С е р И я « М е ж д у н а р о д н о е п р а в о »

Александр Мережко

СОЦИОЛОГИя ПрАВА Н.С. ТИМАШеВА

•

Alexander Merezhko

N.S. TIMASHEFF’S SOCIOLOGY OF LAW

Одесса«Фенікс»

2012

ББК 60.56УДК 316.34М 52

Серия основана в 2011 г.

Рекомендовано к печатиУченым советом Киевского национального лингвистического

университета (протокол № 2 от 24 сентября 2012 г.).

Рецензенты:Довгерт А. С. – доктор юридических наук, профессор, заведую­

щий кафедрой международного частного права Института международ­ных отношений Киевского национального университета имени Тараса Шев ченко;

Тимченко Л. Д. – доктор юридических наук, профессор, началь­ник отдела изучения международного опыта в области налогообложе­ния Научно­исследовательского центра по проблемам налогообложе­ния Национального университета Государственной налоговой службы Украины.

Мережко АлександрМ 52 Социология права Н.С. Тимашева : моногр. / Александр Мережко. –

Одесса : Фенікс, 2012. – 240 с. – (Серия «Международное право»). ISBN 978­966­438­661­3 В монографии исследуются развитие научного мировоззрения и система социологии

права Николая Сергеевича Тимашева, являющегося одним из основателей науки социоло­гии права. Автор анализирует ключевые понятия общей теории социологии и социологии права Тимашева, включая такие понятия, как этика, власть, право, социальная координа­ция, социальное равновесие и т.д. Автор также рассматривает проблематику методологии социологии права Тимашева. Внимание уделено социологическим взглядам Тимашева относительно советского общества, государства и права, а также его концепциям в обла­сти социологии войны, идеологии и революции. Монография представляет интерес для социологов, юристов, а также всех тех, кто интересуется вопросами теории, философии и социологии права.

ISBN 978­966­438­661­3 © Мережко А., 2012ISBN 978­966­438­443­5 (серия) © Оформление ЧП «Фенікс», 2012

Моим учителям – Анатолию Степановичу Довгерту

и Василию Ивановичу Кисилю

посвящаю

СоДеРжАние

От автОра . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7

введение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9

Глава I . ФОрмирОвание научнОГО мирОвОззрения никОлая тимашева . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16

Глава II . СОциОлОГия никОлая тимашева . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 48

Глава III . ПравО, СОциальная кООрдинация и СОциальнОе равнОвеСие в СОциОлОГии тимашева . . . . . . . . . . . . . . . . 74

Глава IV . меСтО СОциОлОГии Права в СиСтеме науки Права . 80

Глава V . метОдОлОГия СОциОлОГии Права тимашева . . . . . . . . 95

Глава VI . учение тимашева Об этике и этичеСких нОрмах . 98

Глава VII . учение тимашева О влаСти . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 113

Глава VIII . учение тимашева О Праве . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 132

Глава IX . СОциОлОГия СОветСкОГО ГОСударСтва и Права в учении тимашева . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 154

Глава X . СОциОлОГия вОйны, идеОлОГии, ПрОПаГанды и ревОлюции . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 174

Глава XI . СОциОлОГия межэтничеСких ОтнОшений . . . . . . . . . 199

Глава XII . ПрОГрамма развития СОциОлОГии Права тимашева и критика еГО теОрии . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 209

заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 225

литература . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 228

резюме . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 236

Table of ConTenTs

From the Author . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 7

IntroductIon . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9

chApter I . FormAtIon oF nIkolAI tImAsheFF’s scIentIFIc outlook . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 16

chApter II . nIkolAI tImAsheFF’s socIology . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 48

chApter III . lAw, socIAl coordInAtIon And socIAl equIlIbrIum In tImAsheFF’s socIology . . . . . . . . . . . . . 74

chApter IV . plAce oF socIology oF lAw In the system oF legAl scIence . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 80

chApter V . methodology oF tImAsheFF’s socIology oF lAw . . 95

chApter VI . tImAsheFF’s teAchIng on ethIcs And ethIcAl norms . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 98

chApter VII . tImAsheFF’s teAchIng on power . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 113

chApter VIII . tImAsheFF’s teAchIng on lAw . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 132

chApter IX . socIology oF soVIet stAte And lAw In tImAsheFF’s teAchIng . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 154

chApter X . socIology oF wAr, Ideology, propAgAndA And reVolutIon . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 174

chApter XI . socIology oF Inter-ethnIc relAtIons . . . . . . . . . . . . . 199

chApter XII . tImAsheFF’s progrAm oF socIology oF lAw’s deVelopment And crItIque oF hIs theory . . . . . . . . 209

conclusIon . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 225

lIterAture . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 228

summAry . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 237

7

о Т А в Т о РА

Должен признать, что, приступая к изучению творческого наследия Н.С. Тимашева в области социологии права, я не предполагал, что на­пишу об этом книгу. Первоначально замысел состоял в том, чтобы напи­сать небольшую главу о его социологии права для книги «русская школа социологии права», в центре внимания которой находилось бы учение Л.И. Петражицкого и его учеников, включая Н.С. Тимашева. Однако вскоре оказалось, что научное наследие Тимашева столь обширно, бога­то и многообразно, что заслуживает написания не одной книги. Многое поражает в творчестве Тимашева: многообразие поднятых им тем в со­циологии, новаторский подход и глубина мысли в их исследовании, яс­ность и стройность теоретических построений, удивительно логичный и четкий методологический аппарат, смелость и объективность научной мысли, а также ее связь с живой действительностью. Поражает и то, что, несмотря на огромную значимость для современной науки трудов Тимашева и его научного мировоззрения, в отечественной и мировой на­учной литературе до сих пор не появилось такого исследования, которое бы представило целостный синтетический образ социологии Тимашева. разумеется, в российской и западной литературе появилось несколько довольно интересных исследований, посвященных некоторым аспектам творчества Тимашева. Однако в этих работах, как мне представляется, во­первых, не удалось охватить основные темы творчества Тимашева, коих весьма много, и показать их взаимосвязь; во­вторых, не удалось также показать тесную взаимозависимость между социологической и правовой мыслью Тимашева. Не стоит забывать, что Тимашев был не только социологом, но и юристом, и что в его творчестве органически сочеталась социология и юриспруденция. Символично, что Тимашев начал свой научный путь с вопросов права и завершил его написанием, к сожалению так и не увидевшего свет, труда по социологии права. Не

8 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

случайно и то, что настоящую известность и признание научного мира принесло ему «Введение в социологию права».

С учетом этого, предлагаемая читателю книга, посвящена не толь­ко концепции социологии права Тимашева как таковой, но также тому месту, которое эта социология права занимает в его общей системе со­циологии, каковы ее методологические предпосылки, а также связи со смежными социологическими темами, например, такими, как война, ре­волюция, пропаганда и идеология.

Изучая творчество Тимашева, не только проходишь серьезную школу научной мысли, не только видишь за его теориями и концепция­ми живую творческую личность автора, но также понимаешь, насколько важно для дальнейшего развития науки права и социологии адекватно усвоить и осмыслить его достижения.

В этом, пожалуй, как раз и заключается главный вывод этой книги.

Пользуясь случаем, хотел бы выразить слова самой искренней при­знательности тем, кто оказал мне поддержку в процессе написания этой книги. Это, прежде всего, ректор Киевского национального лингвисти­ческого университета роман Владимирович Васько, профессор Анато­лий Степанович Довгерт, профессор Леонид Дмитриевич Тимченко, а также Татьяна Николаевна Бобринская (урожденная Тимашева).

9

в в е Д е н и е

Николая Сергеевича Тимашева можно с полным основанием от­нести к числу гениев мировой правовой и социологической мысли XX века. По глубине и широте научных взглядов его можно сравнить лишь с его учителем – профессором Л.И. Петражицким. Н.С. Тимашев – один из основателей социологии права, первым создавший стройную и ло­гичную систему социологии права. Можно согласиться с мнением его дочери, графини Т.Н. Бобринской (урожденной Тимашевой), считаю­щей, что если бы ее отец в 1920 г. опубликовал рукопись своей книги по социологии права, написанной на основании курса по социологической юриспруденции, который он читал в это время Петроградском Политех­ническом Институте, то вполне вероятно, что именно его стали бы счи­тать отцом­основателем социологии права. К сожалению, чрезвычай­ные обстоятельства гражданской войны того исторического периода не позволили книге Тимашева появиться в свет, а рукопись была утеряна. Тем не менее, факт остается фактом – именно Тимашеву принадлежит заслуга создания первой подлинно научной системы социологии права, органически вписывающейся в его общую теорию социологии.

По­видимому, социология права лишь сейчас начинает постепенно приходить к пониманию значимости учения Тимашева. Так, например, если в «фундаментальном исследовании» Жана Карбонье «Юридиче­ская социология» (1978) Тимашев не упоминается ни разу (!)1, тогда как Петражицкий упоминается 5 раз, Гурвич – 9 раз, а Сорокин – один раз, то в книге Матью Дефлема «Социология права» (2008) Тимашев упоми­нается 6 раз, Петражицкий – 13 раз, Гурвич – 8 раз, Сорокин – 7 раз2.

По справедливому утверждению американского ученого, профес­сора роберта Бирстеда (Нью­Йоркский университет): «Тимашев явля­

1 Карбонье Ж. Юридическая социология. – М.: Прогресс, 1986.2 См.: Deflem M. Sociology of Law. Visions of a Scholarly Tradition. – Cambridge

University Press, 2008.

10 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ется одним из самых недооцененных социологов. Причин этой частич­ной недооценки признания несколько: 1. Сфера его социологических изучений исключительно широка: от социологии права до социологии войны и революции, от теории социологии до ее методологии, равно как и серьезных трудов по изучению и анализу революционной россии, до анализа отдельных ученых, таких, как Конт, Токвиль. Петражицкий, Эрлих, Парето, Стурцо и др. В теперешней науке, узко разделенной на особые области, мало ученых имеют такие же универсальные знания, чтобы суметь оценить богатство и многосторонность его трудов. 2. Ти­машев писал на нескольких языках в разных странах и публикациях и нет общего собрания его трудов. 3. Большую часть своей академической жизни в США Тимашев провел в католическом ун­те, и некоторые ему приписывали «католические» суждения, хотя Тимашев был совершенно свободен преподавать так, как он считал нужным»3.

Другой автор отмечал в творчестве Тимашева следующее: «... Мож­но подумать, что такой широкий диапазон свидетельствует о поверх­ности. Но это не так... необходимо отметить, в каждой из областей Тимашев проявлял критические знания соответствующей литературы, европейской и американской, старой и современной. я не переставал поражаться, что самые новейшие тенденции были уже представлены в его системе мышления и даже иногда были им предвосхищены»4.

Для научного мировоззрения Тимашева характерны такие черты, как: высокий уровень научно­методологической культуры, ясность вы­ражения идей, логичность и оригинальность теоретических построений, связь между теоретическими суждениями и возможностью их проверки на практике, критичность по отношению к сложившимся в научной ли­тературе догмам, а также, что немаловажно, свобода и смелость мыс­ли. В лице социологического учения Тимашева мы имеем целостную и объективную картину живой социальной действительности, в том числе правовой действительности. В широком культурном смысле Тимашев являлся человеком «Серебряного века», ставшего в культурной жизни россии своеобразным раскрытием художественного и научного творче­ского потенциала.

3 Цит. по: Бобринская Т.Н. Профессор Николай Сергеевич Тимашев. История трех жизней // Новый журнал. – 2012. – № 267. (<http://magazines.russ.ru/nj/2012/267/b31.html>).

4 Там же.

11• введение

Что касается его личного мировоззрения, то этот великий ученый был глубоко верующим человеком и не стеснялся об этом говорить. «В молодости, – как пишет о своем отце Т.Н. Бобринская, – как у многих, у него были сомнения в вере, но он пришел к осознанию бытия Божия, несмотря на все точные науки, за развитием которых он следил. Он го­ворил, что Бог – это логично и иначе быть не может. его религиозное сознание пребывало на высоком философском уровне; его духовным отцом во Франции был профессор­протоирей о. Сергий Булгаков, а в США профессор­протоирей о. Александр Шмеман»5.

Прежде чем обратиться к рассмотрению социологии права Н.С. Ти­машева следует сказать несколько слов о его жизненном пути, посколь­ку этот путь определил его научное и философское мировоззрение.

Николай Сергеевич происходил из старинного дворянского рода (при Иване Грозном был упомянут «боярин» Тимашев – по преданию, потомок Чингисхана), а его семья дала стране крупных государствен­ных и военных деятелей. его отец – Сергей Иванович был министром торговли и промышленности в правительстве П.А. Столыпина. После бесславного для россии поражения в русско­японской войне ему, тог­дашнему управляющему Государственного банка, удалось удержать курс рубля. Вместе с тем, он способствовал принятию закона о го­сударственном страховании рабочих от несчастных случаев. Сергей Иванович Тимашев скончался в советской тюрьме, что, безусловно, наложило определенный отпечаток на отношение Н.С. Тимашева к со­ветской власти.

Интересно отметить, что Николай Сергеевич принадлежал к роду, представители которго внесли огромный вклад в мировую науку пра­ва. Так, одним его дядей был Андрей фон Тур, известный немецкий ученый­юрист, ректор Страсбургского университета, другим дядей был известнейший русский юрист­международник Ф.Ф. Мартенс, а тре­тьим – Филипп Хек (Philipp von Heck), один из основателей «юриспру­денции интересов» в философии права, к которой принадлежал, кстати говоря, американский ученый роско Паунд.

По окончанию, как бы сегодня сказали, «элитарного» Импера­торского Александровского лицея, Николай Сергеевич стал студентом

5 Бобринская Т.Н. Заметки о моем отце // Журнал социологии и социальной антропо­логии. – 2000. – Том III. – № 2. – С. 23.

12 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Страсбургского университета, а затем, вернувшись в Петербург, продол­жил обучение в Санкт­Петербургском университете, славившегося в те годы своими профессорами с мировым именем. Получив степень маги­стра права, Тимашев был приглашен читать лекции и уже тогда появля­ются его первые научные работы, сразу снискавшие себе известность в научном мире. Степень доктора права он получил за двухтомную дис­сертацию на тему «Преступное возбуждение масс», в которой чувству­ется влияние психологической школы Л.И. Петражицкого.

В Санкт­Петербургском университете Тимашев входит в круг уче­ников Петражицкого, среди которых такие будущие светила социологии права, как Питирим Сорокин, Георгий Гинс и Георгий Гурвич, с кото­рыми Тимашев поддерживает тесные научные и личные связи в период эмиграции.

После февральской революции Тимашев сотрудничает с Времен­ным правительством и его даже приглашают к разработке проекта ново­го Уголовного кодекса.

В 32 года Тимашева приглашают на должность профессора в Пе­троградский Политехнический институт. Как пишет Т.Н. Бобринская: «Когда вскоре ему предложили читать основной курс по теории права, декан попросил подать курс с социологической точки зрения. На возра­жение Николая Сергеевича, что такой науки не существует, декан отве­тил: «А вы создайте!» Тимашев попросил месяц на размышления. Вер­нувшись, он сказал, что согласен. И сделал ведь! И опять, к сожалению, этот труд нельзя было издать. После гибели в тюрьме отца, под угрозой расстрела в связи с «Таганцевским делом» (когда был расстрелян Гу­милев), Николай Сергеевич с женой и младшим братом должны были бежать в Финляндию»6.

От ареста и вероятной гибели Тимашева спасло Провидение Божье: спускаясь по лестнице дома, где он жил, он заметил поднимающихся ему на встречу двух человек в штатском. Николай Сергеевич мгновен­но понял, что это чекисты (которые, к счастью, не узнали его), прошел мимо них и уже не вернулся домой.

Затем начинается период эмигрантских скитаний Николая Сергее­вича по межвоенной европе. Вначале – Финляндия, затем Германия и

6 Бобринская Т.Н. Профессор Николай Сергеевич Тимашев. История трех жизней // Новый журнал. – 2012. – № 267. (<http://magazines.russ.ru/nj/2012/267/b31.html>).

13• введение

Чехословакия. В Чехословакии под эгидой президента­русофила, быв­шего к тому же известным социологом, Томаша Масарика возникает активная эмигрантская научно­академическая среда, в которую вли­вается Тимашев. Затем он принимает предложение стать помощником главного редактора газеты «Возрождение» в Париже, после ухода из нее П. Б. Струве. работу в газете ему удается сочетать с просветительской и преподавательской деятельностью: он выступает с многочисленными докладами и много пишет (насчитывается больше 2000 газетных ста­тей этого периода и свыше 200 научных статей в европейских научных журналах). Несмотря на интенсивный труд, сам Тимашев и его семья живут очень скромно, помогая при этом своим многочисленным дру­зьям. Настроения этого трудного периода жизни Николая Сергеевича отразились в его стихотворении из цикла «Скитания»7.

я выброшен из жизни; я не нужен.Повсюду сил враждебных торжество.Хотел бы в бой пойти – но безоружен,Хотел бы рало взять – но нет его.О, то пройдет, конечно, что мешает,И будут снова родине нужныБойцы, творцы и пахари; кто знает –И вдохновенные певцы весны.О, то пройдет! Но жизнь угаснет ранейВ безвестности, ненужности, глуши,Не искупив наградою страданийИ не исполнив радостью души.

В 1936 г. по приглашению Питирима Сорокина Тимашев приезжает в США для работы в Гарвардском университете. Здесь он возобновляет свою работу над социологией права. Через некоторое время он принима­ет приглашение создать кафедру социологии в аспирантуре Фордемско­го университета, где ему предоставили полную научную и творческую свободу. К этому времени выходит его главное произведение в области социологии права «Введение в социологию права», созданное на осно­

7 Н.С. Тимашев был еще и замечательным поэтом, оставившим после себя несколько томов неопубликованных стихотворений.

14 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ве курса, который он читал в Петрограде. Эта книга сразу делает имя Тимашева широко известным в научном мире американской и мировой социологии, ее переводят на французский и японский языки, рецензии на нее пишут тогдашние выдающиеся социологи.

Вот как определяет вклад Тимашева в создание в социологии права профессор Г.И. Новицкий: «Когда Николай Сергеевич стал читать курс о праве с социальной точки зрения (т.е. еще во время его работы в Поли­техническом институте в Петрограде – А.М.), этой науки еще почти не существовало, и Николай Сергеевич является одним из немногих пио­неров в этой области, в особенности в социологии права. Кроме него, только еще двое ученых занимались этим вопросом – Ойген Эрлих в Вене и… роско Паунд в Соединенных Штатах. При этом интересно от­метить, что когда Николай Сергеевич стал читать лекции в Харвардском университете и познакомился с р. Паундом, последний оценил труд Ни­колая Сергеевича о социологии права и взял книгу только что приехав­шего ученого в качестве официального университетского учебника по его курсу»8.

работая в Фордемском университете Тимашев много ездит по дру­гим американским университетам и университетам других стран (на­пример, он преподает в Институте советологии Мидлбури (Вермонт); по программе имени Фулбрайта преподает курс по американской со­циологии в Голландии). Он также преподает в женском университете Мэримаунт. Особое удовольствие Тимашеву доставляет написание ста­тей для «Нового Журнала», автором и членом редакции которого он был с момента создания журнала.

Помимо сугубо научной проблематики Тимашев много писал пу­блицистических работ, посвященных анализу политической, правовой и экономической жизни в СССр, каждая из которых представляла собой самостоятельное научное исследование. Пожалуй, Тимашев был одним из лучших и наиболее объективных советологов в США, не боявшийся писать о гонениях советской власти на религию и голоде на Украине в 30­е годы, в силу чего подвергался злобной критике даже со стороны некоторых американских коллег.

8 Новицкий Г.И. Жизненный и академический путь проф. Н.С. Тимашева // На темы русские и общие. Сборник статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимашева. Под по­четной редакцией проф. П.А. Сорокина. Под редакцией проф. Н.П. Полторацкого. – Издание Общества друзей русской культуры: Нью­Йорк, 1965. – С. 18.

15• введение

Характеризуя творческую жизнь Тимашева, профессор Н.П. Пол­торацкий писал: «начав свою университетскую карьеру в качестве юри­ста, он впоследствии приобрел наибольшую известность как социолог... Он очень много работал также над проблемами религии и церкви, на­родного образования, демографии, политических и идеологических те­чений, советоведения, международных отношений и др. ...Много Тима­шев сделал в своей жизни в качестве профессора­педагога для несколь­ких поколений русской, западноевропейской и американской учащейся молодежи»9.

Среди черт характера Тимашева, его коллеги отмечали такие, как: чрезвычайная терпимость и скромность, несмотря на универсальность его познаний, глубокая религиозность, необычайное дружелюбие по от­ношению к коллегам и студентам.

Для Николая Сергеевича наука, интенсивный научный труд, не­смотря на все жизненные невзгоды, являлись смыслом его жизни. Не переставая, несмотря на тяжелую болезнь, он трудился практически до самого конца своего земного пути. Вот как пишет о последних месяцах жизни Т.Н. Бобринская: «В конце концов, болезнь одолела отца; как­то он мне сказал: «Перо покоя просит», – я знала, что ему недолго осталось жить. Через три месяца его не стало. Кончилась трудная жизнь человека, которого по рождению все готовило к блестящей карьере, прерванной катаклизмом; который пережил все повороты судьбы и смог вернуться на ту стезю, что была ему уготована и которую он сам себе намечал»10.

Одним словом, в судьбе этого незаурядного человека воплотилась трагедия и величие русской культуры и науки XX века.

9 Полторацкий Н.П. Предисловие // На темы русские и общие. Сборник статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимашева. Под почетной редакцией проф. П.А. Сорокина. Под редакцией проф. Н.П. Полторацкого. – Издание Общества друзей русской культуры: Нью­Йорк, 1965. – С. 3.

10 Бобринская Т.Н. Профессор Николай Сергеевич Тимашев. История трех жизней // Новый журнал. – 2012. № 267. (<http://magazines.russ.ru/nj/2012/267/b31.html>).

16 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ГЛ А в А IФоРМиРовАние нАУчноГо МиРовоззРения

ниКоЛАя ТиМАшевА

Формирование научного мировоззрения Н.С. Тимашева, так же как и всю его научную жизнь, можно условно поделить на три периода: 1) петербургский период; 2) европейский период эмиграции; 3) амери­канский период.

В каждом из этих периодов проявляются различные стороны науч­ного мировоззрения Тимашева. Так, в петербургский период Тимашев выступает в большей мере как специалист в области уголовного права, криминологии и лишь отчасти как социолог права. В его творчестве до­минирует интерес к различным вопросам уголовного права. Вместе с тем, в его работах начинают приобретать все более отчетливое звучание темы социологии права. При этом он пытается выйти из­под влияния психологической школы профессора Л.И. Петражицкого и сформиро­вать самостоятельный методологический подход к праву, который имеет социально­психологическую окраску.

Второй период научной жизни Тимашева связан в значительной степени с публицистикой в эмигрантских журналах и попытками науч­ного осмысления опыта катастрофы российской революции. И хотя в этот период Тимашев несколько отступает от социологических исследо­ваний в области права, тем не менее, в его работах, посвященных пра­ву, государству и обществу в СССр, все­таки заметны социологические мотивы, что говорит о неуклонном формировании в его сознании основ социологического мышления, которые позднее выльются в создание оригинальной системы социологии.

Третий, американский период, творчества Тимашева стал для него периодом параллельного создания собственной системы социологии и социологии права в качестве ее подсистемы. Одновременно Тимашев

17• Глава I

занимается исследованиями в той области, которая получила название «советология». Однако существенным отличием советологии Тимашева является то, что она строится на объективной научно­социологической, а не идеологической базе.

рассмотрим несколько подробнее эти три периода научной жизни и творчества Тимашева.

Петербургский периодНиколай Сергеевич Тимашев принадлежал к той плеяде социоло­

гов права, которые, будучи по образованию юристами, путем интенсив­ного самообразования становились социологами. Интерес к социоло­гии возник у Тимашева еще в гимназические годы. В этот период он внимательно читал и перечитывал труды таких русских социологов, как М.М. Ковалевский и Н.И. Кареев. В старших классах Императорского Александровского Лицея он слушал лекции Кареева по истории, кото­рая преподавалась на социологической основе.

По всей видимости, на социологическое мировоззрение Тимаше­ва в самом начале его творческого пути оказала концепция «генетиче­ской социологии» Ковалевского, в основе которой – изучение зарожде­ния, становления и развития общественных институтов. Ковалевский, что, вероятно, импонировало Тимашеву, и что нашло отражение в его собственной социологической теории, выступил против монистиче­ского подхода в теории социологии. Опираясь на идею Огюста Конта о взаимозависимости факторов исторического процесса, Ковалевский разработал собственную теорию социальных факторов (плюралистиче­скую концепцию социальной причинности). При этом он настаивал на «равноправии» всех факторов и условий, на возможности каждого из них выступать в качестве «независимой переменной» и утверждал, что «нельзя сводить историю той или другой эпохи к решению уравнения с одной неизвестной»11.

Что касается социологии Кареева, то на Тимашева могла повлиять критика Кареевым распространенной в свое время органической теории общества, а также его социологическая теория права. Согласно Карееву, «право возможно только там, где есть личность, признающая за собою и за другими хоть малую долю автономии и где есть социальные инсти­

11 Ковалевский М.М. Избранные труды: в 2­х частях. Часть 1. – М.: рОСПЭН, 2010. – С. 32.

18 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

туты, хорошо ли, дурно ли оберегающие право»12. «Только тут, – под­черкивал Кареев, – возможна юриспруденция (или наука о праве), как особое направление социологического знания»13.

В этой теории права Кареева можно заметить определенное сход­ство с теорией права Тимашева, поскольку то, что у Кареева выступа­ет как признание автономии личности, у Тимашева является этической стороной права, а то, что Кареев называет «социальными институтами, оберегающими право», Тимашев определяет как структуры власти, под­держивающие право.

На социологическое мировоззрение Тимашева могла также повли­ять работа Кареева «роль идей, учреждений и личности в истории» (1895), в которой Кареев высказал несколько интересных и важных мыслей, отголоски которых мы можем найти в трудах Тимашева14. Во­первых, Кареев определил суть исторического процесса в качестве «эволюции культуры и социальных форм, осуществляемой посредством человече­ской деятельности: история есть деятельность, ее процесс складывается из поступков человека»15. Во­вторых, Кареев обратил внимание на роль идей в истории, а также идеалов в жизни, которые являются одним из факторов в мотивации поступков человека16. В­третьих, Кареев заметил, что у личности, «поглощенной деспотическим государством, развива­лись, главным образом, инстинкт повиновения, доверия к социальному авторитету, рутинность, отсутствие индивидуальной инициативы»17. В четвертых, подчеркивал Кареев, «социальные формы сильны их при­знанием со стороны идей, господствующих в обществе»18.

Эти мысли Кареева стали стимулом для самостоятельного творче­ского мышления Тимашева в области социологии.

В Лицее значительное влияние на Тимашева оказали лекции по уголовному праву профессора А.А. Жижиленко, принадлежавшего к со­циологической школе уголовного права. Эта школа искала обществен­ные причины преступлений и последствий наказания в устройстве дан­ного общества. Под влиянием лекций Жижиленко Тимашев в качестве 12 Кареев Н. Историко­философские и социологические этюды. – СПб, 1895. – С. 147.13 Там же.14 Кареев Н. роль идей, учреждений и личности в истории. – Одесса, 1895.15 Там же. – С. 3.16 Там же. – С. 5.17 Там же. – С. 17.18 Там же. – С. 51.

19• Глава I

темы курсового сочинения в старшем классе Лицея избрал проблемати­ку условного осуждения, которая затем легла в основу его диссертации («Условное осуждение». СПб., 1914). В своей диссертации Тимашев рассматривал условное осуждение с исторической, догматической и со­циологической точек зрения. Последняя часть диссертации стала для Тимашева первым опытом исследования в области социологии права. В университетские годы Тимашева, как и каждого начинающего ученого­правоведа, мучил фундаментальный вопрос: что такое право? Причем лекции и книги таких профессоров, как И.А. Покровский и Н.М. Кор­кунов, не давали, как ему казалось, удовлетворительного ответа на этот вопрос, поскольку из учений этих авторов следовало, что право – это си­стема самодовлеющих норм, регулирующих поведение людей. Так, на­пример, Коркунов в своей теории права определял право и юридические нормы следующим образом: «Они (т.е. юридические нормы – А.М.) ука­зывают только, насколько мы имеем или не имеем права осуществлять наши интересы при столкновении их с чужими интересами. Следова­тельно, нормы разграничения интересов определяют границу между правом и не­правом и суть юридические нормы. Таким образом, разли­чие нравственности и права может быть формулировано очень просто. Нравственность дает оценку интересов, право – их разграничение»19.

Из этого определения юридических норм и права не было ясно, где именно содержатся эти нормы и право вообще, кто проводит такое раз­граничение интересов и тем самым определяет содержание права.

Не удовлетворял полностью Тимашева и ответ, предлагаемый психологической теорией права его учителя, профессора Санкт­Петербургского университета, Л.И. Петражицкого, поскольку в этой теории, в понимании Тимашева, правовые нормы рассматривались, прежде всего, в качестве субъективных явлений, реально существую­щих лишь в психике переживающих их людей. Психологическая тео­рия, по мнению Тимашева, не могла объяснить, почему эти психические переживания («юридические эмоции» – в терминологии Петражицкого) одинаковы у большинства людей, принадлежащих к определенному со­циуму. В то время Тимашев, по его воспоминаниям, хотя и спорил с по­клонниками Петражицкого, однако еще не был в состоянии предложить собственную теорию, объясняющую суть права как объективного соци­

19 Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. – М., 2010. – С. 88.

20 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ального явления. По существу, молодой ученый искал некую «золотую середину» в понимании и определении права между двумя крайностя­ми – правом как совокупностью абстрактных норм, как бы витающих в воздухе, и правом как субъективным психическим переживанием, не зависящим от социальной действительности. Поиск такой золотой сере­дины и определил направление научного поиска Тимашева.

Определенное влияние на формирование научного мировоззрения Тимашева оказала теория государства Коркунова, который отказался от господствовавшего в то время взгляда, будто власть государства сво­дится к сознанию правителей, что они имеют право повелевать, и все подвластные им лица обязаны повиноваться, и вместо этого выдвинул собственную гипотезу, согласно которой власть государства основана на сознании подчиненных масс населения. Так, в своем монументальном труде «русское государственное право» Коркунов писал: «Властвование предполагает вообще сознание не со стороны властвующего, а только со стороны подвластного. Все, от чего человек сознает себя зависимым, властвует над ним, все равно, имеет ли или даже может иметь волю, мало того, независимо от того, существует ли это властвующее или нет. Для властвования требуется только сознание зависимости, а не реаль­ности ее. – если так, власть есть сила, обусловленная сознанием зависи­мости подвластного»20.

Эта гипотеза Коркунова хотя и заинтересовала Тимашева, однако не удовлетворила полностью, поскольку не объясняла, откуда именно берется это сознание подчиненности.

В своих ранних работах Тимашев пытается развивать психологи­ческое учение Петражицкого, предлагая использовать при этом мето­дологию сравнительно­исторического правоведения. В чрезвычайно интересной статье «Тенденция развития, как объективный критерий правильного права» (1913) молодой ученый говорит о необходимости искать причины и каузальные отношения при объяснении существова­ния сходства в правовом развитии разных стран, а также при объясне­нии того феномена, что данный институт права у нескольких народов последовательно проходит определенные стадии21. Тимашев определяет

20 Коркунов Н.М. русское государственное право. Введение и общая часть. – Том I. – СПб., 1909. – С. 24.

21 Тимашев Н.С. Тенденция развития, как объективный критерий правильного права // Журнал Министерства юстиции. – Т. 10. – СПб., 1913. – С. 143.

21• Глава I

право, «как всякое психическое явление», в качестве общей функции человечества, а не в качестве множества «независимых друг от друга функций определенных народов». Изменчивое, национальное в право­вом развитии он считает случайным с точки зрения универсальной истории права22.

Исходя из начала причинности обнаруженные наукой каузальные ряды, перенесенные в будущее, становятся тенденциями развития, и по­зволяют предвидеть будущее того или иного института права. Как пи­шет в этой связи Тимашев: «С одной стороны, так как процесс развития отдельных народов совершается различными темпами, то продвинув­шееся вперед развитие одного показывает другим цель, к которой они также, хотя и медленнее, подвигаются, – тут, если ступени развития пра­вильно констатированы, прогноз имеет значительную долю убедитель­ности. Но, если с другой стороны нам приходится предвидеть правовое развитие такой общественной единицы, которая по данному вопросу идет во главе других, то тут тенденция развития получается не путем констатирования исторических фактов, а путем умозаключения: мы стараемся установить известное внутреннее соотношение между по­следними ступенями пройденного уже развития и предполагаем, что и в дальнейшем это взаимное отношение сохранится»23.

По сути, Тимашев выступает сторонником эволюционной точки зрения на развитие права, признавая при этом, что «правовое развитие идет кривыми»24.

Интересно отметить, что одним из факторов правообразования Ти­машев считает сознательную деятельность индивидов; считая при этом, что хотя эта сознательная деятельность индивидов и подчинена каузаль­ному принципу, тем не менее, связь ее причин с причинами, двигавши­ми правовое развитие в определенном направлении, «крайне отдалена и не поддается констатированию»25. Поэтому ученый считает сознатель­ное вмешательство индивидов в процесс правообразования «исходным пунктом самостоятельных цепей причинности»26.

22 Там же. – С. 144.23 Там же. – С. 145.24 Там же. – С. 146­147.25 Там же. – С. 149.26 Там же.

22 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Тимашев предлагает подвергать будущее право оценке с точки зре­ния соответствия общим задачам права вообще и данной ветви права – в частности. Так, например, в области уголовного права возможна такая логическая цепь умозаключений: наказание необходимо для поддержа­ния правопорядка; правопорядок необходим для существования и раз­вития государства, как высшей формы общественной жизни; отсюда вытекает масштаб для правильного права в области уголовного права: правильность уголовно­правовой нормы определяется ее способностью охранять правопорядок27. «если тенденция развития, – пишет Тима­шев, – выдержит такого рода критику, то мы получаем право с полной уверенностью рекомендовать законодателю пойти по намечаемому ей пути»28.

Задачу сравнительно­исторического изучения права Тимашев ви­дит в том, что с его помощью можно находить единство, тенденцию в многообразии законов, а также различать и устранять переменные фак­торы29. «Право, – подчеркивает Тимашев, – не есть нечто безусловное. Каждый закон является в конце концов попыткой приспособления ко внешним условиям. Поэтому­то сравнительно­историческое изучение права всегда приводит к таким выводам, которые имеют ценность и значение только по отношению к условиям настоящего и ближайшего будущего»30.

Одной из важных тем петербургского периода научного творчества Тимашева становится тема института условного осуждения. Основыва­ясь на глубоком сравнительно­правовом анализе этого института, Ти­машев приходит к выводу о существовании тенденции к приведению всех законодательств об условном осуждении к одной форме, которая сохраняет франко­бельгийскую идею отсрочки исполнения, и в то же время отдает должное англо­американскому институту попечительного надзора. Только такая модель института условного осуждения, считает Тимашев, является жизнеспособной, поскольку «лишь при таком соче­тании обеспечивается правильный отбор индивидов, к коим надлежит его применять, и получает полное значение положительная, воспита­тельная сторона условного осуждения; только при такой комбинации

27 Там же. – С. 151.28 Там же.29 Там же. – С. 152.30 Там же.

23• Глава I

можно рассчитывать на то, что условное осуждение не создаст безна­казанности для лиц ее не заслуживающих»31.

В своей статье «Об условном осуждении» (1914) Тимашев пред­лагает посмотреть на сущность этого института не как на объект строго формальной юридической конструкции, а как на жизненное явление, суть которого сводится к следующему: «Когда перед лицом суда сто­ит преступник, случайный и притом совершивший лишь маловажное правонарушение, то суду предоставляется право отпустить преступника на испытание; если в течение определенного срока им будет соверше­но новое преступление, или обнаружатся иные признаки нравственного падения, то прерванное судом нормальное течение правосудия восста­навливается; в противном случае наказание окончательно отпадает»32.

Анализируя институт условного осуждения, Тимашев прибегает к методологии психологической школы права, точнее – к дихотомии ин­туитивного и официального права. Вот как Тимашев, отмечая падение авторитета уголовного правосудия в российской империи, предлагает внести гармонию между правом и правосознанием посредством инсти­тута условного осуждения: «Условное осуждение дает прекрасный ис­ход для ряда случаев, когда несоответствие между формальным правом с одной стороны и инстинктивно ощущаемою справедливостью и пра­вильно понятым общественным интересом с другой является особенно вопиющим. Условное осуждение есть первый шаг на пути от того пра­ва, которое знает репрессию ради репрессии, репрессию, создающую новых преступников, к тому новому, лучшему, правильному праву, для которого репрессия есть лишь необходимое зло, и которое поэтому в со­стоянии отказаться от наказания, если его применение не соответствует интересам общества. В этом и заключается особое значение условного осуждения. В силу именно этого, условное осуждение так быстро стало институтом универсально­правового характера»33.

результаты этого исследования Тимашева не утратили своей акту­альности и в наше время, а к самой теме условного осуждения ученый еще вернется в американский период своего творчества.

31 Тимашев Н.С. Новейший фазис в истории института условного осуждения // Журнал Министерства юстиции. – Т. 7. – СПб., 1913. – С. 195.

32 Тимашев Н.С. Об условном осуждении // Право. еженедельная юридическая газе­та. – № 50. – 1914. – Воскресенье 14 Декабря. – С. 3449.

33 Там же. – С. 3452.

24 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Одной из наиболее интересных проблем, исследовавшихся Ти­машевым в петербургский период, стала проблема преступной про­паганды, получившая в то время название «преступное возбуждение масс». В разработке этой проблематики Тимашев проявил пионерский подход, основанный на достижениях криминологии, психологии и со­циологии того периода. В своей статье «Преступное возбуждение масс по действующему русскому праву» Тимашев размышляет о социально­психологических механизмах того, что позднее получило название «психическое заражение»: «Свободная по природе своей мысль, будучи выражена вовне, нередко становится предметом стеснений и ограниче­ний со стороны государственной власти. Причина этого явления лежит в следующем. Мысль, воспринимаемая сознанием другого индивида, легко получает мотивирующее значение. если при этом по своему со­держанию мысль представляется антисоциальной, то проведение ее в сознание других индивидов может стать прямо общеопасным: вступая в комбинацию с другими мотивами, мысль способна привести мотивиру­емого к учинению гораздо более вредоносных действий, нежели допу­скал мотивирующий; передаваясь дальше, она может распространяться в широких кругах населения, не всегда способных в ней разобраться. В виду этого государство не может оставаться равнодушным к процессу мотивации, если мотивируемое поведение представляется с его точки недопустимым: оно может и в некоторых случаях должно воспретить такую мотивирующую деятельность под страхом наказания»34.

Тимашев заметил, что в этой проблематике интерес государства, направленный на самозащиту от антигосударственной пропаганды, сталкивается с другим, не менее важным интересом, интересом свобо­ды слова и печати35. Можно сказать, что в своих работах, посвященных преступному возбуждению масс, Тимашев предвосхитил решение во­проса, который позднее поставил Карл Шмитт в связи с судьбой «Вей­марской республики» в Германии, относительно того, могут ли права и свободы либеральной демократии быть использованы для ликвидации этой демократии и создания на ее месте диктатуры. Причем к решению

34 Тимашев Н.С. Преступное возбуждение масс по действующему русскому пра­ву // Журнал Министерства юстиции. – Год двадцатый. – № 10. – Декабрь 1914. – С. 69­70.

35 Там же. – С. 70.

25• Глава I

данного вопроса Тимашев подошел не столько с сугубо юридической, сколько с социально­психологической точки зрения.

Как считал Тимашев, должна быть запрещена мотивация к тако­му поведению, которое представляется государству особенно вредным (например, призывы к ниспровержению существующего в государстве общественного строя, неповиновению закону или учинению тяжкого преступления). Кроме того, такая мотивация, чтобы быть запрещенной, должна иметь объективно­опасный характер, когда она способна вы­звать нежелательное для государства поведение другого лица36.

Под понятием «возбуждение» Тимашев имел в виду «такое воздей­ствие на психику других лиц, которое, не являясь подстрекательством, представляет объективную опасность оказать определенного рода мо­тивирующее влияние на их поведение в признаваемом со стороны госу­дарства особенно вредным смысле»37.

Сравнивая российское законодательство, направленное на борьбу с преступным возбуждением масс, с аналогичным законодательством европейских стран, Тимашев приходил к выводу, что в системах запад­ноевропейского права «в гораздо большей степени принимается во вни­мание интерес свободы слова, вследствие чего возбуждение признается наказуемым в значительно меньшем объеме», нежели в российском уго­ловном праве38.

Объективная опасность преступного возбуждения, считал уче­ный, может заключаться или в способе воздействия, или в круге лиц, к которым оно обращено. Как писал Тимашев: «Воздействие опасно по способу в том случае, если по его характеру пределы его влияния не подлежат регулированию со стороны воздействующего. Оно опасно по кругу лиц, если оно обращено к индивидам, не могущим противопоста­вить прививаемым мотивам достаточного количества задерживающих представлений»39.

Для преступного возбуждения масс, отмечал Тимашев, важно, что­бы проводимая в сознание другого индивида мысль непосредственно возбуждала к преступным действиям, и одного возбуждения чувств не­достаточно, так же как недостаточно проведения мыслей, которые путем

36 Там же. – С. 71.37 Там же.38 Там же.39 Там же. – С. 72.

26 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

умозаключений могут побудить кого­нибудь к совершению преступных действий40. Как отмечал Тимашев: «Последствием, обуславливающим наказуемость изучаемых нами деяний, может быть признано только проникновение мотивирующей мысли в сознание других индивидов. При этом проникнуть в чужое сознание должна мысль, как таковая, а не те звуки или начертания, в которых она нашла себе выражение»41.

Вполне понятно, что царский режим использовал соответствую­щие положения уголовного права относительно преступного возбужде­ния масс в первую очередь для подавления революционного движения, однако, несмотря на это, эти положения уголовного права могли иметь и положительное социальное значение в тех конкретных исторических условиях: речь идет о борьбе с еврейскими погромами42.

К проблематике преступного возбуждения масс Тимашев возвра­щался не раз. Так, в 1916 г. в статье «Преступное возбуждение масс по уложению о наказаниях» он предлагает пересмотреть некоторые поло­жения российского уголовного законодательства о преступном возбуж­дении масс с тем, чтобы исчезли «особенные виды преступного воз­буждения, созданные в эпоху беспощадной борьбы с освободительным движением»43.

Под понятием «преступное возбуждение масс» Тимашев пред­лагает понимать «такое воздействие на психику другого лица, кото­рое направляется на укоренение в этой последней определенных мо­тивов или, иными словами, состоит в склонении его к определенной деятельности»44. Причем «возбуждающий характер» должен принадле­жать самой деятельности как целому, а не отдельным суждениям, по­падающимся, например, в речи или сочинении.

Таким образом, Тимашев пытался придать понятию «преступное возбуждение масс» четкий научный характер, чтобы ограничить воз­можность злоупотребления этим понятием со стороны власти.

Тимашев также попытался определить такое понятие, как «сооб­щество, направленное на преступное возбуждение масс». Под таким 40 Там же. – С. 84.41 Там же. – С. 111.42 Там же. – С. 127.43 Тимашев Н.С. Преступное возбуждение масс по уложению о наказаниях // Право.

еженедельная юридическая газета. – № 48. – 1916. – Воскресенье 4 Декабря. – С. 2640.

44 Там же. – С. 2628.

27• Глава I

сообществом он был склонен понимать множество людей, образую­щих некоторое единство в виду общей цели, направленной на преступ­ное возбуждение масс, к которой эти люди стремятся соединенными силами45.

Это преступное сообщество Тимашев предлагает отличать от со­брания и политической партии46.

Особую актуальность проблематика преступного возбуждения масс приобрела после февральской, либерально­демократической рево­люции 1917 г. Как писал Тимашев в статье «Преступные призывы по новелле 6 июля 1917 года» (1917), соответствующие статьи российско­го уголовного уложения, предусматривавшие наказание за преступное возбуждение масс, после падения старого строя, который их исполь­зовал для ликвидации свободы слова и печати, оказались фактически отмененными47. Однако вскоре июльские события 1917 г. в Петрограде со всей очевидностью продемонстрировали, как хрупка демократия в россии и насколько вероятно насильственное ниспровержение ново­го, либерально­демократического строя с использованием пропаганды. Вот как описывал Тимашев эту проблему, возникшую перед Времен­ным правительством: «В связи с господствовавшей на первых порах ре­волюции теорией непротивления злу, возникла мысль о полной отмене наказуемости антисоциальной мотивирующей деятельности; мысль эта была разделена большинством той подкомиссии, которая была выде­лена комиссией по пересмотру уголовного уложения для переработки постановлений о государственных преступлениях. Но общее собрание комиссии с подкомиссией не согласилось и признало, что наказуемость некоторых категорий призывов представляется принципиально необ­ходимой. Такое решение конечно является единственно правильным: обращенный к другим лицам призыв учинить преступное или вообще противоправное деяние заключает в себе не что иное, как поставление в опасность правовых благ. если эти блага представляются ценными для правопорядка, если возникающая опасность грозит обширным и нео­пределенным комплексам конкретных интересов, если при этом такая

45 Тимашев Н.С. Сообщества, направленные на преступное возбуждение масс // Право. еженедельная юридическая газета. – № 29. – 1916. – С. 1655­1656.

46 Там же. – С. 1656­1658.47 Тимашев Н.С. Преступные призывы по новелле 6 июля 1917 года // Право.

еженедельная юридическая газета. – № 33­34. – 1917. – С. 1207.

28 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

опасность вызвана виновным вполне сознательно, то отказ от государ­ственного вмешательства в виде уголовной кары ничем не может быть оправдан, тем более, что современное право стремится не только реаги­ровать на наступающий вред, но и предупреждает опасности, поскольку этим не нарушаются права личности»48.

Под впечатлением попытки насильственного захвата власти боль­шевиками в июле 1917 г. Временное правительство спешно приняло 6 июля изменение в уголовном праве, ставящее под угрозу наказания публичные призывы к некоторым тягчайшим преступлением. Однако Тимашев высказал критические замечания по поводу этих изменений, поскольку понятие «призыв», по его мнении, было более узким, нежели понятие «преступное возбуждение»49.

Осознавая опасность, грозящую Временному правительству и новому политическому режиму, Тимашев выступил с предложением включить в уголовное законодательство такие положения, которые бы запретили «преступное возбуждение масс», направленное на свержение существующего строя, и ужесточили наказание за такого рода престу­пления50. Как позднее считал Тимашев, если бы Временное правитель­ство согласилось на принятие таких изменений, получивших название «Закон Тимашева», то это могло бы предотвратить захват власти боль­шевиками в октябре 1917 г.

С этим согласен также Г.И. Новицкий, писавший в своей статье о жизненном и академическом пути Тимашева о том, что «по мнению мно­гих, будь этот закон обнародован и применяйся правительством строго

48 Там же. – С. 1208­1209.49 Там же. – С. 1210.50 Как пишет Т.Н. Бобринская о своем отце: «Степень доктора права он полу­

чил за двухтомную диссертацию на тему, которая никогда не была изучена на­учно: «Преступное возбуждение масс». К сожалению, наступила революция и книга эта не была издана, рукопись до сих пор хранится в библиотеке уни­верситета. Думается: будь она издана и распространена – возможно, что много государственных катаклизмов можно было бы предупредить. Во время первого Временного правительства «закон Тимашева» («лекс Тимашев») приняли, но это было сделано слишком поздно (Тимашева, кстати, пригласили принять участие в создании нового Уголовного кодекса, хотя членом Временного правительства он не являлся)» (Бобринская Т.Н. Профессор Николай Сергеевич Тимашев. История трех жизней // Новый журнал. – 2012. № 267. (<http://magazines.russ.ru/nj/2012/267/b31.html>)).

29• Глава I

и последовательно на практике, возможно, что большевистские вожаки никогда не пришли бы к власти»51.

Однако этого не произошло, и судьба февральской демократии была предрешена. Оказалось, что либерально­демократические свобо­ды и права могут послужить инструментом ликвидации либеральной демократии.

Вот как сам Тимашев описывал трагические события накануне ком­мунистической революции: «За три дня перед коммунистической рево­люцией настоящий автор посетил министра юстиции и задал ему во­прос, почему он не дал указание прокуратуре применить право, которое может быть названо «lex Тимашева», с тем чтобы остановить опасную пропаганду. Ответ был таков: министр юстиции, сам социал­демократ, верил в то, что при демократии любой вид пропаганды допустим и не подлежит преследованию. Три дня спустя коммунисты были в Зимнем Дворце, где находилось правительство, а демократический министр юстиции в тюрьме!»52.

В петербургский, вернее даже «петроградский» период своего творчества Тимашев пишет работы, посвященные анализу уголовного законодательства россии в связи с религиозным вопросам. В 1916 г. вы­ходит его работа «религиозные преступления по действующему рус­скому праву»53. В этой работе Тимашев рассматривает так называемые «религиозные преступления», т.е. те виды преступлений по русскому уголовному законодательству, которые имеют своим объектом посяга­тельство на религию. Идеологической основой этого вида преступле­ний было убеждение, согласно которому «религия охраняется как важ­нейшая культурная сила, как источник необходимых для поддержания государства добродетелей»54.

В этой небольшой, но концептуально насыщенной работе Тимаше­ва хорошо заметно развитие методологических основ его будущей си­

51 Новицкий Г.И. Жизненный и академический путь проф. Н.С. Тимашева // На темы русские и общие. Сборник статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимашева. Под по­четной редакцией проф. П.А. Сорокина. Под редакцией проф. Н.П. Полторацкого. – Издание Общества друзей русской культуры: Нью­Йорк, 1965. – С. 18.

52 Timasheff N.S. Political Power in the Soviet Union // The Review of Politics. – Vol. 14. – No. 1 (Jan., 1952). – P. 17.

53 Тимашев Н.С. религиозные преступления по действующему русскому праву. – Петроград: Сенатская типография, 1916.

54 Там же. – С. 13.

30 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

стемы социологии права. Здесь особенно заметна его приверженность функциональному подходу в объяснении феноменов права.

Надо сказать, что Тимашев довольно критично подошел к этой установке российского государства и права, считая, что она «не прове­дена в нашем действующем праве»55. Имелось в виду то, что российская империя отдавала в вопросах защиты религии заметное предпочтение православию, что не соответствовало не только духу христианского ве­роучения в целом, но также основам правового государства. Как считал Тимашев: «если религия охраняется как культурная сила, то защита, и притом равная, должна быть распространена на все религии, обладаю­щие общим этическим учением (догматические и тем более обрядовые различия несомненно не меняют значения религии, как культурной силы), а таковыми являются все христианские вероисповедания. Между тем, объем защиты интересов православной веры по действующему праву значительно обширнее, нежели охраняемая область для инослав­ных вероучений»56.

В подходе Тимашева к проблематике религиозных преступлений чувствуется не столько юрист формально­догматического направления, сколько социолог права. Об этом, в частности, говорит то, что подлин­ным объектом религиозных преступлений считает не религию как тако­вую, а существующий в россии религиозный строй. Основным началом религиозного строя россии Тимашев считает «принцип государственно­го покровительства религии», который, в частности, проявляется в та­ких действиях государства, как: финансирование религиозных обществ (причем не только православных), требование обязательного препода­вания Закона Божия каждому учащемуся, отказ государства от регули­рования института брака в пользу церкви, запрет пропаганды другой религии среди православных, решение всех коллизий в связи со сме­шанными браками и рождения в них детей в пользу господствующей религии и т.д.57

Тщательно рассмотрев различные виды религиозных преступле­ний и их юридическую конструкцию, Тимашев приходит к заключению, что государство посредством соответствующих правовых предписаний охраняет не те идеальные блага, которые стоят за религиозными престу­55 Там же.56 Там же. – С. 13­14.57 Там же. – С. 14­15.

31• Глава I

плениями, а только их своеобразное сочетание в религиозный строй58. Принципы веротерпимости и свободы совести, по мнению Тимашева, требовали изменения тогдашнего уголовного законодательства россии. Как считал ученый: «Проведение в жизнь принципа свободы совести, нисколько не предрешая уничтожения господствующего положения православной церкви, настоятельно требует отмены всяких постанов­лений, в которых заключается государственное вмешательство в дело индивидуальной веры во всех ее естественных проявлениях; иными словами охрана религии должна стать паритетной, независимой от кон­фессиональной принадлежности лица, совершающего тот или иной по­ступок, или лица, испытывающего воздействие со стороны другого»59.

если бы такая реформа религиозного строя была осуществлена, тогда бы, по убеждению Тимашева, от этой реформы «выиграли бы не только те, кому приходится испытывать на себе тяжесть государствен­ного принуждения в делах веры, но и государство и даже самая право­славная церковь»60.

К сожалению, в то решающее время голос ученого не был услы­шан, и реформа не состоялась, что, очевидно, также возымело негатив­ные последствия в период революционной катастрофы, болезненно кос­нувшейся и судеб православия в россии.

В петербургский период Тимашевым был также написан ряд дру­гих интересных работ, затрагивающих вопросы уголовного права и кри­минологии. Среди них, в частности, выделяются следующие.

Так, в статье «Преступное причинение общественной тревоги» (1916) ученый говорит о том, что общественное спокойствие представ­ляет собой «самостоятельное защищаемое правовое благо», и опреде­ляет его как сумму состояний душевного спокойствия отдельных, обра­зующих общество, индивидов61. Пенализация причинения обществен­ной тревоги, убежден Тимашев, «как посягательства на индивидуальное правовое благо, предполагает признание за личностью и ее интересами того высокого значения, которое проникло в жизни только в новейшее

58 Там же. – С. 103.59 Там же.60 Там же. – С. 104.61 Тимашев Н.С. Преступное причинение общественной тревоги // Журнал

Министерства юстиции. – Год двадцать второй. – № 8. – Октябрь 1916. – С. 202.

32 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

время»62. В этой связи он предлагает внести в уголовное уложение следующее положение: «Виновный в умышленном причинении обще­ственной тревоги посредством распространения заведомо ложного слу­ха или злоупотребления сигналом о бедствии или криками о помощи наказывается арестом на срок не свыше 3 месяцев или денежной пеней не свыше 300 рублей»63.

В статье «Восстановление в правах» (1915) Тимашев исследует ин­ститут восстановления в правах, а также такие системы его применения, как: 1) система административной реабилитации; 2) система судебной реабилитации; 3) система легальной реабилитации64.

Анализируя содержание закона об уголовной ответственности за «торговое мародерство» (1916), принятого в условиях ведения рос­сией войны, Тимашев призывает обращать внимания на социально­экономические последствия применения этого закона, поскольку его неправильное применение судами может привести к последствиям пря­мо обратным задачам этого закона65. Здесь Тимашев также выступает не только как специалист в области уголовного права, но также как и социолог права, оценивающий закон с точки зрения его влияния на со­циальные отношения.

еще один пример социологического подхода Тимашева к практиче­ским вопросам российского права – его анализ деятельности волостных судов в свете реформы уголовного законодательства в россии. В статье «Уголовное уложение и волостной суд» (1914) он рассмотрел вопрос от­носительно того, каким образом волостные суды могут на практике при­менять предписания уголовного уложения66.

В статье «К толкованию введенных в действие статей главы XXVII угол. улож.» (1915) Тимашев затронул важные вопросы уголовного пра­ва и криминологии, касающейся борьбы с торговлей женщинами. При этом он говорил о необходимости преследовать в уголовном порядке тех лиц, которые склоняют женщин к проституции, на ранних стадиях 62 Там же. – С. 204.63 Там же. – С. 211.64 Тимашев Н.С. Восстановление в правах (Закон 26­го июня 1913 г.) // Право.

еженедельная юридическая газета. – № 15. – 1915. – С. 1092­1100.65 Тимашев Н.С. Новый закон об уголовной ответственности за «торговое мародер­

ство» // Право. еженедельная юридическая газета. – № 40. – 1916. – С. 2154­2160. 66 Тимашев Н.С. Уголовное уложение и волостной суд // Право. еженедельная юриди­

ческая газета. – № 19. – 1914. – С. 1529­1536.

33• Глава I

совершения этого преступления «в виду международной деятельности торговцев женщинами», поскольку последний акт этой деятельности, «передача в дом терпимости, совершается обыкновенно в стране, с ко­торою женщина совершенно незнакома, в виду чего обращение ее за защитой крайне затруднено, если не прямо исключено»67.

К сожалению, эти выводы Тимашева не утратили своей актуаль­ности и в наше время.

В силу своего особого интереса в петербургский период к про­блемам уголовного права Тимашев пристально следил за процессом кодификации уголовного законодательства в россии, стремясь в своих работах указать на те противоречия и пробелы, которые необходимо было устранить, чтобы создать, по его выражению, «правильное право» в области уголовной юстиции68. Практически во всех его предложениях, направленных на улучшение качества кодификационного процесса в об­ласти уголовного права, заметна социологическая аргументация.

Таким образом, характерной чертой петербургского периода на­учного творчества Тимашева является то, что в своем творчестве он органично соединил формально­юридический (догматический) подход к праву с криминологическим и социологическим подходами, показав тем самым, что ученый­юрист в своих научных исследованиях должен быть также социологом права.

европейский эмигрантский период После революции 1917 г., в 1921 г., Тимашев оказался в эмиграции,

где начался новый период его научной жизни (вначале в Берлине, а за­тем в Праге). Во время пребывания в Праге (1923–1928) он выпустил две книги: одну коллективную монографию под своей редакцией, под загла­вием «Право Советской россии», которая была переведена на немецкий язык, и другую, посвященную уголовно­судебному праву. Подражая теории профессора розина, Тимашев рассмотрел судебный процесс, как динамически развивающийся от стадии к стадии, при сохранении единства юридического отношения (суд и две стороны). В этой книге он воспользовался методологией сравнительного правоведения, сопоста­вив русские (дореволюционный и советский) процессы с процессами, 67 Тимашев Н.С. К толкованию введенных в действие статей главы XXVII угол. улож.

// Право. еженедельная юридическая газета. – № 46. – 1915. – С. 2929.68 См.: Тимашев Н.С. Кодификационная обработка действующего уголовного законо­

дательства // Право. еженедельная юридическая газета. – № 52. – 1915. – С. 3391.

34 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

наблюдаемыми в германском, австрийском, французском и английском праве. Он также написал книгу на немецком языке о государственном строе Советской россии, использовав при этом стенографические от­четы всероссийских (а потом всесоюзных) съездов коммунистической партии. Эту книгу также можно отнести к социологии права, поскольку в ней Тимашев показал право нового государства через призму внутри­партийной борьбы, которая проступала в этих отчетах.

Исследуя советское правоведение, Тимашев приходит к заключе­нию, что правоведение и общая теория права не универсальны, а на­циональны; а национальное право он предложил понимать как «право, носителем которого являются национальные группировки, а предме­том – неприкосновенность условий самобытного их развития»69.

В этот европейский эмигрантский период Тимашев публикует в эмигрантских изданиях множество работ, в основном посвященных анализу жизни в СССр. Несмотря на скудость сведений, поступавших из СССр, Тимашеву в своих работах удается создать целостную карти­ну жизни советского общества, включая жизнь советских институтов власти и права. В этих работах хорошо заметно, что Тимашев пытается понять жизнь советского общества как ученый­социолог, отказавшись от ненаучного идеологического подхода.

Однако в целом социально­экономическое и политическое состоя­ние европейских стран накануне Второй мировой войны, чье приближе­ние остро чувствовал и предвидел Тимашев, не давало ему возможность реализовать свой научный потенциал в полной мере.

Американский периодПосле пребывания в Праге Тимашев переезжает в Париж, где про­

исходят, по его воспоминаниям, два события, решившие его судьбу в смысле переустановки с правоведения на социологию. В 1932 г. он по­лучает письмо от П.А. Сорокина, который эмигрировал в Америку в 1925 г. и быстро стал профессором в Гарвардском университете. В этом письме Сорокин (с которым Тимашев поддерживал дружеские отноше­ния еще в россии) сообщал, что он получил значительную субсидию от Гарвардского университета для написания монументального труда по динамике общества и культуры, и что ему необходимо сотрудничество

69 Тимашев Н.С. Проблема национального права в Советской россии // Современные записки. – Париж, 1927. – № 29. – С. 379.

35• Глава I

европейских коллег. Сорокин предложил Тимашеву составить сводку данных об изменении состава преступлений и суровости наказаний в главных странах европы со времени падения римской империи. Выпол­няя эту задачу, Тимашев применил те приемы, которые он использовал еще в своем труде об «Условном осуждении». Ученый составил список 102 преступлений (например, таких, как: убийство, изнасилование, раз­бой, кража, разрушение существующего строя и т.п.), а затем составил список 10 степеней строгости наказаний; в дальнейшем он употребил эти порядковые числа в виде количественных. Собрав все данные, он их выразил в форме таблиц. В результате своего исследования Тимашев пришел к выводу, что гипотеза Дюркгейма относительно того, что по мере роста культуры уменьшается строгость наказаний, не подтвержда­ется фактами. Как оказалось, этот вывод Тимашева подтвердил гипоте­зу Сорокина, согласно которой развитие культуры идет не прямолиней­но, а зигзагообразно. Тимашев также по просьбе Сорокина разработал данные о революциях с V века по 1925 г.

Таким образом, социологические исследования Тимашева оказали значительное влияние на систему социологии Сорокина.

Исходным пунктом для создания самостоятельной теории социоло­гии права для Тимашева стала теория его учителя, профессора Санкт­Петербургского университета Л.И. Петражицкого. В поисках самостоя­тельного ответа на извечный вопрос – что такое право? – Тимашев, не удовлетворившись ответом, данным психологической теорией права, подверг ее критическому анализу, и пошел своим оригинальным путем. По этому поводу в своей статье «Как я стал социологом» Тимашев пи­сал: «На этот вопрос (т.е. на вопрос, что такое право? – А.М.) как буд­то бы давал ответ самый оригинальный из русских юристов — Л. Пе­тражицкий. Но его ответ — правовые нормы суть фантазмы, реальные только в психике переживающих их людей. Но почему же эти фантазмы одинаковы у всех (или почти у всех) людей, составляющих данную на­цию? Тут Петражицкий призывал на помощь эволюционную теорию, которая тогда (т.е. в начале XX века) почиталась незыблемым устоем и как­то приводила к единству правовых фантазм в пределах каждого на­ционального общества»70.

70 Тимашев С.Н. Как я стал социологом // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_kak>.

36 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

В то же время Тимашев, стремясь, по его выражению, «приблизить к истине» психологическую теорию права Петражицкого, предлагает рассматривать право в качестве «коллективно­психологического явле­ния», заменив позднее термин «коллективно­психологическое» на «со­циальное».

Основы своей концепции социологии права Тимашев сформулиро­вал еще в 1916–1920 годах в связи с преподаванием курса по социо­логической юриспруденции в Политехническом институте Петрогра­да. Вот как Тимашев вспоминал этот поворот в своей научной судьбе, послуживший началом его интереса к социологии права: «В это время я был приват­доцентом Петроградского университета и «преподавате­лем» уголовного права в Петроградском Политехническом Институте. Неожиданно меня вызвал к себе проф. Гусаков, который был деканом экономического отделения (тогдашний термин вместо «факультета»). До тех пор я имел с ним очень мало дела, т.к. он был специалистом по торговому праву, которое меня мало интересовало. Гусаков принял меня очень любезно и сразу предложил мне читать, кроме уголовного права, общую теорию права, которую в предыдущие годы читал проф. ельяшевич; как выяснилось, он от этого труда отказался. Проф. Гусаков прибавил фразу, которая в значительной мере предопределила мое буду­щее развитие. А именно он сказал, что было бы желательно построить общую теорию права на социологической основе, ибо как раз это нужно студентам­экономистам, а не изучение догматических тонкостей. я стал было уклоняться, но Гусаков настаивал и указал мне на несколько книг русских юристов, в которых проступает социальная подкладка права. я подумал и согласился, вспомнив о тех социологических «щупальцах», которые протягивались ко мне и были мне известны»71.

К сожалению, рукопись лекционного курса по социологии права Тимашева была утеряна в 1921 г., когда Тимашев был вынужден поки­нуть россию. Тем не менее, уже в 1922 г., находясь в Берлине, Тима­шев опубликовал на русском языке отрывки из этого курса под названи­ем «Право и социальная психология», в котором нашли отражение его основные идеи относительно социологии права. В этой работе Тимашев предпринял попытку переориентировать социологию права с индиви­дуальной психологии Петражицкого в сторону социальной психологии,

71 Там же.

37• Глава I

использовав при этом учение академика Ивана Павлова об условных рефлексах для того, чтобы объяснить фиксацию и автоматизм правового поведения. Однако позднее Тимашев на некоторое время прекратил ис­следования в области социологии права вплоть до 1935 г. Лишь в 1936 г., в связи с приглашением факультета социологии Гарвардского универси­тета прочесть курс по социологии права, Тимашев возобновил свои си­стематические исследования в области социологии права. результатом этих исследований стала, в частности, монография «Введение в социо­логию права» (1939), с рукописью которой ознакомились и высказали свои замечания Питирим Сорокин и Георгий Гурвич72.

Вот как Тимашев охарактеризовал основные изменения, внесен­ные им во «Введение в социологию права» по сравнению с первым ва­риантом рукописи Петроградского периода: «В начале 1937 г. Сорокин сказал мне, что собрание профессоров социального отдела приглашает меня на второй год, и президент университета утвердил это решение. Это был редкий случай; я почувствовал, что я утвердился на американ­ской почве и начал писать английскую книгу, озаглавленную «Введение в социологию права». Книга была построена на основе записей прочи­танных мною лекций, уже довольно сильно отличавшихся от русской редакции. Главное изменение было в том, что право трактовалось как социальное, а не психологическое явление. Это была плодотворная мысль: она привела к употреблению нескольких понятий об обществе. В частности, понятие власти, притом политической власти, территори­альной (распространяющейся на определенную территорию) и притом высшей власти, т.е. не подчиненной никакой эмпирической власти и потому могущей быть исследуемой научными приемами; затруднения, возникающие вследствие существования федеративных государств, были устранены примененьем понятия системы, которое к тому време­ни все больше прививалось в социологии»73.

В своей книге Тимашев рассматривает право в качестве части че­ловеческой культуры, точнее говоря, в качестве культурного объекта или культурной силы, поскольку за правом стоят объединенные силы людей. Как пишет Тимашев: «Эффективность права, т.е. его существо­

72 Отрывки из этой монографии в виде отдельных статей были опубликованы ранее в некоторых американских изданиях, в частности, в Американском журнале социо­логии, американском социологическом обзоре и Журнале уголовного права.

73 Там же.

38 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

вание в качестве социальной силы, зависит от стабильной диспозиции или отношения со стороны части членов (социальной – А.М.) группы относительно того, чтобы помочь праву актуализироваться в социаль­ной жизни. Эта стабильная диспозиция является продуктом длитель­ного социального взаимодействия. Такого рода продукты формируют культуру»74.

Как видим, в своем учении о праве Тимашев подчеркивает глубо­кую укорененность права в культуре.

Проблемы внешней политики СшА и советско-американских отношений в учении н.С. ТимашеваВ американский период Тимашев уделял внимание не только во­

просам науки права и социологии, но также текущим вопросам мировой политики. Он, например, пытается представить свой подход к советско­американским отношениям. В своей статье 1963 г. «На правильном ли пути Америка?» Тимашев определяет сущность «американской тради­ции», которая, по его мнению, «в основе своей динамична, т.е. допуска­ет крупнейшие изменения в отдельных учреждениях или обычаях, без отступления от ее сути – стремления к свободе и справедливости»75.

Вместе с тем, главную угрозу США и американской традиции стремления к свободе и справедливости Тимашев видел не столько в рус­ском народе и его национальном характере, сколько в той тоталитарной модели коммунизма, которая установилась в СССр. Тимашев определя­ет СССр как силу, направленную к осуществлению «коммунизма в его современном варианте – создания единого на земле властного центра, который из Москвы управлял бы всеми народами»76. «Противодействие этому центру, – писал Тимашев в 1963 г., – остается столь же необходи­мым, как то было 10, 20, 30 или 40 лет тому назад. Это противодействие дорого стоит всем народам, которые в свое время не сочли нужным при­ложить свои усилия к тому, чтобы этот центр уничтожить и дать россии воскреснуть как нации, которая, как Америка и многие ее союзники, не отказалась бы от мечты о свободе и справедливости»77.74 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers:

Westport, Connecticut, 1974. – P. 4. 75 Тимашев Н.С. На правильном ли пути Америка? // Новый журнал. – Книга 71. –

Нью­Йорк, 1963. – С. 250.76 Там же. – С. 250­251.77 Там же.

39• Глава I

Для того чтобы определить, является ли внешняя политика СССр агрессивной, Тимашев предлагает воспользоваться в качестве объек­тивного критерия тем определением агрессии, которое было сформу­лировано в международной конвенции 1933 г., т.е. той конвенции, в которой СССр не только являлся стороной, но которую инициировала и всячески поддерживала советская дипломатия78. Применение этого международно­правового критерия позволяет увидеть, что ряд внешне­политических действий СССр в 1939­1940 гг. можно квалифицировать как акты агрессии. Советская агрессивность, приходит к заключению Тимашев, глубоко укоренена во внутреннем политическом устройстве Советского Союза79. По этой причине в послевоенный период, пишет в 1946 г. ученый, будет доминировать не сотрудничество, а борьба между западными демократиями и коммунистическим обществом80.

Весьма интересно отметить, что в статье «Советский Союз и мир в мире» (1946) Тимашев, по сути, сформулировал основной принцип по­литики сдерживания США в отношении агрессивности СССр, который позднее вошел в историю дипломатии под названием «доктрина Трумэ­на». Поскольку советские лидеры, считал Тимашев, будут и в послево­енный период проявлять агрессивность во внешней политике, страны западной демократии должны оказывать решительное сопротивление отдельным шагам агрессивной политики СССр. Как пророчески пишет Тимашев: «результатом этого не будет война и – кто знает? – бесплодная агрессивность может рано или поздно исчерпать себя и приготовить по­чву для изменений в советском руководстве. Тогда и только тогда вер­нется мир и сможет начаться новая эра международных отношений»81.

размышляя об империалистической политике СССр, Тимашев стремится опровергнуть распространенную в то время в американской политологии мысль о том, что агрессивный советский империализм является всего лишь органическим продолжением дореволюционно­го российского империализма. Историческую экспансию россии Ти­машев объясняет несколькими социально­историческими факторами: во­первых, первоначально динамичный и растущий русский этнос рас­

78 Timasheff N.S. The Soviet Union and World Peace // The Review of Politics. – Vol. 8. – No. 4 (Oct., 1946). – P. 457.

79 Ibid. – P. 474.80 Ibid.81 Ibid.

40 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

пространялся на прилегающее к его ареалу пространство, поскольку его притягивали, так же как когда­то американцев в их движении к Ти­хому океану, свободные земли; во­вторых, происходил процесс объеди­нения российского государства в силу общей исторической тенденции династически разъединенных народов к интеграции вокруг определен­ного центра власти; в­третьих, происходило естественное в то время строительство колониальной империи за счет втягивания в орбиту рос­сийской империи «отсталых» народов и племен в регионах Кавказа, Центральной Азии и Дальнего Востока (причем это процесс создания колониальных империй был характерен в то время не только для рос­сии, но также для Англии, Франции, Испании, Португалии и Голлан­дии); в­четвертых, географическая экспансия россии объяснялась тог­да борьбой за выход к морям, без чего было невозможно экономическое развитие страны82.

Советский экспансионизм, по мысли Тимашева, существенно от­личался от экспансионизма российской империи. В основе советской экспансионистской политики лежали такие факторы, как: интернацио­налистическая и универсалистская направленность марксистской док­трины, импортированной в россию с Запада, в основе которой лежало стремление к установлению идеалов коммунизма во всем мире; вера кремлевского руководства в то, что именно ему принадлежит особая историческая миссия установления коммунизма во всем мире; анализ международных отношений со стороны советского руководства в кате­гориях классовой борьбы, в том числе борьбы между капиталистически­ми и социалистическими странами; убежденность советского руковод­ства в неизбежности войны; низкий уровень анализа международных отношений в Кремле в силу падения уровня общей культуры в стране и высокого уровня конформизма тех, кто информирует кремлевское руко­водство о состоянии дел на международной арене83.

Как считал Тимашев, коммунистический империализм, по сравне­нию с империализмом российской империи, – явление нового типа, а главным врагом Запада является не россия как таковая и не русский на­

82 Timasheff N.S. Russian Imperialism or Communist Aggression? // Soviet Imperialism: Its Origins and Tactics (Edited by Waldemar Gurian). – University of Notre Dame Press: Notre Dame, Indiana, 1953. – P. 20­23.

83 Ibid. – P. 35­39.

41• Глава I

род, а коммунизм, использующий для своих экспансионистских целей ресурсы «великой нации»84.

Интересно отметить, что еще в 1953 г. Тимашев предвидел падение коммунизма в россии и предлагал решение проблем, которые возникнут в связи с этим падением, народам россии. По мнению ученого, если в результате падения коммунизма верх возьмут иррациональные эмоции, тогда это приведет к распаду СССр, если же победит разум, тогда воз­можно создание на месте СССр демократической федерации, по типу Швейцарии, что обеспечит народам россии обширный внутренний ры­нок и мир, без чего невозможен их прогресс и благосостояние85.

Тимашев также осуществил объективный сравнительный анализ теории и практики демократии в СССр и США. Как писал в этой связи ученый: «Кто­то, конечно, может предпочесть советский порядок. Од­нако если он это делает, то должен признать, что он одобряет подавле­ние мнения и воли каждого за исключением членов правящей клики. И наоборот, тот, кто знаком с фактами и предпочитает порядок, в котором с помощью тонкого механизма децентрализованного контроля и хорошо установленной процедуры дискуссии любое мнение может быть введе­но в оборот, предпочтет западный тип демократии»86.

В послевоенный период Тимашев на основе анализа различных источников и демографических данных, касающихся населения СССр, смог установить приблизительную цифру демографических потерь в СССр за период Второй мировой войны. По его мнению, за период с 1941 по 1945 г. демографические потери в СССр составили 37 с поло­виной миллионов, включая сюда военные потери, эмиграцию, потери среди гражданского населения и дефицит рождаемости87.

Читая работы Тимашева, посвященные анализу внешней и вну­тренней политики Советской россии, поневоле задаешься вопросом: а как бы этот великий ученый оценивал нынешнее состояние внутренней и внешней политики россии?

Думается, что его оценки и в наше время были бы столь же объек­тив но­научны и нелицеприятны.84 Ibid. – P. 41.85 Ibid. – P. 42.86 Timasheff N.S. The Soviet Concept of Democracy // The Review of Politics. – Vol. 12. –

No. 4 (Oct., 1950). – P. 518.87 Timasheff N.S. The Postwar Population of the Soviet Union // The American Journal of

Sociology. – Vol. 54. – No. 2 (Sept., 1948). – P. 155.

42 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

вклад н.С. Тимашева в развитие криминологииНаходясь в Голландии с сентября 1955 г. по июнь 1956 г. в качестве

гостевого профессора университета Гренинген (Groningen), Тимашев проводит исследование голландской тюремной системы, результатом которого становится его статья «Голландская тюремная система», в ко­торой он характеризует четыре основных принципа этой системы, име­ющие значение для развития такой юридической науки, как пенология: 1) принцип централизации тюремной системы; 2) принцип дифферен­циации тюрем в зависимости от срока заключения и психологических особенностей заключенных; 3) принцип централизованного и рацио­нального распределения заключенных в отдельных тюрьмах (например, необходимость учета того, является ли заключенный рецидивистом или психопатом); 4) принцип превентивного и исправительного подхода к заключенным со стороны хорошо оплачиваемого и подготовленного персонала88.

Эти принципы пенологии до сих пор не утратили своей актуально­сти и их реализация в США, россии и Украине могла бы существенного повысить эффективность пенитенциарной системы этих стран.

Исследовав в сравнительном аспекте правовые механизмы и пени­тенциарные системы передовых стран относительно «закоренелых пре­ступников» (persistent offenders), Тимашев предложил создать в США специальные учреждения для закоренелых преступников, которые бы отличались от тюрем89. По его мнению, если основная задача тюрьмы состоит в том, чтобы перевоспитать и социально адаптировать преступ­ника, то задача учреждения для закоренелых преступников заключается в том, чтобы защитить общество от социально опасных элементов90.

Существенный вклад Тимашев внес также в развитие криминоло­гии, обосновав концепцию наказания в качестве социально­культурного рефлекса91. Он доказал, что связь между преступлением и наказанием определяется не природой, а социальными силами. Наказание в каче­88 Timasheff N.S. The Dutch Prison System // The Journal of Criminal Law, Criminology,

and Police Science. – Vol. 48. – No. 6 (Mar. – Apr., 1958). – P. 609­613.89 Timasheff N.S. The Treatment of Persistent Offenders Outside of the United States //

Journal of Criminal Law and Criminology (1931­1951). – Vol. 30. – No. 4 (Nov. – Dec., 1939). – P. 469.

90 Ibid.91 Timasheff N.S. The Retributive Structure of Punishment // Journal of Criminal Law and

Criminology (1931­1951). – Vol. 28. – No. 3 (Sep. – Oct., 1937). – P. 396.

43• Глава I

стве социальной реакции на совершенное преступление предполагает «координацию диспозиций человеческих воль, основанную на социаль­ном взаимодействии»92.

До появления теории Тимашева относительно природы престу­пления и наказания многие криминологи ошибочно полагали, что пре­ступление определяется «нормативным» путем, что препятствует его изучению в категориях причины и следствия. Однако, как убедительно продемонстрировал Тимашев, как само преступление, так и наказание, представляют собой социально обусловленные явления. В конечном счете, наказание представляет собой симптом социального неодобре­ния того поступка, который совершил подвергающийся наказанию ин­дивид93. Вместе с тем, в современном праве природа и цели наказания, хотя и продолжают оставаться социально обусловленными, однако яв­ляются выражением убеждений не общества в целом, а особой элиты94.

Ученый был убежден в том, что новые виды наказуемого поведе­ния могут быть введены лишь тогда, когда это стало очевидной соци­альной необходимостью, а не проявлением «каприза законодателя», а также тогда, когда совершенно невозможно достичь этого иными сред­ствами95.

Социология религии и социология образования н.С. ТимашеваЗалогом социального здоровья нации Тимашев считал нормальное

состояние и функционирование таких институтов, как право, религия и образование. Поэтому, помимо социологии права, в его научном твор­честве значительное место занимали вопросы социологии религии и социологии образования. Сам Николай Сергеевич, будучи глубоко верующим православным христианином, преподавал в католических университетах, активно публиковался в католических изданиях, и под­черкивал, что «он никогда не находил противоречий между Право­славной и римско­Католической церквями»96. Он очень внимательно следил за положением русской Православной Церкви в СССр и общей 92 Ibid.93 Ibid. – P. 402.94 Ibid. – P. 404.95 Ibid. – P. 405.96 Dr. Nicholas Timasheff Dies; Sociologist on Fordham Faculty // New York Times. – 10

March, 1970. – P. 43.

44 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ситуацией с религией. На основе скрупулезного анализа той скудной информации, которая доходила до США из СССр, Тимашев делал вы­вод, что, несмотря на многие годы агрессивной атеистической пропа­ганды и репрессий в отношении православного духовенства, «Бог в СССр не умер», и что религия в СССр по­прежнему остается значи­тельной социальной силой, единственной организованной силой, спо­собной передать народу идеи, диаметрально противоположные идеям официальной доктрины97.

Ученый опроверг миф, распространяемый в СССр, что, дескать, главной социальной причиной уменьшения числа верующих является процесс урбанизации в стране. На самом деле, как показал Тимашев, главный удар по религии в СССр нанесла не урбанизация, а репрессии и агрессивная антирелигиозная кампания со стороны советского прави­тельства98.

Тимашев констатировал, что попытка советской власти навязать населению страны вместо христианской религии и культуры смесь марксистской идеологии и дореволюционной национальной культу­ры провалились, поскольку невозможно искусственно заменить суще­ственные элементы культуры99. русская культура, был уверен ученый, более укоренена в религии, нежели культура любой другой современ­ной нации, что и объясняет ее иммунитет к идеологии тоталитарного коммунизма100.

Как социолог, работающий в католическом университете, Тимашев проявлял интерес к анализу социальных проблем в свете католической социальной доктрины. Так, например, он полагал, что католики после­военной европы, решая вопрос о целесообразности национализации частных предприятий, должны учитывать угрозу закабаления трудя­щихся государством и его бюрократией, а также должны стремиться к

97 Timasheff N.S. The Anti­Religious Campaign in the Soviet Union // The Review of Politics. – Vol. 17. – No. 3 (Jul., 1955). – P. 344.

98 См.: Timasheff N.S. Urbanization, Operation Antireligion and the Decline of Religion in the USSR // American Slavic and East European Review. – Vol. 14. – No. 2 (Apr., 1955). – P. 224­238.

99 Timasheff N.S. The Church in the Soviet Union 1917­1941 // Russian Review. – Vol. 1. – No. 1 (Nov., 1941). – P. 29.

100 Ibid.

45• Глава I

тому, чтобы национализация промышленности не причинила ущерб до­стоинству и неотъемлемой свободе человека101.

ряд социологических работ Тимашева посвящен проблематике со­циологии образования и проблемам образования в СССр. К социологии образования он подходит с позиций функционального подхода в социо­логических исследованиях, пытаясь понять, какую функцию выполняет система образования в целях выживания и развития общества102. Он, в частности, задается вопросом – для чего существует система высшего образования в обществе? Ответ на этот вопрос ученый связывает с по­нятием культуры, под которой он понимает в данном контексте совокуп­ность действий, чувств и мыслей, общих для членов данного общества, и передаваемых от одного члена общества другому, а также от одного поколения – другому, посредством процесса обучения, а не путем био­логического наследования103. Именно общность культуры делает людей представителям того или иного народа и поддерживает единство данно­го народа. С этой точки зрения люди – носители определенной культу­ры, определенного «образа жизни», за поддержание и защиту которого они готовы бороться и умереть.

Отсюда следует, что существование и нормальное функционирова­ние системы высшего образования просто необходимо для выживания культуры, достигшей в своем развитии достаточно высокого уровня104. Система высшего образования, с функциональной точки зрения в со­циологии, существует для того, чтобы постоянно «снабжать» новым и адекватно образованным человеческим материалом активные центры определенной области культуры (экономика, политика, наука, религия, образование, медицина и т.д.)105. Таким образом, система высшего обра­зования не только содействует выживанию и количественной экспансии культуры в обществе, но также способствует внутреннему развитию культуры, ее переходу на новые ступени развития. Высшее образова­ние призвано не только передавать существующие знания, но активно и

101 Timasheff N.S. Nationalization in Europe and the Catholic Social Doctrine // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 8. – No. 2 (Jun., 1947). – P. 130.

102 Timasheff N.S. Higher Education for What? // Journal of Educational Sociology. – Vol. 29. – No. 2 (Oct., 1955). – P. 75.

103 Ibid. – P. 76.104 Ibid. – P. 77.105 Ibid.

46 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

творчески создавать новые знания, вести научный поиск. В отличие от учителя начальной школы, профессор университета должен быть, пре­жде всего, ученым, творческой личностью в своей области знаний. Так, профессора юридических факультетов развивают науку права, профес­сора медицины создают новые способы лечения, профессора музыки создают новые музыкальные произведения. В этом отношении понима­ние Тимашевым задач высшего образования перекликается с работами его учителя – Л.И. Петражицкого, утверждавшего, что главной задачей университета является наука и просвещение общества. Без такого по­нимания задач и целей, стоящих перед университетом, невозможно раз­витие культуры в обществе. С сожалением приходится констатировать, что современное состояние постсоветских университетов является, скорее, симптомом деградации культуры, поскольку они в своей массе нацелены на кратковременную коммерческую выгоду, коррумпированы, бюрократизированы, преподавание в них догматично и отстает от жиз­ни, а наука находится на крайне низком уровне по сравнению с передо­выми странами европы и США.

В своих работах, посвященных советскому образованию, Тима­шев, основываясь на глубоком анализе фактов и тенденций развития системы образования дореволюционной россии доказывает, что не будь революции, царская россия полностью преодолела бы неграмотность к 1940 г., т.е. к тому самому времени, к которому это произошло в Со­ветской россии106.

Тимашев внимательно наблюдал и за всеми образовательными экс­периментами в СССр, давая им объективную научную оценку. Комму­нистический эксперимент в образовании, по мнению Тимашева, длил­ся с 1923 г. по 1931 г. и завершился полной культурной катастрофой. Детально исследуя ход этого эксперимента и его последствия, ученый приходит к выводу, что в конечном итоге система образования в россии вернулась к тому состоянию, в котором она находилась до революции 1917 г., а в некоторых вопросах произошла реставрация тех устаревших образовательных практик, которые были отброшены еще до револю­ции107. Так, например, в советских университетах были фактически вос­

106 Timasheff N.S. Overcoming Illiteracy: Public Education in Russia, 1880­1940 // Russian Review. – Vol. 2. – № 1 (Autumn, 1942). – P. 88.

107 Timasheff N.S. The Soviet School Experiment // Russian Review. – Vol. 4. – No. 2 (Spring, 1945). – P. 72.

47• Глава I

становлены структура и программа дореволюционных университетов; а в системе среднего образования главное отличие советской системы от системы образования в царской росси состояло в том, что вместо изучения «Закона Божьего» было введено принудительное изучение марксизма­ленинизма108.

Таким образом, американский период научной жизни Тимашева оказался наиболее плодотворным. При этом, испытывая благодарность к США и ее народу за те возможности творческой самореализации, ко­торую он получил в этой стране, Тимашев оставался патриотом своей исторической родины, искренне веря в ее освобождение от тоталитар­ного режима и возрождение в качестве свободного, цивилизованного, демократического государства. К сожалению, эта мечта Тимашева до сих пор не реализована, поскольку авторитарный политический режим нынешней россии далек от идеалов подлинной свободы и демокра­тии. Возможно, не случайно, что в современной россии и ее научном мире более популярен такой авторитарно­мистический мыслитель, как Иван Ильин, нежели такой критически мыслящий ученый христианско­демократического направления, как Н.С. Тимашев.

108 Ibid. – P. 86.

48 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ГЛ А в А I IСоциоЛоГия ниКоЛАя ТиМАшевА

Как и для любого социолога, для Тимашева фундаментальное зна­чение имеет понятие «общество». Исследуя различные теории в социо­логии, он приходит к выводу, что эта наука оказалась в порочном кругу, поскольку, с одной стороны, социология – это наука об обществе, одна­ко, с другой стороны, понятие общества должно быть сформулировано социологией. Выйти из этого порочного круга ученый предлагает путем выработки предварительного рабочего определения общества в качестве объекта научного анализа социологии. Таким объектом Тимашев счита­ет людей в состоянии взаимной зависимости. развивая и уточняя это понятие общества, Тимашев формулирует основы своей социологии.

Как известно, в теории социологии по поводу понятия общества сложилось два основных диаметрально противоположных подхода – социологический «реализм» и «номинализм». если для «реалистов» общество – это некая самостоятельная реальность, как бы стоящая над индивидами и независимая от них, то для «номиналистов» общество – это лишь совокупность индивидов. Пытаясь пройти между Сциллой реализма и Харибдой номинализма, Тимашев формулирует свое по­нятие общества. Для него общество – это сумма взаимодействующих индивидов, т.е., с одной стороны, общество – это не только совокуп­ность индивидов, как думают номиналисты, но и не некая «объективная реальность» или самодостаточный «социальный организм», как оши­бочно полагают сторонники социологического реализма. «Материали­стически говоря, – пишет Тимашев, – существуют только индивиды в состоянии взаимодействия, однако это взаимодействие создает новую единицу, социальную группу. Общество, таким образом, – это отноше­ния между индивидами, его членами. Это отношение является, конечно

49• Глава II

же, необходимым: существование в обществе является необходимым качеством каждого индивида»109.

Для того чтобы избежать «социологического мистицизма», свой­ственного социологическому реализму, Тимашев предлагает анализиро­вать «структуру реальности социальных групп», поскольку «их реаль­ность может быть редуцирована к единообразию или сходству идей и действий членов группы»110.

В своей работе «Социология» Тимашев, отмечает, что в первой половине XX столетия социология решительно продвинулась вперед: от программы и дискуссий о сфере и методе зарождающейся науки – к прочно установленному корпусу знаний; она стала наукой, осно­ванной на большом числе верифицируемых наблюдений и выводов, полученных из них111. По его мнению, социология обычно понимается как наиболее общая эмпирическая наука о человеке в обществе. Причем эта дефиниция предполагает знание о том, что такое общество. В целях ограничения сферы социологии достаточно противопоставить человека в обществе и изолированного человека: предмет социологии не охва­тывает полностью изучение человека как индивида, а ори ентирован на изучение человеческих групп.

Как отмечает профессор социологии О.Л. Гнатюк: «Взгляды Тимашева по проблемам общей социологии отчасти близки взгля­дам П.А. Со рокина и некоторым идеям «генетической социологии» М.М. Ковалевского. Так, Тимашев поддерживал мысль последнего о том, что генетическая социология, являясь творческим синтезом мате­риалов многих конкретных социальных наук, по методологии ближе всего к исторической социологии, а «разрыв» Ковалевского с русской традицией, которого он считал выдающимся представителем позднего эволюционизма, усматривал прежде всего в том, что социологическая система Ковалевского была построена на детальном изучении истории социальных, политических, правовых и экономических институтов»112.

109 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers: Westport, Connecticut, 1974. – P. 20.

110 Ibid.111 Тимашев Н.С. Социология // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_soc>.112 Гнатюк О.Л. Н.С. Тимашев как социолог // Социологические исследования. – 2001. –

№ 6. – С. 105.

50 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

«Подобно П. Сорокину, – пишет далее профессор Гнатюк, – Тима­шев считал предметом социологии родовые признаки всех обществен­ных явлений и корреляцию между ними; социология должна явиться n+1­й наукой, изучающей то родовое, что присуще социальным явле­ниям, где n – объекты для изучения. В этом смысле она является общей теорией социального. Выделяя социологию из совокупности социаль­ных наук (теоретических, куда относятся социальная философия и об­щая социология; описательных – истории и этнологии; прикладных), он определяет социологию также как «общую теоретическую науку об обществе, т.е. о людях в их взаимозависимости», как науку об «обще­ственных взаимосвязях людей (человеческих существ) в их взаимоза­висимости». Общая социология – это теоретическая абстрактная наука, которая пытается формулировать законы и относится к разряду «номо­графических наук»»113.

При этом следует напомнить, что в своем определении предмета социологии Тимашев, точно так же как и Сорокин, следовал методоло­гическому принципу их учителя – Петражицкого, для которого, «если есть n видов сродных предметов, то теоретических наук, вообще теорий (из учающих данные предметы) должно быть n+1».

Тимашев видит отличие социологии как эмпирической науки от со­циальной философии в том, что в социологии не могут быть использо­ваны утверждения, которые бы устанавливались путем дедукции из фи­лософских абстракций. Однако это, по его мнению, не означает, что со­циология должна быть полностью отделена от философии. Во­первых, социологические утверждения должны быть изложены в терминах той или иной эпистемологической теории. Большинство социологов – ча­сто неосознанно – следуют по пути умеренного реализма, но некоторые склонны к крайней степени номинализма. Во­вторых, системы ценно­стей, зависящие от философских понятий, играют важную роль в чело­веческом обществе; социология не формулирует и не защищает какие­либо ценности, но изучает их действие в обществе. В­третьих, всякое предполагаемое социальное действие (направленное на ослабление со­циального зла или улучшение того, что может быть усовершенствова­но) невозможно без обращения к социальному идеалу; следовательно, если социолог способствует своим знанием такому действию, то он дол­

113 Там же.

51• Глава II

жен считать само собой разумеющимися социальные идеалы, которые с необходимостью зависят от философии. Таким образом, социальная философия в учении Тимашева имеет аксиологическое значение для со­циологии.

Вместе с тем, Тимашев утверждает, что социология, являясь наибо­лее общей среди социальных наук, отличается от истории и так называе­мых конкретных социальных наук – таких, как эконо мика, управление, юриспруденция, этнология (культурная антропология). Так, например, хотя историк, подобно социологу, и изучает человека в обществе, тем не менее историк концентри рует свое внимание на прошлых событиях в их конкретной уникальности (как, например, случилось, что разразилась Первая или Вторая мировая война?). Социолог же, со своей стороны, хотя и использует повествование историка, однако его научный интерес сконцентрирован на открытии повторя ющихся моделей и закономерно­стей вне конкретных и уникальных событий (например, он пытается от­ветить на вопросы: при каких условиях возникают войны или револю­ции? Какова вообще роль «великой личности»? Как вообще происходит рост и упадок культур?).

По мнению Тимашева, отношение между социологией и конкрет­ными социальными науками бу дет понятнее, если считать, что социаль­ные факты (т.е. факты, относящиеся к людям в обществе) могут быть разделены на много классов – экономические, политические, правовые, религиозные, эстетические и др. Каждому из этих классов может соот­ветствовать научная дисциплина, передающая все извест ное о каждом из них (например, правовые социальные факты будут изучаться соци­ологией права). Однако ни одна из этих наук не достаточна для того, чтобы делать научно обоснованными утверждения относительно общих свойств фактов, принадлежащих ко всем этим классам и об их взаимо­зависимости. В этом, уверен Тимашев, как раз и заключается специфика предмета социологии.

Тимашев делит социологию на субдисциплины по двум направле­ниям: (1) теоретическая – прикладная социология; (2) общая – специ­ализированная социология. Цель теоретической социологии состоит в установлении фактов о людях в обществе и в формулировании возмож­ных обобщений, отчасти классификационного типа, причем, насколько это возможно, по образцу «законов природы», допускающих предсказа­

52 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ние. Цель прикладной социологии – способствовать улучшению жизни в обществе; в этом разделе социологии социальные идеалы и ценностные суждения должны считаться само собой разумеющимися и открытия теоретической социологии должны быть использованы для того, чтобы предложить наиболее эффективные и экономичные пути достижения целей. если общая социология сконцентрирована на вопросах: какова общая природа социальных фактов и какова их типология, то специали­зированная социология состоит из неопределенного числа дисциплин, посвященных особым сферам, в которые социология «вторгается» или которые она дублирует. Таковы, по мнению Тимашева, социология ре­лигии, социология знания, социология права, политическая социология, индустриальная социология, социология города и села, социология се­мьи, криминология, социология расовых и национальных отношений и т.д. Большинство специальных отраслей социологии применяют теоре­тический подход и используют открытия для решения проблем, возника­ющих в соответствующих областях. Так, например, криминология – это одновременно теоретическая наука, изучающая причины преступления, и наука прикладная, изучающая средства предупреждения преступле­ния и исправления преступников.

Делая обзор общей теоре тической социологии, Тимашев в качестве основной единицы, к которой общая теоретическая социология сводит все факты, принадлежащие к сфере ее исследования, указывает взаимо­действие между двумя или более человеческими существами. Это вза­имодействие требует: (а) наличия по крайней мере двух человеческих существ; (б) действия по крайней мере одного из них; (в) осмысленной зависимости этого действия от прошлого, настоящего или предполагае­мого действия другого человеческого существа. Ученый утверждает, что взаимодействие поддается непосредственному наблюдению, поскольку действие есть движение во внешнем мире; элемент зависимости выво­дим либо посредством использования способности к развитию (в чьем­либо уме) процессов, вызываемых действиями других людей, либо посредством установления статистических корреляций между опреде­ленными антецедентами и субсеквентами. Там, где есть взаимодей­ствие, участники находятся в социальном отноше нии. Взаимодействие и социальное отношение – два термина, раскрывающие один и тот же основополагающий факт: один – со статической, другой – с кинетиче­

53• Глава II

ской точки зрения (обычно и неверно называемой функциональной или динамической). если социальные отношения длятся, то они формируют социальную струк туру. В социальной структуре различаются социаль­ные группы, которые рас полагают индивидов различными способами. Совокупность социальных групп, исчерпывающая или почти исчерпы­вающая взаимодействие участников, и яв ляется обществом. Причем в настоящее время общество лучше всего представлено национальным государством, т.е., согласно Тимашеву, политическим телом, совпадаю­щим с этнической группой. Но в примитивном обществе это место за­нимало племя. В средние века оно было занято церковью. Как считает ученый, в будущем возможно и то, что мировая организация человече­ства заменит существующее сегодня национальное государство.

Методология социологии ТимашеваНаиболее важными понятиями, определяющими методологию со­

циальных наук, Тимашев считал такие понятия, как «порядок», «кау­зальность» и «гипотетичность». Как пишет российский социолог Д.М. рогозин: «Посредством этой триады, можно, по его мнению (т.е. по мнению Тимашева – А.М.), сформулировать базовые посылки и усло­вия, составить полное аксиоматическое описание социологических ис­следований. Наиболее значимым является концепт порядка, поскольку он сочетает эпистемологический и онтологоический статусы, связывает исследовательские процедуры с изучаемой реальностью. Тогда через принятие принципиальной тождественности базовой характеристики социологического проекта и мира социальных взаимодействий можно говорить о его принципиальной познаваемости. Другими словами, со­циальное знание возможно благодаря наличию порядка как в изучаемой среде, так и в методологическом арсенале исследователя»114.

Именно на создание такого методологического порядка в социоло­гии нацелен ряд работ Тимашева, в которых он пытается сформулиро­вать те социологические категории, которые позволят социологам об­щаться на общепризнанном и универсальном научном языке.

В этой связи в статье «Социологическая теория сегодня» (1950) Ти­машев формулирует понятие теоретической науки, которая, в отличие от описательной и прикладной науки, зиждется на трех уровнях: 1) в

114 рогозин Д.М. Порядок в понятийном аппарате: Методологические работы Н.С. Тимашева // Социологические исследования. – № 6. – 2010. – С. 128.

54 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ее рамках существуют утверждения относительно наблюдения конкрет­ных состояний, ситуаций или процессов; 2) существуют обобщения, сформулированные на основе этих наблюдений (причем обобщения мо­гут быть классифицирующими или объяснительными в терминах кау­зальных связей, генетических последовательностей или функциональ­ных отношений); 3) существует «теория», состоящая из совокупности хорошо определенных и взаимосвязанных концепций, а также общих утверждений (propositions), выраженных в терминах этих концепций115. Причем эти утверждения должны быть таковы, чтобы отдельные обоб­щения, созданные на втором уровне, могли быть логически выведены из них. Они также должны быть «плодотворными» в смысле стимули­рования новых исследований, которые начинаются с наблюдения и со­действуют новым выводам.

если данная теоретическая наука является «зрелой», утверждает Тимашев, тогда она должна содержать только одну «теорию» в упомя­нутом выше смысле. Другими словами, зрелость науки предполагает, что все ученые, работающие в ее области, согласны относительно ее основных концепций и определений, а также достигли согласия в отно­шении, по крайней мере, большинства утверждений, лежащих в основе теории.

рассматривая социологию с этой точки зрения, Тимашев прихо­дит к заключению, что социологию, несмотря на более чем столетнюю историю ее существования, все еще нельзя считать «зрелой» наукой, поскольку социологи никак не могут прийти к согласию относительно основных понятий и определений, используемых ими в социологиче­ском дискурсе.

На этом фоне Тимашев рассматривает основные социологические школы и тенденции. Причем под термином «школа» он понимает «ре­альную» группу социологов, чьи идеи относительно структуры и содер­жания теории обладают определенным сходством, и которые взаимно признают друг друга в качестве приближающихся к той теории, кото­рую они совместно конструируют116. Под тенденцией в социологии Ти­машев понимает «номинальную» группу социологов, чьи идеи прояв­

115 Timasheff N.S. Sociological Theory Today // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 11. – No. 1 (Mar., 1950). – P. 25.

116 Ibid. – P. 26.

55• Глава II

ляют определенное сходство, однако которые не находятся в состоянии «ментального сотрудничества» друг с другом117.

В качестве доминирующей социологической школы, по крайней мере в США, Тимашев указывает неопозитивистскую школу, теоретиче­ской основой которой является смесь трех элементов: 1) «кванитативиз­ма» (quantitavism), отождествляющего науку с тем, что поддается «кван­тификации» и измерению (его кредо: «познать – значит измерить»); 2) бихевиоризма в его умеренной форме, т.е. не отрицающего в принци­пе существования ментальных феноменов, однако утверждающего, что знания о них не подлежат передаче; 3) прагматической философии, от­рицающей возможность знания о чем­либо, кроме чувства впечатлений, что ведет на практике к утверждению об операционном характере всех определений (т.е. считается, что определения выражаются в терминах тех операций, которые осуществляются при идентификации того, что подлежит определению)118.

В качестве одного из ответвлений неопозитивизма в социологии Тимашев определяет экологическую школу, являющейся, во­первых, возрождением биологического детерминизма в сочетании с модифи­цированным географическим подходом, во­вторых, квантитативных и бихевиористских аспектов неопозитивизма119. Согласно этой школе, «среда обитания» оказывает решающее влияние на поведение человека в обществе.

В качестве третьей социологической школы Тимашев называет со­циометрическую школу, «импортированную» в Америку из Австрии. Эта школа концентрирует внимание на изучении неформальных и спон­танных групп, формирующихся между индивидами в рамках социаль­ных организаций (например, в школе) или сообществ120.

Тимашев также выделяет французскую «институциональную шко­лу», католические представители которой пытаются построить социо­логию на концепциях Фомы Аквинского, интерпретированных эмпи­рически121. Теоретическое ядро этой школы составляет «направляющая

117 Ibid.118 Ibid.119 Ibid. – P. 27.120 Ibid. – P. 28.121 Ibid. – P. 30.

56 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

идея», либо идея задачи, подлежащей выполнению. Эта идея считается той связью, которая объединяет людей.

Центральной идеей немецкой феноменологической школы является применение феноменологии Гуссерля к социологии122. Сторонники этой школы верят в то, что внутреннее проникновение (insight) в социальные феномены возможно с помощью размышления над единичным случаем, позволяющим «схватить» его сущностную структуру. Эта школа склон­на к конструированию «глубинной социологии», которая начинается с вещей, данных нам непосредственно, а затем переходит к исследованию более глубоких уровней. Однако Тимашев крайне скептически относит­ся к достижениям этой школы.

В числе основных тенденций в социологии Тимашев называет функционализм, выражающийся в двух постулатах: 1) постулат уни­версальности, согласно которому каждый элемент культуры выполняет определенную жизненную функцию; 2) постулат необходимости, со­гласно которому каждый элемент культуры представляет собой функ­ционирующую часть в рамках функционирующего целого123.

еще одну тенденцию в социологии Тимашев именует «аналитиче­ской» или «систематической». ее основная черта – акцент на необхо­димости создания теоретических рамок, которые придадут значимость эмпирическим исследованиям в различных областях и позволят скон­струировать адекватную теоретическую схему. Интересно отметить, что к числу представителей этой тенденции относятся, по мнению Тимаше­ва, Питирим Сорокин и Талкотт Парсонс.

И, наконец, третьей тенденцией в социологии является историче­ская тенденция, продолжающая в модифицированной версии традиции Конта и Спенсера, однако без лишнего эволюционизма124. Главная за­дача этой тенденции видится Тимашеву в формулировании обобщений относительно возникновения больших социальных образований, напри­мер таких, как «культура» или «цивилизация». К числу представителей этой тенденции относится Шпенглер и Тойнби.

Анализируя эти школы и тенденции в социологии, Тимашев за­ключает, что различия между ними носят в значительной мере терми­122 Ibid.123 Ibid. – P. 28.124 Ibid. – P. 31.

57• Глава II

нологический характер. Каждая из этих школ и тенденций создала свой особый жаргон, и задача социологии состоит в том, чтобы перевести эти жаргоны, свести их к общему знаменателю, и показать, что зачастую представители этих школ и тенденций имеют в виду одно и то же125.

На фоне этого разнообразия школ и тенденций Тимашев видит глав­ную задачу социологии в том, чтобы сформулировать научную теорию общества в том смысле, в каком физика и биология являются теориями неорганической материи126.

Говоря о методах, используемых в социальных науках, Тимашев выступает против тенденции ограничивать эти науки исключительно применением номографического подхода127.

Напомним, что классификация научных подходов восходит еще к учению Огюста Конта, который делил все науки на теоретические и практические. Причем теоретические науки делились также на аб­страктные и конкретные.

По мнению Тимашева, номографический подход соответствует аб­страктной теоретической науке, идеографический – конкретной теоре­тической науке, а нормативный – практической науке128.

Как показал ученый, в том числе на примере анализа конститу­ции государства, в области социальных наук номографический подход может и должен быть дополнен не только идеографическим, но также нормативным подходом, цель которого заключается в формулировании технических правил или норм, которым необходимо следовать для до­стижения определенной цели129. Нормативный метод используется не только в таких науках, как технические науки, медицина и гигиена, но также в политологии, экономике и прикладной социологии. Особен­ность нормативного подхода состоит в зависимости научных операций от ценностных суждений. По всей видимости, нормативный подход должен лечь в основу «политики права» в том смысле, как ее понимал Л.И. Петражицкий.

125 Ibid. – P. 32.126 Ibid. – P. 33.127 Timasheff N.S. On Methods in the Social Sciences // The American Catholic Sociological

Review. – Vol. 6. – No. 3 (Oct., 1945). – P. 169.128 Ibid.129 Ibid. – P. 175.

58 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

В качестве примера науки, с успехом применяющей все три подхо­да (т.е. номографический, идеографический и нормативный подходы), Тимашев называет криминологию130.

В своей работе «Основные концепции социологии» (1952) Ти­машев также подчеркивает, что социология сможет достичь научной зрелости лишь тогда, когда создаст прочный фундамент, состоящий из общепринятых и четко определенных концепций, в терминах которых могут быть выражены социологические теории131. Проанализировав на основе 16 монографий и учебников по социологии основные термины и концепции, используемые в социологической литературе (например, такие понятия, как «социальное взаимодействие», «социальное отно­шение», «социальная группа», «социальная норма», «статус», «роль», «отношение», «ценность», «функция», «культура»), ученый приходит к заключению, что эти понятия, термины и концепции должны быть критически рассмотрены и унифицированы, что будет свидетельство­вать о достижении социологией состояния научной зрелости. Тимашев заметил, что многие из этих понятий, несмотря на терминологические различия, все же имеют некое общее смысловое поле, несмотря на то, что разные авторы делают разный акцент при определении этих осново­полагающих социологических понятий. Создание общей концептуаль­ной схемы в социологии может состояться, считает Тимашев, если: во­первых, социологи договорятся о равномерном распределении акцентов в отношении нескольких ключевых концепций; во­вторых, если удастся договориться относительно признания четких структурных и кинети­ческих сторон этих ключевых социологических концепций; в­третьих, из социологического дискурса будут устранены излишние концепции, а оставшиеся будут приведены в соответствие с логическими требова­ниями четкости и определенности132.

«Другими словами, – пишет Тимашев, – черты, используемые в определениях, должны указывать на наблюдаемые аспекты феноменов или другие свойства, определяемые путем отсылки к этим чертам, но

130 Ibid. – P. 176.131 Timasheff N.S. The Basic Concepts of Sociology // The American Journal of Sociology. –

Vol. 58. – No. 2 (Sept., 1952). – P. 176­186.132 Ibid.

59• Глава II

никогда к неопределенным словам, которым недостает четкости в вы­ражении того, к чему они относятся»133.

По существу, Тимашев в области социологии призывал к реализа­ции принципа адекватности в построении научных теорий, о котором писал его учитель – Л.И. Петражицкий.

В статье «Наблюдение в социальных науках» (1948) Тимашев дает интересное определение науки, причем как естественной, так и соци­альной. Согласно этому определению, наука представляет собой систе­му мысли и систему действий134. В качестве системы действий наука состоит из бесчисленных попыток, направленных либо на установле­ние фактов, т.е. выделении частей реальности, прошлой или настоящей, либо в придании этим фактам смысла, т.е. в приведении их в систему мысли (thought system). Существует лишь один путь адекватного дости­жения этой цели: факты устанавливают с помощью непосредственного опыта в двух формах чувственного восприятия и интроспекции в рамках определенной концептуальной схемы. Это и есть наблюдение. Факты формируются в систему мысли посредством умозаключения (inference) или путем логических рассуждений. В результате, отмечает Тимашев, здание науки, целиком построено на наблюдениях и умозаключениях, выведенных из этих наблюдений135. При этом ученый рассматривает историческое доказательство и эксперимент в качестве модальностей наблюдения.

В этой статье Тимашев обосновывает необходимость создания «протокольных предложений», точно и однозначно регистрирующих наблюдаемые факты и явления136. Как считает ученый, результаты от­дельных актов наблюдения выражаются в протокольных предложениях, формирующих сырье для строительства здания науки137.

133 Ibid.134 Timasheff N.S. Observation in the Social Sciences // The American Catholic Sociological

Review. – Vol. 9. – No. 4 (Dec., 1948). – P. 259.135 Ibid.136 Протокольные предложения – исходные элементарные утверждения, образующие

эмпирический базис науки и выражающие «непосредственно данное» в опыте. Протокольные предложения рассматриваются как предел логического анализа языка науки, сведение к которому обеспечивает верифицируемость любого содер­жательного утверждения о мире, входящего в состав так называемой фактуальной или реальной науки.

137 Ibid. – P. 267­268.

60 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Значительное место в социологии Тимашева занимает понятие со­циологической теории. Возникновение этой теории ученый объясняет следующим образом.

Основой любой эмпирической науки является наблюдение. резуль­тат индивидуального наблюдения может быть выражен в единичном утверждении, согласно которому в определенное время и в определен­ном месте имело место определенное событие. С этого начинается лю­бая эмпирическая наука, однако этого недостаточно, т.к. индивидуаль­ные наблюдения должны быть подвергнуты сравнительному анализу, систематизированы, обобщены и приведены в определенный порядок. На основе исследования и систематизации наблюдений формируются обобщения, выраженные в виде законов природы, а в сфере социальных наук – в виде социальных законов. Такого рода обобщения предполага­ют, что в случае наличия определенных условий имеет место определен­ный эффект. Знание, выраженное в обобщениях, является важным, но не высшим этапом в развитии эмпирической науки. Высшим этапом явля­ется появление теории, представляющей собой совокупность утвержде­ний, которые должны соответствовать таким условиям: 1) утверждения должны быть выражены в терминах четко определенных концепций; 2) утверждения должны соответствовать друг другу (т.е. не противо­речить друг другу); 3) они должны быть такими, чтобы из них путем дедукции можно было бы вывести существующие обобщения; 3) они должны быть «плодотворными», т.е. должны указывать путь к новым наблюдениям и обобщениям, ведущим к увеличению объема новых зна­ний138.

Теория, подчеркивает Тимашев, не может быть механически выве­дена из наблюдений и обобщений путем индукции139. Создание теории – творческий процесс, поскольку этот процесс предполагает интуицию и творческое воображение. Однако любая новая теория подлежит верифи­кации, например, с помощью эксперимента. Причем такая верификация, как правило, не бывает окончательной, т.к. в будущем могут появиться новые факты, несовместимые с существующей теорией.

В вопросе возникновения научных теорий Тимашев близок учению Карла Поппера, для которого научная теория так же не возникает путем 138 Timasheff N.S. Sociological Theory. Its Nature and Growth. – New York: Random House,

1967. – P. 10.139 Ibid.

61• Глава II

индукции из наблюдений. Для Поппера, как известно, формирование научной теории начинается с рабочей гипотезы, которая предшеству­ет наблюдениям. Вместе с тем, Поппер, в отличие от Тимашева, отдает предпочтение не верификации, а фальсификации научных гипотез.

Большое значение для развития методологии социологии имеет статья Тимашева «Определения в социальных науках» (1947)140. В этой статье Тимашев отмечает, что хотя все эмпирические науки (как есте­ственные, так и социальные) и основываются на наблюдении, само на­блюдение, способствующее научному знанию, требует чего­то больше­го, нежели просто восприятие объекта познающим субъектом: помимо ощущения восприятия должна быть также концептуальная схема, в тер­минах которой формулируются наблюдения141.

«Определения, – пишет Тимашев, – состоят из слов, а слова явля­ются символами, представляющими идеи или факты, то есть, выделен­ные состояния познаваемой реальности»142.

Исходя из символического и условного характера слов, иногда делается вывод, что определения имеют сугубо условный, конвенцио­нальный характер; однако это не вполне соответствует действитель­ности. Научное определение можно представить в виде своеобразного уравнения, левая часть которого содержит термин (название, обознача­ющее нечто), а правая – совокупность атрибутов, необходимых и доста­точных для классификации некоего объекта в качестве проявления, во­площения или случая определенного концепта, обозначенного данным термином143. Действительно, термин, находящийся в левой части этого уравнения, носит условный характер. Причем его «условность» может быть либо результатом соглашения между теми, кто использует этот термин в своем общении, либо же быть результатом предложения ново­го определения со стороны какого­либо ученого. Однако правая часть уравнения, несмотря на то, что она состоит из слов, т.е. символов, не является условной, поскольку научные концепты и, соответственно, их определения существуют для того, чтобы помочь нам «уловить» факты, которые встречаются нам в ходе нашего опыта и восприятия действи­

140 Timasheff N.S. Definitions in the Social Sciences // The American Journal of Sociology. – Vol. 53. – No. 3 (Nov., 1947). – P. 201­209.

141 Ibid. – P. 201.142 Ibid.143 Ibid.

62 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

тельности. Эти концепты зависят от структуры реальности, т.е. той ча­сти реальности, которая наблюдается или будет наблюдаться тем, кто познает реальность.

Определения, используемые в науке, выполняют несколько функ­ций. Во­первых, они являются инструментами научного анализа, позво­ляющим идентификацию предметов и явлений действительности144.

Во­вторых, определения – это инструменты коммуникации и со­хранения знаний. Передавая знания от одного ученого к другому, опре­деления делают возможной верификацию, т.е. воспроизводство наблю­дения одного человека другим человеком и проверку результатов этих наблюдений. Более того, выражая описания результатов наблюдений в концептуальных схемах, состоящих из определений, ученый таким об­разом сохраняет этот опыт для последующего использования.

Для выполнения упомянутых функций определения, используе­мые в науке, должны соответствовать следующим условиям. Прежде всего, любое определение должно быть сформулировано таким обра­зом, чтобы позволить четкую и легкую идентификацию определяемого явления; а для этого оно должно состоять из наблюдаемых атрибутов. Эта «наблюдаемость» атрибутов, в свою очередь, может быть непо­средственной либо опосредованной. Непосредственная наблюдаемость атрибутов может быть установлена либо с помощью непосредственно чувственного восприятия либо чувственного восприятия, дополненно­го пониманием того ментального состояния, в котором находится че­ловек, вовлеченный в факт, находящийся в поле наблюдения145. Опо­средованно наблюдаемым является тот атрибут, который определяется в терминах других атрибутов, являющихся непосредственно наблю­даемыми. Таким образом, возможна целая цепь определений, т.е. цепь определений, указывающих на все более отдаленные атрибуты. Однако последнее звено этой цепи должно быть выражено в терминах непо­средственно наблюдаемых атрибутов. Так, например, юрист, опреде­ляющий право в качестве системы норм, реализуемых посредством судов, тем самым, в конечном итоге, указывает на определенную сово­купность наблюдений, позволяющих отделить юридические нормы от всех остальных правил поведения.

144 Ibid.145 Ibid. – P. 202.

63• Глава II

Вторым условием, предъявляемым к правильному определению, является адекватность его места в системе определений, формирующих концептуальную схему данной науки. В этом отношении среди социаль­ных наук дальше всего продвинулась экономика, поскольку ее основ­ные концепции (такие как: цена, капитал, рента, спрос, предложение, доход, монополия и т.д.) почти так же хорошо систематизированы, как и концепции естественных наук. В этом плане близка экономике аналити­ческая юриспруденция, основные понятия которой также хорошо упо­рядочены и систематизированы. С другой стороны, социология отстает на фоне этих наук, поскольку определения, используемые в ее рамках, редко интегрированы в логически последовательный комплекс.

И, наконец, третьим важным условием, необходимым для созда­ния адекватных определений, является их принятие, по крайней мере, большинством членов данного научного сообщества. Отсутствие об­щего согласия среди ученых в отношении ключевых понятий и опреде­лений в данной науке свидетельствует о ее недостаточной зрелости и препятствует эффективной коммуникации между учеными и накопле­нию знаний.

Тимашев рассматривает четыре процедуры конструирования опре­делений: вербальную, индуктивную, вмененную и операциональную.

Первая процедура построена на изучении значений анализируемого термина в различных словарях и связана с изучением этимологии слов. При этом можно начинать от словарей обыденной речи и затем перехо­дить к специальным научным словарям. Так, например, слово «право» в профессиональном жаргоне юристов имеет свою специфику. В этом плане соответствие профессиональному значению слова «право» среди юристов должно служить мерилом оценки различных определений пра­ва в области социологии права146.

Проблема, однако, заключается в том, что ученому бывает весьма трудно понять общий смысл той или иной социальной системы, для описания функционирования которой используются слова, значение ко­торых не является достаточно определенным. Так, например, как мож­но понять смысл такого социального института, как семья или систему родства, если у нас нет четкого представления о смысловом содержании таких слов, как «отец», «дядя», «муж», «жена» и т.д. Как подчеркивает

146 Ibid. – P. 203.

64 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Тимашев, эта ситуация особенно заметна в юриспруденции, посколь­ку текст закона, т.е. сам предмет научного анализа, использует многие слова в их обыденном значении, без придания им специального техни­ческого значения147.

Индуктивное определение направлено на формулирование дефи­ниций на основе наблюдения за конкретными случаями148. При этом Ти­машев описывает два уровня этого определения: 1) на первом уровне процедура состоит в предложении дефиниции, путем указания общих и необходимых атрибутов, наблюдаемых в нескольких конкретных объек­тах, что может быть сделано, например, указанием с помощью жеста на определенный предмет либо с помощью словесного описания чего­либо таким образом, чтобы каждый мог понять суть того, о чем говорится; 2) второй, верхний, уровень состоит из обобщений и его суть состоит в том, что для определения концепции выбираются несколько типичных и понятных примеров, воплощающих в себе эту концепцию; затем эти примеры сравниваются, что позволяет абстрагировать то общее, что они имеют между собой, а результаты сравнения формулируются в форме атрибутов, характерных для данной концепции149.

В качестве примера индуктивного определения Тимашев приводит следующий.

Для того чтобы определить право, мы должны сравнить меж­ду собой несколько систем права, например, римское право, англо­саксонское, исламское и китайское право. результаты этого сравнения надлежит соотнести с примерами систем морали, например такими, как христианская система морали и конфуцианская мораль150. Такое сравне­ние и соотнесение позволяет нам, во­первых, увидеть те черты, которые свойственны праву как таковому, независимо от того, в какой конкретно системе права оно воплощено; во­вторых, понять различия между пра­вом и моралью в качестве смежных, но различных социальных явлений.

Индуктивную процедуру определения можно трактовать как по­следовательное приближение (апроксимацию) к адекватному определе­нию данного социального явления. Вначале мы формулируем предва­

147 Ibid. – P. 204.148 Ibid. 149 Ibid.150 Ibid. – P. 205.

65• Глава II

рительное, рабочее определение некоего феномена, затем анализируем его, сравниваем, а потом формулируем более точное определение.

Вмененная процедура (imposing procedure) – это обозначение опре­деления посредством декларации, что «все объекты, обладающие свой­ствами А, Б и В будут называться X»151. Таким образом, X – это концепт некоторого класса, или идея объектов, обладающих свойствами А, Б и В, неопределенными во времени, числе и пространственном располо­жении. Здесь исследователь движется путем «проб и ошибок», на свой страх и риск создавая концепции посредством вменения определенному классу явлений единого понятия. Критерием для обозначения класса со­бытий или явлений единым термином может быть прошлый опыт или даже интуиция.

Вмененная процедура, отмечает Тимашев, довольно часто исполь­зуется в социальных науках. По его мнению: «Никто не осуществлял ее с большим методологическим сознанием, нежели русско­польский юрист Петражицкий, чьи идеи через посредство Сорокина и Гурвича теперь влияют на американскую социологию»152.

Тимашев имел в виду теорию построения адекватного понятия права, предложенную в свое время Петражицким.

Значительную критичность Тимашев проявляет по отношению к операциональной процедуре построения определений, сторонники ко­торой говорят о том, что концепции должны быть сделаны «операцио­нальными» или определены в терминах наблюдаемых операций, а не в терминах метафизически определенных сущностей153. По сути, опе­рациональная процедура, иронизирует Тимашев, ведет к определениям типа: «пространство – это то, что измеряется линейкой», «время – это то, что измеряется часами»154.

На самом деле, считает Тимашев, за операционализмом скрывается метафизические предрассудки крайнего номинализма, а то, что «опе­рационалисты» действительно должны иметь в виду – это «наблюдае­мость атрибутов»155.

151 Ibid. – P. 206.152 Ibid. – P. 207.153 Ibid. – P. 208.154 Ibid. – P. 209.155 Ibid.

66 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Как полагает Тимашев, в действительности эти вышеописанные процедуры определений используются различными исследователями совместно, зачастую даже без полной осознанности методологического значения того, что делается этими исследователями.

Категории «социальная группа», «социальный процесс» и «культура» в социологии н.С. ТимашеваОпределяя социальную группу в качестве одного из наиболее важ­

ных предметов социологического изучения, Тимашев относит к ней сле­дующие основные утверждения.

(а) Социальная группа – это система, т.е. структура, состоящая из частей, которые, не теряя своей идентичности и индивидуальности, кон­ституируют целое, превосходящее эти части, т.е. обладает свойствами, которые не могут быть найдены в них. Такой подход в наше время на­зывают холистическим, когда при анализе свойств некоего целого ока­зывается, что эти свойства нельзя свести к свойствам его частей.

(б) Индивиды, формирующие социальную группу, постепенно рас­полагаются таким образом, что каждому предписывается определенная социальная позиция (иногда называемая статусом). Индивидам, занима­ющим различные социальные позиции, предписаны различные задачи и предоставлены различные положения и вознаграждения. В социологии это явление получило название «социальная стратификация», которое исследовалось в работах коллеги Тимашева – П.А. Сорокина.

(в) Связей, объединяющих членов социальной группы, множество. Наиболее важные из них – родство, сексуальное влечение, сродство душ, рациональное сродство, пространственная близость, традиция и принуждение.

(г) Взаимодействие в рамках группы преимущественно коопера­тивно или ориентировано на достижение общих целей. Оно является как результатом связей, упомянутых в пункте (в), так и причиной по­явления и усиления чувства солидарности. Внутригрупповая солидар­ность обычно усиливается при антагонизме с другими группами. В этом утверждении Тимашева заметно влияние взглядов его коллеги и друга – Георгия Гинса, развивавшего теорию солидаризма в праве.

(д) Взаимодействие, происходящее в социальных группах, стремит­ся к некоторым целям, что равносильно удовлетворению потребностей

67• Глава II

ее членов. То, что реально делают социальные группы, есть их функции. Потребности, которые должны быть удовлетворены в рамках общества, распределены среди групп, но существует почти неограниченное число проектов такого распределения.

(е) Взаимодействие в рамках групп регулируется нормами или утверждениями, определяющими поведение, ожидаемое от членов группы при определенных условиях; эти нормы обычно принимаются членами группы и усиливаются санкциями в случае их нарушения.

(ж) Система, которой является социальная группа, способна вос­станавливать свое равновесие (или нормальное состояние) в случае его нарушения. Это осуществляется на основе социальных связей, упомя­нутых в пункте (в), и санк ций, упомянутых в пункте (е).

(з) Отдельные системы стремятся к образованию иерархий, вер­шину которых составляет группа, называемая обществом. В обществе обычно наблюдается тенденция располагать группы (и их членов) по горизонтальным слоям, для которых характерна различная степень участия в получении богатства, власти и престижа. Однако отдельные общества различаются относительно жесткости распределения людей и социальных групп по социальной лестнице.

Другим важным предметом изучения социологии Тимашев счита­ет основные социальные процессы, т.е. главные типы взаимодействия. Среди них он упоминает сотрудничество, а также его противополож­ность – антагонизм, который проявляется в двух формах: соревнование и конфликт. Каждый из этих процессов выступает в различных модаль­ностях; в некоторых случаях элементы сотруд ничества, соревнова­ния и конфликта настолько тесно переплетены, что можно говорить о смешанных процессах. Кроме того, полагает ученый, существуют со­циальные процессы, которые не могут быть классифицированы ни как сотрудничество, ни как антаго низм. К числу этих процессов, изучаемых не только социологией, но также социальной психологией, Тимашев, в частности, относит: массовое убеждение, массовое подражание, соци­альную стратификацию.

Третьей важной темой изучения социологии Тимашев называет культуру, под которой он предлагает понимать совокупность относи­тельно фиксированных и стандартизированных способов мышления и действий, функционирующих в данном обществе. В культуре Тимашев

68 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

выделяет три главных элемента: 1) материальные объекты, которыми оперируют участники; 2) фиксированные системы идей, к которым они прибегают; и 3) стерео типы действия, которые осуществляются при специфических условиях.

К понятию культуры в социологии Тимашев относит следующие важные утверждения:

(а) Все элементы культуры тесно взаимосвязаны; иными слова­ми, отдельные элементы интегрированы в культурную систему. Одна­ко здесь нет абсолютной детерминированности: например, выбор де­мократии как системы идей и стереотипов действия в сфере политики не детерминирует безоговорочно выбор определенного экономического порядка (например, капитализма).

(б) Существует много детерминантов культуры, таких как климат и почва, в которых она развивается, уровень технологического прогресса, социальное соседство (т.е. тип культуры тех обществ, с которыми дан­ное общество находится в контакте). Но нет фактора, которому можно было бы приписать решающее значение.

(в) Вышеупомянутые детерминанты всегда оставляют обществу большой запас свободы; однако выбор ограничен; выбор, сделанный на одной стадии культуры, сужает пространство выбора по отношению к другим; прошлый выбор воздействует на настоящий и опять сужает предел свободы.

(г) Совокупность черт, конституирующих культуру, представляет собой сред ства удовлетворения социально и культурно признанных по­требностей членов соответствующего общества.

(д) Имеется круговое взаимодействие между человеком и его куль­турой. Личность индивида формируется культурой, к которой он при­надлежит; это формирование осуществляется «агентами социализа­ции», из которых наиболее важным является семья. Но социализация никогда не является полной; большинство культур оставляют индивиду определенное пространство для инициативы. На этой основе люди со­вершают действия, которые приводят к изменению культуры.

Четвертой важной темой, разрабатываемой теоретической социо­логией, Тимашев считает изменение в культуре (как и в социальной структуре). Современная социология, подчеркивает он, не признает существования предопределенных путей развития. Механизм социаль­

69• Глава II

ного и культурного изменения состоит в изобретении, восприятии изо­бретения и в его распространении. Изобретение есть творческое уси­лие индивида, отвечающего на неудовлетворенные или не полностью удовлетворенные потребности в существующей культуре; изобре тение всегда ограничено «культурной базой», т.е. возможностями, предостав­ляемыми культурой, но появление потребности не приводит с необхо­димостью к требуемому изобретению. Изобретение становится соци­ально и культурно значимым, если оно вос принято другими людьми и введено в культуру в дополнение к существующим или вместо су­ществующих культурных черт. Благодаря контакту между обще ствами, изобретения, сделанные в одном, «предлагаются» другим; если эти пред ложения принимаются, то изобретение распространяется или ста­новится час тью других культур. При этом Тимашев имеет также в виду изобретения в виде различного правовых институтов (хороший при­мер: рецепция римского права различными правовыми культурами). Каждая культура, отмечает он, представляет собой накопление изобре­тений: технологических, идеологических или социальных. В каждом обществе это накопление было уникальным, никогда полностью не повторяющим накопления, сделанные в других обществах. Вот поче­му каждая культура имеет свой собственный стиль, подобно тому, как каждый человек имеет свою неповторимую личность. К этому можно добавить, что и каждая правовая культура также имеет свой особый неповторимый стиль.

Вышерассмотренные четыре главные темы изучения социологии образуют сложную интегрированную систему: полное понимание одной из них невозможно без знания других.

Эти умозаключения Тимашева относительно социологии в целом и ее главных тем исследования, в частности, легли в основу его социоло­гии права. Можно сказать, что его социология права представляет собой приложение этих выводов и рассуждений к материи права и к опреде­лению его места в системе общественных отношений. Поэтому понять социологию права Тимашева в отрыве от его общего понимания социо­логии практически невозможно.

Характеризуя социологию Тимашева, его ученик – американский социолог Й.Ф. Шойер писал: «Тимашев не принадлежит ни к какой школе или научной группе социологии и не следует никакой традиции.

70 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

его огромный вклад в науку об обществе представляет собой последо­вательное единство, согласующееся с наилучшими существующими си­стемами мысли, но без подражания какой­нибудь из них. Социология Н.С. Тимашева обладает способностью динамически связываться с не­престанно меняющимися социальными теориями»156.

Несмотря на то, что труды Тимашева, как считает Шойер, не пре­тендуют быть «системой социологии», тем не менее, в его работах по социологии прослеживаются три основных положения, которые позво­ляют связать их в единое целое: «1. Общество и социальные системы суть системы самоопределяющиеся с точки зрения их культурного и персонального элементов. 2. Каждый из них, в своей мере, способен изменяться. Это изменение не определяется внешними факторами, но переменами внутренними, присущими культурному и персональному элементам. 3. Социальные структуры – и их движущие силы должны быть наблюдаемы как человеческие процессы, а не только как биологи­ческие или механические процессы. Эти процессы подлежат научному исследованию именно потому, что они являются человеческими»157.

Для Тимашева как социолога характерно то, что его социологиче­ские взгляды не являются исключительным результатом абстрактных и оторванных от жизни размышлений. Скорее наоборот, его социологи­ческое мировоззрение складывалось на основе его личного жизненно­го опыта, на основе глубоко пережитых и осмысленных исторических событий, свидетелем и участником которых был этот великий ученый. Как подчеркивает Шойер, «социологические анализы Н.С. Тимашева связаны с его личными и умственными контекстами, с его путешествия­ми и опытом в различных социальных и культурных сферах, с его про­фессиональной деятельностью и с деятельностью в качестве редактора, журналиста и профессора»158.

Социология Тимашева, в конечном счете, является отражением его жизни, внутреннего опыта и размышлений.

156 Шойер Й.Ф. Социология Н.С. Тимашева // <ecsocman.hse.ru/data/640/950/1219/018_Shojer.pdf>.

157 Там же.158 Там же.

71• Глава II

Социология и юриспруденцияПоскольку социология представляет собой науку о межчеловече­

ских отношениях, а юриспруденция является научным исследованием права в качестве наиболее важного порядка межчеловеческих отноше­ний, то между ними должна была бы существовать тесная взаимос­вязь159. Однако, как ни парадоксально, социология с самого начала своего существования либо отказывала в реальности права, считая его бессмысленной риторикой, либо отрицала саму возможность социо­логических исследований права. Юристы же, со своей стороны, по­просту игнорировали социологию и ее возможности научного анализа явлений права.

Тем не менее, в юриспруденции существовало несколько исклю­чений из такого состояния взаимного неприятия между социологией и правом. Так, например, рудольф Иеринг открыл новую страницу юри­спруденции, заявив, что цель в праве имеет огромное значение для адек­ватного понимания явлений правовой жизни, а социальная жизнь на­сыщена «борьбой за право». На этой основе в немецкой юридической мысли возникло новое направление – «юриспруденция интересов», а в США появилась социологическая юриспруденция, наиболее ярко представленная в трудах американского ученого роско Паунда. Цен­тральная идея этого направления правовой мысли состоит в том, что правоотношения являются не только сугубо формальными отношени­ями, но также являются такими социальными отношениями, которые выражают реальные интересы. Причем эти интересы могут вступать в столкновение между собой, и их следует учитывать в законодательной и правоприменительной деятельности. «Теперь, – пишет в этой связи Тимашев, – одним из основных выводов социологии является то, что интересы формируются социокультурно, а конфликт и его решение яв­ляется одной из основных тем, изучаемых социологией. Не могут ли, таким образом, обе науки – социология и юриспруденция – извлечь вы­году из того факта, что они обе исследую интересы и их конфликты? Не может ли социология использовать конкретные примеры, изучаемые юристами­практиками и теоретиками, для того чтобы придать плоть и кровь тем весьма анемичным и туманным концепциям, которыми она 159 Timasheff N.S. The Sociologist’s Contribution to the Law // Virginia Law Review. –

Vol. 32. – No. 4, Symposium: Integrating Law and Other Learned Professions (Jun., 1946). – P. 818.

72 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

обычно оперирует? И не может ли юриспруденция дать новый импульс деятельности юристов, заимствуя из социологии разумную классифи­кацию интересов и универсально применимый метод для оценки их в конкретных ситуациях?»160.

К сожалению, констатирует, Тимашев этого еще не произошло и взаимное оплодотворение социологии и юриспруденции имеет место лишь в отдельных областях исследований161. Вместе с тем, ученый от­мечает некоторые тенденции в социологии и юриспруденции, которые способствуют сближению этих наук. Так, например, американский юри­дический реализм стремится к изучению «права в жизни», а не «права в книгах». Однако с социологической точки зрения основная ошибка этого направления заключается в том, что его представители концен­трируют внимание на «переменных причинах» (variable causes) судеб­ных решений, оставляя без внимания «постоянные причины» (constant causes), стоящие за этими решениями162. Анализируя судебные решения, социолог обратил бы внимание в первую очередь на то, что личность судьи, принимающего решения, формируется такой «постоянной при­чиной», как культурная традиция, к которой принадлежит данный су­дья. В отличие от сторонников юридического реализма, видящих угрозу в непредсказуемости судебных решений, социолог видит социальную проблему в том, что правосознание становится чем­то застывшим и те­ряет эластичность163.

Помочь ответить на вопросы, поставленные юридическим реализ­мом, могут две области социологии: социология профессии, изучающая стандартизацию профессиональной этики и традиции, а также социоло­гия знаний, изучающая связи между идеями и социальными ситуация­ми, в которых эти идеи возникают и распространяются.

В качестве примера плодотворного сотрудничества между социо­логией и правом Тимашев приводит криминологию, изучающую при­чины преступлений и последствия наказания164.

Тимашев также подчеркивает необходимость включения социоло­гии и ее субдисциплин в систему юридического образования, без чего

160 Ibid. – P. 819­820.161 Ibid. – P. 820.162 Ibid.163 Ibid. – P. 821.164 Ibid. – P. 824.

73• Глава II

невозможно себе представить эффективную профессиональную дея­тельность юриста­практика и судьи.

В результате исследования взаимоотношений между социологи­ей и правом Тимашев приходит к таким выводам: 1) существует лишь несколько областей, в которых сотрудничество социологов и юристов было плодотворным (это, например, сферы уголовной юстиции и се­мейных отношений); 2) развитие такого сотрудничества следует ожи­дать и должно поощряться в сфере управления; 3) несмотря на то, что в других областях сотрудничество между социологами и юристами было менее плодотворным, социологи могут оказать содействие в сфере зако­нотворчества, поскольку право – это порядок межчеловеческих отноше­ний, а изучение межчеловеческих отношений – это непосредственный предмет изучения социологии165.

Одним словом, можно сказать, что без сотрудничества социологов и юристов невозможно дальнейшее плодотворное развитие социологии и права.

Что касается самого Тимашева, то он, будучи одновременно юри­стом и социологом, как раз и создал в своей социологии права тот ме­тодологический фундамент, на котором может и должно развиваться взаимодействие юриспруденции и социологии.

165 Ibid. – P. 833­834.

74 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ГЛ А в А I I IПРАво, СоциАЛьнАя КооРДинАция

и СоциАЛьное РАвновеСие в СоциоЛоГии ТиМАшевА

Наблюдая за поведением человека в обществе, Тимашев приходит к заключению, что это поведение часто определяется неким, пусть даже поначалу не вполне понятным социальным фактором, который мы на­зываем правом. Он отмечает, что «триумф права», т.е. соответствие по­ведение человека правовым предписаниям, является не неким абстракт­ным пожеланием, а, прежде всего, фактом социальной жизни166. Этот «триумф» выражается в том, что право создает определенное единоо­бразие или сходство в поведении индивидов, принадлежащих к одной социальной группе. Такое единообразие Тимашев предлагает назвать «социально­юридическим единообразием», поскольку оно является од­ним из видов социального единообразия вообще. Понятие «единообра­зие» представляет собой одно из ключевых понятий, на основе которых Тимашев строит свою теорию социологии права.

Социальное единообразие, согласно Тимашеву, – это совокупность схожих действий. Конечно, действия разных людей никогда не могут быть полностью идентичны во всех деталях, однако определенное сход­ство действий может быть установлено посредством абстракции, пу­тем наблюдения этих действий с определенной точки зрения167. Любое единообразие в поведении людей может быть объяснено так: сходные условия, действующие на людей сходной, по сути, природы, произво­дят сходные результаты. С этой точки зрения можно выделить три вида

166 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers: Westport, Connecticut, 1974. – P. 6.

167 Timasheff N.S. The Sociological Place of Law // The American Journal of Sociology. – Vol. 44. – No. 2 (Sep., 1938). – P. 206.

75• Глава III

единообразного поведения: 1) естественное; 2) имитируемое; 3) навя­занное.

естественное единообразие в поведении вызвано определенными факторами, находящимися «вне», но не «над» индивидами. Примером такого единообразия является определенная статистическая закономер­ность (например, та закономерность, согласно которой в определенной социальной группе, в определенный период совершается относительно постоянное количество преступлений или самоубийств, либо заключа­ется определенное количество браков).

Имитируемое единообразие связано со свободным выбором одним индивидом определенной модели поведения другого индивида. Здесь мы имеем дело, во­первых, с новаторскими или «креативными» действия­ми какого­либо индивида и, во­вторых, с действиями его имитаторов. Примеры: следование моде; появление приверженцев у проповедника новой религии или создателя новой философской теории; заимствова­ние нового вида рекламы в коммерческой деятельности и т.д.

В случае навязанного единообразия мы имеем дело с тем, что определенный вид поведения «навязывается» членам данной социаль­ной группы. В этом случае образец обязательного поведения может выступать в двух видах: 1) в качестве конкретного действия или серии схожих действий (примеры: в примитивном аграрном сообществе каж­дый обрабатывает свой участок земли так, как это делали его предки; суды следуют решениям вышестоящих судов относительно условий, освобождающих должника от ответственности); 2) в качестве идеаль­ной структуры (примеры: принимается закон относительно новой фор­мы декларирования дохода, и субъекты предпринимательской деятель­ности приспосабливают свое поведение к этой «идеальной» структуре; торговая палата принимает решение об изменении правил торговли определенным товаром).

Установление новых образцов поведения зависит от энергии тех лиц, которые поддерживают эти образцы, направленной на их реализа­цию по отношению к другим людям.

Процесс «навязывания» поведенческих образцов представляет со­бой социальную координацию, а результатом этой координации высту­пает социальный порядок168. Социальный порядок состоит не только из

168 Ibid. – P. 209.

76 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

прямо навязанных действий, но также тех действий, которые соверше­ны «с учетом» навязываемых образцов поведения.

Говоря о социальном единообразии и его видах, Тимашев дает ин­тересное объяснение по поводу того, почему правовые образцы пове­дения могут быть схожи в разных странах, несмотря на то, что их «на­вязывание» происходит в рамках национальных границ.

Во­первых, такой интересный феномен Тимашев объясняет сход­ством естественных условий. Человеческая природа, убежден ученый, в своей основе одинакова, несмотря на обстоятельства места и време­ни. развитие культуры, частью которой является право, происходит по определенным «естественным законам», ведущим к созданию сходных типов социальной структуры. Таким образом, сходство условий ведет к социальным закономерностям естественного единообразия. Такое есте­ственное сходство правовых структур нашло выражение в идее «права народов» (jus gentium) древнеримских юристов, а также в концепциях естественного права философов XVII и XVIII веков. Во­вторых, сход­ство правовых образцов поведения в разных странах можно объяснить имитацией (например: рецепция римского права в эпоху Средневековья или заимствование Кодекса Наполеона в Италии и Польше).

Другим ключевым понятием социологии права Тимашева являет­ся понятие «социальная координация», в рамках которого он выделяет «этическую» и «неэтическую» координацию.

Что касается этической координации, то Тимашев рассуждает сле­дующим образом. Во­первых, навязывание определенных образцов поведения индивидуальным волям может приниматься либо не при­ниматься «этическим групповым убеждением». Это «групповое убеж­дение» представляет собой совпадение убеждений индивидуальных членов группы, основывающееся на социальном взаимодействии и вза­имном усилении убеждений друг друга. В рамках «группового убежде­ния» индивиды как бы участвуют в поддержании убеждений друг друга. Групповое убеждение является «этическим» в той мере, в какой его со­держание предполагает оценку поведения человека в терминах соблю­дения либо несоблюдения определенных обязанностей. На основании группового этического убеждения возникает «этическая координация», суть которой сводится к следующему. если индивид принимает участие в групповом этическом убеждении, то он тем самым «признает» соот­

77• Глава III

ветствующие образцы поведения (этические нормы) и поддерживает их, поскольку, по его мнению, каждый должен поступать в соответствии с этими нормами. С другой стороны, он считает самого себя связанным этическими правилами, которые он признает. В этом и заключается, по Тимашеву, суть этической координации.

В этих рассуждениях Тимашева относительно этической коорди­нации хорошо видно то, что он подошел к объяснению сути этических правил, включая нормы права, с противоположного конца, нежели его учитель – Петражицкий. если для Петражицкого источником этических норм являлась психика индивида, то для Тимашева таким источником является «групповое этическое убеждение», возникающее в ходе соци­ального взаимодействия. Вместе с тем, понятие «групповое этическое убеждение» напоминает концепцию интуитивного права в учении Пе­тражицкого.

В то же время Тимашев выделяет еще и «не­этическую» коорди­нацию, которая формируется не благодаря этическому убеждению чле­нов данной социальной группы, а благодаря страху и принуждению, например, в рамках тиранического правления. Он также отмечает, что реализация образцов поведения в обществе может осуществляться в централизованном либо децентрализованном порядке. В случае центра­лизованного порядка в рамках определенной достаточно обширной со­циальной группы существует деление на меньшую социальную группу, составляющую активный центр, и пассивную социальную периферию. Активный центр наделен властью, в отличие от пассивной периферии, в силу чего социальное взаимодействие и приспособление поведения членов данного сообщества к социальным нормам носит неравный характер. Такое социальное взаимодействие Тимашев именует «импе­ративной координацией». В отличие от «императивной координации» «не­императивная координация» существует в социальных структурах, в которых отсутствует активный центр, наделенный властью. Такого рода социальная координация характерна для примитивных обществ, а также для тех видов социального взаимодействия, в которых отсутству­ет проявление власти.

На основе приведенной выше классификации социальной коорди­нации Тимашев выделяет четыре логически возможных типа коорди­нации: 1) не­этическая и не­императивная координация; 2) этическая

78 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

не­императивная координация; 3) императивная не­этическая коорди­нация; 4) этическая императивная координация.

Первый тип координации Тимашев считает хотя и возможным тео­ретически, но нереальным практически, поскольку в ней отсутствует групповое убеждение и централизованная власть, что делает невозмож­ным устойчивую социальную координацию.

Примером второго типа координации Тимашев считает обычай и нормы морали, поскольку они основываются не на принуждении со сто­роны централизованной власти, а на групповом убеждении.

Третий тип социальной координации имеет место в деспотических режимах, поскольку деспотические правительства опираются на власт­ное принуждение и зачастую игнорируют мнение своих подданных.

И, наконец, четвертый тип координации создается правом, посколь­ку право в процессе реализации своих норм опирается как на групповое убеждение, так и на властное принуждение.

Исходя из этого, Тимашев определяет правовой порядок как по­рядок, сформированный образцами поведения, внедряемыми предста­вителями централизованной власти (судами и органами управления), и одновременно поддерживаемый групповым убеждением, что соответ­ствующее поведение «должно быть»169.

Социальным равновесием (эквилибриумом) Тимашев называет тен­денцию социальной группы возвращаться в первоначальное стабильное состояние после воздействия на нее сил, вызывающих нестабильность. В целом социальная система пребывает в состоянии равновесия, если силы, вызывающие в ней нестабильность, слабее, нежели социальные силы, создающие и укрепляющие взаимозависимость элементов данной системы. Право непосредственно связано с социальным равновесием и его роль в сохранении этого равновесия очевидна170. Так, например, уго­ловное право, способствуя укреплению этического группового убежде­ния, противодействует стремлениям к нарушению социального равнове­сия. Гражданское право, со своей стороны, обеспечивает и способствует восстановлению распределения товаров и услуг, в котором выражается социальное равновесие. Конституционное право обеспечивает распре­

169 Ibid. – P. 217.170 См.: Timasheff N.S. Law in Pareto’s Sociology // The American Journal of Sociology. –

Vol. 46. – No. 2 (Sep., 1940). – P. 149.

79• Глава III

деление власти, закрепляя отношения господства и подчинения в обще­стве, что также содействует социальному равновесию.

Таким образом, в социологии права Тимашева понятия «право», «социальная координация» и «социальное равновесие» настолько тесно переплетены, что их невозможно представить друг без друга.

80 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ГЛ А в А I VМеСТо СоциоЛоГии ПРАвА в СиСТеМе

нАУКи ПРАвА

рассматривая место социологии права в системе науки права в целом, Тимашев задается вопросом, не является ли социология права лишь новым названием для юриспруденции, т.е. науки права. По его мнению, социология права отличается от юриспруденции тем, что предлагает иную, нежели юриспруденция, точку зрения на содержа­ние и сущность права, поскольку изучает право в качестве социальной силы. Что касается самой юриспруденции, то ее задачи Тимашев видит в том, чтобы изучать действующие нормы права в определенное время и определенный период. Юриспруденция сравнивает и классифицирует нормы. В ее рамках Тимашев выделяет такие виды, как: 1) позитивная и аналитическая юриспруденция, объясняющая и классифицирующая существующие нормы права; 2) историческая юриспруденция, изуча­ющая развитие норм права в определенные исторические периоды в данном государстве; 3) теоретическая юриспруденция, изучающая не­изменные элементы структуры норм права, относящиеся к самой сущ­ности права171.

Можно сказать, что основное различие между социологией права и юриспруденцией Тимашев видит в том, что последняя относится к разряду идиографических наук, поскольку занята описанием индивиду­альных особенностей конкретных систем права, тогда как социология права представляет собой номографическую науку, направленную на выявление общих социологических законов и закономерностей возник­новения, существования и развития права172.

171 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers: Westport, Connecticut, 1974. – P. 23­24.

172 Ibid. – P. 25.

81• Глава IV

Вместе с тем, для Тимашева социология права невозможна без юриспруденции, поскольку, в отличие от Эрлиха, Тимашев считает, что изучение поведения человека в социологии права не может осущест­вляться без учета позитивного права, изучаемого юриспруденцией173.

В своей статье «Что такое социология права?» Тимашев подчер­кивает, что основной задачей юриспруденции является «выяснение ло­гической взаимозависимости различных норм», а ее главным методом считается логический анализ174. Однако, как отмечает Тимашев, «суще­ствует и другая действительность, тесно связанная с этими нормами, но не входящая в объект изучения юриспруденции». Под этой действитель­ностью Тимашев имеет в виду «поведение человека в обществе, вклю­чая взаимовлияние человека и этико­юридических норм».

В теории Тимашева социология права исследует следующие груп­пы вопросов, выходящие за пределы изучения юриспруденции:

1) Почему верховенство за кона воспринимается гражданами как правило, а его нарушение как исключение из этого пра вила? Почему это так? В чем сила закона? Как закон определяет поведение челове­ка в обществе? Каковы условия эффективности или неэффективности права; иными словами, в какой мере поведение человека соответствует определенным типам социального поведения, т.е. закона?

2) Поскольку человеческая воля либо общая воля социальных групп устанавливают юридические нормы и социальные образцы по­ведения, какие силы определяют создание, преобразование и крушение правовых образцов поведения? В рамках этих вопросов, считает Тима­шев, необходимо проанализировать не только цепочку действий и ре­акций человека, но также последовательность, с которой юридические нормы и модели человеческого поведения, определяемого этими норма­ми, поочередно играют то активные, то пассивные роли.

3) Обнаружив и детально описав эту последовательность, отмеча­ет ученый, можно перейти к решению третьей задачи социологического анализа права, т.е. к установлению связей, причинно­следственных или логически значимых, между изменениями в праве и социальных явле­ниях, а также между определенными правовыми структурами и опреде­ленным общественным устройством. Поиск такой связи, подчеркивает 173 Ibid. – P. 26.174 Тимашев Н.С. Что такое социология права? // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/

timashev_cto>.

82 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Тимашев, без точного знания права как актуального социального явле­ния был бы безнадежным.

Итак, по мнению Тимашева, объектом изучения социологии права является человеческое поведение в обществе в той степени, в какой оно связано с правом, а его главным методом является каузальное исследо­вание, т.е. исследование причинно­следственных связей. «Социологи­ческий подход, – пишет Тимашев, – с необходимостью образует только своего рода дополнение к аналитическому, историческому, сравнитель­ному или теоретическому исследованию правовых норм, поскольку невозможно создать систему знания, которая в точности сочетала бы в себе формальное изучение норм и каузальное изучение человеческого поведения в связи с этими нормами. Такому исследованию требуется место рядом с юриспруденцией, но не внутри ее»175.

Вместе с тем, считая право наиболее сильной формой социальной координации, в качестве объекта анализа социологии права Тимашев выделяет структуру этой формы координации, т.е. систему человече­ских действий и реакций, составляющих эту форму176.

Социология права, считает ученый, является наукой, содержание которой лишь в незначительной степени зависит от изменений в кон­кретном правовом регулировании177. Социология права ищет и фор­мулирует такие обобщения в виде социально­правовых «законов», на которые, если они верны, не влияют изменения в законодательстве; и наоборот, если такие обобщения должны быть изменены под влиянием изменений в законодательстве, значит, они не верны. В этом плане за­коны, открываемые социологией права, напоминают, с точки зрения их общности и универсальности, законы физики.

В отличие от социологии права, юриспруденция представляет со­бой науку с изменчивым содержанием: по мере изменений норм права меняются положения юриспруденции. По мнению Тимашева, суще­ствует не одна юриспруденция как таковая, а множество ее видов, по­скольку существует множество социальных областей, регулируемых различными отраслями права с учетом пространства и времени. Так, например, существует юриспруденция современного гражданского

175 Там же.176 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers:

Westport, Connecticut, 1974. – P. 31.177 Ibid. – P. 28.

83• Глава IV

права Франции или – другой пример – юриспруденция римского кон­ституционного права.

В отличие от юриспруденции, существует одна единая социология права, которая, однако, делится на такие подразделы, как криминология, социология гражданского права, политическая социология и т.д. Появ­ление таких подразделов социологии права зависит от того, сформиро­валось ли в рамках социологии права достаточное количество ценных обобщений, позволяющих говорить о новом направлении или отрасли знаний в пределах этой социологии.

Кстати говоря, именно единство социологии права повлияло, по признанию Тимашева, на его выбор научной деятельности в области социологии права, а не юриспруденции (правоведения). Как отмечал в этой связи Тимашев, «правоведение в своей основе национально, и че­ловек, воспитанный в недрах одной национальной культуры, напри­мер русской, оказывается профаном во всякой другой – германской, французской и в особенности англо­американской; даже общая теория права, рассчитанная на универсальность, в действительности приспо­собляется к национальной системе лица, ее преподающего»178.

Согласно Тимашеву, социологию права следует также отличать от философии права, которая исследует «первые проблемы», касающиеся права, а также «конечные цели», к которым право стремится. По его мнению, философия права не является наукой, поскольку занята изуче­нием проблем, еще не созревших для научного исследования. если со­циология права является наукой, т.к. в центре ее внимания находится изучение причинно­следственных связей в обществе в связи с взаимо­действием общества и права, то философия права представляет собой знания, приобретенные интуитивным путем и не поддающиеся верифи­кации с помощью научных методов.

Тем не менее, философия права имеет важное значение для тео­рии и практики права, поскольку на ее основе формируется аксиология права, т.е. учение о ценностях в праве и тех ценностях, которым долж­но служить право. Именно поэтому Тимашев полагает, что «приклад­ная наука правотворчества», концепцию которой создал Петражицкий в виде теории «политики права», должна базироваться на социологии

178 Тимашев С.Н. Как я стал социологом // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_kak>.

84 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

права и философии права. если социология права разрабатывает уче­ние относительно оптимальных средств реализации соответствующей политики права, то философия права формулирует цели и ценности, которые необходимо достичь с помощью этих средств посредством со­ответствующей политики права.

Поскольку право представляет собой социальную силу, эта сила проявляется в поведении человека, которое, в свою очередь, изучает­ся такой наукой, как психология. В этой связи необходимо указать на отличия в плане методологии исследования поведения человека между психологией и социологией права.

Итак, согласно Тимашеву, поведение человека может быть объ­ектом научного анализа с двух различных точек зрения: 1) оно может рассматриваться в качестве комплекса внешних телодвижений, или 2) в дополнение к этому, в качестве комплекса соответствующим этим дви­жениям состояний сознания179.

Первая из этих точек зрения на поведение человека тесно связа­на с подходом бихевиоризма, которой некоторое время был весьма по­пулярен как в психологии, так и в социологии. Однако использование чисто бихевиористских методов исследования в социологии права, являющейся частью социологии культуры, является невозможным, по­скольку поведение, определяемое правом, представляет собой «симво­лическое поведение», под которым понимаются те действия человека, которые эффективны и имеют значение только потому, что они облада­ют социально обусловленным значением180. Как подчеркивает ученый, сущность права заключается не в телодвижениях как таковых, а в их со­циальном значении181. Отсюда он делает вывод, что в социологии права следует использовать не первый (бихевиористский), а второй метод, что подразумевает одновременное использование наблюдения внешнего по­ведения человека и интроспекции (внутреннего наблюдения состояний своего сознания).

С точки зрения интроспекции, добровольное действие человека представляется результатом борьбы внутренних мотивов, которые, в

179 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers: Westport, Connecticut, 1974. – P. 32.

180 Ibid. – P. 33.181 Ibid.

85• Глава IV

свою очередь, являются представлением идеи возможных телодвиже­ний и их результатов совместно с ощущением удовлетворения либо не­удовлетворения. результатом такой борьбы мотивов является решение действовать определенным образом либо воздержаться от действия.

Обращает на себя внимание, что эти мысли Тимашева являются отражением теории Петражицкого о минимальном составе этических переживаний, согласно которой в этот состав входят: «акционное пред­ставление, представление такого или иного внешнего или внутреннего (напр., в области мышления) поведения + этическое аппульсивное или репульсивное (слабое и незаметное или сильное и заметное) моторное раздражение»182.

Попутно Тимашев предлагает психологическое объяснение обычая, в основе которого лежит привычка, усиленная социально­этическим убеждением, что соответствующее поведение «должно быть»183.

Возникновение социологии права Тимашев видит в начале XX века, рассматривая социологию права как попытку применить концеп­ции и методы социологии к тем объектам исследования, которыми тра­диционно занималась юриспруденция. При этом он делает интересное наблюдение относительно того, что социология как таковая родилась в состоянии враждебности по отношению к праву, поскольку отец­основатель социологии Огюст Конт видел в праве эманацию метафизи­ческого духа184.

Интересно отметить, что автором первого систематического но­мографического исследования права Тимашев считает своего учителя Петражицкого, основные труды которого не оказали того влияния, кото­рого они заслуживали, на мировую науку права лишь потому, что так и не были переведены с русского языка185.

Как пишет исследователь социологии права Тимашева Дэвид Шифф, особенность подхода Тимашева к праву состоит в том, чтобы анализировать право исключительно в качестве факта, и на основе этого

182 Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. – Том I. – СПб., 1909. – С. 45.

183 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers: Westport, Connecticut, 1974. – P. 38.

184 Ibid. – P. 45.185 Ibid. – P. 53.

86 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

анализа создать целостную реалистическую теоретическую модель со­циологии права186.

Итак, попробуем обобщить взгляды Тимашева относительно со­циологии права и ее отношения к другим дисциплинам права.

если юридический позитивизм пытается концептуализировать право в качестве явления, свободного от ценности, то в социологии пра­ва Тимашева, наоборот, ценности играют существенную роль, посколь­ку они, так же как и само право, представляют собой социальную силу, влияющую на поведение людей. В своей социологии права Тимашев занят поиском «законов» научного характера, касающихся общества в его отношении с правом. Под этими «законами» ученый подразумева­ет описание «каузальных (т.е. причинно­следственных – А.М.) связей между феноменами». В отличие от такого социологического подхода к праву, юриспруденция (теория права) изучает логические взаимосвязи между различными отдельными нормами и потому ее главным методом является метод логического анализа. Несмотря на эти различия между социологией права и юриспруденцией, Тимашев считает их взаимодо­полняющими, поскольку, полная изоляция этих дисциплин друг от дру­га не является возможной и в принципе нежелательна. При этом ученый выступает против попыток включить одну из этих дисциплин в другую. Он, в частности, критикует тезис Ганса Кельзена, отрицающего возмож­ность создания социологии права в связи с юриспруденцией. Так же как подвергает критическому анализу попытки евгения Эрлиха включить социологию права в юриспруденцию и попытку Георгия Гурвича раство­рить философию права в его социологии. В отличие от Петражицкого, видевшего в праве, прежде всего, психическое переживание, Тимашев делает акцент на роли политической организации общества в процессе реализации норм права.

Не вполне согласен Тимашев и с социологическим учением о праве Макса Вебера, для которого социология должна изучать поведение че­ловека лишь в той мере, в какой он наделяет свои действия субъектив­ным значением. Такой подход, убежден Тимашев, является неудовлет­ворительным, поскольку суживает границы социологии права рамками сознательного поведения человека, тогда как на самом деле поведение

186 Schiff D. N.S. Timasheff’s Sociology of Law // The Modern Law Review. – Vol. 44. – No. 4 (July, 1981). – P. 400.

87• Глава IV

человека в соответствии с правовыми предписаниями часто происходит посредством условных рефлексов: определенные слова, жесты и сим­волы вызывают в поведении человека автоматические «правовые ре­акции» без их субъективной интерпретации187. если бы такие случаи остались вне области социологии права, тогда бы эта наука оказалась неспособной обнаружить цепочки человеческих действий и реакций и соотнести наблюдаемые факты друг с другом188.

Таким образом, отделяя социологию права от юриспруденции, Ти­машев в то же самое время отмечает, что социологическое исследование права зависит от первоначального описания и анализа норм права юри­спруденцией. Иными словами, прежде чем понять право как социальное явление, нам необходимо получить хотя бы формальное представление о том, чем является право и его нормы, которое дает нам теория права.

В то же время Тимашев считает, что значительное содействие в раз­витии социологии права могла бы оказать криминология. Он даже про­водит параллели между социологией права и криминологией, с одной стороны, и биологией и патологией – с другой. По его мнению, крими­нология в качестве исследования ненормального поведения человека в общества совместно с социологией революции могли бы представить множество ценных наблюдений и материалов для дальнейшего разви­тия социологии права189.

Поскольку социология права Тимашева зиждется на социологии этики и социологии власти, то, если бы эти две ветви социологии уже существовали, социология права могла бы сформироваться на базе их выводов и результатов. Тогда бы социология права могла бы изучать: 1) взаимодействие этики и власти; 2) этику, поддерживаемую властью; 2) власть, ограниченную этикой190.

Однако, поскольку на момент создания Тимашевым социологии права ни социологии этики, ни социологии власти, по сути, не суще­ствовало, ему пришлось самостоятельно создать эти две отрасли со­циологии.

187 Timasheff N.S. What is “Sociology of Law”? // The American Journal of Sociology. – Vol. 43. – No. 2 (Sept., 1937). – P. 229.

188 Ibid.189 Ibid. – P. 233.190 Ibid. – P. 231.

88 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Важно отметить, что в статье «Социальная реальность идеальных схем» (1948) Тимашев сделал два существенных дополнения к своим взглядам, которые он представил во «Введении в социологию права». Эти дополнения были сделаны им в духе рефлексологии академика Ивана Павлова и бихевиоризма. Во­первых, он обратил внимание на существование параллелизма между структурой юридической нормы и условным рефлексом. Гипотеза нормы права, согласно Тимашеву, – это стимул, а диспозиция – реакция. Долженствованию («копуле»), считал ученый, соответствует биопсихический организм, вызывающий реак­цию. По его мнению, этот параллелизм может объяснить как таинствен­ную силу чувства долга, так и отчасти нормативные элементы интерна­лизации культуры. Во­вторых, существует функциональный взаимооб­мен идеальных и реальных схем, в то время как оригинальные нормы (т.е. идеальные схемы) проявляются как абстракции действительного поведения, санкционированного групповыми убеждениями; позднее со­вершается открытие техники законодательства, т.е. планового введения новых норм, долженствующих воплотиться в реальное поведение191.

Исследуя фундаментальные проблемы, стоящие перед социологи­ей права, Тимашев, в частности, акцентирует внимание на следующих проблемах.

Во­первых, это проблема относительно самой логической возмож­ности существования социологии права. Сомнения по поводу такой воз­можности высказывались Венской школой юриспруденции, например Гансом Кельзеном, исходившим в своей методологии из неокантианско­го деления на «сущее» и «должное». С этой точки зрения, противоречие в связи с социологическим изучение права может возникнуть постоль­ку, поскольку право, с одной стороны, – это совокупность ценностных суждений, т.е. принадлежит к сфере «должного», тогда как социология, с другой стороны, – это номографическая наука, устанавливающая и объясняющая единообразия и сходства в социальных феноменах, т.е. изучает «сущее»192. Другими словами, социологическое исследование – это, в сущности, изучение того, что является, что существует в реаль­ности, тогда как изучение права – это изучение того, что должно быть. А

191 Гнатюк О.Л. Н.С. Тимашев как социолог // Социологические исследования. – 2001. – № 6. – С. 107.

192 Timasheff N.S. Fundamental Problems of the Sociology of Law // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 2. – No. 4 (Dec., 1941). – P. 233.

89• Глава IV

поскольку, как утверждали адепты Венской школы, не существует логи­ческого перехода от аксиологических суждений к суждениям онтологи­ческим, и наоборот, то социология права логически невозможна.

Однако такие рассуждения представителей Венской школы, по мысли Тимашева, базируются на ошибочном методологическом пуриз­ме, поскольку в действительности различные аспекты одного и того же феномена могут изучаться посредством различных методов и различны­ми отраслями науки. Так, например, ценности могут изучаться не толь­ко юриспруденцией, но и другими науками; а поведение человека, не от­носящееся к ценностям, может исследоваться биологией и психологией. Поскольку ценности признаются людьми и принимаются ими в каче­стве руководства для своего поведения, направленного на реализацию данных ценностей, то эти ценности воплощаются в биопсихической реальности, частью которой является социальная реальность, и таким образом становятся возможным объектом для исследования с помощью тех методов, которые обычно используются для изучения сущего193.

Тимашев также попутно отмечает, что юриспруденцию нельзя характеризовать в качестве нормативной науки, опирающейся на нор­мативный метод, как это делал немецкий психолог Вундт (Wundt), по­скольку в действительности юриспруденция – это идеографическая, или описательная, наука. Нормативной наукой, считал Тимашев, будет «политика права», которая сформируется лишь тогда, когда социология права достигнет достаточно высокого уровня в своем развитии194.

В этой связи, отмечает Тимашев, может возникнуть еще одна сложность методологического порядка. Суть ее состоит в том, что со­циология в качестве номографической науки стремится к формулиро­ванию утверждений (propositions), имеющих всеобщий характер. Од­нако право представляет собой исторически обусловленное явление культуры, которое было неизвестно примитивным обществам. Следо­вательно, можно предположить, что социология не может формулиро­вать утверждения всеобщего характера, относящиеся к праву. Тем не менее, как считает Тимашев, такое на первый взгляд вполне логичное рассуждение на самом деле основывается на недоразумении. «Социо­логические утверждения, – пишет ученый, – должны быть применимы

193 Ibid. – P. 234.194 Ibid.

90 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

к неопределенным совокупностям случаев, характеризуемых повторяе­мостью идентичных условий (изолированных аспектов конкретного фе­номена) и, следовательно, они не могут быть ограничены конкретным временем и пространством; и более от них ничего не требуется. Отсюда следует, что утверждение типа «если в обществе существует право»… может считаться социологическим утверждением. Более того, могут существовать социологические утверждения относительно права, кото­рые действительны в отношении обществ особого типа (примитивные общества, переходные общества, развитые общества, или их подвиды), либо утверждения, относящиеся к существованию права особого типа. естественно, соответствующие типы должны иметь четкие определе­ния без ссылки на конкретное время и место»195.

Вторая фундаментальная проблема социологии права связана с необходимостью отделения от всей социальной реальности той части этой реальности, которая является правовой, т.е. реальности, связанной с существованием и влиянием права. Для выполнения этой задачи Ти­машев предлагает применять следующие методологические правила: 1) исследование социально­правовой реальности должно идти от извест­ного к неизвестному, для того чтобы привести неизвестное к известно­му; 2) исследование должно начинаться от случаев, в которых явления предстают в своей наиболее чистой и четкой форме; 3) предварительное отделение социально­правовой реальности от общей социальной реаль­ности должно формулироваться в таких терминах, которые бы не пред­восхищали заранее конечный результат исследования196.

Утверждения, выражающие предварительные результаты выделе­ния правовой реальности, должны быть подвергнуты проверке с помо­щью фактов.

Применяя эти методологические правила, мы должны в первую очередь ориентировать свое исследование на современное право, в ко­тором мы участвуем и которое мы знаем на интуитивном уровне (не­посредственно или через посредство коммуникации с другими людь­ми). Отделение права от социальной реальности, считает Тимашев, должно начинаться с наблюдения над тем, что делают судьи и юристы в современном обществе197. Причем важно подчеркнуть, что наблю­195 Ibid. – P. 234.196 Ibid. – P. 238.197 Ibid.

91• Глава IV

дение должно быть сосредоточено именно на действиях, а не словах судей и юристов.

Следует ли нам в этом случае ограничиться определением права, предложенным американскими юридическими реалистами, соглас­но которому «право – это то, что делают суды на практике»? Конечно, нет! – отвечает Тимашев. Это определение, по его мнению, не может считаться окончательным, поскольку данное определение указывает на то, что считает правом судья, однако не отвечает на такие важные во­просы, как: как суды определяет, чем является право и, следовательно, что они будут делать?

Несмотря на многообразие деятельности судей и юристов, их дея­тельность можно свести к общему знаменателю: они всегда определяют социальную ситуацию в терминах особой системы идеальных образцов поведения, которые не зависят от их произвольного выбора, а предстают как данные, находящиеся в силе, действительные. Судебные решения воспринимаются как имеющие официальный характер и за ними стоят действия власти, направленные на их реализацию. В этом проявляется императивный характер права как социального явления. С другой сто­роны, чтобы быть эффективными, судебные решения должны находить поддержку в этическом сознании населения, в чем проявляется этиче­ский компонент права.

Поскольку порядок в обществе обеспечивается правом на основе общего принятия в качестве руководящих принципов поведения осо­бых идеальных образцов (паттернов), перед социологией права воз­никает третья проблема: какова реальность и природа этих идеальных образцов поведения? По мнению Тимашева, данная проблема выходит за пределы социологии права и в принципе должна решаться в рамках такой более широкой отрасли социологии, как этология (т.е. науки о поведении). Однако поскольку такая отрасль в рамках социологии еще не сформировалась, решением этой проблемы могла бы заняться соци­альная психология. Ученый считает, что первоначальный акт принятия образцов поведения носит добровольный и, следовательно, сознатель­ный характер, тогда как последующие акты следования этим образцам имеют свойства выученного поведения и не требуют участия сознания в этих процессах198. решение этой проблемы социологии права вклю­

198 Ibid. – P. 241.

92 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

чает в себя понимание: 1) условий, делающих вероятным сознательное принятие руководства идеальных образцов поведения; 2) процесса обу­чения, касающегося этих образцов и превращения соответствующего поведения в привычное; 3) условий трансформации действий, относя­щихся к этим образцам поведения, из состояния потенциального в со­стояние действительного199.

Как подчеркивает Тимашев, лишь решение проблемы реальности идеальных образцов поведения может позволить избавиться от распро­страненной идеи, согласно которой идеальные образцы поведения, вклю­чая нормы права, носят «воображаемый» характер и являются, в терми­нах психологической школы права Петражицкого, «фантазмами»200.

Тимашев убежден, что утверждения типа «нормы права представ­ляют собой воображаемые действия людей в воображаемых ситуациях», как полагал Оливекрона (Olivecrona), могут быть эмпирически опровер­гнуты, если будет доказано, что принятие к руководству юридических образцов поведения эквивалентно образованию во множестве людей стандартных поведенческих тенденций (привычек), соответствующих требованиям права201.

если право представляет собой действительно координацию пове­дения людей, рассуждает далее Тимашев, тогда мы должны наблюдать в этом поведении значительное единообразие. С этим связана четвер­тая проблема, возникающая перед социологией права, – проблема по­иска того места, где именно следует искать такое единообразие. Такой поиск может осуществляться посредством наблюдения за поведением людей в определенном обществе. На основе такого наблюдения можно заметить, что в развитых обществах индивидуальные действия часто основываются на ожидании того, что нормы права будут реализованы. Так, например, такое действие, как опускание письма в почтовый ящик не может быть понято без принятия во внимание ожидания со сторо­ны отправителя этого письма, что многие люди, которых отправитель не знает лично, выполнят свои обязанности, предусмотренные правом. Другой пример: действия предпринимателя невозможно объяснить без учета его ожиданий, что его партнеры в своем поведении будут придер­живаться норм права.199 Ibid.200 Ibid. – P. 242.201 Ibid.

93• Глава IV

Конечно, было бы ошибочно свести подобные ожидания исключи­тельно к праву, поскольку люди действуют не только под влиянием норм права, но также под влиянием других социальных факторов, например таких, как мораль или деловая этика; тем не менее, было бы еще боль­шей ошибкой устранить право из числа факторов, воздействующих на ожидания человека.

Помимо наблюдения, материал для исследования единообразия в поведении, обусловленном правом, может быть найден в юридических казусах, рассматриваемых не в их конкретных аспектах, а в качестве типичных способов урегулирования конфликтов в обществе.

И, наконец, правовое единообразие может изучаться на основе ана­лиза статистических данных.

Пятая проблема социологии права звучит так: как формируются стандартные поведенческие тенденции, связанные с правом? Либо, точ­нее: порождаются ли эти тенденции конфликтными ситуациями в обще­стве или чем­либо еще?

Пытаясь ответить на этот вопрос, Тимашев рассуждает следующим образом.

В идеальных образцах человеческого поведения выражается отно­шение человека к ценностям: позитивные ценности следует поддержи­вать, а с негативными – бороться202.

В целом, люди осознают ценности не абстрактно, а в конкретных ситуациях, а нормы обычно возникают тогда, когда существует сомне­ние относительно степени их необходимого социального признания либо тогда, когда нарушаются молчаливо признаваемые ценности. Та­ким образом, нормы обычно формулируются в результате конфликта вокруг них. Именно поэтому в примитивном праве так явственно до­минировали нормы, связанные с наказанием. При этом нельзя забывать, что, несмотря на то, что конфликты способствуют формированию норм и признанию ценностей, с точки зрения логики ценности первичны, а конфликты вторичны203. Следовательно, нормы могут быть сформули­рованы непосредственно в связи с ценностями, которые следует под­держивать, и до того, как возникнет конфликтная ситуация.

202 Ibid. – P. 244.203 Ibid. – P. 245.

94 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Так, например, функция законодательства состоит не только в том, чтобы предотвратить беспорядок в обществе, но также в том, чтобы создать порядок особого типа; не только решать конфликты, но также формировать условия человеческого сосуществования в соответствии с прямо или опосредованно признаваемым идеалом. Отсюда следует, что социология права должна исследовать проблему условий, в которых дана необходимость формирования посредством права человеческого сосуществования204.

Тимашев обозначил ряд ситуаций, в которых возникают правовые вопросы, связанные с необходимостью обеспечения человеческого со­существования:

1) ситуации, требующие распределения товаров и услуг;2) ситуации, требующие сотрудничества;3) ситуации, в которых люди, наделенные различной степенью

чувства доминирования, сталкиваются непосредственно;4) ситуации взаимности;5) ситуации, затрагивающие отношения людей по поводу редких

вещей;6) конфликтные ситуации в связи с перечисленными выше ситуа­

циями205. еще одной фундаментальной проблемой социологии права можно

считать проблему разрыва между этическими убеждениями в обществе и предписаниями права. Этический ингредиент в праве, считает Тима­шев, чрезвычайно сложен и требует глубокого изучения в социологии права206.

Таким образом, в социологии права Тимашева и тех проблемах, которые стоят перед ней, нашли отражение его главные мысли отно­сительно сути и природы права, этики и власти как определенных со­циальных сил.

204 Ibid.205 Ibid.206 Ibid. – P. 247.

95

ГЛ А в А VМеТоДоЛоГия СоциоЛоГии ПРАвА

ТиМАшевАВ принципе, Тимашев в области социологии права предлагал ис­

пользовать те же методы познания, что и его учитель Петражицкий, т.е. интроспекцию (внутреннее наблюдение психических переживаний), внешнее наблюдение и эксперимент. Как полагал Тимашев, важный материал для социологического анализа права можно собирать по­средством наблюдения, которое может быть двух типов. Первый тип наблюдения – это интроспекция, то есть точный последующий анализ состояния сознания по поводу права (действие в соответствии с правом, нарушение права, действие с намерением преобразовать право, реак­ция, вызванная действием другого актора в соответствии с правом или нарушая его). При этом Тимашев ссылался на своего коллегу Георгия Гурвича, который в одной из своих работ настаивал на необходимости изучать конкретную реальность, представленную правом, и на анализе данных, начиная с «непосредственного юридического опыта». Причем этот опыт содержится в актах законодателей, властей, избирателей, лиц, заключающих контракт, а также лиц, участвующих в юридической жиз­ни корпоративных организаций. Подобный опыт, по мнению Гурвича, завуалирован в умах людей излишней рефлексией и концептуальными формулами. И для получения необходимого знания нужно применить постепенную их редукцию и «инверсию». Данный метод, согласно Ти­машеву, аналогичен методу, используемому психоанализом Фрейда при исследовании подсознательных психических процессов. Второй тип на­блюдения изучает человеческое поведение, определяемое правом или относящееся к праву. Материал, собранный с помощью этого метода, может оказаться полезным, поскольку показывает, как жесткие юри­дические термины трансформируются в реальной жизни, или как, на­пример, люди обходят несправедливые или устаревшие законы. С этой

96 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

точки зрения для социологии права интерес представляют не преоб­разованные нормы поведения, а факт их преобразования. Таким путем создается стимул для изучения в целом процесса изменения паттернов писаного права через конфликт с другими социальными явлениями и структурами. Однако, считает Тимашев, социология права не должна ограничиваться данными этого типа наблюдения. Прямое и специаль­ное наблюдение может также применяться для исследования таких про­блем, как, например, роль условных рефлексов в обеспечении верховен­ства закона. При этом Тимашев поддерживает идею, согласно которой социальный контроль, особенно контроль посредством законов, осно­ван на условных рефлексах. Он также признает, что не существует точ­ного исследования, как именно осуществляется этот контроль и какие именно безусловные рефлексы формируют основу условных рефлексов (например, таких рефлексов, как рефлекс свободы и подчинения).

В качестве третьего метода социологии права Тимашев называет эксперимент, ссылаясь при этом на концепцию психологического экспе­римента Петражицкого, согласно которому юридические или этические импульсы можно успешно изучить, применяя методы противоречия и поддразнивания. Импульсы набирают силу, если делаются попытки на­рушить их нормальный ход. А если происходит быстрая смена ситуа­ции, они попеременно то уменьшают, то увеличивают шансы реализа­ции импульсов. В таких случаях эти импульсы, почти незаметные при нормальном развитии, становятся доминирующими и поэтому могут быть описаны с большой точностью. Также эксперименты возможны в виде тестов (например, такие тесты, которые использовали психологи Ж. Пиаже и И. Карузо).

Таким образом, главным методом социологии права Тимашев счи­тал «каузально­функциональный анализ», под которым он понимает на­блюдение и эксперимент.

Говоря о методологии Тимашева следует отметить, что он, как указывалось выше, является противником популярного в его время неокантианского деления на «сущее» (isness) и «должное» (oughtness). Как известно, неокантианские теоретики в области права догматически утверждали, что якобы из сущего логически нельзя вывести должное. В теории права (например, в теории нормативизма Ганса Кельзена) это означало, что нормы права невозможно вывести из социальной реаль­

97• Глава V

ности. Вполне очевидно, что такой подход, по существу, отрицал воз­можности социологии права. К чести Тимашева он подверг научному сомнению эту догму. Так, по его мнению: «Каждый раз, когда опреде­ленная ситуация кажется установленной навечно, возникает идея, что «так должно быть». Хорошо известно, что логически переход от сущего к должному невозможен. Однако люди не полностью – по крайне мере не по своей сути – рациональные существа, и логически невозможный переход каждый день осуществляется с большой легкостью»207.

Здесь мы видим, что для Тимашева, как настоящего ученого, боль­шее значение имеет социальная действительность, а не абстрактные умопостроения.

207 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers: Westport, Connecticut, 1974. – P. 121.

98 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ГЛ А в А V IУчение ТиМАшевА об эТиКе

и эТичеСКих ноРМАхЭтическая координация поведения, согласно учению Тимашева,

составляет один из основных видов социальной координации, а право­вая координация поведения включает в себя в качестве одного из подви­дов категорию этики. Поведение человека является этически скоорди­нированным в той мере, в какой установление социальных образцов по­ведения относится к этическим ценностям. Отсюда Тимашев приходит к заключению, что изучение этики представляет собой, прежде всего, изучение ценностей. Причем он также задается вопросом, возможно ли исследование ценностей в рамках социологии, в том числе социологии права. Отмечая, что ценности воплощены в человеческом поведении, определяют его и придают ему определенное значение, Тимашев делает вывод, что ценности могут быть предметом социологических исследо­ваний, поскольку они воплощены и играют роль в каузально определен­ных процессах. В ценностях находит выражение отношение человека ко всему в мире, включая себя самого. Ценности первичны и несводимы к чему­либо. При этом они поддаются классификации и группированию в определенные иерархические системы. Среди всех ценностей выде­ляются те, которые могут быть отнесены к высшим ценностям, основу которых составляют этические ценности. Сам Тимашев выделяет три высшие ценности – Истина, Красота и Добро (Благо). Как отмечает уче­ный, хотя поведение человека не всегда совместимо с Истиной, Красо­той и Добром, тем не менее, ни один человек всерьез не заявляет о том, что он стремится к неправде, уродству и злу208.

Соответствие определенного поведения высшим ценностям вы­ражается в слове «должен». Это долженствование является первичным 208 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers:

Westport, Connecticut, 1974. – P. 68.

99• Глава VI

содержанием сознания. Человек, не понимающий значения слова «дол­жен», не способен к социальному поведению и находится вне общества. Поведение такого рода лиц – предмет исследования психопатологии.

В области такой высшей этической ценности как Добро Тимашев выделяет идею справедливости. если идея Добра представляет собой кульминацию морали, то идея справедливости является кульминацией права. Идея справедливости, являясь общей этической идеей, в иерар­хии этических ценностей (т.е. ценностей, относящихся к идее Добра) уступает место лишь общей идее Добра. Справедливость – это то, что общество должно признавать добром (благом). В то же время, отмечает Тимашев, справедливость – это термин, который применяется для вы­ражения определенного биопсихического состояния, способного опре­делять поведение человека в обществе209. Эту мысль ученый поясняет при помощи следующих примеров. Люди говорят, что данная ситуация является справедливой, если они считают эту ситуацию в качестве кон­кретного воплощения признаваемой ими системы ценностей. Действие называется справедливым, если оно увеличивает соответствие между существующей ситуацией и идеальной ситуацией, которая являлась бы полным воплощение системы ценностей.

Наряду с индивидуальными ценностями Тимашев выделяет соци­ально признанные системы ценностей, в свете которых также использу­ется понятие справедливости применительно к конкретным ситуациям, действиям или лицам. В таких случаях специальные органы (например, суды) принимают решения о соответствии или несоответствии справед­ливости.

Этические ценности воплощаются в поведении человека и его отношению к действительности, благодаря чему этика становится со­циальной силой. Это возможно потому, что: 1) отношение человека к ценностям, особенно к этическим ценностям, является не только сугубо интеллектуальным, но также эмоциональным, и 2) этические убежде­ния членов определенной социальной группы в основном сходны210.

При этом Тимашев определяет убеждение в качестве специфиче­ского отношения человека к определенным ментальным объектам (со­держаниям сознания): идеям определенных социальных групп, касаю­

209 Ibid. – P. 71.210 Ibid. – P. 72.

100 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

щимся структуры вселенной и общества, правилам поведения, эстети­ческим идеалам и т.д. Убеждение является чем­то иррациональным и представляет собой часть эмоциональной жизни. Весьма часто убеж­дение действует в качестве элемента подсознания, как элемент «харак­тера» индивида. Совокупность убеждений, в свою очередь, формирует один из наиболее важных элементов характера человека211.

Убеждение становится социальной силой постольку, поскольку оно является групповым убеждением. Групповое убеждение – это не бо­лее чем совпадение убеждений индивидуальных членов данной группы. Нельзя приписывать убеждения какой­либо социальной группе либо обществу в целом, поскольку это означало бы ненаучную персонифи­кацию социальной группы или общества. Групповое убеждение осно­вывается на взаимной индукции «веры» в данной социальной группе, в создании и поддержании которой принимают участия все члены этой группы. Здесь мы имеем дело с той ситуацией, когда член социальной группы верит в нечто потому, что в это верят другие члены этой группы. Таким образом, убеждения членов социальной группы взаимно усили­вают друг друга.

Анализируя индивидуалистическую теорию этики Петражицкого, согласно которой эффективность этики определяется субъективными феноменами, протекающими параллельно в индивидуальных сознаниях членов определенной социальной группы, Тимашев приходит к выводу, что люди являются социальными существами, и содержание их созна­ния в основном определяется социально212. Другими словами, Тимашев, в отличие от Петражицкого, не считает объективность действитель­ности этических норм (например, норм нравственности и права) всего лишь иллюзией или, в терминах Петражицкого, «фантазмами». Для Ти­машева перечень признанных в данном социуме этических норм прак­тически одинаков для всех членов этого социума. Быть членом социума означает разделять групповые убеждения этого социума и вести себя в соответствии с ними. Здесь Тимашев предлагает провести мыслен­ный эксперимент, который подтверждает коллективный (социальный), а не индивидуальный характер этических убеждений. Так, он предла­гает представить нам какую­либо этическую норму, которую признаем

211 Ibid. – P. 73.212 Ibid. – P. 74­75.

101• Глава VI

лично мы, и которую не признают другие члены того социума, в кото­ром мы живем. Как вскоре окажется, обнаружить такую норму весьма затруднительно, поскольку практически все признаваемые нами лично этические правила были нами получены от нашей семьи, сообщества, в котором мы живем, церкви, государства и т.д. Иными словами, этиче­ские нормы объективны, а не субъективны потому, что они является ре­зультатом нашей социализации, они интериоризированы в наше созна­ние и подсознание в процессе нашего развития в обществе. Индивиду­альной этики, строго говоря, не существует, поскольку наши этические убеждения приобретены, а не созданы нами самостоятельно. Хотя при этом нельзя отрицать того, что существуют индивидуальные мнения от­носительного того, «что такое хорошо и что такое плохо». Поскольку социальная группа не является неким мистическим сверхчеловеческим существом, а является совокупностью взаимодействующих индивидов, создание и распространение этических норм осуществляется благодаря взаимодействию индивидов.

размышляя над этическими нормами, Тимашев формулирует «естественный закон» эффективности этих норм, согласно которому эффективность этических норм (например, норм морали) обратно про­порциональна размерам той социальной группы, к которой эти нормы относятся213. Отсюда следует, что универсальные нормы являются поч­ти всегда неэффективными. Как нам представляется, этот закон можно несколько скорректировать: чем больше размер социальной группы, тем более абстрактный и общий характер носят нормы, регулирующие от­ношения в этой группе; чем более абстрактны нормы, тем они менее эф­фективны в силу своей расплывчатости и подверженности различным интерпретациям в процессе конкретизации.

Этические нормы, согласно Тимашеву, следует отличать от правил логики, поскольку последние относятся не к практическому поведению, а к интеллектуальным процессам, а также от эстетических норм, по­скольку их эффект касается не практического поведения, а творческих актов в искусстве, либо применения искусства в жизни214. Он также отличает этические нормы от норм технических. Технические нормы, распространенные в прикладных науках (медицина, архитектура, агро­

213 Ibid. – P. 78.214 Ibid. – P. 89.

102 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

номия и т.д.), определяют ту модель поведения, которой человек дол­жен следовать, чтобы достичь определенной цели. Технические нормы, в отличие от этических, относятся не к абсолютным, а к относитель­ным ценностям. Технической норме не свойственно долженствование в этическом смысле и каждая такая норма является применением за­конов природы к нашим практическим нуждам. В технической норме связь между условием и результатом носит характер естественной не­обходимости. если этические нормы относятся к миру культуры, то технические нормы – к миру природы. Воля человека играет роль как в этических, так и в технических нормах, однако это происходит по­разному. В этической норме связь между условием и эффектом реали­зуется посредством воли человека; тогда как в технической норме эта связь реализуется посредством природы, а воля человека играет свою роль лишь при создании всех необходимых условий для возникновения соответствующего эффекта215. еще одно отличие между технической и этической нормой состоит в том, что техническая норма указывает нам на то, как мы должны поступить, чтобы достичь определенного резуль­тата или цели. При этом она никогда не указывает нам на то, должен ли данный результат быть достигнут. В отличие от технической нормы, норма этическая указывает нам результат (цель), который должен быть достигнут, но не указывает на средства, которые должны быть примене­ны для достижения этого результата.

Практически каждая социальная группа обладает комплексом эти­ческих норм, чье воздействие на поведение членов этой группы ведет к возникновению особого равновесия (эквилибриума), которое Тимашев называет «социально­этическим равновесием»216. Это равновесие может подвергаться как внутренним, так и внешним (например, война, эпиде­мии, климатические изменения) потрясениям, однако внутренние силы группового единства стремятся к поддержанию социально­этического равновесия.

Этические нормы – социальные нормы в том смысле, что они соз­даны в процессе социального взаимодействия и являются одинаковыми для членов данного социума. Однако этические нормы становятся соци­альной силой лишь благодаря признанию со стороны индивидов. При­

215 Ibid. – P. 80­81.216 Ibid. – P. 85.

103• Глава VI

чем совокупность таких индивидуальных признаний этических норм составляет социально­этическое убеждение. Такое признание имеет двойную тенденцию: 1) приведение собственного поведения в соот­ветствие с моделью поведения, выраженной в определенной этической норме; 2) приведение поведения других в соответствие с этой нормой.

Примером признания в области обычного права является opinio necessitatis (т.е. убеждение относительно необходимости), которое по­зволяет отличить обычай от привычки.

Признание этических норм тесно связано с идеей справедливости, поскольку человек склонен считать несправедливой ту ситуацию, когда он вынужден нести определенные обязанности, а другие – нет.

Признание этических норм может быть двух видов: 1) прямое и 2) опосредованное.

В случае прямого признания его предметом является отдельное, четко определенное правило. В случае опосредованного признания предметом признания является неопределенный комплекс норм. Так, например, человек признает нормы, которые признают «другие» (на­пример, его родственники, друзья, а также лица, чье мнение имеет для меня значение). Основной метод создания опосредованного признания – культурная традиция, передаваемая от одного поколения другому.

Тимашев отмечает важное значение этической нормы в той борь­бе мотивов, которая происходит в сознании человека и определят сущ­ность его добровольных действий. При этом этические мотивы (пред­ставление об этической норме и лицах, стоящих за ней) играют роль «цензора» в отношении индивидуального поведения и способствуют социализации естественных инстинктов человека. Вероятно, под поня­тием «цензора» Тимашев имел в виду ту инстанцию психики человека, которую Фрейд называл «Сверх­я».

Отвечая на вопрос, каковы условия, помогающие этическим мо­тивам одержать победу в той борьбе, которая происходит в сознании человека, Тимашев отмечает: «Когда мы рассматриваем мотив, который действовал в нашем сознании, но который не относится к сфере права или любой другой этической силе, мы чувствуем, что аффективный тон предполагаемого действия является чем­то таким, что родилось внутри нас, что возникло из нашего собственного, «свободного» отношения к предметам и действиям. Когда правовой или, говоря в целом, этический

104 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

мотив присутствует в нашем сознании, мы чувствуем, что аффективный тон проистекает из чего­то внешнего по отношению к нам, из чего­то, к чему мы принадлежим как части некой целостности. Аффективный тон возникает из социального взаимодействия; он является результатом культуры»217.

С таким аспектом признания этических норм, как приведение по­ведения других в соответствие с этими нормами, Тимашев связывает существование так называемой «ретрибутивной эмоции» или «ретри­бутивной тенденции», направленной на осуществление возмездия и поддержания социально­этического равновесия в данном социуме. ре­трибутивная эмоция, имеющая часто подсознательный характер, выра­жается во враждебном отношении касательно нарушителей или потен­циальных нарушителей этических норм. Особое значение ретрибутив­ная эмоция имеет в области уголовного права. ретрибутивная эмоция в своей развитой форме имеет следующую структуру.

Во­первых, переживая ретрибутивную эмоцию, мы вначале сосре­дотачиваем наше внимание на оценке определенного действия какого­либо индивида с точки зрения его соответствия либо несоответствия с признаваемыми нами этическими нормами. Затем мы переносим наше внимание на последующую судьбу данного индивида в плане ее улуч­шения или ухудшения. если, например, мы придем к заключению, что положение данного индивида, нарушившего, по нашему мнению, эти­ческую норму ухудшилось, мы будем полагать, что «возмездие состоя­лось». если же, наоборот, положение нарушителя этической нормы либо не изменилось либо даже улучшилось, мы воспримем это эмоционально как нарушение принципа справедливости. ретрибутивная тенденция по­тенциально присутствует в каждом случае нарушения этической нормы. По мнению Тимашева, с генетической точки зрения враждебное отно­шение к нарушениям этических норм является элементом приобретен­ных тенденций, основанных на мести, которые, в свою очередь, возмож­но, имеют врожденный характер и являются инстинктом218. ретрибутив­ная эмоция – продукт уязвленного чувства справедливости. Эта эмоция связана также с принципом адекватности, требующим, чтобы возмездие за совершенное нарушение этической нормы было адекватно (пропор­

217 Ibid. – P. 93.218 Ibid. – P. 99.

105• Глава VI

ционально) тяжести этого нарушения. если, к примеру, в представлении членов социума нарушитель права получил чересчур мягкое наказание за свое преступление, тогда может возникнуть стихийное стремление к совершению частного правосудия (например, «суд Линча»). И наоборот, если правительство слишком жестоко обходится с нарушителями опре­деленных норм, в сознании населения может возникнуть ощущение со­страдания по отношению к «жертвам» правительства и убеждение, что представители правительства являются «тиранами». Один из недавних примеров такого явления – дело панк­группы «Pussy Riot» в россии.

Эволюцию принципа адекватности можно проследить путем ана­лиза изменения содержания уголовного кодекса какой­либо страны, поскольку уголовный кодекс конструируется как каталог возможных преступлений и социальных реакций против этих преступлений. При­чем здесь действует принцип – чем большее значение имеет социально­этическая ценность, на которую посягает преступление, тем сильнее со­циальная реакция на такое преступление.

В криминологии высказывались мнения относительно перехода в уголовном праве от «ретрибутивной структуры» наказания за престу­пление, т.е. наказания основанного на возмездии, в пользу «телеоло­гической структуры», направленной, например, на ресоциализацию преступника; однако реализация такой реформы представляется невоз­можной в связи с тем, какое огромное значение продолжают играть ре­трибутивные эмоции в массовой психологии.

Итак, с точки зрения эффективности системы этических норм и поддержания социально­этического равновесия в обществе, нарушение этической нормы является стимулом, а ретрибутивная эмоция – реак­цией. Вместе с тем, на нарушителей или потенциальных нарушителей этических норм оказывается, согласно учению Тимашева, «социальное давление», которое в современной социологии чаще называют социаль­ным контролем219.

Тимашев, определяя общество как систему социально­этического равновесия, внутри которого нарушения равновесия преодолеваются путем осуществления социально­этического давления, отмечает, что изменения в системе данного равновесия могут быть трех видов: 1) си­стема социально­этического равновесия изменяется полностью; 2) из­

219 Ibid. – P. 105.

106 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

меняются объективные элементы системы (т.е. те нормы, посредством которых члены группы пребывают в состоянии координации); 3) изме­няются субъективные элементы системы (например, индивиды, связан­ные этическими нормами, меняют свое отношение к этим нормам)220.

Социально­этическое равновесие – явление историческое, порож­дение культуры. Иными словами, в истории человечества было время, когда этого равновесия не существовало, а социальное равновесие ба­зировалось на мести. Причем месть отличается от идеи возмездия и ретрибутивной эмоции. В то время, когда социальное взаимодействие основывалось на мести, в сознании первобытного человека еще не было понятия каузальных (причинно­следственных) связей, а идея личной ответственности еще не родилась. К тому же, тогда не существовало понимания необходимости пропорциональности между причиненным ущербом и теми неблагоприятными последствиями, которые должен понести причинитель вреда как наказание. Месть являлась, по сути, чисто инстинктивной реакцией против того вреда, который был при­чинен действительными или воображаемыми существами. Поскольку осуществление принципа мести, в частности «кровной мести», стало оказывать заметное влияние на численность враждующих племен и, со­ответственно, их боевую силу, произошел переход от индивидуальной мести к социальному возмездию, осуществляемому не самой жертвой, которой причинили ущерб, а представителями социума. С течением вре­мени примитивная месть трансформировалась в социально­этическое давление. В конечном счете, ретрибутивная эмоция победила месть, хотя и в наше время мы видим примеры того, как месть может прояв­ляться в стихийном поведении толпы.

В своем учении Тимашев выделяет три вида этики и, соответствен­но, этических норм: право, мораль и обычай. В этой классификации он несколько отличается от своего учителя – Петражицкого, который де­лил этические нормы на два вида: право и нравственность. При этом он считал неправильным рассматривать религию в качестве одного из раз­делов этики, поскольку: во­первых, религия включает в себя не только этические нормы; во­вторых, доктринальная сторона религии представ­ляет собой объяснение структуры мироздания и места в нем человека221.

220 Ibid. – P. 112.221 Ibid. – P. 136.

107• Глава VI

если бы мы захотели, отмечает Тимашев, включить религию в состав этики, тогда нам следовало бы сделать то же самое с философией.

Здесь можно согласиться с Тимашевым, поскольку религия, озна­чающая связь человека с Богом, – нечто более масштабное и разнообраз­ное, нежели правила этического поведение. Скорее, нужно говорить о том, что религия включает в себя определенные этические нормы, но не ограничивается этим.

Таким образом, для Тимашева религия и философия не являются частями этики, однако поддерживают и обосновывают этические пра­вила. Пример влияния религии на этику – сакральное и каноническое право.

Тимашев подвергает критике психологическое учение о праве Пе­тражицкого, согласно которому этика и ее нормы делятся на два вида – нравственность и право. Такую классификацию Тимашев считает не­адекватной самой сути общего понятия этики, поскольку «элементы, введенные Петражицким в понятие права, формируют совершенно от­дельные группы»222. Эти элементы, поясняет Тимашев, различны пото­му, что они частично относятся к системе социального взаимодействия, централизованной с помощью власти, и частично относятся к «децен­трализованному взаимодействию». Системы поведения, считает уче­ный, относящиеся к этим двум группам имеют очень мало общего223. Причем Тимашев попутно критикует здесь социологическую теорию Питирима Сорокина, сохранившего дихотомию Петражицкого, несмо­тря на то, что сам Сорокин в своей социологии признает важность раз­личия между организованными и неорганизованными группами. Корот­ко говоря, критика дихотомии этики Петражицкого со стороны Тима­шева основывается на том, что для него основополагающим моментом всей его социологической теории выступает дихотомия централизован­ной и децентрализованной координации поведения в обществе. Как нам представляется, различия в концепциях и классификациях этики между Петражицким и Тимашевым определяется тем, что эти авторы смотрят на один и тот же вопрос с различных точек зрения: Петражицкий – с точки зрения индивидуального сознания, а Тимашев – с точки зрения структуры и организации общества.

222 Ibid. – P. 137.223 Ibid.

108 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

На основе какого критерия Тимашев строит свою классификацию этических норм? Прежде всего, он отбрасывает как неадекватные такие критерии, как содержание нормы (поскольку, одна и та же норма может содержаться в трех отраслях этики) и социальная функция этической нормы (поскольку те же самые функции могут осуществляться различ­ными видами этических норм). Он также отвергает и такой критерий, как источник происхождения этической нормы. При этом он выступает против позитивистской теории права, видящей его источник в государ­стве. Как подчеркивает ученый, «идея, что право представляет собой комплекс ном, созданных (или признанных или защищенных) государ­ством опровергается историческими доказательствами: право старше, чем государство – оно существовало, когда государство еще не появи­лось на сцене; был также такой период, когда они оба существовали без какой­либо связи между собой»224. Одним словом, связь между государ­ством и правом, согласно Тимашеву, является хоть и естественной, но не обязательной.

различия между такими ветвями этики, как право, мораль и обычай Тимашев объясняет следующим образом.

Право представляет собой феномен этико­императивной координа­ции в обществе, когда императивная координация (власть) играет роль в обеспечении эффективности этической нормы. если же реализация этических норм обеспечивается путем убеждения, проистекающего из религиозных или философских систем, тогда мы имеем дело с норма­ми морали. если же определенная этическая норма не поддерживает­ся ни властью, ни убеждением, а реализуется с помощью «социально­этического давления», направленного на восстановление социально­этического равновесия, тогда перед нами возникает обычай. Все эти три вида этических норм появились путем дифференциации этики. Вначале возник обычай в виде норм, обеспечиваемых путем «социального воз­мездия» в его примитивных формах. Право возникло тогда, когда этиче­ские нормы стали поддерживаться организованной властью в обществе (причем, не только государством!). И, наконец, нормы морали смогли возникнуть лишь тогда, когда появились религиозные и философские теории, обосновывавшие необходимость этих норм.

224 Ibid. – P. 143.

109• Глава VI

Мораль, являющаяся интегральной частью этики, воплощается в жизнь посредством социально­этического давления. Нормы морали обязательны для взрослых членов общества в той мере, в какой суще­ствует групповое убеждение относительно этих норм. При этом Тима­шев подчеркивает, что нормы морали носят обязательный характер, а социальные группы считают эти нормы не рекомендациями, которые могут признаваться или не признаваться членами данной социальной группы, а социальными приказами, которые должны выполняться, даже если они противоречат индивидуальным интересам или желани­ям225. Так, например, если кто­либо из членов социума нарушит норму морали «не лги», то это неизбежно вызовет негативную социальную реакцию.

Особенностью норм морали является и то, что здесь большую роль играет внутреннее убеждение субъекта относительно моральности его поступка. Попросту говоря, добрые намерения лица, совершающего мо­ральный поступок. Так, к примеру, существует моральное требование, согласно которому следует помогать бедным. если кто­либо оказывает посильную материальную помощь бедному из чувства сострадания и любви к своему ближнему, тогда он заслуживает морального одобрения и его действия соответствуют нормам морали. Однако если кто­либо оказывает материальную помощь бедным в целях саморекламы (напри­мер, во время предвыборной политической кампании), тогда его дей­ствия не соответствуют требованиям морали.

Необходимым элементом эффективности норм морали является их признание хотя бы со стороны большинства членов данного со­общества.

Тимашев опровергает распространенную теорию автономии мора­ли, согласно которой нормы морали полностью индивидуальны, т.е. че­ловек самостоятельно принимает решение относительно тех или иных норм морали. Подчеркивая, что любое правило социального поведения, включая сюда мораль, является социальной, а не индивидуальной по своему происхождению, Тимашев полагает, что эффективность норм морали основывается на двух источниках: во­первых, на социальном давлении, которое является общим для всех видов этических норм и,

225 Ibid. – P. 143­144.

110 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

во­вторых, на внутреннем «голосе совести», играющем такую же роль, которую играет власть для реализации предписаний права226.

Специфика санкции касательно норм морали состоит в том, что она имеет двойной характер, т.е. состоит из двух элементов: 1) из со­циального возмездия и 2) чувства раскаяния. раскаяние в виде «угрызе­ний совести» не является, как это может показаться на первый взгляд, внутренней санкцией, поскольку совесть – это, скорее всего, отражение общественного мнение, своего рода «внутреннее зеркало общественно­го мнения».

Нормы обычая, так же как и нормы морали, являются частью этики и точно так же носят обязательный характер. В качестве примера рас­пространенного в обществе обычая Тимашев приводит правило, соглас­но которому следует здороваться со знакомыми. если нарушить этот обычай, то наверняка последует социальная реакция, инициированная вначале самой «жертвой» нарушения обычая, которая со временем мо­жет распространиться на часть социальной группы и даже привести к бойкоту или остракизму.

Тимашев опровергает распространенный миф относительно того, что, дескать, в наше время обычаи потеряли былое значение и не играют заметной роли. На самом деле, уверен он, большая часть наших дей­ствий регулируется именно обычаями, а не правом227.

Все обычаи Тимашев делит на два класса: 1) нормы транзитивного, атрибутивного характера и 2) нормы неатрибутивного, интранзитивного характера.

Нормы обычая первого класса в основном имеют негативный ха­рактер, т.е. запрещают определенные действия (например, запрещают производить чрезмерный шум во время обеда или неприлично сморкать­ся на виду всех). Здесь речь идет об определенных правилах приличного поведения в обществе. Сюда же относятся определенные церемониаль­ные обычаи, например, во время проведения похорон. В определенных социальных группах действуют обычаи, относящиеся к моде.

Ко второму классу правил обычая Тимашев относит правила веж­ливости, сущность которых состоит в признании чести и достоинства другого человека. Один из таких обычаев – обычай приветствовать друг

226 Ibid. – P. 145.227 Ibid. – P. 154.

111• Глава VI

друга при встрече. если мы нарушаем этот обычай, то тем самым ума­ляем достоинство другого человека.

Говоря об этических нормах, Тимашев не включает в их состав правила игры, несмотря на то, что Петражицкий относил правила игры к явлениям права. По мнению Тимашева, сама суть правил игры не по­зволяет их отнести к разряду этических норм, поскольку игра по своей сути состоит в приписывании условных свойств людям или вещам228. Вместе с тем, он признает, что игры содержат в себе этический компо­нент – а именно, играть честно.

Тимашев утверждает, что было бы ошибкой считать, что опреде­ленное правило поведения должно быть либо нормой права, либо нормой морали, либо обычаем. Дело в том, что одно и то же правило поведения может относиться ко всем трем категориям этики. Так, на­пример, правило «не укради» является одновременно нормой права, нормой морали и обычаем. В случае нарушения этого правила каждая из трех видов этических норм применяет свою санкцию в отношении нарушителя. Интересно и то, что конкретное содержание одного и того же правила в этих трех видах этических норм может быть различным. Так, например, обычай практически не предусматривает исключений из нормы «не укради», тогда как в праве некоторых стран отсутствует уголовно­правовая санкция за нарушение этого правила в отношениях между близкими родственниками. С точки же зрения морали в опреде­ленных случаях кража может быть оправдана (например, святой Фран­циск Ассизский крал пищу для того, чтобы помочь бедным).

Как пишет Тимашев, иногда между нормами права, морали и обы­чая могут возникать коллизии, когда они предъявляют различные, ино­гда даже несовместимые требования по отношению к одному и тому же человеку. Так, например, обязательная воинская повинность, пред­писываемая правом определенного государства, может быть несовме­стима с требованиями того морального или религиозного сообщества, в котором живет человек. В таких ситуациях происходит столкновение различных сил, действующих на одного и того же человека. На стороне права находится физическая сила (вспомним, что по Веберу государства обладает монополией на физическое принуждение), на стороне мора­ли – иногда непреодолимая сила внутреннего убеждения, а на стороне

228 Ibid. – P. 155.

112 Александр Мережко. Социология права Н.С. Тимашева

обычая – «секулярная традиция», т.е. естественная склонность человека поступать так, как поступают «другие».

Этические конфликты, если они длятся определенное время, ока-зывают неблагоприятное воздействие на социальную жизнь и поэтому их следует избегать. Особая роль в преодолении и предотвращении эти-ческих конфликтов принадлежит законодателю, который в этих вопро-сах должен проявлять особую мудрость.

113

ГЛ А в А V I IУчение ТиМАшевА о вЛАСТи

В науке права понятие власти тесно связано с понятием права, а соотношение между властью и правом представляет одну из централь­ных проблем теории, философии и социологии права. Напомним, что в учении Л.И. Петражицкого понятие власти получило психологическое содержание в качестве особого психического переживания в сознании индивида («эмоциональной фантазмы»)229. Очевидно, такое понимание власти не устраивало Тимашева, стремившегося представить и объяс­нить объективный характер власти в качестве феномена социальной действительности.

«Власть, – пишет Тимашев в своей работе «Феномен власти» (1938), – является основным социальным феноменом, который инте­ресовал человечество от Гомера и греческих трагедий до наших дней. Борьба за политическую власть представляет собой одну из основных черт истории и основную тему литературы. Управление государством – это искусство адекватного использования политической власти. рево­люционеры иногда посвящают всю свою жизнь тому, чтобы «добиться власти», т.е. получить господствующее положение в большой социаль­ной группе»230.

До появления теории власти Тимашева феномен власти исследо­вался в науке лишь в качестве одного из аспектов этого сложного явле­ния и с определенной точки зрения. В основном власть изучали с юри­дической точки зрения: ученые пытались описать поведение человека в категориях долженствования в соответствии с требованиями норм права. Однако такой подход не позволял объяснить, как государства и

229 Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. – Том I. – СПб., 1909. – С. 198­199.

230 Timasheff N.S. The Power Phenomenon // American Sociological Review. – Vol. 3. – No. 4 (Aug., 1938). – P. 499.

114 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

господствующие лица в действительности осуществляют власть. В этой связи учеными в основном исследовалась воля к господству, а на готов­ность к подчинению почти не обращалось внимание. При этом воля к господству часто трактовалась как нечто схожее с индивидуальной во­лей, что препятствовало объяснению феномена власти с точки зрения причинно­следственных связей в общественных отношениях.

русский ученый­юрист Н.М. Коркунов подошел к проблеме вла­сти иначе, провозгласив господство, приписываемое монарху или го­сударству, иллюзией. Он утверждал, что власть нельзя отождествлять с волей, поскольку «не всякая воля властвует»231. Как писал этот ученый: «Власть приходит к воле извне, придается ей чем­то другим, в самой воле не заключающимся. Воля стремится к власти, получает и теряет ее. Власть не воля, а объект воли»232.

По мнению Коркунова, что действительно существует – это чув­ство подчинения, общее всем гражданам государства, их ощущение за­висимости от лидера233.

Однако такое определение сущности феномена власти не могло удовлетворить Тимашева, который рассуждал следующим образом.

если чувство зависимости, о котором говорит в своей теории власти Коркунов, не соответствует чему­то действительному, тогда эта теория равносильна объяснению религии в качестве изобретения священни­ков234. если же это чувство зависимости соответствует чему­то реально существующему, тогда проблема остается неразрешенной и необходимо начать поиск этого «нечто»235.

В своем поиске истинной природы власти Тимашев останавли­вается на трех подходах: интроспективном, бихевиористском и фор­мальном.

С точки зрения интроспективного подхода Тимашев выделяет не­сколько факторов принятия власти другого на уровне индивидуального сознания. Прежде всего, это индивидуальная предрасположенность к исполнению указаний. Как пишет ученый: «С интроспективной точки 231 Коркунов Н.М. русское государственное право. Введение и общая часть. – Том I. –

СПб., 1909. – С. 23.232 Там же.233 Там же. – С. 23­24.234 Timasheff N.S. The Power Phenomenon // American Sociological Review. – Vol. 3. – No.

4 (Aug., 1938). – P. 499.235 Ibid.

115• Глава VII

зрения основным фактором в сознании индивидов во властных струк­турах является предрасположенность к исполнению указаний, исходя­щих от доминаторов (желаемых ими)»236. Это значит, что властные от­ношения поддерживаются не столько посредством насилия или угрозы его применения, сколько внутренней потребностью индивида следовать определенному образцу поведения. При этом индивид может даже не догадываться, что он включен в систему латентных властных отноше­ний, что не помешает ему через некоторое время вести себя в соответ­ствии с «естественными законами» властного взаимодействия237.

С бихевиористской точки зрения акты подчинения во властных от­ношениях, являвшиеся вначале добровольными, с течением времени трансформируются в привычные или автоматические действия, относя­щиеся к категории выученного и фиксированного поведения238.

Используя формальный подход для объяснения природы власти, Тимашев руководствуется следующей логической схемой: «В системе из трех элементов А, В и С существует три вида взаимосвязей – АВ, АС и ВС, и у каждого элемента одна взаимосвязь абсолютно независима от его желаний, «объективна», например, ВС для А, АС для В и АВ для С. Предположим, что в сознании одного из элементов, скажем А, иллюзия «цепочки власти» была уничтожена. Тогда взаимосвязи АВ и АС так­же прекратят существование, но, поскольку взаимосвязь ВС сохранит­ся, совместное влияние В и С на А может быть настолько сильным, что удержит А от совершенно свободного, независимого поведения. По соб­ственному опыту А понимает, что объективные взаимосвязи и цепочки власти на деле иллюзорны, однако, несмотря на это, ему волей­неволей приходится вести себя так, как будто они реальны»239.

На основе специальной формулы и расчетов Тимашев показывает, что в группе, состоящей из ста человек, существует 4851 «объективная связь» для каждого члена этой группы, даже если эти связи не являются равными по силе своего воздействия240.

Именно в силу существования такого количества «связей» в созна­нии отдельного индивида возникает представление об «объективности»

236 Ibid. – P. 500.237 Ibid. – P. 502.238 Ibid.239 Ibid. – P. 507­508.240 Ibid. – P. 508.

116 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

власти и ее независимости от воли отдельного индивида. В этом плане социологическая концепция власти Тимашева помогает «расколдовать» этот феномен и создает предпосылки к тому, чтобы человек сознательно и рационально мог воздействовать на властные отношения в обществе.

В социологии права Тимашева проблематика власти занимает осо­бое место, поскольку она непосредственно связана с императивной координацией поведения, являющейся одновременно разновидностью социальной координации и элементом правовой координации. Импера­тивная координация, по мысли ученого, существует в той мере, в какой поведение некоторых членов социальной группы определяется подчи­нением другим членам данной социальной группы, чье поведение вы­ражает отношение господства. Тенденции подчинения соответствует тенденция господства, а корреляция между господством и подчинением создает феномен власти, являющейся видом социального взаимодей­ствия. Поскольку феномен власти весьма сложен, Тимашев использует в своем учении специальную терминологию в целях точного научного описания этого феномена. Так, под термином «властное отношение» он предлагает понимать ситуацию непосредственного контакта между под­чиненным и господином (доминатором), под термином «властная струк­тура» – социальную группу, возникшую под влиянием этого отношения, под термином «система власти» – большую социальную группу, состоя­щую из ряда властных структур241.

Сущностным аспектом властных структур является поляризация социальной группы, основывающаяся на естественном делении инди­видов на два класса: индивидов с сильным и слабым стремлением к господству (между ними находится группа со «средним» стремлением к господству). Иными словами, в основе поляризации социальной груп­пы, в которой выступает феномен власти, лежит соотношение между господством (активным элементом социального отношения) и подчи­нением (пассивным элементом). Властные отношения наблюдаются не только в человеческом обществе, начиная с взаимоотношений в семье между мужем и женой, но также и в животном мире.

В обществе существует группа индивидов, чья «воля к власти» является доминирующей чертой их характера. Их способность к при­

241 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers: Westport, Connecticut, 1974. – P. 172.

117• Глава VII

нятию решений и отсутствие колебаний при их осуществлении – выше среднего. Весьма часто чувство жалости у этих людей по отношению к другим людям – ниже среднего. Иногда они обладают значительной фи­зической силой, иногда – способностью убеждать других. В этих мыслях Тимашева о власти чувствуется подспудное влияние учения Фридриха Ницше о «воле к власти» и психологической теории Альфреда Адлера.

С другой стороны, в обществе есть также группа людей с повышен­ной чувствительностью к страданиям других, психическая конституция которых более интеллектуальна и эмоциональна, нежели волевая. Они часто нерешительны, склонны к рефлексии и их попытки убедить дру­гих робки и иногда слишком честны.

Тимашев выдвигает гипотезу относительно существования двух инстинктов: господства и подчинения. И хотя каждый индивид в той или иной пропорции наделен каждым из этих инстинктов, их распре­деление в обществе неодинаково, в результате чего в нем существует меньшинство людей, в психической структуре которых доминирует инстинкт господства, и большинство, у которого превалирует инстинкт подчинения242. Ученый также формулирует естественный закон, со­гласно которому в каждом обществе количество людей, составляющих активный центр (т.е. людей «властного типа»), гораздо меньше, чем людей, составляющих пассивную периферию (т.е. людей, склонных к подчинению)243. Кажется, что сама природа производит людей первого типа в гораздо меньшем количестве, нежели людей второго типа.

Ссылаясь на эксперименты академика Павлова, Тимашев утверж­дает, что почти невозможно преодолеть инстинкт подчинения и превра­тить внутренне порабощенного человека в «свободного гражданина»244. Дело в том, что, как показали исследования учеников Павлова, свобод­ное поведение требует более интенсивной и сложной работы мозга, тог­да как подчинение гораздо легче и проще. Возможно, в этом и состоит разгадка существования тоталитарных режимов, в которых пассивное большинство вполне довольно либо смирилось со своим рабским уде­лом и не предпринимает попыток к освобождению.

С интроспективной точки зрения ключевым фактором в сознании индивидов, находящихся в структуре власти, является склонность (дис­242 Ibid. – P. 175.243 Ibid. – P. 176.244 Ibid. – P. 177.

118 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

позиция) к выполнению предписаний, исходящих от господствующих лиц. Эта склонность – суть любого властного отношения.

В борьбе мотивов, происходящей в душе человека, мотивы, связан­ные с указаниями господствующих лиц, обладают особой силой, когда они входят в сознание субъекта, только потому, что они исходят от го­сподствующего лица.

разовый акт подчинения приказу не создает отношения власти; только тогда, когда акт подчинения повторяется много раз, мы можем говорить о сформировавшихся отношениях власти. Повторение актов подчинения приказам создает в сознании подчиненного лица диспози­цию (склонность) подчиняться, а в сознании господствующего лица – соответствующую диспозицию повелевать и господствовать.

С бихевиористской точки зрения для возникновения отношений власти (т.е. личных отношений между индивидами, в которых взаимо­зависимость основывается на власти) необходимо, чтобы изначально свободный акт подчинения трансформировался в автоматическую при­вычку, своего рода условный рефлекс. Пример такого рефлекса под­чинения – реакция водителя автомобиля на дорожные знаки и сигналы светофора.

Автоматическое подчинение в обществе формирует также ритуал, являющийся продуктом системы приобретенного и фиксированного по­ведения, в котором ритуальные слова, символы, жесты и одеяния пред­ставляют собой стимулы, реакция на которые – подчинение.

Хотя автоматическое подчинение существует в любом государстве и при любом политическом режиме, оно составляет основу тоталитар­ных режимов, в которых вся система воспитания и образования нацеле­ны на культивирование в гражданах, которых точнее было бы назвать «подданными», рефлексов автоматического подчинения власти.

Любая структура власти представляет собой комплекс поведенче­ских тенденций и соответствующих психических диспозиций во множе­стве взаимосвязанных индивидов. Как отмечает Тимашев, именно эта взаимосвязь придает феномену власти то качество, которое делает ее столь «мистической» и наделяет ее своеобразной «объективностью»245. Для того чтобы лучше представить себе объективный характер власти, достаточно понаблюдать за теми тоталитарными или деспотическими

245 Ibid. – P. 185.

119• Глава VII

режимами, в которых правят эгоистичные ничтожества, и которым под­чиняется огромная слепая масса, покорно переносящая страдания и унижения.

Любая структура власти является историческим фактом: она воз­никает в определенных исторических обстоятельствах в качестве ре­зультата действия определенных социальных сил. Жизнь структур власти продолжается до тех пор, пока не возникнут новые, достаточ­но мощные социальные силы, способные низвергнуть существующие структуры власти. Общее недовольство существующими властными структурами, их несправедливостью, как правило, недостаточно для их уничтожения.

Структуры власти обладают также определенной социальной инер­цией, в основе которой – существование тенденций господства и под­чинения в данном социуме.

реальность власти можно объяснить, обратившись к анализу струк­туры властного отношения. Так, в каждом таком отношении (например, в семье, состоящей из двух человек – мужа и жены) существует три эле­мента: подчиненное лицо (например, жена), господствующее лицо (на­пример, муж), а также само отношение власти (т.е. отношение господ­ства и подчинения). Этот третий элемент, т.е. отношение власти, как раз и является «объективной» связью в данном социальном отношении. Чем больше в социуме членов, тем больше таких «объективных» властных связей, и тем сильнее ощущение «объективности» власти.

В своей теории власти Тимашев пытается найти то объяснение природы власти, которое бы, с одной стороны, не впадало в крайность «субъективизма» (напомним, что для учителя Тимашева, Л.И. Петра­жицкого, власть – это субъективное психическое переживание, «эмоци­ональная фантазма»), а также не постулировала власть в качестве объек­тивного явления, как бы витающего над межчеловеческими отношения­ми. Как объясняет Тимашев, индивид, находящийся в системе власти и участвующий в отношениях власти, будет склонен видеть в феномене власти нечто «объективное», однако на самом деле по отношению к нему, так же как и по отношению к любому другому члену данной со­циальной группы, власть будет иметь «трансперсональный» характер246. Вместе с тем, власть для всей социальной группы не является транс­

246 Ibid. – P. 187.

120 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

персональной. Психологическая ошибка индивида, воспринимающего власть в качестве объективного явления, заключается в том, что он оши­бочно трансформирует в своем сознании ту ситуацию, которая транс­персональна для него лично, в ситуацию, которая трансперсональна абсолютно. С помощью этого аргумента Тимашев опровергает теорию Коркунова, согласно которой система власти – это не более чем простая сумма отношений подчинения субъектов. Чувства (субъективные отно­шения) других – это для нас объективный факт, который мы не можем не принимать во внимание, когда речь идет о подчинении и господстве.

В своем учении о власти Тимашев также формулирует понятие «систе ма защиты власти», под которой подразумевается социальная де­ятельность, направленная на поддержание целостности структур вла­сти247. Система защиты власти может основываться исключительно на императивной координации, когда правящий слой при осуществлении своей власти полагается на силу и страх. Однако, если императивная координация (власть) сочетается с этической координацией (этикой), тогда система защиты власти трансформируется в систему правовых санкций. Говоря об инструментах системы защиты власти, Тимашев выделяет два вида таких инструментов: 1) инструмент господства, приказа, используемый структурами власти и 2) инструмент убежде­ния (персвазии), являющийся инструментом влияния вне властных структур. если убеждение – это не более чем предложение идей, то го­сподство – волевое принуждение. Необходимо отметить, что когда Ти­машев разрабатывал свою социологию права, то, действительно, двумя инструментами защиты и укрепления властных структур являлось при­нуждение и убеждение, однако во второй половине XX века в практике государств стали более широко применяться механизмы манипуляции общественным мнением, которые находятся между убеждением и при­нуждением. Особенностью манипуляции, в отличие от убеждения и принуждения, является то, что она носит скрытый характер.

«Императивная координация, – пишет Тимашев, – является резуль­татом того факта, что определенная социальная группа была поляризо­вана, стала властной структурой: внутри такой группы люди действуют в соответствии с приказами активного центра»248.247 Ibid. – P. 188.248 Ibid. – P. 194.

121• Глава VII

Вместе с тем, в каждом социальном пространстве имеет место не только сосуществование многих структур власти, но также борьба между ними за господство. Наиболее обширным социальным простран­ством, в котором ведется борьба между различными центрами власти (прежде всего, государствами), является человечество в целом.

С точки зрения социальной деятельности, определяемой властны­ми структурами, Тимашев делит эти структуры на специализированные и общие. В специализированных структурах власти отношения господ­ства и подчинения ограничены определенными сферами человеческой деятельности (например, в школе отношения власти затрагивают лишь сферу образования), тогда как в общих властных структурах отношения власти, по крайней мере потенциально, охватывают все аспекты жизне­деятельности человека. Пример общей властной структуры – государ­ство. История знает примеры трансформации общих властных структур в структуры специализированные. Так, например, в период Средневе­ковья римская Католическая Церковь претендовала на всестороннее и целостное определение жизни человека, тогда как в наше время эта Церковь ограничена лишь религиозной стороной жизни католиков.

Мирное сосуществование различных властных структур в рамках одного общества возможно лишь в той мере, в какой они остаются спе­циализированными и не претендуют на универсальность и тотальность регулирования жизни человека. В целях избегания конфликтов между различными властными структурами в обществе формируется иерархия между ними.

Говоря о такой общей властной структуре, как государство, Ти­машев определяет различия между демократическим и тоталитарным государством. Демократическое государство склонно к «самоограни­чению», т.е. это государство оставляет определенные сферы свободы для индивида и общественных организаций, в которые могут проникать специальные (негосударственные) властные структуры (например, по­литические партии)249. Тоталитарное государство, напротив, не остав­ляет свободного пространства для индивидуальной и коллективной деятельности, а специализированные властные структуры (например, церковь) должны либо превратиться в подчиненные государству ветви общей властной структуры либо войти в конфликт с государством.

249 Ibid. – P. 199.

122 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Классифицируя государства, Тимашев в какой­то мере следует за Аристотелем, делившим все государства на три группы: 1) государства, в которых правит один; 2) государства, в которых правят некоторые; 3) государства, в которых правят многие.

Так, Тимашев выделяет государства, в которых верховная власть принадлежит одному человеку в том смысле, что его указания опреде­ляют поведение всех лиц, живущих в данном государстве. Эту группу государств Тимашев далее делит на три вида: 1) деспотические и авто­кратические монархии; 2) диктатуры «вождистского типа» (гитлеров­ская Германия, Италия Муссолини и СССр времен Сталина); 3) римская Католическая Церковь и Ватикан, являющийся, по существу, монархией в которой верховная власть принадлежит римскому Папе250.

При этом Тимашев отмечает, что в действительности воля одного человека не в состоянии непосредственно определять поведение всех своих подчиненных. По мнению специалистов по организации армии, командир не должен непосредственно командовать более чем пятью подчиненными.

Верховной власти одного лица ученый противопоставляет демо­кратию, которая, по идее, устройство, в котором власть принадлежит всем. Однако, по мнению Тимашева, если такое определение демокра­тии понимать буквально, то оно должно означать, что при демократии все являются господствующими лицами и никто не является подчинен­ным, что, конечно же, невозможно. Истинная сущность демократии представляется ему иной: во­первых, в демократическом государстве власть принадлежит «многим», а не «одному» или «некоторым» (хотя все­таки даже здесь реально управляет меньшинство, а не большинство населения); во­вторых, в условиях демократии правители занимают свои посты с согласия других; их власть не навязана силой, а основыва­ется на «согласии тех, кем управляют»251.

Даже в демократии, полагает Тимашев, правит не большинство, а меньшинство, хотя при этом большинство помогает выбрать и вдохнов­ляет правящее меньшинство252.

По поводу «согласия тех, кем управляют», то здесь следует обра­тить внимание, что такое «согласие» далеко не всегда является подлин­250 Ibid. – P. 200.251 Ibid. – P. 201.252 Ibid. – P. 208.

123• Глава VII

ным. В реальной жизни такого рода «согласие» может быть искусствен­но создано механизмами пропаганды и манипуляции, находящимися в руках правящего меньшинства.

Что касается господства, то в своем учении о власти Тимашев вы­деляет два его вида: 1) персональное (личное); 2) институционализиро­ванное или трансперсональное.

В персональных (личностных) структурах власти господство и под­чинение представляют собой совокупность межличностных отношений между конкретными индивидами. Это и есть персональный тип господ­ства, в котором люди подчиняются людям и люди управляют людьми.

Однако, существует и другой тип господства, т.е. такие структу­ры власти, в которых господство и подчинение связано со сверхъесте­ственными существами (например, богами) или абстрактными идеями (идея права, государства, нации, справедливости и т.д.). В таких власт­ных структурах люди подчиняются не столько конкретным правителям, сколько существам, идеям или силам, которые эти правители якобы представляют. Эти правители, в свою очередь, управляют не от свое­го имени, а от имени определенных существ (например, Бога) или аб­страктных идей. Это и есть трансперсональный тип господства, в ко­тором структура власти трансформировалась в социальный институт. разумеется, за таким трансперсональным типом господства кроется определенная иллюзия, поскольку в реальности управляют не идеи, а конкретные люди. Однако такая иллюзия весьма эффективна и связана с «объективностью» структур власти, поскольку индивид чувствует, что та структура власти, к которой он принадлежит, – нечто большее, чем он сам. Более того, у человека существует психологическая склонность персонифицировать социальные отношения, видеть в них определен­ные «субстанции». Эта склонность проявляется в антропоморфизме, в стремлении представить силы природы и социальные силы в виде жи­вых существ, в чем­то подобных человеку. Такая установка привела к такому явлению в социологии, которое Тимашев называл «социальным мистицизмом», т.е. когда определенным социальным группам или об­ществу в целом приписывалось сверх­индивидуальное существование.

Трансперсональное господство проявляется в таких идеях, как, на­пример: «Бог устанавливает справедливость», «государство стремится к установлению всеобщего благосостояния», «рабочий класс осущест­вляет свою историческую миссию» и т.д.

124 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Для Тимашева, как социолога, все социальные феномены, вклю­чая власть и государство, – это всегда отношения между людьми. В этой связи он пишет следующее: «Государство является таким отношением. Это отношение существует в действительности, оно не является транс­персональным существом, наделенным индивидуальной волей; воля, выраженная в структурах власти, всегда является волей человека, волей индивидов. Управление во имя Бога остается господством человека над человеком; в теократии, так же как и в другой структуре власти, отноше­ние, которое должно изучать, – это отношение между индивидами»253.

К этому следует добавить, что ныне популярная теория «верховен­ства права» (rule­of­law), якобы подразумевающая «верховенство» (го­сподство) «права», а не людей, на самом деле также относится к типу трансперсонального господства, в котором за абстрактной идеей стоят социальные отношения.

Персональная структура власти отличается от институционали­зированной (трансперсональной) структуры, в частности, тем, что в случае смерти лидера (часто харизматической личности), персональ­ная структура власти прекращает свое существование. Так, например, власть диктатора часто является персональной и после его смерти на­ступает период смуты, что может привести к гражданской войне и рас­паду государства. Однако, если персональный аспект власти усилен не­ким абстрактным аспектом (например, идея монархии), тогда переход власти от одного правителя к другому может быть относительно мир­ным и спокойным.

В трансперсональной структуре власти может существовать некий «принцип» власти, к которому правители должны приспосабливать свое поведение. В одних случаях правители сами искреннее верят в такой принцип (пример: вера Хрущева в коммунизм) и действуют в соответ­ствии с такой верой; в других – хотя они в него и не верят, но вынуждены действовать так, как будто они в него верят, иначе они могут разрушить тот принцип, на котором зиждется их власть.

Каждый принцип власти, считает Тимашев, представляет собой ценность (действительную, гипотетическую или фальшивую); а цен­ности, согласно своей природе, имеют тенденцию формироваться в со­знании человека в определенные иерархии254. Иерархия ценностей, в 253 Ibid. – P. 205.254 Ibid. – P. 209.

125• Глава VII

свою очередь, естественным путем открывает путь к созданию иерар­хии структур власти.

С делением власти на персональную и трансперсональную Тима­шев связывает другую классификацию власти: на правовую и деспоти­ческую. В этой связи он выделяет два «идеальных» типа господства, между которыми существует множество переходных видов: первый тип господства характеризуется ограничением власти этическими нормами, второй – отсутствием такого ограничения255.

Отвечая на вопрос: как мы можем отличить деспотическое прав­ление от правового порядка, Тимашев соглашается с тем критерием, который предложил еще рудольф Штаммлер, и согласно которому ха­рактерной чертой правовой власти является то, что приказы правителей в равной мере обязательны как для их сограждан, так и для самих пра­вителей; тогда как при деспотическом правлении приказы правителя не связывают его.

В деспотических государствах подданные не могут рассчитывать на стабильность и предсказуемость поведения правителя и его законов. Они живут в постоянном страхе перед капризами и непостоянством правителя­деспота. По­видимому, в деспотических властных структу­рах (причем не только государствах, но и семьях) основным средством правления является страх, который парализует в подданных волю к со­противлению.

Таким образом, Тимашев проводит различие между деспотиче­ской и правовой властью в зависимости от ее отношения к этическим нормам. При этом он критикует «сверх­логическую» нормативистскую теорию Ганса Кельзена, отождествляющую право с государством. Как пишет Тимашев, эта теория Кельзена несовместима с историей евро­пейских народов, поскольку, если согласиться с этой теорией, что го­сударство и право – это, якобы, одно и то же явление, рассматриваемое с различных точек зрения, тогда становится абсолютно непонятным смысл борьбы европейских народов за утверждение принципа законно­сти в их политической жизни256. Другими словами, в учении Тимашева, в противоположность теории Кельзена, деспотическое бесправное госу­дарство радикально отличается от правового государства. В деспотиче­ском государстве вместо права существует совокупность неэтических 255 Ibid. – P. 213.256 Ibid. – P. 216­217.

126 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

технических правил, прежде всего, в виде приказов правителя. Иначе говоря, согласно учению Тимашева, правила поведения, не связанные с этикой, не могут претендовать на статус норм права. С другой стороны, подчеркивает ученый, право существует в действительности (находится «в силе») лишь в той мере, в какой оно поддерживается структурами власти257. Между властью и правом существует «необходимый антаго­низм», и тот, кто стремится к улучшению права, не должен забывать о том, что необходимым условием таких изменений является эффектив­ная структура власти.

Структуры власти имеют свою «естественную историю»: они рож­даются, развиваются и умирают. В соответствии со своим «социальным возрастом» структуры власти обладают различными чертами, конститу­ирующими их преходящие элементы, тогда как сами отношения власти, т.е. существование активного центра и пассивной периферии – элемент постоянный. Идентичность и континуитет структур власти обеспечива­ется таким объективным элементом этой структуры, как связи или цепи власти, характерные для социума в целом. «Эти связи, – отмечает Тима­шев, – соответствуют системам приобретенных тенденций поведения, схожих у различных членов группы и взаимосвязанных таким образом, что очевидное существование таких систем в одном индивиде означает усиление системы, созданной в другом и vice versa»258.

разрушение всех или большей части этих сходных и взаимосвязан­ных связей означает прекращение континуитета и разрушение идентич­ности данной структуры власти. И наоборот: пока эти системы суще­ствуют, продолжается существование идентичности и континуитета. Так, например, смерть монарха или большого числа граждан (вслед­ствие эпидемии, голода, войны и т.п.) не ведет к исчезновению структур власти, представленной государством. Однако «всеобщая» революция может привести к разрушению идентичности государства. Так, с со­циологической точки зрения, Советская россия после революции 1917 года обладала иной идентичностью, нежели царская россия, поскольку структуры власти послереволюционной россии существенно отлича­лись от структур дореволюционной россии.

Для возникновения новых структур власти необходимо наличие ряда условий: 1) существование объективной необходимости в импера­257 Ibid. – P. 219.258 Ibid. – P. 223.

127• Глава VII

тивной координации; 2) отсутствие в этой части социального поля адек­ватной структуры власти (т.е. «вакуум власти» в данном социуме); 3) сосуществование элементов, которые, если их объединить, могут при­вести к формированию структуры власти с активным центром и пассив­ной периферией259.

При этом Тимашев подчеркивает роль случая в возникновении властных структур, т.к. диспозиции господства и подчинения могут на­ходиться в латентном состоянии, пока случайное событие не приведет к совпадению этих диспозиций и, тем самым, к возникновению новой структуры власти260. Структуры власти, по его мнению, возникают, на­пример, тогда, когда индивиды, обладающие характером лидера, орга­низуют вокруг себя последователей, склонных к подчинению. Таким образом возникает структура власти в виде политической партии, сек­ты, бандитской шайки и т.п. Таким же образом возникло и государство. Вот как описывает происхождение государства Тимашев: «Вначале го­сударство являлось организацией, выходящей за границы традицион­ного деления племенного характера, основанного на кровном родстве. Отважные молодые люди формировали группы вооруженных последо­вателей и отправлялись в поисках своей судьбы в неизвестные страны; если они были успешны в борьбе с соседними племенами, чьи вожди были, конечно же, менее активны, они становились повелителями, а по­рабощенные племена становились их подданными»261.

Эта социологическая схема возникновения государства вполне подходит, например, к описанию возникновения Киевской руси, поя­вившейся вследствие завоевательных походов варягов.

Какие методы используются для создания и поддержания суще­ствования структур власти? Согласно Тимашеву, среди таких методов, используемых активной стороной в отношении пассивной, особое ме­сто занимают сила (например, использование физической силы), угрозы причинения вреда в случае неповиновения и посулы в случае покорного поведения, а также обещания. Обещания, используемые по отношению к широким массам, Тимашев называет демагогией, а широко используе­мое демагогическое убеждение – пропагандой262.

259 Ibid.260 Ibid. – P. 223­224.261 Ibid. – P. 225.262 Ibid. – P. 227.

128 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Первый шаг по направлению к созданию структуры власти мо­жет быть сделан не активной, а пассивной стороной. Довольно часто индивиды, наделенные природой пассивными чертами характера или латентным инстинктом подчинения, ощущают отсутствие лидерства в их социуме как отсутствие чего­то необходимого. Такие люди не лю­бят и страшатся свободы, поскольку для них гораздо легче отказаться от свободы и ответственности за самостоятельные решения в пользу какого­либо вождя, который будет принимать решения за них. Такого рода страхи и ожидания людей пассивного психологического склада могут использовать люди, обладающие активным волевым характером, для создания властных структур. В терминах Карла Шмитта имеет ме­сто обмен защиты на господство, лежащий в основе отношений суве­ренной власти. Именно так возник феодальный порядок в европе, когда беззащитные индивиды искали сильных защитников, чтобы в обмен на часть своей свободы гарантировать себе безопасность. Похожий меха­низм действовал и действует в Украине в виде так называемого «крыше­вания», когда организованная преступность или представители власти предоставляют «защиту» бизнесменам в обмен на определенную плату.

Вместе с тем, в процессе создания структур власти большую роль могут играть мотивы более высокого уровня, связанные с поведением пассивной стороны. Так, например, люди могут прийти к заключению, что только действуя совместно, можно решить какую­либо проблему или достичь общего блага. Пример: возникновение патриотических освободительных движений против иностранного поработителя.

еще один способ создания властных структур – имитация, когда, например, люди пассивного склада под воздействием «психического заражения» начинают следовать примеру сторонников какого­либо но­вого лидера и присоединяются к их числу. В таких случаях опытные политики­манипуляторы могут использовать известный прием психо­манипуляции «так поступают все», посредством которого у людей ис­кусственно формируется впечатление, что если они не будут поддержи­вать определенного лидера или идею, то окажутся в меньшинстве.

Вышеупомянутые методы создания властных структур в реально­сти могут действовать одновременно и в различных комбинациях.

Основными тенденциями развития структур власти является их трансперсонализация, легализация и иерархизация, а естественным за­коном их взаимоотношений является борьба между ними. В сфере вла­

129• Глава VII

сти, так же как и в области этики, имеет место своеобразный естествен­ный отбор, когда в борьбе за существование побеждают те социальные группы, в которых структуры власти лучше организованы. Это касается и сферы борьбы между различными корпорациями в мире бизнеса.

Для того чтобы избежать деградации властной структуры, напри­мер государства, необходимо, чтобы стратификация определенной со­циальной группы не становилась слишком жесткой. Так, например, жизнеспособность британского истеблишмента объясняется тем, что правящий слой время от времени кооптирует в свои ряды талантливых и волевых представителей низших классов. В тех же государствах, в кото­рых применяется политика, направленная на недопущение в ряды пра­вящей элиты представителей низших классов, в конце концов, может сложиться ситуация, когда в рамках пассивной периферии накопится критическая масса недовольных людей с лидерскими качествами, в то время как правящий класс будет состоять из бездарных людей пассив­ного склада. В результате может вспыхнуть социальный переворот или революция, что может привести к устранению или полному уничтоже­нию правящей элиты; и тогда на месте старых властных структур будут созданы новые структуры.

Не стоит забывать о том, что непокорство и бунт могут быть столь же «заразительны», что и покорность.

Недовольные представители периферии властной структуры могут провозглашать любые лозунги и указывать различные причины их не­довольства существующим режимом власти, однако подлинная причина их недовольства состоит в том, что они не имеют своей доли власти. При этом недовольные, формирующие альтернативный центр власти, как правило, стараются убедить большинство людей в том, что правя­щий слой более не следует тому абстрактному принципу, который ле­жит в основе его власти.

Деструктивные процессы, ведущие к разрушению властных струк­тур, развиваются параллельно в активном и пассивном центре, взаимно усиливая друг друга. Довольно часто структуру власти можно разру­шить тогда, когда властители делают ошибки. Как подчеркивает Тима­шев, «революционеры выигрывают только тогда, когда правительства совершают ошибки»263.

263 Ibid. – P. 238.

130 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Особенность демократического государства, считает ученый, со­стоит в том, что в нем правители должны разрушать альтернативные центры власти не столько с помощью силы, сколько с помощью убежде­ния. Хотя, как указывалось нами выше, в современных условиях демо­кратическое государство в подавлении альтернативных центров власти в большей мере полагается не на убеждение, а на манипуляцию, пропа­ганду и «промывание мозгов».

Процесс преодоления иллюзии объективности существующей власти происходит в обществе с разной скоростью в разных частях со­циального поля. Сторонники «свободы» появляются не одновременно, а в различное время. Вначале цепи объективности власти разрушают отдельные бунтари­одиночки, которые тем самым создают пример по­ведения для следующих поколений. Жестокие репрессии против этих бунтарей со стороны власти «открывают глаза» большему количеству потенциальных революционеров, а сами жертвы репрессий становятся мучениками в глазах общественного мнения. рано или поздно в обще­стве формируется новая ментальность, которая может привести к рево­люции и уничтожению отживших структур власти. Как пишет Тима­шев: «Структуры власти, когда они трансформировались в трансперсо­нальные и иерархические, начинают казаться бессмертными и вечны­ми. Они обладают «социальной инерцией». Однако до сих пор ни одна структура власти не оказалась вечной. Структура власти представляет собой комбинацию человеческих воль. Эта комбинация может переда­ваться от поколения к поколению; однако, когда такая передача осуще­ствилась, человеческие воли должны приспособиться к нуждам и идеям новых поколений. Иногда им это удается делать в течение веков; однако в любой властной структуре рано или поздно наступает момент, когда силы разрушения одерживают верх и вызывают социальный взрыв»264.

Таким образом, анализируя структуры власти, следует обращать внимание не только на силы, поддерживающие их существование и спо­собствующие их развитию, но также на потенциальные силы их дегра­дации и разрушения: в социологии власти Тимашева статика дополнена динамикой.

В целом, в своем учении о власти, ее природе и организации в обществе и государстве Тимашев представил реальную картину суще­ствования и действия этого феномена в человеческом обществе. Вместе 264 Ibid. – P. 241.

131• Глава VII

с тем, размышления Тимашева о власти могут быть дополнены мысля­ми австрийского психолога Альфреда Адлера, который в своей работе «Мотив власти» отмечал: «Основываясь на результатах исследований индивидуальной и массовой психологии можно утверждать: стремле­ние к личной власти – это роковое заблуждение, отравляющее жизнь человеческого общества. Тот, кому дорого человеческое общество, дол­жен отказаться от стремления пересилить других»265. «…современные данные исследований душевной жизни показывают, – писал Адлер, – что черты стремления к господству, честолюбие и стремление к власти над другими вместе со всеми сопутствующими явлениями не являются врожденными и неизменными. Скорее они прививаются детям с ран­него возраста: ребенок воспринимает их из атмосферы, пропитанной жаждой власти. В нашей крови все еще есть тяга к опьянению властью, и наши души становятся мячиками в игре стремления быть наверху. Только одно может нас спасти – недоверие к господству. Наша сила за­ключается в убеждении, в организующей силе, в мировоззрении, а не в силе оружия и чрезвычайных законах. Эти средства уже доказали свою негодность в борьбе других могущественных сил. Мы же избираем путь и тактику, исходя из нашей высшей цели, – развития и укрепления чув­ства общности»266.

Следует согласиться с основным выводом Адлера относительно того, что «мы нуждаемся в целенаправленной подготовке и воспитании могучего чувства общности и в отказе от алчности и властолюбия, как для отдельного человека, так и для целых народов»267. Этот вывод Адле­ра требует выработки соответствующей воспитательной политики пра­ва на основе исследований в области социологии права. Такая политика права, направленная на воспитание чувства общности в человеке и на­родах, может способствовать созданию нового общества, построенного на идеале альтруистической любви, о котором писал учитель Тимаше­ва – Л.И. Петражицкий.

265 Адлер А. Мотив власти // < http://flogiston.ru/library/adler_vlast>.266 Там же.267 Там же.

132 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ГЛ А в А V I I IУчение ТиМАшевА о ПРАве

В учении Тимашева право представлено как область пересече­ния этики и власти, поэтому понять его можно лишь ознакомившись с учением Тимашева об этике и власти, которое было рассмотрено выше. Этика и право, в свою очередь, – это два социальных феномена, которые могут существовать независимо друг от друга. Можно впол­не представить себе социальное пространство, в котором существует сугубо этическая координация без вмешательства власти, либо, наобо­рот, чисто императивная координация без каких­либо элементов этики. Другими словами, этика может быть эффективна без поддержки вла­сти, а власть может существовать без связи с этикой. Действенность этики, ее эффективность, опирается на групповое убеждение и, как результат этого убеждения, социально­этическое давление в рамках данного сообщества; тогда как эффективность власти зиждется на по­ляризации, т.е. на создании системы взаимосвязанных врожденных и приобретенных тенденций господства и подчинения. Оба социальных феномена – власть и этика – взаимодействуют друг с другом и между ними складываются определенные отношения, которые могут быть антагонистическими, нейтральными или дружественными. Примером антагонистических отношений между властью и этикой может послу­жить та ситуация, когда некий завоеватель примитивного типа, создав социальную группу сугубо властного типа, завоевывает какой­либо на­род и устанавливает свою власть, искореняя при этом этическую коор­динацию порабощенного народа.

Вместе с тем, на практике более распространены случаи нейтраль­ного отношения между этикой и властью. Система этической коорди­нации поведения (т.е. этика) может сосуществовать с системой импе­ративной координации (т.е. властью) в одном социальном пространстве

133• Глава VIII

без какого­либо взаимодействия. Так, например, в определенном при­митивном обществе этические нормы могут реализовываться исключи­тельно посредством социально­этического давления без вмешательства власти, тогда как приказы активного центра могут осуществляться в силу специфических отношений между правителями и подданными без какой­либо поддержки этического группового убеждения.

Однако, как свидетельствует история человечества, наиболее рас­пространенный вариант соотношения между этикой и правом – их взаим ная поддержка и частичное совпадение. Хотя эффективность эти­ки обеспечивается социально­этическим давлением, вполне очевидно, что наиболее сильным такое давление будет в том случае, если оно будет организовано активным властным центром, т.е. когда властные струк­туры будут поддерживать и внедрять нормы этики. С другой стороны, структуры власти имеют тенденцию к превращению в трансперсональ­ные структуры, чему значительно способствует этический принцип справедливости. Власть тем сильнее, чем больше она опирается на эти­ку. Другими словами, взаимная поддержка власти и этики в обществе значительно укрепляет и ту и другую. При этом Тимашев считает, что между властью и этикой не существует отношений подчинения; их, ско­рее, можно представить в виде двух окружностей, областью пересече­ния которых как раз и является право268. По сути, такое понимание фено­мена права как совпадения этики (этической координации поведения в обществе) и власти (императивной координации) является центральной гипотезой учения Тимашева о праве, его социологии права в целом. Для того чтобы подтвердить эту гипотезу, Тимашев предлагает верифициро­вать четыре пропозиции (тезиса): 1) нормы права признаются членами данной социальной группы; 2) члены этой группы подчиняются нормам права; 3) нормы права признаются членами активных центров власти; 4) нормы права поддерживаются активным центром власти.

Признание норм права со стороны членов определенного сообще­ства означает: 1) склонность членов данного сообщества следовать этим нормам в своем поведении; 2) склонность членов данного сообщества способствовать реализации этих норм в поведении других членов дан­ного сообщества269.268 Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers:

Westport, Connecticut, 1974. – P. 248.269 Это то, что в социологии называется социальным контролем.

134 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Признание норм права может быть непосредственным (прямым) или опосредованным. Непосредственное признание норм права означа­ет, что индивид знает определенные нормы в абстрактной форме или форме конкретных примеров и объединяет с этим знанием свое стрем­ление (волю) действовать в соответствии с этими нормами. Опосре­дованное признание норм права со стороны определенного индивида основывается на факте, что другие люди признают эти нормы. Это зна­чит, что индивид хотя и не знает определенные нормы права (он в прин­ципе не может знать все существующие нормы права), признаваемые властью, тем не менее, готов их выполнять, когда они будут доведены до его ведома.

Второй тезис Тимашева предполагает, что члены определенной со­циальной группы подчиняются нормам права. Подчинение нормам пра­ва означает, что в рамках установленных структур власти определенные слова, жесты и символы, относящиеся к доминированию (господству), т.е. выражающие волю правителей, превратились в стимулы в тенден­циях, в которых выполнение «указанных действий» представляет собой реакцию270. Другими словами, подчинение нормам права означает, что определенные слова, жесты и символы, исходящие от власти, служат стимулом, реакцией на который является соответствующее поведение человека, выражающее его подчинение. Так, например, в заявлении «правитель приказывает, чтобы норма N была реализована» слова «пра­витель приказывает» являются стимулом ранее установленной тенден­ции к подчинению271. Такие слова, как «право», «закон», «суд» и многие подобные постепенно превратились в стимулы к подчинению. Приня­тие новых правил под эгидой этих терминов означает создание новых тенденций подчинения. Стимулами к автоматическому подчинению яв­ляются также: жест полицейского­регулировщика, красный сигнал све­тофора, официальная печать на документе и т.п.

Кроме непосредственной мотивации поведения со стороны права, существует также опосредованная мотивация, когда индивид учитывает в своих действиях предписания права, т.е. когда право непосредственно не налагает на индивида какие­либо обязанности, однако он знает, что его действия будут оцениваться и толковаться с правовой точки зрения

270 Ibid. – P. 254.271 Ibid.

135• Глава VIII

и поэтому из различных возможностей выбирает ту, которая наиболее способствует достижению его цели. Здесь чаще всего имеются в виду нормы диспозитивного права, когда индивид может самостоятельно выбрать определенный вариант поведения. Пример: когда индивид со­ставляет завещание, зная, что в случае его смерти без составления за­вещания, его имущество будет распределено в соответствии с предпи­саниями закона.

Другой пример непрямой (опосредованной) мотивации – создание в праве определенных наград и привилегий, направленных на поощре­ние социально полезного поведения; например, определенные льготные тарифы, субсидии и т.д.

Третий тезис Тимашева заключается в том, что нормы права призна­ются не только подданными, но и самими правителями. Это значит, что активный центр власти должен признавать и поддерживать, по крайней мере, часть норм, формирующих предмет социально­этического убеж­дения. Попросту говоря, в системе норм, поддерживаемых властью, должен быть некий этических минимум. Для власти признать этиче­ские нормы означает, прежде всего, определить собственное поведение в соответствии с этими нормами. По сути, это и есть «самоограничение власти». если самоограничение власти исчезает, уверен Тимашев, тог­да полностью рушится правовая структура общества272. В случае тако­го разрушения правопорядка, например, в результате государственно­го антиконституционного переворота, на месте старого правопорядка разворачивается борьба между различными группами, одни их которых будут стремиться к восстановлению прежнего правопорядка, тогда как другие – к незаконному господству.

размышляя о феномене самоограничения власти, Тимашев при­ходит к выводу, что в стране существует конституционный порядок до тех пор, пока он признается активным центром власти, а также к тому выводу, что реалистическое объяснение конституционного порядка воз­можно лишь при принятии основной гипотезы, что право – это этико­императивная координация273.

Основу международного права ученый также видит в самоогра­ничении государств, а гарантии его соблюдения в существовании эти­ческих убеждений, касающихся международных отношений, и взаи­272 Ibid. – P. 259.273 Ibid. – P. 260.

136 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

мозависимости интересов определенных государств на международ­ной арене274.

Последний тезис Тимашева касательно этико­императивной при­роды права состоит в том, что нормы права не только признаются, но также укрепляются и поддерживаются активными центрами властных структур. Даже поверхностный анализ социальной реальности позволя­ет сразу заметить, что власть весьма часто применяет соответствующие меры принудительного характера, направленные на предотвращение нарушений норм права и на восстановление ситуации, после таких на­рушений. Вся система правовых санкций направлена на поддержание норм права. Центральным элементом этой системы выступает наказа­ние, представляющее собой форму организованного социального воз­мездия. Применить наказание означает восстановить идеальный поря­док, определяемый правом.

Тимашев также отмечает, что вероятность нарушения нормы права никогда не бывает очень высокой. Такая малая вероятность нарушения нормы права связана с ее двойственным, этико­императивным харак­тером, поскольку нарушение права предотвращается не только потен­циальной возможностью использования принудительных инструментов власти, но также социально­этическим давлением.

рассматривая право в качестве социальной силы, Тимашев под­черкивает, что в основе этой силы лежит взаимодействие индивидов, в котором происходит объединение социально­этической и императивной координации275. Он даже сравнивает право с новым химическим веще­ством, которое возникло на основе соединения двух первичных химиче­ских элементов. Конкретизируя этот тезис, ученый обращает внимание на следующие моменты, которые как бы обобщают его теорию права.

Во­первых, если присутствует этико­императивная координация, тогда модели поведения навязываются меньшинством (т.е. активным центром властных структур); однако, в отличие от чисто императивной координации, это меньшинство находится не вне, а в внутри большей социальной группы, на которую налагаются данные модели поведения, поскольку нормы права, так же как и правила этики в целом, обязатель­ны не только для «других», но и для тех, кто налагает эти нормы.

274 Ibid. – P. 260­261.275 Ibid. – P. 267.

137• Глава VIII

Во­вторых, если присутствует этико­императивная координация, тогда каждый член социальной группы (за исключением тех, кто при­надлежит к революционным или асоциальным подгруппам) принимает участие в общем социально­этическом давлении, которое поддерживает существование и реализацию норм права.

В­третьих, если присутствует этико­императивная координация, тогда все сильные мотивы, побуждающие людей служить справедли­вости и настаивать на ее реализации в социальной жизни, становятся вторичными мотивами подчинения, ибо центр власти, действующий в соответствии с этическими нормами, служит справедливости – основ­ной этической идее276.

Власть, которая служит справедливости, либо кажется такой, что служит справедливости, рассматривается своими подданными не в ка­честве личного господства, а в качестве господства абстрактной идеи. Таким образом, заключает Тимашев, право возможно только в соци­альном пространстве, в котором доминирует центр власти трансперсо­нального типа, избравший справедливость в качестве, по крайней мере, одного из принципов своего правления277.

Этот вывод дает Тимашеву возможность ответить на вопрос, поче­му люди подчиняются праву: в силу своего убеждения либо из­за страха, связанного с теми последствиями, которые могут наступить в случае на­рушения права? В действительности, считает ученый, оба мотива тесно взаимосвязаны и многое зависит от конкретных обстоятельств, опреде­ляющих, какой из этих мотивов будет доминировать.

Говоря о правопорядке, выраженном в деятельности человека, Ти­машев выделяет три социальных «слоя»278:

1) Индивиды, формирующие «активные центры структур власти», которые налагают на людей образцы поведения, называемые нормами права.

2) Индивиды, чье поведение обычно трактуется как деятельность социальных институтов, выполняющих, среди прочего, функцию при­менения абстрактных правил к конкретным ситуациям. Такие институ­ты обычно называются судами или административными органами.

276 Ibid. – P. 268.277 Ibid. 278 Ibid. – P. 269­270.

138 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

3) Индивиды, которые, осуществляя экономические, культурные или просто «жизненные» действия, приспосабливают свое поведение к образцам поведения, созданным первым слоем и применяемым вторым слоем. Эти индивиды – большинство общества. За пределами их круга находятся лишь профессиональные революционеры и профессиональ­ные преступники.

Как юристы, так и простые граждане, часто действуют так, чтобы произвести изменения в праве. В той мере, в какой они используют для этого правовые средства – они реформаторы; когда же они стремятся к низвержению существующего правопорядка внеправовыми методами, они – революционеры.

Право, согласно учению Тимашева, – явление историческое, про­дукт культурного развития. Оно появляется на авансцене истории тогда, когда власть и этика достигают определенной степени развития. В то же время, право – явление динамичное. Изменения в праве происходят до­статочно медленно в силу определенной социальной инерции.

Тимашев признает, что почти невозможно установить точный водо­раздел между доправовой и правовой стадиями развития человеческо­го общества. Однако, для появления права необходимо возникновение активных центров власти, которые были бы способны устанавливать нормы права. По всей видимости, первоначально деятельность таких центров власти по решению социальных конфликтов и реализации норм права носила спорадических характер, а главным видом права являлся обычай. Именно власть стала тем социальным институтом, благодаря которому произошла дифференциация этики и, как следствие, выделе­ние права.

Как отмечает ученый, не совсем правильно считать государствен­ную монополию на принуждение основным принципом современной социальной организации, поскольку существование этой монополии может быть подвергнуто сомнению, ибо государство не во всех случаях само применяет принуждение: например, в случаях самопомощи или дисциплинарных наказаний, применяемых частными институтами (на­пример, наказания в частных школах). В этих случаях государство лишь регулирует принуждение.

Согласно Тимашеву, после того, как в обществе было открыто, что власть может быть использована на службе этики, развитие права

139• Глава VIII

происходило следующим образом: 1) власть постепенно установила монополию на использование правовых санкций (т.е. частное наказание было почти полностью вытеснено публичным (государственным) нака­занием); 2) эти санкции подверглись дифференциации (т.е. единообраз­ные санкции раскололись на разные виды); 3) примитивная уголовная санкция подверглась глубокой трансформации (т.е. зависимость наказа­ния от степени вины правонарушителя становится принципом уголов­ного права); 4) власть добавила новые формы селекции к примитивной практике в этом отношении (т.е. власть осуществляет селекцию норм, являющихся предметом социально­этического убеждения, и придает некоторым из этих норм статус правовых); 5) власть подверглась про­цессу юридизации (т.е. изначально произвольная власть трансформиру­ется во власть правовую, основанную на праве и ограниченную правом; возникает концепция «верховенства права» и «правового государства»); 6) право приобрело технический характер и появился новый профес­сиональный класс – юристы (право, став более сложным, больше не яв­ляется результатом интуитивного восприятия всеми членами данного социума, для его правильного понимания и толкования требуются спе­циалисты – юристы)279.

Говоря о законодательстве в качестве процесса «творческой се­лекции» норм права, Тимашев выделяет три этапа развития законода­тельного процесса: 1) вначале законодательное правотворчество про­исходило интуитивным путем, когда в основном использовались аргу­менты здравого смысла (период Античности); 2) период рационального законодательства, опиравшегося на абстрактные теории и концепции, часто в метафизической форме: например, такие концепции, как «права человека», «свобода, равенство, братство», «интерес государства» и т.п. (эпоха Просвещения); 3) новая форма рационального правотворчества: научно обоснованное законодательство, опирающееся на статистиче­ские данные, данные науки, сравнительно­правовые исследования и т.д. (вторая половина XX века)280. Этот последний этап эволюции законо­дательства Тимашев связывает с распространением концепции «соци­альной инженерии». Вместе с тем, как признает ученый, в современном законодательстве трудно четко отделить метафизические элементы, ин­

279 Ibid. – P. 284­291.280 Ibid. – P. 288­289.

140 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

туитивные элементы (здравый смысл) и элементы, основанные на на­учных данных.

Исследуя вопросы дифференциации и интеграции власти и права, Тимашев приходит к выводу, что иерархии власти соответствует иерар­хия правовых порядков: нормы права, признаваемые и поддерживаемые властными структурами более высокого уровня, имеют приоритет по отношению к нормам права, поддерживаемым властными структурами более низкого уровня. Государство – наивысшая из всех структур вла­сти. Отсюда следует, что нормы, установленные непосредственно го­сударством или непосредственно им признанные, формируют высший слой права. Однако и другие социальные группы также могут иметь свои правовые нормы, которые находятся на более низком уровне, не­жели нормы права государства. Верхний слой права Тимашев называ­ет «государственным правом» (state law), а его нижний уровень – «со­циальным правом» (social law). В связи с иерархической организацией власти социальное право находится «в силе» только в той мере, в какой оно признается государством. Это признание обычно носит непрямой характер, поскольку государство признает большой массив норм права, созданных и поддерживаемых другими центрами власти. С другой сто­роны, государство признает и поддерживает многие нормы права, соз­данные в результате неорганизованного социального взаимодействия и не поддерживаемые какой­либо структурой власти. Эти правила Тима­шев также относит к категории социального права. Взаимоотношения между государственным и социальным правом выражаются в следую­щей формуле: государственное право определяет границы действитель­ности социального права.

Что касается государственного права, то оно создано непосред­ственно самим государством. если в примитивном государстве государ­ственное право создается монархом лично или монархом при помощи суда, то в современном государстве право создается довольно сложной системой государственных органов.

Социальное право, согласно учению Тимашева, обладает такими чертами: 1) это не­государственное право; 2) оно создается другими социальными группами; 3) оно признается и поддерживается государ­ством; 4) его признание со стороны государства носит непрямой (опо­средованный) характер.

141• Глава VIII

При этом Тимашев отмечает, что объекты признания могут быть двух видов: 1) нормы, признаваемые и поддерживаемые другими (не­государственными) центрами структур власти (т.е. здесь признание дан­ных норм со стороны государства как бы накладывается на признание этих норм со стороны других структур власти, поскольку, в силу прин­ципа иерархии организации власти, государство – это высшая властная структура, стоящая над всеми другими структурами власти); 2) нормы, которые не признаются и не поддерживаются не­государственными центрами властных структур (т.е. здесь признание данных норм госу­дарством как бы накладывается на «социальное признание» этих норм, т.е. признание членами определенного социума, а не организованной властью)281.

Первый вид норм Тимашев называет автономным правом, а вто­рой – обычным правом. Другими словами, социальное право делится на два подвида: автономное и обычное право.

Автономное право проявляется в таких видах, как: 1) односторон­ние заявления; 2) двусторонние соглашения или конвенции; 3) корпора­тивные акты групп, наделенных властью.

Односторонние заявления могут создавать право только в том слу­чае, если индивид, делающий такое заявление, признается в качестве активного центра власти в рамках определенной группы. Такого рода признание индивида дает ему место в системе власти государства. При­мер: владелец частной художественной галереи устанавливает правила для посетителей относительно времени работы галереи и правил ее по­сещения.

Двусторонние соглашения или конвенции могут создавать авто­номное право, если эти нормы, взаимно обязывающие стороны, опо­средованно признаны государством. Пример: коллективный трудовой договор.

Корпоративная деятельность социальных групп может создавать нормы автономного права, если эти нормы могут быть реализованы, прежде всего, средствами самой корпорации, а уж затем – с помощью механизмов государственной власти. Пример: частная школа или част­ный клуб определяют правила поведения учеников или членов данного клуба. Эти нормы действительны лишь в той мере, в какой они созда­

281 Ibid. – P. 308.

142 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ны в рамках компетенции корпорации. Это также касается санкций, ис­пользуемых в корпорациях: они также должны соответствовать государ­ственному законодательству.

Второй вид социального права – обычное право (customary law). Нормы этого вида создаются так же, как и чисто этические нормы (нор­мы обычая и нормы морали); однако позднее они получают признание со стороны государства и реализуются государственными судами и ад­министративными органами, несмотря на то, что они не были включены в законодательство282. Когда речь идет о применении обычного права, истец должен доказать, что определенная норма этого права входит в групповое убеждение, превалирующее в данное время (например, местный обычай среди жителей определенного сельского района). Для того чтобы отличить обычное право от обычаев или привычек, следу­ет задаться вопросом, признается ли данная норма властью (особенно властью государства) или нет. Иногда государственное право или авто­номное право содержат четкие указания относительно того, какая часть обычного права должна быть признана и поддержана в качестве норм права. В других случаях суды и органы административной власти остав­лены без подобных указаний и тогда они могут использовать нормы обычного права. В этом случае мы имеем дело с так называемым «обы­чаем судебных решений» (custom of judicial decisions). Обычное право продолжает играть существенную роль и в современном праве, часто проникая в юриспруденцию и модифицируя ее.

Анализируя проблему идентичности права, Тимашев критически подходит к взглядам сторонников правового реализма, отрицающих «определенность права», и отмечающих произвольность судебных ре­шений в зависимости от различных субъективных факторов (например, личного мнения судьи или состояния его сознания в данный момент), влиянию которых подвержен судья. По мнению ученого, хотя субъек­тивные мнения судей и варьируются время от времени, тем не менее, это происходит вокруг определенного центра притяжения. Согласно теории вероятности, считает Тимашев, влияние этих субъективных факторов взаимно нейтрализуется и, в конечном счете, среднестати­стическое судебное решение определяется постоянным фактором – аб­

282 Ibid. – P. 310.

143• Глава VIII

страктными правилами283. Он не согласен с тезисом, что, дескать, су­дья вначале интуитивно находит решение, а затем оправдывает его при помощи правовой аргументации. С точки зрения Тимашева это отнюдь не мешает судебному решению соответствовать ранее установленным нормам законодательства и судебным решениям. Судебное решение, по его мнению, представляет собой результат подсознательной деятель­ности, направляемой отсылкой к системе ценностей, воплощенной в этих нормах284. Влияние субъективного фактора, о котором говорят американские реалисты, возможно не столько при решении обычных дел, сколько в так называемых «сложных делах». Судебные решения, которые кажутся «свободными», на самом деле подсознательно осно­ваны на системе ценностей, воплощенной в позитивном праве, или же на обычае, приближающемся к стадии трансформации в право. Конеч­но, суды и административные органы несколько модифицируют в своих решениях абстрактные нормы права, однако отношения между нормой права и судебным решением – это не отношение различия, а отношение конкретизации, т.е. судебное решение конкретизирует абстрактную нор­му права в зависимости от конкретных обстоятельств дела.

Интересно, что Тимашев рассматривает право как общую цель раз­новидной деятельности в каждом развитом обществе, стремящемся к достижению идеальной координации человеческого поведения285. Это цель, к которой общество стремится, и которую невозможно реализовать полностью. Одним словом, право выступает как процесс, направленный к достижению определенного идеального состояния общественных от­ношений.

Главную социальную функцию специалистов в области права, т.е. юристов, Тимашев видит в решении юридических конфликтов. При этом он считает эти конфликты «псевдо­конфликтами», поскольку «заранее известно, что с принципом иерархии правовых порядков со­вместимо лишь одно решение»286. Задача состоит в том, чтобы найти точную норму права, которую следует применить в данном деле. При­чем каждый конкретный случай должен быть рассмотрен таким обра­зом, чтобы это было совместимо с прошлыми, настоящими и будущи­

283 Ibid. – P. 316.284 Ibid. 285 Ibid. – P. 320­321.286 Ibid. – P. 321.

144 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ми судебными решениями в подобных случаях; решение должно быть в рамках единой логической системы, а не за ее пределами. Юристы по­могают найти такие решения. В поисках таких решений они применяют два метода: толкование (интерпретация) и экстраполяция. Толкование может быть дословным (литеральным), логическим, историческим или телеологическим. Экстраполяция же применяется в тех случаях, когда невозможно найти соответствующую норму права в действующем за­конодательстве, прецедентах или обычаях. Экстраполяция может быть по аналогии или же являться результатом свободного нормотворчества.

В социологии права социальная функция деятельности юристов за­ключается в том, чтобы унифицировать различные взгляды, касающие­ся права, а также находить решения в соответствии со всей системой норм права, а не только в соответствии с отдельными нормами права. На этой почве между юристами и обыкновенными людьми, не являющи­мися специалистами в области права, могут возникать недоразумения. Так, обыкновенные люди склонны к тому, чтобы делать выводы, затра­гивающие вопросы права, на основании одной или нескольких норм права, которые могут им казаться вполне ясными и понятными. Иными словами, обыкновенный человек рассматривает эти нормы вне общего правового контекста, вследствие чего он может прийти к ошибочным выводам. Юрист же, наоборот, приходит к умозаключениям на основе анализа система права в целом и того места, которое занимает опреде­ленная норма в этой системе. Можно сказать, что мышление юриста должно быть системным.

В своем учении о праве Тимашев подчеркивает тесную связь меж­ду правом, как продуктом исторического развития, и культурой, ее эле­ментами. Он, в частности, рассматривает взаимоотношение права, как элемента культуры, с ее другими компонентами. В этом контексте он об­ращает внимание на доктрину «естественного права», которое означает признание существования вечных, неизменных элементов и конфигу­раций в праве, основанных на природе вещей или разуме (Божествен­ном или абстрактном)287. Согласно теории естественного права, люди должны инкорпорировать эти вечные принципы в свое позитивное за­конодательство, если они хотят жить в рационально сконструированном обществе. Тимашев выделяет две версии естественного права: консер­

287 Ibid. – P. 328.

145• Глава VIII

вативную и прогрессивную. Консервативная версия (например, древне­римская и христианская концепции естественного права) предполагает, что естественное право уже воплощено в позитивном праве и составля­ет его интегральную часть. Прогрессивная версия естественного права, возникшая под влиянием идеологии Просвещения, противопоставляет идеальное естественное право реальному позитивному праву, тем са­мым подчеркивая несовершенство существующего позитивного права. Эта вторая версия естественного права может быть легко вульгаризиро­вана, особенно в период революции. Так, французские революционеры, обладая всей полнотой власти, полагали, что с помощью законодатель­ства они могут переделать все общество. Такой подход основывался на убеждении, что общества представляет собой функцию права. Отсюда делался вывод, что изменения в праве автоматически ведут к изменени­ям в обществе. русские революционеры (большевики) так же полагали, что они способны изменить природу человека и общество посредством законодательства. Этот подход Тимашев называет «юридическим мо­низмом» и считает, что как французская революция 1789 г., так и рус­ская революция 1917 г., экспериментально доказали невозможность из­менения общества и культуры посредством революционного права288. По его мнению, это также свидетельствует о том, что другие факторы культуры, а не право, определяют конфигурацию данного общества289.

Тимашев также критикует теорию экономического материализма, согласно которой право – это часть социальной надстройки, которая «полностью определяется» базисом, т.е. «способом производства»290. По мнению ученого, с точки зрения социологии невозможно объяснить со­циальный процесс развитием какого­либо одного фактора. Для него это означает, что право также не может быть полностью определено всего лишь одним фактором, включая экономику. По существу, Тимашев раз­мышляет над тем, право ли определяет другие элементы культуры или эти другие элементы культуры определяют право. В своих выводах он склоняется к своеобразному диалектическому подходу, согласно кото­рому во взаимодействии различных социальных и культурных факторов право одновременно играет пассивную и активную роль. Это означает, что: «1) конфигурация права зависит от конфигурации сосуществующих 288 Ibid. 289 Ibid. 290 Ibid. – P. 329.

146 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

(или предшествующих) элементов культуры; другими словами, право – это функция социальных факторов; 2) конфигурация права оказывает влияние на эти другие элементы; другими словами, право обладает со­циальными функциями; 3) относительная сила этих двух влияний не может быть измерена»291.

Анализирую социальные функции права, Тимашев отмечает, что эти функции можно рассматривать с двух точек зрения: 1) с точки зре­ния индивида в его качестве члена данной социальной группы; 2) с точ­ки зрения социальных групп, состоящих из определенного числа чле­нов, чьи естественные стремления подлежат социализации292.

С первой точки зрения наиболее общей функцией права является распределение сил в обществе. Независимо от того, направлено ли пра­во на установление в обществе равенства или неравенства, оно ведет к изменениям в соответствующих позициях индивидов, распределяя сре­ди них потенциальную социальную силу.

В этой связи Тимашев предлагает свои определения субъективно­го права и обязанности. Так, индивид, на стороне которого находится право, является более «сильным», не будь на его стороне право. В этой ситуации к силе индивида как бы добавляется «корпоративная сила структуры власти». Это как раз то, что, по мнению ученого, техниче­ски можно назвать «субъективным правом» (right)293. В ситуации, ког­да существует обязанность, наоборот, индивид, чьи естественные воз­можности право ограничивает, является менее «сильным»; от его силы как бы происходит вычитание «корпоративной силы». Иными словами, согласно Тимашеву, «обязанностью» (duty) является та ситуация, когда индивид вынужден действовать под потенциальным или действитель­ным принуждением со стороны права294.

По нашему мнению, здесь Тимашев, стремясь определить субъек­тивное право и обязанность, прибегает к довольно туманным рассужде­нием с использованием метафизического понятия «сила». Все было бы намного проще и понятнее, если бы он просто признал правоту своего учителя, Петражицкого, определявшего субъективное право и обязан­

291 Ibid. – P. 330.292 Ibid. 293 Ibid.294 Ibid. – P. 331.

147• Глава VIII

ность в категориях психологической школы как специфические психи­ческие переживания.

Но вернемся к функции распределения сил в обществе, которую выполняет право. Как отмечает Тимашев, это распределение может быть выражено в понятиях свободы (воли), интересов и ценностей, т.е. в тех категориях, которые использовались в науке права различными тео­риями. Так, согласно теории свободы (воли), основной функцией права является создание четко определенной сферы деятельности (свободы) индивида, а также защита этой сферы его свободы (например, фило­софия Канта и теория Виндшайда). В соответствии с теорией интересов (например, теория Иеринга), функция права заключается в защите и де­лимитации интересов человека295. Здесь право выступает как телеологи­ческое явление, определяющее цели в праве.

Аксиологическая теория права делает акцент на неосознанные действия человека, направляемые чувствами или эмоциями, и выражает взаимозависимость права и других элементов культуры в терминах цен­ностей. В этом плане право – это признание и защита ценностей, как активного центра власти, так и неорганизованных членов данного соци­ума. Поскольку в определенном социальном пространстве существует множество различных систем ценностей, конкурирующих между собой, позитивное право выражает компромисс между социальными силами, поддерживающими различные ценности.

если теория свободы в большей мере выражает индивидуалисти­ческие ценности в обществе, то теория интересов – коллективистские.

Иначе представляются социальные функции права, если их рассма­тривать со второй точки зрения, т.е. с точки зрения общества. С этой перспективы основной функцией права является создание «порядка», который может выражаться в таких понятиях, как «мир», «безопас­ность» или «организация»296.

Итак, право должно создавать мир. Поскольку противополож­ностью мира является конфликт, то право либо (1) предотвращает конфликт, либо (2) предоставляет способы разрешения конфликтов в обществе. Само существование права часто предотвращает развитие конфликтной ситуации в полномасштабный конфликт. если же праву не 295 Правовую теорию марксизма Тимашев считает разновидностью теории

интересов.296 Ibid. – P. 334.

148 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

удается предотвратить возникновение конфликта, оно становится сред­ством восстановления мира.

Право создает безопасность. Право увеличивает безопасность, соз­данную другими этическими силами, или восстанавливает нарушенную безопасность. При этом под безопасностью в обществе Тимашев пони­мает вероятность того, что каждый будет действовать так, чтобы это было совместимо с поведением других297.

Право создает и укрепляет организацию в обществе. Организация в обществе гарантирует каждому члену социума его относительную пози­цию и функцию в этом социуме. Организация создает и усиливает разде­ление труда, которое, в свою очередь, увеличивает эффективность труда.

Мир, безопасность и организация, подчеркивает Тимашев, это не три разные функции права, а три выражения одной общей социальной функции права298.

Будучи регулятором политических, экономических и других эле­ментов культуры, право связано с каждым из этих аспектов. Можно сказать, что интеграция различных факторов культуры в относительно целостную культуру осуществляется в обществе посредством права. Поскольку такая интеграция всегда предполагает компромисс, право также является определенным компромиссом. В области права этот ком­промисс находит выражение между различными факторами культуры, а также в рамках каждого отдельного элемента культуры. При этом право, в зависимости от обстоятельств, может быть инструментом обеспече­ния стабильности или же инструментом изменений в обществе. Будет ли оно инструментом стабильности или изменений, зависит во многом от тех, в чьих руках находится власть.

Говоря о праве, как о своеобразном компромиссе, мы имеем в виду то также и то, что в его создании и реализации играют роль самые разные мотивы и цели. Причем законодатель, ставящий перед собой какие­либо определенные цели в процессе создания норм права, редко достигает эти цели. Более того, законы часто ведут к таким результатам, которые законодатель был не в состоянии предвидеть.

Таким образом, право не может существовать независимо от дру­гих элементов культуры. Право структурирует эти элементы, придает

297 Ibid. – P. 335.298 Ibid. – P. 337.

149• Глава VIII

им более определенную и стабильную форму. Как полагает Тимашев, не существует правовых актов в чистом виде, поскольку каждый право­вой акт одновременно является либо экономическим актом (купить что­либо одновременно означает заключить и осуществить соответствую­щую правовую сделку купли­продажи), либо политическим актом (про­явление власти, голосование и т.д.), либо актом «жизнедеятельности» (например: создание семьи посредством заключения брака), либо куль­турным актом в узком смысле этого слова (например: предоставление университету пожертвования)299.

Тимашев с одобрением цитирует Савиньи (Savigny), называвшего право целостностью жизни, на которое мы смотрим со специфической точки зрения300.

Ученый скептически относится к теории, согласно которой измене­ния в технике автоматически ведут к изменениям в праве. По его спра­ведливому мнению, далеко не каждое техническое изобретение меняет право. На самом деле, к изменениям в праве ведут лишь те техниче­ские новшества, которые создают в обществе новые конфликты, ранее не регулировавшиеся правом301. Так, например, изобретение и распро­странение автомобилей создало в обществе новые конфликты на основе сходства человеческих желаний: два и более владельцев автомобилей начали одновременно претендовать на одно и то же место на дороге, что было невозможно и вызывало конфликты, требовавшие вмешательства со стороны права. Отсюда Тимашев приходит к заключению, что из­менения в праве возникают тогда, когда в обществе возникает новый конфликт, ранее не регулировавшийся правом и требующий такого ре­гулирования302.

Весьма интересны мысли Тимашева по поводу соотношения меж­ду правом и политикой. Политические факторы в социальной жизни, по мысли ученого, состоят из проявления двух социальных сил: по­литической (или государственной) власти и общественного мнения. Общественное мнение, как считает Тимашев, формируется путем сум­мирования всех попыток убеждения (а не принуждения!), проистекаю­

299 Ibid. – P. 341.300 Ibid. – P. 343.301 Ibid. – P. 345.302 Ibid. – P. 346.

150 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

щих от подданных власти, и адресованных активному центру власти303. Общественное мнение – это своего рода «вектор» различных мнений и убеждений в обществе. если «волны» убеждения в данном социуме поделены на два потока равной силы, действующих в противополож­ных направлениях, тогда общий вектор будет нулевым. Однако если вектор общественного мнения является результатом множества мелких «волн», действующих в одном направлении, тогда он может быть весь­ма значительным. Общественное мнение – важная социальная сила, влияющая на политику и право. Право, со своей стороны, формирует связь между властью и общественным мнением. если отношения меж­ду властью и общественным мнением не регулируются правом, а само общественное мнение игнорируется властью, тогда мы имеем дело с автократией. если же право регулирует отношения между властью и общественным мнением, а власть зависит от общественного мнения, тогда перед нами демократия.

В демократическом государстве политика правительства должна в принципе соответствовать общественному мнению, однако это не всегда возможно на практике (например, тогда, когда общественное мнение в данном государстве сильно поделено). Здесь Тимашев делает одну важ­ную оговорку: даже в демократических странах общественное мнение может контролироваться и даже производиться. если же, однако, такие процессы достигают определенной степени интенсивности, тогда демо­кратия фактически уничтожается и на ее место приходит идеократия304.

Право может также регулировать эстетические и интеллектуаль­ные элементы в культуре305. если в обществе право вообще не регулиру­ет сферу эстетики, тогда мы имеем дело со «свободной культурой», что является признаком демократии. регулирование властью области эсте­тики с помощью права может быть «негативным», т.е. власть с помо­щью права хотя и не вмешивается в процесс развития культуры, однако препятствует появлению тех тенденций в культуре, которые угрожают политической стабильности (например, с помощью цензуры). Такое ре­гулирование может быть «позитивным», т.е. власть с помощью права может определять содержание развития культуры. Это характерно для

303 Ibid. – P. 348.304 Ibid. – P. 349.305 Ibid. – P. 350.

151• Глава VIII

тоталитарных государств, в которых официальная культура охватывает все сферы жизни.

Тимашев в своем учении о праве анализирует также вопросы не­равновесия (дисэквилибриума) и дезинтеграции права. Суть феномена неравновесия права ученый объясняет следующим образом. Право – со­циальная сила, которая должна быть выражена в словесных формулах. Однако здесь может возникнуть ряд проблем: 1) словесные формулы, выражающие законодательство, могут быть неправильно использованы властью, или власть может злоупотреблять законами, вторгаясь в об­ласть политики и культуры (пример: законы, запрещающие преподава­ние теории Дарвина в школах); 2) вербальные формулы права продол­жают применяться, несмотря на изменение конфигураций сил в обще­стве; 3) власть может создавать вербальные формулы права, которые не соответствуют действительному распределению сил в обществе306.

В жизни норм права, согласно учению Тимашева, может иметь ме­сто период «неполной действительности права», когда норма права все еще борется за свое признание в обществе, либо когда ее реализация затруднена в силу последующих изменений в этических убеждениях населения. Хотя сама концепция «неполной действительности» нормы права с точки зрения формальной юриспруденции может показаться не­возможной в принципе, тем не менее, эта концепция описывает реаль­ный социальный факт и важна с точки зрения социологии права, по­скольку в случае «неполной действительности» нормы предсказуемость поведения, соответствующего праву, снижена.

Социология права должна также учитывать такие случаи, касаю­щиеся «периода неопределенности» в жизни норм права, когда насе­ление стремится к тому, чтобы избежать применения существующих норм права, если эти нормы не отвечают признаваемым населением ценностям. Накопление таких «периодов неопределенности», если они затрагивают многие нормы права, может, в конечном счете, привести к дезинтеграции права307. В случае дезинтеграции право перестает быть интегральным элементом культуры и входит в противоречия с другими элементами культуры, становясь при этом препятствием на пути соци­альных изменений. Симптомом дезинтеграции права являются такие

306 Ibid. – P. 360.307 Ibid. – P. 363.

152 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ситуации, когда судебные решения, выражающие отношения власти и населения, не могут быть объединены в непротиворечивую систему. Де­зинтеграция права выступает тогда, когда происходит изменение типа культуры, что связано с определенными циклическими изменениями в жизни человеческого общества на протяжении истории. Эта дезинтегра­ция проявляется также в растущем противоречии между позитивным правом и общественным мнением. В такой период дезинтеграции пра­ва в науке и философии права усиливается теория естественного права прогрессивного типа, т.е. та теория естественного права, которая проти­вопоставляет идеал права существующей системе права.

По всей видимости, в своих размышлениях по поводу дезинтегра­ции права Тимашев пытается своим языком пересказать теорию Петра­жицкого о растущих противоречиях между интуитивным и официаль­ным правом, вследствие чего может вспыхнуть социальная революция.

Согласно Тимашеву, социальные процессы, ведущие к неравнове­сию и дезинтеграции права, неизбежны и являются частью определенно­го цикла возникновения, развития и кризиса человеческой культуры308.

Свое учение о праве Тимашев завершает критическим анализом тех теорий, которые отрицают право и призывают к его упразднению (анархизм в узком смысле этого термина, ортодоксальный марксизм в его крайней форме, анархо­синдикализм). Так, например, в радикаль­ном марксизме, по мнению Тимашева, можно обнаружить противоречие между политическим анархизмом и этатизмом в области экономики, по­скольку экономическая программа марксизма требует такой организации экономики, которая возможна на основе императивной координации309.

Как считает ученый, война сторонников анархизма против права и социальной власти, воплощенной в наше время в государстве, осно­вана на ошибочном понятии права и политической власти. Анархисты полагают, что политическая власть всегда служит господствующим привилегированным классам для того, чтобы подавлять и грабить тру­дящиеся массы. Конечно, размышляет Тимашев, такое злоупотребле­ние правом и властью в целях угнетения масс вполне возможно и имеет место, однако, несмотря на это, такое угнетение не является сущност­ной характеристикой и социальной функцией права, поскольку право

308 Ibid. – P. 365.309 Ibid. – P. 373.

153• Глава VIII

может использоваться не только в качестве орудия угнетения, но также в качестве инструмента создания всеобщего благосостояния. По его мнению, право в большей мере используется для достижения благосо­стояния в обществе310.

В конечном итоге Тимашев приходит к заключению, что «люди до­брой воли должны бороться не против правового порядка, а за транс­формацию этого порядка в целях обеспечения реализации самых бла­городных человеческих идеалов в политических, экономических и мо­ральных вопросах, и в культуре в целом»311. Этот вывод великого мыс­лителя имеет непреходящее значение для права.

Вместе с тем, учение Тимашева о праве не являлось чем­то застыв­шим, а проходило определенную эволюцию. Так, по прошествии 40 лет после публикации «Введения в социологии права» Тимашев определил право в качестве «инструмента мира, необходимого для выживания и развития общества»312.

Ученик Тимашева американский социолог Шойер так характеризу­ет сущность его учения о праве в контексте его социологии: «Право в писаниях Тимашева играет ту же роль в анализах социальных систем, как разделение труда у Дюркгейма. Социальные системы у Тимашева не просто сводятся к правовым системам: правовая система является мерой, указателем или главным «отражателем» социальной системы и ее изме­нений. Общества так же различны, как и их правовые системы. Измене­ния в обществе обнаруживаются по изменениям в правовой системе»313.

«В теоретическом анализе у Тимашева, – пишет Шойер, – право действительно является лучшим отражением культуры. Идеальные нор­мы «явно принадлежат культуре, т.е. совокупности длительных резуль­татов человеческих взаимодействий...», а правовые нормы суть элемен­ты социальной структуры»314.

Таким образом, учение Тимашева о праве органически вписыва­ется в его общую теорию социологии и на сегодняшний день является наиболее глубоким и всесторонним.310 Ibid. – P. 378.311 Ibid. 312 Timasheff N.S. Growth and Scope of the Sociology of Law // Modern Sociological Theory

(H. Becker and A. Boskoff, eds.). – 1957. – P. 449.313 Шойер Й.Ф. Социология Н.С. Тимашева // <ecsocman.hse.ru/data/640/950/1219/018_

Shojer.pdf>.314 Там же.

154 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ГЛ А в А I XСоциоЛоГия СовеТСКоГо ГоСУДАРСТвА

и ПРАвА в Учении ТиМАшевА

Тимашева можно считать одним из первых социологов права, под­вергших критическому анализу советское право и советское общество с учетом той социальной реальности, которая стояла за советским за­конодательством и официальными институтами. В своей книге «Поли­тическое и административное устройство С.С.С.р.» (Париж, 1931 г.) Ти­машев обосновывает тезис о том, что для правильного понимания соци­альной сущности советской государственности нельзя ограничиваться анализом текста советской конституции и законодательства, поскольку такой формальный подход ведет к созданию пропагандистской картины, в соответствии с которой возникает ложное представление о советском государстве как государстве, в котором власть принадлежит трудящим­ся и которое является особым типом демократии трудящихся масс315. На самом деле, утверждает ученый, за правовым фасадом демократии трудящихся скрывается диктатура партийного механизма, движущей силой которого является вождь, обладающий фактически единоличной властью. Этого единодержавного властителя, чье имя не содержится ни в конституции СССр, ни в уставе коммунистической партии, Тимашев именует «красным деспотом», т.к. именно ему принадлежит совокуп­ность государственной власти; причем не в том смысле, как это имеет место в абсолютных монархиях, а в том, как это имеет место в деспо­тиях самого примитивного типа316. «От воли «красного деспота», – пи­шет Тимашев, – зависит все. Законом становится то, что вздумается ему или тем лицам, которым он предоставил право его издать. Но если и

315 Тимашев Н.С. Политическое и административное устройство С.С.С.р. – Париж, 1931. – С. 18.

316 Там же. – С. 19.

155• Глава IX

существует закон, то он отнюдь не препятствует деспоту к совершению актов, идущих с ним в разрез. Все государственные служащие целиком зависят от «красного деспота». Он назначает их непосредственно или через посредство лиц, коим он доверяет, – на все посты, и увольняет их, как только признает это соответственным. Вообще, ни в каком случае он не связан волеизъявлением или даже советами каких бы то ни было лиц или коллегий. Он может выслушать лиц, мнение которых в данном случае его интересует, но отнюдь не обязан это делать, а, выслушав, может поступить вопреки полученным советам. Во всем государстве не существует ни одного учреждения, которое имело бы право или факти­ческую возможность сопротивляться воле красного деспота. В частно­сти, не могут это делать и суды, т.к. в советском государстве они лишены свойства независимости, принадлежащего им в современных правовых государствах, и подчинены «красному деспоту» совершенно так же, как всевозможные административные учреждения»317.

Власть «красного деспота», согласно Тимашеву, значительно шире власти российских императоров и имеет фактический, а не формально­юридический характер. Исследуя историю государственности советской россии, ученый формулирует своего рода неписанный закон, который мог бы гласить, что право на занятие поста «красного деспота» принад­лежит самому решительному лицу из состава окружения прежнего де­спота, но что при этом решение вопроса о том, кто же самый решитель­ный, производится чисто фактическим путем318. «Неопределенность во­проса о преемстве, – считал Тимашев, – составляет самое слабое место в строении советской «красной деспотии». Не исключено, что на этом слабом месте когда­либо и дрогнет весь режим»319.

размышления Тимашева не утратили своей актуальности и в наше время, применительно к тому режиму власти, который сложился в со­временной россии, поскольку под фасадом «управляемой демократии» скрывается все тот же хорошо знакомый нам режим деспотической вла­сти, пусть даже в несколько смягченной форме, который так характерен для истории российской государственности.

317 Там же.318 Там же. – С. 21.319 Там же.

156 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Социологический анализ власти и официального мировоззрения в советском обществеНе менее интересны также размышления Тимашева относительно

природы власти в советском государстве, которые связаны с его концеп­цией власти в социологии права. В самом общем смысле под властью Тимашев понимает такие случаи, когда поступки одного человека (под­властного) определяются не его собственными решениями, а решения­ми другого человека (властвующего), доходящими до первого в порядке приказов320. Глубочайшей основой повиновения в отношениях власти Тимашев считает от природы данное разделение людей на две неравные категории: меньшинство активных и большинство пассивных натур, не только не противящихся состоянию подвластности, но даже бессозна­тельно к нему стремящихся321. В основе отношений власти, отмечает ученый, немало мистики: один человек подчиняется другому потому, что испытывает перед ним «мистический ужас». Но чаще всего состоя­ние «подвластности» возникает в силу подражания: новый индивид с пассивной природой примыкает к уже подчиняющимся, будучи увле­чен неотразимым воздействием примера (так, например, складывает­ся повиновение в школе и войсковой части). раз возникшее состояние подчинения развивается по определенным законам. Причем особенно прочным оно делается, превращаясь из сознательного в автоматическое, в повиновение по привычке. Тимашев выдвигает гипотезу, что в форми­ровании привычки повиноваться играют роль условные рефлексы, от­крытые академиком Павловым: командное слово через некоторое время начинает непосредственно вызывать требуемое движение, не проходя через сознание322. Таким образом, в готовности повиноваться есть нечто подобное гипнозу. Выход из такого гипнотического состояния подчине­ния относительно легок, если властителю противостоит один подвласт­ный, однако он значительно затруднен, если подвластных много. Этот феномен Тимашев объясняет следующим образом.

Когда в группе имеется не два, а хотя бы три человека (один вла­ствующий и два подвластных), то каждый из последних видит перед собой не только властвующего, но и нечто, что кажется ему объектив­ным: свою связь с властвующим. Так рисуется в глазах подвластного тот 320 Там же. – С. 69.321 Там же.322 Там же.

157• Глава IX

факт, что властвующий может применить против него не только свою собственную силу, но и силу других подвластных, т.е. некоторую силу, которая для него оказывается непреодолимой.

В целях приобретения власти участники борьбы за власть пользу­ются: 1) пропагандой (т.е. индивидуальным «размагничиванием» как можно большего числа подвластных, подготовляемых к единовременно­му выступлению); 2) колебанием решимости властвующих пользовать­ся своей силой (посредством разрушения уверенности властвующих в правоте их целей); 3) демонстрацией возможности неповиновения (в том числе с помощью террористических актов, смысл которых, вопреки распространенному мнению, состоит не в том, чтобы запугать власти, а в том, чтобы разрушить «мистический ужас» по отношению к власти как можно большего числа подвластных323.

Власть имущие, наоборот, стремятся к поддержанию «мистическо­го ужаса» среди подвластных, в том числе с помощью показательных репрессий по отношению к оппонентам.

Существенным отличием советского государства Тимашев счи­тал наличие «официального мировоззрения», проводимого в жизнь и защищаемого всей мощью государственного аппарата, сущность кото­рого он исследовал в работе «Официальное мировоззрение советского государства и его пропаганда» (Париж, 1931)324. Уже в самом термине «официальное мировоззрение» можно заметить аналогию с понятием «официального права» учения Петражицкого. Согласно Тимашеву, все государства в зависимости от отношения государственной власти к об­щественному мнению можно поделить на три вида: 1) автократические государства; 2) демократические государства; 3) «наставнические госу­дарства».

В автократических государствах (абсолютных монархиях, дикта­турах) государственная власть игнорирует общественное мнение. Она принимает решения самостоятельно, позволяя своим подданным бол­тать, лишь бы эта болтовня не представляла угрозы для власти. В де­мократическом государстве (парламентарная монархия, республика) власть, по мнению ученого, в конечном счете подчинена обществен­ному мнению, а государственный аппарат построен так, что в случае 323 Там же. – С. 70.324 Тимашев Н.С. Официальное мировоззрение советского народа и его пропаганда. –

Париж, 1931.

158 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

конфликта между властью и общественным мнением побеждает в ко­нечном счете последнее. Оно либо принуждает власть изменить поли­тику, либо добивается смены носителей власти. Лишь в редких случаях в демократическом государстве власти удается изменить общественное мнение и повести его за собой.

Обращает на себя внимание, что концепция наставнического го­сударства имеет своей методологической основой теорию Петражиц­кого относительно воспитательного значения права, поскольку из этой теории следует, что государство с помощью официального права может выступать в роли воспитателя или «наставника» населения. Кроме того, идея «официального мировоззрения» концептуально напоминает тео­рию государственной идеологии Михаила рейснера, видевшего в этой идеологии необходимый элемент государства.

В наставническом государстве власть хотя и не игнорирует обще­ственное мнение, но не столько приспосабливается к нему, сколько при­спосабливает его к себе. Наставническое государство навязывает свой идеал, свою систему ценностей обществу в качестве общеобязатель­ных. Примерами наставнических государств в истории являются: тео­кратическое государство эпохи Средневековья, а также императорская россия, официальная идеология которого выражалась в известной ува­ровской формуле «самодержавие, православие, народность»325.

Отличие наставнического государства от других его типов Тимашев считает не столько качественным, сколько количественным, поскольку в наставническом государстве официальное мировоззрение охватывает все стороны жизни, тогда как в государствах других типов оно относит­ся к ограниченным областям социальной жизни.

Возрождение наставнического государства, считает ученый, про­изошло в Советской россии и фашистской Италии. Это возрождение было связано с приходом к власти группы людей, объединенной об­щим мировоззрением, воспринимаемым ими в качестве непреложных догматов. В этом смысле правящая в СССр коммунистическая партия представляла собой, по мысли Тимашева, не только организацию, соз­данную для властвования, но также совокупность людей, верующих в

325 Там же. – С. 4.

159• Глава IX

определенную систему догматов, «принимающих за непреложное мате­риалистическое мировоззрение в его марксистской разновидности»326.

В составе официального советского мировоззрения Тимашев вы­делял две части: постоянную и переменную. К постоянной части он от­носил такие учения, как утверждение материального характера всякого бытия, отрицание Бога и религии, возведение в первооснову обществен­ных явлений производственных отношений, вера в классовую борьбу в качестве единственного двигателя общественного строя, вера в «едино­спасительность» социалистического строя и его неизбежную победу во всем мире327.

В состав переменной части официального мировоззрения в СССр Тимашев включал вопросы текущей политики и тактики (например, такие, как: то, как должен решаться земельный вопрос, какова должна быть роль индустрии, как должны строиться отношения между русской и другими национальными культурами, каковы должны быть советские театр, кино, радио, литература и т.д.).

Исследуя механизмы и инстанции, вырабатывающие официальное советское мировоззрение, Тимашев различает несколько слоев. В основе советского мировоззрения лежат труды классиков марксизма­ленинизма, имеющие непререкаемых характер своего рода «Священного писания», распространением которого занято государство. Хранителями основ марксистско­ленинского учения выступают институты Маркса, Энгель­са, Ленина. Второй ступенью разработки официального мировоззрения является так называемая экзегеза, т.е. логическая обработка данных тек­стов с целью извлечения из них как можно большего числа выводов, применимых к вопросам текущей политики. распространение вырабо­танного таким путем официального мировоззрения распространяется с помощью различных форм организованной и неорганизованной совет­ской пропаганды (пропаганда в недрах самой партии, школы, универси­теты, профсоюзы, печать, радио, литература и т.д.)328.

Бросается в глаза, что социальная структура советского государства с его официальным мировоззрением напоминает скорее Католическую церковь, нежели светское государство.

326 Там же. – С. 5.327 Там же. – С. 5­6.328 Там же. – С. 9­11.

160 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

В конечном итоге целью внедрения официального советского ми­ровоззрения являлось создание нового «советского человека» (как его прозвали в западной литературе – homo soveticus). Как отмечал Тима­шев, концентрация усилий советского государства на внедрении офици­ального мировоззрения привело к значительному изменению средней психологии советского человека329. Однако такой человек является не столько «коммунистическим человеком», по мысли Тимашева, сколь­ко «отупелым человеком», неспособным проделывать простейшие ум­ственные операции и разбираться в чем­либо330.

Такой вывод Тимашева вряд ли можно счесть справедливым и обоснованным, хотя следует признать, что психологический тип «со­ветского человека» в постперестроечный период оказался беззащит­ной и пассивной жертвой перед лицом того колоссального разграбле­ния, которому было цинично подвергнуто население бывшего СССр под лозунгами демократии и экономических реформ. Точнее было бы сказать так: в постперестроечный период проявилось два типа «совет­ского человека»; один из них – тип хищника, циничного манипулятора из партийно­комсомольской номенклатурной и криминальной среды, сразу бросившийся грабить под видом «приватизации» «общенародную собственность», а другой тип – тип авторитарной личности, привыкшей к слепому подчинению, и ставший вследствие этого в очередной раз жертвой ограбления и в конечном счете рабом новых хозяев жизни.

Сравнительно-социологический анализ либерального, коммунисти-ческого и фашистского обществ

В своей книге «Три мира. Либеральное, коммунистическое и фа­шистское общество» Тимашев исследует в сравнительном аспекте политико­правовые системы либерального, коммунистического и фа­шистского государств331.

Исследуя западную, европейскую культуру, Тимашев называет ее преимущественно «экономической культурой» в том смысле, что в ней центральным психологическим и социальным типом выступает «чело­век экономический» (homo economicus)332. Западная европейская циви­

329 Там же. – С. 15.330 Там же.331 Timasheff N.S. Three Worlds. Liberal, Communist, and Fascist Society. – Milwaukee:

The Bruce Publishing Company, 1946.332 Ibid. – P. 4.

161• Глава IX

лизация, по мысли ученого, основой которой являются либеральные ценности, находится перед лицом угрозы со стороны тоталитарных мо­делей коммунистического и фашистского обществ.

Анализируя советское общество и государство, Тимашев, в част­ности, отмечает, что сам факт коммунистической революции в рос­сии является самым лучшим опровержением марксистской доктрины о необходимом характере социального развития и его независимости от воли человека, поскольку эта революция произошла не в развитом индустриальном обществе, как предсказывал Маркс, а в относительно слаборазвитой крестьянской стране, в которой пролетариат составлял около пяти процентов от общего числа населения333. По его мнению, коммунистическая революция в россии произошла в силу исторической случайности, т.е. в силу несчастливого стечения обстоятельств, а не в силу необходимости334.

Советское общество послевоенного периода Тимашев считает не столько коммунистическим, сколько «пост­коммунистическим», по­скольку его форма, по завершению коммунистического эксперимента, определяется комбинацией марксистской доктрины, исторической куль­туры русского народа и оппортунистическими соображениями лидеров советского государства335. Таким образом, Тимашев отмечает опреде­ленную эволюцию советского общества и государства.

если коммунизм Тимашев предлагает понимать, как попытку трансформации общества в соответствии с заранее существующим планом, выраженным в определенной доктрине, то фашизм, в его пред­ставлении, наоборот, представляет собой попытку создать новый соци­альный порядок на основе доктрины, проистекающий из практики336. К числу фашистских государств конца тридцатых годов Тимашев относил Италию, Германию, Испанию, Португалию, Польшу, Литву, Латвию, Австрию, Венгрию, румынию, Югославию, Болгарию, Грецию337.

Фашистский тип организации общества и государства, по мысли Тимашева, характеризуется такими чертами338:

333 Ibid. – P. 29.334 Ibid. – P. 36.335 Ibid. – P. 42.336 Ibid. – P. 48.337 Ibid. – P. 49.338 Ibid. – P. 51­54.

162 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

1) Доминирование ультранационализма в сочетании с приорите­том государства и его интереса над интересами личности.

2) Нетерпимость по отношению к национальным меньшинствам.3) Принцип лидерства, подразумевающий верховенство лидера

(часто харизматического) и его партии.4) Авторитарная структура общества и управляемая государством

культура.Сравнивая три типа обществ, Тимашев отдает явное предпочтение

либеральному обществу, основанному на принципе политической сво­боды и невмешательстве в частную жизнь индивида. В своей книге он ставит вопрос об условиях выживания либерального общества перед лицом угрозы его трансформации в фашистское или коммунистическое общество.

В этой же работе Тимашев предлагает критерии, позволяющие нам сравнивать и оценивать различные типы обществ и общественно­политических устройств. Этими критериями являются: эффективность, интеграция и справедливость339.

С точки зрения эффективности лучшим будет тот социальный по­рядок, в котором различие между целями социального действия и ре­альными достижениями будет наименьшим. С точки зрения интеграции лучшим будет тот социальный порядок, в котором усилия, одновременно направленные на достижение определенных целей, будут ближе значи­тельному единству; иными словами, где такие усилия могут рассматри­ваться как способствующие достижению одной и той же значительной цели, в отличие от ситуации, в которой такие усилия будут взаимно ниве­лироваться, т.к. будут направлены к достижению взаимоисключающих целей. И, наконец, с точки зрения справедливости наилучшим будет тот социальный порядок, в котором основные цели социального действия совместно направлены на достижение корректно выбранного идеала. если два первых критерия оценки (т.е. эффективность и интеграцию) Тимашев считает вполне объективными, то третий (справедливость), по его признанию, может иметь субъективный характер, поскольку для представителей разных обществ и различных мировоззрений понятие справедливости может иметь разный смысл и значение.

339 Ibid. – P. 221­222.

163• Глава IX

Применяя критерий эффективности к коммунистическому соци­альному порядку, Тимашев приходит к выводу относительно его до­статочно низкой эффективности, т.к. достижения коммунистического общества вполне могли бы иметь место на базе дореволюционного по­рядка. Кроме того, достижения коммунистического общества явились результатом колоссальных жертв, принесенных на алтарь революции и построения нового общества. Фашистский порядок, несмотря на ка­жущееся национальное единство и достижения в области военной про­мышленности, Тимашев также считает неэффективным. Анализируя либеральный порядок, ученый заключает, что хотя этот порядок и не гарантирует высокой эффективности, тем не менее, он в определенных условиях способен ее достичь340.

С точки зрения социальной интеграции Тимашев признает опре­деленное превосходство коммунистического и фашистского порядков над порядком либеральным, поскольку как коммунистический, так и фашистский порядок представляют собой стремление либо воплоще­ние некой «большой идеи». В либеральном обществе, наоборот, весьма трудно достичь единства в силу атомизирующих и индивидуалистиче­ских тенденций в этом обществе. Однако если в коммунистическом и фашистском обществах интеграция достигается путем насилия и ре­прессий, то в либеральном обществе в условиях политической и эконо­мической свободы социальные проблемы решаются хотя и не идеаль­ным, но все таки лучшим из возможных путей.

рассматривая идеалы справедливого общества, Тимашев объясня­ет, что для коммунистического общества такой идеал зиждется на кол­лективной собственности на средства производства, идеал фашистского общества – господство избранной нации или расы, идеал католицизма – возвращение к духовным ценностям, тогда как в либеральном обществе нет единого, насильственно навязываемого идеала, а существует плю­ралистическое многообразие социальных идеалов.

Оценивая либеральный порядок как в целом более приемлемый и прогрессивный, Тимашев, в то же самое время, не считает его выжива­ние чем­то автоматическим, а видит определенные угрозы существо­ванию этого порядка. В этой связи он формулирует свои предложение весьма общего характера, направленные на выживание либерального

340 Ibid. – P. 224.

164 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

порядка, в том числе перед лицом угроз со стороны коммунистического и фашистского обществ. В качестве одного из рецептов повышения эф­фективности либерального порядка Тимашевым предлагается «полная занятость», которая со временем позволит решить и другие проблемы либерального общества (проблемы здравоохранения, обеспечения жи­льем и межрасовые проблемы). Этот рецепт Тимашева звучит особенно актуально в условиях современного глобального финансового кризиса. Ученый также предлагал ввести в либеральную рыночную экономику элементы планирования посредством специально созданных «экономи­ческих советов», в которых принимали бы участие представители биз­неса и наемные рабочие. Выживанию либерального общества, считал Тимашев, будет способствовать международная система предотвраще­ния мировых войн и помощь развитых стран, оказываемая менее раз­витым в целях преодоления их отсталости. И, наконец, последним усло­вием выживания либерального общества Тимашев считает «моральную революцию», под которой он имеет в виду возращение к духовным, ре­лигиозным ценностям и единство христианского мира.

В плане спасения либерального общества, предложенного Тима­шевым, легко заметить сочетание элементов социал­демократического проекта и проекта христианской демократии.

характерные черты советского праваЖивя и работая в США, Тимашеву приходилось часто сталкивать­

ся с работами американских юристов о советском праве и государстве. К сожалению, для значительной части этих работ было характерно не­понимание сути советского права и сугубо формальный подход к его изучению, в силу чего получалась искаженная картина советской дей­ствительности. Главной причиной этого было то, что американские ученые­юристы были склонны в силу постоянства форм права в разных обществах отождествлять элементы иностранной системы права с фор­мально похожими элементами своей системы права. В отличие от них Тимашев, как социолог, прекрасно понимал, что система права является зеркалом культуры данного общества, а ее содержание «отражает си­стему ценностей соответствующего общества, особенно той ценности, которую данное общество приписывает личности, собственности, кол­

165• Глава IX

лективу, как политическому, так и не политическому, а также нематери­альным ценностям усилий человека»341.

Советское право, считал он, было создано людьми, которые, в принципе, отрицали значение юридических форм, однако под давлени­ем конкретных социально­исторических обстоятельств были вынужде­ны вернуться к нормативно­правовому регулированию общественных процессов, адаптировав нормы права к своим целям. Советское право парадоксальным образом сочетало в себе радикальную «переоценку ценностей», с одной стороны, и частичное восстановление ценностей прошлого – с другой. При этом советское право в целом являлось все­таки европейским правом, несмотря на свою специфику.

Будучи социологом права, Тимашев старался в своих трудах пред­ставить реальный образ советского права, рассматривая его основные черты в качестве проявлений советского общества и советской куль­туры. Несмотря на то, что в западный мир, отделенный от советского общества «железным занавесом», проникало весьма мало информации о реальной жизни в СССр и механизмах действия советского права, Ти­машев пристально следил за публикациями советских юристов, а также американских авторов, пишущих о советском праве, и делал соответ­ствующие научные выводы. Каким же выглядел социологический образ советского права в понимании Тимашева?

Во­первых, по его мнению, советское право являлось правом об­щества, избравшим для себя в качестве идеала социалистическую мо­дель организации экономического производства. Как и любой социаль­ный идеал, социалистический идеал основывался на утверждении, что именно он приведет к всеобщему счастью. Ключом к такому счастью, по мнению сторонников социализма, является обобществление средств производства. При этом Тимашев говорит о том, что в разных обще­ствах может существовать разная степень обобществления средств про­изводства, а также о том, что социализм нельзя отождествлять с пла­новой экономикой, поскольку планирование может быть элементом и капиталистической экономики.

Советское право, подчеркивает Тимашев, вне всякого сомнения, является социалистическим правом, поскольку оно создает почти пол­

341 Timasheff N.S. Soviet Law // Virginia Law Review. – Vol. 38. – No. 7 (Nov., 1952). – P. 871.

166 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ную монополию средств производства в пользу коллектива342. При этом ученый считает «научно ошибочным» включать демократию в понятие социализма. Советское право, по его мнению, «может быть обозначено как право социалистическое, хотя и не демократическое»343.

Во­вторых, советское право – это право тоталитарного общества. Противопоставляя тоталитарное общество, обществу либеральному, Тимашев определяет его как общество, в котором функции государства выходят далеко за пределы таких двух основных функций государства, как защита от внешнего врага и обеспечение внутреннего порядка. В тоталитарном обществе проникновение государственной власти на­столько глубоко, что практически все стороны человеческой жизни ре­гулируются государством. В либеральном обществе, наоборот, функции государственного регулирования сведены к логическому минимуму. Поскольку в тоталитарном обществе государственное регулирование имеет всеобъемлющий характер, право этого общества имеет тенден­цию к инфляции, т.е. нерациональному бюрократическому росту. един­ственное исключение – гражданское право, сфера действия которого в тоталитарном обществе неуклонно сужается. Так, по мнению ученого, целые главы советского гражданского кодекса представляют собой без­жизненное «право в книгах», а не «право в жизни».

Гигантский объем законодательства в советской системе права по сравнению с правом либерального общества Тимашев объясняет тем, что в либеральном обществе (например, в США) тот же регулятивный эффект достигается с помощью нормативного регулирования в рамках внутреннего права корпораций.

В­третьих, советское право – право деспотического общества. Общество является деспотическим, когда в отношениях между госу­дарством и его гражданами государство приписывает себе все права и налагает на граждан тяжелое бремя обязанностей. В деспотическом государстве уголовная юстиция остается юстицией только в той мере, в какой отсутствует политический интерес. если же такой интерес при­сутствует, тогда юстиция вырождается в угнетение. С другой стороны, в свободном обществе суды могут выносить решения против государства, даже если речь идет о важных государственных интересах.342 Ibid. – P. 873.343 Тимашев Н.С. Советское право в американском освещении // Новый журнал (The

New Review). – XXVI (9­й год издания). – Нью­Йорк, 1951. – С. 294.

167• Глава IX

В деспотическом государстве управление обществом осуществля­ется главным образом посредством технических правил в зависимости от политических целей правителей, тогда как в свободном обществе, наоборот, управление обществом осуществляется в жестких рамках права. По­видимому, здесь Тимашев имеет в виду то, что в свободном обществе существует «верховенство права», тогда как в деспотическом обществе – «верховенство воли правителей».

Ученый приводит множество конкретных примеров советского законодательства, убедительно свидетельствующих о пренебрежении правами человека в советском праве и деспотическом характере этого права. Так, например, советская юриспруденция трактовала юстицию как часть администрации, а одним из источников права считалась «по­литика коммунистической партии»344.

Советское право, был убежден Тимашев, является также правом диктаторского общества, которое, в свою очередь, является диктатор­ским потому, что политический статус тех, кто находится у власти, осно­вывается на насильственном захвате власти и их способности сохранять свою власть против любых попыток эту власть отобрать (в отличие от прямого согласия тех, кем управляют, в демократическом обществе и традиции подчинения в монархиях)345.

Тем не менее, несмотря на вышеперечисленные признаки совет­ского права, Тимашев считает его правом. В этой связи он пишет: «Со­ветское право настолько проникнуто этими тремя признаками (которые, кстати сказать, далеко не всегда встречаются вместе), что иногда ста­вится вопрос – да можно ли советское право считать правом? Как ни за­манчив отрицательный ответ, научно он необоснован. Советское право выполняет в своем обществе ту же функцию, как всякое иное право в своем: оно вносит в общество властную и централизованную координа­цию действий. Цели и порядки такой координации, как они проступают в советском праве, вызывают в нас отвращение. Но из этого вытекает только, что право может быть несправедливым, жестоким, направлен­ным к ложным целям – не переставая быть правом»346.

344 Timasheff N.S. Soviet Law // Virginia Law Review. – Vol. 38. – No. 7 (Nov., 1952). – P. 874.

345 Ibid. – P. 875.346 Тимашев Н.С. Советское право в американском освещении // Новый журнал (The

New Review). – XXVI (9­й год издания). – Нью­Йорк, 1951. – С. 294.

168 Александр Мережко. Социология права Н.С. Тимашева

Обычно диктаторское правительство прибегает к террору как средству управления обществом. Такой «терроризм сверху» находит выражение в намеренно нечетких определениях политических престу-плений, нарочито жестоком наказании «политических преступников», плохо разработанных правилах уголовного процессуального права, су-ществовании мощной полиции и спецслужб с неопределенными полно-мочиями, а также в отсутствии правовых и процессуальных гарантий для граждан, подозреваемых в нелояльности к режиму.

Для Тимашева не было никаких сомнений относительно диктатор-ского характера советского общества и его права. Во-первых, советское государство официально воплощало «диктатуру пролетариата». Во-вторых, власть «людей в Кремле» основывалась на факте насильствен-ного захвата власти большевиками в 1917 г., что, по сути, вело к тому, что власть государственного аппарата представляла собой продолжение во времени и расширение в пространстве этого факта. О диктаторском устройстве советского общества свидетельствовало также избиратель-ное право и практика его применения в СССР, фактически направлен-ные на лишение населения права на свободное волеизъявление и воз-можность мирного изменения власти.

При этом Тимашев дает уничтожающую характеристику советской правовой культуре: «Советское право есть право общества, подвергше-гося глубокому культурному упадку. Этот упадок несомненен в сферах науки, философии, литературы, музыки, графических искусств. Не из-бежала упадка и правовая сторона культуры. Законодательные акты советской власти зачастую технически беспомощны. Советские суды состоят из деятелей, не могущих сравниться, по знанию права и спо-собности юридически мыслить, с юристами дореволюционной России. Процессы, перед ними протекающие, поражают не только своим презре-нием к правам человека, но и своей примитивностью: вернулось на свое старое место «царицы доказательств» сознание подсудимого. Сборники решений верховного суда выходят редко, тонкими тетрадками, и силой юридической мысли не блещут. Юридическая литература убога и рабо-лепна; она послушно повторяет то, что было только что продиктовано из Кремля; авторитетов, кроме тройки Маркс-Ленин-Сталин, она почти не знает»347.

347 Там же. – С. 294-295.

169• Глава IX

Справедливости ради надо сказать, что в период оттепели в СССр началось не только возрождение культуры, но также появились некото­рые признаки возрождения юридической мысли, однако достичь высо­кого уровня российской правовой культуры дореволюционного периода так и не удалось. По всей видимости, состояние правовой культуры и науки права зависят от общего состояния культуры в обществе.

Давая общую характеристику советского права, Тимашев пишет: «Советское право есть право общества, в котором революционного про­исхождения власть, под давлением глубинных сил, повернула на путь частичного возрождения отдельных элементов дореволюционной куль­туры. Эту черту легко усмотреть, если вспомнить, что в 1922–23 г.г. появились пресловутые «кодексы», в основном наспех списанные с до­революционного права. Правда, эти кодексы были почти совсем забыты в начале тридцатых годов, когда советское правительство было уверено в одержанной над народом победе; но уже в конце тридцатых годов и вновь после войны эти кодексы опять получили некоторую силу, хотя и не ту, какую они имели при своем рождении. В результате, советское право, в какой­то искаженной форме, возрождает русскую правовую тра­дицию, конечно, ограниченную тоталитарным и деспотическим харак­тером строя и культурным упадком. А так как русская правовая тради­ция есть лишь ветвь европейской или, как принято говорить, западной, то советское право в некоторых своих элементах оказывается членом за­падной семьи правовых систем. Комбинация социалистического плана, тоталитарности, деспотии и диктатуры дало социальное образование, которое получило название коммунизма. Три последние элемента этой смеси дают советскому праву террористический характер»348.

Будучи социологом права, Тимашев с особой силой подчеркивает, что «сложность тем, переплетающихся в советском праве, приводит к тому, что для подлинного его понимания недостаточно точного знания норм, из которых оно слагается, и даже судебной практики, поскольку она отражается в опубликованных решениях»; «чтобы понять это пра­во, надо иметь ясное представление о советской действительности в ее целом и отчетливое знание дореволюционного права, его истории и его сложного взаимоотношения с правом западной европы»349.

348 Там же. – С. 295.349 Там же. – С. 296.

170 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

По его мнению, отсутствие этих предпосылок правильного пони­мания советского права часто обнаруживается в трудах иностранных юристов, которые, не понимая его подлинной природы, «склонны усма­тривать в нем или новое откровение или, напротив, новую вариацию на старую тему западного права»350.

Попутно отметим, что эти слова Тимашева вполне можно отнести к современным западным авторам, пишущим о праве россии и пост­советских государств. С сожалением приходится констатировать, что западные авторы в своих работах ограничиваются поверхностным формально­юридическим анализом постсоветского права, не вникая в ту социальную реальность, которая стоит за этим правом.

Свою правоту Николаю Сергеевичу приходилось отстаивать даже по отношению к маститым американским авторам, считавшимся в США авторитетами в области советского права. Так, еще в 1950 г. Тимашев выступил с критической статьей по поводу тезиса известного гарвард­ского профессора Гарольда Бермана о том, что, дескать, советское право представляет собой определенный вызов американскому праву351. При этом профессор Берман находил сходство между некоторыми институ­тами американского и советского права.

В своей статье «Представляет ли собой советское право вызов аме­риканскому праву?» Тимашев не только провел глубокий сравнительный анализ советского и американского права, но и раскрыл юридическую природу советского права в исторической перспективе, что позволило ему сформулировать вывод о том, что советское право, будучи правом тоталитарного общества, не может служить источником вдохновения для усилий американских юристов, стремящихся к совершенствованию права США352.

Николай Сергеевич внимательно следил и за состоянием советской науки права, чутко улавливая малейшие изменения в тенденциях ее раз­вития. Он прекрасно понимал, что советская наука права, находясь под тяжким спудом тоталитарной идеологии, вынуждена приспосабливать­

350 Там же.351 Berman H. The Challenge of Soviet Law // Harvard Law Review. – Vol. 62. – 1949. – P.

220­449.352 Timasheff N.S. Is Soviet Law a Challenge to American Law? // Fordham Law Review. –

Vol. 19. – Issue 2. – 1950. – P. 182­189.

171• Глава IX

ся к этой идеологии и служить ей. Тем не менее, он ясно видел, как тот или иной советский автор пытается расширить узкие рамки свободы научной мысли, уйти от идеологических догм, мешающих свободному развитию науки и объективному анализу юридических явлений. Так, например, в начале 50­х годов он заметил некоторое оживление юриди­ческой мысли в СССр в связи с появлением в 1950 г. в газете «Правда» работы И.В. Сталина «Марксизм и вопросы языкознания. Относительно марксизма в языкознании». В этой работе Сталин совершенно неожи­данно провозгласил тезис о том, что язык не является надстройкой над базисом. «язык, – писал Сталин в статье, – … коренным образом отли­чается от надстройки. язык порожден не тем или иным базисом, старым или новым базисом внутри данного общества, а всем ходом истории об­щества и истории базисов в течение веков. Он создан не одним каким­нибудь классом, а всем обществом, всеми классами общества, усилиями сотен поколений. Он создан для удовлетворения нужд не одного какого­либо класса, а всего общества, всех классов общества»353.

Кроме того, Сталин заявил о том, что: «Надстройка порождается базисом, но это вовсе не значит, что она только отражает базис, что она пассивна, нейтральна, безразлично относится к судьбе своего базиса, к судьбе классов, к характеру строя. Наоборот, появившись на свет, она становится величайшей активной силой, активно содействует своему базису оформиться и укрепиться, принимает все меры к тому, чтобы помочь новому строю доконать и ликвидировать старый базис и старые классы»354.

Эти тезисы Сталина, которые, не будь высказаны им лично, вполне могли бы быть заклеймены в то время как буржуазная пропаганда и из­вращение марксизма, привели к определенным изменениям в советской науке права, на которые обратил внимание Тимашев. Ученый, в частно­сти, обратил внимание на несколько логических выводов, проистекаю­щих из этих сталинских тезисов. Во­первых, поскольку право находит свое выражение в словах, т.е. в языке, по крайней мере, юридическая терминология не должна быть подвержена изменениям, связанным с из­

353 Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания. Относительно марксизма в языкознании // <http://www.philology.ru/linguistics1/stalin­50.htm>.

354 Там же.

172 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

менениями социального порядка или переходом власти от одного класса к другому355.

Во­вторых, объявив о том, что социальная надстройка (куда марк­сизм традиционно включает и право) не пассивна, а представляет собой «величайшую активную силу», Сталин тем самым открыл возможность для понимания права в качестве более активной социальной силы, не­жели это представляли ранее советские юристы.

На этом фоне, наблюдая за борьбой мнений советских юристов, Тимашев отмечал, что «советские юристы обречены концентрироваться на бесполезных и стерильных спорах относительно принципиального превосходства советского права» над «правом буржуазным»356. В этом отношении поколение советских юристов разительно отличалось от юристов дореволюционных, которые проявляли активную заинтересо­ванность в сравнительно­правовых исследованиях, поскольку как рус­ская культура в целом, так и русская правовая культура впитали в себя элементы иностранной культуры.

Вместе с тем, будучи знатоком дореволюционного уголовного пра­ва, Тимашев отмечал значительное влияние этого права на советское уголовное право. Он, в частности, писал о том, что создатели первого советского уголовного кодекса 1922 г. многое заимствовали из россий­ского уголовного уложения 1903 г., которое в свое время было наиболее прогрессивным, даже по сравнению с уголовным законодательством передовых европейских государств357.

Говоря в целом о советском праве, Тимашев подчеркивал, что это право выражает идеократическую природу советского общества358.

будущее постсоветского праваВ 1925 г. в связи с принятием в Советской россии конституции,

Тимашев в статье «Советская конституция и ее значение для послерево­люционной россии» сформулировал несколько принципов, на которых

355 Timasheff N.S. Soviet Jurisprudence Since World War II // Russian Review. – Vol. 11. – No. 4 (Oct., 1952). – P. 233.

356 Ibid. – P. 240.357 Timasheff N.S. The Impact of the Penal Law of Imperial Russia on Soviet Penal Law //

American Slavic and East European Review. – Vol. 12. – No. 4 (Dec., 1953). – P. 461.358 Ibid. – P. 441.

173• Глава IX

могло бы строиться конституционное право пост­коммунистической россии359.

Во­первых, следует отбросить классовый принцип, по которому все граждане делятся на группы в зависимости от их политической ак­тивности, поскольку это несовместимо со свободой.

Во­вторых, группировка избирателей по этнографическому или на­циональному признаку согласуется с политикой федерализма и может быть сохранена.

В­третьих, следует реализовать принцип построения государства снизу вверх, который соответствует аксиоме «вся власть сосредоточена на местах». Местное самоуправление, считал Тимашев, по­видимому, полагаясь на позитивный опыт земского самоуправления в дореволю­ционной россии, крайне необходимо для будущего россии. При феде­ративном устройстве государства общегосударственный парламент мог бы базироваться на парламентах государств­членов, а последние – на органах земского и городского самоуправления.

В­четвертых, следует вернуться к полноценной системе разделе­ния властей.

В­пятых, должен быть принят «директоральный характер прави­тельственной власти». При этом следует учесть как неудачный опыт парламентаризма в некоторых европейских странах, так и «дуалистиче­ских» республик типа США и коллегиальных – типа Швейцарии.

Некоторые из этих принципов Тимашева не утратили свою акту­альность и в наше время.

Говоря в целом, Тимашев, по­видимому, был склонен считать, что пост­коммунистическое право россии должно воплотить в себе лучшие достижения дореволюционного права (например, независимое судопро­изводство), а также реализовать идею правового государства с учетом того опыта, который был накоплен в передовых странах. При этом он, конечно же, отдавал себе отчет, что при создании новой системы пра­ва на руинах тоталитарного коммунистического общества необходимо будет учесть те социальные реалии и уровень правосознания, которые будут существовать на момент падения коммунизма.

359 Тимашев Н.С. Советская конституция и ее значение для послереволюционной россии // Своими путями. – 1925. – Кн. 6­7. – С. 42­46.

174 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ГЛ А в А XСоциоЛоГия войны, иДеоЛоГии,

ПРоПАГАнДы и РевоЛюцииН.С. Тимашев, будучи свидетелем и участником всемирных ка­

тастроф XX века, – Первой мировой войны и октябрьской революции 1917 г., как ученый­социолог не мог пройти мимо этих важных исто­рических событий, не попытавшись понять их социальные причины и суть. Интересно отметить, что социологическими исследованиями причин и последствий войн и революций занимались и другие учени­ки Петражицкого – Питирим Сорокин, Георгий Гинс и Георгий Гурвич. Причем каждый из них имел собственное социологическое объяснение причин и последствий Первой мировой войны и революции 1917 г., что само по себе примечательно, поскольку говорит о влиянии субъективно­го, личностного фактора на попытки представить объективное научное объяснение тех или иных событий, непосредственным свидетелем или участником которых был сам исследователь.

Социология войныВ своей книге «Война и революция» (1965) Тимашев представля­

ет свою теорию возникновения войн, согласно которой война возника­ет при сочетании во времени трех факторов: 1) наличность конфликта между государствами, признаваемого серьезным правительствами за­интересованных государств; серьезность конфликта определяется со­временными воззрениями государственных людей; 2) неудача попыток разрешения конфликта мирным путем; 3) вера каждой из сторон в то, что победа в войне останется за ней360. При этом Тимашев считает, что все эти три условия отчасти субъективны, но в значительной мере и объ­ективны.

360 См.: Тимашев Н. С. Как возникают войны? // Новый журнал. – 1968. – № 90. – С 205–211.

175• Глава X

Он также попробовал подойти к вопросу о причинах возникно­вения войн с другой стороны. если его теория правильна, размышлял Тимашев, тогда война не должна возникнуть при отпадении любого из трех упомянутых условий. Проанализировав конкретные исторические примеры, ученый приходит к заключению, что большая часть войн за­канчивалась тогда, когда отпадало третье условие; иными словами, ког­да одна из сторон убеждалась в том, что противник сильнее ее. И тогда явно побеждаемая страна, как правило, просила мира. Вместе с тем, Ти­машев признает возможность исключения из этого правила – например, конец Второй мировой войны, когда Гитлер довел Германию почти до самоубийства.

В своей статье «русско­Польский спор. Исследование теории тер­риториального урегулирования» (1944) Тимашев высказывает ряд ин­тересных мыслей, затрагивающих вопросы социологии войны и по­слевоенного урегулирования. Он, в частности, указывает на то, что территориальное размежевание между государствами может отражать равновесие власти между этими государствами, вследствие чего война выступает в роли средства приведения территориального размежевания в соответствие с размежеванием сил на международной арене361.

В этой же статье Тимашев очень точно подмечает, что на протя­жении большей части истории человечества в войне видели «Божий суд», своеобразное юридическое состязание посредством силы. По его мнению, избавиться от войны как средства решения международных споров можно будет лишь тогда, когда на уровне межгосударственных отношений произойдет то, что когда­то произошло в рамках отдельных государств: т.е. когда государство в виде централизованных властных структур приняло на себя функцию защиты прав индивидов362. По­видимому, Тимашев имел в виду то, что лишь возникновение надгосу­дарственных властных структур, обладающих способностью к принуж­дению государств к соблюдению норм международного права, может положить конец войнам.

Кстати говоря, в этой статье Тимашеву на основе научно­социологического анализа удалось с удивительной точностью предска­

361 Timasheff N.S. The Russo­Polish Dispute. A study in the Theory of Territorial Settlement // The Review of Politics. – Vol. 6. – No. 2 (Apr., 1944). – P. 179.

362 Ibid. – P. 177.

176 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

зать, как именно будет решаться вопрос относительно послевоенных границ Польши.

Социология идеологииСоциологическую проблематику войны и революции Тимашев

также связывал с идеологией. Так, в своей работе «Основной конфликт нашего времени» (1949) ученый писал: «Идеологические конфликты известны в истории; они часто приводили к войне. революционные и наполеоновские войны (1792–1815) были вызваны не только англо­французским антагонизмом, но и конфликтом между традиционными и революционными идеалами того времени. Вторая мировая война вспыхнула, главным образом, из­за попытки Германии заставить «ста­рый мир» принять ее социальный идеал, основанный на превосходстве тевтонской расы. Теперь же угрожает 3­я мировая война из­за усилий СССр навязать свой социальный идеал всему миру и твердого решения США и их союзников препятствовать этой попытке и довести до побе­ды собственный социальный идеал»363.

В этой же статье Тимашев характеризует социальные идеалы и их реальность как социальную силу движущую человеческими поступка­ми и имеющую некоторое первенство перед другими влияниями. Вот как он описывал идеологический конфликт между СССр и США в пери­од «холодной войны»: «Несовместимые социальные идеалы, которым приписывается универсальная действенность, вызывают противодей­ствие со всех сторон. Но объективное положение послевоенного мира нуждается в согласованной деятельности всех. если б не существовало этого условия, столкновение идеалов вызвало бы, может быть, лишь устную оппозицию. Но одновременная необходимость сотрудничества и видимая невозможность этого сотрудничества усугубляют конфликт, делая его острым и почти безнадежным. В результате, к основному идеологическому конфликту прибавился и другой конфликт – конфликт властвования»364.

Вместе с тем, еще в самом начале «холодной войны» Тимашев не только осуществил глубокий и точный социологический анализ социально­экономического, демографического, идеологического и

363 Шойер Й.Ф. Социология Н.С. Тимашева // <ecsocman.hse.ru/data/640/950/1219/018_Shojer.pdf>.

364 Там же.

177• Глава X

военно­политического потенциала СССр с точки зрения вероятности военного столкновения между СССр и США, но и довольно точно пред­сказал, что советское руководства вряд ли решится на войну с США. Кремлевское руководство, доказывал Тимашев, склонно анализиро­вать внешнеполитическую ситуацию и свои шансы на победу в третьей мировой войне с точки зрения марксистского подхода, т.е. в терминах экономических и технологических факторов; а раз так, то кремлевские лидеры осознают свое реальное экономическое, технологическое и во­енное отставание от США и их союзников, несмотря на свое численное и территориальное превосходство365.

При этом Тимашев отмечал, что в целом русский народ, несмо­тря на антиамериканскую пропаганду со стороны власти, относится к американцам с уважением и восхищением; русские люди благодарны американцам за их помощь во время Второй мировой войны и не хотят войны с США366.

Исследуя социологию идеологии, Тимашев обращал также внима­ние на состояние идеологии в СССр. В 1958 г. он пишет о двух идео­логиях, существующих в Советской россии: официальной и неофици­альной367. Основу советской идеологии составляло два тезиса: о полной национализации средств производства и окончательной победе комму­низма во всем мире. К этим двум тезисам Сталин добавил третий – о ведущей роли партии как «наиболее сознательной и просвещенной» части населения. С течением времени в официальной идеологии прои­зошли изменения: во­первых, во времена Сталина «механический ма­териализм» был заменен «диалектическим материализмом», в рамках которого вместо безликого процесса эволюции появилась идея боль­шой роли в истории выдающихся исторических личностей; во­вторых, в период правления Сталина произошел переход от интернациональ­ного коммунизма к национальному коммунизму и «советскому патрио­тизму»; в­третьих, во время правления Хрущева советское руководство провозгласило о возможности победы коммунизма во всем мире без мировой войны.

365 Timasheff S.N. The Strength and the Weaknesses of the Soviet Union // The Review of Politics. – Vol. 10. – No. 4 (Oct., 1948). – P. 411.

366 Ibid. 410.367 Тимашев Н.С. Две идеологии: (Мысли о современном положении россии) // Новый

журнал. – Нью­Йорк, 1958. – № 53. – С. 209­221.

178 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Тимашеву удалось определить содержание неофициальной идео­логии в СССр, которая подспудно вызревала в сознании масс. Эта не­официальная, подпольная идеология состояла из таких элементов: 1) неприятие коллективизации; 2) желание вернуться к системе частной инициативы и частной промышленности (хотя бы в области легкой про­мышленности); 3) требование личной свободы (особенно в области ис­кусства, науки и религии).

Тимашев предвидел, что в какой­то исторический момент, когда рухнет власть коммунистической партии и ее официальная идеология, на поверхность выйдет неофициальная, нео­капиталистическая идео­логия, носителями которой выступают представители передовой части городского населения и часть «советской интеллигенции». Собственно говоря, это и произошло во время горбачевской «перестройки».

Надо сказать, что Тимашев исследовал вопросы идеологии в связи с правом. Так, например, в своей статье «Дело Шнейдермана – его по­литические аспекты» (1943) он рассмотрел вопрос о том, является ли вообще возможным быть лояльным членом Коммунистической партии США и исповедовать коммунистическую идеологию, с одной стороны, и одновременно быть приверженным принципам Конституции США368. Другими словами, Тимашев соотнес и проанализировал две идеологии: коммунистическую и американскую в свете решения Верховного суда США по делу United States v. Schneiderman, в котором Верховный суд США, по сути, пришел к заключению, что можно одновременно при­держиваться коммунистической идеологии и быть лояльным американ­ским гражданином. Как показал Тимашев, идеология коммунизма, а также требования партийной дисциплины в рамках коммунистической партии, находятся в резком противоречии с принципами американской конституционной демократии и «американским образом жизни».

Можно также сказать, что в этой работе Тимашев вернулся к вопро­су петроградского периода своего творчества относительно того, долж­на ли либеральная демократия допускать возможность использования, гарантированных ею прав и свобод, для свержения либеральной демо­кратии и ликвидации этих прав и свобод.

368 Timasheff N.S. The Schneiderman Case – Its Political Aspects // Fordham Law Review. – Vol. XII. – November, 1943. – No. 3. – P. 209.

179• Глава X

Интересно отметить, что в этой же работе Тимашев довольно чет­ко определил различия между социализмом, коммунизмом и бланкиз­мом. Эти различия в интерпретации Тимашева выглядят следующим образом:

1) тот, кто принимает социалистически­коммунистический проект будущего общества и считает, что его можно и нужно достичь демокра­тическим путем, является социалистом;

2) тот, кто принимает этот проект, но считает, что его можно реа­лизовать лишь путем насилия, является коммунистом;

3) тот, кто принимает социалистический, коммунистический или подобный идеал и считает, что его можно достичь лишь путем неорга­низованного насилия, является бланкистом (анархистом)369.

Таким образом, Тимашев внес значительный вклад в социологию идеологии.

Социология пропагандыС вопросами идеологии связаны вопросы пропаганды, поскольку

пропаганды выступает в качестве средства и механизма распростране­ния идеологии. В этой связи Тимашева можно считать одним из соз­дателей социологии пропаганды. Напомним, что еще в петербургский период своего творчества он писал о преступной пропаганде.

В статье «Культурный порядок в либеральном, фашистском и ком­мунистическом обществе» (1942) Тимашев исследует понятие пропа­ганды, под которой он понимает «усилие, направленное на убеждение, в отличие от усилий, направленных просто на передачу информации»370. «Пропаганда, – пишет ученый, – может содержать и обычно содержит информацию, правдивую или ложную, однако ее цель заключается не в столько том, чтобы увеличить знания тех, кому она адресована, сколько побудить их принять некий принцип действия. Вы можете распростра­нять путем пропаганды веру или политическую доктрину, но вы не мо­жете распространять посредством пропаганды математику»371.

еще одной важной чертой пропаганды является то, что ее объек­том, по мнению Тимашева, является масса, т.е. неопределенный круг

369 Ibid. – P. 211­212.370 Timasheff N.S. Cultural Order in Liberal, Fascist, and Communist Society // The

American Catholic Sociological Review. – Vol. 3. – No. 2 (Jun., 1942). – P. 63.371 Ibid.

180 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

лиц, а не конкретные лица. Именно такая неопределенность адресата делает пропаганду социальной силой372.

Таким образом, окончательное определение пропаганды, согласно Тимашеву, должно звучать так: «пропаганда – это совокупность дей­ствий, цель которых заключается в том, чтобы убедить (induce) неопре­деленную массу людей принять определенные принципы действия»373. Причем эти принципы могут рассматриваться в качестве хороших или плохих теми, кому принадлежит власть в данном обществе. если же эти принципы воспринимаются властью в качестве негативных, тогда пропаганда становится социальной проблемой. Способ решения этой проблемы зависит от типа культурного порядка, который доминирует в данном обществе. Под культурным порядком, в свою очередь, Тимашев предлагает понимать совокупность правовых норм и других норматив­ных стандартов, находящихся в силе, в отношении производства и рас­пространения культуры374.

Так, в либеральном обществе культура, как правило, свободна от правовой регламентации. Культурные ценности распространяются сво­бодно, и их социальная значимость оценивается широкой публикой, ко­торая определяет успех или неудачу того или иного творца культуры в конкурентной борьбе. Право вмешивается в культурную жизнь лишь в крайних случаях, когда это, например, необходимо для защиты личных или экономических прав.

Конечно, Тимашев отдавал себе отчет, что такая модель либераль­ного культурного порядка является, скорее, «идеальным типом», неже­ли реальностью. Тем не менее, наиболее близкой к этой модели являет­ся ситуация в США, где свобода слова защищена первой поправкой к конституции375.

В фашистском обществе политическая пропаганда является не­посредственной функцией государства, осуществляемой специальны­ми бюрократическими органами (например, в нацистской Германии существовало специальное министерство пропаганды, созданное в 1933 г.)376.

372 Ibid. – P. 64.373 Ibid.374 Ibid. – P. 64­65.375 Ibid. – P. 65.376 Ibid. – P. 66.

181• Глава X

В коммунистическом обществе монополия на политическую про­паганду принадлежит коммунистической партии, а сама эта партия и подчиненные ей организации играют роль министерства пропаганды. Кроме того, в этом обществе государству принадлежит монополия в от­ношении всех технических средств пропаганды: все газеты, театры, ки­нотеатры и радио контролируются государством.

Вместе с тем, Тимашев достаточно скептически оценивал эффек­тивность пропаганды в коммунистическом обществе. Он, в частности, приводил такой пример: несмотря на почти четверть века усиленной антирелигиозной пропаганды, в Советской россии к началу Второй ми­ровой войны, даже по официальным данным, продолжало верить в Бога около половины населения377.

В либеральном обществе, считал ученый, пропаганда также суще­ствует, но она не является монополией кого­либо и основана на конку­ренции; поскольку если пропаганда становится монополией, то данное общество перестает быть либеральным.

Социальная проблема пропаганды в либеральном обществе имеет двойственный характер: во­первых, существует проблема относительно того, как обходиться с плохой пропагандой; во­вторых, как предотвра­тить то, чтобы определенное направление пропаганды захватило моно­польное положение в обществе.

рассматривая эти проблемы, Тимашев сравнивает пропаганду с молниеносной войной (Blitzkrieg), считая, что точно так же, как молние­носная война не может быть побеждена оборонительными действиями, а лишь лучшей, более быстрой и сильной войной, пропаганда может быть побеждена лишь лучшей пропагандой378. При этом, оценивая про­паганду, необходимо учитывать три фактора: 1) организацию пропаган­ды, 2) ее средства и 3) ее содержание.

Совсем не случайно, что свои статьи по вопросам социологии про­паганды Тимашев разместил именно в католическом социологическом издании («Американский Католический социологический журнал»), поскольку в то время Католическая церковь часто находилась под об­стрелом атеистической пропаганды. Социологические разработки Ти­

377 Ibid. – P. 69.378 Ibid. – P. 70.

182 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

машева могли помочь Католической церкви противостоять антикатоли­ческой пропаганде.

На этом фоне Тимашев выделяет два вида пропаганды: «плохую» пропаганду и «хорошую» пропаганду. если плохая пропаганда стремит­ся к усилению негативных черт характера человека, его низких инстин­ктов, которые присутствуют в каждом, то хорошая пропаганда, наоборот, направлена на усиление и развитие в человеке его позитивных склонно­стей (например таких, как чувство справедливости и солидарности)379.

В мире всеобщей негативной пропаганды, убежден Тимашев, силы, признающие идеалы христианства и демократии, должны противопо­ставить свою, позитивную пропаганду, которая должна быть хорошо спланирована и носить систематический характер.

Одна из причин победы революционных сил в россии заключалась в том, что царский режим не имел механизма позитивной пропаганды, ограничиваясь сугубо запретительными мерами цезурного характера в борьбе с революционным движением. Одна из главных причин анти­большевистского движения в период гражданской войны в россии так­же была связана с отсутствием у этого движения позитивных идеалов.

Урок, который следует вынести из истории оппозиционным дви­жениям в россии и Украине состоит в том, что для победы над автори­тарной и коррумпированной властью необходима не только негативная, разрушительная пропаганда, но также пропаганда позитивная, способ­ная предложить массам позитивные идеалы и альтернативный образ со­циальной действительности.

«Хорошая пропаганда, – пишет Тимашев, – это не только та пропа­ганда, которая использует приличные средства, но также конструктив­ная пропаганда, дающая конкретную, эмоционально привлекательную форму вечным идеалам христианства, моральным и социальным, а так­же политический идеал демократии. Только с помощью такой пропаган­ды можно предотвратить победу плохой пропаганды в умах миллионов людей, чьи отношения и предпочтения еще не достигли определенной структуризации»380.

Что касается организации пропаганды, то ее качество определяет­ся конкуренцией. Другими словами, лучшим способом осуществления

379 Ibid. – P. 70.380 Ibid. – P. 70­71.

183• Глава X

контроля над плохой пропагандой является поддержание конкуренции в области борьбы идей в данном обществе.

Таким образом, содержание оптимального культурного порядка Тимашев видит в том, чтобы: во­первых, поддерживать свободное со­ревнование «культурных агентов»; во­вторых, осуществлять активную пропаганду вечных принципов Добра; в­третьих, очень осторожно устранять подрывные тенденции в обществе посредством саморегули­рования381.

Тимашев не разделял ту точку зрения, согласно которой существен­ным признаком пропаганды является сокрытие ее источника или цели. По его мнению, хотя в некоторых случаях эффективная пропаганда и может зависеть от сокрытия ее источника или цели, однако, как сви­детельствует практика, современные массовые движения формируются посредством открытой пропаганды382.

Социология революцииИнтересно отметить, что для социологов, вышедших из школы Пе­

тражицкого, вопросы права, войны и революции были тесно взаимосвя­заны. Между ними даже возникла своеобразная дискуссия относитель­но социологического содержания и взаимоотношения этих явлений. Так, анализируя социологию Питирима Сорокина, Тимашев заключает, что темы права, революции и войны являются звеньями единой цепи этой социологии383. В социологическом учении Сорокина право пред­ставляет собой фундамент его учения, выражаясь языком диалектики, – тезис, тогда как революция, являясь по своей природе отрицанием по­рядка, основанного на праве, – это антитезис. Война, в свою очередь, в социологии Сорокина является потрясением правового порядка на уровне системы межгосударственных отношений.

размышляя над социальными причинами русской революции 1917 г., Тимашев признает эту революцию в качестве одного из важней­ших событий XX века. Он видит в ней один из «поворотных пунктов» не только истории россии, но также всемирной истории, поскольку в 381 Ibid. – P. 71.382 Timasheff N.S. On Propaganda // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 4. –

No. 1 (Mar., 1943). – P. 12­13. 383 См.: Timasheff N.S. Sorokin on Law, Revolution, War and Social Calamities // Pitirim

Sorokin in Review (edited by Philip J. Allen). – Durham, North Carolina: Duke University Press, 1963.

184 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

результате революции возникло коммунистическое общество, ставшее серьезным вызовом Западному миру384. Правильное понимание причин революции, убежден ученый, крайне важно, поскольку позволяет нам понять движущие силы исторического процесса. Стремясь понять при­чину и смысл русской революции, Тимашев одновременно опровергает гипотезу о том, что главной причиной революции в россии был застой, стагнация дореволюционного общества. Согласно этой гипотезе, пре­тендующей на всеобщность, если в обществе застой, то высока веро­ятность выхода из этого застоя путем революции. На самом деле, по мнению Тимашева, не следует отождествлять застой с отсталостью об­щества. С точки зрения понятий «застой» (стагнация) и отсталость все общества можно поделить на четыре категории: 1) отсталые и застой­ные общества; 2) отсталые, но при этом прогрессирующие общества; 3) передовые, но застойные общества; 4) передовые и прогрессирующие общества385.

С точки зрения такой категоризации обществ дореволюционную россию можно в принципе отнести к числу хотя и отсталых, но вместе с тем прогрессирующих обществ. Отсталость россии по сравнению с пе­редовыми странами своего времени (Англией, Францией и скандинав­скими странами) ощущалась в области политики (лишь за несколько лет до революции 1917 г. россия перешла от политического режима авто­кратической монархии к конституционной монархии и довольно быстро двигалась к парламентаризму западного типа), а также в социально­экономической сфере, поскольку россия находилась лишь вначале раз­вития капиталистических отношений и процесса индустриализации, а в ее социально­экономической жизни еще сохранялись докапиталистиче­ские пережитки феодального способа производства. Тем не менее, в об­ласти культурной жизни дореволюционную россию никак нельзя было счесть отсталой страной. Скорее, наоборот, в конце XIX – начале XX века в области искусства и науки россия находилась на уровне передо­вых стран европы, а кое в чем даже их опережала.

С точки зрения исторического развития, подчеркивает Тимашев, россия далеко не всегда была отсталой. Так, в первой половине XI века россия являлась вполне передовой страной своего времени. Лишь в се­384 Timasheff N.S. On the Russian Revolution: Was Stagnation its Cause? // The Review of

Politics. – Vol. 4. – No. 3 (July, 1942). – P. 287.385 Ibid. – P. 290.

185• Глава X

редине XIII века в силу татаро­монгольского нашествия, когда россия, по существу, защитила европейскую цивилизацию от азиатского вар­варства, уровень развития россии резко понизился. По этой причине россия потеряла три с половиной века в своем историческом развитии. Однако в ходе радикальных реформ Петра Великого, а также реформ Александра Первого, Александра Второго и Николая Второго россии в значительной мере удалось преодолеть свое отставание по сравнению с передовыми державами.

Опираясь на конкретные исторические факты, Тимашев доказыва­ет, что к 1917 г. россию никак нельзя было считать застойным обще­ством в области политики, экономики и образования. Скорее наоборот, можно с полным основанием говорить о ее динамичном развитии, вну­шавшим уверенность, что ни случись Первой мировой войны и ката­строфы 1917 г., россия весьма быстро присоединилась бы к числу са­мых передовых стран европы.

На основе социально­исторического анализа предпосылок револю­ции в россии Тимашев формулирует вывод о том, что «революции от­носительно часты в периоды быстрых социальных перемен, особенно если между отдельными фазами социальной и культурной жизни появи­лись различия в скорости (развития – А.М.) и вызвали значительные со­циальные напряжения»386.

Однако даже если это напряжение в обществе накопилось, револю­ция все равно не является неизбежной. Накопление напряжение лишь делает данное общество «пластичным», и тогда перед этим обществом возникают два или три варианта возможного развития событий. Ведь помимо революции как способа решения назревших в обществе проти­воречий и устранения накопившегося социального напряжения суще­ствует также такой выход, как «реакция», т.е., с социологической точки зрения, восстановление социального равновесия на каком­то из преды­дущих уровней либо реформы, т.е. мирное и целенаправленное создание равновесия в обществе на новом уровне387. История россии знает в этом отношении примеры реакции и реформ. Так, например, либеральные реформы императора Александра Второго были сознательно направ­лены на предотвращение революции. реформы же премьер­министра

386 Ibid. – P. 299­300.387 Ibid. – P. 300.

186 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

П.А. Столыпина явились мастерским сочетанием реакции и либераль­ных реформ, также направленных на предотвращение революции.

Какая из представленных выше альтернатив (революция, реакция или реформы) будет реализована в «пластичном обществе», в огромной степени зависит от мудрости, способностей и решительности лидеров данного общества; если они оказываются не достаточно решительны для проведения в жизнь «реакционных мер», и в тоже время не доста­точно умны для осуществления необходимых реформ, тогда может раз­разиться революция388.

В отношении россии накануне революции 1917 г. Тимашев фор­мулирует два вывода: 1) в этот период, действительно, в жизни россии наблюдалось серьезное напряжение; 2) тем не менее, в течение послед­них лет перед началом Первой мировой войны это напряжение начало заметно ослабевать389.

Тимашев выделяет следующие противоречия в дореволюционной жизни россии, которые являлись источниками общего социального на­пряжения.

Во­первых, существовало противоречие между быстро растущим населением и отсталостью сельскохозяйственного производства, свя­занного со структурой крестьянской общины («мира»). В силу этого в центре россии наблюдалось перенаселение, а значительный процент крестьян испытывал недостаток продовольствия. Однако, подчеркивает ученый, столыпинская аграрная реформа создала необходимые пред­посылки решения аграрного вопроса в россии, вследствие чего данное противоречие стало заметно ослабевать.

Во­вторых, имело место несоответствие между относительно мед­ленным прогрессом в области политических реформ, с одной стороны, и весьма заметным прогрессом в сфере экономической и культурной жизни – с другой. рост промышленности сопровождался развитием либеральной буржуазии и пролетариата, склонного к протестным на­строениям. развитие системы образования привело к формированию достаточно многочисленной интеллигенции, которую Тимашев доволь­но метко определяет как «группу работников интеллектуального труда,

388 Ibid.389 Ibid.

187• Глава X

считающих своею обязанностью борьбу за радикальные социальные и политические реформы»390.

Именно это противоречие стало главной причиной появления и распространения революционных групп и радикального мировоззрения в россии. С другой стороны, конституционная реформа 1905 г. привела к ослаблению этого противоречия, поскольку значительная часть интел­лигенции отказалась от революционного мировоззрения.

Третье противоречие в дореволюционной россии было связано со значительным социальным и культурным разрывом между высшими и низшими слоями российского общества. Однако рост количества школ и учеников обещал решение и этой социальной проблемы, на что, ко­нечно же, требовалось определенное время.

Таким образом, заключает Тимашев, к началу Первой мировой во­йны наиболее важные социальные противоречия в россии ослабевали, что снижало вероятность вспышки революции391.

Однако начало Первой мировой войны 1914 г., явившейся, по мне­нию Тимашева, случайностью с точки зрения внутреннего развития россии и ее положения в «великом сообществе человечества», привело к обострению внутренних противоречий российского общества392.

Однако несмотря даже на новое обострение этих противоречий, ре­волюция, тем не менее, не была неизбежна; ее можно было бы предот­вратить, если бы во главе россии оказались в тот судьбоносный момент решительные лидеры, способные с помощью «реакции» или реформ смягчить социальное напряжение. Поскольку таких лидеров во главе россии в тот момент не оказалось, социальный процесс пошел по пути революционного решения внутренних социальных противоречий.

Социальный диагноз причин революции, представленный Тима­шевым, поражает своей точностью и объективностью. По существу, Ти­машев открыл закон социальных изменений в обществе, который носит универсальный характер.

В 1943 г., к 25­летнему юбилею октябрьской революции, Тимашев попытался подвести итоги правления большевиков с точки зрения их первоначального плана строительства нового общества, а также в срав­

390 Ibid. – P. 301.391 Ibid.392 Ibid. – P. 302.

188 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

нении с тем, что могло бы быть, если бы россия продолжала развивать­ся в том темпе, каким она развивалась до революции393.

Как считал Тимашев, если бы не произошла революционная ломка российского общества, тогда бы столыпинская аграрная реформа приве­ла бы к тому, что вместо отсталых крестьянских общин к 1935 г. появи­лось бы около 20 миллионов фермерских хозяйств, функционирующих на основании гражданского права по типу кодекса Наполеона394.

Что касается плана большевиков по радикальному преображению общества, то этот план содержал, по выражению Тимашева, два аспек­та: 1) экзотерический и 2) эзотерический. Экзотерическая программа большевиков была весьма проста и состояла из четырех лозунгов: зем­ля – крестьянам, мир – народам, хлеб – голодным, «вся власть – сове­там!». Простота этих лозунгов дала большевикам поддержку масс, что позволило захватить власть для реализации эзотерической части про­граммы, суть которой заключалась в мировой революции и создание всемирной федерации социалистических республик. Однако уже через десять лет после прихода к власти, вместо идеологии интернационализ­ма, большевики переходят к новому типу национализма, являющимся не этническим или расовым национализмом, а своеобразным «корпо­ративным национализмом», включающим все группы, формирующие семью «народов россии»395. Этот нео­национализм походил на старую «империалистическую» политику россии конца XIX века.

Сталинская конституция, несмотря на формально провозглашен­ные права, на практике существенно их ограничила. Так, «свобода ре­лигии» была ограничена свободой исповедовать веру в пределах зданий церквей и частных домов, запретив при этом религиозное образование; «свобода печати» трактовалась как передача всех полиграфических воз­можностей от Капитала Труду, представленному его авангардом – ком­мунистической партией; «свобода собраний» означала возможность проведения каких­либо массовых мероприятий исключительно под эги­дой коммунистической партии» и т.п.396.

393 Timasheff N.S. The Russian Revolution: Twenty Five Years After // The Review of Politics. – Vol. 5. – No. 4 (Oct., 1943). – P. 415­440.

394 Ibid. – P. 416.395 Ibid. – P. 422.396 Ibid. – P. 423.

189• Глава X

С точки зрения большинства социалистов, пишет Тимашев, тот строй, который установился в Советской россии больше походил на «государственный капитализм», нежели на социализм, о котором грези­ли революционеры397. Ученый обратил внимание на тот факт, что «ре­альный социализм» существенно отличался от той модели общества, которую предлагал Ленин: вместо «общества производителей» и того состояния демократии, когда «каждая кухарка» может управлять госу­дарством, получилось общество, в котором средства производства нахо­дятся в руках мощной бюрократии. Одним словом, реальность в СССр находилась в резком противоречии с предреволюционными ожидания­ми и первоначальными планами новых правителей398.

Тимашев также обратил внимание, причем задолго до Милована Джиласа, на то, что в СССр вместо бесклассового общества, обещан­ного большевиками, возник «новый класс», состоящий из высокопо­ставленных партийных чиновников и так называемых «беспартийных коммунистов»399. Таким образом, даже революции не удалось преодо­леть классовое общество.

В статье «Вертикальная социальная мобильность в коммунистиче­ском обществе» (1944) Тимашев предпринял глубокий социологический анализ классовой структуры советского общества, сравнив его с обще­ством царской россии400. Методологической основой этого анализа Ти­машеву послужили следующие определения и пропозиции: 1) социаль­ным классом является горизонтальный слой всеохватывающего обще­ства, члены которого относятся друг к другу как к равным и смотрят на других (т.е. представителей другого класса), как лиц, обладающих более высоким или более низким статусом; 2) критерий, от которого зависит горизонтальная стратификация индивидов, изменяется во времени и пространстве (т.е. в каждом обществе существует свое представление относительно критериев социального престижа); 3) в каждом обществе различные классы осуществляют различные функции в сфере полити­ки, экономики и культуры; 4) хотя, как правило, члены одного и того же класса достаточно легко взаимодействуют друг с другом (например, за­

397 Ibid. – P. 425.398 Ibid.399 Ibid. – P. 430.400 Timasheff N.S. Vertical Social Mobility in Communist Society // The American Journal

of Sociology. – Vol. 50. – No. 1 (Jul., 1944). – P. 9­21.

190 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ключают браки), в рамках одного и того же класса могут существовать вертикальные барьеры401.

Определив и охарактеризовав основные классы советского обще­ства, ученый приходит к таким выводам: 1) накануне Второй мировой войны, т.е. после «Великого отступления», советское общество опять превратилось в глубоко стратифицированное общество, состоящее из определенных горизонтальных слоев; 2) в советском обществе призна­ются такие критерии социального статуса, как: а) факт длительного и лояльного участия в правящей элите, особенно после прихода Сталина к власти в 1927 г.; б) высшее образование, необходимое для эффективного участия в деятельности правящей элиты; в) наличие дохода, независимо от источника его происхождения; 3) социальными слоями являются: а) правящая элита плюс некоторые «попутчики»; б) «беспартийные боль­шевики» (т.е. представители советской интеллигенции, лояльные к ре­жиму); в) «трудящиеся», состоящие из рабочих, служащих, крестьян и мелких ремесленников; г) бедняки и лица лишенные гражданских прав; 4) эти группы являются настоящими социальными классами, членство в которых все более обнаруживает наследственный характер; 5) верти­кальная социальная мобильность в советском обществе накануне Вто­рой мировой войны была гораздо менее интенсивной, нежели мобиль­ность в первые годы революции; причем движение вверх по социальной лестнице определенного индивида зависит от признания его заслуг со стороны правящей элиты402.

Важно отметить, что в статье «русская революция: двадцать пять лет спустя», опубликованной в 1943 г., т.е. когда в Америке было «не­модно» критиковать СССр, Тимашев открыто написал о «двух беспре­цедентных демографических катастрофах» – голоде 1921–1922 гг. и го­лоде 1932–1933. Он прямо заявил о том, что оба этих голода унесли жизни миллионов людей, и что главной причиной голода начала 30­х годов была коллективизация, которая встретила сопротивление миллио­нов крестьян и привела к разрушению традиционной структуры сель­ского хозяйства403.

401 Ibid. – P. 9­11.402 Ibid. – P. 19­20.403 Timasheff N.S. The Russian Revolution: Twenty Five Years After // The Review of

Politics. – Vol. 5. – No. 4 (Oct., 1943). – P. 431.

191• Глава X

Четверть века правления большевиков, по мнению Тимашева, при­вели к значительному упадку культуры, включая сюда правовую культу­ру и науку права. Так, советская наука права после 1936 г., считал уче­ный, больше напоминала уровень немецких гегельянцев 80­летней дав­ности и значительно была ниже уровня дореволюционной науки права. Например, советская юридическая наука объявила «буржуазным» со­циологический подход к преступлению и вернулась к безнадежно уста­ревшей возмездной концепции преступления404.

Даже если мы возьмем наиболее заметные социально­эконо­мические достижения советского государства, то и они были бы достиг­нуты дореволюционной россией без таких жертв, убежден Тимашев, если бы в россии не произошла революция405.

Таким образом, на основе анализа тенденций развития дорево­люционной россии Тимашев приходит к заключению, что революция 1917 г. скорее отбросила россию назад, нежели двинула ее вперед. Для Тимашева коммунистическая революция – это «опасная болезнь», ко­торую россия, обладая достаточной жизненной энергией, все­таки преодолела406.

Однако, самой значительной работой Тимашева, объясняющей суть революционных изменений в россии и социальной трансформа­ции, последовавшей после революции 1917 г., стало его монументаль­ное исследование «Великое отступление» (1946)407. В этой работе Ти­машев в духе теории исторического развития Тойнби «вызов­ответ» (challenge­response) предлагает понимать русскую революцию как сво­еобразный ответ динамично развивающегося, но полного внутренних противоречий, общества на вызов Истории. Тогдашняя властная элита россии не поняла сути этого вызова, и лишь большевики смогли пра­вильно оценить ситуацию после февральской революции, поняв, что в условиях культурного развития и социальной дезинтеграции роль «ре­волюционных масс» должна принадлежать народу «минус культурная элита». Именно к этим массам обратились большевики, предложив те популистские лозунги, которые могли увлечь за собой массы. Посколь­ку культурная элита оказалась неспособной предложить адекватный от­

404 Ibid. – P. 432.405 Ibid. – P. 434.406 Ibid. – P. 440.407 Timasheff N.S. The Great Retreat. – New York: E.P. Dutton & Co. Inc., 1946.

192 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

вет вызову Истории, это сделали большевики, секрет успеха которых кроется в эффективном руководстве малочисленной, но дисциплиниро­ванной партией, а также в эффективной пропаганде.

По нашему мнению, раскрывая причины успеха большевиков и их прихода к власти в россии, можно воспользоваться теорией Питирима Сорокина, выдвинутой в его «Социологии революции», а также бихе­виористской моделью «стимул­реакция».

Итак, согласно теории Сорокина, главной причиной революции было подавление «базовых инстинктов масс» (например таких, как: инстинкт индивидуального самосохранения, группового самосохране­ния, пищеварительный инстинкт, инстинкт свободы, собственнический и сексуальный инстинкты)408. В условиях подавления этих инстинктов в условиях Первой мировой войны примитивно­популистские лозунги большевиков «мир – народам, хлеб – голодным, земля – крестьянам, фа­брики – рабочим, власть – советам» стали, по сути, стимулом, обращен­ным к сознанию и подсознанию широких масс, реакцией на который как раз и стала октябрьская революция, приведшая большевиков к власти. Здесь большевики показали себя в качестве непревзойденных мастеров революционной пропаганды, которую предлагал в свое время запретить Тимашев в своих работах о «преступном возбуждении масс».

В «Великом отступлении» Тимашев формулирует также социоло­гическую гипотезу «шока», имеющую в виду то, что коммунистическая революция стала для динамично развивающегося российского обще­ства таким шоком, который сравним с геологической катастрофой.

Все последующее события Тимашев предлагает понимать в тер­минах противостояния между социальной группой, воплощающей «революционные эмоции», с одной стороны, и силами «национальной традиции» – с другой. По всей видимости, Сталин и его политика ста­ли подспудными выразителями частичного возвращения к прежней традиции и геополитической политике царского правительства. С этой точки зрения чистки и репрессии тридцатых годов можно объяснить как устранение «традиционалистами» носителей «революционного со­знания», т.е. «старых большевиков», беззаветно и догматически пре­данных идеалам мировой революции. По существу, концепция Тима­

408 См.: Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общества. – М.: Политиздат, 1992. – С. 282­283.

193• Глава X

шева подтверждает известный тезис о том, что «всякая революция за­канчивается реставрацией».

Согласно теории Тимашева, Сталин строил не коммунизм, который невозможно было построить, а, будучи «политическим реалистом», фактически боролся с ним409. Как показывает Тимашев, с 1934 г. в СССр начинается «Великое отступление» от коммунизма. После катастрофи­ческого провала революционных экспериментов, в частности, после невиданного по масштабам голода 1931–1933 гг., а также перед лицом возрастающей вероятности войны, сталинское руководство начинает корректировать свой курс в сторону возвращения к более традицион­ным ценностям.

В ходе «Великого отступления», пишет Тимашев, были, в частно­сти, отброшены410:

1) Коммунистический аскетизм, осуждение радости и красоты и насаждение уныния и уродства. В то же время, коммунистическое «рас­крепощение нравов» было объявлено вне закона и замещено строгими семейными ценностями в духе старого времени.

2) Убежденность в том, что люди могут привлекаться к работе за равную заработную плату, независимо от ее результатов.

3) Интернационализм. Вместо него актуальным принципом рос­сийской политики стал принцип «россия в первую очередь».

Значение «Великого Отступления», по мнению Тимашева, может обсуждаться с разных точек зрения: власть, народ, объективный истори­ческий процесс. Как пишет ученый: «С точки зрения властей, индиви­дуальные изменения в политике, определившие Великое Отступление, были компромиссами, так как в каждом отдельном случае они означали собой частичный отход или даже сдачу завоеванных позиций, и вос­станавливали социальное устройство, идейно чуждое властям. Это со­всем не означает, тем не менее, что власти вынуждены были отступать под давлением требований, звучащих слишком громко, чтобы их можно было игнорировать. В условиях диктатуры ни у кого нет возможности

409 Щелкин А.Г. Николай Тимашев – О перспективах завершения советского периода // <http://www.isras.ru/files/File/Socis/2010­6/Schelkin.pdf>.

410 Тимашев Н.С. Великое отступление. – 1946. (Главы из книги) // <http://magazines.russ.ru/nj/2007/248/ti21.html>.

194 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

сформулировать такие требования, и государство должно догадываться об их существовании только по реакции народа на свои действия»411.

В ходе «Великого Отступления» ущерб национальной структуре, нанесенный коммунистической революцией, в основном, был восста­новлен, а российская история продолжилась, естественно, измененная перенесенным шоком. «И все­таки, – подчеркивает Тимашев, – это исто­рия именно россии, а не безымянного образования международного ра­бочего класса»412.

Анализируя причины «Великого отступления», Тимашев пред­лагает их обсуждать в двух плоскостях – абстрактной и конкретной. С абстрактной точки зрения любая революция должна хотя бы частично уничтожить то, чего она достигла, если общество, в котором револю­ция произошла, хочет спастись. Это золотое правило, вынесенное исто­риками из опыта Французской революции и ее послереволюционного периода: «послереволюционная Франция – дитя как революции, так и старого режима».

«Исход русской революции, – пишет Тимашев, – должен быть та­ким же. Любое жизнеспособное общество после перенесенных страда­ний возвращается в состояние, наиболее соответствующее его природе и историческому развитию. Поэтому можно сказать, сама логика исто­рии толкнула коммунистов и к необходимости отступить, и к уступкам лидерства другой группе, в результате новой революции. Коммунисты всегда были склонны к оппортунизму; в 1921 г., в схожих обстоятель­ствах, они предпочли «серию отступлений на длительное время» отда­ленной угрозе политического краха. В 30­е они опять предпочли отсту­пление – потере власти»413.

Вот как Тимашев описывает идеологическое прикрытие «Велико­го отступления»: «Специфической чертой русской революции было то обстоятельство, что решительный поворот вспять, начало периода от­мены многих революционных «перегибов», никогда не был признан и объявлен. Официально Коммунистический Эксперимент продолжался, но самый смысл его был в корне пересмотрен… в официальной Док­трине образца 1934 и позднее многие установки бывшего Коммунисти­ческого Эксперимента были объявлены «буржуазными отклонениями» 411 Там же.412 Там же.413 Там же.

195• Глава X

от чистого коммунизма и, наоборот, многие элементы Традиции, ранее порицаемые и преследуемые, были включены в официальную Доктри­ну. Таким образом, отступление коммунисты стремились представить как триумфальное восхождение к вершинам коммунизма. Жизнь народа улучшалась, благодаря постепенному отмиранию чистого коммуниз­ма. Трудности уменьшались и жизненные условия становились луч­ше, благодаря факту, что чистый коммунизм больше не существовал. Но официально достижения представлялись как накопленные победы коммунизма»414.

Надо сказать, что Тимашев был одним из совсем немногих «совето­логов» в США, которые обратили внимание на то, что в СССр, несмотря на сохранение коммунистической фразеологии, происходят колоссаль­ные изменения практического характера. Проницательность и диагно­стическая точность Тимашева как ученого просто поражают.

На основании анализа имеющихся фактов Тимашев формулирует следующую гипотезу: «Коммунисты должны были свернуть Второе Со­циалистическое Наступление и начать Великое Отступление, потому что в 1934 году соединились два звена событий. Одним был очевидный провал главных направлений Эксперимента. Другим было усиление угрозы нападения сильной коалиции. <…> Хаос вместо плавного пере­хода к индустриальному обществу, миллионы людей, умирающих от коллективизации, культурная катастрофа, разрыв общественных связей и рост преступности – это ли не было очевидными сигналами даже для самых слепых утопистов? Но они еще могли продолжать свой Экспери­мент, во всяком случае какое­то время; в отличие от периодов 1921–22 или 1928–29 годов, новая революция, казалось, не угрожала. Но что угрожало, и что они вовремя распознали как угрозу, – это иностранная оккупация и за нею – утрата власти. <…> Это было совпадением двух негативных тенденций, внешней и внутренней, сделавшим Великое От­ступление неизбежным. если бы Коммунистический Эксперимент был успешен, как об этом объявляли власти, чрезвычайная ситуация внеш­ней угрозы не заставила бы их менять политику. если бы русский на­род принял коммунистический идеал, тогда и соответствующий ответ был бы – коммунизма побольше и без примесей. Но народ не принял коммунистические идеи, и власти это полностью осознавали. Они пони­

414 Там же.

196 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

мали, что должны вселить в народ борцовский дух, без которого война будет проиграна еще до ее начала. Таким образом, они должны были вернуть ту мощную силу, которую пытались искоренить, – чувство на­циональной гордости. В дополнение к этому они должны были вернуть материальную заинтересованность в результатах труда, разрушенную Доктриной»415.

«Отступление, – заключает свои размышления Тимашев, – спасло разом и независимость россии, и власть тех, кто был у руководства. То была ожидаемая награда за способность увидеть вещи, какими они были в реальности, а не такими, какими они должны быть согласно одной Доктрине или другой. И то, что было проделано этими правителями, многие годы бывшими бескомпромиссными доктринерами, оказалось почти невероятным»416.

Книга «Великое отступление» стала самым значительным социо­логическим исследованием русской революции и советского общества первой половины XX века. В ней с особой яркостью проявился удиви­тельный дар научного предвидения Николая Сергеевича. Как отмечает исследователь творчества Тимашева профессор А.Г. Щелкин: «В после­дующие годы Н. С. Тимашев продолжал отдавать отчет в неприемлемо­сти идеи внешней интервенции как способа освобождения россии от коммунизма. Не исключено, что он лучше других понимал, что «анти­коммунизмом» заражены высшие круги власти, которые могли бы со­вершить бескровное возвращение россии на тот исторический путь, с которого она была насильственным образом выведена. Важно отметить, что, по словам И.А. Голосенко, в этой работе («Великое отступление») за 50 лет до решающих событий пророчески предсказывались «пере­стройка» и закономерный финал – конец существования СССр»417.

Профессор социологии А.Г. Щелкин выделяет в связи с анализом книги «Великое отступление» следующие принципы проведения социо­логического исследования, реализуемые Тимашевым418:

1. Предельное внимание к фактам, особенно к тем из них, которые не манифестируются властью и даже общественным мнением и не со­

415 Там же.416 Там же.417 Щелкин А.Г. Николай Тимашев – О перспективах завершения советского периода //

<http://www.isras.ru/files/File/Socis/2010­6/Schelkin.pdf>.418 Там же.

197• Глава X

браны в идеологические клише. В работах Тимашева бросается в глаза отсутствие готовых объяснительных схем и удобных метафор.

2. Принцип вычленения «естественного» в противоположность «неестественному», «абортивному». Иными словами, опора на прин­цип – «выживание не благодаря, а вопреки». Советская россия обеспе­чила свою динамику «не столько благодаря, сколько вопреки» комму­низму.

Интересно отметить и то, что теоретическая социологическая кон­струкция, лежащая в основе книги Тимашева «Великое отступление», вполне применима к объяснению той социальной метаморфозы, кото­рая произошла в свое время в коммунистическом Китае.

Оценивая послевоенные тенденции развития СССр, Тимашев от­мечал, что, несмотря на «Великое отступление» предвоенного периода, причина которого заключалась в ожидании войны и страха поражения в ней со стороны кремлевского руководства, это руководство не ослаби­ло, а скорее наоборот, укрепило три столпа своей власти: политическую диктатуру, государственную монополию над экономикой и управляе­мую культуру419.

Несмотря на некоторые робкие попытки проявления свободомыс­лия в советской культуре в первые послевоенные годы, очень скоро тоталитарная власть начала ряд кампаний, направленных на жесткое подавление этих попыток. Основным же отличием между довоенным и послевоенным СССр Тимашев считал «вырождение национализма в свирепую ксенофобию» послевоенного периода420.

В исследовании проблематики войны и революции в социологи­ческом учении Тимашева четко проявилась его общая социологическая и философско­историческая концепция, которую Н.П. Полторацкий на­звал сочетанием «принципов детерминизма и индетерминизма». Суть этой концепции состоит в том, что Тимашев объединяет и выражает социально­исторический детерминизм и индетерминизм в понятиях ве­роятности и тенденции общественного развития. Он считает, что прямо­линейный подход к жизни общества со стороны устаревшего эволюцио­низма не учитывает всей сложности этой жизни. В действительности, во всяком состоянии есть несколько возможностей, которые, становясь 419 Timasheff N.S. Postwar Trends in the U.S.S.R. // Russian Review. – Vol. 8. – No. 3 (Jul.,

1949). – P. 186.420 Ibid. – 199­200.

198 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

вероятностями, превращаются в тенденции общественного развития. Какие из этих тенденций осуществятся, а какие нет, предвидеть с аб­солютной уверенностью нельзя. Такой методологический подход Ти­машев удивительно созвучен современной синергетике, которая стано­вится все более популярной в области исторических и социологических исследований.

Вот как характеризует подход Тимашева к причинности в истории профессор О.Л. Гнатюк: «Отвергая исторический монизм, он утверж­дал, что социальные процессы определяются взаимодействием многих факторов: экономических, культурных, демографических, религиозных, психологических и др. Он понимает общество как результат взаимо­проникновения различных социокультурных систем (право, промыш­ленность, интеллект, наука, религия, психика). Общество является ре­зультатом взаимопроникновения различных социокультурных систем, а изменения в обществе, культуре и личности проявляются в виде взаимо­проникающих систем, каждая из которых – лишь аспект другой»421.

Одним словом, в своей теории Тимашев стремился понять социаль­ную реальность во всей ее сложности и противоречивости, отказавшись при этом от редукционистского подхода, сводящего все многообразие социально­исторической действительности к какому­либо одному фак­тору. В этом отношении социология Тимашева – это социология самой жизни в ее динамике.

421 Гнатюк О.Л. Н.С. Тимашев как социолог // Социологические исследования. – 2001. – № 6. – С. 106.

199

ГЛ А в А X IСоциоЛоГия МежэТничеСКих

оТношенийН.С. Тимашева можно с полным основанием причислить к числу

основателей важной субдисциплины в социологии – социологии ме­жэтнических отношений, поскольку именно он ясно и последовательно сформулировал ключевые понятия этой социологии.

Тимашев прекрасно осознавал, что межэтнические отношения всегда играли и будут продолжать играть значительную роль в госу­дарственной и международной политике. Причем эти отношения могут носить не только мирный характер, но также создавать конфликтные си­туации и процессы, являющиеся серьезной социальной проблемой. По этой причине естественным заданием социолога является систематиче­ское изучение межэтнических отношений, их проблемных аспектов, а также тех средств, которые могут использоваться в целях предотвраще­ния межэтнических конфликтов422.

В Американской социологии во времена Тимашева особое место, в силу их особой социальной проблематичности, занимали два вида ме­жэтнических отношений: 1) расовый конфликт между белыми и цвет­ными, в первую очередь чернокожими, американцами; 2) в целом мир­ные, хоть и не бесконфликтные, отношения между «коренными» амери­канцами и новыми иммигрантами.

Социологические исследования этих двух видов межэтнических от­ношений имели в то время в США в основном вид анализа конкретных ситуаций, что редко позволяло формулировать широкие социологиче­ские обобщения, открывать причинно­следственные связи и предлагать каузально­функциональный план социальных действий, направленных на решение межэтнических проблем.422 Timasheff N.S. The Comparative Study of Inter­Ethnic Relations // The American

Catholic Sociological Review. – Vol. 5. – No. 4 (Dec., 1944). – P. 224.

200 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Для создания адекватной социологической теории межэтнических отношений, по мнению Тимашева, требовался, во­первых, сравнитель­ный анализ и, во­вторых, социологическая «локализация» тех межэтни­ческих отношений, которые представляют реальные или виртуальные проблемы423.

По сути, Тимашеву удалось создать теоретико­социологические рамки для сравнительного наблюдения и описания межэтнических от­ношений.

Под межэтническими отношениями Тимашев понимал отношения между этническими группами, т.е. между широкомасштабными сооб­ществами, характеризующимися ориентацией их членов в направлении общей системы ценностей424.

«Члены одной этнической группы, – писал Тимашев, – обычно го­ворят на одном языке, любят определенную землю в качестве своего дома, соблюдают определенные традиции и обычаи, лелеют «собствен­ное» искусство, благоговеют перед определенным прошлым, персони­фицированном в образе любимых героев, признают, с взаимно стимули­руемым негодованием, преступления против их предков, совершенные другими группами, и невзгоды, выпавшие на долю их предков; призна­ют общие символы, такие, как: писание, памятники, места паломниче­ства; а также часто верят в общее происхождение»425.

Для существования определенной этнической группы, отмечает ученый, нет необходимости в том, чтобы наличествовали эти все упо­мянутые элементы; достаточно, чтобы совпадало «значительное число» этих элементов426.

Как видим, в основе такого явления, как этническая группа, не под­дающегося абсолютно четкому и «объективному» определению, лежит некое эмоциональное социально­психологическое единство лиц, входя­щих в эту группу.

Согласно теории Тимашева, если определенная этническая группа совпадает с таким политическим образованием, как государство, то ее можно назвать «нацией». если же этническая группа не совпадает с го­сударством, тогда в территориальных пределах последнего возникают

423 Ibid.424 Ibid. – P. 224­225.425 Ibid. – P. 225.426 Ibid.

201• Глава XI

межэтнические отношения. Ситуация может усложняться тем фактом, что одно этническое сообщество может частично находиться в несколь­ких государствах: тогда межэтнические отношения в одном государстве могут вызвать межгосударственные осложнения.

Социологические исследования межэтнических отношений, вызы­вающих конфликты, обычно проводят в терминах столкновения ценно­стей. Однако Тимашев вместо такого конфликта ценностей предлагает анализировать межэтнические отношения в терминах коллизии уста­новок (attitudes), под которыми он понимает «готовность вести себя на основе принятых ценностей»427. Такой подход он считает более предпо­чтительным, поскольку установка в большей степени поддается наблю­дению, нежели ценность.

Для правильного социологического анализа межэтнических от­ношений также важно определить позицию определенной этнической группы в совокупном социальном порядке. С этой точки зрения взаимо­действующие социальные группы могут быть доминирующими, рецес­сивными и участвующими.

Этническая группа является доминирующей, если она определяет для всего государства структуру межэтнических отношений.

Этническая группа является рецессивной, если она вынуждена принимать тот межэтнический порядок, который навязывается другой этнической группой.

Этнические группы можно назвать «участвующими» (participant), если они в целом играют одинаковые роли в выработке и поддержании межэтнического порядка. Как признает Тимашев, случаи такого равного «участия» довольно редки; наиболее видный пример – Швейцария.

Что касается межэтнического порядка в США, то там, полагал Ти­машев, доминирующей этнической группой является белое население европейского происхождения, тогда как в качестве рецессивной группы выступают негры, вынужденные принять «порядок белого человека»428. Новоприбывшие в США иммигранты также являются рецессивной группой, и самим фактом своего прибытия в США как бы принимают существующий порядок межэтнических отношений.

427 Ibid.428 Ibid. – P. 226.

202 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

В СССр, несмотря на формальное провозглашение «межэтниче­ской демократии», официально предоставившей равенство всем 140 эт­ническим группам, проживающим на его территории, на самом деле су­ществовал порядок, навязанный русскими другим этническим группам, которых никогда не спрашивали, хотят ли они этот порядок или пред­почитают сецессию и существование в своем отдельном государстве429.

Говоря о межэтнических отношениях в одном государстве, следует иметь в виду, что здесь возможны две противоположные цели: 1) сли­яние этнических групп посредством смешанных браков и культурной ассимиляции; 2) укрепление различий между этническими группами и, как следствие, сохранение их раздельного существования.

Отношение той или иной этнической группы к слиянию может быть, в зависимости от оценки перспектив такого слияния, либо пози­тивным либо негативным. Негативная установка определенной этниче­ской группы в отношении слияния может проявляться в виде действий сопротивления; позитивная – в виде отсутствия таких действий либо даже в виде действий, направленных на преодоление социальной дис­танции между различными этническими группами.

Установки этнических групп по отношению к их слиянию отража­ются также на их отношении к межэтническому равенству. Эти установ­ки могут быть либо идентичными, либо противоположными.

Тимашев обосновывает существование четырех классов межэтни­ческих отношений, когда речь идет об установках этих групп касатель­но слияния.

Первый класс: установки доминирующей и рецессивной группы позитивны.

Второй класс: установка доминирующей группы позитивная, а ре­цессивной группы негативная.

Третий класс: установка доминирующей группы негативная, а ре­цессивной группы позитивная.

Четвертый класс: установки обеих групп негативные.В ситуациях первого класса установки взаимодействующих этни­

ческих групп совпадают. Доминирующая группа способствует процессу слияния, рецессивная группа этому не сопротивляется, и особых соци­альных конфликтов в межэтнических отношениях, как правило, не воз­

429 Ibid.

203• Глава XI

никает. Примеры ситуаций первого класса: эллинизация Ближнего Вос­тока в период правления наследников империи Александра Македон­ского; латинизация западной части Средиземноморья во время римской империи; ассимиляция евреев в различных странах Западной европы; русификация большинства этнических групп, населявших евразийскую равнину; американизация новых поколений иммигрантов (так называе­мый «плавильный тигель культур»).

В ситуациях второго класса установки взаимодействующих этни­ческих групп противоположны: доминирующая группа настаивает на слиянии, тогда как рецессивная группа сопротивляется этому. Интен­сивность социального конфликта в таких ситуациях определяется таки­ми факторами: 1) установкой рецессивной группы в отношении равен­ства, поскольку доминирующая группа часто отрицает межэтническое равенство даже в качестве временного и решения и, по сути, использу­ет неравенство в качестве оружия в данном конфликте; 2) отношением двух сторон конфликта к допустимости использования насилия430.

Пример ситуаций второго класса: насильственная русификация и германизация поляков до начала Первой мировой войны.

В ситуациях третьего класса установки взаимодействующих этни­ческих групп так же противоположны, что и в ситуациях второго класса, но только в обратном порядке, т.е. в ситуациях третьего класса рецес­сивная группа стремится к слиянию, а доминирующая группа настаи­вает на поддержании социальной дистанции между этими группами и, тем самым, ее отношение негативно и к слиянию, и к межэтническому равенству431.

Социальный порядок в ситуациях третьего класса обладает свойствами кастовой системы и для него характерны такие черты: 1) классификация людей зависит от их рождения; 2) смешанные браки запрещены; 3) существующая система распределения социальных функций запрещает членам низших каст осуществлять функции, которые могли бы повысить их социальный статус; 4) имеет место поддержание социальной дистанции между этническим группами частично посредством физической сегрегации, частично с помощью символической сегрегации432.430 Ibid. – P. 228.431 Ibid. – P. 230.432 Ibid.

204 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Примеры ситуаций третьего класса: апартеид в ЮАр и ситуация в южных штатах США в первой половине XX века.

В ситуациях четвертого класса установки взаимодействующих этнических групп совпадают, однако поскольку они носят негативный характер, многое зависит от того, как эти группы относятся к идее ра­венства. если эти группы позитивно относятся к идее межэтнического равенства, тогда может быть выработана одна из следующих моделей их мирного сосуществования: во­первых, рецессивная этническая груп­па может получить территориальную автономию, и государство может быть организовано по принципу федерации национальностей (при­мер: особый статус Квебека в Канаде); во­вторых, рецессивная этни­ческая группа может получить национальную культурную автономию; в­третьих, доминирующая этническая группа может отказаться от свое­го привилегированного статуса и установить равные отношения с дру­гими этническим группами (пример: ситуация в Бельгии, когда валлоны отказались от определенных исторических привилегий, чтобы тем са­мым умиротворить фламандцев).

Национальная федерация, культурная автономия и полное участие представляют собой, по Тимашеву, проявления конструктивной нацио­нальной политики государства, направленной на устранение межнацио­нальных противоречий и упрочение государственного единства. При этом государство, выбирая ту или иную форму регулирования межнацио­нальных отношений, должно учитывать особенности этнических групп, проживающих на его территории. Так, форма национальной федерации подходит в тех ситуациях, когда этнические группы проживают компак­тно, а культурно­национальная автономия целесообразна в тех случаях, когда определенная этническая группа существует в виде диаспор.

Тимашев обращает также внимание на проблему сецессии в ме­жэтнических отношениях, т.е. на требование определенных этнических групп относительно выхода из состава существующего государства и образования своего национального государства. В наше время требо­вание сецессии выдвигается некоторыми рецессивными этническими группами на основе права народов на самоопределение и адресовано либо доминирующим этническим группам, либо человечеству в це­лом433. Однако требование сецессии редко получает удовлетворение, по­

433 Ibid. – P. 233.

205• Глава XI

скольку доминирующая группа либо настаивает на ассимиляции, что ве­дет к обострению межэтнических противоречий, либо предлагает иные способы урегулирования межэтнических проблем. Отказывая в праве на сецессию, доминирующая этническая группа, как правило, аргумен­тирует свой отказ «подрывным характером» сецессии и ее негативным влиянием для мирных межэтнических отношений в государстве и его экономического развития. Тем не менее, сецессия является возможной, если рецессивная этническая группа проживает компактно и при этом сецессия не ущемляет существенные интересы доминирующей груп­пы. В случае осуществления сецессии возможен обмен национальными меньшинствами или эмиграция представителей этих меньшинств. Се­цессия является целесообразной в том случае, если рецессивная и до­минирующая этнические группы приходят к пониманию того, что их совместное проживание в рамках одного государства является нежела­тельным либо невозможным.

Интересно отметить, что Тимашев, исследуя различные формы национальной политики, говорит о необходимости их соответствия христианскому и демократическому идеалу434. В этом, пожалуй, как раз и проявляется этическая основа научного мировоззрения ученого, стремящегося поставить во главу угла социологии ценности христиан­ской демократии. Именно в таком ключе Тимашев предлагает решать острую проблему межрасовых противоречий в США. По его мнению, белое население Америки должно поддерживать процесс преодоле­ния культурного и экономического отставания чернокожего населения США. Одним из элементов такой политики должна стать имитации низшими слоями чернокожего населения образа жизни представителей высшего класса афроамериканцев, которые достигли в своем развитии высокого культурного и экономического уровня435. При этом очень важ­но преодолеть дискриминацию в отношении афроамериканцев на рын­ке труда в США.

Изучая социологические проблемы межэтнических отношений, Тимашев не обошел вниманием реалии этих отношений в СССр. Так, в своей статье «Межэтнические отношения в СССр» (1944) ученый про­

434 Ibid. – P. 235.435 Ibid. – P. 236­237.

206 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

анализировал ту социальную реальность межнациональных отношений в СССр, которая скрывалась за фасадом советской конституции436.

если ограничиться формально­юридическим анализом текста Советской конституции, то может показаться, что в СССр была реа­лизована идея межэтнической демократии и установлено мирное со­существование различных народов и национальностей. Суть решения проблемы национальных отношений в СССр заключалась в том, чтобы поделить всю территорию многонационального государства на такие участки этой территории, которые приблизительно соответствуют аре­алу проживания этнических групп, и наделить эти участки широкой автономией. Такое решение, по крайней мере, в теории, должно было сочетать в себе политические и экономические преимущества жизни различных этнических групп в пределах одного государства, – с одной стороны, и возможность беспрепятственного развития национальных культур – с другой.

Интересно отметить, что такая трансформация некогда централи­зованной российской Империи в федерацию национальных республик расходилась с первоначально негативным отношением большевиков к идее федерации национальностей, поскольку в национальных движени­ях они были склонны видеть средство укрепления власти буржуазии, скрывавшей за националистическими лозунгами интересы капитала. Изменение отношения большевиков к идее национальной федерации Тимашев объяснял двумя причинами: во­первых, большевики с помо­щью этой идеи стремились привлечь на свою сторону и умиротворить «полуколониальные народы» российской Империи, среди которых были популярны автономистские и сепаратистские настроения; во­вторых, в идее советской федерации народов большевики увидели определенную компенсацию нереализованного проекта создания всемирного интерна­ционала пролетарских республик посредством мировой революции437.

В основу Советской конституции легло три принципа решения на­ционального вопроса в СССр: 1) каждой этнической группе должно со­ответствовать определенное политическое образование; 2) каждой этни­ческой группе должно соответствовать лишь одно политическое обра­зование, с тем, чтобы для каждой культуры существовало центральное 436 Timasheff N.S. Inter­Ethnic Relations in the USSR // The American Catholic Sociological

Review. – Vol. 5. – No. 2 (Jun., 1944). – P. 83­89.437 Ibid. – P. 83.

207• Глава XI

управление; 3) все эти политические образования должны быть объеди­нены не на основе этнической или культурной близости, а на основе принятия социалистической советской модели438.

Все этнические группы в СССр, по сути, были поделены на четыре класса, обладавшие различным статусом и правами: 1) союзные респу­блики; 2) автономные республики; 3) автономные территории; 4) нацио­нальные районы.

Одним из основных прав союзных республик, отличавших их от образований других классов, было право на сецессию.

распределение всех этнических групп в СССр по этим четырем классам основывалось, согласно Тимашеву, на следующих принципах: 1) лишь приграничные этнические группы могли войти в первый класс; 2) чем больше численность этнической группы, тем выше вероятность ее включения в первый класс; 3) чем выше культурный уровень этниче­ской группы, тем выше вероятность ее включения в высшие классы439.

Однако главной особенностью советской федерации народов было то, что за фасадом территориального и административного устройства СССр скрывалось всесилие централизованного аппарата коммунисти­ческой партии, который фактически являлся руководящим органом все­го государства.

На международной арене, в частности в рамках ООН, два места, полученные Советскими республиками в Генеральной Ассамблее ООН (т.е. места Украинской ССр и Белорусской СССр), и одно – в Совете Безопасности (т.е. СССр), фактически принадлежали не трем незави­симым политическим образованиям, а одному политическому образо­ванию, представленному одним центральным и двумя местными под­чиненными правительствами440.

Относительно языковой политики в СССр Тимашев отмечает дей­ствие принципа «людям разрешено говорить на их родном языке, одна­ко, то, что они могут сказать, определяется Москвой»441.

438 Ibid. – P. 84.439 Ibid. – P. 86.440 Timasheff N.S. Legal Aspects of the Grant of Three Seats to Russia in the United Nations

Charter // Fordham Law Review. – Volume 14. – Issue 2. – 1945. – P. 190.441 Timasheff N.S. Inter­Ethnic Relations in the USSR // The American Catholic Sociological

Review. – Vol. 5. – No. 2 (Jun., 1944). – P. 88.

208 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

На примере Украины Тимашев отмечает два периода советской культурной политики. В течение первого периода, длившегося до 1932­33 г., существовала тенденция к большей дифференциации культур. Так, например, в центральную часть Украины и Киев были приглашены уче­ные и деятели культуры из Галиции, для того, чтобы помочь сделать литературный украинский язык как можно более далеким от русского языка, поскольку «галицкий диалект», по мнению Тимашева, представ­лял собой своего рода переходную форму к польскому и чешскому язы­кам442. В то же самое время для ряда этнических групп Советская власть изобрела новые алфавиты на основе латинского языка, а не кириллицы.

Однако к 1932­33 г. эта тенденция была повернута вспять и было объявлено, что народы СССр признают свое братство и желают боль­шего единства. В результате, например в Украине, представители Гали­ции подверглись «чистке», а новому поколению ученых было поручено работать над тем, чтобы максимально сблизить украинский и русский языки. Латинский алфавит был вытеснен кириллицей, а Пушкин был объявлен народным поэтом всех народов и национальностей россии. По существу, началось возвращение к имперской идеологии на основе до­минирования русской культуры. При этом Тимашев обратил внимание на пробуждение антисемитизма и симптомы социальной дискримина­ции евреев в СССр, свидетельством чего стал тот факт, что в 30­е годы евреи в шесть раз чаще, нежели представители других национально­стей, были склонны к изменению своих имен и фамилий443.

Говоря в целом о социологии межэтнических отношений Тимаше­ва, следует отметить, что она нуждается в дальнейшем развитии, для того чтобы адекватно понять те социально­исторические процессы, ко­торые происходят сейчас на постсоветском пространстве.

442 Ibid.443 Ibid. – P. 89.

209

ГЛ А в А X I IПРоГРАММА РАзвиТия СоциоЛоГии ПРАвА

ТиМАшевА и КРиТиКА еГо ТеоРии

В 1965 г., выступая на съезде Американской социологической ассоциации в Чикаго, Тимашев в своем докладе под названием «Куда движется американская социология права?» сформулировал свое по­нимание тех задач, которые стоят перед американской наукой социоло­гии права444. Этот доклад можно считать программным для социологии права в целом. Отмечая в докладе, что ранее американская социология права отождествляла себя с исследованием социальных изменений, по­скольку они имеют отношение к праву (право трактовалось иногда как независимая, а иногда как зависимая переменная), Тимашев выразил убеждение, что сфера социологии права не исчерпывается проблемой взаимодействия между социальным изменением, обусловленным за­коном, и изменением спонтанным, т.е. законом не обусловленным. По его мнению, социология права должна также обсуж дать проблемы, ка­сающиеся роли закона как качественной характеристики со циального порядка, вклю чая более специфические проблемы отношений между законом и другими ха рактеристиками социального порядка, в част­ности, мораль и обычаи (касающиеся моральных ценностей, морали отдельных групп, этикета и т. д.). Кроме того, в область социологии права входят также социальные системы, функция которых состоит в том, чтобы оперировать законом (суды, юридические ассоциации, ад­вокатские конторы, школы права, законодательные органы и отчасти правительство).

444 Тимашев Н. C. Куда движется американская социология права? // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_kuda>.

210 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Тимашев также предложил несколько путей, которые, по его мне­нию, должны были бы способствовать дальнейшему развитию амери­канской социологии права:

• Область социологии права должна быть ограничена исследо­ванием права как социального феномена, в рамках основных теорий и методов общей социологии.

• Для зрелой дисциплины социологии права необходимо про­водить больше эмпирических исследований, если они направлены на цент ральное ядро этой науки.

• Количественный подход должен использоваться в разумных пределах, не прибегая, однако, к таким искусственным конструкциям, как, например, изме рение установок. Необходимо помнить, что кванти­фикация не является един ственной возможностью эмпирических иссле­дований; при необходимости воз можны и должны быть использованы другие подходы.

• Чтобы придать настоящее и долговременное значение эмпири­ческим открытиям в области социологии права, желательно проводить идентичные или сходные исследования одновременно в различных ре­гионах Соединенных Штатов; либо последовательно, например, повтор­ные наблюдения в области, изученной предыдущими исследованиями.

Эти предложения Тимашева, направленные на развитие социоло­гии права, имеют значение и для современной науки.

Критика социологии права ТимашеваВместе с тем, книга Тимашева «Введение в социологию права»

подверглась критическому анализу со стороны Г.Д. Гурвича, который, с одной стороны, признавая значение и разносторонность этой рабо­ты Тимашева, с другой стороны, утверждал, что данная работа скорее содержит «социологическую теорию права», а не понятие социологии права445. Гурвич не соглашается с определением права, предложенным Тимашевым, в котором объединены коллективные моральные446 убеж­дения и гетерономная сила, их укрепляющая, поскольку такое опреде­ление права «игнорирует то, что правовые убеждения (если они вообще 445 Гурвич Г.Д. Философия и социология права: Избранные сочинения. – СПб:

Издательский Дом С.­Петерб. гос. ун­та, Издательство юридического факультета С.­Петерб. гос. ун­та, 2004. – С. 698.

446 По­видимому, здесь Гурвич имеет в виду «этические убеждения» в теории Тимашева, которые объединяют моральные и правовые убеждения.

211• Глава XII

являются убеждениями!) своей структурой отличаются от моральных убеждений»447. В этом плане Гурвич остается приверженцем четкого де­ления права и нравственности, представленного еще в трудах его учите­ля – Л.И. Петражицкого.

Гурвич также высказывает критическое замечание к теории Тима­шева, касающееся концепции власти, поскольку Тимашев, по мнению Гурвича, «игнорирует то, что власть (в той степени, в какой она связана с правом) сама по себе основана на праве»448.

рассматривая соображения Тимашева о развитии права и об отно­шении права к другим явлениям культуры, Гурвич отмечает: «Эти со­ображения интересны сами по себе, но не учитывают в полной мере как качественную неоднородность типов комплексных обществ, так и юридическую типологию отдельных групп, не говоря уже о полном отсутствии юридического микросоциологического анализа, даже в от­ношении конфликтующих глубинных уровней (кристаллизованного, гибкого, спонтанного) – аспекта, особо подчеркиваемого другими со­временными авторами»449.

Можно сказать, что в своей критике учения о праве Тимашева Гур­вич исходит из методологии Петражицкого, оставаясь в большей мере, нежели Тимашев, в рамках парадигмы своего учителя.

Американский автор, Дэвид Шифф, не соглашается с тезисами Ти­машева относительно того, что в контексте понимания права как ком­бинации этики и власти «нормальное поведение» – это то поведение, которое соответствует нормам права, а «ненормальное поведение» – это то, которые не соответствует этим нормам. По мнению Шиффа, такой анализ неправильно интерпретирует соотношение между правом и поведением и в своем логическом развитии не точен450. В этой связи Шифф пишет следующее: «Тот аргумент, что образцы поведения, ко­торые налагает право, создают либо социальную координацию либо социальный порядок, может быть подвергнут серьезному сомнению; ибо этот аргумент не оставляет места для возможности того, что право, отдав предпочтение одной из возможностей, может вести к расколу в

447 Там же.448 Там же.449 Там же.450 Schiff D. N.S. Timasheff’s Sociology of Law // The Modern Law Review. – Vol. 44. –

No. 4 (July 1981). – P. 410.

212 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

обществе, а также не учитывает того, что принятие непоследователь­ных указаний может вызвать замешательство и, тем самым, социальное напряжение»451.

В качестве примера Шифф приводит принятие законов, касающих­ся межрасовых отношений в Великобритании, вызвавших разногласия и трения в британском обществе. Другой пример – законы, возлагающие определенное бремя на одну часть общества, либо предоставляющие привилегии одной части общества за счет другой (например, «позитив­ная дискриминация» в США).

Определение в учении Тимашева поведения, соответствующего нормам права, в качестве «нормального», а не соответствующего этим нормам – в качестве «ненормального» имеет, по мнению Шиффа, не­значительную «объяснительную ценность», поскольку время от време­ни имеют место случаи, когда в результате навязывания государством определенных норм права, входящим в противоречие с господствующей в данном обществе моралью, поведение большей части населения мо­жет не соответствовать этим новым нормам права452. В такой ситуации назвать поведение большинства «ненормальным» вряд ли было бы на­учно корректным.

Шифф также настроен критически по отношению к склонности социологической теории Тимашева объяснять сущность поведения лю­дей в терминах бихевиоризма, т.е. на основе наблюдения за их внеш­ним поведением453. Дело в том, что, как показал еще такой социолог, как Альфред Шюц, те, кто ведут себя одинаково, могут придавать своему поведению различное значение. Точно так же как «намеренное бездей­ствие» является частью социальной реальности, которую бихевиорист­ский подход оказывается не в состоянии объяснить. Возможно поэто­му, что отмечает и Шифф, Тимашев не отказался полностью от метода интроспекции своего учителя – Петражицкого. Вместе с тем, в отличие от Петражицкого, рассматривавшего «факты права» как «ментальные события», Тимашев делает акцент на реализации права посредством политической организации, на что теория Петражицкого не обращала внимания.

451 Ibid.452 Ibid. – P. 411.453 Ibid. – P. 412.

213• Глава XII

Как считает Шифф, тезис Тимашева о том, что в развитом обще­стве соответствие поведения человека предписаниям права является фактом социальной жизни, не является достаточно убедительным и не подлежит верификации454. Кроме того, он считает серьезным недостат­ком учения Тимашева то, что в ней не уделено надлежащего внимания роли политического конфликта в социологии права455.

Для Шиффа фундаментальными вопросами социологии права яв­ляются вопросы относительно предиспозиций (предрасположенностей). К этим вопросам он, в частности, относит такие, как: какие социаль­ные структурные соглашения или социальные нормы предрасполагают общество к соблюдению норм права; какие характеристики норм пра­ва определяют их явную либо латентную значимость (релевантность) в обществе456.

Как вполне справедливо указывает Шифф, критически исследуя теорию Тимашева, в современных условиях правовые механизмы без принудительной реализации норм права могут быть иногда более эф­фективны, чем механизмы, опирающиеся на принуждение457.

Большой интерес к социологии права Тимашева проявил Ганс Моргентау, который назвал книгу Тимашева «чем­то большим, неже­ли введением в социологию права», поскольку она представляет собой «общую социологическую теорию права как таковую»458. Цель книги Тимашева, по мнению Моргентау, состоит в анализе социальных сил, действующих в праве, их типичных проявлений и взаимоотношений на стадиях равновесия, изменения, дифференциации и интеграции. Вот как Моргентау охарактеризовал «Введение в социологию права» Тимашева: «Оригинальный вклад этой книги в науку права и социологию состоит в последовательном применении механической точки зрения к норма­тивной сфере. В качестве попытки в этом направлении, работа доктора Тимашева не имеет себе равных с точки зрения энциклопедического использования литературы и ее широты систематической цели. Книга является уникальной в своем механическом анализе элементов норма­454 Ibid. – P. 417.455 Ibid. – P. 419­420.456 Ibid. – P. 420.457 Ibid. 458 Morgenthau H. An Introduction to the Sociology of Law. By N.S. Timasheff. Cambridge:

Harvard University Committee on Research in the Social Sciences, 1939.Pp. xiv, 418. // The Yale Law Journal. – Vol. 49. – No. 8 (Jun., 1940). – P. 1510.

214 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

тивной сферы, а также в ее трактовке логически возможных и историче­ски реальных проявлений, отношений и модификаций этих элементов. Эта книга – своего рода химия нормативной сферы – автор фактически любит использовать эту сферу исследования для своих примеров»459.

Признавая, что в своей книге Тимашев внес оригинальный вклад во многие отрасли социальной науки, Моргентау подчеркивает, что в этой работе Тимашев «проявил силу анализа и систематизации, являю­щейся беспрецедентной в этой области»460.

Вместе с тем, Моргентау не соглашается с критическими замеча­ниями Тимашева в отношении своей теории международного права, от­мечая, что концепция международного права самого Тимашева, скорее, является повторением известной теории «самоограничения» государ­ства немецкого юриста еллинека.

Моргентау считает, что философской основой книги Тимашева яв­ляется философия неокантианства начала XX века, и в этом отношении теория Тимашева во многих аспектах представляет собой социологи­ческое соответствие нормативистской теории права Ганса Кельзена461. При этом Тимашев, так же как и Кельзен, по мнению Моргентау, до­стигает научных результатов не благодаря, а вопреки неокантианским предпосылкам.

Моргентау высказал также критическое замечание в отношении психологической доктрины Тимашева, поскольку в своей социологии права Тимашев не воспользовался достижениями новейших направ­лений в психологии (например, гештальтпсихологии и психоанализа), оставшись, по мнению Моргентау, на уровне статичных и формальных образцов структурализма Вундта (Wundt), которые скорее классифици­руют, чем объясняют психологические феномены462. Как отметил Мор­гентау: «Поскольку исследование поведения человека в обществе в свете его психологической причинности является одной из целей социологии, устаревшая психология не может не затронуть социологическую тео­рию, которая строится на ней. если бы доктор Тимашев обратил боль­шее внимание на современную психологию, он бы избежал некоторых

459 Ibid. – P. 1511.460 Ibid.461 Ibid. – P. 1512.462 Ibid.

215• Глава XII

неокантианских атавизмов и значительно бы повысил ценность своего анализа этических феноменов»463.

С этим замечанием Моргентау можно согласиться лишь отчасти. Дело в том, что, во­первых, психологическая основа социологии права Тимашева основывается не столько на психологии Вундта, сколько на психологии Петражицкого, предложившего свою оригинальную клас­сификацию психологических явлений; во­вторых, вызывает некоторые сомнения тезис Моргентау о том, что социология права Тимашева близ­ка неокантианству, поскольку учитель Тимашева Петражицкий резко критиковал учение Канта и его последователей, что не могло не нало­жить определенный отпечаток на научное мировоззрение Тимашева. К сожалению, Моргентау не объясняет с достаточной степенью ясности, в чем именно теория Тимашева близка неокантианской методологии.

Тем не менее, Моргентау решительно присоединяется к мнению, высказанному ранее известным ученым Канторовичем (Kantorowicz), назвавшим книгу Тимашева лучшей в своей области464.

Более критичен в отношении социологии права Тимашева оказался Макс рейнстайн. Так, критикуя понятие «этико­императивная социаль­ная координация», являющееся ключевым в социологии права Тимаше­ва, рейнстайн пишет: «В этой формуле термин «этика» используется в необычно широком значении, обозначая все виды норм поведения, признаваемые обществом в качестве соответствующих его групповому убеждению – т.е. не только нормы морали, но также обычай, моду, эти­кет и т.д. Такое использование термина запутывает не только читате­ля, но иногда и самого автора. Может возникнуть подозрение, что эта специфическая терминология вызвана желание автором не использо­вать благозвучный термин «право» в отношении приказов большевиков и других «деспотических» режимов»465.

Это замечание рейнстайна нельзя счесть вполне справедливым, поскольку: во­первых, такое широкое понятие «этика», которое исполь­зует Тимашев, связано с широким пониманием права, выраженным в психологической теории права Петражицкого; во­вторых, в конечном счете, как это следует из «Введения в социологию права» и других

463 Ibid.464 Ibid. – P. 1513.465 Rheinstein M. Two Recent Books on Sociology of Law // Ethics. – Vol. 51. – No. 2 (Jan.,

1941). – P. 220.

216 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

работ Тимашева, посвященных советскому праву, право большевиков также является правом, несмотря на его в целом недемократический характер.

Острие критики рейнстайна направлено на само понятие права в теории Тимашева в качестве этических групповых убеждений, под­держиваемых и реализуемых властью. Он, в частности, не согласен с тезисом Тимашева относительно невозможности существования раз­рыва между правом и нравами (mores) в данном обществе, поскольку, дескать, тема различий между правом и нравами является излюбленной темой социологов466. Однако, как нам представляется, Тимашев говорит об отсутствии разрыва между правом и «нравами» по той причине, что его понятие «право» включает в себя понятие «нравы».

Не согласен рейнстайн и с тем тезисом Тимашева, в соответствии с которым большую роль в формировании и выражении «этического группового убеждения» играют «этические лидеры». Кто именно яв­ляется такими «этическими лидерами»? – задает вопрос рейнстайн. Не являются ли ими правители, что делает тогда понятие этической коор­динации излишней в понятии права Тимашева. если это так, тогда по­лучается, что право – это всего лишь продукт власти, государства, как постулирует юридический позитивизм. С другой стороны, рейнстайн убежден в том, что современное общество является слишком сложным, чтобы мы могли говорить об этических убеждениях общества в целом. По многим вопросам права, политики и морали в обществе нет единого мнения, а по ряду вопросов технического и правового характера (напри­мер, по вопросу о сроке исковой давности) в обществе вообще может не быть определенного «общественного мнения». Не является ли в таком случае понятие «группового этического убеждения» фикцией? – вопро­шает рейнстайн467.

Однако напомним, что в своем учении об этике Тимашев опреде­ляет «групповое этическое убеждение» в качестве «не более чем совпа­дения убеждений индивидуальных членов данной группы» и при этом пишет о возможности столкновений между «групповыми этическим убеждениями» различных социальных групп в рамках одного социума. Тимашев рассматривает этику динамически, а не статически, т.е. видит

466 Ibid. – P. 221.467 Ibid. – P. 224.

217• Глава XII

борьбу различных этических взглядов, результатом которой выступает определенный социальный баланс, находящий свое выражение в нор­мах права. Другими словами, этические убеждения, выражаемые, в том числе, различными «этическими лидерами», ведут борьбу за влияние на власть, в силу чего они становятся правом. В этом, кстати говоря, суть демократического процесса.

Таким образом, в социологии права Тимашева вполне можно найти ответы на вопросы рейнстайна и опровергнуть его замечания.

Тем не менее, несмотря на свою критику, рейнстайн вынужден при­знать, что книга Тимашева – «наиболее всесторонняя программа социо­логии права из тех, что до сих пор были опубликованы, и частями реали­зация этих задач» (т.е. тех задач, которые сформулированы в программе социологии права)468. Этот критик признает также, что в своей книге Ти­машев удачно сочетает хорошо структурированную систему результатов исследований других ученых и свой собственный опыт жизни в разных странах и различных системах права469. Энциклопедическое отношение Тимашева к научной литературе, отмечает рейнстайн, делает книгу Ти­машева хорошей основой для преподавания социологии права470.

В своей статье «Фундаментальные проблемы социологии права» (1941) Тимашев ответил на замечание рейнстайна относительно того, что, дескать, в сложных обществах, состоящих из множества социаль­ных групп с различными интересами, отсутствует единое этическое убеждение, за исключением нескольких основополагающих принци­пов. По мнению Тимашева, решение вопроса об этическом убеждении в сложном обществе выглядит так: «Приписывание праву неотъемлемого этического элемента не означает утверждения, что каждая норма права будет соответствовать убеждению каждого гражданина либо каждого адресата индивидуальной нормы. С другой стороны, никогда не суще­ствовала система права, в которой, по крайней мере, значительная часть фундаментальных норм не была бы прямо признана большей частью граждан в качестве способствующей общему благу. Как велико должно быть это число в пропорции к населению, вероятно, зависит от типа общества; очевидным является и то, что признание (принятие для ру­ководства к действию) этих норм отдельными членами общества не об­468 Ibid. – P. 220.469 Ibid. – P. 221.470 Ibid.

218 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

ладает одинаковым весом: те, кто в принципе формирует общественное мнение, и те, чья функция заключается в осуществлении права, имеют намного большое значение, нежели остальные. Отказ в таком призна­нии со стороны важной части такого «братства сторонников права» яв­ляется симптомом приближающегося распада системы и предвестни­ком революции»471.

Таким образом, этическое убеждение той группы в обществе, кото­рая оказывает основное влияние на формирование общественного мне­ния, является своеобразным «ядром этического фундамента права»472. От этого центра происходит убывание значения признания, как сейчас бы сказали, «легитимности» права. При этом Тимашев выделяет две ли­нии убывания. Первая линия убывания идет от упомянутого «братства сторонников права» («fraternity of the supporters of law») в направлении периферии общества, т.е. по направлению к тем социальным группам, которые более пассивны, нежели активны, в определении структуры, функций и культурных конфигураций общества. Вторая линия идет от фундаментальных норм в направлении тех норм, которые затрагивают только специальные сегменты социальной структуры либо тех норм, которые не обладают непосредственной этической значимостью. речь идет о том, что даже лишенные этического содержания технические нормы, тем не менее, все равно как бы освещены светом, стоящих за ними этических ценностей. Другими словами, этическая значимость придается этим нормам посредством признания их важности для под­держания сложного механизма, с помощью которого общество реализу­ет признанный стандарт права473.

Таким образом, признание права в целом является нормальным отношением большинства законопослушных граждан в отношении большей части норм права. Исключение здесь составляют профессио­нальные преступники и профессиональные революционеры, рост числа которых знаменует приближающийся крах системы права.

471 Timasheff N.S. Fundamental Problems of the Sociology of Law // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 2. – No. 4 (Dec., 1941). – P. 246.

472 Ibid.473 Ibid. – P. 247.

219• Глава XII

Критика Тимашевым социологических учений о праве Гурвича и СорокинаТот факт, что Тимашев, Сорокин, Гинс и Гурвич принадлежали к

школе Петражицкого и поддерживали между собой тесные научные и даже дружеские отношения, отнюдь не мешал им высказывать по от­ношению к социологическим работам и идеям друг друга критические замечания. Собственно говоря, это являлось признаком здорового духа критики, без которой невозможен научный прогресс.

В этой связи интересно рассмотреть те работы Тимашева, в кото­рых он анализирует работы своих коллег в области социологии права и в которых раскрывается его собственная концепция права в полемике с его коллегами.

Так, например, Тимашев не один раз в своих работах по социологии права обращался к критическому анализу учения Георгия Гурвича, став­шего, по сути, одним из основателей французской школы социологии права. Как пишет о Гурвиче Тимашев в своей статье «Сущность права: по поводу новой книги профессора Г.Д. Гурвича»: «Гурвич принадле­жит к числу тех ученых, которые понимают всю тщету чисто словесных упражнений на тему о праве, которыми полна история науки права и еще более история его философии. Он знает, что право – реальное явление. Найти и показать природу этой реальности – такова задача, которую он себе ставит вслед за покойным проф. Л. Петражицким. Свой метод он в одном из мест называет «радикальным эмпиризмом»»474.

Вместе с тем, Тимашев критически относится к понятию правово­го «опыта» (под которым, по мнению Тимашева, Гурвич имеет в виду «правовое переживание») в учении Гурвича. «Правовое переживание» по Гурвичу, в интеллектуальной реконструкции Тимашева, – «это сово­купность коллективных признаний «нормативных фактов», т.е. фактов, в которых непосредственно воплощаются ценности»475.

Это определение, отмечает Тимашев, можно счесть лишь предва­рительным, поскольку в нем неизвестное – «право» – объясняется через другое неизвестное – «нормативный факт». Он также подвергает кри­тике понятие «интуитивного права» в учении Гурвича, сфера которого 474 Гурвич Г.Д. Философия и социология права: Избранные сочинения. – СПб:

Издательский Дом С.­Петерб. гос. ун­та, Издательство юридического факультета С.­Петерб. гос. ун­та, 2004. – С. 810.

475 Там же. – С. 811.

220 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

весьма разнородна по составу. То, что Гурвич относит к сфере «интуи­тивного права» правильнее было бы относить, считает Тимашев, к обла­сти нравов476. По его мнению, Гурвич, следуя за Петражицким, хочет, в сущности, определить не право, а все то, во что право входит в качестве некоторого ингредиента477.

Вызывает критические замечания Тимашева и концепция справед­ливости в учении о праве Гурвича, которую последний отождествляет с моральным идеалом и видит в ней существенный способ реализации этого идеала. Напомним также, что в учении Гурвича само право – это попытка реализации идеала справедливости в социальной реальности.

Однако, как указывает Тимашев, в реальности существует не столь­ко некая единая и универсальная «справедливость», сколько конфликты между различными взглядами на справедливость (например, противо­положение между «пролетарским» и «буржуазным» правом)478. Он так­же отмечает, что в этих рассуждениях Гурвича о справедливости нет ровно ничего от его «радикального эмпиризма»479.

Вместе с тем, Тимашев находит нечто общее между своим учением о праве и теорией Гурвича, а именно: признание «двухприродности пра­ва», т.е. его причастности и миру фактов, и миру ценностей480.

Главным же принципиальным отличием между двумя версиями социологии права Тимашева и Гурвича является то, что Тимашев под­черкивает, а Гурвич отрицает, связь права с властвованием. Как пишет Тимашев по этому поводу: «Не сомневаюсь, что работа, доведенная до конца методом «радикального эмпиризма», дала бы результаты, в кото­рых наглядно проступила бы неразрывная связь права с властвованием и подчинением, которая Гурвичу кажется лишь досадной аберрацией»481.

Тимашев не соглашался также с тезисом Гурвича относительно того, что социологии права не может быть без философии права482. По сути, считает Тимашев, в учении Гурвича философия права навязывает социологии права фундаментальную концептуальную схему, что, в ко­476 Там же. – С. 815.477 Там же. – С. 814­815.478 Там же. – С. 817.479 Там же.480 Там же. – С. 818.481 Там же.482 Timasheff N.S. Fundamental Problems of the Sociology of Law // The American Catholic

Sociological Review. – Vol. 2. – No. 4 (Dec., 1941). – P. 237.

221• Глава XII

нечном счете, ведет к тому, что под видом социологии права скрывается философская теория права483.

Тимашев, говоря в целом о школе Петражикого, куда он включал Гурвича, писал: «Значительный ущерб был причинен Петражицким и его школой (среди них и Гурвичем) в силу неадекватного распростра­нения термина «право» без учета политической организации общества либо, по крайней мере, структур власти»484.

Таким образом, главной отличительной особенностью учения Ти­машева о праве по сравнению со школой Петражицкого является то, что в этом учении право неразрывно связывалось с властью, существующей в виде определенных социальных структур, а не в виде определенного психического переживания, как у Петражицкого.

Тимашев относил социологию Гурвича к феноменологической школе, испытавшей влияние философии, прежде всего, феноменоло­гической философии Э. Гуссерля. Как писал Тимашев о феноменоло­гической школе в социологии: «Несмотря на немецкое происхождение, школа лучше всего пред ставлена социологом, вышедшим из россии, ко­торый пишет главным образом на французском, – Г. Гурвичем («Очер­ки социологии», 1938). если немецкие родоначальники подчеркивали метод понимания социальных явлений посред ством интуитивного про­зрения или созерцания внутреннего порядка, доступ ного в единичном опыте, то Гурвич сделал интересную попытку создать «глу бинную со­циологию», проникающую сквозь последовательные уровни реально­сти и, в конце концов, достигающую «непосредственной социальной реальности» или коллективного ума. К сожалению, это было повторе­нием одной из наименее приемлемых идей Дюркгейма»485.

По всей видимости, Тимашев наиболее интенсивно полемизировал именно с Гурвичем по вопросам социологии права. Однако при этом он опубликовал ряд положительных рецензий на труды Гурвича, под­черкнув в них необходимость их перевода на английский язык и публи­кации в США.

Тимашев также не во всем соглашался с социологическими взгля­дами своего близкого друга – П.А. Сорокина. Вот как описывает это

483 Ibid.484 Timasheff N.S. Definitions in the Social Sciences // The American Journal of Sociology. –

Vol. 53. – No. 3 (Nov., 1947). – P. 208.485 Тимашев Н.С. Социология // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_soc>.

222 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

дочь Тимашева Т.Н. Бобринская: «Мне пришлось ближе познакомить­ся с его манерой работать, и я поняла еще одну сторону его личности: глубокая честность в отношении науки и людей науки. В своих отзывах он всегда хвалил то, что находил в работе хорошим – но если что­то, по его мнению, оказывалось неудачным, он писал об этом прямо, даже если это доставляло ему неприятности. Был случай, связанный с его старым другом, профессором Питиримом Сорокиным, который на него обиделся: как, дескать, он, друг! – смел написать не вполне благопри­ятную рецензию на один из его, сорокинских, трудов. Сразу скажу, что отец очень уважал и любил Сорокина, хотя далеко не во всем с ним соглашался»486.

Питирим Сорокин стал одним из первых русских ученых, учеников Л.И. Петражицкого, который, по выражению Тимашева, совершил пры­жок от правоведения к социологии. Будучи в россии, Сорокин учился в Санкт­Петербургском университете на юридическом факультете, когда там учился Тимашев, а также в Психоневрологическом Институте, где социология занимала почетное место. Именно ему, по мнению Тима­шева, было суждено стать не просто социологом, но первым среди аме­риканских социологов. Среди трудов Сорокина, имеющих отношение к социологии права, выделяются такие, как монументальная монография «Социальная и культурная динамика» (в 4 томах, 1937–1941) и трактат, обобщающий его социологические воззрения, «Общество, культура и личность» (1947).

Поскольку концепция права Сорокина в принципе повторяла пси­хологическую теорию Петражицкого487, то Тимашев полемизировал не столько с пониманием Сорокиным природы права вообще, сколько с его теорией социальной и культурной динамики, в которой социологиче­ская концепция права занимала важное место. Суть социологического учения Сорокина Тимашев видел следующим образом488.

В этом учении Сорокина осмысленное человеческое взаимодей­ствие является родовым социальным феноменом. В нем можно выде­

486 Бобринская Т.Н. (урожденная Тимашева). Заметки о моем отце // Журнал социоло­гии и социальной антропологии. – Том III. – № 2. – 2000. – С. 21.

487 См.: Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общества. – М.: Политиздат, 1992. – С. 46.

488 Timasheff N.S. Sociological Theory. Its Nature and Growth. – New York: Random House, 1967. – P. 231­238.

223• Глава XII

лить три элемента: социальный, культурный и личностный. Социаль­ный изучается в двух измерениях: социальные процессы и социальные группы. Культурный элемент состоит из значений, ценностей и норм. Два связанные значения формируют культурную систему. Для того, чтобы стать социологически релевантной, такая система должна быть сначала объективирована, т.е. получить выражение в средствах, доступ­ных для других умов, а затем социализирована, т.е. принята и задей­ствована множеством людей, тогда мы имеем социокультурную систе­му. Социокультурные системы, действующие в большом обществе, в большинстве своем явля ются «логически­значимо интегрированными» в суперсистему. Эта интеграция происходит вокруг системы истины. В зависимости от вариаций в этой системе между верой, разумом и чув­ствами должны различаться три важных типа социокультурных систем: идеациональная, идеалистическая и чувственная. Причем право высту­пает неотъемлемым компонентом культуры и по­разному проявляется в каждом из этих трех типов социокультурных систем. Культура группы состоит из идеологических, поведенческих и материальных элементов. Социокультурная структура личности понимается как плюралистиче­ская: личность имеет не одно «эго», но много разных «эго»; «трансцен­дентальная душа» остается за пределами обсуждения.

Типология социокультурных суперсистем является фундаментом теории социального изменения Сорокина. Утверждается, что для нее характерно основное единообразие: это волнообразная флуктуация от идеациональной к чувственной культуре, и наоборот, проходящая в одном направлении посредством смешения двух культур, а в дру­гом – через идеалистическую культуру. Движущая сила этого развития есть имманентная причинность; такова природа куль туры. Движение в одном направлении приближается к границе, которая была бы чисто идеациональной или чувственной культурой; но развитие никогда не за­ходит столь далеко и, как правило, тенденция обратима (хотя возможна и стагнация). Культура как таковая никогда не умирает; некоторые ее части могут отвергаться, но другие принимаются иными культурами и выживают.

Отдавая должное монументальному произведению Сорокина «Со­циальная и культурная динамика», Тимашев в то же время выдвигал ряд критических замечаний по отношению к его теории.

224 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Во­первых, теория социально­культурной динамики Сорокина не­сколько упрощает те исторические факты, которая она должна объяс­нить489. Так, например, «Золотой век» Древней Греции и эпоха Данте, согласно теории Сорокина, вроде бы должны быть отнесены к одной, идеалистической культуре, однако между ними во многих отношениях существуют существенные различия.

Во­вторых, критерием социокультурных систем Сорокин делает различие между культурными элементами, которые изменяются или флуктуируют вместе либо взаимозависимо, и теми, которые этого не делают. Затем он приписывает свойство взаимозависимой флуктуации элементами таких социокультурных систем, вследствие чего попадает в логически замкнутый круг490.

В­третьих, выбор Сорокиным культурной концепции «истины», определяемой в терминах идеациональной, идеалистической и чувствен­ной систем в качестве основной детерминанты социально­культурного развития не является убедительным. С равным успехом Сорокин мог бы выбрать другие элементы в качестве фундаментальной детерминанты культурного развития491.

Однако в целом вклад Сорокина в такие области социологической теории, как социокультурные изменения, методология, социальная стра­тификация и мобильность, а также социология права, Тимашев называл «действительно потрясающим» (indeed staggering)492.

Говоря о критике теории Тимашева со стороны его коллег, а также о критических замечаниях самого Тимашева в отношении работ и взгля­дов его коллег­социологов, следует иметь в виду, что в науке критика, наряду со смелым выдвижением научных гипотез, является важнейшей частью научного процесса и без нее невозможно прогрессивное разви­тие науки. В этом смысле по­настоящему понять творчество Тимашева можно лишь с учетом этой критики.

489 Ibid. – P. 278.490 Ibid.491 Ibid.492 Timasheff N.S. Pitirim A. Sorokin // The American Sociologist. – Vol. 3. – No. 2 (May,

1968). – P. 149.

225

з А К Л ю ч е н и е

Социология права Николая Тимашева представляет собой целост­ную, логичную систему, органически связанную с его общим учением о социологии. Как в своей общей социологии, так и в социологии права Тимашев попытался построить ясную и четкую теорию, основываю­щуюся на логически адекватных, поддающихся верификации, научных понятиях, которые могли бы послужить фундаментом для последующей унификации социологической терминологии.

По нашему мнению, именно Н.С. Тимашева следует признать соз­дателем науки социологии права. В пользу этого можно выдвинуть не­сколько следующих аргументов.

Во­первых, Тимашев с достаточной степенью ясности и опреде­ленности указал предмет исследования социологии права и определил ее понятие и ключевые категории.

Во­вторых, он разработал логически обоснованную систему этой науки. Конечно, работы евгения Эрлиха (1913) и Макса Вебера появи­лись до того, как были опубликованы основные труды Тимашева по со­циологии права. Однако, произведения Эрлиха и Вебера хотя и можно считать социологически­правовыми, тем не менее, этим авторам не уда­лось создать такой внутренне непротиворечивой, целостной и гармо­ничной системы науки социологии права, как это сделал Тимашев.

В­третьих, Тимашев разработал методологию социологии права, на основе которой возможно ее дальнейшее развитие.

В­четвертых, система социологии права Тимашева является инте­гральным элементом его общей социологии и, таким образом, построе­на с учетом главного методологического принципа построения научных теорий – принципа адекватности.

Говоря о соотношении социологии права Тимашева с психологи­ческим учением о праве его учителя – Л.И. Петражицкого, можно за­метить, что некоторые положения учения Петражицкого Тимашев со­

226 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

хранил (например, принцип адекватности в качестве методологической основы построения научных теорий), некоторые развил или придал им иную форму, а от некоторых отказался. В своем научном развитии Тимашев осуществил переход от социально­психологической концеп­ции права к полноценной социологии права, предложив рассматривать феномен права не как субъективное психическое переживание, а как реальную социальную силу, являющуюся интегральным элементом культуры. Смысловым ядром социологии права Тимашева является по­нимание права как области взаимодействия этики и власти. Вместе с тем, представление о социологии права у Тимашева не являлось чем­то застывшим, а развивалось по мере развития научного мировоззрения самого Тимашева. В этой связи нельзя не упомянуть тот важный факт, что он так и не успел закончить рукопись своей новой книги по социо­логии права, которая, вполне вероятно, могла бы представить его новую концепцию социологии права с учетом тех критических замечаний, ко­торые высказывались его коллегами.

Трудно сказать, какие из своих взглядов в области социологии пра­ва Тимашев бы пересмотрел в своей новой книге, однако, скорее всего, он бы сохранил концептуальные основы своего учения о праве, этике и власти.

Говоря о масштабе личности Тимашева, нельзя не привести оцен­ку этого великого человека и ученого его близким другом Питиримом Сорокиным, который писал ему следующее: «Вы не только преодолели громадные трудности эмигрантской жизни, но и, оставаясь все время культурным, политическим и моральным «рыцарем без страха и упре­ка», успешно продолжали свою творческую научную и культурную ра­боту, которая сделала Вас одним из выдающихся мировых ученых в об­ласти социологии и социальных наук, одним из крупных мыслителей, профессоров и воспитателей ряда американских студенческих поколе­ний и человечества нашего времени вообще. Особенно важно то, что Вы достигли этого без всякого приспособления к вкусам и желаниям предержащих политических, экономических и социальных властей За­пада и Востока – исключительно своими творческими способностями и моральной ответственностью перед Богом и человечеством. В наш век цинизма, нигилизма и смятения умов Ваше «рыцарство без страха и упрека» – редкое явление. Оно – достойный подражания превосходный

227• заключение

пример для всех творчески­конструктивных строителей грядущего, бо­лее совершенного и благородного строя жизни человечества»493.

Подводя итог анализу учения о праве Николая Сергеевича Тима­шева, следует сказать, что это учение стало важным вкладом в разви­тие мировой социологии, науки и культуры в целом. развитие отече­ственной социологической мысли уже невозможно представить себе без творческого освоения того богатого интеллектуального наследства, которое оставил после себя Николай Тимашев, точно также как невоз­можно понять современную действительность Украины и россии без того аналитического инструментария, который выработал этот великий ученый XX века.

493 Сорокин П.А. Николаю Сергеевичу Тимашеву // На темы русские и общие. Сборник статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимашева. Под почетной редакцией проф. П.А. Сорокина. Под редакцией проф. Н.П. Полторацкого. – Издание Общества дру­зей русской культуры: Нью­Йорк, 1965. – С. 13­14.

228 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

Л и Т е РАТ У РА

1. Адлер А. Мотив власти // < http://flogiston.ru/library/adler_vlast>.2. Бобринская Т.Н. Заметки о моем отце // Журнал социологии и со­

циальной антропологии. – 2000. – Том III. – № 2. – С. 18–24.3. Бобринская Т.Н. Профессор Николай Сергеевич Тимашев. История

трех жизней // Новый журнал. – 2012. – № 267 // <http://magazines.russ.ru/nj/2012/267/b31.html>.

4. Гнатюк О.Л. Н.С. Тимашев как социолог // Социологические иссле­дования. – 2001. – № 6. – С. 104–112.

5. Гурвич Г.Д. Философия и социология права: Избранные сочине­ния. – СПб: Издательский Дом С.–Петерб. гос. ун­та, Издательство юридического факультета С.–Петерб. гос. ун­та, 2004.

6. Карбонье Ж. Юридическая социология. – М.: Прогресс, 1986.7. Кареев Н. Историко­философские и социологические этюды. –

СПб: 1895.8. Кареев Н. роль идей, учреждений и личности в истории. – Одесса:

1895.9. Ковалевский М.М. Избранные труды: в 2­х частях. Часть 1. – М.:

рОСПЭН, 2010.10. Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. – М., 2010. 11. Коркунов Н.М. русское государственное право. Введение и общая

часть. – Том I. – СПб., 1909.12. Новицкий Г.И. Жизненный и академический путь проф. Н.С. Ти­

машева // На темы русские и общие. Сборник статей и материа­лов в честь проф. Н.С. Тимашева. Под почетной редакцией проф. П.А. Сорокина. Под редакцией проф. Н.П. Полторацкого. – Издание Общества друзей русской культуры: Нью­Йорк, 1965. – С. 15–24.

13. Петражицкий Л.И. Теория права и государства в связи с теорией нравственности. – Том I. – СПб., 1909.

229• Литература

14. Полторацкий Н.П. Предисловие // На темы русские и общие. Сборник статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимашева. Под почетной редакцией проф. П.А. Сорокина. Под редакцией проф. Н.П. Пол торацкого. – Издание Общества друзей русской культуры: Нью­Йорк, 1965. – С. 3–10.

15. рогозин Д.М. Порядок в понятийном аппарате: Методологические работы Н.С. Тимашева // Социологические исследования. – № 6. – 2010. – С. 127–137.

16. Сорокин П.А. Николаю Сергеевичу Тимашеву // На темы русские и общие. Сборник статей и материалов в честь проф. Н.С. Тимаше­ва. Под почетной редакцией проф. П.А. Сорокина. Под редакци­ей проф. Н.П. Полторацкого. – Издание Общества друзей русской культуры: Нью­Йорк, 1965. – С. 13­14.

17. Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общества. – М.: Политиздат, 1992.

18. Сталин И.В. Марксизм и вопросы языкознания. Относительно марксизма в языкознании // < http://www.philology.ru/linguistics1/stalin­50.htm>.

19. Тимашев Н.С. «Великое отступление». 1946. (Главы из книги). // <http://magazines.russ.ru/nj/2007/248/ti21.html>.

20. Тимашев Н.С. Восстановление в правах (Закон 26­го июня 1913 г.) // Право. еженедельная юридическая газета. – № 15. – 1915. – С. 1092–1100.

21. Тимашев Н.С. Две идеологии: (Мысли о современном положении россии) // Новый журнал. – Нью­Йорк, 1958. – № 53. – С. 209–221.

22. Тимашев С.Н. Как я стал социологом // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_kak>.

23. Тимашев Н. С. Как возникают войны? // Новый журнал. – 1968. – № 90. – С 205–211.

24. Тимашев Н.С. Кодификационная обработка действующего уголов­ного законодательства // Право. еженедельная юридическая газе­та. – № 52. – 1915. – С. 3380–3391.

25. Тимашев Н. C. Куда движется американская социология права? // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_kuda>.

26. Тимашев Н.С. К толкованию введенных в действие статей главы XXVII угол. улож. // Право. еженедельная юридическая газета. – № 46. – 1915. – С. 2925–2931.

230 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

27. Тимашев Н.С. На правильном ли пути Америка? // Новый журнал. – Книга 71. – Нью­Йорк, 1963. – С. 244–251.

28. Тимашев Н.С. Новейший фазис в истории института условного осуждения // Журнал Министерства юстиции. – Т. 7. – СПб., 1913. – С. 168–196.

29. Тимашев Н.С. Новый закон об уголовной ответственности за «тор­говое мародерство» // Право. еженедельная юридическая газета. – № 40. – 1916. – С. 2154–2160.

30. Тимашев Н.С. Что такое социология права? // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_cto>.

31. Тимашев Н.С. Об условном осуждении // Право. еженедельная юридическая газета. – № 50. – 1914. – Воскресенье 14 Декабря. – С. 3449–3453.

32. Тимашев Н.С. Официальное мировоззрение советского народа и его пропаганда. – Париж, 1931.

33. Тимашев Н.С. Политическое и административное устройство С.С.С.р. – Париж, 1931.

34. Тимашев Н.С. Преступное возбуждение масс по действующему русскому праву // Журнал Министерства юстиции. – Год двадца­тый. – № 10. – Декабрь 1914. – С. 69–130.

35. Тимашев Н.С. Преступное возбуждение масс по уложению о на­казаниях // Право. еженедельная юридическая газета. – № 48. – 1916. – Воскресенье 4 Декабря. – С. 2625–2640.

36. Тимашев Н.С. Преступные призывы по новелле 6 июля 1917 года // Право. еженедельная юридическая газета. – № 33–34. – 1917. – С. 1207–1215.

37. Тимашев Н.С. Преступное причинение общественной тревоги // Журнал Министерства юстиции. – Год двадцать второй. – № 8. – Октябрь 1916. – С. 202–211.

38. Тимашев Н.С. Проблема национального права в Советской россии // Современные записки. – Париж, 1927. – № 29.

39. Тимашев Н.С. религиозные преступления по действующему рус­скому праву. – Петроград: Сенатская типография, 1916.

40. Тимашев Н.С. Советская конституция и ее значение для послерево­люционной россии // Своими путями. – 1925. – Кн. 6–7. – С. 42–46.

231• Литература

41. Тимашев Н.С. Советское право в американском освещении // Но­вый журнал (The New Review). – XXVI (9­й год издания). – Нью­Йорк, 1951.

42. Тимашев Н.С. Социология // <http://www.sbiblio.com/biblio/archive/timashev_soc>.

43. Тимашев Н.С. Сообщества, направленные на преступное возбуж­дение масс // Право. еженедельная юридическая газета. – № 29. – 1916. – С. 1649–1658.

44. Тимашев Н.С. Тенденция развития, как объективный критерий пра­вильного права // Журнал Министерства юстиции. – Т. 10. – СПб, 1913. – С. 142–153.

45. Тимашев Н.С. Уголовное уложение и волостной суд // Право. еже­недельная юридическая газета. – № 19. – 1914. – С. 1529–1536.

46. Шойер Й.Ф. Социология Н.С. Тимашева // <ecsocman.hse.ru/data/640/950/1219/018_Shojer.pdf>.

47. Щелкин А.Г. Николай Тимашев – О перспективах завершения со­ветского периода // < http://www.isras.ru/files/File/Socis/2010­6/Schelkin.pdf>.

48. Berman H. The Challenge of Soviet Law // Harvard Law Review. – Vol. 62. – 1949. – P. 220–449.

49. Deflem M. Sociology of Law. Visions of a Scholarly Tradition. – Cam­bridge University Press, 2008.

50. Dr. Nicholas Timasheff Dies; Sociologist on Fordham Faculty // New York Times. – 10 March, 1970. – P. 43.

51. Morgenthau H. An Introduction to the Sociology of Law. By N.S. Ti­masheff. Cambridge: Harvard University Committee on Research in the Social Sciences, 1939.Pp. xiv, 418. // The Yale Law Journal. – Vol. 49. – No. 8 (Jun., 1940). – P. 1510–1513.

52. Rheinstein M. Two Recent Books on Sociology of Law // Ethics. – Vol. 51. – No. 2 (Jan., 1941). – P. 220–231.

53. Schiff D. N.S. Timasheff’s Sociology of Law // The Modern Law Review. – Vol. 44. – No. 4 (July 1981). – P. 400–421.

54. Timasheff N.S. An Introduction to the Sociology of Law. – Greenwood Press, Publishers: Westport, Connecticut, 1974.

232 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

55. Timasheff N.S. Cultural Order in Liberal, Fascist, and Communist Society // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 3. – No. 2 (Jun., 1942). – P. 63–71.

56. Timasheff N.S. Definitions in the Social Sciences // The American Journal of Sociology. – Vol. 53. – No. 3 (Nov., 1947). – P. 201–209.

57. Timasheff N.S. Fundamental Problems of the Sociology of Law // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 2. – No. 4 (Dec., 1941). – P. 233–248.

58. Timasheff N.S. Growth and Scope of the Sociology of Law // Modern Sociological Theory (H. Becker and A. Boskoff, eds.). – 1957.

59. Timasheff N.S. Higher Education for What? // Journal of Educational Sociology. – Vol. 29. – No. 2 (Oct., 1955). – P. 75–82.

60. Timasheff N.S. Inter­Ethnic Relations in the USSR // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 5. – No. 2 (Jun., 1944). – P. 83–89.

61. Timasheff N.S. Law in Pareto’s Sociology // The American Journal of Sociology. – Vol. 46. – No. 2 (Sep., 1940). – P. 139­149.

62. Timasheff N.S. Legal Aspects of the Grant of Three Seats to Russia in the United Nations Charter // Fordham Law Review. – Volume 14. – Issue 2. – 1945. – P. 180–190.

63. Timasheff N.S. Nationalization in Europe and the Catholic Social Doctrine // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 8. – No. 2 (Jun., 1947). – P. 111–130.

64. Timasheff N.S. Observation in the Social Sciences // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 9. – No. 4 (Dec., 1948). – P. 259­271.

65. Timasheff N.S. On Methods in the Social Sciences // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 6. – No. 3 (Oct., 1945). – P. 169­176.

66. Timasheff N.S. On Propaganda // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 4. – No. 1 (Mar., 1943). – P. 10–15.

67. Timasheff N.S. On the Russian Revolution: Was Stagnation its Cause? // The Review of Politics. – Vol. 4. – No. 3 (July, 1942). – P. 287–302.

68. Timasheff N.S. Overcoming Illiteracy: Public Education in Russia, 1880–1940 // Russian Review. – Vol. 2. – No. 1 (Autumn, 1942). – P. 80–88.

69. Timasheff N.S. Political Power in the Soviet Union // The Review of Politics. – Vol. 14. – No. 1 (Jan., 1952). – P. 15–24.

233• Литература

70. Timasheff N.S. Postwar Trends in the U.S.S.R. // Russian Review. – Vol. 8. – No. 3 (Jul., 1949). – P. 186–200.

71. Timasheff N.S. Pitirim A. Sorokin // The American Sociologist. – Vol. 3. – No. 2 (May, 1968). – P. 149–150.

72. Timasheff N.S. Russian Imperialism or Communist Aggression? // Soviet Imperialism: Its Origins and Tactics (Edited by Waldemar Gurian). – University of Notre Dame Press: Notre Dame, Indiana, 1953. – P. 17–42.

73. Timasheff N.S. Is Soviet Law a Challenge to American Law? // Fordham Law Review. – Vol. 19. – Issue 2. – 1950. – P. 182–189.

74. Timasheff N.S. Sociological Theory. Its Nature and Growth. – New York: Random House, 1967.

75. Timasheff N.S. Sociological Theory Today // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 11. – No. 1 (Mar., 1950). – P. 25–33.

76. Timasheff N.S. Sorokin on Law, Revolution, War and Social Calamities // Pitirim Sorokin in Review (edited by Philip J. Allen). – Durham, North Carolina: Duke University Press, 1963.

77. Timasheff N.S. Soviet Jurisprudence Since World War II // Russian Review. – Vol. 11. – No. 4 (Oct., 1952). – P. 233–240.

78. Timasheff N.S. Soviet Law // Virginia Law Review. – Vol. 38. – No. 7 (Nov., 1952).

79. Timasheff N.S. The Anti­Religious Campaign in the Soviet Union // The Review of Politics. – Vol. 17. – No. 3 (Jul., 1955). – P. 329–344.

80. Timasheff N.S. The Basic Concepts of Sociology // The American Journal of Sociology. – Vol. 58. – No. 2 (Sept., 1952). – P. 176–186.

81. Timasheff N.S. The Church in the Soviet Union 1917­1941 // Russian Review. – Vol. 1. – No. 1 (Nov., 1941). – P. 20­30.

82. Timasheff N.S. The Comparative Study of Inter­Ethnic Relations // The American Catholic Sociological Review. – Vol. 5. – No. 4 (Dec., 1944). – P. 224–237.

83. Timasheff N.S. The Dutch Prison System // The Journal of Criminal Law, Criminology, and Police Science. – Vol. 48. – No. 6 (Mar. – Apr., 1958). – P. 608–614.

84. Timasheff N.S. The Great Retreat. – New York: E.P. Dutton & Co. Inc., 1946.

234 Александр Мережко. Социология права н.С. Тимашева

85. Timasheff N.S. The Impact of the Penal Law of Imperial Russia on Soviet Penal Law // American Slavic and East European Review. – Vol. 12. – No. 4 (Dec., 1953). – P. 441–462.

86. Timasheff N.S. The Postwar Population of the Soviet Union // The American Journal of Sociology. – Vol. 54. – No. 2 (Sept., 1948). – P. 148–155.

87. Timasheff N.S. The Retributive Structure of Punishment // Journal of Criminal Law and Criminology (1931­1951). – Vol. 28. – No. 3 (Sep. – Oct., 1937). – P. 396–405.

88. Timasheff N.S. The Russian Revolution: Twenty Five Years After // The Review of Politics. – Vol. 5. – No. 4 (Oct., 1943). – P. 415–440.

89. Timasheff N.S. The Power Phenomenon // American Sociological Review. – Vol. 3. – No. 4 (Aug., 1938). – P. 499–509.

90. Timasheff N.S. The Russo­Polish Dispute. A study in the Theory of Territorial Settlement // The Review of Politics. – Vol. 6. – No. 2 (Apr., 1944). – P. 175–192.

91. Timasheff N.S. The Schneiderman Case – Its Political Aspects // Fordham Law Review. – Vol. XII. – November, 1943. – No. 3. – P. 209–230.

92. Timasheff N.S. The Sociological Place of Law // The American Journal of Sociology. – Vol. 44. – No. 2 (Sep., 1938). – P. 206–221.

93. Timasheff N.S. The Sociologist’s Contribution to the Law // Virginia Law Review. – Vol. 32. – No. 4, Symposium: Integrating Law and Other Learned Professions (Jun., 1946). – P. 818–834.

94. Timasheff N.S. The Soviet Concept of Democracy // The Review of Politics. – Vol. 12. – No. 4 (Oct., 1950). – P. 506–518.

95. Timasheff N.S. The Soviet School Experiment // Russian Review. – Vol. 4. – No. 2 (Spring, 1945). – P. 72–87.

96. Timasheff N.S. The Soviet Union and World Peace // The Review of Politics. – Vol. 8. – No. 4 (Oct., 1946). – P. 456–474.

97. Timasheff S.N. The Strength and the Weaknesses of the Soviet Union // The Review of Politics. – Vol. 10. – No. 4 (Oct., 1948). – P. 399–411.

98. Timasheff N.S. Three Worlds. Liberal, Communist, and Fascist Society. – Milwaukee: The Bruce Publishing Company, 1946.

235• Литература

99. Timasheff N.S. The Treatment of Persistent Offenders Outside of the United States // Journal of Criminal Law and Criminology (1931­1951). – Vol. 30. – No. 4 (Nov. – Dec., 1939). – P. 455–469.

100. Timasheff N.S. Urbanization, Operation Antireligion and the Decline of Religion in the USSR // American Slavic and East European Review. – Vol. 14. – No. 2 (Apr., 1955). – P. 224–238.

101. Timasheff N.S. Vertical Social Mobility in Communist Society // The American Journal of Sociology. – Vol. 50. – No. 1 (Jul., 1944). – P. 9­21.

102. Timasheff N.S. What is “Sociology of Law”? // The American Journal of Sociology. – Vol. 43. – No. 2 (Sept., 1937). – P. 225–235.

236

РезюМе

Монография посвящена анализу системы социологии права вы­дающегося русско­американского социолога, ученика Л.И. Петражиц­кого, – Николая Сергеевича Тимашева. Творчество Тимашева огромно и охватывает широкий спектр важнейших вопросов и проблем общей со­циологии, ее методологии, социологии права, а также множества других важных областей, как, например: социология власти, социология идео­логии, социология религии, социология войны и революции, социоло­гия пропаганды, социология советского общества и его сознания и т.д.

Несмотря на появившиеся в последнее время публикации, посвя­щенные отдельным вопросам научного творчества Тимашева, его ин­теллектуальный вклад в развитие мировой науки еще остается недо­статочно изученным и в значительной мере недооцененным. Именно Тимашева следует считать подлинным основателем социологии права в качестве полноценной науки, поскольку этот ученый создал систему этой науки и ее категориальный аппарат. В то же время понять концеп­цию социологии права Тимашева можно лишь в контексте его общей со­циологии, его правовых воззрений, а также с учетом того философско­правового контекста, в котором формировалось его мышления. Так, на­пример, научно­социологическое мировоззрение Тимашева невозмож­но понять без того влияния, которое оказало на него психологическая школа права Л.И. Петражицкого.

На этом фоне данная монография представляет собой попытку интеллектуальной реконструкции научного мировоззрения Тимашева, его целостной системы социологии права, а также его социологических концепций, затрагивающих отдельные вопросы и проблемы, связанные с социологией права.

К числу центральных тем социологии права Тимашева относятся такие темы, как этика, право, власть.

Научное наследие Тимашева имеет непреходящее значение, а соз­данная им методология может найти применение в анализе современ­ных проблем, стоящих перед общей социологией и социологией права.

237

summary

The monograph is devoted to the analysis of the sociology of law’s system, developed by the outstanding Russian­American sociologist, disciple of Leon Petrazycki, Nikolai (Nicholas) Sergeevich Timasheff. Timasheff’s scientific legacy is vast and encompasses wide spectrum of the important issues and problems of the general sociology, its methodology, sociology of law, as well as many other important themes as, inter alia: sociology of power, sociology of ideology, sociology of propaganda, sociology of religion, sociology of war, sociology of revolution, sociology of Soviet society and its mentality, etc.

Despite some recently published works, devoted to the separate issues of the Timasheff’s scientific heritage, his intellectual contribution into the development of the world science still remains not sufficiently researched and to a considerable extent underestimated. It is Timasheff who rightly should be regarded the authentic founder of the sociology of law as a full­fledged science, because this scholar can be credited for the creation of the sociology of law’s system and its conceptual apparatus. At the same time, to fully grasp Timasheff’s concept of the sociology of law one can only in the context of his general sociology, his legal outlook, as well as taking into consideration the philosophical­legal context in which his thinking formed. So, for example, Timasheff’s scientific­sociological outlook cannot be adequately understood without the influence which was exerted upon him by the psychological school of law of Leon Petrazycki.

Against this background, the monograph presents an attempt of intellectual reconstruction of Timasheff’s scientific outlook, his cohesive system of the sociology of law, as well as his sociological conceptions pertaining to the concrete issues and problems related to the sociology of law.

To the central themes of Timasheff’s sociology of law belong such themes as: ethics, law and power.

Scientific legacy of Timasheff is of high importance today; and methodology, created by him, can be successfully applied in the analysis of contemporary problems facing general sociology and sociology of law.

Мережко Александр Александрович – доктор юридических наук, про­фессор. Заведующий кафедрой права Киевского национального лингвистиче­ского университета. Профессор Краковской Академии имени Анджея Мод­жевского (Akademia im. Andrzeja Frycza Modrzewskiego, Krakow). Член редак­ционной коллегии Оксфордской библиографии по международному праву.

Преподавал в Дипломатической Академии Украины, Институте между­народных отношений Киевского национального университета имени Тараса Шевченко (1998–2005), Денверском университете (США), Школе права Ди­кинсона Пенсильванского университета (США), Католическом Люблинском университете имени Иоанна Павла II (Katolicki Uniwersytet Lubelski, 2005–2011), Дипломатической Академии Армении, Университете международного бизнеса (Алма­Аты, Казахстан), Казахстанско­Британском техническом уни­верситете (Алма­Аты, Казахстан).

Автор более 100 работ в области международного права, международно­го частного права и философии права. Среди основных монографий: «Транс­национальное торговое право (Lex Mercatoria)», «Право международных до­говоров: современные проблемы теории и практики», «Коллизионное право США», «Договор в частном праве», «Введение в философию международно­го права. Гносеология международного права», «Наука международного част­ного права: история и современность», «История международно­правовых учений», «Проблемы теории международного публичного и частного права», «Идея международного права (историко­социологический очерк)», «Наука политики международного права: истоки и перспективы», «Психологическая теория международного права (публичного и частного)».

Научные интересы: теория, философия и социология международного права.

Наукове видання

С е р і я « М і ж н а р о д н е п р а в о »

МеРежКо олександр олександрович

СоціоЛоГія ПРАвА М.С. ТіМАшевА

Монографія

російською мовою

редактор Короткий Т.р.Коректор радіонова і.і.Макет, обкладинка Вітвицька В.Г.

Здано в роботу 20.12.2012 р. Підписано до друку 27.12.2012 р. Формат 60х84/16. Папір офсетний. Гарнітура «Таймс». Друк на дуплікаторі. Обл.­вид. арк. 12,54. Ум­друк. арк. 13,95.

Зам. № 1212­17. Тираж 300 прим. Ціна договірна.

видавець і виготовлювач ПП «Фенікс»(Свідоцтво суб’єкта видавничої справи ДК № 1044 від 17.09.02).

Україна, м. Одеса, 65009, вул. Зоопаркова, 25. Тел. (048) 7777­591.e­mail: maritimebooks@yandex.ru

www.law­books.od.ua