается в тех случаях, когда скрытыетрения превращаются в открытые разногласия –как это было, например, в период отстраненияМакартура от поста командующеговооруженными силами на Дальнем Востоке.Помимо школы Макартура (влияние которой ужеубывало), придававшей главное значение Азии, вто время существовала еще школа Маршалла,придававшая главное значение Европе, группа


Эйзенхауэра – Смита, пользовавшаяся большимвлиянием, но не руководившая армией, игосподствовавшая группа Брэдли – Коллинса,стоявшая у руководства. И существует к тому жедовольно обычная рознь между теми, кто считает,что нужны "подлинно профессиональныевооруженные силы", возглавляемые "боевымиофицерами", и теми, кого больше устраиваетвозвышение новых "специалистов" и штабныхработников.

По мере усиления власти военных в их среде,несмотря на "объединение" вооруженных сил(которое, безусловно, отнюдь не завершено),будут возникать, вероятно, более островраждующие между собой группировки. Когдавоенные представляют собой маловлиятельнуюпрослойку, борющуюся за свое существование,они в большей мере склонны поддерживать другдруга, чем в том случае, когда они оказываютсядоминирующими членами властвующей элиты,ибо при такой ситуации речь идет уже не осуществовании, а об экспансии.

Милицейская система была в начале XX в.централизована. Развитие военной техники зашлотеперь настолько далеко, что винтовки сталипросто игрушками. Граждане получают нынедоступ к оружию в рамках дисциплинированной


организации, имеющей строго централизованноеуправление, а средства подавленияпротивозаконных актов насилия возросли.Следовательно, все, кто не принадлежит кправящим военным кругам, в военном отношениибеспомощны. И в то же время дело обстоит так,что при наступлении войны в нее практическивтягивается все население, то ли в качествесолдат, то ли в качестве тыловиков, а этоозначает, что все подчиняются иерархии, во главекоторой стоят военные лидеры из Вашингтона.


6

Нынешний генерал или адмиралнепосредственно имеет дело со стрелковыморужием лишь во время охоты на уток, затеяннойим вместе с компанией воротил из миракорпораций где-нибудь в поместье,принадлежащем, скажем, "Континентэл моторзкорпорейшн". Вот факты: одна страховаякомпания "страховала офицеров на протяженииполутора десятков лет; она пережила вторуюмировую войну... и не прогорела... В периодвойны в Корее процент смертности средизастрахованных офицеров, служивших в зонебоев, был ниже среднего процента смертностисреди лиц, работающих в промышленности". Вотеще факт: изыскания, произведенные бригаднымгенералом С. Маршаллом, показали, что за времялюбого боя в период второй мировой войны извсех солдат, которые находились в положении,позволяющем стрелять в противника,действительно стреляло не свыше 25%.

Нынешний генерал или адмирал является вбольшей мере профессионалом, чем мы потрадиции привыкли думать. Из общего числагенералов, занимавших в 1950 г. высокиевоенные посты, 2/3 окончило в свое время


военное училище в Вест-Пойнте (а что касаетсяадмиралов, то в 1950 г., так же как и в 1900 г., всеони принадлежали к лицам, окончившимморскую академию); большинство из нихслужило еще в период мировой войны и пережилоэпоху антивоенных настроений 20-х и 30-х годов,выпрашивая ассигнования, борясь с обвинением втом, что они торговцы смертью. Над ними всемивитал приукрашенный и отлакированный образгенерала Першинга.

В межвоенные годы в профессиональнойжизни военных ничего примечательного непроисходило. Эта жизнь была в известной мерепохожа на жизнь врача, не имеющего ни единогопациента: обстоятельства не требовали отвоенных практического применения ихпрофессионального искусства. Но в то же времяони находились на службе. В этой особенности ихположения заключается, быть может, причинатой духовной эволюции, которая замечается у нихв такие периоды: в такие времена у нихусиливается стремление (слишком глубокое,чтобы они могли относиться к нему критически)быть во всем похожим на определенный образец,ничем не выделяться, никогда не терятьспокойствия при подчиненных и прежде всего недопускать и мысли о возможности какого-либо


нарушения порядка субординации. Они всяческистремились вести себя так, чтобы в вышестоящихинстанциях их не могли ни в чем упрекнуть, Какна родине, так и за границей жизньпрофессиональных военных протекала в рамкахих собственных маленьких колоний, в условияхполной оторванности от экономической иполитической жизни страны. Пригосподствовавшем в ту пору недовериигражданских элементов к военщине общее мнениебыло таково, что военные должны "стоять внеполитики", и большинство военных рады были,по-видимому, следовать этому правилу.

В межвоенный период служебная жизньофицера вращалась вокруг дел, связанных сочередным повышением в чине. Продвижение послужбе до чина полковника включительнопроисходило в порядке выслуги лет, и в этомдвижении офицеру мешал так называемый "горб"– образовавшееся скопление 4 или 5 тыс.офицеров, большинство которых получилоофицерские чины в период первой мировойвойны. Из-за этого "горба" требовалось "двадцатьдва года на то, чтобы от чина младшего капитанадобраться до чина старшего капитана". Офицер"вряд ли мог надеяться получить чин капитана ввозрасте моложе 50 лет".


Общественная жизнь офицера в межвоенныйпериод также вращалась вокруг его чина. В сфереобщения офицеров с гражданскими лицами, атакже в их собственном кругу чувство дистанциимежду рангами сильно давало о себе знать. Женагенерала Джорджа Маршалла, вспоминая этивремена, приводит в своих мемуарах следующиеслова, сказанные женой одного офицера:"Супругу самого высокого по рангу офицераследует всегда просить за столом налить кофе, ане чай, потому что кофе по рангу выше чая". Онарассказывает также о жизни Маршалла (тогдаеще полковника) в период кризиса, когда армия –как она отмечает в другом месте – испытывалатакой недостаток в деньгах, что пришлось урезатьпрактические стрельбы. "Наша квартира вФорт-Моултри, – пишет она, – находилась не вобыкновенном здании, а в отеле. Этот дом былпостроен командованием береговой артиллерии вте времена, когда оно было богато, но теперь онбыл в очень плохом состоянии. 42 застекленныедвери вели на нижнюю и верхнюю веранды,тянувшиеся вдоль трех сторон дома". А когдаМаршалл стал генералом, "перед коттеджемпоявился великолепный новенький "паккард",который должен был заменить наш маленький"форд". Итак, пост генерала принес ему


замечательный сюрприз, ибо "паккард" в тотпериод депрессии действительно был чудеснымсюрпризом. Я была вне себя от радости".

Жена другого полковника рассказывает всвоих воспоминаниях о чинопочитании,господствовавшем в отношениях междуофицерскими женами: "Когда кто-то предложилвыбрать комиссию для закупки книг, жена врача,знавшая, что книги – это моя слабость, робкопробормотала мое имя, но жена полковниканазначила трех дам, мужья которых имели болеевысокие чины, чем мужья остальныхприсутствовавших дам". Она рассказывает такжео жизни высшего командного состава заграницей: "В Китае у нас было пять домашнихслуг... Директива о замораживании жалованья [впериод кризиса], временно отменившая системуавтоматического повышения жалованья, сильнееударила по младшему, чем по старшемукомандному составу. Она не коснулась ни одногогенерала, а из адмиралов пострадал только одинчеловек. В армии из числа пострадавших от этогомероприятия 75% составили лейтенанты,капитаны, унтер-офицеры и медицинскиесестры". Вот в эти-то межвоенные годы младшийлейтенант Эйзенхауэр встретил Мэмми Дауд, отецкоторой был достаточно богат, чтобы в 36 лет


уйти из армии и зажить праздной жизнью вДенвере и проводить вместе со своей семьей зимув Сан-Антонио.

В литературе приводились данные,относящиеся, например, к 1953 г.,свидетельствующие о том, что "типичныйкадровый офицер в состоянии накопить к 45 илик 50 годам до 50 тыс. долл. в виде страховыхвзносов". Жизнь флотского офицера вмежвоенные годы описывалась таким образом:"Летние плавания были восхитительны. Золотыенашивки и особые привилегии, связанные спринадлежностью к высшему обществу, в концеконцов начали вселять в вас сознание того, чтовы, черт возьми, важная персона. И вы... усвоилихорошие манеры и посетили на рождественскихпраздниках семью своего товарища вФиладельфии и впервые вкусили прелестисветской жизни и все блага, уготованные дляпривлекательного молодого моряка... Вывыслушали столько лекций, в которых васубеждали не считать себя выше штатских, чточувствуете, что вы действительно могли бы датьим "сто очков вперед", но что вместе с тем былобы неприлично показывать, что вы так думаете".

Однако в Соединенных Штатах не всегдасуществовало такое положение, когда, говоря


словами Веблена, "военная доблесть почитается",поскольку "война считается делом почтенным". Иофицеры в массе своей не всегда рекрутировалисьиз среды вебленовского праздного класса и невсегда становились членами этого класса.Утверждение, будто офицерский состав всегдарекрутировался из среды праздного класса, болеесправедливо в отношении флота, чем вотношении армии; что же касаетсявоенно-воздушных сил, то этот род войск возниксравнительно недавно и вопрос об историческихизменениях социального состава офицерства кним не относится. Если говорить в общем ицелом, то высшие офицеры армии и флота были впрошлом скорее выходцами из высших прослоексреднего класса, а не из подлинно высшего илизаведомо низшего классов. Процент выходцев израбочего класса был среди них весьма невелик.Это были преимущественно сыновья людейсвободных профессий, бизнесменов, фермеров,государственных чиновников и кадровыхвоенных. В своем подавляющем большинстве онипринадлежали к протестантам, главным, образомк последователям епископальной церкви илипресвитерианской. Мало кто из них служилрядовым.

Для всех почти нынешних офицеров вторая


мировая война сыграла решающую роль. Онаопределила собой особенности современнойвоенной карьеры и ту политическую, военную иобщественную атмосферу, при которой этакарьера складывается. Более молодыепредставители нынешней военной верхушкипроходили службу в лучших полках илидивизиях, а люди постарше, быстропродвинувшиеся в период широкогоразвертывания вооруженных сил, заняли во времявойны высшие штабные посты внутри страны иза границей.


7

Для формирования душевного складапрофессионального военного его социальноепроисхождение и первоначально полученноевоспитание не имеют такого значения, какое этоимеет для формирования характера людейлюбого другого типа, встречающегося в высшихобщественных сферах. Специальная подготовкабудущего адмирала или генерала начинается ранои потому оказывает на него глубочайшее влияние,а военная среда, в которую он попадает,настолько засасывает его, что весь его образжизни прочно определяется ею. При такихусловиях формирование его духовного обликавесьма мало зависит от того, является ли онсыном плотника или миллионера.

Однако в этом рассуждении о стандартномоблике профессиональных военных не следует,конечно, заходить слишком далеко. Из всехгрупп, входящих в состав американской элиты,военная прослойка является самойбюрократичной, но это не значит, что вся онасостоит из бюрократов. Притом, как и во всехбюрократических организациях, высшие кругивоенной иерархии менее бюрократичны, чемнизшие и средние. И все же надо сказать, что,


когда мы изучаем особенности военной карьеры,перед нами выступает один факт, имеющий стольрешающее значение, что входить в дальнейшиеподробности не представляется необходимым.Факт этот заключается в том, что в большинствеслучаев карьеры адмиралов и генераловскладывались совершенно одинаково, по заранееустановленному образцу. Стоит нам толькоразобраться в основных правилах и узловыхмоментах такой стандартной карьеры, и мыбудем знать столько, сколько можно было быизвлечь из подробных статистических данных омножестве карьер.

Военная среда тщательно отбирает иформирует тех, кто становится профессионалами.Суровые условия Посвящения в военнуюпрофессию, которые мы находим в Вест-Пойнтеили военно-морской академии, а также в учебныхкомандах для младшего командного состава,свидетельствуют об активном стремлении кискоренению ранее приобретенных гражданскихпредставлений и чувств, с тем чтобы легче былосформировать (насколько это возможно)совершенно новый характер.

Именно это стремление к искоренению ранееприобретенных представлений и чувств лежит воснове "дрессировки" новичка и практики


отведения ему на первых порах весьма низкогоместа в военной иерархии. Требуется сделать так,чтобы он в значительной мере утратил своюпрежнюю индивидуальность и потерялспособность даже мысленно отделять себя какличность от своего военного призвания. Егонужно оторвать от его прежней гражданскойжизни, и тогда он искренне начнет ценитьпревыше всего такие вещи, как успешноеприспособление к армейской действительности,глубокое восприятие военной идеологии, гордоечувство удовлетворения от успехов, достигнутыхв сфере военной иерархии и в ее границах. Самосознание собственного достоинства будет всецелои полностью зависеть у него от того, насколькоценят его люди, занимающие равное с нимположение и старшие по чину. Ему внушают, чтоего нынешнее окружение принадлежит к высшимкругам страны. Большое значение придаетсятому, чтобы он усвоил все тонкости светскогоэтикета; всеми официальными инеофициальными способами его побуждают ктому, чтобы он ухаживал за девушками,принадлежащими скорее к высшим, чем книзшим слоям населения. В его сознаниевнедряют мысль о том, что он вступил в важныйсектор высших кругов общества, так что его вера


в себя постепенно сливается у него спредставлением о себе как о преданном членевосходящей организации. Единственная"воспитательная" система в Америке, которуюможно в какой-то мере сравнить с военной, – этосистема, применяемая в частных школах длядетей из "четырехсот семейств" центральныхгородов, но и в них эта система не доведена дотакого совершенства, как в военных школах.

Подготовка будущей военной знатиначинается в военном училище Вест-Пойнт и вморской академии в Аннаполисе. И хотя вкритические периоды, когда требовалось срочноеувеличение военных кадров, приходилосьприбегать к другим источникам комплектованияи к другим методам обучения, эти учебныезаведения все же остаются главным центромподготовки военной элиты. Высшая частьгенералитета и все адмиралы нашего времени –это люди, учившиеся в Вест-Пойнте или морскойакадемии, и они, несомненно, несут на себепечать этого воспитания. И в самом деле, если быу них не было такого рода кастовогосамосознания, пришлось бы считать, что этизаведения, служащие отбору и формированиюлюдей определенного душевного склада, несправляются со своей задачей.


Кастовое самосознание – это основнаяотличительная черта подлиннопрофессионального офицерского корпуса,заменившего со времен испано-американскойвойны командный состав прежнихдецентрализованных милицейских соединений,который был в какой-то мере связан с местнымиполитическими группировками. "Наша конечнаяцель – флот, наша доктрина – ответственность,наша практическая задача – формированиевоенного характера", – писал флотский капитанА. М. Налтон. В те времена, когда большинствонынешних адмиралов еще училось в Аннаполисе,командор Эрл утверждал: "Дисциплина,существующая в военно-морской академии,служит прекрасной иллюстрацией того принципа,что в каждом сообществе дисциплина означаетпопросту организованное существование.Дисциплина – непременное условиеупорядоченной жизни, а без упорядоченнойжизни цивилизация невозможна. Тех, кто нежелает жить так, как подобает, необходимозаставить это делать, людей с такими вредныминаклонностями нужно обуздывать. Только поотношению к ним дисциплина носит всегдасуровый характер или представляет собой формунаказания. Так, разумеется, и должно быть. Мир


был бы лучше, если бы такие личности постоянночувствовали над собой тиранический,неумолимый и жесткий кулак и постоянносознавали, что их могут выгнать из сообщества, ккоторому они не имеют права принадлежать".

Военная среда оказывает решающеевоздействие на принадлежащих к ней людей, ибоона тщательно отбирает своих будущих членов ивыбивает из них ранее приобретенныепредставления; она изолирует их от гражданскогообщества и на протяжении всей их жизнистандартизует их карьеру и поведение. Принципстрогого чередования командных постов,которому подчинена их карьера, способствуетунификации их профессиональных знаний имироощущения. В мире военщины высокий пост– это не просто должность и даже не тольковершина карьеры: он, несомненно, придаетзаконченную форму целому строю жизни,формируемому под всепроникающим влияниемвоенной дисциплины. Бюрократическаяиерархия, довлеющая над всей жизнью военногочеловека, формирующая его характер исамосознание, зачастую духовно подавляет его; акак человек, который в один прекрасный деньможет стать штатским, он часто оказываетсядуховно опустошенным. Если говорить о нем как


о гражданине, то до самого последнего временион был вообще изолирован от других областейамериканской жизни. Являясь духовнымпродуктом закрытой системы образования, имеяза плечами жизненный опыт, которыйопределялся военным уставом и системой,построенной на принципе строгого чередованияслужебных постов, он предстает перед нами какчеловек, сотворенный по крайне стандартномуобразцу.

Современные военные деятели, начиная сгенерал-майора и выше, похожи один на другогокак внутренне, так и внешне. Это взаимноесходство у них выражено сильней, чем у другихлюдей из высших кругов общества. Что касаетсявнешнего сходства, то, как заметил ДжонМарканд, часто создается впечатление, чтоодинаковая военная форма включает в себяодинаковую маску, и уж непременно одинаковоевыражение лица. Мы видим перед собойрешительный рот и, как правило, твердый взгляд;постоянное стремление ничего не выражатьсвоим видом; прямую фигуру, квадратные плечии размеренную походку. Они не ходят, а крупношагают. Эффективность всей системы военноговоспитания и выучки сказывается в том, что они взначительной мере похожи друг на друга и по


своему восприятию жизни и своим взглядам.Принято говорить, что у них "военный складума", – и это не пустая фраза: она повествует оплодах специальной бюрократической системыобучения; она характеризует результаты системыформального отбора, одинакового жизненногоопыта, общих дружеских связей и одинаковыхсфер деятельности – и все это в рамках сходногои раз навсегда заведенного порядка. Она говорити о роли военной дисциплины, требующеймгновенного и механического повиновениявышестоящим начальникам. Военный склад умаподразумевает также общность взглядов, основойкоторых является метафизическое восприятиедействительности как преимущественно военнойдействительности. Даже в чисто военныхвопросах такой ум не доверяет "теоретикам" хотябы потому, что мышление последних отличаетсяизвестным своеобразием: бюрократическое жемышление – это упорядоченное и эмпирическоемышление.

Тот факт, что им удалось взобраться наверхние ступени военной иерархии, которую онипочитают больше, чем всякую другую, рождает упреуспевающих военных руководителей чувствоуверенности в своих силах. Всякого родапривилегии, связанные с их высокими постами,


делают их еще более самоуверенными исамонадеянными. И то сказать: если бы онипотеряли веру в себя, то что еще осталось бы импотерять? В определенной, строго ограниченнойобласти жизни они часто являются вполнекомпетентными людьми, но при их преданностивоенному ремеслу, привитой воспитанием, этаобласть зачастую представляется имединственной, которая действительно чего-тостоит. Их служебной деятельности сопутствуетцелая система прерогатив и чиновныхпривилегий, и благодаря этому они чувствуютсебя экономически обеспеченными, свободнымиот материальных забот. Это, правда, не всегдабогатые люди, но им никогда не приходитсясталкиваться с теми тревогами и страхами,связанными с поисками средств к существованию,с которыми приходится сталкиваться людям изнизших и средних классов общества. Ихположение на служебной лестнице определяеттакже, как мы видели, их положение в обществе:борьба за высокое общественное положение,которую им пришлось вести, развертывалась врамках четкой и хорошо организованнойиерархической системы, где каждый знает своеместо и не соперничает с тем, кто стоит выше.

В этом военном мире споры и дискуссии


пользуются не большим почетом, чем методубеждения: тут приказывают и повинуются, иникакие вопросы, даже малозначительные, неподлежат решению путем голосования. Жизнь ввоенной среде соответственным образомсказывается на представлениях, которые человекс военным складом ума имеет не только овоенных институтах, но и о других институтах.Высокопоставленный военный часторассматривает экономические институты каксредство, предназначенное для производствавоенного снаряжения, а крупную корпорацию –как своего рода военное учреждение, но толькодурно управляемое. В его мире, мире военных,заработная плата строго определена, апрофсоюзы совершенно немыслимы.Политические институты он считает толькопомехой в делах. По его мнению, в них частоцарит коррупция и они обычно плохофункционируют; в них работает множествонедисциплинированных и сварливых существ. Инадо думать, что он не очень-то огорчается, когдаему приходится слышать о гражданских иполитических деятелях, поставивших себя вглупое положение.

Вот такие-то люди, с умами и взглядами,сформировавшимися под воздействием таких вот


условий, заняли в послевоенной Америкеположение, позволяющее им вершить высокуюполитику. Нельзя утверждать – и мы это сейчасдокажем,– что они непременно стремилисьзахватить эти новые позиции; усиление ихвлияния произошло в значительной мере из-забанкротства гражданских политических деятелей.Впрочем, можно, пожалуй, сказать – как этозаметил в той же связи К. С. Форестер, – что дляосуществления бескрылой политики,разработанной такой элитой, которая лишенавоображения, нужны и исполнители, необладающие живым воображением. Но вместе стем следует сказать, что толстовскоепредставление о роли генерала должно бытьтеперь расширено. Генерал – это не толькочеловек, вселяющий в других чувствоуверенности своим умением вести себя так, будтоон понимает, что происходит в путанице боя; онявляется также администратором,распоряжающимся людьми и машинами, изкоторых складываются значительно усилившиесяныне средства насилия.

После второй мировой войны крупная военнаякарьера делается несколько иначе, чем вмежвоенный период. Будущий военныйруководитель, человек, которому предназначено


стать членом военной верхушки, обычнопроходит теперь свою решающую стажировку вПентагоне, где за работой каждого человека,занимающего низший или средний пост,неусыпно следит его начальник и где на самомверху гражданские и военные люди постояннопроверяют друг друга. В свои тридцать летармейский подполковник или флотский капитанIII ранга совершает свой решающий прыжок –если он вообще совершает его – скорее всего вПентагоне или в учреждении, непосредственнопримыкающем к Пентагону. Здесь, будучивинтиком сложной машины, он может обратитьна себя благосклонное внимание влиятельныхлюдей; здесь его могут назначить на штабнуюдолжность, а позднее дать ему многообещающуюоперативную должность. Так, в свое время наПершинга произвел благоприятное впечатлениеДжордж Маршалл, на Нимица – ФоррестШерман, на Хэпа Арнольда – Лорис Норстэд, наЭйзенхауэра – Грюнтер, а на Грюнтера – Шайлер.

Чем обычно занимается будущий военныйруководитель в Пентагоне, в котором работает,надо думать, больше адмиралов, чем младшихлейтенантов флота, больше генералов, чемстарших лейтенантов армии? Он не командуеттам людьми – и до поры до времени не командует


даже секретарем. Он читает доклады и составляеткороткое резюме в виде межведомственногомеморандума; он наклеивает на документыцветные ярлыки – красный для срочных бумаг,зеленый для спешных, желтый для экстренных.Он входит в одну из 232 комиссий. Онподготавливает сведения и проекты для тех, ктопринимает решения, тщательно приноравливаясьпри этом к мнению своего начальника. Онстарается прослыть "растущим" молодымчеловеком – и даже (как это принято в мирекорпораций) протежируемым молодымчеловеком, находящимся под чьим-топокровительством. Так же как во всехбюрократических организациях, он стараетсядействовать в соответствии с уставом, умея,однако, гибко применять его, с тем чтобыпрослыть оперативным работником, хорошимтолкачом; в низших инстанциях он способендобиться утверждения еще одного секретаря длясвоей канцелярии, а в высших – сформированияеще одной авиабригады.

Теперь нам надлежит рассмотретьдеятельность военной знати в еще более высокихсферах.

19513 1IX. Возвышение военщины

IX. Возвышение военщины

После событий в Пирл-Харборе руководителивозросших американских вооруженных сил сталипользоваться значительной автономией и вместе стем начали оказывать большое влияние на своихколлег, действующих в сфере политики иэкономики. Одни профессиональные солдатыотошли от военных дел и вступили в другиевысокие сферы американской жизни. Другие,оставшись солдатами, своими советами,информацией и суждениями оказывали влияниена решения людей, облеченных властью в делахэкономических и политических, а также в областипросвещения и науки. Снявшие военную формугенералы и адмиралы, равно как и оставшиесяпри ней, пытались формировать политическиевоззрения низших слоев населения; при решенииспорных политических проблем они (открыто илитайно) бросали на чашу весов свой авторитет.

Во многих таких спорах военныеруководители добивались своего, в другихслучаях они препятствовали тем действиям ирешениям, которые они не одобряли. Однирешения принимались под их веским влиянием,против других они возражали и потерпели


неудачу. И все же они сейчас болеемогущественны, чем когда-либо за всю историюсуществования американской элиты; теперь у нихбольше возможностей влиять на многие областиамериканской жизни, в которых распоряжалисьраньше одни лишь гражданские элементы. У нихпоявилось больше связей, и действуют они сейчасв стране, элита и широкие слои населениякоторой восприняли то, что может быть названоне иначе, как военным подходом кдействительности. В прошлом военныеруководители были всего лишь докучливымибедными родственниками американской элиты;теперь они стали ее двоюродными братьями, авскоре, быть может, перейдут на положениестарших братьев.


1

Хотя генералы и адмиралы все больше ибольше вторгаются в область экономики иполитики, военное воспитание, под влияниемкоторого сформировались их характер ивоззрения, не перестает в них сказываться. Новместе с тем условия успешного продвижения повысоким ступеням их новых карьер стали иными.Внимательно присмотревшись к ним сегодня,можно заметить, что некоторые из них не так ужотличаются от заправил корпораций, как этоможно было бы ожидать, а другие скореесмахивают на политических деятелейсвоеобразного типа, чем на военных деятелейтого склада, который соответствует нашимобычным представлениям.

Утверждалось, что военный мог быпрактически выполнять функции штатскогоруководителя (например, министра обороны)лучше, чем штатский человек, мало знакомый своенными делами и военными кадрами, котороголегко могут провести окружающие его генералы иадмиралы. По аналогии с этим можно было быдумать, что военный человек, занимающийсяполитикой, не способен иметь твердой,самостоятельной и решительной политической


линии; больше того, можно было бы думать, что,попадая в гражданскую политическую среду,генерал непременно теряет целеустремленность иввиду отсутствия у него специальных знаний иясной цели становится даже слабовольнымчеловеком.

Не следует, однако, забывать о тойсамоуверенности, которая возникает подвлиянием военного воспитания и военнойкарьеры. Люди, сделавшие успешную военнуюкарьеру, очень часто обретают тем самымуверенность в своих силах, которую они легкосохраняют, когда им приходится действовать вобласти экономики или политики. Как и вселюди, они, конечно, склонны прислушиваться ксоветам старых друзей и искать у нихнравственной поддержки, а друзья у них ввидуисторически сложившейся обособленностивоенной среды – люди преимущественновоенные. Как бы ни обстояло дело с отдельнымиличностями, военные лидеры, как известнаягруппа, являются, вероятно, самымикомпетентными людьми среди тех, кто нынеделает государственную политику. Нет другойгруппы, которая имела бы подготовку,относящуюся одновременно к экономическим,политическим и военным делам; нет другой


группы, которая имела бы такой длительныйопыт, связанный с ответственными решениями;нет другой группы, которая так охотно усваивалабы специальные знания других групп и с такойготовностью использовала бы эти знания в своемпрофессиональном деле. Никакая иная группа неимеет столь постоянного доступа кмеждународной информации. К этому следуетдобавить, что военный подход к оценкеполитической и экономическойдействительности, обычно преобладающийтеперь среди самых "штатских" политическихдеятелей, является обстоятельством, о которомникак нельзя сказать, что оно может ослабитьуверенность военной знати в своих силах,ослабить ее стремление вершить политику или ееспособность проводить свою линию в высшихкругах. Процесс "политизации" высших военныхкругов, развертывавшийся на протяжениипоследних 15 лет, представляет собой довольносложный процесс. Как члены профессиональногоофицерского корпуса, некоторые военныепроявляют прочную заинтересованность –личную, цеховую, идеологическую – врасширении той сферы жизни, где военная кастаможет играть главенствующую роль. Иные изних, как бюрократы, горят желанием расширить


свою личную бюрократическую вотчину. Есть итакие власть имущие военные люди, которыеэнергично добиваются политического влияния,наслаждаясь проявлением власти как высокойсамодовлеющей ценностью; одни из нихобнаруживают это властолюбие с полнойнадменной откровенностью, другие – в оченьтонкой форме. Но отнюдь не все военные исходятиз таких побуждений. Типичному военномучеловеку не свойственно стремиться кполитической власти; не существует, во всякомслучае, надобности сводить все объяснениеполитического возвышения военщины кприписыванию ей подобных побуждений. Ибовозможны ситуации – и такие ситуациивстречались, – когда военщине (даже против еежелания) передается политическая (по своемуосновному характеру) власть в силу того, чтогражданские власти оказываютсянесостоятельными; военщина сплошь и рядомслужила, охотно или неохотно, гражданскимдеятелям в качестве орудия осуществления ихполитических целей.

С точки зрения партийного политика, хорошовышколенный генерал или адмирал являетсяпревосходным орудием осуществленияопределенной политики, ибо при осторожном его


использовании зачастую удается поднять этуполитику "над узкопартийным политиканством",то есть над политическими спорами, и перенестиее в область авторитарных решений, где – какговорил искушенный в политических материяхДаллес, выступая в поддержку кандидатурыгенерала Эйзенхауэра на пост президента,–требуются люди, способные "приниматьсерьезные решения".

С точки зрения политическогоадминистратора, использование военных награжданских административных постах частопредставляется целесообразным по той причине,что это люди, имеющие административный опыти знания и в то же время не связанные открыто скакими-либо частными материальнымиинтересами. Отсутствие настоящегопрофессионального корпуса гражданскихчиновников, который готовил бы и поощряллюдей, стремящихся к гражданской карьере,делает использование военных еще болеесоблазнительным.

Положение, следовательно, таково, чтополитические деятели не выполняют истиннойсвоей задачи, заключающейся в выработкеполитической линии путем обсуждения идискуссий и обосновывают свои авторитарные


решения ссылкой на опыт, якобы имеющийся увоенных, а государственные администраторы невыполняют своей прямой обязанности по частисоздания профессиональных кадровгосударственного чиновничества. Банкротствогражданских элементов по обеим этим линиямведет к возвышению профессиональных военныхэлементов. По этим именно причинам, большечем по каким-либо другим, военная элита –члены которой назначаются на свои посты якобыне по партийным соображениям и не несутполитической ответственности – была привлеченак участию в делах, относящихся к сфере высокойполитики.

Как только военные вступают – охотно,неохотно, а подчас и сами того не ведая – наполитическую арену, они, конечно, подвергаютсякритике; вокруг них возникают политическиеспоры, и, подобно другим политическимдеятелям, они становятся объектом нападок.Даже в тех случаях, когда их деятельность неносит явно выраженного политическогохарактера, их критикуют с политическихпозиций. В Америке, где гражданские элементывсегда относились к военным с недоверием,последние всегда были подходящим объектом дляполитических поношений. Но теперь дело зашло


гораздо дальше. В 1953 г. сенатор Маккарти, какуказывал Хэнсон Болдуин, "пытался присвоитьсебе право командования армией и нападал наофицеров, долго и честно прослуживших в армии,за то, что они... выполняли приказы своихзаконных начальников". Не имея на то никакихполномочий, он, таким образом, вторгался всферу компетенций военной иерархии.Высокопоставленный военный деятель являетсясвидетелем того, как подобные нападкифактически подорвали уважение общественностик государственному департаменту идеморализовали работников этого департамента,и он опасается, что военное ведомство окажется втаком же положении. Так как военный лидервдобавок оказывает влияние на экономическиедела, поскольку преобладающая частьбюджетных ассигнований приходится на долювоенного ведомства, то он вполне может статьобъектом нападок руководителей новых органовгражданской администрации, которые, правда,опираются на него, но при случае могут илягнуть, а также политических демагогов,всячески норовящих использовать его "ошибки"или придумать "ошибки", якобы совершенныеим.

Когда политика вторгается в армию, армия


вторгается в политику. Военный стал истановится политическим деятелем, с однойстороны, потому, что штатские не справляются сосвоими задачами, а с другой – потому, чтоштатские критикуют решения, принимаемыевоенными.

Привыкший командовать, зачастую непонимающий истинных целей и мотивовнаправленной против него критики, верящий вто, что формальное звание "военногоспециалиста" точно выражает степень его участияв политических решениях, военный деятель частодовольно сурово реагирует на критику. Вармейском боевом уставе не предусмотреныправила борьбы с сенатором. Когда военныйдеятель попадает под огонь критики, у него, какему представляется, имеется только два выхода изсоздавшегося положения. Один из них,специально напрашивающийся тогда, когда идетвойна, – это уйти в действующую армию и строговыполнять приказы, не выдвигая никакихполитических вопросов; иными словами, статьвоякой и уклоняться от всего прочего, держатьсяособняком и закоснеть в чувстве собственногодостоинства. Второй выход – уйти с головой вполитику, использовать классические приемызаключения союзов с влиятельными


политическими деятелями, и в мерувозможностей, создаваемых высокимположением, пустить в ход, быть может, икакие-нибудь новые приемы. Ибо надо иметь ввиду, что до тех пор, пока такие люди остаютсявоенными, они не могут явно и открытозаниматься политикой в узкопартийном смыслеэтого слова – хотя, правда, такие случаи ибывали. Им придется, как правило, действоватьосторожно, за кулисами; короче говоря, они будутвступать в союз с другими военными деятелями, сруководителями корпораций, членамиполитической верхушки и конгресса с цельюсоздания или объединения промилитаристскихклик, действующих в сфере высокой политики.

Следует также помнить, что в силуособенностей своего воспитания и жизненногоопыта профессиональный военный твердоубежден в правильности военного восприятиямеждународных отношений. Появление новыхужасных средств насилия и резкие промахи,наблюдающиеся в работе гражданскойдипломатии, вселяют в него поэтомунеподдельную тревогу за судьбы своей страны.Наиболее убежденные и наиболее одаренные всвоей области люди из военной среды были бывесьма огорчены, если бы им пришлось перейти


на положение строго аполитичных военныхспециалистов. Кроме того, многие военныезабрались слишком высоко и уже слишкомсильно втянулись в политику, чтобыдовольствоваться ролью солдата.

Именно в особенностях описанной намиситуации следует искать объяснениеполитической эволюции военной знати и тогобольшого влияния, которым она началапользоваться в кругах американской властвующейэлиты. Принято думать, что военные являютсялишь орудием в руках политических деятелей, ночто вместе с тем проблемы, с которыми военныесталкиваются, все больше требуют политическихрешений. Трактовать подобные политическиерешения как "военную необходимость" значитсчитать, что если не само право принимать этирешения, то ответственность за них должна бытьвозложена не на гражданские власти, а навоенную элиту. Но если разделятьмилитаристскую оценку действительности,которой ныне упорно придерживаютсягражданские круги элиты, то, по сути дела,получается, что единственной реальностью, тоесть реальной необходимостью, является в нашевремя война.


2

С превращением Соединенных Штатов ввеликую мировую державу сфера влияниявоенного ведомства расширилась и люди,стоящие на высших ступенях военной иерархии,проникли непосредственно в дипломатические иполитические круги. Генерал Марк Кларк,например, которому во времена его военнойслужбы пришлось заниматься политикой вбольшей мере, вероятно, чем любому другомуамериканскому военному деятелю, придаетбольшое значение системе "содружества", как онее называет, "то есть такому порядку, когдаполитический деятель и военный действуютсовместно". В этой связи он говорил: "В прошломмногие американские генералы склонны былитолковать о политике в таком стиле: "Ну ее кчерту! О политике поговорим как-нибудь потом".Но сейчас вести себя так уже нельзя".

В 1942 г. генерал Кларк вел дела с Дарланоми Жиро в Северной Африке, затем он командовал8-й армией в Италии и позднее оккупационнымивойсками в Австрии. В 1952 г. он командоваламериканскими войсками в Японии и на ДальнемВостоке, а также войсками ООН в Корее. ГенералДжордж Маршалл состоял личным


представителем президента в Китае, а затемзанимал посты государственного секретаря(1947–1949 гг.) и министра обороны (1950–1955гг.). Вице-адмирал Алан Керк был в конце.40-хгодов послом в Бельгии, затем был назначенпослом в СССР. В 1947 г. помощникомгосударственного секретаря по деламоккупированных районов состоял генерал-майорДжон Хилдринг, который имел дело"непосредственно с военными командирами,контролировавшими осуществление политики вГермании, Австрии, Японии и Корее". Бригадныйгенерал Франк Хайнс был послом в Панаме.Генерал Уолтер Беделл Смит был послом вСССР, а затем работал руководителемЦентрального разведывательного управления(1950–1953 гг.) и заместителем государственногосекретаря (1953–1954 гг.). Оккупационнымивойсками в Германии командовал генералЛюшьес Клей; оккупационными войсками вЯпонии – генерал Макартур. А в объятыйволнениями Индокитай поехал в 1954 г. недипломат, а бывший начальник штаба армиигенерал Дж. Лоутон Коллинс; он был направлентуда, "чтобы восстановить некоторый порядок" врайоне, который, как он заявлял, "имел важноеполитическое и экономическое значение для


Юго-Восточной Азии и для свободного мира".Больше того, высокопоставленные офицеры,

продолжавшие носить военную форму илиснявшие ее, ввязались в публичные политическиедебаты. Генерал Брэдли, один из тех, ктонаиболее рьяно отрицал факт предосудительноговлияния военных на решения гражданскихпроблем, выступал в комиссиях конгресса, атакже перед широкой публикой в поддержкугосударственных мероприятий, которые былисвязаны не только с чисто военными, но и сэкономическими и политическими проблемами. Агенерал Маршалл, например, выдвинул ряддоводов против резолюции Вагнера – Тафта,поддерживавшей идею более широкой эмиграциив Палестину и дальнейшего развития Палестиныпо пути превращения в отечество для евреев.Вместе с генералами Брэдли, Ванденбергом иКоллинсом и адмиралом Шерманом генералМаршалл выступал также в комиссиях конгрессав защиту дальневосточной политикиправительства Трумэна, подвергавшейсянападкам со стороны республиканцев, и в защитурешения о снятии Макартура с постакомандующего американскими войсками наДальнем Востоке.

Генерал Брэдли выступил с многочисленными


речами, которые по своему общему смыслу,безусловно, затрагивали политические вопросы,выдвинутые в 1952 г. в ходе кампании повыборам президента, – и сенатору Тафту, ХэнсонуБолдуину (и другим) это нетрудно было доказать."Эта речь, – писал Хэнсон Болдуин об одном изтаких выступлений генерала Брэдли, –содействовала включению генерала Брэдли иОбъединенной группы начальников штабов визбирательную борьбу, где им совсем не место".Что же касается сенатора Тафта, обвинявшегоОбъединенную группу начальников штабов в том,что она находится под контролем политическойадминистрации и проводит ее политику вместотого, чтобы ограничиться в этой области рольюсоветника по специальным вопросам, то егообвинения были поддержаны генераломАльбертом Ведемейером, а также генераломМакартуром. Другой генерал, Боннер Феллерс,входил в состав национального комитетареспубликанской партии.

На выборах 1952 г. генерал Макартур впрямое нарушение Устава американской армии(статья 600-10) критиковал в своих публичныхвыступлениях политику законно избранногоправительства. Он произнес программную речьна съезде республиканской партии и дал ясно


понять, что он согласен на выдвижение егокандидатом на пост президента. Но кандидатомбыл выдвинут другой генерал, который тоже ненаходился в отставке, – генерал Эйзенхауэр.Кандидатуры обоих генералов и то, что можнобыло бы назвать их политическимипрограммами, были активно поддержаны нетолько гражданскими элементами, но ивоенными. Не подлежит сомнению, что внастоящее время имеютсягенералы-республиканцы и генералы-демократы.Имеются также, как мы теперь хорошо знаем,офицеры, выступающие за или против отдельныхсенаторов – таких, например, как Маккарти;оставаясь на своих военных постах, они находятте или иные способы выражения или сокрытиясвоих политических приверженностей.

В 1954 г. видная группа высокопоставленныхвоенных во главе с отставнымгенерал-лейтенантом Джорджем Стратемейром иотставным контр-адмиралом ДжономКроммелином поддержала попытку собрать 10млн. подписей под петицией в пользу Маккарти.Это происходило в обстановке возвышениявоенщины, в период, когда из памяти еще неизгладились слова "старого солдата" Макартура:"Мы, военные, должны всегда поступать так, как


нам велят. Но, коль скоро наши государственныедеятели не в состоянии обеспечить сохранениемира, мы с вами обязаны довериться солдату,если мы хотим, чтобы страна наша выжила"(1953 г.). И еще: "Я вижу возникновение новой,до сих пор неизвестной и опасной концепции,согласно которой люди, служащие в рядах нашихвооруженных сил, должны быть главным образомверны и преданы тем, кто временно осуществляетвласть, принадлежащую исполнительныморганам государства, а не стране и ееконституции, защищать которые они поклялись.Нет более опасной идеи, чем эта" (1951 г.).

Но еще большее значение, чем прямыепритязания военщины на политическую роль, чемсоветы, даваемые ею политикам в частномпорядке, чем ее публичные выступления, имеет,пожалуй, другая, более сложная форма влияниявоенщины на политическую жизнь.Представители политических и экономическихкругов властвующей элиты, а также широкие слоинаселения начали относиться квысокопоставленным военным как к авторитетамв вопросах, выходящих далеко за рамки тойобласти, которая в прошлом считалась чистовоенной.

С начала 40-х годов традиционно враждебное


отношение конгресса к военным переродилось внечто похожее на "дружественное и доверчивое"раболепство. Нет таких показаний экспертов, заисключением, конечно, показаний Дж. ЭдгараГувера, к которым сенаторы относились бы стаким почтением, как к показаниямвысокопоставленных военных. "Во всем, чтоконгресс делал во время войны, и во всем, что онотказывался делать, – читаем мы в одномофициальном правительственном отчете, – онпостоянно соглашался с предложениями итребованиями начальника штаба, не задаваяпочти никаких вопросов". А что касается проблемкоалиционной стратегии, то, хотя их "решали"американский президент и английский премьер,решения эти сводились к утверждениювариантов, одобренных военными и отобранныхиз числа тех вариантов, которые былиразработаны и представлены военными.

Конституция обязывает конгресс заниматьсяпроблемами содержания и управлениявооруженными силами страны. В мирныевремена, до второй мировой войны,профессиональные политики, заседавшие вконгрессе, рассматривали совместно с военнымивсе детали, касавшиеся вооруженных сил,навязывали им свои решения, обсуждали вопросы


стратегии и даже определяли принципы военнойтактики. Во время же второй мировой войнычлены конгресса "голосовали" за такие статьибюджета, как расходы по "Манхеттен проджект",не имея ни малейшего понятия о том, что этосвязано с военным бюджетом, и когда сенаторТрумэн на основании слухов заподозрил, что подэтим скрываются крупные дела, то одного словавоенного министра было достаточно, чтобы онпрекратил всякие расспросы. Общеизвестнотакже, что в послевоенный период конгресс неимеет возможности получать надежнуюинформацию по военным вопросам и в ещеменьшей степени располагает специальнымизнаниями и временем, необходимыми для того,чтобы взвесить эту информацию и сделать из неенадлежащие выводы. Воздействиевысокопоставленной военщины на решения,связанные с основными политическими иэкономическими проблемами, значительноувеличилось: именно это обстоятельствоскрывается за разговорами о "надежности"военных и их "авторитетности" в качествеэкспертов. И снова следует отметить, что этовозросшее влияние военных объясняется нестолько их узурпаторскими поползновениями,сколько несостоятельностью гражданских


элементов – несостоятельностью, быть может,закономерной, если иметь в виду структуруконгресса и его состав.


3

Нет ни одной области высокой политики,которая находилась бы под большим влияниемвоенной знати и ее милитаристской философиидействительности, чем область внешней политикии международных отношений. В этой сферевозвышение военщины совпало во времени совступлением в действие других факторов,способствовавших упадку гражданскойдипломатии как искусства и ослаблениюгражданского дипломатического корпуса какорганизованной группы сведущих в своем делелюдей. Возвышение военщины и упадокдипломатии стали наблюдаться как раз в тотмомент, когда международные проблемы впервыев истории Соединенных Штатов стали поистинестержневыми национальными проблемами икогда при всех, в сущности, значительныхрешениях с ними все больше и большеприходится считаться. С тех пор какамериканская элита восприняла военный подходк оценке международной действительности,профессиональный дипломат того типа, которыймы знали или могли бы себе представить,попросту перестал пользоваться реальным весомв высших кругах страны.


Когда-то война считалась занятием солдат, амеждународные отношения – делом дипломатов.Но теперь, когда война стала как будто тотальнойи как будто перманентной, добровольная забавакоролей превратилась в вынужденное игубительное занятие народа, а дипломатическийкодекс чести, действовавший в сфере отношениймежду странами, потерял силу. Дело мира невоспринимается больше всерьез; всерьезвоспринимаются только вопросы войны. Каждыйчеловек и каждая страна трактуются либо какдруг, либо как враг, а понятие вражды становитсямеханическим, лишенным четких граней иподлинной страсти. Когда имеется тенденциятрактовать фактически все переговоры, ставящиесвоей целью мирное урегулирование, как сеяние"обезоруживающих мирных иллюзий", а то и какизмену, активная деятельность дипломатастановится бесцельной, ибо дипломатиястановится в подобных условиях лишь прелюдиейк войне или интермедией между войнами, идипломат уступает место военному лидеру.

Чтобы разобраться в том, что произошло,важно иметь представление о трех группахявлений, относящихся к американскойдипломатии и к американским дипломатам. Мыимеем в виду сравнительно низкий качественный


состав дипломатических кадров, его дальнейшееухудшение в результате всевозможных"расследований" и проверок "благонадежности"и, наконец, распространение средидипломатических работников военно-метафизического подхода к действительности.

I. "Дипломатическая игра", представляющаясобой политическое ремесло и вместе с темискусство лавирования в высшем свете, можетразвертываться только в той общественной среде,где тончайшие приемы светского обольщениянезаметно сочетаются с политическиминамерениями. Подобное искусство требовало,по-видимому, тех светских достоинств, которыеобычно приобретаются людьми,принадлежащими по своему воспитанию и образужизни к высшему классу. И действительно,профессиональные дипломаты рекрутировалисьиз среды богатых классов.

Однако до 1930 г. профессиональная служба вдипломатическом корпусе не открывала дорогу кдолжности посла. Из 86 американцев,занимавших посольский пост в период 1893–1936гг., всего лишь примерно четвертая частьработала в дипломатическом корпусе доназначения на эту должность. "В Англии,–указывал Д. А. Гартман, – должность посла – это


последняя ступень профессиональнойдипломатической карьеры, тогда как в Америкеэто, как правило, случайный эпизод в жизнибизнесмена, политического деятеля или адвоката.

В период длительного пребывания у властидемократической партии было создано нечтовроде профессиональных дипломатическихкадров, рекрутировавшихся из высшихобщественных слоев. Из 32 послов ипосланников, имевшихся в 1942 г., почтиполовина окончила частные подготовительныешколы, посещаемые детьми из прослойки"четырехсот семейств" центральных городов. Из118 высших чиновников дипломатическойслужбы 51 были выпускниками Гарвардского,Принстонского и Иельского колледжей.

В 1953 г., когда к власти пришлиреспубликанцы, в 72 американскихдипломатических миссиях и 198 консульствахнасчитывалось 1305 работников (из общего числаработников государственного департамента 19405 человек). Из 72 человек, возглавлявшихамериканские миссии за границей, 40 человекбыли профессиональными дипломатами,"назначение которых на специальные постызависело в иных случаях от президента, нопребывание которых на дипломатической службе


не зависело от смены правительства". При сменеправительства профессиональные дипломатымогли избирать одну из двух возможностей: либоуйти в отставку, либо, формально отказавшись отсвоих постов, ждать назначения от новогоправительства.

В то время могло казаться, чтопрофессиональная дипломатическая карьера каккарьера, открывающая дорогу к званию посла,стала более устойчивой, так как из 25 человек,назначенных президентом Эйзенхауэром нанаиболее видные посольские посты, 19 человекбыли профессиональными дипломатами. Новместе с тем можно было бы указать, что к 1953г. видные дельцы, юристы и политическиедеятели уже не считали для себя "честью"назначение на должность посла в небольшие, вобщем, страны, в которых были аккредитованыпочти все послы из числа профессиональныхдипломатов. Со временем, однако, президентЭйзенхауэр начал посылать в малые страны, кудараньше назначались дипломаты-профессионалы,близких ему людей из среды политических ипартийных деятелей, которым почему-либо неповезло на политическом поприще. Так,например, в Мадриде старого дипломатаДжеймса Данна сменил Д. Лодж,


забаллотированный кандидат на пост губернатораштата Коннектикут. В Ливии Джон Таппин,специалист по производству лыж и руководительодного из отделений организации "Граждане заЭйзенхауэра", заменил профессиональногодипломата Генри Вилларда. На более заманчивыхдипломатических постах Америку представлялимиллионеры-банкиры, члены богатейшихамериканских семей, их родственники исоветники, видные юристы, связанные скорпорациями, мужья богатых наследниц.

II. Еще до прихода к власти правительстваЭйзенхауэра нравственные качества и деловаяквалификация профессиональныхдипломатических кадров сильно ухудшились врезультате кампании по расследованиюантиамериканской деятельности и связанных сней увольнений. Затем из ФБР перешел вгосударственный департамент Скотт Маклеод –приспешник сенатора Маккарти, где онзаправляет делом комплектования кадров ипроверки благонадежности. Скотт Маклеод,"убежденный в том, что главным мериломценности работников дипломатической службыявляется "благонадежность", рассказал однажды,что после проверки всех других данных он задаетсебе вопрос: "Хотел бы я укрыться в бою вместе с


этим человеком за одним деревом или нет? Еслиисходить из такого критерия, то можноподобрать хорошие кадры. Именно так я подхожук делу при проведении этих расследований".Среди дипломатических кадров нашлось многолюдей, которым "не хотелось бы оказаться заодним деревом" с полисменом Маклеодом, а умногих работников дипломатической службы изчисла оставшихся на своих постах "усиливалосьвпечатление, что сообщать в Вашингтон правду оположении в той или иной стране небезопасно,если правда эта не отвечает предвзятому мнениюлюдей, сидящих в Вашингтоне".

Осенью 1954 г. вслед за многими людьми,уволенными ранее по соображениям"лояльности", был снят с работы Джон ПатонДэвис, профессиональный дипломат с 23-летнимстажем. На этот раз увольнение мотивировалосьне соображениями лояльности, а "отсутствиемрассудительности, благоразумия и солидности".Его точка зрения на политику в отношенииКитая, высказывавшаяся им за 10 лет доувольнения, не совпадает с нынешнейправительственной политикой. Заявления,сделанные по этому поводу профессиональнымидипломатами, говорят нам об их умонастроениях.Один из новых работников бюро


государственного департамента по планированиюполитики писал: "Будем надеяться, чтоамериканская общественность поймет наконец,что слово "благонадежность" стало эвфемизмом.Оно прикрывает ведущуюся в течение последнихпяти лет грубую политическую кампанию,направленную к устранению из государственногоаппарата людей с высокими интеллектуальнымии моральными качествами и к замене ихнадежными с политической точки зрениялюдьми, которых нельзя заподозрить в том, чтоони чем-то выделяются. Укажем, например, чтопри наборе людей в ныне реорганизованныйдипломатический корпус требования в частиобщеобразовательной подготовки открытоснижены. Похоже на то, что посредственностьстала идеалом". Джордж Кеннан, старыйдипломат и выдающийся знаток международныхотношений, советовал своим студентам вПринстонском университете воздержаться отдипломатической карьеры. Он говорил:"Моральные устои государственногодепартамента настолько подорваны, что лучшиелюди бегут из него и советуют другимпоследовать их примеру".

Институт военных атташе существует,конечно, уже много лет, и принято считать, что


военный атташе является помощником посла ивместе с тем звеном в системе разведывательнойслужбы. Но после войны многие из военныхатташе начали относиться к дипломатическомукорпусу и к государственному департаменту сплохо скрываемым презрением и фактическистали действовать независимо от послов, подруководством которых им полагалось быработать.

Дело, однако, далеко не ограничиваетсятакими сравнительно маловажными трениями.Военные, как мы видели, стали послами, а такжеспециальными представителями. При разработкемногих важных решений международногохарактера профессиональных дипломатов простообходили и все вопросы решались кликамивысокопоставленных военных и политическихдеятелей. При заключении соглашений повопросам обороны, подписанных СоединеннымиШтатами с Испанией в сентябре 1953 г., и приобсуждении в 1945 и 1946 гг. вопроса о судьбезахваченных у Японии островов, расположенныхв западной части Тихого океана, военныепринимали решения дипломатическогохарактера, не советуясь с дипломатами иливопреки их мнению. Мирный договор с Япониейбыл разработан не дипломатами, а генералами.


Мирного договора с Германией не существует:были заключены лишь союзы и соглашениямежду армиями. В Паньмыньчжоне переговоры опрекращении войны в Корее "вел" не дипломат, агенерал в сорочке с открытым воротом и безгалстука. "Американским военным кругам –пишет лондонский "Экономист", – удалосьпривить публике представление, будто на светесуществуют такие вещи, как чисто военныефакторы, и что вопросы, связанные с ними, немогут правильно решаться гражданским лицом.Оба этих положения опровергаются теорией ипрактикой англичан..."

В бытность свою председателемОбъединенной группы начальников штабовадмирал Рэдфорд, заявивший в свое время вкомиссии конгресса, что красный Китайнеобходимо уничтожить, хотя бы для этогопришлось вести войну в течение 50 лет, предлагал(до падения Диен-Биен-Фу) направить противвьетнамских войск 500 самолетов с тактическимиатомными бомбами. Если Китай открытовмешается в это дело, неофициально говорилинам, то Пекин будет подвергнут атомнойбомбардировке. Политическую ситуацию тоговремени Рэдфорд определял как военную ипотому считал себя вправе высказывать свое


мнение столь же громогласно, как и его штатскиеначальники – министр обороны игосударственный секретарь. В августе 1954 г.генерал Марк Кларк публично заявил, что СССРнадо изгнать из Организации ОбъединенныхНаций, а дипломатические отношения с нимследует порвать. Генерал Эйзенхауэр, тогда ужепрезидент, не согласился с мнением своегоблизкого друга, но слово президента не помешаловсе же генералу Джеймсу Ван Флиту публичноодобрить воззрения генерала Кларка. Этопроизошло не потому, что вопросу этомупридавалось слишком уж большое значение, ибоизвестно, что ООН регулярно обходили привынесении важных решений и при созыве тайныхсовещаний. Не ООН организовала совещание вЖеневе, не ООН рассматривала вопрос одействиях Соединенных Штатов в Гватемале.Обход ООН в важнейших конфликтах междуВостоком и Западом и ее общее политическоеослабление – это одно из проявлений упадкадипломатии в послевоенный период. Другойстороной процесса упадка дипломатии являетсявозвышение военных как в смысле усиления ихличного влияния, так и в смысле усилениявлияния их философии действительности.

В Америке никогда не заботились


надлежащим образом о том, чтобы поднятьдипломатию до уровня сложного искусства,которым занимаются специально обученные испособные профессионалы. Люди, посвятившиесебя дипломатии, не могли надеяться получитьвысшие дипломатические посты, ибо эти постыраздавали в значительной степени по указкелюдей из сферы политики и бизнеса. Имевшийсяу США профессиональный дипломатическийкорпус (равно как и возможность создания такогокорпуса в будущем) был подорван недавнейкампанией по расследованию антиамериканскойдеятельности и увольнениями. А тем временемвоенные проникли и продолжают проникать ввысшие органы дипломатической службы.


4

Военное ведомство давно, конечно, былопричастно к экономике. Инженерный корпус (впрошлом в нем служил цвет выпускниковВест-Пойнта) контролировал в мирное времястроительство портов и речных систем. Дляпровинциальных предпринимателей ипредпринимателей высокого пошиба,участвовавших в государственных экономическихначинаниях, входящих в компетенцию конгресса,не было секретом, что через корпус можно урватькусок казенного пирога и что, с другой стороны,от корпуса можно ждать неприятностей, вродеотрицательного заключения о планах Бюромелиорации, касающихся комплексногоэкономического развития речных долин. "Вплотьпримерно до 1925 г., – пишет Артур Маас (встатье "Лоббисты, которых нельзя искоренить"),– корпус фактически расходовал 12% всей суммыобычных правительственных расходов".

Но сейчас экономическое значение военноговедомства качественно изменилось.Государственный бюджет увеличился, и вместе стем увеличилась та доля бюджета, котораяпредназначена для военных целей и расходуетсявоенным ведомством. Со времен,


непосредственно предшествовавших второймировой войне, и до наших дней эта доля никогдане спускалась ниже 30%, а в среднем онасоставляла 50% всего государственного бюджета.В бюджете, объявленном на 1955 г., 2 долл. изкаждых 3 фактически предназначено для целейобороны. И в той же мере, в какой возросла рольгосударства в экономике, возросла и рольвоенного ведомства в государстве.

Мы должны постоянно иметь в виду, чтовызвышение военных – это явление совсемнедавнего времени. В период первой мировойвойны военные проникали в высшиеэкономические и политические круги тольковременами, когда создавалось "чрезвычайноеположение". Лишь в период второй мировойвойны они вторглись туда поистине решительнымобразом. Особенности современной войнытаковы, что военным пришлось это сделатьнезависимо от того, хотелось ли им этого или нет,так же как им пришлось вовлечь в военноеведомство людей, занимавших влиятельныепозиции в области экономики. Если бы военныене были тесно связаны с корпорациями, то они немогли бы быть уверены в том, что их программыбудут осуществлены, а, если бы заправилыкорпораций не были в известной мере


осведомлены о военных планах, они не могли быпланировать военное производство. И вотгенералы стали советниками президентовкорпораций, а президенты корпораций сталисоветниками генералов. "Став с 1 июня 1942 г.начальником артиллерийско-техническогоуправления, – рассказывал генерал-лейтенантЛевин Кэмпбелл (младший), – я начал с того, чтоорганизовал при себе консультативный комитетиз четырех выдающихся промышленных икоммерческих лидеров, досконально знающих всеособенности массового производства".

В течение второй мировой войныобъединение руководителей корпоративнойэкономики и военной бюрократии достигло тогозначения, которое оно имеет в наши дни. Самыймасштаб "интендантской службы" не мог неоказать в этой области решающего влияния."Интендантство, – писал в 1942 г. журнал"Форчун",– можно было бы... уподобитьхолдинг-компании небывалых размеров. Посравнению с этим гигантом, правомочнымизрасходовать в этом году около 32 млрд. долл.,или 42% всей суммы, которую США израсходуютна военные цели, "Юнайтед Стейтс стилкорпорейшн" кажется, в сущности,несостоятельным должникам, "Америкен телефон


энд телеграф компани" – телефоннымкоммутатором в провинциальной гостинице, аРеконструктивная финансовая корпорация,возглавляемая Джесси Джонсом, или любоедругое правительственное агентство – жалкимпровинциальным крохобором. Во всемВашингтоне вряд ли найдется учреждение,начиная от Управления по распределениювооружений, возглавляемого Гарри Гопкинсом,до самых мелких учреждений, в двери которогогенерал Сомервелл или его подручные непостучались бы для того, чтобы что-нибудьпопросить, взять взаймы или попросту стащить".

Сама организация военной экономикиспособствует сближению интересов иполитическому объединению военныхруководителей и руководителей экономики. "Приначальнике артиллерийской интендантскойслужбы имеется группа консультантов, в которуювходят Бернард Барух, представитель"Джонс-Мэнвил корпорейшн", Льюис Браун,представитель "Крайслер корпорейшн", К. Т.Келлер и представитель "Юнайтед Стейтс стилкорпорейшн" Беджамин Фейрлесс. Заказыартиллерийской интендантской службыраспределяются четырьмя основными отделами.Директору каждого отдела... помогает


промышленная консультативная группа,состоящая из представителей основных фирм,производящих тот вид вооружения, которымзанимается данный отдел".

Военное ведомство и корпорации формальнонаходились, конечно, под контролемгражданских политических деятелей. Какуправляющие крупнейшей в Америкеэкономической "корпорацией", "военные имеютсовет директоров... в который входят президент,министры вооруженных сил, члены комиссийконгресса по военным делам. Однако многие изчленов совета, как, например, члены конгресса,могут в действительности лишь выражать своеобщее доверие или недоверие руководству. Дажесамые влиятельные директора – президент СШАи министр обороны – в состоянии обычноспорить с администраторами этой особойкорпорации только так, как профаны спорят соспециалистами, – и в этом состоит существенноеотличие подобных взаимоотношений отвзаимоотношений между советом директоров иадминистрацией промышленной корпорации".

Дружеская солидарность междупромышленными корпорациями и военнымикругами была особенно ярко продемонстрированаих сговором относительно сроков и принципов


проведения послевоенной "реконверсии".Военные могли лишиться влияния на экономику;корпорации боялись, что они не смогут большевести производство на условиях, содержавшихсяв выгоднейших договорах, которые у нихимелись. Недостаточно осторожноотрегулированная реконверсия легко могла бынарушить основы системы монополий,существовавшей до того, как началосьпроизводство на нужды войны. Генералы иадминистраторы из мира корпораций, служившиево время войны в руководящих государственныхорганах и получавшие там символический долларв год, позаботились о том, чтобы этого неслучилось. После второй мировой войны спрос,предъявляемый военным ведомством, продолжалопределять формы и темпы развитиякорпоративной экономики. Не удивительнопоэтому, что за последнее десятилетие многиегенералы и адмиралы не просто ушли в отставку,а стали членами советов директоров различныхкорпораций.

Надо полагать, что руководителейкорпораций, воспользовавшихся услугамивоенных вельмож, разменивающих свою славу набогатство, интересовали не столько их знания вобласти финансов и промышленности, сколько их


связи в военных кругах и знание порядков инравов военного ведомства. Думать иначе былобы трудно. Учитывая те крупные контракты,которые военное ведомство заключает счастными корпорациями, нам нетрудно понятьсмысл таких, например, публичных заявленийжурналистов, освещающих положение в областибизнеса: "Макнерни знает Пентагон – лучшегозаказчика компании "Конвэйр", – как никтодругой; этот факт хорошо известен его другуФлойду Одлэму, председателю правления советадиректоров компании "Конвэйр". Или еще: "Вделовых кругах сейчас говорят: обзаводитесьгенералом. Какое государственное ведомствобольше всего расходует средств? Военное. Ктолучше всех умеет протолкнуть дело сквозьбюрократические дебри, лучше даже, чемкрупные чиновники-взяточники (действующие попринципу: 5% с номинальной суммы контракта)?Генерал или адмирал. Так сделайте же егопредседателем совета директоров".

Однако усилившийся обмен людьми междувоенными и корпоративными кругами интересуетнас не столько потому, что он служит средством,ускоряющим заключение контрактов на военнуюпродукцию. Этот факт дает нам ключ кпониманию структурных изменений,


происходящих в Соединенных Штатах. За ростомвоенного бюджета и обусловленным им сдвигом вправящих верхах кроется серьезный структурныйсдвиг современного американского капитализма всторону перманентно военной экономики.

За период жизни одного поколения Америкастала самой мощной в мире индустриальнойстраной и в то же время одним из сильнейших ввоенном отношении государств. Молодыевоенные воспитываются, безусловно, в атмосфере,определяемой существованием союза междувоенной знатью и промышленными лидерами;больше того, их усиленно и явно готовят к тому,чтобы они поддерживали этот союз и в будущем."Военно-промышленный колледж", в которомстуденты специально изучают проблемывзаимозависимости между войной и экономикой,занимает главенствующее положение в системевоенного образования.

Оптимистически настроенному либералу XIXв. все это показалось бы крайне неожиданным. Вбольшинстве своем представители либерализмаполагали в то время, что рост индустриализациибыстро приведет к тому, что военщина станетиграть незначительную роль в современныхделах. Они полагали, что под влиянием мягкихнравов промышленно организованного общества


крайние формы насилия, свойственные военномугосударству, попросту исчезнут. Ростиндустриализации и длительная мирная эра –разве явления эти не служили томудоказательством? Типичные для либерализмарасчеты таких людей, как Герберт Спенсер,оказались, однако, совершенно ошибочными.Основная тенденция развития, обнаружившаяся вXX в., состоит в том, что по мере концентрацииэкономики и ее организационного объединения вкрупные иерархии военное ведомстворазрасталось и начало играть решающую роль вопределении всей структуры современнойэкономики; больше того, по мере превращенияпоследней в нечто похожее на перманентновоенную экономику между военными иэкономическими интересами создаваласьглубокая и капитальная связь, а военщина и ееполитические установки все больше проникали всферу экономики, организованную в формекапиталистических корпораций.

"Мира – вот чего официальные круги боятсябольше, чем бесконечной войны в Корее", – писалв апреле 1953 г. Артур Крок..." Усиленнаяпродажа акций на фондовой бирже, вызваннаянеожиданными мирными предложениямиКремля, подтверждает тот тезис, что ближайшее


экономическое процветание в США связано своенной экономикой, и это дает основаниеожидать возникновения острейшихэкономических трудностей на внутреннемфронте".


5

Исследования в области науки и техники,некогда сосредоточенные в промышленныхлабораториях и предприятиях, все большестановятся частью военных мероприятий.Военное ведомство является сейчас фактическикрупнейшим источником финансирования икрупнейшим руководителем научно-исследовательских работ. Оно расходуетфактически на исследования военного назначениястолько же средств, сколько расходуется на всеостальные, вместе взятые, научно-исследовательские работы, ведущиеся в Америке.После второй мировой войны общее направлениеисследовательских работ в области теоретическихнаук определялось военными задачами.Финансируются эти работы главным образом извоенных фондов, и среди ученых, ведущихисследования теоретического характера, мынаходим теперь очень мало таких, которые неработали бы под руководством военных.

Соединенные Шпаты никогда не играливедущей роли в области теоретическихисследований; они импортировали результатыэтих исследований из Европы. Накануне второймировой войны на теоретические исследования


было израсходовано за год около 40 млн. долл.(крупнейшая часть этой суммы была ассигнованапромышленностью), тогда как на прикладныеисследования, на разработку новых образцовпродукции и на проектирование былоизрасходовано 927 млн. долл.. Во времена второймировой войны ученые-теоретики были оченьзаняты, но их исследования не былисосредоточены в сфере теоретических наук. Ктому времени, когда исследования, связанные сизобретением атомной бомбы, перешли в ведениеправительства, они уже сводились главнымобразом к решению инженерных проблем. Вместес тем в ходе осуществления подобныхтехнических сдвигов стало очевидным, что междувсеми странами началось состязание в областинаук и в области вооружений. Воспользовавшисьотсутствием какой бы то ни было политическойлинии в деле организациинаучно-исследовательских работ, военноеведомство (вначале флот, а затем и армия) началоприбирать к своим рукам руководство научнымиисследованиями (как теоретическими, так иприкладными) и их финансирование.Руководители корпораций поощряли – или, вовсяком случае, считали для себя приемлемым –вторжение военного ведомства в науку. Контроль


военных над финансируемыми государствомнаучными исследованиями был для них болеежелателен, чем контроль гражданских лиц, ибоони опасались "идеологического" подходагражданских лиц к таким вопросам, как вопрос опатентах.

С 1954 г. правительство ежегоднорасходовало на научно-исследовательское делооколо 2 млрд. долл. (в 20 раз больше, чем довойны); 85% этой суммы предназначалось наисследовательские работы, связанные с"национальной безопасностью". Исследования вобласти теоретических наук, ведущиеся ныне вчастных промышленных предприятиях и вкрупных университетах, финансируются главнымобразом военным ведомством. В финансовомотношении некоторые университеты фактическиявляются отделениями военного ведомства; ониполучают от него в три-четыре раза большесредств, чем из всех остальных источников,вместе взятых. Во время войны 4 крупнейшихучебных заведения получили по контрактам наисследовательские работы более 200 млн. долл.Эта сумма не включает в себя ассигнования наатомные исследования, относительно которых неимеется точных сведений.

Общая тенденция к милитаризации науки


продолжает действовать и в мирное время. Этим,по свидетельству руководства Национальногонаучного фонда, объясняется относительноепренебрежение "теоретическими науками". Из 2млрд. долл., ассигнованных в 1955 г. на науку,только 120 млн. долл. (6%) было предназначенона теоретические исследования, между тем как наразработку военно-технических проблем былопредназначено, как мы указали, 85%.

Возросшее влияние военщины в мире наукинаиболее ярко сказывается в тревожнойатмосфере, которую создала для ученых военная"система запугивания". Дело дошло до того, что воктябре 1954 г. д-р Ванневар Буш, руководившийво время второй мировой войны государственнымуправлением научно-исследовательских работ,счел необходимым категорически заявить, чтонаучная общественность "деморализована". "Выне увидите забастовок... – сказал он, – но ученыев настоящее время обескуражены, упали духом исчитают, что их оттесняют на второй план, и этодействительно имеет место". Атмосфераполитического недоверия к ученым такова, что некакой-нибудь рядовой ученый, а АльбертЭйнштейн публично заявил: "Если бы я сновастал молодым и мне пришлось бы решать, какпостроить свою жизнь, я не пытался бы стать


научным работником в области естественных илигуманитарных наук или преподавателем. Япредпочел бы стать лудильщиком иликоробейником в надежде обрести ту скромнуюстепень независимости, которую еще возможнообрести в современных условиях".

В Соединенных Штатах имеется около 600тыс. инженеров и ученых; однако из всего этогосостава активной научно-исследовательскойработой занято только 125 тыс. человек. Из нихпримерно 75 тыс. ведут исследовательскуюработу для промышленных предприятий,стремящихся создать новые виды товаров. Еще 40тыс. работают над вопросамиусовершенствования промышленной техники итехнологии. Во всех отраслях научныхисследований, относящихся к теоретическимнаукам, занято всего лишь 10 тыс. ученых, а, помнению информированных людей, крупныхученых, способных создавать новые ценности внауке, насчитывается не более 1–2 тыс. человек.

Именно эти высшие научные круги удалосьглубоко вовлечь в орбиту милитаристскойполитики и милитаризации политической жизни.За последние 15 лет они заполнили вакуум вобласти теоретических военных исследований, вкоторой практически стирается грань между


стратегией и политикой. Мы говорим – вакуум,ибо в прошлом, как это отмечал Теодор Уайт,американская военная знать не интересоваласьтакими исследованиями, будучи в большей мерезанята "техникой", чем "теорией". Следовательно,одной из сторон процесса социальноговозвышения военщины является обнаружившеесястремление военной знати к использованиютеории, милитаризация науки и нынешняя"деморализация" ученого, состоящего на службе увоенного властителя.

В учебных заведениях преподавание науквсегда связывалось с задачей подготовки людей квыполнению специальных функций во всехобластях жизни современного общества. Помимосвоих собственных школ, военное ведомствоиспользовало и все больше использует учебноеоборудование и преподавательские кадрычастных и государственных учебных заведений.Так, например, в 1953 г. почти 40% студентов372 колледжей и университетов были охваченысистемой подготовки офицеров для армии, флотаи военно-воздушных сил. Входящие в указанноечисло гуманитарные учебные заведенияпосвящали военной подготовке около 16% своегоучебного времени. Если говорить о стране вцелом, то из каждых примерно пяти студентов


один входил в подразделения корпуса подготовкиофицеров запаса – небывалый процент для года,который формально считается мирным.

Во время второй мировой войны военныеначали использовать колледжи и университетыдля подготовки военных специалистов и дляускоренной военной подготовки студентов.Подготовка военных специалистов, а такжефундаментальные исследовательские работывоенного назначения велись в этих учебныхзаведениях и в послевоенный период.

Многие колледжи и университеты всяческистремятся ныне к тому, чтобы в их стенахпроводились мероприятия по подготовке военныхспециалистов и военно-исследовательскиеработы. Это выгодно с точки зрения престижа ифинансов. Больше того, мы находим теперьвнушительное число военных, не имеющих вбольшинстве своем никакой специальнойпедагогической подготовки, занявших в нашевремя административные посты в колледжах идругие педагогические должности. Общеизвестно,что генерал Эйзенхауэр до избрания его на постпрезидента был главой Колумбийскогоуниверситета, а также членом Комиссии повопросам политики в области просвещения. Дажепри беглом обзоре можно насчитать около


дюжины военных на руководящих постах вучебных заведениях.

Между учебными заведениями и военнымведомством было немало трений. Так, например,в контрактах, заключаемых институтомвооруженных сил (заочное учебное заведение длявоеннослужащих) с университетами, имеетсяпараграф, предоставляющий военным правоотказаться от тех университетскихпреподавателей, которые "не пользуютсядоверием" правительства. 28 университетовподписали подобные контракты с институтомвооруженных сил, 14 отвергли их и 5 еще неопределили своего отношения (сведения посостоянию на август 1953 г.). Но все это частныеслучаи. В общем же руководители учебныхзаведений примирились со вторжениемвоенщины без подобных конфликтов. Контрольвоенных был установлен во время войны исохранился в послевоенное время в силу того, чтомногие учебные заведения нуждались вфинансовой поддержке. Гражданские ведомствафедерального правительства не обеспечили имэту финансовую поддержку, а военное ведомствосмогло это сделать.


6

Рост влияния военщины наблюдается нетолько в сферах политики, экономики, науки ипросвещения.

Военная знать вместе со своимисторонниками и пропагандистами пытаетсяпрочно привить свои взгляды широким слоямнаселения.

В период второй мировой войны сторонникивоенщины открыто выступали как глашатаимилитаризма. Так, например, в речах, с которымивыступали во время войны Фрэнк Нокс, ЧарльзВильсон ("Дженерал электрик компани") иДжеймс Форрестол, много говорилось омилитаристских схемах будущего устройствастраны, которых придерживались люди,определявшие политику США. И мечты этиотнюдь не поблекли. После второй мировойвойны военная знать фактически инспирировалаширокую и энергичную пропагандистскуюкампанию. Она израсходовала миллионыдолларов и использовала тысячиквалифицированных публицистов, штатских ивоенных, для пропаганды своих идей и длярекламирования своих имен среди народа ичленов конгресса.


Основная цель этих крупных усилийраскрывается самим содержанием ведущейсяпропаганды: военщина стремится привить народучисто военное восприятие международныхотношений, изобразить вооруженные силы впривлекательном для гражданского населениявиде и таким образом доказать настоятельнуюнеобходимость умножения средств войны. Онастремится придать престиж военному ведомству,внушить уважение к его персоналу и таким путемподготовить общественность к мероприятиям,одобренным военными кругами, и обеспечитьсогласие конгресса на финансирование этихмероприятий. Имеется, конечно, и намерениеподготовить население к войне.

Для достижения этих целей военная знать изВашингтона имеет в своем распоряженииширокие средства информации и массовогообщения. Ежедневно, как во время войны, так и вмирное время, военное ведомство передает черезбюро информации в Пентагоне редакциям газет итрем-четырем десяткам корреспондентов разныематериалы и сообщения. Оно готовит тексты,записи на пластинках, записи на пленке для радиои телевидения. Оно имеет в своем распоряжениисамую большую в восточных штатах киностудию,купленную в 1942 г. у фирмы "Парамоунт". Оно


охотно снабжает редакторов журналовспециально подготовленными копиямиразличных материалов. Военное ведомствоорганизует публичные лекции военных деятелей иснабжает их готовыми текстами речей. Онозавязывает связи с влиятельными общественнымиорганизациями, устраивает информационныесовещания и экскурсии для их лидеров, а такжедля руководителей корпораций и ведущихдеятелей в сфере бизнеса, просвещения, религии,кино и театра. В 600 примерно населенныхпунктах созданы "консультативные комитеты",которые содействуют распространениюпропагандистских материалов военноговедомства и информируют его онеблагоприятных настроениях.

Все, что появляется о военных делах в газетахили радиопередачах, реферируется в военномведомстве и анализируется; все, что это ведомствопубликует, в том числе и труды отставныхвоенных руководителей, рецензируется иподвергается цензуре.

Размер расходов, связанных с этимимероприятиями, из года в год меняется; поподсчетам сенаторов, интересовавшихся даннымвопросом, расходы эти составляют от 5 до 12млн. долл. в год. Однако надежность подобных


оценочных данных весьма невелика, ибо военноеведомство занимает такое положение, что оно всостоянии использовать для целей пропагандыгораздо больше ресурсов, чем это выражается вего расходах. Так, в течение одного года быловыпущено кинокартин, в производстве которыхпринимало участие военное ведомство, на суммупримерно 30 млн. долл.; за этот же периодразличные телевизионные центры предоставиливоенному ведомству возможность бесплатновыступить в телевизионных передачах в течениеэкранного времени, оцениваемого в несколькомиллионов долларов, а радиовещательныекомпании – возможность бесплатно выступить втечение вещательного времени, оцениваемого"Верайэти" примерно в 6 млн. долл.

Подлинного размаха пропагандистскихусилий военного ведомства не показывают иданные, представленные для 1951 г. сенаторомГарри Бэрдом (его данные сводятся к тому, что ввоенном ведомстве делами, связанными спропагандой, рекламой и прессой, специальнозанималось 2235 военнослужащих и 787штатских). Эта область деятельности необслуживается одними только специальнымиработниками: для обработки общественногомнения нетрудно использовать, по крайней мере


частично, многих военнослужащих. Ведущиеадмиралы и генералы имеют, несомненно, свойсобственный пропагандистский аппарат. В штабегенерала Макартура имелось в 1948 г. 135военных и 40 штатских работников, специальнозанятых обработкой общественного мнения.Эйзенхауэр, когда он был начальникомгенерального штаба, имел в своем распоряжениидля этих целей 44 военных и 113 штатскихработников. И сама военная знать овладелаискусством рекламы. Недавно начальник штабавоенно-воздушных сил генерал Хойт Ванденберг,уходящий ныне в отставку, говорилдипломированным летчикам в речи,произнесенной на одной авиационной базе, что"величайшее братство на всем земном шаре – этобратство людей с авиационными нашивками...Вы не просто пилоты реактивных самолетов...Поставьте перед собой более широкую задачу –осознать значение военно-воздушных сил... ипропагандировать истинное понимание их роли.Людям, которые не видят истины, надоразъяснять настойчиво, горячо и убедительно,что военно-воздушные силы спасут мир отразрушения..."

Задача, стоящая перед глашатаями военщины,сложна и щекотлива. Но существует одно


обстоятельство, которое всячески способствует ихуспеху. Дело в том, что среди множестваобщественных и политических течений игруппировок, существующих в Америке, нетгруппы (или мыслимого блока групп), способнойоперировать где-нибудь в стране для защитысвоей точки зрения на спорные проблемы такойпримерно массой времени, денег, людей, котораянужна для успешной борьбы с воззрениями,пропагандируемыми изо дня в день военнойзнатью и ее наемниками.

Это практически означает прежде всего, что встране не существует свободного и широкогообсуждения военной политики или политическихмероприятий, имеющих отношение к военнымпроблемам. Но это, конечно, находится всогласии с принципами воспитанияпрофессионального вояки, приученного к тому,чтобы приказывать и повиноваться, в согласии совсеми нравами военщины, которые заведомо непохожи на нравы такого общества, где всевопросы обсуждаются и где решенияпринимаются путем голосования. Этосоответствует также существующей тенденции кзамене политики, базирующейся на открытомобсуждении коренных проблем, в которомпринимают участие народные массы, политикой,


базирующейся на тайных махинациях, исоответствует тотальному характеру современнойвойны, стирающей различие между солдатом иштатским. Милитаристская обработкагражданского общественного мнения и внедрениемилитаристских идей в сознание гражданскихслоев населения являются ныне важнымиформами проявления могущества военной знати.

Значение современных масштабовмилитаристской пропаганды и отсутствияпротиводействия этой пропаганде неисчерпывается тем, что военщине удаетсяпротащить то или иное предложение или навязатьсвою точку зрения на тот или иной конкретныйвопрос. При отсутствии противоборствующихвзглядов военщина в состоянии вестипропагандистскую войну в ее самой высокойформе – в форме пропаганды такой оценкидействительности, которая допускает толькострого определенные точки зрения.Милитаристскую философию действительности,то есть воззрение, трактующее реальныеотношения между государствами какпреимущественно военные отношения, – вот чтораспространяет и культивирует военщина. Чтокасается влиятельных элементов общества, торевнителям политического возвышения


военщины не приходится, в сущности, тратитьусилия на то, чтобы внушить им эту доктрину:они уже восприняли ее.


7

В отличие от ситуации, характеризуемойсуществованием в обществе профессиональныхвоенных, выступающих всего лишь в качествеспециалистов по организации и применениюсредств насилия, ситуация, выражаемая словом"милитаризм", определялась в литературе как"случай, при котором средства обретаютгосподство над целями" во имя повышенияпрестижа и роста могущества военщины. Понятиеэто выражает, конечно, точку зрения штатскогочеловека, склонного рассматривать военнуюорганизацию только лишь как орудие достижениягражданских политических целей, В качествеопределения оно говорит нам о стремлениивоенщины выдвигать свои собственные цели, а неоставаться только орудием, и о ее стремлениипревратить другие институты в средствадостижения этих целей.

Без современной индустрии современнаяармия (такая, например, как американская)существовать не может: все ее вооружениесостоит из машин. Экономисты привыклирассматривать военные институты какпаразитический нарост на системе средствпроизводства. Ныне, однако, этими институтами


формируются многие явления экономическойжизни. Соединенных Штатов. Военщина ставитсебе на службу не только экономику. Церковьникогда практически не отказывается снабжатьвоюющую армию своими благословениями ирекрутирует из своих кадров войсковыхсвященников; облаченные в военную форму, онидают советы, утешают и укрепляют моральныйдух солдат. По конституции военный подчиненполитическим властям, и его обычно считалислугой и советником гражданских политическихдеятелей, – да так оно и было. Но военная знатьпроникает ныне в эти правящие политическиекруги и, навязав им свою оценкудействительности, влияет на их решения. Семьяотдает армии и флоту лучших своих мужчин –юнцов и взрослых. Просветительныеинституты и наука, как мы видели, такжестановятся средством достижения целей, ккоторым стремятся военные.

Стремление военщины к общественнымпочестям само по себе не грозит опасностьюустановления ее господства. В самом деле, есливысокое положение ограничено рамкамиармейской иерархии, то оно представляет собойнечто вроде вознаграждения военных за их отказот авантюр в области политики. Пока честолюбие


военщины находит себе удовлетворение лишь врамках самой военной иерархии, оно выступаетважной особенностью военной дисциплины иявляется, несомненно, крупным источникомвозмещения тягот и лишений, связанных своенной службой. Но теперь, когда оноперехлестнуло границы военной иерархии иимеет тенденцию превратиться в основу политикивоенных кругов, оно становится опасным исвидетельствует о возросшем могуществе военнойэлиты.

Высокое положение в обществе всегдаосновано на силе. Военщина не в состояниидобиться высокого положения в гражданскихкругах, если она не обладает силой или еслидругие полагают, что она не обладает силой.Сила, так же как и ее видимость, всегдаотносительна: сила одного человека всегдаозначает слабость другого. Общественноеположение военных в Америке было в свое времяподорвано властью денег и людей, делающихденьги, властью гражданских политическихдеятелей над военным ведомством.

Следовательно, американский "милитаризм"означает стремление военщины увеличить своюсилу и тем самым социально возвыситься надбизнесменами и политическими деятелями. Для


этого необходимо, чтобы ее перестали считатьвсего лишь орудием в руках политическихдеятелей и предпринимателей. Для военщиныважно, чтобы ее не считали паразитическимнаростом на экономике, чтобы люди не думали,что она действует под контролем тех, кого ввоенных кругах часто именуют "грязнымиполитиками". Народ, наоборот, должен считать,что ее цели равнозначны целям страны иявляются для страны делом чести. Экономикадолжна быть служанкой военной знати;политические институты – инструментом, припомощи которого она будет в условияхсовременной войны править страной именемгосударства, семьи и бога. "Что значит вступить ввойну?" – спросили однажды Вудро Вильсона в1917 г. – "Это означает, – ответил он, – сделатьпопытку перестроить цивилизацию мирноговремени в соответствии с военными нормамижизни; в конце войны не будет зрителей, которыепродолжали бы следовать принципам мирнойжизни. Все будет подчинено требованиямвойны..." Американский милитаризм в егозавершенной форме означал бы триумф военнойфилософии во всех областях жизни и тем самымпокорение военщиной всех прочих общественныхинститутов.


Вряд ли можно сомневаться, что за последниедесять лет военные властители из Вашингтонавместе со своими друзьями из средыофициальных руководителей государства и элитыиз мира корпораций совершенно явнообнаружили милитаристские тенденции. Имеетсяли в таком случае в высших кругах Америки"военная клика"? Те, что подвергали обсуждениюэто понятие (как это сделали недавно членВерховного суда Уильям Дуглас и генерал армииОмар Брэдли), толковали лишь о возросшемвлиянии профессиональных военных. Вот почемуих рассуждения в той мере, в какой они касаютсясостава элиты, не очень точны и обычнопротиворечат друг другу. Представление осуществовании военной клики, если его раскрытьдо конца, означает ведь не только усиление роливоенных. Оно подразумевает также совпадениеинтересов и увязку целей всех тех, кто вершитдела не только в военной сфере, но и в сферахэкономики и политики.

На вопрос о том, имеется ли ныне военнаяклика, мы отвечаем: да, военная клика имеется,но точнее было бы именовать ее властвующейэлитой, ибо она состоит из людей, действующихне только в военной области, но и в областиэкономики и политики; интересы этих людей все


больше и больше смыкаются. Чтобы постигнутьроль военных в этой властвующей элите, намнадлежит иметь ясное представление о роли,которую играют в ней руководители корпорацийи политические деятели. И нам надлежитвдобавок разобраться в том, что происходит вполитической жизни Америки.

19578 1X. Политический директорат

X. Политический директорат

Попробуем схематически изобразитьусловную биографию современного идеальногокандидата на пост президента СоединенныхШтатов. Он родился примерно 54 года назад вскромном, но прочно сколоченном фермерскомдомике в одном из штатов, имеющих решающеезначение для исхода президентских выборов, – вштате Огайо. Его предки переселились из Англиив Америку вскоре после прибытия тудаколонистов с "Мэйфлауэр". Рос он на ферме вдовольно многочисленной семье, выполнялобычные для деревенского подростка работы подому и усадьбе и, таким образом, вполне вошел вкурс всех проблем, стоящих перед фермерством.Смерть отняла у него отца, когда он еще учился вшколе. Ферма была продана, и его энергичная иблагоразумная мать перебралась со всей семьей всоседний городок, – и борьба за место подсолнцем началась.

Будущий президент начал работать нафабрике, принадлежавшей его дяде, и вскоре сталпрактиком-специалистом по всем делам,связанным с рабочим вопросом и с проблемамиуправления промышленностью. В это же время


он без посторонней материальной помощиокончил колледж. В первую мировую войну онприбыл во Францию к концу военных действий,но имел еще в своем распоряжении целых шестьмесяцев, в течение которых он доказал своимбудущим биографам, что на другой войне, где емубыло бы предоставлено больше времени, он,несомненно, показал бы себя выдающимсягосударственным деятелем. Вернувшись домой,он два года проучился в юридической школештата, женился на своей школьной подруге,предки которой сражались в войскахконфедератов, открыл собственную адвокатскуюконтору, вступил в клуб местного отделенияпартии, в клуб "Лосей", а затем и в "Ротари-клаб"и стал прихожанином епископальной церкви. Онстал теперь крайне занятым человеком, нооказалось, что он в состоянии выдержать такоенапряжение, ибо его организм как бы специальнобыл создан для такого накала. В 20-х годах емупришлось по поручению группы владельцевнебольших фабрик улаживать их дела срабочими, и он действовал столь успешно, что напротяжении 30-х годов на этих предприятиях невозникало сколько-нибудь серьезных трудовыхконфликтов. Другие компании, отметив этотзамечательный факт, также начали пользоваться


его услугами; завоевав таким образомпопулярность, он в 1935 г. стал мэром своегогорода.

Административное искусство и энергия,проявленные государственным деятелем –солдатом и знатоком рабочего вопроса, взявшимв свои руки бразды правления, вызвали шумныйвосторг как у предпринимателей, так и у рабочих.Несмотря на то, что он был абсолютнодисциплинированным членом партии, он все жеперестроил систему городского управления сверхудонизу. Затем началась вторая мировая война, ион, не посчитавшись с тем, что имел к томувремени двух малолетних сыновей, отказался отдолжности мэра и стал подполковником приштабе одного популярного генерала. Вскоре онстал опытным государственным деятелем, вполнесведущим в азиатских и европейских делах, иуверенно предсказывал предстоящий ходсобытий.

После войны он вернулся в штат Огайо уже взвании бригадного генерала и был избранподавляющим большинством голосов вгубернаторы. На этот пост он победоносноизбирался дважды. Его губернаторские деладвигались столь же успешно, как в коммерческомпредприятии, они велись столь же порядочно, как


в церкви, к людям проявлялась такаясердечность, какая бывает только в семье. Лицо унего не менее честное, чем у какого-нибудьруководителя коммерческого предприятия, речьне менее искренняя, чем у любого коммивояжера;и, в сущности, в нем есть нечто и от того и отдругого плюс чисто индивидуальный налетнепреклонности и доморощенной гениальности.Все это магнетически привлекает вас, когда вывидите его лицо на фотографии, на кино- илителеэкране или слышите его голос по радио.


1

Некоторые черты нарисованного намипортрета не столь уж сильно отличаются от черт,присущих обычному современному президенту,чтобы его нельзя было узнать, – хотя онипредставлены нами, возможно, в несколькопреувеличенном масштабе. Какой бы комплексбиографических и психологических особенностеймы ни стали искать среди людей, достигавшихвысоких позиций в американском правительстве,мы всегда найдем по меньшей мере двух или трехчеловек, которые почти полностью воплощают всебе этот комплекс. Можно было бы без концасобирать биографические анекдоты и красочныеэпизоды из их жизни, но все они в общейсложности не привели бы к каким-либо выводамо главенствующих среди них типах людей итипичных карьерах. Нам надлежит постигнутьмеханизм взаимодействияобъективно-исторических исубъективно-биографических факторов,определявший курс американской политики, незабывая при этом, что каждая эпоха отбирает иформирует типичных для нее политическихдеятелей – равно как и представления, которые оних существуют.


Нужно прежде всего иметь в виду этотпоследний момент: многие из существующихныне представлений о типичных свойствахполитических деятелей заимствованы, по сутидела, из более ранних эпох. Вот почему"Американский Политик" трактуется как ценныйзачинатель и в то же время как. дешевое орудие,как высокий государственный деятель и вместе стем как грязный политикан, как слуга общества, ивместе с тем как тайный радетель близких емулюдей и интересов. Наше представление о нем,так же как и большинство наших представлений олюдях, стоящих выше нас, лишено ясности,потому что мы склонны судить о нашей эпохе всоответствии с расплывчатыми стереотипнымипонятиями, доставшимися нам от прошлыхвремен.

Классические исследования, посвященныеамериканской политике – исследования Токвиля,Бруса, Острогорского, – основываются на опытеXIX в.; они охватывают в общем период отпрезидентства Эндрю Джексона до президентстваТеодора Рузвельта. Верно, конечно, что многие изтех тенденций, которые определялиспецифические политические черты длительногосреднего периода американской истории, ещепродолжают действовать и сказываются на


господствующем типе политического деятелянашей эпохи – в особенности политическогодеятеля, подвизающегося в среднем звене власти,в конгрессе. Но в XX в., и особенно после первоймировой войны, другие факторы сильноизменили содержание и значение американскихполитических институтов. Политическая системаСоединенных Штатов стала более компактной,размах ее деятельности и сфера влиянияувеличились, и она теснее сомкнулась со всеми, всущности, социальными институтами, которыефункционируют в ее рамках. Все чаще и чащестали возникать такие кризисы, разрешитькоторые на базе прежней – раздробленной идецентрализованной – политической системыоказывалось невозможным. Те, кого эти кризисызадевали, все больше и больше сталирассчитывать на государство как на силу,способную их разрешить. И, по мере того как этиизменения в структуре и практическойдеятельности государства увеличивали размервласти людей, которые ее завоевывают иосуществляют с помощью политическихинститутов, стали преобладать и новые типыполитических деятелей.

Руководящие политические деятели необразуют собой один-единственный


психологический тип. Они не могут бытьвыделены из массы людей других профессий иизучены по признаку какого-то стандартногокомплекса побуждений. Подобно людям,подвизающимся в других областях, политическиедеятели, крупные и мелкие, иногда избираютсвоей профессией политику из-за любви к этойотрасли деятельности: их привлекаютполитические кампании, закулисные комбинации,чиновно-бюрократическая служба. Чаще всегоэто поприще привлекает их тем общественнымпочетом, которого они могут добиться здесь вслучае успешной карьеры; в самом деле,стремление к власти ради власти (очень сложныйкомплекс побуждений!) обычно включает в себяпредвосхищение престижа, которое приноситобладание властью. В редких случаях ихпривлекают деньги, получаемые ими какгосударственными чиновниками.

Единственное общее определение, которое мывправе дать "политическому деятелю", состоит втом, что это человек, который более или менеерегулярно играет известную роль в политическихинститутах и считает эту роль по меньшей мереодним из своих основных видов деятельности. Итак как в Соединенных Штатах имеется дваосновных типа политических институтов, то мы,


следовательно, имеем здесь два основных типа"политических деятелей".

Карьера партийного политического деятеляделается в рамках особой политическойорганизации: такой политик является партийнымработником. Наряду с ним существует другой типпрофессионального политического деятеля,карьера которого начинается вадминистративных органах правительственногоаппарата и который становится "политическимдеятелем" в той мере, в какой ему удаетсявозвыситься над служилой чиновничьей средой ипроникнуть в круги, делающие политику. Еслиговорить о чистом типе данной группыполитических деятелей, то это человек,работавший в прошлом в качестве чиновника.

Профессиональные политики, подвизающиесяв нынешних правительственных кругах, – это, какправило, политики, прошедшие школу партийнойработы, и политики, выдвинувшиеся изчиновно-бюрократической среды; и те и другиеявляются профессионалами – хотя бы в томсмысле, что их деятельность протекает главнымобразом в политической сфере. Но не все люди,делающие политику, являютсяпрофессиональным" политиками, то есть не всеони прошли школу партийно-политической


работы или школу чиновно-бюрократическойслужбы в государственном аппарате. И в самомделе: среди нынешней политической верхушкимы встречаем весьма мало политиков,выдвинувшихся из чиновников, и довольно малолюдей из партийно-политической сферы посравнению с людьми, пришедшими в политику издругих сфер деятельности.

Политический "аутсайдер" – это человек,который большую часть своей самодеятельнойжизни провел вне чисто политическихорганизаций и который – смотря пообстоятельствам – либо непреднамереннововлекается в них, либо сам пробивает себе тудадорогу, либо наконец попадает в сферу политикислучайно и на короткое время. Его взгляды идуховный облик сформировались под влияниемжизненного опыта, не имевшего отношения кполитике, его карьера и связи складывались виных кругах, его душевный облик сформировалсяпод влиянием других областей жизни идеятельности. И он действительнорассматривается обычно профессиональнымиполитиками как эмиссар или агент,представляющий в правительственных сферахточку зрения тех или иных неправительственныхкругов или групп. Отнюдь не следует думать, что


политический аутсайдер – это фигура,встречающаяся только в периоды властиреспубликанской партии. В периоды властидемократической партии – это чаще всегочеловек, еще не достигший вершины своейделовой карьеры, стремящийся стать своимчеловеком в среде заправил корпораций, междутем как во времена господства республиканцевэто скорее человек, уже принадлежащий к ихсреде и потому более уверенный в себе и твержезнающий, как будут истолкованы его решениятеми людьми, с мнением которых следуетсчитаться. Это значит, далее, что приреспубликанцах он может быть менеелицемерным.

Проработав много времени наадминистративных постах, подобные аутсайдерымогут, конечно, стать опытными сановниками исвязать, таким образом, свою карьеру и надеждыс работой в правительственном аппарате. Онимогут стать партийными политическими,деятелями, постепенно добившись определеннойроли в той или иной политической партии инайдя опору для своей власти и карьеры в своихпартийных связях. Но ни тот ни другой переходне является для них обязательным; они могутпопросту проникнуть в узкий круг лиц, где они в


качестве штатных консультантов или советниковбудут иметь прямой и интимный доступ к темофициальным руководителям государства,которым они обязаны обладаемой ими властью.

Существуют, конечно, и другие способыклассификации людей, действующих в областиполитики, но надо сказать, что выделенные намитипы – партийный политический деятель,профессиональный чиновник и политическийаутсайдер – вполне пригодны для того, чтобыразобраться в социальном складе ипсихологической окраске людей, воплощающихсобой политическое лицо современной Америки.

В недрах американских политическихинститутов произошло перемещение центраинициативы и решений; он переместился изконгресса в исполнительные органы. Носителиисполнительной государственной власти нетолько расширили в огромной степени своифункции и полномочия, но и превратились в силу,централизующую и использующую ту партию,которая приводит их к власти. В вопросахзаконодательства они захватили главнуюинициативу не только благодаря своему правувето, но и с помощью своего штата экспертов исоветников, к которому обращаютсязаконодательные учреждения. Вот почему


столкновение многообразных интересов и борьбаза власть достигают своего высшего напряженияименно в высших органах исполнительной властии в тех организациях, комиссиях идепартаментах, которые представляют собой ихпрямые ответвления, а не на открытойполитической арене, как это бывало в прежниевремена.

Эти структурные изменения политическойпирамиды привели к тому, что всякого родакомандные политические посты, учрежденные вновейшее время, превратились в позиции, закоторые стоит бороться. Они способствовалитакже изменениям в характере карьеры того типаполитического деятеля, который сейчас начинаетделать политическую погоду. Они привели ктому, что человеку, делающему политическуюкарьеру, сейчас стало легче поднятьсянепосредственно в верха, минуя, стало быть,стадию пребывания на арене местнойполитической жизни. В середине XIX в., в период1865–1881 гг., только 19% людей, занимавшихвысшие правительственные посты, начали своюполитическую карьеру на общегосударственнойарене. Но уже в период 1901–1953 гг. с этогоуровня начинало свою политическую карьеруоколо 7з политической элиты, а в правительстве


Эйзенхауэра такие люди составляют около 42% –рекордный процент за всю политическуюисторию Соединенных Штатов.

Доля людей из состава политической элиты,работавших когда-либо в местных органах властиили в правительственном аппарате штатов,сокращалась из поколения в поколение; с 1789 по1921 г. она уменьшилась с 93 до 69%. Вправительстве Эйзенхауэра она упала до 57%.Укажем далее, что из состава политической элитынаших дней только 14% (а из руководящихполитических деятелей начала XX в. толькооколо 25%) когда-либо состояло взаконодательных собраниях штатов. Во временаотцов-основателей, в период 1789–1801 гг., такиелюди составляли 81% всего состава высшихполитических деятелей. Среди высшихполитических деятелей нашего временипроизошло также явное уменьшение доли людей,избиравшихся когда-либо в палатупредставителей Соединенных Штатов или всенат.

Сокращение числа людей, получивших дозанятия постов общегосударственного масштабапредварительную выучку в местных органахвласти и в органах власти отдельных штатов, атакже людей, имеющих опыт законодательной


деятельности, усиливается еще однойхарактерной тенденцией. Так как в низшихзаконодательных и исполнительных органахвыборных должностей имеется много, а вобщегосударственных органах их сравнительномало, то среди новоявленных членовполитической элиты мы встречаемпреимущественно людей, попавших на своипосты в результате назначения, а не выборов. Впрошлом бывало так, что большинство людей,попавших в политическую верхушку, оказывалисьв ней потому, что народ выбирал их на все болеевысокие посты. До 1901 г. значительно большеполовины (обычно более ?) членов политическойэлиты попадали на все или почти все должности,которые они занимали до получения высшихпостов в общегосударственных органах, не впорядке назначения, а в результате выборов. Нопозднее, в эпоху, когда исполнительная властьприобрела более важное значение, люди сталииграть видную роль в политике в силу того, чтоузкие группы политических деятелей, которыесами достигли высоких постов в результатевыборов, назначали их на те или иныегосударственные должности. В период 1933–1953гг. только 28% руководящих государственныхдеятелей достигли высших ступеней власти


главным образом посредством подъема полестнице выборных должностей; 9% занимали напротяжении своей государственной карьерыстолько же постов по назначению, сколько ивыборных; 62% получили по назначению все илипочти все политические посты, которые онизанимали до того, как попали в верхушку; 1 %ранее совсем не занимал никаких политическихпостов. В нынешней эйзенхауэровской группе36% людей, принадлежащих к политическимверхам, получили все посты (вплоть до самыхвысоких), которые они когда-либо занимали, врезультате выборов; 50% чаще назначались, чемизбирались, а 14% никогда ранее не занималиполитических постов.

Американские государственные деятели всехвремен, взятые в совокупности, проработали всфере политики в среднем 22,4 года, а в областях,не связанных с нею, 22,3 года. Таким образом,эти высшие государственные сановникизанимались политической деятельностьюпримерно столько же времени, сколько и другимивидами деятельности (в течение некоторогоотрезка этого периода они, конечно, работалиодновременно и в сфере политики и в другихобластях). Однако эти средние данные,охватывающие всю историю США, в известной


мере вводят в заблуждение, ибо вдействительности мы имели явно выраженнуюисторическую тенденцию: до гражданской войныполитическая верхушка состояла из людей,отдавших политике большую часть своейсамодеятельной жизни. После гражданскойвойны типичный член политической элитыподвизался в сфере политики меньше времени,чем вне ее. Выше всего был процент руководящихполитических деятелей с чисто политическойкарьерой в период 1801–1825 гг.; 2/3самодеятельной жизни тогдашних политическихруководителей было в среднем проведено в сфереполитики. Меньше всего времени было проведенов этой области руководящими политиками"Прогрессивной эры" 1901–1921 гг.; 72% всегосрока активной деятельности этого поколениявысокопоставленных политиков было проведенов среднем вне политики. Это объясняется,по-видимому, тем, что в этот период лицасвободных профессий и реформаторы быстродостигали высоких политических постов.Произвести аналогичные подсчеты,охватывающие политиков, действовавших после1933 г., не представляется возможным, так каккарьера нынешних политических деятелей еще незавершилась.


Начинать карьеру на общегосударственнойарене, минуя, таким образом, работу в местныхорганах и органах штатов; никогда не работать вобщегосударственных законодательных органах;больше ориентироваться в своей карьере напосты, занимаемые по назначению, чем навыборные должности; проводить в сфереполитики меньшую часть общего срока своейсамодеятельной жизни – все эти тенденции,наметившиеся в карьерах людей из политическойэлиты, свидетельствуют об упадкезаконодательных органов и о том, что выборныедолжности не являются теперь обязательнымиступенями высокой политической карьеры. Этоозначает "бюрократизацию" политики иуменьшение удельного веса (в составеполитической верхушки) профессиональныхполитических деятелей в простом, старомодномсмысле этого термина, то есть людей, которые врезультате выборов постепенно поднимаются навсе более высокие ступени политическойиерархии и имеют опыт в избирательных делах.Короче говоря, это свидетельствует о повышениироли аутсайдера в политике. Этот типполитического деятеля существовал, правда, и впредшествующие эпохи, но в наше время онпроцветает, а в правительстве Эйзенхауэра он


стал господствующим. ПравительствоЭйзенхауэра в основном представляет собойузкий круг политических аутсайдеров, занявшихрешающие посты в правительственном аппарате.Этот круг составляют богачи из мира корпорацийи их агенты плюс высокопоставленные военные,заключившие все вместе чреватый трениями союзс избранной группой профессиональныхпартийных деятелей, преимущественно из членовконгресса, влияние и связи которых охватываютмножество районов страны.


2

Право принимать решения, относящиеся кпрерогативам исполнительной власти, – решения,выносимые от имени Соединенных ШтатовАмерики, – предоставлено ныне узкой группелюдей. К этой группе в 50 с лишним человек,воплощающей в себе исполнительнуюгосударственную власть, относятся президент,вице-президент и члены кабинета, руководителиважнейших департаментов, бюро, агентств икомиссий и члены административногосекретариата президента, в том числе персоналБелого дома.

Из всех членов политического директорататрое являются профессиональными партийнымиполитическими деятелями – в том смысле, чтобольшая часть их жизни была отдана завоеваниювыборных постов и пребыванию на этих постах; 2человека подвизались в течение своей жизнипреимущественно как закулисные политическиеимпрессарио или "фиксеры". 9 человек делаликарьеру в рамках государственныхведомственных иерархий (3 – как военные, 4 –как чиновники гражданских ведомств и 2 –работали по назначению на разных постах внесистемы гражданской службы). Следовательно, из


53 членов исполнительного государственногодиректората всего лишь 14 человек (или около1/4) являлись по роду своей карьеры"профессиональными" работникамиправительственного или партийного аппарата.

Остальные 3/4 – это политическиеаутсайдеры. Некоторые из них избирались в тоили иное время на политические посты, а кое-ктопоступал на короткий срок на государственнуюслужбу, но по роду своей основной карьеры всеони в общем действовали раньше вне сферыправительственной деятельности и политики.Большинство этих аутсайдеров (30 человек из 39)имеют весьма тесные связи – финансовые илипрофессиональные или те и другие вместе – смиром корпораций. Они составляют немногимболее половины всех членов политическогодиректората. Остальные 9 человек работали вдругих "специальных" областях.

Три главных с точки зрения высокойполитики поста в стране (государственныйсекретарь, министр финансов и министробороны) занимают: нью-йоркский представителькрупнейшей в стране юридической фирмы,которая защищает заграничные коммерческиеинтересы группы Моргана и группы Рокфеллера;руководитель корпораций со Среднего Запада (он


был директором объединения, включавшего всебя свыше 30 корпораций) и, наконец, бывшийпрезидент одной из трех или четырехкрупнейших корпораций в США (она жекрупнейший в стране производитель военногоснаряжения).

В составе кабинета имеются еще четыребогача из мира корпораций: двое из "Дженералмоторз", видный финансист и директоркрупнейшего банка Новой Англии имиллионер-издатель из Техаса. Посты министраземледелия и министра труда опять-такизанимают специалисты-аутсайдеры. Только одинчлен кабинета – министр юстиции – являетсяпрофессиональным политическим игосударственным деятелем: до 1942 г. он состоялчленом законодательного собрания штатаНью-Йорк и одновременно с этим компаньономюридической фирмы "Лорд, Дэй энд Лорд", а с1942 г. стал политическим импрессарио – сперваДьюи, затем Эйзенхауэра.

Правда, помимо вице-президента и министраюстиции, которые одни только и являютсяпрофессиональными политиками, в кабинетеимеется еще два члена, занимавшие одно времявыборные государственные посты, и по меньшеймере пять членов, активно участвовавших в


политической кампании 1952 г. Однако ниодного из этих людей нельзя назвать работникомгосударственного аппарата – в каком бы смыслемы ни стали толковать это слово. Среди нихимеется лишь один человек, прошедший школугосударственной (военной) бюрократии: это –президент.

"Вспомогательная упряжка" политическогодиректората представлена "малым кабинетом",члены которого помогают "главной упряжке" ифактически выполняют большинствоадминистративных функций, связанных сгосударственным управлением. Из 32заместителей руководителей решающихправительственных агентств, департаментов икомиссий 21 человек является новичком в делахгосударственного управления: многие из нихникогда не занимали политических постов ифактически совсем не работали вправительственном аппарате до того, как занялисвои нынешние высокие посты. Это по большейчасти сыновья крупных бизнесменов. 12 человекиз них учились в колледжах Лиги Айви; многиеиз этих людей сами были предпринимателями,банкирами, штатными юристами крупныхкорпораций или компаньонами крупныхюридических фирм. В отличие от


профессиональных политических деятелей они несостоят членами провинциальных клубов "Лосей"и "Американского легиона"; в большинстве своемони являются членами интимных светских клубови аристократических загородных клубов. Посвоему происхождению, социальному положениюи связям они выступают как представителибогачей из мира корпораций.

В этой "второй упряжке" мы находим одногоиз Рокфеллеров, а также бывшего финансовогосоветника Рокфеллеров; находим людей,управляющих текстильными и энергетическимикомпаниями, основанными их родителями;банкиров, издателя, руководителя авиационнойтранспортной компании, юристов, представителяюго-западного филиала крупнейшей американкойкорпорации и еще одного представителя"Дженерал моторз". Мы находим здесь такжеАллена Даллеса, который проработал 10 лет надипломатической службе и оставил ее (так какочередное повышение по службе не сулило емуповышения жалованья, составлявшего тогда 8тыс. долл.), чтобы поступить в юридическуюфирму "Салливэн энд Кромвелл" (примерно в товремя, когда его брат стал старшим компаньономэтой фирмы), а затем вернулся вправительственный аппарат, на этот раз в


должности главного сыщика. В этой"вспомогательной упряжке" имеется также 4человека, которые не были непосредственносвязаны с миром корпораций.

Из 32 членов "вспомогательной упряжки"только 7 человек прошли школучиновно-бюрократической работы вправительственном аппарате; только 4 имелизначительный опыт в области партийнойполитики.

Государственный руководитель, имеющийдело со сложным аппаратом современногогосударственного управления, все большенуждается в "узком кружке" личных советников –и в особенности, если он желает быть новатором.Для выработки и осуществления своейполитической линии ему нужны люди,находящиеся целиком в его распоряжении.Специальные функции, выполняемые этимилюдьми, могут быть чрезвычайно разнообразны,но что бы они ни делали, что бы ни высказывали,они неизменно действуют как "второе я" своегоначальника. Эти личные помощники властьимущих суть прежде всего верные агенты тогочеловека, к интимному окружению которого онипринадлежат. Это могут быть профессиональныеполитические деятели или профессиональные


государственные чиновники, но обычно они неявляются ни теми ни другими.

Но им, однако, приходится выполнять рольпосредников между партийными политическимидеятелями, заседающими в законодательныхорганах власти, и политическими аутсайдерами,действующими в исполнительных органах, атакже между различными политическивлиятельными группами, не представленныминепосредственно в верховных государственныхорганах; вместе с тем им приходится выполнятьфункции, связанные с формированиемобщественного мнения неорганизованных слоевнаселения. Эта часть работников аппарата Белогодома пребывает поэтому на своих постах нестолько в силу того, что они представляют некиевлиятельные группы и интересы, сколько в силусвоих деловых качеств. Они представляют собойгруппу квалифицированных людей, а по своемусоциальному облику они во многом схожи междусобой. Все они еще очень молоды, все онигорожане (преимущественно из восточныхштатов), и все они, как правило, учились вколледжах Лиги Айви.

Из 9 главных работников персонала Белогодома 6 являются новичками в государственныхделах и в политике. Среди этих 9 человек имеется


только один профессиональный партийныйдеятель, один политический организатор и одинпрофессиональный военный – и ни одногопрофессионального государственного чиновника.Люди, входящие в интимное окружениепрезидента, также не являются (за немногимиисключениями) ни профессиональнымипартийными политиками, ни профессиональнымигосударственными сановниками. Мы видим здесьлюдей, входивших ранее в интимное окружениеДьюи или Генри Люса, или жевысокопоставленных военных из Пентагона.

Политические аутсайдеры, занимающиекомандные посты в исполнительных органахвласти и образующие собой политическийдиректорат, являются в массе своей богачами измира корпораций, в котором они выступали какюристы, администраторы или финансисты. Онипринадлежат к определенным кликам, главарямкоторых они доказали, что заслуживают полногодоверия в делах экономических, военных илиполитических. У администраторов из миракорпораций и у армейских генералов тоже ведьимеются "старые закадычные друзья" – не вменьшей степени, чем у профессиональныхполитиков. Высокая карьера политическихаутсайдеров не делается, как правило, путем


постепенного продвижения починовно-бюрократической лестнице и не делаетсяс помощью системы партийного покровительства.Ее пружиной обычно является система кооптациисвоих людей, применяемая теми, кто занялкомандные посты, – подобно тому как этоделается в мире корпораций.


3

Усиление позиций политического аутсайдерав современном политическом директорате – этоне только еще одна форма проявления процесса"бюрократизации" государства. В самом деле, какпри анализе процесса возвышения военщины, таки при анализе процесса усиления позицийполитического аутсайдера передтеоретиком-демократом возникает проблема,связанная прежде всего с отсутствием подлиннопрофессионального чиновничества. Ибо надосказать, что возникновение псевдочиновничьейбюрократии из политических аутсайдеров, равнокак и система продвижения в государственныйаппарат партийных клевретов, частичнообъясняется отсутствием подлиннопрофессиональных чиновников.

Говоря о "подлинном" чиновничестве, мыимеем в виду правильную иерархиюквалификаций и правильную иерархиюучреждений, в которых каждая должность икаждый чин связаны с выполнением строгоопределенных, специальных задач. Люди,занимающие эти должности, не являютсясобственниками материальных средств,требуемых для выполнения их функций; лично


они не имеют никакой власти: власть, которуюони осуществляют, заложена в занимаемых имидолжностях. Единственным вознаграждениемслужит им жалованье и почести, присвоенныекаждому чину.

Чиновник или государственный служащийявляется, следовательно, прежде всегоспециалистом, знания и сноровка которогопроверялись при приеме на работу, а затем, входе его карьеры, – при очередных аттестациях.Допуск на должность и дальнейшее продвижениепо службе этого человека, обладающегоспециальной квалификацией, регулируются болееили менее официальными правилами проверкиего компетентности. При надлежащем старании иуспешной работе он имеет возможность сделатькарьеру, регулируемую в соответствии сзаслугами и старшинством, в рамках заранееустановленного порядка чередования постов. И ктому же он дисциплинированный человек,поведение которого можно легко предвидеть; онбудет осуществлять предписанную политическуюлинию даже в том случае, если она ему не понутру, ибо он приучен строго отделять свои"чисто личные мнения" от своей служебнойжизни, служебных установок и обязанностей. Вотношениях со своими коллегами чиновник


держится, как правило, довольно официально, таккак правильное функционированиечиновно-бюрократической системы требуетсоблюдения должного равновесия междупроявлением личного доброжелательства исохранением надлежащей социальной дистанциимежду людьми в соответствии с их чином ирангом.

Чиновничество, даже в том случае, если егокадры только приближаются к этомунормативному типу, является самой действеннойформой человеческой организации. Но создатьтакой корпус гражданского чиновничества оченьтрудно, и соответствующие попытки могутсплошь и рядом закончиться созданиембесконтрольного и громоздкого, опутанногорутиной и бюрократическими формальностямиаппарата, а не действенного орудия политики.

Степень прочности и нерушимости чиновнойбюрократии как элемента государственногоправопорядка определяется тем, насколько онасохраняется или не сохраняется (как совокупностьофициальных должностных лиц) при сменахправительства.

Соответствие отдельного профессиональногочиновника общей природе и назначениючиновничества определяется тем, насколько его


служебное поведение (и даже его личность)воплощает в себе профессиональные нормы ипрежде всего принципы политическогонейтралитета. Новой политическойадминистрации он должен служить так же верно,как и старой. Таково политическое содержаниепонятия подлинного чиновничества. Дело в том,что чиновник как таковой не делает политику; онсобирает информацию, относящуюся кразличным вариантам политических решений, ипроводит в жизнь тот вариант, которыйофициально принят. Как более или менеепостоянный персонал, имеющий в своемраспоряжении более или менее постоянный штатподчиненных, чиновная бюрократия обязанапреданно служить только той политике,проведение которой ей поручено. "Почти всепризнают, – утверждает Герман Файнер, – чтопосягательство [политических партий] на этуполитически нейтральную бюрократию привелобы к падению технического искусства управленияво вред государству в целом; и только самыекрайние меньшинства – левые и правые –проявили желание ликвидировать этотнейтралитет путем "чистки" государственногоаппарата".

Гражданские ведомства Соединенных Штатов


никогда раньше не имели и сейчас не имеютнастоящего чиновничества. Правила,регулирующие систему государственной службы,установленные в 1883 г., предусматривают, чточиновники, назначенные президентом иутвержденные сенатом, "не подлежат аттестации".Существует возможность менять персоналгражданских ведомств с переменой политическойадминистрации; существует возможность обойтилюбые правила, касающиеся набора чиновников впорядке конкурса, путем создания совершенноновых учреждений, не имеющих прецедента;имеются пути, дающие возможность включитьлюбую должность в номенклатуру должностей, накоторые распространяются установленныезаконом правила и ограничения, защищающиечиновников от увольнения, или же исключить ееиз этой номенклатуры; можно лишить этиправила практического значения путем полнойили частичной ликвидации тех или иныхправительственных учреждений, что входит впрерогативы не только конгресса, но и главыучреждения или Бюджетного бюро.

Касаясь практики,, существовавшей в этойобласти в конце XIX в., один английскийнаблюдатель отметил, что "влияние системыраспределения государственных должностей


между сторонниками партии, победившей навыборах, сказывалось в том, что, в то время какнизшие должности замещались по признакуличных достоинств, на высшие пролезали прикаждой перемене правительственнойадминистрации совершенно не сведущие в делахлюди – фавориты политической партии илифавориты отдельных высокопоставленных лиц.Это исключало возможность нормальногопродвижения по службе и деморализовало весьаппарат. Получалось, таким образом, что, хотяобщая цель закона сводилась к резкомусокращению порочных назначений, смыслисключений, предусмотренных законом, сводилсяв то же время к тому, чтобы ограничить этипорочные назначения кругом высшихдолжностей, где деморализующие последствиякаждого такого назначения для всего аппаратаявляются как раз максимальными".

С тех пор доля чиновников, на которыхраспространяются положения закона огосударственной службе, конечно, возросла. Кконцу президентства Теодора Рузвельта (1909 г.)около 60% всех штатских служащих федеральныхорганов были аттестованными чиновниками; кначалу президентства Франклина Рузвельта этацифра увеличилась примерно до 80%.


Расширение государственного аппарата в период"нового курса" свелось в значительной мере ксозданию новых органов, штат которых былукомплектован людьми, принятыми безконкурсных испытаний, предусмотренныхзаконом о государственной службе. К 1936 г.удельный вес лиц, поступивших на работу впорядке конкурсных испытаний, составлял средиштатских служащих правительственного аппаратавсего лишь 60%. Из остальных 40% многиепопали на работу благодаря системе патронажа, ибольшинство из них были горячимисторонниками "нового курса".

В годы второй мировой войны вгосударственный аппарат хлынула новая ибольшая волна людей, не прошедших конкурсныхиспытаний. Попав туда, они, однако, сталипользоваться привилегиями, предусмотреннымизаконом о государственных чиновниках. В 1953г., к тому времени, когда Трумэн ушел с постапрезидента, правила, защищающиегосударственных чиновников от увольнений,были распространены "по меньшей мере на 95%гражданских служащих правительственногоаппарата".

Из имеющихся ныне примерно 2 млн.служащих правительственного аппарата около


1500 человек можно считать "руководящимисановниками". К ним относятся начальникиглавных управлений министерств, заместители ипомощники министров, руководители отдельныхгосударственных учреждений, не подчиненныхминистерствам (и их заместители и помощники),начальники различных бюро и их заместители,послы и главы миссий. По роду своих основныхзанятий эти люди являются адвокатами,офицерами военно-воздушных сил,экономистами, врачами, инженерами, крупнымичиновниками, экспертами по вопросам развитияавиации, банкирами, химиками, журналистами,дипломатами и военными работниками. Этагруппа людей занимает ключевыеадминистративные, технические, военные ипрочие специальные посты в центральномправительственном аппарате.

В 1948 г. только 32% всего составаруководящих сановников (502 человека) работалираньше в органах, в которых имелась "системарегламентированной чиновничьей службы", – втаких, например, как дипломатический корпусгосударственного департамента, военноеведомство и некоторые службы министерстваздравоохранения. Средний стаж работы вгосударственном аппарате составлял тогда среди


сановников, возвысившихся из чиновничьейсреды, 29 лет; около половины из них имелодипломы об окончании специальных учебныхзаведений. Одна четверть училась в Гарвардском,Колумбийском, Принстонском, Иельском иКорнельском университетах или Массачусетскомтехнологическом институте. Таковы были кадрывысшего гражданского чиновничества, которымиправительство тогда располагало.

За два месяца до выдвижения партиямикандидатов в президенты США, которые должныбыли баллотироваться на выборах 1952 г.,Гарольд Тэлботт, нью-йоркский финансист (апозднее министр авиации, уличенный виспользовании своего поста в личных интересах),поручил одной фирме, консультирующей повопросам управления, определить, какие постыдолжна будет забрать в свои рукиреспубликанская администрация для того, чтобыустановить контроль над правительствомСоединенных Штатов. Через несколько днейпосле избрания Эйзенхауэра ему было вручено 14томов, содержавших в себе полнуюхарактеристику каждого из 250–300 высшихпостов, позволяющих влиять на политику(включая описание качеств, которыми должныобладать люди, назначаемые на эти посты, и


основных проблем, с которыми они столкнутся).Исследователи, хорошо разбирающиеся в

партийных вопросах, знали, что даже с учетомограничений и препятствий, заложенных втогдашних законах и директивах, дляпобедившей партии открывались вакансиипримерно на 2 тыс. должностей. Патронаж естьпатронаж, и новая администрация сразу началаизыскивать способы увеличения числа свободныхвакансий.

В апреле 1953 г. Эйзенхауэрадминистративным распоряжением лишилгарантии постоянной работы по меньшей мере800 сановников, "занимающих особоответственные и требующие особого доверия"посты в правительственном аппарате; в июне онлишил этих гарантий около 54 тыс. чиновниковиз числа не имеющих большой выслуги лет.

Трудно с точностью сказать, сколько штатныхединиц вычеркнуто из списка должностей, накоторые распространяются правила,гарантирующие от увольнения; по оценочнымданным, приведенным одним сведущимчеловеком, число это доходит до 134 тыс. Однакорасставить всюду своих людей можно не толькопутем отмены гарантии постоянной службы,предусмотренной законом о государственных


служащих. В связи с правилами об увольненияхпо соображениям государственной безопасности,покоящимися на принципе "разумного сомнения"в том, не является ли пребывание данного лица нагосударственной службе рискованным длягосударства, а не на "доказательствах" (причембремя доказательства необоснованности"сомнения" возлагается на обвиняемого), – всвязи с этими правилами многие тысячи людейбыли уволены со службы в правительственномаппарате или принуждены были подать вотставку. Это особенно отрицательно сказалосьна деловых качествах и моральном духе кадровгосударственного департамента, где подобныеувольнения производились наиболее часто иносили систематический характер.

Детали, относящиеся к отдельным периодам,не имеют особого значения; общий историческийфакт таков: Соединенные Штаты никогда неимели и сейчас не имеют подлинногочиновничества, подлинного в томфундаментальном смысле, что ему обеспеченынадежные возможности движения по служебнойлестнице и действительная независимость отвлияний политических партий. Длительноепребывание демократов у власти (1933–1953 гг.)в известной мере маскировало то обстоятельство,


что законы о государственной службе не смоглисоздать подлинно независимое чиновничество.Смена правительства в 1953 г. раскрыла затемтот факт, что законы о государственной службелишь затрудняют действие системы "патронажа"и удорожают ее, а также делают ее, как оказалось,еще более непристойной. Ибо не подлежитсомнению, что процедура "проверкиблагонадежности" была использована дляприкрытия операции замещения не внушавшихдоверия сторонников демократической партиинадежными сторонниками республиканскойпартии.

Даровитый человек, который мог бы статьпрофессиональным работникомправительственного аппарата, не склонен,естественно, готовить себя к карьере чиновника,подвергающегося подобным политическимопасностям и беззащитного против произволаполитической администрации.

Нельзя создать квалифицированноечиновничество, если государственный аппаратпребывает в состоянии политической тревоги;такое положение вещей приводит к заполнениюаппарата посредственностями и приучаетчиновников к бездумному приспособленчеству.

Нельзя привлечь в государственный аппарат


высоконравственных людей, еслигосударственным служащим приходится работатьв обстановке всеобщего недоверия, если ихдеятельность парализуется атмосферойподозрений и страха.

И к тому же в обществе, где выше всегоценятся деньги, нельзя создать подлиннонезависимое чиновничество, состоящее из людей,принадлежащих к высшему или среднему классу,если государственная служба не обеспечиваетвознаграждение, сравнимое с тем, что даетслужба на частных предприятиях. Пенсии иобеспеченность работой не компенсируютменьшей оплаты труда государственныхслужащих, так как работники частныхпредприятий, как мы видели, также пользуютсяэтими привилегиями, да еще многими другими.Максимальный оклад государственногослужащего составлял в 1954 г. только 14 800долл., и всего лишь 1 % всех служащихцентрального правительственного аппаратаполучал более 9 тыс. долл. в год.

Помехой в деле формирования чиновничествав Соединенных Штатах издавна служила системапатронажа, применяемая политическимипартиями. Они раздают своим сторонникамслужебные посты в государственном аппарате в


виде вознаграждения, что подрывает основыдисциплины в аппарате и делает невозможнымнабор людей по признаку их деловойквалификации. Затем к этому присоединилосьновое обстоятельство: с тех пор какгосударственное регулирование экономикиприобрело крупное значение, работа вправительственном аппарате стала важнымзвеном предпринимательской или юридическойкарьеры в мире корпораций. Человек служитизвестное время в государственном органе,имеющем дело с той отраслью промышленности,в. которой он потом намерен подвизаться.Государственная служба в учреждениях,связанных с регулированием экономики,особенно часто служит трамплином к карьере вмире корпораций, и как организации этигосударственные учреждения выступают вкачестве аванпостов частных корпораций. В нашидни существует также "новая" системараспределения государственных должностеймежду сторонниками победившей партии,действующая в нынешней атмосфере недоверия иподозрения под флагом обеспечениягосударственной безопасности.

Журналы, рассчитанные на заправил из мирабизнеса, и журналисты, снабжающие политиков


идеями, регулярно разражаются маниловскимипередовицами, вещающими о том, что странануждается в более квалифицированных кадрахгражданского чиновничества. Но, в сущностиговоря, ни политики, ни заправилы из мирабизнеса не заинтересованы в кадрахвысококвалифицированных государственныхадминистраторов, над которыми не довлели быпартийные интересы и которые являлись бы (врезультате специальной выучки и практическогоопыта) носителями и хранителями особогоискусства, требуемого для тщательноговзвешивания возможных последствийальтернативных политических линий. Что жекасается политического и экономическогозначения подобных кадров для правительства,ответственного перед народом, то оно слишкомочевидно, чтобы его надо было доказыватьподробно.

Низшие звенья государственного аппарата,которые могли бы стать сферой отбораподлинных слуг государства, давали вСоединенных Штатах слишком мало престижаили денег, чтобы туда влекло людей,по-настоящему одаренных. В высшие же звеньягосударственного аппарата обычно призывалисьаутсайдеры, то есть люди, не имевшие ранее


отношения к чиновно-бюрократической службе.Они оставались здесь сравнительно недолго и нерассматривали свою службу как жизненноепризвание. Они не проникались поэтомуполитическим беспристрастием и не приобреталитого особого стиля поведения, который свойственидеальному чиновнику.

В Соединенных Штатах не существуетнастолько надежной чиновничьей карьеры, несуществует настолько устойчивого корпусагражданских чиновников, чтобы они не былиподвластны всеобъемлющим переменамполитической администрации. Центральныекомандные пункты, в которых принимаютсяглавные решения исполнительной власти,занимают ныне не профессиональные сановникии не профессиональные партийные политики. Этицентральные пункты заняты политическимкомитетом властвующей элиты.

19622 1XI. Теория равновесия

XI. Теория равновесия

Не желая утруждать себя нравственнымипроблемами политической и экономическойжизни, американцы никак не хотят отказаться отпредставления, что государство – это своего родаавтомат, действие которого регулируетсяпринципом взаимоуравновешиванияпротивоборствующих интересов. Такаяконцепция сводится попросту к перенесению всферу политики общепринятого представления оприроде экономики: и там и здесь равновесиедостигается в результате взаимного столкновенияи торможения множества интересов,сдерживаемых во всех случаях толькосоображениями законности и нравственностиконечных результатов.

Схема идеального равновесия была наиболееубедительным и тщательным образомразработана в экономических теориях XVIII в.Рынок в этой схеме никому не подвластен, аснабженная чудесным механизмомсаморегулирования экономика, базирующаяся надеятельности мелкого предпринимателя, не имеетникакого авторитарного центра. В сфереполитики та же картина: здесь существует


разделение и равновесие властей и потомуотсутствует возможность зарождения деспотизма."Государство, в котором не будет установленоравновесие сил, – писал Джон Адамс, –неизбежно придет к деспотизму. Третьего пути недано". Равновесие или система сдерживания иуравновешивания, в том виде, в каком она былатеоретически разработана мыслителями XVIII в.,должна была, таким образом, стать главныммеханизмом, гарантирующим экономическую иполитическую свободу и обеспечивающимотсутствие тирании во всех суверенныхгосударствах мира.


1

Людям очень трудно отказаться отстаринного шаблонного представления огосударственной политике как о результатеавтоматически действующей системыуравновешивания и от Исходных положений этойконцепции, гласящих, что в нашем обществе,основанном на равновесии, имеется множествонезависимых друг от друга, относительноравносильных соперничающих групп. Взаявлениях, которые нам приходится слышать запоследнее время по вопросу о том, "кто правитАмерикой", эти исходные положения доведены дограни невольной карикатуры.

Так, например, Дэвид Рисман утверждает, чтоза последние 50 лет произошел сдвиг от"концентрации власти в руках правящего классадо раздробления власти" между "обладающимиправом вето группами". Никто теперь ничем неуправляет, – все предоставлено самотеку. "Визвестном смысле, – полагает Рисман, – эторавнозначно утверждению, что Америка – страна,в которой преобладает средний класс и в которойлюди скоро, возможно, осознают, что нет больше"нас", заправляющих делами, и "их", незаправляющих делами (или наоборот), а что все


"мы" – это и "они", а все "они" – это и "мы".Теория равновесия сил, как заметил Ирвинг

Хау, дает нам ограниченное и однобокоепредставление о политической жизни Америки.При помощи этой теории можно объяснить лишьвременные блоки, заключаемые внутри той илидругой партии. Ее узость и поверхностностьпроявляются также при выборе протяженностиизучаемого периода: чем короче период времени,который нас интересует, тем более пригоднойоказывается эта теория. Действительно, когдазанимаешься вплотную, как журналист,событиями какого-либо короткого промежуткавремени, например какими-нибудь выборами, тозачастую теряешься во множестве факторов ипричин. Одна из неизменных слабостейамериканского "обществоведения" – с тех пор,как оно стало столь эмпиричным, – заключается вего исходном убеждении, что простоеперечисление множества причин и факторовпредставляет собой мудрый, научный подход кизучению современного общества. Однако стаким подходом нельзя согласиться, – онпредставляет собой, конечно, не что иное, каквсеядный эклектизм, уклоняющийся отподлинной задачи социальной теории. Задачазаключается в том, чтобы выйти за пределы


простого перечисления относящихся как будто кделу факторов и взвесить каждый из них такимобразом, чтобы уловить их взаимную связь иобнаружить типические особенности изучаемыхявлений.

Чрезмерное внимание, уделяемое среднимэтажам государственного здания, мешаетразглядеть все это здание в целом, и особенно еговерхние и нижние этажи. Политическая жизньАмерики, проявляющаяся в дискуссиях,голосованиях и политических кампаниях, связанав значительной мере с этими второстепеннымизвеньями государственного механизма, а нередко– только с ними. Большую часть "политических"известий составляют известия и слухи о"разногласиях и конфликтах, возникающихименно в этих звеньях. Политические теоретики вАмерике – это слишком часто всего лишь болееосновательные исследователи тех же явлений:выборов, вопросов, связанных с тем, кто за когоголосовал. Американский исследователь,изучающий политические явления, будь топрофессор или не связанный с академическимикругами мыслящий человек, обычно тяготеет ксредним уровням власти. Верхушку он знаетлишь понаслышке, а его представление о низах(если оно вообще у него имеется) почерпнуто из


"исследований". Но зато он прекрасноинформирован о деятельности руководителейсредних звеньев власти и, будучи сам говоруном,хорошо знаком с механикой происходящего в нихполитического "торга".

Чрезмерное внимание, уделяемоепублицистами и теоретиками из академических инеакадемических кругов средним этажамгосударственного здания и равновесиюпредставленных в них политических сил,объясняется, стало быть, тем, что эти сферы болеесродни им, как людям, принадлежащимпреимущественно к среднему классу. Ихвнимание приковано сюда и потому, что здесьраскрывается содержание той шумной"политической деятельности", которая носитгласный характер и доводится до сведениястраны; и потому также, что их представление овыдающейся роли этих инстанций находится всоответствии с традиционным представлением оправильной схеме работы государственногомеханизма; и потому, наконец, что восхвалениеэтой схемы (особенно в нынешних выступлениях,посвященных прославлению всегоамериканского) является для многихинтеллигентов наиболее приемлемой формойслужения тем политическим задачам, которые


представляются им весьма настоятельными.Когда нам говорят о существовании

"равновесия сил", то под этим можно пониматьразные вещи. Это может означать, что ни одна изгрупп, представляющих определенные интересы,не в состоянии навязать свою волю илипродиктовать свои условия другим группам; иличто любая группа в состоянии создать тупик; иличто интересы отдельных групп осуществляются впорядке некоей правильной очередности; или же,наконец, что всякий политический курс естьрезультат компромиссов, так что ни одна группане добивается полностью того, к чему онастремится, и вместе с тем каждая из них чего-тодобивается. Все эти варианты представляютсобой, в сущности, попытки изображенияявлений, возможных только е условияхпостоянного или временного "равенства сил всехсторон, участвующих в торге". Но дело в том, чтоцели борьбы различных заинтересованных группне являются, как указывал Мэррей Эдельман,заранее данными, а отражают текущее состояниерасчетов на будущее и степень приемлемостинастоящего. Следовательно, когда говорят, чторазличные интересы "уравновешены", под этимобычно кроется оценка существующегоположения вещей как удовлетворительного или


даже хорошего; под маркой заманчивого идеаларавновесия зачастую скрывается описаниефактического положения вещей.

Когда говорят о "равновесии сил", этовызывает представление о "равенстве сил", аравенство сил выглядит как нечто вполнесправедливое и даже почетное. Но то, что дляодного человека фактически является почетнымравновесием, для другого часто оказываетсянесправедливым отсутствием равновесия.Господствующие группы охотно, конечно,декларируют существование справедливогоравновесия сил и подлинной гармонии интересов,ибо они заинтересованы в том, чтобы ихгосподство ничем не прерывалось и ненарушалось. Так, крупные дельцы осуждаютмелких рабочих лидеров как "нарушителейспокойствия", подрывающих общие интересы,воплощенные в сотрудничестве труда и капитала.Так, привилегированные страны осуждаютобойденные страны во имя интернационализма,защищая под прикрытием-моральных концепцийто, что было завоевано силой, от покушенийболее слабых стран, позднее вступивших в борьбуза господство или равенство, у которых нет инойвозможности изменения status quo, кромеприменения силы.


Представление о том, что общественныеперемены являются результатом применениялояльного принципа "беру и даю", результатомкомпромиссов и системы сдерживания однихинтересов другими (уравновешивающими)интересами, подразумевает, что все этосовершается в рамках более или менеестабильного строя, который сам по себе не можетизменяться; оно подразумевает, что все спорныепроблемы могут стать объектом компромисса и,стало быть, по самой природе своей поддаютсясогласованному решению или же могут бытьсделаны таковыми. Не подлежит сомнению, чтолюдям, преуспевающим в общих рамках statusquo, гораздо легче придерживаться подобныхвзглядов на механику общественного развития,чем тем, кто недоволен ими. Кроме того, надоиметь в виду, что "в большинстве областейобщественной жизни... организованностьюотличаются носители лишь одной группыинтересов, между тем как все прочие группы, илинекоторые из важнейших, этим преимуществомне обладают". Говорить в таких случаях, как этоделает Дэвид Трумэн, о "неорганизованныхинтересах" – понятие, которое мы вскореразберем, – значит просто употреблять другойтермин для обозначения того, что обычно


называлось "народом".Прежде самостоятельные группы, особенно из

мира городского и сельского бизнеса,оказывавшие в прошлом значительное закулисноевлияние на политику, теперь либо попали в составсамого правительства и персоналаправительственных органов (какзаконодательных, так и исполнительных), либоже стали орудиями в руках узких имогущественных клик, членами которых иногда –но не часто – состоят и номинальные лидеры этихгрупп. Значение этих фактов превышает значениеописываемой нами ниже централизациидобровольных ассоциаций и совершающегося вних противозаконного присвоения правпассивных членов профессиональнымируководителями. К числу этих фактов относится,например, практика использованиягосподствующими кликами Национальнойассоциации промышленников для убеждениявходящих в нее мелких предпринимателей в том,что их интересы совпадают с интересамибольшого бизнеса; подобная практика призванасконцентрировать влияние всего мира бизнесадля оказания давления на политику. Эти высшиекруги рассматривают теперь всякого рода"добровольные ассоциации" и "влиятельные


группы" как важное и неотъемлемое звеносистемы идеологического воздействия наобщественность. Различные корпорации,которыми заправляют люди, принадлежащие ктаким кликам, сами по себе являются орудиямигосподства, идеологического воздействия наобщественность и политического давления. Ночасто оказывается более удобным не слишкомафишировать использование этих корпораций какбазы политического влияния и превращатьразличные национальные ассоциации в ихсовместные оперативные агентства. Этиассоциации являются в большей мереисполнительными политическими органам",пределы влияния которых устанавливаются теми,кто использует их, чем организациями, которые впоследнем счете сами решают, действовать ли визвестном направлении или не действовать.

Формулу сдерживания и уравновешиванияможно считать прямой противоположностьюформуле "разделяй и властвуй" и средствомзатемнения народных интересов и стремлений.Ибо надо иметь в виду, что теория равновесиячасто покоится на философской концепцииестественной гармонии интересов, трактующейдело таким образом, что алчность и жестокостьобуздываются справедливостью и прогрессом. С


того времени, как были созданы основыамериканской экономики, и до тех пор, покаможно было исходить из молчаливопринимаемой посылки, что рынки сбыта будутрасширяться бесконечно, учение о гармонииинтересов могло вполне служить и действительнослужило идеологическим оружиемгосподствующих групп; оно позволяло имвыдавать свои интересы за интересы общества вцелом. Эта доктрина, пока она господствует надумами, дает возможность изобразить любуюнизшую группу населения, начинающую боротьсяза свои интересы, как раскольничью группу,нарушающую общие интересы. "Доктринагармонии интересов, – писал Э. X. Kapp, –служит, таким образом, искусным философскимпостроением, к помощи которого с полнойискренностью прибегали привилегированныегруппы для оправдания и сохранения своегогосподствующего положения".


2

Центром внимания сторонников теорииравновесия является конгресс СоединенныхШтатов, а главными пружинами механизмасдерживания и уравновешивания выступают в ихпредставлении конгрессмены. Но надо сказать,что по своему социальному облику эти 435 членовпалаты представителей и 96 сенаторов непредставляют рядовых граждан; онипредставляют тех, кто преуспел напредпринимательском поприще и в сфередеятельности свободных профессий. Этопожилые люди, принадлежащие кпривилегированным кругам коренныхамериканцев, появившихся на свет от коренныхже американцев, людей белой расы,протестантского вероисповедания. Они получиливысшее образование, и по своему общественномувесу и доходам они, во всяком случае, прочностоят выше людей из среднего класса. Среди нихочень редко встретишь бывшего рабочего илинизкооплачиваемого служащего. Короче говоря,это выходцы из провинциальных высших классовстарой или новой формации.

Некоторые члены конгресса являютсямиллионерами, Другим же приходится


выпрашивать деньги на депутатские расходы унаселения своих округов. Депутатские расходыныне весьма велики, так как депутатам частоприходится жить на два дома и курсироватьмежду ними, вести деятельную общественнуюжизнь и нести значительно возросшие в нашевремя издержки по обеспечению своегопереизбрания и сохранения депутатскихполномочий. Конгрессменам теперь почтинеизбежно приходится иметь какой-либопобочный доход. И действительно, в 1952 г. 4 изкаждых 5 членов палаты представителей и 2 изкаждых 3 сенаторов имели, помимо своегодепутатского жалованья, еще и другие доходы "откоммерческих дел, или от своей деятельности вкачестве лиц свободных профессий, которой онипродолжали заниматься в своих городах илирайонах, или, наконец, от инвестированныхкапиталов. Число независимых людей,обладающих собственным состоянием,становится в конгрессе все больше... Те же членыконгресса, которые не имеют личного состояния...оказываются чуть ли не в отчаянном положении".

"Если бы предписания федерального законаотносительно использования денежных средствво время избирательных кампаний действительнособлюдались, – писал недавно Роберт Бендинер, –


то политические деятели чаще кончали бы своюкарьеру в Левенворте, чем в Вашингтоне".

Политическая карьера не привлекает нынестоль широкий круг способных людей, как этоимело место в прошлом. Если говорить о чистоденежной стороне дела, то какой-нибудь ловкийадвокат, имеющий возможность легкозарабатывать от 25 до 50 тыс. долл. в год, неслишком уж склонен променять этот доход наопасности и тревоги, связанные с положениемконгрессмена. Небогатые кандидаты в членыконгресса оказываются – за известнымиисключениями, конечно, – то окружнымипрокурорами, то местными судьями или мэрами,жалованье которых еще меньше, чем уконгрессменов. Многие наблюдатели (из круговконгресса и других кругов) сходятся в мнении,что за последние 50 лет престиж конгресса вглазах общественности упал и что даже в своихродных округах и штатах конгрессмены отнюдьне являются такими знатными персонами, как этобывало прежде. В самом деле, много ли найдетсялюдей, знающих фамилию своего депутата впалате представителей или даже фамилию своегосенатора?

50 лет назад кандидату в конгрессмены неприходилось соперничать в деле завоевания


внимания избирателей в своем округе или штатесо средствами массового развлечения и зрелищ,не приходилось иметь дело с миром, в которомизвестность фабрикуется. В те времена отполитического оратора ожидали просто часовойбеседы на тему о том, что творится на свете, а придебатах у него не было ни надобности, нивозможности обращаться к услугам тайныхнаемных писак, снабжающих политиков идеями итекстами выступлений. И он был, помимо всегопрочего, одним из наиболее высокооплачиваемыхлюдей в своей местности, и крупной фигурой. Внаши же дни политическому .деятелю приходитсявозлагать надежды на массовые средстваобщения, а доступ к последним связан сбольшими расходами. То, что проведениесовременной избирательной кампании сопряженосо значительными расходам, явно делаетконгрессмена, не обладающего личнымсостоянием, зависимым от тех, кто снабжает егонужными средствами; средства этирассматриваются обычно – и вполне резонно –как инвестиции, призванные приносить доход.

Профессиональным политикам, заседающим вконгрессе, приходилось раньше (когда ониработали в качестве вольнопрактикующихсяюристов или в качестве партийных политиков,


которым предстояло баллотироваться)обзаводиться связями и обхаживать в своихместностях различные группы и разряды людей.Они большие "общественники", подвизающиеся вразных благотворительных организациях,ассоциациях деловых людей и братствах исостоящие членами масонских организаций,клубов "Лосей" и "Американского легиона". Всвоих избирательных округах конгрессменамприходится иметь дело с разнымиорганизованными группами, которыеподдерживают и оценивают их в зависимости отих отношения к интересам и требованиям этихгрупп. Именно в провинциальных округахнаиболее открыто действуют группывымогателей, готовые продавать свои голоса вобмен на разные услуги. Политических деятелейсо всех сторон осаждают со своими требованиямии просьбами подобные группы людей – крупныеили мелкие, местного или общенациональногомасштаба. Как маклерам от политики,конгрессменам приходится добиватьсякомпромисса между различными интересами, и впроцессе этих беспрерывных поисковкомпромиссов они сами часто превращаются входячий компромисс, в людей, лишенныхтвердой политической линии.


Профессиональные политики призваны вбольшинстве своем защищать в конгрессемножество разнообразных местных интересов,уравновешивание которых – дело тонкое ихитрое. Их свобода действий в сфереполитических решений – довольнонезначительная – определяется тем, насколькоони в состоянии уклониться от этой именнообязанности. В лучшем случае они имеютвозможность жонглировать этимиразнообразными местными интересами ипротивопоставлять их друг другу, но, пожалуй,чаще всего им приходится вести уклончивуюлинию, избегая решений. Защищая интересысвоего избирательного округа, конгрессменнеизменно проявляет заботу и преданность поотношению к своей суверенной вотчине. В самомделе, в некоторых случаях его местничествостановится столь ревностным, что до наступленияследующих выборов он, как будущий кандидат вконгресс от своей местности, может навлечь насебя и собрать для показа в своем округе целуюколлекцию нападок, исходящих от "чужаков", ипревратить, таким образом, свою избирательнуюкампанию в своего рода крестовый поход егосуверенной вотчины против политическихаутсайдеров, делающих карьеру на


общенациональной арене.В самом конгрессе – как и в своем

избирательном округе – конгрессменсталкивается со сложным сплетениемразнообразных интересов; он обнаруживаеттакже, что власть организована здесь по признакупартийности и старшинства. Власть конгрессасосредоточена в комиссиях, а власть комиссийвоплощена в их председателях, попадающих наэти посты в порядке старшинства. Следовательно,шансы политического деятеля на достижениевлиятельного положения в самом конгрессе частозависят от возможности оставаться депутатом втечение непрерывного и продолжительногопериода времени, а чтобы достигнуть этого, он неможет позволить себе вступить в конфликт сэлементами, пользующимися влиянием в егоизбирательном округе. Умениеприспосабливаться к различным Местнымгруппировкам и их программам, умениепридерживаться одновременно нескольких, поройпротиворечащих друг другу политических линий,но так, чтобы это выглядело солидно идобропорядочно,– все эти качества являютсябольшими преимуществами для карьерыконгрессмена. Механический порядоквыдвижения на руководящие посты в конгрессе


приводит, стало быть, к тому, что преданныепартии посредственности, пустившие в течение20 или более лет прочные корни в своихсуверенных избирательных вотчинах, имеют всешансы завоевать влиятельные позиции вконгрессе и закрепиться на них.

Даже в тех случаях, когда конгрессменстановится председателем комиссии (а онстарается по возможности возглавить комиссию,имеющую отношение к местным интересам егоокруга), он обычно не стремится играть рольполитика общегосударственного масштаба. Какбы ни был приятен сопутствующий такой ролипрестиж, он все же имеет для конгрессменавторостепенное значение по сравнению сзавоеванием местной популярности, ибо он несетответственность не перед всей страной, а передгосподствующими группировками своейместности. И к тому же, как заметил СтэнлиХай, "усовершенствование механизмафункционирования конгресса не в состоянииустранить болезнь местничества; оно можетфактически лишь предоставить депутатам большевремени и лучшие возможности для егоосуществления на практике".

При всем этом председатели важнейшихкомиссий являются все же избранной группой


среди членов конгресса. В их рукахсосредоточены основные прерогативы конгресса,как законодательные, так иконтрольно-ревизорские. Они имеютвозможность самостоятельно выдвигать проектыновых законов, продвигать или задерживатьвнесенные законопроекты, вносить путаницу впроцедуру их прохождения; они специалисты почасти всяких уверток и задержек. Они могут такзатормозить движение внесенного Белым домомпредложения, что оно никогда не будетпоставлено на обсуждение, не говоря уже оголосовании. И, наконец, они имеют возможностьдокладывать президенту США, что будетодобрено и что не будет одобрено населением ихокруга или находящимися под их влияниемчленами конгресса.

В первом и втором десятилетиях нашего веказаконодательная деятельность конгресса былаорганизована таким образом, что в течение 6месяцев первой сессии конгресса и 3 месяцеввторой на обсуждение ставилось лишь несколькозаконопроектов. В промежутках междурассмотрением этих законопроектов всоответствующих комиссиях и их обсуждением напленарных заседаниях конгресса у депутатовоставалось более чем достаточно времени для


ознакомления с ними. Дебаты имели важноезначение и велись в присутствии внушительногочисла депутатов. Законодательная деятельностьпоглощала большую часть времени и вниманиядепутатов. В наши же дни на каждой сессииконгресса рассматриваются сотнизаконопроектов, и так как депутаты не всостоянии даже прочесть их все – или дажедесятую долю,– то им приходится полагаться накомиссии, докладывающие эти законопроекты.Дебатов бывает очень мало, и они часто ведутся впустующем зале. Произносимые речипредназначаются главным образом для местныхизбирателей депутата, причем многие речивообще не произносятся, а только заносятся впротокол. Во время работы этогозаконодательного конвейера конгрессменыприлежно занимаются делами в своих конторах,руководя небольшим штатом, выполняющимразличные поручения избирателей иотправляющим им по почте различныематериалы, отпечатанные типографскимспособом или на машинке.

При проведении избирательных кампанийпрофессиональные политики не проявляютобычно никакого желания обсуждать жгучиепроблемы общегосударственной политики, но


зато по части постановки вопросов местногозначения они обнаруживают удивительнуюизобретательность. Так, например, в 1954 г. вовремя выборов 472 конгрессменов не ставилосьпрямо никаких общегосударственных проблем, идаже никаких местных проблем, явно связанных сними. Общие лозунги плюс личные нападки,относящиеся к репутации и порокам того илииного кандидата, и такого же родаконтробвинения и подозрения – вот все, чтомогли видеть и слышать избиратели, и многие изних обычно не обращали на все это ровноникакого внимания. Каждый кандидат стремилсяочернить своего соперника. Поруганныекандидаты сами оказывались виновниками того,что становились объектом публичныхпоношений, и на этой распре они, в сущности,проигрывали все. Избиратели же вообще невидели перед собой никаких политическихпроблем и тоже оказывались в проигрыше, хотя ине сознавали этого.

Избирательные кампании, образующиесоставную часть процесса зловещего опошленияамериканской общественной жизни, служатудобным средством отвлечения вниманияобщества от обсуждения вопросаобщегосударственной политики. Не следует,


однако, полагать, что содержание избирательныхкампаний ограничивается всего лишь подобнойшумихой. В каждом избирательном округе иштате выдвигаются вопросы местного значения,которые ставятся и бдительно контролируютсяорганизованными группами, представляющимиопределенные интересы местного значения.Изучение характерных особенностей всех этихкампаний приводит непременно к следующемуважнейшему заключению:

Партии, к которым принадлежатпрофессиональные политические деятели, неявляются общенациональными партиями, то естьтакими партиями, которые своими дебатамипостоянно, четко и с сознанием ответственностиконцентрировали бы внимание общества наобщегосударственных проблемах.

Профессиональный политический деятельсчитается партийным деятелем. Однако обеполитические партии Соединенных Штатов неявляются централизованными вобщегосударственном масштабе организациями.Полуфеодальные по своей структуре, они всегдабазировали свою деятельность на системе раздачигосударственных должностей и другихпривилегий в обмен на голоса и поддержку ихкандидатов. Чем мельче политик, тем чаще он


прибегает к методам патронажа и поблажек вобмен на голоса, мобилизуемые им в егоизбирательном округе. Но обе партии не имеютобщенациональных "боссов", а тем болеесознающих свою ответственность перед всейпартией лидеров. Каждая из них представляетсобой скопление самостоятельных местныхорганизаций, связанных самым причудливым изамысловатым образом с разными группами,представляющими различные интересы. Вотношении средств, необходимых для проведенияизбирательных кампаний, члены конгрессаобычно не зависят от лидеров своей партии вконгрессе. Национальные комитеты этих крупныхпартий состоят главным образом из ничтожных вполитическом отношении личностей; являяськоалицией организаций штатов и местныхорганизаций, каждая из этих партийдовольствуется лишь тем минимумомобщенационального единства, который требуетсяраз в четыре года, при президентских выборах. Всвоих низовых и средних звеньях эти крупнейшиепартии сильны и даже деспотичны, но ихверхушка очень слаба. Только президент ивице-президент, избираемые всей страной,создают своими действиями и назначениями тустепень общенационального единства в партиях,


которая в них существует.Различия между обеими партиями, если

говорить об их отношении кобщегосударственным проблемам, весьманевелики и весьма расплывчаты. Дело выглядиттаким образом, что каждая из них состоит из 48отдельных партий, по одной на каждый штат; ипотому профессиональный политический деятель,как член конгресса и организатор избирательнойкампании, не интересуется общенациональнойпартийной линией, если таковую вообще можнообнаружить. Он не связан какой-либодейственной общепартийной дисциплиной. Онзащищает только интересы своего округа иинтересуется общенациональными проблемамилишь постольку, поскольку они касаются егоокруга (то есть касаются тех интересов, которыепредставлены в его округе организованными ивлиятельными группами) и поскольку онизатрагивают его собственные шансы напереизбрание. Этим главным образом иобъясняется то, что, когда ему случаетсявыступать по общегосударственным вопросам, онпускает в ход тот набор политических слов ифраз, который типичен для столь знакомой нампустопорожней риторики.

Связанный всеми корнями со своей


независимой избирательной вотчиной,профессиональный политический деятельпребывает не в высших сферахобщегосударственной власти, а в еевтороразрядных инстанциях, которые он ипредставляет.


3

Растущая доля фундаментальныхполитических проблем не выносится вовсе нарешение конгресса или его влиятельныхкомиссий, а тем более на обсуждение избирателейпри избирательных кампаниях. Так, например,вступление Соединенных Штатов во вторуюмировую войну – в той мере, в какой это зависелоот решения самой Америки,– произошло в обходконгресса. Этот вопрос никогда не был четкопредставлен на обсуждение и решение народа. Всилу полномочий, предоставленныхисполнительной власти на случай возникновениячрезвычайных ситуаций, президент может, посуществу, решать вопрос о вступлении в войнудиктаторским путем, после чего это решениепредставляется конгрессу как совершившийсяфакт. Международные соглашения, заключаемыепрезидентом, фактически имеют силумеждународных договоров, несмотря на то, чтоони не ратифицируются сенатом и не требуютподобной ратификации: соглашение сВеликобританией об эсминцах и обязательства поотправке войск в Европу под командованиеНАТО (против чего столь ожесточенно боролсясенатор Тафт) служат тому наглядным примером.


А что касается решений по вопросу о Формозе,принятых весной 1955 г., то конгресс попростуотказался от всякого обсуждения вопроса особытиях и решениях, приведших страну на граньвойны, предоставив все это на усмотрениеисполнительной власти.

В тех случаях, когда вопросыфундаментального значения и выносятся наобсуждение конгресса, они большей частьюставятся таким образом, чтобы ограничить этообсуждение определенными рамками и дажескорее с намерением создать вокруг них тупик,чем действительно решить их. Это не так ужсложно, ибо при отсутствии проникнутыхсознанием ответственности перед странойцентрализованных партий процесс сколачиваниябольшинства в конгрессе является нелегкимделом. Скованный системой старшинства,работой процедурной комиссии, возможностьюобструкции, недостатком информации испециальных знаний, конгресс весьма частопревращается в законодательный лабиринт. Неудивительно поэтому, что в вопросах, выходящихза пределы местного значения, конгресс нередкосчитает желательным, чтобы президент смелопроявлял инициативу, и что при так называемыхчрезвычайных обстоятельствах конгресс


довольно охотно передает свои полномочияпрезиденту, чтобы, таким образом, вырваться изтупика, созданного в значительной мереискусственно. В самом деле, некоторыенаблюдатели убеждены, что "главная причинавозрастания власти президента за счет властиконгресса заключалась не в узурпаторскихпоползновениях президента, а в обструкции,царящей в конгрессе, и в его отречении отвласти".

Не подлежит сомнению, что упрофессиональных политических деятелейимеются элементы общих интересов иумонастроений, коренящиеся в их совершеннооднородном социальном происхождении,однородной карьере и примерно одинаковыхобщественных связях; и они оперируют, конечно,одинаковой фразеологией, которую они частопринимают всерьез. Вот почему в делах,имеющих отношение к общегосударственнойполитике, пути конгрессменов, преследующихразличные местнические интересы, частоскрещиваются. Такого рода общие интересыредко поднимаются ими на уровень ясносформулированных национальных проблем. Нозато решения многих мелких вопросов,подсказанные местными интересами и


достигнутые путем торга, сдерживания иуравновешивания, нередко влекут за собой такиеобщегосударственные последствия, которыхникто из этих погрязших в местничествеконгрессменов не ожидал. Бывает равнымобразом, что после преодоления тупика законыпринимаются порой не в таком виде, которыйсоответствует желанию заинтересованныхзаконодателей. Ибо надо иметь в виду, чтоконгресс представляет собой центральный секторсредних этажей государственного здания, иименно на этих средних этажах мы частонаблюдаем господство политики сдерживания иуравновешивания.

Интересы, которые действительнопредставляют конгрессмены, – это те интересы,которые каждый член палаты представителей икаждый сенатор открыто продвигает и защищает.Это узкие интересы местных кругов каждогоизбирательного округа и штата. Доверенныесенатору или члену палаты представителей,интересы эти примиряются и приводятся вравновесие с другими местными интересами.Основная забота члена конгресса сводится кизысканию возможностей служить отдельныминтересам в такой форме, чтобы это не вредиловсем другим интересам, которые ему надлежит


уравновешивать.Влиятельным группам, оказывающим

закулисное давление на политику, нет надобности"подкупать" политических деятелей в конгрессе.Лоббисты, вынужденные действовать осторожно,могут порой походить на честных людей, междутем как членов конгресса можно было бы считатьскрытыми лоббистами. Людям из высшегопровинциального общества не требуетсяобязательно подкупать профессиональныхполитических деятелей с тем, чтобы они стоялина страже их интересов. Ибо надо иметь в виду,что в результате существующего социальногоотбора и характера политического воспитанияконгрессмены сами принадлежат квлиятельнейшим группам своих округов иштатов, выдвинуты этими группами и всецелопреданы их интересам. Они в большей мереявляются субъектами явного давления,оказываемого ими внутри правительства, чемобъектами скрытого давления, оказываемого наних с периферии. 50 лет назад традиционныйобраз сенатора-лихоимца, созданныйобличительной литературой, нередкосоответствовал действительности – да и в нашевремя деньги все еще, бесспорно, играют роль вполитике. Однако в наше время деньги,


делающие политику, тратятся скорее нафинансирование избирательных кампаний, чемна прямую покупку голосов и услуг политическихдеятелей.

Когда мы слышим, что один из шестивлиятельнейших законодателей, председателькомиссии по изысканию путей и средств, завоевализвестность до вступления на политическоепоприще тем, что ему удалось организовать вполдюжине средних по величине городовторговые палаты "без единого,– как онрассказывает,– цента федеральных субсидий",нам легко понять, почему он боролся противувеличения налога на сверхприбыль, и нам нетребуется для этого разыскивать какие-нибудьневидимые, закулисные силы, оказавшие на негодавление. 78-летний Дэниел Рид – человекпуританского склада характера и непреклонныхпринципов, но ведь принципы-то вытекают изопределенного душевного склада (который в своюочередь ими укрепляется), а душевныеособенности человека формируются икультивируются всей его карьерой. К тому же,как заметил недавно один из членов конгресса, "вжизни каждого конгрессмена наступает момент,когда ему приходится стать выше принципа". Породу своей политической деятельности


конгрессмен является частицей системыравновесия, достигаемого путем компромиссовмежду различными местными интересами, аравно и частицей той или другой партии,лишенной общенациональной ответственности. Врезультате он попадает в тупик, наполовинуискусственно создаваемый на средних этажахгосударственного здания.

Власть государства увеличилась и сталарешающей силой, чего нельзя сказать, однако, овласти профессионального политическогодеятеля, подвизающегося в конгрессе. Ведущиеконгрессмены разделяют ныне оставшиеся в ихруках значительные прерогативы с другимиразрядами людей, действующих на политическойарене. Руководство законодательнойдеятельностью сосредоточено в рукахконгрессменов, возглавляющих комиссииконгресса, но эта деятельность все большеподвергается решительному модифицирующемувлиянию со стороны представителейисполнительной власти. Конгрессмены обладаютправом производства всевозможныхрасследований, являющихся для нихнаступательным и оборонительным оружием встолкновениях с исполнительной властью, но этадеятельность все больше переплетается с


деятельностью разведывательных агентств, какгосударственных, так и частных, и все большесопровождается тем, что можно характеризоватьне иначе, как различные степени шантажа иконтршантажа.

В условиях, характеризуемых отсутствиемзначительных различий в политикеведущих партий, профессиональномупартийно-политическому деятелю приходитсяизобретать темы для своих речей. В прошломэто отсутствие значительных политическихрасхождений сказывалось в обычнойбессодержательности "выборной риторики". Нопосле второй мировой войны в выступленияхпрофессиональных политиков, ущемленныхпадением своего веса и влияния в государстве,стали все шире практиковаться различныеобвинения и личные нападки, направленныепротив соперников, а также против ни в чем неповинных нейтральных лиц. Это связано,конечно, с корыстным использованием тогонового исторического обстоятельства, чтоамериканцам приходится жить теперь в соседствес сильными в военном отношении странами; новместе с тем это объясняется также и положениемсамого конгрессмена, деятельность которого невращается вокруг реальных политических


проблем и представляет собой второразряднуюполитическую деятельность, протекающую вобстановке, когда реальные решения – вплоть дорешений, связанных с партийным патронажем,–выносятся более высокими персонами. Действуя втакой обстановке, располагая уменьшившимисявозможностями по части оказанияпокровительства и не имея в своем агитационномарсенале значительных и интересных проблем,иные конгрессмены добиваются временногоуспеха или по крайней мере внимания публикипутем нагнетания атмосферы всеобщегонедоверия.

Существует и другой путь достижения ииспользования политического влияния. Онзаключается в том, что конгрессмен становитсясоучастником маневров различных клик,орудующих внутри отдельныхобюрократившихся правительственных органов ив сфере их взаимных отношений.Профессиональный политикан все чаще и чащеобъединяется с руководителем какого-либоправительственного агентства, комитета илидепартамента, с тем чтобы использовать вместе сним свое политическое влияние против другихправительственных чиновников и политическихдеятелей, причем это нередко делается в самом


разнузданном, склочном стиле. Традиционнаягрань между "законодательной властью",намечающей политический курс, и"исполнительной властью", осуществляющей этоткурс, сломана с обеих сторон.

В той мере, в какой конгрессмен регулярноучаствует в определении политики современногогосударства, он делает это не столько путемголосования за или против того или иногозаконопроекта, сколько в форме участия вдеятельности известной клики, имеющейвозможность влиять на людей, занимающихкомандные позиции в органах исполнительнойвласти, и использовать их как орудия своеговлияния, или же в форме уклонения от такихрасследований, которые могли бы чувствительнозадеть интересы данной клики. Именно каксоучастник весьма сложно сколоченных клик,профессиональный политический деятель,представляющий множество местных интересов,становится иногда непосредственно причастнымк решениям общегосударственного значения.

Если считать, что правительственнаяполитика является результатом взаимодействияразных групповых интересов, то мы обязаныпоставить вопрос: какие интересы, непредставленные в самом правительстве, играют


важную роль и какие правительственныеучреждения служат этим интересам? Если налицомножество таких влиятельных интересов и еслиони противоречат друг другу, то очевидно, чтокаждый из них теряет свое влияние исоответствующий правительственный орган либоприобретает известную независимость, либо жепопадает в тупик. В законодательных органахборьба вращается вокруг многих,соперничающих друг с другом интересов,особенно местных, и она нередко приводит ктупику. Другие же интересы, относящиеся к сфередеятельности могущественных всеамериканскихкорпораций, никогда не находятся здесь в центреборьбы: конгрессмен содействует реализациитаких интересов в силу самой своей социальной иполитической природы. Но в органахисполнительной власти часто действует толькоряд узких, вполне различимых интересов, и ихносители часто оказываются в состоянииводвориться в этих органах или же действеннымобразом тормозить их деятельность, если онанаправлена против них. Так, например,"государственные органы, регулирующие частнуюхозяйственную деятельность, – как отмечал ДжонКеннет Голбрейс, – становятся, за некоторымиисключениями, либо активными помощниками,


либо прислужниками тех отраслейпромышленности, которые они регулируют".Надо также иметь в виду, что исполнительнаявласть, занявшая ныне господствующееположение, отводит законодательнойдеятельности (или бездеятельности) подчиненнуюроль в деле определения и осуществленияполитической линии или же покоряет ее своейволе. Ибо то, что именуется "проведениемзаконов в жизнь", явно включает в себя нынеопределение и осуществление политическогокурса страны. И даже сами законы нередкосоставляются теперь представителямиисполнительной власти.

На протяжении истории США мы имели рядпереходов руководящей роли от конгресса кпрезиденту, и наоборот. Верховенство конгресса,например, выступало совершенно явно в течениепоследней трети XIX в. Но во второй трети XX в.,о которой мы ведем речь, власть президента иусилившиеся орудия власти, находящиеся в егораспоряжении, далеко превосходят все, чтонаблюдалось в этой области когда-либо раньше, иникаких признаков уменьшения его власти неимеется. Главенство исполнительной властиозначает низведение законодательных органов науровень второразрядных звеньев государственной


власти; оно подразумевает падение ролипрофессиональных политиков, так как основнаясфера деятельности партийно-политическогодеятеля – это законодательные органы.Главенство исполнительной власти являетсятакже основным показателем заката прежнего,основанного на равновесии общества. Ибо припрежней системе уравновешивания сил –поскольку она не была целиком автоматической –именно политический деятель, как специалист поуравновешиванию и как посредник междусоперничающими влиятельными группами,налаживал их взаимоприспособление, добивалсякомпромиссов и поддерживал состояние великогоравновесия. Тот политический деятель, которыйлучше всего удовлетворял или сдерживалмножество различных интересов, был большевсего способен добиться влияния и сохранить его.Ныне же профессиональные политическиедеятели прежних времен, времен существованияобщества, основанного на равновесии, низведенына положение тех, кто "присутствовал также".Они низведены на положение людей, которыхвозвысившиеся политические аутсайдеры часторассматривают как крикливых и докучныхсубъектов, а порой как полезных помощников, нокоторые так или иначе не имеют решающего


голоса. Ибо прежнего, покоившегося наравновесии общества, в котором они процветали,больше не существует.


4

В основе учения о сдерживании иуравновешивании как идеальной линии высокойполитики лежит теория классов (известная еще современ Аристотеля), которой твердопридерживались в XVIII в. отцы-основатели. Этатеория гласит, что государственныйправопорядок представляет или долженпредставлять собой систему сдерживания иуравновешивания, так как общество покоится наравновесии классов, и что равновесие классовсуществует потому, что стержнем истабилизатором общества выступает сильный инезависимый средний класс.

В XIX в. Америка представляла собойобщество, в котором преобладающую роль игралсредний класс и в котором процветалимногочисленные мелкие организации,обладавшие сравнительно одинаковым влиянием.В рамках этого общества, покоящегося напринципе равновесия, функционировалаэкономика, центральной фигурой которойявлялся мелкий предприниматель,функционировало государство, отличавшееся нетолько формальным, но и фактическимразделением властей; отношения между


политикой и экономикой были в этом обществепостроены таким образом, что каждая из этихсфер была совершенно независима от другой.Если мелкие предприниматели не всегдагосподствовали в этом обществе, то они, вовсяком случае, всегда играли существенную рольв системе равновесия сил. Но в обществе, вкотором мы живем сейчас, сложилась новаяэкономика, характеризуемая тем, что в еерешающих областях мелкие предпринимателиоказались вытесненными горсткой крупных,централизованных корпораций: и сложился такойполитический правопорядок, в котором системаразделения властей настолько лишиласьравновесия, что исполнительная власть сталагосподствующей, законодательная низведена науровень средних звеньев власти, а судебная властьпокорно приспосабливается (с известнымотставанием во времени) к переменамполитического курса, инициатива осуществлениякоторых исходит не от нее; и, наконец,взаимоотношение между политикой иэкономикой в новом обществе явно таково, чтополитические и экономические дела здесьпереплетаются, и их единство создаетсяглубокими и многосторонними связями.

Романтическая система плюрализма – этот


идеал Джефферсона – господствовала в обществе,в котором не меньше, пожалуй, 4/5 всегосвободного белого населения состояло изнезависимых (в том или ином смысле)собственников. Но после гражданской войны этотбылой средний класс самостоятельныхсобственников начал приходить в упадок – иупадок этот усиливался по мере того, какувеличивалось число таких отраслей народногохозяйства, в которых начали господствоватьболее крупные и концентрированныеэкономические единицы. В более поздний период"Прогрессивной эры" независимый средний классфермеров и мелких предпринимателей боролся наполитической арене за сохранение своихсоциальных позиций и потерял в этой борьбепоследние шансы на сохранение за собойрешающей роли в системе политическогоравновесия. В наше же время решающее значениеприобрели два обстоятельства, относящиеся ксредним классам, плюс одно обстоятельство,касающееся рабочего класса, ставшего в 30-хгодах важной политической силой.

I. Независимый средний класс сталполитически, а также и экономически зависим отгосударства. Так, например, многие считают, чтосамым удачливым "лобби" в Соединенных


Штатах является фермерский союз. И в самомделе, он преуспел настолько, что его труднорассматривать как независимую силу,воздействующую на отдельныеправительственные органы. Фермерский союзкрепко сросся с этими органами, особенно ссенатом, в котором он непропорциональношироко представлен вследствие странногогеографического принципа представительства.Для идеологического оправдания системыпокровительства крупным фермерамиспользуются старинные и надуманные идеиДжефферсона о преимуществах и национальномзначении сельскохозяйственных занятий какосновы определенного образа жизни; по этимсоображениям принято считать, что крупныефермеры-предприниматели, представляющиесобой одну из отраслей народного хозяйства,являются скорее носителями общенациональныхинтересов, требующих совсем особыхполитических мероприятий, чем представителямгрупповых интересов, существующих наряду сдругими групповыми интересами. Это особоеотношение выражается в политике паритета,обязывающей правительство гарантироватьданному сектору системы частногопредпринимательства такой уровень цен на


производимую им продукцию, которыйобеспечил бы фермерам-предпринимателямпокупательную способность, равную той, которойони обладали в наиболее благоприятное для нихвремя – накануне первой мировой войны. Все это,конечно, – "классовое законодательство", влюбом смысле этого слова, но надо сказать, чтоэто законодательство ,"невысокого класса", и вкачестве политического факта оно, как это нистранно, стало настолько привычным, что вцарстве безмозглого реализма, в котором буйнопроизрастают подобные планы, оно считаетсязаведомо разумной государственной политикой.

Зажиточные фермеры, которые больше всехсельских жителей выигрывают от такой системысубсидируемого предпринимательства,– этобизнесмены, и они сами считают себябизнесменами. На смену деревенскому увальню ибунтарю 90-х годов пришел сельский бизнесмен50-х годов. Политическое влияние фермерства всееще велико, но в смысле давления, оказываемогона политическую верхушку, оно имеет скореедокучный, чем решающий характер. Правда, соспециальными интересами фермеров считаются,но эти специальные интересы не включают в себяосновные проблемы войны и мира, которые стоятныне перед ведущими политическими


аутсайдерами. А что касается проблемэкономического кризиса и бума, к которымфермеры имеют самое непосредственноеотношение, то они теперь не являются главнымобъектом внимания политических аутсайдеров.

II. Наряду с независимым средним классомстарой формации в недрах общества, гдегосподствуют корпорации, появился новый,зависимый средний класс, состоящий изслужащих. За период жизни двух последнихпоколений удельный вес среднего класса старойформации в общей массе средних классовснизился приблизительно с 85 до 44%, аудельный вес нового среднего класса увеличился с15 до 56%. В силу многих причин, которые япытался объяснить в другой работе, этот классскорее замыкает собой господствующее нынедвижение в сторону превращения общества впассивную массу, чем выступает в ролиполитического стержня общества, основанного наравновесии. Служащие в отличие от фермеров имелких предпринимателей и в отличие отнаемных рабочих появились на историческойарене слишком поздно, чтобы выступить вкачестве самостоятельной политической силыхотя бы в течение кратковременногоисторического периода. Род занятий и


особенности социального тяготения служащих,формирующие их воззрения, приводят к тому, чтоони находятся скорее в арьергарде, чем вавангарде исторического развития. Вполитическом отношении они никак необъединены и не связаны между собой. Процессих профсоюзного объединения в том виде, вкаком он ныне совершается, представляет собойпроцесс их присоединения к основному течениюи направлению политики рабочих профсоюзныхорганизаций и способствует их превращению всателлитов новейшей группы интересов,безуспешно пытающейся приобщиться кгосударственной власти.

Средний класс старой формаций выступал втечение известного времени в качествесамостоятельной силы, на которую опираласьгосударственная власть, новый же средний классэтого сделать не в состоянии. Политическаясвобода и материальная обеспеченностьосновывалась на мелкой, независимойсобственности; в мире наемного труда людей изнового среднего класса такой основы не имеется.Экономическая связь между разрозненнымипредприятиями и их владельцами создаваласьсвободным, никому не подвластным рынком;связь же между трудовыми функциями людей из


нового среднего класса осуществляетсяруководством корпораций. Принадлежащие ксредним классам служащие не являютсясамостоятельной основой власти: экономическиони находятся в таком же положении, как илишенные собственности рабочие; политическиже они находятся в еще худшем положении, таккак они не столь организованны.

III. Наряду со средним классом старойформации, все более приобщающимся к аппаратугосударственной власти, и наряду с новымсредним классом, появившимся на свет безопределенной политической физиономии иразвивавшийся таким образом, что ему никогдане удастся обрести ее, – на политической арене30-х годов появилась новая политическая сила –организованный рабочий класс. В течениекороткого периода времени могло казаться, чторабочий класс создаст влиятельный блок,независимый от мира корпораций и государства ивместе с тем влияющий на них и борющийся сними. Но, попав в зависимость отправительственных органов, профессиональныесоюзы начали быстро терять свое влияние ииграют теперь незначительную роль в сферевысокой политики. В США нет теперь такихрабочих лидеров, которые оказывали бы


сколько-нибудь существенное влияние прирешении вопросов, представляющих важностьдля политических аутсайдеров, играющих нынеруководящую роль в официальном правительстве.

Если мы станем рассматриватьпрофессиональные союзы под интересующим насуглом зрения, то заметим, что они сталиорганизациями, отбирающими и формирующимитаких лидеров, которые в случае успеха занимаютсвое место в кругах всеамериканскойвластвующей элиты наряду с руководителямикорпораций, пребывающими в самомправительстве и вне его, и наряду сполитическими деятелями обеих крупных партий.Ибо одна из задач профессиональных союзов –как и общественных движений и политическихпартий – заключается в том, чтобыпредпринимать попытки участвовать вформировании этого руководящего центрастраны. Как новый разряд власть имущих людейпрофсоюзные лидеры появились нанациональной арене лишь недавно. СэмюэльГомперс был, вероятно, первым профсоюзнымдеятелем, ставшим членом всеамериканскойвластвующей элиты, – хотя, правда, пребывал вней временно и чувствовал себя там крайненеловко. Его робкая попытка утвердить свое


место среди властвующей элиты и таким путемдобиться признания интересов рабочего классакак составной части общенациональныхинтересов сделала его прототипом и образцом дляпрофсоюзного деятеля, делающегообщенациональную карьеру. Сидней Хиллмэн небыл, конечно, единственным профсоюзнымдеятелем, ставшим в 40-х годах на этот путь, ноего руководящая роль в первые военные годы, егосознательная уверенность в том, что он являетсячленом всеамериканской элиты, и реальное иливоображаемое признание, которого он добился вкачестве ее члена ("утрясти вопрос с Сиднеем"), –все это знаменовало собой более широкоевступление профсоюзных лидеров (послегромадного расширения профсоюзов в период"нового курса") в ряды политической элиты. Но снаступлением эпохи "справедливого курса"Трумэна и "великого похода" Эйзенхауэрапрофсоюзному лидеру любого ранга нелегкостало вообразить себе всерьез, что онпринадлежит (официально или неофициально) кэлите. История с вынужденным уходомвторостепенного профсоюзного деятеля Дэркинасо своего третьеразрядного министерского постадовольно ясно раскрыла ситуацию, с которойсталкиваются профсоюзные лидеры при своих


попытках проникнуть в ряды элиты, а такжепозиции самих профсоюзов как политическойсилы. Весьма далекие от высших сфер власти, онипричастны к средним этажам государственногоздания.

Многие особенности зачастую странногоповедения и маневров профсоюзных лидеров запоследние 20 лет объясняются их стремлениемзанять место в рядах властвующей элиты. В этихсферах они показали себя как люди, крайнеболезненно реагирующие на всякие попыткиущемления их престижа. Они считают, чтодостигли многого, и претендуют на все знакипочета, связанные с властью. В маленьких исредних городах профсоюзные лидеры заседаюттеперь вместе с представителями торговых палатв правлениях муниципальных предприятий, а наобщегосударственной арене они требуют идобиваются постов в органах, ведающихгосударственными производственнымипредприятиями, и в органах по регулированиюцен.

Их притязания на общественный почет и навласть покоятся не на имущественном богатстве,высоком доходе или родовитости, а на ихвозросшем влиянии; и особенность их положенияпроявляется в том, что влиятельность является


для них не только базой для маневров, но иисточником постоянного беспокойства. Ихвлиятельное положение не есть еще нечто прочноукоренившееся, давно существующее, имеющеесилу привычки, обычая, закона. Их повышеннаячувствительность в вопросах престижа, особеннопроявляющаяся на общегосударственной арене,объясняется, во-первых, тем, что это люди,самостоятельно пробившие себе дорогу в жизни,и, во-вторых, тем, что увеличению ихобщественного веса чрезвычайно способствовалоправительство и общая атмосфера, созданнаяправительством в течение десятилетия,последовавшего за 1935 г. Политическое влияниепрофсоюзных лидеров было созданоправительством, и они опасались – вполнерезонно, как потом оказалось, – как быправительство не лишило их этого влияния.Напряженность их положения в системераспределения общественного престижаобъясняется также тем, что для членоввластвующей элиты с их особым образоммышления, жизни и действия они являютсяпопросту непривычными людьми, да еще тем, чтоони чувствуют напряженность в своихотношениях с подвластным народом – членамисвоих профсоюзов, перед которыми политически


опасно предстать в роли слишком "важнойперсоны", или оказаться слишком тесносвязанным с исконными врагами, илиафишировать вновь обретенных коллег и новыйобраз жизни.

Многие наблюдатели ошибочно трактуютпочет, предоставляемый профсоюзным лидерам,как прямое доказательство могущества рабочегокласса. В одних случаях это, может быть, и так,но порой за этим явлением может скрыватьсянечто иное. Это так в тех случаях, когда почет,которым пользуются лидеры, основывается надействительном могуществе и влечет за собоймогущество. Это не так в тех случаях, когдапрестиж не делает лидеров влиятельными, астановится для них лишь ловушкой. Не мешаетпомнить, что подобные явления не складываютсяпо схеме "яйцо – цыпленок". Здесь в цепи причини следствий первым выступает цыпленок(могущество), а потом уже следует яйцо(престиж).

В период 30-х годов организованное рабочеедвижение впервые приняло общеамериканскиемасштабы; оно мало нуждалось в какой-либонаправляющей политической идеологий, кромелозунга "организуй неорганизованных". Теперьэто не так, но рабочее движение, не


поддерживаемое ныне условиями экономическогокраха, все еще остается без политического, да иэкономического руководства. Подобнопредставителям мелкого бизнеса, рабочие лидерыпытались следовать по пути фермерства. Когда-тофермерство было носителем мятежныхнастроений; а в недавнем прошлом моглоказаться, что подобные настроения имеются всреде рабочего класса. В наше время крупныефермеры составляют организованный блок,прочно окопавшийся в государственных органахи оказывающий давление на "государствоблагоденствия". Несмотря на то, что интересырабочих находятся в более остром объективномпротиворечии с капитализмом как системойнаемного труда, рабочий класс безуспешнопытается ныне идти по тому же пути.


5

Те, кто до сих пор считают, что системараспределения политической власти являетсяотражением общественного строя, покоящегосяна равновесии, зачастую не видят различия междусовременной эпохой и более ранним периодомамериканской истории, а также различия междуверхними и низшими этажами государственногоздания, с одной стороны, и его средними этажами– с другой. Превращенная в универсальную схемусистемы распределения политической власти,теория равновесия лишается историческойконкретности. В действительности же ее можнокак схему считать применимой лишь к некоторымфазам исторического развития СоединенныхШтатов – особенно к периоду президентстваДжексона и (при совершенно иных уже условиях)к раннему и среднему периоду "нового курса".

Представление о том, что системараспределения политической власти являетсяотражением общественного строя, покоящегосяна равновесии, связано также с предположением,что все уравновешиваемые силы независимы другот друга, ибо если, например, капитал и труд иликапитал и государство зависимы друг от друга, тоих нельзя рассматривать как отдельные элементы


подлинно свободного равновесия. Мы видели,однако, что главные группы, представленные вполитической системе, в меньшей степенисоперничают друг с другом в попыткахудовлетворения своих различных интересов, чемсмыкаются друг с другом во многих пунктахсовпадения их интересов и даже объединяютсяпод эгидой правительства. Системыэкономической и политической власти не толькостановятся крупнее и централизованнее – ихинтересы начинают смыкаться, И они начинаютзаключать соглашения – как гласные, так имолчаливые.

Американское государство не представляетсобой в наше время всего лишь скрепляющийкаркас общественного здания, внутри которогосоперничающие между собой влиятельныегруппы ведут изощренную борьбу за своеположение в обществе и делают политику.Некоторые элементы такой системызависимостей, конечно, имеются, но вместе с темподобные группы интересов представлены ныне всамой государственной иерархии, причемнекоторые из этих групп стоят выше других ипользуются большим влиянием. Нет силы,которая действенно противостояла бы коалициикрупных бизнесменов, занимающих ныне в


качестве политических аутсайдеров командныепосты, и возвысившейся военщины, чей голосзвучит зачастую так веско в верховныхсинедрионах. Люди, обладающие нынедействительной властью в американскомгосударстве, не являются простымиполитическими посредниками, призваннымиулаживать разногласия или добиватьсякомпромисса между различнымисталкивающимися интересами. Они представляюти даже олицетворяют собой совершенно особыеинтересы всеамериканского масштаба исовершенно особую политику.

Несмотря на то, что профессиональныепартийно-политические деятели могут ещевыступать порой в роли политических маклеров,добивающихся компромисса между различнымиинтересами, и в роли арбитров, – они уже невозглавляют больше ни государство, ни системураспределения политической власти в целом.

Представляя себе систему распределенияполитической власти как системууравновешивания, нам приходитсяпредположить, что государство – это толькомаска, скрывающая под собой независимые другот друга силы и интересы; в действительности жевозможности вершить и решать политические


дела прочно заключены ныне в самойгосударственной машине. Прежнее "лобби",видимое или невидимое, является ныне видимымправительством. Это "превращение "лобби" вправительство" происходило и по линиизаконодательной и по линии исполнительнойвласти, а также в области их взаимныхотношений. Сфера действияправительственно-административной бюрократиистановится не только центром политическойсистемы, но также и единственной ареной, накоторой разрешаются (или остаютсянеразрешенными) все политические конфликты.На смену политике, складывавшейся в результатеизбирательной борьбы, приходит авторитарнаяполитика; маневрирование клик сменяет собойборьбу политических партий.

Фермерские волнения 90-х годов, движениепротеста мелких бизнесменов, возникавшие болееили менее периодически после 30-х годов нашеговека, – все они оказались безуспешными и вместес тем успешными. Как независимые движениямелких собственников или организованныхрабочих, которые могли бы противостоятьмогуществу богачей из мира корпораций, и какдвижения, направленные к созданию политическинезависимых "третьих" партий они потерпели


неудачу. Но они оказались – в разной степени –успешными в том смысле, что интересы этихслоев населения получили постоянноепредставительство в недрах расширившегосягосударственного аппарата; они оказалисьуспешными и по линии защиты чисто местныхинтересов, сосредоточенных в разных формах вотдельных округах и штатах, где они несталкиваются с более крупными интересами.Соперничество этих местных интересов являетсяпрочно укоренившейся особенностью сферыдеятельности второразрядных органов власти,занятых их уравновешиванием.

Среди множества всех этих второразрядныхполитических сил находятся фактически все тепрослойки и группы, которые на протяженииистории США либо потерпели поражение в своейборьбе за верховную власть, либо же никогда недомогались ее. Сюда входят: мелкие сельские игородские собственники, рабочиепрофессиональные союзы, все организациипотребителей и все основные группы служащих.Силы эти действительно находятся до сих пор всостоянии политической раздробленности –отнюдь не романтической; будучи по самой своейструктуре неспособными к взаимномуобъединению, они в самом деле уравновешивают


друг друга – и это происходит в условияхполуискусственно создаваемого тупика. Хотя этигруппы и "стоят на пути" объединеннойверхушки, ни одна из них не имеет возможностипроникнуть в высшие круги, где прочнохозяйничают политические аутсайдеры из миракорпораций и военных кругов.

Пока различные средние классы играютведущую роль в уравновешивании общественныхсил, профессиональный политик действительноиграет господствующую роль в сфере высокойполитики. Но когда средние классы, как группанезависимых политических сил, находятся наущербе, основанный на равновесииобщественный строй, с присущей ему системойраспределения политической власти, тожеприходит в упадок и партийно-политическиедеятели, представляющие свои суверенныеокруги, низводятся на уровень людей,подвизающихся в средних этажахобщегосударственного здания.

Эти структурные изменения получили четкоеполитическое выражение в период "новогокурса", то есть в период, имевший, несомненно,свои специфические особенности, обусловленныеэкономическим кризисом. То обстоятельство, чтопереживаемый нами сейчас период


характеризуется материальным процветанием,привело к затемнению этих фактов, но неизменило их; и, как факты, они имеют крупноезначение для понимания природы нынешнейвластвующей элиты.

19684 1XII. Властвующая элита

XII. Властвующая элита

Если не считать гражданской войны,окончившейся неудачей для ее зачинщиков, тоникакие перемены в американской системеполитического господства не сопровождалисьсколько-нибудь значительными покушениями наее правовые устои. Даже в тех случаях, когда этиперемены принимали достаточно решительныйхарактер, чтобы их можно было бы назвать"переворотами", они не сопровождались "нипушечными выстрелами с крейсера, ни разгономвыборных органов силой штыков, ни созданиемаппарата полицейского государства" Они несопровождались и какой-либо решительнойидеологической борьбой за овладение массами.Изменения системы распределения политическойвласти обычно являлись в США результатомкоренных сдвигов в соотношении силполитических, экономических и военных круговвнутри властвующей элиты. Если рассматриватьамериканскую властвующую элиту под этимуглом зрения, то в истории ее развитиявырисовываются в общих чертах четыре эпохи; внаше время она переживает уже пятую эпохусвоего развития.


1

I. В течение первой эпохи, продолжавшейсяпримерно со времен революции до периодапрезидентства Джона Адамса включительно,светские, экономические, политические и военныеинституты были более или менее объединены иих единство осуществлялось простым инепосредственным образом: представителиразличных кругов элиты легко меняли сферусвоей деятельности, передвигаясь из верховодной из этих основных иерархий в другую.Многие из них были разносторонними людьми,способными подвизаться на глубоко различныхпоприщах: в качестве законодателей инегоциантов, вооруженных поселенцев,раздвигавших границы американских поселений,и военных деятелей, ученых и землемеров.

Вплоть до провала в 1824 г. предвыборныхфракционных совещаний в конгрессеполитические институты выглядели вполнецентрализованными. Высокой политикепридавалось большое значение; многие политикисчитались выдающимися государственнымидеятелями национального масштаба. "Костяксветского общества, каким оно запечатлелось вмоих первых воспоминаниях, – рассказывал


некогда Генри Кэбот Лодж, ведя речь о Бостоневремен его отрочества, – составляли старинныесемьи; доктор Холмс в "Автократе" характеризуетих как семьи, занимавшие высокое положениееще в те времена, когда США были колонией, азатем "провинцией", во времена революции и втечение первых десятилетий после основанияСоединенных Штатов. Они имели в своем родунесколько поколений образованных изанимавших высокое общественное положениелюдей... Предки этих знатных фамилийпроповедовали с церковных кафедр, восседали всудейских креслах и принимали участие вуправлении страной во времена английскогогосподства. В годы революции они сражались,участвовали в разработке конституций – какфедеральной, так и отдельных штатов – ислужили в армии или во флоте; они состояличленами палаты представителей и сената вначальный период существования республики исоставили себе состояние в качествекоммерсантов, фабрикантов, адвокатов илилитераторов".

Круг именитых людей подобного склада,составлявших – как я уже отмечал – главное ядросветского общества, собиравшегося в 1787 г. вдоме Джона Джея, несомненно включал в себя и


выдающихся политических деятелей. Важнаяособенность этого раннего периода развитияамериканской элиты заключалась в том, чтосветские, деловые, военные и политические кругитесно переплетались в те времена между собой;высокопоставленные политические деятелииграли руководящую роль и в сфере экономики ивместе со своими семьями входили в кругвысокочтимых людей, составлявших местноесветское общество. Можно считать доказанным,что этот первый период развития элитызнаменателен тем, что руководство странойпринадлежало людям, высокое общественноеположение которых покоилось не только на ихполитических прерогативах, хотя, правда, ихполитическая деятельность также играла в этомотношении важную роль, ибо политикипользовались в те времена высоким уважением(таким уважением пользовались, по-видимому, нетолько члены правительства, но и видные членыконгресса). Элита состояла тогда изобразованных и имевших административныйопыт политических деятелей, обладавших, какотмечал лорд Брайс, известной "широтойкругозора и чувством собственного достоинства".

II. В начале XIX в., в период, отмеченныйвлиянием политической философии


Джефферсона, а позднее и влияниемэкономических принципов Гамильтона,экономические, политические и военныеиерархии превратились в рыхлые образования,приспосабливавшиеся к условиям великойраздробленности сил, характерной для тогдашнейамериканской социальной системы. Ростполитического влияния экономической иерархии(ставшей к тому времени преимущественноиерархией собственников единоличныхпредприятий) наиболее ярко выразился в такихфактах, как приобретение Джефферсоном заденьги территории Луизианы и образованиедемократически-республиканской партии,пришедшей на смену федералистам.

Элита превратилась в этом обществе вомножество верхушечных групп, каждая изкоторых в свою очередь не представляла собойкомпактного образования. Эти группы,разумеется, частично смыкались друг с другом, ноопять-таки весьма неплотно. Наиболее важнымдля понимания этого периода и вместе с тем,конечно, тех представлений, которые у нассложились о нем, является то обстоятельство, чтопереворот, совершенный Джексоном, в гораздобольшей мере подорвал основы прежней системыраспределения общественного престижа, чем


основы экономики и политической системы.Прослойка "четырехсот семейств" центральныхгородов не могла по-настоящему процветать втакие времена, когда над ними довлелиантиаристократические тенденцииджексоновской демократии; и к тому же онасталкивалась с новыми элементами элиты изсреды кадровых политических руководителейновой партийной системы. Централизованныесредства власти не контролировались в ту порукакой-либо узкой группой лиц; в экономических,а тем более в политических делах негосподствовала какая-либо небольшая клика.Люди, преуспевавшие на экономическомпоприще, имели больше веса, чем люди,подвизавшиеся в светских кругах и в сфереполитики; и в самой экономической сфереполитику делала весьма внушительная частьобщей массы занятых в ней дельцов. Ибо это былпериод (длившийся приблизительно отпрезидентства Джефферсона до президентстваЛинкольна), когда элита представляла собой влучшем случае рыхлую коалицию. Этот период,несомненно, закончился после резкого расколаправящего класса на южную и севернуюгруппировки.

III. Господство корпораций в сфере


экономики началось – если говорить оформальных датах – после выборов в конгресс,происходивших в 1866 г., и оно было укреплено в1886 г. решением Верховного суда,провозгласившим, что четырнадцатая поправка кконституции предусматривает право созданиякорпораций. Этот период был ознаменованпереходом инициативы от правительства ккорпорациям. И вплоть до первой мировой войны(которая принесла с собой явления, весьмапохожие на некоторые особенности нынешнейэпохи) происходило постоянное вторжениеэкономической элиты в сферу деятельностиправительства. То был период открытойкоррупции, когда сенаторов и судей покупалиоптом и в розницу. Эта эпоха, кажущаяся теперьтакой далекой, эпоха Мак-Кинли и Моргана,весьма непохожая по своим порядкам на тенегласные, сложные дела, которые творятся внаше время, являлась, как думают теперь многие,золотым веком американского правящего класса.

В третью эпоху развития властвующей элиты,так же как и во вторую, военная иерархиязанимала подчиненное положение по отношениюк политической, а последняя в свою очередьзанимала подчиненное положение по отношениюк экономической иерархии. Военщина,


следовательно, не принадлежала в описываемыйПериод к основным движущим силамамериканской истории. Что же касаетсяполитических учреждений США, то они никогдане представляли собой централизованной исамостоятельной сферы власти; процесс ихрасширения и централизации постояннонаталкивался на сопротивление и совершалсятолько в форме замедленной реакции натребования, вытекавшие из развития экономики,организованной в форме капиталистическихкорпораций.

В эпоху, наступившую после гражданскойвойны, корпорации стали в стране главнойдвижущей силой, и "трестам" легко удавалосьиспользовать сравнительно слабыйправительственный аппарат в своих целях; обэтом со всей очевидностью свидетельствуютсобытия и политический курс того времени. Тообстоятельство, что возможности регулирующеговоздействия на экономику, которыми располагалии федеральное правительство и правительстваотдельных штатов, были резко ограничены, наделе означало, что они сами находились подрегулирующим воздействием крупныхкапиталистических объединений. Силыгосударственной власти были раздроблены и


неорганизованны; силы же промышленных ифинансовых корпораций отличалиськонцентрацией и взаимосвязанностью. Одналишь группа Моргана занимала 341 руководящийпост в 112 корпорациях с общим капиталом 22млрд. долл., что более чем втрое превышалоофициальную оценочную стоимость всейдвижимой и недвижимой собственности в НовойАнглии. Корпорации, обладавшие болеекрупными доходами и более многочисленнымперсоналом, чем правительства многих штатов,контролировали деятельность политическихпартий, добивались с помощью денег проведенияугодных им законов, содержали членовзаконодательных органов государственнойвласти, придерживавшейся "нейтральной"позиции по отношению к экономике. И так жекак экономическое могущество, базирующееся начастной собственности, затмевало собой в этуэпоху политическое могущество, базирующеесяна общественных прерогативах, так иэкономическая элита затмевала собойполитическую.

Однако уже в период 1896–1919 гг. крупныесобытия экономической жизни приобреталиполитический характер, что предвещалопоявление той формы власти, которой суждено


было стать господствующей формой в эпоху"нового курса", наступившую после частичногобума 20-х годов. В истории Америки никогда небыло, пожалуй, столь политически прозрачногопериода, как "Прогрессивная эра",прославившаяся мультимиллионерами,"делавшими президентов", и "любителямикопаться в грязи".

IV. "Новый курс" не внес коренных измененийв политические и экономические отношения,установившиеся в течение третьей израссматриваемых нами эпох, но он создал наполитической арене, а равно и в самом мирекорпораций конкурирующие друг с другомвлиятельные группы, которые бросили вызовзаправилам корпораций. Когда лидеры "новогокурса" обрели политическую власть,экономическая элита, боровшаяся на протяжениитретьей эпохи против роста влияния"государственной власти" (ловко используя ее в тоже время в своих корыстных интересах), сделалазапоздалую попытку проникнуть в высшие звеньяэтой власти. Проникнув туда, она столкнулась тамс другими лицами и интересами, ибо сферавысокой политики была переполненапретендентами. Со временем экономическойэлите удалось взять под свой контроль и


использовать в своих собственных целяхвозникшие в период "нового курса" институты,созданию которых она противилась с такиможесточением.

Но это удалось ей не сразу. В 30-х годах новаягосударственная власть еще являлась орудиеммелких фермеров и бизнесменов. Во времена"Прогрессивной эры" эти элементы были, правда,ослаблены и потеряли последнюю надежду нареальное господство. Однако на аренеполитических столкновений, образовавшейся при"новом курсе", борьба между крупной и мелкойсобственностью разгорелась вновь и былаусилена – как мы уже видели – современнойборьбой организованных рабочих инеорганизованных безработных. Успешноеразвертывание этой новой, силы происходило,правда, под опекой государственной власти, нотак или иначе социальное законодательство ивопросы, связанные с положением низшихобщественных классов, стали впервые в историиСША важными факторами в движении заосуществление реформ.

В 30-х годах содержание борьбы заопределение политического курса страны и егопрактическое осуществление сводилось кменявшемуся соотношению сил между


различными группировками; наряду спредставителями крупного капитала в этойборьбе участвовали защитники предпринятых вте времена мероприятий в пользу фермерства ипредставители вновь организованныхпрофсоюзов. Следует добавить, что все этифермерские, рабочие и капиталистическиегруппировки были в большей или меньшейстепени представлены в самом государственномаппарате, который в те времена разросся иверхушка которого придавала в те времена своимрешениям резко выраженную политическуюокраску. Эти группы активно стремилисьвоздействовать на политический курс страны, идавление, которое они оказывали друг на друга,на правительство и на партии, способствовалоформированию политической ориентации каждойиз этих сил. Однако нельзя сказать, чтобыкакой-либо из этих групп удалось использовать втечение сколько-нибудь продолжительноговремени тогдашнее правительство в качествеорудия осуществления одних только своих целей.Вот почему десятилетие 30-х годов оказалосьполитическим десятилетием: власть бизнеса небыла свергнута, но она оспаривалась, и наряду сней действовали и другие силы. Она сталаглавной, но не единственной силой в системе


политического господства, управлявшейсяглавным образом политиками, а не дельцами иливоенными, подвизающимися на политическойарене.

Политика правительств, находившихся увласти в начальный и средний периодпрезидентства Рузвельта, может быть точнеевсего охарактеризована как отчаянное исканиесредств и способов сокращения – в рамкахсуществующей капиталистической системы –потрясающей и зловещей по своим масштабамармии безработных. В те годы "новый курс", каксистема управления страной, сводился в основномк установлению равновесия между влиятельнымигруппами и блоками, представлявшимиразнородные интересы. Политическая верхушкаулаживала многие конфликты, уступала однимтребованиям, откладывала удовлетворениедругих, никому не оказывала исключительногопокровительства и подобными маневрамиуравновешивала все эти противоборствующиеинтересы в пределах некоей конъюнктурнойполитической линии, существовавшей впромежутках от одного мелкого кризиса кдругому. Политический курс являлся результатомполитического уравновешивания,осуществляемого сверху. Проводившаяся


Рузвельтом политика уравновешивания незатронула, конечно, основы капитализма какэкономической системы. Своей политикой онпомогал капиталистической экономике (котораяпопросту разваливалась) выбраться из состояниябанкротства, а своей риторикой он ослаблялнаправленные против нее политические страсти;из этих соображений он посадил на политическуюцепь "экономических роялистов".

"Государство благоденствия", созданное дляподдержания равновесия и оказания помощикапиталистической экономике, отличалось отгосударства, придерживавшегося принципа"laissez-faire". "Если во времена ТеодораРузвельта, – писал Ричард Гофштадтер, –государство считалось нейтральным, так как егоруководители утверждали, что они никому неоказывают особого покровительства, тогосударство, возглавлявшееся ФранклиномДелано Рузвельтом, могло быть названонейтральным лишь в том смысле, что онооказывало покровительство всем". В последнийпериод президентства Рузвельта государство, вкотором тон задавали ставленники корпораций,отличалось от прежнего рузвельтовского"государства благоденствия". В самом деле,политическая линия, господствовавшая в более


поздний период президентства Рузвельта – современи вступления США в полосу открытыхдействий, предвещавших войну, и подготовки ковторой мировой войне, – не может бытьохарактеризована как всего лишь искусноеуравновешивание политических сил.


2

Говорят, что мы изучаем историю лишь длятого, чтобы освободиться от нее. Историявластвующей элиты является нагляднымпримером правильности этого утверждения.После второй мировой войны развитиедолговременных тенденций, наметившихся вразвитии политического строя СоединенныхШтатов, равно как и темпы измененийамериканской жизни вообще, значительноускорилось. Вместе с тем формированиенынешнего облика властвующей элиты испецифического исторического содержания пятойэпохи ее существования совершалось также подвоздействием сравнительно новых тенденций,наметившихся как внутри каждого изглавенствующих социальных институтов, так и всфере их взаимных отношений.

I. Если говорить о политических явлениях,обусловивших особенности нынешнейвластвующей элиты, то их следует искать в закатестарой системы управления страной,базировавшейся на неподдельном и публичномобсуждении спорных проблем, на существованиипартий, сознававших свою ответственность передвсей страной и проводивших последовательную


политику, и на существовании независимыхобщественных организаций, связывавшихнизовые и средние звенья власти с выносящимирешения верховными органами. Америка нашихдней является в значительно большей мереформальной политической демократией, чемсоциальной демократией, причем даже пружиныформальной политической демократии действуютв ней слабо.

В пятую эпоху существования элитытенденция к более тесному и глубокомупереплетению интересов бизнеса и государства,наблюдавшаяся в течение длительного времени,обозначилась еще яснее, чем раньше. Теперь ихуже невозможно различать как отдельные сферы.Особенно решительный характер это сближениеполучило в исполнительных органах государства.Рост исполнительных органов государства с ихведомствами, контролирующими сложнуюэкономику наших дней, не сводится попросту к"расширению функций государственной власти"как своего рода независимой бюрократии; в этомявлении сказалось возвышение заправилкорпораций как политической силы выдающегосязначения.

В период "нового курса" главари корпорацийвступили в союз с официальными политическими


руководителями государства; со времен второймировой войны они обрели над ними господство.Давно связанные с государством, они на сей разполностью прибрали к рукам руководствоэкономикой, обслуживавшей войну, ируководство послевоенной экономикой. Приходглаварей корпораций к политическомуруководству ускорил давно наметившийсяпроцесс низведения политического весапрофессиональных политиков, заседающих вконгрессе, до политического веса людей,подвизающихся в средних звеньях власти.

II. Если говорить об особенностяхвластвующей элиты наших дней, связанных сростом и милитаризацией государственногоаппарата, то они явственно обнаруживаются вфакте возвышения военщины. Военная знатьстала решительным образом причастна кполитике, а американское военное ведомствоявляется ныне в значительной мере политическойорганизацией. Постоянная якобы угроза войныусиливает позиции военщины и ее контроль надлюдскими, материальными и денежнымиресурсами и органами власти; все, в сущности,политические и экономические мероприятиярассматриваются в наше время под углом зрениямилитаристских оценок действительности.


Высшая военная знать завоевала прочныепозиции в кругах властвующей элиты,переживающей ныне пятую эпоху своегоисторического развития.

Это было обусловлено – по меньшей меречастично – простым, но кардинальным дляпериода, последовавшего за 1939 г.,историческим фактом: основное внимание элитыпереместилось из сферы внутренних проблем,вращавшихся в 30-х годах вокруг экономическогокраха, в сферу международных проблем,вращавшихся в 40-х и 50-х годах вокруг вопросоввойны. В течение долгого исторического периодагосударственный аппарат США был нацелен наулаживание внутренних конфликтов иподдерживание политического равновесия внутристраны. Он постоянно приспосабливался квыполнению этих функций, и именно этифункции определили его структуру. Вот почемуон ни с какой точки зрения не обладалдостаточно квалифицированными ведомствами инакопленным опытом, требуемыми для решениямеждународных проблем. Механизм формальнойдемократии, создававшийся до 1941 г. – в течениеполуторастолетнего развития страны, – неохватывал сферу регулирования международныхотношений. Именно здесь, в этом вакууме, и


получила в значительной степени своепервоначальное развитие властвующая элита.

III. Если говорить об экономическихпричинах, обусловивших особенностисовременной властвующей элиты, то они кроютсяв том факте, что современная экономика являетсяперманентно военной экономикой, базирующейсявместе с тем на частнокапиталистическихкорпорациях. Американская капиталистическаяэкономика является ныне в значительной степенивоенно-капиталистической экономикой, инаиболее важные отношения между крупнымикорпорациями и государством покоятся насовпадении интересов военного ведомства икорпораций, определяемых военной знатью ибогачами из мира корпораций. Это совпадениеинтересов высших военных руководителей иглаварей корпораций усиливает позиции обеихэтих групп внутри властвующей элиты в целом иеще больше снижает относительное влияние тойее части, которая представленапрофессиональными политиками. Не политики, аведущие администраторы корпораций обсуждаюти планируют вместе с военщиной вопросыподготовки к войне.

Мы сможем правильно понять характер изначение властвующей ныне элиты лишь в том


случае, если учтем результат совместногодействия описанных нами трех коренныхтенденций. Он выражается в том, чтовоенно-капиталистическая экономика,базирующаяся на частнокапиталистическихкорпорациях, существует в условиях ослабленнойи всего лишь формальной демократическойсистемы, включающей в себя военную иерархию,воззрения и поведение которой уже носят вполневыраженную политическую окраску. Особенностивластвующей элиты, возглавляющей эту систему,были, следовательно, порождены: совпадениеминтересов тех групп, которые контролируютосновные средства производства, и тех групп,которые контролируют увеличившиеся запоследнее время средства насилия; падениемвлияния профессиональных политическихдеятелей и приходом главарей корпораций ипрофессиональных военных руководителей коткрытому политическому руководству страной;отсутствием подлинно профессиональногокорпуса государственных чиновников,обладающих надлежащей квалификацией,чувством профессиональной чести и ненаходящихся под влияниемчастнокапиталистических интересов.

Властвующая элита объединяет в себе людей,


подвизающихся в разных сферах: политической,экономической и военной. При таком, однако,составе в ней зачастую возникают трения; онавыступает сплоченно лишь в некоторых областях,где позиции этих кругов смыкаются, и тольколишь при известных "кризисных" ситуациях. Напротяжении длительного периода мира,существовавшего в XIX в., военщина не былапредставлена в высших государственных органахи не входила в состав политического руководства.Не было там и лидеров капиталистическойэкономики, – они вторгались в сферудеятельности государственной власти, но невходили в состав официального политическогоруководства. В 30-х годах нашего века ведущаяроль в государственной жизни принадлежалаполитикам. В наши дни главенствующие позициив этой области занимают военные ипредставители корпораций.

Из трех прослоек, входящих ныне в составвластвующей элиты, наибольшую выгоду изсвоего возросшего могущества извлеклавоенщина, хотя и заправилы корпораций болееосновательно укрепили свои позиции в сферевысокой политики. Больше всего потерялипрофессиональные политики, и эти потери стольвелики, что, изучая события и политические


решения, невольно склоняешься к выводу осуществовании в стране политического вакуума, вкотором хозяйничают богачи из миракорпораций и военные лидеры, преследующиесвои собственные, взаимосмыкающиесяинтересы.

Не следует думать, что политическаяинициатива "по очереди" переходит к каждой изтрех прослоек, входящих в состав нынешнейэлиты: механизм господства властвующей элитысплошь и рядом действует не так планомерно, какэто может показаться. Временами, конечно, такаяпреднамеренная передача инициативы имеетместо, как, например, в тех случаях, когдаполитические деятели, стремящиеся заимствоватьпрестиж, у генералов, считают необходимымрасплачиваться за это, или во времена крупныхэкономических кризисов, когда представителиделовых кругов считают необходимым выдвинутьна первый план какого-нибудь политическогодеятеля, на которого они могут положиться икоторый вместе с тем способен собрать голосаизбирателей. Во всех, в сущности, решениях,чреватых далеко идущими последствиями,принимают ныне участие все три прослойкиэлиты. Лидирующая роль той или инойпрослойки зависит от "задач данного периода",


определяемых самой элитой. В данное время этизадачи связаны преимущественно с "обороной" имеждународными делами. В соответствии с этимвоенщина, как мы видели, занимаетгосподствующее положение, и занимает его вдвояком отношении: в смысле выдающегосяполитического веса отдельных военных лидеров икак носительница идеологии, оправдывающейнынешнюю политическую линию. Вот почемупри характеристике основ единства исовременных особенностей властвующей элитымы можем в данное время совершенно свободноисходить из господствующего положения,занимаемого в ней военщиной.

Но нам надлежит всегда стремиться кисторической конкретности и изучать явления вовсей их сложности. Упрощающая явлениямарксистская концепция гласит, чтодействительными обладателями политическойвласти являются люди, занимающиегосподствующее положение в экономике;упрощающая явления либеральная концепциягласит, что руководящая роль в системеполитического господства принадлежитполитическим лидерам; есть и такие люди,которые склонны считать военных руководителейфактическими диктаторами. Каждое из этих


представлений является слишком упрощенным. Иименно для того, чтобы избежать их, мыупотребляем термин "властвующая элита" вместо,скажем, термина "правящий класс".

Если существование властвующей элитыпривлекло к себе ныне широкое внимание, то этообъясняется тем, что она трактуется как "военнаяклика". Особенности современной элитыдействительно обусловлены решительнымвступлением в нее военщины. Ссылка на наличиев ее среде военных и идеология военщиныиспользуются властвующей элитой как главныедоказательства правомерности своегосуществования, используются во всех случаях,когда она считает необходимым приводитькакие-либо доказательства. Но так называемая"вашингтонская военная клика" не состоитисключительно из военных, и она существует нетолько в Вашингтоне. Во всех частях страныимеются члены этой клики. Это коалиция,включающая в себя генералов, выступающих вроли руководителей корпораций, политическихдеятелей, облаченных в мундиры адмиралов,руководителей корпораций, выступающих какполитические деятели, государственныхчиновников, становящихся майорами,вице-адмиралов, являющихся одновременно и


помощниками какого-нибудь члена кабинета,который, кстати говоря, сам, по существу,принадлежит к управленческой элите из миракорпораций.

Представления о властвующей элите как о"правящем классе", или как о продукте простого иоднородного процесса возвышения"политической бюрократии", или же как о"военной клике" не выражают всей истины.Властвующая элита наших дней олицетворяетсобой сочетание экономического, военного иполитического могущества – сочетание, нередкосопровождающееся трениями и конфликтами.


3

Если наша трактовка властвующей элитыограничилась бы только раскрытием описанныхвыше коренных тенденций, то и в этом случае мыбыли бы вправе считать ее полезной и прямо-такинеобходимой концепцией для правильногоистолкования явлений, происходящих в верхахсовременного американского общества. Но нашепредставление о властвующей элите неисчерпывается, конечно, этой стороной дела: онане обязательно покоится только на анализесоотношения сил входящих в ее состав основныхиерархий или многочисленных пунктов, вкоторых их изменчивые интересы совпадают.Единство властвующей элиты, как мы еепонимаем, покоится также на сходстве входящихв нее лиц, на их личных и служебных связях, наих социальной и психологической близости. Длятого чтобы постичь индивидуальные исоциальные основы единства властвующей элиты,нам нужно прежде всего вспомнитьобстоятельства, связанные с происхождением,карьерой и образом жизни представителейкаждого круга, входящего в ее состав.

Властвующая элита – это не аристократия, окоторой можно было бы сказать, что она является


такой правящей политической группой, единствокоторой базируется на благородномпроисхождении. Она не имеет компактнойосновы в виде небольшого круга родовитыхсемейств, члены которых были бы в состояниипоследовательно занимать и действительнозанимали бы высокое положение в несколькихвысших кругах, смыкающихся между собой иобразующих, таким образом, властвующую элиту.Но общее аристократическое происхождение –это лишь одна из возможных основ общностипроисхождения, и отсутствие у американскойэлиты именно этой основы не означает еще, чтоее члены являются выходцами из всех слоевамериканского общества. В преобладающей частиони происходят из высших классов как новой, таки старой формации, из провинциальных светскихкругов и из прослойки "четырехсот семейств"центральных городов. Основная массакрупнейших богачей, руководителей корпораций,высших военных руководителей и техполитических деятелей, которые не являютсяпрофессиональными политиками, происходит изобщественных групп, принадлежащих по своимдоходам и занятиям по крайней мере к верхнейтрети социальной пирамиды. Их предкипринадлежали по меньшей мере к лицам


свободных профессий или бизнесменам, а сплошьи рядом – и к более высоким общественнымпрослойкам. Люди эти – коренные американцы,преимущественно городского происхождения,появившиеся на свет от коренных жеамериканцев. Если не считать попадающихсясреди них профессиональных политическихдеятелей, то в подавляющем своем большинствеони выходцы из восточных штатов. Большейчастью это протестанты, и преимущественноепископального или пресвитерианского толка. Вобщем чем выше положение, занимаемое людьми,тем выше в их среде процент людей, вышедшихиз недр высших классов и поддерживающих сними связь. Единство, создаваемое сходствомсоциального происхождения, наблюдающегося,как правило, среди членов властвующей элиты,подчеркивается и усиливается все возрастающимсходством получаемого ими традиционноговоспитания и образования. Подавляющеебольшинство из них окончило колледжи, причеммногие учились в колледжах Лиги Айви. Надо,правда, заметить, что образование, полученноевоенными лидерами, отличается, безусловно, посвоему характеру от образования, полученногодругими членами властвующей элиты.

Но каково, собственно, значение этих простых


на первый взгляд фактов, относящихся ксоциальному составу высших кругов? И, вчастности, какое значение они имеют для всякогоисследования, призванного раскрыть степеньединства, направление политики и характеринтересов, которые могут существовать средиэтих различных кругов? Целесообразнее будет,пожалуй, поставить этот вопрос в такой форме,которая кажется простой: кого или чтопредставляют люди, пребывающие в верхах, –если судить об этом по их социальномупроисхождению и по их карьерам?

Если мы имеем дело с выборнымиполитическими деятелями, то принято,разумеется, считать, что они представляют тех,кто их избрал; если же мы имеем дело сполитиками, действующими по назначению, топринято считать, что они косвенно представляюттех, кто избрал назначивших их лиц. Но ужепризнано, что такое утверждение являетсянесколько абстрактным, что оно является некоейриторической формулой, с помощью которойвласть имущие люди, действующие почти во всехсуществующих ныне системах политическогогосподства, обосновывают в наши дни свое правовершить государственные дела. В иных случаяхэта формула может соответствовать


действительности – как в отношении мотивов,которыми эти люди руководствуются, так и вотношении характеристики тех, кто извлекаетпользу из их решений. Однако заранее исходитьпри изучении любой системы власти из такогопредположения было бы неумно.

То обстоятельство, что члены властвующейэлиты происходят из среды, близкой (по своемуэкономическому и общественному положению) кверхушечным прослойкам страны, еще неозначает обязательно, что они "представляют"лишь верхние прослойки. И если социальныйсостав элиты отражал бы в себе действительныйсоциальный состав населения страны, то это ещене означало бы автоматического вступления вдействие демократической системыуравновешивания сил и интересов.

Нельзя судить о политическом курсе всеголишь по признаку социального происхождения ипо особенностям карьер творцов этой политики.Данные о социальном происхождении иэкономическом положении власть имущих недают нам всего материала, необходимого дляпонимания системы распределения общественнойвласти. Во-первых, люди из высших сфер могутпорой выступать как идеологи бедных иуниженных. Во-вторых, люди низкого


происхождения, собственными силамидобившиеся блестящего положения, могут поройэнергично защищать интересы богачей иродовитых семейств. И к тому же, в-третьих, невсе люди, действенно представляющие интересыизвестной общественной прослойки, должныобязательно в какой-то форме принадлежать кней или извлекать личную выгоду из политики,способствующей ее интересам. Короче говоря,среди политических деятелей имеютсясимпатизирующие определенным группам агенты– сознательные или бессознательные, платныеили неплатные. И, наконец, в-четвертых, средиверхушки, делающей высокую политику, мынаходим людей, попавших туда благодаря своим"специальным знаниям". Таковы некоторые изсоображений, объясняющих нам, почему посоциальному происхождению и карьерам членоввластвующей элиты нельзя еще судить оклассовых стремлениях и политической линиитой или иной современной системыполитического господства.

Означает ли это, что высокое происхождениеи особенности карьеры людей из политическихверхов ничего не говорят нам о системераспределения власти? Ни в коем случае.Отмеченные обстоятельства только напоминают


нам, что мы должны остерегаться упрощенных ипрямолинейных выводов относительнополитических деятелей и проводимой имиполитики, сделанных на основании ихпроисхождения и особенностей их карьер; но онине говорят нам, что мы должны игнорировать этиданные в наших попытках разобраться вполитических явлениях. Отмеченныеобстоятельства означают просто, что мы обязаныанализировать не только социальный составполитического руководства, но и егополитическую психологию и принимаемые имрешения. И прежде всего они говорят нам о том,что любой вывод, который мы делаем из данныхо происхождении и карьерах действующих лиц,подвизающихся на политической сцене, мыобязаны подвергнуть проверке – как мы этоделали здесь – посредством тщательного анализаобщественной обстановки, в которой протекаетих деятельность. В противном случае мыоказались бы причастны к довольно наивнойбиографической теории общества и истории.

Точно так же, как мы не вправе связыватьнаше представление о властвующей элите всеголишь с действием социальных пружин,обусловивших ее образование, мы не вправеосновывать его только на данных о


происхождении и карьерах ее личного состава.Требуется учесть оба этих аспекта – и мыучитываем их, – равно как и другиефундаментальные явления, в частностивзаимосвязанность общественного положенияразличных групп из состава элиты.

Важную роль в формированиипсихологической и социальной общности членоввластвующей элиты играет, однако, не толькосходство социального происхождения,вероисповедания, месторождения и образования.Если б даже она рекрутировалась из людей болееразнородного склада и образовательного ценза,чем это имеет место в действительности, то онавсе равно представляла бы собой сообществолюдей совершенно однородного социальноготипа. Ибо наиболее важные обстоятельства,объединяющие известный круг людей, – этосуществующие у них критерии, которыми онируководствуются при допуске в свою среду, ввопросах чести, при определении того, чтозаслуживает похвалы и поощрения. Если у людейданного круга эти критерии одинаковы, то какличности они обнаружат тенденцию походитьдруг на друга. Круги, составляющиевластвующую элиту, обнаруживают именнотакую общность оценок и моральных норм.


Понимание общности социальных групп,вызываемой этими общими взглядами на жизнь,зачастую имеет более важное значение, чемлюбые статистические данные об общностипроисхождения и карьер, которыми мы можемрасполагать.

Существует своего рода взаимное притяжение,наблюдающееся в сообществах преуспевающихлюдей; оно существует не между всемипредставителями высокопоставленных имогущественных кругов, но все же между стольсолидной их частью, что оно достаточно для того,чтобы обеспечить определенное единство. Самойслабой формой проявления этого чувстваявляется своего рода молчаливое взаимноелюбование, самой сильной – браки, заключаемыемежду людьми одного и того же круга. Междуэтими двумя крайними точками располагаютсявсевозможные степени и формы взаимных связей.В некоторой степени таких людей, безусловно,объединяет и принадлежность к одним и тем жетесным кружкам, клубам и церквам и воспитание,полученное в одних и тех же учебных заведениях.

Если общность социального происхождения,воспитания и образования способствует лучшемувзаимопониманию и доверию между членамивластвующей элиты, то их непрерывное взаимное


общение еще больше укрепляет у них чувствоединства. Представители отдельных высшихкругов находятся между собой в приятельскихотношениях, а порой даже являются соседями;они встречаются на площадках для гольфа, вфешенебельных клубах, на курортах, втрансконтинентальных самолетах и на океанскихлайнерах. Они видят друг друга в имениях общихзнакомых, вместе выступают передтелевизионной камерой, или сотрудничают водном и том же благотворительном комитете;многие из них, конечно, попадаются друг другуна глаза на столбцах газет или же в тех самыхсветских барах, где писались эти столбцы. Мыуже говорили о том, что один хроникер насчиталсреди завсегдатаев аристократических кафе(среди "четырехсот семейств" современногообразца) 41 человека из числа крупнейшихбогачей, 93 политических лидеров и 79 ведущихадминистраторов из мира корпораций.

"Я не знал и не мог себе раньше представить,– писал Уитэйкер Чемберс, – огромный диапазони могущество политических и общественныхсвязей Хисса, охватывающих всевозможныеорганизации и политические течения – отВерховного суда до религиозной секты квакеров,от губернаторов штатов и преподавателей


высших учебных заведений до сотрудниковредакций либеральных журналов. С тех пор как яего видел в последний раз, прошло десять лет, иза эти десять лет он использовал свое служебноеположение и, в частности, то, что его имясвязывалось с делом мира (он принимал участие всоздании Организации Объединенных Наций),чтобы обосноваться и стать своим человеком вмногообразных кругах американского высшегокласса, в образованных кругах среднего класса,среди либеральных и официальных кругов.Нельзя свалить его, не вступив одновременно впротивоборство с теми силами, которыеподдерживают его со всех сторон".

Система распределения общественногопрестижа отразила в себе смену эпох развитиявластвующей элиты. Кто, например, мог в третьюэпоху развития элиты состязаться по частиобщественного почета с денежными тузами? А вчетвертую – с политическими лидерами или дажес блестящими молодыми людьми времен "новогокурса"? А теперь, в пятую, – кто можетсоперничать в этой области с генералами,адмиралами и администраторами из миракорпораций, изображаемыми ныне в стольпривлекательном свете на сцене, в романах и вкино? Можно ли представить себе, чтобы такой


кинофильм, как "Апартаменты администратора",пользовался успехом в 1935 г.? Или такой фильм,как "Бунт Каина"?

Стоит лишь бегло просмотреть некрологи,посвященные, скажем, крупному бизнесмену,именитому адвокату, высокопоставленномугенералу или адмиралу или же, наконец,влиятельному сенатору, и мы получимпредставление о многочисленности техвысокоавторитетных организаций, к которымобычно принадлежат члены элиты. Они являютсяобычно членами влиятельнейших церковныхорганизаций, торгово-промышленных ассоциацийда еще влиятельнейших клубов и зачастую имеютвысокие воинские звания. Персоны такого ранга,как ректор университета, председатель правленияНью-Йоркской фондовой биржи, директор банкаили же человек, учившийся в Вест-Пойнте,вращаются всю жизнь в светском обществе, гдеони легко возобновляют старые знакомства ииспользуют их, чтобы с помощью знаний и опытадругих ответственных лиц получитьпредставление о тех сферах власти и решений, вкоторых им самим не доводилось работать.

Каждая группа из состава высших круговумножает свой общий престиж за счет престижа,приобретаемого ее членами в этих различных


сферах деятельности, и увеличениеобщественного веса одних ее членов повышаетобщественный вес других. Их представление осебе формируется под воздействием этоймеханики взаимообмена и накопления престижа;и потому любой из них, какой бы скромной никазалась порой его личная роль, все же чувствуетсебя "рупором" или "олицетворением" высшихкругов – человеком "крупного калибра".

Такая внутренняя уверенность в себе является,возможно, одним из компонентов того, что мыназываем способностью "судить и вершить".

Наиболее важными организациями,объединяющими различные высшие круги,являются, пожалуй, сами корпорации, ибо всоветах директоров крупнейших корпораций мыобнаруживаем постоянное соприкосновениемежду членами различных элит. Другую, менееважную линию таких интенсивных связей мынаблюдаем вдобавок на курортах, летних изимних, где она выступает в виде сложной сетипереплетающихся между собой кружков; стечением времени каждый здесь вступает взнакомство с каждым – а если не с ним лично, тово всяком случае с кем-нибудь из его прямых иликосвенных знакомых.

Высокопоставленные представители военных,


экономических и политических кругов умеютлегко улавливать точку зрения партнера издругого круга, причем делают это всегда в духесочувствия, а нередко и в духе полногопонимания. Они рассматривают друг друга каклюдей, обладающих крупным весом, с которыми,следовательно, надо считаться. В вопросах чести,совести и морали каждый из них, как членвластвующей элиты, полностью и органическиприемлет взгляды, чаяния и оценки других еечленов. То обстоятельство, что у них нет общихидеалов и норм, базирующихся на ясновыраженной аристократической культуре, неозначает, что у них вообще нет чувства взаимнойответственности.

Совпадение их интересов, обусловленноевсеми структурными особенностямисовременного американского общества, а такжемногообразные психологические факты,коренящиеся в их образовании и воспитании, в ихкарьерах и связях, порождают духовное сродство,существующее между ними, – ту общность,которая позволяет им говорить друг о друге:"Это, безусловно, наш человек". И все это ведетнас к пониманию фундаментальногопсихологического значения классовогосамосознания. Нигде в Америке мы не встретим


столь резко выраженного "классовогосамосознания", как среди элиты; нигде оно неприобретает столь действенную форму, как средивластвующей элиты. Ибо под классовымсамосознанием, как психологическим явлением,мы подразумеваем, что отдельный представитель"класса" относится благосклонно лишь к тем, ккому относятся благосклонно люди его круга, тоесть люди, мнение которых имеет существенноезначение для его представления о самом себе.

В кругах властвующей элиты существуют,бесспорно, отдельные фракции; там, несомненно,возникают политические разногласия истолкновения на почве личного честолюбия.Внутри республиканской партии, равно как имежду республиканцами и демократами, имеетсяеще достаточное число значительныхрасхождений, чтобы формировать разные линиипрактической политики. Но духовное единство иобщность интересов, связывающие воединовластвующую элиту даже через границывоюющих стран, являются болеемогущественным фактором, чем этирасхождения.


4

Мы обязаны, однако, взвесить соображениязащитников иной точки зрения на излагаемыйпредмет. Допустимо считать, что они будутоспаривать не приведенные нами факты, а всеголишь наше толкование последних. Имеется целыйряд доводов, которые неизбежно будутвыдвинуты против всей нашей трактовкивластвующей элиты, но доводы эти относятся восновном лишь к вопросу о психологии ее членов.Вполне возможно, что эти возражения будутсформулированы либералами иликонсерваторами приблизительно так:

"Говорить о властвующей элите – не значитли это характеризовать людей по их социальномупроисхождению и связям? Не является ли такаяхарактеристика одновременно и несправедливойи неверной? Разве люди, и особенно американцыинтересующего нас пошиба, когда они становятсякрупными фигурами, не изменяют сами себя,чтобы оказаться на высоте занимаемого имиположения? Разве они не приходят постепенно квоззрениям и политическому курсу,соответствующим – насколько они в границахсвоих слабых человеческих сил в состояниисудить – интересам страны в целом? Не являются


ли они попросту честными людьми,выполняющими свой долг?"

Что же нам ответить на эти возражения?I. Мы уверены, что они честные люди. Но что

такое честность? Честность может означать лишьжизнь, построенную в соответствии с такимнравственным кодексом, который данное лицосчитает кодексом честности. Моральных норм, скоторыми мы все были бы согласны, несуществует. Вот почему мы (если мы являемсяцивилизованными людьми) не убиваем всех тех, скем мы не согласны. Вопрос не в том, являютсяли люди, о которых мы ведем речь, честнымилюдьми, а в том, каких норм честности онипридерживаются. А придерживаются они технорм, которые приняты в их кругах, среди техлюдей, на мнение которых они привыклиполагаться. И может ли это быть иначе? Это одноиз проявлений прописной, но важной истины, чтовсе люди суть всего лишь люди и что все людиявляются общественными созданиями. А чтокасается искренности этих людей, то искренность– это такая вещь, которую можно толькооспаривать, но никогда нельзя доказать.

II. На вопрос о том, способны ли членывластвующей элиты измениться под влияниемнынешней сферы их деятельности, то есть


способны ли они перешагнуть через нормыповедения, усвоенные ими на протяжении всей ихжизни и деятельности, нам приходится ответить:нет, это просто невозможно – невозможно покрайней мере в течение тех немногих лет,которые большинству из них остается жить.Ожидать этого значило бы считать их впрямькакими-то странными и безличными существами;исходить из того, что они отличаются подобнойподатливостью, – значит фактически отрицать вних то, что можно по праву назвать силойхарактера и цельностью натуры. Кстати сказать,то обстоятельство, что американскиеполитические деятели прежнего складапредставляли собой меньшую опасность, чем этисильные люди, – не объясняется ли оно именноотсутствием такой силы характера и цельностинатуры?

Мы бы подвергли незаслуженномупоношению эффективную систему специальнойподготовки и идеологического воспитаниявоенных, если б предположили, что, когдавоенные меняют мундир на штатский костюм,они вместе с тем утрачивают и те душевныекачества и воззрения, которые они приобрели,будучи военными. В жизни военных эта основа,закладываемая воспитанием и образованием,


играет, пожалуй, более важную роль, чем в жизниведущих администраторов корпораций, ибоспециальная подготовка военных носит болееглубокий и целостный характер.

"Отсутствие воображения, – писал как-тоДжеральд Джонсон, – не следует смешивать сбеспринципностью. Наоборот, лишенныйвоображения человек часто являет собой примервысокой принципиальности. Вся беда в том, чтопринципы такого человека вполне подходят подзнаменитое определение Корнфорда: "Принцип –это правило бездействия, дающее нам вескиеабстрактные основания для того, чтобы в каждомконкретном случае не делать того, что можетпоказаться правильным инстинкту, необремененному никакими принципами".

Было бы нелепо полагать всерьез, что такой,например, человек, как Чарльз Эрвин Вильсон,может по характеру своих идей и устремленийпредставлять кого-либо другого или какие-либоиные интересы, чем интересы корпораций. Непотому, что он бесчестен, а. потому, напротив,что он, надо думать, человек солидный, столь жесолидный, как долларовая валюта. Он таков,каков он есть, и никак не может быть другим. Также, как и его коллеги в правительстве и внеправительства, он является членом


управленческой элиты из мира корпораций; онпредставляет в правительстве ее могущество, и онискренне убежден в истинности своего частоцитируемого замечания, гласящего: "То, чтоявляется благом для Соединенных Штатов,является благом и для "Дженерал моторзкорпорейшн", и наоборот".

В производящих жалкое впечатление дебатах,происходящих в сенате при утвержденииподобных людей на государственные посты,поучительным является не циничное отношение кзакону и к низведенным на уровень среднихзвеньев власти законодателям, которое эти людитам проявляют, и не их упорное нежеланиерасстаться с принадлежащими им лично акциямируководимых ими корпораций. Чтодействительно интересно, так этораскрывающаяся там невозможность для такихлюдей отрешиться от своих обязательств поотношению к миру корпораций вообще и к своейсобственной корпорации в частности. Не толькоих деньги, но и их дружеские связи, духовныеинтересы и специальные знания – короче говоря,вся их жизнь глубоко вросла в мир корпораций.Ликвидация акций – это, конечно, всего лишьформальный очистительный ритуал. Дело ведь нестолько в их финансовой или личной


заинтересованности в преуспевании даннойкорпорации, сколько в их причастности к мирукорпораций в целом. Требовать от такогочеловека, чтобы он вдруг отрешился от всех этихинтересов и привязанностей, – это почти то же,что требовать от мужчины, чтоб он сталженщиной.

III. По поводу рассуждения о патриотизмечленов властвующей элиты, об их желаниислужить стране в целом мы должны заметитьпрежде всего следующее: подобно нормамчестности, чувство патриотизма и представленияо всенародном благе относятся не к сференепреложных фактов, а к области, в которойсуществует большое разнообразие мнений. И надодобавить, что патриотические убеждения людейтакже формируются под влиянием окружающейих среды и их образа жизни. Явление это несводится к простому механическомуформированию человеческой личностисоциальными условиями; это сложный процесс, вдостаточной мере раскрытый основнымнаправлением современной социологии.Приходится только удивляться тому, чтобольшинство социологов не всегда используютэтот момент в своих рассуждениях о политике.

IV. Нельзя по-настоящему понять природу


элиты, если мы будем рассматривать ее какгруппу людей, которые просто выполняют свойдолг. Они ведь сами определяют этот долг, равнокак и обязанности подчиненных им лиц. Они непринадлежат к тем, кто всего лишь исполняетприказания, – они сами отдают приказания. Онине просто "бюрократы" – они руководятбюрократией. Они могут скрывать эти факты отдругих и от себя самих путем апелляции ктрадициям, орудием которых они себявоображают; но традиций имеется много, и имприходится выбирать те, которым они желаютслужить. Они сталкиваются с проблемами,которые вообще не имеют традиционныхрешений.

Итак, к какому же общему выводу приводитнас разбор приведенных выше различныхвозражений? К констатации того обстоятельства,что об общественных явлениях и историческихтенденциях нельзя судить лишь на основанииизучения личных особенностей и мотивовповедения отдельных лиц или небольших групп,занимающих могущественные командныепозиции. Констатация этого факта не означает, сдругой стороны, что нам следует опасатьсяобвинения, будто при такой трактовке проблемы,как наша, мы непременно должны оспаривать


честность, добропорядочность или дарованиявысокопоставленных деятелей. Ибо занимающаянас проблема должна на первых ступеняхисследования ставиться вне всякой связи свопросами о личных качествах; если же напоследующих ступенях окажется, что такая связьимеется, то мы должны будем сказать об этомпрямо, без всяких колебаний. А пока что мыобязаны судить о власть имущих на основанииполитических критериев, судить о них по ихдеятельности как лиц, делающих высокуюполитику, а не по их личным качествам и по ихповедению в личной жизни. Не эти моментыинтересуют нас: нас интересует их политика ипоследствия их руководства. Мы должныпомнить, что представители властвующей элитызанимают ныне стратегические позиции вамериканском обществе, что они управляютглавенствующими институтами главенствующейстраны и что, как группа людей, они в состояниивыносить решения, имеющие огромныепоследствия для широких масс населения всегомира.


5

Несмотря на сходство социального положенияи духовную общность ее членов, властвующаяэлита не представляет собой некий клуб спостоянным членством и фиксированными,официально установленными условиями приема.Одна из непременных особенностей властвующейэлиты заключается в том, что в ней происходятзначительные передвижки и что она,следовательно, не состоит из одной и той жеузкой группы людей, занимающих одинаковоеположение в одних и тех же иерархиях. То, чтолюди лично знают друг друга, еще не значит, чтоони придерживаются единого политическогокурса, а то, что они лично незнакомы друг сдругом, еще не значит, что между ними имеютсяполитические разногласия. Понимание природывластвующей элиты – как я уже неоднократноуказывал – не связано преимущественно собнаружением в ее среде личных дружескихсвязей.

По мере того как требования, предъявляемыек лицам, занимающим руководящее положение вкаждой из главных иерархий, становятся всеболее сходными, становится сходным и духовныйсклад людей, занимающих – в результате отбора


и профессиональной выучки – высокоеположение в этих различных иерархиях. Это неабстрактное заключение, в котором особенностилюдей попросту выведены из особенностейсистемы. Это факт, обнаруживающийся винтенсивном обмене людьми между тремяиерархиями, совершающемся зачастую в весьмасложных формах. Во время второй мировойвойны заправилы корпораций, военная знать иизбранная часть политических деятелей вступилимежду собой в тесный, деятельный контакт; послеокончания войны эти связи, обусловленныеобщими убеждениями, социальным сродством исовпадением интересов, продолжались.Значительная доля людей, принадлежащих кверхушке военных, деловых и политическихкругов, занимала в течение последних пятнадцатилет разные посты в одной , или даже двухсмежных иерархиях. В этих высших сферахнаблюдается, таким образом, некаявзаимозаменяемость людей на ведущих ролях,которая в официальных версиях связывается спредполагаемой гибкостью "организаторскогодарования", а по существу, связана с теснымсотрудничеством между кликами, состоящими изсвоих людей. Многие лица из состававластвующей элиты, переходящие из одной


иерархии в другую, стали рассматривать"правительство" как удобную ширму, за которойони могут творить свои дела.

По мере возрастания взаимных деловыхсвязей "большой тройки" усиливается и обменлюдьми между ними. Этот факт находит своевыражение в самом критерии отбора подающихнадежды людей, применяемом во всех трехсферах. Руководитель корпорации, связанныйделовыми отношениями с государственнымаппаратом и его военным ведомством, сочтет внаше время более благоразумным приблизить ксебе молодого человека, имеющего опыт работы вгосударственном аппарате и его военномведомстве, чем человека, не имеющего такогоопыта. Государственный руководитель,политические удачи которого сплошь и рядомзависят от политики корпораций и миракорпораций, в свою очередь отдает в этом случаепредпочтение человеку, подвизавшемуся в мирекорпораций. Таким образом, обмен кадрами иединство властвующей элиты возрастают в силусамих критериев, определяющих выдвижениелюдей в трех основных иерархиях.

Если учесть структурное сходство трехиерархий, в рамках которых протекает всядеятельность различных представителей элиты,


влияние, оказываемое решениями, принятыми водной из них, на остальные, если учестьмногообразные линии совпадения их интересов иналичие административного вакуума вгражданском правительственном аппарате СШАпри одновременном расширении его задач, – еслиучесть все эти структурные сдвиги, да ещевдобавок отмеченную нами общность душевногосклада представителей элиты, то было быпоистине странно, если б мы обнаружили, чтолюди, слывущие опытными администраторами ивесьма одаренными организаторами, сумеливсего-навсего завязать связи друг с другом. Ноони, конечно, добились гораздо большего; онивсе чаще и чаще завоевывают позиции в каждойиз трех иерархий.

Единство элиты, обнаруживающееся в фактевзаимозаменяемости ее членов на ведущих ролях,имеет своей основой аналогичный характерразвития управленческих функций во всех трехведущих сферах. Обмен людьми между однойиерархией и другой чаще всего происходит в техпунктах, где их интересы смыкаются, как этопроисходит, например, между регулирующиморганом и регулируемой отрасльюпромышленности между подрядной организациейи организацией-заказчиком. И это вызывает, как


мы еще увидим дальше, новые связи, которыеносят более открытый и даже официальныйхарактер.

Ядро властвующей элиты состоит преждевсего из тех людей, которые свободно переходятот командных ролей в верхах одной изгосподствующих иерархий к подобным же ролямв другой иерархии: это, скажем, адмирал,являющийся также банкиром и юристом ивозглавляющий вдобавок некую важнуюфедеральную комиссию; это руководителькорпорации, являвшейся во время войны однимиз двух или трех крупнейших производителейвоенных материалов, занимающий ныне постминистра обороны; это генерал военноговремени, сменивший после войны мундир наштатский костюм, чтобы войти в составофициальных руководителей государства, а затемставший членом совета директоров одной изведущих корпораций.

Руководитель корпорация, превратившийся вгенерала, генерал, превратившийся вгосударственного деятеля, государственныйдеятель, превратившийся в банкира, – все они,несомненно, обладают гораздо более широкимкругозором, чем рядовые люди, вращающиеся всвоем обычном окружении; и все же стремления и


чаяния даже таких людей нередко бываютпривязаны к главной сфере ихжизнедеятельности. Однако сама их карьераскладывается так, что они попеременнодействуют во всех трех больших иерархиях и,таким образом, легко переступают пределыособых интересов каждой из них.

Самой своей карьерой и деятельностью онисвязывают воедино все три круга. Они образуютсобой, следовательно, ведущее ядро властвующейэлиты.

Совсем не обязательно, чтобы эти люди былизнакомы со всеми сферами социальногомогущества. Так, один из них может вращаться,скажем, в промышленных и военных кругах,другой – в военных и политических, третий – вполитических кругах и среди тех, кто создаетобщественное мнение. Карьеры людей этого типа,вращающихся в разных высших кругах, дают намсамое осязательное представление о структуре ихарактере деятельности властвующей элиты,включая и ее закулисную деятельность. Еслиможно говорить о существовании "невидимойэлиты", то ядро ее образуют люди этого типа,выступающие как советники и связующие звенья"большой тройки". Если даже многие из них покрайней мере в начале своей карьеры и не входят


в состав элиты (я считаю это весьма вероятным),а являются лишь "агентами" различных круговэлиты, то все равно именно они выступают какнаиболее активная сила в деле сплачиванияразличных высших кругов в системуполитического господства и в поддержаниидееспособности этой системы.

Ядро властвующей элиты включает в себя ивиднейших юристов и финансистов из крупныхюридических контор и инвестиционных банков;согласование и увязка экономических,политических и военных дел и интересов являетсядля таких людей почти профессиональнойфункцией, связанной с родом их деятельности, иони, таким образом, способствуют объединениювластвующей элиты. Руководитель адвокатскойфирмы обслуживающей корпорации, ируководитель инвестиционного банка – это люди,способные авторитетно и успешно выполнятьпосреднические функции. Характер ихдеятельности таков, что они не связаны узкимирамками какой-нибудь отдельной отрасли, ипоэтому они в состоянии говорить и действоватьот имени всего мира корпораций или по крайнеймере от имени его внушительных секторов.Поверенный корпораций выступает как главноесвязующее звено между экономической, военной


и политической сферами, а руководительинвестиционного банка – это ведущийорганизатор и объединитель мира корпораций и ктому же человек, хорошо информированный онаправлении огромных денежных затрат,запланированных в данное время американскимвоенным ведомством. Когда вы имеете дело садвокатом, выступающим в качестве поверенногоинвестиционных банков, то вы имеете дело свлиятельным членом властвующей элиты.

В период, когда у власти находилисьдемократы, одним из связующих звеньев междучастнокапиталистическими корпорациями иправительственными учреждениями являлсяинвестиционный банк "Диллон, Рид эндкомпани". Оттуда вышли такие люди, какДжеймс Форрестол и Чарльз Дитмар младший. Всвое время партнером этой фирмы былФердинанд Эберштадт, который впоследствииотделился, создав свой собственныйинвестиционный банк, откуда в свою очередьвышло много политических и военныхдеятелей. Правительство республиканцевпокровительствует, по всей видимости,инвестиционной фирме "Кун, Леб энд компани" ирекламной фирме "Баттен, Бартон, Дэрстин эндОсборн".


Неизменным влиянием независимо отнаходящегося у власти правительства пользуетсяадвокатская фирма "Салливэн энд Кромвэлл".Один из инвестиционных банкиров СреднегоЗапада, Сайрус Итон, сказал как-то, что "АртурДин, старший партнер фирмы "Салливэн эндКромвэлл" (Уолл-стрит, 48), был одним из тех,кто принимал участие в разработке проектазакона 1933 г. о ценных бумагах – первого иззаконопроектов, проведенных с цельюрегулирования рынков капитала. Он и его фирма,слывущая крупнейшей в США, поддерживаюттесные отношения с комиссией конгресса повопросам фондовых и биржевых операций смомента ее основания и пользуются тампреобладающим влиянием".

Или вот третий крупнейший банк США –"Чейз нэшнел бэнк оф Нью-Йорк" (ныне "ЧейзМанхеттен бэнк"). Независимо от находящегося увласти правительства между руководителямиэтого банка и руководителями Международногобанка реконструкции и развития происходилвзаимный обмен постами. Так, Джон Макклой,ставший в 1953 г. председателем правления "Чейзнэшнел бэнк", был до этого президентомМеждународного банка реконструкции иразвития, а его преемник на этом посту состоял


раньше вице-президентом "Чейз нэшнел бэнк". В1935 г. президент "Чейз нэшнел бэнк", УинтропОлдрич, покинул этот пост, чтобы стать посломСША в Великобритании.

Крайние фланги властвующей элиты (гденаблюдается большая текучесть, чем в ее центре)образуют люди, "обладающие большим весом";они принадлежат к элите, хотя, возможно, непринимают непосредственного участия в тех илииных важных решениях и не передвигаются напротяжении своей карьеры из одной иерархии вдругую. Принадлежность того или иного человекак властвующей элите вовсе не предполагает, чтоон обязательно принимает личное участие вкаждом приписываемом ей решении. Но, решаятот или иной вопрос, каждый член элитыосновательно взвешивает интересы исоображения всех остальных ее членов. Рольчленов властвующей элиты не ограничиваетсятем, что они лично принимают участие в решенииряда важнейших вопросов, связанных с войной имиром; люди, облеченные прямымипрерогативами власти, весьма основательносчитаются с ними и при тех решениях, ввынесении которых они не принимаютнепосредственного участия.

На своих флангах и за их пределами, где-то в


окружении своих второстепенных членов,властвующая элита незаметно сливается сосредними звеньями власти – с рядовыми членамиконгресса, с политически влиятельнымигруппами, не представленными в самой элите, исо множеством группировок, выражающихинтересы отдельных штатов, областные иузкоместнические интересы. Хотя все этивтороразрядные деятели и не принадлежат кчислу людей, обладающих общегосударственнымвесом, с ними все же приходится поройсчитаться, сговариваться, их приходится поройзадабривать, обуздывать или выдвигать в болеевысокие сферы.

В тех случаях, когда властвующей элите,чтобы провернуть какое-нибудь дело, приходитсяустанавливать контакты с кругами,расположенными ниже ее – как это бывает,например, при проведении угодных ейзаконопроектов через конгресс, – членам элитыприходится самим выступать в роли лоббистов.Но среди членов властвующей элиты такойвысокоразрядный "лоббизм" фигурирует подиным названием: он именуется "связной"функцией. В составе элиты имеются военныедеятели, используемые "для связи" с конгрессом,с некоторыми строптивыми промышленными


кругами – со всеми практически значительнымиэлементами, не имеющими непосредственногоотношения к властвующей элите. Те два человекаиз штата Белого дома, которые числятся "длясвязи", обладают оба военным опытом; один изних был в прошлом не только банкиром изинвестиционного банка и адвокатом, но игенералом.

Не общественные организациипредпринимателей, а верхушечные кликиадвокатов и руководителей инвестиционныхбанков являются активными политическимивдохновителями богачей из мира корпораций ичленов властвующей элиты. "Вопрекиобщепринятому представлению, будтонациональные ассоциации оказывают огромноевлияние на формирование общественного мненияи на политический курс страны, ряд фактовпоказывает, что взаимодействие между этимиассоциациями в политической сфере носит неочень-то тесный характер. Главная тенденция,обнаруживающаяся в ассоциациях, сводится,по-видимому, к поощрению той отрасли ихдеятельности, которая вращается вокруг защитыособых интересов данной организации, и большевсего усилий прилагается для воспитания своихчленов – вместо того чтобы уделять побольше


времени попыткам воздействия на другиеассоциации в делах, связанных с текущимипроблемами... Как средство постоянноговыражения системы взглядов нации наважнейшие из проблем, стоящих перед ней, они(ассоциации предпринимателей) играют важнуюроль... Но при напряженных ситуациях напомощь призываются лица, связанные с кругамикрупных корпораций, чтобы оказать давление внадлежащих местах в стратегически выгодныймомент. Правда, национальные ассоциации могутиногда играть роль организаций,координирующих такое давление, но решающимфактором при окончательном определенииполитического курса являются, по-видимому,многочисленные связи, существующие междуруководителями крупных корпораций".

Традиционный "лоббизм", практикуемыйассоциациями предпринимателей, все ещесуществует, хотя, правда, он обычно имеет делосо средними звеньями власти; объектами"обработки" являются обычно члены конгресса и,разумеется, рядовые члены самих ассоциаций.Так, например, важнейшая функцияНациональной ассоциации промышленниковсостоит не столько в том, чтобы оказыватьнепосредственное влияние на политический курс


страны, сколько в том, чтобы убеждать мелкихпредпринимателей, что их интересы совпадают синтересами крупного капитала. Но существуеттакже и "высокоразрядный лоббизм".Руководители корпораций проникают везде иповсюду в высшие военные и политическиекруги. Этому способствуют их личные дружескиесвязи, участие в предпринимательских ипрофессиональных ассоциациях и в их различныхподкомиссиях, их принадлежность квлиятельным клубам, их гласныепартийно-политические связи и связи склиентурой. Один исследователь, специальноизучавший подобные клики из среды ведущихадминистраторов корпораций и располагающийматериалами из первоисточников, утверждал, что"среди этих могущественных лидеров...наблюдается полная осведомленностьотносительно многих крупнейших проблем,стоящих ныне перед страной, как, например,проблем снижения налогов, передачи всейпроизводственной деятельности государствачастным предприятиям, расширения внешнейторговли, сведения к минимуму социальных идругих внутренних государственныхмероприятий, укрепления и сохранения влиянияпартии, находящейся в данное время у власти в


общенациональном масштабе".Существуют действительно такие клики из

среды администраторов корпораций, которыевыступают как неофициальные руководителиобщественного мнения командной верхушкикорпоративных, военных и политическихиерархий, – и эта форма их деятельности имеетболее важное значение, чем их непосредственноеучастие в военных и политических институтах. Втесных военных и политических кругах, а также вэкономических кругах (где они выполняют роль"запасных игроков") эти группы и кликируководителей корпораций принимают участиепочти во всех главнейших решениях – по какимбы вопросам они ни выносились. Важноотметить, что весь этот "высокоразрядныйлоббизм" развертывается в рамках самой элиты.


6

Наше понимание природы властвующейэлиты и ее единства покоится на констатациифакта однотипного развития и совпаденияинтересов экономических, политических ивоенных учреждений. Оно покоится также нафактах, говорящих о сходстве происхождения ивзглядов людей из верхушечных звеньев каждойиз этих главенствующих иерархий и об их тесныхличных и светских связях. Это сочетаниеобъективных и психологических факторовсказывается, далее, в интенсивном перемещенииличного состава внутри каждого из этих трехосновных иерархий и между ними и в росте числапосредничающих элементов, вроде лоббистов,действующих в высших сферах. Наше пониманиевластвующей элиты не основывается,следовательно, на предположении, что историюСША с момента возникновения второй мировойвойны следует рассматривать как историюнекоего заговора или крупного тайного сговорамежду членами этой элиты. Наша концепцияпокоится на анализе действия совершеннобезличных факторов.

Но вместе с тем не приходится особенносомневаться, что американская властвующая


элита, числящая в своем составе ряд людей, окоторых говорят, что они являются"крупнейшими в мире организаторами",занималась также и тем, что строила свои планыи заговоры. Возникновение элиты, как мы ужевыяснили, не явилось и не могло явитьсярезультатом какого-то заговора, и вопрос осостоятельности нашей концепции не сводится квопросу о том, имеем ли мы в действительностинекую тайную или некую гласную организацию.Но коль скоро сочетание структурных тенденцийи личной воли к использованию последнихпородило властвующую элиту, ее представителидолжны же вынашивать какие-то планы ипрограммы; и в самом деле, не проникнув взамыслы властвующей элиты, мы не в состояниибудем разобраться во многих событиях игосударственных мероприятиях, имевших место врисуемую нами пятую эпоху историческогоразвития властвующей элиты. "Есть большаяразница, – заметил как-то Ричард Гофштадтер, –между обнаружением заговоров в истории иутверждением, что вся история фактическиявляется историей заговоров..."

Структурные тенденции в развитиисоциальных институтов воспринимаются людьми,занимающими в этих институтах командные


позиции, как благоприятные возможности,открывающиеся для них лично. В меру того какэти возможности осознаются, люди стремятсяиспользовать их.

Некоторые люди из главенствующихобщественных иерархий, более дальновидные,чем другие, деятельно способствовалиустановлению связей между этими иерархиямиеще до того, как эти связи вылились в своиподлинно современные формы. Нередко ониделали это по соображениям, которых ихпартнеры не разделяли, хотя и не противилисьим. Установление подобных связей порождалонередко такие явления, которые никто из них непредвидел, а тем более не создавалпреднамеренно; лишь впоследствии, в процессесвоего развития, эти явления были взяты подопределенный контроль. Только тогда, когдапроцесс формирования властвующей элиты былуже на полном ходу, большинство ее членовосознало, что они принадлежат к ней, чтодоставляло им радость, а порой вызывало итревогу. Но с тех пор, как это объединение сталосовершившимся фактом, новые лица легковключаются в него и принимают егосуществование как должное.

Что же касается вопроса о существовании


четко выраженных организационных рамок –тайных или явных, – то надо сказать, чтовластвующая элита по самой своей природе болеесклонна пользоваться уже существующимиорганизациями (действуя внутри последних ипосредничая между ними), чем создаватьопределенные организации, в которые входилибы ее члены, и только ее члены. Но если бы несуществовало аппарата, обеспечивающего,скажем, уравновешивание (в принимаемыхрешениях) военных и политических факторов,элита непременно изобрела бы и использовалатакой аппарат, как она создала, например,Национальный совет безопасности. Вдобавок кэтому устремления и силы различных элементовамериканской элиты, которой приходитсядействовать в рамках формальнодемократического государственного строя,находят себе дополнительную опору в одной изособенностей перманентно военной экономики: вофициально принятой установке, будто интересыбезопасности требуют того, чтобы все планы инамерения держались в полном секрете. Подпредлогом этой секретности можно скрывать отпублики многие важнейшие события, огласкакоторых могла бы раскрыть деятельностьвластвующей элиты. Многообразные формы


секретности, прикрывающей деятельность элиты,и принимаемые ею решения, дают ейвозможность скрывать свои намерения, своюдеятельность и дальнейшее сплочение. Всякиеобязательства по соблюдению секретности,налагаемые на лиц, которые в силу своегослужебного положения сталкиваются с людьми,делающими высокую политику, явноспособствуют, а не вредят маневрам властвующейэлиты.

Есть, таким образом, основания подозревать,что в составе властвующей элиты имеются"засекреченные" фигуры, хотя доказать такиевещи по самой их природе невозможно.Деятельность элиты не подвергается широкойогласке, но само существование элиты не являетсясекретом. Как элита, она не представляет собойособой организации, хотя ее члены сплошь ирядом знают друг друга и сотрудничают друг сдругом (что выглядит вполне естественным) исовместно участвуют во многих организациях.Члены элиты не связаны никаким тайнымсговором, хотя ее решения часто остаютсянеизвестными общественности, а ее образдействий носит скорее характер тайныхманипуляций, чем открытой деятельности.

Не следует думать, что элита "верит" в


обязательность такого порядка, при котором, содной стороны, имеется сплоченная закулиснаяэлита, а с другой – подвластная масса. Не в такихкатегориях изображается дело. Положение вещейтолкуется элитой таким образом, что людипредставляют собой беспорядочную массу ивынуждены, как доверчивые дети, передать весьэтот непривычный мир внешней политики,стратегии и административно-государственнойдеятельности в руки специалистов. Все дело втом, что все понимают, что кто-то долженверховодить и что кто-то всегда верховодит. Всеостальные, в сущности, мало интересуются этимиматериями, да к тому же они и не знают, каквообще это делается. И потому разрыв междудвумя этими разрядами людей все увеличивается.

Когда критические ситуации в областиполитики трактуются как якобы перманентныекризисы, притом охватывающие все сферыжизни, тогда последствия принимаемых решенийприобретают всеобъемлющий характер ирешения, принимаемые в каждой из важнейшихобластей жизни, обнаруживают тенденциюприобрести интегральное и тотальное значение.До известного предела последствия этих решенийдля других общественных кругов еще могут бытьучтены, но за этим пределом уже приходится


идти на риск. Именно в такие времена нужда влюдях, обладающих творческим воображением испособных судить о вещах со знанием дела,порождает у руководящих деятелей горестноесознание нехватки квалифицированныхпреемников в политической, военной иэкономической областях. Это в свою очередьведет к усилению заботы о подготовкепреемников, способных заменить старшеепоколение власть имущих, когда оно сойдет сосцены. В каждой из указанных областейпостепенно появляется новое поколение,выросшее в эпоху координированных решений.

При изображении каждой из составныхчастей элиты нам уже приходилось отмечать этузаботу о системе подбора и специальнойподготовки преемников, призваннойформировать людей "широкого размаха", то естьлюдей, способных решать дела, затрагивающиене только их собственную сферу деятельности, нои другие. Ведущие администраторы корпорацийсоздали регулярно действующую систему подбораи подготовки кадров для мира корпораций,представляющего собой, в сущности, государствов государстве. Подбор и подготовка кадров длявоенных кругов элиты уже давно носит строгопрофессиональный характер, но вместе с тем в


учебных программах военных учебных заведенийпоявились в наши дни такие новые дисциплины,которые немногие оставшиеся в живых генералыи адмиралы старого закала считают совершеннобессмысленными.

Одна лишь политическая иерархия, никогдане имевшая в своем распоряжении настоящихкадров гражданского чиновничества, запоздала сэтим делом, создав тем самым административныйвакуум, в который устремились военныебюрократы и ушедшие в политику дельцы измира корпораций. Но даже в этой отсталой сферетакие дальновидные представители элиты, какпокойный Джэймс Форрестол, неоднократнопытались после второй мировой войны создатьсистему подготовки кадров государственныхчиновников, которая включала бы в себяопределенные периоды стажировки не только вгосударственных органах, но и в мирекорпорации.

Чего не хватает властвующей элите – этоподлинно общей системы подбора и подготовкиее будущих кадров, ибо школьная система,обслуживающая прослойку "четырехсотсемейств" центральных городов (представленнаяпоследовательно-подготовительными школами,колледжами Лиги Айви и юридическими


школами при колледжах), не соответствуеттребованиям, предъявляемым ныне членамвластвующей элиты. Некоторые англичане (как,например, фельдмаршал виконт Монтгомери),вполне осведомленные относительно этогонедостатка, настойчиво советовали недавноввести такую систему народного образования,"при которой можно было бы отделять тонкуюпрослойку незаурядной учащейся молодежи отпосредственностей и давать ей возможно лучшееобразование, с тем чтобы обеспечить странуруководящими кадрами". ПредложениеМонтгомери поддерживают в разных формахмногие лица, соглашающиеся с его критикой"общих основ американской системы народногообразования, с критикой, вращающейся вокругутверждения, что эта система малопригодна дляподготовки "элитной" группы руководителей... вкоторой наша страна нуждается для выполнениясвоих обязанностей по руководству миром".

Эти требования отчасти отражают молчаливопризнаваемую необходимость измененияположения, при котором отбор элиты происходитисключительно по признаку материальногопреуспевания, – необходимость, тем болеенастоятельную, что с материальнымпреуспеванием членов элиты часто связывается


подозрение о моральном разложении в высшихсферах; отчасти же они отражают открытопризнаваемую нужду в людях, понимающих, какговорит виконт Монтгомери, "значениедисциплины". Но больше всего эти требованияотражают ту истину – сознаваемую, по меньшеймере смутно, самой властвующей элитой, – чтоэра координированных решений, влекущих засобой последствия невиданного масштаба,нуждается во властвующей элите, состоящей излюдей иного калибра. Так как принимаемые нынерешения затрагивают огромный кругвзаимосвязанных вопросов, а сведения,необходимые для суждений, носят сложныйхарактер и требует специальных знаний, толюдям, делающим высокую политику,непременно приходится не только прибегать кпомощи друг друга, но и готовить себепреемников, способных выполнять эту работу.Эти новые люди будут формироваться как властьимущие люди в рамках политической системы,базирующейся на координации решенийэкономического, политического и военногохарактера.


7

Наше представление о властвующей элитеучитывает (и позволяет осмыслить): 1) решающиеструктурные тенденции, характеризующиеособенности нашей эпохи и, в частности,возвышение военщины в условиях экономики,объединенной на частнокапиталистическихначалах, а если взять шире – совпадение в рядепунктов объективных интересов экономических,военных и политических институтов; 2) сходствопроисхождения и общественного положения иобщность духовного склада людей, занимающихруководящие позиции в этих институтах, вчастности усиливающуюся взаимозаменяемостьлюдей на руководящих постах каждой из них иучащение случаев перехода из одной сферы вдругую на протяжении карьеры власть имущихлиц; 3) многостороннее и, в сущности,всеобъемлющее влияние, оказываемоерешениями, выносимыми в верхах, и приход квласти группы людей, являющихся по своимсклонностям и специальным знаниямпрофессиональными организаторами крупногоразмаха, свободными от демократическихтрадиций, довлеющих над людьми, получившимисвою политическую выучку в политических


партиях.Если говорить об обратной стороне

описанных тенденций, то образованию элитыспособствует: 1) низведение профессиональныхпартийно-политических деятелей на уровеньсредних звеньев власти; 2) наполовинуискусственно созданный тупик, в которомочутились законодательные органы в результатебеспрерывных столкновений междуобособленными местными интересами; 3)практически полное отсутствие такогогосударственного гражданского аппарата,который представлял бы собой политическинейтральный и в то же время политическиполноценный источник идей иадминистративного опыта, и 4) всеувеличивающаяся официальная секретность, подпредлогом которой важнейшие решениявыносятся без одобрения общественности илидаже без обсуждения в конгрессе.

Все это привело к тому, что официальныегосударственные лидеры, богачи из миракорпораций и военная знать объединились междусобой в форме властвующей элиты, а разросшиесяцентрализованные иерархии, возглавляемые ими,вторглись в те верховные государственныеорганы, которые раньше служили


уравновешиванию противоположнонаправленных сил, и низвели эти органы наположение средних звеньев аппарата власти. Внастоящее время представление об обществе как осистеме уравновешивания разнородных сил иинтересов вполне подходит для характеристикиименно этих звеньев аппарата власти. И онивыступают скорее как инстанции, занятыеуравновешиванием окопавшихся в нихузкоместнических, не проникнутых сознаниемответственности за судьбы страны элементов исил, чем как средоточия власти и центральныеинстанции, решающие общегосударственныепроблемы.

Но как обстоит дело с общественныминизами? Что же происходило в недрах широкойамериканской общественности по мере того, каквыступали наружу все эти тенденции развитиявысших и средних звеньев власти? Если верхушкадостигла небывалого могущества и становится всеболее единой и целеустремленной, если средниезвенья все чаще оказываются в наполовинуискусственно созданном тупике – то как жевыглядят сейчас низы, в каких условияхпребывает теперь широкая общественность?Возникновение властвующей элиты, как мысейчас увидим, является следствием превращения


американской общественности в политическипассивную массу и вместе с тем является внекоторых отношениях причиной этогопревращения.

19762 1XIII. Инертное общество

XIII. Инертное общество

В трафаретных изображениях американскойполитической системы дело выглядит такимобразом, что в ней не существует силы, равной посвоему значению Великой АмериканскойОбщественности. Она считается не просто однимиз сдерживающих и уравновешивающих начал, апервоисточником любой формы законной власти.В официальных государственных актах идекларациях, так же как в традиционныхнародных представлениях, она трактуется какглавная пружина в механизме демократическойвласти. Все либеральные теоретики связывают вконечном счете свои представления о системераспределения политической власти спредставлением о политической ролиобщественности; все государственные решения,равно как и важнейшие решения частныхинститутов, обосновываются соображениями,связанными с общественным благосостоянием;все официальные декларации делаются от имениобщественности.


1

Рассмотрим поэтому понятие общественности,фигурирующее в классической теориинародовластия, благородный дух которойвыражен в тезисе, провозглашенном некогдаРуссо: "Общественное мнение, этот властелинмира, не подвластно королям; они сами – егопервые невольники".

Самым важным признаком общества,управляемого общественным мнением(разработка этого понятия началась в свое времяпод влиянием социального возвышениядемократического среднего класса), являетсясвободное течение дискуссий. Предполагается,что демократические институты призванысоздавать возможности развертывания дискуссий,организации независимых органовобщественного мнения, претворенияобщественного мнения в действие. Принимается,что мнение, родившееся в результате публичногообсуждения, должно трактоваться как решение,которое затем проводится в жизньгосударственными органами; одна из версийтеории народовластия гласит, что это – "общаяволя" народа, которую законодательный органпревращает затем в закон, придавая ей, таким


образом, юридическую силу. Деятельностьконгресса или парламента венчает собой всюсистему ведущихся по всей стране дискуссий пообщественным вопросам; конгресс – этопервообраз для любого небольшого, тесногокруга граждан, собравшихся, чтобы обсудитьсвои общественные дела.

Возникшая в XVIII в. идея общества,управляемого общественным мнением, обладаетсходством с политико-экономическимпредставлением о роли рынка в свободной, никемне регулируемой экономике. В одном случае мыимеем перед собой рынок, состоящий из свободноконкурирующих между собой предпринимателей;в другом – общество, складывающееся издискутирующих между собой равноправныхкружков. Так же как цена представляет собойрезультат столкновения безыменных,обладающих одинаковым экономическим весомторгующихся индивидуумов, так и общественноемнение является результатом столкновениясамостоятельно продуманных мнений всех людей,участвующих в великом многоголосом хоре.Некоторые люди могут, конечно, оказыватьбольшее влияние на общественное мнение, чемдругие, но ни одна группа людей немонополизирует право на дискуссии и не


определяет самодержавно существующие мнения.Связь между бесчисленными

дискутирующими кружками осуществляетсяособо подвижными общественными элементами,которые передают сложившееся мнение из одногокружка в другой; эти элементы обычно стремятсяк завоеванию командных функций в обществе.Общественность организуется, таким образом, вассоциации и партии, каждая из которыхзащищает известную совокупность взглядов истремится занять место в конгрессе, где дискуссияпродолжается. Из мелких групп обменивающихсямнениями людей вырастают крупныеобщественные движения и политические партии;и обмен мнениями представляет собой важнуюфазу совокупного процесса веденияобщественных дел.

Полная свобода дискуссий являетсясущественным элементом идеи общественногомнения как правовой основы демократии.Сложившиеся мнения выливаются впрактические решения, принимаемые в рамкахсуществующих государственных органов; всеносители государственной власти обретают своипосты или лишаются их в результатесуществующих мнений первичных ячеекобщественности. И коль скоро общественность


встречает препятствия в осуществлении своихтребований, она имеет право выйти за пределыкритики отдельных политических мероприятий иподвергнуть сомнению самую законностьофициальной власти Такова одна из идей,лежащих в основе рассуждений Джефферсона отом, что общество сталкивается время от временис необходимостью прибегнуть к "революции".

Общественность, трактуемая подобнымобразом, играет в классических теорияхнародовластия XVIII в. роль ткацкого станка, адискуссия – это пряжа и вместе с тем челнок,связывающий отдельные дискутирующие кружки.Такое понимание значения общественностиобразует основу учения о государственной власти,регулируемой столкновением мнений: оноисходит из оптимистической уверенности, чтоправда и справедливость всегда пробьют себедорогу в обществе, представляющем собоймеханизм свободной дискуссии. Людисталкиваются со спорными вопросами. Ониобсуждают их. Они составляют себеопределенные мнения. Эти мнения совместнозащищаются людьми, их разделяющими, исоперничают с другими мнениями. Одно измнений "побеждает". И тогда народ сампретворяет его в действие или же поручает это


своим представителям, которые незамедлительнопроводят его в жизнь.

Таково изображение общественности,заимствованное из классической теориинародовластия; оно все еще эффективноиспользуется для оправдания существующей вамериканском обществе системы политическогогосподства. Но в наше время это описаниеприходится воспринимать как серию вымыслов,почерпнутых из волшебных сказок: они не даютдаже приблизительной схемы функционированияамериканской системы распределенияполитической власти. Вопросы, определяющиесудьбы людей, не ставятся ныне и не решаютсяширокой общественностью. Понятие всевластнойобщественности – это не описание реальныхфактов, а догматическое утверждение идеала,утверждение нормативной схемы, выдаваемой задействительность, – что в наше времяпрактикуется сплошь и рядом. Ибо всевнимательные наблюдатели признают теперь, чтообщество, якобы управляемое общественныммнением, представляет собой ныне уже не то, чемоно было когда-то.

Эти наблюдатели не только подвергаютсомнению трафаретные представления о ролиобщественности, но и положительно утверждают,


что классическое общество политическиактивных граждан превращается ныне вполитически инертное общество. Понимание этойтрансформации является, по сути, одним изключей к пониманию социального ипсихологического содержания современнойамериканской жизни.

I. Классическая теория демократии исходилаиз; предпосылки, что в демократическомобществе верховным арбитром решений,принимаемых отдельным человеком, а значит, ипоследней апелляционной инстанцией являетсяего личная совесть. Однако этот принцип,сформулированный Джоном Локком, былпоставлен под сомнение, когда – говоря словамиKappa – Руссо "начал впервые разрабатыватьсхему демократического общества под угломзрения суверенитета всего народа, а неотдельного индивидуума, и столкнулся спроблемой возможности возникновения такойдемократии, при которой масса тираническигосподствует над личностью".

II. Предполагалось также, что вдемократическом обществе существуетестественная, безмятежная гармония интересоввсех образующих его индивидуумов. Но эта, всущности, консервативная доктрина вначале


уступила место утилитаристскому учению,утверждавшему, что подобная гармония неявляется изначально существующим фактом, адолжна быть создана путем реформ, а затеммарксистской теории классовой борьбы, которая,несомненно, была тогда ближе к истине и теперь,безусловно, ближе к ней, чем любая теория,исходящая из гармонии интересов.

III. Классическая теория демократии исходилаиз посылки, что в демократическом обществелюбым общественным действиям долженпредшествовать разумный обмен мнениямимежду индивидуумами, который и определяет этидействия, и что складывающееся в результатетакого обсуждения общественное мнение будетвсегда представлять собой непогрешимый голосразума. Эта посылка была, однако, поставленапод сомнение, и не только из тех соображений,что для решения сложных и тонкихгосударственных вопросов требуются люди соспециальными знаниями, но исходя также 1) изоткрытой Фрейдом иррациональности мышления,присущей рядовому человеку, и 2) из открытойМарксом социальной обусловленности того, чтокогда-то считалось автономным разумом.

IV. И наконец, предполагалось, что посленахождения правильного и справедливого


решения демократическое общество будет всегдасоответственно действовать само или позаботитсяо том, чтобы его представители привели эторешение в действие. Считалось, чтообщественное мнение не только всегда окажется вконце концов правым, но и восторжествует. Этапосылка была опровергнута фактомсуществования огромного разрыва, наблюдаемогоныне между управляемым населением и теми, ктоот его имени принимает решения (притомрешения огромного значения), о вынесениикоторых общественность нередко узнает лишьмного времени спустя.

В свете перечисленных посылок классическойтеории демократии нетрудно найти истоки четковыраженного оптимизма многих мыслителей XIXв. Надо иметь в виду, что эта теория обществасвязана во многих отношениях с пониманиемповедения и склонностей широкой публики в духенереального представления интеллигента опримате ума. "Главное направлениеобщественного развития, – утверждал ОгюстКонт, – определяется развитием человеческогоинтеллекта". Если мыслители XIX в. все ещенаблюдали вокруг себя иррациональность,невежество и апатию, то это объяснялось, с ихточки зрения, всего лишь отсталостью


умственного развития, и распространениеобразования вскоре должно было, по их мнению,положить этому конец.

Доказательства классического взгляда наобщественность были связаны преимущественнос ограниченным пониманием последней какобщественности, состоящей исключительно изобразованных людей; это явствует из того, чтодаже Джон Стюарт Милль писал в 1859 г. о"тирании большинства", а Токвиль и Буркхардтпредвосхитили воззрения, которыепропагандировали в недавнем прошлом такиеполитические теоретики, как Ортега-и-Гассет.Короче говоря, превращение активнойобщественности в пассивную массу и все, чтоданному процессу сопутствует, – это не толькоодна из важнейших тенденций развитиясовременных обществ, но и один из главнейшихфакторов крушения того либеральногооптимизма, который столь внушительно влиял насостояние умов в XIX в.

К середине XIX в. индивидуализм началвытесняться коллективными формамиэкономической и политической жизни. На местопредполагавшейся общности интересов пришлаборьба классов и организованное давление;система разумных дискуссий начала подрываться


практикой решения сложных вопросов на основезаключений экспертов, практикой учета ипризнания односторонних аргументовзаинтересованных групп, представленных в самихгосударственных органах и, наконец,обнаружившейся эффективностью эксплуатациинеразумных чувств и низменных инстинктовграждан.


2

Процесс превращения активнойобщественности в пассивную массу представляетдля нас особый интерес, так как изучение этогопроцесса имеет важное значение для раскрытиясодержания понятия властвующей элиты. Еслиэлита по-настоящему несет ответственность передобщественностью или хотя бы связана с ней, тоона играет иную роль, чем во времена, когдаактивная общественность превращается впассивную массу.

Соединенные Штаты не представляют собой внаши дни такое государство, в которомобщественность полностью превратилась впассивную массу; и вместе с тем они никогда непредставляли собой законченный тип сообществасуверенных граждан. Эти выражения обозначаютдва крайних типа государственного устройства.Они дают представление о некоторых чертахреальной действительности, но сами по себе ониявляются отвлеченными построениями:социальная действительность всегда представляетсобой некое сочетание обоих крайних типов.

Под каким бы углом зрения мы ни сталирассматривать дело, мы почти во всех случаяхразличим, что мы прошли уже значительное


расстояние по пути к политически инертномуобществу. Этот путь ведет к тоталитарномугосударству. До конца этого пути , мы еще недошли. Низовые ячейки общественности,формирующие общественное мнение, еще неокончательно вытеснены в Соединенных Штатахрынком сбыта представлений и мнений,вырабатываемых массовыми средствамиобщения. Но мы, несомненно, можем заметить,что многие стороны общественной жизни нашеговремени в большей степени воплощают в себехарактерные особенности инертного общества,чем характерные особенности активнойобщественности.

Ход событий может быть опять-таки выраженв форме аналогии между историческим развитиемрыночной экономики и историческим развитиемобщества, управляемого общественным мнением.Скажем коротко: в обеих этих сферах жизнисовершается движение от раздробленности сил кконцентрации и к попыткам монополистическогоконтроля, осуществляемого могущественнымицентрами, деятельность которых частично носитскрытый характер. Эти могущественныеучреждения представляют собой не толькоцентры могущества, но и средоточия тайныхмахинаций. На смену мелкому лавочнику,


обслуживающему соседскую округу, приходитнеизвестно кому принадлежащая корпорация,обслуживающая всю страну; система личноговоздействия купца на потребителя (и обратно) иобмен мнениями между ними сменяется массовойрекламой. То же происходит в сфере политики.Политический деятель использует длясвоих выступлений всеамериканскуюрадиовещательную или телевещательную сеть и,пуская в ход надлежащие приемы личноговоздействия, обращается к миллионам людей,которых он никогда не видел и не увидит. Лицаразличных профессий и целые отрасливовлекаются в "бизнес по формированиюобщественного мнения", предоставляя за платусвои услуги по идеологической обработкепублики. В низовых ячейках активнойобщественности происходит состязание мнениймежду людьми, имеющими определенныенамерения, призванные служить их интересам иубеждениям. Но в обществе, представляющемсобой пассивную массу, служащую рынком сбытадля духовной продукции массовых средствобщения, такое состязание, если оно вообщеимеет место, происходит междупропагандистами-манипуляторами с ихмассовыми средствами воздействия, с одной


стороны, и народом как объектом их пропаганды– с другой.

Вполне естественно, что в подобных условияхдолжно было возникнуть представление обобщественном мнении как о пассивной реакции –нельзя даже сказать "отклике" – на содержание,преподносимое массовыми средствами общения.Общество выступает в этой концепции всеголишь как механическая совокупностьиндивидуумов, отданных на произвол массовыхсредств общения, неспособных противостоятьпотоку внушаемых ими идей и представлений иих идеологическим махинациям. Сущностьсистемы корыстной обработки общественногомнения, осуществляемой централизованнымикомандующими учреждениями, сводится, еслиможно так выразиться, к экспроприации прежнеймассы мелких производителей и потребителейобщественного мнения, действовавших вусловиях свободного и уравновешенного рынка.


3

И в политической, и в военной, и вэкономической областях власть имущие людииспытывают в той или иной степенибеспокойство по поводу подозреваемого иминеблагоприятного общественного мнения масс.Формирование общественного мнения становитсяпоэтому общепринятым способом завоевания иудержания власти. Избирательное право,покоящееся на имущественном иобразовательном цензах, уступило местовсеобщему избирательному праву и усиленнойборьбе за голоса избирателей. На сменумалочисленным профессиональным армиямXVIII в. пришли массовые армии, рекрутируемыена основе воинской повинности, – и тем самымвозникли проблемы воспитания и поддержания вних националистического духа. Мелкоепроизводство сменилось массовымпроизводством, и вместе с последним возникласистема общенациональной рекламы.

С увеличением размеров и централизациейсоциальных институтов увеличились такжеразмах и интенсивность усилий творцовобщественного мнения. Масштабы идейственность орудий формирования


общественного мнения не отставали, по сути дела,от масштабов и действенности другихкрупнейших институтов, способствовавшихвозникновению современного общества какобщества, состоящего из пассивных масс. Вдополнение к расширившимся ицентрализованным средствам государственнойвласти, эксплуатации и насилия современнаяэлита овладела, следовательно, небывалыми еще вистории орудиями управления умами и ихобработки, включая систему всеобщегообязательного образования и массовые средстваобщения.

Политические наблюдатели прежних временполагали, что расширение сферы воздействия иколичественное нарастание орудий регулярногомассового общения будут способствоватьрасширению и оживлению деятельности низовойобщественности. Авторы, придерживавшиесятаких оптимистических воззрений, высказанныхеще до появления радио, телевидения и кино,трактовали регулярные средства общенияпопросту как средства расширения круга лиц,могущих обмениваться своими личнымимнениями, и как средства увеличения скоростиразвертывания дискуссий. В современныхусловиях, писал Чарльз Кули, "соревнование идей


бесконечно увеличивается и всякие цепкиепредставления, бытующие только лишьвследствие отсутствия сравнений, должны будут,по-видимому, исчезнуть, ибо все, чтодействительно созвучно разборчивому уму, будетвсе более приветствоваться и распространяться".Находясь под впечатлением распадатрадиционного единства территориальныхобщин, Чарльз Кули все же считал, что новыесредства общения будут способствоватьдинамичности процесса обмена мнениями,присущего классической демократии, и вместе стем развитию разумной и свободнойиндивидуальности.

Никому еще, в сущности, не удалось вскрытьи взвесить все формы влияния, оказываемогомассовыми средствами общения, так как в своейсовокупности это влияние носит, вероятно, стольвсеобъемлющий и столь утонченный характер,что при нынешних методах социальныхисследований его невозможно полностьюуловить. Но мы имеем теперь основания полагать,что массовые средства общения не столькоспособствовали расширению масштабов иоживлению дискуссий среди низовойобщественности, сколько превращениюпоследней в ряд рынков сбыта идей и мнений,


распространяемых ими в обществе,уподобившемся пассивной массе. Я имею приэтом в виду не только рост аудитории,имеющейся к услугам профессиональныхпоставщиков идей и мнений, и уменьшениевозможностей возражать; и я веду здесь речь нетолько лишь о резком опошлении и обезличении,самих наших органов чувств, к которым взываюттеперь эти средства общения и развлечения всвоей конкурентной борьбе за овладение нашим"вниманием". Я имею здесь специально в видусвоего рода душевное невежество,распространяемое массовыми средствамиобщения и развлечения. Оно выражается внескольких формах:

I. Очень мало из того, что мы, по нашемумнению, знаем о мировой социальнойдействительности, мы почерпнули из нашихсобственных наблюдений и размышлений.Большинство сложившихся у нас представленийвнушено нам массовыми средствами общения,причем дело нередко доходит до того, что мыотказываемся верить своим собственным глазам,пока не прочтем об увиденном в газете или неуслышим по радио. Эти учреждения не толькоснабжают нас информацией, но и управляютнашим жизненным опытом. Применяемые нами


критерии достоверности фактов и наши мериладействительности определяются скорее этимиинститутами, чем нашими собственнымиотрывочными впечатлениями.

Вот почему даже в тех случаях, когда людизнакомы с событиями по своему личному,непосредственному опыту, их наблюдения ивпечатления не являются, в сущности, нипрямыми, ни первичными: они укладываютсяими в шаблонные формы. Чтобы решительноизбавиться от подобных шаблонов ивоспринимать явления оригинально и свежо,человеку требуется длительное и умелоеперевоспитание. Можно допустить, что если б вселюди прошли через период депрессии и всеиспытали бы на себе ее тяготы, то в свете этогоопыта они могли бы убедиться в.несостоятельности всего того, что толкуют одепрессии массовые средства общения,отвергнуть эти толкования или по меньшей мереотнестись к ним критически. Но для того, чтобыуроки такого коренного сдвига оказали заметноевлияние на общественное мнение, требуетсянепременно привести их в систему и надлежащимобразом истолковать.

Короче говоря, жизненный опыт, способныйслужить базой сопротивления массовым


средствам общения, – это не сырой, первичныйопыт, а осмысленный опыт. Если мы говорим оличном опыте людей как о серьезном фактореобщественной жизни, то это непременно опыт,носящий в себе элементы интерпретации. Аспособность обладать такого рода опытомсоциально обусловлена. Индивидуум, как я ужеговорил, не склонен доверять своему опыту, покаэтот опыт не подтверждается другими людьмиили же массовыми средствами общения. Еслирезультаты непосредственного наблюдения идутвразрез с установившимися приверженностями иубеждениями индивидуума, то он их обычно неприемлет. Чтобы быть приемлемыми, онидолжны укреплять или оправдывать теподсознательные чувства, которые нередкоявляются главными пружинами егоидеологических приверженностей.

II. Так как средства массового общения ещеполностью не монополизированы, то у людейимеется возможность противопоставлять одно изних другому, сравнивать и тем самымпротивостоять воздействию, исходящему откаждого из них в отдельности. Чем большеимеется элементов подлинной конкуренциимежду средствами массового общения, тембольше у людей возможностей сопротивляться


им. Но как действительно обстоит ныне дело вэтом отношении? Занимаются ли действительнолюди сопоставлением различной информации,относящейся к общественным событиям илиполитическим мероприятиям, противопоставляясодержание одного сообщения другому?

На поставленный вопрос приходится ответитьтак: как правило – нет; подобные , сопоставленияделают лишь очень немногие. Мы знаем,во-первых, что люди весьма склонны выбирать теисточники информации, с идеями которых имуже приходилось соглашаться. Существует своегорода отбор новых мнений, производимый наоснове ранее усвоенных мнений. Никто,по-видимому, не стремится выискиватькакие-либо противоречивые суждения иутверждения в информации, предлагаемойразными источниками. Радиовещательныекомпании, журналы, газеты часто имеютдовольно постоянный круг слушателей иличитателей и, таким образом, закрепляют всознании своей публики распространяемые имиидеи и представления. Во-вторых, мысль опрактикуемом противопоставлении одногоисточника информации другому основана напредположении, что содержание информациидействительно различно, что мы имеем


подлинное столкновение мнений. Но это далеконе так. Различные предприятия из сферымассовых средств общения внешнедемонстрируют видимость многообразия исостязания, но при ближайшем рассмотренииоказывается, что это состязание сводится скорее кобыгрыванию различных вариантов немногихстандартных тем, чем к настоящемустолкновению идей. Возможность деловойпостановки спорных проблем все болееоказывается привилегией тех немногихвлиятельных групп, которые имеют легкий ипостоянный доступ к массовым средствамобщения.

III. Массовые средства общения проникли нетолько в область нашего познания внешнейдействительности, они проникли также и вобласть нашего самопознания. Они снабдили насновыми образцами и мерилами, по которым мысудим о себе, и внушили нам новые устремления,связанные с тем, какими мы хотели бы быть икакими хотели бы казаться. В преподносимыхими образцах поведения они предложили намновую, более крупную по масштабам и болеегибкую шкалу самооценок. Оперируя терминамисовременной теории самопознания, можносказать, что эти массовые средства общения


включают в поле зрения читателя, слушателя илизрителя более многочисленные и высокиеэталоны – действительные или воображаемые,представленные наглядно или символически,лично ему известные или случайно перед ниммелькнувшие, – по которым ему предлагаютравняться. Они расширили тот разряд людей, укоторых мы ищем подтверждения нашихпредставлений о самих себе.

Больше того: 1) само представление рядовогочеловека о себе внушается ему массовымисредствами общения, они дают ему образцы имерила, с помощью которых он судит о себе; 2)они подсказывают ему, каким он хотел бы быть,то есть формируют его стремления; 3) ониподсказывают ему, как этого достигнуть, то естьвнушают ему пути и способы осуществленияжеланий, и 4) они подсказывают ему, как онможет чувствовать себя таким, каким хотел быбыть, даже не будучи им, то есть дают емузабвение в иллюзии. Разрыв междудействительным положением личности и ееустремлениями ведет к развитиюузкопрактической жизненной сноровки и (или) кбегству от действительности в область иллюзий.Такова, по-видимому, основная формула,выражающая психологическое воздействие


современных массовых средств общения. Но, какпрограммная формула, она не созвучна истиннымтребованиям развития человеческой личности.Это формула ложного мира, созданного иподдерживаемого массовыми средствамиобщения.

IV. В наше время массовые средства общения,особенно телевидение, часто вытесняют беседы испоры граждан в тесном кругу и подрываютвозможность разумного, неторопливого ичеловечного обмена мнениями. Они являютсяважной причиной разрушения уединеннойвнутренней жизни человека, понимаемой во всемее облагораживающем значении. Этим взначительной степени объясняется тот факт, чтоони не только не выполняют рольпросветительного и воспитательного средства, нопредставляют собой пагубную силу: они непомогают зрителю или слушателю разобраться вболее глубоких источниках его чувства разлада сдействительностью, его личных тревог,невыраженного возмущения и смутных надежд.Они не дают возможности индивидуумуподняться над своей узкой средой и вместе с темне разъясняют ему ее ограниченное значение.

Массовые средства общения поставляютмного всяких сообщений и известий о том, что


происходит в мире, но редко дают возможностьслушателю или зрителю по-настоящему поставитьсвою повседневную жизнь в связь с этой болееширокой действительностью. Они не связываютпоставляемую ими информацию пообщественным вопросам с заботамииндивидуума. Они не углубляют пониманиеисточника тревог, обуревающих отдельногочеловека, и тревог, обуревающих общество,находящих свое отражение в отдельном человеке.Наоборот, они отвлекают внимание человека отосновного, главного и затрудняют емувозможность познать самого себя и окружающийего мир, фиксируя его внимание на надуманныхстолкновениях страстей и яростных конфликтах,разрешаемых тут же на сцене – обычно спомощью насилия или того, что именуетсяюмором. Короче говоря, для зрителя они, всущности, вообще остаются нерешенными.Главный возбуждающий конфликт,обыгрываемый массовыми средствамиразвлечения, – это противоречие между желаниемобладать и невозможностью обладатьматериальными ценностями или красивымиженщинами. В этих зрелищах всегда царитатмосфера общего возбуждения и сдерживаемоговолнения, но все это никуда не ведет и ни к чему


не может привести.Массовые средства общения в том виде, в

каком они теперь организованы ифункционируют, выступают, однако, не толькокак важнейшая причина превращенияамериканского общества в пассивную массу. Онипринадлежат вместе с тем к числу важнейших,ныне усилившихся, орудий господства, которымирасполагает элита богачей и власть имущих. И ктому же некоторые крупнейшие дельцы из сферымассовых средств общения и развлечения самипринадлежат к кругам элиты или же являются ееважнейшими слугами.

Бок о бок с элитой или чуть ниже ее стоят тепропагандисты, специалисты по рекламе и поидеологической обработке широкой публики,которые призваны контролировать самыйпроцесс формирования общественногомышления, с тем чтобы в своих планахдейственной реализации власти, увеличенияпрестижа и упрочения богатства властвующаяэлита могла оперировать общественным мнениемкак одним из наиболее покорных факторов.

Но разве люди не стали в наше время болееобразованными? И разве не правильнее было быподчеркивать распространение образования, а нерост влияния массовых средств общения? На этот


вопрос можно вкратце ответить так: характервлияния, оказываемого массовым образованием,стал во многих отношениях совпадать схарактером влияния массовых средств общения иразвлечений.

Раньше в Америке широко признавалось, чтоосновная задача народного образования – этозадача политическая: школьное образованиепризвано сделать граждан более просвещеннымии тем самым более способными к размышлениями суждениям об общественных делах. С течениемвремени политическое назначение школьнойсистемы сменилось экономическим и свелось кобеспечению возможности получения лучшеоплачиваемой работы, то есть к облегчениюусловий материального преуспевания. Этоособенно относится к эволюции средней школы,которая за государственный счет удовлетворяетпотребность делового мира вквалифицированных служащих. Школьнаясистема стала в значительной степени чистопрофессиональной, а что касается ееполитических задач, то во многих учебныхзаведениях они сведены лишь к шаблонномувоспитанию националистических чувств иприверженностей.

Обучение практическим знаниям и навыкам,


имеющим более или менее прямое значение дляпрофессиональной деятельности, – важнаязадача, но ее не следует смешивать с общимразвитием: продвижение человека на работенезависимо от достигаемых уровней неравнозначно его саморазвитию, хотя, правда, обапонятия теперь постоянно смешиваются.

В условиях подлинной общественностипросвещенный человек отличается способностьюрассматривать свои личные заботы и невзгодыпод углом зрения существующих социальныхпроблем и постигать те связи, которыесуществуют между ними и обществом, в которомон живет. Он отдает себе отчет, что явления,воспринимаемые и ощущаемые имнепосредственно как личные заботы и невзгоды,очень часто являются не только личнымитрудностями и даже, возможно, не могут бытьразрешены усилиями отдельных людей, а толькопутем изменения коренных условийсуществования той среды, в которой он живет, аиногда и условий существования всего общества.

Людей, живущих в обществе, превратившемсяв инертную массу, не волнует ничего, кромеодолевающих их личных забот и невзгод,истинного смысла и источника которых они,однако, не сознают; людей же, живущих в


условиях активной общественности, волнуютобщественные проблемы, лежащие в основе ихличных забот и трудностей, и они имеютпредставление о содержании этих проблем.Задача либеральных институтов, как и задачаширокообразованных людей, заключается в том,чтобы постоянно превращать личные невзгодылюдей в общественные проблемы ирассматривать общественные проблемы подуглом зрения их значения для жизнииндивидуума. В нынешних условиях,характеризуемых отсутствием широких исерьезных политических дискуссий,гостеприимными убежищами для такихдискуссий могли бы, пожалуй, стать школы длявзрослых и подростков. В условиях активнойобщественности система школьногогуманитарного образования была бы призванаохранять общественность от попытокидеологического подавления, содействоватьвоспитанию людей, сведущих в общественныхделах, обладающих вышколенным умом, неподдающимся идеологическому подавлению, иформированию мужественных, идейных людей,не сгибающихся под бременем жизненныхтрудностей, выпадающих на долю рядовогочеловека. Однако существующая у нас школьная


система не снабдила нас знаниями, имеющимипрямое отношение к духовным нуждампоглощенного заботами и тревогами человека XXв. или к общественным делам гражданина. Этотгражданин не в состоянии ныне постигнуть корнисвоих ложных пристрастий и подавленныхжеланий, он не способен четко мыслить ни осамом себе, ни обо всем прочем. Он не замечает,как современная организация общества подавляетумы и мысли людей, и не в состоянии справитьсяс задачами, с которыми сталкивается ныне"мыслящий гражданин".

Учебные заведения не занимались подобнымивопросами и, за редкими исключениями, незанимаются ими и теперь. Они стали всего лишьлифтами для подъема людей попрофессиональной и социальной лестницам;школы всех ступеней стали политически робкими.Больше того, многие школы, руководимые"профессиональными педагогами", стали строитьсвою деятельность, исходя из идеологии"приспособления к жизни", поощряющейбездумное восприятие стандартного образа жизнии мышления, вместо того чтобы бороться заинтеллектуальное и моральноесовершенствование людей и засовершенствование общественных порядков. Не


приходится особенно сомневаться, что нынешниеотсталые педагоги приспособили своипредставления о содержании и практикепедагогической деятельности к требованиямвоспитания стандартных людей. Они не являютсяактивными глашатаями норм и образцов высокойкультурной жизни и интеллектуальнойразборчивости. Вместо этого они частопреподносят учащимся различные пустяки ипошлости, относящиеся к ловким приемамдостижения успеха на профессиональномпоприще и к искусству "приспособления кжизни", то есть к растительной жизнистандартных людей. "Демократическая школа"нередко оказывается в основном и главномрассадником умственной посредственности,узкопрофессиональной сноровки инационалистических приверженностей.


4

Соединенное действие отмеченных намиструктурных тенденций в развитии современногообщества и бесконтрольной деятельности егомассовых средств общения выразилось вобразовании сообществ политически инертныхлюдей. Явление это мы наблюдаемпреимущественно в центральных городах. Росткрупнейших городов, приводящий красщеплению проживающих в них людей наузкие, изолированные друг от друга круги игруппы, лишает их тем самым твердого сознаниясвоей целостности как общественности.

В небольших территориальных общинахлюди знают друг друга более или менеевсесторонне, так как им приходится встречаться вразличных сферах повседневной жизни. Членыже социально инертных сообществ центральныхгородов сталкиваются с людьми, не входящими вих тесный круг, только как с представителямиопределенных профессий; они знают человекадругого круга лишь как человека,ремонтирующего автомобиль, как девушку,подающую им завтрак, как продавщицу или какженщину, заботящуюся об их детях в школе вдневное время. Когда люди общаются только


подобным образом, то в отношениях между нимипроцветают предвзятость и шаблон. Человеческаясущность других людей не находит и не можетнайти в этих условиях своего проявления.

Люди, как мы знаем, склонны останавливатьсвой выбор на таких регулярных источникахинформации, которые подтверждают то, чему онипривыкли верить и что им нравится. Подобноэтому, они в условиях обособленности ираздробленности различных кругов обществацентральных городов стремятся устанавливатьживой контакт с теми людьми, мнения которыхсовпадают с их собственными; образ мыслилюдей другого духовного склада они, какправило, не принимают всерьез. Живя в большомгороде с его лавиной впечатлений и внешнихраздражений, они в целях самозащиты надеваютна себя личину людей пресыщенных, ко всемуравнодушных, – и эта манера со временемперестает быть только манерой. Они не знаютпоэтому настоящих столкновений мнений,подлинных разногласий. Когда же им приходитсявстречаться с подобными явлениями, то онисклонны рассматривать их просто как проявлениеневоспитанности.

Закоснев в рутине, они не способны вырватьсяиз рамок своей более или менее ограниченной


жизни даже в теоретическом споре, не говоря ужео практических деяниях. Они не в состояниисоздать себе сознательное представление о строеобщества, в котором живут, и о своейобщественной роли в нем. Большой городпредставляет собой социальную структуру,состоящую из подобных мелких мирков, и люди,пребывающие в каждом из них, оторваны, какправило, от людей другой среды. "Духовнообогащающее разнообразие" большого города, окотором так часто говорят, не расширяеткругозора мужчин и женщин, ютящихся в зонетрущоб, или жителей предместий, населенныхлюдьми одного лишь класса, которые могутпрожить целую жизнь, не узнав никого, кромелюдей того же склада. Если же им приходитсяобщаться с другими людьми, то онивоспринимают их только в рамках своихпредвзятых и шаблонных представлений осуществах, принадлежащих к иному миру.Каждый человек находится в пленупредставлений своего ограниченного круга;каждый отрезан от всех других легко различимыхгрупп. Именно для людей, живущих в такой узкойсреде, массовые средства общения и способнысоздавать ложный мир – как внешний, так ивнутренний.


Политически активные граждане тоже живутв определенном окружении, но они способныпреодолеть инерцию этого окружения: каждый вотдельности – усилиями ума, а все вместе –посредством общественных действий. Врезультате размышлений, дискуссий иорганизованных действий общество, состоящее изполитически активных граждан, сознает себявлиятельной силой и действительно выступаетвлиятельной силой в решении коренных вопросовобщественной жизни.

В отличие от этого члены политическиинертного общества не способны вырваться запределы обособленного мирка, в которомпроживает каждый из них, ни усилием ума, нидействием, не считая того крайнего случая, когдаони оказались бы под организованным ибезостановочным давлением "человека с ружьем".Мы еще не достигли такой крайности, но, изучаяпсихологический облик типичного жителяамериканского большого города, мы, безусловно,можем уже различить психологическуюподготовку к этой крайней ситуации.

Выразим интересующие нас вещи с помощьютакого примера. Когда горстка людей не имеетработы и не ищет ее, мы стараемся отыскатьпричину этого явления в непосредственных


особенностях их личного положения и характера.Но когда 12 млн. человек не имеют работы, то мыуже не можем считать, что все они вдруг стали"лентяями" и показали себя "никудышными"людьми. Экономисты называют такое явление"структурной безработицей", подразумевая подэтим прежде всего, что возможности полученияработы не зависят от безработных. Структурнаябезработица не возникает только на одномпредприятии или в одном только городе, и она независит от того, что делается или не делается наданном предприятии, в данном городе. И Κ томуже обыкновенный человек, работающий наданном предприятии, в данном городе, мало чтоможет сделать или даже ничего не может сделать,когда, структурная безработица обрушивается налюдей его круга.

Так вот: умение провести грань междусоциальной системой в целом и узкой средой,окружающей отдельного человека, являетсяодним из важнейших средств социологическогоисследования. Выявив эту грань, мы получаемвозможность легко разобраться в нынешнемположении американской "общественности".Кардинальная особенность наших днейзаключается в том, что во всех главенствующихобластях жизни люди теряют способность


воспринимать целое и погружаются в свойобособленный, бессильный мирок. В военнойсфере это явление выступает наиболее наглядно,так как роль, выполняемая здесь отдельнымчеловеком, строго ограничена; только люди,занимающие высшие командные посты, имеютвозможность обозревать всю систему в целом, и ктому же эта общая картина – строго охраняемаягосударственная тайна. Работа, выполняемаялюдьми в различных иерархически построенныхэкономических институтах, тоже распадается всилу разделения труда на множество более илименее узких и ограниченных зон и звеньев, апозиции, с которых можно обозревать процесспроизводства в целом, централизованы; такимобразом, люди лишены не только продуктов иорудий своего труда, но и понимания общейструктуры и общей связи производственныхпроцессов. В политической сфере раздроблениенизовых органов и поразительно быстроеразмножение организаций среднего уровня тожеприводит к тому, что люди не в состоянииразглядеть все здание в целом, не в состоянииобозреть его вершину и не в состояниисформулировать проблемы, имеющие решающеезначение с точки зрения определения всейполитической системы, в которой они живут, и


места, занимаемого ими в этой системе.Эта потеря всякого ощущения целого и

возможности видеть и обозревать его являетсяглавным содержанием раздающихся жалоб наупадок общественности.

В большом городе расщепление населения наотдельные узкие круги с обособленным, твердоустановившимся образом жизни и мышлениязаходит столь далеко, что непосредственнозадевает отдельного человека или отдельнуюсемью. Несмотря на то, что город какадминистративная единица не являетсяинстанцией, выносящей решенияобщегосударственного значения, большинствограждан не способны объять умом даже свойгород как целостную структуру.

Мы наблюдаем, с одной стороны,централизацию и рост масштабов институтов,принимающих важнейшие решения, а с другой –расщепление общества на все более узкие, круги.Обе эти тенденции ведут к усилению зависимостиобщества от регулярных средств общения,включая сюда и средства самообразования. Нополитический обыватель не приобретает припомощи массовых средств общения такогопредставления об общественных явлениях,которое было бы глубже его собственного


восприятия; вместо этого массовые средстваобщения втискивают его опыт и наблюдения врамки твердых шаблонов, так что в результатеопыта и наблюдений, истолкованных подобнымобразом, он становится еще невежественнее.Обыватель не в состоянии отрешиться от самогосебя, для того чтобы объективно наблюдать, атем более объективно судить о том, что попадет всферу его жизненного опыта, не говоря уже о том,что находится вне сферы его непосредственногоопыта. Его жизненному опыту сопутствует невнутренний диалог, который мы называемразмышлением, а скорее своего родабессознательный, все время повторяющийсямонолог. У него нет своих идей, он оперируетобщепринятыми идеями. Он никогда и ни в чемне может отрешиться и стать выше самого себя,ибо он никогда не поднимается и не можетподняться над уровнем повседневно окружающейего среды. Он не имеет истинного представленияо сущности своего собственного повседневногоопыта и о действительных критериях его оценки;он плывет по течению, следует обычаям, и все егоповедение – это результат беспорядочногосмещения расплывчатых норм и принятых наверу ожиданий, заимствованных у людей,которых он, в сущности, больше не знает и


которым он больше не верит, если дажекогда-либо знал их и верил им.

Он все принимает на веру, со всем мирится;он старается заглядывать вперед на год или надва, а то и больше, если у него есть дети илизакладная на недвижимость, но он никогда незадается серьезно вопросом: "Чего я хочу? Какмне достигнуть этого?" Он проникнут каким-тосмутным оптимизмом, который поддерживает егои который лишь время от времени нарушаетсямелкими и вскоре забываемыми невзгодами иразочарованиями. Люди, чувствующие нечтонеладное в стандартном образе жизни имышления, складывающемся в бешеной сутолокецентрального города (где формированиестандартной человеческой личности сталообъектом деятельности крайне нагруженнойотрасли промышленности)), считают этогочеловека самодовольным обывателем. Но важнознать, какими критериями он руководствуется всвоих суждениях о себе и своих усилиях. Чтопредставляется ему действительно важным? Чтоявляется образцом совершенства для такогочеловека? Он перестает быть самостоятельнойличностью, и, что еще важнее, он теряет желаниеиметь свою индивидуальность; в самом деле, онникогда не стремился стать самостоятельной


личностью, живущей своим умом ипридерживающейся выработанного ею самойобраза жизни и мышления. Дело не в том, что емунравится или не нравится такая жизнь, а в том,что подобный вопрос вообще не встает перед нимв ясной и отчетливой форме, так что он не терзаетсебя размышлениями и оценкой обстоятельств исобытий этой жизни. Он стремится лишьзаполучить свою долю окружающих его благ,затратив на это возможно меньше усилий иполучив взамен возможно больше удовольствия.

Весь распорядок и все течение его жизниполностью отвечают внешним образцамправилам; во всех других отношениях егоповседневный жизненный опыт носит смутный,хаотический характер, хотя часто он и не отдаетсебе в этом отчета, так как, строго говоря, онвовсе не имеет своего собственного жизненногоопыта, своих собственных наблюдений. Он неформулирует самостоятельно своих желаний: онивнушены ему. В большинстве случаев он теряетсвойственную человеку веру в свои силы – еслитолько он вообще когда-либо имел ее. Ибо жизньв обществе изолированных друг от другасоциально инертных людей вселяет в человеканеуверенность и способствует развитию чувствасобственного бессилия; такая жизнь заставляет


людей ощущать какое-то беспокойство и неяснуютревогу; она отделяет индивидуума отсплоченного коллектива; она уничтожаетпрочные коллективные нормы. Так какдеятельность обывателя не посвящена высокимцелям, то он постепенно начинает ощущать еебессмысленность.

Понятие инертного общества непременновызывает представление о властвующей элите. Впротивоположность этому понятие активнойобщественности ведет нас к традиционномулиберальному учению об обществе, в которомлибо совсем не существует властвующей элиты,либо, во всяком случае, не существует стабильнойэлиты, самодержавно хозяйничающей во всехобластях общественной жизни.

Высшие слои современного американскогообщества становятся все более однородными изачастую оказываются сознательнообъединенными; на этой верхушке возниклавластвующая элита. Средние звенья этогообщества представляют собой рядпредоставленных самотеку и загоняемых в тупиквзаимно уравновешивающихся сил, которые несвязывают низы с верхами. Низы же этогообщества раздроблены и становятся все болеебессильными, не говоря уже о том, что они


лишены инициативы; в низах американскойсоциальной системы возникает инертноеобщество.

19806 1XIV. Консервативные умонастроения

XIV. Консервативные умонастроения

Если исходить из посылки, что современнаяАмерика представляет собой демократическоеобщество, то для познания природы властвующейэлиты и ее политики нам надлежит обратиться кмыслящим кругам общества. Ибо демократияпредполагает, что те, кто испытывает на себепоследствия проводимой политики, обладаютдостаточными знаниями – не говоря уже о власти,– чтобы проверять и контролироватьдеятельность людей, выносящих политическиерешения. Каждый человек вынужден полагатьсяна знания, имеющиеся у других, так как никто нев состоянии постичь на основании собственногоопыта больше, чем малую частицу задевающихего ныне общественных явлений. Нашжизненный опыт носит в большинстве случаевопосредствованный характер и, как мы ужевидели, подвержен многообразным искажениям.В каждую эпоху творцы общественного мнениярисовали образ элиты своего времени и своейстраны. Эти изображения менялись так же, как идействительность, которую они как будтоизобразили. И в самом деле, на протяжениижизни нашего поколения многие из старых


представлений об элите подверглись пересмотруи вместе с тем было создано немало новыхпредставлений.

В последнее время это занятие служило нестолько задачам более точного познаниядействительности, сколько пропаганде техудивительно консервативных умонастроений,которые ныне преобладают среди творцовтеорий, посвященных элите. В нынешнихконцепциях мы видим перед собой не элиту,безответственно распоряжающуюся небывалымисредствами власти и тайных махинаций, а некуюсовокупность действующих вразбродздравомыслящих людей, сгибающихся подтяжестью событий и делающих максимум того,что они могут сделать при нынешней тяжелойситуации. Система идей, лежащая в основе этихпредставлений, призвана оправдать не столькореальную власть, находящуюся в руках реальнойэлиты, или доказать разумность ее решений,сколько оправдать позицию ее идеологов.Изображения, преподносимые нам как самыесерьезные концепции, либо вовсе не имеютотношения к фактам, связанным с политическойжизнью и деятельностью властвующей элиты,либо представляют собой попросту личныедомыслы, служащие скорее средством успокоения


гражданской совести людей из тесных кружковхорошо обеспеченных литераторов (наемных илиненаемных), чем рельефным изображением всехтех сил, которые ныне обнаружили себя с такойпредельной ясностью в деятельностиамериканской властвующей элиты. Несмотря наэту ясность и очевидность, ученые, сознательноили бессознательно, стали выискиватьустраивающие их идеи, относящиеся к элите, ноне нашли их в реальной действительности и неухитрились искусственно создать их. В реальнойдействительности, они столкнулись сиррациональностью и аморальностью,господствующими в общественной жизни нашихдней, а то, что они ухитрились теоретическипредставить, – это всего лишь теоретическаяразработка их собственных консервативныхумонастроений. Подобные умонастроения вполнеестественны у людей, живущих в условияхматериального бума, прославления национализмаи в обстановке политического вакуума. В основеэтих умонастроений лежит сознание бессилия,воспринимаемое без горечи и волнения, а в иныхслучаях – ощущение мнимой силы, базирующеесяна простом самодовольстве. Эти умонастроения,ослабляющие волю к политическому действию,позволяют людям мириться с общественным


злом, не воспринимая его как личноеоскорбление, и отречься от основной целизападного гуманизма, которая так сильноощущалась в жизни Америки XIX в., – отподчинения человеческой судьбы гордой властиразума.


1

Люди, старающиеся найти идеологическиеоправдания для своих консервативныхумонастроений, склонны искать опору для себя идля своих настроений в какой-либо прочнойтрадиции. Они считают себя почему-тообманутыми либерализмом, радикализмом иглашатаями прогресса и пребывают теперь всостоянии известного духовного испуга. Длямногих из них идеалом является, по-видимому,общество, изображенное идеологамиклассического консерватизма.

Консерватизм в его классической форме – это,конечно, приверженность к старине, получившаясознательно выраженную форму, теоретическиразработанная, аргументированная ирационализированная. Классическийконсерватизм непременно включает в себя и идею"прирожденной аристократии". Всемпроповедникам освобождения от великих цепейрационализма человеческого мышленияприходится раньше или позже стать нанеобэркианскую точку зрения, берущую под своюзащиту традиционную элиту, так как идеясуществования подобной элиты является вконечном счете главнейшей предпосылкой


подлинно консервативной идеологии.Наиболее откровенные – а потому и наименее

успешные – попытки найти (или изобрести) всовременной Америке традиционную элитуоказываются на поверку всего лишь благими иголословными уверениями; в качестве орудияпознания современной действительности онистоль же малопригодны, как и в качестверуководства к практическому политическомудействию.

Консерватор, рассказывает нам Рассел Кэрк,убежден, во-первых, что общество управляется"божественным замыслом" и что человек неспособен постичь своим разумом великие силы,господствующие над миром. Общественныеперемены должны поэтому совершатьсямедленно, ибо "истинным орудием, на котороеследует полагаться в деле осуществления перемен,является провидение", а критерием мудростигосударственного деятеля служит "степень егопонимания реального направления социальныхсил, управляемых провидением". Консерватор,во-вторых, влюблен в "старинный образ жизни сего многообразными и таинственными корнями"– и влюблен в него преимущественно, пожалуй,потому, что считает "традицию и здравоепредубеждение" средством обуздания


самонадеянной воли и извечных инстинктовчеловека. И к тому же "общество жаждетруководства", и консерватор считает, в-третьих,что между людьми существуют "естественныеразличия", создающие естественный порядокделения людей на классы и иерархическуюсистему распределения власти.

Традиция священна; через нее проявляютсязамыслы провидения, относящиеся кчеловеческому обществу, и традиция должнабыть поэтому нашим руководителем. Все, чтоосвящено традицией, представляет собойнакопленную веками мудрость и, более того –существует по "воле божества".

Нам приходится, естественно, задатьсявопросом: как же нам узнать, какие именнотрадиции являются орудием провидения? Какиеименно события и перемены, совершающиесявокруг нас, соответствуют божественномузамыслу? С какого именно момента весьма трезвои сознательно рассчитанные предначертанияотцов-основателей стали традиционными ипотому священными и нерушимыми? И следуетли нам считать, что общественный уклад вСоединенных Штатах, существовавший до началапрогрессивного движения и до реформ,связанных с "новым курсом", представлял собой


нечто близкое тому, что классическиеконсерваторы назвали бы иерархиями и классами,основанными на "естественных различиях"? Аесли нет, то где же тот образец, который мыобязаны перенять и заботливо внедрять повелению классических консерваторов? Ивыражают ли те, кто ныне руководитполитическими и экономическими институтамиСША, искомую нами волю провидения? И какнам узнать, выражают они ее или нет?

Консерватор защищает иррациональностьтрадиции и отрицает возможности, заложенные вчеловеческом разуме; он отрицает правомерностьстремления человека обрести власть над своейличной судьбой и коллективно строить свойсобственный общественный мир. Как же онможет тогда пользоваться разумом как средствомпонимания традиций и людей и решать, какиеперемены ниспосланы провидением и какиенавязаны нам злыми силами? Консерватор не всостоянии предложить нам какой-либо разумныйруководящий принцип, чтобы разобраться в том,кто из лидеров постигает волю провидения ипретворяет ее в жизнь и кто из них являетсяскрытым реформатором и левеллером. Воззренияконсерватора не дают нам путеводной нити дляопределения того, к какому из этих двух


естественных разрядов действительнопринадлежит тот или иной претендент наруководство обществом.

И все же ответ на эти вопросы, хотя и невсегда ясный, у консерватора всегда имеется: еслитолько мы не разрушим естественный порядокделения общества на классы и естественнуюиерархию в распределении власти, то у нас будуттакие начальники и руководители, которыескажут нам, что является добром и что являетсязлом. Если мы сохраним существующиеестественные различия и фактически воскресимпрежние естественные различия, то эти вещибудут решаться руководителями. В конечномсчете в идейном багаже консерватораклассического направления остаетсяодин-единственный принцип: принципрадостного и благодарного подчиненияруководству некоей группы людей, которую онсчитает освященной традицией элитой. Если вАмерике действительно имелась бы подобная,для всех различимая группа людей, то идеиконсерватора были бы ясны хотя бы с точкизрения их социальной привязки. Тогда тоска поклассической старине и классическойобщественной иерархии могла бы найти себереальный исход. Ибо эти начала были бы в


зримой форме воплощены в авторитете какой-тоаристократии, и аристократия эта осязательновоспринималась бы как подлинный образецличного поведения и ведения общественных дел.

Именно в данном пункте американскиепублицисты консервативного направлениязапутались и пребывают в замешательстве. Ихзамешательство отчасти объясняется страхом,вызванным тем, что они сталкиваются в Америкес затопляющей все и вся либеральной риторикой;запутались же они главным образом в двухследующих простых фактах, относящихся камериканским социальным верхам в целом и кправящим кругам в частности. Эти факты таковы.

Люди, пребывающие в верхах, не подходятпод образцы совершенства, выдвинутыеконсервативной теорией элиты. И у них неткакой-либо идеологии, которая по-настоящемугодилась бы для общественных целей.

Крупнейшие богачи Америки всегдаотличались самым убогим культурным уровнем:они могли служить образцами лишь в сугубоматериальной области, в области наживы инакопления денег. Единственная основа ихавторитета – материальный успех. Можно былобы, конечно, предаваться тоске по почтеннымсемействам прежних времен и их последним


гнездам, но эти образы котируются обычноневысоко, так как они относятся скорее кпокрытому мишурой прошлому, чем к реальномунастоящему. Наряду со старинными богачами,даже оттесняя их на задний план, стоят теперьискусственно создаваемые профессиональныезнаменитости, обладающие всеамериканскойславой, – и люди эти таковы, что свое культурноеубожество и политическую безграмотность онизачастую афишируют и превращают в особоедостоинство. Профессиональные знаменитости посамой природе своей – преходящие фигуры,созданные массовыми средствами развлечения изрелищ, а не деятели, престиж и авторитеткоторых покоится на воплощаемой имипреемственности традиций. Что же касаетсябогачей новой формации, то техасскиемультимиллионеры слишком примитивны, абогачи из мира корпораций слишкомскомпрометированы своей причастностью к тому,что мы потом назовем аморальностью в верхах.Главные же администраторы из мира корпорацийсчитают для себя какие бы то ни было идеологии– будь то консервативные или иные – излишнейроскошью; к тому же их наймитампредоставляется возможность свободноразглагольствовать на своем либеральном


жаргоне – что они и делают, – зачем же им самимутруждать себя защитой всяких тамконсервативных принципов? Больше того, неявляется ли, в сущности, одним из непременныхусловий достижения успеха в американскойполитической и экономической жизни умениепользоваться – часто пользоваться – либеральнойриторикой, составляющей стандартноесодержание всяких пристойных и успешныхораторских упражнений?

Не существует, следовательно, никакихвысокопоставленных общественных фигур,которых консервативно настроенныеисследователи могли бы прославлять как образцысовершенства; нет такой элиты, идеи которойпредставляли бы собой контраст с либеральнойнеразберихой, осуждаемой этими учеными, икоторая была бы готова и способна усвоитьновый консервативный символ веры и пылкостремилась бы к этому. Не было а. Америке икакой-либо докапиталистической элиты илиэлиты, существовавшей до появлениялиберальной идеологии, чей образ могли бырисовать американские консерваторы, хотя бы впорядке нежных воспоминаний. В отличие отевропейских авторов они лишены возможностисравнивать рудиментарные – хотя и


модифицированные – прослойки феодальногообщества с вульгарно преуспевающимиэлементами капиталистического общества.

Следовательно, величайшая проблема,стоящая перед идеологами американскогоконсерватизма, заключается просто в том, чтобынайти такой круг людей, интересам которыхслужила бы консервативная идеология и которыев свою очередь приняли бы ее. Предпосылкойвозникновения европейского классическогоконсерватизма являлся культ старины,существовавший среди таких социальныхэлементов, унаследованных от допромышленныхобществ, как дворянская аристократия,крестьянство и мелкая буржуазия с ее цеховымипережитками. Все это как раз такие элементы,которых в Америке никогда не было. Ибо вАмерике буржуазия с самого начала игралагосподствующую роль – и в экономике, и вполитике, и в сфере распределенияобщественного престижа. В Америке никогда небыло и не может быть консервативной идеологииклассического типа.

Высокопоставленные и могущественные кругив Америке не пропагандируют никаких ясновыраженных консервативных идей и фактическипитают отвращение к консервативной


фразеологии. Если можно, вообще говоря,отыскать основную установку современныхидеологов консерватизма, то она сводится кстремлению упразднить политические институтыкак независимую сферу гражданскоговолеизъявления во имя деспотического, ничем несдерживаемого господствакрупнокапиталистических корпораций и ихруководящего персонала. У них нет связи с темиисточниками современной консервативноймысли, с которыми многим мыслящимамериканцам так хотелось бы связать их. Что жекасается идеологии, которую американская элитасочла действительно созвучной своимумонастроениям, то она исходит не от Бэрка и неот Локка, – она исходит от Горация Олджера. Всвоей честолюбивой борьбе за захват командныхпозиций американская элита черпалавдохновение в таких простых правилах, как"действуй и побеждай", "дерись и добивайсяудачи". Сознание своей небывалой власти небыло развито ею в какую-либо сознательнуюидеологию. Ей не пришлось столкнуться соппозицией, опирающейся на идеи, находящиесяв резком противоречии с либеральной риторикой,которую она тоже, как и все, использует какнабор стандартных фраз в своих выступлениях


перед широкой публикой.Вот почему консервативные писатели 40-х и

50-х годов еще меньше, чем писателирадикального направления 30-х годов, находятсяв реальном соприкосновении с лидерами илитворцами той политики, которую они хотели бынаправлять или обосновать. Всякая потребность в"идеологии", испытываемая правыми ицентристскими элементами американскогообщества, вполне удовлетворяется обычнойпродукцией массовых средств общения – апродукцию эту можно заказывать. Обладающаябогатством и властью элита не ощущает сейчаспотребности в какой-либо идеологии, и меньшевсего в идеологии классического консерватизма.

Это, впрочем, не мешает кой-кому проявлятьособое усердие и выступать в защитуамериканской элиты и высших классов вообще ивсей системы, в рамках которой они преуспевают.Правда, среди авторов, не принадлежащих кнаемным публицистам или академическимподенщикам, это занятие не пользуется уже такойпопулярностью, как раньше. Но зато авторы,принадлежащие к этим разрядам, сразу жеухватываются за малейший повод, чтобыразвивать подобные идеи. Помимо личногорвения, их воодушевляет то, что всякие


рассуждения об опекунской миссии Америки вотношении других народов все еще встречаютблагоприятный отклик, особенно средируководящих администраторов из миракорпораций, – и каждую неделю намобстоятельно доказывают при помощи анкетныхопросов и диаграмм, что американская экономика– лучшая в мире. Такая форма обнаженнойзащиты не устраивает, однако, тех, кто стремитсяк классическому консерватизму, ибо, для тогочтобы возыметь свое действие на американскуюпублику, подобная защита должна изображатьэлиту, как динамичную и, стало быть, чуждуютрадиции силу. Капиталистическая элита (вотличие от докапиталистической) должна всегдаизображаться как группа людей, самостоятельнопрокладывающих себе дорогу в жизни,взрывавших традиции, чтобы пробиться в верхипосредством чисто личных свершений.


2

Если консерватизм классическогонаправления, связанный с воспеваниемобщепризнанной элиты определенного типа, неочень-то возможен в нынешней Америке, то этоне значит еще, что мыслители с консервативнымиустремлениями не нашли других путей длявоплощения своих идеалов. В поисках нужной имаристократии они сплошь и рядом трактуют самопонятие аристократа крайне смутно. Постепеннорасширяя это понятие, они превращают егоскорее в моральную категорию, нежели всоциально определенную, историческиконкретную. Во имя утверждения "подлиннойдемократии" или "либерального консерватизма"они раздвигают границы понятияаристократизма. Они толкуют о "естественномаристократизме", не имеющем ничего общего ссуществующими общественными порядками,классами или иерархиями власти; аристократиястановится, таким образом, совокупностью ничемне связанных между собой личностей,возвышающихся над другими людьми своимиморальными качествами, а не определенным,социально признанным классом. Подобныепредставления пользуются ныне большой


популярностью, так как они дают выходконсервативным умонастроениям и в то же времяне связаны непременно с восхвалением нынешнейпоросли "аристократов". Так обстоит дело уОртега-и-Гассета и у Питера Вирекка. Последнийпишет, например, что подлинное значение имеетне "аристократический класс", а"аристократический дух". Внешний декорум исистема поведения, построенная по принципу"благородство обязывает", в которых выражаетсяэтот "аристократический дух", "доступен каждомучеловеку независимо от его классовойпринадлежности". Иные американские авторыпытались найти скрытую форму присоединения кэтим взглядам: они не высказывают их прямо, аисходят из них как из скрытой посылки в своихрассуждениях, имеющих дело не с элитой, а с"массой". Но это все равно опасно, ибо опять-такиидет вразрез с либеральной риторикой,требующей непрерывных комплиментов,расточаемых гражданам.

Расширительное толкование аристократизма ивыхолащивание его социального содержанияникого, в сущности, не устраивает, так как приэтом исчезают общепризнанные критерии длясуждения о том, кто составляет и кто несоставляет элиту. Никем не признанная элита не


может служить реальным стержнем дляполитической теории. К тому же подобноерасширительное толкование не имеет ничегообщего с существующими политическимифактами и тем самым политическинесостоятельно.


3

Но консервативные умонастроения все жесильны, почти столь же сильны, как ивсепроникающая либеральная риторика, исуществует возможность построения такихтеоретических схем, которые устраивают илибералов и консерваторов. Для этого требуетсяне признавать существования социальнойверхушки в ее настоящем виде и отказаться отизображения более приемлемой социальнойверхушки. Достаточно просто отрицатьсуществование какой бы то ни было элиты илидаже высшего класса вообще или, во всякомслучае, утверждать, что если они и существуют,то в американских условиях не играют, всущности, значительной роли. Если твердосчитать, что дело обстоит именно так, то можнопредаваться консервативным умонастроениям, неиспытывая в то же время необходимости связатьих с соответствующей трактовкой реальносуществующей элиты или воображаемойаристократии.

Когда консерваторы из беззубой школылиберализма пишут о высших классах, онинередко смешивают желаемое с действительным.Они либо обнаруживают склонность отодвинуть


существование элиты в прошлое, либо жепредставляют последнюю как совокупностьрыхлых и раздробленных элементов,существующих в настоящем. В XIX в. либералы,полагаясь на будущее, отодвигали элиту впрошлое, в XX же веке под давлением властныхпроблем современности они признали еесуществование в настоящем, но провозгласили,что она настолько раздроблена, что практическибессильна. Если говорить о сфере политики,вещали эти авторы, то никто здесь практическине оказывает решающего влияния – и дляпонимания совершающихся здесь явлений намнадлежит прибегнуть к официальным и вместе стем правильным воззрениям о представительномполитическом строе. Если говорить о погоне забогатством и высокими доходами, то это, говорятони, не имеет в конце концов решающегозначения, хотя, пожалуй, и отражается наморальном уровне общества в целом. И крометого, все люди в Америке нынче богаты. Этотлегковесный либерализм является главнымисточником нынешних консервативныхумонастроений.

Из всех причин и следствий распространенияконсервативных умонастроений наиболее важнымявлением следует, пожалуй, считать


риторическую победу и вместе с тем духовный иполитический крах американского либерализма.Нет никакого сомнения, что "либерализм" тоговида, который господствовал в 30-х годах,лишился в послевоенную эпоху политическойинициативы. В обстановке экономического бумаи милитаристского террора послевоенной эпохикучка примитивных политиканов, подвизавшихсяна средних уровнях власти, использовала в своихцелях созданную в последнее время в Америкеатмосферу страха, лишила внутреннюю политикувсякого рационального содержания и резкоснизила уровень сознательности общественнойреакции на политические события и явления. Этилюди подвергли резкой критике политику"нового курса" и "справедливого курса", пытаясьзаново изобразить историю проводивших ихправительств, и даже стремились личноскомпрометировать людей, участвовавших в этихправительствах. Все это они делали в такойманере, которая ясно обнаруживает, что ониставили ставку на гложущее чувство обиды,испытываемое теми материально преуспевшимипрослойками, которые во время второй мировойвойны и после нее добились значительногобогатства и не получили в то же времяпричитающихся им, по их мнению,


общественных почестей и власти.Мелкотравчатые правые политиканы в

большей степени апеллировали к чувствам людей,ущемленных по части общественного престижа,чем к чувствам людей, недовольных своимэкономическим положением. Они делали этопутем нападок на символы, личности иинституты, пользующиеся прочным престижем. Всамом начале своей кампании им почти удалосьразрушить одну из цитаделей старинных богачей– дипломатический корпус. А в разгаре кампанииодин из лидеров этих политиканов, организовав"проработку" одного армейского генерала, далвозможность широкой публике лицезреть, каквоенный министр, тоже происходящий изстаринной богатой семьи, подвергся наглымпоношениям в публичной перебранке снигилистами.

Мелкотравчатые правые политиканы создалии энергично пропагандировали новое понятиенациональной лояльности как лояльности поотношению к отдельным шайкам, посягавшим наконституционные устои государства ипризывавшим личный состав государственногоаппарата следовать их примеру. В ходе ихдеятельности ясно обнаружилось, что в системегосударственного управления центральное место


заняли ныне тайная полиция и секретные"расследования", – и это стало настолько ясно,что внимательные наблюдатели стали самымсерьезным образом говорить о существованиизакулисного кабинета, опирающегося взначительной степени на такие новые средстваосуществления власти, как подслушиваниетелефонных разговоров, тайная слежка, шантажили угроза шантажа. В ходе деятельностимелкотравчатых правых политиканов яркообнаружилось притупление политических эмоцийи политической реакции населения,подвергавшегося на протяжении жизни целогопоколения неуклонному и все нарастающемуопошляющему влиянию массовых средствразвлечения и отвлечения. В ходе этойдеятельности наглядно обнаружиласьаморальность в верхах и безыдейность избранныхкругов высшего и среднего классов. И, наконец, входе этой деятельности перед нами нагляднопредстал захиревший и перепуганныйлиберализм, робко обороняющийся от опасного ибезжалостного неистовства политическихгангстеров.

В послевоенные годы, когда либерализм 30-хгодов очутился на скамье подсудимых, либералыстали отдавать себе (время от времени) отчет в


том, что на них плотно надвигается тупая ибессмысленная сила. Вся система распределенияобщественного престижа прочно сложившегосябуржуазного общества оказалась под ударом. Атак как в Америке никогда не было другойсистемы и так как люди, придерживавшиеся всвое время либеральных и левых убеждений, немыслят себе иной системы, то ожесточенностьэтих атак повергла их в страшный испуг и ихполитическая жизнь превратилась в ощущениебеспокойства и необходимости постояннообороняться.

Послевоенный либерализм организационнооскудел. Пребывание – в довоенные годы –либерализма у власти лишило независимыегруппы либералов жизненной энергии, иссушилокорни новой либеральной поросли, отнялоинициативу у провинциальных лидеров,подчинив их центральному руководству,повсеместно приостановило процессформирования новых лидеров. "Новый курс" неоставил после себя какой-либо либеральнойорганизации, призванной защищать либеральнуюпрограмму: орудием проведения "нового курса"была не новая партия, а скорее рыхлая коалициявнутри старой партии, которая как носительницалиберальных идей быстро распалась. Более того,


"новый курс" до конца исчерпал историческинакопленный запас либеральных идей; придавэтим идеям силу законов, он лишил ихпритягательной силы новизны. Он превратиллиберализм в некий набор административныхправил, которые надлежит защищать, вместополитической программы, за которую следуетбороться.

Морально запуганные послевоенные либералыне защищали никаких левых или хотя бывоинственно-либеральных позиций. Занятое имиоборонительное положение привело их преждевсего к тому, что они стали прославлять"гражданские свободы". В самом деле, многие изпослевоенных либералов столь усердно занялисьпрославлением гражданских свобод, что у нихосталось мало времени для их защиты; и что ещеважнее – большинство из них столь усерднозанялись защитой гражданских свобод, что у нихне было ни времени, ни охоты пользоваться ими."В прежние времена, – писал в конце 40-х годовАрчибальд Маклейш, – свобода была вещью,которой действительно пользовались... Ныне жеона превратилась в такую вещь, которуюсберегают, откладывают и охраняют, как всякоедругое имущество – как хранят в банке документили облигацию".


Гораздо безопаснее прославлять гражданскиесвободы, чем защищать их; гораздо безопаснеезащищать их как формальное право, чемпользоваться ими как действенным политическиморудием. Даже те, кто наиболее охотно подрываетэти свободы, делают это, обычно прикрываясь ихже именем. И уж заведомо легче заниматьсядоказательствами того, что кто-то в прошломиспользовал гражданские свободы вполнеправомерно, чем сказать свое собственное слово онынешнем состоянии гражданских свобод – исказать его внушительно и эффективно. Защитагражданских свобод – равно как и практики ихприменения, имевшей место 10 лет назад, – сталаглавным занятием многих либеральных икогда-то левых ученых. Все это представляетсобой верное средство отвлечения умственныхусилий от сферы политических размышлений иполитических задач.

Оборонительная позиция, занятаяпослевоенными либералами, заставила ихживейшим образом откликнуться наобуревающие элиту и простой народ тревожныезаботы, относящиеся к положению Америки всовременном мире. Эти тревоги связаны нетолько с международной напряженностью итерзающим многих людей ужасным,


беспомощным ощущением неизбежности новойвойны. Кроме этих тревог и забот, имеется ещеодна, специальная забота, серьезно занимающаямногих американцев. США вовлечены ныне вширокое соревнование с другими странами, иособенно с Советским Союзом, за культурныйпрестиж – соревнование, связанное с общейборьбой за национальный престиж. Оновращается вокруг американской музыки,литературы и искусства и американского образажизни, понимаемого в несколько более высокомсмысле, чем тот, который обычно вкладывается вэто понятие. Экономическая, военная иполитическая мощь США значительнопревосходит притягательную силу их культуры.За границей Америка известна своей мощью, ноее культура не пользуется престижем ни внутристраны, ни за границей. Это дало многимлибералам повод включиться в новейшуюкампанию по прославлению Америки. Онивключились в нее не только вследствиеощущаемой ими необходимости доказать свойпатриотизм в целях обороны от нападокмелкотравчатых правых политиканов, но такжеиз желания служить настоятельным задачамподдержания культурного престижа США заграницей.


История превращения американскоголиберализма в совершенно безопасное длябогатых и власть имущих кругов течение неисчерпывается, однако, историей переходалиберализма на оборонительные позиции и егоорганизационного ослабления. В течениепоследних 50 лет либерализм переживалсерьезный моральный и интеллектуальныйупадок. Как провозглашение известных идеалов,классический либерализм, подобноклассическому социализму, все еще являетсясамостоятельной разновидностью вековыхтрадиционных течений общественной мыслизападного мира. Что же касается либеральнойриторики, то ее основные формулы полностьювошли в общепринятый, стандартныйполитический лексикон. Одержав этуриторическую победу, приведшую к тому, чтосамые различные политические позициипровозглашаются и защищаются ныне в одних итех же либеральных выражениях, либерализмстал совершенно непригоден для выявленияспорных проблем и размежевания политическихплатформ.

Жизнь в Америке отличается большимиконтрастами и многообразием, но этого никакнельзя сказать о политических платформах, а тем


более о политических альтернативах. Вофициальной фразеологии людей, защищающихсамые различные интересы, гораздо большеобщего, чем специфического. Все они оперируютлиберальной риторикой, хотя всерьез принимаютее одни лишь либералы. Стандартноепредставление о США как о прогрессивной восновном и даже радикальной стране находитсебе опору только в сфере техники и, страннымобразом, в формах организации различныхотраслей промышленности массовых развлеченийи увеселений. Эти отрасли стали столь"динамичными" и "радикальными", что создалихарактерный американский стиль шумныхразвлечений. Обе эти внешние сферы жизнинередко неправильно трактовались (как внутристраны, так и за границей) как показателидинамичности и прогрессивности США, в товремя как в действительности США – этоконсервативная страна, и притом без какой-либопризнанной консервативной идеологии.Интеллектуальная дряблость политической жизниАмерики такова, что она вполне обходится однойлишь либеральной риторикой. Если либерализмкак политическая фразеология определенноготипа стал вывеской для всевозможныхполитических платформ, то как теория общества


он оказался чуждым действительности, а какполитическая программа – вводящим взаблуждение. Никакая ревизия либерализма кактеории современной общественной эволюции неоказалась в состоянии устранить лежащий на немотпечаток XIX в. Либерализм каксоциологическая теория исходит из понятияобщества, пребывающего в состоянииавтоматически устанавливаемого равновесия".

Идея всеобщего равновесия во всех ееразнообразных формах господствует ныне надпредставлениями об общественной жизни,имеющимися у людей, неспособных вырваться запределы житейского здравого смысла. К идеевсеобщего равновесия сводится и учение оприроде политической власти, которогопридерживается большинствоученых-социологов. Она же является опоройконсервативных умонастроений в том виде, вкаком они распространены ныне средилиберальной интеллигенции. Эти умонастроениянельзя квалифицировать как консерватизмклассического типа; они не могут найти себеисторическую привязку в обществе,предшествовавшем капиталистической, а темболее промышленной эпохе; их защитники не всостоянии также оперировать образом общества,


где политическая власть узаконена традициями,толкователями которых выступаетобщепризнанная аристократия.

Как плод абстрактной мысли, этиконсервативные умонастроения представляютсобой всего лишь новый вариант классическоголиберализма – новый вариант, созданный в XXв., нисколько не похожем на классическую эпоху.Новейшая консервативная теория рисует намобраз общества, в котором авторитарное началосведено к минимуму, так как оно управляетсямагическими силами рынка. Понятие"провидения", которым оперировал классическийконсерватизм, здесь заменяется созданнымлиберализмом понятием "невидимой руки"рынка, ибо надо иметь в виду, что светскийвариант религиозного понятия "провидения"сводится к вере, что непреднамеренныепоследствия многочисленных волевых актоввыливаются в некую закономерность и чтопроцесс формирования этой закономерности нетребует никакого внешнего вмешательства.Исходя из этого представления, можно,следовательно, утверждать, что никакой элиты иникакого правящего класса вообще не существует,что никаких могущественных центров,требующих оправдания, не имеется. Оправдание


господства элиты путем изображения ее вблагоприятном свете заменяется здесьотрицанием того, что какая-либо группа людей,какой-либо класс или организация действительнообладают значительной властью. Американскийлиберализм легко превращается, таким образом, вопору консервативных умонастроений. Дело, всущности, обстоит так, что обладающаябогатством и властью элита не ощущает никакойпотребности в ясно выраженной консервативнойидеологии именно потому, что в американскомобществе господствуют подобные либеральныепонятия и исходные представления.


4

Величайшая привлекательностьромантической теории плюрализма дляконсервативно настроенных кругов состоит в том,что она избавляет их от необходимости прибегатьк ясно выраженной защите людей, официальноруководящих общественными делами. Разпринято, что все высокопоставленные круги и всеуправляемые социальные институтыуравновешивают друг друга, так что каждый изних, в сущности, совершенно бессилен, то ни наодин из них нельзя возлагать ответственность засовременный ход событий и за принимаемыеныне решения. И, стало быть, всякие серьезныеполитические усилия и устремления являются, всущности, иллюзорными усилиями, которыетрезвые люди могут наблюдать с интересом, но,уж, конечно, не позволят им душевно увлечь себя.

Вот в чем заключается политическоесодержание нынешних консервативныхумонастроений; в конечном счете это ни к чему необязывающая манера восприятия политическихявлений, свойственная претенциозномусамодовольству. И что довольно-таки необычнодля консервативных умонастроений, мы имеем вданном случае перед собой не снобизм,


сочетающийся с тоской о прошлом, а, наоборот,снобизм, сочетающийся с погоней заультрановизной, то есть опирающийся не натрадиции, а на моду и прихоть. Люди,развивающие эти воззрения, не борются заинтересы страны или даже вообще не думают освоей стране; они думают и заботятся только осебе. В узких кружках единомышленников оникультивируют друг у друга эти снобистскиевоззрения, которые приобретают, таким образом,сектантский характер, оказываясь совершенно встороне от основного течения политических дел иреальных политических решений.

Можно считать, следовательно (и это будетвполне точно), что консервативныеумонастроения представляют собой лишеннуюсерьезного значения модную причуду, которойзабавляется небольшая кучка хорошообеспеченных литераторов в периодматериального процветания. Эту концепциюнельзя, конечно, считать серьезной попыткойуяснить себе мир, в котором мы живем, итребования, которые мы могли бы предъявить кего политическим деятелям – консерваторам,либералам или радикалам. У нас не нашлосьтакой ассоциации мыслящих людей или рядалиберальных кружков, которые дали бы нам


теоретическое объяснение проблем ипротиворечий, политических решений имероприятий, из которых складывается историянашего времени. Господствующая у нас помесьлиберальной риторики и консервативныхвоззрений фактически затемнила содержаниестоящих перед нами трудных проблем и привелак тому, что историческое развитие неопосредствуется у нас теоретической мыслью.Господство консервативных умонастроений илиберальной риторики ведет к тому, чтообщественная мысль в сколько-нибудь широкомсмысле этого слова стала в значительной степенинепричастна к видимым, всем известнымполитическим фактам и что в послевоеннойАмерике разум оказался оторванным от реальнойдействительности.

Мелкотравчатым консервативным идеологами политиканам так же мало, конечно, удалосьобрести политическую власть, как либералам,действовавшим в свое время в исполнительныхорганах власти, удалось удержать ее. Пока обаэтих лагеря были заняты словесной перепалкой всредних этажах государственного здания, менеешумливые и более искушенные консерваторыпрочно обосновались на его верхних этажах.Занятые своей сложной борьбой с шумливыми


правыми элементами, либеральные и некогдалевые элементы, в сущности, содействовалипродвижению консерваторов, нынеобосновавшихся у власти, – и точно так жеобстояло дело тогда, когда они с головой ушли вборьбу со своим собственным левым прошлым ипотеряли всякую возможность эффективнойсамозащиты против оскорбительных обвиненийсо стороны мелкотравчатых правых политиканов.Элита из мира корпораций, армии игосударственного аппарата с выгодойиспользовала в сфере экономики, политики ивоенных дел разнузданные действия и фиглярствомелких правых политиканов, выступавших(зачастую невольно) в роли ее ударныхполитических отрядов.

В обстановке материального преуспевания,когда правые демагоги задают тон общественнойреакции на политические события; когданаиболее искушенные консерваторы втихомолкуовладели государственной властью, победив взначительной мере без борьбы; когдалиберальные идеи, ставшие в 30-х годахофициальными идеями, присваиваются иопошляются ныне чуждыми либерализмуэлементами; когда мы имеем перед собой такиелиберальные упования и программы, которые


тщательно подгонялись под образцы пустойриторики на протяжении 30 лет, ознаменованныхпобедой либеральной фразеологии; когдарадикализм увял, а связанные с ним надеждыполностью умерщвлены в результате 30 летпоражений, – именно в этой обстановкеконсервативные настроения овладели умамиученых наблюдателей. В их среде не раздаетсяникаких требований и не наблюдается никакогорасхождения с официальной политикой, никакойоппозиции тем чудовищным решениям, которыевыносятся без глубокого и широкого обсуждения,а в сущности, и без всякого обсуждения вообще.Их не возмущает нагло недемократический образдействия высших военных и гражданскихвластей, ставящих все время страну передсовершившимися политическими фактами. Онине борются с безыдейностью во всех формах еепроявления, утвердившейся в общественнойжизни, и не борются с теми силами и людьми,которые ее насаждают. Но что знаменательнеевсего – среди ученых мужей мы наблюдаемслабое противодействие, а то и полное отсутствиепротиводействия разрыву между властью изнаниями, между общественной реакцией наполитические явления и действиями властьимущих, никакого противодействия разрыву


между разумом и действительностью.Современные властители в состоянии поэтомууправлять без всякого идеологического покрова,политические решения принимаются безблаготворного воздействия политическихдискуссий или политических идей, высшие кругиСША стали воплощением американской системыорганизованной безответственности.


5

Не следует думать, что немногие и узкиеячейки активной общественности, которые ещесуществуют, или хотя бы народные массы СШАразделяют консервативные умонастроенияинтеллигенции. Но не следует также думать, что уних прочно сложились истинные представленияоб американской элите. Их представлениярасплывчаты и вращаются главным образомвокруг общественного положения и богатстваэлиты, а не вокруг ее власти. И сводятся они кчисто моральным оценкам, выдержанным в духеполитической обывательщины.

Сомневаться в моральной чистоплотностивысокопоставленных и могущественных кругов –это, несомненно, старинная американскаятрадиция. Порой, как, например, в течение 30-хгодов, это недоверие относится главным образомк богачам из мира корпораций, которых тогданазывали экономическими роялистами; порой,как, например, в межвоенный период, оноотносится к адмиралам и генералам; а в любоевремя оно хотя бы в малой степени относится кполитическим деятелям.

Следует, конечно, критически относиться кдиковинным выдумкам и легковесным


обвинениям, фигурирующим в речах,произносимых во время избирательныхкампаний. И все же достаточно упорноевнимание, уделяемое в деловых иправительственных кругах таким явлениям, как"коррупция", говорит о широкораспространенном беспокойстве по поводусостояния общественной морали и личнойдобропорядочности в высших сферах исвидетельствует, что дело это стало предметомскрытых забот почти в каждой областиамериканской жизни.

К этим областям относятся военные иполитические институты, а также институты,имеющие непосредственное отношение кэкономике; сюда же относится и элита каксовокупность руководителей этих важнейшихинститутов и как группа частных лиц. Множествомелких разоблачений, обостривших моральнуютревогу у тех, кто еще способен тревожиться поповоду подобных вещей, показало, какогоширокого распространения достигаетаморальность в общественных делах.

Каких только элементов высших кругов илиэлементов, претендующих на принадлежность кэтим кругам, не коснулись эти разоблачения!Можно теоретически допустить, что все эти


случаи, обратившие на себя недолгое вниманиеобщественности – или по крайней мере всеустановленные случаи коррупции, – представляютсобой из ряда вон выходящие явления. Но, сдругой стороны, американское обществочувствует, что чем выше занимаемое тем илииным лицом положение, тем меньше у негошансов попасться. Чувствуется, что все этимелкие случаи отражают собой нечто болеезначительное, что их корни идут глубже и обрелитеперь прочную почву в образе жизни высших исредних американских кругов. Но в условияхфункционирования массовых средств отвлеченияэто ощущение быстро исчезает, не причиняяущерба тем, кто его порождает. Надо иметь ввиду, что недоверие, питаемое в Америке клицам, занимающим высокое и влиятельноеположение, не зиждется на какой-либо доктринеи лишено политической заостренности; этонедоверие, не выходящее за пределы ожиданияочередных разоблачений, воспринимаемых в тойили иной степени широкой публикой как нечтосамо собой разумеющееся. Коррупция излоупотребления, мелкие или крупные, сутьфакты, безусловно наблюдающиеся в высшихкругах, и зачастую даже факты, характеризующиесамую сущность общественной деятельности


многих людей из этих кругов. Но вместе с тематмосфера аморальности, окружающая в нашидни американское общество, связана также сотсутствием должной общественной реакции наподобные факты. Нездоровые явления вобщественной жизни нашего времени невызывают действенного морального негодования;на смену старой буржуазной морали в Америкепришла аморальность в верхах.

19849 1XV. Аморальность в верхах

XV. Аморальность в верхах

Не следует представлять себе дело такимобразом, что понятие аморальности в верхахимеет отношение только к политической сфереили что оно сводится преимущественно к фактуналичия разложившихся людей в якобы здоровыхв основном социальных институтах.Политическая коррупция является одной изсторон более широкого явления аморальности;вопрос о существующем ныне уровнеобщественной нравственности не исчерпываетсявопросом о действиях отдельных разложившихсялюдей. Аристократическая безнравственность –это закономерная особенность американскойэлиты, а всеобщее примирение с ней – этосущественная особенность общества,превратившегося в инертную массу.

Морально разложившиеся люди могут,конечно, встречаться и в здоровых социальныхинститутах, но когда сами институтыподвергаются разложению, то это неизбежновлечет за собой разложение многих людей,пребывающих и работающих в них. В эпохугосподства корпораций экономическиеотношения обезличиваются, и это ведет к тому,


что нынешний руководитель экономическогопредприятия в меньшей степени, чем раньше,проникнут чувством личной ответственности. Вобъединенных кругах руководителей бизнеса,военного дела и политики голос личной совестилюдей постепенно смолкает, и о них всеявственнее дает себя знать аристократическаябезнравственность. Это явление не исчерпываетсяпроцессом морального разложенияуправленческой верхушки корпораций, армии илигосударства; оно образует характернуюособенность богачей из мира корпораций какцелой прослойки капиталистического общества,интересы которой неразрывно сплелись сполитикой милитаризованного государства.

Если с этой точки зрения подойти к изучению,например, нынешних источниковфинансирования избирательных кампанийчестолюбивых молодых американских политиков,то первостепенную важность приобретает невопрос о моральной разборчивости илинеразборчивости этих политиков, а вопрос о том,мог ли вообще тот или иной молодой политик,сделавший столь быструю и высокую карьеру,совершить это, не обладая (или не воспитав всебе) несколько притупленным нравственнымчувством. Многие проблемы, связанные с


"преступностью среди служащих" и ослаблениемнравственных устоев общественной жизни, смиром высокооплачиваемого порока и снижениемуровня личной добропорядочности, являются воснове своей проблемами аморальностиобщественной структуры. Они не сводятсяпопросту к проблеме слабохарактерного человека,поддавшегося влиянию дурной компании. Имногие люди сознают это, хотя бы и смутно.Услышав о разоблачении очередного случаяаморальности в верхах, они сплошь и рядомговорят: "Так, так, нынче оказывается, поймалиеще одного голубчика", – подразумевая под этим,что раскрытые злоупотребления представляютсобой не из ряда вон выходящие происшествия, вкоторых замешаны случайные личности, асимптомы широко распространенного явления.Существуют достаточно веские доказательстватого, что они правы. Но в чем сущность тогоскрытого общего явления, показателями котороговыступают все эти частные случаи?


1

Нынешняя расшатанность нравственныхустоев объясняется тем обстоятельством, чтопрежние нормы и оценки добропорядочностипотеряли свою власть над людьми, живущими вэпоху господства корпораций, и вместе с тем небыли заменены никакими новыми нормами иоценками, морально оправдывающими исанкционирующими рожденные корпорациямипорядки и нравы, которым приходится нынеследовать. Дело обстоит не так, что широкиемассы сознательно отбросили унаследованныеморальные нормы; оно скорее обстоит такимобразом, что в представлении многих людей этинормы оказались выхолощенными. Не существуетбольше моральных критериев, при помощикоторых можно было бы судить, что являетсяприемлемым и что является неприемлемым. Какотдельные личности, люди сейчас моральнобеззащитны, как группы – они политическииндифферентны. Когда говорят, что "публика"находится в состоянии моральногозамешательства, то имеется в виду именно этовсеобщее отсутствие моральных препон.

Но в состоянии подобного моральногозамешательства находится, конечно, не только


"публика". "Трагедия официальных круговВашингтона, – писал Джеймс Рестон, – состоит втом, что они натыкаются на каждом шагу напережитки старых политических обычаев иустарелых институтов и вместе с тем непроникнуты больше той древней верой, накоторой основывались эти обычаи и институты.Они цепляются за то, что в них стало негодным, иотбрасывают прочь непреходящие ценности,которые в них заложены. Они взывают к вере, носами лишены этой веры. Они знают слова старыхпесен, но забыли, как они поются. Онивключились в идеологическую войну, но неспособны определить свою собственнуюидеологию. Они осуждают материализм своихатеистических противников, но вместе с темпрославляют свой собственный материализм".

Богачи из мира корпораций обладают нынеогромной властью в экономических иполитических институтах, но им никогда неприходилось добиваться морального согласиятех, над кем они эту власть осуществляют. Любаягруппа, представляющая такого рода обнаженныематериальные интересы, каждый новый никем несанкционированный очаг социальногомогущества, возникавший на протяжении жизнидвух последних поколений в виде корпорации,


фермерского объединения, профессиональногосоюза или государственного учреждения,непременно прикрывался девизами, густоначиненными моральной словесностью. Ибо естьли в Америке что-нибудь такое, что не делалосьбы во имя общественных интересов? Когда этилозунги стираются, искусно изобретаются новые,которые с течением времени тоже опошляются. Иво все времена периодически повторяющиесяэкономические и военные кризисы порождаютатмосферу страха, колебаний и тревог, дающуюновый толчок к усердным поискам моральногооправдания и формального выгораживаниясуществующих социальных институтов.

Термин "кризис" лишился ныне содержания:слишком уж много высокопоставленных людейэксплуатировало его с целью прикрытия своейнеобычной политики и необычных деяний; всущности говоря, именно отсутствиеполитических кризисов выступает кардинальнымпризнаком того явления, которое мы называемаморальностью в верхах. Ибо под настоящимикризисами следует понимать такие ситуации,когда широкие слои населения сталкиваются снастоящими альтернативами, моральный смыслкоторых настолько обнажен, что может статьпредметом публичного обсуждения.


Аморальность в верхах, общее ослаблениеавторитета старых моральных ценностей исоздание системы организованнойбезответственности – все эти явления не быливызваны какими-либо политическими кризисами;они, наоборот, были связаны с такими вещами,как угодливое равнодушие и безмолвноеморальное опустошение.

Большинство американцев воспринимаетвысшие круги преимущественно как известнуюгруппу знаменитостей. Разбирая вопрос опрофессиональных знаменитостях, я отметил, чтоутвердившиеся у власти члены элиты не обладаютмонополией на общенациональную славу. Ониразделяют ее во всей стране с фривольными илипылкими созданиями из мира профессиональныхзнаменитостей, что служит некоей ослепляющейпублику маскировкой их реальной власти. Так каквесь аппарат рекламы и прославления работаетпостоянно и преимущественно напрофессиональных знаменитостей, товластвующая элита остается в этом смысле в тени.Следовательно, благодаря этим отвлекающиммоментам, связанным с распределениемобщественного престижа, элита становится менеезаметной для широкой публики или, вернеесказать, публика привыкла смотреть на нее так,


как она смотрит на знаменитостей, которые тозабавляют и развлекают ее, то вызывают в нейотвращение – смотря по обстоятельствам.

Отсутствие какой-либо прочной системыморальных убеждений еще больше способствуеттому, что массы поддаются воздействию всякогорода идеологических махинаций и отвлекающихих внимание моментов, исходящих из миразнаменитостей. Под влиянием быстрой сменыпреподносимых им жизненных девизов, правилповедения и нравственных ценностей они современем проникаются скепсисом и цинизмом,своего рода мещанским макиавеллизмом.Поэтому и получается, что они испытываютплатоническое удовольствие, когда читают ислышат о привилегиях богачей из миракорпораций, о ночных шалостяхпрофессиональных знаменитостей и обугрюмо-счастливой жизни мультимиллионеров.

Но как бы то ни было, в Америке до сих порсохранился такой вид социальных ценностей,курс которого нисколько не упал. Это деньги иливещи, которые приобретаются за деньги(ценность последних даже в период инфляциипредставляется столь же прочной и долговечной,как нержавеющая сталь). "Мне приходилось бытьи богатой и бедной, – заметила как-то Софи


Таккер, – и поверьте мне, что нет ничего лучшебогатства". По мере того как многие другиесоциальные ценности теряют свое значение,истинной проблемой для американцев становитсяне вопрос о том, "есть ли на свете что-либо такое,чего нельзя достичь при помощи разумноиспользованных денег", а вопрос о том, "много лиесть на свете вещей, не обмениваемых на деньги,которые более дороги и желанны, чем вещи,обмениваемые на деньги". Деньги являютсяединственным бесспорным мериломпреуспевания в жизни, а преуспевание до сих порсчитается в Америке высшей ценностью.

Там, где деньги определяют смысл исодержание жизни, там человек с деньгами(каким бы путем они ему ни достались) будет вконечном счете пользоваться почетом. Давносказано, что миллион долларов покрывает собойбездну грехов. Дело не только в том, что людистремятся к деньгам, но и в том, что они ко всемуподходят с денежными мерилами. В обществе, вкотором никто не может серьезно соперничать ввопросах чести и славы с человеком, "делающимденьги", под "практической значимостью"подразумевается пригодность для целей личнойнаживы, а под "здравым смыслом" – умениедобиваться финансового успеха. Погоня за


наживой является высшим душевнымстремлением, и по сравнению с наживойвоздействие всех других ценностей на духовныйоблик американцев уменьшилось; в погоне залегкой наживой и быстрым накоплениембогатства люди легко ожесточаются морально.

Значительная доля явлений, связанных скоррупцией в Америке (но не все подобныеявления), выступает попросту как звенья в цепидавно знакомых нам усилий, направленных кприобретению и умножению богатства. Однако внаши дни обстановка, в которой происходит этаизвечная погоня за наживой, изменилась. Еслиэкономические и политические институтыневелики и раздроблены (как это представлено впростых теоретических моделях классическойполитической экономии и как это было вусловиях джефферсоновской демократии), то втаком случае никто не располагает возможностьюпредоставить кому-либо крупные материальныепреимущества или самому получить их откого-либо. Но если политические институты иэкономические возможности отличаютсяконцентрацией и вместе с темвзаимосвязанностью, то государственные илиобщественные посты могут быть использованы вцелях личной выгоды.


Явление аморальности в верхах наблюдается вторговых и промышленных корпорациях не вменьшей степени, чем в правительственныхучреждениях. Политические деятели могутпредоставлять незаконные финансовые поблажкии льготы только тогда, когда имеютсяхозяйственные деятели, готовые и желающиевоспользоваться ими. А хозяйственные деятелимогут домогаться политических услуг толькотогда, когда имеются политические агенты,способные их предоставить. Нет сомнения, чтопрожектор общественной гласности большенацелен на дела правительственных чиновников,чем на дела бизнесменов, – и это вполне понятно.К государственным чиновникам общественностьпредъявляет более высокие моральныетребования, а потому и легче в нихразочаровывается. Что же касается бизнесменов,то обычно считается, что их дела являютсячастными делами; и если они успешно скользятна грани законности, то американцы обычноставят им в заслугу, что им удалось выйти сухимииз воды. Но в цивилизации, насквозьпроникнутой духом бизнеса, как это имеет местов США, правила ведения бизнеса неизбежнопереносятся и в сферу правительственнойдеятельности, и особенно в нынешних условиях,


когда в состав правительства вошло столькобизнесменов. Много ли найдется заправилкорпораций, которые стали бы по-настоящемубороться за издание закона, предусматривающегопубличную и тщательную отчетность по всемдоговорам, связанным с наймом руководящихадминистраторов, и по всем делам, связанным срасходованием специальных счетов? Системавысоких ставок подоходного налога породилацелую сеть тайных соглашений между крупнымифирмами и высшими чиновниками. Существует,как мы уже видели, немало искусных способовобхода налогового законодательства, и к тому жеуровень жизни многих высокооплачиваемых лицв большей мере определяется нарочитоусложненной системой расходованияспециальных счетов, чем официальнополучаемым вознаграждением. Подобно законам,запрещающим продажу спиртных напитков,законодательство о подоходном налоге иограничения военного времени не пользуютсяпрочной поддержкой деловых кругов. Ихнарушение считается незаконным, но незазорным действием, а обходить их и оставатьсяпри этом безнаказанным считается особымшиком. Законы, не пользующиеся моральнойподдержкой, влекут за собой беззаконие и – что


гораздо важнее – способствуют развитиюаморальной изворотливости.

Общество, в котором широко распространеноубеждение, что его высшие и средние кругиобразуют собой сеть взаимопереплетающихсягрупп, занимающихся ловким жульничеством, неспособно формировать людей, отличающихсячувством морального долга; общество, необладающее ничем другим, кроме деловойхватки, не может формировать людей,обладающих чуткой совестью. Общество,сводящее понятие "жизненного успеха" всеголишь к обладанию крупными деньгами (и с этойточки зрения осуждающее материальную неудачукак главный порок), возведшее деньги на уровеньабсолютной ценности, – такое обществонеизбежно плодит продувных дельцов и темныедела. Благословенны циники, ибо только онирасполагают тем, что необходимо длядостижения жизненного успеха.


2

Люди, возглавляющие иерархии основныхсоциальных институтов и их аппаратыуправления – заправилы корпораций,официальные руководители государства, а также(все чаще и чаще) политически возвысившиесявоенные лидеры, – воспринимаютсяокружающими людьми не только как лица,достигшие успеха, но и как лица, отпокровительства которых зависит их собственныйуспех. Это они разрабатывают и применяюткритерии выдвижения людей. Те, кто стоят наближайшей после них ступеньке иерархическойлестницы, являются обычно членами их клики, ихклиентелы, они принадлежат к тому же типутрезвых и здравомыслящих людей, что и ихпатроны. Но различные иерархии связаны друг сдругом многолинейными связями, и внутрикаждой клики имеются лица, преданные другимкликам. Существуют не только служебные, но иличные зависимости, существуют не толькообъективные, но и личные критерии длявыдвижения людей. Прослеживая карьеру любогочеловека из состава различных высших кругов,мы непременно сталкиваемся с историей еголичных связей и зависимостей, ибо первый,


важнейший момент, характеризующий высшиесферы – с точки зрения условий успешногопродвижения в них, – заключается в том, чтокаждое власть имущее лицо (или клика)стремится здесь допускать к руководству тольколично преданных людей. Вторая особенностьхарактеризующая преуспевающих людей, состоитв том, что они в совокупности образуют собой немонолитную структуру, а сложное сочетаниепо-разному связанных и нередко враждующихмежду собой клик. Третий момент, который намнадлежит сознательно учитывать, сводится ктому, что в каждой из таких сфер молодые люди,стремящиеся к успеху, постоянно пытаютсяобрести личные связи с людьми, правомочнымирешать вопрос об их выдвижении.

Вот почему в американской литературе,предназначенной для лиц, стремящихся кпрактической карьере (бойко спекулирующей навеликом культе материального успеха), мынаблюдаем знаменательное изменениепреподносимых ею советов насчет всего, "чтотребуется для успеха". Созданный этойлитературой в конце XIX в. образ человека,отличающегося строгими личнымидобродетелями, силой воли и честью,благородством и органической неспособностью


встать на "легкий путь, ведущий к женщинам,вину и табаку", уступил место образу человека,владеющего "самым важным из отдельныхфакторов – впечатляющей индивидуальностью","привлекающей внимание своим обаянием" и"излучающей атмосферу уверенности в себе".Правила этого "нового образца жизни иповедения" велят часто улыбаться, внимательновыслушивать других, исходить в разговоре сдругими из их интересов и давать импочувствовать, что с ними считаются, – и все этоследует делать искренне. Короче говоря – личныеотношения стали частью "служебныхотношений", богатства человеческойиндивидуальности приносятся в жертвуобщественному спросу на стандартную личность сединственной целью добиться личного успеха вобществе, в котором образ жизни и мышлениялюдей определяется господством корпораций.Апологетические версии трактуют дело такимобразом, что карьера людей из состава элитыобусловлена их высокими достоинствами иусердным трудом, но фактически они обязанысвоей карьерой кликам, которые приняли их всвои ряды – приняли зачастую по совершенноиным соображениям; и людям этим приходитсяпостоянно убеждать других, а также самих себя,


что они представляют собой нечтопротивоположное тому, что они собойдействительно представляют.

Высшие круги США кичатся тем, что ониякобы состоят из людей, самостоятельнопробивших себе дорогу в жизни. Так они желаютдумать о себе и такова сотворенная ими и широкоразрекламированная легенда.Общераспространенные доказательствадостоверности этого мифа сводятся к ссылкам наединичные случаи, наукообразные же доводыпокоятся на якобы строгих статистическихизысканиях, показывающих, что среди верхушкиимеется та или иная доля людей, вышедших изнизов. Мы уже видели, какой процент в кругахэлиты составляют люди, выдвинувшиеся изнизов. Но гораздо важнее, чем вопрос о процентесыновей наемных рабочих в составе высшихкругов, – это вопрос о том, какими критериямируководствуются при приеме в эти круги и ктоэти критерии применяет. Если человекпродвинулся, то это вовсе не значит, что оннепременно обладает высокими личнымидостоинствами. Если общепринятые теперьоценочные цифры были бы обратными, то естьгласили бы, что 90% состава элиты – это сыновьянаемных рабочих, но критерии самопополнения


элиты остались бы при этом неизменными, то итогда мы не имели бы права считать, чтопродвижение этих лиц непременносвидетельствует об их высоких достоинствах.Только в том случае, когда критерии длявыдвижения на высшие посты основывались бына достоинствах претендентов, и только в томслучае, когда эти критерии действовали быавтоматически – как это совершается, например,в процессе конкурентной борьбы междуотдельными предпринимателями, – только тогдастатистические данные о движении посоциальной лестнице говорили бы намчто-нибудь о личных достоинствах изучаемойгруппы людей. Представление о том, что человек,самостоятельно выбившийся в люди, почему-то"хорош", а человек, родившийся в богатой ипривилегированной семье, нехорош, приобретаетнравственный смысл лишь в том случае, когдакарьера делается самостоятельно, когда человек –сам себе хозяин, как, например, частныйпредприниматель. Оно имело бы смысл и вприменении к строгой чиновно-бюрократическойкарьере, при которой выдвижение регулируется ипроверяется сдачей испытаний. Но в применениик практикуемой в верхах системе кооптациисвоих людей, основы которой были выработаны в


корпорациях, это представление имеет малосмысла.

С точки зрения формирования духовногооблика людей такого явления, как "человек,который сам себя создал", не существует. Ни одинчеловек не стал в духовном отношении таким,какой он есть, совершенно самостоятельно (именьше всего члены американской элиты). Вмире иерархических верхушек корпораций отборлюдей производится теми, кто занимает болеевысокое по сравнению с ними положение в этихиерархиях, и производится в соответствии спринятыми у них критериями. Мы уже видели,какие критерии отбора применяются ныне вамериканских корпорациях. Людиприспосабливаются к этим критериям, и ихдуховный облик формируется, таким образом,под воздействием этих стандартов, подвоздействием существующих общественныхстимулов. Но если нет на свете такого явления,как человек, который сам себя духовно сотворил,то зато существует такое явление, как человек,который сам себя духовно опустошил, и средиамериканской элиты подобных людей немало.

При наличии таких объективных условийзавоевания успеха, человеку, вступившему вжизнь бедняком, не требуется особых дарований


для того, чтобы стать богачом. Только там, гдеспособы приобретения богатства доступны лишьлюдям одаренным или влекут за собойприобретение личных достоинств, – только тамфакт личного обогащения подразумевает наличиеподобных достоинств. В условиях, когдавыдвижение людей регулируется руководящимикликами, вопрос о том, начали ли вы богатым илибедным, имеет меньше отношения к выявлениютех качеств, которыми вы обладали в моментдостижения успеха, чем к раскрытию принципов,которыми руководствуются лица, производящиеотбор преуспевающих.

Все эти вещи сознаются достаточным числомлюдей, не принадлежащих к высшим кругам, иэто породило циничные представления оботсутствии всякой связи между дарованием, ипродвижением вверх, между личнымидостоинствами и объективными условиямипреуспевания. В таких представлениях кроетсясознание аморальности социального механизмадостижения успеха, сознание, обнаруживающеесяв широкой распространенности таких формул,как "все это лишь очередное мошенничество" или"важно не то, что вы знаете; важно то, кого вызнаете". Значительное число людей миритсятеперь с аморальностью социального механизма


достижения успеха как с непреодолимым фактом.Сознание аморальности социального

механизма преуспевания склоняет некоторыхнаблюдателей к построению особой теории"человеческих отношений в промышленности",нашедшей косвенное отражение в академическихсоциологических исследованиях; другихнаблюдателей оно побуждает к восприятиюдуховных утешений, поставляемых новейшейлитературой, проповедующей смирение идушевный покой, вытеснившей в некоторых"смирившихся" кругах прежнюю литературу,проповедовавшую непомерно честолюбивыеустремления и указывавшую пути достиженияуспеха. Но независимо от конкретной формыреакции сознание аморальности социальногомеханизма достижения успеха зачастуюспособствует тому ослаблению общественнойреакции на факты социальной действительности,которое мы назвали одной из коренныхособенностей явления аморальности в верхах.Прежний яркий образ человека, самостоятельновыбивающегося в люди, потускнел, но на сменуему не пришел никакой другой образпреуспевающего человека. Самый ореол успехакак американского эталона совершенства тускнеетпо мере того, как успех становится одним из


многих проявлений аморальности в верхах.Моральное недоверие к американской элите –

равно как и явление организованнойбезответственности – связано с сознаниемаморальности в верхах, а также со смутнымощущением невежества в верхах. Было время,когда люди, правившие Соединенными Штатами,являлись вместе с тем культурно утонченнымилюдьми; властвующая элита и цвет американскойкультуры были в значительной частипредставлены одними и теми же людьми, а там,где эти круги не совпадали, они нередко теснопереплетались между собой. Знание и властьпребывали в действенном контакте друг с другом,ибо они находились под контролем сведущей иактивной общественности; более того, этаобщественность имела решающий голос вомногом, что подлежало решению.

"Нет ничего поучительнее, – писал ДжэймсРестон, – сравнения дебатов в палатепредставителей, происходивших в 30-х годах XIXв. по вопросу о борьбе Греции с Турцией заНезависимость, с дебатами в конгрессе в 1947 г.по греко-турецкому вопросу. В первом случаедебаты были преисполнены достоинства иотличались красноречивой убедительностью,рассуждения правильно развертывались от


известного принципа, через иллюстрацию, квыводу; во втором случае дебаты представлялисобой унылое зрелище подтасовки обсуждаемыхвопросов, содержали в себе множество неотносящихся к делу моментов и обнаруживалиплохое знание истории". В 1783 г. ДжорджВашингтон проводил свой досуг за чтением"Писем" Вольтера и "Опыта о человеческомразуме" Локка, Эйзенхауэр же почитываетрассказы о ковбоях и детективные повести. Лица,достигшие ныне высших политических, военныхи экономических сфер, принадлежат, какправило, к людям того типа, которым сводки идокладные записки вполне заменили,по-видимому, не только серьезные книги, но игазеты. При нынешней аморальностисоциального механизма достижения успеха это,надо полагать, неизбежно; но все же несколькостранным и смущающим является тообстоятельство, что эти люди не достигли уровня,при котором они, быть может, немногоустыдились бы своей некультурной манерыпроведения досуга и скудости своей духовнойпищи, и что никакие круги культурно развитойобщественности не в состоянии воздействовать наних и пристыдить их.

К середине XX в. американская элита


превратилась в такую породу людей, которуюникак нельзя считать цветом американскойкультуры или хотя бы культурно развитыми идуховно восприимчивыми людьми вообще. Вправящих кругах не наблюдается подлиннойсвязи между знанием и властью; а в тех случаях,когда образованные люди соприкасаются скругами могущественных лиц, они выступаютпри этом не как равные партнеры, а как наемнаясила. Элиты из мира власти, богатства и славы несвязаны даже мимолетным знакомством с элитойиз области культуры, знания, утонченных идей ичувств. Они не соприкасаются с ней, хотя, правда,наименее значительные и наиболее тщеславныелюди из этих двух сфер порой смыкаются в мирепрофессиональных знаменитостей.

Большинство людей склонно полагать, чтосамые могущественные и богатые люди являются,как правило, и самыми сведущими или, как онисклонны выражаться, "самыми башковитыми".Подобные представления подкрепляютсямножеством житейских изречений опрофессиональных ученых, которые "занимаютсятем, что учат, по той причине, что не способныдействовать", или изречений насчет того, что"если ты в самом деле такой башковитый, топочему ж ты не богач?"


Но все эти остроты означают лишь, что люди,оперирующие ими, исходят из убеждения, чтовласть и богатство – это наивысшие ценности длявсех людей, и особенно для "дошлых". Онисчитают также, что знание всегдавознаграждается – или, безусловно, должновознаграждаться – подобным образом и чтовласть и богатство являются как раз показателямиподлинных знаний. Могущественные и богатыелюди непременно являются наиболее сведущимилюдьми, – а то как же иначе они могли бы статьтакими, какие они есть? Но утверждать, что лица,добившиеся власти, непременно являются"доками", значит утверждать, что властьтождественна знанию; утверждать, что лица,добившиеся богатства, непременно являются"доками", значит утверждать, что богатствотождественно знанию.

Широкая распространенность подобныхпредставлений свидетельствует о реальном факте:даже в наше время простые люди склонныобъяснять и оправдывать власть и богатствоналичием знаний и способностей. Этипредставления показывают также, к какомуразряду жизненных ценностей относят теперьнауку и знание. Знание не воспринимаетсябольше широкими кругами населения под углом


зрения его идеального назначения; онорассматривается как практическое орудие. Вобществе, где жизнь и воззрения людейформируются теми, кто обладает властью ибогатством, знание ценится как орудиедостижения власти и богатства, а также,разумеется, как нечто, дающее возможностьблеснуть в разговоре.

Формировать человека (разъяснив ему смыслего внешней и внутренней жизни и сделав егосвободным) – таково идеальное назначениезнания применительно к индивидууму.Формировать общество (вскрывая гуманныйсмысл его существования и делая его свободным)– таково идеальное назначение знанияприменительно к обществу. Но в наши днииндивидуальное и общественное назначениезнания совпало в том отношении, что по обеимлиниям знание служит теперь чисто внешнимцелям: оно помогает "дошлому" парню идти вгору, а просвещенной стране придает культурныйпрестиж, освящая силу авторитетом.

Знание редко дает власть образованномучеловеку. Однако мнимые и якобы скрытыезнания, приписываемые некоторым людям,делающим карьеру, и весьма бесцеремонноеиспользование этого обстоятельства


преуспевающими людьми оказывают своедействие на других людей, не способныхкритически относиться к вещам. Знаниеобъективных явлений, так же как и вскрываемыеим возможности практического применениявещей и явлений, не несет в себе, конечно, оценок"хорошо" или "плохо". "Дурные люди, – писалДжон Адамс, – преуспевают в науках столь жебыстро, как и хорошие люди; и наука, искусство,тонкий вкус, тренированный ум и изящное пероиспользуются как в праведных, так и внеправедных целях". Это писалось в 1790 г.; нынемы имеем все основания считать, что этодействительно так.

Проблема связи между знанием и властьювсегда сводилась и сводится к проблемеотношений между людьми, обладающимизнаниями, и людьми, обладающими властью.Представьте себе, что мы отобрали сотнюнаиболее могущественных американцев из всехнынешних сфер социального могущества в СШАи поставили их в ряд. Предположим далее, чтомы отобрали также сотню наиболееобразованных людей из всех областейобщественных знаний и тоже поставили их в ряд.Сколько людей окажется одновременно в обоихнаших рядах? Наш отбор будет зависеть,


конечно, от того, что мы будем подразумеватьпод могуществом и под знанием, особенно оттого, что мы будем подразумевать под знанием.Но если мы вложим в эти понятия их истинноесодержание, то, безусловно, обнаружим, что лишьочень немногие люди в США наших днейокажутся одновременно в обоих рядах, а то ивовсе никто; и не подлежит сомнению, что впериод основания Соединенных Штатов мынашли бы гораздо больше таких людей, чемнаходим их сегодня. Ибо в XVIII в. дело обстоялотак, что власть имущие люди, несмотря на то, чтоони жили в стране, пребывавшей в положенииотдаленной колонии, занимались науками, аученые нередко находились в те времена у власти.В этом отношении, я полагаю, мы претерпелиприскорбную деградацию.

В США мало людей, совмещающих в себе ивласть и знание, но зато власть имущие лицаокружают себя людьми, обладающимизначительными знаниями или по меньшей мерелюдьми, имеющими опыт в тонких делах.Человек науки не становится у нас философом натроне, Марком Аврелием, а становится нередкоконсультантом, и притом консультантомчеловека, в котором нет ничего царственного иничего мудрого. Можно, безусловно, считать


установленным, что председатель секцииразвлекательной литературы Союза писателейпомогал одному из ведущих сенаторов"отшлифовывать речи, которые тот произносил в1952 г. во время кампании по выборам в сенат".Но из этого никак нельзя заключить, что общениес власть имущими людьми является типичнымдля карьеры образованного человека. Связимежду академическими и правительственнымикругами слабы, и когда такие связи возникают, тоученые выступают при этом как "эксперты", подчем обычно подразумеваются наемныеспециалисты. Как и большинство членовсовременного общества, образованный человеквынужден зарабатывать себе на жизнь своимтрудом, и эта забота дает основное направлениеего мыслям. В условиях, когда продвижениечеловека на работе зависит от благосклонногоотношения других, более влиятельных лиц,благоприятные оценки последних становятся длянего первейшей заботой. Вот почему в техслучаях, когда мыслящие люди прямообслуживают власть имущих – занимаяопределенное место в служилой иерархии, – онисплошь И рядом не имеют возможности свободнои независимо высказывать свои соображения имнения.


Люди, трактующие наше общество какдемократическое общество, исходят издопущения, что в США существует активнаяобщественность; в своих риторическихзаявлениях они уверяют нас, что истинные истокиверховной власти находятся в недрах этойобщественности. Демократия непременнопредполагает наличие двух условий: сведущей,постоянно дающей о себе знать общественности итаких политических лидеров, которыеруководствуются разумом или по крайней меренесут разумную ответственность передсуществующими кругами осведомленнойобщественности. Только тогда, когдаобщественность и политические лидеры обладаютспособностью быстрой и глубокой реакции наобщественные нужды и проникнуты чувствомответственности, в человеческих делах царствуетдемократический порядок, и такой порядоквозможен лишь тогда, когда знание выполняетобщественную функцию. Для того чтобы разумбыл в состоянии формировать общественнуюжизнь, он должен иметь свою собственную,независимую от власти общественную базу ивместе с тем обладать возможностью мощновлиять на политические дела. Если выразить это впонятиях теории народовластия, то


формирующее влияние разума на общественнуюжизнь возможно лишь в условиях существованиясвободной и просвещенной общественности, ккоторой мыслящие люди в состоянии обращатьсяи перед которой власть имущие люди несутреальную ответственность. Но такойобщественности и такого рода людей – будь то изсреды власть имущих или из среды ученых имыслителей – в наше время нет, и потому знаниене выполняет ныне в Америке демократическойфункции.

Типичный представитель нынешних высшихкругов – это человек посредственного ума; иногдаэто добросовестный человек, но все жепосредственность. Его проницательностьсказывается лишь в том, что время от времени онсознает, что не способен справиться спроблемами, которые он иногда считаетнеобходимым решать. Но такие чувства онобычно скрывает: его публичные высказывания –бессодержательные, изобилующие избитымиистинами – выдержаны в сентиментальном иблагочестивом, бравом и непреклонном,призывно-бодром тоне. Он способенвоспринимать лишь конспектированные иупрощенные, изжеванные и искаженные идеи. Онпринадлежит к людям, вершащим .дела в эпоху


телефона, докладных записок и сводок.Говоря о безыдейности и умственной

посредственности власть имущих, я, конечно, ненамерен отрицать, что среди них попадаютсяиногда и умные люди (хотя это отнюдь необязательное явление). Однако занимающий насвопрос – это не вопрос о распределении "ума",понимаемого как нечто однородное, как нечтотакое, что может быть представлено большим илименьшим количеством. Речь идет скорее обособом роде и качестве ума, формируемом иотбираемом в мире власть имущих. Речь идет отом, какое значение придается всепроникающимэлементам интеллигентности – этой главнойценности в жизни, характере и поведениичеловека. Именно этого мерила мы не находим уамериканской властвующей элиты. Вместо негомы находим у нее такие критерии, как "вес" и"умение судить и вершить", – и подобныекритерии играют в прославленном возвышениилюдей из элиты гораздо большую роль, чемдуховная утонченность или сила ума.

Власть имущего человека, преисполненногосознанием своего веса и значения, окружают совсех сторон его технические помощники в делахуправления, призванные воплощать знание,которого он не имеет, и даже ораторское


искусство, которым он не обладает. Этоработники его пресс-бюро, его ближайшийученый помощник, снабжающий его идеями,работники его административного бюро исекретари. Не следует забывать и членов разныхкомиссий и комитетов, состоящих при нем.Наряду с увеличением вспомогательных средствдля разработки политических решений средиофициальных руководителей СоединенныхШтатов наблюдается катастрофическийнедостаток людей, способных к самостоятельномумышлению, и потому в верхах нередконаблюдаются колебания и нерешительность.

Одним из вредных последствий недостатказнаний у людей из элиты является возвышениеэкспертов, ставшее ныне не просто фактом, аузаконенным фактом. Когда министра обороныспросили недавно, какого он мнения оботрицательной оценке военной политики, даннойлидером оппозиционной партии, он ответил: "Выполагаете, что его можно считать экспертом поэтим делам?" Под давлением репортеров,домогавшихся более конкретного ответа, министрзаявил, что "военные руководители считают нашувоенную политику разумной и я тоже считаю ееразумной", а затем, когда его попросиливысказать свое мнение о некоторых конкретных


вопросах, он добавил: "Все, что можно сделать внекоторых случаях, это спросить совета у господабога". Когда богу и экспертам столь уверенноприписывается такая крупная роль, то что же,собственно, остается делать политическомуруководству? И еще меньше места остается в этойконцепции для принципа общественногообсуждения спорных проблем, имеющих в концеконцов не только военное, но и в равной степениполитическое и моральное значение. Но в этойконцепции нет ничего неожиданного, ибо еще вовремена, предшествовавшие японскому налету наПирл-Харбор, наблюдалась тенденция к отказу отпубличного обсуждения политических проблем ик ликвидации оппозиции под прикрытиемудобного девиза двухпартийной политики.

Отсутствие духа общественности сказываетсяне только в умственном застое политическихкадров и их советников – оно приводит к тому,что практикуемая система разработкикрупнейших решений и важных политическихакций не предполагает необходимости ихобоснования или критики, словом, их обсужденияв какой-либо разумной форме. Более того, частобывает так, что их даже не пытаются оправдать.Разумное обсуждение подменяется одностороннейидеологической обработкой населения,


демократические формы осуществления властиподменяются тайными махинациями исамовластными решениями власть имущих.Начиная с XIX в., когда политика смениласьадминистрированием, крупные политическиеакции все чаще и чаще лишены даже внешнихатрибутов решений, вынесенных в результатеразумного обсуждения; они предпринимаютсягосподом богом, экспертами и людьми типамистера Вильсона.

Все больше и больше расширяется круггосударственных дел, скрытых под покровомофициальной секретности, все больше и большерасширяется сфера тайной слежки за людьми,которые могли бы разгласить то, что публике, несостоящей из экспертов, имеющих "допуск",знать не положено. Вся цепь решенийотносительно производства и использованияатомного оружия была выработана безподлинного общественного обсуждения, причемобстоятельства, знание которых было необходимодля делового обсуждения этих проблем,официально скрывались, искажались или дажепредставлялись в заведомо ложном свете. По меретого как эти решения начали приобретать всеболее роковое значение не только для судьбыамериканцев, но буквально для судьбы всего


человечества, доступ к источникам информациизакрывается, а факты, требуемые для вынесениярешения (и даже вынесенные решения!), непропускаются в основательно нагруженныеканалы информации под политически удобнымпредлогом "сохранения государственной тайны".

И в то же время политическая словесность,заполняющая каналы общественной информации,постепенно становится все более и болеепримитивной и грубой. Высшим принципом,определяющим содержание глупых сведений,предназначенных для масс или для тех, когосчитают массами, является, вероятно,демагогический тезис, что подозрения иобвинения, достаточно часто повторяемые,оказывают каким-то образом такое же действие,что и прямое доказательство вины, подобно томукак эффект многократного расхваливаниякакой-нибудь марки зубной пасты или сигаретсчитается равносильным эффекту реальныхдостоинств. Крупнейшей отраслью пропаганды,затопляющей Америку, крупнейшей по крайнеймере с точки зрения размаха и крикливости,является торговая пропаганда, рекламирующаямыло, сигареты или автомобили; именно такиевещи, или, вернее, их названия, Америка, какправило, славит громче всего. Важно отметить,


что эта колоссальная пропаганда, рекламирующаяразличные товары, зачастую является лживой ивводит в заблуждение. Она обманывает публикупри помощи интригующих намеков и умолчаний,настойчивого вдалбливания, а порой и припомощи категорических заверений; она чащеапеллирует к чревоугодию или к похоти, чем куму или сердцу. Публичные сообщения,исходящие от лиц, выносящих важнейшиерешения, или от тех, кто хотел бы побудить наспроголосовать за их избрание на решающиепосты, становятся все более похожими настандартные образцы вздорных и вымышленныхсведений, созданные торговой пропагандой ирекламой.

В США наших дней власть имущие люди нестолько догматичны, сколько безыдейны. Всякаядогма обычно представляет собой более илименее разработанное обоснование известных идейи моральных ценностей и, следовательно,заключает в себе известные элементы (правда,узкие и закостеневшие) ума, теоретическогомышления и практического разума. Но в нашевремя мы сталкиваемся как раз с отсутствиемкакого-либо духовного начала, котороепредставляло бы собой общественную силу; мысталкиваемся с равнодушным отношением к


знанию и боязнью того, что знание может оказатьосвободительное влияние на общество. Результаттаков, что мы имеем политические решения,лишенные разумных обоснований, дающихвозможность критически взвесить их иобсуждать.

Опасность для Америки кроется не вварварской политической слепоте непреклонныхпримитивных политиканов, а в почтительновоспринимаемых рассуждениях государственныхсекретарей, в банальностях, изрекаемых сважным видом президентами, в ужасающемсамодовольстве новейших американскихполитиков из солнечной Калифорнии, искреннеуверенных в том, что истина находится у них вжилетном кармане. Эти люди не имеютсамостоятельных идей: их заменяют усвоенныеими пошлости и плоские истины; а догмы,придающие законную силу их деятельности,пользуются столь широким признанием, что ненаходят никакого разумного отпора. Люди этоготипа – сумасбродные реалисты: во имя реализмаони создали в своем воображении некуюбредовую действительность; в которой всепридумано ими самими; во имя практицизма онисоставили себе утопический образ капитализма.Они отказались от принципа ответственного и


разумного объяснения событий и явлений изаменили его практикой маскировки последнихпри помощи сбивающих с толку средствидеологического воздействия; они отказались отпрактики публичного обсуждения под предлогомнехитрых концепций о психологической войне.Вместо способности к критическому мышлениюмы находим у них бойкость суждений,свойственную мещанскому здравому смыслу;вместо умения тщательно разрабатыватьальтернативные решения и взвешивать ихпоследствия – административную хватку.


4

Несмотря на изгнание ума и творческогомышления из сферы общественных дел, несмотряна аморальность социального механизмавыдвижения людей на руководящие посты иповсеместное господство системыорганизованной безответственности – и, пожалуй,не вопреки, а благодаря этим обстоятельствам, –люди из высших кругов извлекают выгоду из всехформ власти, сосредоточенной в основныхсоциальных институтах, которыми ониуправляют. Ибо власть этих институтов, реальноосуществляемая или потенциальная,приписывается им как официальным заправилам.Их посты, их деятельность и даже их личностисветятся в нимбе этого приписываемогомогущества; все командные пункты в сферевласти и могущества окружены ореоломпрестижа, в лучах которого купаютсяофициальные руководители государства, богачииз мира корпораций, адмиралы и генералы. Элитаизвестного общества, какими бы скромнымиданными ни обладал каждый из ее членов,воплощает в себе престиж власти, существующейв этом обществе. Больше того, лишь немногие излиц, облеченных подобной властью, способны


долго противостоять соблазну связать своипредставления о самих себе, хотя бы частично, сгромкой славой учреждений, которые онивозглавляют. Действуя как представитель своейстраны, своей корпорации или армии, такойруководитель начинает со временем считать себя,свои речи и убеждения воплощением историческинакопленной славы великих институтов, скоторыми он постепенно начинает себяотождествлять. Когда он говорит от имени своейстраны или как защитник ее интересов, то взвучании его слов ему чудятся также отзвуки еевековой славы.

В отличие от прошлого общественныйпрестиж не связан ныне преимущественно сособым положением в местных общинах. Онсопутствует ныне командному положению вкрупных иерархиях, приобретшихобщенациональные масштабы. Он сопутствуетбогатству, если даже на последнем и лежитотпечаток гангстеризма. Он сопутствуетобладанию властью, если даже власть имущийлишен всех достоинств, которые для этоготребуются. В низах же, в обществе,превратившемся в инертную массу, рушатсястарые и привычные моральные препоны,мешавшие раньше реализации притязаний на


престиж, – и в поисках образцов совершенстваамериканцы обращаются к высшим кругам, с темчтобы сформировать себя по их образу иподобию и по ним судить о себе. Однако в нашидни американские авторы более склонны,по-видимому, искать подобные образцы средивысокопоставленных людей прошлых эпох, а несреди людей нашей эпохи. Побуждает ли . их кэтому действительное различие междунынешними деятелями и деятелями минувшихвремен или же это попросту объясняетсяполитическим удобством и выгодностьюретроспективного анализа высших кругов –сказать очень трудно. Факт, во всяком случае,таков, что политический престиж таких деятелей,как Вашингтон, Джефферсон или Линкольн, малокем оспаривается, а политический престижсовременных деятелей оспаривается многими.После смерти видные политические деятелилегче, оказывается, добиваются признания, чемпри жизни; политические лидерырассматриваются их современниками всего лишькак политические дельцы (крупные или мелкие),но никогда не воспринимаются ими как великиелюди; а в наше время их все чаще рассматриваютпод углом зрения аморальности в верхах.

Теперь, как и раньше, власти сопутствует


престиж, и вместе с тем на место прежнихразрядов людей, служивших образцами, пришлапреуспевающая братия: профессиональныеадминистраторы из мира корпораций,превратившиеся в политическую элиту и ставшиеныне для американцев официальными образцами.Время покажет, станут ли они действительнообразцами совершенства в представлениях иустремлениях широкой публики и выстоят ли онидольше, чем вытесненные ими либералы 30-хгодов. Образы этих людей будят сомнения,вызывают глубоко укоренившиеся ассоциации,связанные с аморальностью современногосоциального механизма выдвиженияруководителей и с аморальностью в верхахвообще. Среди образованных американцев всеусиливается ощущение того, что авторитетподобных людей создан искусственно. Весь ихдуховный склад и условия, при которых онистановятся "большими" людьми, очень уж легкопорождают подозрения в том, что этосфабрикованные фигуры; слишком уж маячит наних тень подставных писак и гримеров;тщательность фабрикации слишком бросается вглаза.

Следует, конечно, иметь в виду, что люди извысших кругов не всегда стремятся навязать себя


низшим слоям населения в качестве образца и чтонизшие слои населения не всегда приемлют ихобразы в качестве образцов совершенства. Элитаможет пытаться реализовать подобные претензиисреди народных масс, но массы могут ихотвергнуть. Они могут, наоборот, относиться сполным равнодушием или даже развенчиватьмнимые достоинства власть имущих,представлять их образы в карикатурном виде,высмеивать их претензии прослыть образцамисовершенства.

Разбирая вопрос о людях, воплощающихсобой типичные черты национального характера,Уолтер Бэджгот отвлекается от возможностиподобной реакции. Очевидно, однако, что, имеядело с нашими современниками, мы обязаны ееучитывать, так как именно такая реакция ипорождает неизменно расточительные, а порой ибешеные затраты на то, что именуется"обработкой общественного мнения". Люди,обладающие могуществом и престижем,остаются, пожалуй, в выигрыше, если они непроявляют активного стремления к шумнойславе. Истинно гордые семейства старинныхбогачей не станут домогаться ее, но затопрофессиональные знаменитости – специалистыпо части такого активного домогательства славы.


Политическая, экономическая и военная элитывсе больше и больше соперничают, как мывидели, с профессиональными знаменитостями истремятся заимствовать у них общественныйпрестиж. Можно, пожалуй, считать, что людям,обладающим беспримерным могуществом, нолишенным ореола общественного престижа,всегда свойственно искать престиж – хотя бы ииспытывая при этом неловкость – среди тех, ктопользуется популярностью, но лишен могущества.

Внимание народных масс отвлекается отдеяний и личностей властвующей элиты делами иславой профессиональных знаменитостей, а такжеявлениями экономического процветания,обусловленного военными факторами; вниманиелиберально настроенной интеллигенции,интересующейся политическими проблемами,отвлекается такими факторами, как чисто местнаяборьба политических сил внутри отдельныхизбирательных округов и политическая борьба всредних звеньях власти, деятельность которыхподдерживает иллюзию, будто США все ещепредставляют собой общество, основанное напринципе равновесия. Если внимание массовыхсредств общения сосредоточено напрофессиональных знаменитостях, то вниманиелиберально настроенной интеллигенции, и


особенно внимание ученых-социологов,сосредоточено на шумливых средних звеньяхвласти. Профессиональные знаменитости ивтороразрядные политические деятели являютсянаиболее заметными фигурами во всей нашейсоциальной системе; в самом деле, обе этигруппы, вместе взятые, монопольно владеют, какправило, той ареной гласной общественнойжизни, которая находится в поле зрения рядовыхлюдей, и, таким образом, затмевают собойвластвующую элиту и отвлекают от нееобщественное внимание.

В состав высших кругов США входят ныне, содной стороны, профессиональные знаменитости,волнующие воображение публики и ослепляющиеее своими забавными выходками и эротизмом, а сдругой стороны, люди отмеченные ореоломпрестижа, окружающего власть и общественноевлияние, могущество и богатство. Между этимидвумя вершинами общественной пирамидыимеется известная взаимозависимость.Властвующая элита не столь заметна, какпрофессиональные знаменитости, и зачастую нестремится быть заметной, а "сила"профессиональных знаменитостей заключается вих способности отвлекать на себя общественноевнимание. Поистине странная толпа кумиров


высится сейчас над американским обществом!Профессиональные знаменитости – это вбольшинстве своем прилизанные куклы илинепристойные шуты; власть же имущие восновном редко олицетворяют собой лучшиедуховные качества народа.

Вполне понятно поэтому то чувствоморальной неловкости, которое наблюдается вкругах самой американской элиты. Наличиетакого чувства неловкости полностьюподтверждается наиболее серьезными людьми изсреды элиты, которые осознали, что именно познаменитостям из высших кругов судят заграницей об американцах. Двойственная природапрослойки американских знаменитостейотражается за границей как в двойственномоблике американцев, едущих туда развлекатьсяили по делу, так и в представлениях об"американцах", которых придерживаются многиеобразованные и трезво мыслящие европейцы. Впочете у американской публики находятся нынелибо непристойные, либо мрачные личности; втуго завинченной ныне американской системераспределения престижа общественный почетдостается либо совершенно ничтожным, либозловещим фигурам.

Американская элита не состоит из людей,


воплощающих лучшие качества народа,поведение и характер которых служили быамериканцам в качестве образца, объектаподражания и устремления. Не существует такойгруппы, о членах которой рядовые люди моглибы вполне справедливо сказать, что они срадостью согласились бы стать такими же. Вэтом фундаментальном значении СШАдействительно не имеют национальных лидеров.Но такова уж природа циничного и политическибесформенного недоверия, питаемого широкойпубликой к власть имущим, что оно легкоиспаряется без каких-либо реальныхполитических последствий. После людей исобытий, которые страна пережила и виделаперед собой за последние 30 лет, дела все жеобстоят именно так, и это лишний раздоказывает, насколько трудно найти ииспользовать ныне в Америке умеренныеполитические средства для нравственно чистыхцелей.

Америка – консервативная страна безкакой-либо консервативной идеологии –предстает ныне перед миром как олицетворениеголой и деспотической силы, как этообнаруживается, например, в тех случаях, когдалюди, делающие в Америке высокую политику,


навязывают другим странам во имя реализмасвои нередко сумасбродные определения иоценки мировой действительности.Второразрядные умы всегда находятся подвластью выспренно выраженных плоских идей. Влиберальной риторике в принцип возводитсяныне расплывчатость мысли, в консервативной –иррациональность. В условиях функцио-нирования объединенной частно-капиталистической экономики, возвышениявоенщины и политического вакуума,существующего в современной Америке, разумноеобсуждение политических идей заменяетсяодносторонней обработкой общественногомнения, режимом официальной секретности,современными избирательными кампаниями,снижающими уровень политического сознаниянарода, и ужасной политикой совершившихся (итопорно обделанных) фактов.

Люди из высших кругов не представляютнацию, их высокое положение не являетсярезультатом их моральных достоинств; ихсказочный успех не связан прочным образом скакими-либо похвальными дарованиями. Властьимущие были отобраны и воспитаны теми, ктообладал до них орудиями власти, источникамибогатства, аппаратом фабрикации знаменитостей,


существующими в обществе, в котором ониживут. Они не отобраны и не воспитаны такимгражданским государственным аппаратом,который был бы связан с миром знания итворческих идей. Это не люди, воспитанныепартиями, проникнутыми сознаниемответственности перед страной, открыто и четкообсуждающими проблемы, к которым нашастрана столь неразумно ныне подходит. Это нелюди, несущие ответственность передконтролирующим их множеством добровольныхассоциаций, связывающих политически активныхграждан с верховными государственнымиорганами. Носители такой громадной власти,какой еще не знала история человечества, ониобрели эту власть только благодаря американскойсистеме организованной безответственности.


* Текст приводится по изданию:Миллс Р. Властвующая элита. – М.:

Издательство иностранной литературы, 1959.Перевод с англ. Е. И. Розенталь, Л. Г.

Рошаль, В. Л. Кон.

19900 Моль, Абраам

АБРААММОЛЬ

ВЛАСТВУЮЩАЯ ЭЛИТА

Documents

Transcript of ВЛАСТВУЮЩАЯ ЭЛИТА