НАЦИОНАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ НАУК УКРАИНЫ

ИНСТИТУТ АРХЕОЛОГИИ

На правах рукописи

САПОЖНИКОВ ИГОРЬ ВИКТОРОВИЧ

УДК 903”6325”(477.73/.74)(043.5)

ПОЗДНИЙ ПАЛЕОЛИТ СТЕПЕЙ ЮГО-ЗАПАДА УКРАИНЫ:

хронология, периодизация и хозяйство

Исторические науки – 07.00.04 – археология

ДИССЕРТАЦИЯ

на соискание ученой степени доктора исторических наук

Киев – 2005

2

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ..........................................................................................................4

Раздел 1. ИСТОЧНИКОВАЯ БАЗА. ИСТОРИОГРАФИЯ.

МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ........................................................12

1.1 Обзор полевых исследований........................................................12

1.2 Источниковая база и ее анализ......................................................18

1.3 Историография................................................................................21

1.3.1 Проблемы хронологии памятников.......................................22

1.3.2 Проблемы культурной интерпретации..................................37

1.3.3 Проблемы генезиса позднего палеолита региона.................47

1.3.4 Проблемы эколого-хозяйственной интерпретации..............50

1.4 Методика исследования..................................................................89

Раздел 2. ГЕОХРОНОЛОГИЯ И ПАЛЕОЭКОЛОГИЯ................................100

2.1 Геохронологические схемы в палеолитоведении......................100

2.2 Абсолютное датирование природных этапов и событий..........111

2.3 Общая хроностратиграфическая схема позднего палеолита....116

2.4 Изменения природной обстановки..............................................118

2.4.1 Начальная пора позднего палеолита....................................118

2.4.2 Ранняя пора позднего палеолита..........................................120

2.4.3 Средняя пора позднего палеолита........................................123

2.4.4 Заключительная пора позднего палеолита..........................127

2.5 Общие проблемы палеогеографии региона................................132

2.5.1 Границы и зональность степной зоны.................................132

2.5.2 Гиперзональность фауны......................................................133

2.5.3 Изменение уровня Черного моря.........................................136

2.5.4 Тектонические процессы......................................................140

2.5.5 Геоморфология......................................................................141

Раздел 3. АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ

И МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА................................................144

3

3.1 Южное Побужье............................................................................144

3.2 Нижнее Приднестровье.................................................................164

3.3 Днестро-Дунайское междуречье (Буджак)..................................183

3.4 Проблемы культурной интерпретации памятников...................190

Раздел 4. ХРОНОЛОГИЯ ПОЗДНЕГО ПАЛЕОЛИТА

ЮГА ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ.......................................................197

4.1 Хронологическая колонка памятников юго-западных степей....197

4.2 Начальная пора позднего палеолита (32-22 ТЛ)........................198

4.3 Ранняя пора позднего палеолита (32-22 ТЛ)..............................200

4.4 Средняя пора позднего палеолита (22-16,5 ТЛ) ........................207

4.5 Заключительная пора позднего палеолита (16,5-10,3 ТЛ)........221

4.6 Общая хронологическая колонка памятников зоны степей.....230

4.7 Хронологическая колонка памятников Крыма..........................233

4.8 Датировка памятников и проблемы освоения степей...............241

Раздел 5. ХОЗЯЙСТВЕННО-БЫТОВЫЕ КОМПЛЕКСЫ И

ЖИЛИЩА ПОЗДНЕГО ПАЛЕОЛИТА ЗОНЫ СТЕПЕЙ...........249

5.1 Пространственная структура и хозяйственно-

бытовые комплексы Большой Аккаржи.....................................249

5.2 Жилища и хозяйственно-бытовые комплексы степной зоны...266

5.3 Классификация жилищ и хозяйственно-

бытовых комплексов степной зоны.............................................284

5.4 Археологические и этнографические параллели.......................287

5.5 Интерпретация хозяйственно-бытовых

комплексов и жилищ степной зоны.............................................290

Раздел 6. СТЕПНАЯ ПРИРОДНО-ХОЗЯЙСТВЕННАЯ

ОБЛАСТЬ В ПОЗДНЕМ ПАЛЕОЛИТЕ...........................................296

6.1 Характеристика степной при-

родно-хозяйственной области......................................................296

6.1.1 Возникновение, границы и этапы развития........................296

6.1.2 Зональность степной ПХО....................................................298

4

6.1.3 Сезонность поселений зоны степей.....................................300

6.2 Этнографические параллели хозяйства

степной природно-хозяйственной области................................319

Раздел 7. КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ В

ПОЗДНЕМ ПАЛЕОЛИТЕ ЮГА ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ............323

7.1 Культурно-хронологическая последовательность….................325

7.2 Проблемы генетического развития,

культурных инноваций и миграций…........................................336

7.3 Культурно-историческая периодизация.....................................339

ЗАКЛЮЧЕНИЕ...............................................................................................344

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ......................................354

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ.............................................................................452

ПРИЛОЖЕНИЯ...............................................................................................456

А. Список таблиц................................................................................456

Таблицы...........................................................................................456

Б. Список иллюстраций......................................................................468

Иллюстрации...................................................................................478

5

В В Е Д Е Н И Е

Значительная часть древнейшей истории человечества относится к

эпохе позднего (верхнего) палеолита. Этот период в первую очередь харак-

теризуется появлением в Восточной Европе человека современного ант-

ропологического типа – Homo sapiens, колективы которого на протяжении

ранней поры данной эпохи вытеснили своих предшественников неандер-

тальцев. Именно в позднем палеолите древними людьми была заселена и

освоена вся территория современной Украины, однако наибольшее число и

плотность стоянок этого времени, благодаря работам многих исследо-

вателей, отмечена на юге страны, в частности, в зоне причерноморско-

азовских степей.

Данная диссертационная работа посвящена обобщению, анализу и

интерпретации материалов памятников позднего палеолита степей юго-

запада Украины. Этот регион рассматривается в границах части совре-

менной степной природно-экологической зоны.

По данным зоологического и ботанико-географического районирова-

ния, в настоящее время граница между степной и лесостепной природ-

ными зонами проходит в направлении юго-восток – северо-запад примерно

по линии: устье реки Прут – Тирасполь – Ананьев – Первомайск, а далее

на Кременчуг – чуть южнее Полтавы, Харькова и на Саратов (Рис. 1) [371,

с. 49; 448; 830, с. 253; и др.]. На западе рассматриваемый регион четко

ограничен низовьями рек Дунай и Прут, на юге и юго-востоке – берегом

Черного моря, а на востоке его граница является условной и проведена по

междуречью рек Ингул и Ингулец, а также Нижнему Днепру. В геогра-

фическом отношении исследуемая территория представляет собой часть

Причерноморской низменности Восточно-Европейской равнины. Она мо-

жет быть определена также понятием “юго-западные степи”, которые

составляют большую часть собственно “причерноморских степей” (в

отличие от “приазовских степей”; Cм. рис. 1 и 2).

6

Актуальность темы обусловлена назревшей необходимостью создания

обобщающего исследования одного з древнейших периодов истории Украи-

ны, основанного на современных теоретико-методических разработках. В

целом диссертация посвящена систематизации и интерпретации богатой

источниковой базы по позднему палеолиту всего юга Восточной Европы,

включающего в себя степные территории Республики Молдовы и Российс-

кой Федерации.

Связь с научными программами. Работа является составной частью

научной темы Института археологии Национальной Академии наук Украи-

ны “История и археология Северо-Западного Причерноморья” (№ госу-

дарственной регистрации 0101U004315), в которой автор выполняет раздел

“Палеолит”.

Цель и задачи исследования. Целью работы является реконструкция

исторических процессов и создание общей картины развития первобытно-

го общества в эпоху позднего палеолита на территории причерноморско-

азовских степей и в целом на юге Восточной Европы.

Задачи исследования следующие:

1) Характеристика, обобщение и анализ материалов стоянок юго-

западных степей, часть из которых была выявлена и исследована автором.

2) Решение проблем стратиграфии и геохронологии позднего палеоли-

та как рассматриваемого региона, так и всей зоны степей.

3) Создание обобщенной геохронологической схемы основных природ-

ных событий и фаз позднего плейстоцена региона, основанной на страти-

графических и палеогеографических схемах М.Ф.Веклича, Н.П.Герасимен-

ко, Ф.Джинджана и других авторов.

4) Анализ динамики изменений природной обстановки зоны степей и

уровня Черного моря во время около 40–10 тыс. лет назад1 (далее – ТЛ),

обусловленных глобальными климатическими процессами.

1Примечание. Здесь и далее в работе использованы некалиброванные абсолютные даты.

7

5) Разработка детальной хронологической колонки памятников поздне-

го палеолита юга Восточной Европы.

6) Определение последовательности и хронологии культурных явлений,

имевших место в позднем палеолите этого региона.

7) Разработка общей культурно-исторической периодизации позднего

палеолита.

8) Детализация концепции степной природно-хозяйственной области в

позднем палеолите, которая состоит из следующих направлений:

а/ Обобщение материалов по жилищам и хозяйственно-бытовым ком-

плексам поселений зоны степей, их анализ и интерпретация.

б/ Создание сезонно-функциональной типологии поселений.

в/ Создание модели годового хозяйственного цикла населения региона

в позднем палеолите на основе археологических данных с применени-

ем материалов соответствующего этнографического хозяйственно-

культурного типа (модели адаптации).

Объектом исследования является история населения на территории

юго-запада причерноморско-азовских степей и в целом на юге Восточной

Европы в эпоху позднего палеолита (около 32 – 10 ТЛ).

Предметом исследования являются археологические памятники, най-

денные на них объекты (остатки жилищ и хозяйственно-бытовых комп-

лексов, палеонтологические и палинологические материалы), каменные и

костяные артефакты, полученные в ходе исследований стоянок позднего

палеолита юго-западных степей.

Методы исследования. При систематизации, проведении анализа ма-

териалов и для обоснования обобщений и выводов автор использовал раз-

личные методы и подходы научных иследований: корреляционный, хроно-

стратиграфический, палеогеографический, статистический, типолого-клас-

сификационный, картографический, этнографического моделирования,

основным из которых является сравнительно-исторический, проведенный

на базе комплексного подхода.

8

Научная новизна дисертации определяется прежде всего тем, что она

является первой обобщающей работой по позднему палеолиту юго-запад-

ной Украины. В ней предложена обновленная концепция исторического

развития позднепалеолитического населения региона, которая во многих

аспектах может быть распространена на весь юг Восточной Европы. Ее

стержнем является авторская геохронологическая схема, а составляющими

– культурно-историческая периодизация, разработанная на материалах

археологии и смежных дисциплин, и положение о степной природно-

хозяйственной области, в котором автору принадлежит функционально-

сезонная типология памятников, их социологическая интерпретация и

модель годового хозяйственного цикла охотников на бизонов и других

стадных копытных животных.

При создании концепции автором были впервые или по-новому

решены следующие проблемы и конкретные вопросы:

1) На базе материалов, полученных палеогеографами в ходе комплекс-

ного исследования археологических памятников и естественных разрезов,

реконструирована картина природно-климатических изменений, которые

имели место в зоне степей в эпоху позднего палеолита.

2) Разработана хронологическая колонка памятников, основанная на

детальном анализе данных стратиграфии, палинологии, палеонтологии и

технико-типологического анализа кремневого инвентаря, согласно которой

наиболее ранние позднепалеолитические памятники региона надежно да-

тируются не ранее 32 ТЛ.

3) Обобщена вся совокупность материалов по жилищам и хозяйствен-

но-бытовым комплексам зоны степей и сделан вывод о том, что большая

часть из них являются сезонными местами обитания отдельных парных се-

мей, которые являлись основными социально-экономическими единицами

древних коллективов.

4) На основании концепций историко-культурных областей (ИКО)

технокомплексов (ТК) и археологических культур (АК) получена обнов-

9

ленная картина культурной последовательности позднего палеолита юга

Восточной Европы, наиболее важные моменты которой следующие:

а/ На протяжении ранней поры позднего палеолита (до 22 ТЛ) просле-

жено существования двух линий культурного развития, представленных

последовательно ориньяком – ранним граветтом, а также селетоидными

индустриями, которые развивались более обособленно и продолжали

существовать примерно до 26-25 ТЛ.

б/ В начале средней поры позднего палеолита здесь вновь появляются

ориньякоидные (эпиориньякские) индустрии, относящиеся к разным

археологическим культурам, которые от собственно ориньяка отделяет

временной перерыв протяженностью около 7-6 тыс. лет.

в/ С 19 до 13 ТЛ в зоне степей и на территориях сопредельных

регионов существуют только эпиграветтские индустрии, которые от собст-

венно граветта отделяет перерыв около 3 тыс. лет.

г/ Около 13 ТЛ обширнейшая эпиграветтская культурная общность

распадается и на юге Восточной Европы примерно до 10 ТЛ существуют

два менее крупных массива населения, которые следует связать с финаль-

но-эпиграветтскими шан-кобинской и рогаликско-царинковской археоло-

гическими культурами.

5) Предложена уточненная общая культурно-историческая периодиза-

ция позднего палеолиту названного региона. Она состоит из трех периодов:

раннего, среднего (развитого) и позднего (финального), рубежи между

которыми около 22 и 13 ТЛ связаны с существенными изменениями при-

родно-климатической обстановки.

6) Значительно дополнена и уточнено положение о степной природно-

хозяйственной области (ПХО).

Теоретическая ценность исследования заключается в обосновании ряда

теоретических обобщений, выдвижении научных положений и гипотез,

которые детально обоснованны на базе сравнительно-исторического мето-

да, в получение нового научного знания на основании изучения и анализа

10

значительного объема как новых, так и опубликованных материалов

основных памятников позднего палеолита зоны степей.

Практическое значение полученных результатов. Результаты иссле-

дования могут быть использованы для усовершенствования методики

анализа археологических источников, в частности, для более точного дати-

рования археологических памятников, а также при написании обобщаю-

щих работ по древнейшей истории Украины и Европы в целом. Основные

выводы диссертации могут стать основой для разработки лекционных

курсов и спецкурсов в университетах и институтах. Материалы источни-

коведческой части работы могут быть использованы для создания “Свода

памятников истории и культуры Украины”, в музейно-экспозиционной и

фондовой работе и в научно-популяризаторской деятельности.

Личный вклад соискателя. В диссертации использованы материалы,

полученные автором в ходе собственных полевых исследований. Так, в

степях Юго-Западной Украины и Южной Молдовы им открыто более 60

стоянок и местонахождений, проведены масштабные раскопки на широко-

известной стоянке Большая Аккаржа, а также исследования других памят-

ников (Чобручей, Каменки, Зеленого Хутора І и ІІ и др.).

В общей монографии с Г.В.Сапожниковой и Г.Ф.Коробковой [671]

автору принадлежит введение и заключительный раздел, посвященный

культурно-исторической и хозяйственной специфике позднего палеолита

причерноморско-азовских степей. В статьях с палеогеографом С.И.Медя-

ник [474; 955], археозоологом Е.П.Секерской [658–659] и трасологом

Г.В.Сапожниковой [646; 652; 655–656; 672–676; 973; и др.] автором напи-

сана археологическая составляющая и сделаны исторические выводы. В

статьях с В.Г.Петренко, Л.Ю.Полищук [540], В.Я.Сорокиным [660] и дру-

гими учеными автором написаны разделы, посвященные материалам позд-

него палеолита зоны степей и их интерпретации. В статье с С.А.Дворяни-

новым [256] мною написана историографическая часть, а статья с Ю.В.Ку-

харчуком [644] подготовлена на паритетных началах.

11

Материалы кандидатской диссертации (1987) использованы в ссылках

на публикации при характеристике ряда памятников (пещера Ильинка, Зе-

леный Хутор І и ІІ), а также в историографическом разделе.

Апробация работы. Все аспекты и положения работы были апробиро-

ваны на научных заседаниях Отдела археологии Северо-Западного При-

черноморья Института археологии НАНУ.

Основные положения отражены в публикациях и докладах автора на

научных международных и региональных конференциях в Киеве (1989,

2001, 2004), Виннице (1990), Донецке (1989, 2004), Запорожье (1989, 1996),

Луганске (1990), Одессе (1992, 1993, 2001, 2003), Полтаве (1989), Херсоне

(1990), Белгороде-Днестровском (1990, 1995), Каменце-Подольском (1989),

Лубнах (2003), Рени (1989), Кишиневе (1988), Санкт-Петербурге (Ленин-

граде, 1989, 1990, 1994, 2003), Новосибирске (1990), Костенках (2004,

2005), Ростове-на-Дону (2005), Гранаде (Испания, 2004), Вероне (Италия,

2005), Будапеште (Венгрия, 2005).

Основные результаты исследования опубликованы в 80 научных рабо-

тах, вышедших после защиты кандидатской диссертации, в том числе – в

двух монографиях (одна в соавтортве с Г.В.Сапожниковой и Г.Ф.Коробко-

вой) и брошюре. 28 работ напечатаны в профессиональных научных изда-

ниях, признанных ВАКом Украины или приравненных к ним. Еще 20

работ вышли в свет в сборниках научных статей и журналах, а остальные в

тезисах докладов конференций и семинаров.

Структура и объем диссертации. Работа состоит из введения, cеми

разделов, выводов, списка использованных источников, двух приложений.

Объем: основной текст – 353 страницы, дополнительная информация – 228

страниц (список использованных источников – 1001 позиция и список биб-

лиографических сокращений на 102 стр.; приложение А, таблицы – 12 стр.;

приложение Б, иллюстрации – 114 стр.). Общий объем – 581 страница.

12

РАЗДЕЛ 1

ИСТОЧНИКОВАЯ БАЗА. ИСТОРИОГРАФИЯ.

МЕТОДИКА ИССЛЕДОВАНИЯ

1.1 Обзор полевых исследований

Первое упоминание о находке костей ископаемых животных в карсто-

вой пещере на территории Аккерманской (Белгород-Днестровской) кре-

пости относится к 1657 году. Тогда турецкий путешественник Эвлия Челе-

би записал сообщение о том, что незадолго до его приезда там была обна-

ружена пещера: “Однажды, когда очищали ров, открылся вход в какую-то

пещеру. Многие из воинов вошли в нее и вынесли оттуда множество

человеческих черепов. Это были пожелтевшие черепа размером в добрую

меру ячменя. Потом были извлечены берцовые кости рук многих сотен

людей, и в каждой было по пять-шесть локтей длины. Обнаружились так-

же кости ребер и нижних челюстей размером по два-три аршина. Осмотрев

это, люди сказали: “Все во власти Аллаха!”. И снова все положили обратно

в пещеру, а вход в нее заделали раствором извести с толченым кирпичом”

[849, с. 36-37]. Не принимая во внимание и не анализируя некоторую

фантастичность данного описания, подчеркнем сам факт выявления

костеносной карстовой полости в отложениях понтических известняков,

мощный горизонт которых был прорезан при сооружении рва вокруг

крепости, а сам камень в виде пиленых блоков был использован для ее

строительства [625; 631; и др.].

Тот же путешественник сообщил о находках каких-то древних кремне-

вых изделий, поскольку некоторые из предметов (в том числе так называ-

емых “стрел джиннов”), найденных им на поверхности песчаных дюн

Камр аль-кум к югу от Аккермана, после пребывания в огне костра для

очищения от силы злых духов “…не сгорели, не обуглились, не попорти-

лись. Жар огня даже не подействовал на них. И когда мы вынули их из

огня, то увидели, что они словно кусок льда!” [849, с. 39; 618, с. 5].

13

В 1846-47 годах два карстовых объекта, которые, скорее всего, могли

быть подобными Белгород-Днестровской, раскопал в самой Одессе и в

селе Нерубайском неподалеку от нее профессор Ришельевского лицея,

зоолог немецкого происхождения А.Д.Нордман. Подчеркнем, что это были

первые известные нам исследования такого рода на территории всей

Российской империи [657].

Однако, за десять лет до этого тот же ученый сделал не менее важное

открытие. В одном из своих ранних очерков А.Д.Нордман сообщил: “вбли-

зи Одессы при устье Днестра я нашел ископаемые слоновые кости” [492, с.

2–3]. Исходя из геологического строения берегов Днестровского лимана,

представленного главным образом четвертичными отложениями, можно с

большой долей вероятности предположить, что естествоиспытателю уда-

лось обнаружить там останки мамонта.

Что касается пещер, то первая из них была выявлена при прокладке

водосточных труб на правом берегу Карантинной балки, в центре Одессы,

чуть выше Строгоновского моста. А.А.Скальковский уточнил, что “остат-

ки некоторых допотопных животных целыми кучами покоились в пещер-

ках под скалами 1-й части г.Одессы под магазином и домом Н.Я.Новикова,

над Карантинной балкой” [692, с. 225]. Это место можно уверенно связать

с задворками дома № 10 по современной улице Ю.Олеши (бывшей Каран-

тинной и Лизогуба). А.Д.Нордману удалось раскопать 5-6 куб. саженей

костеносных отложений на входе в “обширную пещеру или несколько при-

родных мин”. В ее лессовом заполнении мощностью до 1,5 м он обнару-

жил кости пещерного медведя (от 14-15 особей), гиены, волка, лисицы,

носорога, оленей, буйвола и быка (возможно, бизона), диких лошадей и др.

Вторая пещера была вскрыта так называемыми Тарасовскими каменолом-

нями на правом берегу Нерубайской балки, неподалеку от центра села. Ее

исследования велись в 1846-47 годах и там на площади 20-25 кв. саж. (80-

100 кв. м). А.Д.Нордман обнаружил главным образом кости пещерных

медведей (почти от 400 особей), а также каких-то слоновьих, гиены, носо-

14

рога, диких лошадей, быка, оленей и др.1 [493; 494; 958; 959, pt. І, s. 2–12;

625; 631; 657; и др.].

Гораздо позже П.П.Ефименко так интерпретировал пещеру в Нерубай-

ском: “К сожалению, условия и вообще вся обстановка этой исключитель-

но интересной находки не получили должного освещения в отчетах Норд-

мана, и нет возможности судить, были ли здесь обнаружены какие-либо

следы человеческой деятельности. Последнее… представляется все же до-

статочно правдоподобным” [290, с. 231]. Очевидно, что ученый придавал

факту ее существования особое значение, поскольку еще ранее включил в

сводку палеолитических памятников СССР [293, с. 273, № 148]. Мы можем

лишь согласиться с этой характеристикой одного из виднейших отечест-

венных палеолитоведов [625; 631; 657].

Еще одно палеонтологическое местонахождение было найдено в 1910-

х годах в новообразованном овраге правого берега р.Бакшалы жителями

с.Анетовка. Известно, что местный помещик отправил тогда в Киев какие-

то кости. В 1930 году в 250-260 м от этого пункта, ходе разведок, прове-

денных в связи со строительством Бугской гидроэлектростанции, Ф.А.Ко-

зубовский обнаружил первый достоверный памятник позднего палеолита

региона – стоянку Анетовка (Рис. 1, 7) [354]. Конкретное местоположение,

интерпретация и датировка этого памятника остаются спорными до

настоящего времени [705]. Его топографическая привязка, приведенная

Ф.А.Козубовским, и анализ материалов, которые частично сохранились в

фондах Государственного исторического музея в Киеве, позволяют с очень

большой долей вероятности связать его с открытой позже стоянкой Ане-

1Примечание. Не исключено, что остатки этого объекта были недавно случайно обна-

ружены жителями с.Нерубайское. В ходе раскопок, проведенных в 2003-2004 годах

сотрудниками палеонтологического музея Одесского национального университета им.

И.И.Мечникова на площади около 10 кв. м, удалось выявить более 400 фрагментов

разрозненных костей пещерных медведей, но ни одного артефакта, связанного с

деятельностью древнего человека [528].

15

товка І [671, с. 96-99], а упомянутое место находок костей – с поселением

Анетовка ІІ. Заметим, что в 1961 году П.И.Борисковский при участии

Н.А.Кетрару пытался найти стоянку Анетовка, но им удалось выявить

лишь ряд пунктов находок времени позднего палеолита к востоку от этого

села [610; 632; 653].

В 1938 году палеонтолог Т.Г.Грицай обнаружил карстовую пещеру на

северной окраине села Ильинка, расположенном на правом берегу Куяль-

ницкого лимана (Рис. 1, 10). В 1938-41, 1944-46 годах ее исследовали

А.Д.Рощин, А.В.Добровольский и И.Г.Пидопличко при участии В.И.Зуба-

ревой (Бибиковой), П.И.Борисковского и С.Н.Бибикова. Кроме того, па-

мятник, будучи директором Института археологии АН УССР, дважды по-

сетил П.П.Ефименко [109; 269; 289–290; 316; 583; 549; 640; 644; и др.].

Долгое время основная часть коллекции археологических находок из

Ильинки считалась утраченной в годы Второй Мировой войны. Однако, в

начале 1980-х годов она была выявлена Н.Д.Прасловым в фондах Музея

антропологии и этнографии АН СССР в Ленинграде (куда А.Д.Рощин

отправил ее на определение специалистам) и передана ученым на хранение

в Одесский археологический музей НАНУ. Тогда же она была описана,

исследована методом трасологического анализа Г.В.Сапожниковой и опуб-

ликована вместе с другими архивными материалами о раскопках Ильинки

[609; 618, с. 13-18; 646; 657; и др.].

Только в середине 1950-х годов в степях юго-запада Украины начались

более или менее планомерные поиски и раскопки памятников каменного

века. На протяжении 1954-1970 годов специализированные разведки здесь

вел В.И.Красковский, открывший около десяти памятников позднего па-

леолита, среди которых Большая Аккаржа (1955 г.; Рис. 1, 17), Барабой ІІ и

ІІІ (1958 г.; Рис. 18-19) и Каменка (1964 г.; Рис. 1, 15), расположенные в

Нижнем Приднестровье [373–375; 378–379; 381; 595; 604; 611; 616]. В кол-

лекциях некоторых из них (Барабое ІІ и ІІІ, Каменке и др.) на основании

типологического анализа исследователь выделил комплексы мустьерских

16

(среднепалеолитических) изделий [376; 379, с. 17-18, 29-30, 33-34, 36, 38],

что позже не подтвердилось [618].

С 1954 по 1968 годы (с перерывами) здесь работал Одесский (в 1954 г.

– Тираспольский) палеолитический отряд ЛОИА АН СССР под руководст-

вом профессора П.И.Борисковского, который открыл ряд местонахожде-

ний (Красногорка, Красногорка I-III, Щербанка и др.; Рис. 1, 13, 16-16),

провел раскопочные работы на Большой Аккарже (1959 и 1961 гг.) и широ-

кую шурфовку на Каменке (1968 г.) [111; 113–117; 119–120; 126–128; 217–

222; 653; 862].

В 1957 году А.М.Кремером был открыт первый позднепалеолитичес-

кий памятник Буджака (степной части Днестро-Дунайского междуречья) –

стоянка Михайловка (Белолесье; Рис. 1, 46), в том же году детально обсле-

дованная и прошурфованная им вместе с В.И.Красковским [380; 388]. В

1965-66, 1977 годах она раскапывалась под руководством В.Н.Станко (при

участии С.А.Дворянинова, Г.В.Григорьевой и др.), а в 1991 году спаса-

тельные работы на Михайловке провела экспедиция Охранного археологи-

ческого центра при Одесской областной инспекции охраны памятников

истории и культуры (Т.Н.Швайко) [633; 722; 724; 726; 729]. Еще одним

более или менее выразительным местонахождением этого района является

Кантемир (Зеленое; Рис. 1, 45), выявленный А.М.Кремером в 1959 г. [379,

с. 44; 388], а также ряд пунктов находок в низовьях долин рек Сарата и

Когильник (Новоселицы І, Когильник, Белолесье-Следы и др.; Рис. 1, 47),

которые в 1973-74 годах обнаружили Г.Н.Тощев, С.А.Дворянинов и

М.М.Фокеев [252].

В середине 1960-х годов возобновляются систематические исследова-

ния Южного Побужья. В 1965-66 годах ряд местонахождений в долинах

рек Ингул и Громоклея нашел археологический отряд Николаевского крае-

ведческого музея под руководством В.И.Никитина (Рис. 1, 2-6) [701], а в

следующем году специализированные разведки на Ингуле осуществили

В.Н.Станко и Г.В.Григорьева, которые тогда же частично раскопали

17

стоянку Сагайдак І в зоне затопления Софиевского водохранилища (Рис. 1,

1) [236; 746].

С 1978 года работы Причерноморской палеолитической экспедиции

ИА АН УССР (с 1989 года – Одесского государственного, а с 2002 года –

национального университета им. И.И.Мечникова под руководством

В.Н.Станко) сосредоточились в бассейне правого притока Южного Буга,

реки Бакшалы, где С.П.Смольянинова, Г.В.Григорьева, автор и другие от-

крыли до 30 местонахождений и пунктов находок (Рис. 1, 7-9) [701]. Наи-

более значимыми памятниками этого района являются поселения Анетовка

І и ІІ, а также Анетовка ХІІІ, исследованные путем раскопок, причем сле-

дует отметить, что масштабные работы на Анетовке ІІ продолжаются до

настоящего времени [225–230; 338; 662; 671; 700; 702; 732–733; 736; 741;

745; 747–748; 750; 752–754; и др.].

В Нижнем Приднестровье в 1968 году около десяти местонахождений

(Маяки, Беляевка, Ефимовка и др.) в составе Днестро-Дунайской ново-

строечной экспедиции ИА АН УССР (начальник Н.М.Шмаглий) выявил

Л.Л.Зализняк [295]. Здесь же упомянем открытие в том же году Т.Г.Мак-

симюком местонахождения Усатово на правом берегу Хаджибейского

лимана (Рис. 1, 11) [725]. С 1968 года исследования здесь проводит автор

этих строк, который открыл в регионе всего более 60 местонахождений, в

том числе около 20 на территории Степной Молдовы. Представительные

колекции собраны на Зеленом Хуторе І и ІІ (открыты А.В.Гудковой в 1969

г.), Кулударе (открыт С.А.Дворяниновым и др. в 1971 г.; Рис. 1, 24-25),

Каменке, Барабое ІІІ, Роксоланах, Отарике (Рис. 1, 21) и др. Раскопочные

работы проведены мною в Чобручах (1979 г.; Рис. 1, 35) и на Большой

Аккарже (1988-1993 гг.) [182; 379; 590–592; 594; 596; 602; 606; 608; 615;

617; 619; 622; 624; 627; 632; 643; 647; 651–652; 660; 697; 723; 725; 742; и

мн. др.]. Из выразительных памятников степной части Молдовы назовем

стоянку Калфа, открытую в 1984 году С.И.Коваленко в низовьях речки

Бык (Рис. 1, 33) [99].

18

Здесь необходимо сказать о том, что на территории региона располо-

жен целый ряд опорных геологических разрезов, на основании которых

разработаны детальные стратиграфические схемы антропогеновых лессо-

во-почвенных отложений Украины – Приморский, Роксолановский, Дофи-

новский, Санжейский и др. [40; 146; 769; 460; и др.]. Тут же известно

несколько палеонтологических местонахождений и пунктов находок чет-

вертичного времени, в первую очередь, костей мамонта в Нерубайской

балке, впадающей в Хаджибейский лиман [389]. Еще несколько пунктов

находок костей древних животных было выявлено в 1936 году Одесским

палеолитическим отрядом Азово-Причерноморской экспедиции ИИМК

АН СССР под руководством О.Н.Бадера в лессовых обрывах низовий

левого берега Куяльницкого лимана [47, с. 105; 51]. Упомянем также слу-

чайные находки костей мамонта в обнажениях правого берега Днестров-

ского лимана (с.Молога – бивень) и Черного моря (с.Санжейка близ Ильи-

чевска – череп) [643, с. 12-19], а также останков пещерного медведя в

карстовом навесе на левом берегу Военной балки в Одессе (обследован

К.К.Прониным и автором в 2005 году) и др., которые в принципе могут

быть связаны с деятельностью палеолитических людей.

1.2 Источниковая база и ее анализ

Таким образом, благодаря широким поисковым и исследовательским

работам целого ряда профессиональных археологов и краеведов, к настоя-

щему времени в юго-западной части причерноморско-азовcких степей

стало известно около 150 стоянок, местонахождений и пунктов находок

времени позднего палеолита. При этом путем раскопок изучено 9

памятников и еще не менее 10 дали представительные и выразительные

подъемные материалы, что сделало рассматриваемый нами регион одним

из основных полигонов Восточной Европы по изучению позднего

палеолита [139, с. 88, рис. 28, 34-36; 311].

19

Автор категорически не согласен с мнением о том, что мелкие

местонахождения не заслуживают внимания и не должны включаться в

источниковую базу серьезных обобщающих исследований. Действительно,

их недостаточно яркие материалы, которые подчас плохо датируются,

мало пригодны для историко-культурных построений. Однако, как показа-

ли работы В.М.Массона и Н.А.Кетрару, С.П.Смольяниновой, А.А.Крото-

вой, Н.П.Оленковского, автора и др., они могут успешно использоваться

при археологическом картографировании, которое дает не только объек-

тивную картину степени изученности того или иного района [401; 512–513;

521; 701], но нередко позволяет сделать некоторые выводы исторического,

а точнее палеодемографического характера (Разд. 4) [64; 67–68; 459; 600;

603; 613; 628; 652].

Подъемные материалы некоторых памятников региона представляют

особый интерес. Так, коллекции Зеленого Хутора І, ІІ и Кулударя следует

отнести к кругу довольно ранних ориньякоидных индустрий. Несмотря на

то, что датировать их можно только по аналогиям, они являются наиболее

выразительными среди немногочисленных аналогичных памятников всей

степной зоны Восточной Европы и даже более северных районов Украины.

Почти тоже самое следует сказать о многочисленных и выразительных

материалах стоянок Каменка (средний этап) и Чобручи (заключительный

этап позднего палеолита), хотя прямые аналогии им известны в степной

Молдове (Калфа) и Украине (Пидпорижный ІІ).

Подчеркну, что основная проблема источниковой базы позднего палео-

лита региона сейчас заключается не в количестве найденных и (или) иссле-

дованных памятников. К сожалению, материалы некоторых из них частич-

но утрачены в годы Второй Мировой войны (Анетовка). Другая часть ма-

териалов введена в научный оборот частично (Анетовка ІІ в связи с про-

должением раскопок) или слишком фрагментарно (Сагайдак І), но в целом

материалы подавляющего большинства памятников опубликованы доста-

точно подробно и на надлежащем уровне.

20

К положительным сторонам источниковой базы позднего палеолита

региона следует отнести и то обстоятельство, что ряд выразительных па-

мятников региона (Ильинка, Большая Аккаржа, Анетовка І и ІІ, Михайлов-

ка) исследованы комплексно, с привлечением ведущих геологов-четвер-

тичников, палинологов и палеонтологов. Кроме того, в настоящее время

для пяти памятников имеется 12 радиоуглеродных дат, большинство из ко-

торых можно признать корректными. Заметим, что часть из них была полу-

чена еще в 1980-х годах в радиоуглеродной лаборатории ЛОИА АН СССР

Ю.С.Свеженцевым [749]. В самое последнее время несколько важных дат

для Большой Аккаржи и Ильинки были получены в ходе выполнения

совместной французско-украинской научной программы (координатор –

профессор Ф.Джинджан) в Киевской радиоуглеродной лаборатории

Н.Н.Ковалюхом (Табл. 3) [899].

Некоторые памятники региона являются уникальными. Так, Ильинка

представляет собой единственную для всей равнинной части Украины

пещеру с фауной и находками времени позднего палеолита, которая была

исследована археологами и палеонтологами [646; 657; и др.]. Стоянка

Большая Аккаржа важна тем, что на ней были выявлены остатки четырех

локальных хозяйственно-бытовых комплексов, а также углубленные очаги

[627; и др.]. Анетовка ІІ широко известна не только самой многочисленной

в Европе коллекцией каменных и костяных изделий (около 2 млн. экз.) и

богатейшей многотысячной фаунистической коллекцией (более 0,5 млн.

фрагментов костей), но и совершенно уникальной планиграфической

структурой [745; и др.], которая пока не получила однозначной оценки и

интерпретации.

Следует подчеркнуть и тот факт, что на трех памятниках региона были

сделаны важные геолого-стратиграфические наблюдения и получены весь-

ма информативные палинологические колонки. Речь идет о Михайловке,

Большой Аккарже и Анетовке ІІ. В связи с тем, что культуросодержащие

слои двух последних стоянок датировны корректыми абсолютными

21

датами, их литологические разрезы можно признать опорными для

разработки детальных региональных палеогеографических реконструкций,

по крайней мере, для времени позднейшего четвертичного периода (около

30 – 10 ТЛ).

Таким образом, охарактеризованную нами источниковую базу по позд-

нему палеолиту юго-западных причерноморских степей можно оценить

как весьма представительную и достаточно полную в хронологическом от-

ношении. Вместе с тем, не вызывает сомнения тот факт, что решение цело-

го ряда задач, поставленных автором в настоящей работе, невозможно без

привлечения материалов других регионов. В этом плане абсолютно логич-

ным является сравнительный анализ материалов данного региона в первую

очередь с памятниками других регионов обширной степной зоны, посколь-

ку аналогичные экологические условия, как правило, обуславливают су-

ществование близких моделей экономики, а также схожесть характера

культурно-исторических процессов.

1.3 Историография

На протяжении 75 лет изучения позднего палеолита региона было вы-

сказано немало различных и нередко взаимоисключающих суждений и то-

чек зрения относительно многих проблем, аспектов и отдельных стоянок и

местонахождений. Исходя из темы исследования, в даном подразделе мы

последовательно охарактеризуем историографию проблем хронологии па-

мятников, их культурной интерпретации, а также эколого-хозяйственной

специфики позднего палеолита степей Юго-Западной Украины. Под-

черкнем, что при изложении историографии позднего палеолита назван-

ного региона, мы не сможем обойти вниманием и соответствующие, наи-

более важные разработки для всей зоны причерноморско-азовских степей,

Крымского полуострова и отчасти Северо-Западного Причерноморья, в ко-

торое традиционно включаются части лесостепного Южного Побужья и

Нижнего Приднестровья.

22

1.3.1 Проблемы хронологии памятников. Здесь необходимо прежде

всего сказать о том, что современные, часто неверные или устаревшие

представления о датировке тех или иных памятников позднего палеолита

зоны степей, складывались на протяжении довольно длительного времени

и изначально базировались на общих периодизационных схемах, разра-

ботанных за пределами юга Восточной Европы. Все они до конца 1950-х –

начала 1960-х годов предполагали синхронно-стадиальное развитие куль-

туры позднего палеолита на обширных территориях. Следует иметь в виду,

что до 1980-х годов (появления первых радиоуглеродных дат) памятники

региона датировались главным образом на основании технико-морфоло-

гического анализа кремневого инвентаря. При этом данные стратиграфии и

геологии учитывались недостаточно, а часто вообще не брались во вни-

мание. Из естественнонаучных методов до 1960-70-х годов более или

менее широкое распространения имели лишь результаты палеонтологи-

ческих и палинологических исследований.

На периодизацию памятников самого конца позднего палеолита оказа-

ло свое влияние и определения рубежа между плейстоценом и голоценом.

И действительно, прежде чем критиковать авторов устаревших хронологи-

ческих колонок и перидизаций, следует вспомнить, что современный верх-

ний рубеж плейстоцена был установлен в 1969 году на VIII конгрессе

Международной ассоциации по изучению четвертичного периода (АИЧПе,

INQUA) в Париже. До того данное событие относилось к более раннему

времени и его датировка была более дискуссионной (от начала беллинга до

начала дриаса-ІІІ). Понятно, что в археологии распространенные ранее

взгляды и подходы сохранялись дольше, чем в геологии и палеогеографии,

а некоторые авторы придерживаются их до настоящего времени.

В течение длительного время единственной достоверной позднепалео-

литической стоянкой региона была Анетовка на реке Бакшале, так как

большая часть каменных изделий из Ильинки датировалась тогда време-

нем среднего палеолита [290, с. 231-237; 640]. Сама Анетовка была сразу

23

же отнесена первооткрывателем “до однієї з стадій верхньопалеолітичної

культури” [354 с. 116; 126, с. 26]. Однако, из-за частичной утраты коллек-

ции (сохранилось чуть более 300 кремневых изделий) материалы этого

важного памятника не были учтены в сводках по палеолиту Восточной

Европы и Украины, опубликованных в начале 1950-х годов П.П.Ефименко

[290] и П.И.Борисковским [109].

П.П.Ефименко использовал трехступенчатую периодизацию позднего

палеолита Европы с тремя этапами (порами): ранний (ориньяко-солют-

рейский), поздний (мадленский) и заключительный (азильский). Помимо

того, он разразделил памятники на семь хронологических типов (групп), из

которых три первые относились к раннему этапу, четвертая считалась

переходной от раннего к позднему этапу, пятая и шестая – к позднему, а

седьмая соответствовала азилю. Из памятников региона в нее вошли Амв-

росиевка (пятый тип), Кайстровая Балка IV (шестой тип) и Рогалик (седь-

мой тип). Автор высказал мнение и по поводу Осокоровки, Дубовой Балки

и Кайстрових Балок І-ІІІ, отнеся их суммарно к позднему и заключитель-

ным этапам, а также о Миньевском Яре, датированном уже временем мезо-

лита [290, с. 231-237, 287, 315-316, 559, 617, 638].

Свой вклад в решение проблем датировки памятников внес П.И.Борис-

ковский в своей книге “Палеолит Украины”. Он сохранил семиступенча-

тую периодизацию позднего палеолита и четче обозначил еще один период

с тремя этапами, названный “древнейшие ступени мезолита”. В этой схеме

самым ранним памятником степи осталась Амвросиевка (V-я степень). Все

остальные стоянки относились к первой и второй ступеням “древнего ме-

золита”, причем к ранней из них – нижние слои Осокоровки и Кайстровая

Балка IV, а ко второй – Ямбург, Майорка, верхние слои Осокоровки, Дубо-

вая Балка и Кайстровые Балки I, II и III [109, с. 400].

Заметим, что схемы П.П.Ефименко и П.И.Борисковского объединяет

одна общая черта: практически все памятники позднего палеолита причер-

номорско-азовских степей, известные на начало 1950-х годов были сущест-

24

венно омоложены. Причина этому видится в одном – в них отсутствовали

останки таких животных как мамонт, шерстистый носорог и других. Со-

гласно представлениям того времени, наличие этих видов являлось ярким

признаком более раннего возраста памятников, но подробнее этот вопрос

будет рассмотрен нами ниже (Разд. 2). Здесь же следует сказать о том, что

именно эти подходы, которые принадлежали двум авторитетнейшим па-

леолитоведам СССР, оказали заметное влияние на весь дальнейший ход

разработки вопросов периодизации и хронологии позднего палеолита ре-

гиона [641; 644].

Именно поэтому два выразительных памятника региона, открытых в в

степях Юго-Западной Украины в середине 1950-х годов, также были

омоложены П.И.Борисковским: Большая Аккаржа отнесена к самому

концу позднего палеолита [114], а Михайловка – к раннему мезолиту [126,

с. 32]. Эти датировки не опровергались большинством ученых в течение

почти 30 лет1, а А.П.Черныш еще более усугубил ситуацию, связав Боль-

шую Аккаржу с ранним, а Михайловку со средним мезолитом, хотя ради

справедливости скажем, что он связывал начало мезолитической эпохи с

дриасом-ІІІ [822, с. 20].

Из общих работ 1960-х – начала 1970-х годов, в которых ставились и

решались проблемы датировки памятников, остановимся только на основ-

ных. Так, М.И.Гладких, публикуя в 1969 году материалы Антоновки ІІІ на

Донбассе, вернулся к делению позднего палеолита на три ступени и рас-

пределил часть известных к тому времени памятников следующим обра-

зом. Мураловка была отнесена им к концу первой или началу второй трети

эпохи, Каменная Балка І и ІІ вместе с Антоновкой ІІІ – ко второй (сред-

ней) трети, а Амвросиевка и Большая Аккаржа – к последней трети (концу)

1Примечание. Хотя уже в первой публикации материалов Михайловки В.И.Красковс-

кий и А.М.Кремер вполне определенно отнесли основной культурный слой этого

памятника ко времени верхнего палеолита [380, с. 128].

25

позднего палеолита, при этом Амвросиевка считалась несколько более ран-

ней, чем Большая Аккаржа [185, с. 265-266].

С.В.Смирнов в 1973 году предложил периодизацию памятников Днеп-

ровского Надпорожья, которая также состоит из трех этапов, но четырех

хронологических групп. К раннему этапу позднего палеолита (к первой

группе) был отнесен Ненасытец ІІІ, среднему этапу (ко второй группе) –

Мерзлая Балка и Кайстровая Балка VI. Заключительный этап был разделен

на две группы: третью – Кайстровая Балка IV, Ворона ІІ и четвертую –

Ворона І и Пидпорижный ІІ. Датировка культурных горизонтов Осоко-

ровки І была рассмотрена отдельно, но при этом использованы не геолого-

стратиграфические данные, а лишь технико-типологические характеристи-

ки кремневого инвентаря и отчасти фаунистические материалы. С.В.Смир-

нов отнес ее горизонты VІ и V-а к позднемадленскому времени, ІV-й – к

границе между поздним палеолитом и мезолитом, ІІІ-й – к раннему, а ІІ-й –

к позднему азилю [694, с. 129, 153; 696].

Быстрое накопление источниковой базы привело к тому, что в середи-

не 1970-х годов были предприняты первые попытки создания хроноло-

гических колонок позднепалеолитических памятников в рамках всего Се-

веро-Западного Причерноморья. В одной из них В.Н.Станко разделил

стоянки этого района на два основных периода – ранний (Сагайдак І, Зеле-

ный Хутор) и заключительный (Большая Аккаржа, Каменка, Усатово, а

также Ивашково VI, Срединный Горб, Червоная Гребля, расположенные в

лесостепном Южном Побужье)1 [723].

Чуть позже В.И.Красковский использовал иную схему с тремя этапа-

ми: ранний (Барабой ІІІ, Кулударь), развитый (Каменка, Ивашково поле,

Срединный Горб) и заключительный (Большая Аккаржа, Большая Аккаржа

ІІ, Ивашково VI, Краснополь) [379]. В то же время С.А.Дворянинов, на

1Примечание. Ранее началом позднего палеолита В.И.Красковский датировал местона-

хождение Барабой ІІІ [375], а С.П.Смольянинова – Зеленый Хутор ІІ и Кулударь [697].

26

основании наблюдений В.Ф.Петруня [541] и анализа типологии каменных

изделий, попытался вернуть Михайловку и ряд других комплексов зоны

степей с архаическими геометрическими микролитами в круг памятников

конца позднего палеолита [254; 256].

Заметим, что в то время целый ряд памятников позднего палеолита

зоны степей (Михайловка, Анетовка, Царинка, Леонтьевка, Рогалик, неко-

торые горизонты Осокоровки І, Сурской V, и др.) почти единодушно

относились ведущими специалистами (С.Н.Бибиковым, Д.Я.Телегиным,

А.П.Чернышом, В.Н.Станко и др.) к раннему мезолиту [66; 723; 726–729;

777–780; 822; 987; и др.], но В.Н.Даниленко чаще называл этот этап эпипа-

леолитом [251].

В 1980 году В.Н.Станко опубликовал новую колонку памятников, со-

стоящую из четырех хронологических групп: первая (начальный этап позд-

него палеолита) – Зеленый Хутор ІІ, Сагайдак І; вторая (средний этап) –

Чобручи І и ІІ, Семеновская Гора, Червоная Гребля; третья – Каменка, Уса-

тово, Ивашково Поле, Срединный Горб; четвертая (заключительный этап)

– Большая Аккаржа, Ивашково VI, возможно, Большая Аккаржа ІІ-ІV и др.

[725, с. 8-17]. Те же принципы были использованы в еще одной схеме, в

которую В.Н.Станко добавил ряд безликих местонахождений (Дальник,

Дальницкую Балку, Татарку ІІ и др.) [727, с. 88-92]. Однако, в это же время

идея о том, что наличие геометрических микролитов не является безуслов-

ным признаком мезолитических индустрий, была поддержана Г.В.Гри-

горьевой, которая отнесла к концу позднего палеолита Царинку и другие

памятники зоны степей [223; 234].

В разработке этих проблем настоящим явлением, которое безусловно

повлияло на весь дальнейший ход их решения, стало обобщающее иссле-

дование А.Н.Рогачева и М.В.Аниковича. Авторы впервые в отечественной

историографии четко связали три периода верхнего палеолита с природно-

климатическими событиями. Кроме того, они учли и опубликовали пер-

вые абсолютные даты по Амвросиевке, Мураловке и Сагайдаку І. Эпоха

27

была разделена на три хронологических поры: раннюю (часть молого-

шекснинского межледниковья) – около 40-24, среднюю (осташковское

оледенение) – 24-18 и заключительную (позднеледниковье) – 18-10 ТЛ1. Из

степных памятников ученые отнесли условно к самому концу раннего

этапа только Амвросиевку, к среднему – Каменные Балки І и ІІ, Мура-

ловку, а к заключительному – Большую Аккаржу. О памятниках Надпо-

рожья ими было сказано, что археологические критерии для отнесения их

к финалу палеолита – началу мезолита (типология инвентаря) утратили

свое датирующее значение, а залегание нижних культурных слоев некото-

рых из них на большой глубине, скорее всего, говорит о их более древнем

возрасте. Общий вывод оценки состояния изученности региона не обнаде-

живал: “у нас нет практически никаких стратиграфических, палинологи-

ческих, палеозоологических данных, как и абсолютных дат, для построе-

ния хронологии позднего палеолита Приазовья – Северного Причерно-

морья” [580, с. 168].

Двадцать лет спустя можно сказать, что такая оценка была во многом

верной. Правда, ряд важных стратиграфических и палинологических на-

блюдений на тот момент уже был сделан, однако они почему-то не были

использованы, а выводы С.А.Дворянинова о необходимости удревнения

всех слоев Осокоровки І и некоторых групп погребений ряда днепровских

могильников [253–254; 256] оставались практически незамеченными до

недавнего времени.

В середине 1980-х годов по материалам позднего палеолита региона

было защищено три кандидатских диссертации, в которых рассматрива-

лись и проблемы хронологии, причем их авторы уже получили возмож-

ность использовать радиоглеродные даты для Сагайдака І и Амвросиевки,

1Примечание. На аналогичном принципе была построена более дробная периодизация

позднего палеолита Европы, разработанная ранее Я.К. и С.К. Козловскими и опубли-

кованная в 1975 г. [940]. Эту работу можно считать предшественницей монографии

Ф.Джинджана, Я.Козловского и М.Отта [897].

28

которые были опубликованы в 1984 году в книге “Палеолит СССР”. Так,

С.П.Смольянинова предложила следующую колонку для памятников Юж-

ного Побужья: первая половина позднего палеолита (Сагайдак І); середина

эпохи (Ивашково поле); вторая половина (Анетовка І); финальный этап

(Анетовка ІІ, Ивашково VI, Срединный Горб) [700]. Г.В.Сапожникова под-

держала передатировку Царинки, а также вернулась к позднепалеолитичес-

кой дате Анетовки [662–663]. Автор отнес к ранней поре позднего палео-

лита артефакты из пещеры Ильинка, к середине заключительной поры –

стоянку Чобручи, а также допустил более ранний возраст Большой Аккар-

жи и Каменки [596]. Через два года новая датировка Ильинки была обосно-

вана типологическим и трасологическим анализами артефактов [598; 609;

646], что позже подтвердилось абсолютной датой пещеры Нордмана в селе

Нерубайском, полученной по одной из костей пещерного медведя, храня-

щихся в Хельсинки, Б.Куртеном [946], а также датой, полученной недавно

для самой Ильинки по костяному орудию (лощилу; Табл. 3) [657; 899].

Тогда же В.Н.Cтанко и С.П.Смольянинова уточнили колонку памят-

ников Южного Побужья: первая группа (ранний этап позднего палеолита –

Сагайдак І); вторая группа (Ивашково Поле); третий этап (Анетовка І), за-

ключительный этап (Анетовка ІІ, Ивашково VI, Срединный Горб) [750].

Позже в изложении С.П.Смольяниновой она приобрела такой вид: конец

ранней поры (Сагайдак І, Лески); средняя пора (Анетовка І, Ивашково По-

ле); поздняя пора (Анетовка ІІ Ивашково VI, Срединный Горб и Червоная

Гребля) [702, с. 90].

Данные разработки легли в основу более общих схем, в частности, для

позднего палеолита и мезолита всего Северного Причерноморья. Одна из

таких без преувеличения базовых колонок принадлежит В.Н.Станко и

Ю.С.Свеженцеву, которые использовали упомянутые выше первые радио-

углеродные даты по памятникам региона, а также даты Анетовки ІІ и др.

(Табл. 3). Позднепалеолитические памятники разделены на четыре хроно-

логические группы, которые были связаны с основными горизонтами схе-

29

мы М.Ф.Веклича и слоями ряда многослойных стоянок Украины (Молодо-

во I, V, Владимировки и др.). Стоянки региона распределялись в ней таким

образом: 1 группа – Сагайдак І (dfc; конец ранней поры позднего палеоли-

та) и более ранний Зеленый Хутор ІІ; 2 группа – Анетовка І и ІІ (рč1;

макси-мум осташковского оледенения); 3 группа – памятники региона не

названы (рč1-рč2; начало послеледниковья); 4 группа – Большая Аккаржа и

Ивашко-во VI (рč3; время постледниковья) [749].

Заметим, что эта схема с рядом уточнений была использована в ряде

других работ. В первую очередь к ним следует отнести монографию

В.Н.Станко, Г.В.Григорьевой и Т.Н.Швайко, где к первой группе был до-

бавлен Кулударь; ко второй – Большая Аккаржа ІІ, Дальник и Отарик (ус-

ловно); к третьей (16-14 ТЛ) – Чобручи, Червоная Гребля; к четвертой –

Срединный Горб и (условно) Усатово и Каменка [747, с. 87-110], а также

специальную статью Г.В.Григорьевой [233, с. 62].

В этой схеме есть некоторые натяжки и неточности. Так, Сагайдак І

при всем желании нельзя связать с дофиновским горизонтом, в третью

группу попали более ранние памятники, а стоянкам позднеледниковья (13-

10 ТЛ) места в ней вообще не нашлось. Однако, В.Н.Станко и Ю.С.Све-

женцевым был применен верный подход и использованы корректные абсо-

лютные даты Сагайдака І, Анетовки ІІ и Мураловки, хотя они очевидно

учитывали не только выводы А.А.Кротовой [392–393], но и опубликован-

ные к тому времени работы С.А.Дворянинова [253–254], Г.В.Сапожнико-

вой [662–663], автора [596–598] и др.

Хотя в целом данная колонка, которая учитывала и часть упомянутых

выше разработок других авторов, не утратила своего значения до настоя-

щего времени, некоторые ее датировки оказались опровергнутыми почти

сразу после ее публикации. Так, в 1988-89 годах, в ходе возобновленых

раскопок Большой Аккаржи были получены стратиграфические, палиноло-

гические и археологические данные, которые позволили не только четко

связать ее культурный слой со средней порой позднего палеолита, но даже

30

более узко – с максимумом поздневалдайского оледенения (19-18 ТЛ) [474;

647; 651; 661; и др.]. Неприятие очевидных фактов рядом авторов продол-

жалось до тех пор, пока для Большой Аккаржи не удалось получить сразу

три корректные абсолютных даты (Табл. 3). Вместе с аргументированными

выводами В.Ф.Петруня [543] и С.И.Медяник [471; 475] они позволяют

наконец закрыть малопродуктивную дискуссию, изложение хода которой

утратило смысл. Правда, некоторые специалисты сразу же поддержали

новую датировку Большой Аккаржи [398, с. 21; 942, р. 230; и др.].

В это время В.Н.Станко прямо признал финальноплейстоценовый воз-

раст “шан-кобинских” памятников Крыма [69; Сравн. с: 65], обоснованный

намного раньше С.Н.Бибиковым [66], но почему-то не распространил этот

вывод на Михайловку, индустрия основного слоя которой безусловно

входит в тот же круг “азильских” индустрий [633; 638; 648].

В середине 1990-х годов Г.В.Сапожникова и Г.Ф.Коробкова тщательно

обосновали датировку Ивашково VI средней порой позднего палеолита, с

которым связали и Анетовку, а также детально аргументировали постлед-

никовую дату Срединного Горба и финальнопалеолитический возраст

Царинки [671]. В те же годы автор еще раз обосновал датировку ранней

порой позднего палеолита Ильинки, Зеленого Хутора І, ІІ и Кулударя [618]

и предложил первый вариант своей хронологии позднего палеолита всех

причерноморско-азовских степей, в котором стоянки рассматриваемого

нами региона располагались таким образом: ранняя пора (Ильинка, Зеле-

ный Хутор І и ІІ); первая половина средней поры (Анетовка І, Сагайдак І -

?); вторая половина средней поры (Большая Аккаржа, Анетовка ІІ); первая

половина заключительной поры (Каменка, Калфа, Чобручи); вторая поло-

вина заключительной поры (финальный палеолит – Михайловка и Царин-

ка) [620, с. 173-175].

Замечу, что именно эта схема легла в основу хронологической колон-

ки памятников Северного Причерноморья и Крыма, опубликованной

В.Ю.Коеном за рубежом в нескольких работах. На мой взгляд, “новизна”

31

последней заключается, пожалуй, лишь в том, что выделенным ранее эта-

пам были присвоены собственные имена – “сагайдакский”, “анетовско-

амвросиевский”, “каменнобалковский” и пр. [878; 880; 881; и др.].

Результативными оказались работы А.А.Кротовой, которые можно

рассматривать как попытку уточнения хронологической колонки А.Н.Рога-

чева и М.В.Аниковича, но основанную на геохронологической схеме

М.Ф.Веклича. В ее схеме было три периода: ранний (позднебугско-дофи-

новское время) – 35-22, средний (позднедофиновско-раннепричерномор-

ское время) – 21-16 и поздний (позднепричерноморское время) – 15-10 ТЛ.

К концу первого периода автор отнесла гор. VI Осокоровки, Сагайдак I и

Лески (за пределами региона). Со средним периодом были связаны Ане-

товка І, Мураловка, Золотовка І, Амвросиевка, Анетовка ІІ, Ямы, Нововла-

димировка ІІ и Большая Аккаржа. Третий период исследовательница

разделила на два уровня. К более раннему из них относились Каменная

Балка І и ІІ, Федоровка, Кайстровые Балки IV и VI, Говоруха и Миньев-

ской Яр, а ко второму – Кайстровые Балки IІ и ІІI, Янисоль, Дмитриевка,

Дубовая Балка и Ямбург [398, с. 21; 942]. Предварительные варианты этой

колонки были опубликованы несколько ранее [392, с. 11; 393, с. 62, 64,

табл. 7; и др.].

Признавая в целом правильность принципов, заложенных в данную

схему, сделаем несколько замечаний. Так, бросается в глаза тот факт, что

на двух переходах между тремя периодами А.А.Кротова “потеряла” по ты-

сяче лет, так как не понятно, как именно следует датировать средний пери-

од – 22-15 или 21-16 ТЛ? Кроме того, не ясно, почему средний период

назван дофиновско-раннепричерноморским, так как логика периодизации,

на мой взгляд, и заключается в том, что памятники дофиновского времени

входят в ранний, а раннепричерноморского времени – в ее средний этапы.

Вернее было бы связать ее средний этап с временем раннепричерноморс-

кого горизонта без лишних оговорок. И, наконец, ее последний этап, исхо-

дя из даты его начала 16-15 ТЛ, следовало бы сопоставить со средним и

32

поздним причерноморскими подгоризонтами. К сожалению, возможно, из-

за названных несоответствий, эта схема так и не получила должной оценки

даже среди украинских ученых.

Так или иначе, в середине 1980-х – первой половине 1990-х годов, в

связи с заметным расширением источниковой базы в ходе полевых работ

В.Н.Станко, А.А.Кротовой, С.П.Смольяниновой, А.Ф.Горелика, Н.П.Олен-

ковского, автора и др., произошел прорыв в области решения проблем

периодизации и датировки памятников региона. Этому способствовало и

появление все большего числа абсолютных дат. К этому периоду относятся

серия статей по периодизации позднего палеолита Восточной Европы, на-

писанных М.В.Аниковичем [21–24; 856; и др.], обобщающая работа

М.И.Гладких [188], а также ряд важных в сравнительном плане моногра-

фий и статей И.А.Борзияка [91; 93; 873], А.П.Черныша [824–825]; Н.Б.Лео-

новой [949], Х.А.Амирханова [10–11], Ю.Г.Колосова, В.Н.Степанчука и

В.П.Чабая [359–360], С.Н.Бибикова, В.Н.Станко и В.Ю.Коена [69], С.И.Ко-

валенко [346], А.А.Яневича [851–852] и др.

Возможно, именно поэтому в середине 1990-х годов В.Н.Станко су-

щественно пересмотрел свои взгляды на хронологию позднего палеолита

региона. Говоря о памятниках Нижнего Приднестровья, он сохранил Зеле-

ный Хутор ІІ в рамках ранней поры эпохи, к ее средней поре отнес Камен-

ку, Отарик, Усатово и Калфу, а также передатировал Большую Аккаржу

временем интерстадиала ляско (рč2,) около 17 ТЛ и, соответственно, Чоб-

ручи (финальной порой) [742]. Не менее кардинальной ревизии подверг-

лась и колонка памятников Южного Побужья. Так, там к ранней или даже

к начальной поре позднего палеолита была отнесена Анетовка ХІІІ.

Средний этап представлен последовательно разновременными памятника-

ми: Сагайдаком І, Ивашковым Полем, Анетовкой І, Анетовкой ІІ. Заклю-

чительным этапом датировны Ивашково VI и Срединный Горб [741]. Как

видим, в этой схеме В.Н.Станко собственноручно вывел из региональной

хронологической колонки целый ряд упоминавшихся ранее местонахож-

33

дений, представленных маловыразительными коллекциями, что избавляет

нас от необходимости анализа их материалов.

Cхема автора 1995 года, как и датировки отдельных памятников (Зеле-

ного Хутора І и ІІ, Ильинки, Большой Аккаржи, Каменки, Чобручей, Ане-

товки, Ивашково VI и др.), обоснованные им в разное время, были в той

или иной степени признаны целым рядом исследователей, которые исполь-

зовали эти данные в своих обобщающих статьях и монографиях [31; 93;

309; 346; 348; 405; 409; 512; 521; 856; 873; 878; 880–881; 936–937; и др.].

Примерно со второй половины 1990-х годов начался новый этап разра-

ботки рассматриваемых проблем, который продолжается до сих пор. Для

него характерно появление ряда обобщающих работ, в которых происхо-

дит согласование и, если можно так выразиться, “притирка” положений,

высказанных ранее разными авторами, причем абсолютные даты (особен-

но, некоторых лабораторий и серий) воспринимаются теперь все более и

более критически, а стратиграфические и палинологические методы дати-

рования наоборот выходят на первый план. При этом, как это не парадок-

сально, именно в это время полевые исследования в регионе свелись к

минимуму. Из работ этого же времени назовем обобщающую монографию

и ряд статей Л.Л.Зализняка, который детально рассмотрел проблемы

датировки памятников финального палеолита, а также некоторых более

ранних стоянок, инвентарь которых определяется как микро- или эпигра-

веттский [306–307; 309; и др.].

Материалы по позднему палеолиту Украины обобщили М.И.Гладких и

В.Н.Станко [191], а также Л.А.Яковлева [850]. Сводки абсолютных дат с

их анализом подготовили и А.А.Синицын с соавторами [689], Л.А.Яковле-

ва [928], Ф.Джинджан [892–894; 899; и др.], Н.П.Оленковский [522] и дру-

гие авторы [886]. Для зоны причерноморско-азовских степей итоговыми

являются монографии Н.П.Оленковского [521], А.Ф.Горелика [204], автора

[627], а также их статьи [202–203; 517–519; 523–524; 621; 623; 629; 632; и

др.]. Целый ряд статей и монографий опубликовали В.Н.Станко [741–742],

34

Н.Б.Леонова [430; 432–433; 949], Д.Ю.Нужный [499], Н.Д.Праслов и

В.Е.Щелинский [566; 570], А.А.Кротова и Г.А.Пашкевич [410], А.А.Крото-

ва [404–405; 409], но на последней из них, из-за ее важности необходимо

остановиться подробнее.

В ней А.А.Кротова предложила новый вариант периодизации позднего

палеолита региона, в котором учтены и наши (впрочем, не все) последние

разработки, а также работы А.Е.Матюхина о палеолитических мастерских

российской части бассейна Северского Донца [461–463; и др.].

К раннему периоду (от 32-34 до 22-23 ТЛ) по данным стратиграфии

отнесены: Бирючья Балка 1-в (нижний верхнепалеолитический горизонт),

Бирючья Балка 2 (слой 3в), 1-а и 1-в, Ворона III (нижний слой), Анетовка

ХIII (нижний горизонт) и оба слоя Миры. Кроме того, на основании анали-

за типологии, в него входят гор. VI Осокоровки, Днепро-Каменка, Зеленый

Хутор I и II, Ненасытець III, Перемога I, Перекоп I.

В средний период (от 22-23 до 17 ТЛ) включены датированные и стра-

тифицированные Амвросиевка, Анетовка II, Сагайдак I, Мураловка, Золо-

товка I, Нововладимировка II, Бирючья Балка 2 (слои 3 и 2), Ямы, Большая

Аккаржа, Лески, возможно, верхний слой Вороны III, а также предположи-

тельно – гор. IVб и Vа Осокоровки, Анетовка I, Антоновка III, основной

слой Вознесенки IV и местонахождение Первопокровка I.

К позднему периоду (от 17 до 10 ТЛ) отнесены датированные и стра-

тифицированные Говоруха и Миньевский Яр (отмечено, что они более

ранние и датируются около 17-15 ТЛ), Каменная Балка II (слой 2), Камен-

ная Балка I, Дмитриевка, Соленое Озеро VI, Леонтьевка, Федоровка, Яни-

соль, Рогаликско-Передельские стоянки, а условно – Кайстровые Балки I-

III, IV, VI, гор. 3в Осокоровки, Каштаева Балка, Соленое Озеро IХ, IX-а, I-

а, Михайловка II, Ивашково VI, Срединний Горб, Червоная Гребля, Дубо-

вая Балка и Ямбург [409].

Как видим, в этой колонке рубежи периодов обозначены гораздо четче,

учтены новые материалы, абсолютные даты и точки зрения некоторых

35

авторов, но сама схема, как уже было отмечено автором [638], является

более общей даже по сравнению со своим предыдущим вариантом. Заме-

тим, что А.А.Кротова включила в нее материалы ряда сомнительных и без-

ликих местонахождений (Червоная Гребля, Перекоп І и др.), а также не-

скольких стоянок соседнего лесостепного региона, но опустила такие па-

мятники степей юго-запада Украины, как пещера Ильинка, Каменка, Чоб-

ручи и др. Более того, из всех стоянок позднеледниковья в нее попали

только рогаликские, а для остальных места не нашлось. Тем не менее, дан-

ную колонку следует признать шагом вперед в верном направлении, под-

черкнув, однако, что, к сожалению, в ней А.А.Кротова отказалась от ис-

пользования хроностратиграфической схемы М.Ф.Веклича (См. разд. 2)

Из немногочисленных открытий последних лет в зоне степей особо

следует сказать об итогах раскопок 2000-2001 и 2005 годов и комплексных

исследованиях материалов двухслойной стоянки Мира на Днепре, прове-

денных интернациональной группой ученых под общим руководством

В.Н.Степанчука. Материалы этого памятника важны для нас прежде всего

потому, что оба его слоя имеют четкую геолого-стратиграфическую пози-

цию, определенную ведущими геологами и почвоведами, которая подтвер-

ждена серией корректных абсолютных дат, а также данными палинологии

и палеонтологии (Табл. 3) [762; 764; и др.].

Не так давно автор продолжил разработку и уточнение хронологичес-

кой колонки памятников степей юга Восточной Европы и Крымского по-

луострова с привлечением широких аналогий из Молдовы, Среднего По-

днестровья и Костенковско-Борщевского района [623; 626, 627, с.

230; 970]. Подчеркнем, что такой подход позволяет уточнить

хронологические позиции тех комплексов, которые представлены более

или менее вырази-тельным каменным инвентаря, но не имеющих четкой

стратиграфической привязки. Вскоре была обоснована и опубликована

новая редакции этой колонки [632–635; 638–639; 641–642; 971], которая

36

будет детально рас-смотрена и даже уточнена в некоторых моментах ниже

(Разд. 3-4).

В последние годы были опубликованы ценные работы по хронологии

памятников смежных районов Украины. Речь идет о статьях Д.Ю.Нужного

по Среднему Поднепровью и Поднестровью [499–501], И.А.Борзияка и

Л.В.Кулаковской о датировке граветтоидных комплексов Поднестровья

[102]. Проблемы периодизации и хронологии позднего палеолита Крыма в

течение последних десяти лет, кроме упомянутого выше В.Ю.Коена [879;

и др.], решались А.А.Яневичем [853–854; 1000], В.Н.Степанчуком [765;

983], С.В.Татарцевым [774], Э.E.Марксом и K.Монигалом [449], Ю.Э.Де-

миденко [257–262; 888-889; и мн. др.], В.П.Чабаем [808–811], автором

[624; 626; 633; 636–637; 641; 970; и др.] и другими учеными.

Что касается соседних стран, то по позднему палеолиту Восточной

Европы и смежных районов Российской Федерации за последние 6-7 лет

вышли обобщающие статьи З.А.Абрамовой [1], Х.А.Амирханова [12–14],

М.В.Аниковича [25; 27–28; 30–32; и др.], Г.В.Григорьевой [235], С.Н.Ли-

сицына [442–444] и др. Не менее значимые работы по позднему палеолиту

Молдовы и Поднестровья опубликовали И.А.Борзияк [95–96; и др.], он же

и Т.Ф.Обаде [103], C.И.Коваленко [936–937], он же с Н.А.Кетрару [348],

Н.А.Кетрару, Г.В.Григорьева и С.И. Коваленко [336] и мн. др.

Как видим, в разработке проблем хронологии и периодизации позднего

палеолита рассматриваемого и соседних регионов целым рядом ученых

проведен значительный объем исследований поискового, публикационно-

го, аналитического и обобщающего характера, результаты которых состав-

ляют надежную источниковую базу для их решения.

В то же время, нерешенным остается ряд принципиальных вопросов и

проблем, значительная часть которых обусловлена применением разными

авторами различных геохронологических схем, которые часто существен-

но отличаются друг от друга. Наименее изученной является хронология па-

мятников ранней поры позднего палеолита, что объясняется редкостью в

37

зоне степей стратифицированных стоянок этого времени. Дискуссионным

является возраст части известных стоянок средней и заключительной пор

позднего палеолита, представленных подъемными материалами, либо да-

тированных некорректными абсолютными датами.

1.3.2 Проблемы культурной интерпретации позднего палеолита юга

Восточной Европы, исходя из существования и использования различных

подходов и концепций, а также культурных дефиниций разного уровня,

можно условно подразделить следующим образом. Культурно-историчес-

кими общностями наиболее высокого ранга являются провинции. Впервые

их выделил А.Брейль почти сто лет назад, разделив известные в то время

памятники верхнего палеолита Европы и Северной Африки на две области

– атлантическую и средиземноморскую (капсийскую). Считалось, что в

них существовало не только разное население, оставившее отличные по

своему облику и характеру каменные индустрии, но и разная последова-

тельность последних [869]. Уже в 1930-х годах в состав второй из них

П.П.Ефименко [285, с. 90-91; 286, с. 112-113], Д.Гаррод [909, р. 11, 13-14;

910, р. 74] и другими учеными были включены памятники Кавказа и

Крымского полуострова, в частности Сюрень І.

В это же время П.И.Борисковский допустил, что эти крупные области,

в частности, атлантическая, скорее всего, не являются монолитными, а в их

“развитии имеются местные различия, но они незначительны” [104, с. 9]. В

конце 1930-х – начале 1950-х годов П.П.Ефименко поставил вопрос о

включении в средиземноморскую провинцию почти всех известных тогда

памятников юга Восточной Европы. Он также подчеркнул, что, скорее все-

го, к ним может и не относиться культурная и хронологическая последова-

тельности, прослеженные к тому времени на материалах более северных

районов, хотя и продатировал стоянки региона согласно именно их этапам

и периодам [288; 290, c. 288].

С.Н.Замятнин развил идеи названных авторов, назвав области А.Брей-

ля провинциями и добавил к ним третью – сибирско-китайскую, переиме-

38

новав две первых в европейскую приледниковую и средиземноморско-

африканскую. Все памятники позднего палеолита Кавказа, Крыма и зоны

степей естественным образом вошли во вторую из них. По мнению С.Н.За-

мятнина, отличия средиземноморско-африканской провинции заключают-

ся в общей последовательности развития культуры, сохраняющей в первую

очередь “ориньякоидный” характер [317].

Вскоре А.П.Окладников выделил уже пять провинций (областей расп-

ространения позднепалеолитической культуры), причем границы среди-

земноморско-африканской провинции (внеледниковая зоны) были значи-

тельно расширены за счет части территории Средней Азии. Автор отметил

раннее появление здесь микролитов и вкладышевой техники, обилие ост-

рий с затупленным краем, геометрических форм, резцов и скребков, а так-

же массивных орудий и пластинок с выемками [505, с. 56, 76-88].

В дальнейшем концепция провинций в позднем палеолите серьезно

практически не разрабатывалась, так как предпочтение было отдано их

дроблению на менее крупные территориальные единицы (области, зоны и

др.), а ее сторонники, к сожалению, не оставили нам четких и ясных опре-

делений данного понятия [139–140].

Подчеркнем, что еще ранее специфику позднего палеолита юга Вос-

точной Европы попытался объяснить М.Я.Рудинский, который выделил в

рамках средиземноморской провинции меньшую по масштабам область,

которую, однако, также назвал “провинцией”. Речь идет о так называемой

“крымской палеолитической провинции мустьерско-капсийской последо-

вательности и непрерывности индустриального развития”, для которой ха-

рактерно отсутствие типичных для Западной Европы солютрейских и мад-

ленских индустрий. На смену так называемым “верхнеориньякским” комп-

лексам в Крыму и южных областях материковой Украины, по мнению

М.Я.Рудинского, приходят индустрии “азильско-тарденуазского круга”

[585–586; Об этом см.: 605; 638].

39

Автор полагает, что именно с этого времени можно с полным правом

говорить о начале использования в археологии палеолита Восточной Евро-

пы концепции историко-культурных областей (ИКО). Так, вскоре

А.А.Формозов, который отрицал существование единой средземноморско-

африканской провинции (по С.Н.Замятнину и А.П.Окладникову), объеди-

нил позднепалеолитические памятники Кавказа, Крыма, Днепровского

Надпорожья, Приазовья (Амвросиевку) и даже Среднего Поднепровья

(Журавку, Гонцы и др.) в особую восточнопричерноморскую локальную

группу [794, с. 60-66].

На таком историографическом фоне в самом начале 1960-х годов

П.П.Ефименко выделил особый тип материальной культуры позднепалео-

литических охотников на зубров, имея в виду в первую очередь схожесть

каменного инвентаря двух степных стоянок – Большой Аккаржи и Амвро-

сиевки. При этом ученый подчеркнул возможность проникновения носи-

телей этой культурной традиции с Северного Кавказа не только в зону

причерноморско-азовских степей, но и в Крым (Сюрень І) [292, с. 21-25].

Данная идея почти сразу же была поддержана Н.О.Бадером [48–50; и др.],

а позднее А.А.Формозовым [795, с. 57-58], Х.А.Амирхановым [9, с. 24-25;

10, с. 99-100; 11], В.Н.Станко [725], А.А.Кротовой [392, с. 12-15; 393, с. 70-

72] и другими исследователями.

Основываясь на охарактеризованных выше идеях, П.И.Борисковский

выделил степную (культурную) область, определив как промежуточную

между средиземноморской и европейской приледниковой провинциями.

Следует подчеркнуть, что ученый, наряду со сходными, назвал и некото-

рые отличительные черты в индустриях Большой Аккаржи и Амвросиевки,

а также специально подчеркнул, что “…нельзя говорить о том, что эти

памятники оставлены одним и тем же племенем” [118; 121; 128; и др.].

Думается, что собственно с этого времени можно говорить о появлении в

историографии положения об особой степной ИКО [612; 620; 671; и др.],

которая, правда, иногда называется “южной” [23].

40

Напомню, что сначала П.И.Борисковский включил в состав степной

ИКО стоянки Большую Аккаржу, Амвросиевку, Каменные Балки І и ІІ, до-

пустив отнесение к ней ряда памятников Надпорожья, а к объединяющим

их индустрии показателям отнес наличие миниатюрных пластин и острий с

притупленным краем, большое количество резцов, скребков и бедность их

типов, небольшие размеры орудий, отсутствие пережитков мустьерских и

солютрейский техник, а также геометрических микролитов [118; 121].

Позже он прямо заявил, что в нее могли входить разные археологические

культуры (далее АК) [122–124; 863]. Этим ученый снял основные претен-

зии к нему со стороны М.Д.Гвоздовер, Г.В.Григорьевой и других авторов,

которые в течение многих лет настаивали на том, что в позднем палеолите

зоны степей существовали различные АК [172–174; 218–220; 222; 695–696;

и др.]. Однако, этот вопрос будет специально рассмотрен нами чуть ниже.

Положение о степной ИКО позже развили автор и М.В.Аникович. Мы

оба пришли к заключению, что о ней можно говорить не на протяжении

всего позднего палеолита, а примерно от 22 до 10 (по И.В.Сапожникову)

[596–597; 612; 620; и др.] или от 23 до 13 ТЛ (по М.В.Аниковичу) [29]. Но

и эти выводы не противоречили мнению П.И.Борисковского, так как все

включенные им в степную ИКО памятники в настоящее время примерно

так и датируются. Вместе с тем, М.В.Аникович привел более детальную

характеристику признаков каменного инвентаря этой области, к которым

относятся: 1. Небольшие размеры орудий и нуклеусов (в большинстве

призматических), часто переоформлявшихся в орудия; 2. Ограниченный

список технических групп (ТГ) и технико-морфологических групп (ТМГ)

орудий – преобладают скребки, резцы и ретушированные микропластины,

которым сопутствуют пластины с усеченными концами и проколки; 3.

Высокий, в большинстве случаев преобладающий процент микроорудий

[23, с. 39-40, рис. 2; 27].

Сначала А.А.Кротова также склонялась к выделению степной ИКО

[392], а позже пришла к выводу, что памятники Северного Призовья от-

41

носятся к так называемой причерноморской КИО средиземноморской зо-

ны, а Северского Донца – к европейской приледниковой зоне, граница

между которыми проходит якобы по Донецкому кряжу [393, с. 71]. Про-

тивником существования степной ИКО в позднем палеолите является

Н.Б.Леонова, но она на протяжении многих лет з завидным упорством

продолжает почему-то критиковать работы П.И.Борисковского, а на статьи

автора, М.В.Аниковича и их аргументы не обращает внимания [427–429;

433; 487; 948–949; и др.].

К началу 1960-х годов относится начало использования при изучении

степного позднего палеолита концепции археологических культур. На-

сколько мне известно, первой выделенной здесь АК является каменнобал-

ковская, причем М.Д.Гвоздовер сразу же связала ее происхождение с

территорией Закавказья [172, с. 41; 173, с. 100; и др.].

Вскоре Н.О.Бадер в рамках средиземноморской ИКО атрибутировал

так называемую АК причерноморских степей с тремя локальными вариан-

тами – каменнобалковским, аккаржанским и амвросиевским [49]. В это же

время Г.В.Григорьева, главным образом на основании анализа типологии

кремневого микроинвентаря, также заявила о существовании здесь разных

АК [218], так называемых “локальных культур” [222] или локальных ва-

риантов, которые якобы входили в единую культуру южнорусских степей

– аккаржанском, порожистой части Днепра и амвросиевском [219]. Такой

подход в целом был поддержен Г.П.Григорьевым, который также написал

о возможности выделения в южных степях трех АК – аккаржанской,

амвросиевской и каменнобалковской, хотя считал неправомерным опре-

делять специфику позднего палеолита Большого Средиземноморья лишь

исходя из присутствия и развития в нем индустрий ориньякской традиции

[211, с. 222].

Гораздо позже о тех же самых культурах в зоне степей говорили

А.Н.Рогачев и М.В.Аникович [580, с. 204-205], хотя незадолго до этого

Я. и С. Козловские на материалах тех же памятников выделили единую и,

42

на их взгляд, очень специфичную черноморско-азовскую АК [940, р. 214],

а Н.Д.Праслов объединил исследованные им Мураловку и Золотовку І в

еще одну – мураловскую АК [567].

Однако, Г.В.Григорьева, частично пересмотрев свои представления, в

автореферате кандидатской диссертации написала о невозможности выде-

ления культур по материалам одного памятника, почти каждый из которых

“может лечь в основу локальной культуры”. Стоянки Надпорожья уже не

рассматривались ею как особая культурная группа, а среди памятников,

которые не имеют аналогий, названы Большая Аккаржа, Сагайдак І,

Амвросиевка и Мураловка [221, с. 15-16]. Очень близкую точку зрения по

отношению к памятникам Надпорожья сформулировал С.В.Смирнов, кото-

рый отметил оригинальность каменного инвентаря почти каждой стоянки,

что не позволило ему выделить конкретные АК, а также проследить гене-

тическую взаимосвязь между ними во времени. Единственной аналогией,

прослеженной С.В.Смирновым в этом районе, являются материалы гор.

ІІІ-в Осокоровки І и Вороны І, что дало автору возможность говорить о

местных корнях мезолита [694, с. 154-163].

В 1980 году В.Н.Станко распространил тезис о проникновении и взаи-

модействии преимущественно пришлых культурных традиций на поздний

палеолит всей степной зоны, в том числе, и ее юго-западной части [725],

но вкоре кардинально изменил свои взгляды на развитие позднего палео-

лита степей, выдвинув в большинстве регионов на первый план генетичес-

кую эволюцию индустрий. Так, в Нижнем Приднестровье он выделил сле-

дующую линию равития: Зеленый Хутор ІІ – Барабой ІІІ, Чобручи – Ка-

менка – Усатово, которая якобы существовала и развивалась на протяже-

нии ранней и средней поры позднего палеолита (заключительная пора бы-

ла, по его мнению, была представлена “инородной” Большой Аккаржей)

[727, с. 89-90, 92]. Очевидно, что такая “последовательность” противо-

речит современной хронологии включенных в нее памятников [620; 638;

641; и др.].

43

Как уже говорилось, позднее это фактически признал и сам В.Н.Стан-

ко, связав Большую Аккаржу с интерстадиалом ласко (рč2) и передати-

ровав Чобручи финальной порой позднего палеолита [742]. Правда, это не

помешало ему примерно в то же время заявить, что в степях Приднест-

ровья в начале позднеледниковья на основе “каменско-усатовской ветви

нижнеднестровской культурно-исторической общности”, “с участием мощ-

ного внешнего компонента... формируется новая культурно-историческая

общность, которая получила в археологии название аккаржанская куль-

тура” [191, с. 89]. Примечательно, что ни одного комплекса, входящего в

названную АК (естественно, кроме подразумеваемой Большой Аккаржи),

как, впрочем, и происхождение самого “внешнего компонента” исследо-

ватель почему-то не назвал.

Другая генетическая линия представлена памятниками степного и ле-

состепного Южного Побужья: Сагайдак І – Владимировка (8-1 слои) –

Анетовка І – Анетовка ІІ – Анетовка – Абузова Балка (анетовская культура)

[727, с. 90; 750]. Она рассматривается как генетическая подоснова кук-

рекской мезо-неолитической АК и, основываясь на ней, некоторые авторы

уже переименовали последнюю в “анетовскую” [711; 713; и др.]. Позднее

С.П.Смольянинова модифицировала эту линию, обозначив ее несколько

иначе: Сагайдак І – Анетовка І – Анетовка ІІ – Владимировка – Срединный

Горб – Абузова Балка. Кроме того, она выделила еще одну линию:

Ивашково VI – Царинка – Познанка, назвав обе последовательности памят-

ников “линиями развития обработки кремня”. По ее мнению, для первой из

них было “характерно развитие пластинчатой индустрии”, а во второй,

которую Г.В.Сапожникова и Г.Ф.Коробкова назвали “предгребениковс-

кой” [671, с. 94], “микроинвентарь представлен слабо или вообще отсут-

ствует” [702, с. 99; 704].

Правда, о происхождениии гребениковской культуры от Царинки

В.Н.Станко сказал еще ранее [730], а Д.Я.Телегин в ряде работ поддержал

существование обоих охарактеризованных выше линий в Южном Побужье.

44

В последнем варианте своих разработок по данной теме ученый назвал их

уже “общностями” – кукрекской и рогаликско-гребениковской, а также

добавил к ним третью – крымско-белолесскую. Как считает Д.Я.Телегин,

крымско-белолесская общность берет свое генетическое начало от 4-го

слоя (с сегментами) стоянки Корпач на Севере Молдовы [781–782], кото-

рый по стратиграфии и абсолютной дате относится к ранней поре позднего

палеолита [См.: 224].

Автор вынужден признать, что критика охарактеризованных выше ли-

ний развития, в которых так или иначе задействованы материалы поздне-

палеолитических памятников юго-западных степей, затруднена рядом об-

стоятельств. Главное из них заключается в том, что они, как правило, не

детализированы и “обоснованы” не столько технико-типологическим ана-

лизом, сколько интуитивными наблюдениями. О “днестровской линии”

уже было сказано, а обе “южно-бугские линии”, существование которых

все-таки попыталась аргументировать С.П.Смольянинова [702; 704; и др.],

были полностью опровергнуты Г.В.Сапожниковой и Г.Ф.Коробковой на

основании детального технико-типологического и функционального ана-

лиза [662; 671, с. 92-95]. О сомнительности идеи В.Н.Станко относительно

генезиса индустрий гребениковской мезолитической АК от финально-

палеолитической стоянки Царинки уже писали И.А.Борзияк [94] и Л.Л.За-

лизняк [309, c. 183], а также автор вместе с Г.В.Сапожниковой [656].

Вместе с тем, автор считает необходимым заявить, что сама идея о бо-

лее или менее длительном обитании и автохтонном развитии населения в

разных районах зоны степей, по-видимому, имеет полное право на сущест-

вование, но при этом такие линии вряд ли можно называть АК хотя бы

потому, что в них могут и очевидно будут входить индустрии не только

разных культур [650; и др.], но и разных технокомплексов (ТК).

Так или иначе, в 1980-х годах процесс выделения новых и уточнения

атрибуции старых АК в позднем палеолите зоны степей продолжился. Так,

А.А.Кротова включила в состав амвросиевской АК комплекс стоянки Яни-

45

соль (Куйбышево), в каменнобалковскую АК – оба слоя Федоровки, а в

костенковско-виллендорфскую АК – материалы Ям (аналогами названы

Гагарино и Супонево) [393, с. 64-71]. С тех пор взгляды А.А.Кротовой на

культурное членение позднего палеолита заметно не изменились, хотя не-

давно она прямо сопоставила Миньевской Яр и Говоруху с комплексами

мезинской АК, а с каменнобалковской АК связала Кайстровые Балки IV и

VI, а также Сомову и Каштаеву Балки [404]. Тогда же А.Ф.Горелик выде-

лил рогаликско-царинковскую АК, назвав ее культурной областью [199;

200, с. 6; и др.]. Правда, следует иметь в виду, что об объединении стоянок

с архаичными геометрическими микролитами (включая Царинку и Леонть-

евку, которые также датировались тогда ранним мезолитом) в особый

осокоровско-рогаликский тип памятников ранее в целом ряде работ писали

Д.Я.Телегин, В.Н.Станко и другие авторы. Примерно в то же время автор и

Г.В.Сапожникова включили материалы основного слоя Михайловки в

состав комплексов шан-кобинской АК [648], что было сразу же поддер-

жано А.А.Яневичем [851], Л.Л.Зализняком [307; 309, с. 128-131], Д.Я.Те-

легиным [781] и др.

Особенно плодотворно на ниве выделения различных АК в потрудился

Н.П.Оленковский, который в настоящее время является одним из немногих

исследователей, отдающих предпочтение изучению позднего палеолита

исключительно с точки зрения концепции АК [521; 523; 525; и др.]. Более

других АК ему удалось атрибутировать по материалам эпиграветтских

индустрий юга Восточной Европы, которые автор чаще назывет “восточ-

ноэпиграветтскими”. Проиллюстрируем его подходы, отдав предпочтение

культурам, которые Н.П.Оленковский выделил по материалам памятников

юго-западных степей.

В 1989 году он объединил Калфу, Чобручи, Костешты І, Атаки ІІ, Кор-

пач (ІІ-й слой) в пруто-днестровскую позднеграветтскую АК. Вместе с

двумя синхронными АК – быстрицкой и нижнеднепровской эта культура,

по его мнению, входила в одну культурную область позднего восточного

46

граветта. Важно, что одновременно он признал правомерным выделение и

несколько более ранней аккаржанской АК, входящей в ту же область [508,

c. 12-13; 512, с. 179-182; 515]. В дальнейшем эта позиция претерпела ряд

заметных изменений. Так, Н.П.Оленковский уточнил время существования

аккаржанской АК (18,0-16,0 ТЛ), в которую, по его мнению, входит только

один памятник, по такому же самому признаку выделил свою собственную

анетовскую АК, а также исключил из более поздней пруто-нижнеднест-

ровской АК Калфу, Костешты І, Атаки ІІ, Корпач (слой ІІ), но добавил в

нее Каменку, возможно, Чобручи и местонахождения Усатово, Большую

Аккаржу II и Каменку II [521, с. 144-145]. О том, что исследователь до сих

пор не сформировал свое устойчивое мнение по отношению к названным

проблемам, свидетельствует еще одна работа. В ней Н.П.Оленковским вы-

делена нижнеднестровская АК (Каменка и Усатово), имеющая якобы мест-

ные корни. Эта АК относится ко времени от 15 до 13 ТЛ, но Чобручи и

Калфа в ней отсутствуют [523, с. 373].

Из других эпи- и финальноэпиграветтских АК, существование которых

на территории Украины примерно от 18 до 13-12 ТЛ признает Н.П.Олен-

ковский, назовем североприазовскую, рогаликско-передельскую (обе

выросли на основе каменнобалковской АК), позднесюреньскую, межи-

ричскую, мезинскую, деснинскую и позднедеснинскую АК [521, с. 146-

147]. Совсем недавно к их числу добавилась оселивская АК на Среднем

Днестре [526], но такой подход исследователя, изложенный в целом ряде

работ [511–512; 514; 518–520; 523–524; и др.] и даже обоснованный мето-

дологически [525], уже был подвержен довольно резкой критике в со сто-

роны Д.Ю.Нужного [499], А.Ф.Горелика [203] и др.

Подводя итоги обзору историографии проблем культурной интерпре-

тации, следует сказать, что абсолютное большинство из них является если

не нерешенными, то по крайней мере дискусионными. Оставляя за рамка-

ми этой работы вопрос об атрибуции в эпоху позднего палеолита среди-

земноморской культурной провинции, который можно ставить только на

47

значительно более широкой фактологической базе, скажем о необходимос-

ти решения в первую очередь методических аспектов выделения историко-

культурных областей и археологических культур. Заметим, что часть из

них будет рассмотрена в ниже в методологическом подразделе, а осталь-

ные после характеристики и анализа конкретных материалов. Здесь же за-

метим, что при выделении АК основной проблемой является возможная

продолжительность существования конкретных культур и их взаимосвязь с

конкретными технокомплексами.

1.3.3 Проблемы генезиса позднего палеолита региона. К сожалению,

у нас нет ни возможности, ни места для того, чтобы не только проанализи-

ровать все точки зрения, существующие по этому кругу проблем, но даже

изложить их более или менее детально [Обзоры см.: 30; 882–883; 912; 939;

984; 810; и др.]. Строго говоря, их решение и не могло входить в круг

основных задач, поставленных в работе, так как информативные возмож-

ности материалов памятников среднего палеолита и ранней поры позднего

палеолита, выявленных в юго-западных степях, являются довольно-таки

скромными. Поэтому здесь мы ограничимся изложением основных мнений,

высказанных на этот счет разными авторами.

Прежде всего скажем о том, что материалы ориньякских памятников

региона неоднократно использовались в качестве иллюстрации возможно-

го генезиса верхнего палеолита на местной среднепалеолитической основе.

В основе этого положения лежит идея Н.К.Анисюткина, который допустил

что ранне- и среднепалеолитические индустрии так называемого “стин-

ковско-дуруиторского единства” (стинковской АК) легли в основу ряда

позднепалеолитических комплексов, в том числе, и Климауц І [34–36; и др.;

См. также: 15]. В скором времени к этой же генетической линии были

отнесены и материалы Зеленого Хутора ІІ [91; 727, с. 88-89; и др.]. Воз-

можность существования взаимосвязи между Зеленым Хутором І и ІІ и

стинковскими идустриями и ранее, и в настоящее время вполне допускает

и автор этой работы, но замечу, что я нигде не поддержал эту идею как

48

единственно возможную [596; 618, с. 59; и др.], а в одной из работе прямо

дословно написал: “Состояние источников не позволяет сейчас решать

вопрос о том, что на территории региона [в степном Нижнем Приднест-

ровье] имел место процесс эволюции раннепалеолитических индустрий в

позднепалеолитические” [596, с. 9].

Необходимо напомнить и том, что еще 40 лет назад В.И.Красковский

не только выделил в ряде памятников позднего палеолита региона комп-

лексы мустьерских изделий, но и высказал мнение, согласно которому,

некоторые из них (Барабой ІІІ, Шепеткив Яр ІІ и др.) могли иметь генети-

ческие корни в местном (но неизвестном) среднем палеолите [376; 379].

Следует подчеркнуть, что за последние 20 лет было сделано несколько

попыток решения проблемы генезиса или появления индустрий позднего

палеолита на юге Восточной Европы.

Как уже говорилось, в настоящее время некоторые исследователи при-

знают возможность происхождения (генетической связи) местного оринья-

ка от среднего палеолита, но другие, например, В.П.Чабай не менее

определенно говорят о том, что появление ориньяка в Восточной Европе (в

частности, стоянки Миток-Малу Галбен в Румынии) следует объяснить

миграцией из Западной Европы. Одновременно с этим отрицается участие

мустьерского населения даже в сложении большинства индустрий, содер-

жащих двустороннеобработанные формы (спицинской и городцовской АК),

которые пришли в Восточную Европу с северо-востока, точнее из “таеж-

ных лесов Евразии” [809]. С другой стороны, М.В.Аникович, В.Н.Степан-

чук и В.Ю.Коен полагают, что истоки местного ориньяка следует искать в

более ранних ориньякоидных индустриях (богунисьен, бачо-кирьен и др.),

относящихся к начальной порой позднего палеолита (соответствуют

ориньяку-0 западноевропейской схемы), и пришедших в Центральную и

Восточную Европу с Ближнего Востока [763]. Что касается селетоидных

индустрий, то они, по их мнению, скорее всего, сложились на местной

основе, например, на базе так называемого “крымского микока” [30; 352–

49

353; и др.], который продолжал существовать до начала ранней поры

позднего палеолита [765].

Таким образом, за прошедшее время положение о генетическеой взаи-

мосвязи стинковской АК с местным ориньяком-І-ІV не было опровергнуто,

а совсем недавно Н.К.Анисюткин добавил к нему новые факты, которые

показывают широкое распространение целого ряда типичных ориньякоид-

ных форм (нуклевидных скребков, высоких клювовидных форм и пр.) в

среднепалеолитических (стинковских) индустриях Среднего Поднестровья

[37, с. 159-164; 38]. В итоге мы можем заключить, что и сегодня эта точка

зрения имеет полное право на существование, хотя, как и ранее, нуждается

в новых материалах и дополнительных аргументах. Очевидно, что главной

задачей при решении этой проблемы следует признать поиск в зоне степей

так называемого “недостающего звена”, то есть – ранне- или преориньякс-

ких индустрий, датированных (по аналогии с Западной и Центральной

Европой) примерно от 38-39 до 34 ТЛ [897–898]. Кстати, одним из

возможных выходов из сложившейся ситуации является передатировка

ряда стинковских комплексов именно этим временем, что и было ранее

предложено И.А.Борзияком [865; и др.]. Не исключено, что именно с

такими индустриями, которые уже известны на западе Украины (Разд. 4),

связано первое появление здесь Homo sapiens [38].

Вместе с тем, решение проблемы дальнейшего развития позднего па-

леолита заключается в поиске ответа на другой принципиально важный

вопрос – являются ли так называемые “архаические” селетоидные индуст-

рии с двусторонними формами отдельной и обособленной линией

культурного (технико-морфологического) развития, сосуществуя в зоне

степей не только с ориньяком, но и с ранним граветтом (Мира и др.) на

протяжении какого-то временного отрезка ранней поры позднего палео-

лита или нет? Кроме того, ситуация осложнена еще и наличием типичных

ориньякских индустрий с рядом ярких селетоидных элементов (например,

с бифасами в Климауцах І), а также селетоидных индустрий с оринья-

50

коидными чертами (целый ряд памятников Северной Молдовы и верхний

слой Миры).

1.3.4 Проблемы эколого-хозяйственной интерпретации. По сложив-

шейся традиции историографию данных проблем обычно начинают с двух

действительно основополагающих работ П.П.Ефименко [292] и П.И.Борис-

ковского [118; 121] начала 1960-х годов, хотя на самом деле эти ученые

обратили внимание на хозяйственную и сезонную специфику позднепалео-

литических памятников степей гораздо раньше. Так, П.П.Ефименко, харак-

теризуя культурные остатки многослойного поселения Дубовая Балка в

Днепровском Надпорожье (четко ограниченные пятна культурного слоя с

очагами или кострищами в центре), заметил, что они являются следами

“каких-то легких сооружений”, использовавшихся небольшими группами

людей в летнее время. Однако в то время он объяснил эту особенность не

региональными, а стадиальными причинами, характерными для “азильс-

кого времени” на всей территории СССР. Кроме этого, уже в 1920-х –

1930-х годах ученый неоднократно подчеркивал, что для территории сре-

диземноморской области, в состав которой он включал Крым с Сюренью I

и памятники Закавказья, на протяжении почти всего верхнего палеолита

был характерен особый тип хозяйства, обусловленный отличным от более

северных районов составом фауны и флоры, наличием кратковременных

сезонных поселений и значительно большей ролью собирательства расти-

тельных продуктов и моллюсков [288, с. 599, 620; Сравн. с: 285, с. 91-92;

286, с. 112-113; и др.; Об этом см.: 796; 644].

Близкие взгляды на эти проблемы высказал и П.И.Борисковский, кото-

рый уже в конце 1930-х годах видел основные этапы развития позднепа-

леолитического хозяйства и образа жизни в Украине такими: “С исчезнове-

нием мамонтов сначала охотились на северных оленей, а с их перекочев-

кой на север – происходит смена образа жизни. Исчезают оседлые лагеря

охотников на мамонтов, их место занимают сезонные стойбища, разме-

щенные возле самой воды. В них отсутствуют остатки постоянных жилищ,

51

они заменены легкими наземными шалашами... Люди перекочевывали

сюда лишь в определенное время года для того, чтобы заняться охотой на

мелких животных”. Об Амвросиевком комплексе он сказал тогда, что

“охота на зубров требовала больших облав с использованием горящих фа-

келов, копий и дротиков” [105, с. 97].

В 1950-х годах П.П.Ефименко подтвердил свои ранние заключения на

эту тему, а говоря о ставшем широко известном к тому времени Амвроси-

евском комплексе (стоянке и костище), он сделал вывод о том, что “сюда,

на водораздельную возвышенность, в верховья оврагов, связанных с доли-

ной реки, палеолитические люди периодически приходили для облавной

охоты на зубров, оставаясь здесь известное время для заготовки продуктов

охоты в виде мяса, сала и шкур убитых животных” [290, с. 550, а также с.

603-605, 617-620 той же книги].

Уже в начале 1950-х годов в первой обобщающей монографии по па-

леолиту Украины П.И.Борисковский подчеркнул, что “особый характер

развития материальной культуры в южных, далеких от границ максималь-

ного распространения ледников районах был в значительной степени обус-

ловлен природными уловиями, сильно отличавшимися от сурового клима-

та приледниковой зоны” [109, с. 412]. Описывая памятники Надпорожья,

ученый в целом согласился с их интерпретацией П.П.Ефименко, отметив

выраженный сезонный характер этих поселений, а также сделав вывод, что

в Амвросиевке “люди, вероятно, жили под открытым небом или же в ка-

ких-то легких шалашах, но стоянка, судя по обилию расколотого кремня и

кости, судя по большому количеству орудий, найденных при раскопках,

существовала достаточно долгое время” [109, с. 362, 412].

В то же время, после выхода уже упоминавшейся работы С.Н.Замятни-

на, в CCCР была наконец узаконена концепция А.Брейля о существовании

в верхнем палеолите Европы двух областей [869; 104, с. 9-12], которые

автор назвал средиземноморско-африканской и европейской приледнико-

вой провинциями. Однако, С.Н.Замятнин не видел существенных хозяйст-

52

венных отличий, характерных для каждой из названных провинций в позд-

нем палеолите, отнеся время появления выраженной региональной эконо-

мической специфики к последнему (третьему – Кампиньи) хронологичес-

кому этапу мезолита [317, с. 146-149, рис. 10; Сравн. с: 318, с. 96-100]. Тог-

да же на русском языке была опубликована монография Г.Кларка, в кото-

рой была использована идея о существовании двух экологических зон

(северной и южной) в позднем палеолите Европы [343, с. 43-44].

Кроме этого, значительный вклад в определение специфики охоты на-

селения зоны степей в позднем палеолите на основе данных палеонтологии

внес в эти годы И.Г.Пидопличко, которого можно назвать одним из первых

археозоологов [484; 546–548; 550–552; и др.], а также В.И.Громов [241–241;

и др.], В.И.Бибикова (Зубарева) [70; 324] и др.

Как видим, к середине 1950-х годов П.П.Ефименко и П.И.Борисковс-

кий имели уже почти все необходимые условия для создания концепции

степной области, но им еще не доставало фактической базы, так как круг

известных к тому времени памятников зоны степей был очень узок.

Последнюю каплю, наполнившую эту чашу, дали раскопки Большой

Аккаржи. Материалы этого памятника, охарактеризованные П.И.Борис-

ковским в докладе об итогах полевых исследований 1959 года, сделанном

на заседании сектора палеолита и неолита ЛО ИА СССР 6 января 1960

года, настолько заинтересовали П.П.Ефименко, что он использовал их в

своей статье, вышедшей уже в текущем году. В ней ученый пришел к

выводу, что “особый тип культуры позднепалеолитических степных охот-

ников” сложился в степях Северного Причерноморья и Приазовья в позд-

нее ледниковое время на основании специализированной охоты на зубров.

Анализируя характер культурных слоев на Большой Аккарже и Амвроси-

евке, где, по его мнению, остатки жизнедеятельности залегали рассеянно,

отсутствовали следы не только жилых сооружений, но очагов или постоян-

53

ных кострищ1, не прослеживался “пол” жилого пространства, П.П.Ефимен-

ко пришел к выводу о их ярковыраженном сезонном характере: “такой ха-

рактер культурного слоя может говорить лишь о кратковременном обита-

нии, причем, однако, последнее много раз возобновлялось на протяжении

какого-то длительного периода времени” [292, с. 23-24].

П.И.Борисковский полностью согласился с такой характеристикой и

интерпретацией. Он добавил к названным памятникам Каменные Балки І и

ІІ, допустил сопоставление с ними таких поселений Надпорожья, как

Кайстровые Балки, Дубовая Балка, Осокоровка І и объединил их в особую

“степную область развития позднепалеолитической культуры”, которую

охарактеризовал как промежуточную между двумя провинциями Брейля-

Замятнина, население которой занималось главным образом специализи-

рованной охотой на зубров [118; 121].

Принципиально подчеркнуть и тот факт, что П.П.Ефименко был пер-

вым ученым, который увидел прямую аналогию хозяйству степной поздне-

палеолитической области в образе жизни североамериканских индейцев,

хотя некоторые украинские историки, в частности, Е.М.Грушевская, инте-

ресовались древней и традиционной культурой индейцев Америки еще в

1920-х годах [243].

Замечания ученого по этому вопросу настолько важны, что мы остано-

вимся на них подробнее, тем более, что некоторые современные исследо-

ватели делают вид, что их вообще не существует. Говоря об индейцах пре-

рий Северной Америки, П.П.Ефименко заметил: “Известно, что это были

бродячие охотники, проводившие всю свою жизнь в преследовании стад

названных животных [бизонов], перекочевываших в зависимости от време-

1Примечание. Возможно, некоторой поспешностью П.П.Ефименко, который сделал

далекоидущие выводы, не дождавшись окончания раскопок Большой Аккаржи, можно

объяснить то обстоятельство, что П.И.Борисковский, и не желая поставить своего

учителя в неловкое положение, не стал подчеркивать факта обнаружения на Большой

Аккарже в 1961 году двух углубленных в землю очагов (См. раздел 5).

54

ни года то на юг [точнее, на север, см. ниже – И.С.], в области, более

облесенные и обеспеченные кормом в зимние месяцы, то обратно, на тра-

вянистые равнины. И быт и весь строй существования этих индейских пле-

мен были полностью подчинены такому образу жизни... У нас имеются все

основания думать, что постоянная охота на европейского бизона-зубра, как

основной источник существования, должна была оказать в продолжение

многих тысячелетий глубокое влияние на образ жизни степных позднепа-

леолитических племен, населявших в конце ледникового периода равнины

Северного Причерноморья. Конечно, при этом должна быть учтена далеко

не одинаковая ступень развития, на которой стояли неолитические племе-

на индейцев Северной Америки и позднепалеолитические обитатели на-

ших степей” [292, с. 22]. Как видим, П.П.Ефименко не только поставил

проблему, но и указал одно из основных и, как оказалось, верных

направлений ее решения путем использования этнографических материа-

лов конкретного общества североамериканских индейцев прерий.

Положение о степной области вскоре, а точнее уже после фактичес-

кого ухода П.П.Ефименко с научной арены [644], встретило серьезные

возражения М.Д.Гвоздовер и Г.В.Григорьевой, обоснованные в целом ряде

работ. Показательно, что сам П.И.Борисковский в течение 20 лет не обра-

щал никакого внимания на лавину критических замечаний, лишь в 1984

году высказавшись по этому поводу, но так и не вступив в дискуссию,

которая потому приобрела односторонний характер, и, по сути, так и не

достигла целей, поставленных ее инициаторами [Об этом см.: 2; 23, с. 39;

29, с. 10; 302, с. 4; 383, с. 4-5; 479, с. 5-6; 596, с. 12-13; 612, с. 43; 627; 630;

671, с. 9-10; 941, р. 5-9; и др.].

Итак, М.Д.Гвоздовер отметила, что в Каменной Балке II и Мураловке,

кроме костей зубра, были найдены останки и других видов животных, при-

чем кости лошади в первой из них не на много уступают костям зубров

[173, с. 98]. Г.В.Григорьева, в свою очередь, подчеркнула, что в Сагайдаке,

помимо зубра, были выявлены кости лошади [221, с. 15]. Кроме этого,

55

М.Д.Гвоздовер показала, что целый ряд деталей позволяет говорить о на-

личии остатков жилищ в Каменной Балке II и Мураловке, которые, по ее

мнению, в зоне степей могли иметь иную конструкцию, чем в более север-

ных районах. Она настаивала и на том, что, судя по степени насыщеннос-

ти слоев культурными остатками, и Большая Аккаржа, и Амвросиевка не

являлись кратковременными стоянками. Более того, мощность культурных

горизонтов этих памятников и отсутствие в них кострищ, ям, других со-

оружений и какой-либо планировки остатков свидетельствуют не о сезон-

ном характере этих поселений, а о значительной степени разрушения их

культурных слоев в результате активной деятельности землероющих жи-

вотных [173, с. 99-100]. Г.В.Григорьева добавила, что в Большой Аккарже

характер стоянки остается неясным, так как ее культурный слой подвергал-

ся разрушению, а в Сагайдаке І большая часть находок была сосредоточена

вокруг очагов, причем участки с повышенной концентрацией культурных

остатков были невелики по своим размерам [221, с. 15].

Не трудно заметить, что большая часть замечаний обеих исследова-

тельниц в принципе были направлены мимо цели, так как П.И.Борисковс-

кий не отрицал наличие очагов на Каменной Балке ІІ, а П.П.Ефименко под-

черкивал, что культурные слои степных памятников сформировались в ре-

зультате многократного наслоения друг на друга сезонных мест обитания.

Более того, как было показано выше, оба ученых вполне допускали воз-

можность существования легких наземных жилищ на степных стоянках с

монобизоньей фуной. Единственным существенным аргументом, отмечен-

ным М.Д.Гвоздовер и Г.В.Григорьевой, который имеет прямое отношение

к проблемам реконструкции хозяйства, является присутствие на многих

стоянках степной области, помимо костей бизонов, фаунистических остат-

ков иных промысловых животных – преимущественно дикой лошади и

других видов, причем некоторых из них (северного оленя) трудно назвать

степными.

56

В 1970-х годах С.В.Смирнов попытался сгладить ситуацию. Проанали-

зировав материалы известных в то время степных памятников, он согла-

сился с выделением степной области как зоны хозяйственных отличий, вы-

званных специализацией охоты на бизонов. При этом была отмечена воз-

можность наличия непосредственной взаимосвязи такой специализации с

преобладанием в каменных индустриях стоянок степной области микроин-

вентаря в виде различных микроострий и микропластин с притупленным

краем [694, с. 156-161; 695, с. 153-155; 696, с. 154-157].

В это же время появились первые работы, в которых хозяйственная

специфика степной области объяснялась с точки зрения концепции хозяй-

ственно-культурных типов (далее ХКТ)1. Напомним, что с середины 1950-

х годов ряд советских этнографов (Н.Г.Левин, Н.Н.Чебоксаров, Б.В.Ан-

дрианов и др.) начали широко разрабатывать проблемы существования,

определения и дифференциации ХКТ и к началу 1970-х годов эта концеп-

ция в целом сложилась в более или менее законченную и стройную науч-

ную теорию [53; 302; и др.]. Согласно первоначальному определению, “под

хозяйственно-культурными типами следует понимать исторически сло-

жившиеся комплексы особенностей хозяйства и культуры, характерные

для народов, обитающих в определенных естественно-географических

условиях, при определенном уровне социально-экономического развития”

[418, с. 4; Сравн. с: 813, с. 177].

1Примечание. Первые попытки такого рода были сделаны раньше. Так, еще в 1910-20-х

годах К.Уисслер, описывая североамериканских индейцев, выделил “культурные

ареалы” охотников на бизонов, рыболовов на лосося, возделывателей маиса и др. [998].

В 1931 году М.Я.Рудинский использовал термин “культурно-бытовой тип” примени-

тельно к финальному палеолиту и мезолиту Европы и Северной Африки [584, с. 152-

153]. Тогда же А.В.Шмидт поставил вопрос о подразделении культур от неолита до

эпохи бронзы по их экономической базе на типы: общества, существующие на основе

охоты и рыболовства, рыболовства и собирания моллюсков, земледелия и т.д. [831].

57

Правда, в литературе существует более четкое определение этого поня-

тия: “ХКТ – это исторически сложившиеся комплексы хозяйства и куль-

туры, типичные для народов, различных по происхождению, но обитаю-

щих в сходных географических условиях и находящихся примерно на

одинаковом уровне социально-экономического развития” [18, с. 18]. Кроме

этого, этнографы согласились с К.Уисслером, охарактеризовав его куль-

турный ареал охотников на бизонов как “бесспорный ХКТ”, а из интере-

сующих нас ХКТ назвали тип “охотников и собирателей степей и полу-

пустынь” [418, с. 4].

Насколько мне известно, первым исследователем, который сделал

попытку применения концепции ХКТ в палеолитоведении, был одесский

историк О.Б.Демин. Он написал о возможности сопоставления в Северном

Причерноморье в эпоху позднего палеолита разных этнических общностей

с определенными ХКТ. Однако, эта работа не была замечена и оценена по

двум причинам: она была напечатана в сборнике тезисов студенческой

конференции, а сама идея в ней не обосновывалась конкретными мате-

риалами [264].

В то же время В.П.Степанов предложил использовать такое понятие,

как “зона охотничьего хозяйства”. Для “первого хронологического среза”

позднего палеолита Евразии (24-14 ТЛ) он определил три такие зоны: 1.

Приледниковых охотников на мамонтов и других стадных животных; 2.

Бродячих горных охотников Кавказа; 3. Степных бродячих охотников на

копытных животных Средней Азии. Для “второго хронологического среза”

(14-10 ТЛ) в Восточной Европе В.П.Степанов выделил следующие охот-

ничьи зоны: 1. Кочевых охотников на северного оленя; 2. Охотников на

мамонтов; 3. Степных бродячих охотников Причерноморья; 4. Горных

охотников [759].

Уже первый вариант работы В.П.Степанова вызвал резкую и справед-

ливую критику, но не археологов или этнографов, а со стороны палеогео-

графа Г.М.Левковской, четко заявившей: “нельзя говорить об однороднос-

58

ти охотничьего хозяйства даже для одного хронологического среза, так как

в зависимости от природной зональности существовали различные зоны

охотничьего хозяйства” [422, с. 204]. Через три года ученый переработал

свою концепцию, в определенной мере учтя не только эти замечания, но и

аргументы о степени оседлости в позднем палеолите, высказанные в ходе

дискуссии между Ю.И.Семеновым [681] и А.М.Хазановым [800] на стра-

ницах журнала “Советская этнография”, а также в статье Б.В.Андрианова и

Н.Н.Чебоксарова [20, с. 3-16].

Кстати, Ю.А.Семенов заметил тогда, что для большинства позднепа-

леолитических охотников Восточной Европы была характерна сезонная

или переменная оседлость, а не кочевой или бродячий образ жизни [681, с.

58]. Что касается других авторов, то они определили для верхнего палео-

лита “приледниковой степной области Европы и Северной Америки” ХКТ

“полуоседлых охотников на крупных животных” [20], но не привели даже

самой общей его характеристики.

Итак, В.П.Степанов заменил термин “охотничьи зоны” на “хозяйствен-

ные зоны” и уточнил датировки хронологических срезов: около 24 и 16 ТЛ.

Для первого из них назвал зоны: 1. Оседлых охотников на плейстоценовую

мегафауну Русской равнины и Сибири; 2. Охотников горных лесов Крыма

и Кавказа; 3. Бродячих охотников на копытных животных среднеазиатских

предгорий. Для второго среза автор выделил в границах Русской равнины

такие зоны: 1. Оседлых охотников на мамонтов; 2. Кочевых лучных охот-

ников на северного оленя (на запад от Днепра); 3. Бродячих охотников на

бизонов в приазовских степях [760, с. 320]. Не трудно заметить, что, по

мнению В.П.Степанова, хозяйственная зона охотников на бизонов, сущест-

вовала только в период позднеледниковья, причем почему-то лишь в сте-

пях Приазовья. Этот факт вызывает удивление, так как в тексте своей

статьи автор несколько раз упомянул Большую Аккаржу, сопоставил кон-

центрацию находок на ней и на Амвросиевке и сделал вывод о том, что это

“показатель большей плотности населения” [760, с. 317].

59

Идеи В.П.Степанова в той или иной степени поддержали ведущие

этнографы – В.Р.Кабо, который не использовал термин ХКТ, заменив его

понятием “хозяйственно-экологическая зона” [331, с. 228-229] и Л.А.Файн-

берг, который не высказался и против степной ПХО, очевидно, не видя

между ними разницы [789, с. 145-146]. Вскоре В.П.Степанов попытался

ввести в науку новое понятие “экологический комплекс культуры – любые

проявления в культуре, опосредствованные спецификой природного окру-

жения и несущие в своих элементах отпечатки конкретных связей со

средой” [761], но не пояснил, как оно может соотносится с хозяйствен-

ными зонами.

В 1975 году М.И.Гладких предложил выделение единого ХКТ “охот-

ников и собирателей позднего палеолита Восточной Европы”. В рамках

этого типа он атрибутировал три таксономически связанные с ним подтипа:

1. Охотников на северного оленя Прикарпатья; 2. Охотников на мамонтов

Среднего Приднепровья; 3. Охотников на зубров степной зоны [Гладких,

186]. Вскоре в расширенной статье М.И.Гладких подтвердил свой вывод,

подчеркнув, что ХКТ “позднепалеолитических охотников-собирателей” с

названными подтипами был распространен на протяжении не всего верх-

него палеолита, а только в поздневалдайское время (другими словами, в

максимуме вюрма-III), когда на большей части территории Восточной

Европы сложились так называемые “гиперзональные” природные условия,

то есть, широкое распространение холодных степей с островками лесной

растительности (См. разд. 2). Вместе с тем, автор подчеркнул, что выде-

ленный им ХКТ и его подтипы следует четко отличать от тех ХКТ, кото-

рые складываются позднее, в период около 14-10 ТЛ на территории быв-

шей приледниковой зоны в связи с дифференциацией палеогеографичес-

кой ситуации в разных районах того же региона накануне перехода к

голоцену [187, с. 115].

В 1975 году С.А.Дворяниновым и автором была предпринята попытка

развить один из основных тезисов концеции степной области, который

60

определяется сезонным характером охоты на бизонов. На основе различ-

ного геоморфологического расположения памятников позднего палеолита

Северо-Западного Причерноморья (на плато и на террасах долин) мы при-

шли к выводу, что большинство из них часть можно подразделить на ве-

сенне-летние и зимние [255], что позже подтвердилось заключениями це-

лого ряда ученых, полученными на материалах других территорий [204, с.

281; 299; 399, с. 156; 498; 502; 771; 976, р. 344; и др.]. Пожалуй, единст-

венным ученым, который высказал противоположную точку зрения,

является П.М.Долуханов. Он полагает (к сожалению, не приведя ни одного

факта), что в период от 15 до 10 ТЛ в Восточной Европе “наиболее круп-

ные стойбища возникали в зимнее время на высоких, но в то же время

защищенных от холодных ветров участках рельефа. В летнее время значи-

тельно меньшие по размеру стоянки устраивались поблизости от водо-

токов” [279, с. 86]

Тогда же идею выделения одного общего ХКТ в позднем палеолите

Юго-Восточной Европы поддержали П.М.Долуханов и Г.А.Пашкевич, на-

звав его “позднепалеолитическим хозяйственным типом” и не подразделяя

на подтипы, хотя и подчеркнули охотничью специализацию причерно-

морских степей (бизон и тур) и Полесья (мамонт) [280, с. 138-139]. В

рукописи своей неопубликованной монографии соавторы обосновали свою

идею, добавив к названным регионам север Молдавии и Прикарпатье, в

которых основным объектом охоты были дикая лошадь и северный олень

[281, с. 40; См. также: 272], то есть, по сути приблизились к точке зрения

М.И.Гладких.

В те же годы концепцию ХКТ для времени не только позднего, но и

раннего палеолита использовал В.М.Массон, который применял термин

“культурно-хозяйственный тип” (КХТ) и рассматривал выделенные типы

не столько в природно-региональном, сколько в эволюционно-стадиальном

аспекте. Так, ученый отнес обитателей ашельских стоянок Амброна и

Торральба (Испания) к КХТ бродячих охотников и собирателей лесов и

61

саванн, все позднепалеолитическое население Восточной Европы к охот-

никам тайги и тундры, а одним из его наиболее ярких памятников данного

типа назвал амвросиевское костище [454, с. 24-33]. Позднее В.М.Массон

развил эту мысль и подчеркнул, что разные ХКТ сложились не позднее

позднего палеолита на основании так называемых эколого-хозяйственных

групп [456, с. 10-11].

В это же время, заметно изменив свои взгляды, Б.В.Андрианов пришел

к выводу: “На всей территории первобытной ойкумены вплоть до периода

неолитической революции (начавшейся 12-10 тыс. лет назад) медленно

развивался один ХКТ, или, вернее, группа близкородственных типов: 1)

арктические охотники; 2) тундровые и таежные охотники; 3) горные охот-

ники; 4) степные охотники; 5) охотники степей, саванн и лесов; 6) охотни-

ки степей и нагорий; 7) охотники и собиратели пустынь; 8) охотники и со-

биратели тропических и субтропических лесов и влажных саванн” [17, с.

256]. И в этом случае последовала резкая критика. Уже через три года

В.П.Алексеев заметил, что если на протяжении всего палеолита сущест-

вовал всего один лишь ХКТ, то тогда это понятие в целом “сливается с

понятием хозяйственной деятельности человечества на ее ранних этапах. В

чем же тогда его эвристическая ценность?” [5, с. 353].

Еще далее в этом направлении пошел Г.Е.Марков, который выделил

единственный ХКТ “развитого приваивающего хозяйства”, существующий

до настоящего времени. В рамках этого типа он назвал пять основных: а)

комплексное хозяйство обитателей тропиков: охота, рыболовство, собира-

тельство; б) пешие и конные охотники умеренной зоны; таежные охотники

северной зоны; в) прибрежные рыболовы; г) арктические охотники на

морского зверя; д) присваивающее хозяйство с зачатками земледелия как

вспомогательным видом занятий. Кроме этого, он назвал еще несколько

подтипов, которые не дожили до настоящее время. Из них “хозяйственный

подтип охотников” характеризовал североамериканских индейцев степей,

которые добывали “главным образом бизонов” [450, с. 162, 172; 451].

62

Заметим, что на этом историографическом фундаменте дальнейшая

эволюция разработки проблемы региональных хозяйственных отличий в

палеолите пошла по двум основным направлениям. Одни исследователи,

вслед за П.М.Долухановым [274–275] и П.И.Борисковским [122–123], на-

чали использовать такую категорию, как “природно-хозяйственная об-

ласть”, а другие продолжали широко применять концепцию ХКТ, но никто

из них не удосужился ответить на простой по своей сути вопрос: а в чем,

собственно, между ними разница?

Причины этому, на мой взгляд, заключаются в самой эволюции кон-

цепции ХКТ. Дело в том, что пока в 1950-х – начале 1970-х годов этногра-

фы шли по пути определения и описания отдельных ХКТ, в той или иной

мере признавая их соподчинение с более крупными ИКО или ИЭО [418],

особых проблем не возникало. Когда же они попытались подразделить

многочисленные выденные ими ХКТ на категории более высокого ранга

по хронологическому (периодизационному) или экономическому (основ-

ные направления хозяйства) принципам, выяснилось, что ХКТ никак не

хотят группироваться. Так, например, одни, достаточно архаические ХКТ

(таежные охотники, морские охотники и др.) благополучно дожили до

нашего времени, а другие, более развитые и возникшие позднее земледель-

ческие ХКТ давно исчезли.

Кроме этого, ученые столкнулись с проблемой, что все кажущееся раз-

нообразие ХКТ, которые можно выявить и описать методами этнографии,

отнюдь не отражает типов хозяйства, существовавших в древности. Было

замечено также, что в случае, когда в ХКТ большее значение придается не

хозяйственному, а культурному компоненту, они “дробятся, теряют чет-

кость границ и имеют тенденцию сливаться с этническими традициями”

[451, с. 151; См. также: 5, с. 348-353; 827, с. 109 и сл.]. И наконец сами

этнографы пришли к выводу, что ХКТ в большей степени является именно

типом, а следовательно – моделью хозяйства и быта того или иного об-

щества, а не самим обществом.

63

Поэтому не случайно В.П.Алексеев, который является автором концеп-

ции антропогеоценозов, сделал вывод, что “антропогеоценоз – реально су-

ществующее явление…, гораздо реальнее, чем сам ХКТ” [5, с. 383]. Один

из виднейших российских этнографов Ю.В.Бромлей пришел к выводу, что

в его науке методологическую “системообразующую роль” могут играть и

определенные типы традиционного хозяйства, которые он предложил

назвать хозяйственно-культурными ареалами”. При этом ученый согласил-

ся сохранить и понятие ХКТ, но с учетом того, что “каждый хозяйственно-

культурный ареал представляет конкретное выражение того или иного

ХКТ” [130, с. 50; Сравн. с: 129, с. 33-34]. С этим подходом конечно же сле-

дует согласиться, заметив, что, на мой взгляд, скорее наоборот – наиболее

характерные особенности того или иного хозяйственно-культурного ареала

(или иной пространственно-территориальной единицы) могут быть охарак-

теризованы с точки зрения соответствующего ХКТ. Не зря В.Р.Кабо, кото-

рый был знаком с позицией П.М.Долуханова, предложил понятие “хо-

зяйственно-экологической зоны” [331, с. 228-229]. Подчеркнем – именно

зоны, а не типа.

Исходя из сказанного трудно разделить мнение С.А.Балакина, который

утверждает, что “ХКТ являются не просто типами экономики (хозяйства)...,

а экономическими районами древности”, тем более, что он сам тут же при-

знает, что для того, чтобы они стали таковыми окончательно, их лучше бы-

ло бы переименовать в “хозяйственно-культурные области”1 [53, с. 104]. И

действительно, археология как наука не изучает ХКТ – это считается

уделом этнографии. Археологи же раскапывают не типы или подтипы хо-

зяйства и культуры, а совершенно конкретные памятники, расположенные

в конкретной местности. Более того, при обобщении полученных данных

они применяют результаты исследований других наук и дисциплин. Авто-

ры последних тем более не изучают ХКТ, и даже не потому, что, как пра-

1Примечание. Данное понятие введено в науку А.П.Окладниковым [504].

64

вило, мало что знают о данной концепции, а потому, что также занимаются

совершенно конкретными материалами, хотя и под другими углами зрения.

Другими словами, даже на уровне обобщения и интерпретации археологи

имеют дело с данными об объектах, расположенных на определенной тер-

ритории, которые существовали в определенных природных условиях и

датированы более или менее точно определенным отрезком времени. В

отличие от этого, и место, и период бытования того или иного ХКТ не

имеют для представителей археологической науки принципиального зна-

чения [309, с. 61]1. Очевидно, что такие территории следует как-то назы-

вать, но понятие ХКТ менее всего подходит для этого.

Из всего многообразия названий, предложенных для характеристики

таких “данных нам в ощущениях” реальных явлений (хозяйственно-куль-

турные ареалы и области, палеоэкологические регионы, историко-этногра-

фические области, культурно-хозяйственные зоны, хозяйственные зоны,

хозяйственно-адаптивные уклады, природно-хозяйственный образ жизни и

др.), наиболее удачным, на мой взгляд, оказался термин природно-хозяйст-

венная область, введенный, по крайней мере в археологическую и геогра-

фическую литературу П.М.Долухановым. По его определению, “природ-

но-хозяйственная область – это территория, обладающая примерно одина-

ковыми естественными условиями производства на определенном уровне

развития производительных сил” [274, с. 12-13; 275, с. 13]. Заметим, что по

своей сути практически аналогичным ПХО является термин В.Р.Кабо

“хозяйственно-экологическая зона”, но, во-первых, автор не привел его

1 Примечание. Парадокс заключается в том, что этнографы также изучают не типы

хозяйства, а этносы и не используют понятие ХКТ при их классификациях. Так, в “Сво-

де этнографических понятий” нет понятия ХКТ [678], не говоря уже об археологичес-

ких изданиях такого рода [344]. Выход из ситуации нашел Л.Л.Зализняк, который пред-

ложил археологам не ждать, пока этнографы создадут для них модель необходимого

ХКТ, а самим сделать это [304, с. 62; 309, с. 61].

65

развернутой характеристики, а, во-вторых, понятие ПХО уже достаточно

прочно прижилось в археологии.

Примечательно, что П.М.Долуханов для периода максимума оледене-

ния (23-14 ТЛ) “все заселенные территории” Восточной Европы и Перед-

ней Азии объединил в одну единую ПХО, но никак ее не назвал. В преде-

лах последней он выделил четыре подзоны: “1) средневысокие горы и ли-

тораль Передней Азии – преимущественно пещерные поселения, охота на

лесную лань, косулю, джейрана, лошадь; 2) Балканские горы, Молдавская,

Волыно-Подольская возвышенность – пещерные и открытые поселения в

долинах рек, охота на мамонта, северного оленя, лошадь, собирательство;

3) Причерноморская низменность – временные стоянки открытого типа в

долинах рек и лиманов, охота на бизона, зубра, тура; 4) Бассейны Среднего

Днепра и Среднего Дона – крупные поселения постоянного типа, специа-

лизация охоты на мамонта, собирательство. Ученый ничего не сообщил о

ПХО и подзонах в позднеледниковье, кроме того, что “в позднеледниковье

происходит распад устойчивых экосоциальных систем”, в том числе и

степной подзоны (?) [275, с. 37-38]. Сразу же подчеркнем, что, на наш

взгляд, отнесение к одной ПХО территорий от Киева до Израиля лишено

всякого смысла, так как даже с точки зрения географии она включает в

себя разные природные области. Абсолютно ясно, что каждая из назван-

ных подзон имеет право называться отдельной ПХО, что сразу же заметил

П.И.Борисковский [122].

Концепция степной ПХО в той или иной степени была поддержана ря-

дом археологов – И.Г.Шовкоплясом [836–837], Н.Д.Прасловым [565] и

многими другими, но далее мы будем останавливаться только на тех рабо-

тах, в которых проблемы ее выделения рассматривались специально и

аргументированно как с позитивной, так и с негативной позиций.

На такой историографической базе в 1983 году, после поступления в

аспирантуру ЛОИА АН СССР, под руководством П.И.Борисковского раз-

работками проблем степной ПХО занялся автор этих строк. Наша позиция

66

по этому вопросу сформулирована в целом ряде работ и вкратце ее суть

сводится к следующему. В степной ПХО в период около 22 до 10 ТЛ назад

существовало специфическое сезонное хозяйство, которое можно описать

как ХКТ (модель адаптации) степных специализированных охотников на

бизонов и других стадных животных. На основании целого ряда показа-

телей – особенностях сезонных миграций бизонов, северных оленей,

лошадей, сайгаков и наличии или преобладании фаунистических остатков

этих видов на тех или иных памятниках, присутствии или отсутствии

пушной охоты, процентном соотношении основных групп изделий со

вторичной обработкой (скребки, резцы и микроинвентарь), а также нали-

чии таких конструктивных элементов поселений, жилищ и ХБК, которые

можно трактовать как относительно долговременные или зимние (углуб-

ление пола жилищ, наличие вымосток, заслонов и др.) и ряда других,

поселения степной ПХО была разделена на две группы. К первой из них

мы отнесли Амвросиевку, Большую Аккаржу, Анетовку ІІ, Золотовку І,

Миньевской Яр с монобизоньей фауной, сезон функционирования которых

был определен как весенне-летний. Во вторую группу были включены

Анетовка І, Сагайдак І, Кайстровая Балка ІІ, Ямбург, Осокоровка І,

Каменная Балка ІІ, Мураловка и часть стоянок Рогаликско-Передельского

района. Сезон функционирования этих поселений был определен как

летне-зимний или осенне-зимний. В качестве наиболее близкой этнографи-

ческой аналогии степной ПХО, развивая наблюдение П.П.Ефименко, была

использована модель хозяйства и образа жизни индейцев юга и центра

Великих равнин Северной Америки или собственно прерий, а не Высоких

равнин, как это делают другие исследователи. При этом подчеркивалось,

что полной аналогии между ними нет, да и быть не может уже хотя бы

потому, что в американских прериях отсутствовали дикие лошади и сай-

гаки, а северный олень карибу туда не заходит [255; 474; 593; 596, с. 12-14;

597; 607; 612; 617; 620, с. 158-172; 627; 630; 649; 654–655; 658–659; 969;

973; и др.].

67

В то же время реконструкцией хозяйства населения степной ПХО на

основе применения трасологического анализа занялись Г.Ф.Коробкова и

Г.В.Сапожникова. Ими были исследованы многочисленные коллекции

каменных изделий таких позднепалеолитических памятников юго-запада

Украины, как Анетовка І, Анетовка ІІ, Ивашково VI, Срединный Горб,

Михайловка и Царинка. Позднее Г.Ф.Коробкова изучила изделия стоянки

Каменка, а Г.Ф.Сапожникова – весь каменный инвентарь четырех ХБК

Большой Аккаржи и Амвросиевского костища, а также исследовала функ-

ции таких групп кремневых изделий как микрочешуйки дюфур, вкладыши

жатвенных ножей, вкладыши кукрекского типа и геометрические

микролиты [337–338; 366–370; 662–669; 672–676; 935; 972 и др.].

Из многих результатов этих трудоемких, но плодотворных работ особо

отметим выделение в материалах нескольких позднепалеолитических па-

мятников Северо-Западного Причерноморья, в частности на Большой

Аккарже, Каменке и Ивашково VI орудий усложненного собирательства

(ножей для срезания дикорастущих злаков) [664; 668; 676; 972]. Кроме

этого, применение трасологии позволило по соотношению различных

функциональных групп орудий труда в разных комплексах разделить

памятники на весенне-летние (Срединный Горб, Царинка и др.) и осенне-

зимние (Анетовка І, Ивашково VI, Каменка). Правда, сначала поселения

двух названных групп трактовались как охотничьи лагеря и базовые

стоянки [369; 649; 662; 671, с. 145-147; 934; 973; и др.].

Как видим, фактор сезонности охоты и других видов хозяйственной

деятельности пронизывал всю жизнь позднепалеолитического населения

степной ПХО, что прослеживается не только по данным археозоологии

[680] и палинологии [471; 474; 954–955], но и планиграфии, а также на

основании анализа кремневого инвентаря, в частности, методами трасоло-

гического анализа. В настоящее время он не отрицается никем из серьез-

ных исследователей, а различные проявления сезонности плодотворно

изучаются на материалах позднего палеолита и мезолита не только зоны

68

степей, но и других регионов [58; 134, с. 50-51; 361; 427–428; 431; 498; 502;

682–683; 719; 948–950; 976, р. 328-350; и мн. др.].

Исследованию как общих, так и более конкретных проблем хозяйства

степной ПХО в позднем палеолите посвящено несколько работ А.А.Крото-

вой, опубликованных с 1985 года. Обобщив материалы этих и ряда других

памятников бассейна Северского Донца и Северного Приазовья, иссле-

довательница сначала по сути согласилась с точкой зрения П.И.Борисковс-

кого, написав о совпадении границ степной ИКО и ХКТ “охотников на

степные виды животных”. При этом А.А.Кротова не использовала понятие

степной ПХО, а на самом деле просто переименовала его в ХКТ. Уже в

первых работах на эту тему автор интерпретировала стоянки с моноби-

зоньей фауной (Амвросиевку, Большую Аккаржу, Золотовку І) как “остат-

ки стойбищ возле мест традиционной охоты в период миграций”, а другие

поселения (Мураловку, Каменные Балки, Анетовку ІІ) как “остатки основ-

ных мест обитания общин”. Кроме этого, она допустила, что часть памят-

ников бассейна Северского Донца являются сезонными, однако не только

не определила конкретный сезон (сезоны) их функционирования, но даже

не привела их перечня [392, с. 15-16; 393, с. 72].

В следующей статье на эту тему А.А.Кротова несколько уточнила

свою типологию степных поселений. В ней стоянки первой группы связы-

вались “с крупными сезонными охотами на бизонов”, поселения второй

группы рассматривались как места “более или менее долговременного

обитания общины или группы общин” и была четко определена третья

группа памятников (Янисоль, Ямы, Говоруха, Миньевской Яр, Кайстровые

Балки І-ІІІ), которые интерпретировались как “следы временного обитания

небольшой группы или одной семьи в малообеспеченое продовольст-

венными ресурсами время года, когда общины временно рассеивались”. И

на этот раз конкретные сезоны функционирования поселений всех трех

выделенных групп не были названы, но сделан вывод о том, что для образа

жизни населения степей были характерны “сезонные перекочевки, консо-

69

лидация и рассеивание общин”. Из этой работы можно сделать вывод, что

тогда А.А.Кротова не только не видела разницы между понятиями ПХО и

ХКТ, но и считала, что именно ХКТ охотников на степные виды животных

существовал в наших степях, а аналогию ему нашла на Высоких равнинах

США и Канады [395].

Позднее А.А.Кротова разделила поселения позднего палеолита бассей-

на Северского Донца на две группы: 1) памятники со сложной, но доста-

точно четкой структурой (Ямы, Говоруха, Миньевской Яр) – базовые, но

недолговременные стоянки, отдельные сезонные семейные ХБК; 2) памят-

ники с простой структурой (Демино-Александровка ХІІ) – кремнеобраба-

тывающие мастерские [397; Сравн. с: 406].

В начале 1990-х годов А.А.Кротова значительно видоизменила свою

позицию, использовав идею о хронологических срезах В.П.Степанова, а

также замечание М.И.Гладких о необходимости учета неоднократных из-

менений природной среды на територии Восточной Европы на протяжении

позднего палеолита. На основании охарактеризованной выше периодиза-

ции памятников зоны степей, связанной с природно-климатическими эта-

пами, А.А.Кротова разработала схему развития хозяйства и образа жизни

населения степной зоны в позднем палеолите. По ее мнению, во время

формирования дофиновского почвенно-лессового горизонта в Северном

Причерноморье и Приазовье преобладала лесостепная растительность,

промысловых животных было недостаточно и это заставляло коллективы

часто менять места своих базовых лагерей и вести подвижный образ жизни.

Для более холодного периода (21-16 ТЛ) в условиях сухих перигляциаль-

ных степей с обилием промысловых животных их население в ходе кол-

лективных загонных охот могло создавать большие запасы пищи и долго

оставаться на одном месте. В это время охотники специализировались на

добыче бизонов и их поселения имели выраженный сезонный характер. В

позднеледниковье численность крупных копытных животных снова умень-

шается, что якобы привело к появлению неспециализированной охоты,

70

исчезновению крупных базовых лагерей, преобладанию временных стоя-

нок и к более подвижному образу жизни населения [398, с. 22-23].

В этой же работе А.А.Кротова попыталась определить сезоны сущест-

вования ряда памятников на основе критериев западных исследователей,

описанных в известной монографии О.Соффер [976, р. 328-350]. Так, для

Мураловки, Сагайдака, Ям и Говорухи было определено использование в

мае-октябре, для Лесков, Золотовки, Анетовки І, гор. IV-б Осокоровки – в

ноябре-апреле, а для Амвросиевки, Анетовки ІІ, Каменной Балки ІІ допус-

калось неоднократное заселение в альтернативные (как в холодные, так и в

теплые) сезоны [398, табл. 1].

Приведем еще одну типологию степных поселений того же автора: 1.

Крупные базовые лагеря – места пребывания нескольких семей или общин

на протяжении сезона (?) (Амвросиевка, Анетовка ІІ, Каменные Балки І и

ІІ, Золотовка, Большая Аккаржа, Федоровка); 2. Небольшие базовые лагеря

– места проживания 1-2 семей, возможно, на протяжении 1-2 месяцев; 3.

Местонахождения целевого назначения: охотничьи лагеря (Лески), стоян-

ки охотничье-сырьевых экспедиций (Югино ІІ), места массовых охот и пе-

реработки добычи (костища – Амвросиевки и Анетовки ІІ), места охоты на

одиноких животных (Куйбышево VI). Не трудно заметить, что данная ти-

пология вступила в прямое противоречие со своим первоначальным ва-

риантом, изложенным в работах А.А.Кротовой 1985-86 и 1988 годов. Те-

перь почти все памятники рассматриваются как базовые, а определение

Анетовки ІІ как костища (места забоя животных) [398, с. 26] настолько

оригинально, что не разделяется ни одним исследователем, занимающимся

поздним палеолитом.

В то же время А.А.Кротова заметила и некоторые противоречия своей

схемы, подчеркнув, что “среди памятников третьего периода известно

несколько достаточно крупных базовых стоянок – Каменные Балки и

Федоровка”, а также факт преобладания бизонов над лошадьми в основном

(среднем) слое Каменной Балки ІІ. В целом она считает, что изложенная

71

схема “имеет как очень общий, так и в определенной мере гипотетический

характер” [399, с. 153-154].

Проблемы сезонности конкретных памятников региона будут подроб-

но рассмотрены ниже, а здесь скажем несколько слов о функциональной

типологии степных поселений. Очевидно, что подразделение стоянок на

базовые и охотничьи, которые использует не только А.А.Кротова, но и ряд

других ученых, малопродуктивно уже потому, что для этого нет абсолютно

никаких надежных критериев, в чем в конце концов убедилась и автор

охаратеризованных выше разработок, причем их не дают даже данные пол-

ного трасологического анализа кремневого инвентаря. Если же исходить

из того, что, как будет показано ниже (Разд. 5), основной структурной еди-

ницей степных поселений являются семейные сезонные жилища и локаль-

ные ХБК, то гораздо важнее было бы как можно точнее определить конк-

ретные сезоны их функционирования, а также попытаться вычислить коли-

чество их наложений друг на друга, конечно, если таковые имели место.

При этом сезонность памятников следует определять на основании сущест-

вующего набора реальных археологических фактов [956, р. 5-6], а не исхо-

дя из характеристики годового цикла модели ХКТ, разработанной на мате-

риалах сомнительных этнографических параллелей, описанных и реконст-

руированных в несопоставимых природно-экологических зонах.

Более перспективным, на мой взгляд, представляется использование

разработок немецкого этнографа В.Мюллера-Вилле, который разделил

места обитания людей по одному признаку – длительности использования

поселений. Им выделены такие виды: эфемерные (несколько дней); вре-

менные (несколько недель); сезонные (несколько месяцев); полупостоян-

ные (несколько лет) и постоянные (несколько поколений) [957]. Эти взгля-

ды развили Ю.И.Семенов [681, с. 56-57; и др.] и Б.В.Андрианов [16, табл. 1;

18, с. 44-49]. К сожалению, они не выработали единой концепции форм

подвижности первобытных коллективов, но, как было сказано выше,

Ю.И.Семенов полагал, что для охотников позднепалеолитической Вос-

72

точной Европы более характерна сезонная или переменная оседлость с

использованием преимущественно сезонных сельбищ, хотя не исключа-

лось использование стойбищ [681, с. 58]. По классификации В.Мюллера-

Вилле, это временные или сезонные поселения, но главное, что все они

являются местами обитания одной или нескольких семей (ХБК), а так

называемые эфемерные поселения также в принципе могли существовать,

но в причерноморско-азовских степях выразительные стоянки такого типа

пока не известны.

В этом плане более логичными являются разработки Л.Л.Зализняка,

который с начала 1980-х годов последовательно разрабатывает и применя-

ет концепцию ХКТ для позднего палеолита и мезолита Европы, обосновав

возможность ее использования в археологии как на теоретическом, так и

на фактологическом уровнях [297–298; 300–301; 305; и др.]. Заметим, что

иногда в качестве синонима ХКТ ученый применяет понятие “модель адап-

тации”, а вместо термина ПХО – природно-климатическая или природно-

ландшафтная зона, что, однако, на наш взгляд, совершенно не меняет сути

дела. Всего для территории Украины во время позднего палеолита и мезо-

лита он выделил и описал восемь ХКТ [309, с. 62, 106; и др.]. На терри-

тории азово-причерноморских степей в позднем палеолите Л.Л.Зализняк

выделил ХКТ “степых охотников на бизонов” [298, с. 14], хотя позднее

осторожнее и удачнее назвал его ХКТ “степных охотников плейстоцена”.

В ряде работ он привел описание данного ХКТ [301; 308; и др.], но наи-

более детально и системно он охарактеризован в монографии “Передісто-

рія України” [309, с. 78-84].

Итак, Л.Л.Зализняк пришел к выводу, что выразительная охотничья

специализация сложилась в причерноморско-азовских степях около 20 ТЛ.

Автор подчеркнул, что сезонные миграции копытных животных “жестко

регламентировали как сезонность поселенческой структуры, так и годовой

хозяйственный цикл степных охотников”. Он также подразделил поселе-

ния степной зоны на зимние и весенне-летние. Зимние поселения состояли,

73

по его мнению, из места забоя животных, площадки для разделки туш и

собственно поселения-стойбища, хотя ученый склоняется к интерпретации

Амвросиевских стоянки и костища как весенне-летних объектов. Л.Л.За-

лизняк считает ХБК Большой Аккаржи и других памятников рассматри-

ваемого региона семейными и допускает, что общины степных охотников

состояли в среднем из 5-7 семей общей численностью около 30 человек,

которые летом распадались на небольшие охотничьи группы из 1-3 семей.

Члены последних промышляли бизонов индивидуально на летних водораз-

дельных пастбищах. Кроме этого, Л.Л.Зализняк полагает, что данная мо-

дель адаптации (ХКТ) прошла три последовательных этапа (формы) своего

развития, обусловленные изменениями природной обстановки. С 20 до 13

ТЛ она существовала в форме специализированных охотников на бизонов.

С 13 до 10 ТЛ место бизонов занимает дикая лошадь, которая становится в

это время основным промысловым видом, а третий этап, датированный ме-

золитом, отражает, по его мнению, кризисное состояние степного ХКТ

[309, с. 78-84; См. также: 301; 308; и др].

В конце 1980-х годов под прямым влиянием западных археологов

(Л.Бинфорда, К.Бутцера и др.) в СССР начали использовать термин “адап-

тация” с такими добавлениями и уточнениями, как “культурная адапта-

ция”, “социальная адаптация”, “модель адаптации”, в частности, “степная

модель адаптации” [607] и др. Заметим, что одним из инициаторов этого

движения стал В.М.Массон [457], которому удалось тогда провести спе-

циальный советско-американский симпозиум по этой тематике. Данный

подход, как было сказано выше, принципиально не отличается от приме-

нения концепции ХКТ. Но именно его терминология в исследованиях

позднего палеолита и мезолита не очень хорошо прижилась, хотя некото-

рые исследователи, в том числе и автор этих строк, не смогли противо-

стоять веяниям того времени и авторитету В.М.Массона.

Тогда же П.М.Долуханов не просто начал использовать модную запад-

ную терминологию, но и существенно пересмотрел свои взгляды. Согласно

74

его обновленной концепции, в период 23-16 ТЛ на нашем континенте сло-

жились уже не четыре, а всего две основные модели адаптации. В приат-

лантической Европе и на большей части территории средиземноморского

бассейна им была выделена “средиземноморская модель”, основанная на

эксплуатации ресурсов ландшафтов горно-лесного типа. Вторая, так назы-

ваемая “перигляциальная модель”, по мнению ученого, охватывала “боль-

шую часть Центральной и Восточной Европы. Экономически эта модель

основывалась на эксплуатации ресурсов ландшафтов перигляциально-

степного типа. Схема расселения определялась освоением высоких террас

и окраин водоразделов в районах озеровидных расширений долин рек1.

Прослеживается иерархическая система поселений с выделением крупных

центров” [277, с. 18; 901].

Параллельно с этими исследованиями П.М.Долуханов совместно с Я.К.

и С.К.Козловскими провел комплексный, так называемый “мультива-

риативный” анализ значительной части позднепалеолитических и мезоли-

тических каменных индустрий Европы. К сожалению, результаты этих ра-

бот до сих пор не в полной мере оценены палеолитоведами, хотя их авторы

сделали целый ряд важных замечаний о связи отдельных групп кремневого

инвентаря и разных типов индустрий (технокомплексов) с ландшафтными

зонами и с изменениями климатических условий. Так, выяснилось, что

преобладание резцов более характерно для степных ландшафтов, типич-

ные ориньякские памятники связаны преимущественно с теплыми перио-

дами, а граветтские – с холодными. Что касается индустрий степных стоя-

нок (Большой Аккаржи, Амвросиевки, Каменных Балок и др.), большинс-

тво из которых были датированы “временем мадлена”, то есть, периодом

1Примечание. Можно догадаться, что под “озеровидными расширениями долин рек”

П.М.Долуханов понимает многочисленные причерноморские лиманы, но тут следует

заметить, что после новоэвксинской регрессии первые лиманы начинают образовы-

ваться в регионе не ранее 12 ТЛ [192–194; и др.].

75

от 19 до 12 ТЛ, то по ряду показателей (процентному соотношению основ-

ных групп орудий) их индустрии оказались довольно близкими друг к

другу [276, рис. 4; 902].

Позднее В.М.Массон попытался обосновать свой подход, который

условно можно назвать “адаптационным”, на методологическом уровне.

Все процессы, связанные с приспособлением первобытного человека к

условиям природной среды и обратным влиянием человека на природу, он

называет социокультурной адаптацией. По его мнению, ее можно подраз-

делить на более узкие (но не более конкретные) понятия: хозяйственную

адаптацию (стратегию), бытовую адаптацию и социальную адаптацию, ко-

торые, в свою очередь, проявлялись в разных регионах в виде различных

моделей, например, хозяйственных стратегий. Тем не менее, охарактеризо-

ванную концепцию пока что можно считать лишь общей теоретической

схемой, так как ее автор не привел перечня хозяйственныих стратегий

даже для позднего палеолита Восточной Европы. Примечательно, что го-

воря о степных охотниках, он использовал термин “степная зона”. Ее ана-

логом, со ссылкой на Л.Корделла [884, р. 121], В.М.Массон назвал

“культурно-хозяйственный тип палеоиндейских культур юго-запада США”

[458, с. 15-21], что является в принципе верной, но, к сожалению, не рас-

шифрованной параллелью.

В.Н.Станко в целом ряде своих работ обратил основное внимание на

разработку проблем хронологии и культурно-исторической интерпретации

памятников позднего палеолита зоны степей, но по сути уклонился от од-

нозначной оценки концепции степной области П.П.Ефименко и П.И.Бо-

рисковского, ограничившись в нескольких статьях лишь самыми общими

замечаниями на этот счет. Так, в 1990 году он высказал сомнения по по-

воду правильности нашей схемы сезонности степных памятников, не при-

ведя никаких контраргументов, а также заметил, что А.А.Кротова и автор

этих строк в своих построениях “не учитывают динамики изменения при-

родного окружения и демографической ситуации” [734, с. 13]. Напомним,

76

что о необходимости этого задолго до него говорили Г.М.Левковская,

В.П.Степанов, М.И.Гладких, П.М.Долуханов и др.

Куда большее внимание В.Н.Станко уделил общей характеристике

эволюции охоты на бизонов, неоднократно подчеркнув, что на протяжении

всего плейстоцена бизон был объектом охоты на всей территории Украи-

ны, а о становлении специализированного хозяйства охотников на бизонов

можно с уверенностью говорить лишь со времени максимума вюрмского

оледенения. Исчезновение бизона в степях он объясняет в первую очередь

его истреблением человеком, а также изменениями природной обстановки

на грани плейстоцена и голоцена. При этом отмечается нерациональный

(хищнический) характер охот на бизонов в Амвросиевке и Анетовке ІІ. Что

касается отдельных памятников, то Амвросиевка интерпретируется им как

базовый лагерь в сочетании с ритуально-промысловым комплексом, Боль-

шая Аккаржа и Каменная Балка ІІ – как более поздние охотничьи лагеря

многоразового использования, а сама Анетовка ІІ – как единый (долговре-

менный и многолетний) ритуально-производственный центр, использовав-

шийся обитателями нескольких поселений, расположенных по соседству

[739; 743; 745; и др.].

В этой позиции наибольшие сомнения вызывает интерпретация Ане-

товки II (Разд. 3), так как не раскрыт сам ход и смысл процесса использова-

ния так называемого “ритуально-производственного центра” (в котором

найдены все категории кремневого и костяного инвентаря, многочислен-

ные кости убитых и утилизированных животных) обитателями еще каких-

то поселений (другие стоянки времени Анетовки ІІ в ближайших окрест-

ностях отсутствуют) [701–702]. В целом же вся логика схемы эволюции

природно-экологической обстановки в зоне степей на протяжении позд-

него палеолита и мезолита В.Н.Станко по сути сводится к одному стрем-

лению – доказать “постепенное нарастание кризисной палеоэкологической

ситуации в степном Причерноморье” [731, с. 29].

77

Здесь уместно подчеркнуть, что концепция кризиса охотничьего (при-

сваивающего) хозяйства действительно непосредственно связана с интер-

претацией степной ПХО и потому ее нельзя просто обойти вниманием.

Напомним, что еще в начале 1920-х годов В.А.Городцов написал о том, что

хищнические способы ведения охоты и рост населения, наряду с рядом

географических факторов, привели к кризису, выход из которого был най-

ден в новых формах хозяйства – рыболовстве и приручении животных [207,

с. 256-257, 311-312]. Дальнейшая разработка проблемы кризиса в конце

позднего палеолита отражена в трудах П.П.Ефименко [288, с. 596-597; 290,

с. 628-629; и др.], Г.А.Бонч-Осмоловского [89, с. 167], П.И.Борисковского

[105, с. 97; 109, с. 371-372], С.Н.Бибикова [63, с. 40-41] и С.Н.Замятнина

[317, с. 148-149; 318, с. 99-101]. Следующий этап развития этого положе-

ния характеризуется работами С.Н.Бибикова [64, с. 22; 67, с. 20-21],

В.М.Массона [454, с. 32-33; 455; 459, с. 81] и многих других исследовате-

лей [183; 273; 279; 283; 417; 727–728; 735; 740; и др.].

В обобщенном виде суть этой концепции заключается в том, что в кон-

це плейстоцена или в начале голоцена под влиянием естественных изме-

нений экологических условий и в результате массовых загонных охот

палеолитического человека (типичный пример – Амвросиевка), была

подорвана пищевая база, что привело к необходимости поиска новых форм

охоты и хозяйства и, в конечном итоге, к возникновению воспроизво-

дящей экономики [587, с. 26-29]. Иногда говорят о двух кризисах [68, с.

305; 183] или даже о целой их цепи [296, с. 4-5].

Поскольку подробный анализ концепции кризиса (или кризисов) охот-

ничьего хозяйства, которая в подавляющем большинстве названных работ

излагается, но, как правило, не аргументируется, все-таки не входит в круг

наших задач, рассмотрим один из примеров ее использования, так как он

основан на материалах степных памятников. Имеется в виду работа

В.Н.Гладилина, который отметил хищнический характер охоты в позднем

палеолите, поскольку “число убитых зубров в Амвросиевке превзошло

78

возможности рационального использования их древними охотниками”.

Далее следует любопытный пассаж: “Не удивительно, что число этих

животных стало сокращаться. Успешная охота все более и более стано-

вится делом случая. Кости зубров, найденные на такой финальнопалеоли-

тической стоянке, как Большая Аккаржа под Одессой, оказались мелко

раздробленными с целью извлечения костного мозга, что свидетельствует

о стремлении палеолитических охотников получить из убитых животных

все возможное для питания” [183, с. 76-77]. Сомнительность такой схемы

очевидна даже не потому, что Амвросиевка и Большая Аккаржа являются

одновременными памятниками, чего В.Н.Гладилин в годы написания

данной работы конечно же не мог знать, а потому, что на самой Амвро-

сиевской стоянке кости бизонов раздроблены в еще большей степени. То

есть, автор сравнил между собой два объекта разного функционального

назначения.

В связи с проблемой кризисов значительный интерес представляют ре-

гиональные разработки по картографии не только поселений, но и место-

нахождений, представленных подъемными материалами [603; и др.]. Так,

автором было проведено изучение особенностей пространственного рас-

пространения разновременных стоянок и местонахождений в степях Буго-

Днестровского и Дунай-Днестровского междуречий. Они показали, что

памятники ранней поры позднего палеолита являются здесь очень редкими,

а стоянки, датированные от 13 до 10 ТЛ (за исключением одной Михайлов-

ки), практически отсутствуют. Большинство местонахождений относятся к

средней и к началу заключительной поры позднего палеолита (Разд. 3) и

именно для этого времени можно говорить о наибольшей плотности насе-

ления, хотя значительная его часть была связана преимущественно с

долинами таких крупными рек, как Днестр и Буг. Только в раннем мезоли-

те (в пребореале, около 10-9 ТЛ) во время существования гребениковской

АК, в указанных районах отмечена не меньшая плотность населения и

кардинальное изменение структуры расселения, так как этим периодом

79

датируется большая часть мелких местонахождений, которые связаны не с

крупными реками, а расположены главным образом в их степных между-

речьях [119, с. 17; 596, с. 14-15; 603; 613; 628; 652, с. 64-66, рис. 10]. Дан-

ные наблюдения хорошо согласуются с выводами В.М.Массона и Н.А.Кет-

рару, также сделанными на основе археологической картографии, но

памятников палеолита Днестровско-Прутского междуречья. Ученые под-

черкнули, что резкое переустройство хозяйства населения и соответст-

венно пространственной системы поселений отмечается только в мезолите,

а ранее данным методом не прослеживается [458; 459, с. 81].

Кроме того, с точки зрения палеоэкономических построений, весьма

перспективным представляется изучение так называемых “узлов стоянок”,

сосредоточенных вокруг Большой Аккаржи, Анетовки І, ІІ и других круп-

ных поселений, а также в районах Надпорожья, Присивашья, Северского

Донца и др. [591; и др.]. Правда, в этом случае основной становится проб-

лема синхронизация памятников [202; 204].

Особое отношение к концепции степной ПХО сформировалось у сто-

ронников степной ИКО. Так, как было показано чуть выше (Разд. 1.3.2),

М.В.Аникович признает существование южной (степной) ИКО охотников

на бизонов; юго-западной (Днестровско-Прутской) ИКО охотников на се-

верных оленей и юго-восточной (Днепро-Донской) ИКО охотников на ма-

монтов [23; 25; 29; и др.]. Таким образом, ученый допускает прямую зави-

симость или, по крайней мере, взаимосвязь между природно-хозяйствен-

ными характеристиками территорий названных ИКО и особенностями ти-

пологии каменных индустрий различных АК, которые в них выделяются.

Заметим, что сходные взгляды в последние годы высказывает Е.В.Смын-

тына [707; 709; 711; и др.], но она не ссылается на работы М.В.Аниковича.

В нескольких работах рассматриваемых нами проблем коснулся

Н.П.Оленковский. В одной из них он заявил, что концепция ХКТ вообще

не имеет право на использование в археологии, так как не “может заменить

такие традиционные понятия, как культурная область, хозяйственная зона

80

и другие”. По его мнению, “хозяйственная специфика степной зоны Север-

ного Причерноморья наиболее емко может быть выражена термином “осо-

бый природно-хозяйственный уклад жизни” [508, с. 14; 516, с. 95]. Замечу,

что автор не уточнил, в чем суть данного понятия. Что же касается так

называемой “традиционности” названных им терминов, то легко заметить,

что именно они почти никем из археологов, писавших о степной области в

позднем палеолите, не использовались, так как действительно традицион-

ными, вернее будет сказать, наиболее употребимыми, как было показано

выше, являются такие понятия, как ИКО, ПХО (редко зона) и ХКТ.

В конце 1980-х годах проблемами хозяйства степной ПХО занялся

Е.В.Миньков. Хотя ему не удалось создать модель “охотничьего хозяйства

южно-русских степей в позднему палеолите”, он применил интересную

методику исследования степных памятников, использование которой по-

зволило ему сделать важные выводы по интерпретации некоторых из них.

В основе его методов определения сезонности поселений лежат наблюде-

ния этноархеологов на Аляске и материалы многочисленных kill sites

Высоких равнин США и Канады. Автор утверждает, что осенью охотники

используют практически все части туш убитых животных, а весной –

только отдельные, наиболее вкусные и калорийные. Е.В.Миньков пришел

к заключению, что охота на Анетовке ІІ происходила главным образом

весной, хотя в целом люди жили на ней в течение “значительной части

года”. О Мураловке, Золотовке І и горизонтах ІІ-ІІІ Осокоровки І он сказал,

что они “представляют собой какие-то виды базовых лагерей с простой

структурой культурного слоя”. На Каменной Балке ІІ исследователь отме-

тил использование поселения в течение двух “альтернативных сезонов” –

теплого и холодного, причем объем охотничьей добычи “не превышал

допустимого уровня и не создавал угрозы перепромысла”. Аналогичное

заключение сделано и по отношению к Амвросиевке и Анетовке ІІ, на

которых загонные охоты, по мнению ученого, “не являлись свидетель-

ствами хищнического отношения к природным ресурсам, подрывающими

81

численность популяций [животных] и нарушающих стабильность экологи-

ческой обстановки”. В заключение Е.В.Миньков сделал неожиданный

вывод: “структура охотничье-собирательского хозяйства и направленность

культурно-исторических процессов позднего палеолита южнорусских

степей имели общий со всей Восточной Европой характер” [479, с. 9-10,

12-13, 16-18].

Развитие данных тезисов можно найти в ряде других работ исследо-

вателя [477; 480; 951]. Кроме того, Е.В.Миньков вместе с Н.Б.Леоновой

предложил оригинальную интерпретацию Амвросиевского костища [435;

486], о которой мы поговорим чуть ниже. В целом же перед нами еще одно

яркое и красноречивое выражение отношения представителей московской

школы М.Д.Гвоздовер – Н.Б.Леоновой к концепции степной ПХО

Вместе с тем, данный подход нуждается в комментариях. Дело в том,

что целый ряд конкретных интерпретаций Е.В.Минькова (в отличие от его

выводов, которые, кстати сказать, из них абсолютно не вытекают) не

только не противоречит изложенной выше позиции автора, но часто на ней

основываются. Однако, возможно, под давлением своих более “авторитет-

ных коллег”, он почему-то подверг резкой критике не отдельные конкрет-

ные моменты, по которым у нас есть несогласие, а в целом всех “украинс-

ких археологов”, которые так или иначе касались этой темы. С его легкой

руки в одну команду, кроме автора, попали Л.Л.Зализняк, А.А.Кротова и

В.Н.Станко, хотя, как мы могли только что убедится, их взгляды на степ-

ную ПХО трудно назвать монолитными, а тем более согласованными.

Однако, для Е.В.Минькова, по-видимому, это не имело особого значения –

главное было подчеркнуть методическую ущербность всего украинского

палеолитоведения, так как российских приверженцев идеи о существова-

нии степной ПХО или ИКО в позднем палеолите он только слегка пожурил

(Н.Д.Праслова), а о других даже не вспомнил (М.В.Аниковича).

Поскольку я уверен, что все названные авторы в состоянии сами отве-

тить Е.В.Минькову в любой удобной для них форме, скажу только о кри-

82

тике в свой адрес. Так, им полностью отвергается тезис С.А.Дворянинова и

автора о возможности взаимосвязи сезонности памятников с их разной гео-

морфологической позицией. При этом не названо ни одного зимнего посе-

ления степи расположенного на плато, что не удивительно, так как их нет.

В целом мои определения сезонности памятников названы умозрительны-

ми и основанными только на сезонах миграций животных [480, с. 28-31].

Это прямая неправда, так как сезон функционирования того или иного

степного поселения определен мной на основании комплексного анализа

целого набора признаков (геоморфологии, состава фауны, данных этно-

графии, соотношении типов кремневого инвентаря, трасологии, а иногда и

палинологии). Тут возникает встречный вопрос – если такая методика

неверна, то почему позже в большинстве интерпретаций отдельных памят-

ников Е.В.Миньков пришел к аналогичным выводам?

Сама Н.Б.Леонова долгое время не высказывалась против хозяйствен-

ного своеобразия памятников степной зоны, ограничившись словами, что

для выяснения характера культурных слоев Большой Аккаржи и Амвроси-

евки (стоянки), которые, по М.Д.Гвоздовер, могли быть размыты, необхо-

димо проведение микростратиграфических исследований [427, с. 33]. Чуть

позже она заявила: “Изучение насыщенных культурных слоев этих памят-

ников [Каменных Балок І-ІІІ] с большим количеством очагов, мощных про-

изводственных центров, остатками строительных конструкций внесло

существенные изменения в концепцию “степной зоны”, которая предпола-

гает отсутствие в степях Северного Причерноморья долговременных посе-

лений и преобладание кочевого образа жизни. Археологические материалы

каменнобалковской культуры опровергают такие выводы” [487]. В ряде

статей 1993-94 годов, на основании интерпретации Каменной Балки ІІ,

которая “является базовой стоянкой”, Н.Б.Леонова уточнила свою пози-

цию, написав о том, что факты “не позволяют выделять степную зону как

территорию специфической экономико-культурной адаптации охотников

на бизонов, которая вынуждала их вести чрезвычайно подвижный образ

83

жизни” [428; 948–949; и др.]. Однако, такой вывод является ничем иным,

как простой калькой с изложенной выше позиции М.Д.Гвоздовер 1960-70-

х годов и для того, чтобы его сделать, совершенно не обязательно было

проводить такие широкомасштабные и многолетние раскопки на трех

стоянках в Каменной балке.

Заметим, что Н.Б.Леонова, как правило, не утруждает себя разбором и

критикой позиций отдельных авторов, очевидно, поручив эту неблагодар-

ную работу Е.В.Минькову. Более конкретные ее разработки сводятся к

попытке доказать возможность заселения зоны степей только в периоды

потеплений (См. разд. 4.8), а также к крайне неудачной передатировке

Амвросиевки, Мураловки, Сагайдака І, Золотовки І, обоих слоев Федоров-

ки и других памятников [429; 432, с. 54; 433]. Из более оригинальных ее

идей можно назвать вывод о том, что “жители перигляциальных степей

строили относительно легкие наземные жилища из шкур лошадей и бизо-

нов, укрепляя их на каркасах и придавливая полы к земле костями тех же

животных” [428, с. 79]. Таким образом, Н.Б.Леонова по сути признала, что

по крайнем мере один из основных (и традиционных) элементов культуры

и хозяйства населения зоны степей в позднем палеолите имел свою яркую

и выраженную специфику. Совсем недавно она наконец объяснила этот

очень примечательный факт более мягким климатом зоны степей (по срав-

нению с северными районами), “иными экономическими условиями и

отличными культурными традициями” [950, р. 24]. В связи с этим возни-

кает вопрос: “Если это не признание существования как степной ПХО, так

и ИКО, причем вместе и одновременно, то что же это такое и причем здесь

вообще украинские археологи”?

Говоря о действительно уникальных материалах Каменных Балок, сле-

дует признать, что их интерпретация затруднена тем, что авторы раскопок

до сих пор не опубликовали полного списка фаунистических остатков по

слоям даже по Каменной Балке ІІ, не говоря уже о других памятниках. Так,

мы до сих пор не знаем, какими именно костями представлен в ее втором

84

слое северный олень и есть ли он там вообще [Сравн.: 430, с. 88], а также,

какие виды животных отмечены в Каменной Балке І? Последний вопрос

является принципиальным, так как в свое время М.Д.Гвоздовер сообщила,

что, по определению И.Г.Пидопличко, ее “немногочисленные остатки со-

стоят из раздробленных костей зубра и бурого медведя” [172, с. 38]. Ясно,

что если на данном памятнике бизон являлся основным промысловым

видом, то это гораздо важнее, чем все рассуждения о том, степное это

животное или лесостепное.

Итак, Н.Б.Леонова, развивая взгляды М.Д.Гвоздовер, к сожалению, до

самого последнего времени критиковала в основном взгляды П.П.Ефимен-

ко и П.И.Борисковского начала 1960-х годов и только недавно обратила

внимание на работы А.А.Кротовой и автора. При этом она не заметила, что

сам П.И.Борисковский давно уточнил свои подходы, сказав о том, что в

степях отсутствовали долговременные жилища в том виде, как у охотников

на мамонтов, а охота на бизонов преобладала, но не была исключительной

[124; 863, р. 146]. Но главное – исследовательница не обратила внимание

на то, что, благодаря многолетним усилиям целого ряда ученых, в том

числе М.Д.Гвоздовер, самой Н.Б.Леоновой и их учеников, источниковая

база по позднему палеолиту региона существенно расширилась и измени-

лась качественно, а к самой концепции степной ПХО нельзя относится так

же, как 40 лет тому назад.

В конце 1980-х годов к проблемам хозяйственно специфики зоны сте-

пей обратился Г.Е.Краснокутский, который рассмотрел их в ряде работ и

специальной монографии, опубликованной на английском языке [941]. Он

полагает, что именно ему удалось создал так называемую “причерноморс-

кую палеолитическую модель адаптации”, но параллельно, явно под непо-

средственным влиянием Л.Л.Зализняка, использовал термин ХКТ “охотни-

ков на бизонов и других копытных животных” (сравн. с нашим: “степные

охотники на бизонов и других стадных животных”), впрочем, не пояснив

разницы между ними [383, с. 11, 17; и др.]. На анализе подходов и позиций

85

Г.Е.Краснокутского мы вынуждены остановиться подробнее, так как имен-

но его модель или характеристика степного ХКТ претендует на наиболь-

шую полноту и известность.

Для начала подчеркнем, что Г.Е.Краснокутский по непонятным причи-

нам сузил круг рассматриваемых вопросов, ограничившись только изуче-

нием охоты на бизонов в позднем палеолите Северного Причерноморья,

хотя она, как известно, имела распространение от Испании до Западной

Сибири [176]. В целом верно описав различные способы охоты на этих жи-

вотных, он определил сезоны их проведения по параллелям с индейскими

и палеоиндейскими охотами Высоких равнин, а не южных прерий Север-

ной Америки. Неверное определение сезонов разных видов охот повлекло

за собой целую серию других ошибок и неточностей. Так, наиболее

существенные возражения вызывает годовой хозяйственный цикл, разра-

ботанный Г.Е.Краснокутским. Он полагает, например, что основным сезо-

ном загонных охот на бизонов была осень и начало зимы, но единственный

известный в регионе памятник загонной охоты – амвросиевское костище

использовалось, по его (и не только) мнению, весной. Не менее оригиналь-

ной является идея исследователя связать конкретные памятники с разными

видами охоты. По его мнению, бизонов загоняли в овраг не только на Амв-

росиевке, но и на Анетовке ІІ и Каменной Балке ІІ; в Анетовке І и Большой

Аккарже животных били на переправах; а на других памятниках (Сагай-

даке І, Осокоровке І, Кайстровых Балках І-ІV, Мураловке и Золотовке І)

оказывается практиковались “смешанные виды охоты, преимущественно

индивидуального характера” (гон, скрад, окружение и даже так называеиое

“мясное собирательство”).

Исходя из сказанного, Г.Е.Краснокутский разделил большинство па-

мятников степей на две группы. Первая из них представляет собой посе-

ления, функционировавшие в конце осени и начале зимы (прямо названы

лишь Амвросиевка (!?), Анетовка ІІ и Каменная Балка ІІ), которые

отличаются “богатыми фаунистическими комплексами, насыщенные крем-

86

невыми изделиями” и оставлены “целыми общинами из отдельных семей”.

Ко второй группе, сезон функционирования которых не назван, отнесены

“более многочисленные стоянки с небольшой плотностью и мощностью

культурного слоя, иногда со следами легких жилищ и с количеством фау-

ны, неcпособной прокормить обитателей более 1-3 месяцев”. Это – Сагай-

дак І, Федоровка, Мураловка, Золотовка І – все с так называемой “простой

планиграфической структурой” [383; 941].

В целом, о работах Г.Е.Краснокутского можно сказать, что в них

присутствуют и способы охоты на бизонов, и методы их разделки, и даже

годовой экологический цикл этих животных, но все это детально описано в

целом ряде книг и статей американских и канадских исследователей. В то

же время, ему не только не удалось охарактеризовать экономику населения

степей ПХО, но даже создать ее более или менее приемлимую модель

(ХКТ). Так, в его работах не нашла своего места охота на другие виды жи-

вотных (лошадь, северного оленя, сайгака и др.), по-видимому, потому, что

они не живут на Высоких равнинах, а также отсутствует определениие се-

зонов функционирования ряда памятников, в том числе Большой Аккаржи.

Что касается интерпретации Анетовки ІІ, на основании материалов кото-

рой Г.Е.Краснокутский сделал серию выводов, наиболее интересным из

которых является наличие там микроскоплений артефактов, связанных с

разделкой туш бизонов [386; и др.], то и здесь он, судя по всему, не проя-

вил оригинальности [Сравн.: 732, с. 115; 733].

А.Ф.Горелик является одним из немногих ученых, который, не согла-

сившись с нашей точкой зрения, попытался корректно и аргументированно

ее опровергнуть. Речь идет о сезонной интерпретации Рогаликских памят-

ников, хотя следует сразу же сказать, что с предложенным нами осенне-

зимним сезоном для горизонтов ІІ и ІІІ Осокоровки и, отчасти, Каменной

Балки ІІ он, тем не менее, согласился. Как совершенно справедливо заме-

тил А.Ф.Горелик, “аргументы И.В.Сапожникова отчасти являются следст-

вием недостаточного знакомства с результатами исследований памятников

87

Рогаликско-Передельского района, которые к моменту написания его тру-

дов были еще мало опубликованными” [204, с. 276-279]. Несмотря на это,

он почему-то высказал удивление по поводу того, что в своей работе я на-

писал о наличии в Рогаликском узле памятников “костища из останков ди-

ких лошадей” [620, с. 165]. Чтобы однозначно прояснить это недоразу-

мение, приведу цитату из статьи оппонента: “Раскопки местонахождения

Рогалик ХІІ в 1992 г. <...>, дают основания предполагать наличие в

раскрытой здесь погребенной древней балке останков “костища” из костей

дикой лошади” [201, с. 117].

Тем не менее, А.Ф.Горелик был в чем-то прав, поскольку моя сезонная

характеристика Рогаликских поселений по причине, им же и указанной,

была обобщенной. Однако, и после выхода в свет монографии об этих па-

мятниках [204], отношение автора к ним принципиально не изменилось,

даже если костище таковым не оказалось. Так, жилища, ХБК разных типов

и другие поселения Рогаликско-Передельского района, на мой взгляд,

использовались в разные сезоны года, но преимущественно осенью и зи-

мой, о чем говорит кстати и их геоморфологическое положение. Наличие

же углубления пола на 15 см в жилище Рогалика ІІ-В [204, с. 46, рис. 14-15]

является настолько ярким зимним признаком, на фоне которого все рас-

суждения о двух моделях миграций диких лошадей в широтном и мери-

диональном направлениях со сносками на работы В.П.Степанова, О.Соф-

фер и Л.Л.Зализняка (а почему-то не на биолога Л.М.Баскина), выглядят

малоубедительными. Если же вспомнить сообщение Тунманна об охоте

ногайцев в ХVIII cт. на диких лошадей в наших степях “осенью, когда поч-

ва болотиста” [787, с. 52-53], то все упоминания об охоте на диких лоша-

дей мадленских племен в Германии [204, с. 279] становятся совсем непря-

мыми параллелями.

Кстати сказать, проведение такой аналогии в указанном случае ослож-

нено наличием на юге Германии горных и предгорных ландшафтов, что

как раз и предполагало миграции диких лошадей на северные равнины в

88

осенне-зимние месяцы. Сноска автора на монографию О.Соффер [976, р.

195] еще менее корректна, так как эта исследовательница, основываясь на

мнении Н.Л.Корниец [365], действительно допускает, что охотники на ма-

монтов севера Украины могли добывать диких лошадей в августе (по

Н.Л.Корниец – летом), но это только лишний раз подтверждает наш вывод

о том, что эти животные могли достичь зоны степей как раз к сезону

осенних охот [620, с. 161-165].

В середине 1990-х годов к рассматриваемой проблеме снова вернулись

М.И.Гладких и В.Н.Станко. Согласно их обновленной точке зрения, в

эпоху позднего палеолита “на территории Украины можно проследить три

хозяйственно-адаптивных уклада, которые условно можно определить как

охотники на мамонта (Среднее и Верхнее Поднепровье), охотники на би-

зона и лошадь (степная зона), комплексные охотники с значительным раз-

витием собирательства (Поднестровье). В конце позднего палеолита в По-

лесье появилось большое количество охотников на северного оленя” [188,

с. 28-32; 191, с. 74-75].

Тогда же по этому поводу после значительного перерыва высказалась

и Г.В.Григорьева. Она наконец признала, что останки бизонов не только

присутствуют, но и преобладают на большинстве степных памятников,

датированных от 20 до 17 ТЛ. Тем не менее, исследовательница про-

должает настаивать на том, что население здесь было разнокультурным, а

особенности исторического процесса в позднем палеолите рассматривае-

мого региона определялись главным образом неоднократными миграциями

населениями, исходя из чего степную область можно рассматривать как

контактную [913].

Таким образом, обзор историографии позволяет сделать вывод, что

сегодня значительная часть ученых, причем не только палеолитоведов, но

и палеогеографов, археозоологов, этнографов и историков первобытного

общества, полностью либо в каких-то аспектах признает существование

степной ПХО в позднем палеолите, хотя при этом выражают и определяют

89

ее специфику разными понятиями, среди которых в украинской науке бо-

лее распространен ХКТ [См. об этом: 850; 654; и др.]. Нам трудно даже

назвать авторов, которые в настоящее время полностью отвергали бы это

положение, за исключением Н.Б.Леоновой и Е.В.Минькова, да и то с

существенными оговорками.

В свете сказанного почти нонсенсом выглядит утверждение К.Н.Гав-

рилова о том, что если уж поставить вопрос “относить ли территории

Северного Причерноморья и Приазовья к единой степной зоне или нет, то

для отрицательного ответа достаточно было бы обратиться к результатам

работ М.Д.Гвоздовер, Г.В.Григорьевой и В.Н.Станко”. При этом удивляет

даже не то, что В.Н.Станко попал-таки в список противников концепции

степной ПХО, для чего все же нет достаточных (по крайней мере, пись-

менных) оснований, а то, что исследователь неожиданно заявил следую-

щее: “само по себе наличие базовых стоянок не снимает с повестки дня

необходимость анализа именно этой специфики [материальной культуры]

и тех границ, в рамках которой она выявляется” [171, с. 203-204]. Следо-

вательно, К.Н.Гаврилов полностью отрицает природно-хозяйственные осо-

бенности зоны степей (не исключено, даже сам факт существования степей

в позднем плейстоцене), но признает культурно-историческую специфику

позднего палеолита юга Восточной Европы, не объясняя, а чем собственно

она может быть обусловлена.

1.4 Методика исследования

Для определения и характеристики культурно-исторической специфи-

ки того или иного региона в позднем палеолите обычно используется

целый ряд понятий и дефиниций от более общих до локальных. Иногда

исследователи рассматривают некоторые из них как соподчиненные в

одной системе [344]. Здесь мы попробуем разобраться с некоторыми из

них, приведя наиболее употребимые определения даных понятий.

90

Как было сказано выше, категориями наиболее высокого ранга являют-

ся провинции, к одной из которых – средиземноморской (средиземноморс-

ко-африканской) большинство авторов относит поздний палеолит зоны

степей и Крымского полуострова. Однако, сегодня следут прямо сказать о

том, что суть этого понятия до сих пор остается невыясненной, а критерии

его выделения несистематизированными и даже запутанными. Более того,

в последние годы разработка этой концепции была по сути свернута как

отечественными, так и зарубежными учеными [139–141]. Сказанное под-

тверждается единственным найденным нами определением понятия “куль-

турной провинции”, как района, “в котором на протяжении длительного

времени, несмотря на смену ряда культур, сохраняется некое единство

(курсив наш – И.С.), специфичность и общие традиции” [344, с. 63; 794].

Здесь уместно напомнить, что в силе остается меткое замечание Г.П.Гри-

горьева, который более 30 лет назад подчеркнул, что, например, типичные

индустрии ориньякского пути развития одинаково характерны как для при-

ледниковой, так и для средиземноморской провинций [210; 212].

Понятие культурно-исторической области1 используется в практике

археологии намного чаще и поэтому наполнено большей конкретикой. По

понятным причинам для нас важно то из существующих определений

ИКО, которое в 1980-х годах сформулировал для палеолитической эпохи

П.И.Борисковский. По его мнению, это “часть ойкумены, у населения ко-

торой можно предполагать в силу общности социально-экономического

развития, длительных связей и взаимного влияния сходные культурно-бы-

товые (этнографические) особенности” [122, с. 11].

Позднее М.В.Аникович, обобщив значительный объем конкретных ма-

териалов по южной (степной), юго-западной и днепро-донской ИКО, сфор-

1Примечание. ИКО (культурно-историческая, историко-этнографическая или этнокуль-

турная область) давно принадлежит к понятийному аппарату этнографической науки,

хотя сами этнографы считали ИКО и ИЭО категориями более историческими, чем этно-

графическими [418; и др.].

91

мулировал, если можно так выразиться, “более археологическое” опреде-

ление: ИКО – это “совокупность археологических культур и памятников,

…существовавшая в достаточно строгих территориальных границах в пре-

делах определенного отрезка времени…, обладающая чертами культурно-

го сходства, которые не совпадают или совпадают лишь частично с харак-

теристиками АК данной территории, но которые отличают данную ИКО от

других” [25, с. 36]. Итак, именно М.В.Аниковичу принадлежит как одно из

общих определений ИКО, так и конкретная характеристика степной ИКО с

точки зрения технико-морфологического анализа каменного инвентаря

(См. выше), и пока никто из исследователей не только их не опроверг, но

даже не подверг аргументированной критике.

Технокомплексы (ТК). Еще одним понятием, которым в последнее вре-

мя все чаще характеризиуются каменный инвентарь как отдельных памят-

ников, так и их совокупностей, являются технокомплексы, которые ранее

характеризовались как пути или линии развития, варианты индустрий, фа-

ции и т.п. [122, с. 11; 209; 213–214; 216; 445; и др.]. Замечу, что впервые

это понятие было введено в археологическую науку Д.Л.Кларком в конце

1960-х годов и первоначально трактовалось таким образом: “технокомп-

лекс – совокупность АК, характеризующаяся комплексами, определяемы-

ми политетическим рядом различных типов одной и той же общей группы

типов артефактов, рассматриваемой как широко распространенная и тесно

связанная реакция на общие факторы природного окружения, экономики и

технологии” [877, p. 188, 351, 669; Цит. по: 344, с. 64].

И этот термин был модифицирован М.В.Аниковичем исходя из задач

палеолитоведения: “технокомплексы – это относительно устойчивая систе-

ма технологических приемов, порождающая сходные черты в составе ору-

дийного набора, которые возникают и функционируют в широких прост-

ранственно-временных границах в разных культурно-исторических фор-

мах, не связанных между собой генетическим родством” [25, с. 36]. Он же

92

сформулировал характеристики основных ТК, которые имели место в

позднем палеолите Европы. К ним относятся следующие:

“Селетоидный ТК. Пластинчатая техника первичного раскалывания не

обязательна: даже при ее наличии пластина не является ведущей формой

заготовки. Техника резцового скола, вертикальная краевая ретушь либо от-

сутствуют вовсе, либо играют незначительную роль. В орудийном наборе

наряду с хорошо выраженными листовидными двусторонними остриями

обязательно наличествует, вместе с представительной совокупностью

верхнепалеолитических орудий, выразительный комплекс мустьерских

форм. Микроинвентаря либо нет, либо он крайне скуден.

Ориньякоидный ТК. Пластинчатая техника первичного скалывания,

направленная на получение крупных массивных пластин. Микропластины,

если имеются, обычно аморфны, часто приближаются к чешуйкам. Харак-

терна интенсивная краевая ретушь, далеко заходящая на поверхность заго-

товки. Развита техника резцового скола. Плоская ретушь редка либо отсут-

ствует вовсе. Набор орудий характеризуют формы, образованные интен-

сивной краевой ретушью высоких пластин: ориньякские пластины, скреб-

ки и острия на них. С ними сочетаются формы коротких высоких скребков.

Характерны срединные многофасеточные резцы. Микроорудия, когда при-

сутствуют, обычно выполнены мелкой краевой ретушью, часто противоле-

жащей (пластинки дюфур).

Граветтоидный ТК. Высокоразвитая пластинчатая техника, дающая

тонкие пластины с параллельной огранкой спинки, узкие “правильные”

микропластинки. Характерно широкое употребление вертикальной крае-

вой ретуши, сильно усекающей края пластин и микропластин. Развита тех-

ника резцового скола. Набор орудий характеризуют формы, определяющи-

еся применением вертикальной ретуши: пластины и острия с притуплен-

ным краем. Среди резцов много боковых – прямо- и косоретушных [31, с.

15-16; См. также: 22].

93

Конечно же, приведенные определения являются общими и при при-

менении к археологическим материалам тех или иных регионов могут

проявиться те или иные особенности основных ТК, что неоднократно

отмечалось и самим М.В.Аниковичем. Кроме того, на мой взгляд, в неко-

торых случаях, когда речь идет о каких-то вполне конкретных эволю-

ционных построениях, например, о генезисе каменных индустрий, наравне

с понятием ТК можно в принципе использовать и такое более тради-

ционное понятие как “путь развития”, предложенное в свое время Г.П.Гри-

горьевым [213, с. 18; 216] и сравнительно недавно широко применявшееся

М.В.Аниковичем [21–23; и др.].

Следует подчеркнуть также, что на мой взгляд, выведение М.В.Ани-

ковичем из определения ТК (по Д.Л.Кларку) термина АК и рассмотрение

им ТК как понятия, которое в определенных случаях может быть непо-

средственно и несоподчинено как с АК, так и с ИКО, не только логично, но

и более утилитарно с точки зрения практики исследований. Так, определе-

ния М.В.Аниковича различных ТК не содержат таких количественных оп-

ределений, как преобладание той или иной ТГ или ТМГ, их высокий про-

цент и т.д. Говоря о конкретных ТК, он вообще не использует процентных

показателей (индексов) ни при их описании, ни при сравнительном ана-

лизе, очевидно, верно полагая, что их характерные черты являются общи-

ми технико-морфологическими понятиями и не подлежат формализации

путем введения и сравнения каких-либо абсолютных показателей.

В этом смысле от его разработок принципиально отличается подход

А.А.Кротовой, которая несколько лет назад также попыталась охарактери-

зовать каменный инвентарь основных памятников зоны азово-черноморс-

ких степей с точки зрения технокомплексов. Но при этом она применила

методику определения их специфики при помощи индексов (процентных

показателей) основных категорий и типов орудий, разработанную в 1950-

60-х годах Д.Сонвиль-Борд и Ж.Перро для выделения не ТК, а АК [405].

Следует подчеркнуть, что автор не имеет абсолютно ничего против такой

94

методики, так как сам использовал ее при сравнении каменного инвентаря

Зеленого Хутора І, ІІ и Климауц І [618].

Однако, она может быть приемлима только при сравнении индустрий

и комплексов каменного инвентаря одного порядка. Давно замечено, что

соответствующие индексы просто бесполезно вычислять при сравнении

материалов памятников или объектов разного функционального назначе-

ния – мастерских, стоянок, пещерных убежищ (пример – Ильинка) или kill

sites (мест забоя и разделки туш животных). Ведь никому и в голову не

придет сравнивать комплексы артефактов Амвросиевской стоянки и кости-

ща, так как индексы их кремневого (и костяного) инвентаря будут заве-

домо разными, хотя они наверняка оставлены одними и теми же людьми

[666–667; 669]. То же самое можно сказать и о поселениях разных сезонов,

причем здесь несравнимыми окажутся индексы основных категорий ору-

дий – скребков, резцов и микроинвентаря [620; 627; 649; 654; 655; 973].

По-видимому, и для определения принадлежности той или иной индустрии

к тому или иному ТК такой подход будет малопродуктивным. Известны

примеры того, что инвентарь памятника по всем показателям является

эпиграветтским, но в нем очень мало микроинвентаря (Каменка) [182].

Аналогичная картина отмечена в материалах ряда осенне-зимних поселе-

ний Днепровского Надпорожья [627, табл. V.1; 655, табл.].

Не зря такой известный палеолитовед, как Х.А.Амирханов заметил,

что часто, когда в комплексе присутствуют характерные типы орудий

(пример – Мураловка): “мы должны были бы говорить об ориньякоидном

характере индустрии памятника и в том случае, если бы основывались не

на индексах категорий каменных орудий, а анализировали состав конкрет-

ных форм каменных изделий” [14, с. 205-206].

И наконец, применение такой методики неизбежно столкнется с рядом

моментов субъективного характера. Дело в том, что сделать это по публи-

кациям будет сложно из-за того, что очень часть типологические схемы

разных авторов существенно отличаются друг от друга. Ясно, что выходом

95

из ситуации может быть использование при характеристике всех сравни-

ваемых комплексов, например, зоны степей, единого типологического

листа. Сделать это, наверное, теоретически можно, но осуществление на

практике такого научного проекта, который потребует личной обработки

одним исследователем всех коллекций региона, можно отнести к перспек-

тивам очень далекого и туманного будущего. Однако, даже в этом случае

объективная картина не будет получена из-за того, что не все коллекции

сохранились до нашего времени в полном объеме.

Археологические культуры (АК). Вокруг этого понятия сломано столь-

ко копий и существует такой большой объем литературы, что в рамках

настоящей работы мы сможем рассмотреть только самые общие, но дис-

куссионные моменты, связанные с выделением различных АК в позднем

палеолите рассматриваемого региона. Здесь уместно привести определение

АК, разработанное М.В.Аниковичем в основном на материалах этой эпохи:

“археологическая культура – есть система традиций, выработанных в опре-

деленных социальных группах под влиянием определенных исторических

условий, нашедшая свое материальное выражение в тех результатах чело-

веческой деятельности, которые смогли стать археологическими источни-

ками и раскрываемая посредством анализа этих источников” [31, с. 15].

Чаще всего АК рассматривается как понятие или явление, которое в

принципе может быть связано с тем или иным ТК, но все-таки более со-

подчинено с ИКО, так как предполагается что ИКО должны состоять из

отдельных археологических культур [25, с. 36; 122, с. 11]. Исходя из опре-

деления АК как системы традиций, ясно, что отдельные АК развивались на

протяжении какого-то времени на определенных территорий (если, конеч-

но, население не мигрировало на значительные расстояния) и в этом смыс-

ле данное понятие является синхронно-диахронным. Однако, на практике

чаще всего абсолютизируются проявления только одной из сторон данного

явления. Поэтому при выделении конкретных АК позднего палеолита (как

и большинства других эпох) нередко применяется не единый комплекс-

96

ный, а два более узких подхода, которые автор предложил ранее условно

называть синхронно-территориальным и генетическим [599]. Существуют

иные определения этих подходов, например – территориальный и террито-

риально-хронологический [344, с. 59], но их суть от этого не меняется.

Что касается зоны азово-причерноморских степей, то, как было показа-

но выше в историографическом подразделе, здесь большая часть АК была

выделена по этим разным принципам, а некоторые и по одному памятнику

(амвросиевская, акаржанская и др.). В результате мы получили АК, если

можно так выразиться, разного порядка, которые на практике почти не-

возможно сопоставить и даже сравнить друг с другом. Некоторые из них

(анетовская, нижнеднестровская и др., по В.Н.Станко), вообще не подхо-

дят под приведенное и другие определения АК. Так, по мнению их автора,

анетовская АК существовала на протяжении более 10 тыс. лет, в разные

эпохи (от позднего палеолита до позднего мезолита), а каменный инвен-

тарь входящих в нее памятников относится как к ориньякоидному, так и к

граветтоидному ТК [621; 650]. Как видим, в настоящее время при выделе-

нии АК наиболее сложными являются вопросы длительности их существо-

вания и отличие от такого понятия как линия генетического развития, а

также проблема широты их территориальных рамок.

Таким образом, на сегодняшний день использование (а тем более срав-

нение) большинства уже выделенных разных и довольно многочисленных

АК в качестве объективных понятий и явлений при решении проблем

культурно-исторической интерпретации и периодизации является если не

невозможным, то весьма затруднительным. Для начала требуется привести

их к общему знаменателю. Исключение составляют, пожалуй, лишь более

яркие АК времени финального палеолита – шан-кобинская, царинковско-

рогаликская, свидерская и др. [306–307; 309–310; 313; и др.], но даже при

их анализе возникают вопросы как хронологического, так и террито-

риального характера. Кроме того, выделение отдельных АК в регионе не-

избежно столкнется (и такие примеры уже есть) с теми же проблемами

97

атрибуции, точнее – с определением их технико-морфологических призна-

ков, которые мы уже рассмотрели, говоря о ТК.

Таким образом, автор не только не выступает против выделения АК,

так как сам их выделял (например, аккаржанскую) [591; 602; 608; и др.], но

в настоящее время целый ряд проблем культурно-исторической интерпре-

тации и особенно периодизации может и на первом уровне обобщения,

наверное, должен решаться без использования понятия АК. Кроме того,

число выделенных за последние 15-20 лет в причерноморско-азовских

степях АК стало настолько значительным, критерии их атрибуции настоль-

ко спорными а методологические обоснования так беспомощны, особенно

в изложении Н.П.Оленковского [525], что для их сравнения нам сначала

пришлось бы провести тщательный критический анализ всех этих АК,

чтобы доказать провомерность или неправомерность их выделения. Кроме

того, как было показано выше, некоторые авторы неоднократно изменяли

свои взгляды относительно выделения целого ряда АК, в частности, и на

территории юго-западных степей. С другой стороны, выявление конкрет-

ных культурно-исторических процессов в более узких регионах без выде-

ления конкретных АК видится малопродуктивным, но решение данных

проблем очевидно является делом будущего.

Завершая методический подраздел, скажем несколько слов об интер-

претации упомянутого выше понятия ПХО. Мы отдаем предпочтение его

более конкретному (во всяком случае, для археологической науки) опреде-

лению ПХО (зонам), которое сформулировал П.И.Борисковский. По его

мнению, это территории, “где сходные природные условия создавали пред-

посылки для возникновения своеобразного хозяйственного уклада, отли-

чающегося от хозяйственного уклада, представленного в соседних облас-

тях. Такое сходство природных условий и форм хозяйства сказывалось и

на сходстве материальной культуры. Каждая из природно-хозяйственных

областей могла включать несколько культур. Но общность этих культур

объясняется уже не единством их происхождения и не существованием

98

между ними историко-культурных связей, а сходством окружающей среды,

образа жизни и хозяйства носителей данных культур” [122, с. 11-12]1. По

П.И.Борисковскому, примером подобной ПХО и ИКО одновременно в

позднем палеолите, возможно, является степная область, которую объеди-

няют такие черты, как сходные формы хозяйства и сходный в некоторых

общих моментах характер каменных орудий [123, с. 349-350].

Здесь уместно сказать и о том, что, по моему убеждению, понятие

ПХО не подменяет и не может заменить понятия ХКТ. Наоборот, это кате-

гории разные, но неразрывные, правда, только в том случае, когда из-за

естественного недостатка социально-исторической информации, заклю-

ченной в археологических источниках, тот или иной ученый применяет

для своих реконструкций ту или иную модель (часто собирательную из

разных территорий) к материалам той или иной конкретной ПХО. Как

очень удачно заметил С.А.Васильев: “этнографическая реальность дает

такое многообразие связей, которое археологу трудно даже представить”

[134, с. 49]. Как видим, понятие ХКТ и его эквиваленты в принципе

вообще могут не применяться в археологии (это особенно справедливо для

более поздних периодов). Кроме всего прочего, его использование

непосредственно связано еще и со степенью ущербности источниковой ба-

зы, так как замечена любопытная зависимость – чем меньше в распоряже-

нии исследователя археологических данных для реконструкции хозяйства

и образа жизни населения, тем меньше проблем возникает у него при их

интерпретации с применением ХКТ.

Итак, исходя из определений П.М.Долуханова и П.И.Борисковского,

под ПХО следует понимать абсолютно конкретное явление (точнее, сово-

купность явлений), которое может быть реконструировано по археоло-

1Примечание. Позднее это определение было приведено в терминологическом словаре-

справочнике по археологии, но почему-то не для ПХО, а для такого понятия как

“культурно-хозяйственная зона” [344, с. 94].

99

гическим источникам и материалам других смежных наук и дисциплин

(палеонтологии, палинологии, геологии, палеогеографии, трасологии, экс-

периментального моделирования и др.). ХКТ – это общая, как совершенно

верно заметил В.П.Алексеев, “более абстрактная” модель хозяйства того

или иного общества [5], построенная на основе совокупности данных этно-

графии и археологии. Еë элементы могут лишь добавлять более яркие и

конкретные черты характеристикам ПХО, но не могут их заменить, так как

последние основаны, точнее сказать – должны быть основаны, на реальных

фактах и артефактах [302; 309, с. 60-62; 654, с. 25]. В этом смысле такие

понятия, которые подразумевают какую-то модель или схему хозяйства и

образа жизни, наподобие “модель адаптации”, являются ничем иным, как

практически прямыми синонимами понятию ХКТ и при необходимости

могут использоваться в археологии.

Таким образом, можно сделать вывод, что суть основных проблем ин-

терпретации позднего палеолита зоны степей на современном этапе заклю-

чается в том, что в существующих реконструкциях позднепалеолитических

степных ПХО и ИКО есть немало противоречивых вопросов и аспектов,

которые обусловлены как состоянием базы археологических источников,

так и привлечением в качестве аналогий конкретных, но не сопоставимых

этнографических и археологических материалов из других территорий.

Вместе с тем, открытыми или не до конца проясненными остаются пока

такие принципиально важные вопросы, как территориальные рубежи этих

областей, конкретное время их существования, характер культурно-исто-

рических процессов, периодизация и формы специализации охоты, рекон-

струкция годового хозяйственного цикла и др. Вполне очевидно, что

названные и другие проблемы требуют специального анализа, который

будет произведен в основной части настоящего исследованияя.

В целом, в данной работе в процессе систематизации, проведення

анализа материалов и при аргументации обобщений и выводов автором

комплексно использованы следующие методы и подходы: общенаучные и

100

исторические – корреляционный и сравнительно-исторический [357], соб-

ственно археологические и методы естественных наук – типолого-класси-

фикационный, функционально-типологический, хроностратиграфический,

а также палеогеографический, этнографического моделирования, картогра-

фический и др. Все они являются общепризнанными [344; 453; 628; 844; и

мн. др.] и, по моему мнению, не нуждаются в специальном анализе.

100

РАЗДЕЛ 2

ГЕОХРОНОЛОГИЯ И ПАЛЕОЭКОЛОГИЯ

2.1 Геохронологические схемы в палеолитоведении

Решение проблем культурно-исторической интерпретации и рекон-

струкции палеоэкономики позднего палеолита сегодня не представляется

возможным без разработки и применения более или менее детальной хро-

нологии памятников. Такая колонка должна быть взаимосвязана как с

основными cобытиями глобальных и региональных климатических про-

цессов, так и с такими изменениями природной обстановки, как изменение

уровня Черного и Азовского морей.

По моему убеждению, при всем кажущемся обилии и разнообразии об-

щих и региональных хроностратиграфических схем, построенных на раз-

ных принципах и материалах, лучшей и основополагающей для региональ-

ной хронологической колонки памятников зоны степей является детальная

стратиграфическая схема лессово-почвенной формации М.Ф.Веклича, в

значительной мере разработанная на естественных геологических разрезах

Степной Украины. Выбор этой схемы в качестве основной в немалой сте-

пени обусловлен тем обстоятельством, что литолого-стратиграфо-геологи-

ческие и даже палинологические исследования на большинстве памятни-

ков позднего палеолита рассматриваемого региона были проведены на ее

основании, а в ряде случаев самим М.Ф.Векличем. Кроме этого, опреде-

ления возраста террас и описание многих разрезов Днепровского Надпо-

рожья, в том числе и ряда памятников, открытых и раскопанных в 1930-

40-х годах, было выполнено его предшественниками – В.И.Крокосом

[390], Л.А.Лепикашем [438–439], В.В.Ризниченко [577], а позднее П.К.За-

морием [314] и другими отечественными геологами. К сожалению, полу-

ченные ими данные не были ни тогда, ни позднее в должной мере оценены,

а если высказаться без обиняков – проигнорированы некоторыми палеоли-

товедами [694, с. 4-5].

101

Подчеркнем, что в 1970-80-х годах именно схема М.Ф.Веклича, уточ-

ненная и дополненная работами ведущих украинских геологов и палиноло-

гов, была принята УМРСК (Украинской межведомственной стратиграфи-

ческой комиссией) в качестве обязательной при проведении инженерно-

геологических изысканий на территории всей Украины [531] и остается

таковой до настоящего времени. По сути калькой с нее является колонка

лессово-почвенной формации антропогена Молдовы, которая, по меньшей

мере для поздних этапов, отличается лишь местными названиями горизон-

тов [197; и др.; Сравн. с: 828].

В последние 20-30 лет эта схема применяется многими археологами –

исследователями позднего палеолита черноморско-азовских степей. Пер-

вым из них еще в середине 1970-х был С.А.Дворянинов [253–254; 256], а

позднее: А.А.Кротова [393; 395; 398], В.Н.Станко и Ю.С.Свеженцев [749],

С.П.Смольянинова [702; и др.], Н.К.Анисюткин [36; и др.], А.В.Колесник

[355–356; и др.], автор этих строк [474; 620; 626–627; 629; 632–633; 635–

636; 638–639; 641–642; 971; и др.] и др.

Исходя из датировок начала верхнего палеолита Европы, в данной

схеме нас могут заинтересовать лишь три самых верхних (поздних) ее го-

ризонта – верхняя часть бугского (bg), дофиновский (df) и причерноморс-

кий (рč). При этом, бугский горизонт в целом датируется от 50 до 32, до-

финовский – от 32 до 22, а причерноморский – от 22 до 10,0 ТЛ. Первый из

них делится на два подгоризонта, а остальные, в свою очередь, на три

(Табл. 1) [147, с. 49, 189-191, табл. 5; и др.].

Отложения верхнего бугского подгоризонта представлены лессами,

накопившимися во время средневюрмского оледенения. В нижнем подго-

ризонте, кроме лессов, отмечается до трех эмбриональных почв толщиной

0,1-0,2 м. Мощность бугских отложений достигает в среднем 6-8 м, при

среднем показателе 4-5 м, однако в Северном Причерноморье и Приазовье

на водоразделах эти значения редко превышают 1,5 м.

102

Дофиновские отложения представлены тремя погребенными почвами

(иногда в полных разрезах разделенными прослойками лессов), которые

сформировалась в условиях более теплого – умеренного и континенталь-

ного климата. В степях Юго-Западной Украины четче всего выражены

средне- (dfb) и позднедофиновские (dfc) почвы, достигающие суммарной

мощности до 1,5-1,8 м. Первые имеют буровато- или серовато-коричневую

окраску и относятся к типу южных черноземных солонцеватых, причем в

Центральном Причерноморье они близки к каштановым. Верхнедофиновс-

кие почвы с признаками бурых полупустынных почти всегда сопровож-

даются выраженным карбонатным иллювием.

Отложения причерноморского горизонта (pč) имеют иную литологи-

ческую структуру. В целом они сформировались в период последнего на-

ступления ледника (W-III), но нижний подгоризонт рč1, представленный

лессами, соответствует наиболее холодным природным условиям. Средний

подгоризонт рč2 чаще всего представлен одной (реже двумя)1 светло-бурой

почвой полупустынного типа, а верхний рč3 – снова с лессами, которые в

той или иной степени преобразованы процессами голоценового почвообра-

зования. Суммарная мощность причерноморских отложений на юге Украи-

ны крайне редко превышает 2,5-3,0 м, а чаще – 0,5-0,8 м. Мощность лессов

и почв трех подгоризонтов бывает разной, причем верхнепричерноморские

лессы (рč3), как правило, выражены хуже более ранних, в то время как ран-

непричерноморские отложения являются типичными лессами. Нередко от-

ложения рč3 отсутствуют, либо составляют 0,3-0,5 м при максимальной

мощности до 0,8-1,1 м. Такую же, а чаще меньшую мощность имеет и поч-

ва рč2. Раннепричерноморский лесс, как правило, не намного мощнее, осо-

бенно, когда представлены отложения сразу всех трех подгоризонтов рč

1Примечание. Так, в разрезе у 4-го км Каховского канала подгоризонт рč2 мощностью

1,3 м представлен двумя эмбриональными почвами с незначительной лессовой про-

слойкой между ними [152, с. 21].

103

[146–147; 150–152; 153; 256; 460; 527; 530–531; 581; 582, табл. 4; 623; 627;

629; 642; и др.].

Позднее стратиграфические построения М.Ф.Веклича и других ученых

были дополнены Н.П.Герасименко, которая в ряде разрезов Донбасса, в

том числе на позднепалеолитических памятниках Рогаликско-Передель-

ского района, выделила в лессах, точнее, в самой верхней гумусированной

части верхнепричерноморских отложений (на основании литологии и па-

линологии) две маломощные почвы. Она сопоставила их с теплыми перио-

дами беллинг и аллеред схемы Блитта-Сернандера. Соответственно, там же

описаны отложения дриаса І, ІІ и ІІІ [178, с. 13-20, рис. 3-6, 8; и др.]. Со-

всем недавно на основании этих данных следы беллингско-аллередского

почвообразования в виде выразительного ожелезнения подпочвы В, воз-

можно, были прослежены в разрезе стоянки Михайловка в Днестро-

Дунайском междуречье1 [633].

Проанализируем эти важные для археологии выводы с точки зрения

последних трудов самого М.Ф.Веклича, который разработал и детальную

схему палеоклиматической этапности позднеледниковья (от начала бел-

линга), а также всего голоцена. Весь отрезок времени (от 13,3 ТЛ до начала

голоцена около 10,3 ТЛ) рассматривается им как один период (наноклима-

тохрон ІІ – ha1), который делится на 4 этапа схемы Блитта-Сернандера:

беллинг (BL – ha1-1), дриас-ІІ (DR-2 – ha1-2), аллеред (Al – ha1-3) и дриас-ІІІ

(DR-3 – ha1-4). Однако, следует иметь в виду, что, в отличие от Н.П.Ге-

расименко, ученый не назвал в разрезах Украины ни одного литологичес-

кого стратотипа, который соответствовал бы либо позднеледниковью це-

1Примечание. Выделение следов беллингско-аллередского почвообразования на терри-

тории юго-западных степей весьма проблематично. Детальные исследования низких и

пойменных террас Нижнего Днестра, проведенные в 1980-х годах, их не выявили, хотя

там же прослежены и атрибутированы отложения всех голоценовых этапов схемы

Блитта-Сернандера, начиная с пребореала [168; 197–198; 470; и др.].

104

ликом, либо хотя бы одному из четырех названных этапов в отдельности

[148, с.149-165, рис. 61].

Следует отметить, что ряд других схем, в первую очередь, основанных

на материалах Восточно-Европейской равнины, которые разработаны

российскими учеными, в общих чертах (не вдаваясь в проблемы датиро-

вания их этапов) неплохо коррелируется со схемой М.Ф.Веклича. Так в

схеме А.И.Москвитина валдайская эпоха (70-10 ТЛ) подразделена на три

этапа: ранний – калининское оледенение (70-50 ТЛ; с рядом фаз и интер-

стадиалов); средний – молого-шекснинское межледниковье (50-24 ТЛ; с

тремя климатическими оптимумами) и поздний – осташковское оледене-

ние (24-10 ТЛ). Последний период разделен на ледниковое (с двумя фаза-

ми – осташковской и валдайской, разделенными мазурским интерстадиа-

лом) и последниковое время (фазы финская и поморская) [485; и др.]. Дол-

гое время эта колонка, благодаря тому, что на ее основании была иссле-

дована и описана стратиграфия стоянок Костенковско-Борщевского райо-

на, очень широко использовалась в палеолитоведении. В несколько упро-

щенном виде она применена в монографии “Палеолит СССР” [240, с. 204-

205; 564; 580; и др.].

Схема М.Ф.Веклича в той или иной степени коррелируется и с други-

ми схемами российских ученых – А.А.Величко c соавторами [154–160;

814; и др.], Х.А.Арсланова1 [42–43], К.В.Никифоровой c cоавторами [488–

489], Е.П.Зарриной с соавторами [319–322] и рядом других [829; и др.].

Напомню, что речь идет об атрибуции и сопоставлении этапов и событий

позднего плейстоцена, имевших место примерно от 40 до 10 ТЛ.

Тоже самое следует сказать и о схеме, которую достаточно условно

можно назвать схемой Ф.Джинджана. Она разработана на обширных мате-

риалах всей Западной и Центральной Европы, детально аргументирована

1Примечание. Недавно анализ схем А.А.Величко и Х.А.Арсланова был произведен и

опубликован А.А.Кротовой [См.: 409].

105

на основании стратиграфии и в ней использовано большое количество

абсолютных дат опорных многослойных памятников [890–891; 896; и др.].

В последнее время эта схема получает все большее распространение и при-

знание в Европе [897], а сам автор включил в нее и целый ряд позднепале-

олитических стоянок Центральной и Восточной Европы, в том числе и

рассматриваемого нами региона [894; 898–899]. Поэтому остановимся на

ней подробнее, а для начала заметим, что характеризуемая схема в своей

основе является компилятивной, так как, кроме упомянутых археологичес-

ких материалов и большого массива абсолютных радиоуглеродных дат,

автор при ее разработке основывался на целом ряде схем природных собы-

тий, разработанных многими западными учеными. Обзор некоторых из

них содержится в статье Б.Босселина и Ф.Джинджана [868;]. Еще несколь-

ко работ самого Ф.Джинджана посвящены методике построения хроно-

стратиграфических схем позднего плейстоцена [895: и др.].

Итак, природные изменения на протяжении от 45 до 11 ТЛ подраз-

делены Ф.Джинджаном на шесть фаз: 1. Теплый внутривюрмский плени-

интергляциал (45,0-34,0 ТЛ); 2. Более холодная фаза (осцилляция) препле-

ниигляциала (34,0-28,0 ТЛ); 3. Древний верхний пленигляциал (28,0-22,0

ТЛ); 4. Максимум гляциала (22,0-16,5 ТЛ); 5. Поздний верхний плени-

гляциал (16,4-13,5 ТЛ); 6. Позднеледниковье (тардигляциал; 13,5-11,0 ТЛ).

На этом фоне выделяются относительно краткосрочные фазы потеплений:

меерсхофд (около 43-41 ТЛ); хенгело (около 40-39 ТЛ); лез коте (около 34-

35 ТЛ); а также арси (индекс 2В; 32,0-30,0 ТЛ); мезье (2D; 29,0-28,0 ТЛ);

тюрсак (3В; 25,0-24,0 ТЛ); ложери (4С; 20,0-19,0 тыс. ТЛ); ляско (4Е; 18,0-

16,5 или 18,0-17,0 ТЛ); беллинг (6А; 13,5-12,5 ТЛ) и аллеред (6С; 12,0-10,8

ТЛ). Все эти фазы разделены более холодными периодами [893–894; 897,

р. 39-47]. Заметим, что в этой схеме дриас-І следует непосредственно за

ляско и до беллинга никаких других теплых фаз нет (Табл. 1).

И эта схема как в общем, так и в деталях коррелируется со схемой

М.Ф.Веклича. Так, ее фазы 2 и 3 вместе сопоставляются с дофиновским

106

горизонтом (он же – паудорф, дунаевское потепление и др.), фаза 4 (без

ляско) – с раннепричерноморским; фазы 5 и 6 – с верхнепричерноморским,

а ляско – со среднепричерноморским подгоризонтом. Что касается теплых

фаз арси, мезье и тюрсак, то их вполне можно соотнести с тремя почвами

(подгоризонтами) дофиновского горизонта, а меерсхофд и хенгело – с

эмбриональными почвами нижнего бугского подгоризонта (Табл. 1).

В свое время Н.А.Хотинский доказал, что фазы схемы Блитта-Сернан-

дера имели место во всей Северной Евразии [804, с. 184], а М.Ф.Веклич

привел примеры этому на Дальнем Востоке, в Японии, на Аляске, в Кана-

де, США и даже в Колумбии и Чили [148, с. 152-154, рис. 58]. Сказанное

дает полное основания для того, чтобы ввести в схему М.Ф.Веклича (как и

в схему Ф.Джинджана) еще одну теплую фазу – раунис (мстинский интер-

стадиал; 14,5-14,0 ТЛ), сопоставив ее с верхней (из двух) среднепричерно-

морской почвой, выделенной первым названным автором. В таком случае

холодный период между ляско и раунисом будет отвечать вепсовской (юж-

но-литовской, поморской, померанской) стадии (15,5-14,5 ТЛ) [444; 807;

791], которая иногда именуется дриасом-Іб. Кстати, период между послед-

ним ледниковым максимумом и началом потепления ляско все чаще назы-

вают фазой дриас-Іа [887; 897, fig. 2.3], который также специально не вы-

делен в схеме Ф.Джинджана. Таким образом, из разделов других хроно-

стратиграфических построений в схеме М.Ф.Веклича не нашли своего

отражения только две фазы потеплений – лез коте и ложери (Табл. 1).

Здесь следует упомянуть о последних схемах западных ученых, разра-

ботанных для самого конца последнего гляциала. Так, в 1995 году группа

исследователей под руководством М.Уолкера предложила выделять еди-

ный теплый период – так называемый позднегляциальный интерстадиал

(Lateglacial interstadial), датированный около 13,0 (13,25) – 11,0 ТЛ. В него

были включены два температурных максимума (беллинг и аллеред) с

очень непродолжительным и незначительным похолоданием (Older dryas –

дриас-ІІ) между ними [993, fig. 1].

107

Согласно еще более детальной схеме, разработанной Г.Ренссеном с

группой соавторов и основанной на материалах по гренландскому ледни-

ковому щиту, тот же период назван гренландским интерстадиалом (Green-

land interstadial - GI). Датируется он около 12,7-10,950 ТЛ и в него входят

те же беллинг (GI-1e), дриас-ІІ (GI-1d), аллеред (GI-1с), а также еще две

краткосрочные пиковые фазы – похолодания (GI-1b) и потепления (GI-1а).

При этом, место от 10,950 до 10,150 ТЛ занимает гренландский стадиал-1

(GS-1; дриас-ІІІ), а ранее 12,7 ТЛ отмечен гренландский стадиал-2 (GS-2;

дриас-І) [966, fig. 1].

Сказанное позволяет поставить вопрос о том, что в зоне степей во

время позднеледниковья (примерно от 13,5-13,0 до 10 ТЛ) в обычных

условиях (не в поймах рек и не в пещерах) в так называемой подпочве В

или в верхах лесса, скорее всего, могла отложиться только одна (беллинг-

ско-аллередская) почва, но вряд ли две, тем более, разделенные более или

менее значительной прослойкой лесса. Пока в дискусионном порядке

поставим вопрос о том, что верхнюю из почв, зафиксированных Н.П.Гера-

сименко на Северском Донце, следует связать с последним ледниковым

интерстадиалом (беллингом и аллередом вместе). Тогда нижняя из них

может оказаться остатками почвообразования времени рауниса (естествен-

но, в том случае, если это не отложения ляско или еще более ранние).

В последние годы целый ряд украинских геологов разрабатывает

новую детальную схему лессово-почвенной формации Украины, которая,

по-видимому, призвана заменить схему М.В.Веклича. Мы имеем в виду

результаты исследований П.Ф.Гожика и В.Н.Шелкопляса с соавторами

(Ж.М.Матвиишиной, М.С.Комар и др.), изложенные пока преимущест-

венно в тезисной форме. В разных ее редакциях есть довольно сущест-

венные различия как по существу, так и (особенно) в датировках подгори-

зонтов, говорящие о том, что окончательная корректировка данной схемы

еще не завершена. Тем не менее, некоторые палеолитоведы уже готовы

применять ее на практике [409].

108

Не менее важно и то, что Н.П.Герасименко использовала ее при интер-

претации палинологических колонок ряда палеолитических памятников

Западного Крыма (Кабази ІІ) и Донбасса (в том числе, Амвросиевки и

Рогаликско-Передельского района) [179–180], а также для создание общей

палеогеографической схемы четвертичного периода Украины [181]. По-

этому мы просто обязаны остановиться на ней подробнее.

Итак, названные авторы предложили выделять в позднем плейстоцене

два горизонта: брянский (витачевский), датированный около 45-35 ТЛ и

бугский – 35-10 ТЛ. В последний включены бугский, дофиновский и при-

черноморский горизонты, но в ранге подгоризонтов. При этом хроноло-

гические рамки последних прямо не названы [40, с. 17, 34-36, табл. 4].

Проще говоря, дофиновский горизонт М.Ф.Веклича стал теперь

витачевским, раннепричерноморский – бугским, а среднепричерноморский

– дофиновским. Строго говоря, возможно, что в этом не было бы ничего

плохого, но авторы новой схемы поддали существенной ревизии хроноло-

гию ее горизонтов. По их данным, витачевские погребенные почвы дати-

руются 45-30, бугский лесс – 27-17 (достигая мощности 12-18 м – Sic!),

дофиновская почва (почвы) – от 16,1 до 13,7 (или 17,1-15,3), а причер-

номорский лесс – от 15,3-13,7 до 10 ТЛ [409, табл. 1; 571; 912]. При этом

принятые ранее в схеме М.Ф.Веклича датировки почему-то не берутся во

внимание, впрочем, как и его авторское право на названия конкретных

горизонтов, что вводит в заблуждение как отечественных археологов, так и

зарубежных геологов-четвертичников.

На основании этой схемы описан один из наиболее полных лессово-

почвенных разрезов всей Украины и Восточной Европы, расположенный в

юго-западных степях – у северной окраины с.Роксоланы на левом берегу

Днестровского лимана. Общая мощность четвертичных отложений дости-

гает в нем 48-51 м [769, с. 43-44]. Бугские лессы (мощность около 10 м)

датированы там от 25,1 до 16,17 ТЛ. Дофиновская почва, сопоставленная с

раунисом, имеет дату 13,7 ТЛ. Выше описаны причерноморские лессы

109

мощностью 10,1 м, в которых есть две погребенные почвы. Верхняя из них

датируется около 10,0, а нижняя – 11,5 ТЛ. О другом разрезе на берегу

Черного моря между селами Курортное и Приморское в Днестро-Дунайс-

ком междуречье, сказано, что бугские лессы (мощность 4,6 м) датируются

там от 26,1 до 21,3 ТЛ, нижняя дофиновская (из двух зафиксированных)

почва – 16,3 ТЛ, а причерноморские лессы – от 12,6 до 9,5 ТЛ [40, с. 93-95,

рис. 11-12; 875].

Трудно не заметить, что большая часть “абсолютных дат”, представ-

ленных авторами этой схемы, абсолютно не вписывается в большинство из

охарактеризованных нами выше геохронологических построений и, оче-

видно, по большей части явно омоложены, что сразу же заметили профес-

сиональные геологи [488, с. 21; 573]. Вызывает сомнение преувеличенная

мощность причерноморских лессов и других литологических горизонтов в

описании роксолановского разреза, а также целый ряд других моментов,

которые, наверное, будет неуместно разбирать в работе по археологии. В

то же время, нельзя умолчать о том, что не так давно для верхней погре-

бенной почвы разреза Роксоланы (Никоний), которая интерпретируется

как брянская1, была получена вполне корректная абсолютная АМS дата 26

760±240 (OxA-7970) [270, с. 28; 900, p. 307].

Вместе с тем, один из последних вариантов этой схемы, использован-

ный Н.П.Герасименко для построения палеогеографической (точнее – па-

леоландшафтной) реконструкции всего четвертичного периода на террито-

рии Украины, представляет для нас особый интерес. Н.П.Герасименко да-

тировала витачевский этап 55-27, бугский этап – 27-18, дофиновский этап

– 18-15, а причерноморский – 15-10 ТЛ. Важно, что в ее схеме присутству-

ют отложения тех природных событий, которых нет в схеме М.Ф.Веклича.

1Примечание. Из низов лессового горизонта, залегающего над верхней погребенной

почвой этого разреза, происходит коллекция кремневых изделий местонахождения

Роксоланы, открытого автором [379, с. 34; 986, р. 115], к характеристике которого мы

вернемся ниже (Разд. 3).

110

В данном случае нас более всего интересует стадия заметного (хотя и не

очень существенного) потепления, связанного с инициальной погребен-

ной почвой (bge) [181, с. 19, рис. 1], которую можно уверенно соотнести с

потеплением ложери (Табл. 1).

Заметим, что такой подход соответствует выделению мазурской фазы

А.И.Москвитиным [485] и так называемого гмелинского интерстадиала в

разрезе стоянки Костенки 21 (Гмелинской) [569]. Более того, Е.А.Спиридо-

нова, анализируя палинологическую колонку стоянки Мураловки, просле-

дила в погребенной почве, содержащей культурный слой, выразительную

фазу потепления, которую датировала около 21,0 ТЛ1 [721, с. 129, рис. 32;

См. также: 720].

Что касается ляско и рауниса, то они вполне сопоставимы с подэта-

пами df1 и df3 схемы Н.П.Герасименко. Вместе с тем, средний подэтап

при-черноморского этапа той же схемы [181, с. 20, рис. 1], отделенный от

от-ложений голоцена лессовой прослойкой (Табл. 1), скорее всего,

представ-лен отложениями (погребенной почвой) упомянутого выше

последнего позднегляциального интерстадиала (беллинг + аллеред).

Подводя итог этому подразделу, мы можем заключить, что почти все

охарактеризованные выше общие геохронологические схемы имеют свои

положительные и отрицательные стороны, но основным и принципиаль-

ным для нас является вывод, что практически все фазы и периоды глобаль-

ных природно-климатических изменений так или иначе зафиксированы в

лессово-почвенных разрезах Украины, в том числе, и на территории зоны

степей. В обобщенном виде результаты корреляции схем М.Ф.Веклича,

Ф.Джинджана и Н.П.Герасименко и предложенная автором обобщенная

схема представлены в специальной таблице (Табл. 1).

1Примечание. Е.А.Спиридонова приняла эту фазу за “межстадиал тюрсак”, исходя из

его омоложенных и давно устаревших датировок, приведенных в работе Я. и С.

Козловских [940, р. 31].

111

2.2 Абсолютное датирование природных этапов и событий

Определившись с основными фазами климатических изменений для

времени позднего палеолита, рассмотрим проблемы их абсолютной дати-

ровки. Сразу же заметим, что наш анализ может иметь лишь самый общий

характер, поскольку число разных дат, приведенных в различных схемах,

слишком велико. Однако, одна из первых сводных работ на эту тему поя-

вилась еще 30 лет назад и до сих пор не утратила своей научной ценности.

В ней Н.В.Кинд собрала и проанализировала даты, полученные в разных

регионах Евразии и в Северной Америке на начало 1970-х годов [339]. У

нас есть все основания полагать, что М.Ф.Веклич использовал именно эти

данные при датировки горизонтов и подгоризонтов своей схемы.

Исследовательница привела данные о том, что аналоги дофиновского

горизонта (липовско-новоселовское потепление Сибири, интерстадиал

фармадейл, пампойнт в США) датируются от 30,0 до 22,0 ТЛ. Аналоги

раннепричерноморского горизонта (осташковское оледенение, гыданская

стадия сартанского оледенения, соответствующие стадии валдая, вислы,

подвижки ледника в Северной Америке и др.), датированы в интервале от

22 тыс. до 16,5-16,0 ТЛ. Следующий интерстадиал, зафиксированный в

Евразии и в Северной Америке (ляско, лейк-эри и др.), датируется в Сиби-

ри и США – 16,0-15,0, а в Западной Европе – 16,5-15,5 ТЛ. Поздние интер-

стадиалы имеют даты: раунис (сусака, плюсский, кери-порт-гурон, ньяпан-

ская стадия и др.) – от 13,7-13,6 до 13,2; беллинг (стадия фьерес, кокорево)

– от 13,0-12,8 до 12,0 и аллеред (таймырское потепление) – 11,8-11,4 ТЛ

[339, с. 227-228, табл. 17].

Как видим, эти даты довольно точно совпадают с рубежам горизонтов

М.Ф.Веклича. Однако, в некоторых работах верхняя граница дофиновского

горизонта (штилфрид В, брянская почва, РК-І, паудорф, денекамп и др.)

опускается до 24-23 ТЛ [155, с. 67]. Ряд ученых, опираясь главным образом

на данные по геохронологии Центральной Европы, удревняют ее до 25 ТЛ

112

[829; 923; 924, р. 242; 925, р. 195] и даже до 27 ТЛ [976, fig. 2.9], что в

принципе близко к датировке Х.А.Арслановым потепления дунаево-брянск

от 32,0 до 25,0 ТЛ [43].

Что касается нижнего рубежа дофиновского горизонта, то он, чаще

всего датируясь около 29-32 ТЛ, как правило, не понижается ниже 33 ТЛ

[158, с. 25; 160, с. 118-119; 319, с. 160-167; 321; 330, с. 166-167, и др. того

же автора; 488, с. 20-21; 814, с. 24, рис. 2; и др.].

Датировка верхней границы раннепричерноморского горизонта (дес-

нянский горизонт, валдайский лесс II и др.), которая совпадает с началом

ляско, более проблематична. А.Леруа-Гуран, выделившая ляско в начале

1960-х годов, датировала его около 16,0 ТЛ [952, р. 290], что восприняла,

например, О.Соффер [976, fig. 2.9]. Отмечены тенденции к удревнению

ляско до 18,0-16,0 ТЛ [871, s. 66-67] или до 18,0-16,5 ТЛ [894, р. 26] или к

его омоложению до 16,0-15,5 ТЛ [280] и даже до 15 ТЛ [564, с. 4]. Еще не

так давно многие исследователи датировали ляско (рč2, трубчевский

интер-фазиал) 17-16 ТЛ [158, с. 25, рис. 1; 329, с. 167; 488, с. 20; 538; и др.],

а позже Х.А.Арсланов отнес его к 16,5-15,0 ТЛ [42, с. 25; 43, с. 17].

Что касается датировки максимума поздневюрмского (валдайского)

оледенения, то здесь исследователи более единодушны. П.М.Долуханов

считал, что пик этого события падает на 20 ТЛ [271, с. 20]. Другие авторы

склоняются к дате 20-18 [329, с. 167; 339, рис. 56; 488, с. 20; 925, р. 32, 195-

196; и др.] или к 20-17 ТЛ [321, с. 37]. М.Г.Гроссвальд доказал, что край-

ней южной точки в районе Смоленска скандинавский ледниковый щит

достиг около 18 ТЛ [916, p. 15-20]. Существует мнение, что “самый мощ-

ный среди позднеплейстоценовых лессовых горизонтов лесс-ІІ (деснинс-

кий) сформировался около 23-17 ТЛ”, но похолодание не имело пиковой

фазы [158, с. 25; и др.]. За пределами перигляциальной области, например,

на Ближнем Востоке, по обобщенным данным П.М.Долуханова, похолода-

ние и аридизация климата начались около 36, а их апогей отмечен от 22 до

18 ТЛ [278, с. 80]. Американские климатологи на основании широких ма-

113

териалов относят максимум гляциала (висконсина) к 22,0-14,0, а его пико-

вую фазу – к 18,0 ТЛ. В Антарктике первые признаки существенного

сокращения материковых ледников имеют даты в от 18,0 до 17,0 ТЛ [885,

p. 47, 62]. К близким взглядам пришли и палинологи. Так, Г.А.Пашкевич

датирует последнее оледенение от 25,0 до 17,0 ТЛ, а его пиковый макси-

мум – около 18 ТЛ [538]. Согласно Ф.Джинджану, максимальная фаза

оледенения, по крайней мере в Западной и Центральной Европе имела не

один, а два выразительных пика, разделенных эпизодом ложери. Первый

из них датируется 21,0-20,0, а второй (гораздо более существенный) – 19,0-

18,0 ТЛ [893, р. 25].

Напомним, что еще в 1910-20-х годах М.Миланкович на основе мате-

матического анализа вековых колебаний солнечной активности с учетом

изменения эклиптики Земли датировал максимум вюрма-ІІІ для средних

широт северного полушария в 25-24 тыс. лет ВР [476, с. 155, 172-173,

диагр. ІІ-IV], что будет практически соответствовать калиброванным ра-

диоуглеродным датам.

Дополнительные факты для определения даты максимума оледенения

дают данные о частоте встречаемости датированных памятников Русской

равнины, проанализированные П.М.Долухановым. На составленном им

графике отчетливо видно почти полное отсутствие памятников, имеющих

абсолютные даты от 19,0 до 18,0 ТЛ. Однако, при этом автор делает прямо

противоположный вывод, так как сейчас относит пик оледенения к 22 ТЛ

[279, рис. 3.9, с. 79; 903, р. 709, fig. 6].

Теперь, не вдаваясь в анализ различных (главным образом, в деталях)

датировок природных событий после- и позднеледниковья, приведем одну

из их схем: 15,5-14,5 – вепсовская стадия (дриас-Іб, южно-литовская, по-

морская и др.); 14,5-13,0 – раунис (мстинский интерстадиал); 13,0-12,8 ТЛ

– похолодание древнего дриаса (дриас-Іа, крестецкая стадия, хаанья, сред-

нелитовская); 12,8-12,3 – беллингское потепление (плюсский интерстади-

ал); 12,3-12,0 – похолодание среднего дриаса (дриас-ІІ, лужская и невская

114

стадия, северолитовская и др.); 12,0-11,0 – аллередское потепление (интер-

стадиал); 11,0-10,3 ТЛ – похолодание молодого дриаса (дриас-ІІІ) [444;

791; 805–806; и др.].

Еще одним хронологическим периодом, который часто используется в

археологии, чтобы подчеркнуть специфику памятников самого конца позд-

него палеолита, является так называемый “финальный палеолит”. Его ниж-

ний рубеж часто сопоставляется с началом дриса-І [309, табл. І], иногда с

концом беллинга [620, с. 175; и др.], существуют и другие точки зрения

[84; и др.; Об этом см.: 638]. Однако, согласно охарактеризованным выше

разработкам М.Ф.Веклича и других исследователей, особый период –

“позднеледниковье” – следует начинать с начала беллинга (около 13,3-13,0

ТЛ) и включать в него дриас-ІІ, аллеред и дриас-ІІІ, особенно потому, что

первый из них был весьма кратковременным [148, с. 164, рис. 61].

Западноевропейские ученые придерживаются аналогичной точки зре-

ния, выделяя позднеледниковье под названием “поздний подгоризонт Вей-

шельского оледенения” (13,0-10,0 ТЛ). Номенклатура и хронология фаз в

ней несколько иная: беллинг – 13,0-12,0, древний дриас – 12,0-11,8, алле-

ред – 11,8-11,0, молодой дриас – 11,0-10,0 ТЛ [953; 993, p. 63-64], но протя-

женность дриаса-ІІ еще короче. Существует точка зрения и о том, что так

называемый “тардигляциал”, в который включают беллинг, аллеред и пре-

бореал, следует датировать от 13,5 до 10,0 ТЛ [868].

Выше уже говорилось о сложности выделения в разрезах Юга Восточ-

ной Европы литологически выраженных погребенных почв теплых фаз

позднеледниковья. Анализ целого ряда почвенных разрезов и их абсолют-

ных дат показал следующую картину. Наиболее ранние даты, полученные

по образцам из низов гумуса (горизонта А) укладываются в интервал от 9,0

до 7,0 ТЛ. Максимальные даты, связанные с отложениями гумусированной

верхней части верхнепричерноморского лесса (горизонт В) приближаются

к 12,5 ТЛ. Почвоведы пришли к выводу, что “фундамент” чернозема Рус-

ской равнины закладывался примерно от 12,0 до 10,0 ТЛ [588]. Известно

115

также, что так называемая беллингская почва рогаликских разрезов дати-

руется палеомагнитным эпизодом от 13 до 12 ТЛ [992]. Эти факты хорошо

соотносятся с изложенными выше точками зрения Н.П.Герасименко и

М.Ф.Веклича и говорят о том, что культурные слои стоянок финального

палеолита (позднеледниковья) региона должны залегать в беллингско-

аллередской почве и (или) в лессовых отложениях дриаса-ІІІ [178–180;

204; 633]. Суть проблемы заключается в том, что, чаще всего, именно эти

литологические горизонты деформированы, гумусированы и ранее описы-

вались как подпочва В.

Нам остается сказать о проблеме соотнесения абсолютных дат по С14, с

реальными календарными датами, так как известно, что первые нуждаются

в калибровке. На сегодня надежная корреляция (по дендрообразцам) воз-

можна лишь до 18,0 ТЛ [985; и др.]. Более или менее общепризнанно, что

даты по С14 для интервала от 20 до 10 ТЛ моложе календарных в на 1000-

800 лет, для 30-20 ТЛ – на 1,5 тыс. лет, а для 35-30 ТЛ они могут им

соответствуют [677]. Однако, существует мнение, что для времени послед-

него ледникового периода (около 22-14 ТЛ) разница между радио-

углеродными и реальными датами может достигать 3,5 тыс. лет в сторону

удревнения первых [885, p. 47]. Следует также иметь в виду, что для вре-

мени ранее 30 ТЛ гораздо более надежными считаются так называемые

АМS-даты, особенно, если они сделаны по кости. Впрочем, новейшие

исследования показали, что главная проблема зключается не в применении

того или иного вида радиоуглеродного анализа и даже не в материале

датируемых образцов как таковом, а в их чистоте. Ведь для времени около

30 ТЛ загрязнение образца для анализа по С14 в 1% дает омоложение даты

на 2800 лет, а для 40 ТЛ – более чем на 6000 лет [898].

Думается, что необходимость всеобщей калибровки радиоуглеродных

дат позднего палеолита Европы еще не назрела, тем более, что в нашем

распоряжении имеется достаточное количество явно “заказных” или прос-

то некачественных дат [686; 627, с. 42]. Выявление подобных ошибок и

116

несоответствий является, на мой взгляд, одной из первоочередных задач

палеолитоведения, поскольку без этого, даже имея в основе верную стра-

тиграфическую схему, будет просто невозможно создание аутентичной

хронологической колонки памятников и, соответственно, культурно-исто-

рической периодизации.

2.3 Общая хроностратиграфическая схема позднего палеолита

Итак, проблемы абсолютного датирования основных горизонтов, под-

горизонтов схемы М.Ф.Веклича и других природных событий эпохи позд-

него палеолита, по ряду названных и неназванных (преимущественно, зо-

нальных эколого-географических) причин, которые мы не имеем возмож-

ности здесь рассматривать [Cм. в: 268; и др.], еще далеки от окончательно-

го решения. Вместе с тем, очевидно, что большая часть основных клима-

тических периодов и фаз позднего плейстоцена, имевших место от 40 до 10

ТЛ, в целом датирована достаточно четко. Как было показано выше, бла-

годаря исследованиям многих ученых, у нас есть все основания для раз-

работки обобщенной хроностратиграфической схемы для времени поздне-

го палеолита, в основу которой можно положить не только естественно-

научные, но и археолого-исторические критерии. Помимо всего прочего,

такой принцип, который будет понятен любому палеолитоведу, избавит

нас от бесконечных и, как правило, безперспективных дискуссий о право-

мерности применения того или иного названия по отношению к тому или

иному лито-стратиграфическому горизонту (событию). Подчернем, что эта

авторская схема уже опубликована [635; 639; 971] и была поддержена спе-

циалистами. Исходя из проведенного анализа различных схем, периодов,

фаз и их абсолютных дат, она может быть представлена и описана таким

образом (Табл. 1):

Начальная пора позднего палеолита (додофиновской или добрянский

верхний палеолит) – заканчивается около 32 ТЛ.

117

Ранняя пора позднего палеолита (= дофиновскому горизонту схемы

М.Ф.Веклича) – 32-22 ТЛ. В ней три уровня: нижний – около 32-29, сред-

ний – 29-25 и верхний – 25-22 ТЛ, которые в целом соответствуют трем

теплым фазам – арси, мезье и тюрсак.

Средняя пора позднего палеолита (= раннепричерноморскому подго-

ризонту) – 22-16,5 ТЛ. Разделена на три уровня: нижний – 22-20, средний –

20-18 и верхний (= дриасу-Іа) – 18-16,5 ТЛ. В ней отмечены: теплая фаза

ложери (21-20 ТЛ), которая разделяет две ледниковых фазы, вторая из

которых максимальная (19-18 ТЛ).

Заключительная (поздняя) пора позднего палеолита (сумарно = сред-

не- и верхнепричерноморскому подгоризонтам) – 16,5-10,3 ТЛ с тремя

уровнями: нижним – 16,5-15,0 (15,5-?) ТЛ (ляско), средним – (15,5-?) 15,0-

13,0 ТЛ (дриас-Іб, раунис, дриас-Іс) и верхний – 13,0-10,3 ТЛ (беллинг,

дриас-ІІ, аллеред – вместе “позднегляциальный интерстадиал”, а также

стадиал дриас-ІІІ; все вместе = финальному палеолиту).

Не трудно убедиться в том, что разработанная нами общая схема, явля-

ется достаточно стройной и логичной, а в основных моментах и датиров-

ках не противоречит другим схемам (А.А.Величко, Е.К.Никифоровой и

Е.П.Зарриной для Восточной Европы, Н.П.Герасименко для Украины,

А.В.Гольберта для Молдовы и т.д.). Она может быть использована как ос-

нова не только для создания детальной хронологической колонки памятни-

ков и, соответственно, периодизации позднего палеолита зоны степей, но и

для других, в первую очередь, смежных регионов, поскольку в ней учтены

все основные природные события, которые имели как глобальный, так и

материковый (в пределах Северной Евразии) характер.

Имеющейся на сегодняшний день точности датировок ее пор (горизон-

тов) и уровней (подгоризонтов или фаз), обладающих своей собственной

природно-климатической спецификой, вполне достаточно для сопоставле-

ния с ними конкретных археологических памятников. Именно эти, если

можно так выразиться, “рубежные” датировки в совокупности с данными

118

по стратиграфии, палинологии, а также (по возможности) – палеонтологии

и технико-морфологическим характеристикам кремневого инвентаря, мо-

гут служить своеобразными реперами для привязки культурных слоев па-

мятников эпохи позднего палеолита и выявленных в них материалов.

Автор отдает себе отчет в том, что данная схема имеет утилитарный

характер и является не истиной в последней инстанции, а простым рабо-

чим инструментом для различных построений, в основе которых лежит

принцип хронологической последовательности. Речь идет не только о ко-

лонках памятников, но и об основе для создания схем изменения природ-

ной обстановки, в частности, в зоне степей, без которой нельзя решать

такие исторические проблемы, как периодизация первобытного хозяйства

и палеодемография. Итак, имея такую базовую основу (Табл. 1), в последу-

ющих разделах мы постараемся наполнить ее сначала естественнонаучной

(данными палинологии и палеонтологии), а затем и собственно археоло-

гической информацией, а потом проверим объективность полученной кар-

тины, сравнив с ситуациями в соседних регионах.

2.4 Изменения природной обстановки

2.4.1 Начальная пора позднего палеолита (ранее 32 ТЛ). Раститель-

ность. Хотя, как будет показано ниже, достоверные памятники позднего

палеолита, датированные этим временем, пока не известны не только в

рассматриваемом регионе, но на всем юге Восточной Европы, для сравне-

ния с последующими периодами приведем характеристику природной

обстановки позднебугского времени. Палинологи Н.А.Сиренко и С.И.Тур-

ло говорят о доминировании в Северном Приазовье и Причерноморье

очень холодных и засушливых степей с редкими участками сосны и бере-

зы. В образцах преобладает пыльца трав (маревые, злаки, полыни), которая

иногда достигает 90 и даже 100%. [691, с. 107, 155]. Аналогичные условия

отмечены в других районах. В Нижнем Приднестровье, например, по дан-

ным С.И.Медяник, преобладали марево-полынные степи (засушливые и

119

перигляциальные) с березово-сосновыми редколесьями, в которых росли

кустарниковые виды берез, ель, ива и ольха. Климат был холодный конти-

нентальный [468; 470; 472]. Н.П.Герасименко получила похожие данные и

на Донбассе. Там во второй половине бугского времени степи становятся

засушливыми вплоть до полупустынных [177]. Примерно такая же расти-

тельность реконструирована и в других районах Степной Украины [45;

1953; и мн. др.].

По усредненным данным, во время бугского горизонта среднегодовая

сумма осадков не превышала 200-250 мм, средняя температура наиболее

холодного месяца составляла –18-19о, а теплого – +6-7о. Климат был хо-

лодным континентальным [691, с. 175].

Животный мир. Выразительные фаунистические комплексы этого вре-

мени в регионе редки, поэтому важны и отдельные факты. В 1998 году ав-

тор раскопал останки мамонта в обрывистом берегу Черного моря, у села

Санжейка близ города Ильичевска. Череп без бивней и нижней челюсти

был найден на глубине 6,5 м и принадлежал молодому Mammuthus primige-

nius Bl. (определению Б.Б.Мухи). Ранее здесь же краеведом был найден

еще один верхний зуб молодого мамонта. По данным В.Ф.Петруня (устное

сообщение), находка залегала в овражно-балочных отложениях бугского

горизонта. Это местонахождение, скорее всего, относится к начальной по-

ре верхнего палеолита, хотя в принципе может датироваться и концом

мустьерского времени [643, с. 12-19, рис. 3; 627, с. 65]. По-видимому, дру-

гие случайные находки костей мамонтов, которые начиная с 30-х годов

ХІХ ст. изредка встречались в лессовых отложениях берегов Днестровс-

кого лимана [492] и у села Нерубайское близ Одессы [389], с большой до-

лей вероятности можно отнести именно к отложениям бугского горизонта

схемы М.Ф.Веклича.

Присутствие описанных палеонтологических местонахождений и па-

мятников данной поры в более северных регионах, а, возможно, и в

российской части бассейна Северского Донца (См. ниже) говорят о том,

120

что стоянки начальной поры позднего палеолита еще будут найдены в

нашем регионе. Пока же на всей территории Восточной Европы их можно

буквально пересчитать по пальцам [28].

2.4.2 Ранняя пора позднего палеолита (32-22 ТЛ). Растительность.

Необходимые данные по растительности рассматриваемого периода (дофи-

новского горизонта) дает палинология, причем в зоне юго-западных сте-

пей, по данным геологов, представлены в основном дофиновские почвы

среднего и верхнего подгоризонтов. Исследователи определяют раститель-

ность этого времени преимущественно как степную (злаки, маревые, полы-

ни) с участками долинных и байрачных лесов, состоящих из сосны, бере-

зы, дуба, вяза, березы. Подчеркивается, что в районе Донецкого кряжа

роль лесов была выше, но в целом граница между степной и лесостепной

зонами была близка к современной. Климат был умеренный сухой, но

холоднее современного (Рис. 4) [691, с. 108-114, рис. 78].

Палинологи отмечают, что в степной зоне процентное содержание

пыльцы и спор древесных видов в дофиновское время падает иногда до

10%, в то время как в в районах лесостепной Украины достигает 60% и да-

же более [45; 46, с. 86; 534–535; и др.]. Эти выводы совпадают с реконст-

рукциями С.И.Медяник, основанными на материалах естественных разре-

зов Нижнего Поднестровья. Там доминировали марево-злаково-полынные

степи. В лесах преобладала сосна с примесью березы, ели и широко-

лиственных пород – вяза, граба, липы и др. Роль последних была заметно

большей в отложениях среднего (оптимального) подгоризонта около 28-25

ТЛ [468, с. 116; 472; 475; и др.]

По данным С.И.Медяник, полученным по разрезу Большой Аккаржи,

состав пыльцы и спор свидетельствует о развитии степных ландшафтов с

островными редкостойными лесами, в которых преобладали береза, сосна,

встречались некоторые широколиственные деревья – граб, липа, вяз, дуб.

В одной (из двух) колонке отмечено присутствие пыльцы ели. В подлеске

встречались лещина, розоцветные, некоторые бобовые. Преобладали ланд-

121

шафты открытого типа, которые были представлены разнотравьем. Водо-

раздельные плато, южные склоны оврагов были заняты преимущественно

ксерофильными видами маревых, полынью, злаками и сложноцветными.

Мезофильное разнотравье и злаки составляли луговые ценозы в понижени-

ях рельефа и приречных долинах. Климат был довольно влажный и отно-

сительно теплый [471; 474–475; и др.]. Такая характеристика в целом соот-

ветствут составу пыльцы и спор из нижнего подгоризонта второго литоло-

гического горизонта стоянки Анетовка ІІ (по Р.Я.Арап), где среди древес-

ных форм также преобладает сосна и береза, но есть и широколиственные

породы [60, с. 24].

Работы Н.П.Герасименко в районе Амвросиевки показали, что там во

время среднего дофиновского подгоризонта господствовали лесостепи.

Леса были сосновые с примесью березы, дуба и липы, а степи злаковые.

Климат был умеренно-континентальный, холоднее современного. В позд-

недофиновское время происходит заметное похолодание, приведшее к

большему остепнению территории. Степи становятся полынно-злаково-ма-

ревыми, а лесные участки состояли преимущественно из сосны и березы,

причем последняя была представлена как древовидными, так и кустарни-

ковыми видами. Климат был континентальным, умеренно-холодным, напо-

минающим условия современной Сибири [177, с. 262-265].

В целом, для времени формирования среднего подгоризонта dfb годо-

вая сумма осадков составляла здесь около 350-400 мм в год, а для времени

более холодного подгоризонта dfс – 300-350 мм. Для сравнения, в лесосте-

пи этот показатель достигал 400-500 мм. Зимние температуры были в

среднем –6-9, а летние +17-18 оС [691, с. 175].

Животный мир. Для ранней поры позднего палеолита в зоне степей

имеются четыре выразительных фаунистических комплекса (Ильинка, два

слоя Миры, Осокоровка VI; Рис. 2, 16, 18) и еще один (Лески) неподалеку

от ее границ (Рис. 1, 55; 2, 33). Данные об их видовом составе сведены в

отдельной таблице (Табл. 2). В свое время, на основании списка фауны

122

Ильинки, И.Г.Пидопличко реконструировал в ее окрестностях лесостепной

ландшафт и сравнительно теплый засушливый климат с малоснежными

зимами [549; 552].

Фауна нижнего (II/2) слоя Миры представлена небольшим числом кос-

тей бизона и дикой лошади. Животный мир времени формирования верх-

него слоя известен гораздо лучше, благодаря количеству и разнообразию

фаунистических остатков. В этом комплексе доминирует дикая лошадь

(Equus latipes; до 72% всех костей), но много лисицы (21,6%), а остальные

виды составляют от 0,2 (мамонт, барсук, байбак) до 1,83% (бизон). Гигант-

ский олень представлен несколькими обломками рогов, а мамонт – двумя

фрагментами бивня, что не позволяет говорить о них как об охотничей

добыче (Табл. 2). По составу животных авторы в районе стоянки реконст-

руируют преобладание степных ландшафтов [762; 764].

Сравнение состава фауны Ильинки и верхнего слоя Миры показывает

их близость. Однако, среди животных последнего есть холодолюбивые ви-

ды (северный олень, песец), что не удивительно, так как Мира находится

севернее. Авторы работ о Мире совершенно верно заметили, что оба эти

вида могли попасть в район стоянки во время зимних миграций. Фауна

других памятников также не противоречат общим реконструкциям природ-

ных условий времени ранней поры позднего палеолита Украины, но здесь,

наверное, не лишне подчеркнуть, что кости мамонта и шерстистого носо-

рога встречаются крайне редко (Табл. 2).

Итак, анализ материалов с учетом новых данных не подтверждает вы-

сказываемую (в том числе и автором) еще не так давно точку зрения о

теплом, преимущественно лесостепном ландшафте всей зоны причерно-

морско-азовских степей [398, с. 21-22; 629, с. 203] даже для времени опти-

мума (среднего подгоризонта) дофиновского горизонта. Климат того вре-

мени был гораздо теплее бугского, но все равно намного холоднее и конти-

нентальнее современного, а степные ландшафты господствовали практи-

чески во всех районах региона [642]. Примечательно, что к такому же вы-

123

воду совсем недавно пришла и А.А.Кротова [409]. Однако, в свое оправ-

дание могу сказать, что само разделение ландшафтов на лесостепные и

степные достаточно условно. Так, давно замечено, что леса в виде долин-

ных и байрачных существовали на юге Восточной Европы на протяжении

всего времени палеолита, причем даже в периоды наиболее холодных лед-

никовых максимумов [109, с. 32-36]. Многочисленные письменные источ-

ники свидетельствуют о том, что “чистой степью” регион не был вплоть до

начала его интенсивной урбанизации, которая началась только в конце

ХVIII – начале ХІХ ст. [340–342; и др.]. О том же свидетельствуют и карто-

графические данные, в свое время собранные и интерпретированные

Ф.Е.Петрунем [544–545].

2.4.3 Средняя пора позднего палеолита (22-16,5 ТЛ). Раститель-

ность. Для реконструкции природы этого времени на основании как пали-

нологии, так и палеонтологии, имеется значительная источниковая база.

Но при этом надо иметь в виду, что еще 20-30 лет назад палеогеографы

реконструировали природу всего причерноморского горизонта в общем,

без подразделения на подгоризонты.

Н.А.Сиренко и С.И.Турло также охарактеризовали растительнось

Украины для всего периода от 22 до 10 ТЛ, но определили ее специфику

для времени среднепричерноморского подгоризонта. Говоря о территории

степной зоны, авторы отметили здесь наличие природной зональности. В

большей части региона они реконструировала перигляциальные злаково-

полынно-маревые степи с единичными березово-сосновыми лесами. Одна-

ко, по Присивашью и Северному Приазовью полосой простиралась “ксеро-

тическая степь” (Рис. 5). В целом для времени ранне- и позднепричерно-

морских этапов говорится о средней зимней температуре –15-10о С и годо-

вой сумме осадков 250-300 мм [691, с. 156-157, 175, рис. 79].

Аналогичные данные привели и другие авторы, в том числе по многим

естественным разрезам степного Приднестровья [467–470; 472–473; 533;

557, с. 8-39; и др.] и других районов зоны степей [146, с. 80-93, 95-110; 147,

124

с. 145-149; 363; 535; 537-538; и др.]. Сравнивая флору разных районов сте-

пи друг с другом, А.Т.Артюшенко пришла к выводу, что для территории

Приднестровья и Днепровского Правобережья было характерно заметно

большее остепнение, чем на Левобережье и в Донбассе. В последних она

восстановила ландшафты, близкие к лесостепным с сосной, березой, оль-

хой и липой, подчеркнув, что в приморском Приазовье “во время образо-

вания причерноморского лесса отмечается господство степной раститель-

ности” [45, с. 163-164; 46; 529, с. 88, рис. 1-3; и др.]. Исследования, прове-

денные позже Г.А.Пашкевич, Е.С.Малясовой, Р.Я.Арап, С.И.Медяник,

Н.П.Герасименко и Е.А.Спиридоновой по разрезам целого ряда позднепа-

леолитических стоянок, позволяют сейчас детализировать природную

обстановку причерноморско-азовских степей как по районам, так и для

всех уровней средней и заключительной поры позднего палеолита. В этом

смысле, благодаря работам археологов, за последние 20 лет палеогеогра-

фия сделала значительный шаг вперед. Поскольку у нас нет возможности

охарактеризовать все новые материалы из-за их значительного объема, мы

будем привлекать их по необходимости.

О растительности зоны степей времени нижнего уровня средней поры

позднего палеолита можно судить по образцам из 3-го горизонта Большой

Аккаржи [471; 474–475; 954–955], а также по колонкам Золотовки І и Му-

раловки [567, с. 171, 173; 570, с. 8-9; 721, с. 127-130, 190, рис. 23-25, 36].

Растительность среднего уровня хорошо отражена в образцах из 2-го гори-

зонта Большой Аккаржи (Разд. 1) и Анетовки ІІ [41; 60]. Палиноспектр

всей пачки раннепричерноморских отложений детально описала Н.П.Гера-

сименко [177; 179, с. 67-68; 180].

Обобщив эти данные, можно сказать, что для периода от 22 до 16,5 ТЛ

господствующими ландшафтами региона были засушливые холодные зла-

ково-полынно-маревые степи с перелесками из сосны и карликовых видов

березы, а во время максимума оледенения число холодолюбивых видов

растений увеличиватся. Климат был континентальным и холодным.

125

С.И.Медяник предположила, что во время максимально холодных условий

среднеянварские температуры были близки к –70, а среднеиюльские к

+120 [474–475], что чуть теплее, чем по данным Н.А.Сиренко и С.И.Турло.

Аналогичные, но еще более холодные природные условия зафиксиро-

ваны для того же времени в разрезах палеолитических стоянок Среднего

Поднестровья – Молодово І и V, Кормани IV, Кетросах, Косоуцах и в Кли-

мауцах ІІ [39; 85–88; 97; 101; 326–330; 536; 539; 828; 867; и др.]. Однако,

природные условия, зафиксированные в окрестностях Золотовки І на Ниж-

нем Дону и Мураловки в Северном Приазовье отвечают более мягкому и

теплому климату, который безусловно следует увязать с потеплением ло-

жери (Табл. 1). Так, в Мураловке господствует сосна [720; 721, с. 127-130,

190, рис. 23-25], а в Золотовке І все же доминирует пыльца травянистых

растений (60-80%) – маревых, полыни и сложноцветных [567, с. 171, 173;

570, с. 8-9]. Поэтому пока не до конца ясно, чем собственно можно объяс-

нить разницу между ними – микрорегиональными особенностями, которые

уже прослежены на некоторых (как степных, так и более северных) стоян-

ках [436; 491] или некоторой асинхронностью Мураловки и Золотовки І.

Животный мир. Состав фауны памятников среднего этапа позднего

палеолита не противоречит реконструкциям растительности, но, в отличие

от палинологических данных, не показывает каких-либо особенностей трех

его уровней. Практически во всех комплексах есть бизон и лошадь, а на

целом ряде – северный олень, которые и были основными объектами

охоты древних людей. В то же время, подчеркнем, что в это время в зоне

степей на шерстистого носорога и мамонта не только не охотились, но они

тут уже и не водились. Кости этих животных, найденные на Сагайдаке І,

Вознесенке (нижний слой), единичны и, скорее всего, имеют более раннее

происхождение. Строго говоря, у нас есть основания для того, чтобы

распространить этот вывод и, как минимум, на часть ранней поры позднего

палеолита, поскольку в Ильинке мамонта нет, а кости этих животных в

Мире также единичны (Табл. 2).

126

Как видим, факты подтвердили правоту сказанных более 40 лет слов

П.П.Ефименко: “У нас нет никаких доказательств того, что мамонт, бес-

спорно ранее водившийся здесь в большом числе, надолго пережил в сте-

пях Восточной Европы эпоху мустье. Наоборот, известные тут в настоящее

время стоянки времени позднего палеолита дают в качестве основной до-

бычи человека совершенно иной мир животных” [292, с. 22]. Это недавно

отчасти признали палеонтологи В.В.Титов и А.С.Тесаков, которые, деталь-

но проанализировав состав фауны ряда мустьерских (среднепалеолити-

ческих) стоянок восточной части зоны степей (Бирючья Балка ІІ, Рожок І и

др.), пришли к заключению: мамонты и шерстистые носороги, “вероятно,

не были постоянными обитателями на юге Русской платформы, а мигриро-

вали сюда из более северных районов вдоль долин рек в зимнее время и в

периоды значительного похолодания” [783, с. 97]. Очевидно, что данный

важный для нас вывод можно распространить и на время ранней поры

позднего палеолита.

В целом же проблема сокращения ареалов мамонтов и шерстистых

носорогов на территории Восточной Европы рассмотрена в целом ряде

работ [6–8; 133; 163–164; 364; 414; 416; 589; 797; 825; и др.]. Известно, на-

пример, что в Крыму мамонт встречается только в среднем палеолите, а

носорог уже тогда был редок [144, табл. 2-3]. Однако, в прилегающих

районах лесостепи оба животных являлись охотничьей добычей как в ран-

нюю, так и среднюю поры позднего палеолита [245; 247–248; 706]. В Се-

верной Молдове и Среднем Приднестровье мамонт обычен для всей сред-

ней поры позднего палеолита, причем переживает шерстистого носорога, а

не наоборот [6, табл. 1; 246; 249; 329; и др.].

На основании сводных данных можно сделать вывод о том, что во

время среднего этапа позднего палеолита бизон является единственным

или фоновым видом для подавляющего большинства памятников зоны

степей. В южной подзоне региона к нему добавляется дикая лошадь (ниж-

ний слой Сагайдака І, Мураловка, Вознесенка IV и др.), а в северной под-

127

зоне – к бизону вместе с лошадью и северный олень (Анетовка І и ІІ, ряд

слоев Осокоровки) [75, с. 18; 452, с. 111-112, карты 12 и 13-І; 612; 620,

табл. І; 627; 629; 654; и др.]. Подразделение всей степной области на две

вытянутых вдоль морских побережий подзоны во многом условно, по-

скольку все названные виды животных могли совершать сезонные мигра-

ции на значительные расстояния. Но, как было сказано выше, его вполне

определенно подтверждают данные палинологии. В целом же, северную

подзону восточноевропейских степей следует рассматривать как более

холодную, а южную – как более засушливую.

Таким образом, приведенные нами факты позволяют внести некото-

рые, довольно существенные коррективы в общие картографические ре-

конструкции палеоландшафтов времени максимума оледенения, выпол-

ненные В.П.Гричуком (Рис. 3) [237; 238, с. 107-108, карта 10; 239, с. 160-

165, рис. 41], О.Соффер [976, р. 173-176, fig. 3.3], Н.А.Сиренко и С.И.Тур-

ло [691, рис. 79], И.А.Борзияком и Т.Ф.Обаде [103, рис. 2] и другими авто-

рами [См.: 620; 627; 629; 642].

2.4.4 Заключительная пора позднего палеолита (16,5-10,3 ТЛ).

Растительность. Восстанавливая для верхнего подгоризонта почти такую

же растительность холодных степей, как и для нижнего подгоризонта,

Н.А.Сиренко и С.И.Турло отмечают во всей зоне степей очень заметные

изменения для периода среднего причерноморского подгоризонта (потеп-

ления ляско). В это время в составе лесных участков в небольшом коли-

честве появляется более теплолюбивые широколиственные породы – дуб,

вяз, липа и др. Для этого периода реконструирована среднезимняя темпе-

ратура чуть теплее –10о С, а годовая сумма осадков – около 300 мм [691, с.

116, 156-157, 175].

Сейчас у нас есть возможность уточнить динамику развития раститель-

ности на протяжении всего рассматриваемого периода. Так, Г.А.Пашкевич

отметила в образцах из культурного слоя Говорухи заметное увеличение

пыльцы деревьев (до 11%), среди которых, помимо ели, сосны, березы,

128

присутствует пыльца дуба, липы, граба, вяза и орешника. Меняется и со-

став трав – уменьшается число злаков и осок, но возрастает роль маревых,

сложноцветных, в том числе и полыней. По мнению ученого, такое сочета-

ние видов соответствует растительности луговых степей времени потеп-

ления (ляско) [410].

Этот и ряд дальнейших этапов развития флоры прослежены на мате-

риалах трех стоянок в Каменной балке на Нижнем Дону Е.А.Спиридоно-

вой, но пока опубликована только колонка Каменной Балки ІІ. В палино-

спектре VII (дриас-Іб) отмечено похолодание и господство степной расти-

тельности с островками березово-сосновых лесов. Палиноспектр VIII

(верхний слой, раунис) говорит о постепенной смене степного ландшафта

лесостепным (роль трав падает до 35%), но при этом леса остаются сосно-

во-березовыми. Для дриаса-І снова наблюдается общая остепненность

ландшафта [429, с. 171-173; 437].

“Эстафету” подхватывают Рогаликские стоянки, на которых (Рогалик

ІІ, Рогалик VII и Передельск-плакор) детальнейшие палинологические

исследования провела Н.П.Герасименко. По ее заключению, учитывающе-

му материалы соседних районов, во время дриаса-І несколько увеличивает-

ся влажность, но на водоразделах по прежнему доминируют опустыненные

полынно-маревые степи. Байрачно-долинные леса состояли из сосны и

кустарниковых видов берез. В беллинге климат был влажнее и чуть теплее.

Степи становятся луговыми, а в преимущественно сосновых лесах появля-

ются древовидные виды березы (пушистая и повислая) и ольха. Для дриа-

са-ІІ отмечено довольно резкое похолодание, приведшее к почти полному

остепнению. Степи описаны как разнотравно-дерновинно-злаковые, участ-

ки лесов состояли из сосны и березы, причем вновь появляются ее карли-

ковые виды. Климат был суше чем в беллинге, но влажнее чем в дриасе-І.

В целом, восстанавливаются условия, близкие к перигляциальным. Для

аллереда характерны лесостепные ландшафты, состоявшие из разнотравно-

дерновинно-злаковых степей и осветленных сосново-березовых лесов, но

129

появляется ель – индикатор влажного и прохладного климата. В дриасе-ІІІ

снова почти восстанавливаются довольно холодные степные условия дриа-

са-І. Среди трав преобладают полыни, маревые, эфедра и др. В сосновых

редколесьях последний раз встречены карликовые березы [Герасименко,

178, с. 41-46; 181, с. 20-21].

Для сравнения скажем, что Г.А.Пашкевич по разрезу стоянки Михай-

ловка в Днестро-Дунайском междуречье проследила в беллинге-аллереде

несколько иную палеоландшафтную ситуацию. В то время там господст-

вовали разнотравные степи, но роль маревых и полыней, по сравнению с

дриасом-Іс, упала. Пыльца деревьев (сосны, березы и ольхи) вообще

единична [537, с. 82].

Как видим, во время заключительного этапа позднего палеолита более

или менее теплые условия, приведшие к установлению лесостепных ланд-

шафтов, отмечены только на раннем уровне (ляско) и в беллинге-аллереде.

Однако, при этом нельзя сказать, что изменение природных условий и в

этих фазах было слишком существенным. Более того, на юго-западе регио-

на даже во время последнего позднеледникового потепления сохранялось

господство степной растительности.

Животный мир. Состав фауны стоянок этого времени не показывает

никаких резких изменений, кроме, пожалуй, Михайловки (Табл. 2), о фау-

не которой придется сказать несколько слов. Ее не очень выразительная

палеонтологическая коллекция происходит по большей части из среднего

культурного слоя (с сегментами). Сначала В.И. Бибикова определила здесь

кости тура (Bos primigenius – 6/2), дикой лошади (Equus caballus – 28/4),

сайгака (Saiga tatarica – 3/1), а также копытных, ближе неопределимых (52

экз.) [73]. Вскоре она пришла к выводу, что лошадь представлена здесь

тарпаном [74, с. 162-163; 77]. Это меняет ситуацию, так как тарпан более

характерен как раз для степей, которые Г.А.Пашкевич здесь и реконструи-

ровала. Поэтому наличие в Михайловке тура – типичного лесостепного

животного, на мой взгляд, является диссонансом. Дело в том, что тура в

130

это время нет и в других районах степи, в частности, на Северском Донце

[204, табл. 28; 205–206].

Поскольку мы не знаем больше ни одного случая присутствия тура на

памятниках этого времени как в зоне степей, так и в соседних регионах,

рискнем предположить, что часть костей копытных Михайловки, принад-

лежала бизонам, а В.И.Бибикову ввела в обман почти общепризнанная да-

тировка этого комплекса ранним мезолитом и, соответственно, ранним го-

лоценом (Разд. 1) [633; 648; и др.]. Если признать справедливой гипотезу

В.И.Бибиковой и В.Н.Станко о том, что смена бизона туром является “важ-

нейшим стратотипом для расчленения плейстоценовых и голоценовых

отложений степей Украины, значение которого трудно переоценить…”

[727, с. 11; См. также: 71–72; 75; и др.], то такой вывод становится еще

более логичным.

Итак, в начале заключительной поры бизон остается фоновым видом

для всех районов степи, хотя с начала беллинга его роль как основного

объекта охоты постепенно переходит к лошади. Об этом свидетельствует

состав фауны ряда Рогаликско-Передельских стоянок [204–206]. Следует

полагать, что отмеченное ранее деление общироной зоны степей на две

подзоны сохранялось и в этот период. Специфика животного мира се-

верной подзоны степной области (Надпорожье, среднее часть бассейна

Северского Донца) все так же определялась наличием северного оленя,

который попадал туда из более северных лесостепных районов в

результате зимних миграций [76, с. 6-8]. По-видимому, во время заключи-

тельной поры позднего палеолита ареал глубины проникновения и числен-

ность северных оленей в степях неуклонно сокращались. Сначала они

оставили юго-запад, потом центр причерноморско-азовских степей, а на их

северо-востоке его останки отмечены еще в финальном палеолите на Ро-

галиках ІІ-а и ХІІ (Табл. 2).

Ранее северный олень упоминался Н.Б.Леоновой в списке фауны вто-

рого слоя Каменной Балки ІІ [426, с. 13; См.: 620, табл. І], но в ряде других

131

работ того же автора этот факт не подтвержден или обойден молчанием

[430, с. 88; 951; и др.]. А.А.Кротова привела данные о том, что кости этого

вида, выявленные на Каменной Балке ІІ, принадлежат одной особи [399,

табл.]. Проблема сокращения ареала распространения северного оленя ра-

нее уже рассматривалась автором, но есть также много фактов того, что

зубры-бизоны доживают в зоне степей до Нового времени [340–342; 627, с.

70-73; 654; и др.]. В подтверждение этому скажем, что единичная кость

зубра была найдена на раннеголоценовой мезолитической стоянке Сарате-

ны в степной части Молдовы [347].

Такой ход событий во многом противоречит схеме изменений природы

Восточной Европы после 17-15 ТЛ, разработанной П.М.Долухановым, суть

которой состоит в следующем: “Потепление и, главное, увлажнение кли-

мата значительно увеличили количество атмосферных осадков. Чередова-

ние снегопадов и оттепелей приводило к образованию плотного ледового

наста: животные часто не могли пробить его, чтобы добраться до корма,

травы под снегом и льдом. Это приводило к массовым голодовкам. Осла-

бевшие за зиму животные становились легкой добычей охотников. Нару-

шалось соотношение половых и возрастных групп в стадах животных. Это,

в свою очередь, вело к резкому сокращению численности промысловых

животных. Конечный результат – распад и исчезновение всей сети верхне-

палеолитических поселений в перигляциальной зоне”. При этом, еще ра-

нее, около 15 ТЛ “палеолитические стоянки стационарного или полуста-

ционарного типа в перигляциальной зоне почти полностью исчезают” [279,

с. 82]. Мы не будем дискутировать здесь с П.М.Долухановым по поводу

его археологического вывода, который, по крайней мере, для зоны степей

противоречит фактическим материалам, к чему мы вернемся ниже (Разд.

4). Однако, отдав должное его яркому литературному таланту, скажем, что

данное построение не выдерживает критики даже по сути своего экологи-

ческого обоснования.

132

В целом приведенные факты свидетельствуют о том, что кардинальная

перестройка позднеплейстоценового териокомплекса началась задолго до

начала голоцена и была довольно длительным и эволюционным, а не рево-

люционным процессом. Она проявлялась не только в исчезновении из

степной и более северных природных зон Восточной Европы таких живот-

ных, как пещерный медведь, пещерный лев, гигантский олень, шерстистый

носорог, мамонт, северный олень и др. (Табл. 2), но и в постепенном появ-

лении и расширении ареалов новых видов, в частности, тарпана и др. Со-

вершенно очевидно, что в настоящее время данные палеонтологии не по-

зволяют четко связать эти явления лишь с рубежом плейстоцена и голоце-

на около 10 ТЛ, хотя дикий бык тур, по-видимому, действительно появля-

ется в степях не ранее пребореала. Они начались гораздо раньше во время

ранней поры позднего палеолита, а с началом голоцена не завершились, но

приняли иной характер.

2.5 Общие проблемы палеогеографии региона

Характеристика природы причерноморско-зовских степей по перио-

дам, сделанная на основании палинологии и палеонтологии была приведе-

на выше. Однако, неосвещенным остается ряд палеогеографических аспек-

тов общего и локального характера, которые важны при палеоэкономи-

ческих и палеодемографических разработках, а также при реконструкции

возможных путей и направлений миграций населения и т.п.

2.5.1 Границы и зональность степной зоны. Одной из таких является

проблема возможного смещения границы степи и лесостепи на протяже-

нии позднего плейстоцена. Этот вопрос ставился неоднократно [109; 702,

с. 11-13], причем автору уже приходилось писать о том, что эта граница в

определенные периоды позднего плейстоцена действительно могла сме-

щаться к северу, но в причерноморское время, скорее всего, была близка к

современной (Рис. 1; 2) [620, с. 8, рис. 1; 629; 671, с. 8, рис. 1].

133

К сожалению, эта проблема все еще далека от своего окончательного

решения. Большинство упомянутых выше общих палеогеографических ре-

конструкций В.П.Гричука [338, с. 107-108, карта 10; 239, с. 160-165, рис.

41], О.Соффер [976, р. 173-176, fig. 3.3], И.А.Борзияка и Т.Ф.Обаде [103,

рис. 2] и других пока не дают однозначного ответа на этот вопрос (Рис. 3).

Для дофиновского времени Н.А.Сиренко и С.И.Турло установили границу

между степной и лесостепной зонами, которая очень близка современной

(Рис. 4) [691, рис. 78; 620, рис. 2.ІІ; 627, рис. ІІ.7, ІІ.8]. Для времени ранне-

го и среднего причерноморских подгоризонтов палинологические данные

свидетельствуют о некотором расширении степной зоны к северу (Рис. 5),

а археозоологические – о чуть большей облесенности района Надпорожья

(присутствуют бобер, гигантский и благородный олени – Табл. 2). В пери-

од формирования отложений среднепричерноморского подгоризонта (ляс-

ко), рауниса и беллинга-аллереда, наоборот, к югу вроде бы продвигается

граница лесостепи, но зафиксировано это пока лишь в Северном При-

азовье и в Нижнем Подонье, что может отражать специфику именно этих

районов степной зоны.

2.5.2 Гиперзональность фауны. По мнению ряда авторов, во время

позднего палеолита на просторах Восточно-Европейской равнины имело

место так называемое явление гиперзональности. Оно выражалось в свое-

образном объединении представителей флоры и фауны двух и более при-

родных зон и, по мнению А.А.Величко и других ученых, наиболее ярко

проявлялось в периоды ледниковых стадиалов. Ученый считает, что такие

гиперзоны “характеризовались новообразованными, специфическими ти-

пами растительности и животного мира” [154, с. 17].

В нашем случае речь идет о “совмещении” в одну двух зон – степной и

тундровой [702, с. 12], что для нашего региона разделяют, например

С.П.Смольянинова и А.В.Старкин [755; 758; и др.]. Возможно, палеонто-

логи с этой точки зрения и смогут когда-нибудь решить проблему изме-

нения границы между степной и лесостепой природными областями во

134

время последнего оледенения. Однако, исходя из сказанного выше, автор

этих строк отдает предпочтение обоснованным выводам палинологов, а

также тех ученых, которые выступают против безоговорочного определе-

ния того или иного вида животных как “типично тундрового”, “типично

степного” или “типично лесного”.

Наиболее яркими показателями гиперзональности считается наличие в

зоне холодных аридных степей северного оленя, песца и ряда других видов

животных. Однако, П.С.Макеев давно заметил, что присутствие костных

остатков северных оленей нельзя прямо сопоставлять с наличием тундро-

вых ландшафтов. По его мнению, северный олень “приспособлен к таким

стациям, которые свойственны многим природным зонам. Он живет и на

заболоченных местах, и на песчаных местах, и в лесных, и лесостепных зо-

нах, где в лесах широко распространены лишайники – основной корм оле-

ней” [446, с. 46].

Позднее Н.К.Верещагин добавил, что “остатки северного оленя почти

всегда указывают на наличие в окрестностях ягеля и полукустарников –

черники, гонобобля, вереска, а следовательно, и холодного или умеренного

климата” [162, с. 59]. Г.И.Лазуков ответил на этот вопрос прямо и четко:

“Остатки северного оленя на верхнепалеолитических стоянках юга Рус-

ской равнины чаще всего показатели их зимних откочевок. Это, в частнос-

ти, подтверждается отсутствием костей новорожденных телят северного

оленя и костей молоди песца. И то, и другое указывает на охоту на них в

зимнее время. Большое количество северного оленя, песца, лошади, бизона

обычно служит доказательством отсутствия крупных лесных массивов.

Редкая встречаемость костей, например, медведя, рыси и других типично

лесных животных как бы подтверждает обоснованность этих выводов”.

Приведем еще одно его заключение: “Фауна стоянок должна анализиро-

ваться [для целей выяснения взаимоотношений между человеком и приро-

дой] с учётом возраста стоянок, специфики охоты, промыслового или не-

промыслового характера животных, способности к миграциям, стадного

135

или нестадного образа их жизни, сезона массовой охоты, сезонности или

долговременности поселения и т.д.” [416, с. 212-213].

В свете сказанного выделение Н.Г.Белан поднепровской (на материа-

лах стоянок Надпорожья) [57], а А.В.Старкиным побужской (Анетовка І и

ІІ) [756–757] позднеплейстоценовых популяций северного оленя, которые

адаптировались к питанию степной растительностью и к сезонному обита-

нию в местностях c невысоким снежным покровом, прямо подтверждает

сделанные выше выводы [267, с. 50; и др.].

Из других животных, учтенных в таблице 8, к видам, характерным для

открытых степных пространств (но не только), можно отнести бизонов,

диких лошадей, байбака и антилопу-сайгу [446, с. 48-59]. Из них последняя

чутко реагирует на чрезмерную толщину снежного покрова [574], поэтому

присутствие сайги, а также дикой лошади говорит о континентальном и за-

сушливом климате. В то же время, благородный и гигантский олени, лось,

косуля и бобр являются видами “трофически связанными с древесными

породами”. К лесным животным относится и росомаха [797, с. 71-73]. Что

касается волка и зайца, то они не привязаны к каким-либо определенным

ландшафтам. Наличие лошади, по мнению Н.К.Верещагина, свидетельст-

вует “о степном ландшафте с твердым грунтом”, а сайгака – “о существо-

вании степи, плотных грунтов, снегового покрова не выше 30 см, сухого

континентального климата”. Он же добавил к типично лесным видам ко-

сулю [162, с. 59].

Итак, на сегодняшний день наличие явления гиперзональности в зоне

причерноморско-азовских степей на протяжении позднего палеолита нель-

зя считать доказанным. Кроме того, по-видимому, не стоит прямо перено-

сить особенности состава животного мира современных степной, лесо-

степной и тундровых зон на относительно холодные (с континентальным, а

в отдельные периоды – с засушливым климатом) причерноморско-азовские

степи эпохи позднего палеолита.

136

2.5.3 Изменение уровня Черного моря. При общей реконструкции

природной обстановки рассматриваемого региона для времени позднего

палеолита немаловажным является учет вековых колебаний уровня Черно-

го моря, так как прибрежной зоне расположен целый ряд памятников юго-

западных степей – Михайловка, Чобручи, Зеленый Хутор І, ІІ, Большая

Аккаржа, а также другие стоянки причерноморско-азовских степей – Ново-

владимировка, Вознесенка IV, Федоровка, Янисоль, Мураловка, Каменная

Балка І-ІІІ и др. (Рис. 1; 2) [645].

Уже давно доказано, что изменение уровня Мирового океана и, соот-

ветственно, уровней Черного и Азовского морей (Понто-Меотического

бассейна) в позднем плейстоцене было прямо связано и обусловлено гло-

бальными изменениями климата, причем М.Ф.Веклич показал, что основ-

ные регрессии и трансгрессии хорошо коррелируются с горизонтами его

геохронологической схемы [149; и др.].

Так, бугскому горизонту этой схемы (до 32 ТЛ) соответствует так на-

зываемая предсурожская (ранняя послекарангатская) регрессия, в ходе ко-

торой уровень бассейна достиг отметок –100-110 м. Понятно, что в это вре-

мя Азовское море, как и Одесский залив, не существовали. Для времени

формирования дофиновского горизонта хорошо прослежена сурожская

трансгрессия, которая имела две фазы, но последняя из них была более

значительной (соответствует эльтигенской фазе карангатской трансгрес-

сии). Некоторые исследователи полагают, что в это время уровень Черного

и Азовского морей на несколько метров превысил современный и Понто-

Меотический бассейн в последний раз был связан с Каспийским морем че-

рез Маныч [80, с. 13; 815–818; и др.]. Правда, другие авторы, опираясь на

более общие исследования об изменении уровня Мирового океана, настаи-

вают на том, что описанная трансгрессия не могла быть такой значитель-

ной и более осторожно говорят об уровне Черного моря в период около 28-

22 ТЛ на отметках –15-10 м [845, с. 17-18; 846; и др.]. Заметим, что такой

вывод более соответствует палеоклиматическим реконструкциям этого

137

времени в причерноморских степях, о которых мы говорили выше, так как

климат дофиновского горизонта даже в период его оптимума был сущест-

веннее холоднее, чем современный.

Дальнейшая история Понто-Меотического бассейна известна гораздо

лучше и ни у кого из исследователей не вызывает сомнения существование

очень значительной регрессии, которая по времени соответствовала ранне-

причерноморскому горизонту схемы М.Ф.Веклича или среднему этапу

позднего палеолита (около 22-16,5 ТЛ). Она называется новоэвксинской

(послесурожской), но разные авторы приводят различные цифры макси-

мального понижения уровня Черного моря, а также до сих пор не пришли

к единому мнению о его датировке.

Еще 30 лет назад минимальный уровень понижения Мирового океана

во время максимума оледенения 20-18 или 17-16 ТЛ оценивался в –90 и

даже в –115 м [339, с. 213, табл. 17]. Позднее эта регрессия стала опреде-

ляться значениями –130-125 м и более, а ее пик датироваться около 20-18

ТЛ. Однако, по мнению целого ряда исследователей, в Черном море уро-

вень поверхности воды не мог достичь таких отметок, будучи ограничен

глубинами проливов Босфор и Дарданеллы, которые, по данным подводно-

го бурения, не превышали –110-90 м [80, с. 11-12; и др.]. Ф.А.Щербаков

оценил максимальное понижение уровня Черного моря в –90 м при гораздо

более низком уровне Средиземного моря, и на основе абсолютных дат

определил “подошву черноморского новоэвксина” (грань пика регрессии и

начала трансгрессии) в 18-17 ТЛ (Рис. 6-7) [845, с. 19, 107, рис. 26; 846, с.

113-115]. Л.Р.Серебрянный попытался омолодить дату максимума регрес-

сии до 15,0 и даже до 14,0 ТЛ [684, с. 161-163], с чем почти согласился

П.Ф.Федоров [792, с. 151].

Позднее была опубликована серия дат по С14 для образцов (раковин

моллюсков), отобранных из донных скважин на внешнем шельфе Черного

моря. Наиболее ранние из них датируют низы новоэвксинских отложений,

прослеженных в скважинах, заложенных на современных глубинах от 90

138

до 100 м. В целом, они укладываются в узкий промежуток от 17,98-17,78

до 17,3 ТЛ и фиксируют самое начало поднятия уровня моря после мак-

симума регрессии [196, с. 27, табл. 7]. Эти данные важны тем, что надежно

датируют конец максимума оледенения около 18 ТЛ и опровергают точку

зрения Л.Р.Серебрянного. В то же время, глубины, с которых брались

образцы, свидетельствуют о том, что уровень максимальной регрессии

Черного моря не мог быть менее –100 м.

Как видно из карты Ф.А.Щербакова (Рис. 6), в период максимума оле-

денения весь шельф моря в районе современного Одесского залива был

сушей, а Азовского моря не было вовсе. Днепр и Днестр сливались в одно

русло, которое впадало в море примерно в 120-140 км от берега. Сущест-

вует мнение, что палеогеографические изменения на современном шельфе

были еще более значительными. Не исключено, что одну общую дельту

образовывали не только Буг, Днепр и Днестр, но и Дунай [576]. На другой

карте, составленной И.В.Бруяко, В.А.Карповым и В.Г.Петренко, для того

же периода в северо-западной части Черного моря отмечена в целом такая

же ситуация, но с большим количеством островов и дельт. Примечательно,

что и эти авторы не рискнули восстановить дельту Дуная того времени

(Рис. 7) [131, рис. 1].

На основании схемы погребенных дельтовых образований крупных

рек на шельфе северо-западной акватории Черного моря М.И.Благоволина

и И.Н.Сулимова [769, рис. 4.5], можно сделать вывод, что древний Дунай

все же имел свой отдельный сток (или несколько стоков) в Черное море и

авторы обоих представленных карт-реконструкций правы. Другое дело,

что при их составлении следовало бы, наверное, учесть наличие на внут-

реннем и внешнем шельфах района таких значительных по площади и

объему наносных образований, которые за прошедшие тысячелетия не

могли существенно не изменить древний рельеф дна, которое во время

регрессии было сушей (Рис. 8).

139

В послеледниковое время (начиная с 18 ТЛ) имела место новоэвксинс-

кая трансгрессия, длившаяся вплоть до атлантикума-ІІІ около 5-5,1 ТЛ,

когда уровень Черного моря мог даже превысить современный на 1,0-1,5

м. На протяжении этого периода эвстатические колебании имели волнооб-

разный характер (с несколькими понижениями, которые соответствовали

холодным фазам дриас-Іа-с, дриас-ІІ и дриас-ІІІ). К началу голоцена уро-

вень моря достиг отметок около –15-20 м [729, с. 152]. По другим данным,

поднятие Черного моря после максимальной регрессии шло сравнительно

равномерно примерно до 13-12 ТЛ. В это время уровень стабилизировался

до самого начала голоцена на отметках около –40-45 м [684, с. 163]. Заме-

тим, что данный вопрос не решен окончательно, так как существует не-

сколько различных схем динамики поднятия уровня Черного моря для вре-

мени от 18 до 10 ТЛ и позднее [52; 131, рис. 1; 148, с. 161-162, рис. 60; 735;

817, рис. 11-2; 847; и др.]. Последняя из них, разработанная И.В.Бруяко,

В.А.Карповым и В.Г.Петренко, отличается в лучшую сторону, так как

основана на многочисленных абсолютных датах, часть которых, как было

сказано выше, хорошо коррелируются с концом максимума поздневалдай-

ского оледенения.

Таким образом, на протяжении всего времени позднего палеолита

уровень Черного и Азовского морей был ниже современного (от –100 до –

15-10 м). Этот фактор должен учитываться при реконструкции геоморфо-

логии названных выше стоянок, расположенных в приморской зоне. Иног-

да она будет существенно отличаться от ситуации, существующей в на-

стоящее время. Так, Большая Аккаржа возвышалась над тальвегом долины

на 30-35 м выше, чем сейчас [483; 627, с. 76-77]. Однако, следует иметь в

виду и тот факт, что территория зоны степей в позднем палеолите была

значительно большей по своей площади за счет полного отсутствия Азовс-

кого моря и осушения значительной части шельфа Черного моря в районе

Одесского залива. Это обстоятельство необходимо по возможности учиты-

вать при разработке проблем палеодемографии, так как какая-то часть

140

памятников позднего палеолита наверняка оказалось затопленной, а также

при палеогеографических построениях, поскольку оно могло оказать влия-

ние на пути возможных миграций не только древних людей, но и копыт-

ных животных, а также экологию последних.

2.5.4 Тектонические процессы. Примечательно, что на реконструк-

цию геоморфологии всей степной зоны в позднем плейстоцене может

оказать влияние учет такого явления, как тектонические движения земной

коры. Согласно существующим представлениям, все северное побережье

Черного моря опускается в среднем на 1-2 мм в год, но для района Одессы

эта цифра, начиная с начала прошлого века, увеличилась. В целом, с 1875

по 1980 годы понижение суши составило здесь чуть более 60 см [558, с. 98-

99, рис. 6, 4, табл. 2]. В других, даже сравнительно близких к Одессе райо-

нах, движения земной коры гораздо менее заметны. Так, Н.С.Благоволин и

С.В.Победоносцев для начала 1970-х годов привели следующие значения

ежегодных понижений: дельта Дуная –1,6 мм; Белгород-Днестровский –

1,49 мм, дельта Днепра –2,1 мм, Одесса более –5,0 мм и т.д. [81]. Заметим,

что в середине прошлого века последствия этих явлений были реально

зафиксированы в пойме Днестра, как в одном из наиболее пониженных

районах региона [790].

Вместе с тем, И.Н.Сулимов и ряд других авторов полагают, что влия-

ние тектонических процессов на геоморфологию региона, в том числе и на

уровень моря, не стоит чрезмерно переоценивать из-за того, что пониже-

ние суши не было таким уж постоянным и стабильным, и, кроме этого,

даже для сравнительно недавнего прошлого отмечены случаи вертикаль-

ных движений с положительным значением. Поэтому не исключено, что в

конечном итоге плюсовые и минусовые тектонические подвижки, по край-

ней мере в Северо-Западном Причерноморье, уравняли друг друга. Так, за

последние 100 лет уровень Черного моря (не реальный, а по отношению к

уровню суши) при такой активной тектонике в среднем повышался всего

на 0,2 мм в год [769, с. 68-69; и др.].

141

2.5.5 Геоморфология. Одним из неординарных элементов палеоланд-

шафтов некоторых районов зоны степей были так называемые западинные

формы рельефа – поды и степные блюдца. Некоторые археологи придают

их наличию особое значение и говорят о том, что такие образования, рас-

положенные, как правило, на равнинных водораздельных плато, оказывали

влияние на экологию стадных животных и, соответственно, на образ жизни

древнего человека [702, с. 9; 727, с. 84; 747, с. 7-8; и др.]. Действительно,

на левобережье низовьев Днепра и в западной части Северного Приазовья

известен ряд позднепалеолитических памятников, связанных с подами,

размеры которых достигают 10-15 км при глубине до 10 и даже 15 м. [481;

512, с. 7-8]. Однако, в большинстве районов зоны степей такие крупные

формы западинного рельефа, как правило, отсутствуют. В Буго-Днестровс-

ком междуречье, например, встречаются, да и то не повсеместно, гораздо

более мелкие образования этого типа. Так, в окрестностях Большой Аккар-

жи их вообще нет, а ближайшим районом, где распространены небольшие

степные блюдца размерами от 50 до 300 м и глубиной от 0,5 до 2,0 м,

является междуречье низовьев реки Барабой и Днестровского лимана. Что

касается Побужья, то там несколько более крупных степных блюдец и по-

дов есть в междуречьях от Тилигульского лимана до Южного Буга, но го-

раздо южнее скопления известных анетовских стоянок (Рис. 1) [482, с. 36-

38, 44-48, рис. 1]. При этом, палеолитические местонахождения непос-

редственно на их берегах пока не известны ни в первом, ни во втором из

названных нами районов. Думается, что в отличие от весьма крупных по-

дов Нижнего Поднепровья и Приазовья [513], роль степных блюдец и не-

больших подов в палеоэкологии юго-западных степей была намного менее

существенной. Во всяком случае, в настоящее время мы не имеем никаких

данных о том, что здесь они были хоть каким-то образом связаны с жизне-

деятельностью палеолитических общин.

Подводя итоги данному разделу, подчеркнем, что в настоящее время

реконструкция природно-климатических изменений на юге Восточной Ев-

142

ропы для времени позднего палеолита восстанавливается детально практи-

чески для всех фаз и событий как по данным естественных разрезов, так и

по палинологическим и палеонтологическим материалам археологических

памятников. В целом в раннюю пору позднего палеолита растительность

региона состояла из степных ландшафтов с островными редкостойными

лесами, в которых преобладали береза и сосна, встречались широколист-

венные деревья (граб, липа, вяз, дуб). Правда, во время дофиновского оп-

тимума (около 28-25 тыс. лет ВР) на востоке региона (район Амвросиевки,

по Н.П.Герасименко), преобладали лесостепи, леса были сосновыми с при-

месью березы, дуба и липы, а степи злаковыми. В фаунистических комп-

лексах (пещера Ильинка, два слоя Миры и др.) отмечены лошадь и бизон, а

также северный и другие виды оленей, сайгак, пещерный медведь, заяц,

причем кости мамонта и шерстистого носорога редки.

Для средней поры позднего палеолита (22-16,5 тыс. лет ВР) были ха-

рактерны очень холодные условия, которые были наиболее суровыми во

время второго пика похолодания (19-18 тыс. лет ВР). В это время основ-

ными ландшафтами в регионе были засушливые злаково-полынно-маревые

степи с перелесками из сосны и карликовых видов берез, причем во время

ледниковых фаз число холодолюбивых видов растений увеличивается.

Климат был холодным континентальным. Важно, что на ряде памятников

(например, в Мураловке) для фазы ложери (21-20 тыс. лет ВР) отмечены

более теплые условия и лесостепные ландшафты. Животный мир был

представлен преимущественно бизоном и дикой лошадью, хотя встречают-

ся остатки северного оленя, сайгака, песца, волка, зайца, а также некото-

рых видов оленей. Кости мамонта и носорога единичны, что не позволяет

рассматривать эти виды животных как объекты охоты человека.

Для заключительной поры позднего палеолита (около 16,5-10,3 тыс.

лет ВР) были характерны холодные перигляциальные степные условия, по-

добные предыдущей поре. В разрезах ряда стоянок литологически и (или)

палинологически прослежены три фазы потеплений – ляско, раунис и

143

позднеледниковый интерстадиал. Растительность степной зоны в холод-

ные фазы состояла из опустыненных полынно-маревых степей. В байрач-

но-долинных лесах росли сосна и кустарниковые виды берез. В фазы по-

теплений степи становились луговыми, в преимущественно сосновых ле-

сах появлялись древовидные виды берез, ольха, реже ель. Из трех опти-

мальных фаз более теплыми были ляско и последний интерстадиал. В ниж-

нем (16,5-14,5) и среднем (14,5-13,0) уровнях этой поры в добыче охотни-

ков превалировали бизон и лошадь, изредка встречались северный олень,

песец и бурый медведь. В верхнем уровне (13,0-10,3 тыс. лет ВР) происхо-

дят изменения – доминирует дикая лошадь, появляется тарпан, снова сай-

гак, а северный олень заходит только в северо-восточную часть степей.

Таким образом, уже с ранней поры позднего палеолита можно гово-

рить о наличии в степной зоне природно-климатических условий, заметно

отличавшихся от более северных районов. Более выразительные измене-

ния состава фауны отмечены начиная с 13,0 тыс. лет ВР в беллинге и алле-

реде. Сказанное позволяет нам утверждать, что на протяжении всего позд-

него палеолита в зоне степей существовали природные условия, вполне

пригодные для жизнедеятельности древних коллективов [629; 642]. Кроме

того, полученная картина подтверждает правильность хроностратиграфи-

ческой схемы, разработанной автором (Табл. 1).

144

РАЗДЕЛ 3

АРХЕОЛОГИЧЕСКИЕ ПАМЯТНИКИ

И МАТЕРИАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА

Прежде чем перейти к характеристике материалов наиболее ярких и

информативных позднепалеолитических памятников рассматриваемого на-

ми региона степей юго-запада Украины, следует подчеркнуть, что на его

территории они распространены очень неравномерно. Картографически

выделяется, если можно так выразиться, три узла концентрации стоянок

этого времени – в Южном Побужье, Нижнем Приднестровье и Днестро-

Дунайском междуречье (Рис. 1). При этом следует иметь в виду, что в

некоторых районах региона (Нижнем Подунавье, Нижнем Попрутье и в

приморской части Южного Побужья), несмотря на проведение неодно-

кратных специализированных разведок, памятники этого времени так и не

были выявлены (Рис. 1).

3.1 Южное Побужье

Сагайдак І. Трехслойная стоянка расположена на первой надпоймен-

ной террасе левого берега реки Ингул, на высоте около 6 м над тальвегом

долины, чуть выше впадения в нее р.Сагайдак (Рис. 1, 1). В 1967 году она

была частично исследована палеолитическим отрядом Ингульской новост-

роечной экспедиции ИА АН УССР. Из-за сооружения Софиевского водо-

хранилища этот памятник не был исследован на всей площади распрост-

ранения культурного слоя (всего раскопано 116 кв.м ее площади) и в

настоящее время он затоплен его водами (Рис. 1, 8) [702, с. 21-24]. Нижний

(собственно позднепалеолитический) культурный слой Сагайдака І надеж-

но датирован двумя радиоуглеродными датами около 21,2-20,3 ТЛ (Табл.

3). А теперь приведем описание стратиграфии поселения, которая, судя по

имеющейся публикации, не изучалась специалистами-геологами (рисунок

разреза неопубликован):

145

1. Современная почва. Светловатый чернозем с бедным растительным

покровом. Содержит большое количество песка. В слое встречены

обломки гнейса размером 3-30 см в поперечнике. Мощность до 48 см.

2. Серый суглинок (переходный слой). Супесчаный слой, прорезанный

корнями растительности. Обломки гнейса практически не встречаются.

Мощность до 25 см.

3. Коричневый суглинок книзу более светлый. При высыхании покры-

вается вертикальными трещинами. Мощность до 40 см.

4. Темная прослойка темно-коричневого супесчаного суглинка (1-3 см),

сверху и снизу перекрытая слоем белесой кальцинированной супеси. По

нижней границе белесой супеси нерегулярная прослойка окатанных

обломков гнейса и крупнозернистого песка.

5. Светло-коричневый суглинок с включением в виде отдельных линз седи-

ментированных образований. Книзу слой желтеет и постепенно перехо-

дит в желтый суглинок [мощность не указана – И.С.].

6. Желтый супесчаный тонкоструктурный суглинок, постепенно переходя-

щий в супесь. На уровне культурного слоя (нижнего, залегающего в

этом горизонте на глубине 2,55-2,60 м; мощность этого горизонта также

не приведена) прослеживаются мелкие вкрапления черного и красного

цветов, следы перегнивания корней растительности [746, с. 38-39].

Стратиграфия именно этого памятника существенно отличается от

литологии других поселений региона (См. ниже). Речь идет о ее полноте,

которая выражается в значительно большей мощности лессов, а также в

наличии в разрезе выразительных коричневого и темнокоричневого су-

глинков (горизонты 3 и 4), которые можно сопоставить со среднепричер-

номорскими погребенными почвами рč2. Горизонты 5 и 6 Сагайдака І, ис-

ходя из сказанного и абсолютных дат его нижнего слоя, можно достаточно

обоснованно связать с раннепричерноморским подгоризонтом лесса рč1,

при этом не исключено, что горизонт 5 может оказаться связанным с отло-

жениями фазы ложери. Все это дает основание для постановки вопроса о

146

датировке нижней границы горизонта 6 Сагайдака временем около 22,0 ТЛ

[Сапожников, 2003, с. 44-45].

Коллекция кремневых артефактов составляет около 1450 экз., причем

изделий со вторичной обработкой насчитывается всего 83 экз. Несмотря на

малочисленность, последние достаточно выразительны. Среди скребков

(15 экз.) преобладают низкие концевые, иногда с суженными основаниями,

но есть высокие, острый и др. Резцы полностью отсутствуют, а нуклеусы

еще более редки (2 экз.). Наиболее интересны микроострия дюфур на че-

шуйках (20 экз.) и микропластины с краевой ретушью (5 экз.) [746; 702, с.

21-24]. В целом эту индустрию можно отнести к ориньякоидному техно-

комплексу (Рис. 9), подчеркнув ее выраженный эпиориньякский характер

(соответствует ориньяку V западноевропейской классификации). Так, в

ней нет таких “типичных” форм европейского ориньяка І-ІV, как нуклевид-

ные скребки, пластины с краевой ретушью, многофасеточные резцы и др.

[620, с. 173; 671, с. 142], что отчасти характерно и для других одновремен-

ных индустрий причерноморско-азовских степей (Мураловка, Золотовка І

и Михайловская Балка) и Крыма (нижний слой Сюрени І) [Кротова, 2000-а;

623; 626; 627; 638; 641; и др.], о материалах которых мы подробнее

поговорим ниже.

М.И.Гладких и С.Н.Рыжов сопоставляют с материалами ориньякских

памятников степного Побужья индустрию стоянки Гордашовка І, располо-

женную на р.Горный Тикич на Уманщине. Такое сопоставление в целом

следует признать верным, отметив некоторые отличия его материалов от

Сагайдака І. Так, в первой из них дюфуры единичны, нет низких концевых

скребков, но присутствуют разнотипные резцы, нуклевидные скребки,

крупные пластины с краевой ретушью по периметру, одно острие типа

шатальперрон [189], а также весьма выразительная серия изделий из квар-

цита [190]. Совсем недавно для Гордашовки І была получена дата около

20,4 ТЛ (Табл. 3), очень близкая к датам Сагайдака І. Не вдаваясь пока в

анализ отличий между отдельными эпиориньякскими индустриями юга

147

Восточной Европы, которые иногда являются довольно существенными,

ограничимся замечанием, что материалы и дата Гордашовки І в полной

мере подтверждают датировку Сагайдака І, интерпретацию его каменного

инвентаря, а также расширяют наши представления об эпиориньяке юга

Восточной Европы.

В свете сказанного нельзя не упомянуть еще одну очень близкую дату

около 20,1 (Табл. 3), полученную совсем недавно для 6-го слоя стоянки

Владимировка, также расположенной в прилегающей лесостепной части

бассейна Южного Буга, на правом берегу реки Синюхи (Рис. 1, 56; Рис. 2,

32). Она подтверждает датировку, предложенную ранее (когда в нашем

распоряжении не было ни одной даты Владимировки) для этого слоя

В.Н.Станко и Ю.С.Свеженцевым [749, с. 118]. Позднее автор этих строк

допустил, что 7-й и 8-й слои этого памятника, залегающие в слоистых

лессах на глубине 4,4-5,5 м, можно сопоставить с раннепричерноморским

подгоризонтом (около 22-16,5 ТЛ) [627, с. 51].

Понятно, что приведенная дата, а также еще одна дата, полученная для

4-го слоя Владимировки около 17,7 ТЛ (Табл. 3), требуют корректировки

всей хронологической колонки этой уникальной многослойной стоянки.

Подчеркнем, что облик немногочисленных материалов 6-го слоя Владими-

ровки (всего 305 кремневых изделий, среди которых выделено не более 10

орудий) не дает достаточных оснований для их определения как эпи-

ориньякских, если не считать одного острия с двумя притупленными края-

ми, напоминающее острие типа кремс [819, с. 28, 31, табл. ІІ, 6-21]. Однако,

на мой взгляд, и сказанного более чем достаточно, чтобы опровергнуть

точку зрения В.Н.Станко и Ю.С.Свеженцева [749] об отнесении нижнего

слоя Сагайдака І к позднедофиновскому времени (ранее 22 ТЛ) и, соответ-

ственно, к раннему этапу позднего палеолита, хотя высказанная ими же

идея о сопоставлении с этим подгоризонтом 7-го и 8-го слоев Владимиров-

ки стала гораздо более вероятной.

148

Анетовка ХІІІ (Щуцкое). Стоянка была открыта в 1978 году на правом

берегу р.Бакшала (правый приток Южного Буга), в 1,5 км от села Щуцкое

(Рис. 1, 9). С.П.Смольянинова сначала разделила коллекцию подъемных

материалов (около 2 тыс. кремней), собранных на этом памятнике, на два

комплекса – архаичный и собственно позднепалеолитический. Для первого

допускалась датировка как концом среднего палеолита, так и “временем

перехода к позднему палеолиту”, а более конкретная дата второго комп-

лекса почему-то не называлась [701, с. 121]. Примечательно, что всего че-

рез год С.П.Смольянинова не включила материалы этого памятника в чис-

ло выразительных комплексов каменного века Южного Побужья [702] и не

объяснила причин этого.

В 1987 году В.Н.Станко вместе с Г.Е.Краснокутским провели на Ане-

товке ХІІІ более углубленные исследования, связанные со строительством

Бакшалинского водохранилища и Ташлыкской ГЭС на Южном Буге. Тогда

выяснилось, что памятник состоит из пяти обособленных скоплений подъ-

емного материала (каждое площадью около 500 кв.м), расположенных на

разных гипсометрических уровнях над тальвегом долины и отстоящих

друг от друга на расстояние около 40-60 м. В этом и следующем году два

южных скопления были частично исследованы, но материалы этих рас-

копок остаются неопубликованными.

В 1991-93 годах палеолитическим отрядом Николаевской новостроеч-

ной экспедиции ИА НАНУ под руководством В.Н.Станко было раскопано

250 кв. м площади четвертого скопления1. Тогда же В.Ф.Петрунь детально

исследовал геоморфологию и стратиграфию местонахождения. Приведем

описание одного из трех охарактеризованных им разрезов (по западной

стенке траншеи 1993 года):

1. Дерново-черноземный слой – 0,0-0,3 м (eQIVh).

1Примечание. И.В.Пиструил сообщает о проведении раскопочных работ и в 1994 году

[555, с. 69], но публикации их материалов автору неизвестны.

149

2. Суглинок легкий гумусированный (супесь) – 0,3-0,6 м (eQIVh).

3. Лесс палевый с “белоглазкой” и псевдомицелием – 0,6-1,8 м (v1QIIIpč).

4. Супесь буровато-палевая с линзочками песка – 1,8-2,28 м (v1QIIIpč).

5. Эмбриональная ископаемая почва коричневато-бурая с эпизодическим

кремнем – 2,28-2,33 м (vQIІІpč-df – ?).

6. Кварцевый песок мелкозернистый с детритом раковин наземных (?)

моллюсков, предположительно эоловый – 2,33-2,65 м (vQIІІpč-df – ?).

7. Супесь светло-бурая, тонкослоистая, с линзочками песка, мелкими

“катунами”, обломками пород УКЩ [Украинского кристалического

щита] – 2, 65-3,60 м (v,alQIІІdf – ?).

8. Серый гумусированный суглинистый делювий или перевал с обломками

кремня – 3,60-3,83 м (t - ?, d,eQIІІdf).

9. Первичная каолиновая кора выветривания, сиреневая (за счет мельчай-

ших чешуек биотита) – 3,83 м и глубже (ePR-AR).

На основании заключений В.Ф.Петруня В.Н.Станко и И.В.Пиструил

заявили, что материалы Анетовки XIII следует датировать ранней или да-

же начальной порой позднего палеолита, поскольку они якобы залегают в

дофиновских отложениях [555; 744]. В то же время, легко убедиться в том,

что коричневато-бурая ископаемая почва была прослежена геологом толь-

ко в одном из трех (хотя и расположенных неподалеку друг от друга) раз-

резов, описание которого и было преведено выше (горизонт 5). Ее мощ-

ность составляет всего 5 см (!?), а определена она как “причерноморско-

дофиновская” c вопросительным знаком. При этом ряд других литологи-

ческих горизонтов, описанных как выше, так и ниже этой почвы, представ-

лен не лессами или погребенными почвами, а главным образом песками и

различными супесями, лежащими на коре выветривания гнейсов УКЩ.

Кроме того, авторы основной публикации материалов Анетовка ХІІІ прямо

заявили, что литология поселения нарушена “различного рода геологи-

ческими, может быть и антропогенными процессами, что наводит на

мысль о возможном переотложении археологического материала”, а обра-

150

ботанный кремень встречался без видимых перерывов с уровня дневной

поверхности до глубины 4,3 м. В.Ф.Петрунь же в своем заключении спе-

циально подчеркнул: “Что касается упоминания кремня именно в слоях 5 и

8, то тут его просто относительно больше, тогда как разрозненные обломки

халцедонитов встречаются по всему разрезу участков 1, 2 и 3, за исключе-

нием, конечно, пород непереотложенной коры выветривания и кристал-

лического основания” [748, с. 164, 166].

Исходя из этих достаточно красноречивых фактов, можно с полным

основанием утверждать, что предложенная археологами датировка мате-

риалов Анетовки XIII и найденных там двух очагов с несколькими фраг-

ментами костей (бизон), глубина залегания которых не указана, не может

считаться доказанной. Что касается кремневых изделий, то “публикация”

И.В.Пиструила части коллекции (материалы 1993 года) не сопровождена

ни одной иллюстрацией [555]. Судя по некоторым опубликованным рисун-

кам (Рис. 10; 11) [748, рис. 3-8], найденные на поверхности и на разных

глубинах расколотые кремни очень часто окатаны, а большая часть из них

не является артефактами.

Примечательно, что это однозначно признал сам В.Н.Станко, который

написал буквально следующее: “Создается впечатление, что значительная

часть коллекции вообще не связана с деятельностью человека…” [748, с.

169]. Совершенно ясно, что приведенных выше оснований и аргументов

абсолютно недостаточно не только для датировки этого памятника ранней

порой позднего палеолита, но и в принципе для его признания собственно

археологическим объектом [629; 970]. Наш вывод основан еще и на том,

что упомянутая выше “дофиновская” погребенная почва слишком мало-

мощна и вполне может оказаться как среднепричерноморской (времени

ляско), так и более поздней (времени рауниса). В целом же ситуация на

Анетовке XIII поразительно напоминает такую, которая характеризует так

называемые “псевдомастерские” Северного Приазовья, охарактеризован-

ные В.Ф.Петрунем [542]. Замечу, что автору самому неоднократно прихо-

151

дилось собирать подъемные материалы на “памятниках” такого рода,

например, в районах многочисленных выходов так называемого “тирас-

польского гравия” в Нижнем Поднестровье.

Анетовка І. Стоянка расположена на второй лессовой террасе правого

берега реки Бакшалы, возвышающейся на высоту 17 м над тальвегом доли-

ны, на западной окраине одноименного села (Рис. 1, 8). Анетовка І иссле-

дована Причерноморской экспедицией ИА АН УССР под руководством

В.Н.Станко в 1978 году одним раскопом размерами 7 х 5 м. (Рис. 14-а)

[702, с. 27-34]. В статье В.Н.Станко, С.П.Смольяниновой и геолога

Г.И.Иванова приведено следующее описание литологии памятника:

1. Современная почва хорошо гумусированная, темного цвета, в нижней

части серовато-желтая, с остатками корней растений – 0,0-0,6 м.

2. Лессовидный суглинок серовато-палевого цвета, плотный, с большим

количеством известковых включений (белоглазка), густо изрезан крото-

винами – 0,6-1,0 м.

3. Эолово-делювиальный горизонт желтовато-палевых лессовидных

суглинков с явно выраженной столбчатой структурой, внешне напоми-

нает погребенную почву. Карбонатные включения встречаются редко.

Ходы корней и кротовины заполнены гумусированными почвами

верхних горизонтов – 1,0-1,1 м.

4. Лесс светло-желтого цвета – 1,1-1,3 м и глубже.

Культурный слой “взвешенный”, находки встречались с уровня совре-

менной дневной поверхности, но первоначально наибольшая их плотность

была отмечена на глубине 0,6-1,0 м во втором литологическом горизонте

(Рис. 12-а) [753, с. 7-8, рис. 4]. Позже исследователи сообщили о том, что

им удалось проследить два уровня “повышенной концентрации” кремня и

остатков фауны – на глубинах 0,5-0,6 и 0,85-1,1 м [754, с. 4]. Исходя из

общей стратиграфии этого памятника, с учетом особенностей описанной

выше стратиграфии Сагайдака І, а также абсолютных дат его нижнего

культурного слоя, третий литологический горизонт Анетовки І можно

152

достаточно определенно связать с остатками дофиновской погребенной

почвы (См.: подпись к рис. 14-б) и отнести время формирования ее куль-

турного слоя ко времени после 22 ТЛ. При этом светло-желтый лесс 4-го

горизонта, скорее всего, следует признать бугским [627, с. 45].

Хотя авторы раскопок сообщили о наличии на стоянке двух горизон-

тов залегания находок, ими был опубликован только общий план нижнего

из них (Рис. 14-а) [702, рис. 7]. Несмотря на это, все исследователи при-

знают “несомненную однородность двух комплексов” [754, с. 13; 671, с. 15,

17], что позволяет нам охарактеризовать коллекцию Анетовки І суммарно.

Всего из раскопа и неоднократных сборов подъемного материала 1970-

90-х годов происходит почти 9 тыс. кремневых изделий, из которых 520

имеют вторичную обработку. Среди последних преобладают скребки –

концевые на пластинах и отщепах (преимущественно с высокими лезвия-

ми), подокруглые, нуклевидные, “с носиком” и др. В группе резцов больше

угловых, но есть боковые и срединные. Комплекс интересен тем, что в нем,

наряду с разнотипными микрочешуйками дюфур, присутствует вырази-

тельная серия микрострий граветт и микропластин с притупленным краем

(Рис. 15; 16) [556; 702, с. 27-34; 754; 662; 671, с. 15-33; и др.]. Такой

довольно специфичный набор форм изделий позволил автору охарактери-

зовать индустрию Анетовки в рамках ориньякоидного ТК как граветтоид-

ный эпиориньяк, подчеркнув ее несомненную гомогенность [627, с. 230;

635; 636; 638; 641; и др.].

Следует еще раз настойчиво подчеркнуть, что Анетовка І и так назы-

ваемая “Анетовка Ф.А.Козубовского”, открытая в начале 1930-х годов,

скорее всего, являются одним и тем же памятником, что впервые заметила

Г.В.Cапожникова [671]. Не зря П.И.Борисковский и В.И.Красковский от-

носили “вторую из них” к позднему палеолиту [126]. Д.Я.Телегин также

датировал Анетовку финальным палеолитом, но при этом почему-то оха-

рактеризовал ее инвентарь как ориньякский, назвав среди наиболее близ-

ких ее аналогий Сюрень І (слой не указан) и Мураловку в Приазовье [777,

153

с. 118]. Данный вывод четко подтверждается и рисунками кремневых изде-

лий из сборов 1930-х годов, среди которых легко угадываются высокие,

ладьевидные и нуклевидные скребки, пластина со скошенным концом,

угловые и боковые резцы и т.д. [354].

По мнению И.А.Борзияка [93], которое давно разделяет и автор этих

строк [620, с. 173], гораздо более близкой аналогией этому комплексу

являются материалы стоянки Рашков VII, расположенной в бассейне Ниж-

него Днестра на территории Левобережной Молдовы1 (Рис. 1, 49), хотя

последние типологически более разнообразны, что легко объясняется

большим объемом коллекции (48,5 тыс. экз., из которых 3477 предметов

имеют вторичную обработку). В ней, кроме типов орудий, характерных

для Анетовки І, присутствует значительная серия низких скребков (конце-

вых, с суженым основанием, острых, “с носиком”), скребла, боковые и

срединные резцы, односторонние острия на пластинах, типичные сверла и

проколки, а также достаточно выразительные группы микрограветтских

острий, пластин и микропластин с притупленным краем и крупных плас-

тин с краевой ретушью [336].

Кстати говоря, еще один памятник граветтоидного эпиориньяка –

стоянка Лапушна – была найдена автором в 1987 году на правом берегу

реки Иванча (бассейн р.Реут) в центральной части Молдовы (Кодры), в 2

км к северо-востоку от поселка Пересечино (Рис. 1, 48). Ее достаточно

выразительный инвентарь (более тысячи обработанных кремней) находит

прямые аналогии в Анетовке І и Рашкове VII, но по некоторым типам

нуклевидных скребков [608; 660] подобен индустрии Гордашовки І. Прав-

1Примечание. Детальное геологическое описание стратиграфии Рашкова VII, сопро-

вожденное данными палинологического анализа, проведенного А.А.Поповой, позво-

ляет с большой долей вероятности сопоставить время формирования ее культурного с

самым началом фазы похолодания, следующей за некоторым потеплением (низы лито-

логического горизонта 3), которое, возможно, следует сопоставлять с фазой ложери [39,

с. 175-123], то есть, после 20 ТЛ.

154

да, на наш взгляд, еще более близкие Анетовке І материалы происходят из

нижнего слоя стоянки Лапош (Пояна Роман), расположенной в северо-

восточной Румынии, в правобережной части бассейна реки Прут [572], что

говорит о достаточно широком географическом распространении памят-

ников этого типа не только на юге Восточной Европы, но и в сопре-

дельных регионах.

Здесь уместно напомнить, что еще недавно автор сближал Анетовку І с

Мураловкой, Сагайдаком І и Золотовкой, датировал месте с ними време-

нем нижнего уровня средней поры позднего палеолита, причем допускал

для нее и Рашкова VII несколько более ранний возраст, чем для трех на-

званных памятников [620; 623; 626; 627, с. 230; и др.]. После получения

давно ожидаемых абсолютных дат для Рашкова VII около 19,5-19,1 ТЛ

(Табл. 3) и проведения более детального технико-типологического анализа,

результаты которого были только что изложены, мы вынуждены несколько

уточнить свою собственную позицию. Сейчас представляется, что стоянки

Анетовку І, Рашков VII, Сюрень І (нижний слой) и другие комплексы гра-

веттоидного эпиориньяка следует датировать несколько более поздним

временем, а именно – началом среднего уровня (20-18 ТЛ), чем Сагайдак І,

Мураловку, Золотовку І и другие собственно эпиориньякские памятники,

которые в целом остаются в нижнем уровне (22-20 ТЛ). Кстати сказать,

такой вывод полностью соответствует последним разработкам M.Oтта и

П.Нуаре, которые показали, что индустрии с выраженными граветтскими и

(или) эпиграветтскими чертами не известны в Центральной Европе для

времени от 22 до 20 ТЛ [963, fig. 9-11].

Анетовка ІІ. Расположена в 250-300 м от стоянки Анетовка І на вы-

соком мысу, образованном двумя молодыми оврагами, возвышающемся на

высоту 35-40 м над тальвегом р.Бакшалы (Рис. 1, 7; 106). Раскопки Анетов-

ки ІІ были начаты в 1978 году Причерноморской экспедицией ИА АН

УССР под руководством В.Н.Станко и не завершены до настоящего време-

ни. По последним опубликованным (хотя уже явно устаревшим) данным,

155

на этом памятнике было вскрыто более 2000 кв. м площади культурного

слоя и найдено около 2 млн. каменных и костяных изделий, а также 0,5

млн. фрагментов костей животных [745]. Для стоянки получено пять дат

по С14, четыре из которых надежно маркируют промежуток от 19,1 до 18,0

ТЛ (Табл. 3)1. Сначала В.Н.Станко, С.П.Смольянинова и Г.И.Иванов при-

вели такую характеристику литологии памятника:

1. Современная почва черноземного типа – 0,0-0,9 м.

2. Делювиальный суглинок светло-серого цвета, плотный – 0,9-1,2 м.

3. Делювиальный суглинок желтоватого цвета с включениями карбонат-

ных стяжений (“белоглазка”) – 1,2-1,5 м и ниже.

Культурный слой “взвешенный”, но основная масса находок (более

60%) была выявлена в раскопе 1976 года (который имел размеры 5 х 3 м)

во втором литологическом горизонте на глубине 1,0-1,15 м (Рис. 12-б)

[753, с. 13, рис. 6]. Позднее был опубликован другой разрез Анетовки ІІ

(Рис. 13), который гораздо более детален, но очень существенно отличает-

ся от предыдущего:

1. Современная почва. Мощность до 1 м. Четко членится на два горизонта:

а) чернозем темного цвета, комковатый, при высыхании покрывается

трещинами. Изрезан корнями растений, реже кротовинами, мощность

50-60 см; б) суглинок серого цвета, мелкоструктурный, опесчаненый, в

нижней части содержит мелкие блестки кварцита, при высыхании очень

плотный, местами слегка кальцинирован. Мощность 40-70 см.

2. Лессовидный суглинок светло-коричневого цвета. Делювий мелко-

структурный, местами сильно кальцинирован, содержит крупные кар-

бонатные включения, при высыхании покрывается трещинами. По

простиранию мыса мощность слоя сильно изменяется, местами менее

10 см. На отдельных участках в этот горизонт намыты элювиальные

1Примечание. Дата 24 600 для Анетовки ІІ (Табл. 3) получена по зубу мамонта, кото-

рого нет в списке фауны памятника [79; и др.].

156

подстилающие отложения. Мощность до 50 см. В низах горизонта зале-

гает основная масса кремня и фауны.

3. Суглинистая светло-палевая прослойка. По структуре рыхлая, мелко-

комковатая, местами слегка кальцинирована. На раскопанных участках

поселения прослеживается не всегда четко. Местами она наблюдается в

виде окрашеннных в палевый цвет делювиальных суглинков. На многих

участках полностью уничтожена промоинами. Мощность достигает 5

см. С этой прослойкой связывается большинство фаунистических нахо-

док в скоплениях.

4. Элювиальные отложения светло-зеленого цвета. Структура и окраска

неоднородны. На отдельных разрезах раскопов и шурфов зеленоватые

суглинки усеяны белесыми и светло-зелеными пятнами и прослойками

различных размеров. Иногда белесые пятна достигают до 30-40 см диа-

метра. Слой местами сильно кальцинирован. Большинство карбонатных

стяжений в основном состоит их рыхлой белесой оболочки и плотных

кристаллических ядер диаметром 0,5-5 см. В верхах этого горизонта

часто встречаются очень плотные прослойки коллювия темной окраски,

состоящие из мелких обломков известняка, песчаника, крупнозернис-

того песка, замытых коричневыми суглинками. Мощность горизонта

50-60 см.

5. Песок белый мелкозернистый, в верхней части которого прослежи-

ваются слоистые глинистые отложения. Слоистые отложения строго го-

ризонтальны, тонкоструктурны, при высыхании распадаются на плитки

толщиной до 1 см. Ленточные осадки белесого и светло-зеленого цвета

с эпизодическими включениями желтоватого и темно-коричневого

ожелезнения (Рис. 13) [749, с. 11, рис. 4].

Таким образом, культурный слой Анетовки ІІ связан не только с ниж-

ней частью светло-серого (горизонт 2), но и с верхней частью желтого (ос-

новная масса фаунистических остатков в горизонте 3) суглинков. Исходя

из литологии и приведенных выше абсолютных дат, оба эти горизонта

157

можно абсолютно четко связать с лессами раннепричерноморского подго-

ризонта (рč1). Подчеркнем, что на Анетовке ІІ (неразмытый промоинами

участок) культурный слой залегает не в самых низах названного лесса. Это

лишний раз говорит о том, что между началом этого периода (около 22 ТЛ)

и временем существования самого поселения существовал определенный

временной промежуток [627, с. 42-44].

Анетовка ІІ является однослойным памятником, но имеет довольно

сложную планиграфию. Исследователями предполагается различное функ-

циональное и даже ритуальное назначение различных его участков, однако

интерпретация конкретных объектов поселения очень противоречива. К

этому вопросу мы еще обязательно вернемся, а здесь подчеркнем, что по-

давляющее большинство каменных и костяных изделий и отходов их про-

изводства, костей животных и даже фрагмент черепной крышки человека

(девушки) найдены в так называемом “макроскоплении” культурных ос-

татков площадью около 500 кв.м [61; 92; 226; 229; 382; 386; 479–480; 627,

с. 178-181; 703; 732–733; 736–738; 745; 747; 752–753; 848; и др.].

Говоря о многочисленной коллекции артефактов, следует иметь в ви-

ду, что более или менее детально опубликована только небольшая часть

находок из Анетовки ІІ – по состоянию на 1981-й [702, с. 34-42] и на 1984-

й [747, с. 24-81] годы. Во второй из этих работ описано более 500 тысяч

расколотых кремней, из которых изделия со вторичной обработкой состав-

ляют около 15 тыс. экз (3,0%). Среди последних преобладает очень разно-

образный микроинвентарь (более 40%), на втором месте находятся резцы

(24,6%), а на третьем скребки (4,1%). Суммарная характеристика каменных

изделий со вторичной обработкой следующая. В группе микроинвентаря

абсолютно преобладают острия и микроострия граветт и пластинки с при-

тупленными краем, но есть очень выразительна (хотя и немногочисленная)

серия разнотипных микрочешуек дюфур, а также острия и микроострия с

одним или двумя скошенными концами, односторонние острия подтре-

угольной, сегментовидной и других форм. Резцы представлены главным

158

образом боковыми ретушными, хотя есть немало угловых и срединных.

Скребки преимущественно низкие концевые на пластинах и отщепах, но

представлены также микроскребки, скребки подокруглые, нуклевидные и

высокие, в том числе – острые, “с носиком” и др. Упомянем также вырази-

тельные серии скребел, долотовидных орудий, а также кварцитовые изде-

лия и орудия из галек плотного песчаника (Рис. 17; 18; 19; 20). Особый

интерес представляют костяные изделия, большинство из которых являют-

ся фрагментами наконечников копий. Некоторые из них имеют боковые

пазы для вставки кремневых вкладышей (Рис. 21). Несколько небольших

костяных острий интерпретируются как наконечники стрел. Из других

орудий назовем костяные лощила, муфту для крепления наконечника

копья к древку, проколки и др.

Кроме того, отдельные группы и категории артефактов Анетовки ІІ, а

также результаты частичного трасологического анализа (проведен Г.В.Са-

пожниковой) опубликованы в следующих работах [225; 227–228; 338; 662;

671, с. 33-39; и др.].

Такой набор кремневых изделий со вторичной обработкой позволяет

нам уверенно отнести каменную индустрию Анетовки ІІ к граветтоидному

ТК, включив ее в круг ранних эпиграветтских комплексов. С другой сто-

роны, наличие в ее материалах небольшого числа выразительных оринья-

коидных форм допускает ее характеристику термином “ориньякоидный

эпиграветт”. Что касается аналогий ее кремневому инвентарю, то наиболее

близкой Анетовке ІІ является каменная индустрия стоянки Большая Аккар-

жа, которая будет описаны чуть ниже, а также известной стоянки Амвро-

сиевка в степях Северного Приазовья. Подчеркнем, что все три названных

памятника имеют очень близкие абсолютные датировки около 19-18 ТЛ,

[627, с. 230; и др.].

Завершая обзор основных и наиболее информативных памятников

Южного Побужья, расположенных на территории рассматриваемого нами

региона, мы не можем хотя бы вкратце не остановиться на характеристике

159

некоторых наиболее выразительных памятников, которые расположены в

прилегающей к нему лесостепного части Буго-Днестровского междуречья.

Их материалы важны для нас как в сравнительном плане, так и в связи с

тем, что комплексы некоторых из этих стоянок заполняют пробелы в

индустриальной последовательности юго-западных степей.

К концу ранней поры позднего палеолита (ее верхнему уровню) отно-

сится стоянка Лески, расположенная в бассейне среднего течения Южного

Буга, на правом берегу Ивашковской балка (Рис. 1, 55). Хотя ее культур-

ный слой был в значительной мере разрушен абразивными процессами,

С.П.Смольяниновой удалось определить его геологическое положение и

выявить значительную фаунистическую коллекцию (Табл. 2). Из двух

имеющихся для Лесков абсолютных дат (Табл. 3), исходя из литологии па-

мятника и состава его фаунистического комплекса, корректной следует

признать более раннюю, которая позволяет датировать стоянку около 23,8

ТЛ. Кремневый инвентарь Лесков менее выразителен (насчитывает около

300 экз.). Среди изделий со вторичной обработкой (45 экз.) преобладают

срединные резцы и довольно крупные низкие концевые и концевые-боко-

вые скребки, иногда с суженным основанием [702, с. 14-21; 704]. Отсутст-

вие высоких и нуклевидных скребков, выразительных многофасеточных

резцов и острий позволяет (пока предварительно) отнести комплекс камен-

ных изделий Лесков к кругу граветтских индустрий.

Гораздо более определенно к граветтоидному технокомплексу можно

отнести материалы местонахождения Семеновская Гора, расположенного в

северной левобережной части бассейна Нижнего Днестра на высоком мысу

Будеешской балка (Рис. 1, 51). Там на распаханной поверхности было со-

брано почти 500 обработанных кремневых изделий, из которых 51 экз.

имеет вторичную обработку. Ранее С.П.Смольянинова вполне аргументи-

рованно сопоставила кремневый инвентарь Семеновской Горы с комплек-

сами второго этапа молодовской АК [698, с. 153-154]. Сегодня мы можем

лишь уточнить, что выявленные там удлиненные скребки с заостренными

160

основаниями, как и единственная пластинка с притупленным краем, нахо-

дят прямые аналогии в 8-м и 7-м культурных слоях Молодово V [824, рис.

18, 21-22], которые относятся к граветту, датируюясь около 25-22 ТЛ [920,

р. 166; 921; 963; и др.].

По-моему, именно здесь есть смысл под другим углом зрения посмот-

реть и на материалы 8-го и 7-го слоев Владимировки. Хотя из обоих слоев

происходят сравнительно небольшие коллекции кремневых изделий (79 и

194 экз.), их орудия, представленные преимущественно крупными конце-

выми скребками на длинных пластинах (до 110 мм), боковыми и средин-

ными резцами, а также отдельными микропластинами с притупленным

краем, достаточно выразительны [819, с. 24, 26, табл. І, 1-25]. Как и мате-

риалы Семеновской Горы, комплексы каменных изделий из этих слоев

Владимировки можно сопоставить с названными выше слоями Молодово

V и предварительно отнести к граветтским индустриям, датированным

ранее 22-23 ТЛ.

В связи проблемой выделения граветта и эпиориньяка в рассматривае-

мом регионе, определенный интерес представляют материалы еще одного

местонахождения – Ивашково Поля. Оно расположено на высоком мысу

правого берега Ивашковской балки недалеко от стоянки Лески. На по-

верхности собрано 343 изделия со вторичной обработкой, из которых бо-

лее 20 изделий со вторичной обработкой сравнительно крупных размеров.

Среди последних преобладают скребки – концевые, в том числе с сужен-

ным основанием, с ретушью по боковым сторонам и высокие. Есть также

срединные многофасеточные резцы и комбинированные скребки-резцы

[702, с. 25-27]. Следует обратить внимание на то, что этот комплекс

находит прямые аналогии одновременно в нижнем слое Сагайдака І и в 6-м

слое Молодово V [824, с. 48-53]. Последний датируется около 20,5-20,3 ТЛ

[220, р. 166], что близко обоим датам Сагайдака І (Табл. 3). Такие парал-

лели позволяют уточнить точку зрения С.П.Смольяниновой, которая сбли-

жает Ивашково Поле с нижними слоями Владимировки [702, с. 25-27]. Как

161

было сказано, речь может более конкретно идти об индустрии 6-го слоя

Владимировки с датой около 20,0 ТЛ, индустриальный облик которой

остается неясным.

Культурный слой расположенной неподалеку стоянки Ивашково VІ

(Рис. 1, 56) вскрыт С.П.Смольяниновой раскопом площадью 44 кв.м в

1973-76 годах, но прослеженная в нем стратиграфия не содержит в себе

практически никакой информации о ее более или менее конкретной дати-

ровке. Всего в раскопе и на распаханной поверхности было собрано 7,7

тыс. кремневых изделий, из которых 789 имеют вторичную обработку.

Среди них есть немногочисленная и легко выделяемая поздняя примесь

(сегменты и трапеция с ретушированным верхним основанием), связанная

с находящейся рядом стоянкой Царинка. В группе орудий преобладают

скребки – концевые на пластинах и отщепах, в том числе с ретушью по бо-

ковым сторонам, а также двойные, высокие и подокруглые. Среди резцов

больше боковых, есть и срединные многофасеточные. Представлены мик-

роострия граветт, пластины и микропластины с притупленными краем, но

не менее характерна небольшая серия микрочешуек дюфур, а также весьма

специфичные микролиты подтреугольной формы [699; 702, с. 42-48; 665;

671, с. 50-73]. Такая характеристика каменных изделий позволяет пол-

ностью согласиться с И.А.Борзияком, который давно считает индустрию

этого памятника ориньякоидной [91, с. 59; 93], сблизить Ивашково VІ с

Анетовкой І [671, с. 95] и отнести к индустриям граветтоидного эпи-

ориньяка [627, с. 230; 638; 641; и др.]. Кстати сказать, как минимум один

вытянутый треугольник отмечен в материалах Рашкова VII [336, рис. 28,

65]. Все сказанное противоречит мнению С.П.Смольяниновой, А.А.Крото-

вой и других исследователей, которые датируют материалы Ивашково VІ

заключительной порой позднего палеолита.

Довольно противоречивую интерпретацию и датировку (от начала за-

ключительной до финальной поры позднего палеолита) имеет стоянка Сре-

динный Горб, расположенная в непосредственной близости от Ивашково

162

VI и Лесков (Рис. 1, 54). Памятник был исследован в 1976 году на площади

всего 9 кв. м палеолитическим отрядом Причерноморской экспедиции ИА

АН УССР под руководством С.П.Смольяниновой. “Взвешенный” культур-

ный слой залегал в горизонте желтого лесса на глубине 0,6-1,0 м. Всего из

раскопа и сборов подъемного материала происходит 1664 расколотых

кремня, 138 из которых имели вторичную обработку. Последние пред-

ставлены боковыми, угловыми и срединными резцами (более 23%), разно-

типными скребками небольших размеров – низкими концевыми на пласти-

нах и отщепах, двойными и подокруглым (17,4%), а также микроостриями,

пластинами и микропластинами с притупленным краем (более 7%) [370;

702, с. 48-52; 671, с. 39-50]. Пока мы воздержимся от окончательной

интерпретации материалов Срединного Горба, но вернемся к ней ниже при

более удобном случае.

В связи с относительной редкостью в юго-западных степях памятников

заключительной поры позднего палеолита мы не можем не упомянуть ряд

комплексов лесостепного Южного Побужья, которые надежно датируются

этим временем. Приведенная выше дата 4-го слоя Владимировки около

17,7 ТЛ позволяет поставить вопрос об отнесении к нижнему и среднему

уровню этой поры (около 16,5-13 ТЛ) выразительных эпиграветтских

комплексов всех вышележащих слоев этой стоянки (с 3-го по 1-й включи-

тельно) [819, с. 38-59], хотя назвать какую-то более конкретную дату для

любого из них было бы явно преждевременно. Опубликованные Л.Л.За-

лизняком авторские рисунки дают четкое представление об облике камен-

ных изделий 3-го слоя этого памятника. Судя по ним, орудия комплекса

представлены остриями граветт с тупо- и остросрезанными основаниями,

низкими концевыми скребками на пластинах и пластинчатых отщепах и

боковыми резцами [312, рис. 38, с. 120]. К этому же времени безусловно

следует отнести и материалы исследованного С.П.Смольяниновой место-

нахождения Червоная Гребля, в подъемных материалах которого (около

730 кремней), кроме обычных для этого времени резцов и низких скребков,

163

представлена выразительная серия фрагментированных микроострий типа

граветт [702, с. 52-55].

Верхний уровень заключительной поры позднего палеолита представ-

лен в Южном Побужье одним ярким памятником – Царинкой. Эта стоянка

расположена неподалеку от Ивашково VI, Ивашково поля и Срединного

Горба на высоком мысу водораздельного плато (Рис. 1, 53). В результате

неоднократных сборов на распаханной поверхности было выявлено более

3,8 тыс. обработанных кремней, из которых 360 (9,3%) имели вторичную

обработку. В группе орудий более 40% составляют скребки – концевые на

пластинах и отщепах, а также двойные, подокруглые и округлые, в основ-

ном небольших размеров. В группе резцов (9,2%) преобладают угловые,

оформленные на сломанных заготовках, хотя есть боковые и простые сре-

динные. Микроинвентарь представлен микропластинами с притупленным

краем, остриями со скошенным концом и геометрическими микролитами.

Последних более 20 экз., причем большинство из них имеют форму до-

вольно грубых крупных трапеций с ретушированным верхним основанием

[663; 671, с. 74-92; 702, с. 59-62; 730; и др.]. В целом такая характеристика

комплекса позволяет отнести его к кругу индустрий так называемого фи-

нального эпиграветта. Здесь же заметим, что одна трапеция, аналогичная

царинковским, была найдена неподалеку от стоянки Михайловка на реке

Сарате, в Днестро-Дунайском междуречье [252].

Итак, в побужской части юго-западных степей и неподалеку от границ

этого региона, в лесостепной полосе выявлены и исследованы памятники,

которые с большей или меньшей определенностью можно отнести к концу

ранней, средней и заключительной порам позднего палеолита и датировать

временем примерно от 25-24 до 10 ТЛ. В технико-культурном плане здесь

представлены индустрии граветта, эпиориньяка и граветтоидного эпи-

ориньяка, раннего, позднего и финального эпиграветта.

164

3.2 Нижнее Приднестровье

Зеленый Хутор. На сегодняшний день наиболее ранняя и самая выра-

зительная позднепалеолитическая индустрия юго-западных степей пред-

ставлена материалами стоянки Зеленый Хутор у поселка городского типа

Беляевки (Рис. 1, 24). Она расположена на водораздельной мысу высотой

около 30-40 м над уровнем поймы реки Днестр, образованном левым бере-

гом ее долины и правым склоном впадающей в нее Кулудоровой балки.

Сам мыс представляет собой постепенно понижающийся к стрелке участок

пятой надпойменной террасы Днестра. Площадь распространения подъем-

ного материала составляет около 1100 х 100 м и вытянута по вершине

мыса. Она разделена шоссейной дорогой на два участка – Зеленый Хутор I

и ІІ (Рис. 22). В 1969-74 годах сборы кремней производились преимущест-

венно на Зеленом Хуторе ІІ. В 1984 и 1986 годах исследования здесь про-

вел автор, который установил на Зеленом Хуторе ІІ наличие маломощного

“взвешенного” культурного слоя, залегающего в верхней части лессовид-

ного суглинка на глубине до 1,5 м, а также собрал на Зеленом Хуторе І

весьма представительную коллекцию каменных изделий. Материалы обо-

их комплексов этого памятника подробно опубликованы [618, с. 24-61].

На участке Зеленый Хутор І собрано около 2300 расколотых патини-

зированных кремней. Среди них оббитые и расколотые гальки, осколки,

нуклевидные осколки, пренуклеусы и нуклеусы, отщепы, пластины, мик-

ропластины, фрагмента сколов, сколы оживления нуклеусов, отбойник из

гальки и 196 изделий со вторичной обработкой. Нуклеусы призматические

и неправильнопризматические одно- и двухплощадочные с односторонним

или подкруговым скалыванием. В группе изделия со вторичной обработ-

кой преобладают скребки, которые подразделяются на низкие, высокие,

нуклевидные и “на площадках”. Низкие скребки в основном концевые на

пластинах и отщепах. Высокие скребки подразделяются на концевые на

отщепах, стрельчатые и “с носиком”. Большинство нуклевидных скребков

165

“с носиком”, но есть стрельчатые и подокруглые. Значительную часть ору-

дий составляют скребла. Среди острий выделены низкие односторонние на

отщепах и высокие клювовидные на осколках. Резцы представлены сре-

динными многофасеточными, боковыми на осколках и обломках нуклеу-

сов, угловыми и боковыми с уплощенными сколами. Зубчатые и выемча-

тые формы не составляет устойчивых и выразительных серий. Среди ос-

тальных изделий со вторичной обработкой есть отщепы с подтеской

брюшка, пластины со скошенным концом, отщепы, пластины и осколки о

краевой ретушью (Рис. 23; 24; 25; 26; 27; 28). Найдено также 16 округлых

уплощенных галек плотного песчаника диаметром 7-10 см, которые, судя

по характерной забитости, служили отбойниками.

Коллекция Зеленого Хутора ІІ насчитывает более 5100 кремней, кото-

рые демонстрируют ту же технику расщепления, 354 из них имеют вторич-

ную обработку. Среди нуклеусов одноплощадочные незначительно преоб-

ладают над двухплощадочными. Для ядрищ обоих комплексов характерны

небольшие размеры (5-7 см). В группе изделий со вторичной обработкой

Зеленого Хутора ІІ также преобладает скребки, которые отличаются боль-

шим разнообразием типов. Среди низких скребков превалируют концевые

на пластинах и отщепах, часть их которых ретуширована по боковым

сторонам, отмечены скребки на осколках и обломках нуклеусов, концевые-

боковые, боковые и подокруглые. Высокие скребки подразделяются на

орудия с узкими и стрельчатыми лезвиями, “с носиком”, выделенным од-

ной или двумя выемками, подокруглые и “с перехватом”. Нуклевидные

скребки представлены формами “с носиком”, стрельчатыми, подокруглы-

ми и овальными. Как и в Зеленом Хуторе І, большинство скребков “на

площадках” являются сколами оживления лезвий нуклевидных скребков,

но иногда оформлены намеренно. Лезвия острий обработаны односторон-

ней и противолежащей ретушью. Из семи довольно крупных высоких

острий три относятся к клювовидным. Резцы подразделяются на боковые,

на углу сломанной заготовки, угловые, срединные, с уплощенными ско-

166

лами и нуклевидные, причем более половины из них многофасеточные.

Среди зубчатых форм выразительные выемки имеют три предмета. Пред-

ставлены также пластины с прямо- или косоусеченными концами, долото-

видные орудия, две пластины с притупленными краями, осколки, отщепы

и пластины с ретушью (Рис. 29; 30; 31; 32; 33). Здесь же обнаружено около

25 отбойников из песчаниковых галек.

Несмотря на то, что в коллекциях Зеленого Хутора I и особенно Зеле-

ного Хутора ІІ, скорее всего, присутствует более поздняя (в пределах позд-

него палеолита) примесь, сравнение технико-морфологических показате-

лей этих комплексов показало, что они очень близки между собой. Ранее

ближайшей аналогией индустрии Зеленого Хутора был назван инвентарь

стоянки Климауцы І на Среднем Днестре (И.А.Борзияк и др.) [90–91, c. 44;

и др.]. Эта аналогия была доказана нами при проведении сравнительного

статистическим анализа, выполненного с применением показателей дове-

рительного интервала процентов [554]. Вместе с тем, уже тогда автор под-

черкнул, что между ними есть заметные отличия. Так, в обоих комплексах

Зеленого Хутора отсутствуют характерные для Климауц І двусторонние

формы, крупные пластины с краевой ретушью по периметру, микро-

пластины с притупленным краем, значительно меньшим является процент

зубчато-выемчатых форм и вообще изделий со вторичной обработкой, а в

Климауцах І не отмечены высокие скребки “с перехватом”1 и резцы с

уплощенными резцовыми сколами [618, с. 55-56, табл. ІІ].

Заметим, что о близости Зеленого Хутора и Климауц І после И.А.Бор-

зияка в разное время писали Г.В.Григорьева [231], М.В.Аникович [21, c.

19], С.И.Коваленко [99; 346, c. 9-10] и другие авторы [873], а сам И.А.Бор-

зияк со временем выделил особую климауцко-зеленохуторскую фацию

1Примечание. Позже С.И.Коваленко и Н.А.Кетрару сообщили о том, что при допол-

нительном просмотре в коллекции Климауц І ими был выявлен “единичный скребок

высокой формы с небольшим перехватом” [348, с. 170-171], но, к сожалению, не

привели его рисунка.

167

ориньякской культуры, в которую включил также и верхний слой Стинки І,

передатировав последний ранней (точнее – начальной) порой позднего

палеолита1 [865, р. 24-27].

Не отрицая сказанного ранее, в настоящее время автор может уточнить

свой взгляд на интерпретацию Зеленого Хутора. Дело в том, что теперь у

нас появилась возможность сравнить оба комплекса этого памятника с ма-

териалами хорошо изученной многослойной стоянки Миток-Малу Галбен,

расположенной в бассейне Прута на северо-востоке Румынии. Там, как ми-

нимум четыре культурных горизонта, содержащих в себе индустрии

ориньяка-І-IІІ (по румынской схеме) залегают на глубине от 8 до 12,5 м. К

сожалению, в связи с малочисленностью коллекций, их материалы опубли-

кованы В.Кирикой суммарно, но и такой характеристики вполне достаточ-

но, чтобы сделать вывод о значительной близости к ним индустрии Зеле-

ного Хутора І и ІІ. Важно, что в ориньякских комплексах Миток-Малу Гал-

бен также не отмечены двустороннеобработанные формы, нет микрочешу-

ек дюфур, как, впрочем, и односторонних клювовидных острий, зубчато-

выемчатые орудия немногочисленны, но зато типология высоких и нук-

левидных скребков удивительно напоминает аналогичные орудия Зеленого

Хутора ІІ. О том, что в Миток-Малу Галбен представлен ориньяк, который

действительно можно связать с классическими западноевропейскими ин-

дустриями, свидетельствует и присутствие в нем типичных для него кос-

тяных наконечников [873, s. 85-92, fig. 67-76]. На основании значительной

серии абсолютных дат, ориньяк Миток-Малу Галбен усредненно дати-

руется от 32 до 28-29 ТЛ [873, s. 64-88; 886; 918; 920–921].

Таким образом, исходя из аналогий с Миток-Малу Галбен и с другими

стратифицированными и датированными ориньякскими памятниками За-

1Примечание. Н.К.Анисюткин также считает эти индустрии весьма близкими типоло-

гически, но относит верхний слой Стинки І к мустьерской эпохе, датируя около 40 ТЛ и

сопоставляя со временем теплой фазы хенгело (Табл. 1) [37–38; 857].

168

падной и Центральной Европы [896; 897, р. 178-180; 898], наиболее вероят-

ной датировкой Зеленого Хутора является начало (нижний уровень) ран-

ней поры позднего палеолита (около 32-28 ТЛ), что соответствует оринья-

ку II-IV западноевропейской схемы, хотя, строго говоря, мы не можем

исключить и более ранний ее возраст (от 34 до 32 ТЛ – ориньяк I). Как

одну из немногих выразительных раннеориньякских индустрий всего юга

Восточной Европы, кроме И.А.Борзияка и автора, материалы Зеленого

Хутора I и ІІ рассматривают Д.Ю.Нужный, Н.А.Кетрару, С.И.Коваленко,

А.А.Кротова, Н.К.Анисюткин и другие палеолитоведы [38, с. 347; 348, с.

169-173; 405; 409; 497; и др.].

Помимо названных, к памятникам ранней поры позднего палеолита в

Степном Нижнем Приднестровье более или менее уверенно можно отнести

материалы ряда иных, хотя и не столь ярких местонахождений. При этом в

некоторых из них – Кулударе, Кулудоровой Балке, Кулудоровой Балке І,

Высоком Кургане, Будячках І, Первомайске, Поповой Даче (Рис. 1) и

других, открытых автором в разные годы, найдены скребла, многофасе-

точные резцы, односторонние острия на отщепах (в том числе – клювовид-

ные), высокие и нуклевидные скребки – острые, “с носиком”, “на площад-

ках”, стрельчатые и др. (Рис. 34; 35) [606; 618, с. 61-67; 652]. Очевидно, что

они близки к Зеленому Хутору как по времени существования, так и по

принадлежности к ориньякскому технокомплексу.

К граветтским индустриям, помимо Лесков, Срединного Горба и, воз-

можно, 8-го и 7-го слоев Владимировки, расположенных в лесостепном

Южном Побужье, хотя и не так уверенно, следует отнести местонахожде-

ния Барабой ІІ и ІІІ в Приднестровье (Рис. 1, 18-19), на которых В.И.Крас-

ковский выявил по одному типичному ножу костенковского типа [375,

табл. 1, 5; 2, 37; 634; 638; 641; и др.]. Кроме того, как было сказано выше,

выразительные граветтские комплексы выявлены в 8-м и 7-м слоях стоян-

ки Молодово V и в 5-м слое Кормани IV, а И.А.Борзияку удалось выделить

в них некоторые типы орудий (острия с боковой выемкой и ножи костен-

169

ковского типа), которые российскими исследователями обычно связывают-

ся с так называемым “восточным граветтом”, другими словами – с костен-

ковско-виллендорфской АК (или культурным единством) [95–96]. О том,

что граветтские индустрии были распространены и в самой зоне степей,

свидетельствуют материалы нижнего слоя стоянки Мира на Нижнем Днеп-

ре [764]. В его коллекции выделены типичные острия типа граветт с

тупосрезанными основаниями, а имеющиеся абсолютные даты около 27,2-

27,8 ТЛ (Табл. 3), вполне соответствуют датам 9-го (раннеграветтского)

слоя Молодово V [920–921].

Ильинка – единственный пещерный памятник региона, в котором были

выявлены палеолитические орудия труда – расположена на правом берегу

Куяльницкого лимана (Рис. 1, 10). Она представляла собой карстовую по-

лость с частично обвалившимся сводом, образованную в толще понтичес-

кого известняка-“ракушечника”. Пещера с двумя входами имела размеры

около 21 х 18-17 м, высоту до 2 м или чуть более, причем лессовидный су-

глинок заполнял ее практически до потолка (Рис. 36, а-г). В последнее вре-

мя Ильинка, вслед за П.П.Ефименко [290, с. 231-232], чаще всего интер-

претируется как логово пещерных медведей (найдены кости от 374 особей),

которое неоднократно посещалось древними охотниками. Они использо-

вали ее как временное убежище и одновременно как своеобразный источ-

ник сырья для изготовления костяных орудий труда. Из массы костей дру-

гих животных (Табл. 2) какая-то часть может быть остатками охотничьей

добычи человека, но их достоверное выделение не представляется возмож-

ным. Трасологическое и технико-морфологическое исследования артефак-

тов показали, что из костеносного горизонта происходят 38 каменных

изделий. Они представлены небольшими односторонними остриями,

скреблом, скребком, отщепами с ретушью и др. Большинство орудий труда

использовалось для обработки кости в качестве сверл, разверток, резцов,

строгальных ножей, а также для вычинки шкур животных (Рис. 37, 1-16).

Последние обрабатывались и при помощи найденных тут же лощил из

170

фрагментов трубчатых костей (Рис. 38, 1-4). Здесь же был найден обломок

клыка пещерного медведя со следами сверления с двух сторон (Рис. 38, 5).

Такой набор признаков позволил нам датировать комплекс каменных и

костяных артефактов из Ильинки ранней порой позднего палеолита [598;

609; 618, с. 13-18; 638; 641; 646; 657; и др.], что позднее допустил и

М.В.Аникович [31, с. 19].

Полученная недавно дата около 27,5 ТЛ (Табл. 3), полностью подтвер-

дила правильность сделанного ранее вывода. Очень важно, что она была

выполнена по фрагменту костяного орудия (лощила), то есть – фиксирует

время присутствия в пещере человека, а не пещерных медведей. Заметим,

что эта дата очень хорошо корреспондируется с датой около 27,0 ТЛ так

называемой “пещеры Нордмана”, исследованной этим ученым в селе Неру-

байском еще в 1846-47 годах (Разд. 1) [625; 631; 657; и др.].

Вместе с тем, автор вынужден признать, что культурная интерпретация

комплекса каменных орудий Ильинки очень затруднительна из-за их мало-

численности. Исходя из того факта, что среди них практически отсутству-

ют типичные ориньякоидные и граветтоидные формы, в предварительном

плане их можно сопоставить с селетоидной индустрией верхнего слоя Ми-

ры [764], который датирован серией дат около 27 ТЛ (Табл. 3) [970]. В

самих юго-западных степях другие, тем более выразительные памятники

этого технокомплекса отсутствуют, но они хорошо известны на востоке

причерноморско-азовских степей (о чем будет сказано ниже), не говоря

уже о Румынии и соседней Молдове, где селетоидные индустрии представ-

лены яркими, хотя разновременными и весьма разнообразными комплекса-

ми отдельных памятников и даже культур [864; 873].

Следует подчеркнуть, что в отличие от Южного Побужья, в степной

части Нижнего Приднестровья комплексы нижнего уровня средней поры

позднего палеолита представлены лишь подъемными и чаще не слишком

выразительными материалами ряда местонахождений. К этому времени в

целом можно отнести Отарик (большую часть коллекции) [592], Дальник

171

[590], Большую Аккаржу ІІ [591], Маяки и Беляевку [295], Усатово [725],

Григориополь, Оланешты, Паланку [606], Раскаецы [594], Юштубей [660],

Казацкое І, Грибовку, Скурту, Красную Косу [652] (Рис. 1) и др. В них

присутствуют такие типы изделий со вторичной обработкой, как высокие и

нуклевидные скребки разных типов, скребки с суженными основаниями,

многофасеточные срединние резцы и др. Заметим, что такие орудия, как

микроострия граветт, пластины и микропластины с притупленным краем в

них либо отсутствуют, либо немногочисленны, но автор не рискнет сейчас

по этим признакам четко подразделить подъемные материалы этих место-

нахождений на собственно эпиориньякские комплексы и близкие к ним по

времени и облику индустрии граветтоидного эпиориньяка.

Более определенно нижним уровнем средней поры позднего палеолита

можно датировать упомянутое выше местонахождение Роксоланы (Рис. 1,

21; Разд. 2). По наблюдениям автора, собранные на нем кремневые изделия

первоначально залегали на глубине около 3-4 м в раннепричерноморском

лессе [379, с. 33; 986, р. 115], причем подстилающая его среднедо-

финовская погребенная почва имеет абсолютную дату около 26,8 ТЛ [900,

p. 307]. К сожалению, выявленные здесь артефакты (108 экз.), среди кото-

рых присутствуют боковой и концевые скребки, небольшое скребло и

боковой резец, недостаточно выразительны для надежной технико-типоло-

гической характеристики.

Здесь же скажем о том, что существует мнение, согласно которому

промежуточное место между ориньяком (Климауцы І) эпиориньяком (Раш-

ковым VII) в Нижнем Поднестровье занимают индустрии двух слоев сто-

янки Климауцы ІІ [348, с. 172-182]. Понятно, что если данное заключение

справедливо, то эти комплексы должны датироваться примерно от 28 до 22

ТЛ и залегать в отложениях дофиновского горизонта. Однако, детальное

описание стратиграфии Климауц ІІ показывает, что оба ее культурных

слоя четко связаны с низами горизонта раннепричерноморского лесса, то

есть лежат выше дофиновской погребенной почвы, которая (а не нижний

172

культурный слой) имеет абсолютную дату около 24,8 ТЛ. В кремневом

инвентаре нижнего слоя действительно есть такие типы орудий, как нукле-

видные и округлые скребки, что вместе с датой позволяет рассматривать

его индустрию как эпиориньякскую. Что касается каменных изделий верх-

него культурного слоя, среди которых, наряду с низкими скребками, есть

микропластины с притупленным краем [97–98], то их скорее следует опре-

делить как эпиграветтские, хотя, скорее всего, и довольно ранние, скажем,

относящиеся к верхнему уровню средней поры позднего палеолита. Кстати

говоря, о близкой датировке обоих слоев Климауц ІІ не так давно высказа-

лись М.В.Аникович и Н.К.Анисюткин [33, с. 489].

Правда, ради справедливости следует сказать о том, что С.И.Коваленко

и Н.А.Кетрару, по-видимому, озознавали некоторую надуманность своих

генетических построений, так как в той же статье написали следующее:

“Потеря культурной специфики ранних памятников на на среднем звене

развития (Климауцы ІІ) определяется влиянием традиций молодовской

культуры, вынужденных рассредотачиваться в условиях усиления стади-

ального похолодания” [348, с. 193]. Не останавливаясь на детальном

анализе данного тезиса, который также по сути практически ничего не объ-

ясняет, подчеркнем, что охарактеризованные выше материалы по юго-

западу Украины, Молдовы и Румынии, свидетельствуют о наличии значи-

тельного хронологического перерыва (около 6-7 тыс. лет) между периода-

ми существования поздних ориньякских и наиболее ранних эпиориньяк-

ских индустрий.

Большая Аккаржа. Стоянка Большая Аккаржа расположена на террасо-

видном уступе правого берега р.Аккаржа, неподалеку от берега Черного

моря (Рис. 1, 17). В ходе комплексных раскопок П.И.Борисковского и авто-

ра 1959, 1961, 1988-93 годов на стоянке сплошным раскопом было вскрыто

около 450 кв.м площади стоянки, то есть, исследована практически вся со-

хранившаяся часть культурного слоя поселения (Рис. 39-40). Кроме фау-

нистических остатков (около 6,2 тыс. фрагментов), представленных исклю-

173

чительно костями бизонов, на памятнике найдено 10-12 углубленных в

землю округлых очагов, большинство из которых были заполнены кост-

ным углем. Надежно зафиксировано, что центральная часть поселения

представляет собой остатки неоднократного (сезонного) наложения друг

на друга отдельных локальных хозяйственно-бытовых комплексов (ХБК),

материалы которых будут подробнее охарактерзованы нами ниже (Разд.

5.1). Здесь же приведем стратиграфию Большой Аккаржи по полевым на-

блюдениям В.Ф.Петруня 1991 года:

1. Техногенный черноземный перевал, темносерый в сухом состоянии,

уплотненный, средне-тяжелосуглинистый, алевропелитовый (с незначи-

тельной примесью песчинок) структуры, бескарбонатный, с редкой

нарушенной мезопористостью, единичными корнеходами и одной кро-

товиной сечением 5 см, заполненной рыхлым палевым лессом, смешан-

ным с черноземом. Консистенция твердая, подошва относительно ров-

ная. Мощность до 0,55 м (tQIVh).

2. Голоценовый черноземный горизонт представлен современным южным

черноземом с типичными подгоризонтами Н, Нp и Ph. Общая мощность

до 0,7 м (eQIVh):

2-а. Чернозем темно-серый в сухом и черный во влажном состоянии,

среднесуглинистый алевропелитовой структуры, макро- и мезопорис-

тый, с червороинами, корнеходами и кротовинами (до 6 см в диаметре),

заполненными палевым лессом. Грунт бескарбонатный, твердой консис-

тенции, с четкой кровлей и постепенным переходом в перекрываемый

подгоризонт. Текстура мелкокомковатая. Мощность до 0,3 м (Н);

2-б. Грунт черноземный темно-серый с коричневато-буроватым оттен-

ком среднесуглинистый, с фестончатой подошвой, макропористый, с

корнеходами и червороинами, реликтово-копрогенной микротекстурой

и алевропелитовой структуры. Число мезопор до 10 на 1 кв. см поверх-

ности. Налицо рассеянный карбонатный псевдомицелий. Вскипает с

соляной кислотой. Консистенция твердая. Мощность до 0,2 м (Нр);

174

2-в. Суглинок гумусированный палево-серый алевропелитовой, с черво-

роинами, корнеходами и макропорами. Обнаруживает до 20 мезопор на

1 кв. см поверхности, карбонатный псевдомицелий. Консистенция твер-

дая. Вскипает с соляной кислотой. Текстура мелкокомковатая-орехова-

тая, кровля неясно-фестончатая, подошва неровная, нерезкая-расплывча-

тая. Налицо норы землероев, заполненные отличающимся по окраске

смешанным материалом. Мощность до 0,2 м. (Ph).

3. Причерноморский горизонт – лесс буровато-палевый (суглинок лессо-

вый легкий-средний), структура алевритовая, содержит макропоры, кор-

неходы и червороины. Число мезопор до 20 на 1 кв. см поверхности. К

подошве намечающаяся неясностолбчатая отдельность. Кротовин, за-

полненных рыхлым, отличным по окраске суглинком до 2-3 на 1 кв. м

поверхности стенки раскопа. До глубины 0,3 м от кровли рыхлые стяже-

ния “белоглазки” (в количестве 2-3 на 1 кв. дм поверхности) диаметром

до 2 см, почти достигающей уровня культурного слоя [очаг на кв. Е-Ж-IІ

– И.С.]. Зона с “белоглазкой” – зона карбонатного иллювия современно-

го чернозема (подгоризонт Рk). Лессовый субстрат реагирует с соляной

кислотой, обнаруживает ореховато-комковатую текстуру, твердую кон-

систенцию, неровную подошву.

Нижние 5-10 см разреза лесса при полном отсутствии белоглазки харак-

теризуются появлением слаборозового оттенка за счет тонкой примеси

мелких фрагментов красно-бурой глины, близкой подстилающей, по-

видимому, это результат делювиального смешения. В целом, этот ба-

зальный прослой более тяжел по механическому составу вышезалегаю-

щего, консистенция его полутвердая. В целом, однако, раскоп не обна-

руживает признаков первичной стратификации причерноморских отло-

жений, отчетливо выраженных, например, западнее (где зафиксированы

лессовые нижний и верхний подгоризонты при разделяющем среднем из

ископаемой почвы) [150, c. 218]. Согласно М.Ф.Векличу, это дает осно-

175

вания относить лесс раскопа 1991 г. к нижнепричерноморскому гори-

зонту v,dQIIIpč1. Мощность до 0,7 м (v,dQIIIpč).

4. Глина красно-бурая, пелитовой структуры, полутвердой консистенции,

мелкотрещиноватая, с фестончатыми подошвой и кровлей, с мажущейся

“белоглазкой” до 2 см в диаметре (в количестве 1-2 на 1 кв. дм) с редки-

ми корнеходами и червороинами, заполненная зеленовато-серым или се-

ровато-бурым суглинком. Грунт содержит редкую пунктацию гидро-

окислов марганца, в подошве над подстилающими глинами – обособлен-

ные стяжения-пятна малопрочного светло-серого иллювиального мерге-

ля до 10 см в поперечнике. Содержит также реликтовые включения под-

стилающей зеленой глины, иногда в 30 см выше подошвы, что позволяет

рассматривать это образование как элювий подстилающего горизонта.

Мощность до 0,6 м (eN23-N2pn)1.

5. Глина оливково-зеленая, в “фестончатой” кровле с “затеками” в нее

перекрывающей красно-бурой, пелитовой структуры, с обособлениями

светло-серого карбонатно-мергилистого иллювиального материала до 5

см в диаметре и аналогичных по размеру рыхлых скоплений мелкозер-

нистого гипса. Сложение мелкооскольчатое, консистенция полутвердая,

подошва неровная. Мощность до 0,7 м (N2pn).

6. Известняк понтический, раковинно-деттритусовый, буровато-желтый,

вторично перекристаллизированный “дикаристый”, неясно-слоистый,

крупно-кавернозной текстуры. Видимая мощность до 0,1 м (N21pn; Рис.

42) [543, с. 274-276].

Заметим, что высокопрофессиональное описание В.Ф.Петруня в целом

подтвердило правильность наблюдений, сделанных ранее первым исследо-

вателем Большой Аккаржи. Их единственным отличием является то, что

1Примечание. По данным палинологического анализа, этот горизонт является дофи-

новской погребенной почвой, которая содержит выразительный набор пыльцы и спор

этого времени [471; 474–475; и др.]

176

В.Ф.Петрунь рассматривает 2-й и 3-й горизонты, выделенные П.И.Борис-

ковским [128, табл. ХVIII, 1], вместе как составляющие единую лессовую

пачку, соотнесенную им с раннепричерноморским подгоризонтом (рč1)

схемы В.Ф.Веклича. Правда, и он отметил, что нижние 5-10 см горизонта

лесса характеризуются появлением розового оттенка. Таким образом, вре-

мя формирования отложений 3-го литологического горизонта следует

связать с поздневюрмским (валдайским) максимумом, то есть, с первой

половиной W3 [543, с. 279; 623; 627]. Культурный слой Большой Аккаржи

“взвешенный”, но в результате проведения детальных микростратиграфи-

ческих исследований удалось выяснить, что его дневная поверхность,

зафиксированная по разрезам очагов и скоплениям относительно крупных

костей, связана с 3-м горизонтом разреза и глубиной около 1,2-125 м от

верхнего уровня чернозема1 (Рис. 41) [627, с. 31-36]. Палинологические

заключения позволили утверждать, что лесс данного уровня отложился во

время пиковой фазы максиумума последнего оледенения [474–475; 954–

955; и др.], что сравнительно недавно было полностью подтверждено тре-

мя абсолютными датами от 19,2 до 18,7 ТЛ (Табл. 3) [638; 641; 899]. Под-

черкнем, что кроме всего прочего, сказанное позволяет утверждать, что

теперь мы имеем в юго-западных степях два практически одновременных

памятника – Большую Аккаржу и Анетовку ІІ.

Всего на Большой Аккарже за все годы исследований было найдено

более 57 тыс. кремневых изделий. Эти материалы опубликованы, а описа-

ние комплексов по отдельным ХБК будет приведено ниже. В целом среди

изделий со вторичной обработкой преобладает микроинвентарь (в среднем

35-40%), представленный в основном пластинками с притупленным краем,

остриями и микроостриями граветт, но в небольшом количестве есть мик-

1Примечание. На некоторых участках стоянки этот уровень был связан с меньшей

глубиной (от поверхности), что объясняется меньшей мощностью черноземного

горизонта [627].

177

рочешуйки дюфур и микролиты в форме вытянутых треугольников (1 экз.).

Второе место занимают резцы – боковые, угловые и др., а третье – скребки.

Последние чаще всего низкие концевые на пластинах и отщепах, но есть

также и выразительные группы небольших по своим размерам высоких и

нуклевидных скребков. Кроме того, небольшими сериями представлены

пластины и микропластины со скошенными концами, проколки, долото-

видные и зубчато-выемчатые орудия, настоящие пилки, отбойники из пес-

чаниковых галек и др. (Рис. 47; 77-81; 83-88; 90-92) [44; 128; 220–221; 1988;

617; 622; 624; 627; 651; 665; и др.].

Как и следовало ожидать, наиболее близкой аналогией раннеэпигра-

веттской индустрии Большой Аккаржи являются материалы Анетовки ІІ,

которые, естественно, отличаются большим разнообразием форм из-за зна-

чительно большего объема материалов.

Кроме того, Г.В.Сапожниковой в ходе трасологического анализа уда-

лось выделить в коллекции Большой Аккаржи типичные вкладыши

кремневых ножей для срезания дикорастущих трав, возможно, злаков,

которые отмечены также в материалах Ивашково VI и Каменки [369; 637, с.

107, 228; 668; 676; 972].

Каменка (Мангейм). Стоянка открыта В.И.Красковским на на пологом

мысу первой надпойменной террасы левого берега реки Барабой (Рис. 1,

14), возвышающемся над тальвегом на высоту 7-10 м. По данным первоот-

крывателя, заложившего на памятнике четыре шурфа, отдельные обрабо-

танные кремни залегали в лессе до глубины 0,55-0,66 м [378, с. 225]. В

1968 году Одесский палеолитический отряд ЛОИА АН СССР под руковод-

ством П.И.Борисковского исследовал Каменку путем закладки уже 28

шурфов общей площадью 114 кв. м, в которых было выявлено около 300

обработанных кремней. Приведем стратиграфию памятника по стенке

шурфа № 22, который дал 96 расколотых кремней:

1. Пахотный гумусированный слой – 0,0-0,65 м;

2. Серый переходный суглинок – 0,65-0,85 м;

178

3. Желтый суглинок с незначительной примесью карбонатных включений

– 0,85-1,85 м;

4. Плотный желтый суглинок – 1,85-2,5 м;

5. Желтый суглинок, аналогичны предыдущему, но темнее, более глинис-

тый и слоистый – 2,50-2,90 м и глубже.

Основная часть находок была выявлена в пахотном горизонте, отдель-

ные кремни встречались во 2 и 3 литологических горизонтах до глубины

0,9-1,0 м [120, с. 3-10; 127]. Как видим, прослеженная стратиграфия Камен-

ки не позволяет установить уровень первоначального залегания культурно-

го слоя и не дает никаких четких литологических привязок для датировки

разрушенного в древности культурного слоя этого памятника. Единствен-

ное, что можно сказать по этому поводу – это с определенной долей ве-

роятности определить лесс 3-го литологического горизонта в целом как

причерноморский.

В результате работ П.И.Борисковского, а также неоднократных сборов

подъемного материала, проведенных В.И.Красковским (1964-65 гг.) и авто-

ром (1986-87 гг.), коллекция Каменки составляет сейчас более 2,6 тыс.

каменных изделий, из которых 230 имеют вторичную обработку. Среди

нуклеусов преобладают двухплощадочные призматические. Из изделий со

вторичной обработкой большую часть составляют скребки и скребловид-

ные орудия (до 50%), причем большая часть скребков низкие концевые на

пластинах (реже отщепах), нередко с двумя лезвиями. Около десятой части

из них имеют высокие лезвия, но такие “архаичные” типы скребков, как

нуклевидные или “с носиком” отсутствуют. Отметим также наличие двух

небольших скребков “на площадках”. Резцы занимают по численности вто-

рое место (13,5%) и достаточно разнообразны – угловые, боковые, двой-

ные, срединные, а также с уплощенными резцовыми сколами. Микроин-

вентарь (6,5%) представлен микроостриями типа граветт и фрагментами

пластин и микропластин с притупленным краем, часть которых обработана

по периметру, иногда противолежащей ретушью. Из других орудий выра-

179

зительна серия пластин (чаще крупных) со скошенными концами (5,7%),

несколько зубчатых и выемчатых форм (Рис. 48; 49; 50; 51; 52), а также

группа орудий из галек плотного песчаника [378, 596]. Отметим также

такую весьма характерную особенность рассматриваемой индустрии, как

широкое использование реберчатых сколов (чаще пластинчатых) в качест-

ве заготовок для изготовления скребков, резцов и других орудий труда.

Исходя из особенностей техники расщепления и типологии изделий со вто-

ричной обработкой, индустрия Каменки может быть охарактеризована как

эпиграветтская. Что касается сравнительно невысокого процента микроин-

вентаря (по сравнению, например, с Большой Аккаржей и Анетовкой ІІ), то

его, как и значительное преобладание скребков над резцами, можно объяс-

нить сезонным (осенне-зимним) характером этого поселения (Разд. 1; 5)

[182; 369; 627; и др.].

Калфа. Очень близкой аналогией Каменке являются материалы стоян-

ки Калфа, расположенной в приустьевой части правого берега реки Бык

(Рис. 1, 33), на двух мысах левого берега балки Гырбовецкая Дача. С.И.Ко-

валенко, открывший и исследовавший этот памятник, сообщил, что в ре-

зультате природной эрозии и глубокой вспашки культуросодержащие слои

суглинков были сильно нарушены, что не позволяет судить о первоначаль-

ной стратиграфии стоянки. В ходе неоднократных сборов подъемного ма-

териала на Калфе было выявлено 1,9 тыс. расколотых кремней, из которых

177 нуклеусов и 113 изделий со вторичной обработкой. В группе послед-

них преобладают скребки и скребла (около 38%), представленные в основ-

ном низкими концевыми на пластинах и отщепах, а также такими же с

высокими лезвиями и несколькими подокруглыми формами. Заметим, что

сообщение С.И.Коваленко о наличии в Калфе нуклевидных скребков (7

экз.), может и не соответствовать действительности, так как на представ-

ленных им рисунках эти изделия почему-то отсутствуют. Боковые, угло-

вые и срединные резцы насчитывают 26 экз. (25%). Микроинвентарь в ви-

де двух острий со скошенным концом и микропластин с притупленным

180

краем занимает третье место (около 18%). Примечательно, что в Калфе,

как и в Каменке, заготовки в виде довольно массивных реберчатых плас-

тин также занимают заметное место (Рис. 53; 54; 55; 56; 57) [99, с. 28-38;

346, с. 5].

Таким образом, близость между индустриями Каменки и Калфы оче-

видна, что подтверждается и отнесением Калфы к граветтоидному техно-

комплексу ее первооткрывателем. При этом С.И.Коваленко полагает, что

Калфа является несколько более поздним памятником, чем Каменка [346, с.

9; 348, с. 193], но не аргументирует этого вывода. Заметим, что ранее

И.А.Борзияк и С.И.Коваленко датировали Калфу заключительной порой

позднего палеолита главным образом на основании ряда аналогий с мате-

риалами Большой Аккаржи [99, с. 40]. В принципе такое сопоставление

можно признать обоснованным, особенно, если вспомнить, что в свое вре-

мя П.И.Борисковский считал материалы Большой Аккаржи и Каменки

очень близкими друг другу и, не исключено, даже однокультурными и од-

новременными. Этот вывод был обоснован им детальным технико-типо-

логическим и статистическим анализом, который, к сожалению, содержит-

ся в отчете о полевых исследованиях Каменки и никогда не был опубли-

кован [120, с. 19]. Понятно, что в свете передатировки более ранним време-

нем Большой Аккаржи, необходимо пересмотреть и время существования

Каменки и Калфы. Правда, в связи с отсутствием стратиграфических дан-

ных и абсолютных дат, мы вынуждены сделать это на основании технико-

типологических наблюдений. Исходя из практически полного отсутствия в

коллекциях обоих памятников каких-либо заметных ориньякских либо

эпиориньякских форм и наличия выразительных граветтских элементов,

мы можем пока предварительно отнести обе индустрии к верхнему уровню

средней поры позднего палеолита [627, с. 230].

Из других описанных выше памятников к этой же хронологической

группе можно не менее осторожно отнести и охарактеризованные выше

материалы стоянки Срединный Горб. Индустрия этого памятника по ряду

181

показателей (типам скребков и резцов), а также по наличию пластин со

скошенным концом, близка к Каменке и Калфе, причем в ней также при-

сутствуют выразительные граветтские элементы [370; 671, с. 39-50; 702, с.

48-52; и др.].

Следует отметить, что предложенной нами датировке Каменки, Калфы

и Срединного Горба (около 18-16,5 ТЛ) пока прямо соответствует лишь

уже упоминавшаяся дата 4-го слоя Владимировки. В этом слое было выяв-

лено 1789 обработанных кремней, их которых 20 нуклеусов и 72 изделия

со вторичной обработкой. Хотя в этом комплексе, в отличие от Каменки и

Калфы, преобладают боковые и срединные резцы (более 52,8%), скребки

занимают второе место (34,7%), а микроинвентарь – третье (6,9%). При

этом большая часть скребков является низкими концевыми на пластинах и

только два на отщепах, причем один из последних – подокруглый. Микро-

инвентарь, представленный пятью микропластинками с притупленным

краем, нельзя назвать выразительным. Кроме того, в комплексе отмечен

скребок-резец на пластине, а также серия реберчатых пластинчатых сколов

с нуклеусов (14 экз.), на которую А.П.Черныш обратил внимание [819, с.

32-38]. Как видим, такая характеристика как в целом, так и в частностях

соответствует облику индустрий Калфы и Каменки и в значительной мере

подтверждает их датировку.

Чобручи. Единственным более поздним памятником позднего палеоли-

та Нижнего Приднестровья является стоянка Чобручи, расположенная на

останце плато правого берега реки Днестр (Рис. 1, 35), возвышающемся

над ее долиной на высоту 150-155 м (Рис. 58). Она была открыта автором в

1971 и исследована им же в 1979 году. В разведочном шурфе размерами 2

х 2 м, заложенном в центральной части стоянки, была зафиксирована сле-

дующая стратиграфия:

1. Пахотный черноземный слой – 0,0-0,7 м;

2. Серый переходный суглинок – 0,7-1,05 м;

182

3. Светло-желтый лессовидный суглинок с вкраплениями известковых

конкреций – 1,05-2,0 м (дно шурфа) и глубже.

Обработанные кремни встречались как в 1-м и 2-м горизонтах (31 экз.),

так и в 3-м горизонте до уровня 1,35-1,4 м от поверхности (151 экз.), одна-

ко наибольшая их концентрация отмечена на глубине от 1,05 до 1,2 м (Рис.

59). Таким образом, “взвешенный” культурный слой Чобручей следует оп-

ределенно связать с отложениями причерноморского лесса (рč), вероятнее

всего, с позднепричерноморским подгоризонтом (рč3), но не с его верхним

(гумусированным) уровнем.

Всего в результате неоднократных сборов подъемных материалов

1970-90-х годов на Чобручах была составлена коллекция каменных изде-

лий, насчитывающая 12371 экз., из которых 483 нуклеуса и пренуклеуса

(3,9%) и 533 (4,3%) изделия со вторичной обработкой. Техника расщепле-

ния этой индустрии пластинчатая, причем найдено несколько очень харак-

терных правильных призматических нуклеусов для снятия микропластин.

Среди изделий со вторичной обработкой преобладает микроинвентарь

(около 25%), представленный микропластинами с притупленным краем,

остриями граветт и со скошенным концом. В группе скребков (более 21%)

более всего низких концевых на отщепах, реже на пластинах, выразитель-

ны также подокруглые и боковые, хотя присутствуют высокие скребки и

даже несколько небольших скребка “на площадках”. Иногда скребки

оформлены очень характерным приемом, то есть – путем нанесения рету-

ши не со спинки, а со стороны брюшка. Резцы (около 11%) представлены

угловыми, а также боковыми и срединными, причем многофасеточных

среди них почти нет. Среди остальных орудий встречаются изделия с

выемками (4,1%), с подтеской брюшка (2,3%), зубчатые (1,7%) и долото-

видные (1,1%) (Рис. 60; 61; 62; 63; 64; 65; 66).

Такая характеристика каменного инвентаря позволяет охарактеризо-

вать индустрию Чобручей как эпиграветтскую, подчеркнув, что эта стоян-

ка является, по-видимому, одним из наиболее поздних памятников этой

183

традиции не только в зоне степей, но и в соседних (кроме Крымского полу-

острова) регионах [596; 632]. Сразу же подчеркнем, что Чобручи и ряд

других стоянок зоны степей датируются по аналогиям существенно более

поздним временем, чем эпиграветтские памятники Центральной Европы,

последняя (пятая) стадия которых, по мнению М.Отта и П.Нуаре, имеет

верхний рубеж около 17 ТЛ [963].

Правда, прямые аналогии этому комплексу в юго-западных степях по-

ка неизвестны. По данным стратиграфии с Чобручами можно сблизить

только нижний слой стоянки Михайловка, но выделить в коллекции по-

следней соответствующие материалы затруднительно (Рис. 68) [633], о чем

будет сказано ниже. Несмотря на наличие значительного числа эпигравет-

тских комплексов в Молдове, Среднем Поднестровье и в лесостепной час-

ти Нижнего Приднестровья и Южного Побужья, датированных от 19 до

14-13 ТЛ [819–824; 348, с. 183-192; 936–937; и др.], аналогии Чобручам

среди них также отсутствуют. В типологическом плане наиболее близки к

ним материалы Пидпорижного ІІ в Днепровском Надпорожье [694, с. 104-

114], а также ряда стоянок румынской Молдовы (Бофу Мик, 5-й слой По-

диша и др.) [960]. К сожалению, до сих пор по этим памятникам абсолют-

ные даты не получены [927]. В целом индустрии этого круга и времени

определяются румынскими исследователями как эпиграветт или “финаль-

ный граветт” (в отличие от так называемого “тардиграветта” или “финаль-

ного эпиграветта”, сопоставляемых уже со временем позднеледниковья).

На основании стратиграфических, палинологических исследований, а так-

же типологических сопоставлений названные памятники позднего эпигра-

ветта связываются, как правило, с отложениями дриаса-І (І-с), то есть,

датируются временем около 14-13 ТЛ [872; 965; и др.].

4.3. Днестро-Дунайское междуречье (Буджак)

В этом районе юго-западных степей большинство известных позднепа-

леолитических местонахождения и стоянок приурочены к правобережью

184

долины Днестра и Днестровского лимана (Рис. 1) [652]. Наиболее вырази-

тельные из них были описаны или упомянуты нами в предыдущем под-

разделе, но еще несколько памятников были открыты в в разное время в

центральной части Буджака. Они связаны главным образом с долиной реки

Сарата, впадающей в лиман Сасык. Наиболее ранним из них является мес-

тонахождение Кантемир (Зеленое; Рис. 1, 45), большую часть материалов

которого можно определить как эпиориньякские (присутствуют высокие и

подокруглые скребки и другие типы орудий) [379, с. 44; 388; 603]. Более

поздним временем датируется часть материалов местонахождения Ново-

селицы І, расположенного в устье реки Сараты (Рис. 1, 47). Очень предва-

рительно, по наличию среди них микроострия и микропластин с притуп-

ленным краем (разведки автора 1982 г.), их можно интерпретировать как

эпиграветтские [252; 379, с. 48-49; 751, с. 33-34]. Кроме этого, типичная

“царинковская” трапеция и небольшой концевой скребок на пластинчатом

отщепе были выявлены С.А.Дворяниновым неподалеку от села Белолесье

(пункт Белолесье-Следы или Белолесье IV) [252; 751, с. 35].

Михайловка (Белолесье). Этот наиболее значимый, известный и вместе

с тем спорный памятник региона расположен на мысу пойменной террасы,

образованном правыми берегами долины реки Сараты и ее старицы, напро-

тив южной окраины села Михайловки (Рис. 1, 46). Всего в результате ис-

следований В.И.Красковского и А.М.Кремера (1957 г.), В.Н.Станко (1965-

66 гг.), В.Н.Станко и С.А.Дворянинова (1977 г.) и Т.Н.Швайко (1991 г.) на

стоянке было вскрыто до 320-330 кв.м его площади (Рис. 67-а). Стратигра-

фия Михайловки детально изучалась несколько раз: почвоведом А.М.Кре-

мером (1957 г.), геологами-четвертичниками – В.Ф.Петрунем (1966 г.),

Г.И.Ивановым (год неизвестен) и В.А. Дубняком (1977 г.), а также пали-

нологом Г.А.Пашкевич (1977 г.). Сначала приведем описание стратигра-

фии стоянки по А.М.Кремеру: “Почвенный покров толщиной 0,8 м (гори-

зонт А+В) переходит в лессовый суглинок, который в свою очередь на

глубине около 2,0 м переходит в супесчаные тонкослоистые отложения

185

палевого цвета (уходят под уровень дна русла). По вертикали материал

распространен от 0,49 до 0,71 м, то есть в лессовом суглинке переходного

горизонта (горизонта В) почвы; причем наибольшая концентрация мате-

риала (около 45% всей численности найденного в зачистке) сконцент-

рирована на глубине 0,69 м” (Рис. 67-б) [380, с. 126]. На опубликованной

мною не так давно диаграмме, составленной этими исследователями в

1957 году, хорошо видны не один, а два пика концентрации материала

(всего в зачистке было выявлено 40 кремневых изделий), причем второй из

них четко прослежен на глубине 0,49-0,51 м в том же литологическом

горизонте В [633, рис. 3, 1]. Гораздо позже в двух работах В.Н.Станко при-

знал наличие еще одного (верхнего) слоя стоянки, отнеся его ко времени

позднего мезолита (по его схеме) [722, с. 95; 729, с. 32]. Подчеркнем, что

первооткрыватель Михайловки А.М.Кремер и В.И.Красковский уже в пер-

вой публикации ее материалов вполне определенно отнесли второй лито-

логический горизонт памятника (так называемую “подпочву В”) и находки

из него ко времени верхнего палеолита [380, с. 128].

Через некоторое время В.Ф.Петрунь опубликовал гораздо более де-

тальное описание литологии Михайловки и ее интерпретацию:

1. Почва черноземного типа на гумусированном, местами песчанистом

суглинке, мелкокомковатая, с редкими кротовинами, спорадическими

остатками раковин Helix sp. и единичным, вероятно, вторично переме-

щенными снизу в результате деятельности землероев, кремнем.

Мощность – до 50 см.

2. Суглинок буровато-палевый, пылевато-песчанистый, фестончато-гуму-

сированный по трещинам и реликтам корневой системы растений, с

мелкими рассеянными скоплениями рыхлой белой углекислой извести

(иллювиальный горизонт вмывания голоценового почвообразования), с

обильными раковинами Helix sp. и [со слов В.Н.Станко] с главной мас-

сой обработанного кремня. Мощность – 20-30 см.

186

3. Суглинок зеленовато-палевый, глинисто-алевритовый, неяснослоистый

с рассеяными скоплениями “белоглазки” и единичными обработанными

кремнями в верхней части разреза. Видимая мощность – до 30 см.

По мнению, ученого, “время возникновения стоянки чуть-чуть пред-

шествует или прямо совпадает с фингляциальной эпохой, когда на юго-за-

паде степной зоны Украины происходило завершение формирование при-

черноморского лесса (Qpts3 или W3)” (pč3 – по более поздней номенклатуре)

[541, с. 111, 115]. Совершенно очевидно, что, говоря о времени, предшест-

вующему позднеледниковью, В.Ф.Петрунь имел в виду обработанные

кремни, залегающие в верхней части 3-го литологического горизонта, а с

собственно так называемой “фингляциальной эпохой” (около 13-10 ТЛ)

сопоставлял основной культурный слой Михайловки, залегающий, по его

мнению, во 2-м литологическом горизонте. Таким образом, именно

В.Ф.Петрунь впервые не только по сути поставил вопрос о возможности

присутствия на стоянке еще одного, нижнего культурного слоя, но и при-

вел его четкую и конкретную датировку временем позднепричерноморс-

кого подгоризонта схемы М.Ф.Веклича, иначе говоря – дриасом-І или кон-

цом среднего уровня заключительной поры позднего палеолита (примерно

от 15 до 13 ТЛ).

Приведем целиком еще одно описание стратиграфии Михайловки, ко-

торое принадлежит геологу-четвертичнику В.А.Дубняку, но ранее было

опубликовано В.Н.Станко частично (чтобы не сказать выборочно) [729, с.

32, рис. 1, 3]:

1. Дерновой горизонт, темно-серый (светлый), рыхлый суглинок – 0,0-45 м

(Н);

1-а. Темно-серый, плотный, кисловатый суглинок, к низу проникает

СаО4 (0,0-0,17 м);

1-б. Чернозем обыкновенный, солонцеватый, темно-серый, зернисто-

комковатый, рыхлый, по горизонту проникает СаО4. Кротовины, отдель-

ные кремни (0,17-0,44 м);

187

2. Суглинок темно-серый, светлее вышележащего, с темно-серыми и пале-

выми землероинами. В верхней части этого горизонта уменьшаются и

исчезают включения гипса. В низах этого горизонта встречаются

отдельные кремни – 0,45-0,65 м (Нр);

3. Суглинок буровато-палевый с затеками гумуса, комковатый с зелено-

вато-бурым оттенком [и следами ожелезнения в нижней части, по на-

блюдениям 2003 года – И.С.]. Четко выделяется в разрезе как маркирую-

щий горизонт культурного слоя. К верхам этого горизонта приурочено

наибольшее количество находок кремней – 0, 65-0,82 м (Рhi);

4. Суглинок палевый с зеленоватым оттенком, тяжелый, обильно насыщен-

ный СаСО3 в виде “белоглазки”, с кротовинами – 0,82-1,01 м (Рk);

5. Суглинок зеленовато-палевый, микропористый, слюдистый – 1,01-1,3 м

(Рh);

6. Пески и супески – 1,3 м и ниже [724, с. 2-3].

Итак, обобщенная стратиграфия Михайловки, по приведенным описа-

ниям и стратиграфическому разрезу, заложенному автором и В.А.Манько в

2003 году, с учетом данных палинологии [537], выглядит в настоящее вре-

мя таким образом. Нижний культурный слоя залегал на глубине около 1,0

м в 4-м и 5-м литологических горизонтах (приведены по В.А.Дубняку).

Основной культурный слой, связанный с верхней частью 3-го горизонта,

залегавший на глубине 65-0,7 м. Верхний культурный слой, приуроченный

ко 2-му горизонту, на глубине около 0,5 м. С точки зрения геохронологии,

нижний культурный слой Михайловки может быть предварительно связан

с дриасом-Iс. Основной (средний) культурный слой, скорее всего, следует

сопоставить с дриасом-ІІ (около 12,3-12,0 тыс. лет ВР), ориентировочно

связав выявленные ниже следы ожелезнения с беллингом – (около 13,0-

12,3 ТЛ), а верхний слой – с аллередом (около 12,0-10,8 тыс. лет ВР) либо

дриасом-ІІІ [633].

Такой вывод в целом подтверждает сделанные ранее наблюдения ряда

авторов относительно датировки основного слоя Михайловки. Так, В.Н.Да-

188

ниленко отнес его “к эпипалеолиту (позднему азилю)” [251, с. 56], а

С.А.Дворянинов – к дриасу-III [254, с. 34], что позже было поддержано

В.Ю.Коеном [349, с. 5-6; 350, с. 17; 878, р. 381] и Е.В.Смынтыной [710; 711,

с. 57, 149-150]. Автор и Г.В.Сапожникова датировали основной слой Ми-

хайловки дриасом-ІІ [653], а А.А. Яневич – аллередом [851].

Здесь мы вынуждены признать, что несмотря на наличие таких более

или менее ясных стратиграфических привязок, а также достаточно инфор-

мативных данных палинологического анализа, о которых шла речь в пре-

дыдущем разделе, В.Н.Станко почему-то полностью проигнорировал не

только геологические и приведенные выше археологические датировки, но

и факты о наличии на стоянке нижнего культурного слоя. В целом ряде ра-

бот исследователь настаивал на раннемезолитическом возрасте основного

слоя Михайловки, но только в одной из них определенно отнес его ко вре-

мени пребореала. Верхний слой, который считался маломощным, как было

сказано выше, был датирован В.Н.Станко поздним мезолитом, то есть –

временем бореала [729; и др.].

Таким образом, анализ материалов Михайловки и их интерпретация, к

сожалению, осложнены тем, что каменный инвентарь трех культурных

слоев был механически объединен в одну коллекцию. Кстати говоря, ее яв-

ная негомогенность уже давно была замечена специалистами. Так,

Д.Ю.Нужный отметил среди геометрических микролитов этого памятника

формы, нехарактерные для “шан-кобинских” памятников – вытянутый пря-

моугольник, два микроострия с притупленным краем и крупную “зимов-

никскую” трапецию с противолежащей ретушью [496, с. 39]. В.А.Манько

добавил к ним и сравнительно крупный треугольник со струганной спин-

кой [633], который действительно находит прямые аналогии в памятниках

таш-аирского неолита Крыма [855].

Поскольку у нас нет другого выхода, охарактеризуем каменные изде-

лия Михайловки суммарно. Всего из ее трех ее слоев, а, возможно, и с

пункта находок Михайловка-А, расположенного в 150 м к западу от стоян-

189

ки [380], по уточненным данным, происходит 1286 расколотых кремней

[676], из которых 174 (13,5%) имели вторичную обработку. Среди послед-

них преобладают скребки (45%) на отщепах – концевые, подокруглые,

округлые, микролитические и острый, хотя есть и концевые скребки на

пластинах. Резцы немногочисленны (8,6%) и представлены угловыми и

боковыми. Выразительны, но разнотипны острия (более 8%) – типа граветт,

со скошенным концом, с выпуклой спинкой, с двумя притупленными края-

ми и др. Еще более разнообразны изделия геометрическиих форм (около

13%), представленные вытянутыми и средневысокими сегментами, удли-

ненным прямоугольником, треугольниками, трапециями, в том числе с

ретушированным верхним основанием. Среди других изделий со вторич-

ной обработкой назовем микропластинки с притупленными краями, выем-

чатые формы, отщепы и пластины с краевой ретушью (Рис. 68) [309, с.

128-131; 496, с. 39-40; 633; 729; 751].

Как видим, Д.Ю.Нужный и В.А.Манько имели основания для заключе-

ния об определенной смешанности набора геометрических микролитов

Михайловки, установить степень которой не представляется возможным.

Однако, по нашему мнению, материалы всех трех слоев Михайловки отра-

жают развитие одной традиции – эпиграветта, а два верхних слоя памятни-

ка безусловно следует отнести к финальноэпиграветтским южноевропейс-

ким индустриям круга “азиль-романелли”, которые, помимо Михайловки,

представлены на юге Восточной Европы комплексами известной шан-

кобинской АК в Горном Крыму [309, с. 131; 648; 777, с. 70-73; 851; и др.].

Здесь же важно подчеркнуть, что практически все эпиграветтские формы, а

также и типы финальноэпиграветтских геометрических микролитов Ми-

хайловки находят прямые аналогии в комплексах раннего и среднего эта-

пов этой культуры [69].

Кроме Михайловки, по одному сегменту происходит из расположен-

ных неподалеку местонахождений Новоселицы І и Когильник [252], а

крупная “зимовникская” трапеция – из стоянки Скосаревка на реке Журав-

190

ке в Буго-Днестровском междуречье [777, рис. 23, 22], но датировка и

культурный облик этих памятников неясны из-за малочисленности их

комплексов. Одна очень специфическая небольшая асимметричная трапе-

ция с ретушированным верхним основанием была найдена Л.Л.Зализняком

на более раннем местонахождении Беляевка ІІ (материалы в фондах ОАМ

НАНУ) [633]. Следует заметить, что сегменты изредка встречаются и в

более поздних, уже мезолитических индустриях (Доброжаны в Нижнем

Приднестровье и др.) [377, рис. 1, 10; 779–780; и др.], а отдельные крупные

трапеции, напоминающие “зимовникские”, есть даже в Гребениках и По-

знанке [309, рис. 69; 365], то есть, уже в типичных памятниках гребеников-

ской АК. Эти факты позволяют нам сблизить верхние слои Михайловки в

хронологическом и, возможно, культурном и генетическом плане с ранне-

мезолитическими памятниками региона, а также говорят о перспектив-

ности дальнейших поисков стоянок времени финального палеолита в юго-

западных степях [656].

3.4 Проблемы культурной интерпретации памятников

Таким образом, рассмотренные нами материалы по памятникам позд-

него палеолита региона в целом демонстрируют довольно полную хроно-

логическую колонку и, соответственно, индустриально-культурную после-

довательность этой эпохи. Необходимо подчеркнуть, что подобной полно-

ты не отмечено ни в одном их других регионов степной зоны, хотя мате-

риалы целого ряда памятников некоторых из них позволяют дополнить ее

по отдельным периодам и даже по их уровням. Этот вопрос будет более

детально рассмотрен в следующем разделе, а здесь скажем о том, что на

сегодня в юго-западных степях неизвестны памятники либо индустрии, ко-

торые можно было бы с той или иной степенью достоверности отнести ко

времени ранее 32 ТЛ, то есть, к периоду так называемой начальной поры

позднего палеолита.

191

На нынешнем этапе знаний мы можем констатировать, что наиболее

ранними известными индустриями этой эпохи в юго-западных степях

являются ориньякские, которые могут датироваться около 32-28 ТЛ (Зеле-

ный Хутор І, ІІ и др.). Однако, пока этот вывод основан на типологических

аналогиях с условно синхронными памятниками. На смену индустриям

ориньякоидного ТК, по-видимому, приходят граветтские индустрии, к ко-

торым можно предварительно отнести местонахождения Барабой ІІ и ІІІ в

степном Приднестровье, а также гораздо более уверенно – Лески, Семе-

новскую Гору, 8-й и 7-й слои Владимировки в северном приграничье рас-

сматриваемого региона. По аналогиям, а также абсолютным датам и стра-

тиграфическим наблюдениям их следует в целом датировать от 28 до 22

ТЛ [641]. Вместе с тем, мы можем с большой долей вероятности допустить,

что в то же время здесь могли существовать индустрии иного облика, на-

пример, связанные с селетоидным ТК. Об этом красноречивее всего свиде-

тельствуют материалы стоянки Мира на Нижнем Днепре [764], а также

целый ряд подобных комплексов в соседних регионах (в Прикарпатье, на

Северском Донце и в Костенковско-Борщевском районе). Не исключено,

что именно к этому технокомплексу следует отнести и каменный инвен-

тарь из пещеры Ильинка [634; 970]. Вместе с тем, автор не может не при-

знать отсутствие выразительных комплексов как граветтоидного, так и

селетоидного ТК собственно в юго-западных степях, которые надежно

датировались бы ранней порой позднего палеолита.

С начала средней поры позднего палеолита (около 22 ТЛ) в юго-запад-

ных степях и в соседних регионах наблюдается выразительная картина по-

явления эпиориньякских индустрий, которые отделяет от собственно

ориньяка хронологический разрыв порядка 6-7 тыс. лет. Сказанное ставит

под сомнение жизнеспособность тех генетических линий, которые основы-

ваются на прямой взаимосвязи между ориньяком и эпиориньяком либо

граветтоидным эпиориньяком, хотя наличие определенной типологической

близости между ними абсолютно понятно и даже логично, поскольку они

192

относятся к одному ТК. Ситуация усложняется еще и наличием несколько

более поздних индустрий граветтоидного эпиориньяка (Анетовка І, Иваш-

ково VI, Рашков VII и др.), а также тем обстоятельством, что собственно

эпиориньякские комплексы сами по себе довольно разнообразные (напри-

мер, Сагайдак І и Гордашовка І).

Вместе с тем, мы вынуждены признать, что морфологические показате-

ли обоих названных групп эпиориньякских комплексов не вполне соот-

ветствуют общему определению М.В.Аниковича для ориньякоидного ТК

(Разд. 1). Напомним, что, кроме всего прочего, для индустрий последнего

характерно, как правило, использование интенсивной краевой ретуши, за-

ходящей далеко на поверхность заготовки, массивные удлиненные

ориньякские пластины, оформленные именно такой ретушью, а также

скребки и острия на них [31, с. 15]. Как было показано выше, такие изде-

лия не отмечены не только в эпиориньякских комплексах юго-западных

степей (исключение представляет собой только Гордашовка І, расположен-

ная за пределами рассматриваемого региона), но не характерны и для Зе-

леного Хутора. Правда, ориньякоидность материалов последнего все-таки

является намного более яркой за счет присутствия выразительных и разно-

типиных нуклевидных и высоких скребков. Пока в качестве предполо-

жения можно высказать идею о том, что отсутствие крупных пластин с

ретушью по периметру на всех названных памятниках региона, возможно,

следует объяснять сравнительно мелкими размерами и достаточно низким

качеством кремневого сырья аллювиального происхождения, который до-

бывался палеолитическими людьми в естественных разрезах низовий реч-

ных долин как Днестра, так и Южного Буга.

Начиная с 19 ТЛ примерно до 13 ТЛ мы можем наблюдать в юго-

западных степях достаточно полную картину развития эпиграветта, хотя

может быть и не такую выразительную, как в некоторых соседних регио-

нах (на Среднем Днестре и в лесостепном Побужье). Сразу же заметим,

что, несмотря на приставку “эпи-”, технико-типологические показатели

193

комплексов региона этого времени вполне соответствуют обобщенной ха-

рактеристике граветтоидного ТК М.В.Аниковича, отличаясь от собственно

граветтских индустрий разве что некоторой микролитичностью инвентаря,

на что ранее обратил внимание Л.Л.Зализняк [310]. В позднеледниковье в

юго-западных степях и в прилегающей лесостепной зоне отмечено сущест-

вование двух направлений развития финального эпиграветта – шан-ко-

бинского (два верхних слоя Михайловки) и царинковского. Заметим, что в

наиболее ранних эпиграветтских комплексах (Большой Аккарже и Анетов-

ке ІІ) еще сохраняются некоторые эпориньякские черты, что говорит о их

взаимосвязи с предыдущими индустриями граветтоидного эпиориньяка. В

целом, имеющиеся в нашем распоряжении материалы по позднему палео-

литу юго-западных степей, датированные от 22 до 10,3 ТЛ, вполне позво-

ляют проследить и выделить как генетические линии развития, так и син-

хронно-территориальные АК.

Что касается генетических линий, то, исходя из характеристики и да-

тировки памятников юго-западных степей, некоторые из уже существую-

щих построений такого типа должны быть признаны несостоятельными

(Разд. 1). Вместе с тем, это совсем не означает, что автор является против-

ником генетического подхода в археологии каменного века, однако, при

его использовании на практике речь должна идти не о построении в одну

или несколько нитей определенных памятников, тем более отделенных

друг от друга многими тысячелетиями, а о взаимосвязи между фациями

(вариантами) тех или иных технокомплексов либо конкретных АК. Так, на-

пример, мало у кого из исследователей в настоящее время вызывает сомне-

ние наличие местных архаических корней мезолитических кукрекской и

мурзак-кобинской (горно-крымской) АК, но в процессе их поиска, по-мое-

му, следует говорить не о каких-либо двух конкретных памятниках (напри-

мер, об Анетовке ІІ и Шан-Кобе), а о суммарных наборах признаков двух

вариантов (фаций или АК) финальноэпиграветтских индустрий, скажем –

рогаликско-царинковском и шан-кобинском. Ведь ни для кого не является

194

секретом, что обобщенные технико-типологические показатели того или

иного культурно-исторического явления практически никогда полностью

не соответствуют показателям какой-либо одной, входящей в него индуст-

рии (даже самой яркой и многочисленной).

В целом же, на протяжении средней и заключительной пор позднего

палеолита в юго-западных степях действительно прослеживается процесс

непрерывного развития определенных технико-типологических традиций,

который, судя по имеющимся материалам, не прерывался никакими явны-

ми инородными инвазиями, которые обычно связываются с миграциями

населения иного происхождения. Более того, несмотря на некоторую фраг-

ментарность материалов, можно допустить, что в будущем будут найдены

памятники, материалы которых позволят заполнить имеющийся на сегодня

разрыв между ориньякскими и эпиориньякскими индустриями. Скорее

всего, как в Среднем Поднестровье и лесостепном Южном Побужье, они

будут представлены индустриями граветтского (восточнограветтского - ?)

облика и мы уже имеем некоторые подтверждения сказанному, например,

в материалах местонахождений Барабой ІІ и ІІІ.

Говоря о так называемых синхронно-территориальных АК, заметим,

что на основании материалов позднего палеолита региона, мы можем при

желании выделить несколько таких культур, объединив в каждую из них

синхронные (иногда условно синхронные) памятники, относящиеся к

определенным уровням той или иной поры эпохи позднего палеолита.

Так, для нижнего уровня ранней поры речь может идти об ориньякской

(нижне-днестровской) АК, в которую войдут Зеленый Хутор І и ІІ вместе с

названными выше местонахожденими Кулударь, Кулудорова Балка, Будяч-

ки І, Первомайск, Попова Дача и др. Для среднего и верхнего уровня той

же поры выделение каких-либо АК видится явно преждевременным, по-

скольку известные на сегодняшний день памятники этого времени (Ильин-

ка, Барабой ІІ и ІІІ, а также Лески, Семеновская Гора и др.) недостаточно

выразительны и (или) плохо датированы. Для времени нижнего уровня

195

средней поры можно более или менее уверенно говорить об эпиориньякс-

кой (сагайдакской) АК. (Сагайдак І, а также Гордашовка І1 и, возможно, 6-

й слой Владимировки). Со средним уровнем той же поры связано сразу две

АК – граветтоидно-эпиориньякской (рашковско-анетовской) АК (Анетовка

І, местонахождения Отарик, Большая Аккаржа ІІ, Маяки, Беляевка, Уса-

тово, а также Ивашково VI, Рашков VІІ и Лапушна) и очень яркая ранне-

эпиграветтская АК, которую следовало бы назвать аккаржанско-анетовс-

кой (Большая Аккаржа и Анетовка ІІ). В верхнем уровне средней поры

четко выделяется еще одна группа ранних эпиграветтских комплексов,

которые также при желании можно объединить в одну (каменскую) АК

(Каменка, Калфа, а также Срединный Горб и, возможно, 4-й слой

Владимировки).

Для выделения конкретных АК в раннем и среднем уровнях заключи-

тельной поры данных также пока явно недостаточно, но уже очевидно, что

в них войдут поздние эпиграветтские комплексы (Чобручи и др.). Что

касается верхнего уровня заключительной поры (собственно финального

палеолита), то пока в регионе четко зафиксированы только индустрии шан-

кобинской АК (два верхних слоя Михайловки), хотя отдельные находки

трапеций с ретушированным верхним основанием в Буджаке и в Нижнем

Приднестровье позволяют говорить о существовании здесь до сих пор не-

выявленных комплексов еще одной, рогаликско-царинковской общности,

которая в пограничье юго-западных степей представлена пока лишь одним,

но зато очень выразительным памятником – самой Царинкой. Заметим,

также, что для этого уровня открытым остается вопрос как о временном

соотношении между шан-кобинской и рогаликско-царинковской АК, так и

о конкретной хронологии памятников обоих названных культур.

1Примечание. Не исключено, что отмеченные отличия между материалами Сагайдака І

и Гордашовки І после проведения более детального сравнительного анализа окажутся

не культурными, а хронологическими, сезонно-функциональными либо даже обуслов-

ленными использованием разных источников каменного сырья.

196

Как было показано выше, целый ряд охарактеризованных ранее куль-

турных построений Н.П.Оленковского (Разд. 1) не выдерживает элемен-

тарной критики как с точки зрения хронологии памятников, так и технико-

морфологической характеристики их комплексов, хотя в них есть и неко-

торые верные наблюдения и аналогии. Но сейчас для нас важно подчерк-

нуть другое – в атрибуции археологических культур Н.П.Оленковского

налицо тенденция к постоянному сужению границ отдельных АК. И дейст-

вительно, мы вынуждены признать, что, кроме всего прочего, при приме-

нении концепции синхронно-территориальных культур всегда возникает

одна, но очень существенная проблема. Речь идет о возможной и допусти-

мой широте территориальных рамок АК, выделенных по такому принципу.

У меня лично на сегодня нет однозначного ответа, можно ли относить к

ним памятники, которые значительно удалены от исследуемого региона.

Например, возникают вопросы, имеем ли мы все необходимые основания

для того, чтобы включать в нижнеднестровскую ориньякскую АК Климау-

цы І и соответствующие слои Миток-Малу Галбен, в позднеэпигравет-

тскую АК вместе с Чобручами – Пидпорижный ІІ, Бофу Мик и Подиш (5

слой), в шан-кобинскую АК – два верхних слоя Михайловки и т.д. Пока же

следует констатировать, что нередко удаленные, но хорошо синхронизиро-

ванные комплексы оказываются типологически гораздо более близкими

друг другу, чем условно одновременные индустрии одного сравнительно

узкого региона, в частности, юго-западных степей.

197

РАЗДЕЛ 4

ХРОНОЛОГИЯ ПОЗДНЕГО ПАЛЕОЛИТА

ЮГА ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ

К настоящему времени, благодаря работам целого ряда ученых, накоп-

лена широкая и разнообразная источниковая база для определения хроно-

логии отдельных стоянок и разработки детальной хронологической колон-

ки памятников позднего палеолита всей зоны степей Восточной Европы, а

также сопредельных регионов. Она включает в себя хроностратиграфичес-

кую схему (Табл. 1), результаты целого ряда важных геолого-стратиграфи-

ческих исследований, палинологические колонки и значительное число аб-

солютных дат, которых сейчас только для степных памятников насчитыва-

ется 84 (Табл. 3). Для сравнения следует сказать о том, что, по данным

А.А.Кротовой, всего 10 лет назад в нашем распоряжении их было только

15 [942, tabl. 1]. Итак, за прошедшее время число радиоуглеродных дат во-

зросло более чем в пять раз и сейчас таким способом продатировано около

30 памятников, отдельных комплексов и культурных слоев [См. также:

409, табл.; 638; 641; 899; 928; и др.].

4.1 Хронологическая колонка памятников юго-западных степей

Неплохой базовой основой для создания такой обобщенной схемы яв-

ляется хронологическая колонка памятников позднего палеолита рассмат-

риваемого нами региона, которая, исходя из анализа, проведенного нами в

предыдущем разделе, выглядит сейчас следующим образом1:

Ранняя пора – 32-22 ТЛ.

Нижний уровень – (32-28 ТЛ). Зеленый Хутор І и ІІ, а также Кулударь,

Кулудорова Балка, Кулудорова Балка І, Высокий Курган, Будячки І,

Первомайск, Попова Дача (?).

1Примечание. В нее включены охарактеризованные выше комплексы соседних районов

лесостепи – Южного Побужья и левобережья Нижнего Приднестровья (Рис. 1; 2).

198

Средний уровень – (28-25 ТЛ). Пещера Ильинка.

Верхний уровень – (25-22 ТЛ). Барабой ІІ и ІІІ, а также Лески, Влади-

мировка (8-й и 7-й сл.), Семеновская Гора и Ивашково Поле.

Средняя пора – 22-16,5 ТЛ.

Нижний уровень – (22-20 ТЛ). Сагайдак І (ниж. сл.), Роксоланы, а также

Гордашовка І и Владимировка (6-й сл.).

Средний уровень – (20-18 ТЛ). Ранняя группа: Анетовка І, а также

Ивашково VI, Рашков VII и Лапушна. Поздняя группа: Большая Аккаржа и

Анетовка ІІ, а также Владимировка (5-й сл.).

Верхний уровень – (18-16,5 ТЛ). Каменка, Калфа, а также Владимировка

(4-й сл.) и Срединный Горб.

Заключительная (поздняя) пора – 16,5-10,3 ТЛ.

Нижний уровень – (16,5-15,0 ТЛ). Червоная Гребля (?) и Владимировка

(3-й и 2-й сл.).

Средний уровень – (15,0-13,0 ТЛ). Чобручи, Михайловка (ниж. сл.), а

также Владимировка (1-й сл.).

Верхний уровень – 13,0-10,3 ТЛ. Михайловка (сред. и верх. слои), а

также Царинка.

Как уже было сказано выше, в этой колонке отсутствуют значительные

“пробелы”, но некоторые хронологические уровни репрезентованы место-

нахождениями, материалы которых отнесены к ним только на основании

технико-типологических характеристик и различных аналогий. Поэтому ее

дополнение более информативными (с точки зрения надежности датирова-

ния) комплексами не только логично, но и необходимо, так как позволит

проверить как правильность самой колонки, так и нашей общей геохроно-

логической схемы, положенной в ее основу.

4.2 Начальная пора позднего палеолита (около 40 - 32 ТЛ)

Проблемы атрибуции. Хотя термины промежуточный (intermediate)

или начальный (initial) верхний палеолит появились в Западной Европе, в

199

отечественной науке вопрос о начальной поре позднего палеолита впервые

поставил М.И.Гладких. В начале 1990-х годов он предложил подразделять

поздний палеолит не на три, а на четыре периода. Самый ранний из них

ученый связал с добрянским временем (около 38-29 ТЛ), определив его

суть как “отживание традиций мустье и формирование позднего палеоли-

та” [188, с. 12, табл. І].

Позже такой подход признали справедливым А.А.Синицын, М.В.Ани-

кович, автор и другие исследователи, но понимается начальная пора позд-

него палеолита по разному. Так, А.А.Синицын склоняется к его определе-

нию, как к особому культурно-историческому периоду [687–688; 974; и

др.]. М.В.Аникович видит в нем лишь более или менее выразительную

хронологическую ступень ранней поры позднего палеолита [28].

Автору этих строк мнение второго ученого видится более обоснован-

ным, а само выделение такого этапа позднепалеолитической эпохи вполне

логичным, поскольку он может быть четко стратиграфически связан со

значительной частью бугского горизонта схемы М.Ф.Веклича (около 40-32

ТЛ; Табл. 1). В это время (за исключением более теплой фазы хенгело, да-

тированной около 40-39 ТЛ) существовали особые, очень холодные при-

родно-климатические условия (Разд. 2.4.1) [627, с. 40; 629], которые могли

оказать влияние на развитие как хозяйства, так и культуры ранних общин

людей современного типа.

Памятники. Немногочисленные индустрии начальной поры позднего

палеолита, известные в Западной, Центральной, Южной Европе и на Ближ-

нем Востоке, представлены в основном преориньякскими (ориньяк-0, богу-

нисьен, бачо-кирьен и др.) и селетоидными комплексами, хотя некоторые

исследователи атрибутируют также особые “переходные индустрии” [28;

31–32; 897–898; 912; 914; и др.]. В Восточной Европе в последние годы

памятники этого времени исследованы и достоверно датированы в Костен-

ковско-Борщевском районе [2005; 688; 690; 922], а также (с очень большой

вероятностью) на территории Западной Украины. Мы имеем в виду стоян-

200

ку Кулычивка на Волыни (нижний слой) [352–353; 882–883] и Сокирныцю

І в Закарпатье [788].

В самое недавнее время у нас появились определенные основания (од-

на дата около 36 ТЛ; Табл. 3) для выделения первого комплекса начальной

поры позднего палеолита и в причерноморско-азовских степях. Речь идет о

третьем слое стоянки-мастерской Бирючья Балка І на Северском Донце

[465]. Однако, пока мы воздержимся от однозначного заключения по этому

поводу до публикации полной литологии этого памятника и его кремне-

вого инвентаря. Как видим, в зоне степей стоянки этого времени пока

достоверно не атрибутированы, хотя уже сейчас ясно, что это является

делом очень недалекого будущего и поэтому выделение начальной поры

позднего палеолита в качестве особой хронологической единицы следует

признать правомерным.

4.3 Ранняя пора позднего палеолита (32-22 ТЛ)

Из памятников юго-западных степей, на основании стратиграфии, со-

става фаунистических комплексов (Табл. 2) и радиоуглеродных дат (Табл.

3), этой порой надежно датированы пещера Ильинка, а также Лески и Вла-

димировка (8-й и 7-й сл.) в лесостепном Южном Побужье. Кроме того, ра-

нее к этому времени, согласно с информативными данными стратиграфии,

состава фауны (Табл. 2), палинологии и целой серии абсолютных дат

(Табл. 3), были аргументрованно отнесены оба культурных слоя Миры на

Нижнем Днепре (Рис. 2, 16) [627, с. 230; 634; 638; 641; 764; 970; и др.].

Материалы целого ряда других степных памятников, которые чаще всего

относятся к ранней поре позднего палеолита, на наш взгляд, требуют более

тщательного анализа, к которому мы и приступаем.

Памятники. Наверное, логичным будет начать его со стоянок, пред-

ставленных каменным инвентарем ориньякоидного ТК и первой из них

назовем Ворону ІІІ, открытую в 1978 году в Днепровском Надпорожье

А.В.Бодянским и Д.Ю.Нужным (Рис. 2, 18) и исследованную последним в

201

1979 и 1992 годах. Автор раскопок опубликовал следующее описание стра-

тиграфии этого двухслойного памятника:

1. Слой чернозема – 0,0-0,7 м.

2. Светло-желтый яркий лессовидный суглинок – 0,7-1,9 м.

3. Серо-комковатый суглинок, сизоватый в нижней части – 1,9-2,8 м.

4. Мощная погребенная почва темно-красного цвета с мелкими марганце-

вими стяжениями. Его поверхность побита глубокими (до 1,5-1,7 м) хао-

тичными клиньями с черными затеками по стенкам, треугольными в раз-

резе, заполненными верхним сизоватым суглинком – 2,8-4,3 м и ниже.

По данным Д.Ю.Нужного, нижний культурный слой Вороны ІІІ залега-

ет в верхней части 4-го горизонта на глубине от 2,7 до 3,46 м, но наиболь-

шая концентрация находок связана с глубинами 2,8-3,15 м. Верхний “сла-

бонасыщенный слой” прослежен в 3-м литологическом горизонте на глу-

бине 2,04-2,47 м (Рис. 69). М.Ф.Веклич и Н.П.Герасименко, изучившие в

1992 году литологические образцы из Вороны ІІІ в кабинетных условиях,

атрибутировали погребенную почву 4-го горизонта как среднедофиновс-

кую (dfb), сформировавшуюся во время оптимума данного потепления.

Сам Д.Ю.Нужный датировал нижний культурный слой стоянки около 30-

28 ТЛ и включил его каменную индустрию в круг наиболее ранних памят-

ников “ориньякской культурной традиции”, хотя и подчеркнул “большую

развитость” ее форм по сравнению с более ранними индустриями зоны сте-

пей – Зеленым Хутором ІІ, Кулударем и др. Что касается материалов верх-

него слоя Вороны ІІІ, то исследователь подчеркнул их граветтский харак-

тер, который сочетается “с типично ориньякскими признаками” и датиро-

вал его “временем после 20 ТЛ” [497, рис. 1].

В принципе автор мог бы просто присоединиться к этим заключениям

Д.Ю.Нужного, так как они полностью совпадают с его взглядами, и не рас-

сматривать материалы Вороны ІІІ подробно. Но проблема заключается в

том, что его датировка нижнего слоя противоречит определениям

М.Ф.Веклича и Н.П.Герасименко погребенной почвы как среднедофиновс-

202

кой (dfb), так как в этом случае его следовало бы отнести к среднему уров-

ню ранней поры позднего палеолита, то есть – ко времени около 28-25 ТЛ.

К сожалению, Д.Ю.Нужный не обратил внимание на это обстоятельство,

хотя это противоречие легко устранимо. Напомню, что вся верхняя часть

дофиновской почвы на этом памятнике была побита мерзлотными клинья-

ми глубиной до 1,5 м и, скорее всего, находилась на открытой поверхнос-

ти (Рис. 69), вследствие чего могла быть деформирована и размыта в древ-

ности (вероятно, во время последнего ледникового максимума около 19-18

ТЛ). В таком случае можно логично заключить, что на Вороне ІІІ, по-види-

мому, отсутствуют отложения не только верхнего (о чем и сообщили

М.Ф.Веклич и Н.П.Герасименко), но и среднего подгоризонтов дофиновс-

ких отложений, и тогда наиболее вероятной датировкой сохранившейся

почвы становится раннедофиновская (dfa), то есть – около 32-28 ТЛ.

Кстати, на основании анализа литологии Вороны ІІІ было сделано еще

одно важное стратиграфическое наблюдение. Дело в том, что в ее разрезе

отмечена слишком значительная мощность дофиновской погребенной поч-

вы (более 1,6 м). Не исключено, что она отложилась непосредственно на

гораздо более ранние красно-бурые неогеновые глины (eN23-N2pn), как это

было зафиксировано, например, на Большой Аккарже (горизонт 5; См.:

раздел 3) [623]. Недавно С.И.Медяник, выделившая в образцах грунта из

этого горизонта пыльцу степных и лесных растений, определила его имен-

но как дофиновскую погребенную почву [475; 627, с. 52; 955].

Из других ориньякоидных индустрий зоны причерноморско-азовских

степей к раннему этапу позднего палеолита, на основании особенностей

типологии их каменного инвентаря и аналогий, часто относятся местона-

хождения Ненасытец ІІІ (26 кремней, из них 14 орудий) в Надпорожье

(Рис. 2, 17) [694, с. 154] и Перемога І (444 предмета, из которых 41 изделие

со вторичной обработкой) в Нижнем Поднепровье (Рис. 2, 13) [512, с. 82-

89]. Недостаток места не позволяет нам детально рассмотреть их сравни-

тельно немногочисленные и не очень-то выразительные подъемные мате-

203

риалы, но, по-видимому, в подобном анализе и нет особой необходимости,

так как такую датировку и характеристику этих памятников разделяют

Д.Ю.Нужный [497], А.А.Яневич [853]. А.А.Кротова [409], автор [627, с.

230] и другие исследователи. Подчеркнем только, что отнесение этих мате-

риалов к ранней поре позднего палеолита может быть допущено лишь

условно. Кстати сказать, не так давно А.А.Кротова высказала идею о том,

что кремневый инвентарь местонахождения Перемога І, возможно, пред-

ставляет собой “своеобразную линию развития с ориньякско-граветтскими

чертами, существовавшую во второй половине позднего палеолита в При-

азовье” [405, с. 96]. Строго говоря, исходя из наличия в коллекции микро-

острия со скошенным концом и микроскребков [512, рис. 36-37], интерпре-

тация Перемоги І как эпиориньякского комплекса также вполне допусти-

ма, если, конечно, здесь не имело место механическое смешение разновре-

менных комплексов.

Стратиграфия и палинология Миры изучена П.Езарцем и Н.П.Гераси-

менко. По их мнению, время существования обоих культурных слоев этой

стоянки “ассоциирутся с денекампом – поздним витатачевым-брянском [по

схеме П.Ф.Гожика и др.] и датируется около 28 тыс. радиоуглеродных лет”

[764]. В целом, с этим выводом трудно не согласиться, уточнив лишь, что,

согласно схеме М.Ф.Веклича, имеющаяся в нашем распоряжении вырази-

тельная серия корректных абсолютных дат (Табл. 3) более соответствует

так называемому оптимальному дофиновскому подгоризонту (dfb) или

среднему уровню ранней поры позднего палеолита (Табл. 1; 2; 3) [627,

табл. ІІ.1; 629; 638; 641–642].

Датировка горизонта VI Осокоровки в Днепровском Надпорожье (Рис.

2, 18), залегавшего в буроватом лессовидном суглинке на глубине около

7,02-7,18 м [354, с. 42-43; 421; 694, с. 124], не вызывает особых сомнений

ни с точки зрения стратиграфии, которая подробно будет охарактеризована

ниже, ни состава его фаунистического комплекса (бизон, лошадь, мамонт,

шерстистый носорог; Табл. 2). Поэтому мы можем согласиться с

204

А.А.Кротовой, Ю.С.Свеженцевым, В.Н.Станко, С.П.Смольяниновой и дру-

гими авторами, которые датируют его концом ранней поры позднего па-

леолита [398, с. 21; 409, с. 192; 627, с. 230; 638; 641; 706, с. 66; 749]. К

сожалению, беглое описание сохранившегося кремневого инвентаря из

этого горизонта (скребки на удлиненных пластинах и небольших отщепах,

срединный и угловой резцы, острия – всего 114 экз.) [358, с. 43], не дает

оснований для его конкретной интерпретации.

Однако, отнесение С.П.Смольяниновой к тому же времени 9-го и 10-

го “палеонтологических” слоев Владимировки [706, с. 66] не может быть

принято категорически. Очевидно, что залегавшие “в слое разноцветных

глин” на глубинах 5,25 и 5,65 м кости носорога, лошади и северного оленя,

никак не связаны с деятельностью древних людей [819, с. 23]. Их датиров-

ка остается абсолютно неясной и может оказаться как дофиновской или

витачевской (по М.Ф.Векличу), так и дочетвертичной.

Из памятников восточной части зоны степей нельзя не упомянуть об

узле стоянок-мастерских района Бирючьей Балки, часть которых А.А.Кро-

това со ссылкой на работы А.Е.Матюхина отнесла к ранней, а некоторые –

к средней поре позднего палеолита [409]. Однако, детальные стратигра-

фические и палинологические исследования, проведенные С.В.Хруцким и

Г.М.Левковской, показали, что большая часть слоев этих памятников зале-

гает в гумусированных и бурых суглинках брянского (дунаевского или до-

финовского) интерстадиала, а некоторые (3-й слой Бирючьей Балки І – ?)

ниже [461–462; 463, с. 81-82; и др.]. Как было сказано ранее, недавно для

ряда горизонтов этих памятников было получено несколько абсолютных

дат, три из которых (Бирючья Балка ІІ, слои 3 и 3а) надежно маркируют

отрезок времени их существования от 31,6 до 26,4 ТЛ (Табл. 3). Сказанное

позволяет уверенно отнести их к ранней поре позднего палеолита, заметив,

что предполагаемая датировка Бирючьей Балки ІІ (3-й и 2-й слои) средней

порой той же эпохи [409, с. 192], пока не нашла своего подтверждения.

205

Здесь мы вынуждены упомянуть местонахождение Чулек І, располо-

женное в степях Северо-Восточного Приазовья, в связи с тем, что недавно

Ю.Э.Демиденко интерпретировал его индустрию как ориньяк типа “кремс-

дюфур”, сопоставил с западноевропейскими комплексами ориньяка-0 и от-

нес к началу ранней поры позднего палеолита, датировав вместе с рядом

других памятников Крыма и Северного Кавказа примерно от 37-36 до 30

ТЛ [888]. Известно, что на этом памятнике, прошурфованном И.С.Каме-

нецким в 1957 году, культурный слой не сохранился. Коллекция подъем-

ного материала насчитывет более 900 каменных изделий, из которых 107

являются изделиями со вторичной обработкой. Среди последних преобла-

дают боковые резцы (есть также угловые и на углу сломанной пластины),

представлены микропластины и пластины с притупленным краем со спин-

ки или с брюшка (изредка оформленные противолежащей ретушью), а так-

же низкие скребки, в том числе, и микролитические подокруглые, пласти-

ны со скошенным концом и одно острие с двумя притупленными краями

на утолщенной микропластине, напоминающее изделия типа кремс [172,

табл. ХІV, 15-28; 332].

Понятно, что такой характеристики совершенно недостаточно не толь-

ко для отнесения Чулека І к кругу ориньякских комплексов и, соответст-

венно, к ранней поре позднего палеолита, но даже для того, чтобы охарак-

теризовать его индустрию как эпиориньякскую. В его инвентаре нет ни

одного нуклевидного и высокого скребка, микрочешуйки дюфур или

многофасеточного срединного резца (последний факт отметила М.Д.Гвоз-

довер [173, c. 95]), а единственное микроострие типа кремс находит пря-

мые аналогии в Амвросиевке и Большой Аккарже, хотя, между прочим,

они есть и в Каменной Балке І [172, табл. Х, 20; ХV, 15; ХVІІІ, 8,11; 393,

рис. 27,5], и в Анетовке ІІ [747, рис. 24, 38, 53; 25, 33], и в других, преи-

мущественно более поздних памятниках юга Восточной Европы.

Говоря о более узкой датировке описанных выше комплексов, скажем,

что Ильинку и оба слоя Миры на основании абсолютных дат (Табл. 3)

206

вполне определенно следует отнести к среднему уровню ранней поры

позднего палеолита. Соотнесение гор. VI Осокоровки и Лесков с ее верх-

ним уровнем выглядит предпочтительно, но пока во многом условно. Что

касается нижнего слоя Вороны ІІІ, то его датировка нижним уровнем

позднего палеолита на сегодняшний день является наиболее вероятной, но

все-таки требует подтверждения методами естественных наук. В целом же

в настоящее время в зоне причерноморско-азовских степей к ранней поре

позднего палеолита можно отнести более десятка комплексов (местона-

хождений и слоев стоянок). Если же вспомнить о том, что всего 15-10 лет

назад в сводных работах по палеолиту Восточной Европе в зоне степей не

фиксировалось ни одного надежно датированного памятника этого време-

ни [21; 856], то такой итог полевых исследований можно оценить как весь-

ма результативный.

Аналогии. В предыдущем разделе мы уже привели некоторые анало-

гии ряду степных памятников ранней поры позднего палеолита. Здесь

уместно провести еще несколько параллелей, причем сначала остановимся

на ориньякских памятниках, сосредоточившись на этот раз на аналогиях,

если можно так выразиться, “северо-восточного вектора”. Для начала

напомню, что классические ориньякские индустрии (ориньяк І-ІV Пери-

гора) датируются во Франции от 34 до 28 ТЛ [896]. Очень близкие

абсолютные даты были сравнительно недавно получены для вырази-

тельной ориньякской усть-каракольской индустрии на Алтае [265]. Правда,

тут мы не можем не вспомнить не менее яркого ориньякского комплекса

третьего культурного слоя Костенок І, средние датировки которого (по 8-

ми датам) составляют около 25, хотя еще одна дата равна 20,9, две при-

ближены к 32, а одна даже превышает 38 ТЛ [689, с. 50]. О том, что дан-

ный слой, скорее всего, может относится ко времени около 32-31 ТЛ, сви-

детельствует и датировка около 32,4 ТЛ одного из культурных слоев Кос-

тенок 14, залегающего в горизонте вулканического пепла [922]. По мне-

нию А.А.Синицына, индустрию последнего можно охарактеризовать как

207

“ориньяк-дюфур”, а его дата “находится в полном соответствии с датами

ориньяка-дюфур в Западной Европе” [690, с. 50]. Сказанное еще раз под-

тверждает предложенную нами и другими авторами датировку степного

ориньяка около 32-28 ТЛ и позволяет утверждать, что его присутствие в

колонке памятников зоны степей является не только логичным, но и

вполне обоснованным.

Сравнительно недавнее появление в степях яркого граветтского комп-

лекса нижнего слоя Миры и его датировка (Табл. 3) также не вызывает

удивления. Такие индустрии, о которых уже было сказано выше (Разд. 3),

были выявлены А.П.Чернышом на многослойных памятниках Среднего

Поднестровья. Важно, что в последнее время к ним добавился еще один

яркий комплекс – нижний слой стоянки Галич І1 (с тремя уровнями заселе-

ния), датированный серией абсолютных дат от 25,1 до 23,5 ТЛ [771].

Отмечены они и в Костенковско-Борщевском районе, где, например,

второй слой Костенок 8 (Тельманской стоянки) с типичным граветтским

инвентарем имеет дату около 27,7 ТЛ [532, с. 101-108; 634].

То же самое можно сказать и о селетоидной индустрии верхнего слоя

Миры, которую В.Ю.Коен, В.Н.Степанчук [352] и М.В.Аникович [31]

сближают с Костенками 15 (городцовской АК), что, на наш взгляд, право-

мерно как с точки зрения типологии, так и хронологии.

4.4 Средняя пора позднего палеолита (22-16,5 ТЛ)

К средней поре позднего палеолита относится целый ряд информатив-

ных и хорошо датированных стоянок степной зоны, которые будут нами

охарактеризованы по трем хронологическим уровням (Табл. 1).

1Примечание. Типологически этим материалам очень близок комплекс каменных

изделий стоянки Чучура (Орфей), исследованной С.Ивановой в горах Родопы на юге

Болгарии, хотя авторы раскопок и публикаций склоняются к его характеристике как

раннего эпиграветского [244; 917; 929; и др.].

208

Нижний уровень (22,0-20,0 ТЛ). По данным абсолютного датирования

(Табл. 3), стратиграфии и технико-типологического анализа, в него уже

был включен такой памятник юго-западных степей, как Сагайдак І вместе

с рядом местонахождений, а также Гордашовка І и Владимировка (6-й сл.),

Кроме того, еще ранее автор допустил отнесение к этому времени гор. V-а

Осокоровки І и условно нижнего слоя Вознесенки IV (См. ниже) [627, с.

230, табл. ІІ.1, V.1; 638, 641; и др.].

Однако, вопросы датировки не всех степных памятников этого уровня

решены однозначно. Так, в течение полувека проблематичной остается

хронология большинства культурных слоев Осокоровки І (Разд. 1), на ко-

торой есть явно более ранний, хотя может быть и переотложенный слой

(VI-й), но и целый ряд горизонтов, относящихся к более позднему време-

ни. Напомним, что этот памятник расположен на первой террасе левого

берега Днепра (Рис. 2, 18), возвышающейся над его уровнем на высоту

около 13,5 м. Стратиграфия Осокоровки І была в 1946 году описана

И.Ф.Левицким [419–421], рисунок этого разреза позднее републиковал

Д.Я.Телегин [777, рис. 9-А], а Ю.Г.Колосов [358] привел описание более

полного разреза (по стенке шурфа № 7), которое было выполнено геологом

В.В.Ризниченко в 1931 году:

1. Чернозем – 1,63-1,88 м.

2. Лесс – 1,88-2,57 м.

3. Лессовидный суглинок с едва заметной слоистостью – 2,57-2,86 м.

4. Лессовидный суглинок с более выраженной слоистостью в нижних гори-

зонтах – 2,86-4,45 м.

5. Лессовидный суглинок с прослойкой песка и лессовидной супеси – 4,46-

5,39 м.

6. Тонкослоистый лессовидный суглинок – 5,39-6,24 м.

7. Буроватый лессовидный суглинок с волнообразной слоистостью – 6,24-

7,02 м.

209

8. Буроватый лессовидный суглинок с прослойкой серого речного песка и

мелких галек. Изредка каменные глыбы разрушенного основания берега

– 7,02-7,18 м.

9. Аллювиальный желтый песок – 7,18 м и ниже.

Хотя И.Ф.Левицкий выделил на стоянке более 22 самостоятельных

культурных горизонтов [421], Ю.Г.Колосов считал, что можно более или

менее увереннно говорить о 18 из них. Культурный гор. VI, как уже гово-

рилось, связан с 8-м литологическим слоем; гор. V-а-б – со средней третью

6-го слоя; гор. IV-а-в были равномерно распределены по всей толще 5-го

слоя; гор. III-а-д залегали в нижней части 4-го слоя, а гор. ІІ-а-д – в его же

верхней части [358, с. 42-46].

В 1974-75 годах в статье, опубликованной автором через четверть века,

С.А.Дворянинов проанализировал стратиграфию памятника на основании

схемы М.Ф.Веклича и пришел к выводу, что главной чертой литологии

Осокоровки І, усложненной наличием аллювиальных отложений, является

присутствие лессов ранне- и позднепричерноморских подгоризонтов и не-

выраженность среднепричерноморских отложений (рč2). Последние иссле-

дователь сопоставил с 3-м литологическим слоем (слоистыми лессами на

глубине 2,57-2,86 м). Исходя из этого, все лежащие ниже лессы вместе с

большинством культурных слоев были связаны с раннепричерноморским

горизонтом (рč1) [354; 256], то есть, со средним этапом позднего палеолита

(ранее 16,5 ТЛ).

Позднее В.Н.Станко и Ю.С.Свеженцев предложили свою интерпрета-

цию хронологической колонки Осокоровки І. Так, горизонты VІ и V-а бы-

ли связаны ими с верхним дофиновским подгоризонтом, а гор. 3-в – с нача-

лом позднеледниковья [749], то есть – примерно 18-16 ТЛ. Заметим, что о

датировке других горизонтов ничего не было сказано. Свою собственную

точку зрения по отношению Осокоровки І высказала С.П.Смольянинова,

которая синхронизировала ее гор. ІІ-ІV с 8-м и 7-м слоями Владимировки,

так как все они залегают в слоистых лессах [706, с. 61-62].

210

Однако, исходя из такого сопоставления С.П.Смольяниновой с предло-

женной нами выше обновленной колонкой стоянки Владимировка (Разд.

4.1), все культурные слои Осокоровки І окажутся датированными ранее,

чем 22 ТЛ, что, на наш взгляд, все-таки маловероятно. По мнению автора,

до получения корректных абсолютных дат гор. V-a Осокоровки может

быть предварительно датирован нижним, гор. IV – средним, а горизонты с

индексами ІІ-ІІІ суммарно – верхним уровнем средней поры позднего

палеолита [627, с. 230; 638; 641].

Неприятие рядом ученых ревизии хронологической колонки культур-

ных слоев Осокоровки І даже в том варианте, который был приведен в свое

время В.Н.Станко и Ю.С.Свеженцевым [749], была вызвана в первую оче-

редь тем, что в таком случае временем не позже 16,5 ТЛ следует датиро-

вать наиболее известный горизонт Осокоровки – ІІІ-в с одними из наибо-

лее древних в Восточной Европе (но уже отнюдь не древнейшими) гео-

метрическими микролитами. Вместе с тем, если ранее А.А.Кротова обхо-

дила молчанием проблемы датировки памятника [398], то недавно отнесла

гор. IV-б и Vа к среднему, а гор. ІІІ-в – к позднему этапам своей послед-

ней хронологической схемы [409].

Несмотря на сказанное, по моему мнению, хронология колонки Осо-

коровки І, не может считаться установленной окончательно. Проблема за-

ключается в том, что выраженная слоистость лессов отмечена не только в

3-м, но и в низах 4-го, в 6-м и в 7-м литологических слоях, а в 5-м слое да-

же присутствует прослойка песка и лессовидной супеси, которая также,

скорее всего, имеет аллювиальное происхождение. Если же допустить, что

слоистые лессы 3-го горизонта окажутся связанными не с ляско, а с рауни-

сом (что вполне вероятно), то тогда культурные горизонты с индексом ІІ

(но не ІІІ) придется несколько омолодить, хотя не более, чем до 14,5 ТЛ.

Пока же автор воздержится от окончательных выводов о датировке Осоко-

ровки І до получения новых данных.

211

Впрочем, нельзя не признать, что проблемы датировки Осокоровки І

имеют для нас более теоретический, чем практический характер, посколь-

ку инвентарь не только VI-го, но и большинства остальных горизонтов

(кроме гор. ІІІ-в) сохранился настолько фрагментарно, что почти не подда-

ется технико-типологическому анализу, не говоря уже о культурной интер-

претации. В этом плане гораздо более важными для нас являются материа-

лы других памятников степи, которые можно относятся к эпиориньяку.

Речь идет о Мураловке, Золотовке І и Михайловской Балке, расположен-

ных в российской части степной зоны.

Мураловка, находящаяся в Северном Приазовье (Рис. 2, 30), датирова-

на двумя абсолютными датами около 19,6 и 18,8 ТЛ (Табл. 3). Е.А.Спири-

донова привела такую стратиграфию стоянки:

1. Почва черноземная, современная – 0,0-0,3 м.

2. Суглинок лесссовидный, палево-бурый – 0,3-1,6 м.

3. Буровато-коричневий суглинок (погребенная почва) – 1,6-1,8 м.

4. Суглинок лессовидный, коричневато-бурый – 1,8-2,5 м и ниже.

Более или менее компактный культурный слой залегает на Мураловке

в 3-м литологическом горизонте, ближе к его верхней части (Рис. 71). Как

было сказано выше (Разд. 2 и 3), Е.А.Спиридонова, на основании деталь-

ных палинологических исследований, заключила, что погребенная почва

сформировалась во время кратковременного потепления (тюрсак – ?) око-

ло 21 ТЛ, а имеющиеся абсолютные даты являются явно омоложенными

[721, с. 127-131, 190, Рис. 24]. По мнению автора, такую датировку можно

признать верной, уточнив только, что она совпадает с фазой ложери,

которая датируется около 21-20 ТЛ (Табл. 1). Саму стоянку следует от-

нести к нижнему уровню средней поры позднего палеолита [623; 627, с.

230; 638; 641].

Для стоянки Золотовка І, расположенной в бассейне Нижнего Дона

(Рис. 2, 28), получены две абсолютные даты около 17,4 и 13,6 ТЛ (Табл. 3).

212

Н.Д.Праслов и В.Е.Щелинский опубликовали следующую стратиграфию

этого однослойного памятника (описание сокращено):

1. Современная черноземная почва. Мощность – 0,5-1,0 м.

2. Супесь коричневато-желтая, довольно рыхлая. Переход к нижележаще-

му слою отчетливый и неровный. Ближе к низу встречаются карбонат-

ные образования в виде “белоглазки”. Мощность – 0,6 м.

3. Суглинок лессовидный светло-коричневый, белесый, пористый, с много-

численными “белоглазкой” и тонкими прожилками карбонатов, с линза-

ми и прослойками супеси. Мощность – 0,6-0,7 м.

Культурный слой залегает ближе к низам 3-го литологического гори-

зонта на глубине около 2 м. По данным Е.С.Малясовой, в спектрах палино-

зоны І, которая соответствует уровню культурного слоя (Рис. 72), просле-

живается потепление, так как среди древесных пород (40-20%) преоблада-

ет пыльцы сосны (80%), а также выделены споры ели, вяза и лещины. На

основании этого и абсолютных дат Н.Д.Праслов и В.Е. Щелинский дати-

ровали Золотовку І временем, “уже после максимума последнего оледене-

ния”, хотя и подчеркнули однокультурность ее материалов с Мураловкой

[567; 570, с. 8-9, Рис. 5 и др.]. Тем, не менее, на основании сказанного, уро-

вень залегания культурного слоя Золотовки І можно, по аналогии с Мура-

ловкой, сопоставить с фазой ложери и датировать нижним уровнем сред-

ней порой позднего палеолита, признав обе его абсолютные даты сущест-

венно омоложенными. Заметим, что близкая точка зрения была высказана

уже давно [749] и разделяется целым рядом исследователей [409; и др.;

620; 627; 638; 641; и др.].

Здесь же несколько слов следует сказать о стоянке Михайловская Бал-

ка, исследованной А.Е.Матюхиным в 1977 году в устье реки Северский

Донец. Автор раскопок видит прямые аналогии этому памятнику (как по

стратиграфии, так и по типологии кремневого инвентаря) в Золотовке І

[464]. Хотя коллекция каменных изделий Михайловской Балки немного-

численна (до 400 экз.) и в ней отсутствуют типичные микрочешуйки дю-

213

фур, наличие целого ряда таких характерных изделий, как высокие и

нуклевидные скребки, а также очень показательного клювовидного ору-

дия, позволяет согласиться с А.Е.Матюхиным и включить этот комплекс в

круг эпиориньякских индустрий, датировав нижним уровнем средней поры

позднего палеолита.

Средний уровень (20,0-18,0 ТЛ). Как было сказано выше, в этом

уровне, после получения дат для Рашков VII около 19,5-19,1 ТЛ (Табл. 3),

довольно четко выделились две хронологические группы памятников. К

первой из них, которую можно датировать около 20-19 ТЛ, относятся Ане-

товка І, Ивашково VI, а также Рашков VII и Лапушна.

Ко второй группе, на основании стратиграфии, палинологии и серии

абсолютных дат (Табл. 3), уверенно относятся Большая Аккаржа и Анетов-

ка ІІ (Разд. 3). Ни у кого из исследователей не вызывает сомнения и анало-

гичная датировка не только костища, но стоянки в Амвросиевке [396; 409;

627; 638; 641; и др.]. Более того, уместно подчеркнуть, что большая часть

абсолютных дат Амвросиевки и Анетовки ІІ, а также одна из трех дат

Большой Аккаржи не выходят за нижний рубеж около 19,0, но и за верх-

ний в 18,0 ТЛ (Табл. 1). Это говорит о том, что три наиболее ярких памят-

ника среднего уровня зоны причерноморско-азовских степей четко связа-

ны не со всей его протяженностью, а именно с самым пиком ледникового

максимума (Табл. 3), который зафиксирован в разрезах Большой Аккаржи

и Анетовки ІІ методами палинологического анализа (Разд. 2).

Помимо этого, на основании стратиграфии к данному уровню может

быть (пока условно) отнесен гор. IV Осокоровки І, а также упомянутый

выше верхний слой Вороны ІІІ, индустрию которого Д.Ю.Нужный считает

ранней эпиграветтской с ориньякоидными элементами [497]. По технико-

типологическим признакам к этому же времени, возможно, следует отнес-

ти и Кайстровую Балку VI в Днепровском Надпорожье. Ее материалы,

опубликованные С.В.Смирновым [693; 694, с. 82-88] и Д.Ю.Нужным [499],

по мнению второго из них, можно определить как эпиграветтские с вы-

214

разительными ориньякоидными чертами. Автор может только согласиться

с такой характеристикой комплексов верхнего слоя Вороны ІІІ и Кайст-

ровой Балки VI, подчеркнув, что она соответствует облику других индуст-

рий этого хронологического уровня – Большой Аккаржи, Анетовки ІІ и

Амвросиевки [620; 627; 405].

Верхний уровень (18,0-16,5 ТЛ). Из памятников юго-западных степей к

этому уровню на основании технико-типологического анализа отнесены

Каменка, Калфа, а также Срединный Горб и 4-й слой Владимировки в ле-

состепном Побужье, причем последний имеет дату около 17,7 ТЛ (Табл. 3;

Разд. 3). Рассмотрим другие стоянки зоны степей, которые могут претен-

довать на аналогичную или близкую датировку.

На стоянке Вознесенка IV, расположенной на северном берегу Сиваша

(Рис. 2, 15), выделено три культурных слоя, из которых средний (основ-

ной) имеет дату около 19,4, а нижний – 16,9 ТЛ (Табл. 3). Как видим, здесь

был зафиксирован случай “обратной хронологии”, причем автор раскопок,

сближая материалы этого памятника с Лесками, считает обе его даты омо-

ложенными [518, c. 16]. Стратиграфия памятника описана Н.П.Оленковс-

ким следующим образом:

1. Почва – 0,0-0,16 м.

2. Подпочва – 0,17-0,35 м.

3. Палевый суглинок (лесс) – 0,36-0,76 м.

4. Желтовато-бурый суглинок – 0,77-1,83 м.

5. Желтовато-серый суглинок – 1,84-2,0 м и глубже (Рис. 26).

Верхний культурный слой очень невыразителен. Средний слой залега-

ет в нижней половине 4-го литологического горизонта, а нижний – в самой

верхней части горизонта 5, причем между ними отмечена стерильная про-

слойка мощностью от 25-30 см. В последнем найдено всего 4 кремня и 30

фрагментов костей животных и допускается что этот слой может и не быть

самостоятельным (Рис. 70) [521, с. 11-12, рис. 10]. Как видим, литология

Вознесенки IV очень напоминает разрезы Большой Аккаржи и Анетовки

215

ІІ, но ее интерпретация затруднена тем, что она не изучалась геологами, а

Н.П.Оленковский не указал мощность 5-го горизонта и не сообщил, что

под ним залегает. По-видимому, 4-й и 5-й литологические горизонты сле-

дует соотнести с раннепричерноморским лессом рč1. Ранее автор высказал

предположение, что дата среднего слоя Вознесенки IV близка к реальной,

но может быть несколько удревненной [627, с. 42], к чему склоняется и

А.А.Кротова [409, с. 193]. Что касается типологии каменного инвентаря

стоянки, то, на мой взгляд, она близка не Лескам, а сразу двум иным па-

мятникам юго-западных степей – Каменке и Калфе. Так, в материалах

среднего слоя Вознесенки IV полностью отсутствуют ориньякоидные фор-

мы, граветтоидный микроинвентарь маловыразителен, но в качестве заго-

товок для орудий (главным образом резцов) широко использованы массив-

ные реберчатых сколы пластинчатых пропорций [521, с. 16, 21, 28-30, 32-

33, рис. 10-26]. Поэтому, пока мы будем рассматривать основной слой этой

стоянки в рамках верхнего уровня средней поры позднего палеолита, под-

черкнув, что вопрос о стратиграфии и датировке Вознесенки IV в целом

нуждается в уточнении (Табл. 2).

Геологию стоянки Ямы, исследованной А.А.Кротовой в бассейне Се-

верского Донца (Рис. 2, 23), описала Н.А.Сиренко. Ее культурный слой за-

легает в раннепричерноморском лессе чуть выше дофиновской почвы. На

основании этого заключения А.А.Кротова верно датировала памятник вре-

менем после 22 тыс. лет ВР, но в общей таблице почему-то отнесла его к

раннему этапу позднего палеолита [393; сравн.: с. 12-13 и с. 64]. Позже она

исправила эту ошибку [398, с. 21; 409, с. 192]. С таким выводом трудно не

согласиться, но его можно уточнить. Очевидно, что мы имеем здесь лишь

четкий нижний репер в виде дофиновской почвы, а сам возраст Ям явля-

ется более поздним, хотя и в пределах дат раннепричерноморского подго-

ризонта. В пользу такого вывода говорит тот факт, что в Ямах, как и в

Вороне ІІІ, вся поверхность дофиновской почвы побита мерзлотными

клиньями глубиной до 25 см, заполненными лессом с находками. Ранне-

216

причерноморский лесс, который залегает под выраженной среднепричер-

номорской погребенной почвой (мощностью 0,5 м), имеет толщину всего

0,2 м, то есть явно представлен не в полном объеме. Таким образом, время

формирования культурного слоя Ям, вероятнее всего, следует отнести не к

периоду максимума оледенения от 19 до 18 ТЛ (когда и образовались

клинья) [623; 627, с. 51], а ближе к концу раннепричерноморского горизон-

та. Этот вывод отчасти подтверждается и полученной совсем недавно абсо-

лютной датой около 19,3 ТЛ (Табл. 3), но сейчас она представляется не-

сколько удревненной.

Стратиграфию стоянки Федоровка, изученной А.А.Кротовой в Север-

ном Приазовье (Рис. 2, 19), описал А.А.Антюхов. Для ее верхнего слоя

Г.Ф.Загний получил палеомагнитную дату около 13, а для нижнего – 15

ТЛ. Сначала А.А.Кротова, вполне справедливо посчитав эти даты сущест-

венно омоложенными, отнесла памятник к самому концу среднего этапа

позднего палеолита [393, с. 62, 64], но позже пересмотрела свою точку зре-

ния и датировала его поздним периодом своей колонки [398, с. 21; 409, с.

193]. К месту пришлись и две абсолютные даты в интервале 15,2-14,6 ТЛ

(Табл. 3). Вместе с тем совершенно очевидно, что А.А.Антюхов рассмат-

ривал лесс мощностью не менее 1,8 м, в котором оба слоя залегали на глу-

бинах 1,9-2,0 и 2,3-2,4 м, как раннепричерноморский, а перекрывающий

его палево-бурый суглинок толщиной около 0,2 м как среднепричерномор-

скую почву [393, с. 25-26, рис. 11-б]. Исходя из этого, оба культурных слоя

Федоровки должно связать с ранним причерноморским подгоризонтом, но

отнюдь не с его началом или серединой, так как между вторым слоем и

дофиновской почвой залегает еще как минимум 1,0 м лесса. Очевидно, что

Федоровку предпочтительней отнести к верхнему уровню средней поры

позднего палеолита, хотя ранее автор склонялся к его датировке временем

ледникового максимума (около 19-18 ТЛ) [627, с. 51-52].

Кроме названных выше памятников, по стратиграфии к этому же вре-

мени следует отнести упомянутые гор. ІІ и ІІІ Осокоровки І. Как мы уже

217

говорили, из них всех лучше других сохранились материалы гор. ІІІ-в, где

было выявлено более 7,8 тыс. кремневых изделий, в том числе 158 изделий

со вторичной обработкой. Помимо четырех очень крупных трапеций, три

из которых частично ретушированы по верхнему основанию, в коллекции

представлены (и преобладают) низкие концевые (нередко двойные и срав-

нительно крупные) скребки широких пропорций, острия и пластины со

скошенным концом, преимущественно боковые резцы, но граветтоидный

микроинвентарь не описан, впрочем, как и какие-либо выразительные

ориньякоидные формы. Заметим также, что здесь отмечено несколько ору-

дий (скребков), оформленных на утолщенных пластинчатых реберчатых

сколах с нуклеусов [358, с. 44-45, табл. ХХІ, 3-16; табл. ХХІІ, 1-30]. Такая

характеристика каменных изделий позволяет сопоставить данный горизонт

Осокоровки I с Каменкой, Калфой и Вознесенкой IV.

По стратиграфии, очень напоминающей литологию Вознесенки IV, с

верхним уровнем средней поры позднего палеолита можно сопоставить и

Кайстровую Балку IV (Рис. 2, 18), большая часть материалов которой зале-

гала в верхах второго от поверхности лессового горизонта на глубине 2,1-

2,47 м. В ее кремневом инвентаре преобладают разнообразные резцы (пре-

обладают боковые), крупные скребки напоминают осокоровские, и также

представлены серии довольно крупных пластин со скошенным концом и с

выемками. Правда, здесь более выразителен микроинвентарь, представлен-

ный пластинками с притупленным краем (часто с брюшка) и прямоуголь-

ником [693; 694, с. 88-99]. По типологическим критериям материалы

Кайстровой Балки IV можно сблизить как с Калфой, Каменкой и отчасти с

Вознесенкой IV, так и с описанным выше Чулеком І, хотя о полной ана-

логичности с ними говорить не приходится.

Не исключено, что к этому же времени, согласившись с мнением

А.А.Кротовой [409, с. 193], следует отнести и Антоновку III в Северном

Приазовье (Рис. 2, 21). На этой стоянке, исследованной В.Н.Гладилиным и

М.И.Гладких в 1963-64 годах, выявлено более 2,5 тыс. кремневых изделий,

218

из которых 140 экз. (5,4%) имеют вторичную обработку. Среди последних,

судя по публикациям, преобладают скребки, скребла и скребловидные

изделия (совокупно), резцы занимают второе место, но есть микроплас-

тинки с притупленным краем, а также крупные граветтские острия с вы-

пуклым краем [184, 187].

Еще менее определенно к нему же можно отнести и большую часть

подъемных материалов местонахождения Капустяна Балка, открытого и

исследованного А.В.Бодянским в Днепровском Надпорожье. В его коллек-

ции (714 экз.) насчитывается 237 изделий со вторичной обработкой, среди

которых преобладают резцы (боковые и срединные), на втором месте нахо-

дятся низкие концевые скребки (в том числе двойные), представлены мик-

роострия граветт, пластины со скошенным концом, а также четыре доволь-

но крупных изделия на пластинах неправильной огранки, которые автор

определяет как трапециевидные геометрические микролиты [83]. Говоря о

памятниках Надпорожья, следует заметить, что по крайней мере какая-то

часть нижних слоев стоянок Дубовая Бала и Ямбург (Рис. 2, 17-18), исходя

из особенностей их стратиграфии, которая, к сожалению, опубликована

через-чур бегло [358, с. 46-49], также может датироваться средней порой

позднего палеолита. Однако, этот вопрос естественно требует детального

изучения, которое затруднено частичной утратой материалов и фрагмен-

тарностью архивных документов.

Кроме этого, по весьма информативным данным геолого-стратиграфи-

ческих исследований и палинологического анализа, к верхнему уровню

средней поры позднего палеолита можно отнести нижний слой Каменной

Балки ІІ в Нижнем Подонье (Рис. 2, 29) [437; и др.], но вопросы датировки

этого и других памятников каменно-балковского узла на Нижнем Дону

будут детально рассмотрены нами ниже.

Аналогии. Значительная часть аналогий памятников средней поры

позднего палеолита степной зоны уже была приведена нами выше (Разд.

3). Более того, мы можем подчеркнуть, что именно этот период представ-

219

лен в зоне причерноморско-азовских степей гораздо более выразительны-

ми и часто лучше датированными памятниками, чем в соседних регионах.

Само по себе его подразделение на три уровня, обоснованное целой серией

абсолютных дат (Табл. 3), стратиграфическими и палинологическими

наблюдениями, имеет реперный и базисный характер [620; 623; 626–627;

638; 641; и др. работы автора] и может быть использовано при разработке

хронологических колонок памятников других регионов.

Тем не менее, в связи с тем, что Д.Ю.Нужный, практически диамет-

рально изменив свои прежние взгляды [496–497; 499], в настоящее время

не только безаппеляционно отрицают сам факт существования гомогенных

позднепалеолитических индустрий, в которых сочетаются эпиграветтские

и эпиориньякские черты [627, с. 229], но и поставил под сомнение возмож-

ность датирования эпиграветта ранее 18 ТЛ [501, c. 37], мы вынуждены

привести еще несколько примеров. При этом нельзя обойти вниманием и

то обстоятельство, что такой кардинальный, но безосновательный подход

названного исследователя, а главное, его “научная методика” уже получи-

ли свою “заслуженную оценку” в археологической литературе со стороны

Л.Л.Зализняка [312].

Итак, по мнению М.В.Аниковича, в индустрии Костенок 9 [532, с. 109-

113] “ориньякоидные элементы сочетаются с выразительными граветтоид-

ными чертами” [31, с. 25; 634]. Согласно новейшим разработкам того же

ученого, культурный слой этого памятника связан с упоминавшейся выше

(Разд. 2) гмелинской погребенной почвой (которая соотносится с ложери),

а сама стоянка включена в хронологическую группу III-B памятников

Костенковско-Борщевского района, которые усредненно датируются от 22

до 20 ТЛ [32, табл. 8]. Кроме того, уместно заметить, что типичная эпи-

ориньякская индустрия с выразительными микрочешуйками дюфур стала

известна не так давно даже в Сибири неподалеку от Новосибирска. Речь

идет о 6-м слое стоянки Шестаково, который датирован серией абсолют-

ных дат от 23 до 20 ТЛ [559, с. 85-87, 124].

220

Возможность освоения древними людьми во время пика максимума

оледенения не только зоны степей, но и более северных районов, подт-

верждают материалы многослойных стоянок Среднего Поднестровья. На

Кормани IV этому времени соответствуют два слоя – 5-й и 6-й, причем для

первого из них получены даты порядка 18,0 и 18,6 ТЛ [326, с. 167-168,

табл. 7; 536, с. 106-107, табл.]. Ранее считалось, что в Кетросах, Молодово І

и V слои, датированные этим временем, отсутствуют [327; 328, рис. 15;

330, рис. 14; и др.]. Однако, в последнее время были опубликованы данные

детальных стратиграфических исследований Молодово V, которые уточни-

ли наши представления о датировке его ранних эпиграветтских слоев. Так,

4-й слой удревнился с 17,0 до 17,8 ТЛ, но 5-й слой пока не датирован.

Исходя из сказанного и двух новых дат 6-го слоя около 20,4 ТЛ [920–921],

можно допустить, что выразительная раннеэпиграветтская индустрия 5-го

слоя Молодово V [824, с. 53-56] вполне может датироваться около 18-19

ТЛ и также соотноситься со временем ледникового максимума.

Данные по многослойной стоянке Косоуцы в Северной Молдове гово-

рят о том, что максимально холодные степные условия с присутствием

карликовых видов берез были там во время формирования его 17-14 слоев

[100, с. 206, рис. 1; 101; 867; и др.]. Эти слои, залегающие на глубине 10,1-

10,6 м, имеют даты около 18,1 (слой 14) и 18,9 (слой 16) ТЛ и в них най-

дены кости мамонта и шерстистого носорога [936, р. 158-159, fig. 3]. Ясно,

что они синхронны стоянкам второго уровня среднего этапа позднего па-

леолита зоны степей. Важно, что более ранние слои 21-18, лежащие над

ископаемыми (дофиновскими) почвами можно сопоставить с нижним, а

слои 13-10 Косоуц – с верхним уровнем той же поры. Всего на этом памят-

нике выявлено 12 слоев, относящихся к средней поре позднего палеолита.

Для 13-10 и лежащих выше слоев имеется целая серия абсолютных дат, по

которым для начала ляско намечается дата около 17,0-16,5 ТЛ [936, р. 157-

160, fig. 3]. Эти факты опровергают мнение С.И.Коваленко о синхрони-

зации 4-го слоя Косоуц с Большой Аккаржей [346; 348; 936–937], а также

221

другие его параллели со степными памятниками [627, с. 57]. В целом этим

выводам не противоречат и новые данные по хроностратиграфии Косоуц

[920–921], но их сравнение с изложенными выше фактами затруднено

изменением номенклатуры культурных слоев в последних работах. Прав-

да, еще ранее ведущие специалисты заключили, что все эпиграветтские

слои на Косоуцах (начиная с 9-го снизу по новой нумерации) датируются

начиная с 19,4 ТЛ и позднее [919].

Таким образом, можно сделать вывод, что не только в зоне степей, но и

в сопредельных регионах четко выделяются не только эпиориньякские, но

и гомогенные эпиориньякско-граветтоидные индустрии, а начало эпигра-

ветта здесь следует связывать с датами не позднее 19,5-19,4 ТЛ (Табл. 3).

Впрочем, если уже говорить о упомянутых выше откровениях Д.Ю.Нуж-

ного на темы украинского эпиграветта [501], то мы вынуждены констати-

ровать, что они удивительно напоминают подгонку под известную схему

М.Отта [962–963], которая может быть и справедлива для граветта Цент-

ральной Европы, но не учитывает особенностей эпиграветта юга Восточ-

ной Европы и его датировок, в том числе, и памятников зоны причерно-

морско-азовских степей.

4.5 Заключительная пора позднего палеолита (16,5-10,3 ТЛ)

В отличие от юго-западных степей, в большей части степной зоны и на

Крымском полуострове именно к этому времени относится подавляющее

число известных памятников позднего палеолита, в том числе, и целый ряд

значимых и надежно датированных стоянок. Все они также подразделяют-

ся на три уровня, но из-за недостатка места мы ограничимся анализом ма-

териалов только тех из них, датировка которых является спорной или

принципиально важной.

Нижний уровень (16,5-15,0 ТЛ). На основании стратиграфии и данных

палинологии к нему можно сразу и без лишних дискуссий отнести Гово-

руху и Миньевской Яр в бассейне Северского Донца (Рис. 2, 24, 26), согла-

222

сившись с выводами А.А.Кротовой [391; 393; 395; 398; 409, с. 193; 410], и

перейдя к анализу других памятников.

Верхний слой стоянки Дмитриевка, расположенной в бассейне пода

Зеленого в левобережной части долины Днепра (Рис. 2, 11) имеет абсолют-

ную дату около 16,3 ТЛ (Табл. 3). Н.П.Оленковский привел такую характе-

ристику литологии этого памятника:

1. Современная почва – 0,0-0,88 м.

2. Подпочва желтовато-серая, светлеющая к низу – 0,89-1,17 м.

3. Желтовато-бурый суглинок – 1,18-1,40 м.

4. Бурый суглинок – 1,41-2,15 м.

5. Серовато-желтый суглинок с белоглазкой – 2,16-4,0 м (Рис. 25).

Верхний культурный слой стоянки1 залагает на уровне 1,4-1,65 м от в

верхней части 4-го литологического горизонта [512, с. 101, Рис. 40; 518, с.

17]. Очевидно, что этот горизонт является среднепричерноморской почвой

(рč2) и названная дата действительно соответствует времени

формирования культурного слоя Дмитриевки (Рис. 74). Замечу, что

сначала Н.П.Олен-ковский отнес эту стоянку “ко второй половине

заключительной поры позднего палеолита” [512, с. 167]. Вскоре автор этих

строк, на основании данных геологии и типологии инвентаря датировал

этот памятник первой половиной заключительного этапа [620, с. 174].

Позднее исследователь, получив корректную дату, но забыв о нашей

датировке, сам отнес Дмит-риевку к “первой половине заключительной

поры позднего палеолита, в рамках 17-15 тыс. лет тому назад” [521, с. 145].

По материалам стоянки Нововладимировка ІІ, исследованной на север-

ном берегу Сиваша (Рис. 2, 14) Н.П.Оленковским, получена дата около

19,3 ТЛ (Табл. 3). Памятник имеет следующую стратиграфию:

1. Современная почва – 0-0,35 м.

1Примечание. В так называемом “нижнем культурном слое”, глубина залегания которо-

го не указана, выявлено 5 кремней [521, с. 118].

223

2. Серовато желтый суглинок – 0,35-0,48 м.

3. Темно-бурый суглинок (солонец) – 0,48-0,84 м.

4. Палево-желтый суглинок (лесс) – 0,84-4,57 м.

5. Желто-бурый суглинок – 4,58-5,26 м.

6. Бурый суглинок с зеленовато-серыми комковидными включениями –

5,27-5,58 м и глубже (Рис. 24).

“Взвешенный” культурный слой связан с 3-м литологическим горизон-

том, почему-то названный “солонцом” [521, с. 33, рис. 18], хотя стратигра-

фия стоянки не изучалась геологом (Рис. 73). Автор раскопок не сделал

никаких замечаний по поводу стратиграфии памятника, но на основании

единственной даты синхронизировал ее с Амвросиевкой [522, с. 187, 189].

Ранее автор высказал предположение о том, что 3-й горизонт Нововлади-

мировки ІІ является среднепричерноморской погребенной почвой (ляско),

4-й горизонт – раннепричерноморским лессом, а имеющаяся дата является

удревненной [627, с. 47]. К сожалению, кремневый инвентарь стоянки, в

котором выделено 182 изделия со вторичной обработкой, нельзя назвать

выразительным [521, рис. 24-28], хотя его эпиграветтский облик очевиден.

По-видимому, сегодня следует все-таки оставить вопрос о датировке Ново-

владимировки ІІ открытым до получения дополнительных данных, но

определенная близость его инвентаря с индустрией основного слоя Возне-

сенки ІV позволяет пока рассматривать оба памятника как условно

синхронные или близкие по возрасту.

Датировка большинства памятников узла Каменной Балки в целом

нижним и средним уровнем заключительной порой позднего палеолита не

вызывает особых сомнений, но их стратиграфия требует ряда комментари-

ев. Н.Б.Леонова на основании заключения Е.А.Спиридоновой и целой се-

рии абсолютных дат (Табл. 3) утверждает, что каждый из трех слоев Ка-

менной Балки ІІ, соотносится с фазами потеплений, а Каменная Балка І и

Третий Мыс – с более холодными фазами, причем последний – с дриасом-І

(дриасом-Іс нашей схемы – Табл. 1) [429; 432–433]. Анализ этой точки

224

зрения усложнен тем, что, в настоящее время детально опубликованы

только данные по стратиграфии Каменной Балки ІІ. Однако, как это ни

странно, и геологи, и палинологи высказали мнения, которые во многом

противоречат выводам Н.Б.Леоновой.

Так, они пришли к заключению, что нижний слой Каменной Балки ІІ

сформировался в ледниковом стадиале и даже приводят его ориентировоч-

ную дату около 18-16 ТЛ. Средний слой наверняка связан с ляско, о чем

говорит целая серия абсолютных дат (Табл. 3), а верхний – с беллингом

[438, с. 527-528]. Следовательно, нижний слой Каменной Балки ІІ опреде-

ленно относится к верхнему уровню средней поры позднего палеолита

(См. выше). Поскольку Каменная Балка І не менее четко соотносится с

дриасом-Іб (имея дату около 14,7 ТЛ – табл. 3), а Третий Мыс – с дриасом-

Іс (получена дата около 13,5 ТЛ – табл. 3), то теплая фаза, соответствую-

щая верхнему слою Каменной Балки ІІ, не может быть ничем иным, кроме

рауниса (Табл. 1), что отчасти подтверждается новой датой около 14,7 ТЛ,

полученной не по археологическим материалам, а по остаткам гумуса из

данной почвы [772].

Подчеркнем, что здесь мы имеем один из редких случаев для всей зо-

ны степей, когда отложения фазы раунис выделены как литологически, так

и на основании палинологии. Сопоставление верхнего слоя Каменной Бал-

ки ІІ с беллингом, скорее всего, является ошибочным как по приведенным

выше соображениям, так и потому, что в таком случае Третий Мыс должен

бы был датироваться дриасом-ІІ. Такому варианту, кроме приведенной вы-

ше абсолютной даты этой стоянки, противоречит и облик ее кремневого

инвентаря, в котором полностью отсутствуют геометрические микролиты

[949, fig. 21].

Итак, очень важная хронологическая колонка памятников позднего па-

леолита Нижнего Дона, которая, после полной публикации материалов ее

может стать реперной для времени около 18-13 ТЛ для всей зоны причер-

номорско-азовских степей, выглядит таким образом: Каменная Балка ІІ

225

(нижний слой) и Чулек І – 18,0-16,5 ТЛ (дриас-І-а), Каменная Балка ІІ

(средний или основной слой) – 16,5-15,0 (ляско); Каменная Балка І – 15,0-

14,5 (дриас-Іб); Каменная Балка ІІ (верхний слой) – 14,5-14,0 (раунис);

Третий Мыс – 14,0-13,0 ТЛ (дриас-Іс).

Средний уровень (15,0-13,0 ТЛ). К этому уровню, на основании выво-

дов А.А.Кротовой, отнесена Янисоль (Куйбышево) [393; 398; 409], а также

Каменная Балка І и Каменная Балка ІІ (верхний слой), исходя из только что

проведенного анализа. Сюда же следует отнести большую часть пунктов

Соленого Озера (VI, ІХ, ІХ-а и др.), чему не противоречит и часть их аб-

солютных дат (Табл. 3) [521, с. 99-128, 132], а также Любимовка І, ІІІ, IV,

Сомова Балка, Михайловка ІІ, Первопокровка І, Каштаева Балка [512, с.

13-21, 32-52, 70-72, 118-132; 481], Украинка І [372] и Юрьевка І [345] (Рис.

2). Стоянка-мастерская Висла Балка датируется более узко временем дриа-

са-Іc [169, с. 11-13, 141, 149]. Кайстровые Балки I-III и Пидпорижный ІІ от-

несены к нему на основании технико-типологического анализа [358; 499;

194; 696], причем материалы последнего близки Чобручам (Разд. 3).

Здесь следует сказать несколько слов и о Рогалике VII, для которого

есть дата около 11,4 ТЛ (Табл. 7). Сложность ситуации заключается в том,

что культурный слой этого памятника залегает в верхней части маломощ-

ного лесса (0,2 м), который подстилается песками. Этот горизонт описан

Н.П.Герасименко как отложения дриаса-ІІ, а лежашая выше почва как ал-

лередская [178; 204, с. 117-118]. Однако, в этом разрезе (в отличие, напри-

мер, от Рогалика ІІ), нет нижней почвы, сопоставляемой Н.П.Герасименко

с беллингом, но которая, как в Каменной Балке ІІ, скорее всего, может

оказаться раунисской. Это позволяет считать датировку Рогалика VII дриа-

сом-ІІ недоказанной. Ведь если данная почва окажется беллингской (ско-

рее беллингско-аллередской – См. раздел 2), то имеющуюся дату культур-

ного слоя придеться признать омоложенной. В любом случае, Рогалик VII

должен быть отнесен ко времени ранее 13,0 ТЛ и хронологически сближен

с расположенным неподалеку от него Третьим Мысом. Кстати сказать,

226

такой вывод является абсолютно логичным, так как эта датировка более

соответствует позднеэпиграветтскому облику его кремневого инвентаря.

Верхний уровень (13,0-10,3 ТЛ). К этому времени выше уже были от-

несены два верхних слоя Михайловки (Белолесья) и Царинка (Разд. 3), по

стратиграфии и отчасти палинологии так же датируется большая часть па-

мятников Рогаликско-Передельской группы [204], по одной дате около

12,2 ТЛ – Леонтьевка (Табл. 3) [512; 522; и др.], а на основании типологии

– местонахождения Васильевка-Прогон [496, с. 31, рис. 9; 512, с. 144-146]

и, возможно, Анастасьевка [512, с. 142-144].

Однако, в датировке рогаликско-передельских памятников есть и ряд

спорных моменты, что признает и автор раскопок А.Ф.Горелик [202]. Хотя

большинство из них (кроме Рогалика VII) в целом относятся к верхнему

уровню заключительной поры позднего палеолита, их культурные слои по

стратиграфической позиции более или менее четко делятся как минимум

на две группы. Примерно половина из них залегает на границе причерно-

морского лесса (чаще в его верхней части) и так называемой аллередской

почвы, а другая – на разных уровнях в самой почве. При этом, не описано

ни одного случая, когда слой залегал бы в беллингской почве (по Н.П.Ге-

расименко), хотя в разрезах некоторых памятников она не только выде-

лена, но даже продатирована геофизическими методами (около 13,0-12,0

ТЛ) [204, с. 230-232, табл. 16]. Если принять такую интерпретацию двух

погребенных почв, получается, что население жило там в дриасе-І, дриасе-

ІІ и аллереде, а в беллинге и дриасе-ІІІ отсутствовало. Очевидно, что стра-

тиграфия памятников этого района нуждается в уточнении, так как, исходя

из новейших палеогеографических наблюдений (Разд. 2), так называемую

“аллередскую почву” следует определять как беллингско-аллередскую, а

“беллингскую” (как минимум в данном районе), скорее всего, соответст-

венно рассматривать как раунисскую.

Так или иначе, имеющихся на сегодня данных достаточно для опреде-

ления места большинства рогаликско-передельских памятников в одном

227

(верхнем) уровне заключительной поры позднего палеолита, но уточнение

их более детальных датировок еще предстоит сделать.

Говоря в целом о датировании памятников верхнего уровня позднего

палеолита (позднеледниковья, финального палеолита), напомним, что еще

15-20 лет назад к этому времени чаще всего относились более ранние

стоянки предыдущего (среднего) уровня. Позже, благодаря серии работ

Г.В.Григорьевой [223; 234], Г.В.Сапожниковой [662–663; 671], Д.Ю.Нуж-

ного [495–496], Н.П.Оленковского [512, с. 163], А.Ф.Горелика [204],

А.А.Яневича [851], автора [620; 2004; 638; 641; 648; 656; и др.] и обобщаю-

щим заключениям Л.Л.Зализняка [306–307; и др.], целый пласт степных

финальноэпиграветтских памятников с геометрическим микролитами и ря-

дом граветтоидных черт получил наконец полное право на свое сущест-

вование. Однако, на современном этапе знаний просто отнести тот или

иной комплекс к этому времени становится уже недостаточным – на

повестке дня уточнении хронологии финальноэпиграветтских памятников

в рамках данного уровня.

Впрочем, отдельные разработки в этом направлении уже существуют.

Так, Д.Ю.Нужный, на основании технико-типологического анализа, разде-

лил рогаликско-царинковские памятники на две хронологические группы.

К первой из них отнесены Леонтьевка и Васильевка-Прогон, в которых, по

его мнению, развита пластинчатая техника расщепления и представлены

острия типа граветт, федермессер и вытянутые прямоугольники. В комп-

лексах второй группы (Рогалик ІІ и Царинка) преобладают изделия геомет-

рических форм, которые вытесняют эпиграветтские элементы в наборах

микроинвентаря [496, с. 31].

Кроме названых рогаликско-царинковских памятников и шан-кобинс-

ких комплексов юго-западных степей (Михайловка), ряд стоянок и место-

нахождений зоны степей – Сурской V в Надпорожье [495], Зимовники на

Северском Донце и другие относятся исследователями к еще одной, зимов-

никовской АК, которая атирибутируется по наличию крупных, часто асим-

228

метричных трапеций, а ее начало гипотетически связывается с временем

дриаса-ІІІ. Поскольку материалы памятников этой АК проанализированы и

детально опубликованы [170; 199; 309, с. 150-159], мы не станем здесь

подробно останавливаться на проблемах датировки и интерпретации этого

культурного явления. Однако, нельзя не заметим, что его отнесение к фи-

нальному палеолиту, даже ко времени дриаса-ІІІ [350; и др.] не обосновано

методами естественных наук.

Здесь следует упомянуть и такие неординарные памятники зоны сте-

пей, как коллективные могильники (Васильевcкие І-й, ІІІ-й и Волошский),

исследованные в 1950-х годах в Днепровском Надпорожье Д.Я.Телегиным,

В.Н.Даниленко и А.Д.Столяром [250; 767; 775–776]. Однако, проблемы

датировки выявленных на них разных групп погребений, в некоторых из

которых были выявлены разнообразные кремневые вкладыши-наконечни-

ки дистанционного оружия, до сих пор однозначно не решены.

Так, В.Н.Даниленко считал самыми ранними (эпипалеолитическими)

скорченные погребения Волошского могильника, сопоставляя их материа-

лы с инвентарем стоянки Большая Аккаржа [250; 251, с. 55]. Сходную

позицию занял и Д.Я.Телегин, который установил следующую временную

последовательность некрополей: Волошский – Васильевский І-й – Василь-

евский ІІІ-й, отнеся первый из них к концу позднего палеолита, а осталь-

ные уже к мезолиту [776, с. 10-11]. А.Д.Столяр, на основании стратигра-

фических наблюдений, пришел к выводу, что наиболее ранними являются

скорченные погребения Васильевского І-го, за которыми следуют такие же

захоронения Волошского, а позднейшими являются погребения Васильевс-

кого ІІІ-го некрополей [767, с. 80].

Позднее С.А.Дворянинов, исходя из стратиграфии погребений и типо-

логии кремневых составных частей метательного оружия, которым были

убиты некоторые покойники, пришел к выводу, что на этих памятниках

присутствует весьма значительная группа захоронений, которую следует

датировать временем позднего палеолита. В качестве аналогий артефактам

229

Волошского и части Васильевcкого ІІІ-го могильника исследователь на-

звал микроинвентарь Большой Аккаржи, верхних слоев Владимировки и

гор. V-a Осокоровки І. В то же время, им был сделан вывод, что большая

часть погребений Васильевского І-го некрополя являются более поздними,

датируются мезолитом и могут быть связаны с кукрекской АК [253].

Позже выводы этого ученого были во многом подтверждены и существен-

но уточнены Л.Л.Зализняком, который связал каменные изделия назван-

ных комплексов, а также некоторые погребения Васильевского І могильни-

ка с носителями автохтонной эпиграветтской культуры причерноморских

степей [309, с. 199-203].

Особую точку зрения высказал Д.Ю.Нужный, который в принципе со-

гласился с общей хронологической последовательностью Д.Я.Телегина,

соотнеся подавляющую часть захоронений Волошского могильника с эпи-

граветтом, Васильевского І-го и ІІІ-го – с финальным эпиграветтом, а так-

же выделив ряд мезолитических погребений в Волошском (гребениковская

АК) и в Васильевском ІІІ-м (шан-кобинская и кукрекская АК) некрополях

[496, с. 122-124]. Заметим, что вскоре, в определенной мере (для финально-

палеолитического эпизода), часть выводов Д.Ю.Нужного нашла свое подт-

верждение, так как для погребений Васильевского ІІІ-го некрополя было

получено три абсолютные даты около 10,1-10,0 ТЛ (Табл. 3). Они были

благожелательно приняты некоторыми отечественными исследователями,

в том числе, и автором раскопок ІІІ-го Васильевского некрополя Д.Я.Теле-

гиным [560], однако, суть проблемы заключается в том, что эти даты были

получены не только для скорченных погребений ранней группы, но и для

одного вытянутого захоронения, которые ранее относились большинством

исследователей уже к неолиту. В связи с этим развернулась дискуссия

[858; 930], которая, однако, не имеет непосредственного отношения к эпо-

хе позднего палеолита [309, с. 200].

Так или иначе, на наш взгляд, значительную часть материалов назван-

ных надпорожских могильников (группу скорченных погребений) действи-

230

тельно с полным основанием можно суммарно отнести к заключительной

поре позднего палеолита, заметив, что в настоящее время их конкретная

датировка одним из трех хронологических уровней заключительной поры

позднего палеолита была бы преждевременной до получения серии кор-

ректных абсолютных дат и по другим некрополям.

4.6 Общая хронологическая колонка памятников зоны степей

Таким образом, итогом проведенного анализа целого ряда различных

датировок памятников и их культурных слоев, результаты которого нало-

жены на общую хроностратиграфическую схему, стала детальная хроноло-

гическая колонка позднего палеолита азово-причерноморских степей. Из

этой колонки нами исключены некоторые ненадежно датированные место-

нахождения юго-западных степей, но оставлены наиболее яркие памятни-

ки лесостепной зоны Южного Побужья и Левобережного Днестра. Под-

черкнем, что все приведенные в ней даты рубежей и уровней, а также по-

зиции некоторых памятников ориентировочны, могут и наверняка будут

подвергнуты коррегированию. Естественно, она будет дополняться и уточ-

няться, но сейчас эта колонка выглядит следующим образом:

Начальная пора позднего палеолита – до 32 ТЛ. В зоне степей надежно

датированные памятники пока не известны. Не исключено, что к этой поре

в зоне степей относятся некоторые комплексы Бирючьих Балок (например,

Бирючья Балка І, сл. 3).

Ранняя пора позднего палеолита – 32-22 ТЛ.

Нижний уровень – 32-29 ТЛ. Ворона ІІІ (ниж. слой), Зеленый Хутор І,

ІІ, Кулударь, Ненасытец ІІІ и Перемога І (?).

Средний уровень – 29-25 ТЛ. Ильинка, оба слоя Миры, Бирючья Балка

ІІ (сл. 3 и 3-а).

Верхний уровень – 25-22 ТЛ. Гор. VI Осокоровки, а также Лески и

Владимировка (8-й и 7-й сл.).

Средняя пора позднего палеолита – 22-16,5 ТЛ.

231

Нижний уровень – 22-20 ТЛ. Сагайдак І (ниж. слой), Мураловка, Золо-

товка І, Михайловкая Балка, гор. V-а Осокоровки (?), Вознесенка IV (ниж.

слой – ?), а также Гордашовка І и Владимировка (6-й сл.).

Средний уровень – 20-18 ТЛ. Ранняя группа: Анетовка І, а также Иваш-

ково VI, Рашков VII и Лапушна. Поздняя группа: Большая Аккаржа, Ане-

товка ІІ, Амвросиевка, Кайстровая Балка VI, Ворона ІІІ (верхн. слой), гор.

IV Осокоровки (?), а также Владимировка (5-й сл.).

Верхний уровень – 18-16,5 ТЛ. Ямы, оба слоя Федоровки, Каменная

Балка ІІ (ниж. слой), Вознесенка IV (основн. слой), Калфа, Каменка, гор. ІI-

ІІІ Осокоровки, Чулек І (?), Кайстровая Балка IV (?), Антоновка ІІІ (?),

Капустяна Балка (?), а также Владимировка (4-й сл.) и Срединный Горб.

Заключительная (поздняя) пора позднего палеолита – 16,5-10,3 ТЛ.

Нижний уровень – 16,5-15,0 ТЛ. Говоруха, Миньевской Яр, Нововла-

димировка ІІ, Дмитриевка (верхн. слой), Каменная Балка ІІ (сред. слой), а

также Владимировка (3-й и 2-й сл.).

Средний уровень – 15,0-13,0 ТЛ. Каменная Балка І, Каменная Балка ІІ

(верх. слой), Каменная Балка ІІІ (Третий Мыс), Янисоль, Висла Балка,

Рогалик VII, Кайстровая Балка І-ІІІ, Пидпорижный ІІ, Чобручи, Любимов-

ка І, ІІІ, IV, Сомова Балка, Первопокровка І, Михайловка ІІ, Каштаева

Балка, Юрьевка І, Украинка І и Соленое Озеро (VI, IX, IX-а и др.), а также

Владимировка (1-й сл.).

Верхний уровень – 13,0-10,3 ТЛ. Большинство памятников Рогаликско-

Передельского узла, Леонтьевка, Михайловка (сред. и верхн. слои), Сурс-

кой V, Васильевка-Прогон, Анастасьевка (?), а также Царинка.

А теперь определим абсолютные даты, которые не вписались в данную

хронологическую колонку. Почти все имеющиеся на сегодня даты памят-

ников ранней поры позднего палеолита, не вдаваясь в детали, можно при-

знать корректными. Исключением является первая дата Лесков (Табл. 3, №

21) и, возможно, одна-две Бирючьих Балок (Табл. 3, № 1, 3). По памятни-

кам средней поры к некорректным относятся обе даты Мураловки (Табл. 3,

232

№ 25-26) и Золотовки І (Табл. 3, № 27-28), старая дата Рашкова VII (Табл.

3, № 35), одна дата Анетовки ІІ (Табл. 3, № 39), четыре даты амвросиевс-

кого костища (Табл. 3, № 41-43, 54), обе даты Федоровки (Табл. 3, № 60-

61) и дата нижнего слоя Вознесенки IV (Табл. 3, № 62). По стоянкам за-

ключительной поры в их число следует включить единичные даты Ново-

владимировки ІІ (Табл. 3, № 65) и Говорухи (Табл. 3, № 66), не менее вось-

ми дат второго слоя Каменной Балки ІІ (Табл. 3, № 67-68, 70, 62-74, 76-77,

80), Соленого Озера VI и І-а (Табл. 3, № 86-87) и Рогалика VII (Табл. 3, №

89). Всего из 88 дат не могут быть приняты даже как приблизительные

около 26 дат по 13 комплексам, причем для 7 памятников корректных дат

не остается вовсе (Мураловка, Золотовка І, Федоровка, Нововладимировка

ІІ, Говоруха, Рогалик VII и Соленое Озеро І-а). Этот список можно попол-

нить и некоторыми из упомяутых выше палеомагнитных датировок. Одна-

ко, несмотря на сказанное, мы не можем определить как плохо или нена-

дежно датированные целый ряд степных памятников, например, Муралов-

ку, Золотовку І, Говоруху, Рогалик VII, а также Ворону ІІІ (оба слоя), Ане-

товку І, Ямы, Федоровку, Третий Мыс, Миньевской Яр, Рогалик VII, Ми-

хайловку (два верхних слоя) и др.

Из сказанного вытекает следующий вывод. Автор в принципе не отри-

цает правомерность и важность использования радиоуглеродных (и дру-

гих) абсолютных дат при определении абсолютного возраста памятников.

Вместе с тем наш анализ показал, что на сегодняшний день наиболее на-

дежными для этого являются методы стратиграфии, особенно в тех случа-

ях, когда они подкреплены данными палинологического анализа. Методы

абсолютного датирования также имеют полное право на существование, но

не должны переоцениваться и ставиться во главу угла, а их результаты

подлежат (по возможности) обязательной корреляции, причем не только на

основании стратиграфии, но и палеонтологии, а также технико-типологи-

ческого анализа кремневого инвентаря. В качестве наиболее удачных при-

меров такой комплексной датировки можно назвать Сагайдак І, Амвро-

233

сиевку, Анетовку ІІ, Большую Аккаржу, Каменную Балку ІІ и другие па-

мятники зоны степей.

4.7 Хронологическая колонка памятников Крыма

Рассмотрение этого вопроса в рамках данной работы, по мнению ав-

тора, правомерно по целому ряду причинам. Исходя из палеогеографи-

ческих реконструкций (Разд. 2), в эпоху позднего палеолита большая часть

Крымского полуострова непосредственно входила в состав причерноморс-

ких степей, а Крымские горы, в которых известно наибольшее число стоя-

нок этого времени, были окружены главным образом именно ими, а также

северным побережьем Черного моря (Рис. 6 и др.). Поэтому трудно себе

представить, чтобы поздний палеолит Крыма мог существовать и разви-

ваться абсолютно независимо от региона степей.

Тем не менее, в последнее время в литературе появилось немалое чис-

ло разработок, в которых представлены такие хронологическо-культурные

схемы крымского позднего палеолита, которые не только во многом про-

тиворечат источниковой базе по позднему палеолиту причерноморско-

азовских степей, но нередко ее просто игнорируют. Однако, такой подход

прямо противоречит заключениям целого ряда ученых, которые уже давно

включили поздний палеолит обоих названных регионов в состав одной

культурной провинции или ИКО (Разд. 1), проследив многочисленные тех-

нико-типологические аналогии между конкретными степными и крымс-

кими памятками, причем даже на уровне отнесения к одной АК, например,

шан-кобинской (Михайловка).

Всего, преимущественно в горных и предгорных районах Крыма, в

настоящее время известно почти 150 местонахождений и пунктов находок

[359–360], вместе с финальнопалеолитическими [69], из которых путем

проведения стационарных раскопок исследовано около 30. Следует под-

черкнуть, что решение проблем хронологии крымского позднего палео-

лита затруднего отсутствием корректных абсолютных дат для многих вы-

234

разительных, в том числе, и многослойных стоянок, а также теми слож-

ностями, которые неизбежно возникают в процессе применения методов

лито-стратиграфии и палинологии при исследовании щебнистых запол-

нений пещер и навесов.

Первая схема хронологической последовательности позднего палеоли-

та Крыма, которая до сих пор не утратила своей актуальности, была раз-

работана еще в 1930-х годах выдающимся палеолитоведом Г.А.Бонч-Ос-

моловским [89]. Хотя после этого вопросов хронологии крымских па-

мятников касались многие авторы, для решения поставленных вопросов

наибольшее значение имеют работы, которые вышли в свет главным обра-

зом в течение последние 15 лет (См. разд. 1).

Согласно разработкам автора, основанным на данных геологии, пале-

онтологии и высказанных ранее идеях и представлениях Г.А.Бонч-Осмо-

ловского [89], Е.А.Векиловой [142–145], М.В.Аниковича [21; 856] и др., а

также анализе каменного инвентаря, опорный памятник позднего палеоли-

та Крыма – Сюрень І (Рис. 2, 31) – был датирован таким образом: нижний

слой сопоставлен с нижним уровнем средней поры верхнего палеолита,

средний и верхний слои – сооветственно с ее средним и верхним уровня-

ми, но при этом допускалось наличие на памятнике и более поздних мате-

риалов времени финального палеолита. При этом был аргументирован

выраженный эпиориньякский характер каменных индустрий нижнего

культурного слоя, раннеэпиграветтский (с рядом ориньякоидных черт –

немногочисленными дюфурами и высокими скребками) облик инвентаря

среднего слоя и преимущественно эпиграветтский набор изделий со вто-

ричной обработкой для верхнего слоя1. Заметим, что такому подходу про-

тиворечат три даты (с “обратной хронологией”), полученные для нижних

1Примечание. Наличие в верхнем слое памятника находок азильского (финальнопалео-

литического) времени отметила Е.А.Векилова [142], а позднее этот вопрос был рас-

смотрен С.В.Татарцевым [774].

235

горизонтов памятника (Табл. 3), но мы не будем останавливаться на этом

вопросе, поскольку он детально рассмотрен автором в нескольких работах

[620; 623; 626; 634; 636; 641; 970].

Еще ранее учеными было доказано, что в Крыму к верхнему уровню

поздней поры верхнего палеолита относится значительное число комплек-

сов финального эпиграветта (шан-кобинской АК), а кроме них на ряде

памятников присутствуют культурные слои с индустриями свидерской АК

или отдельными ее артефактами – Сюрень ІІ (нижн. сл.), Су-Ат ІІІ и др.

[69; 143; 309; 313; 878; и др.]. Очень важной и информативной для уста-

новления хронологической последовательности комплексов времени

постледниковья (позднее 18 ТЛ) стала выразительная стратиграфическая

колонка грота Скалистого (Табл. 4), которая демонстрирует существование

эпиграветта на территории Крымского полуострова от 18,3 до 14,6 ТЛ (как

минимум), на смену которому около 12,8 ТЛ приходит финальный эпи-

граветт (Табл. 4) [349–351; 879–880; 1000; и др.].

Не менее показательной является колонка многослоной стоянки Буран-

Кая ІІІ, в которой прослежено последовательное залегание отложений,

содержащих культурные слои с индустриями так называемого “восточного

селета” (сл. С), среднего палеолита (сл. В-1), ориньяка (гор. 6.5-6.3), гра-

ветта (гор. 6.2-6.1), эпиграветта и финального эпиграветта (сл. V), а также

свидерской АК (сл. IV; Табл. 4) [449; 808; 853; 1000, fig. 2]. По большинст-

ву из этих горизонтов всего было получено 10 абсолютных дат, но две из

них (для гор. 6.5 и 6.2) явно и сразу выпали из общей временной после-

довательности (Табл. 4, № 6 и 8). Кроме того, совсем недавно по одной

абсолютной дате было получено для стоянок Тав-Бодрак (верх. сл.) и

Заскальной ІX (Табл. 4), причем каменный инвентарь последней определен

как граветтский таким известным специалистом по палеолиту Крыма, как

А.А.Яневич [853, с. 136].

Здесь же следует привести обобщенную хронологическую колонку

большей части финальноэпиграветтских крымских памятников (шан-

236

кобинской АК), разработанную В.Ю.Коеном на основании детальных стра-

тиграфических наблюдений:

І этап. Грот Скалистый (гор. III-а, III) и Шан-Коба (6/І);

ІІ этап. Шан-Коба (6/ІІ и 6/ІІІ), Замиль-Коба І (ниж. сл.), грот

Скалистый (сл. 2), “часть комплекса” Буран-Каи;

ІІІ этап. Шан-Коба (6/IV) и еще одна “часть комплекса” Буран-Каи;

ІV этап. Шан-Коба (сл. V), Мурзак-Коба (сл. 4), Фатьма-Коба (5/6),

Сюрень І (комплексы в верх. сл.), Алимовский навес (сл. 4 и 3) и Грот

Водопадный.

При этом автор датировал первый этап шан-кобинской культуры не

позднее начала аллереда (около 11,8 ТЛ), а, возможно, даже концом дриа-

са-ІІ (около 12,3-11,8 ТЛ), а также допустил уже голоценовый (пребореаль-

ный возраст) для тех памятников, которые отнес к четвертому этапу своей

колонки на основании того факта, что они залегают выше свидерских сло-

ев, более или менее надежно датированных второй половиной дриаса-ІІІ

[69, с. 178-182; 351].

Такова краткая характеристика основных материалов по хронологии

позднего палеолита Крыма, на основании которых можно составить

следующую колонку:

Ранняя пора – 32-22 ТЛ.

Нижний уровень – (32-28 ТЛ). Буран-Кая 3 (сл. С и гор. 6.5-6.3), Тав-

Бодрак.

Средний уровень – (28-25 ТЛ). Заскальная ІX (верх. сл.).

Верхний уровень – (25-22 ТЛ). Буран-Кая 3 (гор. 6.2-6.1), Аджи-Коба

(верх. сл.).

Средняя пора – 22-16,5 ТЛ.

Нижний уровень – (22-20 ТЛ). Достоверно не выделены.

Средний уровень – (20-18 ТЛ). Сюрень І (ниж. и сред. сл.).

Верхний уровень – (18-16,5 ТЛ). Сюрень І (верх. сл.),

Заключительная (поздняя) пора – 16,5-10,3 ТЛ.

237

Нижний уровень – (16,5-15,0 ТЛ). Грот Скалистый (сл. 7), Вишенное ІІ

(сл. Б2-В).

Средний уровень – (15,0-13,0 ТЛ). Грот Скалистый (сл. 6-4), Вишенное

ІІ (сл. А-Б1), Сюрень ІІІ (ниж. сл.)

Верхний уровень – 13,0-10,3 ТЛ. Грот Скалистый (гор. III-3, III-2, ІІ и І),

Сюрень ІІ (ниж. сл. – свидер) и соответствующие культурные слои Шан-

Кобы, Мурзак-Кобы, Фатьма-Кобы, а также Буран-Кая, Замиль-Коба (ниж.

сл.), Сюрень ІІ (верх. сл.) и др.1

Следует признать, что, как и в представленной выше “степной колон-

ке”, некоторая часть комплексов отнесена к различным уровням данной

колонки только на основании технико-морфологических показателей. Это

Вишенное ІІ, все слои которого, по А.А.Яневичу, относятся к поздне-

ледниковью (от дриаса-ІІ до дриаса-ІІІ) [852], Сюрень ІІІ [773], а также

значительная часть памятников финального эпиграветта. Однако, при

разработке данной схемы нами было использовано принципиально важное

наблюдение А.А.Яневича, который отметил близость материалов Заскаль-

ной ІX с комплексами гор. 6.2-6.1 Буран-Каи ІІІ [853, с. 136]. Что касается

одной (наиболее ранней) из трех абсолютных дат селетоидной индустрии

Буран-Каи ІІІ (сл. C) около 36,7 ТЛ, то В.Н.Степанчук вполне аргументи-

рованно относит время существования таких комплексов в Крыму ко вре-

мени не ранее 32 ТЛ [765, с. 41].

Как видим, анализ имеющихся материалов и даты по Заскальной ІX

противоречат выводу А.А.Яневича о том, что все без исключения гравет-

тские комплексы Крыма, разделенные им на буран-кайскую АК (сл. 6.2-6.1

Буран-Каи ІІІ, верх. сл. Сюрени І, Аджи-Коба), памятники типа грота Ска-

листого (сл. 7-5) и типа Вишенного ІІ, датируются от 20 до 11 ТЛ [854].

1Примечание. В колонку не включены типичные среднепалеолитические комплексы,

которые, по некоторым данным (серии абсолютных дат), могут “доживать” в Крыму до

средней поры позднего палеолита [765], что в принципе подтверждает гипотезу, выска-

занную М.В.Аниковичем 15 лет тому назад [21].

238

Правда, А.А.Яневич не признает присутствия на полуострове не только

эпиориньякских, но и ранних граветтских индустрий. Однако, ученый,

настаивая на раннем возрасте всего крымского ориньяка (вместе с

эпиориньяком), на основании технико-типологического анализа четко и

аргументированно разделил его на два типа индустрий – Сюрени І (ниж. и

сред. сл.) и Буран-Каи ІІІ (гор. 6.5-6.3), причем последний сопоставил с ка-

менным инветарем таких степных памятников, как Перемога І, Ворона ІІІ

(ниж. сл.) и др. [853–854].

Близкую, но все-таки иную схему так называемой “индустриально-

хронологической вариабельности” позднего палеолита Крыма недавно

предложил и Ю.Э.Демиденко, причем в целом ряде статей более или менее

детально он пытался аргументировать преимущественно раннюю датиров-

ку двух нижних слоев Сюрени І [257; 259–261; и мн. др.]. По его мнению,

хронологическая колонка этого памятника выглядит таким образом

(сверху вниз):

1. Финальнопалеолитический эпизод “крымского азиля”, шан-кобинской

индустрии (интерстадиал аллеред, около 11,8-10,8 тыс. лет ВР) – “пятна”

находок 1-го и 2-го горизонтов снятия верхнего слоя.

2. Верхнепалеолитический эпизод эпиграветтской индустрии (около

19,0/18,-15,0 тыс. лет ВР) – 2-й горизонт снятия верхнего слоя (гор. А

1990-х гг.).

3. Верхнепалеолитический эпизод граветтской индустрии (около

24,0/23,0-20,0 тыс. лет ВР) – 3-й горизонт снятия верхнего слоя (гор. D).

4. Верхнепалеолитический эпизод индустрии позднего ориньяка типа

кремс-дюфур (около 27,0 тыс. лет ВР) – низы 3-го горизонта верхнего

слоя (гор. Е).

5. Верхнепалеолитический эпизод индустрии позднего ориньяка типа

кремс-дюфур без мустьерских форм (финал интерстадиала арси или, что

вероятнее, интерстадиал мезье, около 31.000-27.000 лет ВР) – все гори-

зонты снятия среднего слоя (гор. F).

239

6. Верхнепалеолитический эпизод индустрии раннего ориньяка типа

кремс-дюфур с мустьерскими изделиями (ранее 31.000 лет ВР – ?) – все

горизонты снятия нижнего слоя (гор. G, кроме подгоризонта Gа, в

котором “архаичные формы” отсутствовали) и новый горизонт Н [257, с.

102].

Всего лишь год спустя Ю.Э.Демиденко опубликовал хронологическую

колонку всего позднего палеолита Крыма, в которой Сюрень І также зани-

мает весьма заметное место. Выглядит она так (снизу вверх): “восточный

селет” (сл. С Буран-Каи ІІІ) – около 36-32 ТЛ; ранний ориньяк

типа “кремс-дюфур” (он же ориньяк-0 – гор. G и H ниж. слоя Сюрени І) –

около 31,5-30 ТЛ; поздний ориньяк типа “кремс-дюфур” (гор. F и E сред.

сл. Сю-рени І) – около 29,3-27 ТЛ; граветт (гор. D верх. сл. Сюрени І) – от

24-23 до 20 ТЛ; эпиграветт (гор. А верх. сл. Сюрени І, гор. 6.1-6.2 Буран-

Каи ІІІ, Вишенное ІІ, верх. сл. Аджи-Кобы, Заскальная ІX и др.) – от 19-18

до 15 ТЛ; финальный эпиграветт (ни одного комплекса не названо) – около

12-10 ТЛ [262].

Не трудно убедиться, что и эта схема, в которой присутствует ранний

граветт, но отсутствует эпиориньяк, также противоречит фактическим дан-

ным. Основные аргументы против такой датировки и культурной атрибу-

ции индустрий нижнего и среднего культурных слоев Сюрени І, предло-

женной Ю.Э.Демиденко, как говорилось, уже были нами изложены. Одна-

ко, их интерпретация в рамках только что приведенной колонки позднего

палеолита Крыма вынуждает нас добавить к ним новые.

Во-первых, нельзя не заметить того, что Ю.Э.Демиденко по сути “ра-

зорвал” хроностратиграфическую колонку Сюрени І как минимум на че-

тыре части, причем между так называемым “поздним ориньяком кремс-

дюфур” и граветтом образовался хиатус около 3 тыс. лет, между граветтом

и эпиграветтом – от 1 до 2 тыс. лет, а между эпиграветтом и финальным

эпиграветтом – не менее 3 тыс. лет. В целом же верхний и нижний хроно-

логические рубежи этой колонки оказались “растянутыми” во времени от

240

31,5 до 11,0-10 ТЛ, то есть, более, чем на 20 тыс. лет! Понятно, что

такой “обновленный взгляд” на Сюрень І не может быть принят нами

категори-чески, так как еще никому из исследователей не удалось

аргументированно опровергнуть известное всем специалистам заключение

ведущих геологов о том, что практически все культуросодержащие

отложения этого памят-ника залегают в одной литологической пачке,

которая в целом связана с максимумом Вюрма-ІІІ [325; 490], то есть, по

используемой нами гео-хронологической схеме (Табл. 1), должны

датироваться примерно от 22 до 16,5 ТЛ.

Во-вторых, из новых построений Ю.Э. Демиденко логично вытекает,

что он сам считает некорректными (хотя не говорит об этом вслух) как ми-

нимум две из трех абсолютных дат Сюрени І (для нижнего слоя – табл. 4,

№ 12-13), поскольку они полностью противоречат названным им лично

хронологическим рамкам “раннего ориньяка” Крыма. Впрочем, остается

полной загадкой, на основании каких фактов исследователь в принципе да-

тирует так называемый “крымский ориньяк-0”. Следует подчеркнуть, что

абсолютные даты соответствующих памятников Западной и Центральной

Европы в целом укладываются в рамки примерно от 40 до 35,5 ТЛ [897, р.

178-179], а Ф.Джинджан склоняется к мысли, что так называемый ориньяк-

0 по времени должен соответствовать так называемому “интерстадиалу

вюрма”, который имеет хронологические рамки от 39 до 34 ТЛ [896].

Не менее “убедительно” Ю.Э.Демиденко датировал и ранний гравет-

тский эпизод, ведь абсолютных дат, соответствующих времени от 24-23 до

20 ТЛ нет ни по одному памятнику Крыма, по крайнем мере, мне о них

ничего не известно. Абсолютно то же самое можно сказать и о датировке

им начала финального граветта (12 ТЛ), который, как говорилось, четко

датирован в Скалистом не позднее 12,8 ТЛ (Табл. 4).

Но главный парадокс заключается в том, что Ю.Э. Демиденко совсем

недавно написал обширную статью, в которой привел массу аргументов

против своей же интерпретации Сюрени І и, соответственно, всей рассмат-

241

риваемой нами схемы. В ней он собрал немало ценных данных об оринья-

ке-0, ориньяке-І-ІV и даже об эпиориньяке в Западной и Центральной

Европе. Но даже бегло ознакомившись с передовыми достижениями запад-

ных археологов, Ю.Э.Демиденко, по-видимому, почувствовал, что ранее

слегка погорячился с Сюренью І и все-таки оставил в своей колонке место

для эпиориньяка (между граветтом и эпиграветтом). В своем экскурсе он

призвал всех незападных палеолитоведов выделять ориньяк и эпиориньяк

в Восточной Европе “с учетом приведенных в статье хронологических и

индустриальных стандартов остальной Европы” и тогда “использование

европейских ориньякских эталонов… позволит лучше понять ситуацию

при сопоставлении материалов, избавиться от невразумительной оринья-

коидной многовекторности и сделать европейский выбор палеолитоведам

Восточной Европы” [263, с. 167].

Действительно, лучше не скажешь! Вот только я бы переадресовал это

благое, но меткое пожелание его автору, который никак не хочет замечать,

что и ориньяк, и эпиориньяк давно выделены, описаны, а в ряде случаев

неплохо продатированы не только на юге Восточной Европе, в том числе в

зоне степей и в самом Крыму, но и в Костенковско-Борщевском районе, на

Кавказе и даже в далекой Сибири.

В целом же, исходя из сказанного, можно констатировать, что хроно-

логические колонки зоны степей и Крымского полуострова очень похожи

друг на друга и неплохо корреспондируются между собой даже в частнос-

тях. Конечно, в них есть и некоторые отличные моменты (наличие в Кры-

му свидерских комплексов и ряд других деталей), к которым мы обязатель-

но вернемся ниже (Разд. 7).

4.8 Датировка памятников и проблемы освоения степей

На наш взгляд, рассмотрение этих проблем в разделе, посвященном

хронологии, вполне уместно и логично. Дело в том, что представленные

выше хронологические колонки памятников позднего палеолита юга Вос-

242

точной Европы сами по себе могут рассматриваться как источник для ре-

шения проблемы палеодемографии, поскольку демонстрирует как времен-

ное, так отчасти и региональное распределение памятников.

В литературе имеется немало построений и точек зрения, которые ос-

новываются на представлениях о том, что в эпоху позднего палеолита про-

исходили настолько резкие изменения климата и окружающей среды, что

они моргли оказывать влияние на демографическую ситуацию в том или

ином регионе. В отношении степной зоны выдвигались различные сужде-

ния, которые условно можно свести к двум основным гипотезам. Первая

группа ученых полагает, что в период пика максимального оледенения и в

другие холодные фазы древнее население полностью покидало зону степей

(Н.Б.Леонова, Н.П.Оленковский и др.), а вторая наоборот говорит о том,

что на протяжении таких периодов плотность населения региона увеличи-

валась за счет притока населения из более северных регионов (В.Н.Станко,

П.М.Долуханов, Е.А.Смынтына и др.).

К сожалению, не все авторы аргументированно обосновывают свои по-

зиции, но Н.Л.Леонова, на основании охарактеризованных выше палеогео-

графических заключений Е.А.Спиридоновой (Разд. 2), предложила свою

схему освоения древним населением района Каменных Балок. По ее мне-

нию, люди жили там преимущественно в более теплые периоды, когда от-

мечается преобладание облесенных ландшафтов (три слоя Каменной Балки

ІІ). Из этой фактологической посылки сделан следующий далекоидущий

вывод: “Значительная облесенность территории не позволяет относить ис-

копаемых бизонов к степным формам, а бизоны, обитающие в лесных и

лесостепных областях, ведут абсолютно разный образ жизни… В этом

случае стратегия и тактика древнего охотничьего промысла также должна

быть иной” [429, с. 173; 432–433].

Мы не станем вступать здесь в дискуссию с Н.Б.Леоновой по поводу

того, степным или нестепным видом является такой пластичный вид жи-

вотных как плейстоценовый бизон (Bison priscus), так как об этом было до-

243

статочно сказано выше (Разд. 2) и существует немало дополнительной ли-

тературы [294; 756–758; и др.], к которой она, как и любой желающий,

может обратиться.

Однако, суть проблемы совсем в другом – данные построения противо-

речат материалам самих Каменных Балок, так как три комплекса – Камен-

ная Балка ІІ (ниж. слой), Каменная Балка І и Каменная Балка ІІІ (Третий

Мыс), как убедительно показали данные стратиграфии и палинологии [437]

и абсолютного датирования (Табл. 3), относятся к холодным фазам дриас-

Іа, дриас-Іб и дриас-Іс (См. выше). Несмотря на это, чтобы подтвердить и

доказать свою правоту, Н.Б.Леонова пошла дальше, поставив вопрос о не-

обходимости передатировки теплыми фазами позднего плейстоцена Мура-

ловки, Золотовки І, обоих слоев Федоровки (дофиновским горизонтом) и

даже Амвросиевки (беллингом) [432, с. 54-55]. Ясно, что это уже не просто

противоречит очевидным и широкоизвестным фактам (Табл. 2), а напоми-

нает элементарную подтасовку.

Не менее оригинален тезис Н.П.Оленковского “о незаселенности Се-

верного Причерноморья в период пика последнего оледенения”. Он утвер-

ждает, что памятники этого времени якобы вообще отсутствуют в регионе

потому, что после исчезновения мамонта и шерстистого носорога, “люди

не смогли быстро и эффективно приспособится к охоте на таких быстрых

стадных животных, как бизоны, кони, сайгаки” [517]. Заметим, что полная

ошибочность этой позиции еще более очевидна и она даже не нуждается в

специальном анализе.

Гипотезу, которую вполне можно условно назвать “большим переселе-

нием с Севера”, недавно вновь развил П.М.Долуханов. Построив график

частоты встречаемости абсолютных дат памятников Восточной Европы

[903, р. 709, fig. 6], ученый пришел к выводу, что около 22 ТЛ (Sic! – И.С.)

во время пика ледникового максимума их количество резко повышается за

счет миграции из других регионов: “Как показывает высокоточное опре-

деление возраста, как раз в это время на значительных пространствах

244

Западной и Центральной Европы население практически исчезает. Пус-

тующая территория включает Британию, большую часть Германии, Авст-

рию, Чехию”. Позднее, после перерыва (около 19-18 ТЛ) во время холод-

ной вепсовской стадии (17-15 ТЛ) “число верхнепалеолитических стоянок

в перигляциальной зоне вновь увеличилось” [279, с. 79, 80, рис. 3.9]. Как

видим, для того, чтобы получить такую картину, П.М.Долуханов даже

отказался от своей же более ранней датировки максимума оледенения

около 20 ТЛ [271, с. 20].

В то же время, если исходить из средневзвешенных датировок макси-

мума оледенения около 19-18 и вепсовской стадии (дриаса-Іб) 15,0-14,5 ТЛ,

такая схема не выглядит убедительной. Ведь тогда, по П.М.Долуханову, на

время ледникового максимума будет припадать наиболее низкая плотность

населения, а вторая его волна должна соответствовать не вепсовскому по-

холоданию, а потеплению ляско (Табл. 1).

Однако, существует еще график американского ученого Д.Ф.Хоффек-

кера, построенный не только по тому же принципу, но и на той же самой

сводке абсолютных дат [689, табл. 1]. Примечательно, что он получил не-

сколько иную картину. Оказалось, что дат от 22 до 21 ТЛ действительно

больше, чем остальных. Но на втором месте идут даты от 14 до 13, на

третьем – от 21 до 20, четвертом – от 19,0 до 18,0, а на пятом – от 23 до 22

ТЛ. Как полагает Д.Ф.Хоффеккер, это говорит о том, что увеличение коли-

чества памятников в границах Восточно-Европейской равнины прослежи-

вается в целом от 23 до 18 с пиком около 22 ТЛ, но их число резко падает

сразу после максимуа оледенения, а потом снова поднимается от 15 до 13 с

пиком около 14 ТЛ [925, р. 200, fig. 6.3].

Как видим, эта схема не соответствует графику П.М.Долуханова.

Впрочем, парадокс ситуации заключается в том, что выводы ученых

совпали – две якобы прослеженные волны увеличения числа памятников

почти строго связаны с похолоданиями, так как первая соответствует вре-

мени раннепричерноморского горизонта (средней поре), а вторая – вто-

245

рому уровню заключительной поры позднего палеолита (суммарно дриасу-

Іб, раунису и дриасу-І).

Правда, тут возникает больше вопросов, чем ответов. Во-первых, не

доказано, насколько эта методика верна, так как ею анализируется не конк-

ретное число самих памятников по периодам, а некая сумма их дат, к тому

же в значительной степени устаревшая. Во-вторых, не ясно, в какой мере

эти выводы могут быть распространены на зону степей, поскольку в свод-

ке А.А.Синицына и его соавторов учтено более 500 дат 120 памятников не

только Восточно-Европейской равнины, а еще Урала и Крыма, но среди

них есть даты только по 6 памятникам региона [689, табл І]. Подчеркнем,

что по двум из них (Золотовке І и Мураловке) они некорректны, а остав-

шиеся четыре (Амросиевка, Анетовка ІІ, Каменная Балка ІІ и Сагайдак І)

датируются временем от 22 до 15 ТЛ и естественно не могут отражать не

только плотности населения, но даже всего хронологического спектра

позднего палеолита региона.

Таким образом, схемы П.М.Долуханова и Д.Ф.Хоффеккера следует

оценить как очень любопытную гипотезу, но не более того. Она может

иметь отношение к решению палеодемографических проблем позднего па-

леолита зоны степей, но с таким же успехом и нет. Проведение аналогич-

ного анализа на основе обновленной сводки абсолютных дат памятников

региона (Табл. 3) конечно же возможно, но, на мой взгляд, их совокуп-

ность отражает не плотность населения, а случайную выборку памятников,

по которым по тем или иным (не историческим, а субъективным) причи-

нам удалось получить более или менее корректные даты.

Палеодемографическую схему для всей территории Украины недавно

разработала Е.В.Смынтына. На материалах позднего палеолита региона

исследовательницей выделены три ее первых этапа, которые мы подробно

и рассмотрим: Первый этап – время климатического минимума оледене-

ния (хронологические рамки не названы). В это время в южной зоне (гра-

ницы не определены) отмечена высокая степень подвижности населения,

246

повышение его плотности за счет миграций с сопредельных территорий и

как результат – напряженная демографическая ситуация. Все это привело к

уменьшению биомассы (сокращению животных), быстрой смене промыс-

ловых территорий и относительно высокому уровню подвижности.

Второй этап – аллеред (время не названо). Ситуация разная для отдель-

ных районов степи, но “истощенное чрезмерной эксплуатацией в предыду-

щий период междуречье Днестра и Южного Буга практически опусто-

шается”. Третий этап – дриас-ІІІ – пребореал. “Зона степей характеризу-

ется чрезвычайно упрощенными культурными системами”, население уже

на начальных стадиях мезолита переходит к индивидуальному промыслу

небольших стад животных, что предусматривает высокий уровень его

подвижности. При этом на Нижний Дунай с запада переселяются охот-

ники на тура (Михайловка-Белолесье) [713, с. 8-13].

Сложность анализа этой схемы заключается в том, что в ней почти

каждая фраза требует если не глубокого осмысления, то хотя бы поясне-

ний, а сама терминология так витиевата, что может запросто ввести в за-

блуждение любого менее искушенного исследователя. Не ясно, что стоит

за фразами “напряженная демографическая ситуация”, “культурная систе-

ма”, “чрезмерная эксплуатация”, “территория практически опустошается”

(кем или от кого?), а также – как в результате индивидуальной охоты мож-

но убить пусть небольшое, но целое стадо животных. Настоящим открыти-

ем для меня является утверждение, что аллеред следует за максимумом

вюрма, ведь по самым скромным оценкам между ними лежит не менее 5

тыс. лет и еще три теплые фаза. Но суть, конечно же, не в этом, а в том, что

автор не называет ни одного факта, на основании которого сделаны такие

выводы, откуда и куда были миграции, а также не приводит примеров

чрезвычайной подвижности, смены промысловых территорий, уменьшения

биомасы и т.д. и т.п.

Если даже ограничиться беглым анализом ситуации в степной части

Буго-Днестровском междуречье, то материалы Анетовки ІІ и Большой

247

Аккаржи наоборот свидетельствуют о многократном возвращении людей

на одни и те же места охоты (См. разд. 5 и 6). Кстати, двумя этими и еще

Анетовкой І и Каменкой (не считая еще нескольких местонахождений, рас-

положенных на левобережье Нижнего Днестра) ограничиваются весь круг

известных памятников времени от 22 до 16,5 ТЛ на всей названной терри-

тории площадью в несколько десятков тысяч кв. км (Рис. 1) – какая уж тут

напряженная демография?

После этого почему-то захотелось процитировать одного из основопо-

ложников палеоэкономического метода. С.Н.Бибиков более 35 лет назад

написал, что прежде, чем производить более или менее серьезные оценки

плотности населения, его динамики и другие реконструкции палеодемогра-

фического характера, следует иметь в виду, что: “во-первых, позднепалео-

литические памятники южной половины Восточной Европы нуждаются в

точном хронологическом расчленении в пределах регионов и синхрониза-

ции между регионами” [64, с. 20]. С этими словами нельзя не согласиться и

автор надеется, что данная работа как раз и станет шагом в этом

направлении.

Таким образом, вся совокупность источников по позднему палеолиту

зоны азово-причерноморских степей и Крымского полуострова позволяет

говорит о том, что в этом регионе более или менее равномерно представ-

лены памятники практически всех пор (кроме начальной) и хронологичес-

ких уровней данной эпохи (Рис. 1; 2; Табл. 3; 8; и др.). Отдельные лакуны

районного масштаба, с одной стороны, могут говорить об определенной

местной специфике, но точно так же могут отражать и степень их изучен-

ности. Пока ни у нас, ни у наших оппонентов нет никаких серьезных ар-

гументов против утверждения о том, что позднепалеолитическое населе-

ние при желании могло обитать практически в любом районе юга Восточ-

ной Европы в любое время позднего палеолита.

В заключение следует сказать о том, что разработка проблем хроноло-

гии позднего палеолита этого весьма значительного региона в целом идет в

248

русле современных идей, тенденций и подходов, которые применяются

при исследовании памятников соседных регионов, и не противоречит об-

щим выводам, сделанным на основании анализа их материалов целым ря-

дом исследователей. Более того, к нас есть все основания надеяться, что

весьма полная хронологическая колонка позднего палеолита юга Восточ-

ной Европы имеет все основания для того, чтобы стать опорной как мини-

мум для Восточной Европы.

Детальная хронологическая колонка и выводы палеодемографического

характера безусловно являются основополагающей базой для решения

проблем историко-культурной интерпретации и периодизации позднего

палеолита юга Восточной Европы. Однако, эта же источниковая база в со-

вокупности с палеогеографическими построениями (Разд. 2) имеет особое

значение при постановке и решении целого круга актуальных проблем,

связанных с реконструкцией образа жизни и эволюции хозяйства населе-

ния, к чему мы и приступаем.

249

РАЗДЕЛ 5

ХОЗЯЙСТВЕННО-БЫТОВЫЕ КОМПЛЕКСЫ И ЖИЛИЩА

ПОЗДНЕГО ПАЛЕОЛИТА ЗОНЫ СТЕПЕЙ

Для реконструкции образа жизни древних людей особое значение

имеют остатки их жилищ и других пространственно-структурных конст-

рукций которые иногда удается выявлять на памятниках эпохи позднего

палеолита. Описанию и анализу этой особой категории археологических

источников, исследованных на ряде стоянок азово-причерноморских сте-

пей и посвящен данный раздел, но особое внимание в нем будет уделено

исследованию и анализу пространственной структуры поселения Большая

Аккаржа, на котором в 1988-93 годах автором были обнаружены остатки

сразу четырех практически одновременных хозяйственно-бытовых комп-

лексов (ХБК).

5.1 Пространственная структура и хозяйственно-

бытовые комплексы Большой Аккаржи

В процессе многолетних раскопок Большой Аккаржи 1959, 1961, 1988-

1993 годов культурный слой памятника был практически полностью иссле-

дован на всей доступной для изучения территории. Общая площадь раско-

пов на этом памятнике составила 446 кв. м, не считая раскопа 1 1959 г. (6

кв. м; Рис. 8), многочисленных разведочных шурфов 1961, 1965, 1986 гг. и

различных зачисток 1955-1956 и других годов. В результате этого на посе-

лении было выявлено два основных участка, которые по характеру слоя

заметно отличались друг от друга: центральный (раскоп 1959 и 1961 гг.,

раскопы А, Б, Г и Д) и периферийный (раскопы В и Е). На СЗ окраине

Большой Аккаржи был обнаружен ХБК-І, а на юго-восточной периферии,

имеющей большую площадь, три подобных хозяйственно-бытовых комп-

лекса – ХБК ІІ-ІV. Следует иметь в виду, что примерно на треть основная

территории стоянки в своей западной части была уничтожена еще до

250

открытия памятника и начала раскопок при строительстве железной

дороги в начале прошлого столетия, а позднее – постоянно растущим овра-

гом (Рис. 39; 40) [627].

Ранее в нескольких работах нами была высказана мысль о том, что

культурный слой центральной части Большой Аккаржи сформировался в

результате наложения друг на друга в течение двух-трех сезонов обитания

нескольких ХБК [617; 620; 622; 624; 627; 655; и др.]. Об этом красноречиво

свидетельствует более значительная концентрация находок именно на этом

участке, особенно в его центре (Рис. 43; 44; 45; 46). Другим важным пока-

зателем неоднократного посещения стоянки является планиграфия выяв-

ленных на ней углубленных очагов. Поэтому сначала мы остановимся на

характеристике этих объектов.

Очаги. Первые очаги были выявлены на поселении уже в 1961 г. Так, в

своем отчете о полевых исследованиях Большой Аккаржи П.И.Борисковс-

кий сообщил о находке остатков “небольшого костра” (номер квадрата не

указан) и двух объектов, названных им “очажными скоплениями”. Первое

из них на кв. Е-5 имело размеры 31х15 см, глубину до 10 см1 и было

заполненно мелкими обломками пережженых костей и углями (Рис. 75, 1).

Этот объект хорошо виден на общем плане раскопа 1959 и 1961 гг. (Рис. 9;

17). Другое очажное скопление находилось на кв. Д-11, хотя на общем пла-

не оно абсолютно не читается (Рис. 43). Оно имело размеры около 10 см в

диаметре и около 5 см в глубину (Рис. 75, 2) [116, с. 11, Рис. 8]. При-

мечательно, что чуть позже, в заметке отчетного характера автор назвал

очаг на кв. Е-5 “остатками небольшого костра” и добавил, что на других

участках раскопа были выявлены “крошки костного угля” и “кремни,

побывавшие в огне” [117, с. 8]. В других публикациях об этом очаге ниче-

1Примечание. Г.В.Григорьева назвала глубину этого очага – 10-13 см [221, с. 17], а в

другом месте добавила, что “единственный небольшой очаг, заполненный углями,

частично размыт” [219, с. 18].

251

го нового не сообщается, а в обобщающей работе “Проблема развития

позднепалеолитической культуры степной области” П.И.Борисковский зая-

вил, что культурный слой Большой Аккаржи “не обнаруживает ни ям, ни

кострищ…” [118, с. 2; 121, с. 426].

Тем не менее, сотрудникам Буго-Днестровской экспедиции удалось

найти еще несколько подобных объектов. В раскопах А и Б типичные оча-

ги хорошей сохранности не были выявлены, хотя на данном участке посе-

ления находки обожженных костей и фрагментов костного угля не были

редкостью. Наибольшая плотность кусочков костного угля отмечена здесь

в кв. Д-19-20 раскопа Б (Рис. 44), что позволяет предположительно гово-

рить о наличии здесь остатков разрушенного очага или кострища.

В раскопе Г обнаружено четыре очага. Первый из них на кв. Е-Ж-ІІ

(Рис. 45) имел правильную линзовидную форму, диаметр около 50 см и

глубину 7-8 см (Рис. 75, 9). Этот очаг был четко зафиксирован во многом

благодаря тому, что примерно посередине его пересек стратиграфо-пали-

нологический разрез 2 1990 года (Рис. 41). На кв. З-И-І (Рис. 45) находился

значительно меньший очажок диаметром 12-13 см, глубиной 6-7 см (Рис.

75, 3). На кв. Г-ІІІ (Рис. 45) был расчищен чуть больший очажок диа-

метром до 15 см, глубиной 6-7 см (Рис. 75, 4). Еще один очажок распо-

лагался в раскопе Г на кв Ж-VII (Рис. 45). Он имел диаметр всего 9-10 см и

глубину 5-6 см (Рис. 75, 5).

В раскопе В, в самом центре ХБК-І на кв. Е-25 (Рис. 76) удалось рас-

чистить очаг, имевший диаметр около 17-18 см и глубину 5-7 см (Рис. 75,

6). Заметим, что его сохранность была неудовлетворительной, так как

прямо по нему прошла кротовина и потому нами была зафиксирована

только его нижняя часть, и то по присутствию заполнения.

В раскопе Д было выявлено два очага. Меньший из них располагался

на кв. Н-11 (Рис. 46) и имел диаметр до 30 см и глубину 8-9 см (Рис. 75, 8).

Второй очаг хорошей сохранности, найденный на кв. М-Н-2 (Рис. 46), имел

диаметр 53-55 см и глубину до 25 см (Рис. 75, 7). Данный очаг примерно на

252

треть своей глубины от дна был заполнен обожженными костями и кост-

ным углем. Особенности заполнения этого и других описанных выше оча-

гов свидетельствуют о том, что они были использованы одноразово, так

как в их разрезах не прослежено каких-либо иных прослоек, кроме очаж-

ной массы, залегавшей на дне (Рис. 41).

Помимо этого, присутствие фрагментов костного угля, обжженных

костей и нескольких пережженных кремневых изделий белого цвета позво-

ляет с большой долей вероятности предполагать существование еще одно-

го очага на кв. Ц-Ч-3 раскопа Е в самом центре ХБК-ІІ (Рис. 82).

Итак, всего на Большой Аккарже в разные годы было обнаружено до

10 очагов и можно говорить о существование еще не менее 2-3 таких

элементов культурного слоя памятника, которые не сохранились до наших

дней. Они имели разную степень сохранности, но лучше других было

состояние больших и наиболее глубоких из них1.

Все эти объекты по своим размерам довольно четко подразделяются на

три группы. Два очага имели диаметр 50-55 см (Рис. 75, 7, 9), у пяти оча-

гов диаметр составлял от 10 до 18 см (Рис. 75, 2-6) и еще у одного – около

30 см (Рис. 75, 8). Единственным оказался очаг не округлой, а овальной в

плане формы, выявленный П.И.Борисковским (Рис. 75, 1). Заметим, что

очаг, который располагался в центре ХБК-І, скорее всего, имел “средние”

размеры и этот факт позволяет предположить, что крупные очаги распола-

гались за пределами жилищ.

Анализ планиграфии очагов, расположенных в центральной части по-

селения, показывает, что четыре из них на кв. М-Н-2, З-І, Е-Ж-ІІ и Г-ІІІ

почти строго вытянуты по прямой линии с ориентацией С-СВ - Ю-ЮЗ. В

размещении двух очагах на кв. Н-11 и Е-5 можно увидеть вторую линию,

1Примечание. Следует подчеркнуть, что небольшие размеры ряда углубленных очагов

можно объяснить тем, что верхняя часть их стенок, как правило, не прослеживалась.

Часто они фиксировались лишь по углистому заполнению, приуроченному, как прави-

ло, к придонной части очагов.

253

параллельную предыдущей, и удаленную от нее на 5-5,3 м (Рис. 40). По-

видимому, эти направления в какой-то мере отражает планировку ХБК,

которые располагались на данном участке Большой Аккаржи. Если же

допустить, что в каждом из таких ХБК было два очага – малый внутренний

и большой внешний, то тогда первая из прослеженных очажный линий

может оказаться следами двух ХБК, у которых ЮЗ и СВ края наложились

друг на друга. В таком случае время использования этой части поселения

можно ограничить двумя сезонами обитания.

Скопления находок. Ярких и четко ограниченных локальных скоп-

лений археологических материалов, в частности, расколотых кремней и

фрагментов костей животных, в центральной части поселения не было

обнаружено. К ним с некоторыми оговорками следует отнести скопление

раковин наземных моллюсков рода Helix в раскопе Д на кв. Н-1 непо-

средственно близ одного из крупных очагов. Оно имело размеры 11 х 6-7

см и в нем находилось 25-30 раковин, лежаших в 2-3 слоя (Рис. 46). Его

связь с крупным очагом очевидна, но подчеркнем и тот факт, что возмож-

ное использование таких моллюсков в пищу, если оно действительно

имело место, может быть дополнительным аргументом в пользу опреде-

ления сезона обитания на поселении как весенне-летнего [62]. Дело в том,

что сбор хеликсов в осенне-зимний период просто невозможен, поскольку

в это время они зарываются в землю. Тем более, что климат во время

существования Аккаржи был гораздо холоднее современного.

Кроме этого, упомянем также находку трех фрагментов костей, расчи-

щенных в анатомическом порядке на кв. В-20 в раскопе Б. Это скопление

представляло собой часть нижней конечности бизона, но составляющие ее

кости из-за залегания почти на поверхности вблизи стенки овражка имели

очень плохую сохранность (Рис. 44). Важно, что никаких других анатоми-

ческих групп (кроме 3-4 обломков нижних челюстей бизонов с зубами) на

стоянке выявить не удалось [680; и др.].

254

Прежде чем непосредственно перейти к характеристике четырех ХБК,

выявленных на поселении, необходимо напомнить, что впервые термин

“хозяйственно-бытовой комплекс” по отношению к местам обитания от-

дельных семей на крупных палеолитических поселениях был введен в

научный оборот И.Г.Шовкоплясом [835, с. 93-95 и др.; 840; 842–843]. Уче-

ный дал следующее и не очень конкретное определение этому понятию:

ХБК – это “сумма взаимосвязанных между собой жилищ и различных

хозяйственно-производственных и бытовых объектов, составляющих еди-

ное целое в жизни обитателей стоянки” [843, с. 117]. Справедливости ради

напомню, что польские археологи уже давно выделяли подобные скопле-

ния культурных остатков, которые называют “кременицами”, но на севере

они, как правило, удалены друг от друга на бóльшие расстояния и чаще

рассматриваются как отдельные стоянки [309, с. 43-52; и др.]. В степной

зоне выразительные ХБК на сезонных поселениях с монобизоньей фауной

впервые были обнаружены именно на Большой Аккарже и их материалы

уже опубликованы [617; 619; 620, с. 162, рис. 5-6; 622; 624; 627; 643, с. 21-

22; 647; 651; 655; 658–659; 661; и др.].

Хозяйственно-бытовой комплекс І. Располагался на северо-западной

окраине поселения. Выявлен в раскопе В 1989-90 годах (Рис. 40). Размеры

овального в плане скопления культурных остатков, ориентированного сво-

ей длинной осью почти строго по линии З-В, составляли 5,0-5,5 м в длину

и 2,5-3,0 м в ширину. Общая площадь данного объекта достигала около

15,5-16,0 кв. м (Рис. 76). В его центре на кв. Г-25 выявлены следы линзо-

видного в сечении, округлого в плане очага диаметром 17-18 см, глубиной

5-7 см, заполненного на 2-3 см от дна фрагментами пережженых костей и

золистой массой (Рис. 75, 6).

Из него происходят 2406 расколотых кремней, которые имеют следую-

щую технико-морфологическую характеристику (Табл. 5). Среди нуклеу-

сов рассматриваемого комплекса двухплощадочных (36 экз.) несколько

больше, чем одноплощадочных (32 экз.). Одноплощадочные ядрища пред-

255

ставлены: неправильнопризматическими с односторонним скалыванием –

22 экз. (Рис. 78, 16-17, 19-20), неправильнопризматическими с подкру-

говым скалыванием – 9 экз., из которых два конусовидных (Рис. 78, 14), а

также призматическим нуклеусом с торцовым скалыванием (Рис. 78, 18).

Двухплощадочные нуклеусы подразделяются на неправильно-призмати-

ческие – 15 экз. (Рис. 77, 1-3, 5, 11) и призматические – 6 экз. (Рис. 77, 4, 7)

с полюсными площадками и встречным скалыванием; неправильно-приз-

матический с встречным смежным скалыванием – 1 экз. (Рис. 77, 8); непра-

вильнопризматическим с общей плоскостью скалывания и площадками

под прямым углом – 1 экз.; неправильнопризматические с полюсными пло-

щадками и противолежащими плоскостями скалывания – 5 экз. (Рис. 65, 6,

9-10) и неправильнопризматические с разными плоскостями скалывания и

площадками, расположенными под прямым углом друг к другу – 8 экз.

(Рис. 77, 11-13). В ХБК-І найдено 85 изделий со вторичной обработкой

(3,5%). Количественные показатели и процентное соотношение групп

орудий представлено в табл. 6

Скребки комплекса (16 экз.) представлены: орудиями с концевыми

низкими лезвиями (10 экз.) на крупных и средних укороченных пластинах

– 3 экз. (Рис. 79, 25-26), на крупных и средних отщепах – 6 экз. (Рис. 79, 27,

31, 33, 35) и двойным на крупной пластине (Рис. 79, 32); высокими (4 экз.)

на нуклевидных осколках – 2 экз. (Рис. 79, 34), обломке нуклеуса (Рис. 79,

36) и массивном среднем отщепе (Рис. 79, 37), а также двумя нуклевидны-

ми скребками – на крупном отщепе (Рис. 79, 38) и на одноплощадочном

неправильнопризматическом нуклеусе (Рис. 79, 39). К группе скребков

примыкает единственное скребловидное орудие с выемчатым лезвием на

массивном обломке одноплощадочного неправильнопризматического нук-

леуса (Рис. 79, 40).

В группе резцов (21 экз.) преобладают боковые косоретушные (15 экз.)

на пластинах – 7 экз. (Рис. 80, 1, 3-7), отщепах – 6 экз. (Рис. 80, 2, 8-11) и

двойные (2 экз.) на крупном массивном первичном отщепе (Рис. 80, 12) и

256

средней пластине (Рис. 80, 13). Есть срединные резцы (2 экз.) на крупном

отщепе (Рис. 80, 18) и массивном реберчатом пластинчатом сколе (Рис. 80,

19); угловые резцы (3 экз.) на нуклевидном осколке (Рис. 80, 16), крупном

отщепе (Рис. 80, 15) и крупной пластине (Рис. 80, 17), а также один ком-

бинированный резец на крупном отщепе, сочетающий в себе косоре-

тушное боковое и угловое многофасеточное лезвия (Рис. 80, 14).

Три орудия являются комбинированными. Это боковые косоретушные

резцы с концевыми (Рис. 78, 12-13) или боковыми (Рис. 78, 15) скребками

на крупных пластинах и отщепе.

Микроинвентарь представлен острием граветт на средней пластине

(Рис. 79, 6), микроостриями того же типа – 3 экз. (Рис. 79, 2-4), микро-

острием с одним притупленным краем (Рис. 79, 1), микроострием с двумя

притупленными краями (Рис. 79, 5), фрагментами микропластин с одним –

13 экз. (Рис. 79, 7-8, 10-19) и двумя – 1 экз. (Рис. 67, 9) притупленными

краями, двумя средними пластинами с одним притупленным краем (Рис.

79, 20-21) и обломком микропластины с выемкой (Рис. 79, 22). В эту же

группу орудий включены три средние пластины со скошенными концами

(Рис. 79, 28-30) и еще три пластины с частично притупленными краями

(Рис. 79, 24; 66, 6, 8).

Среди остальных изделий со вторичной обработкой ХБК-І выделены:

обломок сверла на средней пластине с характерной встречной подтеской

(ретушь утилизации) со стороны брюшка (Рис. 79, 23), развертка на круп-

ной пластине (Рис. 78, 7), крупная и две средние пластины с частично

тронкированными концами и последующими намеренными сломами (Рис.

78, 1-3), крупный отщеп с выемкой, крупный отщеп с зубчатой ретушью

по одному краю (Рис. 78, 9), два крупных отщепа с частично притуплен-

ными краями (Рис. 78, 10-11) и два средних отщепа с учатками краевой

ретуши (Рис. 78, 5-6). Кроме этого, в непосредственной близости от очага

на кв. Е-25 были найдены небольшой фрагмент абразива и два круглых

уплощенных отбойника из песчаниковых галек (Рис. 81, 1-2).

257

В данном комплексе выявлено 406 фрагментов костей животных, из

которых 43 были определены. Размеры последних свидетельствуют о том,

что обитателями этой части поселения было минимально утилизировано

одно животное – взрослый самец.

Хозяйственно-бытовой комплекс ІІ. Находился на юго-восточной

окраине Большой Аккаржи и был обнаружен в южной части раскопа Е.

Условная граница между ХБК-ІІ и ХБК-ІІІ проведена по линии между 7-й

и 8-й полосами метровых квадратов (Рис. 40). В плане скопление куль-

турных остатков, ориентированное длинной осью по линии СЗ-ЮВ, было

неправильно-овальной формы, и имело около 6,0 м в длину и 3,5 м в шири-

ну. Его общая площадь составляла около 22-23 кв. м. На кв. Ч-Ц-3 встреча-

лись обожженные кости, кремни и фрагменты костного угля (Рис. 82), что,

скорее всего, говорит о наличии здесь очага. В ХБК-ІІ найдено 2579 раско-

лотых кремней (Табл. 5) из которых 71 экз. (2,8%) имел вторичную

обработку (Табл. 6).

Все без исключения нуклеусы этого комплекса неправильнопризмати-

ческие, причем одноплощадочных (49 экз.) и двухплощадочных (48 экз.)

почти равное количество. Среди одноплощадочных ядрищ большинство

имеет одностороннее скалывание – 38 экз. (Рис. 83, 20-21), остальные –

подкруговое скалывание (9 экз.; Рис. 83, 16-17) и торцовое скалывание (2

экз.). Двухплощадочные нуклеусы представлены: ядрищами с полюсными

площадками и встречным скалыванием (37 экз.; Рис. 83, 18-19,22), с общей

плоскостью скалывания и площадками, расположенными под прямым уг-

лом друг к другу (2 экз.), с полюсными площадками и встречным смежным

скалыванием (2 экз.), с разными плоскостями скалывания и площадками

под прямым углом (2 экз.) и с полюсными площадками и противолежащи-

ми плоскостями скалывания (5 экз.).

Микроинвентарь насчитывает 22 экз. Он состоит их трех микроострий

с одним притупленным краем (Рис. 85, 1-3), двух острий на средних плас-

тинах с одним притупленным краем (Рис. 85, 4-5), микропластин с одним

258

притупленным краем – 11 экз. (Рис. 85, 6-16), обломка микропластины с

двумя притупленными краями (Рис. 85, 17), трех фрагментов средних плас-

тин с одним притупленным краем (Рис. 85, 18, 21-22), фрагмента средней

пластины с двумя притупленными краями (Рис. 85, 23) и средней пластины

со скошенным концом (Рис. 85, 24).

Среди скребков (11 экз.) выделены: низкие концевые с выпуклыми лез-

виями (6 экз.) на средних отщепах (2 экз.; Рис. 85, 26-27), на крупном

пластинчатом отщепе (Рис. 85, 28), на укороченных заготовках (2 экз.; Рис.

85, 29-30) и фрагмент лезвия (Рис. 85, 25); высокие концевые с выпуклыми

лезвиями (3 экз.) на крупных отщепах (2 экз.; Рис. 85, 31-32) и на обломке

одноплощадочного неправильнопризматического нуклеуса (Рис. 85, 33); а

также нуклевидные скребки с выпуклыми лезвиями (2 экз.) на крупном

нуклевидном осколке (Рис. 85, 34) и крупном осколке кремня (Рис. 85, 1).

Резцы (21 экз.) подразделяются на боковые (15 экз.), срединные (2 экз.)

на крупном и среднем осколках (Рис. 84, 17-18), угловые (3 экз.) и один

комбинированный – боковой косоретушный и срединный многофасеточ-

ный на крупной пластине (Рис. 84, 16). Боковые резцы представлены: косо-

ретушными (6 экз.) на крупных пластинах (2 экз.; Рис. 84, 1, 6), на средних

пластинах (2 экз.; Рис. 84, 2, 5), на крупных отщепах (2 экз.; Рис. 84, 8-9);

выпуклоретушными (3 экз.) на крупной пластине (Рис. 84, 3), на крупном

пластинчатом реберчатом сколе с уплощенным резцовым сколом (Рис. 84,

4) и на крупном отщепе (Рис. 84, 12); выемчаторетушными (3 экз.) на

крупных отщепах (Рис. 84, 11, 14) и на крупном нуклевидном осколке (Рис.

84, 13); поперечнолезвийным на средней пластине (Рис. 84, 7) и двойными

(2 экз.) – выемчаторетушным двусторонним на крупном отщепе (Рис. 84,

10) и выемчаторетушным двулезвийным на крупном отщепе (Рис. 84, 15).

Угловые резцы оформлены на среднем отщепе (Рис. 83, 2), на углу

сломанной средней пластины (Рис. 83, 3), а единственный двойной дву-

сторонний – на углах сломанной средней пластины (Рис. 83, 5).

259

Пластины с краевой ретушью (5 экз.) подразделяются на крупные (3

экз.; Рис. 85, 35-37) и средние (2 экз.; Рис. 83, 4; 85, 38). Все отщепы с

краевой ретушью (4 экз.) – крупные (Рис. 83, 9, 13-15).

Остальные изделия со вторичной обработкой передставлены: осколка-

ми с краевой ретушью (2 экз.; Рис. 83, 11-12), двумя сверлами на средних

отщепах с характерной противолежащей ретушью (Рис. 85, 19-20), одно-

лезвийными долотовидными орудиями (2 экз.) на среднем отщепе (Рис. 83,

6) и на среднем осколке (Рис. 83, 8), средней пластиной с выемкой (Рис. 83,

7), а также фрагментом двустороннеобработанной пилки или наконечника

с зубчатым краем (Рис. 83, 10). Впрочем, последний происходит из почвен-

ного горизонта (глубина 0,4-0,6 м), покрыт слабой голубоватой патиной и

может быть более поздней примесью.

На территории ХБК-ІІ обнаружено 360 обломков костей, из которых

было определено 85 фрагментов от 18 костей. Среди последних зафиксиро-

вано 16 целых и фрагментированных зубов, которые принадлежали мини-

мально двум взрослым бизонам.

Хозяйственно-бытовой комплекс ІII. Находился на юго-восточной

окраине поселения всего в 2,5-3,0 м к северу от предыдущего комплекса.

Был вскрыт раскопом Е 1992 г. и прирезкой к нему 1993 г. (Рис. 40). Он

был овальной в плане формы, ориентирован длинной осью по линии З-В и

имел длину 6,5 м, ширину 4,0-4,5 м и площадь около 20-22 кв. м. Следует

заметить, что границы ХБК-ІІІ были заметно менее четкими, чем у ХБК-І и

ІІ (Рис. 70). С этой территории происходят 2355 кремней (Табл. 5), из

которых 92 изделия (3,9%) со вторичной обработкой (Табл. 6)

Почти все нуклеусы рассматриваемого комплекса (83 экз.) неправиль-

нопризматические – 82 экз. и только один призматический одноплощадоч-

ный с торцовым скалыванием (Рис. 74, 15). Неправильнопризматических

одноплощадочных ядрищ насчитывается 43 экз., двухплощадочных – 36

экз. и трехплощадочных – 3 экз. Среди одноплощадочных нуклеусов пре-

обладают изделия с односторонним скалыванием – 37 экз. (Рис. 86, 13-14,

260

16; 87, 23-26), остальные имеют подкруговое (5 экз.; Рис. 86, 17) и

двустороннее (1 экз.) скалывание. Двухплощадочные ядрища представле-

ны: нуклеусами с полюсными площадками и общей плоскостью скалыва-

ния – 25 экз. (Рис. 86, 18-19, 21; 87, 27), один из которых уплощенный (Рис.

86, 22); с общей плоскостью скалывания и площадками, расположенными

под прямым углом друг к другу (Рис. 86, 20); с полюсными площадками и

встречным смежным скалыванием (1 экз.); с полюсными площадками и

противолежащими плоскостями скалывания (1 экз.); с разными плоскостя-

ми скалывания и площадками под прямым углом (6 экз.).

Микроинвентарь (61 экз.) представлен микроострием с одним притуп-

ленным краем (Рис. 88, 1), микроострием с двумя притупленными краями

(Рис. 99, 3), фрагментом микроострия со скошенным концом (Рис. 88, 2),

острием на средней пластине с одним притупленным краем (Рис. 88, 4),

целыми и фрагментированными микропластинами с одним притупленным

краем (36 экз.; Рис. 87, 1-7; 88, 5-33), микропластинами с двумя притуплен-

ными краями (7 экз.; Рис. 87, 8-10; Рис. 88, 39-42), средними пластинами с

одним притупленным краем (9 экз.; Рис. 87, 11; 88, 34-37, 43-44, 46, 48),

срединими пластинами с двумя притупленными краями (2 экз.; Рис. 88, 38,

45) средней пластиной с одним притупленным краем и скошенным концом

(Рис. 88, 47) средней пластиной со скошенным концом (Рис. 87, 19) и

обломком крупной пластины с краевой противолежащей ретушью по двум

боковым сторонам (Рис. 87, 21).

Резцы (14 экз.) подразделяются на боковые (5 экз.), срединные (5 экз.)

и угловые (4 экз.). Боковые резцы представлены двумя косоретушными на

средних пластинах (Рис. 87, 15; 88, 52), косоретушным на среднем отщепе

(Рис. 88, 51), выемчаторетушным на крупном отщепе (Рис. 88, 56) и двой-

ным выемчаторетушным на средней пластине (Рис. 87, 16). Срединные

резцы оформлены на средней пластине (Рис. 88, 57), на крупном отщепе

(Рис. 88, 53), на среднем пластинчатом реберчатом сколе (Рис. 87, 17), на

обломке неправильнопризматического одноплощадочного нуклеуса с

261

уплощенными сколами (Рис. 88, 55) и на крупном нуклевидном осколке

(Рис. 88, 54). Угловые резцы изготовлены на среднем отщепе (Рис. 87, 12),

на углах сломанной заготовки (двойной) и на двух крупных пластинах

(Рис. 87, 13-14).

Скребков всего 2 экз.: низкий концевой с выпуклым лезвием на круп-

ной укороченной пластине (Рис. 88, 49) и нуклевидный скребок с “носи-

ком” на крупном осколке (Рис. 88, 50).

Комбинированное орудие одно – высокий скребок с выпуклым лезвием

и многофасеточный срединный резец на крупном отщепе (Рис. 87, 18).

Остальные изделия со вторичной обработкой комплекса представлены:

крупными пластинами с краевой ретушью (3 экз.; Рис. 86, 3, 5, 7), средни-

ми пластинами с краевой ретушью (2 экз.; Рис. 86, 6, 8), крупной тронкиро-

ванной пластиной с последующим намеренным сломом (Рис. 86, 4), сред-

ними отщепами с краевой ретушью (4 экз.; Рис. 86, 9-12), однолезвийным

долотовидным орудием на нуклевидном осколке (Рис. 86, 2), фрагментом

однолезвийной пилки на средней пластине (Рис. 86, 1), средним отщепом

со скошенным концом (Рис. 87, 22) и фрагментом среднего прямоусе-

ченного отщепа (Рис. 87, 20).

Здесь же найдено 58 обломков костей животных. Из них было опреде-

лено 19 фрагментов от 6 костей. Обитатели ХБК-ІІІ утилизировали мини-

мально одного взрослого бизона.

Хозяйственно-бытовой комплекс ІV. Обнаружен в той же юго-вос-

точной части поселения, в 4,5 м к северу от ХБК ІІІ, в раскопе Е 1993 г.

(Рис. 40). Он имел овальную, несколько более вытянутую в плане форму

длиной около 7,0 м, шириной до 3,5 м, общую площадь до 20-21 кв. м и

был ориентирован длинной осью по линии С-Ю. Его границы были более

четкие, чем у предыдущего ХБК, но северная окраина сливалась с террито-

рией центральной части поселения (Рис. 90). Здесь был обнаружен 1571

расколотый кремень (Табл. 5), из которых 61 экз. (3,9%) имел вторичную

обработку (Табл. 6).

262

Все без исключения нуклеусы рассматриваемого комплекса являются

неправильнопризматическими. Одноплощадочных ядрищ насчитывается

31 экз., двухплощадочных 29 экз., трехплощадочный 5 экз. и один нуклеус

четырехплощадочный. Среди одноплощадочных нуклеусов преобладают

изделия с односторонним скалыванием – 20 экз. (Рис. 90, 9-12), остальные

имеют подкруговое скалывание – 11 экз. (Рис. 90, 13-14). Двухплощадоч-

ные ядрища представлены: нуклеусами с полюсными площадками и общей

плоскостью скалывания – 30 экз. (Рис. 90, 16-17), с полюсными площадка-

ми, разными плоскостями скалывания и встречным смежным скалыванием

– 4 экз. (Рис. 90, 15), с разными плоскостями скалывания и площадками,

расположенными под прямым углом друг к другу – 5 экз.

Микроинвентарь (20 экз.) состоит из фрагмента микрочешуйки с од-

ним притупленным краем (Рис. 91, 1), трех микроострий с двумя притуп-

ленными краями (Рис. 91, 2-4), шести микропластин с одним притуплен-

ным краем (Рис. 91, 5-10), четырех микропластин с двумя притупленными

краями (Рис. 90, 1; 91, 11-14), трех фрагментов средних пластин с одним

притупленным краем (Рис. 91, 15-16), двух средних пластин со скошен-

ными концами (Рис. 91, 17-18) и средней пластиной с краевой ретушью и

подтеской со стороны брюшка (Рис. 91, 34).

Резцы (19 экз.) подразделяются на боковые (8 экз.), угловые (4 экз.),

срединные (4 экз.) и комбинированные (3 экз.). Боковые резцы представле-

ны: косоретушным на крупной пластине (Рис. 92, 1), выпуклоретушным на

средней пластине (Рис. 92, 8), пряморетушным на фрагменте скола (Рис.

92, 2), косоретушным на среднем отщепе (Рис. 92, 3), двумя косоретушны-

ми на крупных отщепах (Рис. 92, 4-5), косоретушным на крупном осколке

(Рис. 92, 6) и косоретушным на обломке нуклеуса (Рис. 92, 7). Угловые рез-

цы оформлены на фрагменте среднего пластинчатого реберчатого скола

(Рис. 92, 9), на средней пластине (Рис. 92, 10), а еще два двусторонних

двойных резца – на крупных пластинах (Рис. 92, 13-14). Срединные резцы

изготовлены на крупном отщепе (Рис. 92, 15), на крупном пластинчатом

263

реберчатом сколе (Рис. 92, 17) и на двух крупных осколках (Рис. 90, 8; 92,

18). Все три выделенных комбинированных резца являются боковыми в

сочетании с угловым на крупном осколке (Рис. 92, 11), на углу сломанной

средней пластины (Рис. 92, 12) и со срединным на крупном массивном

отщепе (Рис. 92, 16).

Среди скребков (10 экз.) выделены: концевой с выпуклым лезвием на

крупной пластине со скошенным концом (Рис. 91, 19), два концевых с

выпуклыми лезвиями на средних укороченных пластинах (Рис. 91, 20-21),

ногтевидный на среднем отщепе (Рис. 91, 22), три концевых с выпуклыми

лезвиями на крупных отщепах с сужающимися основаниями (Рис. 91, 23-

25), концевой с выпуклым лезвием на крупном отщепе (Рис. 91, 26),

боковой с выемчатым лезвием на крупном отщепе (Рис. 91, 27) и высокий

подокруглый с зубчатым лезвием на крупном отщепе (Рис. 91, 28).

Единственное комбинированное орудие представляет собой высокий

скребок с выпуклым лезвием и двойной боковой косо- и пряморетушный

резец на среднем отщепе (Рис. 91, 29).

Остальные изделия со вторичной обработкой представлены тремя

крупными пластинами с краевой ретушью (Рис. 91, 30-32), тремя крупны-

ми отщепами с зубчатой ретушью (Рис. 90, 5,7; 91, 33), средним отщепом с

частично притупленным краем (Рис. 90, 3), средним пластинчатым ребер-

чатым сколом с краевой ретушью (Рис. 90, 4) и двумя фрагментами сколов

с участками краевой (Рис. 90, 2) и притупливающей ретуши (Рис. 90, 2, 6).

На месте ХБК ІV выявлено 159 обломков костей животных, из кото-

рых 10 оказались диагностичными. Почти все они представлены зубами (9

экз.), принадлежащими минимально четырем особям животных, убитых в

возрасте от полувзрослого до взрослого-ІІ.

Сравнительный анализ основных технико-морфологических харак-

теристик кремневых коллекций четырех охарактеризованных ХБК показы-

вает их близость практически по всем количественным и процентным по-

казателям. На каждом из них было найдено от 1571 до 2406 обработанных

264

кремней. Из аномальных показателей отметим более низкий процент изде-

лий со вторичной обработкой в ХБК-ІІ и некоторую обедненность основ-

ных категорий кремневого инвентаря ХБК-ІІІ (Табл. 5).

Аналогичный анализ групп изделий со вторичной обработкой также

свидетельствует о высокой степени близости всех рассмотренных ХБК, за

исключением некоторых показателей третьего из них. Так, в нем отмечен

необычно низкий процент скребков на фоне пониженной доли резцов и

аномально высокого процентного содержания микроинвентаря (Табл. 6)

Отмеченные несоответствия ряда показателей ХБК-ІІІ становятся бо-

лее понятными, если вспомнить, что его обитателями было утилизировано

всего одно животное – полувзрослый бизон. Следовательно, данный комп-

лекс следует считать самым краткосрочным по времени использования из

всех четырех ХБК Большой Аккаржи. Заметим, что обитателями ХБК-І

также был утилизирован всего один взрослый бизон, но, по-видимому, его

масса была более значительной, чем у предыдущего животного.

Очень важным вопросом является синхронность описанных выше

ХБК. Признаюсь, что пока у меня нет на него однозначного ответа, так как

применение метода ремонтажа на материалах Большой Аккаржи сильно

затруднено сравнительной многочисленностью кремневого инвентаря этих

комплексов, его мелкими размерами и значительной патинизацией. Тем не

менее, удалось зарегистрировать один случай находки двух фрагментов от

одной гальки очень редкого для этого региона минерала – железистого

кварцита (определение В.Ф.Петруня), который мог использоваться для

изготовления охры, в двух разных ХБК. Один из них был найден на тер-

ритории ХБК-ІІ (кв. Х-4), а другой – в ХБК-ІV (кв. Ч-22), в 18 м друг от

друга (Рис. 40), что позволяет хотя бы предположительно говорить о син-

хронности по крайне мере двух названных комплексов. Исходя из того, что

между ними находился еще один ХБК-ІІІ и они не накладывались друг на

друга, все три названных ХБК можно признать одновременными (односе-

зонными). Более сложным является вопрос синхронизации с ними ХБК-І,

265

но даже, если один (или два) из четырех ХБК не являются строго одновре-

менными, то все равно они могут относится к двум (максимум – к трем) се-

зонам обитания на протяжении двух (трех) лет, во время которых сущест-

вовало поселение, и в этом смысле все ХБК, открытые и исследованные на

Большой Аккарже безусловно являются синхронными.

Таким образом, приведенные данные позволяют интерпретировать все

ХБК Большой Аккаржи как места краткосрочного, сезонного, весенне-лет-

него обитания отдельных семей общины, которая несколько раз (возмож-

но, два-три) посетила место поселения. Конкретный срок существования

этих ХБК назвать трудно, но вряд ли он мог намного превышать один-два

месяца. К слову сказать, преобладание резцов над скребками (Табл. 6)

является дополнительным свидетельством в пользу интерпретации ХБК

Большой Аккаржи как весенне-летних объектов, поскольку массовая вы-

делка качественных, особенно меховых шкур животных обычно была при-

урочена к холодному, скорее даже к зимнему времени года [300, с. 129-

134; 620, с. 167; 670, с. 267-269; 978, р. 1-3; и др.].

Говоря об интерпретации конкретных комплексов, нельзя не заметить,

что их площадь довольно значительна (16-23 кв. м), что не позволяет рас-

сматривать последние лишь как следы отдельных жилищ. Вернее сказать,

что они, вероятнее всего, не ограничивались исключительно площадью ка-

ких-либо легких переносных жилищ и в их состав входили другие произ-

водственно-хозяйственные объекты за их пределами. Так, вне жилищ мог-

ли находиться не только площадки для изготовления каменных и костяных

орудий труда (точки), но и места приготовления пищи и даже очаги [840, с.

17; 843, с. 117-118].

Следует подчеркнуть, что обнаружение на территории одного поселе-

ния сразу четырех выразительных, синхронных, к тому же более или менее

хорошо сохранившихся и документированных объектов такого типа явля-

ется уникальным явлением для всего обширного региона причерноморско-

азовских степей.

266

5.2 Жилища и хозяйственно-бытовые комплексы степной зоны

К сожалению, на всех ХБК Большой Аккаржи, за исключением двух

очагов, не было выявлено каких-либо следов других конструктивно-архи-

тектурных элементов искусственных конструкций: ямок от столбов или

жердей, углублений пола, выразительных рабочих мест (точков) и др. Дан-

ное обстоятельтво не позволяет дать им более детальную интерпретацию с

точки зрения реконструкции наземных жилищ, которые могли на них су-

ществовать, в виду чего для этого уместно привлечь опубликованные мате-

риалы иных позднепалеолитических ХБК зоны степей, а также данные

этнографии. При этом мы расширим круг поисков аналогий за счет мате-

риалов всех памятников позднего палеолита степной зоны.

Нововладимировка ІІ. Довольно выразительный ХБК был исследован

Н.П.Оленковским в 1985 и 1987 годах на стоянке, которая находилась на

северном берегу соленого озера Сиваш (Рис. 2, 14). Подчеркнем, что все

поселение нижнего культурного слоя этого памятника, на мой взгляд, яв-

ляется одним, полностью исследованным ХБК, который имел общую пло-

щадь около 40 кв. м. Впрочем, сам автор раскопок видит в нем два струк-

турных участка или скопления культурных остатков [509], но не трудно

убедиться в том, что на опубликованном им общем плане (Рис. 93) [521,

рис. 20], они не прослеживаются.

Всего в пределах ХБК Нововладимировки ІІ найдено 1947 кремневых

изделий, 182 (9,3%) из которых имели вторичную обработку (Табл. 7).

Микроинвентарь насчитывает более 34 экз. (18,8%), резцы – 26 экз. (14,4

%), скребки – 6 экз. (3,3%), долотовидные орудия – 12 экз. (6,6%). Из 56

мелких фрагментов костей животных Е.П.Секерской определены три зуба

(моляры) от одной особи дикой лошади и один зуб (молочный из верхней

челюсти) полувзрослого бизона (Табл. 2) [521, с. 33-48, табл. ІІІ, рис. 20-

23; 679, с. 45, табл.].

267

Кайстровая Балка І. На стоянке, открытой в Днепровском Надпорожье

в 1931 году Т.Т.Теслей [988] и раскопанной в 1931 и 1933 годах А.В.Доб-

ровольским, выявлен один ХБК. В плане он имел форму неправильного

вытянутого овала и хотя был почти наполовину уничтожен оврагом, мож-

но предположить, что его длина составляла около 6 м, а ширина около 4-5

м. Таким образом, общая площадь данного ХБК могла первоначально

составлять примерно 18-21 кв. м (Рис. 94).

В целом на стоянке было найдено более 1100 расколотых кремней, но

среди изделий со вторичной обработкой названы только два скребка и

один резец (Табл. 7). Фаунистические остатки были представлены почти

200 мелкими обломками костей, из которых определимые, по мнению

И.Г.Пидопличко, принадлежали минимально двум особям бизонов и одной

особи дикой лошади (Табл. 2) [128, с. 29; 578, с. 250-254; 694, с. 135].

П.И.Борисковский допустил, что на Кайстровой Балке І существовало не-

сколько легких наземных жилищ, но, к сожалению, не детализировал свое-

го заключения [109, с. 381].

Кайстровая Балка ІІ. На памятнике, открытом и исследованном теми

же учеными [988], А.В.Добровольский и А.Н.Рогачев выделили “два не-

больших жилых комплекса” или, другими словами, “пятна с культурными

остатками”. Расстояние между ними составляло около 3 м и оба скопления

считаются синхронными.

Первое (южное) скопление имело в плане форму неправильного пря-

моугольника с сильно скругленными углами. Его размеры составляли 4,0 х

2,5 м, а общую площадь можно оценить примерно в 9-10 кв. м. В середине

комплекса прослежено искусственное овальное в плане углубление разме-

рами 3,0 х 0,8 м, глубиной до 10-15 см. Она было заполнено грунтом,

насыщенным продуктами горения, но отдельного очага не было обнаруже-

но (Рис. 95). Из скопления происходит чуть более 200 расколотых кремней,

среди которых лишь 5 скребков, два резца и 3 пластины с ретушью были

законченными орудиями труда (Табл. 7).

268

Второй (северный) жилой комплекс Кайстровой Балки ІІ не был иссле-

дован полностью и какая-то часть его северного края осталась в стенке

раскопа. Можно сказать, что он имел в плане форму вытянутого непра-

вильного овала шириной более 2 м при длине более 4 м. Таким образом,

его общая площадь достигала около 10 кв. м. В центре также находилось

искусственное углубление размерами 2,0 х 1,5 м, которое было заполнено

золистым грунтом с культурными остатками (Рис. 95). В этом жилище

было выявлено лишь 6 обработанных кремней [578].

Общий список фауны всего поселения, по определениям И.Г.Пидоп-

личко, состоял из бизона (минимально 2 особи), дикой лошади (1 особь),

северного оленя (1 особь), возможно, песца (1 особь) и какой-то птицы

(Табл. 2) [678, с. 254-258; 694, с. 136-137]. П.И.Борисковский полагал, что

оба скопления “могли образоваться на месте легких жилищ типа шалашей.

Неглубокие западины могли являться спальными ямами, устраивавшимися

внутри таких жилищ...” [109, с. 381; 128, с. 29].

Осокоровка І. Многослойное поселение, открытое в Днепровском Над-

порожье в 1931 году Т.Т.Теслей [988], было исследовано в 1931 и 1946

годах И.Ф.Левицким [421]. Последний сообщил, что остатки жилищ выяв-

лены в горизонтах V-а, IV-б, ІІІ-в, ІІ-в и ІІ-а, но более или менее детально

Ю.Г.Колосов опубликовал материалы жилищ из гор. V-а, IV-б и ІІІ-в,

которые мы и рассмотрим.

Горизонт V-а. В нем были обнаружены остатки двух наземных жилищ

площадью 7,5 и 15,5 кв. м. План первого из них опубликован (Рис. 96). Со-

гласно приведенных данных, оба жилища имели “округло-квадратные сте-

ны”, а в середине каждого находились углубленные “очажные ямы прямо-

угольной формы”. Автор раскопок допустил, что стены жилищ состояли из

угловых деревянных столбов диаметром до 20 см, которые были оплетены

лозой или камышем, а потом обмазаны глиной красного цвета. Над оча-

гами обоих жилищ, по мнению И.Ф.Левицкого, были возведены “надочаж-

ные сооружения”, каркасом которых были наклонно вкопанные и обмазан-

269

ные глиной колышки. В первом из жилищ в таком надочажном сооруже-

нии со стороны входа находилось отверстие для выгребания из очага золы

и пепла. Количество расколотых кремней, найденных в жилищах и на их

периферии, не указано, но в середине первого из них было обнаружено

около 47 изделий со вторичной обработкой: 25 скребков (53%), 17 микро-

острий, пластин с притупленным краем и пластин с кососрезанным концем

(всего 36%), а также всего 3 резца (6,4%) и 2 скобеля (4,3%) (Табл. 7).

О втором жилище этого горизонта известно не много. Так, отмечено,

что кремневых изделий и костей животных в нем содержалось еще мень-

ше, чем в предыдущем. Там между очагом и входом было найдено 28

кремней, из которых И.Ф.Левицкий назвал пластинки с притупленным кра-

ем, скребок, скобель и несколько ножевидных пластин с ретушированны-

ми краями (Табл. 7).

Кроме этого, в обоих жилищах были выявлены украшения из раковин,

а также кости животных (ребра) со следами нарезок и гравировки. Фаунис-

тические остатки гор. V-а Осокоровки І, по определениям И.Г.Пидоплич-

ко, представлены остатками зубра, дикой лошади, зайца, волка и бобра

(Табл. 2) [333; 421, с. 289-291; 358, с. 43].

Заметим, что анализ приведенного плана жилища № 1 рассматриваемо-

го горизонта не позволяет согласиться с тем, что его площадь составлялала

всего лишь 7,5 кв. м. Даже если допустить, что его диаметр в среднем со-

ставлял около 3,5 м, то и тогда его площадь должна была бы равняться не

менее 9,5-10 кв. м (Рис. 96; Табл. 7).

Горизонт ІV-б. В этом культурном слое И.Ф.Левицкий проследил ос-

татки двух жилищ, которые во время своего существоания стояли якобы в

воде на сваях, хотя в целом имели конструкцию, площадь и ориентацию,

аналогичную предыдущим сооружениям. Впрочем, из-за отсутствия в пе-

чати соответствующей информации, такая интерпретация не была поддер-

жана позднее целым рядом исследователей, в частности – П.И.Борис-

ковским, Ю.Г.Колосовым и С.В.Смирновым [109, с. 379; 358, с. 44; 694, с.

270

126] и поэтому нам не остается ничего другого, как только присоединится

к их мнению.

Горизонт ІІІ-в. В этом культурном слое Осокоровки І И.Ф.Левицкий

реконструировал наибольшее количество жилищ – пять или даже шесть,

которые располагались по кругу. Однако, анализ опубликованного

Ю.Г.Колосовым общего плана культурного слоя ІІІ-в позволяет допустить

наличие в нем 4-5 ХБК, в состав которых входили как собственно остатки

жилых сооружений, так и другие конструктивные элементы, в первую

очередь, очаги, которые располагались за их пределами (Рис. 97).

Так, площадь жилища № 1 вроде бы составляла 30 кв. м [358, с. 44], но

на общем плане хорошо видно, что здесь мы имеем дело с двумя жили-

щами. Размеры северного из них могли составлять около 5,4 х 2,7-2,8 м, а

площадь достигать соответственно 12-14 кв. м, хотя заметим, что эти

подсчеты являются весьма приблизительными. Площадь второго жилища,

которое находилось на расстоянии всего 0,5-0,6 м от предыдущего, нельзя

вычислить даже таким образом, так как оно сохранилось не полностью

(Рис. 97). Так или иначе, такое близкое расположение описанных соору-

жений может свидетельствовать о том, что далеко не все ХБК и жилища

данного горизонта Осокоровки І были синхронными. Как видим, они

могли использоваться на протяжении не одного, а, по меньшей мере, двух

сезонов обитания и в этом смысле ситуация напоминает Большую Ак-

каржу. В связи с этим напомним, что еще П.И.Борисковский, говоря об

этих жилищах, заметил: “...границы разновременных осокоривских поселе-

ний не вполне совпадали. Возвращаясь на стойбище, люди селились на

старом месте, но центр поселения несколько сдвигался в ту или иную сто-

рону” [109, с. 379].

Из других жилищ гор. ІІІ-в более или менее детально описаны мате-

риалы жилища № 5. Оно имело в плане овально-подквадратную форму, а

его стены, по мнению автора раскопок, были сооружены из 9 вертикаль-

ных столбов, которые были углублены на 7-19 см ниже уровня культурно-

271

го слоя. Конструкция стен из лозы или камыша реконструирована такая

же, как для жилищ гор. V-а, но с уточнением, что их глинянная обмазка

была намеренно окрашена охрой в красный цвет (Рис. 98). Более того,

И.Ф.Левицкий допустил, что стены этого сооружения, а также жилищ № 3

и 4 того же горизонта, могли быть даже побелены белой глиной.

Всего в этом горизонте, главным образом внутри жилищ и на террито-

рии, прилегабщей к внешним очагам, был найден 7831 кремень. Среди

изделий со вторичной обработкой (158 экз.) преобладали скребки – 67 экз.

(42,4%). Очень выразительной является группа пластин и крупных острий

с кососрезанными концами – 43 экз. (27,2%; мясные ножи – ?), а на треть-

ем месте были резцы – 23 экз. (14,6%). Именно тут были обнаружены че-

тыре известные всем палеолитоведам трапеции – средние и крупные плас-

тины с двумя кососрезанными концами, размеры которых колеблятся от

3,1 до 4,7 см по длине и от 1,0 до 2,1 см по ширине. Фаунистические остат-

ки представлены костями зубра, быка, байбака и бобра (Табл. 2) [333; 358,

с. 44-45; 421, с. 289-291].

Что касается описанного выше жилища № 5, то С.В.Смирнов оценил

его общую площадь в 12 кв. м [694, с. 127]. Более детальный анализ плана

показывает, что названная ученым цифра несколько преувеличена и, по

моему мнению, не превышает 10-10,5 кв. м (Рис. 86; Табл. 7).

Примечательно, что П.И.Борисковский, отрицая свайный характер и их

побелку мелом, в остальном согласился с реконструкцией жилищ Осоко-

ровки І, предложенной И.Ф.Левицким, уточнив, однако, что им были ис-

следованы остатки временных наземных сооружений с ямками не от стено-

вых конструкций, а от столбов, которые подпирали крышу [109, с. 379].

Несколько позже И.Г.Пидопличко поставил под сомнение факт присутст-

вия на осокоровских жилищах углубленных ямок от деревянных каркас-

ных конструкций, которые, по его мнению, “происходят от кротовин и

другими естественными способами” [553, с. 47], причем последние им не

были названы. На наш взгляд, такому мнению противоречит ряд изложен-

272

ных выше факторов, но в первую очередь весьма значительная глубина

залегания культурных слоев памятника (Разд. 4).

Мира. Не так давно выразительный ХБК с остатками жилища был

обнаружен группой исследователей под руководством В.Н.Степанчука на

правом берегу Днепра чуть ниже порогов в верхнем слое поселения Мира

(Рис. 2, 16). Хотя детально он еще неопубликован, основные его характе-

ристики известны по публикации, посвященной результатам раскопок 2000

года [764]. Стоянка связана с 24-метровой аллювиальной террассой, сло-

женной преимущественно песками, а культурный слой, в котором выяв-

лены остатки жилища, залегает на глубине более 10 м.

Жилище, контуры которого фиксируются по ямкам от столбов назем-

ной конструкции, имело овальную в плане форму размерами около 4,7 х

4,0 м площадью 14,5 кв. м. Внутри него зафиксировано несколько очагов и

кострищ, а также найдено значительное число фаунистических остатков и

кремневых изделий, которые встречались и за его пределами (Рис. 99).

В 2000 году в жилище и вокруг него было найдено 52.990 кремневых

изделий, из которых 721 экз. (1,36%) имел вторичную обработку (Табл. 7).

Среди них преобладает своеобразный микроинвентарь в виде типичных и

атипичных микрочешуек дюфур, но из основных категорий орудий первое

место занимают скребки и скребла, второе – различные двусторонние ост-

рия, а резцы малочисленны.

Основной охотничьей добычей была дикая лошадь (Equus latipes;

72,5%). Ей значительно уступают кости бизонов (1,74%), а северных и дру-

гих видлв оленей еще меньше. Выразительны свидетельства пушной охо-

ты, представленные костями лисицы (21,3%), корсака и песца (Табл. 2; 8).

Авторы раскопок реконструируют вход жилища с его восточной сторо-

ны, обращенной к реке, а также на основании анализа состава фауны обос-

нованно говорят о сезонном – осенне-зимнем характере стоянки.

Подводя итоги сказаннному, следует подчеркнуть, что охарактеризо-

ванными жилищами перечень аналогичных сооружений, которые известны

273

в степном Днепровском Надпорожье, не ограничивается. Так, целый ряд

жилищ и ХБК с очагами в центре был выявлен в гор. ІІ и ІІІ многослой-

ного поселения Ямбург, а также в Дубовой Балке [109, с. 378-380; 241, с.

268-270; 286, с. 598-600; 290, с. 617-619; 358, с. 46-48; 694, с. 129-134].

Однако, интерпретация довольно многочисленных остатков жилищ и мест

обитания отдельных семей этого района зоны степей значительно затруд-

нена тем, что далеко не все материалы исследований 1930-40-х годов

сохранились и были опубликованы, хотя следует признать, что методика

роскопок тех лет находилась на достаточно высоком уровне. В то же

время, как мы попытались показать, и имеющихся в нашем распоряжении

материалов вполне достаточно, чтобы использовать их для изучения ХБК

и жилищ населения степной области в позднем палеолите.

Федоровка. На поселении, которое находилось в Северном Приазовье

(Рис. 2, 19), А.А.Кротова в 1980-1985 годах зафиксировала следующую си-

туацию. В двух культурных слоях стоянки было выявлено по два синхрон-

ных ХБК, которые связаны с одним большим очагом или кострищем, рас-

положенным между ними. Размеры зольного пятна в верхнем культурном

слое составляли 35 х 30 см, а очаг нижнего слоя имел длину до 1,0 м, ши-

рину до 65 см и глубину до 15 см (Рис. 100).

К сожалению, ни один из четырех предполагаемых ХБК Федоровки не

был раскопан полностью, а коллекции кремневых изделий опубликованы

автором раскопок не по комплексам, а суммарно для каждого из двух куль-

турных слоев. Однако, ясно, что среди изделий со вторичной обработкой

там преобладал микроинвентарь – 36,3 и 36,5%. В нижнем слое на втором

месте находятся резцы – 19,8%, на третьем скребки – 14,8%, а в первом

слое наоборот: на втором месте скребки – 22,1%, а на третьем резцы – 12%

(Табл. 7). В первом слое диагностичных костей животных не найдено, а во

втором удалось определить только один зуб бизона (Табл. 2) [393, с. 25-39,

табл. 3, рис. 11; 12; 18; 411]. Заметим, что А.А.Кротова считает Федоровку

базовым поселением, на котором дважды собралась достаточно многочис-

274

ленная община по причине проведения “довольно эффективной охоты”

[398, с. 23,26,28].

Ямы. На стоянке, расположенной в бассейне Северского Донца (Рис. 2,

23), А.А.Кротовой в 1980 та 1982 годах была прослежена картина, во мно-

гом аналогичная описаной выше для Нововладимировки ІІ. Там единствен-

ный ХБК имел диаметр не менее 8 м, но его площадь (более 50 кв. м) не

была исследована полностью. Кроме того, памятник был довольно сильно

разрушен строительной траншеей (Рис. 101).

На всей площади ХБК было найдено 8433 расколотых кременя, 300 из

которых (3,6%) имели вторичную обработку (Табл. 7). Среди последних

существенно преобладает микроинвентарь – 140 экз. (46,7%), на втором

месте находятся резцы – 44 экз. (14,6%), а на третьем скребки – 9 экз.

(3,0%). Фаунистические остатки представлены четырьмя костями дикой

широкопалой лошади, двумя костями бизона и одним обломком рога бла-

городного оленя (Табл. 2). В центре комплекса прослежены остатки кост-

рища [393, с. 12-24, табл. 3, рис. 3]. А.А.Кротова полагает, что на Ямах

существовал один ХБК (базовый лагерь), который в теплое время года

использовала группа, состоящая из 5 человек, на протяжении около 2

месяцев. На основании данных микропланиграфических исследований она

реконструирует в СЗ части комплекса жилое пространство, крупное кост-

рище диаметром более 1 м, а также отдельные рабочие места с зонами

падения и выбрасывания отходов [397, с. 69-70; 398, с. 26, табл. 1-2; 406, с.

27-28, рис. 2,а; 412, с. 125-135, рис.].

Говоруха. На этой стоянке, также расположенной в бассейне р.Северс-

кий Донец (Рис. 2, 26), А.А.Кротова в 1975-1976 годах выявила один,

овальный в плане ХБК площадью до 22 кв. м с зольным пятном в центре.

Комплекс, по ее мнению, состоял из двух производственных центров и

зоны использования каменных орудий. Кремневый инвентарь Говорухи на-

считывает 1059 обработанных кремней, из которых 54 экз. (5,0%) имели

вторичную обработку (Табл. 7). Среди последних преобладал микроинвен-

275

тарь 15 экз. (27,7%) и резцы – 15 экз. (27,7%), а скребок был всего один

(1,9%). Фаунистические остатки, по определению В.И.Бибиковой, пред-

ставлены несколькими зубами дикой лошади, точное количество которых в

публикациях не указано.

Любопытно, что А.А.Кротова реконструировала в ЮВ части ХБК обо-

собленное, круглого в плане жилое пространство диаметром около 3,5 м,

площадью около 10 кв. м. В целом Говоруха интерпретируется ею как

базовое поселение, существовавшее в теплое время года, на котором жила

одна семья из пяти человек на протяжении около 10 дней [393, с. 58-60,

табл. 2; 397, с. 69,72; 398, табл. 2; 406, с. 28-29, рис. 2,б].

Миньевской Яр. На этом многослойном поселении, расположенном в

том же районе степной зоны (Рис. 2, 24), И.Ф.Левицкий и Д.Я.Телегин в

1950 году в позднепалеолитическом 4-м культурном слое выявили один

ХБК площадью до 20 кв. м. По мнению А.А.Кротовой, он состоял из кост-

рища диаметром 0,6 м и трех пятен находок – производственных комплек-

сов. Исследовательница привела данные о 3540 расколотых кремнях, най-

денных в этом ХБК, из которых 58 экз. (1,6%) имели вторичную бработку

(Табл. 7). Среди последних преобладали резцы – 35 экз. (60,3%), на втором

месте был микроинвентарь – 10 экз. (17,3), а на третьем скребки и скребло

– 9 экз. (15,5%). Фауна комплекса, по определению И.Г.Пидопличко, была

представлена исключительно костями бизона, найденными в непосредст-

венной близости от кострища.

А.А.Кротова реконструировала в восточной части ХБК Миньевского

Яра также несколько обособленное, круглое в плане жилое пространство

площадью около 10-11 кв. м. В целом данный комплекс интерпретирован

ею как базовый лагерь, на котором в теплое время года проживала группа

из 5-6 человек (возможно, одна семья), но срок его функционирования на

этот раз менее конкретно назван “непродолжительным” [393, с. 54-57,

табл. 2; 397, с. 70-72; 406, с. 29, рис. 2].

276

А.А.Кротова написала также о том, что в Ямах, Говорухе и Миньевс-

ком Яре “следы кострищ располагались за пределами предполагаемых

жилых площадок, хотя и в непосредственной близости от них, что, видимо,

может служить доказательством существования стоянок в летний период,

когда не было необходимости обогревать жилище. Можно предположить,

что на месте этих площадок сооружались навесы или легкие наземные жи-

лища типа чумов северных народностей, обычно не имеющие очагов”.

Основной вывод исследовательницы, сделанный на основе анализа мате-

риалов трех описанных выше ХБК, такой: “Все они имеют сходную струк-

туру, хотя и не являются полностью равноценными не по размерам пятен,

не по количеству находок, что, возможно, отражает какие-то различия в

количестве групп людей, их оставивших, или в продолжительности их

обитания” [397, с. 72].

Сразу несколько ХБК были открыты и исследованы А.Ф.Гореликом на

финальнопалеолитических памятниках так называемого Рогаликско-Пере-

дельского района поселений этого времени, также расположенном в бас-

сейне реки Северский Донец (Рис. 2, 27). Автор раскопок обратил особое

внимание на характер двух из них – Рогалика ІІ-В и Рогалика ІІІ-А, мате-

риалы которых мы сначала и рассмотрим.

Рогалик ІІ-В. Это скопление культурных остатков имело в плане форму

довольно четко ограниченного овала размерами около 6,0 х 3,0 м пло-

щадью до 16 кв. м. Диагностичные кости животных и остатки очага в нем

не были выявлены, но присутствовало значительное количество каменных

изделий, побывавших в огне. А.Ф.Горелику удалось проследить тот факт,

что “пол” культурного слоя в центре ХБК находился в среднем на 15 см

ниже общего уровня дневной поверхности за его границами, другими сло-

вами, в середине комплекса было вырыто искусственное углубление (Рис.

102). С площади самого ХБК и его периферии, границы которой также до-

статочно выразительны, происходят 599 расколотых кремней, 85 из кото-

рых (14,2%) имели вторичную обработку (Табл. 7). Среди последних пре-

277

обладают скребки – 50 экз. (58,8%), на втором месте находятся резцы – 18

экз. (21,2%), а на третьем – невыразительный микроинвентарь. А.Ф.Горе-

лик интерпретировал данный ХБК как остатки углубленного в землю

жилища с очагом в центре, которое, как и все без исключения памятники

Рокаликско-Передельского района, функционировало в весенне-летний пе-

риод [204, с. 46-54, 280-281,285, табл. 2, рис. 14-15].

Рогалик ІІІ-А. Данное скопление культурных остатков имело не столь

явные и не до конца очерченные контуры, а также весьма значительные

размеры. Его общая площадь может быть определена цифрой до 200 кв. м.

В его западной части выявлен круглый очаг диаметром около 50 см и глу-

биной до 11 см. Из 200 фрагментов костей животных определено 16 экз.,

которые принадлежали одной особи дикой лошади и еще одному мелкому

животному. На всей площади ХБК найдено 1175 расколотых кремней, 158

из которых (13,4%) имели вторичную обработку (Табл. 7). И тут преобла-

дали скребки – 98 экз. (62,0%), на втором месте были резцы – 33 экз.

(20,9%), а микроинвентарь практически отсутствовал. Только часть опи-

санного ХБК, в которую входил упомянутый очаг и прилегающий к нему

участок культурного слоя площадью всего 1,43 кв. м А.Ф.Горелик интер-

претирует как остатки “легкого чумовидного жилища” [204, с. 76-90, 285-

286, табл. 6, рис. 30].

Рогалик VII. Еще два довольно выразительных и, по-видимому, син-

хронных ХБК были исследованы А.Ф.Гореликом на этой стоянке. К сожа-

лению, их материалы опубликованы суммарно. Очевидно, что южный ХБК

Рогалика VII имел диаметр около 6 м (площадь более 30 кв. м), а северный

– размеры около 9,0 х 4,0 м и площадь до 40 кв. м (Рис. 103). Всего на них

было найдено 1330 расколотых кремней, из которых 146 экз. (11,0%) име-

ли вторичную обработку (Табл. 7). Скребки преобладали – 70 экз. (48,0%),

на втором месте был микроинвентарь – 44 экз. (30,1%), а резцы на третьем

месте – 19 экз. (13,0%). Фаунистические остатки представлены 94 диагнос-

278

тичными костями от четырех особей дикой лошади и 27 костями от двух

особей бизонов [204, с. 117-131, табл. 10, рис. 54-54-а].

Из других рогаликско-передельских памятников с точки зрения иссле-

дования ХБК определенный интерес представляют такие комплексы, как

частично уничтоженные Рогалик ІІ-А и ІІ-С, не до конца раскопанные Ро-

галик ІІ-D и ІІІ-В и др. [204].

Сразу два значительных по площади ХБК, удаленных друг от друга на

расстояние около 150 м, были выявлены Н.Б.Леоновой на Каменной Балке

І в Нижнем Подонье (Рис. 2, 29). Общий план одного из них опубликован и

на нем хорошо видно, что площадь данного ХБК достигала не менее 60-70

кв. м. По мнению автора раскопок, он состоял из остатков крупного, оваль-

ного в плане жилища площадью до 25 кв. м и еще трех-четырех более мел-

ких скоплений, расположенных за его пределами, которые являлись произ-

водственными комплексами. Внутри этого неуглубленного в землю, “дос-

таточно легкого жилого объекта” находилось сразу три овальных и круг-

лых в плане очага, причем они имели разные размеры (Рис. 104). Всего в

этом комплексе обнаружено более 100 тыс. расколотых кремней и почти

1000 изделий со вторичной обработкой, но количественные показатели

групп орудий, а также полный список фаунистических остатков до сих пор

не опубликованы (Табл. 7). Согласно явно устаревшим данным М.Д.Гвоз-

довер, на памятнике преобладали кости бизонов [172], что позже подтвер-

дила А.А.Кротова [399, табл.]. Н.Б.Леонова считает, что все поселение

существовало в течение теплых сезонов двух лет, а интересующий нас

ХБК – на протяжении 4-5 месяцев (с весны до начала осени) [167, с. 14;

430, с. 84, 86, рис. 1-2; 432, рис. 1-2].

Подводя итоги описанию позднепалеолитических ХБК и жилищ зоны

восточноевропейских степей, следует подчеркнуть, что их перечень не

ограничивается приведенными выше материалами. Так, сразу три скопле-

ния культурных остатков были выделены В.Н.Станко в 1965-1967 годах на

стоянке Михайловка в Дунай-Днестровском междуречье (Рис. 2, 46), при-

279

чем одно из них было связано с круглым очагом диаметром 1,2 м [722, с.

95-96, рис. 3]. Позднее, после проведения дополнительных раскопок в 1977

году, их автор повторил мысль о наличии на этом поселении трех скоп-

лений, но на новом общем плане стоянки [729, рис. 3-4] выделить более

или менее четко ограниченные ХБК практически невозможно. Кроме

этого, в обоих публикациях В.Н.Станко не обозначены границы скопле-

ний, не названы размеры их площадей, а на опубликованном плане все

находки нанесены сумарно, без разделения на три комплекса и два (или

три) культурных слоя [633].

Еще более интересная ситуация была прослежена в позднепалеолити-

ческом культурном слое стоянки Сагайдак І, исследованной в 1967 году на

берегу р.Ингул В.Н.Станко и Г.В.Григорьевой (Рис. 1, 1). Авторы выдели-

ли шесть “бытовых комплексов”, сконцентрированных вокруг очагов и ос-

татков костров (зольных и очажных пятен). Очаги имели круглую и оваль-

ную в плане форму и диаметр от 8 до 80 см, причем преобладали объекты

размерами 40-45 см. К сожалению, судя по опубликованному мелкомасш-

табному общему плану [746, рис. 1], это поселение до его затопления водо-

хранилищем осталось недоисследованным на значительной территории,

которая по меньшей мере в два раза превышает общую площадь раскопа и

разведочных шурфов. Кроме этого, и в этом случае границы и площади

комплексов не были обозначены, поэтому материалы Сагайдака І с точки

зрения исследования ХБК не являются в достаточной мере репрезен-

тативными.

Значительный интерес представляет жилой комплекс, частично окон-

туренный вымосткой из камней известняка, который был выявлен в 1964 и

1967 годах Н.Д.Прасловым на стоянке Мураловка в Приазовье (Рис. 2, 30).

Однако, и эти материалы до сих пор не опубликованы полностью. По

имеющимся отрывочным данным можно сказать, что обнаруженный там

ХБК (или жилище) имел подовальную в плане форму и довольно значи-

тельные размеры около 12 х 6 м, а в середине его было зольное пятно.

280

Фауна представлена костями бизона, дикой лошади, сайги и др. (Табл. 2).

Всего на поселении собрано 6260 расколотых кремней, из которых 350 экз.

(5,6%) имели вторичную обработку (Табл. 7). Среди последних преобладал

микроинвентарь в виде микрочешук дюфур – 156 экз. (44,2%), на втором

месте были скребки – 48 экз. (13,4%), а резцы практически отсутствовали

[562; 569, с. 24-30, рис. 8-а; 793].

В первой публикации материалов стоянки Золотовка І, расположенной

в бассейне Дона (Рис. 2, 28), ее авторы сообщили об открытии на ней пятен

концентрации культурных остатков, которые образовывали отдельные

скопления, что дало им возможность предполагать наличие жилых назем-

ных сооружений [567, с. 171]. Из более подробной публикации видно, что

в раскопе действительно выявлено несколько скоплений разной площади с

углублениями и типичными очагами, но ни одно из них не было вскрыто

полностью, а наиболее выразительное, которое можно интерпретировать

как локальный ХБК, оказалось разрушенным оврагом. Кроме этого, в

разведочном шурфе 3 была обнаружена “дугообразная концентрация ар-

хеологического материала”, изученная лишь на протяжении 2 м (размеры

шурфа), которое рассматривается как часть легкого наземного округлого в

плане жилища диаметром 5-6 м (площадью до 18-19 кв. м). Фауна поселе-

ния представлена исключительно фрагментами костей бизонов (Табл. 2), а

среди изделий со вторичной обработкой преобладают микроинвентарь

(микрочешуйки дюфур вместе с микропластинками с притупленным

краем) и скребки, за которыми следуют резцы [570, с. 11-13, 54, 64-65, рис.

4; 17; 26-30 и др.], но численность групп изделий, а тем более их процент-

ные показатели, не указаны.

Итак, как мы могли убедиться, присутствие жилищ и (или) ХБК ха-

рактерно для подавляющего большинства известных в настоящее время и

более или менее детально исследованных памятников позднего палеолита

региона восточноевропейских степей. Понятно, что не все они в условиях

открытых ландшафтов, для которых характерны активные делювиальные

281

процессы смыва, сохранись в одинаковой степени. Кроме того, на аутен-

тичность их материалов не могли не отразится и такие субъективные фак-

торы, как методика полевых исследований и полнота публикаций. Заметим

также, что в палеолитоведении до сих пор не изжила себя практика, когда

некоторые исследователи в погоне за количеством материалов обращают

внимание главным образом на наиболее насыщенные находками участки

поселений и не исследуют их периферийные окраинные части, которые,

как, например, на Большой Аккарже, могут содержать такие археологичес-

кие объекты как локальные ХБК.

Заметим, что некоторые памятники зоны степей имеют более сложную

пространственную структуру, характеристику которой нельзя свести лишь

к существованию синхронных или наложенных друг на друга в течении

нескольких сезонов обитания ХБК.

Такова, например, планиграфия второго культурного слоя поселения

Каменная Балка ІІ, в котором на западном и восточном участках выявлены

следы легких жилых сооружений каркасного типа, а также отдельные про-

изводственные участки различного функционального назначения, так на-

зываемый “ветровой заслон”, склад (свалка) костей, использовавшихся для

топлива и сырья, и другие объекты (Рис. 105). Такую ситуацию можно объ-

яснять тем, что поселение, по мнению авторов раскопок, использовалось в

течение разных (альтернативных) сезонов – как теплого, так и холодного

на протяжении 8-10 месяцев во время трех посещений. По устаревшим

данным М.Д.Гвоздовер, изделия со вторичной обработкой, найденные в

основном слое Каменной Балки ІІ, насчитывали 2340 экз. (7,1%), среди

которых преобладали резцы – 724 экз. (30,9%), на втором месте был мик-

роинвентарь – 429 экз. (18,3%) а скребки на третьем – 265 экз. (11,3%).

Правда, эти показатели следует увеличить, но неизвестно насколько, так

как в группу изделий со вторичной обработкой исследовательница вклю-

чила не только нуклевидные орудия, но и сами нуклеусы (вместе 449 экз.).

Что касается фауны, то на стоянке преобладали кости бизонов, но много

282

остатков и дикой лошади. Есть данные А.А.Кротовой о том, что кости (или

кость) северного оленя принадлежали одной особи (Табл. 2) [165–166; 172,

с. 39-41; 399, табл; 425–426; 428–429; 430, с. 86-89; 436; 434; 477–478; 479,

с. 15-17; 480; 948; 951; и др.].

Менее сложная картина прослежена на Анетовке ІІ, но для нас она

важна тем, что типичные ХБК, впрочем, как и очаги, там не были выявле-

ны. Вся территория стоянки довольно четко подразделяется на два основ-

ных участка: восточный и западный. Первый из них представляет собой не

полностью открытое скопление костей и кремневых изделий размерами

более 30 х 20 м, мощность которого в центральной части достигала 35-45

см. На западном участке выявлено более 20 так называемых микроскопле-

ний, которые интерпретируются как места разделки отдельных туш уби-

тых бизонов (Рис. 106). Среди фаунистических остатков абсолютно преоб-

ладают кости бизонов, но представлены северный олень и другие виды жи-

вотных (Табл. 2). Авторы раскопок специально подчеркнули, что Анетовка

ІІ безусловно являлась базовым поселением, имеющим “сложную структу-

ру, которая включала четыре основные элемента быта: изготовление охот-

ничьего вооружения, утилизацию охотничьей добычи, совершение обрядо-

вых церемоний и, наконец, жилищный комплекс, который на нашем посе-

лении пока что не исследован” [752, с. 23 и др.; Рис. 1; 2; 5], но не указали

даже предполагаемое место последнего.

Всего в восточном комплексе поселения найдено более 500.000 раско-

лотых кремней, из которых изделия со вторичной обработкой составляют

около 3,0%. Среди последних преобладает разнообразный микроинвентарь

– более 40%, на втором месте находятся резцы – 24,6%, а на третьем

скребки – 4,1%, но заметим, что эти показатели достаточно приблизитель-

ны, так как в единственной более или менее подробной, хотя и устарев-

шей публикации кремневых изделий (См. Разд. 3) [747, с. 24-65] отсутст-

вуют такие цифры, как общее количество изделий со вторичной обработ-

кой и др. [См. также: 60–61; 226; 338; 382–386; 424; 432; 479, с. 12-13; 627;

283

654–655; 671, с. 33-39, 142-143; 702–703; 732–733; 736–740; 743; 745; 848;

913, р. 363; 941, р. 98-101, 109-136; 948; и мн. др.].

Автору уже приходилось писать о том, что восточная (основная) часть

Анетовки ІІ, вероятнее всего, является ничем иным как результатом много-

кратного, сезонного наложения друг на друга остатков мест обитания, ско-

рее всего, представленных несколькими одновременными семейными

ХБК, и в принципе ничем не отличается от центральной части Большой

Аккаржи и других памятников [612, с. 46; 620, с. 160-162; Сравн. с: 383, с.

13; 941, р. 98]. Об этом свидетельствуют факты того, что именно на этой

части территории поселения найден практически полный набор обычно

встречаемых в ХБК следов жизнедеятельности – все без исключения кате-

гории и группы кремневого инвентаря, кварцитовые изделия, костяные

орудия и их заготовки, кости животных, украшения и т.д.

Правда, исходя из полного отсутствия в нем очагов при наличии обож-

женных костей и углей, а также весьма пересеченного рельефа подстилаю-

щей его древней дневной поверхности, образованной целым рядом промо-

ин, которые достигали глубины 30-40 см и более (раскопки 1983 г., личное

наблюдение), автор в настоящее время склоняется к несколько иной интер-

претации. Так, весьма логичным представляется вариант того, что все на-

званные культурные остатки являлись для обитателей поселения простыми

отходами, которые при очередном посещении Анетовки ІІ убирались ими с

прошлогоднего жилого участка, переносились и складировались в одном

определенном месте, которое было наименее пригодным для строительства

жилищ и других целей. И в таком случае набор находок в восточном скоп-

лении остался бы таким же, какой он есть. Думается, что для окончатель-

ного решения этого вопроса следовало бы провести хотя бы небольшие по

объему раскопки не только на западной, но и на других окраинных частях

Анетовки ІІ (Рис. 94) [627; 637].

284

5.3 Классификация жилищ и хозяйственно-

бытовых комплексов степной зоны

Попробуем обобщить и проанализировать приведенные выше данные,

имея в виду то обстоятельство, что в зоне степей Восточной Европы пред-

ставлены такие археологические объекты, как собственнно наземные жи-

лища, так и ХБК, большая часть которых может рассматриваться как ос-

татки жилищ и связанных с ними иных структурных элементов поселений.

Заметим, что, согласно мнению многих авторов, почти все эти объекты

являются сезонными, но фактор сезонности, как один из основных показа-

телей экономики позднепалеолитического населения зоны степей будет

рассмотрен специально ниже (Разд. 7).

Итак, в перечень жилищ, по которым имеются более или менее досто-

верные характеристики, следует включить остатки жилища верхнего слоя

Миры площадью около 14,5 м (Рис. 87), два скопления Кайстровой Балки

ІІ площадью около 9-10 кв. м (Рис. 83); жилища № 1 и № 2 гор. V-а Осо-

коровки І площадью 9,5-10 кв. м, и жилища № 1 и № 5 гор. ІІІ-в Осокоров-

ки І площадью 10,0-14,0 кв. м. Как видно, средняя площадь шести назван-

ных жилищ составляет около 11-12 кв. м. Однако, если рассматривать их

как составные, хотя и основные структурные части ХБК, то площадь по

меньшей мере трех из них необходимо увеличить более чем в два раза.

Так, за пределами стен жилища № 5 гор. ІІІ-в Осокоровки находился еще

один очаг, довольно много костей животных и кремневых изделий, а в це-

лом этот ХБК явно не исследован на всей своей площади, в первую оче-

редь, в южной и западной его частях (Рис. 98). Аналогичная, хотя и не та-

кая выразительная ситуация, поскольку на плане не обозначены все кости

животных и обработанные кремни, зафиксирована и для жилища № 1 гор.

V-а того же памятника (Рис. 96), а также в Мире, так как там вся перифе-

рия жилища не была вскрыта из-за очень значительной глубины залегания

культурного слоя (Рис. 99) (Табл. 7).

285

По признаку общей площади описанные ХБК можно подразделить на

две группы. К первой из них относятся: ХБК с жилищем Миры (Рис. 87),

два ХБК с жилищами Осокоровки І (Рис. 84; 86), четыре акаржанских

комплекса (Рис. 76; 82; 89), ХБК Кайстровой Балки І (Рис. 94), Говорухи,

Миньевского Яра, возможно, Золотовки І и Рогалика ІІ-В (Рис. 102). Все 12

названных ХБК имеют площадь от 14-15 до 23 кв. м, а большинство из них

– овальную в плане форму (Табл. 7). ХБК второй группы имеют площадь

от 30 до 60 кв. м. Это – Нововладимировка ІІ (Рис. 81), возможно, четыре

комплекса Федоровки (Рис. 90), Ямы (Рис. 91), два комплекса Рогалика VII

(Рис. 103), оба комплекса Каменной Балки І (Рис. 104) и ХБК Мураловки

(Табл. 7). Другие пятна культурных остатков (Рогалик ІІІ-А, Передельское

І – раскоп 1 и др.) имеют намного большие размеры (S до 200 кв. м и даже

более) и пока их вообще нельзя отнести к категории ХБК (Табл. 7).

Заметим, что значительная площадь комплекса не всегда соответствует

количеству выявленных в нем находок и наоборот. Так, на Рогалике ІІІ-А

площадью около 200 кв. м найдено только 1175 кремневых изделий (158 со

вторичной обработкой), что почти соответствует аккаржанским комплек-

сам и ХБК Кайстровой Балки І и Говорухи. Подобные показатели имеет

Нововладимировка ІІ и, возможно, четыре ХБК Федоровки. В Ямах найде-

но более 8400 расколотых кремней (300 изделий со вторичной обработ-

кой), а на некоторых участках этой стоянки плотность находок достигала

500 экз. на 1 кв. м. Более всего находок происходит из верхнего слоя Миры

– почти 53 тыс. кремней на 24 кв. м площади раскопа 2000 года. Заметим,

что в отличие от него, в других жилищах Днепровского Надпорожья коли-

чество находок, чаще всего, незначительно. Так, в южном жилище Кайст-

ровой Балки ІІ было выявлено чуть более 200 расколотых кремней (из них

10 изделий со вторичной обработкой), а во втором ХБК того же поселения

– еще меньше. Сравнительно небольшое количество находок дали и жили-

ща Осокоровки І. Перечень таких и подобных примеров можно продол-

жить (Табл. 7).

286

Эти факты противоречат процитированному выше предположению

А.А.Кротовой о том, что разное количество находок в ХБК может отра-

жать какие-то различия в количестве групп людей, их оставивших, или в

продолжительности времени их функционирования [397, с. 72]. В связи с

этим использованный исследовательницей для определения времени оби-

тания усредненный показатель, который она определила как 0,7 кремня на

1 человека в день [398, с. 25], как очень легко убедится, далеко не во всех

случаях даст корректные результаты (Табл. 7), но особенно тогда, когда

число найденного расколотого кремня в жилищах и ХБК слишком боль-

шое (Каменная Балка І, Мира, Ямы) или, наоборот, невелико (Кайстровая

Балка ІІ, Рогалик ІІ-в и др.).

Следует полагать, что средний показатель числа членов семей в то вре-

мя оставался более или менее одинаковым и может быть вместе с детьми

оценен в 4-6 человек. Что касается продолжительности функционирования

ХБК, то это, действительно, важный, но, по-видимому, отнюдь не единст-

венный фактор. Судя, по всему, на общее количество кремневых изделий

со вторичной обработкой в том или ином ХБК не могли не повлиять такие

факторы, как удаленность от источников кремневого сырья, степень их

доступности, а также сам конкретный сезон обитания.

Прежде чем перейти к поиску аналогий охарактеризованным выше

объектам, следует сказать, что уже после публикации серии сводных работ

автора по жилищам и ХБК зоны степей, Н.Б.Леонова опубликовала за гра-

ницей небольшую статью с громким названием “Жилища в восточной

степной зоне”. В основном она посвящена описанию планиграфии и даже

микростратиграфии Каменной Балки І и отчасти ІІ, а другие жилища (Осо-

коровки І и Мураловки) описаны ею крайне поверхностно. Вместе с тем,

автор заметила, что степные жилища не были такими фундаментальными и

крупными, как в более северных районах, что, по ее мнению следует

объяснять более мягким климатом, “другими экономическими условиями

и отличными культурными традициями” [948].

287

5.4 Археологические и этнографические параллели

Для начала сравним основные характеристики остатков степных жи-

лищ и ХБК с аналогичными объектами более северных районов. Л.Л.За-

лизняк на основании довольно обширных и представительных материалов

определил, что ХБК охотников на мамонтов, обычно имеют средний диа-

метр около 9,0 м (S – более 60 кв. м) и в них находят до 300-500 кремневых

орудий (изделий со вторичной обработкой). Типичные семейные кремени-

цы охотников на северных оленей имеют, по его мнению, средний диаметр

около 7,7 м (S = 40-45 кв. м) и в каждом из них встречается около 100

изделий со вторичной обработкой [303, с. 73-75; 309, с. 51]. Как видно из

составленной нами таблицы (Табл. 7), комплексы “оленьщиков” наиболее

близки степным ХБК второй группы как по площади, так и по другим

показателям и принципиально ничем от них не отличаются.

Аналогичные объекты известны в других регионах Евразии. Недавно

была опубликована сводка позднепалеолитических жилищ Сибири, кото-

рые С.А.Васильев подразделил на четыре типа, причем там отмечено ши-

рокое применение камней как для устройства самих жилищ, так и очагов.

Заметим, что среди них нет ни одного, в котором был бы отмечен внешний

очаг. Для трех первых типов (четвертый представляет собой длинное жи-

лище с рядом нескольких внутренних очагов наподобие костенковских)

размеры составляют от 3 до 5 м (S от 7,7 до 19,6 кв. м) при средним показа-

теле около 4 м (S – 12,6 кв. м) [991; Сравн. с: 135]. Однако, С.А.Васильев

не рассматривает вопроса о ХБК и их соотношении с жилищами, хотя даже

по его сводке видно, что площадь распространения культурного слоя часто

не ограничивается территорией последних.

Из последних публикаций ХБК и жилищ других регионов можно на-

звать статью о жилых комплексах Молдовы и Румынии [874], ряд статей

М.Жульена об интерпретации жилищных комплексов известной стоянки

Пинсеван во Франции [931] и мн. др.

288

Л.Л.Зализняк интерпретировал “оленные” ХБК как остатки подокруг-

лых каркасных конических жилищ диаметром 3-4 м (S от 7,7 до 12,6 кв. м).

Данный вывод сделан на основании представительных этнографических

материалов, в частности, на данных о том, что эскимосы Аляски (нунамиу-

ты) сооружали конические жилища с очагом в центре, диаметр которых со-

ставлял от 3,6 до 4,5 м (S от 10,2 до 16,0 кв. м). Для каркаса такого жилища

использовалось 23 ивовые жерди, а на его покрытие 20-23 шкуры оленей

карибу [300, с. 143-145]. Аналогичные летние жилища возводили на Аляс-

ке и индейские племена атапасков, причем иногда их палатки имели не

коническую, а полусферическую форму [266, с. 63-69, рис. 31, 33]. Что

касается жилищ охотников на бизонов, то Л.Л.Зализняк на базе обобщен-

ных этнографических параллелей сделал вывод о том, что они сооружали

конические, круглые в плане каркасные жилища диаметром около 5 м (S

до 19,6 кв. м), в которых обитали отдельные семьи, состоящие из 5-7 че-

ловек [309, с. 80].

Поиск более конкретных этнографических аналогий степным жили-

щам и ХБК в соответствующих природно-хозяйственных регионах пока-

зал, что среди разных племен охотников на бизонов в прериях Северной

Америки наиболее распространенным типом жилища как зимой, так и ле-

том был круглый в плане вигвам (типи) конической формы. Каркас такого

жилища состоял из длинных стволов молодых берез или сосен, покрытие

из шкур бизонов, а иногда дополнительно и березовой коры, пол был уст-

лан ветками, причем вход нередко завешивался шкурой медведя гризли

[415, с. 154; 575, с. 516; и др.]. Известно также, что у индейцев арапагосов

основным видом летнего жилища был тот же вигвам, с наветренной сторо-

ны от которого установливался заслон в виде щита высотой более 2 м,

сплетенный из тростника или камыша [441, с. 138, рис. на с. 144].

Ю.П.Аверкиева сообщила, что в среднем на покрышку типи, которая

прибивалась к земле специальными колышками, было необходимо от 12 до

14 бизоньих шкур. Такие покрышки изготавливались женщинами, которые

289

сшивали их особым способом и украшали снаружи. Она же заметила, что

очень часто размер жилища зависел от состоятельности той или иной

индейской семьи. Для покрышки небольшой палатки могло хватить и 6

шкур, а на устройсто большого вигвама иногда шло от 30 до 40 шкур бизо-

нов. В ХVIIІ – начале XIX вв. средняя покрышка для одного типи стоила

примерно столько, сколько пять-шесть хороших скаковых лошадей [3, с.

250; 4, с. 262-263].

Существует монография, полностью посвященная типи (вигвамам) ин-

дейцев прерий. Ее авторы считают, что эти жилища мобильны, удобны, а

главное с равным успехом могут использоваться как в очень холодных, так

и в жарких условиях. В ней приведены графические реконструкции типич-

ного вигвама вплоть до таких деталей, как устройство каркаса, кроя по-

крышки, входа, дымовых крыльев, внутреннего очага и т.д. (Рис. 108). От-

мечается, что по этим показателям типи разных племен практически не от-

личались друг от друга. Менялись только детали украшения внешней по-

верхности, на которой изображали, как правило, тотемных животных и

птиц. Обычная покрышка, сшитая из бизоньих шкур имела форму полу-

круга диаметром 30 футов (около 9 м; Рис. 107). Размер такого жилища в

установленном виде имел диаметр 4,6 м (S около 16,6 кв. м.). Иногда шили

покрышку больших размеров, но очень редко меньших, так как в таком

случае у индейцев возникали проблемы с вентиляцией внутреннего прост-

ранства [947].

В некоторых районах прерий переносные жилища имели иную конст-

рукцию, в которых не использовались (возможно, только летом) шкуры

бизонов, но при этом они сохраняли округлую форму. Так, испанец Коро-

надо в 1540-42 годах описал, как индейцы племени уичита в Канзасе

строили свои хижины: “сначала в землю по кругу втыкали деревянные

рогульки, к ним привязывали поперечные жерди, а уж потом возводили на

этом каркасе конус палатки. Затем пучками длинной и жесткой травы кан-

заских прерий индейские женщины искусно оплетали хижину снаружи и

290

изнутри, укладывая пучки травы таким образом, чтобы верхний перекры-

вал нижний” [56, с. 107].

Типичные вигвамы с углубленными в землю очагами в центре, обло-

женные по краям кругом из камней, которые прижимали к земле покрытие

из шкур, были исследованы и археологическими методами. Например,

Дж.Фрайсон в 600 м от места забоя бизонов (kill site) Пайни Крик в США

описал сравнительно “небольшое” поселение коллектива индейцев из пле-

мени кри. Оно состояло из 20 таких сооружений, внешний диаметр кото-

рых составлял от 9 до 14 футов (S от 5,7 до 13,8 кв. м). Диаметр одного из

таких каменных кругов (stone circle) достигал 18 футов (S = 22,9 кв. м) и

был интерпретирован автором исследований как остатки “вигвама лидера

охоты” [904, р. 51-53, 237-239, fig. 5.47]. Как видим, площадь переносных

жилищ и охотников на карибу, и охотников на бизонов Северной Америки

не была постоянной, изменяясь в довольно широких пределах. На данный

показатель непосредственно влияли такие факторы, как количество членов

семьи, сезон и даже социальный статус хозяина жилища.

5.5 Интерпретация хозяйственно-бытовых

комплексов и жилищ степной зоны

Таким образом, основываясь на достаточно представительной и инфор-

мативной базе археологических и этнографических источников, можно

аргументированно утверждать, что все позднепалеолитические ХБК зоны

восточно-европейских степей первой выделенной нами группы площадью

от 15,5 до 23 кв. м, иногда со следами очагов или костров в центре, в част-

ности ХБК Большой Аккаржи, следует интерпретировать как остатки на-

земных, возможно, переносных конических (полусферических – ?) жилищ

типа вигвамов (типи) округлой или овальной в плане формы. Довольно

уверенно можно предположить, что подобные жилища располагались на

месте обоих скоплений Кайстровой Балки ІІ площадью около 9-10 и Миры

площадью 14,5 кв. м. Что касается жилища № 1 гор. V-а площадью 9,5-10

291

кв. м, жилища № 5 гор. ІІІ-в площадью 10,0-10,5 кв. м и других жилищ

Осокоровки І, то здесь уместно сделать несколько замечаний. На мой

взгляд, они являются сооружениями, приспособленными для проживания в

зимних условиях, нижняя часть которых была намеренно обложена слоем

глины для утепления. В таком случае по меньшей мере какая-то часть из

них также, скорее всего, имела коническую форму, так как тогда становит-

ся понятным, почему остатки глины на двух из них были найдены преиму-

щественно внутри жилого пространства (Рис. 96; 98).

Заметим, что жилища и ХБК первой группы могли одинаково успешно

использоваться как на протяжении теплых, так и холодных периодов года.

Все они безусловно являются остатками жилищ отдельных семей, а также

и некоторых других, но небольших по площади структурых элементов

культурного слоя (внешних очагов, точков, мест приготовления пищи и

т.д.). В целом остатки таких ХБК можно определить как площадки, на

которой происходила домашняя жизнедеятельность отдельной семьи –

своеобразное минимальное семейное жилое пространство. Очевидно, что

данные объекты были основными, хотя, наверное, и не единственными

составляющими частями позднепалеолитических поселений самых разных

размеров и различного функционального назначения.

Этот вывод хорошо согласуется с заключениями других авторов. Так,

И.Г.Шовкопляс, проанализировав многочисленные материалы позднепа-

леолитических жилищ разных, преимущественно северных, территорий,

подчеркнул, что они представляли собой округлые постройки “в виде ко-

нических чумов и реже двускатных шалашей” высотой до 4 м и диаметром

около 5 м (S до 19,6 кв. м) [833; 835, с. 270; См.: 110; 112; 125; 297, с. 60-

61; Sklenar, 1976; и др.].

Основываясь на работах своих предшественников, Г.П.Григорьев сде-

лал вывод о том, что основной структурной единицей как палеолитических

поселений, так и более крупных жилищ (например, так называемых

“длинных” в Костенках) является малое круглое жилище с очагом в цент-

292

ре, которое одновременно было и “наименьшим жилым пространством”.

Их размеры ученый определяет цифрой от 3,5 до 6 м в поперечнике (S от

9,6 до 28,3 кв. м) и делает следующее заключение: “любое палеолити-

ческое жилище можно представить как одно такое пространство (малое

круглое жилище), либо как сумму их – два, три и более, до десяти... Только

малая семья может поместиться в пределах наименьшего жилого прост-

ранства – площади радиусом 2 м вокруг очага... Видимо, связь малой

семьи с отдельным очагом определяется тем, что на очаге происходит

окончательное приготовление пищи перед ее употреблением”. Еще одним

важным наблюдением Г.П.Григорьева является то, что “технические воз-

можности палеолитического времени не позволяли перекрыть пространст-

во более 6 м в диаметре” (S до 28,3 кв. м) [215, с. 12-13]. В другой работе

ученый сделал вывод, что позднепалеолитические поселки, состоящие из

одного и того же элемента – круглых одноочажных жилищ стандартных

размеров, были, как правило, “очень невелики” [212, с. 59].

Как видим, средние размеры жилищ и ХБК первой группы зоны степей

были заметно меньшими, чем цифры, приведенные И.Г.Шовкоплясом,

Г.П.Григорьевым, а также Л.Л.Зализняком для ХБК охотников на север-

ных оленей, не говоря уже о комплексах охотников на мамонтов, и не об-

наруживают той вариабельности размеров и площади, которую демонст-

рируют вигвамы и типи североамериканских индейцев (Табл. 7). По всей

вероятности, заметно меньшая средняя площадь жилищ и ХБК степных

позднепалеолитических охотников является каким-то эколого-региональ-

ным показателем. В качестве одной из наиболее вероятных причин этому

автор мог бы назвать недостаток в степях длинных деревянных жердей, но

все-таки это маловероятно, так как индейцы прерий находили стволы и для

более крупных и высоких типи. Поэтому думается, что конкретные при-

чины этому нам еще предстоит выяснить.

Кроме этого, на степных жилищах и ХБК, как и в других регионах, за-

фиксированы не только внутренние, но и внешние очаги. Известны раз-

293

работанные Л.Бинфордом на основе этнографических данных по эскимо-

сам нунaмиутам две модели жизнедеятельности и планиграфии культур-

ных остатков вокруг костра (очага) при его расположении под открытым

небом [860; 861, р. 149-160, fig. 89; Сравн.: 406, рис. 2]. Ученый считает,

что при более или менее продолжительном функционировании таких

участков поселения образуются специфические скопления остатков жизне-

деятельности диаметром до 5,2 м (S до 21,2 кв. м) с двумя зонами отбросов

(droop zone) – передней и задней. Развивая эти идеи, С.А.Васильев попы-

тался найти критерии, отличающие данные объекты от остатков собст-

венно легких переносных жилищ [136, с. 249; 137], но, к сожалению, дале-

ко не все из них можно применить для степных памятников.

Д.Стаперт в своих статьях развил идеи Л.Бинфорда, определив целый

ряд критериев, которые позволяют различать структуры околоочажных

пространств на открытом воздухе и в жилищах. В целом он назвал такой

подход методом круга и сектора (The Ring and Sector method). Ученый

также не рассматривает специально модель жилища с двумя (внутренним и

внешним) очагами, хотя и отмечает возможность такого варианта. Главный

же его вывод заключается в том, что для ХБК, которые формировались

вокруг жилищ, характерны вытянутые (подовальные) контуры за счет зон

выноса культурных остатков наружу через двери жилища (door dumps)

[981; 982, fig. 5, 7].

Заметим, что изложенные ранее выводы Г.П.Григорьева почти сразу

же были приняты и поддержаны А.М.Хазановым, который использовал их

в дискуссии с Ю.И.Семеновым по ряду общетеоретических проблем исто-

рии первобытного общества [800], о которой мы поговорим подробнее при

более удобном случае. Сейчас для нас важнее то, что Ю.И.Семенов под-

верг сомнению интерпретацию малых круглых жилищ как мест обитании

отдельных малых семей на том основании, что ему известны случаи, как на

Аляске в жилищах площадью 11,1 и 20,1 кв. м проживали одновременно

группы по 4 и 5 семей, состоящие из 16 человек каждая и привел другие

294

примеры [681, с. 63-64]. Думается, однако, что такие параллели из экст-

ремальных арктических зон не стоит прямо переносить на позднепалео-

литическую Европу, тем более на ее юг. Приведенные нами факты и мате-

риалы в целом лишь подтверждают правильность выводов И.Г.Шовкоп-

ляса, П.И.Борисковского, Г.П.Григорьева, Л.Л.Зализняка и других авторов

о семейном характере малых жилищ.

Что касается ХБК второй группы площадью от 30 до 60-70 кв. м, то их

размеры не позволяют рассматривать такие крупные комплексы исключи-

тельно как остатки отдельных жилищ, даже вместе с их периферией. В

этом случае вернее будет сказать, что в состав территории ХБК данной

группы также входили легкие переносные жилища, а также другие произ-

водственно-хозяйственные объекты, расположенные за их стенами, но

большие по площади, чем в первом случае. На их территории могли рас-

полагаться упомянутые выше внешние приочажные комплексы, места для

обработки кремня (точки) и приготовления пищи, производственные цент-

ры по изготовлению каменных, костяных и деревянных орудий труда, ра-

бочие места для выделки шкур животных и др., то есть, велась более раз-

нообразная хозяйственная деятельность, требовавшая использования про-

странства большего по своей площади [840, с. 17; и др.]. Кроме этого,

можно достаточно уверенно предположить, что ХБК второй группы, по

крайней мере в нескольких случаях (Ямы, Каменная Балка І, Мураловка),

сформировались в результате прямого наложения друг на друга в течение

нескольких (2-3 – ?) сезонов ХБК первой группы.

Отметим также, что конструкции жилищ зоны степей разного времени

от раннего до заключительного этапов позднего палеолита принципиально

не отличаются друг от друга (Табл. 7 и 8). Примечательно, что жилища та-

кого типа существовали на севере Украины вплоть до неолита. Так, иссле-

дованный в 2003 году В.А.Манько и автором ХБК Плютовище І в Черно-

быльском Полесье имел площадь около 24-25 кв.м. В северной его части,

по видимому, располагалось легкое переносное жилище с внутренним

295

очагом для обогрева, а в южной – очаг для приготовления пищи с зоной

отбросов вокруг него [447].

Подводя итоги сказанному, следует подчеркнуть, что направление па-

леолитоведения, связанное с выделением и интерпретацией локальных се-

мейных сезонных хозяйственно-бытовых комплексов, хотя и имеет свою

предысторию с 1930-40-х годов, как мы показали, и в наше время остается

весьма результативным и перспективным.

В целом же, анализ данных о жилищах и ХБК зоны степей позволяет

нам сделать следующие общие выводы. Во-первых, их характер и конст-

рукция довольно четко отличается от подобных объектов, которые остав-

лены населением более северных районов, в первую очередь, охотниками

на мамонтов. Во-вторых, эти объекты имеют довольно яркие сезонные осо-

бенности, которые прослеживаются как по некоторым конструктивным де-

талям, так и по характеру выявленных в них комплексов археологических

находок. В-третьих, зафиксированы неопровержимые факты того, что не-

которые скопления культурных остатков на исследованных поселениях

сформировались в результате неоднократного (сезонного) наложения друг

на друга именно таких объектов. И наконец, как и в других регионах, боль-

шая часть степных жилищ и ХБК также являлись местами обитания от-

дельных семей.

296

РАЗДЕЛ 6

СТЕПНАЯ ПРИРОДНО-ХОЗЯЙСТВЕННАЯ ОБЛАСТЬ

В ПОЗДНЕМ ПАЛЕОЛИТЕ

Как было сказано нами в начале работы, основной методологической

базой, на основании которой чаще всего характеризуется специфика эконо-

мики и образа жизни населения юга Восточной Европы в позднем палеоли-

те, является концепция степной природно-хозяйственной области, разрабо-

танная в общих чертах П.П.Ефименко и П.И.Борисковским в 1950-х – на-

чале 1960-х годов (Разд. 1.2-1.3). В настоящее время, в связи со значи-

тельным увеличением объема источниковой базы в результате исследо-

ваний целого ряда исследователей, данная концепция выглядит следую-

щим образом.

6.1 Характеристика степной природно-хозяйственной области

6.1.1 Возникновение, границы и этапы развития. В предыдущих

разделах были охарактеризованы практически все поселения и стоянки,

которые так или иначе упоминались разными авторами в связи с выделе-

нием степной ПХО (степного ХКТ). Для наглядости основные данные о

них сведены в табл. 8. Не трудно убедится в том, что большая часть из них

датируется не ранее 22 и не позднее 12-11 ТЛ, то есть – средней и заклю-

чительной порами позднего палеолита [620, табл. І; 623; 627; 638; 641; 654;

899]. Из более ранних информативных памятников с фаунистическими

остатками в степях известен комплекс находок из пещеры Ильинка под

Одессой и стоянка Мира в Нижнем Поднепровье (Табл. 2). Мы уже гово-

рили о том, что они существовали в условиях достаточно холодной степи с

участками долинно-байрачных лесов, роль которых в Поднепровье было

несколько большей (Разд. 2).

Все это свидетельствует о том, что идея А.А.Кротовой о преобладании

в Северном Причерноморье и Приазовье в дофиновское время лесостеп-

297

ных ландшафтов, в которых ощущался недостаток крупных копытных жи-

вотных, что и привело к более подвижному образу жизни населения на

раннем этапе позднего палеолита [398, с. 22], лишена достаточных основа-

ний, так как дикие лошади и отчасти бизоны уже тогда были обычной

добычей степных охотников (Табл. 2).

Более того, остепненные биоценозы, судя по фауне мустьерских стоя-

нок Приазовья и Северского Донца (Рожок, Рожок ІІ, Курдюмовка, Би-

рючья Балка ІІ и др.), в которой преобладают остатки бизонов, хотя встре-

чаются кости волков, зайцев и некоторых видов оленей [466; 561; 783; и

др.], были характерны для юга Восточной Европы и ранее. Важно, что на

стоянке Ильская І в Прикубанье были найдены остатки бизонов, диких

лошадей и ослов, сайгаков, гигантских оленей, волков и других животных,

причем бизоны составляли там 92% из всех определенных млекопитаю-

щих и были представлены 1334 костями от 58 особей [926, р. 70]. На

основании сравнения названных фаунистических комплексов с более позд-

ними А.В.Колесник пришел к заключению о “последовательном формиро-

вании от среднего до позднего палеолита специализированной охоты на

бизонов” [355, с. 63], который также плохо вписывается в охарактеризо-

ванные построения А.А.Кротовой.

Приведенные выше факты говорят о том, что степная ПХО существо-

вала на протяжении всего позднего палеолита и значительно ранее, но пока

у нас имеется слишком мало материалов о хозяйстве палеолитических лю-

дей в данном регионе для продолжительного периода ранее 22 ТЛ. Исходя

из данных палеонтологии, во время раннего, среднего и большей части за-

ключительного этапов позднего палеолита в степной полосе Восточной Ев-

ропы пока не прослеживаются какие-либо кардинальные изменения в со-

ставе фауны крупных копытных, хотя растительность, как было показано

во втором раздел, в теплые фазы ляско и аллереде изменялась гораздо бо-

лее существенно. Можно отметить, что памятники с монобизоньей фауной

(Золотовка І, Большая Аккаржа, Амвросиевка, Федоровка – слой 2, Минь-

298

евской Яр, Кайстровые Балки III и IV) или с подавляющим преобладанием

этого вида животных (Анетовка ІІ, Каменная Балка І) датируются от 22 до

13 ТЛ. Вместе с тем, но и ранее (Мира), и позднее в фауне поселений при-

сутствуют дикая лошадь, сайга и северный олень вблизи границы с лесо-

степной ПХО. Лишь в конце плейстоцена на западе зоны степей появляет-

ся новый вид животных – тарпан (Михайловка-Белолесье), а лошадь начи-

нает преобладать над бизоном (Рогаликские стоянки), хотя сам бизон и

тогда продолжает свое присутствие в зоне степей (Табл. 2 и 8) [654; и др.].

Последнее наблюдение в принципе подтверждает правильность точки зре-

ния Л.Л.Зализняка о том, что в период с 13 до 10 ТЛ место основного про-

мыслового животного в степи, которое ранее принадлежало бизону, зани-

мает дикая лошадь [309, с. 84]. Итак, на сегодняшний день в развитии степ-

ной ПХО можно выделить три периода: ранний (до 22 ТЛ), основной

(около 22-13 ТЛ) и поздний (около 13-10 ТЛ).

6.1.2 Зональность степной ПХО. Итак, бизон является единственным

или фоновым видом для подавляющего большинства степных памятников

основного периода развития степной ПХО, датированных от 22 до 13 ТЛ.

В это время на всей территории степи он сосуществовал с дикой лошадью

(Сагайдак І, Анетовка І и ІІ, Мураловка, Осокоровка V-а, Ямы, Вознесенка

IV, Осокоровка ІІ, Дмитриевка, Нововладимировка ІІ, Кайстровые Балки І

и ІІ, Дубовая Балка, Каменная Балка ІІ), останки которой встречаются как в

северной, так и в южной подзонах. Более того, в Говорухе на р.Лугани от-

мечены только кости лошади (зубы), но, к сожалению, в очень небольшом

количестве. Кроме того, в обоих подзонах степи (Мураловка и Анетовка ІІ)

встречена антилопа сайга (Табл. 2).

Этот вывод опровергает мнение Г.Е.Краснокутского о существовании

и в более раннее время среднего периода степной ПХО “южной зоны вла-

голюбивых степей, где бизон уже потесняется лошадью” [383, с. 7]. Во-

первых, как показывают данные палинологии (Разд. 2), южную подзону

степей скорее следует определить как более засушливую, а во-вторых,

299

если уж действительно атрибутировать такую подзону, то по совершенно

иным критериям. Мы имеем в виду довольно условное выделение южной

подзоны степей на основании других признаков, а именно – преобладании

ксеротической травянистой растительности и практически полном отсутст-

вии северного оленя. Это животное зафиксировано на протяжении раннего,

основного и финального этапов в северной подзоне степей (Мира, Анетов-

ка І и ІІ, ряд других памятников Надпорожья, Рогалик ІІ-а и ХІІ). Мы уже

неоднократно говорили о том, что, по мнению многих археозоологов и па-

леонтологов, стада северных оленей могли достигать северной подзоны

степей лишь в осенне-зимнее время. Кстати сказать, присутствие северно-

го оленя в степях является весьма характерным показателем, так как этот

вид животных при всем желании нельзя отнести к типично степным. В свя-

зи с этим определение А.А.Кротовой “ХКТ охотников на степные виды жи-

вотных” [395, с. 2; и др.] следует признать не совсем удачным [654, с. 24].

Что касается археозоологической зональности степной области на про-

тяжении позднего (финальноплейстоценового) этапа существования степ-

ной ПХО, то известные попытки ее реконструкции [735; 708; 710–712; и

др.] пока нельзя признать успешными. Подчеркнем, что они основаны на

неверной археологической хронологии, так как ко времени второй поло-

вины дриаса-ІІІ Е.В.Смынтыной отнесены такие явно более ранние памят-

ники, как Владимировка (слои І и ІІ), Анетовка, Ивашково VI, Гаврилов Яр,

а также плохо датированные комплексы (Царинка) или совсем уж невыра-

зительные сборы подьемного материалы (Белолесье IV, Когильник, Канте-

мир, Новоархангельское и др.) (Разд. 3). Мы уже говорили о том (Разд. 2),

что во всей степной зоне из памятников с остатками фауны временем позд-

неледниковья более или менее определенно датируется Михайловка (Бело-

лесье, верхние слои) и ряд Рогаликско-Передельских стоянок [204; 633; и

др.], но их, пусть и довольно информативных материалов, явно недоста-

точно для детального палеоэкологического районирования всей зоны при-

черноморско-азовских степей.

300

6.1.3 Сезонность поселений зоны степей. В табл. 8 нами собраны

данные о 36 позднепалеолических комплексах зоны степей, которые в той

или иной степени позволяют судить о сезонности хозяйственной деятель-

ности населения. Кроме обычных в таких случаях показателей наличия или

отсутствия костей разных видов крупных копытных животных, бывших

основной охотничьей добычей и склонных к совершению сезонных

миграций, мы включили в нее такой явно зимний вид деятельности, как

пушная охота на песцов, зайцев, волков, лисиц, байбаков, бобров и др.

Кроме этого, в таблицу включены такие показатели, как собирание съедоб-

ных речных и наземных моллюсков (теплое время года); геоморфоло-

гическое расположение стоянок: на плато и высоких террасах (тепло) и

низких террасах в долинах рек и балок (холод); преобладание скребков

(холод, даже зима), микроинвентаря (сезон массовых коллективных охот,

тепло – ?) и резцов (обработка дерева, кости и рога, тепло); наличие очагов,

остатков жилищ или ХБК; а также других более или менее долговремен-

ных конструкций (вымосток, углубления полов жилищ, заслонов и др.,

холод). При этом автор полностью отдает себе отчет в том, что некоторые

из перечисленных показателей могут оказаться или недостаточно инфор-

мативными, или даже сомнительными, но в совокупности их анализ дол-

жен дать более или менее объективную картину.

Однако, прежде чем приступить к анализу таблицы, нельзя не остано-

вится на интерпретации уникального Амвросиевского комплекса, состоя-

щего из синхронных костища и стоянки, без материалов которого мы не

сможем судить о сезоне массовых загонных охот на бизонов, которые, по

мнению целого ряда ученых, предполагали необходимость сосредоточения

и укрупнения охотничьих коллективов.

Напомним, что чаще всего, вслед за И.Г.Пидопличко [548; 551, с. 66;

553, с. 150] и В.И.Бибиковой [324], Амвросиевское костище рассматрива-

ется как свидетельство единовременного загона целого стада бизонов, что,

по мнению исследователей, является ярчайшим примером существования

301

хищнических загонных охот в позднем палеолите [161, с. 208; 221, с. 9;

331, с. 228; 454, с. 29; 458, с. 19; 587, с. 26; 834, с. 59-60;]. Эта точка зрения

стала почти хрестоматийной и многими исследователями принимется без

доказательств, хотя существуют и другие мнения. Так, В.М.Евсеев считал

костище обычной свалкой костей вблизи жилища [282]. П.П.Ефименко

интерпретировал древний костеносный овражек как место неоднократных

сезонных облавных охот [290, с. 547-550]. П.И.Борисковский полагал, что

костище использовалось для совершения обрядов охотничьей магии и

нашел ему ряд этнографических аналогий [107; 108; 109, с. 349-352; и др.],

что было поддержано А.Д.Столяром [768, с. 177] и др. Существует даже

курьезное мнение В.Е.Кудряшова о том, что скопление костей в Амвроси-

евке является “природным кладбищем” животных [413, с. 116].

Позднее все большее число авторов начало склоняться к точке зрения

П.П.Ефименко [394; и др.; 435], причем автор этих строк специально под-

черкивал, что интерпретации этого ученого абсолютно не противоречит и

мнение П.И.Борисковского [593; 596, с. 13; 601; и др.]. Как видим, трактов-

ка Амвросиевского костища бизонов как места неоднократных сезонных

коллективных охот уже не вызывает неприятия у специалистов, хотя оста-

ется спорным один, но принципиальный вопрос о конкретном сезоне его

использования.

Напомню, что наиболее распространенное заключение о сезоне функ-

ционирования костища, на которое опирался автор данной рабты и другие

ученые, было сделано И.Г.Пидопличко: “Нам удалось установить, что в со-

ставе амвросиевского стада были телята утробного возраста и не старше

двух месяцев. Этот весьма важный факт дает возможность отнести время

охоты на зубров на конец мая или на июнь месяц, так как отел у зубров

происходит весной, главным образом в мае”. Правда, ученый в той же

статье сделал и неверный вывод о том, что “с начала зимы из многоснеж-

ных лесных и лесостепных областей зубры откочевывали к югу”, а “весной

они продвигались во время кочевок обратно...” [551, с. 66].

302

Позже выяснилось, что ситуация была не такой простой. Так, оказа-

лось, что еще ранее В.И.Бибикова отнесла сезон охоты в Амвросиевке к

осеннему сезону, так как телята бизонов, по ее мнению, были не такими уж

и молодыми [324]. Е.В.Миньков, исследовавший материалы костища на

основании своей методики (Разд. 1), а также проведя детальную планигра-

фию костных остатков на основе полевой документации раскопок И.Г.Пи-

допличко 1940 и 1949 годов, уточнил время разделки туш животных и

снова перенес его на раннюю весну [479, с. 12]. Его мнение было подверг-

нуто критике со стороны А.А.Кротовой, которая сообщила о том, что

Н.Г.Белан, изучив челюсти бизонов, определила сезон их гибели как зим-

ний [399, с. 156], хотя сама незадолго до этого допустила использование

Амвросиевского комплекса как во время холодного, так и теплого перио-

дов года [398, с. 25, табл. 1; См. также: 715–718; 944].

Однако Н.Г.Белан, действительно сделавшая заключение о возможнос-

ти охоты в зимний период, на самом деле исследовала далеко не все амвро-

сиевские материалы, а всего 22 челюсти бизонов из раскопов 1986 и 1988

годов и она отнюдь не отрицала наличия в коллекции из раскопок 1940

года костей утробных и 2-х месячных телят, определенных ранее И.Г.Пи-

допличко. Более того, в той же статье оба автора снова допустили возмож-

ность “альтернативного сценария”, согласно которому, охота на Амвро-

сиевке, расположенной на плато, была наиболее оптимальной с весеннних

до “ранних летних месяцев” [945, р. 134-135, 139-140].

Позднее А.А.Кротова подключила к исследованиям костных останков

из Амвросиевки американского археозоолога Л.С.Тодда, который изучил

фаунистические коллекции из раскопок костища 1935 и 1986-1994 гг.,

которые хранятся в Институте зоологии НАНУ (Киев). По его определе-

нию, выполненному по степени стертости зубов, охота в Амвросиевке

имела место в трех разных месяцах года – октябре, декабре и марте. На

основании этого и своих собственных планиграфических и микрострати-

графических наблюдений А.А.Кротова пришла к заключению, что теперь у

303

нас есть возможность говорить о том, что костище сформировалось на

протяжении трех охотничьих операций (загонов – ?), проведенных после-

довательно в декабре (16 образцов), в марте (8 обр.) и в октябре (7 обр.)

месяцах [402, с. 88; 408; 715, с. 122; и др]. Такой вывод является доста-

точно любопытным и несколько неожиданным, но, на мой взгляд, он лишь

запутывает и без того сложную ситуацию, а главное – не снимает вопроса

о том, а что же делать с утробными и двухмесячными телятами бизонов,

кости которых были выявлены экспедицией И.Г.Пидопличко в 1940 году?

Ведь тогда к названным Л.С.Тоддом месяцам все равно следует добавить

по крайней мере еще два – май и июнь.

В принципе, причины настойчивости А.А.Кротовой и Л.С.Тодда на

том, что охота на бизонов в Амвросиевке велась в преимущественно в

осенние и зимние месяцы, понятны, так как оба говорят об аналогии с амв-

росиевским костищем палеоиндейских, “архаических” и более поздних kill

sites Северных (Северо-Западных) Высоких равнин США и Канады [785;

798–799; 904–906; 932; 989–990; и др.]. Дело в том, что значительная часть

из них действительно функционировала на протяжении осенних и зимних

месяцев, но даже там, причем не только на юге, но и в центре Великих рав-

нин известны костища, которые использовались в феврале – начале марта

(Эгейт-Бэйсин), поздней весной (Ву сайт), летом и ранней осенью (Олсен-

Чаббек), ранней осенью (Вардел сайт) и осенью (Скоггин сайт) [904, р.

147-250; 907; Сравн.: 941, р. 78-79].

По мнению Дж.К.Фризона и его ученика Л.С.Тодда, основная идея

зимней палеоиндейской стратегии заключалась в том, чтобы поздней

осенью или ранней зимой в ходе коллективных загоных охот убить как

можно больше бизонов и заморозить их туши прозапас [905; 990; и др.].

Однако, ни в Северо-Западных прериях, ни в Амвросиевке следов таких

ям-холодильников не выявлено. Единственным способом заготовки мяса, в

отличие от охотников на карибу, у индейцев североамериканских прерий

было изготовление пеммикана, а в условиях Амвросиевки, где нет и наме-

304

ка на следы вечной мерзлоты во время функционирования костища, такой

способ консервации был просто невозможным.

Кроме этого, даже среди американских археозоологов методика Фри-

зона-Тодда, суть которой заключается в определении сезона гибели по

стертости зубов бизонов, не является общепринятой. Так, В.Е.Виттакер и

Дж.Г.Энлое рассмотрели этот вопрос специально, использовав данные по

стертости зубов современных животных, и пришли к следующим выводам.

Наиболее аутентичным является определение сезона охоты по зубам и дру-

гим костям телят. Соответствующие заключения, сделанные по стертым

зубам взрослых животных, чаще всего, им не соответствуют, хотя иногда в

принципе могут и совпадать [999]. Ясно, что сказанное полностью и непо-

средственно касается Амвросиевки, то есть, весенне-летний сезон гибели

животных, определенный по костям молочных и утробных телят является

заведомо более верным, чем все остальные заключения. Конечно, автор

воздержится от однозначного заключения, что выводы Л.С.Тодда пол-

ностью неверны, но археологи должны знать, что существуют другие мето-

дики и иные точки зрения по этому вопросу не только среди отечест-

венных, но и зарубежных ученых.

В связи с этим напрашивается вывод о том, что подобные “сезонные

параллели” с Амвросиевкой являются непрямыми и малоубедительными.

Кроме того, приведенные заключения плохо коррелируются друг с другом

и допускают практически круглогодичное, хотя и многократное использо-

вание Амвросиевского костища. Поэтому мы вынуждены, учитывая выво-

ды всех названных палеонтологов и палеозоологов, попытаться еще раз оп-

ределить сезон функционирования этого уникального комплекса, исходя

из его материалов, данных об экологии и этологии бизонов и характерис-

тики аналогичных памятников.

Для начала скажем, что даже для современных европейских зубров, за-

гнанных человеком в леса, характерны небольшие сезонные миграции, свя-

занные с фенологией вегетации растительности. Эти животные, например,

305

летом предпочитают питаться травяной растительностью, а зимой ими по-

едается также кора и молодые побеги деревьев и кустарников [54, с. 109-

110; 55, с. 445-446, 465-466]. Исходя из сказанного, в зоне причерноморс-

ко-азовских степей для времени позднего палеолита следует предполагать

наличие таких миграций бизонов: весной – на юг в открытые степи, где

основные пастбища располагались на водораздельных равнинах (плато), а

осенью – на север в более лесостепные ландшафты. Однако, при наличие

горных массивов, эта схема довольно существенно менялась. Так, на Се-

верном Кавказе, где присутствует выраженная высотная природная зональ-

ность, зубры весной спускались к равнинам в северном направлении, а

другая их часть наоборот поднималась к альпийским лугам [55, с. 465-466].

Поэтому в предгорьях Крыма мы может допустить наличие аналогичных

миграций бизонов.

Что касается североамериканских бизонов, то наиболее распространен-

ной точкой зрения является та, что все они в течение года совершали се-

зонные миграции на очень значительные расстояния, которые достигали

700-750 км, причем летом они, якобы, находились на севере, а зимой на

юге [82; 292, с. 22; 546, с. 46; 551, с. 65; и др.]. Эти представления осно-

ваны на давно устаревших работах Дж.Б.Гриннелла [915, р. 138-142; См.:

967, р. 521-542], но более поздние исследования целого ряда ученых пока-

зали, что ситуация с миграциями этих животных в Северной Америке была

совсем иной, причем отнюдь не такой простой и однозначной.

Американский ученый С.К.Оливер посвятил специальную моногра-

фию экологии и биологии бизонов в связи с их влиянием на образ жизни и

социальную организацию индейских племен. Основная идея ученого за-

ключается в том, что “нельзя понять индейцев, не зная смысла миграций

бизонов”. Он прямо написал, что популярная точка зрения о том, что до

прихода европейцев миллионы бизонов кочевали каждую зиму на юг в Те-

хас, а каждое лето на север в Канаду, не подтверждается фактами. На са-

мом деле, каждая популяция бизонов имела свои сезонные перекочевки.

306

Одни из них могли совершать далекие миграции, а другие – гораздо менее

протяженные и отнюдь не всегда они совершались в направлении север –

юг и обратно [961, р. 15-16].

Еще ранее биолог М.С.Гарретсон заметил, что, кроме весенних и осен-

них миграций, в другие сезоны года менее крупные стада бизонов совер-

шали “общие передвижения” на север, запад, юг и восток, которые неиску-

шенные наблюдатели часто принимали за настоящие миграции. Он же

описал, что в северной части ареала, в горах были зафиксированы сезон-

ные миграции с запада на восток и обратно, “когда стада уходят весной из

гор и возвращаются осенью назад, прячась в пересеченном рельефе между

холмами от зимних западных ветров”. Кроме того, ученый сообщил о

наличии в прошлом действительно дальних кочевок в южных районах

прерий, когда стада бизонов весной, чтобы достичь Техаса и Оклахомы,

совершали миграции протяженностью от 200 до 400 миль, а осенью сле-

довали обратно [908, р. 52-53 и др]. Дж.В.Артур, описавший характер

миграций в Северных прериях, полагает, что бизоны покидали открытые

равнинные ландшафты осенью и зимовали в долинах, северных лесах и

перелесках. Правда, и там отмечены случаи, когда из-за пожаров на паст-

бищах, в относительно теплую погоду животные зимой иногда возвраща-

лись на равнины [859, р. 53-60].

С.К.Оливер, со ссылкой на В.Т.Хорнадея (W.T.Hornaday) привел при-

меры того, что в особенно засушливые годы стада бизонов уходили из юж-

ных прерий на север летом, в самый разгар жары. Ученый сделал важный

для нас вывод о том, что в большей части огромного ареала своего расп-

ространения бизоны, скорее всего, могли присутствовать на протяжении

круглого года, при этом лишь в его окраинных районах они какое-то время

могли практически отсутствовать в определенные сезоны: на севере и в

горах – летом, а на юге – зимой. При этом их поведение в разные времена

года также имело свои выраженные сезонные особенности. Так, в более

или менее крупные стада животные собирались летом и осенью, а в тече-

307

ние других сезонов они распространялись по всей территории прерий не-

большими группами [961, р. 15-17].

По данным М.С.Гарретсона, телята бизонов рождались с апреля по

июнь, период гона у них длился с июля до начала октября, а мех они меня-

ли весной, причем в начале лета они часто были “совершенно голыми”

[908, р. 52-53 и др]. Дж.В.Артур, основываясь на письменных сообщениях

наблюдателей ХІХ в. и характеристике биологии современных бизонов,

уточнил, что основной сезон рождения телят у бизонов длился с начала

марта до конца июня на протяжении четырех месяцев, но в обычных

условиях его пик припадал на апрель и май. Что касается времени гона, то

он же добавил, что его пик обычно отмечался с июля до конца августа и

именно в это время бизоны собирались в относительно большие группы,

но подчеркнул, что время гона довольно сильно отличалось у южных и

северных бизонов, а также у диких и “одомашненных” групп животных.

Так, разные авторы определяют общую длительность периода гона от двух

до четырех месяцев [859, р. 47-53].

Чтобы хоть как-то оживить эти суховатые биологические выкладки,

приведем описание бизонов и среды их обитания, принадлежащее испанцу

Коронадо, который в 1540-42 годах совершил дальнюю “экспедицию” из

Мексики в Канзас через Техас и Оклахому в поисках золота. Эти наблюде-

ния важны потому, что они сделаны до того, как индейцы Южных равнин,

получив от испанцев лошадей, стали конными охотниками, что существен-

но изменило их образ жизни и способы охотов на бизонов. Итак, Коронадо

пишет: “За исключением случайных вигвамов краснокожих кочевников,

местность оказалась совершенно необитаемою. Здесь не было никаких

ориентиров, ни гор, ни рек, ни деревьев, ни кустарников. Камней и тех не

было: кругом, насколько хватало глаз, раскинулась поросшая травой туч-

ная черноземная прерия. Это была безбрежная однообразная травянистая

равнина, усеянная костями бизонов…”. Сами бизоны представились ему

как творения по-истинне фантастические: “Очень выпуклые глаза позволя-

308

ют этим чудищам видеть на бегу того, кто их преследует. Когда они мчатся

во весь опор, то голову держат низко и бородой своей (длинной, словно у

старого козла) почти касаются земли. Передняя часть тела у них с середи-

ны спины густо покрыта шерстью, как у породистой овцы, а по животу, на-

подобие львинной гривы, растут очень густые и длинные волосы. На спине

у них горб побольше верблюжьего. Рога на голове короткие и мощные, они

едва проглядывают сквозь космы. В мае они теряют волосы на задней по-

ловине туловища и тогда делаются удивительно похожими на львов”. Им

же описана и загонная весенне-летняя охота, которую он наблюдал где-то

в районе Техаса: “Охотники убивали бизонов в громадных количествах,

иногда по 60-70 в день. За 15 дней они добыли 500 бизонов, причем исклю-

чительно быков” [56, с. 100, 102-103].

Современные американские ученые отметили такие важные сезонные

особенности экологии и этологии бизонов, которые оказывали непосредст-

венное влияние на охоту. Так, самок труднее всего добывать весной и в

начале лета, так как в этот период отела и вскармливания новорожденных

телят они очень осторожны и их поведение непредсказуемо. Именно в это

время основной добычей были “небольшие, более стабильные группы бы-

ков”. В период гона, наоборот, непредсказуемым и особенно агрессивным

было поведение самцов, к тому же в эти месяцы они сильно теряли в весе и

их мясо было невкусным. Поэтому осенью и особенно зимой охотники от-

давали предпочтение самкам и бычкам, тем более в это время быки поки-

дали стада и жили “рассеянно”. Кстати, в этот период шкуры самок и быч-

ков были наилучшего качества и их использовали для изготовления одеж-

ды, одеял, мешков, на покрытие жилищ и другие нужды. Гораздо более

грубые шкуры самцов, которые добывались в конце зимы и ранней весной,

шли на выделку сыромятных лент и ремней, покрытия щитов, обуви, клея

и других целей. Поэтому различное соотношение костей убитых быков, те-

лок и бычков в костищах отражает не состав стада, а сезон охоты, обуслов-

ленный избирательностью охотников. Дж.Д.Спиз подчеркнул, что эта

309

стратегия была направлена в первую очередь на добычу упитанных жир-

ных животных, так как именно жир, в бедные иной пищей весенние меся-

цы был особенно необходим для восстановления сил людей. По его сло-

вам, “жир является наиболее сконцентрированным видом энергии”, а то-

щих неупитанных животных индейцы убивали крайне редко и только тог-

да, когда им совсем уже нечего было есть. Помимо бизонов, в прериях охо-

тились на антилоп, оленей и других животных, но их роль в индейской

экономике была незначительной [978, р. XIV-XV, 1-4, 118-159].

Исходя из сказанного и из того факта, что около 53-60% убитых жи-

вотных на Амвросиевке, по данным В.И.Бибиковой и Н.Г.Белан, были сам-

цами [324; 945, р. 137-138], а также из присутствия костей утробных и 2-х

месячных телят, напрашивается вывод, что основным сезоном охоты в

Амвросиевке все-таки были май и июнь, что еще раз подтверждает вывод

И.Г.Пидопличко. Подчеркнем, что останки взрослых самцов абсолютно

преобладают и на Большой Аккарже (Разд. 5) [680; и др.], что говорит в

пользу того же сезона. Подчеркнем, что в остеологических материалах

Амвросиевского костища, как и стоянки Анетовка ІІ, Е.В.Миньков отметил

высокую степень избирательности, то есть, использование наиболее кало-

рийных частей туш бизонов, а этот факт, как мы только что могли убедить-

ся, характерен именно для весенних охот [479–480].

На наш взгляд, прямой “сезонной аналогией” Амвросиевке, а также

Анетовке ІІ и отчасти другим нашим степным памятникам с монобизоньей

фауной является костище Гарнси в округе Чевис штата Нью Мексико на

юге США, исследованное в 1977-1978 гг. экспедицией Мичиганского уни-

верситета под руководством Дж.Д.Спиза и В.Дж.Парри. Там также зафик-

сирован целый ряд охотничьих событий (коллективных загонов), проме-

жутки между которыми составляли от нескольких дней или недель до не-

скольких лет. При этом за один раз убивалось не так уж много животных –

от 4-5 до 15 особей (максимальное число). Среди костей заметно преобла-

дали останки самцов (более 60%), причем присутствовали и кости самок,

310

но автор раскопок объясняет это тем, что последние телились только один

раз в два-три года. Среди животных определены особи почти всех возраст-

ных групп с небольшим преобладанием 3-4-х леток и 6-7-ми леток. Кроме

этого, там также отмечены многочисленные случаи, когда использовались

не все части туш, а наиболее жирные и питательные, однако, введенные ав-

тором показатели: общий индекс утилизации (GUI) и модифицированный

общий индекс утилизации (MGUI), были существенно большими для туш,

которые принадлежали самкам. Сезон функционирования это памятника

был определен как март-апрель. Автор пишет о том, что в ходе загонных

охот убивались как группы быков, включавших самок не имеющих телят,

так и группы телок, в которые входили телята и молодые быки. Важно

подчеркнуть, что в 400-500 м от костища Гарнси на высокой террасе,

господствующей над окружающей местностью, были выявлены остатки

стоянки индейцев. Датируется этот памятник 1450-1500 годами от Р.Х.

Дж.Д.Спиз специально заметил, что по признаку своей весенней сезон-

ности Гарнси аналогично другим костищам южных прерий, но, в отличие

от Высоких и Северных равнин, выявлено и раскопано их там пока не так

уж много [978; См. также: 979].

Добавим, что на западе центральных прерий в штате Колорадо

Дж.Б.Вит еще раньше раскопал типичный бизоний kill site Олсен Чаббек.

Там в овраг одноразово (?) было загнано около 200 животных обоих полов

и разных возрастных групп, причем из них 39 особей остались неисполь-

зованными. Автор раскопок определил сезон охоты как ранняя весна [996–

997], но Д.Фрайсон полагает, что загон там имел место летом или в начале

осени [904, р. 178].

Таким образом, основываясь на целом ряде фактов, в том числе и на

корректных параллелях с kill sites южной части Великих равнин, можно

сделать вывод о том, что Амвросиевка и другие позднепалеолитические

памятники зоны степей с монобизоньей фауной или с преобладанием этого

животного (Золотовка І, Большая Аккаржа, Анетовка ІІ, Кайстровые Балки

311

ІІІ и IV, оба слоя Федоровки, Миньевской Яр, Каменная Балка І и др.)

использовались главным образом в весенне-летнее время. Важно, что поч-

ти на всех этих поселениях (кроме Анетовки ІІ) отсутствуют следы пуш-

ной (зимней) охоты, остатки каких-либо более или менее долговременных

конструкций, а большая часть из них приурочена к плато и высоким тер-

расам (кроме Миньевского Яра и Кайстровой Балки ІІІ, по Федоровке дан-

ные отсутствуют). Более того, в каменном инвентаре большинства памят-

ников этой сезонной группы первое место занимает микроинвентарь или

резцы (в Кайстровой Балке IV), за исключением Золотовки І, где преобла-

дают скребки, а резцы занимают второе место. На многих из этих стоянок

были выявлены очаги, ХБК, а на Большой Аккарже – еще и остатки съе-

добных моллюсков (Табл. 8).

Вместе с тем, как было сказано выше, у нас нет достаточных основа-

ний для того, чтобы утверждать, что все без исключения бизоны осенью

покидали зону степей и охота на них была полностью исключена до сле-

дующего весенне-летнего периода. По-видимому, наличие значительных

лесных участков в долинах позволяло какой-то части этих животных про-

водить часть осени и всю зиму в этих биоценозах, не выходя на плато [255;

и др.]. Этот вывод подтверждается и самим составом фаунистических

комплексов, так как на протяжении всего основного этапа развития степ-

ной ПХО останки бизонов присутствуют практически на всех памятниках

(Табл. 2 и 8). Исходя из этого, было бы даже нелогично предположить, что

все они использовались исключительно в теплое время года. Поэтому мы

можем допустить наличие на Амвросиевке следов охот на бизонов,

имевших место в другие периоды. При этом преобладание самцов говорит

в пользу такого месяца как март, а осенне-зимние забои животных пока, во

всяком случае до полной публикации исследований Л.С.Тодда, остаются

гипотетическими.

Любопытные сведения о сезонах миграций бизонов в других регионах

Северного Причерноморья получены не так давно при детальном исследо-

312

вании фаунистических остатков Ильской стоянки, расположеннной в пред-

горьях Северо-Западного Кавказа, в 25-30 км к югу от долины р.Кубани

[208; 315]. Оказалось, что там охоты на бизонов имели место летом-осенью

и зимой [926, р. 71], то есть, отсутствуют весенние и весенне-летние эпизо-

ды, более характерные именно для зоны степей. Наличие степного бизона

в горных мустьерских пещерах того же региона (Монашеская – преобла-

дает; Мезмайская, сл. 2В-3 – 41%; Баракаевская – 33% и др.) также говорит

об их использовании в теплые месяцы и о том, что, по крайней мере, часть

бизонов, там могла и не выходить летом на равнину, предпочитая кор-

миться на альпийских лугах [195, с. 52-53]. Заметим, что определения се-

зонности названных поселений можно использовать для установления

периодов функционирования палеолитических памятников, расположен-

ных в горах и предгорьях Крымского полуострова.

Теперь рассмотрим сезонные миграции других копытных животных,

которые были объектами охоты в зоне причерноморско-азовских степей. О

северном олене и возможности появления его стад в северной подзоне рас-

сматриваемого нами региона только в осенне-зимний период выше было

сказано достаточно [Cм. также: 54, с. 87-93; 300, с. 117-129; 685, с. 75, 78-

81; 770, с. 171-210; 933; и мн. др.] и поэтому мы не будем останавливаться

на этом детально.

Исходя из этого очень яркого сезонного показателя, для поселений, на

которых выявлены останки северных оленей, следует предполагать обита-

ние людей именно в зимнее время. К ним могут быть отнесены следующие

памятники: Анетовка І, горизонты ІІІ-в и ІІ Осокоровки І, Кайстровая Бал-

ка ІІ, горизонты ІІІ-а и ІІ-а Ямбурга, Рогалик ІІ-а и Рогалик ХІІ. Исклю-

чением является Анетовка ІІ, в которой бизон представлен 97,5% от обще-

го количества костей и 82,4% от числа всех особей, а северный олень –

1,9% и 3,6% соответственно. Однако в Анетовке ІІ из 434 костей северного

оленя 402 экз. (92,6%) были рогами и их фрагментами [79, табл. 1-2], боль-

шая часть которых принадлежала не убитым охотниками животным, а бы-

313

ла осенью сброшена самими оленями [744, с. 21]. Этот факт не позволяет

говорить о наличии достаточных свидетельст массовой охоты обитателей

Анетовки ІІ на этих животных в зимние месяцы. Говоря о других назван-

ных памятниках этой группы, подчеркнем, что на всех них (кроме Рогали-

ка ІІ-а и ХІІ) есть свидетельства пушной охоты, все они (кроме Анетовки

ІІ) располагались на низких террасах в долинах рек, в их каменном инвен-

таре значительно преобладает группа скребков (опять же, кроме Анетовки

ІІ), а группы резцов и микроинвентаря занимают, как правило, второе и

третье места (Табл. 8).

Поскольку наша интерпретация сезонных миграций диких лошадей в

позднем палеолите зоны степей была подвергнута критике со стороны

А.Ф.Горелика (Разд. 1.3), рассмотрим этот вопрос подробнее. Л.М.Баскин,

исходя из сезонного поведения не только современных одомашненных ло-

шадей Казахстана, а также и куланов и лошадей Пржевальского, сделал

важный вывод о том, что главным фактором, определяющим их миграции,

является поиск зимой пастбищ с как можно меньшим по мощности снеж-

ным покровом. Дело в том, что лошади, в отличие от бизонов, как правило,

не питаются древесным и кустарниковым кормом и зимой вынуждены

тебеневать, выбивая копытами травяной корм из-под снега. Ученый привел

достаточно доказательств того, что лето лошади проводят на севере, а зиму

на юге, что особенно хорошо прослежено на материалах Казахстана. Как и

для бизонов, можно говорить об особенностях их миграций в предгорных

районах, так как на востоке названного региона лошади проводят лето в

предгорьях и на нагорьях, а зимой возвращаются в степи. В таком случае

путь миграций почти совпадает с направлением З-В. В Западном и Цент-

ральном Казахстане перекочевки на юг начинаются осенью, а зимой, по

мере накопления снежного покрова, табуны постепенно продвигаются в

степные и даже полупыстынные районы, достигая крайней южной точки

своей миграции за 3-5 больших перекочевок, останавливаясь на одном

месте на 20-30 дней. Размеры таких временных пастбищ одного табуна

314

относительно небольшие и не превышают 5-8 км в поперечнике [54, с. 42-

46 и сл.].

Хотя у нас нет никаких оснований не доверять точке зрения этого

биолога, А.Ф.Горелик счел приведенные им факты недостаточными. При-

чина этому нам уже хорошо знакома, так как он также без всяких оговорок

и сомнений принял модель преобладания охоты на бизонов в осенне-зим-

ний период на основании все тех же параллелей с сезонностью памятников

Северных равнин, зная точно, что сезоны охоты на бизонов и на лошадей

должны быть “альтернативными” [204, с. 281; 205].

Сказанное вынуждает нас добавить к словам Л.М.Баскина дополни-

тельные аргументы. Во второй части книги было сказано, что на протя-

жении всего времени раннепричерноморского подгоризонта и в позднелед-

никовье климат в степях был холодным и сухим, а зимы малоснежными,

что как раз способствовало зимовке в них диких лошадей. Кроме того, из

зафиксированных нами 22 случаев присутствия костей лошади на поздне-

палеолитических памятниках степной зоны, в 7 случаях они встречены

вместе с костями северного оленя в Мире, на Анетовке І и ІІ, в горизонте ІІ

Осокоровки І, Кайстровой Балке ІІ, Рогалике ІІ-а и ХІІ, причем на всех

этих памятниках присутствует и бизон. Ясно, что для них следует говорить

о зимнем сезоне, но, если следовать логике А.Ф.Горелика, все эти памятни-

ки были обитаемы на протяжении круглого года. Только вместе с бизоном

лошадь отмечена в 12-13 случаях: на Сагайдаке І, Мураловке (вместе с

сайгаком), гор. V-а и ІІІ-в Осокоровки І, Нововладимировке ІІ, Кайстровой

Балке І, Дубовой Балке, Каменных Балках, Рогалике VII и ІІІ-в. И для них,

исходя из той же позиции, следует предполагать использование с весны до

зимы. И, наконец, тогда только три стоянки, на которых представлены в

качестве охотничьей добычи исключительно кости лошади (Мира, Возне-

сенка IV, Говоруха и Рогалик ІІІ-а), могут быть интерпретированы как

весенне-летние. Не трудно заметить, что при таком подходе почти все па-

мятники с фауной лошади должны стать круглогодичными, что противо-

315

речит целому ряду других показателей сезонности, учтенных нами в ана-

лизируемой таблице (Табл. 8).

Если же мы будем опираться на данные биологии, в частности на той

посылке, что табуны диких лошадей постепенно достигали зоны степей с

осени и оставались в ней до весны, а также учтем, что стада антилопы сай-

ги проводили лето в лесостепях и на границе с ними, а в сентябре уходили

в степную и полупустынную зоны [54, с. 127-128] то картина получится

совершенно иной.

Во первых, следует выделить памятники с фауной только лошади (Воз-

несенка IV, Говоруха), а также бизона и дикой лошади (Ямы, Нововлади-

мировка ІІ, Дмитриевка, Каменная Балка ІІ), в инвентаре которых преобла-

дает микроинвентарь и резцы. Их можно определить как летне-осенние

или весенне-осенние, так как на них не отмечена массовая выделка шкур.

Поселения, для которых характерен такой же состав фауны, но пре-

обладают скребки (Мира, Сагайдак І, гор. V-а Осокоровки І, Кайстровая

Балка І, Дубовая Балка, Белолесье, Рогалики ІІІ-а, ІІІ-в и VII) можно оха-

рактеризовать как осенне-зимние или зимне-весенние. В данную группу

следует включить и все названные выше памятники (естественно, без Ане-

товки ІІ) с остатками северных оленей, а также Мураловку, зимний сезон

которой дополнительно устанавливается по присутствию сайгака, гор. IV-а

и IV-б Осокоровки І, где отмечена пушная охота, и Рогалик ІІ-В с преоб-

ладанием скребков и углубленным полом жилища (Табл. 8).

Что касается Анетовки ІІ, то она без сомнения использовалась для

сезонной коллективной охоты на бизонов неоднократно, а наличие на по-

селении небольшого количества костей северного оленя и дикой лошади

свидетельствует о том, что какая-то небольшая группа людей находилась

на нем в осенний либо осенне-зимний периоды1.

1Примечание. Сайга представлена в Анетовке ІІ лишь 5 таранными костями от 4 особей

и не может рассматриваться как промысловое животное. То же можно сказать о най-

316

Таким образом, в итоге выделенные нами сезонные группы памятни-

ков можно представить следующим образом.

І. Весенне-летние поселения с монобизоньей фауной или с преоблада-

нием этого животного: Золотовка І, Большая Аккаржа, Амвросиевка, Ане-

товка ІІ, Кайстровые Балки ІІІ и IV, оба слоя Федоровки (?), Миньевской

Яр, Каменная Балка І.

ІІ. Летне-осенние (весенне-осенние) поселения с фауной бизона, дикой

лошади и преобладанием микроинвентаря и (или) резцов: Вознесенка IV,

Говоруха, Ямы, Нововладимировка ІІ, Дмитриевка, Каменная Балка ІІ.

ІІІ. Осенне-весенние поселения. Среди них можно выделить

явно зимние с фауной северного оленя: Анетовка І, гор. ІІІ-в и ІІ

Осокоровки І, Кайстровая Балка ІІ, гор. ІІІ-а и ІІ-а Ямбурга, Рогалик ІІ-а и

Рогалик ХІІ. К этой группе относятся: Мира, Сагайдак І, Мураловка, гор.

V-а, IV-а и IV-б Осокоровки І, Кайстровая Балка І, Дубовая Балка,

Михайловка, Рогалики ІІ-в, ІІІ-а, ІІІ-в и VII. Возможно, большая часть

стоянок этой группы мо-жет быть, в свою очередь, разделена на осенне-

зимние и зимне-весенние, но пока у нас нет для этого достаточных

оснований.

Подводя итоги анализа сезонности поселений степной ПХО, мы вы-

нуждены отметить, что, к сожалению, опубликованные материалы далеко

не всех памятников оказались репрезентативными в необходимой мере.

Кроме этого, как и ожидалось, выяснилось, что не все использованные се-

зонные показатели информативны в одинаковой степени. Так, наличие

очагов и ХБК разных типов не коррелируется с определенными сезонами,

денных в Анетовке просверленном зубе бурого медведя (подвеска), единичных челюс-

тях росомахи и барсука, а также о фрагменте рога благородного оленя [620, с. 160].

Таким образом, осенне-зимняя охота на этом памятнике могла вестись на широкопалую

лошадь (60 костей от 4 особей), северного оленя (рога 2-х животных с остатками чере-

пов) и, возможно, на песца (10 костей от 4 особей) и волка (3 кости от 1 особи) [78; 79,

табл. 2].

317

хотя большая часть жилищ выявлена на зимних поселениях. Малопока-

зательным оказалось и присутствие съедобных моллюсков, что не позво-

ляет согласиться с мнением о какой-то особой либо повышенной роли

собирательства в степной ПХО. Показатель процентного содержания

микроинвентаря “не сработал” для Миры, Золотовки І и Мураловки, что

подтверждает мысль о том, что на этих памятниках микрочешуйки дюфур

не использовались для оснащения охотничьего оружия [793]. Примеча-

тельно, что преобладание микроинвентаря и резцов хорошо корреспон-

дируется с весенне-летним и летне-осенним сезонами, в то время как в

комлексах кремневых орудий осенне-весенних поселений микроострия и

пластинки с притупленным краем, чаще всего, занимают третье место или

вообще отсутствуют. Достаточно красноречивыми для всех сезонных

групп оказались также использованные нами геоморфологические показа-

тели, хотя и не для всех памятников.

В целом же следует подчеркнуть, что более корректным и аутентич-

ным оявляется пределение сезона функционирования каждого конкретного

памятника отдельно, так как в табл. 8 не были и не могли быть учтены дан-

ные микростратиграфических исследований, сделанных на Каменных Бал-

ках І и ІІ, наши планиграфо-стратиграфические наблюдения и палинологи-

ческие заключения (отсутствие в слое пыльцы и спор рудеральных и ант-

ропохорных растений) по Большой Аккарже, результаты детального архео-

зоологического изучения фаунистических материалов Амвросиевки, Ка-

менных Балок, Большой Аккаржи, Анетовки ІІ и др. (избирательность туш

при разделке, процентное сооотношение останков самцов и самок и т.д.), а

также данные трасологического анализа (Большая Аккаржа, Амвросиевка,

Анетовка ІІ и ряд Рогаликских стоянок). Вместе с тем, автор и не ставил

перед собой такой задачи, ограничившись на этом этапе созданием общей

схемы сезонности степных поселений, которая может и должна стать

основой для реконструкции годового хозяйственного цикла населения

степной ПХО в позднем палеолите.

318

Кроме того, на основании анализа таблиц 7 и 8 подчеркнем еще один

существенный момент. Все без исключения учтенные нами памятники яв-

ляются поселениями одного типа – базовыми поселениями, правда, с ого-

воркой, что одни из них можно определить как односезонные, а другие как

неоднократные. Пока мы не можем назвать в зоне степей ни одного позд-

непалеолитического памятника (пожалуй, за исключением пещеры Ильин-

ка), который, хотя бы с небольшой долей вероятности можно было бы оп-

ределить как типичный охотничий лагерь, то есть стоянку именно охот-

ничьей мобильной группы без женщин, стариков и детей. Безусловно, это

отнюдь не означает, что они вообще могли не существовать, но во всяком

случае, пока они не исследованы.

Главным выводом, который можно сделать на основании той же табли-

цы и других приведенных выше материалов, следует считать следующий.

Охота на бизонов в степной ПХО велась на протяжении круглого года, но

пока только для весенне-летних сезонов можно говорить о наличии кол-

лективных загонных охот. В другие сезоны такие охоты пока не зафик-

сированы. Добыча диких лошадей велась главным образом в осенне-зим-

ние сезоны, причем свидетельства более или менее массовых охот на этих

животных (Мира, Каменная Балка ІІ) связаны с осенью. Охота на северных

оленей и, возможно, сайгаков была приурочена исключительно к зимнему

периоду. В целом же, в настоящее время можно более или менее уверенно

утверждать, что в зоне степей поздней осенью и зимой специализация

охоты не была очевидной и выраженной, так как в фаунистических комп-

лексах именно этого периода года отмечено наибольшее видовое разнооб-

разие животных. По-видимому, именно в это время года более или менее

крупные социальные общины распадались на мелкие коллективы, хотя от-

дельные семьи оставались основной социально-экономической ячейкой

круглогодично.

319

6.2 Этнографические параллели хозяйства

степной природно-хозяйственной области

Прежде чем приступить к поиску этнографических параллелей и ана-

логий обществу степных охотников, заметим, что ранее Г.Е.Краснокутский

уже использовал для сравнения с позднепалеолитическими данными не од-

ну, а сразу две модели, основанные на материалах из Северной Америки –

так называемые “этнографическую и палеоиндейскую”. Правда, чем они

отличаются друг от друга, почему-то не было объяснено, но при этом их

создатель пришел к выводу о том, что преобладающим сезоном загонных

охот на бизонов в позднем палеолите причерноморско-азовских степей

были осень и зима [383; 941]. Выше мы привели достаточное число фактов

и доказательств тому, что данный вывод прямо противоречит всей сово-

купности охарактеризованных выше материалов и интерпретации наибо-

лее выразительного памятника загонной охоты зоны степей – Амвросиевс-

кого костища. Тем не менее, здесь мы попытаемся показать, что данное

заключение Г.Е.Краснокутского, а следовательно и весь реконструирован-

ный им годовой хозяйственный цикл, не находит прямых и корректных

аналогий и в прериях Северной Америки.

Для начала подчеркнем, что никакой единой модели (и этнографичес-

кой, и палеоиндейской, и даже вместе взятых), основанной лишь на одном

признаке – охоте на бизонов, не может быть уже хотя бы потому, что так

называемые Великие равнины не являются сейчас и не представляли в

палеоиндейском и архаическом периодах единой ПХО и ИКО. Их общая

протяженность достигает с С на Ю более 3000 тыс. км при средней ширине

900-1000 км и более. Хотя даже среди североамериканских географов и

археологов нет общепризнанной схемы подразделения этого огромного

пространства, согласно В.З.Веделу, в нем можно выделить следующие

регионы: Южные равнины (штаты Оклахома, Техас и восточная часть Нью

Мексико), Центральные равнины (Канзас, Небраска и Колорадо) и Се-

320

верные равнины (Вайоминг, Монтана, Северная и Южная Дакоты, а также

южные части канадских провинций Саскачеван и Альберта) [766, с. 310,

карты; 994–995; и др.].

Наши выводы лучше всего корреспондируются с этнографическими

материалами, которые описывают индейцев Южных и отчасти Централь-

ных равнин Северной Америки. Хорошо известно ХVIII-XIX вв. на этой

территории обитали различные племена языковых групп сиу и алгонкинов.

Как более 40 лет тому назад написала Ю.П.Аверкиева, их хозяйственный

год четко подразделялся на два основных периода – сезон больших летних

охот на бизонов, когда все племя собиралось вместе, и сезон зимних охот,

когда количество бизонов в прериях было незначительным. Зимой индей-

цами практиковались главным образом индивидуальные способы охоты, и

для нас особенно важно, что их использование летом было категорически

запрещено, чтобы не сорвать большие коллективные загоны бизонов.

Заметим, что разделка туш убитых животных была исключительно мужс-

ким, а обработка их шкур – женским делом. Мясо употреблялось индейца-

ми во всех видах, но пеммикан (вяленое перетертое мясо с добавкой кост-

ного мозга и других консервантов) заготавливали впрок в основном летом

[3, с. 243-249; 4, с. 257-262].

О том же самом сообщает С.К.Оливер: “индейские племена были рас-

средоточены зимой и сконцентрированы летом”, но лишь в определенных

районах прерий потому, что летом “в большей части ареала распростране-

ния бизонов этих животных не было” [961, р. 17]. Этих ученых дополняет

Г.Е.Марков: в степях Северной Америки “главным охотничьим сезоном

было лето. В этот период охоты проводились вместе всем племенем,

которое создавало большой охотничий лагерь. Зимой условия для охоты

были значительно менее благоприятными, большие стада бизонов исчеза-

ли, что вынуждало охотников действовать мелкими группами и племенные

охотничьи лагеря на это время распадались” [450, с. 173].

321

Мы могли бы привести еще не один десяток таких или подобных при-

меров, но и этого вполне достаточно, чтобы убедиться – разработанные на-

ми сезонная типология памятников позднего палеолита степной зоны Вос-

точной Европы и схема годового хозяйственного цикла их населения име-

ют полное право на существование. Заметим, что сказанное в этой части

работы безусловно не исчерпывает всех проблем хозяйства и образа жизни

обитателей степной ПХО, но теперь мы наконец имеем их схематическую

модель, которая хорошо соотносится как с археологическими и археозоо-

логическими, так и с этнографическими материалами.

Что касается точки зрения П.И.Борисковского о том, что Амвросиевс-

кое костище являлось местом совершения обрядов охотничьей магии, то и

ей удалось найти прямые аналогии в Северной Америке. Там места коллек-

тивных охот на бизонов, независимо от своего расположения на севере или

на юге Великих равнин, имели ярковыраженное ритуальное назначение.

Посреди загона (pound) индейцы часто вкапывали специальный столб, под

которым приносились жертвы “Великому Хозяину Жизни” и совершались

другие обряды, предшествующие охоте. Удачная охота также завершалась

специальными церемониями [932, р. 174-187]. Ю.П.Аверкиева подчеркну-

ла, что в степях Южных прерий лето было не только сезоном общеплемен-

ных охот, но и главным периодом обрядовой жизни индейцев [3, с. 259-

261]. Любопытная ситуация была прослежена и на археологических мате-

риалах. Так, на палеоиндейской стоянке Джонса-Миллера, расположенной

в штате Колорадо на Средних равнинах и датированной около 10 ТЛ,

найдены следы такого столба, а рядом – углубленный в землю круглый

очаг, заполненный красной и желтой охрой, в котором находился целый

ряд предметов культового назначения [1001].

Таким образом, в истории развития позднепалеолитической степной

природно-хозяйственной области в настоящее время можно выделить три

основных периода: ранний этап, о котором нам пока что известно очень

мало, но в котором отмечена зимняя охота на диких лошадей (Мира), хотя

322

и охота на бизонов уже имела место (~32-22 ТЛ); основной этап, в котором

охота на бизонов преобладала, но не была исключительной (от 22 до 13

ТЛ); и финальноплейстоценовый этап с преобладанием охоты на диких

лошадей (13-10 ТЛ).

Мы вынуждены признать, что на протяжении всего основного периода

не известно никаких выразительных и бесспорных фактов и явлений, кото-

рые можно было бы непосредственно связать с кризисом охотничьего

хозяйства. Только во время третьего периода они, вероятно, уже имели

(или могли иметь) место, хотя и зафиксированы главным образом на осно-

вании данных археологического картографирования. При этом следует

иметь в виду, что изменения в составе фауны степных копытных живот-

ных в начале среднего и финального палеолита были обусловлены не толь-

ко и не столько антропогенными, сколько природными факторами, а точ-

нее – климатическими изменениями конца позднего плейстоцена.

Заметим также, что наиболее выразительные свидетельства специали-

зированной сезонной загонной охоты на бизонов относятся к основному

этапу развития степной ПХО, причем как раз к наиболее холодному его

периоду – времени максимума последнего оледенения (Амвросиевка, Ане-

товка ІІ и Большая Аккаржа). Это говорит не только о том, что тогда па-

леолитическое население успешно обитало в причерноморско-азовских

степях и его плотность была достаточно высокой, но и о значительном

уровне развития хозяйства и культуры общества степных охотников, спо-

собного успешно выживать в очень холодных, даже суровых климатичес-

ких условиях перигляциальных степей.

323

РАЗДЕЛ 7

КУЛЬТУРНО-ИСТОРИЧЕСКИЕ ПРОЦЕССЫ В ПОЗДНЕМ

ПАЛЕОЛИТЕ ЮГА ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ

Закономерным и вполне логичным итогом проведеного в предыдущих

разделах настоящей работы обзора и детального анализа проблем хроно-

логии и интерпретации наиболее выразительных памятников юга Восточ-

ной Европы, а также эволюции степной ПХО должна стать характеристика

культурно-исторических процесов и создание общей перидизация позднего

палеолита региона. Однако, прежде чем сделать это, мы попытаемся про-

следить и реконструировать хронологическую последовательность опреде-

ленных культурных явлений, которые можно выделить на основании тех-

нико-типологических особенностей наборов каменного инвентаря тех или

иных памятников и их групп как в зоне причерноморско-азовских степей,

так и на территории Крымского полуострова.

Такое хронологическое членение будет произведено нами путем отне-

сения каменных индустрий археологических памятников и их групп к тем

или иным технокомплексам, их вариантам и только в отдельных случаях к

АК (Разд. 1.4). Несколько лет назад подобная хронологическая схема для

зоны степей была опубликована А.А.Кротовой [404–405]. Однако, мною

работы в этом направлении были начаты значительно раньше [620, с. 173-

175; 623; 626; 227, с. 230; и др], причем недавно был опубликован и развер-

нутый вариант такой культурно-хронологической колонки [638; 641].

Подобный подход при анализе материалов некоторых памятников Днеп-

ровского Надпорожья (Ворона ІІІ, Кайстровая Балка VI и др.) применил

Д.Ю.Нужный [497; 499], Днепро-Донского междуречья – А.Ф.Горелик

[203–204], Крыма – А.А.Яневич [854] и др. Напомним, что еще в 1960-70-х

годах отдельные памятники и АК описывались как ориньякские (ориньякс-

ко-перигорские) или граветтские Н.Д.Прасловым и А.К.Филипповым

[1967], Г.П.Григорьевым [210; 214], М.И.Гладких [185], С.В.Смирновым

324

[694], а позднее – почти всеми исследователями позднего палеолита при-

черноморско-азовских степей и Крымского полуострова, не говоря уже о

Кавказе (Х.А.Амирханов и др.) [10–11; 13; и др.] В свете сказанного

заявление Н.П.Оленковского о том, что он является “практически единс-

твенным исследователем, который последовательно и целенаправленно

разрабатывал эпиграветтскую проблематику” [521, с. 142] конечно же

является явным и даже нескромным преувеличением. Заметим, что этот

исследователь действительно в течении ряда лет в своих работах опери-

рует терминами “ориньякские”, “эпиграветтские”, “граветтские”, но глав-

ным образом по отношению не к ТК либо их вариантам, а к АК.

Подчеркнем, что концепция технокомплексов, занявшая свое заметное

место в методологической базе палеолитоведения (Разд. 1), в последнее

время все чаще становится основной при характеристике культурно-исто-

рических процессов и периодизации их проявлений в материальной куль-

туре [309]. Правда, некоторые ученые иногда “осторожно” подменяют тер-

минологию этой концепции такими менее конкретными терминами, как

“облик”, “характер”, “путь”, “единство” и другими, что в принципе не

меняет сути анализируемых понятий (Разд. 1).

В целом именно такой подход соответствует современным тенденциям

нашей науки. Так, в последней обобщающей монографии, посвященной

верхнему палеолиту Европы, Ф.Джинджан, Я.Козловский и М.Отт не упо-

минают термина АК в принципе, используя понятия “культурных фаций” –

“ориньясьен”, “граветтьен”, “солютрьен”, “магдальен” и другие, специаль-

но подчеркнув, однако, что по своей сути они очень близки к технокомп-

лексам. Для времени от 21 до 13 ТЛ ими применяются термины “эпи-

ориньясьен”, “эпиграветтьен” или “ориньякоидный эпиграветтьен”, а для

периода позднеледниковья (13-11 ТЛ) – “финальный эпиграветтьен”. При

атрибутировании более ярких культурных особенностей локального харак-

тера учеными введены более конкретные понятия наподобие “павловьен”,

“пушкарьен”, “молодовьен”, “шан-кобиен” и пр. [897, р. 19, 143-144].

325

7.1 Культурно-хронологическая последовательность

Итак, еще раз определившись с терминологией использумых нами по-

нятий и их сущностным наполнением, перейдем к характеристике куль-

турных явлений позднего палеолита причерноморско-азовских степей по

основным хронологическим периодам.

Ранняя пора. В этом периоде (около 32-22 ТЛ) в зоне степей отмечены

достаточно яркие проявления ориньякоидного (Зеленый Хутор, Кулударь,

Ворона ІІІ, Ненасытец ІІІ и Перемога І), селетоидного (верхний слой Ми-

ры, комплексы Бирючьих Балок и, возможно, Ильинка) и граветтоидного

(нижний слой Миры) ТК (Разд. 4) [618; 634; 638; 641]. При этом еще раз

подчеркнем, что средним уровнем этой поры (около 28-25 ТЛ) в рассмат-

риваемом регионе надежно датированы пока только селетоидные и гравет-

тоидные комплексы (Табл. 3).

Согласно представлениям некоторых авторов, памятники с индустрия-

ми трех названных ТК существовали на протяжении всей ранней ранней

поры позднего палеолита, а ориньякоидного и граветтоидного ТК – и во

время его средней поры. При этом все известные ориньякоидные индуст-

рии зоны степей были подразделены А.А.Кротовой на два хронологичес-

ких уровня, поздний из которых сопоставляется с концом ориньяка IV –

ориньяком V зaпадноевропейской схемы. Подчеркнем, что вместе с тем

А.А.Кротова довольно осторожно допускает наличие хронологического

разрыва и отсутствие непосредственной генетической взаимосвязи между

ориньяком и эпиориньяком [405], но другие исследователи уже без всяких

сомнений пишут о том, что “ориньяк как этнокультурное явление был ши-

роко распространен на протяжении длительного периода на огромной тер-

ритории – как минимум от времени заключительной стадии начального

этапа до начала второй половины позднего палеолита (35-32 – 20 ТЛ) – в

Южной, Западной, Центральной Европе, на юге Восточной Европы и в Пе-

редней Азии” [784, с. 49]. Как видим, при таком подходе вопрос о сущест-

326

вовании подразделения индустрий на собственно ориньякские и эпи-

ориньякские и о их датировке, не говоря уже об атрибуции в Восточной

Европе ориньяка-0, даже не ставится.

Выразительный ориньякоидный характер индустрий Зеленого Хутора І

и ІІ, Кулударя и целого ряда местонахождений Степного Нижнего При-

днестровья был обоснован нами ранее на основании технико-типологичес-

кого анализа и целого ряда как прямых, так и более общих аналогий (Разд.

3 и 4). Ориньякоидность каменного инвентаря нижнего слой Вороны ІІІ и

его соответствующая датировка, ранее аргументированные Д.Ю.Нужным

[497], в настоящее время вполне определенно разделяется А.А.Яневичем

[853] и А.А.Кротовой [405], автором [627; и др.] и другими исследователя-

ми. И действительно, в его каменном инвентаре присутствуют серии очень

выразительных срединных многофасеточных резцов, пластин с краевой ре-

тушью, нуклевидных скребков, хотя скребки высоких форм очень немно-

гочисленны, а микрочешуйки дюфур (как и в Зеленом Хуторе) отсутству-

ют [497].

Для нас важно подчеркнуть, что Д.Ю.Нужный не только сопоставил

индустрию нижнего слоя Вороны ІІІ с “классическими” ориньякскими

комплексами Западной и Центральной Европы, но и сделал важный вывод

о том, что она является несколько более поздней, чем материалы Зеленого

Хутора ІІ и Кулударя [497, с. 309, рис. 2, 11-22; 3-5].

Таким образом, исходя из предложенной Д.Ю.Нужным датировки

нижнего слоя Вороны ІІІ (30-28 ТЛ), возраст Зеленого Хутора, возможно,

следует даже несколько удревнить (до 32-30 ТЛ; мм. разд. 3), но одновре-

менно подчеркнуть, что такой вывод конечно же нуждается в дополнитель-

ных аргументах.

На основании наличных на сегодня материалов (Табл. 3; разд. 4),

можно утверждать, что в степной зоне ранние комплексы ориньякоидного

ТК сменяются ранними граветтскими индустриями (ниж. сл. Миры), кото-

рые всего пять лет назад не выделялись здесь в принципе [405]. Правда,

327

здесь следует оговориться, что памятники этого круга в степях также пока

крайне редки и невыразительны. К сожалению, из-за их малочисленности

возникает больше вопросов, чем ответов. Однако, уже сейчас можно гово-

рить не просто о наличии в некоторых комплексах юго-западных степей

(Барабой ІІ и ІІІ) ранних граветтских элементов, но о присутствии в них

орудий (типичных ножей костенковского типа), характерных для “восточ-

ного граветта”, а точнее – для собственно костенковско-виллендорфской

АК1. Очевидно, что такое смелое предположение требует более тщатель-

ного исследования, но уже сейчас ясно, что зона степей и Крымский полу-

остров безусловно входили в зону распространения памятников с ранне-

граветтскими индустриями.

Любопытно, что даже в пограничных к зоне степей районах (в лесо-

степном Поднестровье и Южном Побужье) граветтские индустрии этого

времени более выразительны. Напомним, что речь может идти о 8-м и 7-м

слоях Владимировки, Семеновской Горе и Лесках. Правда, А.А.Кротова не

так давно, подчеркнув для начала, что в Лесках “ориньякские скребки,

проколки и микроинвентарь отсутствует”, все-таки определила их материа-

лы как “смешанные”, то есть, “свойственные как ориньякоидному, так и

граветтоидному технокомплексам”. При этом она допустила, что хроноло-

гически Лески (вместе с Перемогой І) “примыкают к памятникам раннего

этапа ориньякоидного технокомплекса” [405, с. 92]. Исходя из стратигра-

фии и абсолютных дат этого памятника (Табл. 3), последнее (хронологи-

ческое) наблюдение иследовательницы относительно Лесков вряд ли мож-

но признать справедливым. Однако, нельзя все же исключить, что

А.А.Кротова может оказаться правой в том, что, как в начале средней по-

1Примечание. Заметим, что Х.А.Амирханов 15.12.2003 года при ознакомлении с мате-

риалами нижнего слоя Миры в Киеве особо подчеркнул, что граветтские острия этого

комплекса очень напоминают ему соответствующие орудия “восточного граветта”.

Дискуссию о правомерности выделения так называемого “восточного” граветта и

эпиграветта см.: [1; 12; 25; 310; 442–443; и др.].

328

ры, так и на протяжении ранней поры позднего палеолита (скорее всего, в

конце нижнего – начале среднего уровней) индустрии такого, ориньякско-

граветтского типа вполне могли существовать, хотя это еще следует аргу-

ментированно доказать.

Итак, присутствие в зоне степей и за ее пределами (в первую очередь,

на Среднем Поднестровье – Молодова V, Кормань IV, Галич І и др., а

также в Румынии – несколько слоев Миток-Малу Галбен) целого ряда вы-

разительных комплексов раннего граветта, которые в целом датируются

примерно от 28 до 23 ТЛ, а также полное отсутствие в регионе ориньякс-

ких индустрий с аналогичными датировками позволяет нам настаивать на

сделанном ранее предположении (Разд. 3 и 4) о том, что между собственно

ориньяком и эпиориньяком (ориньяком V) имеется хронологический пере-

рыв, который составляет около 7-6 тыс. лет (Табл. 3).

Что касается индустрий селетоидного ТК (верх. сл. Миры, слои 3 и 3-а

Бирючьей Балки ІІ, а также гор. C Буран-Каи ІІІ и, возможно, Ильинка), то

имеющиеся в нашем распоряжении материалы позволяют в настоящее

время довольно уверенно связать их с нижним и средним уровнями ранней

поры позднего палеолита (около 32-25 ТЛ; Табл. 3) и допустить их одно-

временное существование с индустриями ориньякоидного, а позднее – гра-

веттоидного ТК, о чем ранее написала А.А.Кротова [405, с. 96]. Вместе с

тем, на сегодня у нас нет никаких надежных оснований для того, чтобы

принять точку зрения А.Е.Матюхина и А.А.Кротовой о бытовании селе-

тоидных индустрий в зоне степей не только до конца средней поры (до 17

ТЛ), но даже на протяжении верхнего уровня ранней поры позднего палео-

лита [405, с. 90; 462–463; и др.]. Следует полагать также, что, как гово-

рилось выше (Разд. 3), эта линия развития, в которой обычным делом

является также и присутствие тех или иных ориньякоидных элементов

[784, c. 49-50], была во многом независимой и существовала ранее, скажем,

еще во время начальной поры позднего палеолита).

329

Следовательно, для времени ранней поры позднего палеолита в зоне

причерноморско-азовских степей и в Крыму мы можем реконструировать

присутствие ориньякоидных индустрий, на смену которым приходят гра-

веттские комплексы, а также обособленных и своеобразных индустрий се-

летоидного ТК. О выделении каких-либо конкретных АК для этого време-

ни до сих пор говорить преждевременно (кроме, может быть, отнесения ря-

да комплексов Бирючих Балок к костенковской стрелецкой, а верхнего

слоя Миры – к городцовской АК). Впрочем, в степях юго-запада Украины

давно напрашивается атрибуция ориньякской нижнеднестровской АК (Зе-

леный Хутор І и ІІ и ряд местонахождений; Разд. 1 и 3), но пока она выде-

лена лишь на основании подъемных материалов. Еще менее определенно

можно говорить об объединении памятников этого времени в одну специ-

фическую историко-культурную область.

С другой стороны, довольно сложная картина культурной последова-

тельности, полученная нами для ранней поры позднего палеолита региона,

позволяет поставить под сомнение хронологические рамки так называемо-

го “переходного периода” от среднего к верхнему палеолиту в Восточной

Европы, которые В.П.Чабай определил примерно от 38 до 29-28 ТЛ [809;

810, с. 265-297]. Речь идет в первую очередь о верхнем рубеже этого пе-

риода, так как целый ряд архаических селетоидных (но по сути позднепа-

леолитических) индустрий (верхний слой Миры, ряд комплексов Бирючих

Балок, а также целый ряд стоянок Молдовы и Румынии) судя по абсолют-

ным датам (Табл. 3) [689; 897; 899; и др.] доживает до 26-25 ТЛ. Только

после этого на “культурной арене” Восточной Европы остались индустрии,

относящиеся лишь к двум ТК – граветтоидному и ориньякоидному (точнее

– эпиориньякскому), соотношение и взаимодействие между которыми и

будет рассмотрено нами ниже.

Что касается дискуссионных проблем генезиса верхнего палеолита

(Разд. 1), то для начала я бы четко разделил их на две составляющие – ге-

незис собственно верхнепалеолитических индустрий и “переживание” раз-

330

личных архаичных, в том числе и среднепалеолитических традиций уже в

собственно верхнепалеолитической среде. Очевидно, что вторые из них не

имеют прямого отношения к проблемам генезиса, которые, судя по имею-

щимся на сегодня материалам, сводятся в первую очередь к поиску и ин-

терпретации наиболее ранних ориньякских индустрий (ориньяка 0), дати-

рованных примерно от 39 до 34 ТЛ, которые, к сожалению, пока неизвест-

ны на территории юга Восточной Европы.

Средняя пора. В среднюю пору позднего палеолита региона каменные

индустрии, относящиеся к каждой их трех его хронологических уровней,

обладают определенной культурной спецификой.

Нижний уровень. Все атрибутируемые индустрии нижнего уровня

(около 22-20 ТЛ), представленные Сагайдаком І (ниж. сл.), Мураловкой,

Золотовкой І, Михайловской Балкой, а также Гордашовкой І, без особых

затруднений можно определить как ориньякоидные, а точнее – эпиоринь-

якские [620, с. 173; 623; и др.]. Напомним, что часть из них была отнесена

Ф.Джинджаном к фазе 4А его схемы (первый максимум оледенения), кото-

рая датируется около 22,0-21,0 ТЛ (Табл. 1) [893–894; 899]. Помимо этого,

нашим выводам в целом соответствует и точка зрения А.А.Кротовой, кото-

рая выделила памятники так называемого “второго хронологического эта-

па ориньякоидного ТК”, хотя и датировала их в целом чересчур широко в

рамках всей средней поры позднего палеолита [405, с. 92-95].

Еще не дак давно, исходя из довольно четкой хронологической привяз-

ки большинства названных эпиориньякских памятников региона ко време-

ни около 21-20 ТЛ (Табл. 3), автором было высказано предположение, что

комплексы так называемого граветтоидного эпиориньяка (Анетовка І,

Ивашково VI, ниж. сл. Сюрени І и др.) могут оказаться несколько более

ранними, с датами около 22-21 ТЛ [638; 641]. Теперь, после получения

двух вполне корректных абсолютных дат (около 19,4-19,1 ТЛ) для соответ-

ствующего комплекса Рашкова VII в лесостепном Приднестровье (Табл. 3),

331

эта группа индустрий должна быть перенесена в следующий уровень

средней поры позднего палеолита.

Средний уровень. В настоящее время коплексы, датированные време-

нем этого уровня (20-18 ТЛ) довольно четко разделились на две хроноло-

гические группы, причем каждая из них имеет свою культурную специфи-

ку. К первой из них относятся Анетовка І, Ивашково VІ, нижний слой

Сюрени І, а также Рашков VII и Лапушна в Молдове, Пояна Роман в Румы-

нии. В них, как было показано выше, наряду с преобладающими оринья-

коидными, присутствуют и выразительные гомогенные эпиграветтские

черты. Ранее автор обозначил их культурную специфику термином гравет-

тоидный эпиориньяк (Разд. 3 и 4) [627, с. 230]. На мой взгляд, именно

такая характеристика лучше всего отражает суть данного культурного

явления (культурной фации), так как подчеркивает ее принадлежность к

ориньякоидному ТК, но говорит и о присутствии в названных индустриях

некоторых довольно ярких граветтских элементов.

Вторая хронологическая группа памятников (около 19-18 ТЛ) пред-

ставлена Большой Аккаржей, Анетовкой ІІ, Амвросиевкой, а также (по оп-

ределениям Д.Ю.Нужного) Кайстровой Балкой VI и верхним слоем Воро-

ны ІІІ [497; 499]. Их каменные индустрии следует охарактеризовать как

граветтоидные с незначительными, но также гомогенными эпиориньякски-

ми элементами. На мой взгляд, именно этому культурному явлению более

подходит определение ориньякоидный эпиграветт [620, с. 174; 623; 627, с.

230; и др.]. Важно, что такая характеристика была полностью подтвержде-

на детальным анализом, проведенным А.А.Кротовой. Подчеркнем, что она

отметила присутствие заметных ориньякоидных элементов в материалах

Амвросиевки, Анетовки ІІ, Большой Аккаржи [405, с. 95]. Тем не менее,

все названные и близкие комплексы по большинству своих показателей,

как считает Я.Козловский, безусловно следует определять как ранние эпи-

граветтские [938].

332

Подчеркнем также, что индустрии этого круга в регионах, прилегаю-

щих к зоне причерноморско-азовских степей, невыразительны. Из более

или менее близких аналогий к этим наиболее ярким памятникам всего ре-

гиона следует назвать комплексы каменных изделий из горизонтов средне-

го культурного слоя Сюрени І в Крыму (Разд. 4) [620, с. 174; 623; 626; 638;

641; и др.].

Из сказанного вытекает еще одно принципиально важное заключение:

вся совокупность проанализированных материалов позволяет утверждать,

что на юге Восточной Европы между граветтом и ранним эпиграветтом су-

ществовал временной перерыв (занятый эпиориньяком) примерно от 22-23

до 19 ТЛ, аналогичный тому, который прослеживается ранее между

ориньяком и эпиориньяком (Табл. 3).

Верхний уровень. Для этого уровня (18-16,5 ТЛ) зафиксировано сущес-

твование только памятников с эпиграветтскими индустриями, в которых

ориньякские черты уже полностью отсутствуют. Это – Ямы, оба слоя Фе-

доровки, Вознесенка ІV, Дмитриевка, Калфа, Каменка, Антоновка ІІІ и др.

(Разд. 3 и 4), причем все эти комплексы также следует отнести к раннему

эпиграветту, который суммарно датируется в рассматриваемом нами ре-

гионе примерно от 19,2 до 16,5 ТЛ (Табл. 3)

Заметим, что А.А.Кротова также рассматривает часть названных нами

степных эпиграветтских комплексов среднего и верхнего уровней средней

поры позднего палеолита в рамках одного хронологического этапа, относя

более поздние уже ко второму этапу развития граветтоидного ТК, с чем ко-

нечно же следует согласиться. В то же время, приведенные нами факты

противоречит заключению А.А.Кротовой о том, что ориньякоидные и гра-

веттоидные индустрии могли существовать независимо, иногда взаимо-

влияя друг на друга, причем она допускает доживание ориньякоидной ли-

нии вплоть до начала финального палеолита [405, с. 95-96].

Важно, что для средней поры позднего палеолита степной зоны можно

уже более уверенно говорить о выделении различных, причем типологи-

333

чески довольно ярких и выразительных синхронно-территориальных АК

(Разд. 1 и 3). Речь может идти об аккаржанско-анетовской, рашковско-ане-

товской и каменской АК в юго-западных степях (Разд. 3), а также мура-

ловской АК (Мураловка, Золотовка І и Михайловская Балка) и амвросиевс-

кой АК в Северном Приазовье и Нижнем Подонье [14, с. 205; 393; 566, с.

38; 567; 570; 620; и др.].

Заключительная пора. Для всей поры характерно присутствие индуст-

рий одного, граветтоидного ТК в его эпиграветтском и финальноэпигра-

веттском проявлениях.

Нижний и средний уровни. Индустрии всех известных в зоне степей

памятников этого времени (16,5-15,0 и 15,0-13,0 ТЛ), в том числе, и крем-

невые изделия из наиболее ранних погребений ряда могильников Надпо-

рожья, как уже говорилось не один раз, являются поздними эпиграветтс-

кими (Разд. 4). При этом их атрибуция на уровне АК очень проблематична

и затруднительна, как, впрочем, и их подразделение на два уровня (этапа)

по технико-типологическим показателям, потому, что их каменный инвен-

тарь отдельных, особенно близких по времени комплексов, демонстрирует

значительную близость не только в границах региона, но и за его преде-

лами. На сегодняшний день более или менее определенным можно при-

знать выделение каменнобалковской АК [393; 566, с. 38], но и оно требует

более тщательного обоснования [637].

Верхний уровень. К этому времени (13,0-10,3 ТЛ) также относятся

только эпиграветтские индустрии, но их, вслед за Ф.Джинджаном,

Я.К.Козловским, М.Оттом [Djindjian et al., 1999] и другими западными уче-

ными, точнее будет называть финальноэпиграветтскими. Для них харак-

терно появление геометрических микролитов, которые в более поздних па-

мятниках (вторая группа, по Д.Ю.Нужному [1992, с. 31]), постепенно

вытесняют в наборах микроинвентаря (но часто далеко не полностью) эпи-

граветтские элементы. На юго-западе зоны степей (верхн. и сред. сл. Ми-

хайловки), а также в Крыму в микролитических наборах памятниках, как

334

правило, преобладают сегменты и треугольники (трапеции редки), а в

остальной части региона – крупные трапеции, чаще с ретушированными

верхними основаниями [627, с. 230, 289].

По этому признаку выделены две АК – шан-кобинская и осокоровская

АК [309, с. 115, 124-131]. Однако, в свете значительного удревнения гор.

ІІІ-в Осокоровки І (Разд. 4), возникает необходимость объяснения того,

может ли вообще данный комплекс входить в культуру, от остальных па-

мятников которой отделен временным отрезком не менее чем в 3,5 тыс.

лет. Кроме того, даже после исключения из этого круга Рогалика VII,

оставшиеся рогаликско-передельские памятники не станут однокультур-

ными. Так, свою собственную специфику имеют Передельское І, Рогалик

ІІ-а, Рогалик ІХ и др. [202; 204]. Какие-то из них, по-видимому, удревнятся

вместе с Рогаликом VIІ. Что касается остальных, то они, скорее всего,

более равномерно распределятся по хронологическому отрезку верхнего

уровня заключительной поры позднего палеолита протяженностью около 3

тыс. лет. Пока же более логичным представляется называть эту АК рога-

ликско-царинковской, напомнив и о том, что А.Ф.Горелик рассматривает

ее не как одну АК, а как культурную область [200].

Таким образом, индустриально-культурная последовательность, кото-

рую удалось проследить на имеющихся в нашем распоряжении материалах

зоны степей и соседних регионов, является выразительной и довольно пол-

ной. Пока нерешенными остаются вопросы хронологии местных ориньякс-

ких и отчасти эпиориньякских памятников (мураловской АК), а также ат-

рибуция индустрий начальной поры позднего палеолита. По непонятным

причинам, крайне малочисленны здесь не только ранние ориньякские, но и

ранние граветтские, а также (для большей части территории региона) и се-

летоидные индустрии.

Тут для сравнения уместно ненадолго остановиться на культурной по-

следовательности позднего палеолита Крыма, которая, исходя из сущест-

вующей хронологической колонки памятников (Разд. 4), может быть оха-

335

рактеризована следующим образом. Итак, в Крыму на раннем этапе позд-

него палеолита отмечены селетоидные (Буран-Кая ІІІ, сл. С) и ориньякские

индустрии (Буран-Кая ІІІ, гор. 6.5-6.3), которые сменились раннегравет-

тскими (Буран-Кая ІІІ, гор. 6.2-6.1 и Заскальная ІX). Во время средней по-

ры в Крыму существовали индустрии граветтоидного эпиориньяка (ниж.

сл. Сюрени І), ориньякоидного эпиграветта (сред. сл. Сюрени І) и раннего

эпиграветта (верх. сл. Сюрени І). Далее, до начала беллинга мы можем на-

блюдать только эпиграветтские индустрии, на основе которых вырастает

финальный эпиграветт в виде шан-кобинской АК.

Как видим, и хронологическая, и культурная колонка позднего палео-

лита Крыма принципиально не отличается от общей ситуации, отмеченной

в степной зоне. К немногим отличительным чертам можно отнести нали-

чие в Крыму, как минимум до 28,5 ТЛ (но может быть и позднее), средне-

палеолитических индустрий, отсутствие более поздних селетоидных па-

мятников, а также присутствие выразительного свидерского эпизода, кото-

рый имел место на одном из этапов развития шан-кобинской АК (скорее

всего, в дриасе-ІІІ). Из наиболее характерных черт памятников Крымского

полуострова отметим пока полное отсутствие типичных верхнепалеолити-

ческих комплексов, надежно датированных начальной порой позднего па-

леолита (ранее 32 ТЛ), наличие весьма яркого эпиориньякского памятника

с немногочисленными, но гомогенными эпиграветтскими типами изделий

(ниж. сл. Сюрени І), а также большого числа финальноэпиграветтских

индустрий.

Нельзя не сказать и о том, что схемы культурного развития зоны сте-

пей и Крыма в некоторых частях взаимодополняют друг друга. Так, следу-

ет ожидать выделения, как минимум, в среднем уровне раннего этапа позд-

него палеолита Крыма селетоидных индустрий. Кроме того, совершенно

очевидно, что рано или поздно в зоне степей будут выявлены выразитель-

ные комплексы свидерской АК, поскольку их носители не могли бы по-

пасть в Крым, минуя причерноморские степи.

336

В целом же можно заключить, что общая схема культурного развития

позднего палеолита юга Восточной Европы не вступает в заметные проти-

воречия с культурными последовательностями соседних регионов – Сред-

него Поднестровья, Восточного Прикарпатья, Кавказа, Костенковско-Бор-

щевского и других районов. Вместе с тем, автор не склонен переоценивать

такую близость культурных последовательностей позднего палеолита как

названных, так и неназванных регионов и отнюдь не отрицает наличия как

культурных, так и хронологических отличий между ними. Замечу только,

что их поиск не входил в задачи этой работы, но он вполне возможен при

использовании более тонкого инструментария путем применения деталь-

нейшего технико-типологического анализа, направленного на выделение

более узких историко-культурных явлений, в частности, археологических

культур [641].

7.2 Проблемы генетического развития,

культурных инноваций и миграций

Таким образом, полученная нами обобщенная культурно-хронологи-

ческая колонка позволяет говорить о существовании на юге Восточной Ев-

ропы вполне логичной генетической культурной последовательности

(ориньяк – граветт – эпиориньяк – эпиграветт – финальный эпиграветт в

двух вариантах), что в принципе вполне допускает существование в этом

регионе на протяжении большей части верхнего палеолита родственного

населения очень близкого происхождения. Правда, в настоящее время из-

за невыраженности ранних граветтских индустрий, такая генетическая

взаимосвязь может быть более или менее уверенно прослежена здесь толь-

ко с начала нижнего уровня средней поры позднего палеолита, то есть,

примерно с 22 ТЛ.

Следует подчеркнуть, что ранее на протяжении многих лет объяснение

большей части культурных процессов в регионе сводилось преимущест-

венно к наличию миграций населения, причем в основном из-за внешних

337

границ региона. Так, в целом ряде работ В.Н.Станко [727–78; 731; 735; 740;

и др.] настойчиво говорил о том, что заселение зоны степей связано с

пришлым населением из приледниковой территории современной Польши,

которое, как предполагалось, двинулось сюда под действием насту-

пающего ледника. В некоторых из них даже реконструируется конкретный

путь такой миграции – Гура Пулавская – Рашков VII – Сагайдак І – Мура-

ловка – Золотовка І [736, с. 90]. Заметим, что в литературе уже не один раз

высказывались критические замечания по этому поводу, основанные на

несоответствиях в хронологии этих памятников и анализе характера их

кремневого инвентаря [507; 621; 671, с. 32-33].

Напомним, что данная идея сама по себе является ничем иным, как

искаженным вариантом старого предположения В.Хмелевского, допускав-

шего, что в периоды похолоданий население Польши могло отступать на

юго-запад и юго-восток Европы. При этом, он прослеживал некоторые

аналогии индустрии Гуры Пулавской с Журавкой, Амвросиевкой и вторым

слоем Тельманской стоянки [802; 803, с. 349, 361]. Позже и М.Д.Гвоздовер

также отметила некоторую близость инвентаря Гурой Пулавской и Мура-

ловки [175, с. 604-605].

Автор и сегодня может подтвердить свою точку зрения по данному

вопросу, подчеркнув, что близость тех или иных, но удаленных друг от

друга комплексов, в данном случае – их принадлежность к одному оринья-

коидному пути развития, совсем не предполагает наличие неизбежных ми-

граций в любом (как в прямом, так и в обратном) направлении. Более того,

в настоящее время я не вижу надежных критериев и фактов для реконст-

рукции других миграций как в зону степей, так и за их пределы, возмож-

ность части которых ранее допускал сам [620, с. 172, 175]. Речь идет о мас-

совых, но гипотетических перемещениях населения из Закавказья на Ниж-

ний Дон (Имеретия – Каменные Балки); с Донбасса в Костенки (Ямы – вто-

рой слой Тельманской стоянки) или наоборот влоть до Нижнего Подне-

провья; с Кавказа или из Среднего Поднестровья в Крым; из Крыма в Ниж-

338

нее Приднестровье (Сюрень І – Большая Аккаржа); из Паннонии в Нижнее

Придунавье (Сексард-Паланк – Балолесье) и так далее [407; 722; 725–729;

731; 735; 852–853; и др.].

Единственной миграцией, надежно зафиксированной на основании

анализа археологических источников, пока можно признать появление сви-

дерского населения в Крыму уже во время конца заключительной поры

позднего палеолита [142–143; 309; 313; и др.]. Правда, на основании

данных антропологического анализа черепов погребенных, выявленных в

Надпорожских некрополях, можно говорить о возможности еще одной

миграции в зону степей. Речь идет о гипотетическом проникновении в

центральную часть степей обладателей так называемого древнесредизем-

номорского (грациализированного) антропологического типа (Волошский

могильник), которых, вероятнее всего, убили местные (автохтонные) носи-

тели протоиндоевропейского типа [362. с. 21-22, 100], связываемые иссле-

дователями со степным эпиграветтом (Разд. 4). Еще один факт совершения

своеобразного вояжа-экспедиции не так давно был зафиксирован В.Ф.Пет-

рунем на основании петрографического анализа кремневого инвентаря,

выявленного в верхнем слое стоянки Мира. По происхождению кремне-

вого сырья из различных месторождений, ему удалось проследить конкрет-

ный путь небольшой группы людей, которые пришли на Поднепровье с

территории современной северо-восточной Румынии, посетив долины

Прута, Днестра, Южного Буга и Ингульца, а в целом, покрыв очень значи-

тельное расстояние около 770-750 км [132; 764].

Как видим, два переселения в зону степей зафиксированы не на ос-

новании традиционных археологических источников, а в ходе применения

методов вспомогательных для нас естественно-научных дисциплин. Одна-

ко, здесь возникает вопрос, как и по каким собственно критериям можно

отличить масштабную миграцию населения от простого переселения его

небольшой группы, который требует специального рассмотрения и анализа,

но на более широкой фактологической базе.

339

Это не значит, однако, что других миграций в принципе не могло быть,

но важно и необходимо, чтобы в каждом конкретном случае их факт был

аргументировано доказан [26]. В противном случае, значительная часть

древнейшей истории юга Восточной Европы превратится “в сложную и

мозаичную картину” бесконечной цепи разноообразных миграций [191],

которая не только с трудом восстанавливается, но практически не под-

дается научному осмыслению, а тем более – объяснению, так как непонят-

ными остаются их причины, направления и последствия как для самих

мигрантов, так и для автохтонов.

Еще один типичный пример подобной культурно-исторической интер-

претации позднего палеолита причерноморско-азовских степей принад-

лежит Е.В.Минькову. Его красочное полотно, смело написанное широкими

мазками, выглядит так: “прослеживается многообразие генетических свя-

зей со всеми сопредельными территориями – Центральной Европой, цент-

ром Русской равнины, Крымом, Кавказом; устанавливаются различные

линии эволюции кремневых изделий…, вырисовывается довольно сложная

и пестрая картина культурных влияний и, вероятно, перемещений населе-

ния” [480, с. 38]. Как видим, картина и правда яркая, но если она соответ-

ствует действительности, то возникает вполне закономерный вопрос: “В

чем собственно заключается эвристический смысл первобытной архео-

логии?” [621]. Ведь такую или подобную характеристику, не утруждая

себя сбором и анализом археологических источников, с равным успехом

можно применить практически к любому региону Евразии, а вопрос о

реальной культурной специфике рассматриваемого региона так и оста-

нется без ответа.

7.3 Культурно-историческая периодизация

Переходя к проблемам культурно-исторической периодизации, мы не

можем не учесть последних работ, в которых рассматриваются общие

принципы подразделения позднего палеолита Восточной Европы. Среди

340

них заметное место занимают статьи М.В.Аниковича. В его схеме граница

между ранней и средней порами позднего палеолита проведена около 25-

24 ТЛ1. В среднюю пору включена большая часть памятников послеледни-

ковья, а ее верхняя граница установлена около 13 ТЛ [24, с. 149 и др., рис.

3; 31; и др.]. А.А.Синицын и Н.Д.Праслов также пользуются трехступен-

чатой периодизацией, но выделяют не поры (периоды), а хронологические

группы: раннюю – 37-27, среднюю – 27-20 и позднюю – 20-11 ТЛ. Авторы

справедливо утверждают, что сначала в отдельных регионах должны быть

созданы свои колонки памятников, так как периодизационные этапы, отра-

жающие изменения культурно-исторического порядка, даже в рамках Вос-

точной Европы могут датироваться по-разному. Ученые особо подчерки-

вают важность рубежа 20-18 ТЛ, когда практически во всей Европе, в

Передней Азии и Северной Африке произошли культурные изменения

“уровня и статуса перидизационных”, но именно для зоны степей допус-

тили установление “в качестве перидизационной единицы” рубеж около

22-21 ТЛ [689, с. 39 и др., рис. 6-8]. Недавно П.М.Долуханов также

опубликовал близкую периодизационную схему для позднего палеолита

всей Европы: ранний этап – 40-30, средний этап – 30-18, поздний этап – 18-

10 ТЛ [279, с. 67].

Исходя из охарактеризованных выше хронологической колонки и

культурной последовательности позднего палеолита юга Восточной Евро-

пы, культурное единство всего региона в рамках степной (южной) ИКО

более или менее хорошо прослеживается только с 22 до 10,3 ТЛ. При этом

близкие степным индустрии граветтоидного эпиориньяка и ориньякоид-

ного эпиграветта на большом удалении от границ региона пока не извест-

ны (Гордашовка І в Среднем Побужье, Рашков VIІ и Лапушна в Молдове и

Пояна Роман в Румынии).

1Примечание. Недавно М.В.Аникович согласился (с рядом оговорок) поднять ее до 23

ТЛ (письмо автору от 25.07.2004 г.).

341

Что касается значительного массива эпиграветтских индустрий, отме-

ченных в рассматриваемом регионе около 19-13 ТЛ, то степной эпиграветт

выглядит пока довольно однородным (хотя и неоднокультурным с точки

зрения концепции АК), причем комплексы этого круга распространены го-

раздо шире – в лесостепной Украине и России, Молдове, Румынии, на Бал-

канах и далее. В финальном палеолите около 13-10,3 ТЛ культурное свое-

образие снова практически сводится к границам региона (шан-кобинская и

рогаликско-царинковская АК).

Наличие в ранней поре позднего палеолита региона индустрий разных

путей развития (ориньякоидного и селетоидного), которые, по крайней ме-

ре, в других регионах зародились еще в начальной поре позднего палеоли-

та, дают основание считать границу между начальной и средней порами

позднего палеолита около 32 ТЛ не перидизационной (в культурно-истори-

ческом смысле), а хронологической [28]. Абсолютно то же самое следует

сказать и о рубеже между средней и заключительной порами позднего

палеолита региона около 16,5 ТЛ, так как эпиграветтские индустрии, а тем

более отдельные их проявления появляются на юге Восточной Европы

гораздо раньше.

В то же время, хронологическая граница между ранней и средней пора-

ми около 22 ТЛ, по-видимому, несет иную смысловую нагрузку, поскольку

для этого времени мы можем говорить о начале постепенного исчезнове-

ния (изживания) явлений ориньякского пути развития, выраженных в виде

эпиориньяка, и о начале распространения эпиграветтских традиций, кото-

рые в том или ином виде доживают до начала голоцена и становятся осно-

вой для генезиса ряда мезолитических культур региона (мурзак-кобинской

и кукрекской АК). Говоря о рубеже около 18 ТЛ, которому некоторые уче-

ные придают повышенное значение, можно согласиться с теми исследова-

телями, которые полагают, что в степной зоне он не имел периодизацион-

ного статуса [689, с. 23], хотя в других, более северных регионах именно с

этого времени можно говорить о начале господства эпиграветта. Скорее

342

всего, рубеж около 13 ТЛ также можно признать периодизационным, так

как именно с этого времени начинается распад сравнительно монолитного

эпиграветтского единства на более узкие сообщества (АК или другого ро-

да), вызванный, по-видимому, заметными изменениями природной обста-

новки в начале беллинга. Мы вынуждены признать, что эти выводы в

целом соответствуют основным принципам периодизации верхнего палео-

лита Восточной Европы, разработанным М.В.Аниковичем [24] и Л.Л.За-

лизняком [309; та ін.].

В целом культурно-историческая периодизация развития позднего

палеолита юга Восточной Европы может быть обозначена таким образом:

ранний период – до 22, средний (развитый) период – 22-13, заключитель-

ный (финальный) период – 13-10 ТЛ. Обратим внимание на то, что оба ру-

бежа около 22 и 13 ТЛ так или иначе связаны с более или менее сущест-

венными изменениями природной обстановки. Первый – с похолоданием в

самом начале последней ледниковой фазы, а второй – с ее окончанием

[639; 641]. Подчеркнем, что мы не зря назвали эти культурно-хронологи-

ческие подразделения периодами для того, чтобы не путать их с порами

(то есть, именно с временными по своей сути подразделениями) хроно-

стратиграфической схемы (Табл. 1).

Еще одним концептуальным выводом является то, что на протяжении

средней и заключительной поры позднего палеолита около 22-13 ТЛ (а,

возможно, и значительно ранее) на территории всего региона существова-

ло родственное население, которое только после 13,0 ТЛ начало распа-

даться на две ветви (группы или линии). Принципиально важно, что имен-

но в это время надежно не зафиксирована ни одна миграция как на терри-

торию региона так и за ее пределы. Только в позднеледниковье хорошо

прослежена свидерская миграция (в дриасе-ІІІ) и, возможно, южная мигра-

ция в Надпорожье (по антропологическим данным; Разд. 4).

Эти выводы во многом совпадают с заключениями Л.Л.Зализняка, ко-

торый рассматривает эпиграветтское сообщество как один из первоначаль-

343

ных блоков первобытной этно-культурной непрерывности [310], а также (в

некоторой степени, для заключительной поры) – с обобщенными вывода-

ми о достаточно монолитном составе населения юга Восточной Европы,

сделанными ранее на основании детальных антропологических исследова-

ний [309, с. 199-203]. Здесь же будет уместным подчеркнуть, что П.М.До-

луханов допускает возможность существования у родственного населения

этой крупной историко-культурной общности и единого языка (информа-

ционного медиума), который предположительно сопоставляется им с

баскско-кавказским языковым единством [279, с. 81-82].

Подводя итоги данному разделу и всей работе в целом, следует сказать

о существовании очень характерной закономерности, прослеженнной для

палеолитоведения С.А.Васильевым. По его мнению, в этой науке последо-

вательно доминируют то “дробители” (splitters), стремящихся детально

расчленить материал на мелкие локально-хронологические ячейки, то

“объединители” (lumpers), которые нацелены на выделение генеральных

черт развития культуры на больших хронологических отрезках и в обшир-

ных регионах, и в наше время снова пришел час последних [141, c. 162].

Автор может только согласиться с этим тонким наблюдением и выразить

надежду, что его работа станет одной из составляющих объединенной кон-

цепции развития верхнего палеолита Евразии, составленной из многочис-

ленных, но всегда собранных по одному “камней”.

344

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Подводя общие итоги данного диссертационного исследования, необ-

ходимо остановиться на следующих основных моментах. В работе были

впервые монографически обобщены материалы по позднему палеолиту

степей юго-запада Украины, в которых, благодаря многолетним исследова-

ниям целого ряда ученых, в настоящее время известно около 150 различ-

ных памятников позднего палеолита. Целый ряд из них (пещера Ильинка,

Зеленый Хутор І и ІІ, Сагайдак І, Анетовка І, Большая Аккаржа, Анетовка

ІІ, Каменка, Калфа, Чобручи, Михайловка и др.), изученный комплексно, с

привлечением специалистов естественных наук (геологов, палинологов,

палеонтологов и др.), представлен многочисленными, выразительными и

информативными материалами, получившими широкую известность дале-

ко за пределами Украины. Именно они в основном составляют значитель-

ную часть той весьма представительной источниковой базы, на основании

детального анализа которой автор решил целый ряд поставленных в дис-

сертации научных задач.

Естественно, что в этой диссертационной работе особое внимание бы-

ло уделено материалам стоянки Большая Аккаржа, полученным автором в

ходе собственных раскопок этого памятника в 1988-93 годах, и недавно

опубликованным в специальной монографии. Следует подчеркнуть, что,

кроме выявления собственно археологических источников, на ней проведе-

ны комплексные естественнонаучные исследования, в результате которых

были получены очень важные данные по стратиграфии (В.Ф.Петрунь), па-

линологии (С.И.Медяник), палеонтологии (Е.П.Секерская) и абсолютному

радиоуглеродному датированию (Н.Н.Ковалюх) этого памятника. Опреде-

ленное внимание было уделено публикации коллекции кремневых изделий

Большой Аккаржи (Разд. 3.1 и 5.1). Ее характеристика позволяет отнести

каменный инвентарь этого памятника к раннему эпиграветту, но присутст-

вие в ней ряда выразительных ориньякоидных элементов позволяет вклю-

345

чить стоянку в круг памятников, материалы которые следует определить

понятием ориньякоидный эпиграветт. Такая интерпретация в совокупности

с данными геологии, палинологии и абсолютными датами позволила

отнести Большую Аккаржу ко времени около 19-18 ТЛ.

Среди основных групп изделий со вторичной обработкой кремневого

инвентаря Большой Аккаржи преобладает разнообразный микроинвентарь

(микроострия, микропластины с притупленным краем и пластинки со ско-

шенным концом), доля которого в разных комплексах этого памятника со-

ставляет в среднем 30-35%. На втором месте находятся резцы (25-30%), а

на третьем скребки (около 15%). По мнению автора, такое соотношение, не

является культурным или хронологическим показателем, а отражает сезон-

ную (весенне-летнюю) специфику поселения. Важно, что в кремневом ин-

вентаре локального хозяйственно-бытового комплекса ІІІ Большой Аккар-

жи некоторые процентные показатели групп орудий были аномально высо-

ки (микроинвентарь – 66%) или, наоборот, крайне незначительны (скребки

– 2,2%). Эти факты говорят об определенных хозяйственных особенностях

данного ХБК, который является наиболее кратковременным из четырех та-

ких объектов, исследованных на стоянке. Вместе с материалами ряда дру-

гих памятников данный факт свидетельствует также о том, что гораздо бо-

лее перспективным и информативным являются изучение и анализ инвен-

таря отдельных локальных комплексов (жилищ) и других структурных

объектов того или иного поселения, чем суммарное описание коллекций

каменных изделий отдельных памятников позднего палеолита.

Говоря о каменном инвентаре Большой Аккаржи, подчеркнем, что та-

кая его характеристика, как “неразвитый” и “упрощенный” (Н.П.Оленков-

ский и др.), не может быть принята. Набор его изделий со вторичной об-

работкой является достаточно разнообразным, а главное – в полной мере

обеспечивающим потребности обитателей поселения. Кроме того, среди

них впервые были выявлены такие редкие для позднего палеолита зоны

степей орудия, как типичные пилки для обработки кости и рога, а также

346

серпы для срезания дикорастущих злаков (определение Г.В.Сапожнико-

вой). Эти одни из древнейших для всей Восточной Европы вкладыши жат-

венных орудий позволяют поставить вопрос о глубоких корнях усложнен-

ного собирательства, которое в конце концов стало основой для зарожде-

ния воспроизводящей экономики в виде земледелия.

Не менее важные материалы были получены автором и другими уче-

ными в ходе исследований иных памятников степей юго-запада Украины.

Так, по количеству выявленных изделий из камня и кости абсолютной уни-

кальной является стоянка Анетовка ІІ, исследованная В.Н.Станко. Единст-

венной на равнинах Восточной Европы остается карстовая пещера Ильин-

ка, которая использовалась древними людьми как убежище. В целом мате-

риалы названных и других памятников свидетельствуют о практически

беспрерывной заселенности рассматриваемого региона на протяжении зна-

чительной части позднего палеолита – примерно от 32 до 10 тыс. лет назад,

а их анализ позволил рассмотреть целый спектр проблем культурно-исто-

рической интерпретации, палеоэкономики и социального устройства древ-

него населения. Для получения более общих аутентичных выводов авто-

ром были привлечены информативные материалы значительного числа

других памятников юга Восточной Европы и сопредельных территорий,

что позволило разработать обновленную концепцию развития позднего па-

леолита данного региона.

Стержнем этой концепции является авторская хроностратиграфичес-

кая схемы, в которой основные этапы развития материальной культуры и

хозяйства увязаны с природно-климатическими измененениями, которые

имели место в эпоху позднего палеолита. Основой для нее стали геолого-

стратиграфическая схема М.Ф.Веклича и палеогеографическая схема

Н.П.Герасименко для территории Украины, а также колонка Ф.Джинджана

для всей Европы, но был учтен также целый ряд других схем отечествен-

ных и зарубежных ученых и специальные разработки по конкретным ре-

гионам и опорным многослойным стоянкам. На основании многочислен-

347

ных абсолютных дат и палеогеографических реконструкций нами были оп-

ределена последовательность и хронологические рубежи основных при-

родных этапов и событий (потеплений и похолоданий), которые, по спра-

ведливому мнению ряда ученых, могли оказывать влияние на изменения

образа жизни и характера материальной культуры позднепалеолитического

населения (Разд. 2.1-2.3; Табл. 1).

Далее, на основании комплексного анализа, который включал в себя

анализ стратиграфии, данных палинологии, палеонтологии и технико-ти-

пологический анализ кремневого инвентаря, была разработана детальная

хронологическая колонка памятников позднего палеолита юга Восточной

Европы. Важно, что для ее создания было использовано более 110 абсо-

лютных дат, часть из которых впервые вводится в научный оборот (Табл. 3

и 4). В ходе работы над ней выяснилось, что около четверти имеющихся

радиоуглеродных дат являются некорректными, а абсолютизация данных

этого метода – недопустимой. Автор пришел к выводу, что даты по С14,

по-лученные как в отечественных, так и в зарубежных геофизических

лабора-ториях, нуждаются в обязательной проверке и корреляции

методами стра-тиграфии, палинологии, палеонтологии и технико-

типологическим анали-зом кремневого инвентаря (Разд. 4).

Обобщение палинологических и палеонтологических материалов и их

сопоставление с этапами предложенной хроностратиграфической схемы

позволило автору прийти к заключению о существовании сравнительно од-

нородных природно-климатических условий во всей зоне степей от Дуная

до Дона на протяжении основных этапов позднего палеолита, хотя просле-

жены определенные изменения ее фауны и флоры в периоды потеплений и

похолоданий. Подтверждена идея о том, что в настоящее время у нас нет

достаточных оснований для реконструкции каких-либо глобальных и вне-

запных экологических сдвигов как в эпоху позднего палеолита, так и на

рубеже верхнего плейстоцена и голоцена. Более того, эти изменения, свя-

занные в первую очередь с постепенным сокращением ареалов распрост-

348

ранения и последующим исчезновением целого ряда видов крупных жи-

вотных – основных компонентов так называемой “мамонтовой фауны”

начались по крайней мере на раннем этапе позднего палеолита и не завер-

шились в начале голоцена. Следует иметь в виду, что данные поцессы име-

ли выраженные региональные особенности, так как в зоне степей гораздо

раньше, чем в лесостепи, исчезают мамонт, шерститый носорог, а потом

северный олень и некоторые другие другие виды животных, которые были

объектами охоты древних людей (Разд. 2.4).

Вместе с тем, необходимо подчеркнуть, что имеющиеся на сегодня в

нашем распоряжении археологические и палеонтологические материалы

не содержат явных и неопровержимых фактов массового хищнического ис-

требления бизонов и других стадных копытных животных человеком, ко-

торые, по мнению ряда авторов, и могли привести к их полному исчезно-

вению в степях Восточной Европы. В связи с этим известная концепция

“кризиса охотничьего хозяйства”, который мог иметь место в самом конце

позднего палеолита, на наш взгляд, нуждается в серьезной корректировке

и уточнении (Разд. 6).

На базе выполненных автором природно-географических реконструк-

ций с использованием широкого круга археологических источников в ра-

боте приведена развернутая характеристика степной позднепалеолитичес-

кой природно-хозяйственной области, в которой население на протяжении

тысячелетий выработало специфическую и весьма эффективную модель

адаптации. Она описана и детализирована автором с точки зрения извест-

ной концепции хозяйственно-культурных типов, а конкретно – как ХКТ

степных охотников на бизонов и других копытных животных (диких ло-

шадей, северных оленей и др.). Материалы целого ряда поселений зоны

причерноморско-азовских степей позволили разработать схему годового

хозяйственного цикла населения региона, которая имела ярковыраженный

сезонный характер, обусловленный миграциями и этологией стадных жи-

вотных – основных объектов охоты древнего человека. Выделены различ-

349

ные сезонные группы стоянок и поселений охотников: весенне-летние,

осенне-зимние и зимние (Разд. 6).

В том же разделе сделан общий вывод о том, что в ранний период су-

ществования степной позднепалеолитической ПХО (около 32-22 ТЛ), на-

сколько можно судить по немногочисленным пока памятниками (Мира),

преобладала охота на дикую лошадь, но уже имела место и добыча бизо-

нов. На протяжении основного периода (около 22-13 ТЛ) преобладала се-

зонная охота на бизонов, причем коллективные сезонные облавы на этих

животных проводились главным образом весной и летом (Амвросиевка,

Большая Аккаржа, Анетовка ІІ и др.). В это время года древние коллекти-

вы консолидировались и укрупнялись. Осенью и зимой охота на бизонов

носила, по-видимому, преимущественно индивидуальный характер, а так-

же добывались иные виды животных – дикая лошадь, северный олень и др.

Эти выводы проиллюстрированы археологическими и этнографическими

материалами об образе жизни и годовом хозяйственном цикле северо-аме-

риканских индейцев Южных и Центральных Великих равнин США, с ко-

торыми они хорошо корреспондируются. Во время заключительного этапа

существования степной ПХО (от 13,0 до 10 ТЛ) зафиксированы более или

менее существенные (но не кардинальные) изменения состава териофауны

степной зоны, когда основным промысловым видом снова становится ди-

кая лошадь, причем появляется более теплолюбивая лошадь-тарпан, хотя и

стада бизонов не исчезают с территории как зоны причерноморско-азовс-

ких степей, так и из сопредельных регионов (Разд. 5).

Для реконструкции образа жизни степных охотников немаловажным

стало открытие автором на периферийных участках стоянки Большая Ак-

каржа четырех локальных хозяйственно-бытовых комплексов, площадью

от 15,5 до 23,0 кв.м, которые уже упоминались нами выше при характе-

ристике ее кремневого инвентаря. В специальном разделе работы обобще-

ны и проанализированы данные по аналогичным объектам времени позд-

него палеолита, известным на территории всех степей юга Восточной Ев-

350

ропы (более 30). Выделено два типа жилищ и ХБК, причем все они интер-

претируются как остатки мест обитания отдельных семей, которые также

имели сезонный характер. Тщательный анализ материалов объектов та-

кого рода показал неправомерность и недоказанность подразделения по-

давляющего большинства позднепалеолитических памятников на так назы-

ваемые базовые поселения и охотничьи лагеря. Все известные поселения

региона (кроме кремнеобрабатывающих мастерских) рассматриваются ав-

тором как более или менее долговременные стоянки, состоящие из отдель-

ных семейных ХБК, которые были основной, хотя и не единственной еди-

ницей их планиграфической структуры. Подчеркнем, что относительно

мощные культурные слои целого ряда памятников, в том числе и основная

часть территории Большой Аккаржи, сформировались в результате неодно-

кратного наложения друг на друга таких ХБК (Разд. 5).

На основании хронологической колонки памятников, обоснованной в

разд. 3 и 4, в заключительном разделе диссертации автор предложил свою

культурно-историческую периодизацию позднего палеолита всей обшир-

ной территории юга Восточной Европы. При ее создании были использова-

ны такие методические понятия палеолитоведения, как историко-культур-

ная область, технокомплексы и археологические культуры.

Выяснилось, что на раннем этапе этой эпохи (около 32-22 ТЛ) в регио-

не были представлены каменные индустрии трех технокомплексов (путей

развития) – ориньякоидного, граветтоидного и селетоидного, причем до-

пускается, что последние могли развиваться независимо от двух первых.

Если ранее исследователи утверждали, что индустрии названных техно-

комплексов сосуществовали и развивались на протяжении не только ран-

ней, но и средней поры позднего палеолита (примерно до 16,5 ТЛ), то

автором была прослежена иная картина. Так, индустрии селетоидного ТК

как рассматриваемом, так и в соседних регионах не известны позднее 26-

25 ТЛ, причем в них часто встречаются выразительные ориньякоидные

элементы. Ориньякские индустрии связаны только с нижним уровнем ран-

351

ней поры позднего палеолита (32-28 ТЛ), а на смену им приходят индуст-

рии раннего граветта (около 28-22 ТЛ). Подчеркнем, что очень близкая

картина характерна для ряда соседних регионов (Среднего Дона, Среднего

Днестра и др.), что не позволяет говорить о существовании в это время ка-

кой-либо выраженной культурно-исторической специфики в рамках юга

Восточной Европы. Помимо этого, в регионе намечается выделение ряда

АК, но для их атрибуции пока не хватает соответствующих материалов.

В начале средней поры позднего палеолита (20-16,5 ТЛ) практически

на всей территории региона зафиксирован очень выразительный эпиоринь-

якский эпизод (от 22 до 20-19 ТЛ). Это повторное проявление традиций

ориньякского ТК отделяет от предыдущего эпизода временной перерыв

протяженностью около 6-7 тыс. лет, но пока суть и причины данного явле-

ния остаются неясными. Принципиально важно, что подобная картина про-

слежена и в развитии традиций граветтоидного ТК. Так, между ранним

граветтом и эпиграветтом также имел место довольно яркий временной пе-

рерыв, который длился около 3 тыс. лет (от 22 до 19 ТЛ). Для времени

средней поры позднего палеолита можно гораздо уверенней говорить о су-

ществовании ряда выразительных археологических культур.

Позднее, на протяжении части средней (20-16,5) и всей заключитель-

ной (16,5-10,3 ТЛ) поры позднего палеолита в регионе зафиксированы ин-

дустрии только одного – граветтоидного технокомплекса, на базе которых

в итоге складываются и более поздние комплексы мезолитических АК. В

целом для времени от 22 до 10,3 ТЛ в зоне причерноморско-азовских сте-

пей можно уверенно реконструировать существование и развитие единого

родственного массива древнего населения, хотя уже сегодня есть доста-

точно оснований предположить, что, скорее всего, он имел более глубокие

генетические корни, представленные последовательностью, которая в тех-

нико-индустриальном проявлении могла выглядеть следующим образом:

ориньяк – ранний граветт – эпиориньяк – эпиграветт – финальный граветт.

Важно, что это это единство в период от 19 до 13,0 ТЛ отличается весьма

352

сходным характером кремневого инвентаря и только в начале финального

палеолита распалось как минимум на два обособленных, но родственных

культурных сообщества – шан-кобинское и рогаликско-царинковское.

Анализ общего хода развития культуры и хозяйства населения Север-

ного Причерноморья и Приазовья в позднем палеолие позволил автору

сделать ряд выводов общеисторического характера. Так, наличие в ранней

поре позднего палеолита региона индустрий разных технокомплексов

(ориньякоидного и селетоидного), которые, судя по материалам иных ре-

гионов, зародились еще в начальной поре позднего палеолита, дают осно-

вание считать границу между начальной и средней порами позднего палео-

лита около 32 ТЛ хронологической, а не перидизационной. По-видимому,

такой же характер имеет и рубеж между средней и заключительной порами

позднего палеолита региона около 16,5 ТЛ. Граница между ранней и сред-

ней порами около 22 ТЛ, как было показано выше, очевидно имеет другое

смысловое значение, так как с этого времени мы можем говорить о начале

постепенного исчезновения и вырождения эпиориньякских традиций и о

начале распространения эпиграветтских индустрий, которые в том или

ином виде доживают до начала голоцена и даже позднее (до эпохи неоли-

та). Рубеж около 13 ТЛ также, скорее всего, необходимо рассматривать и

интерпретировать как периодизационный, так как именно с этого времени

начинается распад эпиграветтского единства на более узкие, но родствен-

ные сообщества древнего населения.

Итак, исходя из сказанного, культурно-историческая периодизация

эволюции позднего палеолита юга Восточной Европы может быть разделе-

на на три основных периода со следующими датировками: ранний период

– до 22, средний (развитый) период – 22-13, заключительный (финальный)

период – 13-10 ТЛ. Необходимо обратить внимание на то, что оба рубежа

между периодами около 22 и 13 ТЛ связаны с началом и концом основного

этапа развития степной природно-хозяйственной области, а вместе – с

верхним и нижним рубежами последнего (максимального) наступления

353

ледника, то есть – с двумя наиболее значимыми изменениями природно-

климатической обстановки, которые отмечены для эпохи позднего

палеолита. Подчеркнем, что такие выводы хорошо согласуются с новейши-

ми разработками по периодизации позднего палеолита (М.В.Аникович,

Л.Л.Зализняк) и являются основанием для пересмотра принципов ее по-

строения, в первую очередь, для уточнения периодизационных рубежей

этой эпохи, по крайнем мере, для территории Восточной Европы и других

регионов средиземноморско-причерноморской провинции.

Таким образом, в целом, в течение многих лет автор разработал, апро-

бировал и опубликовал в многочисленных статьях и двух монографиях

свою собственную и оригинальную концепцию развития позднего палео-

лита юга Восточной Европы, которая основана не только на авторских

исследованиях, но в значительной мере на полевых и кабинетных работах

целого ряда отечественных и зарубежных ученых. Она состоит из хроно-

стратиграфической схемы природных событий, детальной хронологичес-

кой колонки наиболее ярких и выразительных памятников этого региона,

их культурно-исторической периодизации, а также из положения об осо-

бой степной природно-хозяйственной области, население которой вело

специфическое хозяйство, основанное на сезонной охоте на копытных жи-

отных (бизон, лошадь, северный олень).

354

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ

1. Абрамова З.А. Верхний палеолит Восточно-Европейской равнины.

Итоги и проблемы // РА. – 1999. – № 2. – С. 48–60.

2. Абрамова З.А. Роль бизона в мировоззрении палеолитического человека

Европы // SP. – 2001-2002. – № 1. – С. 171–195.

3. Аверкиева Ю.П. Индейские племена североамериканских степей и плато

// Народы Америки.– М.: Изд-во АН СССР, 1959. – Т. I. – С. 243–265.

4. Аверкиева Ю.П. Индейцы Северной Америки (от родового общества к

классовому): Монография. – М.: Наука, 1974. – 348 с.

5. Алексеев В.П. Становление человечества: Монография. – М.: Политиздат,

1984. – 664 с.

6. Алексеева Л.И. Териофауна многослойной стоянки Молодова V //

Многослойная палеолитическая стоянка Молодова V: люди каменного

века и окружающая среда. – М.: Наука, 1987. – С. 153–162.

7. Алексеева Л.И. Териофауна верхнего плейстоцена Восточной Европы

(крупные млекопитающие): Монография. – М.: Наука, 1990. – 110 с.

8. Алексеева Л.И., Тихомиров С.В. Конечная фаза развития позднелед-

никовой териофауны: по материалам центральных районов Русской

равнины // ТЗИН. – 1989. – Т. 198. – С. 111–118.

9. Амирханов Х.А. Верхний палеолит Северного Кавказа и его соотно-

шение с верхним палеолитом смежных территорий. – Автореф. дис...

канд. ист. наук: 07.00.06 / ИА АН СССР. – М., 1977. – 28 с.

10. Амирханов Х.А. Верхний палеолит Прикубанья: Монография. – М.:

Наука, 1986. – 113 с.

11. Амирханов Х.А. К проблеме эволюции и периодизации верхнего

палеолита Западного Кавказа // СА. – 1994. – № 4. – С. 8–22.

12. Амирханов Х.А. Восточный граветт или граветтоидные индустрии

Центральной и Восточной Европы // Восточный граветт. – М.: Науч-

ный мир, 1998. – С. 15–34.

355

13. Амирханов Х.А. К проблеме общих культурно-стадиальных характе-

ристик верхнего палеолита Кавказа // Локальные различия в каменном

веке. Труды междунар. конференции. – С.-Пб., 1999. – С. 106–108.

14. Амирханов Х.А. Зарайская стоянка: Монография. – М.: Научный мир,

2000. – 246 с.

15. Амирханов Х.А., Аникович М.В., Борзияк И.А. К проблеме перехода от

мустье к верхнему палеолиту на территории Русской равнины и

Кавказа // СА. – 1980. – № 2. – С. 5–21.

16. Андрианов Б.В. Неоседлое население мира и опыт его картографиро-

вания // Проблемы этнической географии и картографии. – М.: Наука,

1978. – С. 119–140.

17. Андрианов Б.В. К методологии исторического исследования взаимо-

действия древних человеческих обществ и природы // Общество и

природа. – М., 1981. – С. 250–261.

18. Андрианов Б.В. Неоседлое население мира. Историко-этнографическое

исследование: Монография. – М.: Наука, 1985. – 280 с.

19. Андрианов Б.В., Марков Г.Е. Хозяйственно-культурные типы и способы

производства // ВИ. – 1990. – № 8. – С. 3–15.

20. Андрианов Б.В., Чебоксаров Н.Н. Хозяйственно-культурные типы и

проблема их картографирования // СЭ. – 1972. – С. 3–16.

21. Аникович М.В. Ранняя пора верхнего палеолита Восточной Европы. –

Автореф. дис... д-ра ист. наук: 07.00.06 / ИИМК АН СССР – С.-Пб.,

1991. – 40 с.

22. Аникович М.В. Граветтоидные пути развития, граветтоидные археоло-

гические культуры и проблема “граветтоидного эпизода” // Северо-

Западное Причерноморье: ритмы культурогенеза. Тезисы докладов

семинара. – Одесса, 1992. – С. 15–17.

23. Аникович М.В. Южная и Юго-западная историко-культурные области

Восточной Европы в позднем палеолите // КСИА. – 1992. – Вып. 206. –

С. 34–42.

356

24. Аникович М.В. Основные принципы хронологии и периодизации верх-

него палеолита Восточной Европы // АВ. – 1994. – № 3. – С. 138–144.

25. Аникович М.В. Днепро-донская историко-культурная область охотни-

ков на мамонтов: от “восточного граветта” к “восточному эпиграветту”

// Восточный граветт. – М.: Науч. мир, 1998. – С. 35–66.

26. Аникович М.В. О миграциях в палеолите // SP. – 1999. – № 1. – С. 72–82.

27. Аникович М.В. О локальности в верхнем палеолите // Локальные разли-

чия в каменном веке. Тр. междунар. конф. – С.-Пб., 1999. – С. 110–112.

28. Аникович М.В. Начальная пора верхнего палеолита Восточной Европы

// SP. – 2000. – № 1. – С. 11–30.

29. Аникович М.В. “Степная зона” – одна из трех ИКО верхнего палеолита

Восточной Европы // Каменный век Старого Света. – С.-Пб.: Академ-

Принт, 2001. – С. 10–12.

30. Аникович М.В. Происхождение костенковско-стрелецкой культуры и

проблема поиска культурно-генетических связей между средним и

верхним палеолитом // SP. – 2001-2002. – № 1. – С. 266–290.

31. Аникович М.В. Ранняя пора верхнего палеолита Восточной Европы //

АЭАЕ. – 2003. – № 2. – С. 15–29.

32. Аникович М.В. О хронологии палеолита Костенковско-Борщевского

района // АЭАЕ. – 2005. – № 4. (в печати).

33. Аникович М.В., Анисюткин Н.К. Охота на мамонтов в палеолите

Евразии // SP. – 2001-2002. – № 1. – С. 479–501.

34. Анисюткин Н.К. Варианты среднего палеолита в Приднестровье: стин-

ковская культура // АСГЭ. – 1978. – Вып. 19. – С. 5–21.

35. Анисюткин Н.К. О взаимодействии среднепалеолитических культур-

ных единств на территории Юго-Запада СССР // АСГЭ. – 1984. – Вып.

25. – С. 19–23.

36. Анисюткин Н.К. Древнейшие местонахождения раннего палеолита на

юго-западе Русской равнины // АВ. – 1994. – № 3. – С. 6–15.

357

37. Анисюткин Н.К. Мустьерская эпоха на юго-западе Русской равнины:

Монография. – С.-Пб.: Европейский дом, 2001. – 310 с.

38. Анисюткин Н.К. О верхнепалеолитических формах в среднем палеоли-

те юго-запада Русской равнины // SP. – 2001-2002. – № 1. – С. 338–349.

39. Антропоген и палеолит Молдавского Приднестровья. Путеводитель

экскурсий VI-го Всесоюзного совещания по изучению четвертичного

периода. – Кишинев: Штиинца, 1986. – 154 с.

40. Антропогеновые отложения Украины: Монография / В.Н. Шелкопляс,

П.Ф. Гожик, Т.Ф. Христофорова и др. – К.: Наукова думка, 1986. – 152 с.

41. Арап Р.Я., Станко В.Н., Старкин А.В. Природная среда и развитие хо-

зяйства позднепалеолитического человека в бассейне реки Южный Буг

// Четвертичный период: методы исследования, стратиграфия и эколо-

гия. Тезисы докладов VII-го Всесоюзного совещания. – Таллинн, 1990.

– Т. І. – С. 31–32.

42. Арсланов Х.А. Радиоуглеродная геохронология верхнего плейстоцена

Европейской части СССР // БКИЧП. – 1975. – № 43. – С. 3–25.

43. Арсланов Х.А. Геохронологическая шкала позднего плейстоцена Рус-

ской равнины // Геохронология четвертичного периода. – М.: Наука,

1992. – С. 9–20.

44. Артемова В.Д. Некоторые данные о микроинвентаре: к вопросу о зонах

развития в верхнем палеолите // Человек и окружающая среда в древ-

ности и средневековье. – М.: Наука, 1985. – С. 38–46.

45. Артюшенко А.Т. Растительность лесостепи и степи Украины в четвер-

тичном периоде: Монография. – К.: Наукова думка, 1970. – 174 с.

46. Артюшенко А.Т., Пашкевич Г.А., Карева Е.В. Развитие растительности

Юга Украины в антропогенене по данным спорово-пыльцевого анализа

// БКИЧП. – 1972. – № 39. – С. 82–89.

47. Археологические экспедиции Государственной академии истории мате-

риальной культуры и Института археологии АН СССР 1919–1956 гг.:

Указатель. – М.: Изд-во АН СССР, 1962. – 264 с.

358

48. Бадер Н.О. О соотношении культуры верхнего палеолита и мезолита

Крыма и Кавказа // СА. – 1961. – № 4. – С. 9–25.

49. Бадер Н.О. Историко-культурные области верхнепалеолитического и

мезолитического времени в Восточном Средиземноморье. – Автореф.

дис… канд. ист. наук: 07.00.06 / ИА АН СССР. – М., 1965. – 22 с.

50. Бадер Н.О. Поздний палеолит Кавказа // Палеолит СССР. – М.: Наука,

1984. – С. 272–301.

51. Бадер О.Н. Две экспедиции по изучению палеолита в Северном При-

черноморье // АЖ. – 1937. – № 1. – С. 142–144.

52. Баландин Ю.Г., Иванов Г.И., Ротарь М.Ф. Голоценовая история озер и

лиманов Северо-Западного Причерноморья // История озер и внутрен-

них морей аридной зоны. Тезисы докладов ІV-го Всесоюзного симпо-

зиума по истории озер.– Л., 1975. – Т. 4. – С. 33–41.

53. Балакин С.А. Концепция хозяйственно-культурного типа: современное

состояние и перспективы применения в археологическом исследовании

// Археология и методы исторической реконструкции. – К.: Наукова

думка, 1985. – С. 91–106.

54. Баскин Л.М. Поведение копытных животных: Монография. – М.: Наука,

1976. – 296 с.

55. Баскин Л.М. Экология и поведение зубра // Зубр. – М.: Наука, 1979. – С.

442–470.

56. Бейклесс Дж. Америка глазами первооткрывателей / Пер. с анг. – М.:

Прогресс, 1969. – 408 с.

57. Белан Н.Г. Позднеплейстоценовый северный олень Поднепровья // ВЗ.

– 1983. – № 5. – С. 20–26.

58. Бєляєва В.І. Сезонність та довгочасність // Археологія. – 2002. – № 1. –

С. 31–37.

59. Береговая Н.А. Палеолитические местонахождения СССР (1958-1970

гг.): Монография – Л.: Наука, 1984. – 172 с.

359

60. Березницька І.М. Палеогеографія палеолітичного поселення Анетівка ІІ

// ЗІФ. – 2002. – Вип. 12. – С. 20–28.

61. Березницька І.М. Геоморфологія палеолітичних пам’яток долини річки

Бакшала // Археологія. – 2003. – № 1. – С. 21–27.

62. Бибиков С.Н. Об использовании улиток Helix в позднепалеолитическое

время // МИА. – 1941. – № 2. – С. 140–142.

63. Бибиков С.Н. Производственная роль костяного инвентаря в хозяйстве

позднепалеолитических обществ Крыма // УЗЛГУ. – 1949. – Вып. 13. –

Сер. общ. наук. – № 85. – С. 12–45.

64. Бибиков С.Н. Некоторые аспекты палеоэкономического моделирования

палеолита // СА. – 1969. – № 4. – С. 5–22.

65. Бибиков С.Н. Палеолит Крыма // Природа и развитие первобытного

общества. – М.: Наука, 1969. – С. 142–154.

66. Бібіков С.М. Схема хронологічних співвідношень пам’яток палеоліту і

мезоліту УРСР // Археологія Української РСР. Т. І: Первісна археоло-

гія. – К.: Наукова думка, 1971. – С. 432–433.

67. Бибиков С.Н. Плотность населения и величина охотничьих угодий в

палеолите Крыма // СА. – 1974. – № 4. – С. 11–22.

68. Бібіков С.М. Перспективні теоретичні розробки в радянській археології

// На магистралях науки. – К.: Наукова думка, 1976. – С. 300–321.

69. Бибиков С.Н., Станко В.Н., Коен В.Ю. Финальный палеолит и мезолит

Горного Крыма: Монография. – Одесса: Весть, 1994. – 240 с.

70. Бибикова В.И. О некоторых биологических особенностях первобытного

зубра // БМОИП. – 1950. – Т. LV. – Отд. биол. – Вып 5. – С. 35–43.

71. Бибикова В.И. Время появления тура в Восточной Европе // Первый

Международ. конгресс по млекопитающим. – М., 1974. – Т. І. – С. 69–71.

72. Бибикова В.И. О смене некоторых компонентов фауны копытных на

Украине в голоцене // БМОИП.– 1975. – Т. 80. – Отд. биол. – Вып. 6. –

С. 69–73.

360

73. Бибикова В.И. Фауна из мезолитических поселений Белолесье и Гирже-

во (Нижнее Поднестровье) // Археологические исследования Северо-

Западного Причерноморья. – К.: Наукова думка, 1978. – С. 17–29.

74. Бибикова В.И. Териофауна поселения Мирное // Станко В.Н. Мирное.

Проблема мезолита степей Северного Причерноморья. – К.: Наукова

думка, 1982. – С. 139–164.

75. Бибикова В.И. Охотничий промысел в палеолите и мезолите Северного

Причерноморья // КСИА. – 1985. – Вып. 181. – С. 17–19.

76. Бибикова В.И., Белан Н.Г. Локальные варианты и группировки поздне-

палеолитического териокомплекса Юго-Восточной Европы // БМОИП.

– 1979. – Т. 84. – Отд. биол. – Вып. 3. – С. 3–14.

77. Бибикова В.И., Белан Н.Г. Тарпан эпохи мезолита Северного При-

черноморья // Материалы каменного века на территории Украины. – К.:

Наукова думка, 1984. – С. 73–75.

78. Бибикова В.И., Старкин А.В. Остатки сайгака позднеплейстоценового

возраста из раскопок стоянки Анетовка ІІ (Украина) // ВЗ. – 1985. – № 5.

– С. 47–51.

79. Бибикова В.И., Старкин А.В. Характеристика остеологического мате-

риала из раскопок позднепалеолитического поселения Анетовка ІІ //

Станко В.Н., Григорьева Г.В., Швайко Т.Н. Позднепалеолитическое

поселение Анетовка ІІ. – К.: Наукова думка, 1989. – С. 127–131.

80. Благоволин Н.С., Леонтьев О.К., Муратов В.М., Островский А.Б., Рыча-

гов Г.И., Серебрянный Л.Р. Морские бассейны и положение береговых

линий Восточной Европы в плейстоцене и голоцене // Палеогеография

Европы за последние сто тысяч лет: атлас-монография. – М.: Наука,

1982. – С. 9–15.

81. Благоволин Н.С., Победоносцев С.В. Современные вертикальные дви-

жения берегов Черного и Азовского морей // Геоморфология. – 1973. –

№ 3. – С. 37–43.

82. Блон Ж. Великие кочевья / Пер. с фр. – М.: Мысль, 1975. – 160 с.

361

83. Бодянский А.В. Верхнепалеолитическое поселение у балки Капустян-

ной // Наук. праці Істор. ф-ту ЗДУ. Вип. І. – Запоріжжя, 1993. – С. 3–8.

84. Бозинский Г. Переход от мадлена к азилю как результат изменений

окружающей среды: по материалам долины Рейна // Развитие культуры

в каменном веке. – С.-Пб., 1991. – С. 104–109.

85. Болиховская Н.С. Растительность и климат Среднего Приднестровья в

позднем плейстоцене: результаты палинологического анализа отложе-

ний Кишлянского Яра // Кетросы: мустьерская стоянка на Среднем

Днестре. – М.: Наука, 1981. – С. 103–124.

86. Болиховская Н.С. Растительность микулинского межледниковья по

данным палинологического анализа полигенетической ископаемой

почвы близ стоянки Молодова І // Молодова І: уникальное мустьерское

поселение на Среднем Днестре. – М.: Наука, 1982. – С. 145–154.

87. Болиховская Н.С. О роли палинологических данных в стратиграфии

лессовой формации Русской равнины // Четвертичный период. Палеон-

тология и археология. – Кишинев: Штиинца, 1989. – С. 83–90.

88. Болиховская Н.С., Пашкевич Г.А. Динамика растительности в окрест-

ностях стоянки Молодова І в позднем плейстоцене: по материалам па-

линологических исследований // Молодова І: уникальное мустьерское

поселение на Среднем Днестре. – М.: Наука, 1982. – С. 120–145.

89. Бонч-Осмоловский Г.А. Итоги изучения крымского палеолита // Тр. ІІ-й

Международной конференции АИЧПЕ. Вып. V. – Л.-М.-Новосибирск:

Гос. научн. -техн. горно-геолог. изд-во, 1934. – С. 114–183.

90. Борзияк И.А. Верхнепалеолитическая стоянка Климауцы І // АИМ-

1974-76. – Кишинев: Штиинца, 1981. – С. 2–24.

91. Борзияк И.А. Поздний палеолит Днестровско-Карпатского региона // Пер-

вобытные древности Молдавии. – Кишинев: Штиинца, 1983. – С. 33–64.

92. Борзияк И.А. О возможности проявления культа быка в позднем палео-

лите Юго-Запада СССР // Реконструкция древних верований: источни-

ки, метод, цель. Тезисы докладов конференции. – Л., 1990. – С. 22–23.

362

93. Борзияк И.А. Рашковская, аккаржанская и анетовская позднепалео-

литические культуры на Юго-Западе СССР // Проблемы первобытной

археологии Северного Причерноморья. Тезисы докладов конференции.

– Ч. І. – Херсон, 1990. – С. 18–20.

94. Борзияк И.А. Мезолит Молдовы: общий обзор // ДСПК. – 1997. – Т. VI.

– С. 18–24.

95. Борзияк И.А. Некоторые типологические элементы костенковско-вил-

лендорфского культурного единства в позднем палеолите Поднест-

ровья // Vestigii arheologice din Moldova. – Chişinâu: Tipografia Acade-

miei de Ştiinte RM, 1997. – S. 11–17.

96. Борзияк И.А. Граветт Поднестровья и его связи с “единством Виллен-

дорф–Павлов–Костенки” // Восточный граветт. – М.: Научный мир,

1998. – С. 135–141.

97. Борзияк И.А., Гольберт А.В., Медяник С.И., Моток В.Е. Археология и па-

леогеография стоянки Климэуць ІІ // Материалы и исследования по ар-

хеологии и этнографии Молдовы. – Кишинев: Штиинца, 1992. – С. 31–37.

98. Борзияк И., Давид А., Обаде Т. Климэуць ІІ – верхнепалеолитическая

стоянка с мамонтовой фауной в Поднестровье // Tiragetia. – 1992. –

Anuar 1. – Р. 75–94.

99. Борзияк И.А., Коваленко С.И. Новые данные о позднем палеолите Ниж-

него Поднестровья // Молдавское Поднестровье в первобытную эпоху.

– Кишинев: Штиинца, 1987. – С. 16–41.

100. Борзияк И.А., Коваленко С.И. Некоторые данные о многослойной

палеолитической стоянке Косоуцы на Среднем Днестре // Четвертич-

ный период. Палеонтология и археология. – Кишинев: Штиинца, 1989.

– С. 201–218.

101. Борзияк И.А., Кременецкий К.В., Перепелица А.Я. Палеоэкология

позднепалеолитической стоянки Косоуцы // Известия АН Республики

Молдова. – Сер. общ. наук. – 1990. – № 2. – С. 56–63.

363

102. Борзіяк І.О., Кулаковська Л.В. Граветт Подністров’я: загальний огляд

// Археологія. – 1998. – № 4. – С. 55–63.

103. Борзияк И.А., Обаде Т.Ф. Мамонт в палеолите Карпато-Днестровского

региона // SP. – 1999. – № 1. – С. 287–311.

104. Борисковский П.И. К вопросу о стадиальности в развитии верхнего

палеолита. – ИГАИМК. – 1932. – Т. ХIV. – Вып. 4. – 40 с.

105. Борисковський П.Й. Людина кам’яного віку на Україні: Монографія. –

К.: Вид-во АН УРСР, 1940. – 129 с.

106. Борисковський П.Й. Огляд історії вивчення палеоліту України //

Археологія. – 1947. – Т. 1. – С. 85–99.

107. Борисковський П.Й. Палеолітичне місцезнаходження біля м.Авросіїв-

ка // Археологія. – 1951. – Вип. V. – С. 143–159.

108. Борисковский П.И. Раскопки в Амвросиевке и проблема палеолити-

ческих культовых мест // КСИИМК. – 1951. – Вып. ХХХVІІ. – С. 9–22.

109. Борисковский П.И. Палеолит Украины: историко-археологические

очерки: Монографія. – МИА. – 1953. – № 40. – 464 с.

110. Борисковский П.И. Палеолитические жилища на территории СССР и

этнографические параллели к ним / V-й Международный конгресс

антропологических и этнографических наук. – М.: Изд-во АН СССР,

1956. – 32 с. (отд. оттиск).

111. Борисковский П.И. Разведки памятников каменного века между Тирас-

полем и Раздельной // МАСП. – 1957. – Вып. І. – С. 4–9.

112. Борисковский П.И. Изучение палеолитических жилищ в Советском

Союзе // СА. – 1958. – № 1. – С. 3–19.

113. Борисковский П.И. К вопросу о новых находках памятников древнего

палеолита // ЗОАО. – 1960. – Т. І. – С. 287–289.

114. Борисковский П.И. Палеолитическая стоянка под Одессой: раскопки

1959 г. // КСИА. – 1961. – Вып. 86. – С. 28–35.

115. Борисковский П.И. Позднепалеолитическая стоянка Большая Аккаржа

по раскопкам 1959 г. // КСОГАМ-1959. – Одесса, 1961. – С. 18–23.

364

116. Борисковский П.И. Отчет Одесского палеолитического отряда ЛОИА

АН СССР и ОАМ об археологических разведках и раскопках в 1961 г.

– Л., 1962. – 17 с. – Архив ИИМК РАН. – Ф. 35. – Оп. 1-1961. – № 138.

117. Борисковский П.И. Раскопки позднепалеолитической стоянки Большая

Аккаржа в 1961 г. // КСОГАМ-1961. – Одесса, 1963. – С. 7–10.

118. Борисковский П.И. Проблема развития позднепалеолитической куль-

туры степной области. – VІІ-й Международный конгресс антропологи-

ческих и этнографических наук. – М.: Наука, 1964. – 10 с. (отд. оттиск).

119. Борисковский П.И. Разведка памятников каменного века в Одесской

области в 1962 г. // КСОГАМ-1962. – Одесса, 1964. – С. 12–17.

120. Борисковский П.И. Отчет Одесского палеолитического отряда Ленин-

градского отделения Института археологии АН СССР об археоло-

гических разведках в 1968 г. – Л., 1968. – 25 с. – Архив ИИМК РАН. –

Ф. 35. – Оп. 1. – 1968. – Д. 56.

121. Борисковский П.И. Проблема развития позднепалеолитической куль-

туры степной области // Тр. VІІ-го Междунар. конгресса антропол. и

этнограф. наук. – М.: Наука, 1970. – Т. 5. – С. 425–431.

122. Борисковский П.И. Введение. Краткая история изучения палеолита.

Обзор источников // Палеолит СССР. – М.: Наука, 1984. – С. 9–16.

123. Борисковский П.И. Заключение. Проблемы палеолитических культур,

хозяйства и социального строя // Палеолит СССР. – М.: Наука, 1984. –

С. 348–355.

124. Борисковский П.И. Критерии выделения позднепалеолитических исто-

рико-культурных областей: на примере степной зоны // Проблемы

культурной адаптации в эпоху верхнего палеолита. – Л.: Наука, 1989. –

С. 24–27.

125. Борисковский П.И. Некоторые вопросы изучения позднепалеолитичес-

ких жилищ // Каменный век: памятники, методика, проблемы. – К.:

Наукова думка, 1989. – С. 81–85.

365

126. Борисковский П.И., Красковский В.И. Памятники древнейшей челове-

ческой культуры Северо-Западного Причерноморья. – Одесса, 1961. –

38 с.

127. Борисковский П.И., Красковский В.И. Раскопки палеолита под Одес-

сой // АО-1968. – М.: Наука, 1969. – С. 264.

128. Борисковский П.И., Праслов Н.Д. Палеолит бассейна Днепра и При-

азовья: Монография. – САИ. – 1964. – Вып. А 1-5. – 54 с.

129. Бромлей Ю.В. Этнос и этнография: Монография. – М.: Наука, 1973. –

284 с.

130. Бромлей Ю.В. Современные проблемы этнографии: очерки теории и

истории: Монография. – М.: Наука, 1981. – 391 с.

131. Бруяко И.В., Карпов В.А., Петренко В.Г. Изменение уровня Черного

моря от эпохи камня до средних веков: по результатам исследования

северо-западного шельфа // Изучение памятников истории и культуры

в гидросфере. – М.: Наука, 1991. – С. 3–5, 8–18. (сер.: Памятникове-

дение. – № 2).

132. Бруяко И.В., Видейко М.Ю., Сапожников И.В. Виктор Федорович

Петрунь и его вклад в археоминералогию // Археоминералогия и ран-

няя история минералогии. – Сыктывкар: Геопринт, 2005. – С. 17–22.

133. Будыко М.И. О причинах вымирания некоторых видов животных в кон-

це плейстоцена // Изв. АН СССР. – Сер. геогр. – 1967. – № 2. – С. 28–36.

134. Васильев С.А. Проблемы реконструкций позднепалеолитических об-

ществ и этноархеологические исследования // Проблемы реконструк-

ций в археологии. – Новосибирск: Наука, 1985. – С. 48–54.

135. Васильев С.А. Проблемы реконструкции палеолитических стоянок в

свете данных этноархеологии: обзор современной зарубежной литера-

туры // Проблемы интерпретации археологических источников. –

Орджоникидзе, 1987. – С. 69–74.

366

136. Васильев С.А. К вопросу о реконструкции приочажных комплексов в

позднем палеолите // Методы реконструкций в археологии. – Новоси-

бирск: Наука, 1991. – С. 246–250.

137. Васільєв С.О. Критерії виділення наземних жител пізнього палеоліту //

Археологія. – 1995. – № 3. – С. 131–136.

138. Васильев С.А. П.И.Борисковский и развитие методики полевого иссле-

дования палеолитических памятников в России // Каменный век Ста-

рого Света. – С.-Пб.: Академ-Принт, 2001. – С. 28–31.

139. Васильев С.А. Изучение палеолита в России: прошлое, настоящее и

перспективы на будущее // SP. – 2001–2002. – № 1. – С. 21–170.

140. Васильев С.А. Проблема критериев выделения крупных историко-

культурных областей позднего палеолита: история вопроса и методо-

логия подхода // Сибирское археологическое обозрение. – 2002. – Вып.

3. (электр. журнал. – Новосибирск).

141. Васильев С.А. Современное палеолитоведение и российская археоло-

гия // Археолог: детектив и мыслитель. – С.-Пб.: Изд-во С.-Пб. уни-

верситета, 2004. – С. 157–166.

142. Векилова Е.А. Стоянка Сюрень І и ее место среди палеолитических

местонахождений Крыма и ближайших территорий // МИА. – 1957. –

№ 59. – С. 235–323.

143. Векилова Е.А. К вопросу о свидерской культуре в Крыму // КСИА. –

1961. – Вып. 82. – С. 143–149.

144. Векилова Е.А. Каменный век Крыма: некоторые итоги и проблемы //

МИА. – 1971. – № 173. – С. 117–161.

145. Векилова Е.А. Природные условия в человек в палеолите Крыма //

Первобытный человек, его материальная культура и природная среда

в плейстоцене и голоцене. – М., 1974. – С. 160–165.

146. Веклич М.Ф. Стратиграфия лессовой формации Украины и соседних

стран: Монография. – К.: Наукова думка, 1968. – 238 с.

367

147. Веклич М.Ф. Палеоэтапность и стратотипы почвенных формаций

верхнего кайнозоя: Монография. – К.: Наукова думка, 1982. – 202 с.

148. Веклич М.Ф. Проблемы палеоклиматологии: Монография. – К.: Науко-

ва думка, 1987. – 190 с.

149. Веклич М.Ф. Этапы развития природы Черного и Азовского морей в

четвертичное время и их корреляция с континентальными обстановка-

ми // Четвертичный период. Палеогеография и литология. – Кишинев:

Штиинца, 1989. – С. 102–118.

150. Веклич М.Ф., Сиренко Н.А. Опорные геологические разрезы антропо-

гена Украины: Монография. – Ч. ІІІ. – К.: Наукова думка, 1972. – 226 с.

151. Веклич М.Ф., Сиренко Н.А. Районирование равнин Юга Украины по

палеогеографическим данным // Палеогеография и инженерная геоло-

гия юга Украины: поздний кайнозой. Авторефераты и тезисы докла-

дов. – К., 1974. – С. 34–44.

152. Веклич М.Ф., Сиренко Н.А. Плиоцен и плейстоцен левобережья Ниж-

него Днепра и равнинного Крыма: Монография. – К.: Наукова думка,

1976. – 187 с.

153. Веклич М.Ф., Сиренко Н.А., Матвиишина Ж.И. и др. Плейстоценовые

палеоландшафты порожистого и надпорожистого Приднепровья // Па-

леогеография. Палеоландшафты. – К.: Наукова думка, 1977. – С. 69–111.

154. Величко А.А. Палеогеография, современное состояние природной

среды и прогноз // БКИЧП. – 1980. – № 50. С. 12–23.

155. Величко А.А. Периодизация событий позднего плейстоцена в перигля-

циальной области // Палеогеография Европы за последние сто тысяч

лет: атлас-монография. – М.: Наука, 1982. – С. 67–70.

156. Величко А.А. О геохронологии и геоэкологии заселения Русской рав-

нины в позднем плейстоцене // Проблемы культурной адаптации в

эпоху верхнего палеолита. Тезисы докладов советско-американского

симпозиума. – Л.: Наука, 1989. – С. 34–37.

368

157. Величко А.А., Грибченко Ю.Н., Куренкова Е.И., Новенко Е.Ю. Геохро-

нология палеолита Восточно-Европейской равнины // Ландшафтно-

климатические изменения, животный мир и человек в позднем плейс-

тоцене и голоцене. – М.: ИГ РАН, 1999. – С. 19–50.

158. Величко А.А., Маркова А.К., Морозова Т.Д., Ударцев В.П. Методы

абсолютной и относительной геохронологии в лессово-почвенной

стратиграфии и ее корреляция с ритмикой донных осадков океана //

Новые данные о геохронологии четвертичного периода. – М.: Наука,

1987. – С. 23–31.

159. Величко А.А., Маркова А.К., Морозова Т.Д., Нечаев В.П., Ударцев В.П.

и др. Хроностратиграфия лессово-почвенной формации и ее значение

в корреляции периодизаций лессовых перигляциальной и приморской

областей // Четвертичный период. Палеогеография и литология. –

Кишинев: Штиинца, 1989. – С. 14–21.

160. Величко А.А., Морозова Т.Д. Изменения природной среды в позднем

плейстоцене по данным изучения лессов, криогенных явлений, иско-

паемых почв и фауны // Палеогеография Европы за последние сто

тысяч лет: атлас-монография. – М.: Наука, 1982. – С. 115–120.

161. Верещагин Н.К. Охоты первобытного человека и вымирание плейс-

тоценовых животных // ТЗИН. – 1971. – Т. ХLІХ. – С. 200–232.

162. Верещагин Н.К. Ископаемые млекопитающие и палеоклиматы // Ме-

тоды реконструкции палеоклиматов. – М.: Наука, 1985. – С. 56–60.

163. Верещагин Н.К., Барышников Г.Ф. Ареалы копытных фауны СССР в

антропогене // ТЗИН. – 1980. – Т. ХСІІІ. – С. 3–20.

164. Верещагин Н.К., Барышников Г.Ф. Вымирание млекопитающих в чет-

вертичном периоде Северной Евразии // ТЗИН. – 1985. – Т. СХХХІ. –

С. 3–38.

165. Виноградова Е.А. Хозяйственная структура юго-западной части стоян-

ки Каменная Балка II: по данным планиграфии // АА. – 1995. – № 4. –

С. 88–92.

369

166. Виноградова Е.А. Планировка верхнепалеолитических поселений:

древний рельеф и хозяйственно-бытовая структура памятников // ДА.

– 2000. – № 3-4. – С. 24–37.

167. Виноградова Е.А., Леонова Н.Б., Хайкунова Н.А. Результаты изучения

памятников каменнобалковской культуры (верхний палеолит) в

последние десятилетия // Проблемы археологии Юго-Восточной Евро-

пы. Тезисы докладов VII-й Донской археологической конференции. –

Ростов-на-Дону, 1998. – С. 14–15.

168. Волонтир Н.Н. История развития растительности Нижнего Приднест-

ровья в позднем плейстоцене и голоцене. – Автореф. дис… канд. геогр.

наук: 11.00.04 / ИГ АН СССР. – М., 1989. – 19 с.

169. Висла Балка – позднепалеолитический памятник на Северском Донце:

Монография / А.П. Весельский, Н.П. Герасименко, Е.Ю. Гиря и др. –

Донецк, 2002. – 153 с. (сер.: АА. – № 11).

170. Гавриленко І.М. Зимівниківська археологічна культура: до історії

ранньомезолітичного населення Лівобережної України: Монографія. –

Полтава, 2000. – 129 с.

171. Гаврилов К.Н. Рец. ка кн.: From Kostenki to Clovis: Upper Paleolithic –

Paleo-Indian Adaptations. / Eds. O.Soffer & N.D.Praslov. – N.Y.: Plenum

Press, 1993. – 334 р. // РА. – 1997. – № 4. – С. 200–207.

172. Гвоздовер М.Д. Позднепалеолитические памятники Нижнего Дона //

Борисковский П.И., Праслов Н.Д. Палеолит бассейна Днепра и При-

азовья. – САИ. – 1964. – Вып. А 1-5. – С. 37–41.

173. Гвоздовер М.Д. О культурной принадлежности позднепалеолитичес-

ких памятников Нижнего Дона // ВА. – 1967. – Вып. 27. – С. 82–101.

174. Гвоздовер М.Д. Специализация охоты и характер кремневого инвента-

ря верхнего палеолита // Первобытный человек, его материальная

культура и природная среда в плейстоцене и голоцене. – М., 1974. – С.

48–52.

370

175. Гвоздовер М.Д., Иванова И.К. Палеолит // Лесс – перигляциал – па-

леолит на территории Средней и Восточной Европы. – М., 1969. – С.

589–611.

176. Генинг В.Ф., Петрин В.Т. Позднепалеолитическая эпоха на юге Запад-

ной Сибири. – Новосибирск: Наука, 1985. – 88 с.

177. Герасименко Н.П. Реконструкція природного середовища давньої

людини на стоянці Амвросіївка // АА. – 1994. – № 3. – С. 261–266.

178. Герасименко Н.П. Природная среда обитания человека на юго-востоке

Украины в позднеледниковье и голоцене: по материалам палеогеогра-

фического изучения археологических памятников // АА. – 1997. – № 6.

– С. 3–64.

179. Герасименко Н.П. Природная среда обитания палеолитического чело-

века Западного Крыма и Донбасса в последнем ледниковом периоде //

Верхний палеолит – верхний плейстоцен: динамика природных собы-

тий и периодизация археологических культур. – С.-Пб.: Академ-Принт,

2002. – С. 63–68.

180. Герасименко Н.П. Природная среда обитания палеолитического чело-

века Западного Крыма и Донбасса в последнем ледниковом периоде //

Варіабельність середнього палеоліту України. – К.: Шлях, 2003. – С.

116–122.

181. Герасименко Н.П. Розвиток ландшафтів четвертинного періоду на

території України. – Автореф. дис... д-ра геогр. наук: 11.00.04 / ІГ

НАНУ – К., 2004. – 39 с.

182. Гіря Є.Ю., Сапожников І.В. Пізньопалеолітична стоянка Кам'янка в

Нижньому Подністров'ї: технологія та типологія крем’яних воробів //

Охорона та досідження пам'яток археології в Україні в 1989 році. Тези

доповідей науково-практичного семинару. – Вінниця, 1990. – С. 31–32.

183. Гладилин В.Н. Роль народонаселения в процессе взаимодействия при-

роды и общества в каменном веке // Первобытный человек, его мате-

371

риальная культура и природная среда в плейстоцене и голоцене. – М.,

1974. – С. 71–78.

184. Гладких М.И. Верхнепалеолитическое местонахождение Антоновка ІІІ

на Донеччине // АИУ-1965-66. – К.: Наукова думка, 1967. – С. 65–69.

185. Гладких М.И. Некоторые итоги исследования позднепалеолитического

поселения Антоновка ІІІ // Материалы по четвертичному периоду

Украины. – К.: Наукова думка, 1969. – С. 252–268.

186. Гладких М.И. Прикарпатская зона хозяйственно-культурного типа

охотников и собирателей позднего палеолита // Новые открытия со-

ветских археологов. Тезисы доклалов конференции. – Ч. І. – К., 1975. –

С. 56–57.

187. Гладких М.И. К вопросу о разграничении хозяйственно-культурных

типов и историко-этнографических общностей позднего палеолита //

Палеоэкология древнего человека. – М.: Наука, 1977. – С. 112–116.

188. Гладких М.І. Історична інтерпретація пізнього палеоліту: за матеріала-

ми території України. – К., 1991. – 43 с.

189. Гладких М.И., Рыжов С.Н., Суховой Н.А. Гордашовка – ориньякоид-

ный палеолит на Горном Тикиче: предварительные результаты // АА.

– 1994. № 3. – С. 217–226.

190. Гладких М.И., Рыжов С.Н., Суховой Н.А. Кварцевые орудия позднепа-

леолитического поселения Гордашовка І // Археология и этнология

Восточной Европы. Материалы и исследования. – Одесса: Гермес,

1997. – С. 57–68.

191. Гладких М.І., Станко В.Н. Епоха пізнього палеоліту // Давня історія

України. Т. І: Первісне суспільство. – К.: Наукова думка, 1997. – С.

51–113.

192. Гожик П.Ф. Позднеплейстоценовая регрессия Черного моря и ее

влияние на развитие устьевых участков рек Причерноморья // ХІ-й

конгресс ИНКВА. Тезисы докладов. – М., 1982. – Т. ІІІ. – С. 104.

372

193. Гожик П.Ф. История лиманов Причерноморья // История озер Восточ-

но-Европейской равнины. – С.-Пб.: Наука, 1992. – С. 195–203.

194. Гожик П.Ф., Ковалюх П.П. Основные этапы развития лиманов Севе-

ро-Западного Причерноморья // ХІ-й конгресс ИНКВА. Тезисы докла-

дов.– М., 1982. – Т. ІІІ. – С. 105.

195. Голованова Л.В., Хоффекер Д.Ф. Микок на Северном Кавказе // АА. –

2000. – № 9. – С. 52–53

196. Голоцен северо-западной части Черного моря: расчленение, радиоуг-

леродное датирование, корреляция разрезов / П.Ф. Гожик, В.Г. Карпов,

В.Г. Иванов и др. – К.:, 1987. – 45 с. (Препр. / ИГН АН УССР; 87-42).

197. Гольберт А.В., Моток В.Е., Осиюк В.А. Лессово-почвенная формация

антропогена Молдавии: на примере долины Днестра. – Изв. АН МССР.

– Сер. физика и техника. – 1990. – № 1. – С. 53–60.

198. Гольберт А.В., Моток В.Е., Осиюк В.А. и др. Геология, абсолютный

возраст и палеогеография погребенных почв курганов эпохи бронзы:

Отчет по хоздоговору № 49. – Кишинев, 1990. – 50 с. – Архив кафед-

ры археологии Тираспольского государственого университета.

199. Горелик А.Ф. Мезолит Северо-Восточного Причерноморья: вопросы

культурно-хронологического членения // Материалы каменного века

на территории Украины. – К.: Наукова думка, 1984. – С. 4–23.

200. Горелик А.Ф. Мезолит бассейна Северского Донца и Северо-Восточ-

ного Приазовья. – Автореф. дис... канд. ист. наук: 07.00.06 / ЛОИА АН

СССР. – Л., 1986. – 14 с.

201. Горелик А.Ф. Некоторые итоги предварительного пространственно–

функционального анализа Рогаликской группы местонахождений

позднего палеолита // История, политология, экономическая теория. –

Луганск, 1993. – С. 112–119.

202. Горелик А.Ф. Культурные различия в материалах Рогаликско-Пере-

дельской группы синхронных стоянок финального палеолита: Луганс-

кая область, Украина // АА. – 1996. – № 5. – С. 209–219.

373

203. Горелік О.Ф. Проблема формування епігравету Дніпро-Донського

межиріччя // Археологія. – 2000. – № 2. – С. 20–29.

204. Горелик А.Ф. Памятники Рогаликско-Передельского района. Пробле-

мы финального палеолита Юго-Восточной Украины. – Киев-Луганск:

Луганский институт МВД, 2001. – 366 с.

205. Горелик А.Ф. Охота на лошадь в жизнеобеспечении финальнопалеоли-

тического населения Юго-Восточной Украины // VА. – 2001. – № 3–4.

– С. 156–30.

206. Горелік О.Ф. Фауністичні рештки в матеріалах Рогалицько-Передель-

ських стацій фінального палеоліту // Археологія. – 2002. – № 2. – С.

115–122.

207. Городцов В.А. Археология. Т. І: Каменный период: Монография. – М.-

Л.: Гос. изд-во, 1923. – 397 с.

208. Городцов В.А. Результаты исследования Ильской палеолитической

стоянки: предварительное сообщение // МИА. – 1941. – № 2. – С. 7–25.

209. Григорьев Г.П. К различению признаков генетического родства, диф-

фузии и синстадиальности // VII Международный конгресс доистори-

ков и протоисториков. Доклады и сообщения археологов СССР. – М.:

Наука, 1966. – С. 27–35.

210. Григорьев Г.П. Начало верхнего палеолита и происхождение Homo

Sapiens: Монография. – Л.: Наука, 1968. – 224 с.

211. Григорьев Г.П. Культура первобытного общества и природная среда //

Природа и развитие первобытного общества на территории Европейс-

кой части СССР. – М.: Наука, 1969. – С. 216–227.

212. Григорьев Г.П. Верхний палеолит // МИА. – 1970. – № 166. – С. 43–63.

213. Григорьев Г.П. К методике установления локальных различий в палео-

лите // УСА. – 1972. – Вып. 2. – С. 14–19.

214. Григорьев Г.П. Ориньякская культура и ориньякоидные культуры

Европы // КСИА. – 1972. – Вып. 131. – С. 20–24.

374

215. Григорьев Г.П. Восстановление общественного строя палеолитичес-

ких охотников и собирателей // Охотники, собиратели, рыболовы. – Л:

Наука, 1972. – С. 11–25.

216. Григорьев Г.П. Эпохи палеолита как показатель развития // Законо-

мерности развития позднепалеолитических культур на территории

Франции и Восточной Европы. Тезисы докладов к советско-французc-

кому симпозиуму. – Л.: Наука, 1988. – С. 13–15.

217. Григорьева Г.В. Новые памятники каменного века в Нижнем Поднест-

ровье // КСОГАМ-1962. – Одесса, 1964. – С. 17–24.

218. Григорьева Г.В. Локальные варианты культуры позднего палеолита

Юга СССР: степная зона // VII-й Международный конгресс доисто-

риков и протоисториков. Доклады и сообщения археологов СССР. –

М.: Наука, 1966. – С. 36–37.

219. Григорьева Г.В. Позднепалеолитические памятники Одесской области

// Sbornik nărodniho muzea v Praze. – 1966. – Vol. ХХ. – № 1/2. – Р. 17–20.

220. Григорьева Г.В. Большая Аккаржа и ее место среди позднепалеолити-

ческих памятников юга СССР // КСИА. – 1967. – Вып. 111. – С. 86–90.

221. Григорьева Г.В. Позднепалеолитические памятники Северо–Западного

Причерноморья и Северного Приазовья. – Автореф. дис... канд. ист.

наук: 07.00.06 / ЛОИА АН СССР. - Л., 1968. – 17 с.

222. Григорьева Г.В. Локальные культуры позднего палеолита Юга СССР:

степная зона // VIIe Congrĕs International des Sciences Prĕhistoriques et

Protohistoriques. – Prague: Academia, 1970. – P. 334–337.

223. Григорьева Г.В. Позднепалеолитические памятники с геометрически-

ми микролитами на Русской равнине // КСИА. – 1983. – Вып. 173. – С.

55–61.

224. Григорьева Г.В. Палинологические и радиоуглеродные данные о мно-

гослойной стоянке Корпач // Первобытные древности Молдавии. – Ки-

шинев: Штиинца, 1983. – С. 202–206.

375

225. Григорьева Г.В. Некоторые микролитические орудия из позднепалео-

литической стоянки Анетовка II // КСИА. – 1987. – Вып. 189. – С. 27–32.

226. Григорьева Г.В. Позднепалеолитические культовые места // Религиоз-

ные представления в первобытном обществе. Тезисы докладов конфе-

ренции. – М., 1987. – С. 57–59.

227. Григорьева Г.В. Классификация микропластинок на юго-западе СССР

// Закономерности развития позднепалеолитических культур на терри-

тории Франции и Восточной Европы. Тезисы докладов к советско-

французcкому симпозиуму. – Л.: Наука, 1988. – С. 57–59.

228. Григорьева Г.В. Костяные индустрии позднепалеолитических памят-

ников Юго-Запада Восточной Европы // Проблемы культурной адап-

тации в эпоху верхнего палеолита. – Л.: Наука, 1989. – С. 59–61.

229. Григорьева Г.В. Некоторые культовые места в палеолите // Реконст-

рукция древних верований: источники, метод, цель. Тезисы докладов

конференции. – Л., 1990. – С. 23–25.

230. Григорьева Г.В. Памятники анетовской палеолитической культуры //

Палеолит Кавказа и сопредельных территорий. Тезисы докладов меж-

дународного семинара. – Тбилиси, 1990. – С. 87–89.

231. Григорьева Г.В. Поздний палеолит Нижнего Поднестровья // Пробле-

мы истории и археологии Нижнего Поднестровья. Тезисы докладов

конференции. – Ч. I. – Белгород-Днестровский, 1990. – С. 22–24.

232. Григорьева Г.В. Культурные процессы в позднем палеолите Северо-

Западного Причерноморья // Северо-Западное Причерноморье: ритмы

культурогенеза. Тезисы докладов семинара. – Одесса, 1992. – С. 9–12.

233. Григорьева Г.В. О периодизации позднего палеолита Юго-Запада

СССР // КСИА. – 1992. – Вып. 206. – С. 58–64.

234. Григорьева Г.В. Позднепалеолитические памятники с геометрически-

ми микролитами: к вопросу о датировке // Пізньопалеолітичні пам’ят-

ки центру Північного Причорномор’я: нові матеріали. – Херсон, 1992.

– С. 11–20.

376

235. Григорьева Г.В. К вопросу о существовании Днепро-Донецкой исто-

рико-культурной области // Особености развития верхнего палеолита

Восточной Европы. – С.-Пб.: Академ-Принт, 2002. – С. 63–67.

236. Григорьева Г.В., Станко В.Н. Новые мезолитические местонахожде-

ния на р.Ингул // Археологические памятники Поингулья. – К.: Науко-

ва думка, 1980. – С. 164–171.

237. Гричук В.П. Растительность на Русской равнине в позднем палеолите

// Природа и развитие первобытного общества на территории Евро-

пейской части СССР. – М.: Наука, 1969. – С. 58–66.

238. Гричук В.П. Растительность Европы в позднем плейстоцене (Карты 9,

10, 11) // Палеогеография Европы за последние сто тысяч лет: атлас-

монография. – М.: Наука, 1982. – С. 92–109.

239. Гричук В.П. История флоры и растительности Русской равнины в

плейстоцене: Монография. – М.: Наука, 1989. – 184 с.

240. Грищенко М.Н. Плейстоцен и голоцен бассейна Верхнего Дона:

Монография. – М.: Наука, 1976. – 228 с.

241. Громов В.И. Некоторые новые данные о фауне и геологии палеолита

Восточной Европы и Сибири // ИГАИМК. – 1935. – Вып. 118. – С. 83–270.

242. Громов В.И. Палеонтологическое и археологическое обоснование

стратиграфии континентальных отложений четвертичного периода на

территории СССР: Монография. – М.: Изд-во АН СССР, 1948. – 520 с.

(сер.: Тр. АН СССР. – Вып. 64. – Геол. сер. – № 17).

243. Грушевська К. Початки заселення і культури Америки // З примитив-

ної культури. – К., 1924. – С. 17–74. (окр. відб.).

244. Гюрова М.Р. Каменные орудия труда конца позднего палеолита Болга-

рии в свете трасологических исследований. – Автореф. дис… канд.

ист. наук: 07.00.06 / ЛОИА АН СССР. – Л., 1988. – 18 с.

245. Давид А.И. Териофауна плейстоцена Молдавии: Монография. – Киши-

нев: Штиинца, 1980. – 187 с.

377

246. Давид А.И. Остатки млекопитающих из раскопок палеолитической

стоянки Кетросы // Кетросы. Мустьерская стоянка на Среднем Днест-

ре. – М.: Наука, 1981. – С. 139–142.

247. Давид А.И. Формирование териофауны Молдавии в антропогене:

Монография. – Кишинев: Штиинца, 1982. – 152 с.

248. Давид А.И., Кетрару Н.А. Фауна млекопитающих палеолита Молда-

вии // Фауна кайнозоя Молдавии. – Кишинев: Ред.-изд. отдел АН

МССР, 1970. – С. 3–53.

249. Давид А.И., Паскарь В.Н. Териофауна многослойной позднепалео-

литической стоянки Косэуць // Чтения памяти А.А.Браунера. – Одесса:

Астропринт, 2000. – С. 94–98.

250. Даниленко В.Н. Волошский эпипалеолитический могильник // СЭ. –

1955. – № 3. – С. 56–61.

251. Даниленко В.Н. Неолит Украины (главы древней истории Юго-Вос-

точной Европы): Монография. – К.: Наукова думка, 1969. – 260 с.

252. Дворянинов С.А. Предварительные итоги разведок памятников камен-

ного века в Татарбунарском районе Одесской области // МАСП. –

1976. – Вып. 8. – С. 154–157.

253. Дворянинов С.А. О днепровских могильниках каменного века // Архео-

логические исследования Северо-Западного Причерноморья. – К.:

Наукова думка, 1978. – С. 5–15.

254. Дворянинов С.А. О типах древнейших трапециевидных микролитов на

юге Украины // Орудия каменного века. – К.: Наукова думка, 1978. – С.

32–35.

255. Дворянинов С.А., Сапожников И.В. О возможной интерпретации двух

типов геоморфологического расположения стоянок позднего палеоли-

та и мезолита Северо-Западного Причерноморья // 150 лет Одесскому

археологическому музею. Тезисы докладов юбилейной конференции.

– К.: Наукова думка, 1975. – С. 16–18.

378

256. Дворянинов С.О., Сапожников І.В. Про час появи геометричних мікро-

літів у кам’яному віці Дніпровського Надпорожжя // КДУ. – 2002. – С.

116–120.

257. Демиденко Ю.Э. “Крымская загадка” – среднепалеолитические изде-

лия в раннем ориньяке типа Кремс-Дюфур Сюрени І: альтернативные

гипотезы для решения проблемы // SP. – 2000. – № 1. – С. 97–124.

258. Демиденко Ю.Э. Сюрень-І (Крым) и степная зона верхнего палеолита

юга Восточной Европы // Каменный век Старого Света. – С.-Пб.: Ака-

дем-Принт, 2001. – С. 39–41.

259. Демиденко Ю.Е. Сюрень І (Крим): загальний археологічний контекст і

специфіка поселень носіїв індустрії раннього орін’яку типу кремс–

дюфур // Археологія. – 2002. – № 2. – С. 3–9.

260. Демиденко Ю.Е. Навес Сюрень І (Крым): индустриально-хронологи-

ческая колонка памятника и ориньякские комплексы // АЗ. – 2002. –

Вып. 2. – С. 29–67.

261. Демиденко Ю.Э. Комплексы находок нижних культуросодержащих

отложений навеса Сюрень-1 (Крым) // SР. – 2001-2002. – № 1. – С.

350–382.

262. Демиденко Ю.Э. Верхний палеолит Крыма: индустриально-хроноло-

гическая вариабельность // АЗ. – 2003. – Вып. 3. – С. 36–50.

263. Демиденко Ю.Э. Ориньяк Западной и Центральной Европы: система-

тизация данных и парадигмы интерпретаций // КДУ. – 2003. – Вып. 4.

– С. 150–175.

264. Демин О.Б. К вопросу об этнической истории Северного Причерно-

морья в эпоху позднего палеолита // ІХ-я Всесоюзная студенческая

этнографическая конференция. Краткие тезисы. – Л., 1972. – С. 5–6.

265. Деревянко А.П., Шуньков М.В. Становление верхнепалеолитических

традиций на Алтае // АЭАЕ. – 2004. – № 3. – С. 12–40.

266. Дзинискевич Г.И. Атапаски Аляски: очерки материальной и духовной

культуры. Конец ХVIII – начало ХХ в. – Л.: Наука, 1987. – 153 с.

379

267. Динесман Л.Г. Экология растений и животных и количественная био-

индексация палеоклиматов // Палеоклиматы позднеледниковья и голо-

цена. – М.: Наука, 1989. – С. 48–51.

268. Дмитриев В.Е., Белокобыльский Ю.Г. Палеогеографические аспекты

археологии каменного века // Методические проблемы реконструкций в

археологии и палеоэкологии. – Новосибирск: Наука, 1989. – С. 261–283.

269. Добровольський А.В. Печера коло с.Іллінки Одеської області // Архео-

логія. – 1950. – Т. IV. – С. 152–155.

270. Додонов А.Е., Садчикова Т.А., Тесаков А.С. и др. Вопросы страти-

графии плиоцен-четвертичных покровных образований Северо-Запад-

ного Причерноморья и Приазовья // Проблемы палеонтологии и архео-

логии юга России и сопредельных территорий. Материалы междуна-

родной конференции. – Ростов-на-Дону: Изд-во ООО “ЦВВР”, 2005. –

С. 26–28.

271. Долуханов П.М. Хронология палеолитических культур // Проблемы

абсолютного датирования в археологии. – М.: Наука, 1972. – С. 11–27.

272. Долуханов П.М. Географическая среда и первобытное общество Вос-

точной Европы в верхнем плейстоцене и голоцене. – Л., 1976. – Архив

И.С. (конспект рукописи моногр.). – Глава “Юг Русской равнины,

Молдавская ССР, Юг Украинской ССР” (С. 176–236).

273. Долуханов П.М. Мезолит: экологический подход // КСИА. – 1977. –

Вып. 149. – С. 13–17.

274. Долуханов П.М. Природная среда и хозяйственная деятельность пер-

вобытного населения в позднем плейстоцене и голоцене: Восточная

Европа и Передняя Азия. – Автореф. дис… д-ра геогр. наук: 11.00.04 /

ИГ АН СССР – М., 1982. – 54 с.

275. Долуханов П.М. Развитие природной среды и хозяйства первобытного

населения Восточной Европы и Передней Азии в позднем плейстоце-

не и голоцене. – Автореф. дис… д-ра геогр. наук: 11.00.04 / ИГ АН

СССР – М., 1984. – 54 с.

380

276. Долуханов П.М. Верхний палеолит и мезолит Европы: опыт многомер-

ного анализа // Проблемы реконструкций в археологии. – Новосибирск:

Наука, 1985. – С. 48–54.

277. Долуханов П.М. Граница плейстоцен – голоцен: природные процессы

и социальная адаптация // Проблемы культурной адаптации в эпоху

верхнего палеолита. – Л.: Наука, 1989. – С. 18–20.

278. Долуханов П.М. Климатические колебания в аридной зоне Старого

Света: по палеогеографическим и археологическим данным // Палео-

климаты позднеледниковья и голоцена. – М.: Наука, 1989. – С. 80–85.

279. Долуханов П.М. Истоки этноса: Монография. – С.-Пб.: Европейский

дом, 2000. – 221 с.

280. Долуханов П.М., Пашкевич Г.А. Палеогеографические рубежи верхне-

го плейстоцена – голоцена и развитие хозяйственных типов на юго-

востоке Европы // Палеоэкология древнего человека. – М.: Наука, 1977.

– С. 134–145.

281. Долуханов П.М., Пашкевич Г.А. Экология верхнего палеолита, мезо-

лита и неолита Украины: по палеоботаническим и геоморфологичес-

ким данным: Рукопись монографии. – К., 1976. – Библиотека ИА НАНУ.

282. Євсеєв В.М. Палеолітична стоянка Амвросіївка: попередній звіт про

розкопки 1935 р. // Палеоліт і неоліт України. Т. І; Вип. V. – К.: Вид-во

АН УРСР, 1947. – С. 265–281.

283. Ермолова Н.М. Формирование мезолитической культуры в связи с

природной обстановкой // КСИА. – 1977. – Вып. 149. – С. 17–20.

284. Ефименко П.П. Некоторые итоги изучения палеолита СССР // Человек.

– 1928. – № 1. – С. 45–59.

285. Ефименко П.П. Капсийцы – охотники и собиратели // ИГАИМК. –

1933. – Вып. 100. – С. 83–99.

286. Ефименко П.П. Палеолитические стоянки Восточно-Европейской рав-

нины // Тр. ІІ-й Международной конференции АИЧПЕ. Вып. V. – Л.-

381

М.-Новосибирск: Гос. научн.-техн. горно-геолог. изд-во, 1934. – С. 88–

113.

287. Ефименко П.П. Некоторые итоги изучения ископаемого человека в

СССР: 1932-1935 гг. // МЧП. – 1936. – Вып. 1. – С. 111–120.

288. Ефименко П.П. Первобытное общество (очерки по истории палеоли-

тического времени): Монография / ІІ-е изд. – Л.: Гос. соц.-экон. изд-во,

1938. – 636 с.

289. Єфименко П.П. Стійбище мисливців на печерного ведмедя під Іллін-

кою // Рудинська Е. V-а наукова конференція Інституту археології АН

УРСР // Археологія. – 1948. – Т. 2. – С. 214–215. (автор. реферат до-

повіді).

290. Ефименко П.П. Первобытное общество (очерки по истории палеоли-

тического времени: Монография / ІІІ-е изд. – К.: Изд-во АН УССР,

1953. – 663 с.

291. Ефименко П.П. Костенки І: Монография. – М.-Л.: Изд-во АН СССР,

1958. – 484 с.

292. Ефименко П.П. Переднеазиатские элементы в памятниках позднего

палеолита Северного Причерноморья: к происхождению мадленской

культуры Восточной Европы // СА. – 1960. – № 4. – С. 14–25.

293. Ефименко П.П., Береговая Н.А. Палеолитические местонахождения

СССР // МИА. – 1941. – № 2. – С. 254–290.

294. Заболоцкий М.А. Представитель мамонтовой фауны – зубр в совре-

менном мире // ХІ-й конгресс ИНКВА. Тезисы докладов. – М., 1982. –

Т. ІІ. – С. 100.

295. Залізняк Л.Л. До палеолітичної карти Нижнього Подністров’я //

Археологія. – 1979. – Вип. 30. – С. 47–50.

296. Зализняк Л.Л. Мезолит Юго-Восточного Полесья: Монография. – К.:

Наукова думка, 1984. – 120 с.

382

297. Зализняк Л.Л. О характере общины позднепалеолитических охотников

приледниковой Европы // Исследование социально-исторических

проблем в археологии. – К.: Наукова думка, 1987. – С. 59–71.

298. Залізняк Л.Л. Мисливці прильодовикової Европи в кінці палеоліту –

на початку мезоліту // Археологія. – 1988. – Вип. 64. – С. 11–21.

299. Залізняк Л.Л. Закономірності в розміщенні стоянок кам’яного віку //

Археологія. – 1989. – № 2. – С. 11–20.

300. Зализняк Л.Л. Охотники на северного оленя Украинского Полесья

эпохи финального палеолита: Монография. – К.: Наукова думка, 1989.

– 176 с.

301. Зализняк Л.Л. Первобытные охотники открытых пространств // Вопро-

сы археологии юга Восточной Европы. – Элиста, 1990. – С. 4–13.

302. Залізняк Л.Л. Типи господарства та етнокультурні процеси у фіналь-

ному палеоліті і мезоліті // Археологія. – 1990. – № 1. – С. 3–9.

303. Зализняк Л.Л. Социальная структура общества позднепалеолитичес-

ких охотников приледниковой Европы // Каменный век на территории

Украины: некоторые аспекты хозяйства и этнокультурных связей. – К.:

Наукова думка, 1990. – С. 71–81.

304. Зализняк Л.Л. Население Полесья в мезолите: Монография. – К.:

Наукова думка, 1991. – 160 с.

305. Залізняк Л.Л. Система господарської адаптації мисливських сус-

пільств на межі плейстоцену і голоцену // Оточуюче середовище насе-

лення України: матеріали до теми. – К., 1991. – С. 2–21.

306. Залізняк Л.Л. Фінальний палеоліт Лівобережної України // АА. – 1994.

– № 3. – С. 231–244.

307. Залізняк Л.Л. Фінальний палеоліт України // Археологія. – 1995. – № 1.

– С. 3–12.

308. Залізняк Л.Л. Палеоекономічна реконструкція суспільств степових

мисливців // Археологія. – 1996. – № 3. – С. 29–39.

383

309. Залізняк Л. Передісторія України Х–V тис. до н.е.: Монографія – К.:

Бібл. українця, 1998. – 306 с.

310. Залізняк Л.Л. Етнокультурні процеси у пізньому палеоліті та проблема

епігравету // Археологія. – 2000. – № 2. – С. 4–11.

311. Залізняк Л.Л. Дослідження кам’яної доби в Україні за роки незалеж-

ності // Археологія. – 2002. – № 2. – С. 135–139.

312. Залізняк Л.Л. “Передісторія України...”: десять років по тому // КДУ. –

2004. – Вип. 5. – С. 120–136.

313. Залізняк Л.Л., Яневич О.О. Свідерські мисливці Гірського Криму //

Археологія. – 1987. – Вип. 60. – С. 6–17.

314. Заморій П.К. Четвертинні відклади Української РСР: Монографія. – К.:

Вид-во КДУ, 1961. – 550 с.

315. Замятнин С.Н. Итоги последних исследований Ильского палеолити-

ческого местонахождения // Тр. ІІ-й Международной конференции

АИЧПЕ. Вып. V. – Л.-М.-Новосибирск: Гос. научн.-техн. горно-геолог.

изд-во, 1934. – С. 207–218.

316. Замятнин С.Н. О характере культурных слоев в пещере у с.Ильинки,

Одесской области // Археологія. – 1950. – Т. ІV. – С. 143–151.

317. Замятнин С.Н. О возникновении локальных различий в культуре

палеолитического периода // ТИЭ. – 1951. – Т. ХVI. – С. 89–152.

318. Замятнин С.Н. Некоторые вопросы изучения хозяйства в эпоху палео-

лита // ТИЭ. – 1960. – Т. 54. – С. 80–108.

319. Заррина Е.П. Четвертичные отложения северо-западных и централь-

ных районов Европейской части СССР. – Л.: Недра, 1991. – 192 с.

320. Заррина Е.П., Краснов И.И. Стратиграфическая корреляция четвер-

тичных отложений европейской части СССР // Тр. ВГИ. – 1977. – Т.

222: Четвертич. геол. и структурная геоморф. СССР. – С. 18–24.

321. Заррина Е.П., Краснов Н.И. Стратиграфия и палеогеография цент-

ральных областей Русской равнины в эпоху позднего палеолита //

Верхний плейстоцен и развитие палеолитической культуры в центре

384

Русской равнины. Тезисы докладов совещания, посвященного 100-ле-

тию открытия палеолита в Костенках. – Воронеж, 1979. – С. 31–37.

322. Заррина Е.П., Краснов Н.И., Спиридонова Е.А. Климатостратиграфи-

ческая корреляция позднего плейстоцена северо-запада и центра Рус-

ской равнины // Четвертичная геология и геоморфология. – М.: Наука,

1980. – С. 46–50.

323. Зибер Н.И. Очерки первобытной экономической культуры: Моногра-

фия. – К.: Гос. изд-во Украины, 1923. – 412 с.

324. Зубарева В.И. [Бибикова] Опыт реконструкции ископаемого стада зуб-

ров. – Дис... канд. биол. наук. / ИЗ АН УССР. – К., 1948. – 178 с. /

Архив ИЗ НАН Украины.

325. Иванова И.К. Геологические условия нахождения палеолита на терри-

тории СССР // БМОИП. – 1969. – Отд. геол. – Т. ХLIV (3). – С. 13–39.

326. Иванова И.К. Геология и палеогеография стоянки Кормань IV на об-

щем фоне геологической истории каменного века Среднего Приднест-

ровья // Многослойная палеолитическая стоянка Кормань IV на Сред-

нем Днестре. – М.: Наука, 1977. – С. 126–181.

327. Иванова И.К. Геология и геоморфология окрестностей стоянки Кетро-

сы // Кетросы: мустьерская стоянка на Среднем Днестре. – М.: Наука,

1981. – С. 59–80.

328. Иванова И.К. Геология и палеогеография мустьерского поселения Мо-

лодова І // Молодова І: уникальное мустьерское поселение на Среднем

Днестре. – М.: Наука, 1982. – С. 120–145.

329. Иванова И.К. Палеоэкология мустье Приднестровья и стратиграфия

верхнего плейстоцена перигляциальной зоны юга Европейской части

СССР // Исследования четвертичного периода. – М.: Наука, 1986. – С.

156–167.

330. Иванова И.К. Палеогеография и палеоэкология среды обитания людей

каменного века на Среднем Днестре: стоянка Молодова V // Много-

385

слойная палеолитическая стоянка Молодова V: люди каменного века и

окружающая среда. – М.: Наука, 1987. – С. 94–123.

331. Кабо В.Р. Первобытная доземледельческая община: Монография. – М.:

Наука, 1986. – 304 с.

332. Каменецкий И.С. Чулекская верхнепалеолитическая стоянка // Краевед.

Записки Таганрогского музея. – 1964. – Вып. 2. – С. 306–312.

333. Капеліст К.В. Фауна пізньопалеолітичної стоянки Осокорівка // Збір-

ка праць Зоологічного музею. – 1960. – № 29. – С. 96–100.

334. Кетрару Н.А. Археологическая карта Молдавской ССР. Вып. I: Па-

мятники эпох палеолита и мезолита: Монография. – Кишинев: Штиин-

ца, 1973. – 180 с.

335. Кетрару Н.А., Григорьева Г.В., Иванова И.К., Ренгартен Н.В. Позд-

непалеолитическая стоянка Рашков VIIІ // Антропоген и палеолит

Молдавского Приднестровья. Путеводитель экскурсии VI-го Всесоюз-

ного совещания по изучению четвертичного периода. – Кишинев:

Штиинца, 1986. – С. 123–126.

336. Кетрару Н.А., Григорьева Г.В., Коваленко С.И. Позднепалеолитичес-

кая стоянка Рашков VII: кремневая индустрия // SP. – 2000. – № 1. – С.

272–314.

337. Кизь Г.В. Экспериментальное изучение функций кремневых орудий

мезолитической стоянки Белолесье // Актуальные проблемы археоло-

гических исследований в УССР. Тезисы докладов конференции моло-

дых ученых. – К.: Наукова думка, 1981. – С. 17–18.

338. Кизь Г.В. Функциональное назначение группы кремневых пластинок

из поселения Анетовка II // Новые археологические исследования на

Одесщине. – К.: Наукова думка, 1984. – С. 9–13.

339. Кинд Н.В. Геохронология позднего антропогена по изотопным дан-

ным: Монография. – М.: Наука, 1974. – 256 с.

340. Кириков С.В. Распространение зубра на территории СССР в ХІ–ХХ вв.

// Зубр. – М.: Наука, 1979. – С. 476–487.

386

341. Кириков С.В. Человек и природа степного Причерноморья с геродо-

товского времени до начала ХІХ в. // Антропогенные факторы в исто-

рии развития современных экосистем. – М.: Наука, 1981. – С. 74–86.

342. Кириков С.В. Человек и природа степной зоны (конец Х – середина ХІХ

вв.). Европейская часть СССР: Монография. – М.: Наука, 1983. – 126 с.

343. Кларк Дж.Г.Д. Доисторическая Европа: экономический очерк / Пер. с

анг. – М.: Изд. иностр. лит-ры, 1953. – 332 с.

344. Классификация в археологии: Терминологический словарь-справоч-

ник / Е.М. Колпаков, В.С. Бочкарев, И.О. Васкул и др. – М.: ИА АН

СССР, 1990. – 156 с.

345. Кобалия Д.Р. Позднепалеолитическая стоянка Юрьевка-І // SP. – 1999.

– № 1. – С. 231–238.

346. Коваленко С.И. Поздний палеолит Молдавского Приднестровья: проб-

лемы культурогенеза, функций орудий, хозяйства. – Автореф. дис...

канд. ист. наук: 07.00.06 / ИИМК РАН. – С.-Пб., 1993. – 19 с.

347. Коваленко С.И., Кетрару Н.А. Новые данные о мезолитической стоян-

ке Саратены в Нижнем Попрутье // Vestigii arheologice din Moldova. –

Chişinǎu, 1997. – S. 36–59.

348. Коваленко С.И., Кетрару Н.А. Некоторые особенности развития верх-

непалеолитических индустрий в днестровской зоне Молдавии // SP. –

1999. – № 1. – С. 168–195.

349. Коен В.Ю. Финальный палеолит Горного Крыма. – Автореф. дис...

канд. ист. наук: 07.00.06 / ИА НАНУ.– К., 1991. – 18 с.

350. Коен В.Ю. Некоторые новые данные о культурно-историческом

процессе в Азово-Черноморском регионе в Х–ХІ тыс. до н.э. // СА. –

1992. – № 2. – С. 5–19.

351. Коен В.Ю. Шан-кобинская культура: к проблеме хронологии и перио-

дизации финального палеолита горного Крыма // АА. – 1994. – № 3. –

С. 245–255.

387

352. Коен В., Степанчук В. Вариабельность перехода от среднего к верхне-

му палеолиту: новые данные из Восточной Европы // SP. – 2000. – № 1.

– С. 31–53.

353. Коен В.Ю., Степанчук В.Н. Переход от среднего к верхнему палеоли-

ту в Восточной Европе: проблемы таксономии и хроностратиграфии //

VA. – 2001. – № 3–4. – С. 80–109.

354. Козубовський Ф. Первісна стоянка на р.Бакшалі коло с.Анетівки: се-

редній басейн р.Буга // НЗІІМК. – 1935. – Кн. 5-6. – С. 113–123.

355. Колесник О.В. Система природокористування у середньому палеоліті

Донбасу // Археологія. – 2002. – № 1. – С. 57–65.

356. Колесник А.В. Средний палеолит Донбасса: Монография. – Д.: Лебедь,

2003. – 294 с. (сер.: АА. – Вып. 12).

357. Коломийцев В.Ф. Методология истории (от источника к исследова-

нию): Монография. – М.: Изд-во Рос-кой полит. энцикл., 2001. – 191 с.

358. Колосов Ю.Г. Некоторые позднепалеолитические стоянки порожистой

части Днепра: Осокоровка, Дубовая Балка, Ямбург // Борисковский

П.И., Праслов Н.Д. Палеолит бассейна Днепра и Приазовья. – САИ. –

1964. – Вып. А 1-5. – С. 43–49.

359. Колосов Ю.Г., Степанчук В.Н., Чабай В.П. Палеолит Крыма. Поздний

палеолит. Вып. І. – К., 1990. – 41 с. (Препр. / ИА НАНУ).

360. Колосов Ю.Г., Степанчук В.Н., Чабай В.П. Палеолит Крыма. Поздний

палеолит. Вып. ІІ. – К., 1990. – 49 с. (Препр. / ИА НАНУ).

361. Кольцов Л.В. О сезонном функционировании мезолитических стоянок

// СА. – 1985. – № 3. – С. 25–36.

362. Кондукторова Т.С. Антропология населения Украины мезолита, нео-

лита и эпохи бронзы: Монография. – М.: Наука, 1973. – 128 с.

363. Константинова Н.А. Антропоген южной Молдавии и юго-западной

Украины: Монография. – М.: Наука, 1967. – 140 с.

388

364. Корнієць Н.Л. Про причини вимирання мамонта на території України

// Викопні фауни України і суміжних територій. – К.: Вид-во АН УРСР,

1962. – С. 99–169.

365. Коробкова Г.Ф. Тарденуазская стоянка Гребеники в Нижнем По-

днестровье // КСИИМК. – 1957. – Вып. 67. – С. 59–62.

366. Коробкова Г.Ф. Хозяйственные комплексы ранних земледельческо-

скотоводческих обществ Юга СССР: Монография. – Л.: Наука, 1987. –

320 с.

367. Коробкова Г.Ф. Предпосылки сложения производящего хозяйства в

Северо-Западном Причерноморье // Первобытная археология. – К.:

Наукова думка, 1989. – С. 63–76.

368. Коробкова Г.Ф. Технология и функции орудий труда в условиях ре-

гиональной адаптации: на примере верхнего палеолита-мезолита Севе-

ро-Западного Причерноморья // Проблемы культурной адаптации в

эпоху верхнего палеолита. – Л.: Наука, 1989. – С. 48–52.

369. Коробкова Г.Ф. Функциональная типология и хозяйственные системы

// Проблемы археологии Юго–Восточной Европы. Тезисы докладов

VII-й Донской археологической конференции. – Ростов-на-Дону, 1998.

– С. 18–20.

370. Коробкова Г.Ф., Смольянинова С.П., Кизь Г.В. Позднепалеолитичес-

кая стоянка Срединный Горб // Археологические памятники Северо-

Западного Причерноморья. – К.: Наукова думка., 1982. – С. 5–18.

371. Котельников В.Л. Южная полоса Европейской части СССР: Моно-

графия. – М.: Изд-во географ. лит-ры, 1963. – 221 с.

372. Котова Н.С., Кучугура Л.І., Тубольцев О.В. Українка І – нова пізньо-

палеолітична пам’ятка Північного Приазов’я: попереднє повідомлення

// АА. – 2000. – № 9. – С. 153–158.

373. Красковский В.И. Стоянка позднепалеолитического времени вблизи

Одессы // КСИА АН УССР. – 1957. – Вып. 7. – С. 5–6.

389

374. Красковский В.И. Памятники позднего палеолита и эпипалеолита в

Одесской области // ЗОАО. – 1960. – Т. І. – С. 219–223.

375. Красковський В.І. Пізньопалеолітичні пам’ятки долини річки Барабой

// МАПП. – 1960. – Вип. ІІІ. – С. 175–182.

376. Красковский В.И. Памятники мустьерского и ранней этапа позднепа-

леолитического времени в Одесской области // Тезисы докладов VI-й

объединенной сессии, посвященной итогам полевых археологических

исследований 1964 г. – Одесса, 1965. (Препр. / ОГАМ).

377. Красковский В.И. Тарденуазская стоянка Доброжаны // КСОГАМ-

1963. – Одесса, 1965. – С. 6–16.

378. Красковский В.И. Каменка – новая позднепалеолитическая стоянка

близ Одессы // СА. – 1969. – № 3. – С. 224–229.

379. Красковский В.И. Памятники палеолита и мезолита Северо-Западного

Причерноморья: археологическая карта. – К.: Наукова думка, 1978. –

70 с.

380. Красковський В.І., Кремер А.М. Михайлівська епіпалеолітична

стоянка // МАСП. – 1959. – Вип. 2. – С. 126–130.

381. Красковский В.И., Станко В.Н. К археологической карте-схеме памят-

ников каменного века Нижнего Приднестровья // МАСП. – 1966. –

Вып. 5. – С. 235–244.

382. Краснокутский Г.Є. Комплекс черепів бізонів на пізньопалеолітичному

поселенні Анетівка ІІ і його можлива функціональна роль // Археоло-

гія південного заходу України. – К.: Наукова думка., 1992. – С. 43–48.

383. Краснокутский Г.Е. Охотничий промысел бизонов в позднем палео-

лите Северо-Западного Причерноморья. – Автореф. дис… канд. ист.

наук: 07.00.06 / ИА АНУ. – К., 1992. – 18 с.

384. Краснокутский Г.Е. Об охотничьем промысле бизонов в позднем па-

леолите: по материалам Северо-Западного Причерноморья // Древнее

Причерноморье. – Одесса, 1993. – С. 11–12.

390

385. Краснокутский Г.Е. О так называемых “палеоэкономических” рекон-

струкциях в отношении позднего палеолита Северо-Западного При-

черноморья // Проблемы истории и археологии Нижнего Поднест-

ровья. Тезисы докладов конференции. – Белгород-Днестровский, 1995.

– С. 26–28.

386. Краснокутский Г.Е. Технология разделки охотничьей добычи в позд-

нем палеолите Северного Причерноморья // SP. – 1999. – № 1. – С.

312–321.

387. Краснокутский Г.Е., Сапожников И.В. К методике реконструкции

технологических показателей каменных индустрий на основе восста-

новления метрических параметров фрагментированных сколов //

Проблемы первобытной археологии Северного Причерноморья. Тези-

сы докладов конференции. – Ч. І. – Херсон, 1990. – С. 20–22.

388. Кремер А.М. Материалы разведок памятников каменного века на р.Са-

рате // ЗОАО. – 1960. – Т. 1. – С. 224–225.

389. Криштафович Н.И. О геологическом исследовании палеолитических

стоянок Европейской России летом 1904 г. // Древности: ТМАО. –

1907. – Т. ХХІ. – Вып. 2. – С. 174–183.

390. Крокос В.І. Матеріали до характеристики четвертинних покладів схід-

ної та південної України: Монографія. – Харків, 1927. – 290 с.

391. Кротова А.А. Пізньопалеолітична пам’ятка поблизу с.Говоруха на

Лугані // Археологія. – 1980. – Вип. 33. – С. 53–60.

392. Кротова А.А. Поздний палеолит Северского Донца и Приазовья. – Ав-

тореф. дис… канд. ист. наук: 07.00.06 / ИА АН УССР. – К., 1985. – 17 с.

393. Кротова А.А. Культурно-хронологическое членение позднепалеолити-

ческих памятников Юго-Востока Украины // Неприна В.И., Зализняк

Л.Л., Кротова А.А. Памятники каменного века Левобережной Украи-

ны: хронология и периодизация. – К.: Наукова думка, 1986. – С. 6–73.

391

394. Кротова А.А. К вопросу об интерпретации Амвросиевского костища //

Проблемы охраны и исследования памятников археологии в Донбассе.

Тезисы докладов научно-практ. семинара. – Д., 1986. – С. 14–15.

395. Кротова О.О. Про господарську діяльність пізньопалеолітичного

населення степової зони Східної Европи // Археологія. – 1988. – Вип.

64. – С. 1–11.

396. Кротова А.А. Новые данные по датировке Амвросиевского костища

бизонов // Проблемы первобытной археологии Северного Причерно-

морья. Тезисы докладов конференции. – Ч. І. – Херсон, 1990. – С. 17–18.

397. Кротова А.А. Структура позднепалеолитических памятников бассейна

Северского Донца // КСИА. – 1992. – Вып. 206. – С. 68–72.

398. Кротова О.О. Виробництво та суспільні відносини населення Північ-

ного Причорномор’я в добу пізнього палеоліту // Археологія. – 1994. –

№ 1. – С. 19–31.

399. Кротова А.А. Позднепалеолитические охотники на бизонов Северного

Причерноморья // АА. – 1994. – № 3. – С. 151–160.

400. Кротова О.О. Амвросіївка // Словник-довідник з археології. – К.:

Наукова думка, 1996. – С. 11–12.

401. Кротова А.А. Новые позднепалеолитические местонахождения Юго-

Востока Украины // АА. – 1997. – № 7. – С. 65–84.

402. Кротова О.О. Дослідження Амвросіївської пізньопалеолітичної

стоянки // АВУ-1997-98. – К., 1998. – С. 87–89.

403. Кротова Ол. Крем’яний інвентар Амвросіївського кістковища бізонів

// Археологічна збірка Херсонської інспекції охорони пам’яток. – Хер-

сон: Придніпров’я, 1999. – С. 122–131.

404. Кротова О.О. Граветоїдні комплекси Північного Причорномор’я //

Археологія. – 2000. – № 2. – С. 30–37.

405. Кротова А.А. Синхронизация технокомплексов позднего палеолита в

Северном Причерноморье // АА. – 2000. – № 9. – С. 89–98.

392

406. Кротова О.О. Господарсько-побутовий комплекс та проблеми вивчен-

ня структури пізньопалеолітичних пам’яток // Археологія. – 2002. – №

1. – С. 24–31.

407. Кротова А.А. Связи позднепалеолитического населения бассейна

Северского Донца и центра Восточно-Европейской равнины // Осо-

бенности развития верхнего палеолита Восточной Европы. – С.-Пб.:

Академ-Принт, 2002. – С. 68–80.

408. Кротова О.О. Визначення сезону використання амвросіївського кіст-

ковища бізонів // КДУ. – 2003. – Вып. 2. – С. 75–81.

409. Кротова О.О. Проблеми датування та періодизації пам’яток степової

зони доби верхнього палеоліту // КДУ. – 2003. – Вып. 4. – C. 183–198.

410. Кротова А.А., Пашкевич Г.А. Верхнепалеолитическая стоянка Гово-

руха и ее палинологическая характеристика // КДУ. – 2004. – Вып. 5. –

С. 217–224.

411. Кротова О.О., Ступак Д.В. Планіграфія та технологія обробки креме-

ню пізньопалеолітичної стоянки Федорівка // Археологія. – 1996. – №

3. – С. 60–73.

412. Кротова А.А., Коен В.Ю., Евтушенко А.И. Опыт изучения кремнеоб-

рабатывающего производства позднепалеолитической стоянки Ямы: по

результатам планиграфического исследования // Каменный век: памят-

ники, методика, проблемы. – К.: Наукова думка, 1989. – С. 125–135.

413. Кудряшов В.Е. Поселения с остатками костно-земляных жилищ и

проблема выделения палеолитических археологических культур //

Проблемы исследования каменного века Евразии. Тезисы докладов

краевой конференции. – Красноярск, 1984. – С. 113–117.

414. Кузьмина И.Е. Динамика состава териофауны восточноевропейской

равнины в позднем плейстоцене и начале голоцена // Проблемы куль-

турной адаптации в эпоху верхнего палеолита. Тезисы докладов со-

ветско-американского симпозиума. – Л.: Наука, 1989. – С. 34–37.

393

415. Кунов Г. Всеобщая история хозяйства. Т. І: Хозяйство первобытных и

полукультурных народов: Монография. – М.-Л.: Гос. изд-во, 1929. –

554 с.

416. Лазуков Г.И. Взаимодействие палеолитического человека и природа //

Природа и древний человек. – М.: Мысль, 1981. – С. 206–216.

417. Лапин В.В. Среда и саморегуляция социальных систем в первобыт-

ную эпоху // Первобытный человек, его материальная культура и при-

родная среда в плейстоцене и голоцене. – М., 1974. – С. 78–86.

418. Левин М.Г., Чебоксаров М.М. Хозяйственно-культурные типы и исто-

рико-этнографические области: к постановке вопроса // СЭ. – 1955. –

№ 4. – С. 3–17.

419. Левицький І.Ф. Розкопки стоянки в Осокорівській балці. – НА ІА

НАНУ. – Фонд І. Левицького. – 1946/7.

420. Левицкий И.Ф. Итоги исследований палеолитической стоянки на Осо-

коровской балке. – НА ІА НАНУ. – Фонд І. Левицького. – 1947/15.

421. Левицький І.Ф. Розкопки палеолітичної стоянки на балці Осокорівці в

1946 р. // АП. – 1949. – Т. ІІ. – С. 289–291.

422. Левковская Г.М. Палинологические данные к палеогеографии и хроно-

логии культур каменного века на территории Европейской части

СССР, Сибири и сопредельных территорий // Первобытный человек,

его материальная культура и природная среда в плейстоцене и голоце-

не. – М., 1974. – С. 204–210.

423. Левковская Г.М. Палинологическая характеристика мустьерского

культурного слоя стоянки Кетросы // Кетросы. Мустьерская стоянка

на Среднем Днестре. – М.: Наука, 1981. – С. 125–135.

424. Леонова А.А. Некоторые аспекты реконструкции процесса производ-

ства костяного инвентаря на Анетовке ІІ // Археологія та етнологія

Східної Європи: матеріали і дослідження. – Т. 3. – Одеса: Друк, 2002.

– С. 52–53.

394

425. Леонова Н.Б. Закономерности распределения кремневого инвентаря

на верхнепалеолитических стоянках и отражение в них специфики

поселений. – Автореф. дис… канд. ист. наук: 07.00.06 / МГУ. – М.,

1977. – 18 с.

426. Леонова Н.Б. Планиграфическое исследование свидетельств утилиза-

ции охотничьей добычи на материалах верхнепалеолитической стоян-

ки Каменная Балка ІІ // КСИА. – 1985. – Вып. 181. – С. 12–17.

427. Леонова Н.Б. Возможности выделения критериев длительности обита-

ния на верхнепалеолитических стоянках // Проблемы культурной

адаптации в эпоху верхнего палеолита. – Л.: Наука, 1989. – С. 32–34.

428. Леонова Н.Б. Длительность обитания на позднепалеолитических

стоянках // Проблемы палеоэкологии древних обществ. – М.: Рос. откр.

унив., 1993. – С. 74–97.

429. Леонова Н.Б. Палеоэкология и характер природопользования на верх-

непалеолитических стоянках района дельты Дона // АА. – 1996. – № 5.

– С. 169–174.

430. Леонова Н.Б. Каменная Балка – уникальный археологический район в

дельте Дона // ДА. – 1999. – № 3-4. – С. 82–92.

431. Леонова Н.Б. Методы диагностики характера хозяйственной деятель-

ности на памятниках верхнего палеолита // АА. – 2000. – № 9. – С.

137–144.

432. Леонова Н.Б. Динамика изменений природного окружения и структур

верхнепалеолитических памятников в Приазовье: на юге России //

Верхний палеолит – верхний плейстоцен: динамика природных собы-

тий и периодизация археологических культур. – С.-Пб.: Академ-Принт,

2002. – С. 50–57.

433. Леонова Н.Б. Культурные адаптации эпохи позднего палеолита в

Северном Причерноморье // АЗ. – 2003. – Вып. 3. – С. 28–35.

395

434. Леонова Н.Б., Виноградова Е.А. Микростратиграфия культурного слоя.

Возможности интерпретации // Проблемы каменного века Русской

равнины. – М.: Научный мир, 2004. – С. 157–174.

435. Леонова Н.Б., Миньков Е.В. К вопросу об интерпретации амвросиевс-

кого костища – уникального памятника позднего палеолита Приазовья

// Проблемы интерпретации археологических источников. – Орджони-

кидзе, 1987. – С. 34–50.

436. Леонова Н.Б., Несмеянов С.А., Матюшкин И.Е. Региональная и

локальная палеоэкология каменного века // Проблемы палеоэкологии

древних обществ. – М.: Изд. Рос. откр. унив., 1993. – С. 5–19.

437. Леонова Н.Б., Несмеянов С.А., Спиридонова Е.А., Сычева С.А. Стра-

тиграфия покровных отложений и реконструкция условий обитания

древнего человека на позднепалеолитической стоянке Каменная Балка

ІІ // SР. – 2001-2002. – № 1. – С. 523–537.

438. Лепікаш Л.А. Геоморфологія і четвертинні поклади пониззя р.Самари і

долини Дніпра від Дніпропетровська до Запоріжжя. – К., 1934. – 159 с.

439. Лепікаш Л.А. Про роботи Інституту геології УАН в галузі вивчення

стратиграфії четвертинних відкладів // Вісті УАН. – 1935. – № 4. – С.

29–40.

440. Лессово-почвенная формация Восточно-Европейской равнины. Палео-

география и стратиграфия: Монография / А.А. Величко, Ю.Н. Гриб-

ченко, З.В. Губонина и др. – М.: Изд-во РАН, 1997. – 198 с.

441. Липперт Ю. История культуры в отдельных очерках: Монография. –

С.-Пб.: С.-П-кая электропечатня, 1902. – 448 с.

442. Лисицын С.Н. Микропластинчатый инвентарь верхнего слоя Костенок

І и некоторые проблемы развития микроорудий в верхнем палеолите

Русской равнины // Восточный граветт. – М.: Науч. мир, 1998. – С.

299–308.

396

443. Лисицын С.Н. Эпиграветт или постграветт?: особенности кремневого

инвентаря поздневалдайских памятников с мамонтовым хозяйством //

SP. – 1999. – № 1. – С. 83–120.

444. Лисицын С.Н. Финальный палеолит и ранний мезолит Днепро-Двинс-

ко-Волжского междуречья. – Автореф. дис… канд. ист. наук: 07.00.06

/ ИИМК РАН. – С.-Пб., 2000. – 18 с.

445. Любин В.П. О проявлениях локальных различий в нижнем палеолите

// УСА. – 1972. – Вып. 2. – С. 19–29.

446. Макеев П.С. К вопросу о природных условиях палеолита по археоло-

гическим данным // Природная обстановка и фауны прошлого. Вып. 1.

– К.: Наукова думка, 1963. – С. 31–65.

447. Манько В.А., Сапожников И.В. Неолитический хозяйственно-бытовой

комплекс Плютовище І в Чернобыльском Полесье // Археологія та

етнологія Східної Європи: матеріали і дослідження. – Т. 4. – Одеса:

Астропринт, 2005. – (друкується).

448. Маринич О.М., Щербань М.І. Фізична географія України: Монография.

– К., 2004. – 292 с.

449. Маркс Э.E., Монигал K. Конец среднего и начало верхнего палеолит в

Крыму в свете материалов стоянки Буран-Кая III // SP. – 2000. – № 1. –

С. 84–96.

450. Марков Г.Е. История хозяйства и материальной культуры в первобыт-

ном и раннеклассовом обществе: Учеб. пособ. – М.: Изд-во МГУ, 1979.

– 304 с.

451. Марков Г.Е. Проблемы сравнительной археологической и этнографи-

ческой типологии культуры // Проблемы типологии в этнографии. –

М.: Наука, 1979. – С. 147–157.

452. Маркова А.К. Териофауна позднего валдая (Карты 12,13) // Палеогео-

графия Европы за последние сто тысяч лет: атлас-монография. – М.:

Наука, 1982. – С. 109–113,154, № 112.

397

453. Мартынов А.И., Шер Я.А. Методы археологического исследования:

Учеб. пособ. – М.: Высшая школа, 1989. – 224 с.

454. Массон В.М. Экономика и социальный строй древних обществ: Моно-

графия. – Л.: Наука, 1976. – 192 с.

455. Массон В.М. Охота как хозяйственная система палеолитической эпохи

// ХІ-й конгресс ИНКВА. Тезисы докладов. – М., 1982. – Т. ІІІ. – С.

214–215.

456. Массон В.М. Ленинские идеи о неравномерности исторического про-

цесса и проблемы истории древнего мира // Методологические и фи-

лософские проблемы истории. – Новосибирск, 1983. – С. 7–15.

457. Массон В.М. Природная среда и системы адаптации в первобытную

эпоху // Проблемы культурной адаптации в эпоху верхнего палеолита.

– Л., 1989. – С. 5–6.

458. Массон В.М. Палеолитическое общество Восточной Европы: вопросы

палеоэкономики, культурогенеза и социогенеза: Монография. – С.-Пб.,

1996. – 71 с. (сер.: АИ. – Вып. 35).

459. Массон В.М., Кетрару Н.А. Изучение хозяйства и народонаселения

Днестровско-Прутского междуречья в эпоху палеолита // Изв. АН

МССР. – Сер. общ. наук. – 1981. – № 2. – С. 75–82.

460. Матвиишина Ж.Н. Микроморфология плейстоценових почв Украины:

Монография. – К.: Наукова думка, 1982. – 144 с.

461. Матюхин А.Е. О ранней поре позднего палеолита на Северском Донце

// Особенности развития верхнего палеолита Восточной Европы. Тези-

сы докладов международной конференции. – С.-Пб., 1999. – С. 43–44.

462. Матюхин А.Е Палеолитические мастерские по обработке кремня в до-

лине Северского Донца (Ростовская обл., Россия) // PE. – 1999. – Vol.

13. – P. 67–115.

463. Матюхин А.Е. О ранней поре и генезисе позднего палеолита бассейна

Нижнего Дона // Особенности развития верхнего палеолита Восточ-

ной Европы. – С.-Пб.: Академ-Принт, 2002. – С. 81–101.

398

464. Матюхин А.Е. Михайловская Балка – новый палеолитический памят-

ник в устье Северского Донца // АВ. – 2002. – № 9. – С. 34–40.

465. Матюхин А.Е. Мустьерские и позднепалеолитические индустрии в

устье Северского Донца // Костенки и ранняя пора верхнего палеолита

Евразии: общее и локальное. Материалы международной конферен-

ции. – Воронеж: Истоки, 2004. – С. 112–114.

466. Матюхин А.Е. Палеолит долины Северского Донца // Проблемы пале-

онтологии и археологии юга России и сопредельных территорий. Ма-

териалы международной конференции. – Ростов-на-Дону: Изд-во

ООО “ЦВВР”, 2005. – С. 59–62.

467. Медяник С.И. Палинологическая характеристика аллювия V надпой-

менной террасы Днестра в Слободзейском районе МССР // Фауна и

флора позднего кайнозоя Молдавии. – Кишинев: Штиинца, 1985. – С.

120–126.

468. Медяник С.И. Растительность Нижнего Приднестровья в плейстоцене

по палинологическим данным // Четвертичный период. Палеонтология

и археология. – Кишинев: Штиинца, 1989. – С. 111–118.

469. Медяник С.И. Развитие природной среды в Нижнем Приднестровье в

эпоху поздневалдайского оледенения: по палинологическим данным //

Проблемы истории и археологии Нижнего Поднестровья. Тезисы до-

кладов конференции. – Ч. I. – Белгород-Днестровский, 1990. – С. 56–57.

470. Медяник С.И. Динамика палеоландшафтов в Приднестровье за послед-

ние 800 тыс. лет: по палинологическим данным // Геоэкологические

исследования в Республике Молдова. – Кишинев, 1994. – С. 129–137.

471. Медяник С.И. Результаты палинологического анализа образцов, ото-

бранных стоянке Большая Аккаржа в 1986 и 1990 годах // Сапожников

И.В. Большая Аккаржа: хозяйство и культура позднего палеолита

Степной Украины. – К., 2003. – С. 280–286. (Прил. 2).

399

472. Медяник С.И., Гольдберт А.В. Изменение растительности Молдовы в

антропогене: по палинологическим данным // Региональные экологи-

ческие проблемы. – Кишинев: Штиинца, 1992. – С. 28–42.

473. Медяник С.И., Михайлеску К.Д. Палеогеографические этапы развития

флоры Молдовы в антропогене (по биостратиграфическим и палино-

логическим данным): Монография. – Кишинев: Штиинца, 1992. – 132 с.

474. Медяник С.И., Сапожников И.В. Палеогеографические условия позд-

непалеолитической стоянки Большая Аккаржа // Известия АН Респуб-

лики Молдова. – Сер. биол. и хим. наук. – 1992. – № 3. – С. 66–69.

475. Медяник С.И., Сапожников И.В. Природная среда обитания древнего

человека на юго-западе Восточной Европы в позднем палеолите: по

данным палинологии стоянки Большая Аккаржа и опорных разрезов //

SР. – 2003-2004. – № 1. – C. 454-466.

476. Миланкович М. Математическая климатология и астрономическая

теория колебания климата. – М.-Л.: ГОНТИ, 1939. – 207 с.

477. Миньков Е.В. Методика полевых исследований на верхнепалеолити-

ческих памятниках Каменная Балка І и ІІ // КСИА. – 1990. – Вып. 202.

– С. 17–20.

478. Миньков Е.В. Новые сведения о позднепалеолитических культовых

местах: по материалам раскопок стоянки Каменная Балка II // Рекон-

струкция древних верований: источники, метод, цель. Тезисы докла-

дов конференции. – Л., 1990. – С. 25–26.

479. Миньков Е.В. Охотничье хозяйство населения Северного Причерно-

морья в эпоху позднего палеолита: опыт реконструкции. – Автореф.

дис... канд. ист. наук: 07.00.06 / МГУ. – М., 1991. – 19 с.

480. Миньков Е.В. Система природопользования в позднем палеолите: ме-

тод и достоверность реконструкций: по материалам степной зоны //

Проблемы палеоэкологии древних обществ. – М.: Изд-во Рос. откр.

унив., 1993. – С. 19–59.

400

481. Михайлов Б.Д. Перше подове пізньопалеолітичне місцезнаходження в

Північному Приазов’ї // Археологія. – 1987. – Вип. 59. – С. 47–52.

482. Молодых И.И. Грунты подов и степных блюдец субареального покро-

ва Украины (гидрогеологические и инженерно-геологические особен-

ности): Монография. – К.: Наукова думка, 1982. – 160 с.

483. Молодых И.И., Усенко В.П., Палатная Н.Н. и др. Геология шельфа

УССР: Лиманы. – К.: Наукова думка, 1984. – 176 с.

484. Молявко Г.И., Пидопличко И.Г. К палеогеографии причерноморских

степей юга УССР в неогене и антропогене // ГЖ. – 1955. – Т. 15. – Вып.

1. – С. 34–41.

485. Москвитин А.И. Стратиграфия плейстоцена Европейской части СССР:

Монография. – М.: Наука, 1967. – 170 с.

486. Н.Л. [Леонова Н.] Амвросиевка // Брей У., Трамп Д. Археологический

словарь. – М.: Прогресс, 1990. – С. 12.

487. Н.Л. [Леонова Н.] Каменнобалковская культура // Брей У., Трамп Д.

Археологический словарь. – М.: Прогресс, 1990. – С. 99.

488. Никифорова К.В., Иванова И.К., Кинд Н.В. Актуальные проблемы

хроностратиграфии четвертичной системы // Новые данные о геохро-

нологии четвертичного периода. – М.: Наука, 1987. – С. 15–23.

489. Никифорова К.В., Кинд Н.В., Краснов И.И. Хроностратиграфическая

шкала четвертичной системы (антропогена) // Четвертичная геология

и геоморфология. – М.: Наука, 1984. – С. 22–32.

490. Николаев Н.И. Материалы к геологии палеолита Крыма и связанные с

ним некоторые общие вопросы четвертичной геологии. // БМОИП. –

1940. – Отд. геол. – Т. ХVIII (20). – С. 37–54.

491. Новенко Е.Ю. К вопросу об использовании растений в хозяйстве пер-

вобытного человека (в бассейне Средней Десны) // Пути эволюцион-

ной географии: итоги и перспективы. – М., 2002. – С. 301–306.

492. Нордман А. О городе Одессе в естествоиспытательном отношении. –

Одесса, 1838. – 20 с.

401

493. [Нордман А.] Открытие пещеры с остатками допотопных животных в

Одессе // ЖМНП. – 1846. – Ч. LІ. – Отд. VII. – С. 3–4.

494. Нордман А. Об открытии в Одессе и в окрестностях сего города иско-

паемых остатков допотопных животных // Одес. вестник. – 1847. – №

24 (22-го марта). – С. 125–127.

495. Нужный Д.Ю. О сложении мезолита в Днепровском Надпорожье //

Исследования по археологии Северо-Западного Причерноморья. – К.:

Наукова думка, 1986. – С. 26–36.

496. Нужний Д.Ю. Розвиток мікролітичної техніки в кам’яному віці: Мо-

нографія. – К.: Наукова думка, 1992. – 188 с.

497. Нужний Д.Ю. Пізньопалеолітична стація Ворона-3 на дніпрових поро-

гах та її місце серед оріньякських пам’яток Східної Європи // АА. –

1994. – № 3. – С. 204–216.

498. Нужний Д.Ю. Проблема сезонної адаптації фінальнопалеолітичних

мисливців на мамонтів Середнього Подніпров’я і нові епіграветські

пам’ятки у басейні Трубежу // Археологія. – 1997. – № 2. – С. 3–23.

499. Нужний Дм. Нові пізньопалеолітичні матеріали з дніпровського Над-

поріжжя у світлі проблеми культурно-хронологічного поділу епігра-

ветських пам’яток // Археологічна збірка Херсонської інспекції охоро-

ни пам’яток. – Херсон: Придніпров’я, 1999. – С. 141–153.

500. Нужний Д.Ю. Верхньопалеолітичні пам’ятки типу Межиріч та їх міс-

це серед епіграветських комлексів Середнього Дніпра // КДУ. – 2002.

– С. 57–81.

501. Нужний Д.Ю. Верхні шари палеолітичної стоянки Молодове 5 та де-

які проблеми їх культурно–хронологічної інтерпретації // VA. – 2003.

– № 5-6. – С. 20–39.

502. Нужний Д.Ю., Ступак Д.В., Шидловський П.С. Пізньопалеолітичний

комплекс Семенівки-3 та особливості весняно-літніх поселень межи-

річської культури в Середньому Подніпров”ї // АА. – 2000. – № 9. – С.

123–136.

402

503. Обермайер Г. Доисторический человек: Монография. – С.-Пб.: Брок-

гауз-Ефрон, 1913. – 687 с.

504. Окладников А.П. Неолитические памятники как источники по этно-

графии народов Сибири и Дальнего Востока // КСИИМК. – 1940. –

Вып. 9. – С. 5–14.

505. Окладников А.П. Развитие первобытно-общинного строя. Поздний

древнекаменный век (верхний палеолит) // Всемирная история. Т. I. –

М.: Гос. изд-во полит. лит-ры, 1956. – С. 50–88.

506. Оленковский Н.П. Стоянка Леонтьевка на Нижнем Днепре // Материа-

лы по археологии Северного Причерноморья. – К.: Наукова думка,

1983. – С. 77–88.

507. Оленковский Н.П. Рец. на кн.: Станко В.Н. Мирное. Проблема мезоли-

та степей Северного Причерноморья. – К., 1982. // СА. – 1986. – № 3. –

С. 280–283.

508. Оленковский Н.П. Поздний палеолит и мезолит Нижнего Днепра. –

Автореф. дис... канд. ист. наук: 07.00.06 / ИА АНУ. – К., 1989. – 16 с.

509. Оленковский Н.П. К вопросу о возможностях планиграфического

метода в исследованиях позднего палеолита // Проблемы первобытной

археологии Северного Причерноморья. Тезисы докладов конференции.

– Ч. І. – Херсон, 1990. – С. 14–16.

510. Оленковский Н.П. К реконструкции палеоэкологии Северного Причер-

номорья в позднем плейстоцене и голоцене // Проблемы исследования

памятников археологии Северского Донца. Тезисы докладов конфе-

ренции. – Луганск, 1990. – С. 35–37.

511. Оленковский Н.П. Нижнеднепровская позднеграветтская культура //

Проблемы истории и археологии Нижнего Поднестровья. Тезисы докла-

дов конференции. – Ч. I. – Белгород-Днестровский, 1990. – С. 65–67.

512. Оленковский Н.П. Поздний палеолит и мезолит Нижнего Днепра. –

Херсон, 1991. – 202 с.

403

513. Оленковский Н.П. О палеоэкологической ситуации в междуречье

Днепр – Молочная в период позднего палеолита // Пізньопалеолітичні

пам’ятки центру Північного Причорномор’я: нові матеріали. – Херсон,

1992. – С. 3–11.

514. Оленковский Н.П. Культурно–историческая градация позднего палео-

лита Нижнеднепровского региона // АА. – 1994. – № 3. – С. 193–203.

515. Оленковский Н.П. Нижнеднепровская и пруто-нижнеднестровская

позднеграветтские культуры // Древнее Причерноморье. – Одесса,

1994. – С. 14–15.

516. Оленковський Н.П. До палеоекономічних досліджень пізнього палео-

літу Північного Причорномор’я // АА. – 1995. – № 4. – С. 93–96.

517. Оленковський М.П. Про причини незаселеності Північного Прочор-

номор’я у середню пору пізнього палеоліту // Історія. Етнографія.

Культура. Нові дослідження. Тези доповідей І-ї обласної наукової

краєзнавчої конференції. – М., 1995. – С. 74–76.

518. Оленковський М. Історико-культурний та хронологічний аспекти піз-

нього палеоліту півдня України // Археологічна збірка Херсонської

інспекції охорони пам’яток. – Херсон: Придніпров’я, 1999. – С. 13–21.

519. Оленковський М.П. Граветтійський шлях розвитку в пізньому палео-

літі України // Археологія. – 2000. – № 2. – С. 57–64.

520. Оленковський М.П. Історичні процеси на території Південної України

20–11 тисяч років тому // Актуальні проблеми історії та культури

України. – Ч. І. – Миколаїв-Одеса, 2000. – С. 4–12.

521. Оленковський М.П. Палеоліт та мезоліт Присивашшя. Проблеми епі-

гравету України: Монографія. – Херсон: Придніпров’я, 2000. – 171 с.

522. Оленковський М.П. Пізній палеоліт нижньодніпровського регіону у

світлі радіовуглецевого датування // Археологія та етнологія Східної

Європи: матеріали і дослідження. – Одеса: Астропринт, 2000. – С.

185–196.

404

523. Оленковский Н.П. Центральноевропейский эпиграветт и восточно-

граветтийские культуры Украины // SP. – 2000. – № 1. – С. 368–377.

524. Оленковський М.П. Культурно-історичні процеси в середню та пізні

пори пізнього палеоліту Лівобережної України // АА. – 2000.– № 9. –

С. 81–88.

525. Оленковський М.П. Соціально-історичний аспект “археологічної куль-

тури” доби пізнього палеоліту // АА. – 2003.– № 9. – С. 250–254.

526. Оленковський М. Оселівська епіграветська культура // МДПВ . – 2005.

– Вип. 9. – C. 194–216.

527. Опорные геологические разрезы антропогена Украины. Ч. І: Моногра-

фия / М.Ф. Веклич, Л.Т. Артюшенко, Н.А. Сиренко и др. – К.: Наукова

думка, 1967. – 108 с.

528. Орлов Н.А., Никулин В.В., Муха Б.Б. Остатки плейстоценовой фауны

в палеокарстовых образованиях села Нерубайское (Украина, Одесская

область) // Проблемы палеонтологии и археологии юга России и со-

предельных территорий. Материалы международной конференции. –

Ростов-на-Дону: Изд-во ООО “ЦВВР”, 2005. – С. 72–73.

529. Палеоботаническая характеристика опорных разрезов четвертичных

(антропогеновых) отложений средней и южной части Украины: Моно-

графия / А.Т. Артюшенко, Г.А. Пашкевич, С.И. Паришкура, Е.В. Каре-

ва. – К.: Наукова думка, 1973. – 96 с.

530. Палеогеография Киевского Приднепровья: Монография / М.Ф. Век-

лич, Н.А. Сиренко, Ж.И. Матвиишина, И.В. Мельничук и др. – К.:

Наукова думка, 1984. – 175 с.

531. Палеогеографические этапы и детальная стратиграфическая схема

плейстоцена Украины: Монография / М.Ф. Веклич, Н.А. Сиренко,

О.М. Адаменко и др. – К.: Наукова думка, 1984. – 140 с.

532. Палеолит Костенковско-Борщевского района на Дону 1979–1979 (не-

которые итоги полевых исследований): Монография. / Под. ред. Н.Д.

Праслова и А.Н. Рогачева. – Л.: Наука, 1982. – 286 с.

405

533. Паришкура С.И. Результаты спорово-пыльцевых исследований суб-

аэральной толщи V террасы Днестра // Проблемы палинологии. – 1971.

– Вып. 1. – С. 75–77.

534. Паришкура С.И. Палинологическая характеристика верхнеплиоцено-

вых и антропогеновых почв Украины // Палеопедология: палеогеогра-

фические исследования. – К.: Наукова думка, 1974. – С. 108–119.

535. Пашкевич Г.А. История растительности Донбасса и Придонецкой рав-

нины в верхнем плиоцене и антропогене // Палинология плейстоцена

и плиоцена. – М.: Наука, 1973. – С. 69–74.

536. Пашкевич Г.А. Палинологическое исследование разреза стоянки Кор-

мань IV // Многослойная палеолитическая стоянка Кормань IV на

Среднем Днестре. – М.: Наука, 1977. – С. 105–111.

537. Пашкевич Г.А. Динамика растительного покрова Северо-Западного

Причерноморья в голоцене и его изменения под влиянием человека //

Антропогенные факторы в истории развития современных экосистем.

– М.: Наука, 1981. – С. 74–86.

538. Пашкевич Г.О. Природне середовище в епоху палеоліту – мезоліту на

території України // Археологія. – 1984. – Вип. 47. – С. 1–13.

539. Пашкевич Г.А. Палинологическая характеристика отложений много-

слойной стоянки Молодова V // Многослойная палеолитическая

стоянка Молодова V: люди каменного века и окружающая среда. – М.:

Наука, 1987. – С. 141–151.

540. Петренко В.Г., Полищук Л.Ю., Сапожников И.В. Новые археологи-

ческие памятники в северных районах Одесской области: эпоха камня

и медный век // Древности Причерноморских степей. – К.: Наукова

думка, 1993. – С. 103–114.

541. Петрунь В.Ф. О геологической позиции и обработанном кремне мезо-

литической стоянки Белолесье // МАСП. – 1971. – Вып 7. – С. 110–117.

542. Петрунь В.Ф. К проблеме кремневых псевдомастерских Левобереж-

ной Украины // АА. – 1995. – № 4. – С. 47–51.

406

543. Петрунь В.Ф. Заключение о результатах геологической рекогносци-

ровки окрестностей раскопа 1991 г. позднепалеолитической стоянки

Большая Аккаржа и визуального изучения последнего // Сапожников

И.В. Большая Аккаржа: хозяйство и культура позднего палеолита

Степной Украины. – К., 2003. – С. 271–279. (Прил. 1).

544. Петрунь Ф.Є. Південна межа лісової рослинності у межиріччі Прут –

Дністер // Праці ОДУ ім.І.І.Мечникова. – 1957. – Т. 147. – Сер. геол. та

геогр. наук. – Вип. 4. – С. 27–33.

545. Петрунь Ф.Е. Южная граница лесов правобережья Украины по пер-

вым русским картам и географическим описаниям // Науч. ежегодник

Одесского госуниверситета за 1956 год. – Одесса, 1957. – С. 342–343.

546. Підопличко І.Г. Матеріали до вивчення минулих фаун УРСР. Вип. 1. –

К.: Вид-во АН УРСР, 1938. – 176 с.

547. Підопличка І.Г. Дослідження палеоліту в УРСР // Палеоліт і неоліт

України. Т. І; Вип. 1. – К.: Вид-во АН УРСР, 1947. – С. 7–36.

548. Підопличко І.Г. Амвросіївське знаходище // Рудинська Е. V-а наукова

конференція Інституту археології АН УРСР // Археологія. – 1948. – Т.

ІІ. – С. 215–216. (автор. реферат доповіді).

549. Підоплічко І. Розкопки палеолітичної стоянки Іллінка в 1946 р. // АП.

– 1949. – Т. ІІ. – С. 323–325.

550. Пидопличко И.Г. Достижения и задачи археологической палеонтоло-

гии в познании прошлого Юга СССР // Доклады VI-й научной конфе-

ренции ИА АН УССР. – К., 1953. – С. 261–274.

551. Пидопличко И.Г. Амвросиевская палеолитическая стоянка и ее осо-

бенности // КСИА АН УССР. – 1953. – Вып. 2. – С. 65–68.

552. Підопличко І.Г. Матеріали до вивчення минулих фаун УРСР. Вип. 2:

Монографія. – К.: Вид-во АН УРСР, 1956. – 233 с.

553. Пидопличко И.Г. Позднепалеолитические жилища из костей мамонта

на Украине: Монография. – К.: Наук. думка, 1969. – 163 с.

407

554. Писларий И.А., Пожидаев В.Ф. О применении метода процентных со-

отношений // Методологические и методические вопросы археологии.

– К.: Наукова думка, 1982. – С. 178–187.

555. Пиструил И.В. Изделия со вторичной обработкой стоянки Анетовка

13 // Археология и этнология Восточной Европы: материалы и иссле-

дования. – Одесса: Гермес, 1997. – С. 69–75.

556. Пиструил И.В. Новые данные о позднепалеолитической стоянке

Анетовка-1 // Археологія та етнологія Східної Європи: матеріали і

дослідження. – Одеса: Астропринт, 2000. – С. 197–204.

557. Плейстоцен Тирасполя: Монография. / Под. ред. К.В. Никифорова и

др. – Кишинев: Штиинца, 1971. – 188 с.

558. Победоносцев С.В. Вертикальные движения побережий морей Евро-

пейской части СССР // Колебания уровня морей и океанов за 15 000

лет. – М.: Наука, 1982. – С. 93–102.

559. Позднепалеолитическое местонахождение Шестаково: Монография /

А.П. Деревянко, В.И. Молодин, В.Н. Зенин и др. – Новосибирск: Изд-

во ИАЭ СО РАН, 2003. – 168 с.

560. Потехіна І.Д., Телегін Д.Я. Деякі спірні питання з історії населення

Південного Подніпров’я ІХ–ІV тис. до н.е. // Археологія. – 1997. – № 2.

– С. 117–123.

561. Праслов Н.Д. Ранний палеолит Северо-Восточного Приазовья и Ниж-

него Дона: Монография. – Л.: Наука, 1968. – 168 с.

562. Праслов Н.Д. Некоторые специфические формы каменных изделий

Мураловской стоянки // КСИА. – 1972. – Вып. 131. – С. 70–77.

563. Праслов Н.Д. Расселение человека в Европе в позднем плейстоцене

(Карта 14) // Палеогеография Европы за последние сто тысяч лет: ат-

лас-монография. – М.: Наука, 1982. – С. 113–115, 155, № 246.

564. Праслов Н.Д. Геологические и палеогеографические рамки палеолита.

Развитие природной среды на территории СССР и проблемы хроноло-

408

гии и периодизации палеолита // Палеолит СССР. – М.: Наука, 1984. –

С. 17–40.

565. Праслов Н.Д. Отражение культурной адаптации к природной среде в

материалах позднего палеолита Русской равнины // Проблемы куль-

турной адаптации в эпоху верхнего палеолита. Тезисы докладов со-

ветско-американского симпозиума. – Л.: Наука, 1989. – С. 7–9.

566. Праслов Н.Д. Палеолит бассейна Дона: проблемы стратиграфии, хро-

нологии и развития культуры. – Автореф. дис... д-ра ист. наук:

07.00.06 / ИИМК РАН. – С.-Пб., 2001. – 46 с.

567. Праслов Н.Д., Иванова М.А., Малясова Е.С. Золотовка І – поселение

охотников на зубров на Нижнем Дону // БКИЧП. – 1980. – № 50. – С.

168–175.

569. Праслов Н.Д., Левковская Г.М., Кулькова Т.Ф. Условия залегания

культурного слоя Гмелинской позднепалеолитической стоянки // Па-

леоэкология древнего человека. – М.: Наука, 1977. – С. 84–95.

569. Праслов Н.Д., Филиппов А.К. Первая находка палеолитического искус-

ства в южно-русских степях // КСИА. – 1967. – Вып. 111. – С. 24–30.

570. Праслов Н.Д., Щелинский В.Е. Верхнепалеолитическое поселение Зо-

лотовка І на Нижнем Дону (археологическое исследование структуры

жилого пространства): Монография. – С.-Пб., 1996. – 74 с. (сер.: АИ. –

Вып. 38).

571. Путівник Х-го польсько-український семінару “Кореляція лесів і льо-

довикових відкладів Польщі і України” / П.Ф. Гожик, В.Н. Шелкопляс,

Н.С. Комар, Ж.М. Матвіїшина та ін. – К., 2000. – 66 с.

572. Пэунеску А. Многослойная стоянка Лапош (Пояна Роман) в Румынии

// SP. – 2001-2002. – № 1. – С. 415–426.

573. Пясецький В.К. Що собою насправді являє стратиграфічна схема М.Ф.

Веклича для верхнього плейстоцену. Невдала спроба її перегляду // На

пошану Софії Станіславівни Березанської. – К.: Шлях, 2005. – С. 23–29.

409

574. Раков Н.В. Возможные причины изменений численности сайгаков в

палеолите Крыма // Природная обстановка и фауны прошлого. Вып. 1.

– К.: Наукова думка, 1963. – С. 147–151.

575. Ратцель Фр. Народоведение. Т. I. / Пер. с нем. – С.-Пб.: Тип. тов-ва

“Просвещение”, 1900. – 764 с.

576. Ремизов И.Н., Ковалев П.В. Палеогеографические условия Причерно-

морья и Приазовья времени новоэвксинской регрессии // Палеогеогра-

фия и инженерная геология Юга Украины: поздний кайнозой. Авторе-

фераты и тезисы докладов. – К., 1974. – С. 91–93.

577. Ризниченко В.В. Левобережные террасы Днепра от Прохоровки до

Кременчуга // Путеводитель экскурсий ІІ-й конференции АИЧПЕ. –

М.-Л.: Гостехиздат, 1932. – С. 118–144.

578. Рогачев О.М. Палеолітичні стоянки в Кайстровій балці // Палеоліт і

неоліт України. Т. І; Вип. ІV. – К.: Вид-во АН УРСР, 1947. – С. 249–263.

579. Рогачев А.Н. Об усложненном собирательстве как форме хозяйства в

эпоху палеолита на Русской равнине // Антропологическая реконст-

рукция и проблемы палеогеографии. – М.: Наука, 1973. – С. 127–142.

580. Рогачев А.Н., Аникович М.В. Поздний палеолит Русской равнины и

Крыма // Палеолит СССР. – М.: Наука, 1984. – С. 162–271.

581. Розвиток грунтів України в пізньому кайнозої: Монографія / М.Ф.

Веклич, Н.О. Сіренко, В.А. Дубняк та ін. – К.: Наукова думка, 1974. –

224 с.

582. Рослый И.М. Природа СССР в антропогене: Учеб. пособ. – К.: Вища

школа, 1986. – 144 с.

583. Рощин А.Д. Нові місця знаходження печерного ведмедя з залишками

палеоліту // Вісті АНУ. – 1939. – № 9-10. – С. 68–71.

584. Рудинський М. Деякі підсумки та ближчі завдання палетнологічних

вивчень у межах УСРР: палеоліт, епіпалеоліт, ранній неоліт // Антро-

пологія. – 1931. – Т. IV. – С. 145–184.

410

585. Рудинський М. Пушкарівський палеолітичний постій і його місце і

українському палеоліті // Археологія. – 1947. – Т. І. – С. 7–21.

586. Рудинский М.Я. Пушкари: материалы к истории изучения палеолити-

ческих стоянок у с.Пушкари Новгород-Северского района на Черни-

говщине // СА. – 1947. – Т. IХ. – С. 171–198.

587. Румянцев А.М. Возникновение и развитие первобытного способа про-

изводства: первобытное воспроизводящее хозяйство: Монография. –

М.: Наука, 1985. – 182 с.

588. Рябинин Е.В., Козырева М.Т. О возрасте русского чернозема // Почво-

ведение. – 1974. – № 7. – С. 16–26.

589. Саблин М.В. Фауна крупных млекопитающих Центра Русской равни-

ны в позднем плейстоцене, среднем голоцене // Особенности развития

верхнего палеолита Восточной Европы. – С.-Пб.: Академ-Принт, 2002.

– С. 213–217.

590. Сапожников И.В. Позднепалеолитическое местонахождение Дальник

// Археологические и археографические исследования на территории

Южной Украины. – К.-Одеса: Вища школа, 1976. – С. 127–130.

591. Сапожников И.В. Новые позднепалеолитические памятники в районе

Большой Аккаржи // Археологические исследования Северо-Западно-

го Причерноморья. – К.: Наукова думка., 1978. – С. 129–133.

592. Сапожников И.В. Отарик – местонахождение каменного века на

Днестровском лимане // Северное Причерноморье: материалы по ар-

хеологии. – К.: Наукова думка., 1984. – С. 89–96.

593. Сапожников И.В. К вопросу о хозяйстве позднепалеолитической степ-

ной области // Хозяйство и культура доклассовых и раннеклассовых

обществ. Тезисы докладов конференции молодых ученых ИА АН

СССР. – М., 1986. – С. 131–132.

594. Сапожников И.В. Позднепалеолитические местонахождения Чобручи

ІІ и Раскаецы в Нижнем Поднестровье // АИМ-1982. – Кишинев:

Штиинца, 1986. – С. 12–20.

411

595. Сапожников И.В. Из истории изучения каменного века Северо-Запад-

ного Причерноморья // Новые исследования по археологии Северо-За-

падного Причерноморья. – К.: Наукова думка., 1987. – С. 160–164.

596. Сапожников И.В. Поздний палеолит степей Нижнего Приднестровья.

– Автореф. дис... канд. ист. наук: 07.00.06 / ЛОИА АН СССР – Л., 1987.

– 16 с.

597. Сапожников И.В. Проблемы палеоэкономики степной историко-куль-

турной области в позднем палеолите // Проблемы археологии Степной

Евразии. Тезисы докладов конференции. – Ч. І. – Кемерово, 1987. – С.

56–58.

598. Сапожников И.В. Ранний этап позднего палеолита в степях Нижнего

Приднестровья // Актуальные проблемы историко-археологических

исследований. Тезисы докладов конференции молодых археологов. –

К.: Наукова думка, 1987. – С. 143–144.

599. Сапожников И.В. Типология каменных изделий и проблемы выделе-

ния археологических культур и локальных вариантов // Теоретические

проблемы современной археологии. Тезисы докладов методологичес-

кого симпозиума. – Кишинев: Штиинца, 1988. – С. 34–37.

600. Сапожников И.В. Археологическое картографирование: методика и

практика // Проблемы скифо-сарматской археологии Северного При-

черноморья. Тезисы докладов конференции. – Запорожье, 1989. – С.

39–41.

601. Сапожников И.В. Еще раз об интерпретации амвросиевского костища

// Проблемы охраны и исследования памятников археологии в Донбас-

се. Тезисы докладов семинара. – Донецк, 1989. – С. 72–73.

602. Сапожников И.В. К характеристике аккаржанской культуры // Про-

блеми історії та археології давнього населення Української РСР. Тези

доповідей ХХ республіканської конференції. – К.: Наукова думка,

1989. – С. 199–200.

412

603. Сапожников И.В. Картографирование памятников каменного века в

степях Дунай-Днестровского междуречья // История и археология Ниж-

него Подунавья. Тезисы докладов семинара. – Рени, 1989. – С. 10–11.

604. Сапожников І.В. Краєзнавець і археолог – В.І.Красковський // ІV-а

Республіканська конференція з історичного краєзнавства. Тези допові-

дей і повідомлень. – К., 1989. – С. 82–83.

605. Сапожников И.В. М.Я.Рудинский и проблемы выделения историко-

культурных регионов в позднем палеолите Украины // Охрана и иссле-

дование памятников археологии Полтавщины. Тезисы докладов семи-

нара. – Полтава, 1989. – С. 12–13.

606. Сапожников И.В. Новые позднепалеолитические памятники в Ниж-

нем Поднестровье // АИМ-1984. – Кишинев: Штиинца, 1989. – С. 39–50.

607. Сапожников И.В. Степная модель адаптации и фактор культурной

конвергенции // Проблемы культурной адаптации в эпоху верхнего па-

леолита. – Л.: Наука, 1989. – С. 30–31.

608. Сапожников И.В. Лапушна – новый позднепалеолитический памятник

в бассейне р.Реут // Археологические исследования молодых ученых

Молдавии. – Кишинев: Штиинца, 1990. – С. 71–78.

609. Сапожников И.В. О датировке и искусственных сооружениях пещеры

Ильинка // Реконструкция древних верований: источники, метод, цель.

Тезисы докладов конференции. – Л., 1990. – С. 29–31.

610. Сапожников И.В. Очерк работ Одесского палеолитического отряда

ЛОИА АН СССР // Проблемы исследования памятников археологии

Северского Донца. Тезисы докладов конференции. – Луганск, 1990. –

С. 33–35.

611. Сапожников І.В. Пам’яті Валентина Івановича Красковського //

Археологія. – 1992. – № 1. – С. 117–119.

612. Сапожников И.В. Хозяйственная специфика степной историко-куль-

турной области // КСИА. – 1992. – Вып. 206. – С. 43–48.

413

613. Сапожников И.В. Картографирование памятников каменного века сте-

пей Северного Причерноморья // Древнее Причерноморье. – Одесса,

1993. – С. 7–9.

614. Сапожников И.В. Основные этапы экономического освоения Нижнего

Поднестровья // Тезисы докладов Международной конференции по

защите р.Днестр. Ч. ІІІ. – Одесса, 1993. – С. 145–146.

615. Сапожников И.В. Раскопки позднепалеолитической стоянки Большая

Аккаржа // АДУ-1991. – Луцьк, 1993. – С. 108–109,171.

616. Сапожников І.В. Краєзнавець і вчений Валентин Красковський //

Краєзнавство. – 1994. – № 1–2. – С. 15–16.

617. Сапожников И.В. Локальный хозяйственно-бытовой комплекс на

позднепалеолитической стоянке Большая Аккаржа // АВ. – 1994. – № 3.

– С. 38–47.

618. Сапожников И.В. Палеолит степей Нижнего Приднестровья. Ч. І:

Памятники нижнего и раннего этапа позднего палеолита: Монография.

– Одесса, 1994. – 78 с.

619. Сапожников И.В. Основные итоги раскопок стоянки Большая Аккар-

жа // Проблемы истории и археологии Нижнего Поднестровья. Тезисы

докладов научной конференции. – Белгород-Днестровский, 1995. – С.

54–56.

620. Сапожников И.В. Причерноморские степи в позднем палеолите: при-

родно-хозяйственная и культурная специфика // Сапожникова Г.В.,

Коробкова Г.Ф., Сапожников И.В. Хозяйство и культура населения

Южного Побужья в позднем палеолите и мезолите. – Одесса-С.-Пб.,

1995. – С. 149–176.

621. Сапожников И.В. Генетические и миграционные процессы в палеоли-

те и мезолите степной историко-культурной области // Міжнародні

зв'язки народів Європи. Матеріали конференції. Секції ІІІ, ІV. – Запо-

ріжжя, 1996. – С. 128–129.

414

622. Сапожников И.В. Хозяйственно-бытовые комплексы поселения Боль-

шая Аккаржа // ССПК. – 2001. – Т. 9. – С. 3–10.

623. Сапожников І.В. Велика Акаржа та періодизація пам’ятників серед-

нього етапу пізнього палеоліту азово-причорноморських степів //

Археологія. – 2002. – № 3. – С. 68–80.

624. Сапожников І.В. Господарсько-побутові комплекси поселення Велика

Акаржа // Археологія. – 2002. – № 1. – С. 74–82.

625. Сапожников И.В. Палеолитические карстовые пещеры Северо-Запад-

ного Причерноморья // Особенности развития верхнего палеолита

Восточной Европы. – С.-Пб.: Академ-Принт, 2002. – С. 18–24.

626. Сапожников І.В. Сюрень І – “кримська загадка” або закономірне яви-

ще у пізньому палеоліті південної України // КДУ. – 2002. – С. 43–56.

627. Сапожников И.В. Большая Аккаржа: хозяйство и культура позднего

палеолита Степной Украины: Монография. – К.: Шлях, 2003. – 304 с.

(сер.: КДУ. – Вип. 3).

628. Сапожников І.В. Картографія та її методи в археології // Національне

картографування: стан, проблеми та перспективи розвитку. – К.: Кар-

тографія, 2003. – С. 317–319.

629. Сапожников И.В. Природная обстановка на западе степной зоны Вос-

точной Европы в палеолите // АА. – 2003. – Вып. 13. – С. 199–217.

630. Сапожников І.В. Cтепова область Східної Європи в пізньому палеолі-

ті: сезонність пам’яток та річний господарський цикл // КДУ. – 2003. –

Вип. 2. – С. 87–107.

631. Сапожников И.В. Из истории исследований каменного века Украины:

палеолитические карстовые пещеры Северного Причерноморья // КДУ.

– 2003. – Вип. 4. – С. 43–52.

632. Сапожников И.В. Стоянка Чобручи и периодизация заключительного

этапа позднего палеолита причерноморских степей // SР. – 2003-2004.

– № 1. – С. 334-358.

415

633. Сапожников И.В. Многослойная стоянка Михайловка (Белолесье):

проблемы стратиграфии и датировки // ССПК. – 2004. – Т. ХI. – С.

299–316.

634. Сапожников И.В. Хронология и культурная периодизация позднего

палеолита Cеверного Причерноморья: с параллелями из Костенковс-

ко-Борщевского района // Костенки и ранняя пора верхнего палеолита

Евразии: общее и локальное. Материалы международной конферен-

ции. – Воронеж: Истоки, 2004. – С. 131–132.

635. Сапожников И.В. Хроностратиграфическое обоснование для общей и

региональных периодизаций позднего палеолита Евразии // АЭАЕ. –

2004. – № 3. – С. 2–11.

636. Сапожников И.В. Еще раз о так называемой “крымской загадке”:

поздний палеолит навеса Сюрень І // Проблемы ранней поры верхнего

палеолита Костенковско-Борщевского района и сопредельных терри-

торий. – С.-Пб.: ООО “Копи-Р”, 2004. (в печати).

637. Сапожников И.В. Рец. на: В начале был камень // Stratum plus. – 2001-

2002. – № 1. / Ред. Л.Б. Вишняцкий. – 558 с. // Проблемы ранней поры

верхнего палеолита Костенковско-Борщевского района и сопредель-

ных территорий. – С.-Пб.: ООО “Копи-Р”, 2004. (в печати).

638. Сапожников И.В. Хронология и периодизация позднего палеолита

Степной Украины // АА. – 2004. – Вып. 16. – С. 195–236.

639. Сапожников И.В. Хроностратиграфическое обоснование для общей и

региональных периодизаций позднего палеолита Евразии // Археоло-

гия и палеоэкология Евразии. – Новосибирск, 2004. – С. 165–174.

640. Сапожников И.В. Палеолит Северного Причерноморья и П.П. Ефи-

менко: исследования и интерпретация пещеры Ильинка // Археологія

та етнологія Східної Європи: матеріали і дослідження. – Т. 4. – Одеса:

Астропринт, 2005. (друкується).

641. Сапожников І. Хронологія і періодизація пізнього палеоліту півдня

Східної Європи // МДАПВ. – 2005. – Вип. 9. – C. 15–34.

416

642. Сапожников И.В. Хронология и палеоэкология позднего палеолита

черноморско-азовских степей // Проблемы палеонтологии и археоло-

гии юга России и сопредельных территорий. Материалы международ-

ной конференции. – Ростов-на-Дону: Изд-во ООО “ЦВВР”, 2005. – С.

83–84.

643. Сапожников И.В., Белоусова Л.Г. Греки под Одессой: очерки истории

поселка Александровка с древнейших времен до начала ХХ века. –

Одесса-Ильичевск: Элтон 2-Гратек, 1999. – 264 с.

644. Сапожников І.В., Кухарчук Ю.В. Кам’яна доба України і П.П. Єфи-

менко: до 120-річчя з дня народження вченого // КДУ. – 2004. – Вип. 5.

– С. 6–22.

645. Сапожников И.В., Островерхов А.С. Колебания уровня моря и проб-

лемы изучения памятников каменного – бронзового веков Северного

Причерноморья // Проблемы охраны и исследования подводных исто-

рико-археологических памятников. Тезисы докладов научно-практи-

ческого семинара. – Запорожье, 1987. – С. 18–19.

646. Сапожников И.В., Сапожникова Г.В. Новое о пещере Ильинка // Чет-

вертичный период. Палеонтология и археология. – Кишинев: Штиин-

ца, 1989. – С. 179–187.

647. Сапожников И.В., Сапожникова Г.В. Новые данные о позднепалео-

литической стоянке Большая Аккаржа // Проблемы истории и архео-

логии Нижнего Поднестровья. Тезисы докладов конференции. – Ч. I. –

Белгород-Днестровский, 1990. – С. 84–86.

648. Сапожников И.В., Сапожникова Г.В. Проблемы раннего мезолита Се-

верного Причерноморья // Проблемы первобытной археологии Север-

ного Причерноморья. Тезисы докладов конференции. – Ч. І. – Херсон,

1990. – С. 25–26.

649. Сапожников И.В., Сапожникова Г.В. Функциональное назначение

памятников каменного века и характер кремневого инвентаря: по

материалам позднепалеолитических стоянок степной зоны Европейс-

417

кой части СССР // Хроностратиграфия палеолита Северной, Централь-

ной, Восточной Азии и Америки. Доклады международного семинара.

– Новосибирск: Наука, 1990. – С. 269–272.

650. Сапожников И.В., Сапожникова Г.В. Археологические культуры

позднепалеолитической степной историко-культурной области // Севе-

ро-Западное Причерноморье: ритмы культурогенеза. Тезисы докладов

семинара. – Одесса, 1992. – С. 12–15.

651. Сапожников И.В., Сапожникова Г.В. Большая Аккаржа – стоянка

охотников на бизонов в степях Северного Причерноморья // Археоло-

гический вестник. – № 3. – Запорожье, 1992. – С. 3–7.

652. Сапожников І.В., Сапожникова Г.В. Картографування пам'яток палео-

літу і мезоліту в степах Нижнього Подністров'я // Археологія півден-

ного заходу України. – К.: Наукова думка, 1992. – С. 49–67.

653. Сапожников И.В., Сапожникова Г.В. Полевые исследования П.И. Бо-

рисковского в Северо-Западном Причерноморье // Каменный век Ста-

рого Света. – С.-Пб.: Академ-Принт, 2001. – С. 67–69.

654. Сапожников І.В., Сапожникова Г.В. Співвідношення природно–гос-

подарських областей та господарсько-культурних типів: на прикладі

пізнього палеоліту степової зони // VА. – 2001. – № 3-4. – С. 22–30.

655. Сапожников І.В., Сапожникова Г.В. Пізньопалеолітичні господар-

сько-побутові комплекси та житла Степової України // КДУ. – 2002. –

С. 82–95.

656. Сапожников І.В., Сапожникова Г.В. Хронологія стоянок і поселень та

культурна поcлідовність мезоліту і неоліту Північно-Західного При-

чорномор’я // КДУ. – 2005. – Вип. 7. – C. 87–96.

657. Сапожников И.В., Сапожникова Г.В. Первые научные раскопки на

юге Восточной Европы // Проблемы палеонтологии и археологии юга

России и сопредельных территорий. Материалы международной кон-

ференции. – Ростов-на-Дону: Изд-во ООО “ЦВВР”, 2005. – С. 84–86.

418

658. Сапожников И.В., Секерская Е.П. Фаунистический комплекс поселе-

ния Большая Аккаржа // Пам’ятки археології Північно-Західного При-

чорномор’я. – Одеса: Гермес, 2000. – С. 40–53.

659. Сапожников І.В., Секерська О.П. Археозоологія поселення Велика

Акаржа: матеріали до реконструкції господарсько-культурного типу

пізньопалеолітичних степових мисливців // Археологія. – 2001. – № 2.

– С. 103–110.

660. Сапожников И., Сорокин В. Новые позднепалеолитические памятни-

ки Молдовы // RA (Serie Noua). – 2005. – Vol. I. – №. 1. – S. 170-182.

661. Сапожников И.В., Частников А.Н. Исследования позднепалеолити-

ческой стоянки Большая Аккаржа в 1990 г. // АДУ-1990; Вип. ІІ. – К.,

1991. – С. 13–14.

662. Cапожникова Г.В. Взаимоотношение культур и хозяйственных комп-

лексов финального палеолита и мезолита Южного Побужья. – Авто-

реф. дис... канд. ист. наук: 07.00.06 / ЛОИА АН СССР. – Л:, 1986. – 16 с.

663. Сапожникова Г.В. О культурно-исторической и хозяйственной интер-

претации Царинки // Хозяйство и культура доклассовых и раннеклас-

совых обществ. Тезисы докладов ІІІ-й конференции молодых ученых

ИА АН СССР. – М., 1986. – С. 132–133.

664. Сапожникова Г.В. Об усложненном собирательстве в эпоху позднего

палеолита // Актуальные проблемы историко-археологических иссле-

дований. Тезисы докладов VI-й конференции молодых археологов ИА

АН УССР. – К.: Наукова думка., 1987. – С. 145.

665. Сапожникова Г.В. Изделия на чешуйках в позднем палеолите Север-

ного Причерноморья // Проблеми історії та археології давнього насе-

лення УРСР. Тези доповідей ХХ-ї республіканської конференції. – К.:

Наукова думка, 1989. – С. 200–201.

666. Сапожникова Г.В. Трасологический анализ кремневых изделий из Амв-

росиевского костища // Древнее Причерноморье. – Одеса, 1994. – С.

16–18.

419

667. Сапожникова Г.В. Функціональне призначення Амвросіївського кіст-

ковища: за результатами трасологічнихдосліджень кам’яних знарядь //

КДУ. – 2003. – Вип. 2. – С. 82–86.

668. Сапожникова Г.В. Елементи відтворюючого господарства в пізньому

палеоліті і мезоліті Східної Європи // Археологія та етнологія Східної

Європи: матеріали і дослідження. – Т. 4. – Одеса, 2005. (друкується).

669. Сапожникова Г.В. Амвросиевское костище и его назначение: по тра-

сологическим исследованиям каменных орудий // Костенки и пробле-

мы ранней поры верхнего палеолита Восточной Европы. – С.-Пб.:

Академ-Принт, 2004. (в печати).

670. Сапожникова Г., Залізняк Л. Результати трасологічного аналізу

крем’яних виробів свідерських стоянок Березно 6, 14, 15 // Залізняк Л.

Фінальний палеоліт північного заходу Східної Европи: культурний

поділ і періодизація. – К., 1999. – С. 265–269, 275, 278.

671. Сапожникова Г.В., Коробкова Г.Ф., Сапожников И.В. Хозяйство и

культура населения Южного Побужья в позднем палеолите и мезолите:

Монография. – Одесса-С.-Пб., 1995. – 199 с.

672. Сапожникова Г.В., Сапожников И.В. О функциях геометрических

микролитов: по материалам стоянки Гиржево // Исследования по

археологии Северо-Западного Причерноморья. – К.: Наукова думка.,

1986. – С. 36–41.

673. Сапожникова Г.В., Сапожников И.В. Вкладыши кукрекского типа и

их функциональное назначение // ДСПК. – 1992. – Т. ІІІ. – С. 3–7.

674. Сапожникова Г.В., Сапожников И.В. Вкладыши кукрекского типа и

их функциональное назначение // Экспериментально-трасологические

исследования в археологии. – С.-Пб.: Наука, 1994. – С. 144–150.

675. Сапожникова Г.В., Сапожников І.В. До проблеми функціональної та

типологічної інтерпретації вкладишів кукрецького типу // Археологія.

– 1998. – № 1. – С. 77–82.

420

676. Сапожникова Г.В., Сапожников И.В. Вклад Г.Ф. Коробковой в изуче-

ние каменного века Украины // Петербургская школа трасологии и изу-

чение древних культур Евразии: к юбилею Г.Ф.Коробковой. – С.-Пб.:

ИИМК РАН, 2003. – С. 33–40.

677. Свеженцев Ю.С. Радиоуглеродная хронология в археологии // Радио-

углеродная хронология палеолита Восточной Европы и Северной

Азии: Проблемы и перспективы. – С.-Пб., 1997. – С. 11–15.

678. Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 1: Социально-эконо-

мические отношения и соционормативная культура / Под. ред. А.И.

Першица и Д. Трайбе. – М.: Наука, 1986. – 240 с.

679. Секерська Ол. Фауністичний комплекс пізнього палеоліту нижнього

Дніпра та Присивашшя // Археологічна збірка Херсонської інспекції

охорони пам’яток. – Херсон: Придніпров’я, 1999. – С. 44–47.

680. Секерская Е.П. Фаунистический комплекс поселения Большая Аккар-

жа: по материалам раскопок 1988–1993 годов // Сапожников И.В.

Большая Аккаржа: хозяйство и культура позднего палеолита Степной

Украины. – К., 2003. – С. 286–288. (Прил. 3).

681. Семенов Ю.И. О материнском роде и оседлости в позднем палеолите

// СЭ. – 1973. – № 4. – С. 52–65.

682. Сергин В.Я. О хронологическом соотношении жилищ и продолжи-

тельности обитания на позднепалеолитических поселениях // СА. –

1974. – № 1. – С. 3–11.

683. Сергин В.Я. О сезонах обитания на палеолитических поселениях //

КСИА. – 1992. – Вып. 206. – С. 48–52.

684. Серебрянный Л.Р. Колебания уровня Черного моря в послеледниковое

время и их сопоставление с историей оледенения Высокогорного Кав-

каза // Колебания уровня морей и океанов за 15 000 лет. – М.: Наука,

1982. – С. 161–167.

685. Симченко Ю.Б. Культура охотников на оленей Северной Евразии: эт-

нографическая реконструкция: Монография. – М.: Наука, 1976. – 312 с.

421

686. Синицын А.А. Археологическая хронология и концепция времени //

Радиоуглеродная хронология палеолита Восточной Европы и Север-

ной Азии: Проблемы и перспективы. – С.-Пб., 1997. – С. 16–20.

687. Синицын А.А. Верхний палеолит: современное состояние проблемы

локальных различий // Локальные различия в каменном веке. Тезисы

докладов Международной конференции, посвященной 100-летию со

дня рождения С.Н. Замятнина. – С.-Пб., 1999. – С. 104–106.

688. Синицын А.А. Нижние слои Костенок 14 (Маркина Гора) в контексте

проблематики раннего верхнего палеолита // SP. – 2000. – № 1. – С.

125–146.

689. Синицын А.А., Праслов Н.Д., Свеженцев Ю.С., Сулержицкий Л.Д. Ра-

диоуглеродная хронология верхнего палеолита Восточной Европы //

Радиоуглеродная хронология палеолита Восточной Европы и Север-

ной Азии: Проблемы и перспективы. – С.-Пб., 1997. – С. 21–66.

690. Синицын А.А., Хоффекер Дж.Ф., Синицына Г.В., Спиридонова Е.А.,

Гуськова Е.Г., Форман С., Очередной А.К., Бессуднов А.А., Миронов

Д.С., Рейнолдс Б. Костенки 14 (Маркина Гора) // Костенки и ранняя

пора верхнего палеолита Евразии: общее и локальное. Материалы

международной конференции. – Воронеж: Истоки, 2004. – С. 39–59.

691. Сиренко Н.А., Турло С.И. Развитие почв и растительности Украины в

плиоцене и плейстоцене: Монография. – К.: Наукова думка, 1986. –

188 с.

692. Скальковский А. Пятая или загородная часть г.Одессы // ТОСК. – 1867.

– Вып. 2. – С. 217–228.

693. Смирнов С.В. Палеолитическое местонахождение Кайстровая Балка

IV // МАСП. – 1971. – Вып. 7. – С. 164–172.

694. Смирнов С.В. Палеоліт Дніпровського Надпоріжжя: Монографія. – К.:

Наукова думка. – 1973. – 172 с.

695. Смирнов С.В. О хозяйственных отличиях позднепалеолитических па-

мятников степной полосы Европейской части СССР // Первобытный

422

человек, его материальная культура и природная среда в плейстоцене

и голоцене. – М., 1974. – С. 152–156.

696. Смирнов С.В. Позднепалеолитические памятники Надпорожья и их

место среди памятников степной полосы Европейской части СССР //

Проблемы палеолита Восточной и Центральной Европы. – Л.: Наука,

1977. – С. 149–157.

697. Смольянинова С.П. Разведки палеолита в Одесской области // Тези

пленарних і секційних доповідей ХV-ї наукової конференції Інституту

археології АН УРСР. – Одеса, 1972. – С. 69–73.

698. Смольянинова С.П. Новые позднепалеолитические памятники лесо-

степной полосы междуречья Днестра и Южного Буга // МАСП. – 1976.

– Вып. 8. – С. 144–154.

699. Cмольянинова С.П. Позднепалеолитическая стоянка Ивашково VI //

Археологические исследования Северо-Западного Причерноморья. –

К.: Наукова думка, 1978. – С. 120–129.

700. Смольянинова С.П. Палеолит и мезолит степного Побужья. – Автореф.

дис... канд. ист. наук: 07.00.06 / ИА АН УССР. – К., 1985. – 20 с.

701. Смольянинова С.П. Карта памятников каменного века Степного По-

бужья // Станко В.Н., Григорьева Г.В., Швайко Т.Н. Позднепалеолити-

ческое поселение Анетовка ІІ. – К.: Наукова думка, 1989. – С. 113–126.

702. Смольянинова С.П. Палеолит и мезолит степного Побужья: Моногра-

фия. – К.: Наукова думка, 1990. – 108 с.

703. Смольянинова С.П. Пространственное распределение кварцитовых

изделий на поселении Анетовка II // SP. – 2000. – № 1. – С. 477–484.

704. Смольянинова С.П. Техника расщепления позднепалеолитических и

мезолитических памятников Побужья: Монография. – Одесса: Астро-

принт, 2002. – 160 с.

705. Смольянинова С.П. История исследования каменного века Степного

Побужья // КДУ. – 2003. – Вип. 6. – С. 82–89.

423

706. Смольянинова С.П., Муха Б.Б. Мамонт из позднепалеолитической

стоянки Лески // Четвертичный период. Палеонтология и археология.

– Кишинев: Штиинца, 1989. – С. 61–67.

707. Смынтына Е.В. О соотношении локальной культурной традиции и

способа хозяйственно-культурной адаптации в эпоху мезолита // ЗІФ.

– 1997. – Вип. 5. – С. 10–17.

708. Смынтына Е.В. Палеоэкологическое районирование степной Украи-

ны в эпоху раннего мезолита // Проблемы археологии Юго-Восточной

Европы. Тезисы докладов VII-й Донской археологической конферен-

ции. – Ростов-на-Дону, 1998. – С. 21–23.

709. Смынтына Е.В. Миграции населения и способ культурно-историчес-

кой адаптации: некоторые проблемы соотношения: по материалам

мезолитических поселений Украины // VА. – 1999. – № 2. – С. 31–38.

710. Смынтына Е.В. Палеоэкологическое районирование степной Украи-

ны в эпоху раннего мезолита // SP. – 2000. – № 1. – С. 463–476.

711. Сминтина О.В. Зональність ранньопервісних культур: дослідження,

факти, теорії: Монографія. – Одеса: Астропринт, 2001. – 308 с.

712. Сминтина О.В. Поняття жилого простору в контексті дослідження

ранньомезолітичних культур степової України // Археологія. – 2002. –

№ 1. – С. 44–51.

713. Сминтина О.В. Давнє населення України в його природньому середо-

вищі: епоха ранньої первісної общини. – Автореф. дис... д-ра істор.

наук: / ІУ та ІН НАНУ – Л., 2003. – 31 с.

714. Снежко И.А. Планиграфия следов утилизации охотничьей добычи на

Амвросиевском комплексе // АА. – 2000. – № 9. – С. 113–122.

715. Сніжко І.А. Утилізація здобичі граветтськими мисливцями Північного

Причорномор’я // Археологія. – 2000. – № 2. – С. 65–71.

716. Сніжко І.А. Утилізація мисливської здобичі на Амвросіївському

пізньопалеолітичному комплексі. – Автореф. дис... канд. істор. наук:

07.00.06 / ІА НАНУ. – К., 2001. – 20 с.

424

717. Сніжко І.А. Модель розбирання здобичі амвросіївськими мисливцями

// Археологія. – 2002. – № 1. – С. 37–44.

718. Сніжко І.А. До питання вивчення структури культурного шару амвро-

сіївського кістковища // АА. – 2003. – № 13. – С. 218–231.

719. Соффер О.А. Экономика верхнего палеолита: продолжительность за-

селения стоянок на Русской равнине // РА. – 1993. – № 3. – С. 5–17.

720. Спиридонова Е.А. Основные этапы развития растительного покрова

позднего плейстоцена внеледниковой зоны Восточной Европы // Проб-

лемы культурной адаптации в эпоху верхнего палеолита. Тезисы докла-

дов советско-американского симпозиума. – Л.: Наука, 1989. – С. 40–43.

721. Спиридонова Е.А. Эволюция растительного покрова бассейна Дона в

верхнем плейстоцене–голоцене: Монография. – М.: Наука, 1991. – 222 с.

722. Станко В.Н. Мезолит Днестро-Дунайского междуречья // МАСП. –

1971. – Вып. 7. – С. 93–110.

723. Станко В.Н. Некоторые итоги изучения палеолита и мезолита Северо-

Западного Причерноморья // 150 лет Одесскому археологическому му-

зею. Тезисы докладов юбилейной конференции. – К.: Наукова думка,

1975. – С. 7–10.

724. Станко В.Н. Отчет о раскопках мезолитической стоянке Белолесье в

Одесской области. – Одесса, 1977. – 7 с. – НА ИА НАНУ. – Инв. №

1977/46.

725. Станко В.Н. Поздний палеолит и сложение мезолита в степях Север-

ного Причерноморья // Северо-Западное Причерноморье в эпоху пер-

вобытно-общинного строя. – К.: Наукова думка, 1980. – С. 5–21.

726. Станко В.Н. Ранний мезолит степей Северного Причерноморья //

Первобытная археология: поиски и находки. – К.: Наукова думка, 1980.

– С. 5–21.

727. Станко В.Н. Мирное. Проблема мезолита степей Северного Причер-

номорья: Монография. – К.: Наукова думка, 1982. – 164 с.

425

728. Станко В.Н. Мирное. Проблема мезолита степей Северного Причер-

номорья. – Автореф. дис... д-ра ист. наук: 07.00.06 / ИА АН УССР. – К.,

1983. – 54 с.

729. Станко В.Н. К проблеме западных связей мезолита степного Причер-

номорья: по материалам поселения Белолесья // Новые материалы по

археологии Северо-Западного Причерноморья. – К.: Наукова думка,

1985. – С. 31–45.

730. Станко В.Н. К проблеме сложения гребениковской культуры // Иссле-

дования по археологии Северо-Западного Причерноморья. – К.:

Наукова думка, 1986. – С. 13–26.

731. Станко В.Н. Палеоэкологическая обстановка в позднем палеолите

Северного Причерноморья // Проблемы культурной адаптации в эпоху

верхнего палеолита. – Л.: Наука, 1989. – С. 27–29.

732. Станко В.Н. Позднепалеолитическое поселение Анетовка ІІ // Камен-

ный век: памятники, методика, проблемы. – К.: Наукова думка, 1989. –

С. 113–125.

733. Станко В.Н. Производственные комплексы по утилизации охотничь-

ей добычи в позднем палеолите: по материалам поселения Анетовка ІІ

// Первобытная археология: материалы и исследования. – К.: Наукова

думка, 1989. – С. 54–63.

734. Станко В.Н. Некоторые аспекты изучения экономики населения степ-

ного Причерноморья в позднем палеолите // Проблемы первобытной

археологии Северного Причерноморья. Тезисы докладов конференции.

– Ч. І. – Херсон, 1990. – С. 11–13.

735. Станко В.Н. Палеоэкологическая ситуация в мезолите Северного

Причерноморья // Studia praehistorica. – 1992. – Vol. 11-12. – S. 18–27.

736. Станко В.Н. К методике изучения микроструктур памятников палео-

лита // Древности Причерноморских степей. – К.: Наукова думка, 1993.

– С. 4–8.

426

737. Станко В.Н. О культе бизона в раннепервобытных общинах степного

Причерноморья // Древнее Причерноморье. – Одесса, 1993. – С. 3–6.

738. Станко В.Н. О культе бизона (быка) в древних обществах Юго-Вос-

точной Европы // Старожитності Причорномор’я. – Одесса, 1995. – С.

1–11.

739. Станко В.Н. Охотники на бизона в позднем палеолите Украины // АА.

– 1996. – № 5. – С. 129–138.

740. Станко В.Н. Хозяйство населения степей Северо-Западного Причер-

номорья в мезолите // ЗІФ. – 1996. – Вип. 3. – С. 3–14.

741. Станко В.Н. Некоторые итоги изучения позднего палеолита Северо-

Западного Причерноморья: 1.Южнобугская группа памятников //

Археология и этнология Восточной Европы: материалы и исследова-

ния. – Одесса: Гермес, 1997. – С. 14–27.

742. Станко В.Н. Некоторые итоги изучения позднего палеолита Северо–

Западного Причерноморья: 2. Днестровская группа памятников // ЗІФ.

– 1997. – Вип. 4. – С. 3–9.

743. Станко В.Н. Промысел бизонов в палеолите Северного Причерно-

морья // ЗІФ. – 1997. – Вип. 5. – С. 3–10.

744. Станко В.Н. Начало позднего палеолита на юге Восточной Европы //

Проблемы археологии Юго-Восточной Европы. Тезисы докладов VII-

й Донской археол. конференции. – Ростов-на-Дону, 1998. – С. 23–24.

745. Станко В.Н. Анетовка II – позднепалеолитическое поселение и святи-

лище охотников на бизонов в Северном Причерноморье // SP. – 1999.

– № 1. – С. 322–325.

746. Станко В.Н., Григорьева Г.В. Исследование памятников каменного

века на р.Ингуле // Древности Поингулья. – К.: Наукова думка, 1977. –

С. 37–51.

747. Станко В.Н., Григорьева Г.В., Швайко Т.Н. Позднепалеолитическое

поселение Анетовка ІІ: Монография. – К.: Наукова думка, 1989. – 140 с.

427

748. Станко В.Н., Петрунь В.Ф. Анетовка 13 – памятник начальной поры

позднего палеолита в степном Причерноморье: предварительная пуб-

ликация // АА. – 1994. – № 3. – С. 161–180.

749. Станко В.Н., Свеженцев Ю.С. Хронология и периодизация позднего

палеолита и мезолита Северного Причерноморья // БКИЧП. – 1988. –

№ 57. – С. 116–120.

750. Станко В.Н., Смольянинова С.П. Исследования палеолита и мезолита

степного Побужья // СА. – 1985. – № 4. – С. 5–20.

751. Станко В.Н., Долуханов П.М., Сефериадес М., Смынтына Е.В.,

Пилипенко Г.П., Голобородова Е. Мезолит Южной Бессарабии // ЗІФ.

– 1999. – Вип. 8. – С. 8–67.

752. Станко В.Н., Краснокутський Г.Е., Старкін А.В. Деякі особливості

структури поселень пізнього палеоліту: за матеріалами Анетівки ІІ //

Археологія південного заходу України. – К.: Наукова думка., 1992. – С.

10–23.

753. Станко В.Н., Смольянинова С.П., Иванов Г.И. Раскопки палеолити-

ческих стоянок Анетовка І и ІІ на Среднем Буге // Древности Северо-

Западного Причерноморья. – К.: Наукова думка, 1981. – С. 5–17.

754. Станко В.Н., Смольянинова С.П., Швайко Т.Н. Позднепалеолитичес-

кое поселение Анетовка І // Северное Причерноморье: материалы по

археологии. – К.: Наукова думка, 1984. – С. 4–14.

755. Старкин А.В. Морфологические особенности представителей мамон-

товой фауны в позднепалеолитических териосообществах // Археоло-

гія та етнологія Східної Європи: матеріали і дослідження. – Одеса:

Астропринт, 2000. – С. 21–38.

756. Старкин А.В. Костные остатки плейстоценового бизона Юга Украины

// ЗІФ. – 1996. – Вип. 3. – С. 64–69.

757. Старкин А.В. Отличительные черты костных остатков анетовской и

амвросиевской популяций позднеплейстоценовых бизонов степной

зоны Украины // АА. – 1996. – № 5. – С. 147–154.

428

758. Старкин А.В. Позднеплейстоценовые териофауны Юга Украины //

Археологія та етнологія Східної Європи: матеріали і дослідження. – Т.

3. – Одеса: Друк, 2002. – С. 58–59.

759. Степанов В.П. Природная среда и зональность первобытного хозяйст-

ва в эпоху верхнего палеолита на территории СССР // Всесоюзный

симпозиум “Первобытный человек, его материальная культура и при-

родная среда в плейстоцене и голоцене”. Тезисы докладов. – М., 1973.

– С. 34–37.

760. Степанов В.П. Природная среда и зональность первобытного хозяй-

ства в эпоху верхнего палеолита на территории СССР // Проблемы об-

щей физической географии и палеогеографии. – М.: Наука, 1976. – С.

300–322.

761. Степанов В.П. Палеогеография и экология позднепалеолитических и

мезолитических поселений в Восточной Европе // ХІ-й конгресс

ИНКВА. Тезисы докладов. – М., 1982. – Т. ІІ. – С. 372–373.

762. Степанчук В.Н. Тафономия культурных остатков и включающих

геологических слоев на стоянке Мира // КДУ. – 2003. – Вип. 4. – С.

138–149.

763. Степанчук В.Н., Коен В.Ю. Индустрия третьего слоя стоянки Кулы-

чивка, Западная Украина // Особенности развития верхнего палеолита

Восточной Европы. – С.-Пб.: Академ-Принт, 2002. – С. 102–115.

764. Степанчук В.М., Коєн В.Ю., Герасименко Н.П., Дамблон Ф., Езартс П.,

Журавльов О.П., Ковалюх М.М., Петрунь В.Ф., Пліхт Й., Пучков П.В.,

Рековець Л.І., Тернер Х.Г. Багатошарова стоянка Міра на Середньому

Дніпрі: основні результати розкопок 2000 року // КДУ. – 2004. – Вип.

5. – С. 62–98.

765. Степанчук В.М., Ковалюх M.M., Ван дер Пліхт Й. Радіовуглецевий вік

пізньоплейстоценових палеолітичних стоянок Криму // КДУ. – 2004. –

Вип. 5. – С. 34–61.

429

766. Cтефенсон Р. Заселение человеком Великих равнин в четвертичном

периоде // Четвертичный период в США. Т. ІІ. – М.: Мир, 1969. – С.

308–326.

767. Столяр А.Д. Первый Васильевский мезолитический могильник //

АСГЭ. – 1959. – Вып. 1. – С. 78–165.

768. Столяр А.Д. Происхождение изобразительного искусства: Моногра-

фия. – М.: Искусство, 1985. – 229 с.

769. Сулимов И.Н. Геология украинского Черноморья: Монография. – К.-

Одесса: Вища школа, 1984. – 128 с.

770. Сыроечковский Е.Е. Северный олень: Монография. – М.: Агропром-

издат, 1986. – 256 с.

771. Ситник О., Цирек Кш., Коропецький Р., Вжесінська А. Граветська

пам’ятка Галич І // МДПВ . – 2005. – Вип. 9. – C. 32–89.

772. Сычева С.А. Поздневалдайские почвы и склоновые отложения архео-

логического памятника Каменная Балка // Проблемы палеонтологии и

археологии юга России и сопредельных территорий. Материалы меж-

дународной конференции. – Ростов-на-Дону: Изд-во ООО “ЦВВР”,

2005. – С. 94–95.

773. Тарасов Л.М. Сюрень ІІІ: нижний культурный слой // Археологічна

збірка Херсонської інспекції охорони пам’яток. – Херсон: Придні-

пров’я, 1999. – С. 91–98.

774. Татарцев С.В. К вопросу о верхнем слое позднепалеолитической

стоянки Сюрень І // АА. – 1996. – № 5. – С. 193–198.

775. Телегин Д.Я. Третий Васильевский могильник // КСИА АН УССР. –

1957. – Вып. 7. – С. 9–12.

776. Телегін Д.Я. Василівський третій некрополь в Надпоріжжі // Архео-

логія. – 1961. – Т. ХІІ. – С. 3–19.

777. Телегін Д.Я. Мезолітичні пам’ятки України (ХІ–VI тисячоліття до н.е.).

Монографія. – К.: Наукова думка, 1982. – 243 с.

430

778. Телегин Д.Я. Мезолитическая эпоха // Археология Украинской ССР. Т.

1: Первобытная археология. – К.: Наукова думка, 1985. – С. 83–108.

779. Телегин Д.Я. Памятники эпохи мезолита на территории Украинской

ССР (карта местонахождений): Монография. – К.: Наукова думка,

1985. – 184 с.

780. Телегин Д.Я. Мезолит Юго-Запада СССР: Украина и Молдова // Мезо-

лит СССР. – М.: Наука, 1989. – С. 106–124.

781. Телегін Д.Я. Про культурно-етнографічні спільності на півдні України

в мезоліті: їх участь у неолітизації регіону // Археологія. – 1999. – № 3.

– С. 14–27.

782. Телегін Д.Я. Ігренське поселення на Подніпров’ї та проблема житлобу-

дування в мезоліті Східної Європи: Монографія. – Луганськ: Шлях,

2002. – 92 с.

783. Титов В.В., Тесаков А.С. Фауна мустьерской эпохи низовий Северско-

го Донца // Проблемы палеонтологии и археологии юга России и со-

предельных территорий. Материалы международной конференции. –

Ростов-на-Дону: Изд-во ООО “ЦВВР”, 2005. – С. 96–97.

784. Ткаченко В. Пізній палеоліт Закарпаття: пам’ятки оріньякської тради-

ції: Монографія. – К.: Шлях, 2003. – 200 с.

785. Тодд Л.С. Исследование скопления остатков бизонов из раннеголоце-

новой стоянки Хорнер, парк Каунти, Вайоминг, США // Исследование

четвертичного периода. – М.: Наука, 1986. – С. 168–176.

786. Трусова С.А. ІІІ конференция по изучению палеолита // КСИИМК. –

1940. – Вып. ІІІ. – С. 44–52.

787. Тунманн. Крымское ханство: Монография. – Симферополь: Таврия,

1990. – 96 с.

788. Усик В.І., Кулаковська Л.В., Монігал К., Герасименко Н.П., Матвіїши-

на Ж.М., Кононенко О.М., Ковалюх М.М. Верхній палеоліт Закарпат-

тя // КДУ. – 2004. – Вип. 5. – С. 99–111.

431

789. Файнберг Л.А. Раннепервобытная община охотников, собирателей,

рыболовов // История первобытного общества: эпоха первобытной

родовой общины. – М.: Наука, 1986. – С. 130–235.

790. Фаткин К.И. Увеличение поемности плавней Днестра как одно из до-

казательств современного опускания прилежащих частей Северного

Причерноморья // Изв. АН СССР. – Сер. геогр. – 1956. – № 1. – С. 79–85.

791. Фаустова М.А. Ледниковые ритмы на рубеже позднеледниковья и го-

лоцена // Короткопериодные и резкие ландшафтно-климатические из-

менения за последние 15000 лет. – М.: Наука, 1994. – С. 94–103.

792. Федоров П.В. Послеледниковая трансгрессия Черного моря и пробле-

ма изменений уровня океана за последние 15 000 лет // Колебания

уровня морей и океанов за 15000 лет. – М.: Наука, 1982. – С. 151–156.

793. Филиппов А.К. Трасологический анализ каменного и костяного инвен-

таря из верхнепалеолитической стоянки Мураловка // Проблемы па-

леолита Восточной и Центральной Европы. – Л.: Наука, 1977. – С.

167–181.

794. Формозов А.А. Этнокультурные области на территории Европейской

части СССР: Монография. – М.: Изд-во АН СССР, 1959. – 127 с.

795. Формозов А.А. Проблемы этнокультурной истории каменного века на

территории европейской части СССР: Монография. – М.: Наука, 1977.

– 140 с.

796. Формозов А.А. О Петре Петровиче Ефименко: материалы к биографии

// Очерки истории отечественной археологии. – Вып 3. – М.: Наука,

2002. – С. 73–126.

797. Формозов А.Н. О фауне палеолитических стоянок Европейской части

СССР // Природа и развитие первобытного общества. – М.: Наука,

1969. – С. 69–74.

798. Фрайсон Д.С. Добыча бизонов и анализ каменных орудий на палео-

литической стоянке Хорнер, парк Каунти, Вайоминг, США // Исследо-

вание четвертичного периода. – М.: Наука, 1986. – С. 176–183.

432

799. Фризон Дж.К. Охотничьи стратегии и охотничье вооружение палеоин-

дейцев северо-американских Великих равнин // Проблемы культурной

адаптации в эпоху верхнего палеолита. – Л.: Наука, 1989. – С. 10–12.

800. Хазанов А.М. Природно-хозяйственные различия в каменном веке и

проблема первичности материнского рода // СЭ. – 1973. – № 1. – С.

114–121.

801. Хайкунова Н.А. Производственно-бытовой комплекс верхнепалеоли-

тической стоянки Третий Мыс (новый раскоп) // Проблемы каменного

века Русской равнины. – М.: Научный мир, 2004. – С. 231–261.

802. Хмелевский В. Археологические культуры верхнего плейстоцена на

территории Польши // Стратиграфия и периодизация палеолита Вос-

точной и Центральной Европы. – М.: Наука, 1965. – С. 15–23.

803. Хмелевский В. Влияние перигляциальной среды на расселение челове-

ка в верхнем плейстоцене // Лесс – перигляциал – палеолит на терри-

тории Средней и Восточной Европы. – М.: Наука, 1969. – С. 346–404.

804. Хотинский Н.А. Голоцен Северной Евразии: Монография. – М.: Наука,

1977. – 200 с.

805. Хотинский Н.А. Радиоуглеродная хронология и корреляция природ-

ных и антропогенных рубежей голоцена // Новые данные о геохроно-

логии четвертичного периода. – М.: Наука, 1987. – С. 39–45.

806. Хотинский Н.А. Ландшафтно-климатические изменения в позднелед-

никовое время на территории СССР // Палеоклиматы и оледенения в

плейстоцене. – М.: Наука, 1989. – С. 39–47.

807. Хотинский Н.А., Девирц А.Л., Маркова Н.Г. Некоторые черты палео-

географии и абсолютной хронологии позднеледникового времени

центральных районов Русской равнины // Верхний плейстоцен. Срати-

графия и абсолютная хронология. – М.: Наука, 1966. – С. 140–151.

808. Чабай В.П. Особенности перехода от среднего к позднему палеолиту

Крыма // SP. – 2000. – № 1. – С. 54–83.

433

809. Чабай В.П. Хронология и экология перехода от среднего к верхнему

палеолиту в Восточной Европе // КДУ. – 2003. – Вып. 5. – С. 120–137.

810. Чабай В.П. Средний палеолит Крыма (стратиграфия, хронология,

типологическая вариабельность, восточно-европейский аспект): Мо-

нографія. – Симферополь: Шлях, 2004. – 324 с.

811. Чабай В.П., Маркс Э., Отт М. Вариабельность средней и ранней поры

позднего палеолита в Крыму: предварительные итоги международного

археологического проекта // Археологія. – 1998. – № 4. – С. 19–47.

812. Чебоксаров Н.Н. Хозяйственно-культурные типы и проблемы их кар-

тографирования // СЭ. – 1972. – № 2. – С. 21–38.

813. Чебоксаров Н.Н., Чебоксарова И.А. Народы. Расы. Культуры: Моно-

графия. – М.: Наука, 1986. – 256 с.

814. Чеботарева Н.С., Макарычева И.А. Геохронология природных изме-

нений ледниковой области Восточной Европы в валдайскую эпоху //

Палеогеография Европы за последние сто тысяч лет: атлас-моногра-

фия. – М.: Наука, 1982. – С. 16–27.

815. Чепалыга А.Л. Палеогеография и палеоэкология Черного и Каспийс-

кого морей (Понто-Каспия) в плиоплейстоцене. – Автореф. дис... д-ра

геогр. наук: 11.00.04 / ИГ АН СССР. – М., 1980. – 48 с.

816. Чепалыга А.Л. Детальная событийная стратиграфия плейстоцена Чер-

ного моря // Четвертичная геология и палеогеография России. – М.:

ГЕОС, 1998. – С. 196–206.

817. Чепалыга А.Л. Черное море // Динамика ландшафтных компонентов и

внутренних морских бассейнов Северной Евразии за последние

130 000 лет. Атлас-монография. Вып. ІІ: Общая палеогеография. – М.:

ГЕОС, 2002. – С. 170–182.

818. Чепалыга А.Л. Особенности развития внутренних морей в плейсто-

цене и голоцене // Динамика ландшафтных компонентов и внутренних

морских бассейнов Северной Евразии за последние 130 000 лет. Ат-

434

лас-монография. Вып. ІІ: Общая палеогеография. – М.: ГЕОС, 2002. –

С. 208–213.

819. Черниш О.П. Володимирівська палеолітична стоянка: Монографія. –

К.: Вид-во АН УРСР, 1953. – 76 с.

820. Черниш О.П. Карта палеоліту УРСР // НЗІСН. – 1954. – Вип. 2. – С.

67–145.

821. Черныш А.П. Палеолит и мезолит Приднестровья (карты и каталог

местонахождений): Монография. – М.: Наука, 1973. – 128 с.

822. Черниш О.П. Стародавнє населення Подністров’я в добу мезоліту:

Монографія. – К.: Наукова думка, 1975. – 168 с.

823. Черныш А.П. Поздний палеолит // Археология Украинской ССР. Т. І.

– К.: Наукова думка, 1985. – С. 54–83.

824. Черныш А.П. Эталонная многослойная стоянки Молодова V. Археоло-

гия // Многослойная палеолитическая стоянка Молодова V: люди ка-

менного века и окружающая среда. – М.: Наука, 1987. – С. 7–93.

825. Черныш А.П. О закономерностях геологических условий залегания па-

леолитических поселений Среднего Поднестровья и характере при-

родной среды // Четвертичный период. Палеонтология и археология. –

Кишинев: Штиинца, 1989. – С. 154–166.

826. Чеснов Я.В. О социально-экономических и природных условиях

возникновения хозяйственно-культурных типов // СЭ. – 1970. – № 6. –

С. 15–26.

827. Чеснов Я.В. Об этнической специфике хозяйственно-культурных

типов // Этнос в доклассовом и раннеклассовом обществе. – М.: Наука,

1982. – С. 109–123.

828. Четвертичная палеогеография и экосистемы Нижнего и Среднего

Днестра: Монография. / О.М. Адаменко, О.В. Гольдберт, В.А. Осиюк,

Ж.Н. Матвиишина, С.И. Медяник и др. – К., 1996. – 194 с.

435

829. Чичагова О.А. Возраст верхнеплейстоценовых ископаемых почв по

радиоуглеродным данным // Лессы, погребенные почвы и криогенные

явления на Русской равнине. – М.: Наука, 1972. – С. 119–137.

830. Шарлемань М.В. Зоогеографія УРСР: Монографія. – К.: Вид-во АН

УРСР, 1937. – 255 с.

831. Шмидт А.В. Типы родового общества по археологическим данным //

Первобытное общество. – М.: Журн.-газет. объед., 1932. – С. 235–254.

832. Шнирельман В.А. Позднепалеолитическая община земледельцев-ско-

товодов и высших охотников, рыболовов и собирателей // История

первобытного общества. Т. 2: Эпоха первобытной родовой общины. –

М.: Наука, 1986. – С. 236–426.

833. Шовкопляс І.Г. До питання про характер жител пізнього палеоліту //

Вісті АН УРСР. – 1958. – № 2. – С. 38–49.

834. Шовкопляс І.Г. Кам’яний вік на території Української РСР: Моногра-

фія. – К.: Радянська школа, 1962. – 119 с.

835. Шовкопляс И.Г. Мезинская стоянка (к истории Среднеднепровского

бассейна в позднепалеолитическую эпоху): Монография. – К.: Науко-

ва думка, 1965. – 326 с.

836. Шовкопляс И.Г. О характере связей населения в позднем палеолите //

Материалы по четвертичному периоду Украины. – К.: Наукова думка,

1965. – С. 312–320.

837. Шовкопляс И.Г. О локальных различиях в развитии культуры поздне-

го палеолита // VII-й Международный конгресс доисториков и прото-

историков. Доклады и сообщения археологов СССР.– М.: Наука, 1966.

– С. 41–43.

838. Шовкопляс І.Г. До питання про характер розвитку культури пізнього

палеоліту: на матеріалах Української РСР і сусідніх територій //

Археологія. – 1969. – Т. ХХІІ. – С. 31–54.

839. Шовкопляс І.Г. Розвиток радянської археології на Україні (1917-1966):

Бібліографія. К.: Наукова думка, 1969. – 346 с.

436

840. Шовкопляс І.Г. Господарсько-побутові комплекси пізнього палеоліту

// Археологія. – 1971. – Вип. 3. – С. 12–21.

841. Шовкопляс І.Г. Пізній палеоліт // Археологія Української РСР. Т. І. –

К.: Наукова думка, 1971. – С. 39–64.

842. Шовкопляс И.Г. Хозяйственно-бытовые комплексы позднего палеоли-

та // Результати польових археологічних досліджень 1970-71 років на те-

риторії України. Тези доповідей конференції. – Одеса, 1972. – С. 12–17.

843. Шовкопляс И.Г. Хозяйственно-бытовой комплекс позднего палеолита.

Его состав и назначение // БКИЧП. – 1977. – № 47. – С. 115–120.

844. Щапова Ю.Л. Естественнонаучные методы в археологии: Учеб. пособ.

– М.: Высшая школа, 1988. – 151 с.

845. Щербаков Ф.А. Отражение изменений уровня Черного моря в разрезах

позднечетвертичных морских отложений // Колебания уровня морей и

океанов за 15 000 лет. – М.: Наука, 1982. – С. 112–120.

846. Щербаков Ф.А. Материковые окраины в позднем плейстоцене и голо-

цене: Монография. – М.: Наука, 1983. – 214 с.

847. Щербаков Ф.А., Куприн П.Н., Поляков А.С. и др. Шельф северо-

западной части Черного моря в позднем плейстоцене – голоцене // ЧП.

– 1976. – Вып. 16. – С. 141–152.

848. Щербакова Т.И. Фаунистические композиции на местонахождении

Анетовка-2 в Северном Причерноморье // SP. – 2001-2002. – № 1. – С.

513–522.

849. Эвлия Челеби. Книга путешествия: Извлечение из сочинения турецко-

го путешественника ХVII века. Вып. І.: Земли Молдавии и Украины. –

М.: Изд-во вост. лит-ры, 1961. – 338 с.

850. Яковлева Л.А. Культура пізньопалеолітичного населення України //

Історія культури давнього населення України. Т. 1. – К.: Наукова дум-

ка, 2001. – С. 69–98.

851. Яневич А.А. К проблеме западных генетических связей раннего мезо-

лита Горного Крыма // Проблемы первобытной археологии Северного

437

Причерноморья. Тезисы докладов конференции. – Ч. І. – Херсон, 1990.

– С. 27–28.

852. Яневич А.А. Новая финальнопалеолитическая стоянка Вишенное ІІ в

Крыму // Пізньопалеолітичні пам’ятки центру Північного Причорно-

мор’я: нові матеріали. – Херсон, 1992. – С. 20–31.

853. Яневич О. Буран-Кая 3 в комплексі пізнього палеоліту Криму //

Археологічна збірка Херсонської інспекції охорони пам’яток. –

Херсон: Придніпров’я, 1999. – С. 132–140.

854. Яневич О.О. Буран-кайська культура гравету Криму // Археологія. –

2000. – № 2. – С. 11–19.

855. Яневич О.О. Таш-аїрська неолітична культура Криму: сучасний стан

дослідження // КДУ. – 2004. – Вип. 5. – С. 169–190.

856. Anikovich М. Early Upper Paleolithic Industries of Eastern Europe // JWP.

–1992. – Vol. 6, № 2. – P. 205–245.

857. Anisiutkin N.K. Le chronologie du mousterien de la zone du Dniestr // Le

paléolithique et le néolithique de la Roumanie en contexte Europeen. – Iasi,

1990. – P. 52–55.

858. Anthony D.W. On Subsistens Change at the Mesolithic and Neolithic

Transithion // СA. – 1994. – Vol. 35, № 1. – Р. 49–52.

859. Artur G.W. An Introduction to the Ecology of Early Historic Communal

Bison Hunting among the Northern Plains Indians. – Ottawa: National

Museums of Canada, 1975. – 136 p.

860. Binford L.R. Dimensional Analysis of Behavior and Site Structure:

Learning from an Escimo Hunting Stand // AA. – 1978. – Vol. 43, № 3. – P.

330–361.

861. Binford L.R. In Pursuit of the Past: Decoding the Archaeological Record. –

L.: Thames and Hudson, 1983. – 256 p.

862. Boriskovski P.I. Problemele paleoliticului superior şi mezoliticului de pe

coasta de Nord-Vest a Marii Negre // SCIV. – 1964. – Т. ХV, № 1. – Р. 5–17.

438

863. Boriskovsky P.I. Determining Upper Paleolithic Historicocultural Regions:

a Case Study // From Kostenki to Clovis: Upper Paleolithic – Paleo-Indian

Adaptations. – N.Y.: Plenum Press, 1993. – P. 143–147.

864. Borziyak I.A. Bifacial Stone Tools of Late Palaeolithic in Dniestr–Prut

Interfluve // ERAUL. – 1990. – № 42. – Р. 125–136.

865. Borziak I.A. Paleoliticul çi mezoliticul in spatul dintre Nistru çi Prut //

Thraco-Dacica. – 1994. – Vol. XV, № 1–2. – Р. 19–40.

866. Borziac I. Рец. на кн.: Сапожникова Г.В., Коробкова Г.Ф., Сапожников

И.В. Хозяйство и культура населения Южного Побужья в позднем

палеолите и мезолите. – Одесса-С.-Пб., 1995. // RA. – 1998. – № 2. – P.

194–196.

867. Borziac I.A., Kremenetsky C.V., Perepelitsa A.Ya. On Paleogeography of

the Late Palaeolithic period in the Near-the-Dnestier area of Moldavia //

Chronostratigraphy of the Paleolithic in North, Central, East Asia and

America. – Novosibirsk: Nauka, 1990. – Р. 263–269.

868. Bosselin B., Djindjian F. Un essai de reconstitution du climat entre 40.000

BP et 10.000 BP á partir de séquences polliniques de tourbieres et de carot-

tes océaniques et glaciaires á haute rèsolution // Archeologia et Cacolatori.

– 2002. – Vol. 13. – P. 275–298.

869. Breuil H. Les subdivisions du palěolithique supěrieur et leur signification //

Congres international d’Anthropologie et d’Archěologie prěhistorsques.

Comptes rendus de la XIV-e session. – Т. I. – Geneve, 1912.

870. Brian G., Reeves O.K. Communal Bison Hunters of the Nothern Plains //

Hunters of the Recent Past. – London, 1990. – P. 169–194.

871. Burdukiewicz J.M. Późnopłejstoceńskie zespoly z jednozadziorcami w

Europie Zachodniej. – Wroclaw: Wid. Uniwersytety Wrocławskiego, 1987.

– 223, LXXXVIII, 40 s.

872. Сhirica V. Le gravettien en Roumanie // Le paléolithique et le néolithique

de la Roumanie en contexte Europeen. – Iasi, 1990. – P. 7–15.

439

873. Сhirica V., Вorziac I., Chetraru N. Gesements du paleolithique superieur

ancien entre le Dnistr et la Tissa. – Iasi: Helios, 1996. – 334 p.

874. Сhirica V., Вorziac I., Vãleanu M. Structure d’habitat dans le paléolithique

superieur (aurignacien et gravettien) entre les Carpates et le Dniestr // Per-

ceived Landscapes and Built Environments: The Cultural Geography of

Late Paleolithic Eurasia. – BAR. – 2003. – Vol. 1122. – P. 139–143.

875. Chlebowski R., Gozhik P., Lindner L., Anczont M., Wojtanowicz J. Stra-

tigraphy and Sedimentology of the Bug loess (Pleistocene: Upper Vistu-

lian) between Kiev and Odessa (Ukraine) // Geological Quarterly. – 2003. –

Vol. 47, № 3. – Р. 261–268.

876. Сhmielewski W., Child R., Więckowska H. Prahistoria Ziem Polskich. – T.

I: Paleolit i mezolit. – Wroclaw, Warsawa, Krakŏw, Gdansk: Zakład Naro-

dowy Imenia Ossoliňskich, Widawnistwo PAN, 1975. – 458 p.

877. Сlarke D.L. Analytical Archaeology. – London: Methuen, 1968. – XX, 684 p.

878. Сohen V. The Population of South Russian Plain after the Maximum of the

Second Pleniglacial // FQ. – 1999. – № 70. – P. 363–384.

879. Cohen V., Gerasimenko N., Rekovetz L. & А. Starkin. Chronostratigraphy

of Rockshelter Skalisty: Implications for the Late Glacial of the Crimea //

PE. – 1996. – Vol. 9. – P. 325–356.

880. Сohen V., Gorelik A. The Final Paleolithic of the Northern Black Sea Coast

// Prĕhistoire d’Anatolie. Genese de deux mondes. – ERAUL, 1998. – Vol.

85. – P. 427–445.

881. Сohen V., Otte M. Some Chronological Problems of the Upper Paleolithic

Azov-Pontic Area in Light of New Radiocarbon Data from Crimea // PE. –

1996. – Vol. 9. – P. 363–392.

882. Сohen V.Y., Stepanchuk V.N. Late Middle and Upper Paleolithic Evidens

from the East European Plain and Caucasus: A New Look at Variability,

Interactions and Transitions // JWP. – 1999. – Vol. 13, No. 3. – P. 265–319.

883. Cohen V.Y., Stepanchuk V.N. Middle to Upper Palaeolithic transition in the

Eastern Europe // PE. – 2000-2001, № 16–17. – P. 111–132.

440

884. Cordell L.D. Prehistory of the Southwest. – N.Y.: Academic Press, 1984. –

320 p.

885. Сrowley T.J., North G.R. Paleoclimatology. – N.Y.: Oxford Univ. Press,

1991. – 349 p.

886. Damblon F., Haesaerts P., Van der Plicht J. New Datings and Considera-

tions on the Chronology of Upper Palaeolithic Sites in the Great Eurasian

Plain // PE. – 1996, № 9. – Р. 177–231.

887. Dansgaard W., Johnsen S.J., Clausen H.B., Dahliensen D., Gundestrup

N.S., et al. Evidence for General Instability of Past Climate from a 250 kyr

Icecore Record // Nature. – 1993, № 364. – Р. 63–65.

888. Demidenko Yu.E. The European Early Aurignacian of Krems-Dufour Type

Industries: a View from Eastern Europe // PE. – 2000-2001, Vol. 16-17. –

P. 147–162.

889. Demidenko Yu., Otte M. Siuren I (Crimea) in the context of a European

Aurignacian // PE. – 2000-2001. – Vol. 16-17. – P.133–146.

890. Djindjian F. L’aurignacien du Périgord: Une Revision // PE. – 1989. – Vol.

3. – P. 29–54.

891. Djindjian F. Chronologie du peuplement gravettien sur les cŏtes de Médi-

terranée occidentale // XXIVe Congrés Prehistorique de France. – Carcas-

sone, 1994. – P. 127–138. (отд. оттиск).

892. Djindjian F. Datations 14C du paléolithique superieur européen: bilan et

perspectives // Actes du colloque “C14 Archéologie”. – 1998. – Р. 171–179.

(отд. оттиск).

893. Djindjian F. Peuplements & adaptations au paléolithique supérieur en

Europe Occidentale // Верхний палеолит – верхний плейстоцен: дина-

мика природных событий и периодизация археологических культур. –

С.-Пб.: Академ-Принт, 2002. – С. 20–26.

894. Djindjian F. Ruptures et continuités dans les industries du maximum gla-

ciaire en Europe Centrale et Orientale: la question de l'épigravettie // Осо-

441

бенности развития верхнего палеолита Восточной Европы. – С.-Пб.:

Академ-Принт, 2002. – С. 53–62.

895. Djindjian F. La metode chrono-stratigraphique // Chronologies géophy-

siques et archéologiques du paléolithique supérieur. – Bari: Edipuglia, 2003.

– P. 29–32

896. Djindjian F. Сhronologie et climato-stratigraphie du paléolithique supé-

rieur ancient francais à partir des donnes du Périgord // Geophysical and

Archaeological Chronologies for the Upper Paleolithic. Proceedings of the

Intern. Colloquium of Ravello. – Bari, 2003. – Р. 283–298.

897. Djindjian F., Kozlowski J., Otte M. Le paléolithique supérieur en Europe. –

Paris: Armand Сolin, 1999. – 474 р.

898. Djindjian F., Kozlowski J.K., Bazile F. Europe During Early Upper Palae-

olithic (40 000–30 000 BP): a Synthesis // The chronology of the Aurigna-

cian and of the transitional Technocomplexes: Dating, Stratigraphies, Cul-

tural Implications (J. Zilhao & F. D’Errico edits). Proceedings of Symposi-

um 6.1 of the XIVth Congress of the UISPP (Liège, Belgium, September

2001). – Lisboa: Instituto Português de Arqueologia, 2003. – Р. 29–48.

899. Djindjian F., Sapozhnikov I., Stepanchuk V. & Sapozhnikova G. Upper

Palaeolithic Chronology, Cultural Facies and Economic Complexes of the

Northern Black Sea Area // La cuenca mediterranea durante el Paleolitico

Superior. IV Symposium de Prehistoria de la Cueva de Nerja. / Edit.

J.M.Fullola et J.L.Sanchidrien. – Malaga, 2005. (in press).

900. Dodonov A.E., Tchepalyga A.L., Mihailescu C.D., Zhou L.P., Markova

A.K., Trubikhin V.M., Simakova A.N., Konikov E.G. Last-interglacial

Records from Central Asia to the Northern Black Sea Shoreline: strati-

graphy and correlation // Geologie en Mijnbouw / Netherlands Journal of

Geosciences. – 2000. – Vol. 79, № 2/3. – P. 303–311.

901. Dolukhanov P.M. The Pleistocene – Holocene Boundary: Environmental

Processes and Social Adaptions // From Kostenki to Clovis: Upper Paleoli-

thic – Paleo-Indian Adaptations. – N.Y.: Plenum Press, 1993. – P. 189–197.

442

902. Dolukhanov P., Koslowsky S.K., Koslowsky J.K. Multivariate Analysis of

Upper Palaeolithic and Mesolithic Stone Assemblages. – Warsawa-Krakow,

1980. – 104 p.

903. Dolukhanov P., Sokoloff D., Shukurov A. Radiocarbon Chronology of Up-

per Paleolithic Sites in Eastern Europe at Improved Resolution // JAS. –

2001. – Vol. 28. – P. 699–712.

904. Frison G.C. Prehistoric Hunters of the High Plains. – N.Y.-S.F.-L.: Acade-

mic Press, 1978. – 458 p.

905. Frison G.C. Paleoindian Winter Subsistens Strategies on the High Plains //

Plains Indian Studies. – Washington, 1982. – P. 193–201.

906. Frison G.C. Paleoindian Large Mammal Hunters on the Plains of North

America // PNAS. – 1998. – Vol. 95. – P. 14576–14583.

907. Frison G.C., Stanford D.J. The Agate Basin Site. A Record of the Paleoin-

dian Occupation of the Northwestern High Plains. – New York: Academic

Press, 1982. – 403 p.

908. Garretson M.S. The American Bison: The Story of its Extermination as a

Wild Species and its Restoration Under Federal Protection. – N.Y.: New

York Zoological Society, 1938. – XII, 254 p.

909. Garrod D. The Upper Pleistocene in the Light of Recent Discovery // PPC.

– 1938. – Vol. IV, Pt. 1-2.

910. Garrod D.A.E., Bate D.B.A. The Stone Age of Mount Carmel. – T. I. –

Oxford: Oxford Univ. рress, 1937. – 210 р.

911. Gozhik P., Matviishina Zh., Rekovets L., Shelkoplyas V., Gerasimenko N.

The Quarternary Stratigraphy // Excursion Guide of the SEQS Conference.

– Kyiv, 2001. – P. 8–11.

912. Grigorieva G. Le paleolithique superieur ancien du sud-ouest de la plaine

russe // The Upper Palaeolithic Colloquium XIІІ-e Congress UISPP. – Forli,

1996. – Vol. 6. – P. 153–159.

913. Grigorieva G.V. Les chasseures de bison au Paléolithique supérieur dans la

zone steppique du nord de la mer Noire // Le Bison: Gebier et Moyen de

443

Subsistens des Hommes du Paléolithique aux paléoindians des Grandes

Plaines. – Actes du Colloque Internаtional. – Antibes: “APDCA”, 1999. – P.

361–365.

914. Grigorieva G.V., Anikovich М. Au sujet des liens culturels entre certains

industries du paléolithique supérior d’Hongrie et de l’Europe d’Est // Le

paléolithique et le néolithique de la Roumanie en contexte Europeén. – Iasi,

1990. – P. 72–89.

915. Grinnell G.B. The Bison // Whitney C., Grinnell G.B., Wister O. Musk-Ox,

Bison, Sheep and Goat. – N.Y.: Macmilan Co., 1904. – P. 138–142.

916. Grosswald М.G. Late Weichselian Ice Sheet of Northern Eurasia // Qwar-

ternary Research. – 1980. – № 13. – Р. 1–32.

917. Gyurova M. Microwear Study of the Flint Assemblage from the Upper Pa-

laeolithic Site of Orfej I in the Rhodope Mountains // In the Stepes of Har-

vey Gaul. – Vol. I: James Harvey Gaul in Memoriam. – Sofia: The Harvey

Gaul Foundation, 1998. – Р. 1–11.

918. Haesaerts P. Stratigraphic du gisement paleolithique de Mitoc Malul

Galben // РЕ. – 1993. – Vol. 3. – Р. 67–71.

919. Haesaerts P., Borziak I., Van der Plicht J., Damblon F. Climatic Events

and Upper Palaeolithic Chronology in the Dniestr Basin: New Radiocarbon

Resalts from Cosautsi // Radiocarbon. – 1998. – Vol. 20. – P. 197–218.

920. Haesaerts P., Borziak Il., Chirica V., Damblon Fr., Koulakovska L., Van

der Plicht J. The East-Carpathian Loess Record: a reference for the Middle

and Late Pleniglacial stratigraphy in Central Europe // Quaternaire. – 2003.

– Vol. 14, № 3. – Р. 163–188.

921. Haesaerts P., Borziak I., Chirica V., Damblon F., Koulakovska L. Cadre

stratigraphique et chronologique du gravettien en Europe Centrale // The

Gravettian along the Danube. – Brno, 2004. – Р. 33–56.

922. Haesaerts P., Sinitsyn A., Damblon F., Van der Plicht J. Kostenki 14

(Voronezh, Central Russia): New Data on Stratigraphy and Radiocarbon

Chronology // Acts of the XIVth UISPP Congres (Liege, 2001). General

444

Sessions and Posters. Section 6: Upper Palaeolithic. – 2004. – Р. 169–180.

(BAR Series. – Vol. 1240).

923. Hoffecker J.F. Upper Pleistocene Loess Stratigraphy and Paleolithic Site

Chronology on the Russian Plain // Geoarchaeology. – 1987. – Vol. 2, № 4.

– Р. 259–284.

924. Hoffecker J.F. Early Upper Paleolithic Sites of the European USSR // The

Early Upper Paleolithic: Evidens from Europe and the Near East. – Oxford,

1988. – Р. 237–272. (BAR Series. – Vol. 437).

925. Hoffecker J.F. Desolate Landscapes: Ace-Age Settlements in Eastern

Europe. – New Brunswick, New Jersey, London: Rutgers Uniw. Press,

2002. – 299 p.

926. Hoffecker J.F., Baryshnikov G.F., Potapova O.R. Mousterian Bison

Hunters of the Northern Caucasus: Analysys of Faunal Remains from

Il’skaya I // CRP. – 1989, № 6. – Р. 69–72.

927. Honea K. Chronometry of the Romanian Middle and Upper Palaeolithic:

Implications of Current Radiocarbon Dating Result // Dacia. – 1984. – Т.

XXVIII, № 1–2. – Р. 12–39.

928. Iakovleva L. Les datations C14 sur les habitats de la Grande Plaine Russe

Orientale // Actes du colloque “C14 Arhéologie”. – 1998. – Р. 123–131.

929. Ivanova S. Le paléolithique supérieur de Tchouthoura, dans les monts Rho-

dopes (Bulgarie) // L’Anthropologie. – 1987. – Vol. 91, № 1. – P. 241–254.

930. Jacobs К. Human Postcranial Variatiation in the Ukraine Mesolithic–

Neolithic // CA. – 1993. – Vol. 34, № 2. – Р. 311–324.

931. Julien M. A Magdalenien Base Camp at Pincevent (France) // Perceived

Landscapes and Built Environments: The Cultural Geography of Late

Palaeolithic Eurasia. – BAR. – 2003. – Vol. 1122. – P. 105–112.

932. Kehoe T.F. The Gull Lake Site: A Prehistoric Bison Drive Site in South-

western Saskathewan. – New Berlin, 1973. – 206 p. (сер.: Milwaukee Pub-

ic Museum Publications in Anthropology and History. – № 1).

445

933. Kellsal J.P. The Migratory Barren-groud Caribou of Canada. – Ottawa,

1968. – 340 p.

934. Korobkova G.F. The Technology and Function of Tools in the Context of

Regional Adaptations: A Case Study of the Upper Paleolithic and Mesoli-

thic of the Nortwestern Black Sea Region // From Kostenki to Clovis:

Upper Paleolithic – Paleo-Indian Adaptations. – N.Y.: Plenum Press, 1993.

– Р. 159–173.

935. Korobkova G.F. Narzędzia w pradziejach: podstawy badania funkcji meto-

dą traseologiczną. – Torun: Wydawnictwo uniwersytetu Mikolaja Koper-

nika, 1999. – 168 s.

936. Kovalenko S. The Chronological Division of the Late Paleolithic Sites from

the Moldavian Dniester Region // PE. – 1995. – Vol. 7. – P. 153–167.

937. Kovalenko S. The Upper Paleolithic Industries in the Dniester Zone of

Moldavia // PE. – 1996. – Vol. 9. – P. 233–267.

938. Kozlovski J.K. The Latest Aurignacian and Aurignacoid Elements in the

Epigravettian of the Carpathian Basin // The Upper Palaeolithic Colloqui-

um XIІІ-e Congress UISPP. – Forli, 1996. – Vol. 6. – P. 153–159.

939. Kozlowski J.K. The Middle and the Early Upper Paleolithic around the

Black Sea // Neanderthals and Modern Humans in Western Asia. – N.Y.:

Plenium Press, 1998. – Р. 461–482.

940. Kozłowski J.K., Kozłowski S.K. Pradzieje Europy od XL do IV tysiąclecia

p.n.e. – Warszawa: Państwowe wydawnictwo naukowe, 1975. – 504 s.

941. Krasnokutsky G. Bison Hunting and Human Adaptation: A Case of Compa-

rative Study of the Upper Palaeolithic of Southern Ukraine. – Odessa: Polis

Press, 1996. – 223 p.

942. Krotova A.A. Chronostratigraphie du paleolithique superieur des steppes

d’Azov et de la mer Noire // PALEO – Supplement. – № 1. – Actes du Col–

loque dе Miscolc. – June, 1995. – P. 227–233.

943. Krotova A.A. Amvrosievka New AMS Dates for Unique Bison Kill Site in

the Ukraine // PE. – 1996. – Vol. 9. – P. 357–362.

446

944. Krotova A.A. The Upper Paleolithic Bison Hunters: Amvrosievka // Le Bi-

son: Gebier et Moyen de Subsistens des Hommes du Paléolithique aux pa-

léoindians des Grandes Plaines. – Actes du Colloque Internаtional. – Anti-

bes: APDCA, 1999. – P. 333–346.

945. Krotova A.A., Belan N.G. Amvrosievka: A Unique Upper Paleolithic Site

in Eastern Europe // From Kostenki to Clovis: Upper Paleolithic – Paleo-

Indian Adaptations – N.Y.: Plenum Press, 1993. – P. 125–142.

946. Kurten B. Radiocarbon Date for the Cave Bear Remains (Ursus Spelaeus)

from Odessa // Soc. Scient. Fennica Com. Biolog. – 1969. – Vol. 31. – P. 1–3.

947. Laubin Gl., Regin I. The Indian Tipi: Its History, Constraction and Use. –

Uniw. of Oclahoma Press, 1977. – 343 p. (2-d ed.).

948. Leonova N.B. Criteria for Estimating the Duration of Occupation at Paleo-

lithic sites: an example from Kamennaya Balka II // From Kostenki to Clo-

vis: Upper Paleolithic – Paleo-Indian Adaptations. – N.Y.: Plenum Press,

1993. – P. 149–157.

949. Leonova N.B. The Upper Paleolithic of the Russian Steppe Zone // JWP. –

1994. – Vol. 8, № 2. – P. 3–50.

950. Leonova N.B. Dwellings іn the Eastern Steppe Zone // Perceived Land-

scapes and Built Environments: The Cultural Geography of Late Paleolithic

Eurasia. – BAR. – 2003. – Vol. 1122. – P. 17–24.

951. Leonova N.B., Min’kow E.V. Spаtial Analysis of Faunal Remains from

Kamennaya Balka II // JAA. – 1988, № 7. – P. 203–230.

952. Leroi-Gouran A., Brezillon M. The Wurm Climate During the Upper

Paleolithic from 36,000–8,000 B.C. // Abstracts VII INQUA Congress. –

Boulder, Colorado, 1965. – P. 290.

953. Mangerud J., Andersen S.T., Berlund B.E., Donner J.J. Quaternary Strati-

graphy of Norden: a Proposal for Terminology and Classification // Boreas.

– 1974. – № 3. – P. 109–127.

954. Medjanik S.I. Vegetetion of Moldova in the Late Paleolithic // Aspects of

Archaeological Palynology: Methodology and Applications. – N.Y.: Ame-

447

rican Association of Stratigraphic Palynologists Foundation, 1994. – P.

141–146.

955. Medjanik S., Sapozhnikov I. The Upper Palaeolithic Site Bolshaya Akkar-

zha: Palynological Records and Palaeoenvironmental Reconstructon //

Polen. – 2004. – Vol. 14. – P. 561–562.

956. Monks G.G. Seasonality Studies // Advances in Archaeological Method and

Theory. – Vol. 4. – N.Y.: Academic Press, 1981. – P. 3–9.

957. Müller-Wille W. Arten der menschlichen Siedlung // Abhandlungen. Ra-

umforshung und Landesplanung. – 1954. – Bd. 28, № 2. – S. 141–163.

958. [Nordmann A.] De couverte de gites riches en ossumens fossiles faites en

1846 ă Odessa et dans les environs de cette ville // Journal d’Odessa. –

1846. – № 26.

959. Nordmann A. Palaeontologie Sued Russlands. – Pt. І-ІV. – Helsingfors,

1858-1860.

960. Nicolăescu-Plopşor C.S., Păunescu A., Mogoşanu F. Le palèolithique de

Ceahlău // Dacia. – 1966. – T. X. – P. 5–116.

961. Oliver S.C. Ecology and Cultural Continuty as Contributing Factors in the

Social Organizations of the Plains Indians. – B.-L.A.: University of Cali-

fornia Press, 1962. – 90 p.

962. Otte M. Le Gravettien en Europe Centrale // Dissertations Archaeologicae

Gandenses. – Brugge, 1981. – Vol. 20. – 505 p.

963. Otte M., Noiret P. Èvolution du gravettien au Moyen Danube // The Gra-

vettian along the Danube. – Brno, 2004. – Р. 7–32.

964. Otte M., Noiret P., Tatartsev S., Lopes-Bayon I. L’Aurignacien de Siuren I

(Crimèe): fouilles 1994 et 1995 // The Upper Palaeolithic Colloquium XIІІ-

e Congress UISPP. – Forli, 1996. – Vol. 6. – Р. 123–137.

965. Paunescu A. Cronologia paleoliticului şi mesoliticului din România in con-

textul paleoliticului Central-Est şi Sud European // SCIVA. – 1984. – Т. 35,

№ 3. – Р. 1–31.

448

966. Renssen H., Isarin R.F.B., Vandenberghe J. et al. Rapid Climatic Warming

at the End of the Last Glacial: New Perspectives // Global and Planetary

Change. – 2001. – Vol. 30. – P. 155–165.

967. Roe F.G. The North American Buffalo: A Critical Study of the Species. –

Toronto: University of Toronto Press, 1970. – 602 p.

968. Sachse-Kozlowska El. Polish Aurignacian Assemblages // FQ. – 1978. – №

50. – 86 p.

969. Sapozhnikov I.V. The Steppes in the Late Paleolithic: Steppe Model of

Adaptation and the Factor of Cultural Convergence // Antiquity. – 1989. –

Vol. 63, № 241. – Р. 791.

970. Sapozhnikov I.V. Sоme Рrоblems of the Еarly Upper Paleolithic of

the South Ukraine // 9th Annual meeting European Assosiations of Archaeo-

logist. Final Рrogramme and Аbstracts. – St.–Pb., 2003. – P. 71.

971. Sapozhnikov I.V. A Chronostratigraphic Basis for General and Regional

Subdivisions of the Eurasian Upper Paleolithic // Archeology, Еthnography

and Anthropology of Eurasia. – 2004. – № 3. – Р. 2–11.

972. Sapozhnikova G. The Elements of Reproducing Economy in Upper Palaeo-

lithic and Mesolithic sites of Southern Ukraine // “Prehistoric Technology”

40 Years Later: Functional Studies and Russian Legacy. Book of Abstracts

of the International Congress. – Verona, 2005. – P. 42–43.

973. Sapozhnikova G. & Sapozhnikov I. Functional Typology Upper Palaeo-

lithic Stone Equipment from Eastern Europe Steppe // “Prehistoric Techno-

logy” 40 Years Later: Functional Studies and Russian Legacy. Book of

Abstracts of the International Congress. – Verona, 2005. – P. 133–134.

974. Sinitsyn A.A. The Most Ancient Sites of Kostenki in the Context of the

Initial Upper Paleolithic of Northern Eurasia. // The Chronology of the Au-

rignacian and of the Transitional Technocomplexes. Dating, Stratigraphies,

Cultural Implications (Proccedings of Symposium 6.1 of the XIV-th Cong-

ress of the UISPP). – Lisboa, 2003. – P. 89–107.

449

975. Sklenar K. Paleolithic and Mesolithic Dwellings: an Essay in Classification

// PA. – 1976. – Rok LXVII. – P. 249–340.

976. Soffer O. The Upper Paleolithic of the Central Russian Plain. – San Diego:

Academic Press, 1985. – 539 p.

977. Soffer O. Mammoth Bone Accumulations: Deth Sites? Kill Sites? Dwel-

lings? // Perceived Landscapes and Built Environments: The Cultural Geo-

graphy of Late Paleolithic Eurasia. – BAR. – 2003. – Vol. 1122. – P. 5–16.

978. Speth J.D. Bison Kills and Bone Counts. – Ch.-L.: University of Chicago

Press, 1983. – 237 p.

979. Speth J.D., Parry W.J. Late Prehistoric Bison Procurement in Southeastern

New Mexico: the 1978 season at the Garnsey Site (LA-18399). – Ann Ar-

bor: Museum of Anthropology – the University of Michigan, 1980. – 369 p.

980. Stanford D. Prliminary Report of the Excavation of the Jones-Miller Hell

Gap Site, Yuma County, Colorado // Southwestern Lore. – 1974. – Vol. 40.

– P. 30–36.

981. Stapert D. The Ring and Sector method: Intersite Spatial Analysis of Stone

Age Sites, with Special Referens to Pincevent // Paleohistoria. – 1989. – №

31. – P. 1–57.

982. Stapert D. Towards Dinamic Models of Stone Age Settlements // Perceived

Landscapes and Built Environments: The Cultural Geography of Late

Paleolithic Eurasia. – BAR. – 2003. – Vol. 1122. – P. 5–16.

983. Stepanchuk V.N. The Crimean Palaeolithic: Genesis and Evolution bet-

ween 140–30 Kyr BP // Préhistoire d'Anatolie. Genèse de deux mondes. –

ERAUL. – 1998. – № 85. – Р. 261–300.

984. Stepanchuk V.N., Cohen V.Yu. Kremenician, Middle to Upper Palaeolithic

transitional industry in the Western Ukraine // PE. – 2000-2001. – № 16-17.

– Р. 75–100.

985. Stuiver M., Kromer B., Becker B. Radiocarbon Age Calibration Back to 13

000 year BP and the C14 Age Matching of the German Oak and U.S. Brist-

lesone Pine Chronologies // Radiocarbon. – 1986. – Vol. 28. – P. 969–979.

450

986. Tsatskin A., Gendler T.S., Hailwood E.A., Heller F., Hus J., Sartori M.,

Virina E.I. Pedosedimentary Division, Rock Magnetism and Chronology of

the Loess/Palaeosol Sequence at Roxolany (Ukraine) // Palaeogeography, Pa-

laeoecology, Palaeoclimatology. – 1998. – Vol. 143, № 1-3. – P. 111–133.

987. Telegin D.J. Fragen der Chronologie und Periodisierung des Mesolithikums

in der Ukraine // Veröffentlichungen des Museums für Ur– und Frühge-

schichte Potsdam. – 1980. – Band 14/15. – S. 315–322.

988. Teslja T.T. Das Paläolith im Bereich der Dniprostromschnellen: Porogi //

Четвертинний період – Die Quartarperiode. – № 4. – K., 1932. – С. 83–85.

989. Todd L.C. Analysys of Kill-Butchery Bonebeds and Interpretation of Paleo-

indian Hunting // The Evolution of Human Hunting. – N.Y.: Plenum Press,

1987. – P. 225–266.

990. Todd L.C. Seasonality Studies and Paleoindian Subsistence Strategies //

Human Predators and Prey Mortality. – Boulder, Colorado: Westview Press,

1991. – P. 217–238.

991. Vasil’ev S.A. The Upper Paleolithic Domestic Structures in Siberia: a Criti-

cal Review of Relevant Evidens // Perceived Landscapes and Built Envi-

ronments: The Cultural Geography of Late Paleolithic Eurasia. – BAR. –

2003. – Vol. 1122. – P. 155–160.

992. Vigilyanskaya L.I. Paleomagnetic Reasearch of the Rogalik-

Peredelsk Archaeological Monument // Geophisics Journal. – 1999. – Vol.

18. – P. 1031–1037.

993. Walker M.J.C. Changer in Europe During the Last Glacial/Interglacial

Transition // Quaternari International. – 1995. – Vol. 28. – P. 63–64.

994. Wedel W.R. Environment and Native Subsistens Economics in the Central

Great Plains. – Washington: Smithsonian Institute, 1941. – 29 p.

995. Wedel W.R. The Great Plains // Prehistoric Man in the New World. –

Chicago: Chicago Univ. Press, 1964. – P. 193–222.

996. Wheat J.B. A Paleo-Indian Bison Kill // SA. – 1967. – Vol. 216, № 1. – P.

44–52.

451

997. Wheat J.B. The Olsen Chubbock Site: a Paleo-Indian Bison Kill // Society

for Аmerican Аrchaeology, Memoir. – 1972. – № 26. – 177 р.

998. Wissler C. The American Indians. – N.Y.: Oxford University Press, 1922.

– 524 р. (2-nd ed.).

999. Wittaker W.E., Enloe J.G. Bison Dentition Studies Revisted: Resolving

Ambiguity Between Archaeological and Modern Control Samples //

Archaezoologia. – 2000. – Vol. XI. – P. 113–120.

1000. Yanevich A.A., Stepanchuk V.N., Cohen V. Buran-Kaya III and Skalisty

Rockshelter: two new dated Late Pleistocene Sites in the Crimea // PE. –

1996. – Vol. 9. – Р. 315–324.

1001. Smithsonian Institution Research Reports. – Washington, 1977. - № 16. -

Р. 3

452

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ

Журналы и издания

АА – Археологический альманах. – Донецк.

АВ – Археологические вести. – С.-Пб.

АВУ – Археологічні відкриття в Україні. – К.

АДУ – Археологічні дослідження на Україні. – К.

АЖ – Антропологический журнал. – М.

АЗ – Археологические записки. – Ростов-на-Дону.

АИ – Археологические изыскания. – С.-Пб.

АИУ – Археологические исследования на Украине. – К.

АИМ – Археолог. исследования в Молдавии. – Кишинев.

АО – Археологические открытия. – М.

АП – Археологічні пам’ятки УРСР. – К.

АСГЭ – Археологический сборник Государственного Эрмита-

жа. – Л.

АЭАЕ – Археология, этнография и антропология Евразии. –

Новосибирск.

БКИЧП – Бюллетень Комиссии по изучению четвертичного пе–

риода. – М.

БМОИП – Бюллетень Московского общества испытателей приро–

ды. – М.

ВА – Вопросы антропологии. – М.

ВАА – Вопросы археологии Адыгеи. – Майкоп.

ВГ – Вопросы географии. – М.

ВЗ – Вестник зоологии. – К.

ВИ – Вопросы истории. – М.

ГЖ – Геологический журнал АН УССР. – К.

ДА – Донская археология. – Ростов-на-Дону.

453

ДСПК – Древности степного Причерноморья и Крыма. – Запо-

рожье.

ЖГГЦ – Журнал геолого-географічного циклу. – К.

ЖМНП – Журнал Министерства народного просвещения. – С.-Пб.

ЗІФ – Записки Історичного факультету університету ім. І.І.

Мечникова. – Одеса.

ЗНУ – Записки Новороссийского университета. – Одесса.

ЗОАО – Записки Одесского археологического общества. –

Одесса.

ЗХСХИ – Записки Харьковского сельскохозяйственного инсти-

тута. – Харьков.

ИГАИМК – Известия государственной Академии истории мате-

риальной культуры. – Л.

КДУ – Кам’яна доба України. – К.

КСИА – Краткие собщения Института археологии АН СССР. –

М.-Л.

КСИА АН УССР – Краткие собщения Института археологии АН УССР. – К.

КСИИМК – Краткие сообщения Института истории материальной

культуры АН СССР. – М.-Л.

КСОГАМ – Краткие сообщения о полевых археологических иссле–

дованиях Одесского государственного археологическо-

го музея. – Одесса.

МАПП – Матеріали з археології Північного Причорномор’я. –

Одеса.

МАСП – Материалы по археологии Северного Причерноморья.

– Одесса.

МДАПВ – Матepіали і дослідження з археології Прикарпаття і

Волині. – Львів.

МИА – Материалы и исследования по археологии СССР. – М.-

Л.

454

МЧП – Материалы по четвертичному периоду СССР. – М.-Л.

НЗІІМК – Наукові записки Інституту історії матеріальної культу-

ри. – К.

НЗІСН – Наукові записки Інституту суспільних наук АН УРСР.

– Львів.

РА – Российская археология. – М.

СА – Советская археология. – М.

САИ – Свод археологических источников. – М.-Л.

СМАЭ – Сборник Музея антропологии и этнографии. – Л.

ССПК – Старожитності степового Причорномор’я і Криму. –

Запоріжжя.

СЭ – Советская этнография. – М.

ТЗИН – Труды Зоологического института АН СССР. – Л.

ТИЭ – Труды Института этнографии АН СССР. – М.

ТМАО – Труды Московского археологического общества: Древ-

ности. – М.

ТОСК – Труды Одесского статистического комитета. – Одесса.

ТПИН – Труды Палеонтологического института АН СССР. – М.

УЗЛГУ – Ученые записки Ленинградского государственного уни-

верситета. – Л.

УСА – Успехи среднеазиатской археологии. – Л.

ЧП – Четвертичный период. – К.

BAR – British Archaeological Reports. – Oxford.

ERAUL – Études et recherches archéologiques de l'université de

Liège.

СA – Current Anthropology. – Chicago.

FQ – Folia Quartenaria. – Kraków.

JAA – Journal of Anthropological Archaeology. – New York.

JAS – Journal of Archaeological Science. – New York.

JWP – Journal of the World Prehistory. – New York.

455

PA – Pamatky archaelogicke. – Praha.

PE – Prěhistoire Europěenne. – Paris.

PNAS – Proceedings National Academy of Sciences USA. – New

York.

PPC – Proceedings of the Prehistoric Society. – Lоndon.

RA – Revista arheologică. – Chişinău.

SA – Scientific American. – New York.

SCIV – Studii şi cercetari de istorie veche. – Bucureşti.

SP – Stratum plus. – Санкт-Петербург – Кишинев – Одесса –

Бухарест.

VА – Vita Аntiqua. – Київ.

Научные организации

АИЧПЕ – Ассоциация по изучению четвертичного периода Ев-

ропы.

ВАШ – Высшая антропологическая школа. – Кишинев.

ВГИ – Всесоюзный геологический институт. – Москва.

ВУАН – Всеукраїнська Академія наук.

ИА НАНУ – Институт археологии Национальной академии наук

Украины. – Киев.

ИАЭ СО РАН – Институт археологии и этнографии Сибирского отд.

Российской академии наук. – Новосибирск.

ИГ РАН – Институт географии Российской академии наук. –

Москва.

ИГН – Институт геологических наук НАНУ. – Киев.

ИИМК РАН – Институт истории материальной культуры Российской

академии наук. – Санкт-Петербург.

ЛОИА – Ленинградское отделение Института археологии.

ОАМ – Одесский археологический музей НАНУ.

ОДУ – Одеський державний університет.

456

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение А Таблицы

А-1 Список таблиц Табл. 1. Корреляция геохронологических колонок с общей хронологи-

ческой схемой позднего палеолита юга Восточной Европы.

Табл. 2. Видовой состав остатков животных на памятниках позднего

палеолита юга Восточной Евопы.

Табл. 3. Абсолютные даты позднепалеолитических памятников зоны

причерноморско-азовcких степей.

Табл. 4. Абсолютные даты позднепалеолитических комплексов Крымского

полуострова.

Табл. 5. Сравнительная технико-морфологическая характеристика кремне-

вого инвентаря хозяйственно-бытовых комплексов стоянки Боль-

шая Аккаржа.

Табл. 6. Сравнительная характеристика изделий со вторичной обработкой

хозяйственно-бытовых комплексов стоянки Большая Аккаржа

Табл. 7. Основные характеристики позднепалеолитических жилищ и

хозяйственно-бытовых комплексов зоны степей.

Табл. 8. Основные показатели сезонности позднепалеолитических памят-

ников зоны степей.

Таблица 1 Корреляция геохронологических колонок с общей хронологической схемой

позднего палеолита юга Восточной Европы*

Время

тыс.л.н.

Схема М.Ф. Веклича Схема Ф. Джинджана Cхема Н.П. Герасименко Обобщенная схема Го

ризо

нты

Под

гори

зонт

ы

Отл

ожен

ия и

со

быти

я

Пер

иодs

ы

Инд

ексы

фаз

Фаз

ы

Этап

ы

Под

эата

пы

Cта

дии

Пор

ы

Уро

вни

Соб

ыти

я и

фазы

10,3

Фин

ледн

иков

ье

нет

Dr-III

Al

Dr-II

Вl

При

черн

омор

ский

рč3 лессы

Поз

дняя

(зак

лючи

тель

ная)

Вер

хний

Dr-III

6 АD

Al

Dr II

Вl

рč2 почва

Al

Dr-II

Вl

13,0

При

черн

омор

ский

(рč)

рč3 Лессы 5 Нет фаз

Dr-I

рč1 лессы

Средний Dr-Iс

15,0

Доф

инов

-

ский

df3 почва Раунис

рč2 Почвы (ляско)

df2 лессы Dr-Iб

4

4Е Ляско df1 почва Нижний Ляско

рč1

Лессы Бугс

кий

нет bgf лессы

Сре

дняя

Верхний Dr-Iа

4D Maximum Средний

Maximum 20,0 4С Ложери

4В Maximum bgе почва Нижний Ложери

4А bgd лессы Начало гляциала

Доф

инов

ский

(df)

dfc Почва

3

3С

Вит

ачев

ский

vt3 vt3спочва

Ранн

яя

Верхний

vt3b почва

25,0 3В Тюрсак Тюрсак

dfb

Лессы 3А

vt2 лессы

Средний

Почва vt2b2 почва

2

2D Мезье Мезье

30,0

dfa

Лессы 2С vt1

лессы

Нижний

Почва 2В Арси

vt1b1

почва Арси

Част

ь бу

гско

го (b

g) bg2 Лессы

2А

Част

ь уд

айск

ого нет

нет

лессы

Нач

альн

ая

Нет

35,0

1

Нет

инд

ексо

в Лез коте Лез коте

bg1 Почвы и

лессы 40,0 Хенгело Хенгело *Составлено по: [147–148; 181; 635; 887; 893; и др.].

Таблица 2

Видовой состав остатков животных на памятниках позднего палеолита юга Восточной Европы

Пор

ы

Уро

вни

Памятники

бизо

н

лош

адь

мамо

нт

шер

.нос

орог

сев.

олен

ь

бл.о

лень

косу

ля

гиг.о

лень

сайг

ак

каба

н

б.ме

двед

ь

пещ

.мед

ведь

пещ

.лев

волк

гиен

а

песе

ц

лиси

ца

росо

маха

заяц

бобе

р

барс

ук

байб

ак

ранн

яя df

b Ильинка + + 1/1 + + + + + + + + + + Мира верх.сл. + + 1/1 + + + + + + + + + Мира ниж.сл. + + +

dfc

Лески 1/1 + + 1/1 + 1/1 Владимировка сл. 8 + + 1/1 + Владимировка сл.7 + + + Осокоровка VI + + + +

сред

няя

ниж

ний

Сагайдак І + + 1/1 Мураловка + + + + Золотовка І + Вознесенка ІV ниж.сл. 1/1 1/1 Осокоровка V-а + + + + + + Владимировка сл. 6 + + 2/1 + + Сюрень І ниж.сл. + + + + + + + + + + + + + 1/1 1/1

сред

ний

Анетовка І + + + Большая Аккаржа + Анетовка ІІ + + + 1/1 + 1/1 + + 1/1 + 1/1 + Амвросиевка + Владимировка сл. 5 + + + Осокоровка ІV-б + + + Сюрень І ср.сл. + + + + + + + + + 1/1

верх

ний

Ямы + + 1/1 Федоровка сл.2 + Вознесенка ІV осн.сл. 1/1 1/1 5/2 Владимировка сл. 4 + + 1/1 + + Осокоровка ІІ-ІІІ + + + + + + Кайстровая Балка ІV + Сюрень І верх.сл. + + + + + + + + + +

закл

ючи

тель

ная

ниж

ний

Говоруха + Миньевской Яр + Нововладимировка ІІ 3/1 1/1 Владимировка сл. 3 + + + + Дмитриевка верх.сл. + + Каменная Балка ІІ с.сл. + + 1/1 + +

сред

ний

Ямбург ІІ-а, ІІІ-а + + Дубовая Балка + + + + Кайстровая Балка І + + Кайстровая Балка ІІ + + + + Кайстровая Балка ІІІ + Каменная Балка І + Рогалик VII + + Соленое Озеро IX + + Владимировка с. 2-1 + + +

вeрх

ний

Рогалик ІІІ-в + + Рогалик ІІІ-а + Рогалик ІІ-а + + + Рогалик ХІІ + + + Михайловка +? + +

* Составлена по: [128; 142; 144; 399; 552; 679; 702; 764; 819; и др.].

459

Таблица 3

Абсолютные даты позднепалеолитических памятников причерноморско-азовских степей

№ памятники, слои материал даты, индексы источник

1 2 3 4 5 1 Бирючья Балка І: 3 кость 36 000±280 (Beta-183587) [465]

2 Бирючья Балка ІІ: 3 кость 31 560±200 (Beta-183589) - “ -

3 - “ - кость 26 390±200 (Beta-177776) - “ -

4 Бирючья Балка ІІ: 3а кость 26 630±230 (Beta-183588) - “ -

5 Ильинка костяное орудие 27 500±210 (Ki-11681) [899]

6 Пещера Нордмана в с. Нерубайское кость 26 930±980 [946]

7 Мира: I древ. уголь 27 600±370 (Ki-8152) [764] 8 - “ - древ. уголь 27 200±380 (Ki-8153a) 9 - “ - древ. уголь 27 300±390 (Ki-8154) - “ -

10 - “ - кость 27 050±350 (Ki-8158) - “ -

11 - “ - кость 26 610±400 (Ki-10283) - “ -

12 - “ - древ. уголь 27 080±400 (Ki-10284) - “ -

13 - “ - почва 28 450±1100 (Ki-8381) - “ -

14 - “ - древ. уголь 26 590±490/460 (GrA-20019) - “ -

15 Мира: II/1 следы пожара - ?

древ. уголь 26 800±390 (Ki-8155) - “ - 16 древ. уголь 27 160±390 (Ki-10346) - “ -

17 - “ - древ. уголь 27 830±580/540 (GrA-20020) - “ -

18 Мира: II/2 древ. уголь 27 200±360 (Ki-8156) - “ - 19 - “ - древ. уголь 27 510±400 (Ki-8201) - “ -

20 - “ - древ. уголь 27 750±590/550 (GrA-20033) - “ -

21 Лески* зубы мамонта

19 200±200 (ЛЕ-2946) [689] 22 - “ - 23 770±1540 (ЛЕ-4456) 23 Сагайдак І: н.с.* зубы

мамонта 21 240±200 (ЛЕ-1602а) - “ -

24 - “ - 20 300±200 (ЛЕ-1602б) - “ - 25 Мураловка кость 19 630±200 (ЛЕ-1601) - “ - 26 - “ - кость 18 780±300 (ЛЕ-1438) - “ - 27 Золотовка I кост. уголь 17 400±700 (ГИН-1968) - “ - 28 - “ - кость 13 600±1000(ГИН-8002) - “ - 29 Гордашовка І* кость 20 370±180 (Ki-11677) [899]

460

Таблица 3 (продолжение)

1 2 3 4 5 30 Владимировка: 6* кость 20 050±210 (Ki-11680) [899] 31 Владимировка: 4* кость 17 700±210 (Ki-11679) - “ - 32 Ямы кость 19 300±180 (Кі-10356) [409] 33 Рашков VII* кость 19 450±220 (Кі-11854) приводятся

впервые** 34 - “ - кость 19 100±300 (Кі-11853) 35 - “ - кость 12 220±550 (ЛЕ-1081) [689] 36 Анетовка II кост. уголь 18 265±1650 (ЛЕ-4066) - “ - 37 - “ - кость 18 040±150 (ЛЕ-2424) 38 - “ - кость 19 170±120 (ЛЕ-2947) - “ - 39 - “ - зуб мамонта 24 600±150 (ЛЕ-2624) - “ - 40 - “ - кост. уголь 19 090±980 (ЛЕ-4610) - “ - 41 Амвросиевка,

костище кость 15 250±150 (ЛЕ-1637) - “ -

42 кость 20 620±150 (ЛЕ-1805 - “ - 43 - “ - (гор. II) зубы 21 500±340 (ЛЕ-3403) [409] 44 - “ - (гор.I) кость 18 700±240 (OxA-4890) - “ - 45 - “ - (гор.I) кость 18 860±220 (OxA-4891) - “ - 46 - “ - (гор.II-III) кость 18 700±220 (OxA-4892) - “ - 47 - “ - (гор.II-III) кость 18 620±220 (OxA-4893) - “ - 48 - “ - (гор.IV) кость 18 220±200 (OxA-4894) - “ - 49 - “ - (гор.VI) кость 18 660±220 (OxA-4895 - “ - 50 - “ - (кв.4-В 1994) кость 18 040±200 (Кі-9704) - “ - 51 - “ - (гор.I) кость 18 350±200 (Кі-9705) - “ - 52 - “ - (гор.V) кость 18 240±200 (Кі-9706) - “ - 53 - “ - (кв.2-В 1993 г.) кость 17 800±200 (Кі-9709) - “ - 54 - “ - (гор.I-III) кость 15 900±200 (Кі-10307) - “ -

55 Амвросиевка, стоянка (гор.V) кость 18 450±200 (Кі-9707) - “ -

56 - “ - (тр. IX 2000 г.) кость 18 700±200 (Кі-9708) - “ - 57 Большая Аккаржа

(раскоп Д 1992 г.)

кость 19 200±200 (Кі-11307) [899] 58 кость 19 055±200 (Кі-11340) - “ - 59 кость 18 760±210 (Кі-11306) - “ - 60 Федоровка: 2 кость 15 200±110 (Кі-10354) [409] 61 Федоровка: 1 кость 14 600±110 (Кі-10355) - “ -

62 Вознесенка IV, (нижн. слой) кость 16 900±100 (Кі-6359) [522]

63 Вознесенка IV, (сред. слой) кость 19 400±80 (Кі-6358) - “ -

64 Дмитриевка 16 520±95 (Кі-5826) - “ -

65 Нововладимировка II кость 19 340±95 (Кі-6203) - “ -

66 Говоруха кость 20 190±180 (Кі-10357) [409] 67 Каменная Балка II:

2 кост. уголь 10 900±400 (OxA-699) [689] 68 кост. уголь 13 600±180 (OxA-778)

461

Таблица 3 (окончание)

1 2 3 4 5

69 Каменная Балка II: 2 кост. уголь 15 400±1200(ГИН-2940) [689]

70 - “ - кост. уголь 13 200±500 (ГИН-2941) - “ - 71 - “ - кост. уголь 15 350±550 (ГИН-3472) - “ - 72 - “ - кост. уголь 12050±2100 (ГИН-2940а) - “ - 73 - “ - кост. уголь 14 800±400 (ГИН-7921) - “ - 74 - “ - кост. уголь 12 700±700 (ГИН-7922) - “ - 75 - “ - обож. кость 15 100±700 (ГИН-3772) - “ - 76 - “ - кость 11 400±1300(ГИН-3716) - “ - 77 - “ - кость 10 000±750 (ГИН-4024) - “ - 78 - “ - ? 15 610±80 (GrA-17349) [433] 79 - “ - ? 15 590±80 (GrA-17937) - “ - 80 - “ - ? 14 850±80 (GrA-964) - “ - 81 Каменная Балка I кост. уголь 14 670±105 (AA-4797) - “ -

82 Каменная Балка ІІІ (Третий Мыс) ? 13 450±250 (ИГАН-2726) [801]

83 Соленое озеро IХа кость 14 800±80 (Кі-6360) [522] 84 Соленое озеро IX кость 13 460±80 (Кі-5825) 85 Соленое озеро VI кость 13 030±70 (Кі-6206) - “ - 86 - “ - кость 12 890±100 (Кі-6202) - “ - 87 Соленое озеро Iа кость 12 700±60 (Кі-6357) - “ - 88 Леонтьевка кость 12 150±90 (Кі-6201) - “ - 89 Рогалик VII кость 11 400±140 (Кі-8476) [204]

90 Могильник

Васильевка ІІІ погр. № 16

кость 10 130±100 (OxA-3809) [560]

91 погр. № 33 кость 10 110±105 (OxA-3807) - “ - 92 погр. № 28 кость 10 030±100 (OxA-3808) - “ - * Даты стоянок, расположенных в лесостепной зоне Юго-Западной Украины и

Молдовы.

** Даты неопубликованы и приводятся с любезного разрешения Ф.Джинджана и со-

авторов французско-украинского проекта по радиоуглеродному датированию позд-

него палеолита Восточной Европы – Л.А.Яковлевой, В.Н.Степанчука и

Н.Н.Ковалюха.

462 Таблица 4

Абсолютные даты позднепалеолитических комплексов Крымского полуострова

№ памятники, слои материал даты, индексы источник

1 Буран-Кая ІІІ: C (селет) кость 36 700±1500 (OxA-6868) [449]

2 - “ - кость 32 350±700 (OxA-6672) - “ - 3 - “ - кость 32 200±650 (OxA-6869) - “ - 4 B1 (MP) кость 28 520±460 (OxA-6674) - “ - 5 B1 (MP) кость 28 840±460 (OxA-6673) - “ - 6 гор. 6.5 (ориньяк) кость 34 400±1200 (OxA-6990) - “ - 7 гор. 6.5 (ориньяк) кость 28 700±620 (OxA-4128) [811] 8 гор. 6.2 (граветт) кость 30 740±460 (OxA-6882) [449] 9 V-? (фин.эпигр.) кость 11 950±130 (OxA-4127) [811] 10 V-? (фин.эпигр.) кость 11 900±150 (OxA-4126) - “ -

11 Тав-Бодрак в.сл. кость 30 790±80 (GrA-5446) [765]

12 Сюрень 1, гор. H кость 28 200±440 (OxA-8249) [964] 13 гор. Ga кость 28 450±600 (OxA-5154) - “ - 14 гор. Fb1-Fb2 кость 29 550±700 (OxA-5155) - “ -

15 Заскальная ІX в.сл. кость 26 700±200 (Ki-11682) [899]

16 - “ - кость 25 600±200 (Ki-11678) - “ -

17 Грот Скалистый: сл. VII -? кость 18 300±220 (OxA-4889) [879]

18 сл. VII уголь 14 880±180 (OxA-5161) - “ -

19 сл. VI уголь 15 020±150 (OxA 5167) - “ -

20 сл. V уголь 15 510±310 (LU-2133) - “ - 21 сл. IV уголь 14 570±140 (OxA-5166) - “ - 22 гор. III-3 кость 12 820±170 (OxA-4888) - “ - 23 - “ - уголь 11 750±120 (OxA-5165) - “ -

24 гор. III-2 уголь 11 620±110 (OxA-5164) - “ -

463 Таблица 5

Сравнительная технико-морфологическая характеристика кремневого инвентаря хозяйственно-бытовых комплексов стоянки

Большая Аккаржа

категории

инвентаря

ХБК I ХБК IІ ХБК IІІ ХБК IV

кол-

во %

кол-

во %

кол-

во %

кол-

во %

Гальки необрабо-

танные 1 0,04 1 0,04 - - 1 0,06

Гальки расколотые 4 0,2 9 0,3 - - 2 0,13

Гальки оббитые 1 0,04 1 0,04 1 0,04 2 0,13

Осколки 118 4,9 129 5,0 129 5,5 98 6,2

Нуклев. осколки 42 1,7 49 1,9 62 2,6 36 2,3

Нуклеусы 68 2,8 97 3,8 83 3,5 66 4,2

Обломки нуклеусов 9 0,4 32 1,2 37 1,6 15 1,0

Отщепы 850 35,3 1040 40,3 934 39,7 621 39,5

Чешуйки 113 4,7 111 4,3 123 5,2 67 4,7

Пластины 491 20,4 470 18,2 364 15,5 298 19,0

Микропластины 188 7,8 137 5,3 114 4,8 62 3,9

Реберчатые сколы 89 3,7 122 4,7 114 4,8 75 4,8

Резцовые сколы 5 0,2 3 0,1 - - 6 0,4

Фрагменты сколов 342 14,2 307 11,9 299 12,7 161 10,2

Изделия со вторич-

ной обработкой 85 3,5 71 2,8 92 3,9 61 3,9

2406 100 2579 100 2355 100 1571 100

464 Таблица 6

Сравнительная характеристика изделий со вторичной обработкой хозяйственно-бытовых комплексов стоянки Большая Аккаржа

группы изделий ХБК I ХБК IІ ХБК IІІ ХБК IV

кол-во

% кол-во

% кол-во

% кол-во

%

Скребки 16 18,8 11 15,5 2 2,2 10 16,4 Резцы 21 24,7 21 29,6 14 15,2 19 31,1 Комбинированные 3 3,5 - - 1 1,1 1 1,6 Микроинвентарь 29 34,1 22 31,0 61 66,3 20 32,8 Пластины с ретушью

3 3,5 5 7,0 7 7,6 7 11,5

Сверла 1 1,8 2 2,8 - - - - Пилка - - - - 1 1,1 - - Другие формы 12 14,1 10 14,1 6 6,5 4 6,6 85 100 71 100 92 100 61 100

465 Таблица 7

Основные характеристики позднепалеолитических жилищ и хозяйственно-бытовых комплексов зоны степей

название комплекса

площадь в кв.м кремневый инвентарь

конст-рукции

жил

ища

ХБК

всег

о

изд.

со в

т.

обра

бот.

%

очаг

и

друг

ие

1 2 3 4 5 6 7 8

Жилища и ХБК первой группы

Б.Аккаржа ХБК-І - 15,5-16 2.406 85 3,5 + -

Б.Аккаржа ХБК-ІІ - 22-23 2.507 71 2,8 + -

Б.Аккаржа ХБК-ІІІ - 20-22 2.355 92 3,9 - -

Б.Аккаржа ХБК-ІV - 20-21 1.571 61 3,9 - -

Мира, верх.сл. 14,5 - 52.990 721 1,4 + +

Кайстровая Балка І - 18-21 1.100 3 ? ? -

Кайстров. Балка ІІ-Ю 9,5-10 - >200 10 5,0 + -

Кайстров. Балка ІІ-С 10 - 6 - ? + -

Осокоровка-Vа-1 7,5 ~20 ? 47 ? + +

Осокоровка-Vа-2 15-? ? ? 28 ? + +

Осокоровка-ІІІв-1 12-14 - ? ? ? + +

Осокоровка-ІІІв-5 10-10,5 ~23 ? ? ? + +

Говоруха - 22 1.059 54 5,0 + -

Миньевской Яр - 20 3.540 58 1,6 + -

Рогалик-ІІв - 16 599 85 14,2 + +

ХБК второй группы

Нововладимировка ІІ - 40 1.947 182 9,3 - -

Федоровка (н.сл.) - ~30 и >40 2.831 176 6,4 + -

Федоровка (в.сл.) - ~30 и >40 3.753 279 7,4 + -

466 Таблица 7 (окончание)

1 2 3 4 5 6 7 8 Ямы - >50 8.433 300 3,6 + -

Рогалик-VІІ-Ю - >30 1.330 146 11,0

- -

Рогалик-VІІ-С - >40 - -

Каменная Балка І-1 ~25 60-70 100.000 1000 ~1,0 + -

Мураловка - >50 6.250 350 5,6 + +

Другие комплексы

Рогалик-ІІІа - 200 1.175 158 13,4 + -

Таблица 8

Основные показатели сезонности позднепалеолитических памятников зоны степей

поры

ур

овни

Памятники

промысловые животные

пуш

ная

охот

а

съед

обны

е мо

ллю

ски Места групп

орудий Геоморфо-

логия Характеристики поселений

бизо

н

лош

адь

сев.

олен

ь

сайг

ак

микр

оинв

ента

рь

резц

ы

скре

бки

низк

ие т

ерра

сы

(ниж

е +2

0-25

м)

Пла

то, в

ысо

кие

терр

асы

очаг

и и

кост

рищ

а

оста

тки

жил

ищ

ХБК

- І

ХБК

- ІІ

др. к

онст

рукц

ии

ранняя Мира в.с. + ++ + + 1-? 3 2 + + + + +

сред

няя

ниж

ний

Сагайдак І (ниж.сл.) + + + - 1 + + ? Анетовка І + + + 3 2 1 + Осокоровка V-а + + + 2 3 1 + + + + + Мураловка + + + 1-? + 2 +-? + + + Золотовка І + 2 3 1 + + +-?

сред

ний

Большая Аккаржа + + 1 2 3 + + + Анетовка ІІ + + + + + 1 2 3 + Амвросиевка + 2 1 3 + Осокоровка ІV-а-б + + + + + + +

верх

ний

Ямы + + 1 2 3 + + + Вознесенка ІV (cр.сл.) + 2 1 3 + + ? Федоровка (сл.2) + 1 2 3 + + Федоровка (сл.1) 1 3 2 + + Осокоровка ІІІ-в + + + 2 3 1 + + + + +

Осокоровка ІІ + + + + - - 1 + + + + + за

клю

чите

льна

я ни

жни

й Говоруха + 2 1 3 +-? + + Миньевской Яр + 2 1 3 + + + Нововладимировка ІІ + + 1 2 3 + +

Дмитриевка (верх. сл.) + + 2 1 3 + Кайстровая Балка ІV + 2 1 3 + Каменная Балка ІІ 2 сл. + + ? + + 2 1 3 +-? + + + +

сред

ний

Кайстровая Балка І + + - 2 1 + ? + Кайстровая Балка ІІ + + + + - 2 1 + + + Кайстровая Балка ІІІ + + + Дубовая Балка + + + + 3 2 1 + + + Ямбург ІІ-а + + +-? - 2 1 + + + + Ямбург ІІІ-а + + +-? + + + + + + Каменная Балка І + ? 1 2 3 +-? + + Рогалик VІІ + + 2 3 1 + +

верх

ний

Михайловка +? + 2 3 1 + + +-? Рогалик ІІ-а + + + + 2 1 + Рогалик ІІ-в + 2 1 + +-? + + Рогалик ІІІ-а + + 2 1 + + Рогалик ІІІ-в + + - 2 1 + + Рогалик ХІІ + + + 3 2 1 +

* Составлено по: табл. 2, табл. 7 и работам [128; 172; 204-205; 358; 293; 399; 426; 430; 512; 521; 546; 552; 569-570; 612; 620; 680; 702; 729; 764; и др.].

468

Приложение Б Иллюстрации

Б-1 Список таблиц иллюстраций

Рис. 1. Карта основных памятников позднего палеолита степей юго-запада

Украины (1 – Сагайдак І; 2-3 – Кунова Балка І и ІІ; 4 – Светлицкое;

5-6 – Баранова Балка и Таборовка; 7-9 – Анетовка І, ІІ, ХІІІ и др.; 10

– пещера Ильинка; 11 – Усатово; 12 – Будячки І; 13-16 – Каменка,

Каменка ІІ, Щербанка, Красногорка, Васильевка и др.; 17 – Боль-

шая Аккаржа, Большая Аккаржа ІІ, ІІІ и др.; 18-21 – Барабой ІІІ, ІІ,

Грибовка, Отарик, Роксоланы и др.; 22-23 – Маяки, Беляевка и др.;

24-25 – Зеленый Хутор І, ІІ, Кулударь, Кулудорова Балка и др.; 26-

27 – Попова Дача, Попова Дача ІІ и ІІІ, Первомайск, Первомайск ІІ

и др.; 28 – Марково; 29-30 – Краснополь, Приймово; 31 – Карагаш;

32 – Колкотовая Балка ІV; 33 – Калфа; 34-35 – Чобручи и Чобручи

ІІ; 36-38 – Раскаецы, Пуркары, Олонешты; 39-40 – Тудорово, Па-

ланка и др.; 40-41 – Казацкое, Казацкое І, Красная Коса; 42-44 –

Сеймены, Молога, Турлаки и др.; 45 – Кантемир; 46-47 – Михай-

ловка (Белолесье) и Новоселицы І; памятники сопредельной лесо-

степной зоны: 48 – Лапушна; 49-50 – Рашков VII и VIII; 51 – Семе-

новская Гора; 52-55 – Лески, Ивашково VI, Срединный Горб,

Ивашково Поле, Червоная Гребля, Царинка и др.; 56 – Владими-

ровка).

Рис. 2. Карта-схема основных памятников позднего палеолита юга Восточ-

ной Европы (І – современные границы степной и лесостепной зон;

ІІ – возвышенности на уровне +200 м от уровня моря; Памятники

степной зоны: 1 – Михайловка (Белолесье); 2 – Чобручи; 3 - Зеле-

ный Хутор І и ІІ; 4 – Каменка; 5 – Большая Аккаржа; 6 – пещера

Ильинка; 7 – Анетовка І, ІІ и др.; 8 – Сагайдак І; 9 – Леонтьевка; 10

– Любимовка І, IV, Сомова Балка и др.; 11 – Дмитриевка; 12 – Каш-

469

таева Балка; 13 – Перемога І; 14 – Нововладимировка ІІ и др.; 15 –

Вознесенка ІV, Соленое Озеро и др.; 16 – Мира; 17 – Ямбург, Не-

насытец ІІІ; 18 – Кайстровая Балка І-IV, VI, Дубовая Балка, Осоко-

ровка І, Ворона ІІІ, Пидпорижный ІІ и др.; 19 – Федоровка; 20 –

Янисоль (Куйбышево IV); 21 – Антоновка ІІІ; 22 – Амвросиевка; 23

– Ямы; 24 – Миньевской Яр; 25 – Висла Балка; 26 – Говоруха; 27 –

Рогаликско-Передельская группа; 28 – Золотовка І; 29 – Каменная

Балка І-ІІІ; 30 – Мураловка; Памятники сопредельных террито-

рий: 31 – Сюрень І; 32 – Владимировка; 33 – Лески, Ивашково VI,

Срединный Горб, Царинка и др.; 34 – Рашков VII и VIII; 35 – Кли-

мауцы І и ІІ; 36 – Косоуцы; 37 – Молодово І, V, Кормань IV и др.;

38 – Межиричи; 39 – Гонцы; 40 – Журавка [109, рис. 2; 204, рис. 1;

393, рис. 1; 512, рис. 1; 521, рис. 1; 620, рис. 1; 627, рис. ІІ.9; 694,

карта на с. 15].

Рис. 3. Реконструкция растительности Русской равнины в фазу максимума

верхневалдайского оледенения (Перигляциально-тундровый тип

растительности: 1 – арктические пустыни и кустарничково-мохо-

вые тундровые группировки; 2 – сочетание тундровых и остепнен-

ных ассоциаций с лиственничным, березовым и сосновым редко-

лесьем; 3 – сочетание степных и тундровых ассоциаций с сосновым

и березовым редколесьем; 4 – мохово-кустарниковые равнинные и

горные ассоциации. Перигляциально-степной тип растительнос-

ти: 5 – луговые степи с формациями березовых, сосновых и еловых

лесов; 6 – луговые степи с формациями березовых и сосновых ле-

сов; 7 – луговые степи с формациями березовых и сосновых (с

участием дуба, вяза и липы) лесов; 8 – разнотравно-злаковые степи

с галофильными группировками. Бореальный и неморальный типы

растительности: 9 – формации хвойных лесов с большим участи-

ем широколиственных пород; 10 – формации лесов из дуба и липы

с участием хвойных пород; 11 – формации хвойно-широколиствен-

470

ных и широколиственных лесов. Степной тип растительности:

12 – степи разнотравные и злаковые; 13 – полынные степи; 14 –

растительность лугового характера на осушенных шельфах; а – рас-

ротранение новоэвквинского и верхнехвалынского бассейнов на

юге; б – распространение верхневалдайского ледникового щита)

[239, рис. 41].

Рис. 4. Схема палеоландшафтов дофиновского времени (1 – березово-сос-

новые леса; 2 – березово-сосновые леса с примесью широколист-

венных пород и разнотравными степями; 3 – разнотравно-злаковые

степи с байрачными лесами; 4 – злаково-полынно-маревые степи)

[691, рис.78].

Рис. 5. Схема палеоландшафтов причерноморского времени (Перигля-

циальная лесостепь: 1 – березово-сосновое редколесье и разнотрав-

но-злаковые формации; 2 – березово-сосновое редколесье и злако-

во-марево-полынные формации. Перигляциальная степь: 3 – маре-

во-полынные степи с единичными березово-сосновыми редколесья-

ми; 4 – злаково-полынно-маревые степи с единичными березово-

сосновыми группировками. Ксеротическая степь: 5 – ксеротическая

степь [691, рис.79].

Рис. 6. Северный шельф Черного моря в конце позднего плейстоцена (20-

18 тыс. лет назад) [846, рис. 26].

Рис. 7. Побережье Северо-Западного Причерноморья в период максимума

новоэвксинской регрессии [131, рис. 2-а].

Рис. 8. Схема погребенных дельтовых образований в северо-западной

части акватории Черного моря [769, рис. 4.5].

Рис. 9. Сагайдак І. Кремневый инвентарь нижнего слоя (1-44) [702, рис. 5].

Рис. 10. Анетовка ХІІІ. Кремневые изделия (1-9; гор. 4) [748, рис. 6].

Рис. 11. Анетовка ХІІІ. Кремневые изделия (1-11; гор. 3) [748, рис. 5].

Рис. 12. Литологические разрезы Анетовки І (а) и Анетовки ІІ (б) (а: 1 –

почва, 2 – лессовидный суглинок, 3 – погребенная почва, 4 – лесс;

471

б: 1 – почва, 2 – светло-серый суглинок; 3 – желтый суглинок с

карбонатными включениям) [753, рис. 5 и 6].

Рис. 13. Анетовка ІІ. Поперечный разрез через восточную часть стоянки (1

– почва А; 2 – почва Б; 3 – делювий; 4 – элювий; 5 – ленточные от-

ложения; 6 – элювий ІІ; 7 – карбонатные стяжения; 8 – делювий ІІ

(подпочва Б и делювий; 9 – кротовины; 10 – кремни; 11 – кости; 12

– палевая прослойка; 13 – делювий) [747, рис. 4].

Рис. 14. Анетовка І. а – План находок нижнего горизонта снятия; б – про-

филь западной стенки раскопа (1 – современная почва; делювиаль-

ные суглинки; 3 – погребенная почва; 4 – эолово-делювиальные

суглинки; кротовины) [702, рис. 7].

Рис. 15. Анетовка І. Кремневые изделия из нижнего горизонта снятия (1-

43) [702, рис. 8].

Рис. 16. Анетовка І. Кремневые изделия из верхнего горизонта снятия (1-

48) [702, рис. 9].

Рис. 17. Анетовка ІІ. Нуклеусы (1-20) [702, рис. 10].

Рис. 18. Анетовка ІІ. Кремневый инвентарь (1-40) [702, рис. 11].

Рис. 19. Анетовка ІІ. Кремневый инвентарь (1-39) [702, рис. 12].

Рис. 20. Анетовка ІІ. Микроинвентарь (1-48) [747, рис. 26].

Рис. 21. Анетовка ІІ. Костяные наконечники (1-2) [747, рис. 38].

Рис. 22. Схема расположения памятников в районе балки Кулудоровой

[618, рис. 8].

Рис. 23. Зеленый Хутор І. Нуклеусы (1-8) [618, рис. 10].

Рис. 24. Зеленый Хутор І. Скребки (1-16) [618, рис. 11].

Рис. 25. Зеленый Хутор І. Высокие скребки (1-13) [618, рис. 12].

Рис. 26. Зеленый Хутор І. Скребки и скребловидные изделия (1-14) [618,

рис. 13].

Рис. 27. Зеленый Хутор І. Острия (1-11) [618, рис. 15].

Рис. 28. Зеленый Хутор І. Резцы (1-6) [618, рис. 16].

Рис. 29. Зеленый Хутор ІІ. Скребки (1-14) [618, рис. 21].

472

Рис. 30. Зеленый Хутор ІІ. Скребки (1-16) [618, рис. 22].

Рис. 31. Зеленый Хутор ІІ. Высокие скребки (1-11) [618, рис. 23].

Рис. 32. Зеленый Хутор ІІ. Острия (1-13) [618, рис. 26].

Рис. 33. Зеленый Хутор ІІ. Резцы (1-8) [618, рис. 29].

Рис. 34. Кулударь. Нуклеусы (1-3) [618, рис. 32].

Рис. 35. Кулударь. Изделия со вторичной обработкой (1-8) [618, рис. 33].

Рис. 36. Пещера Ильинка. а – Место расположения пещеры; б – Общий

план пещеры; в – Схема раскопа 1941 г.; г – Разрез по линии А-Б (А

– чернозем; Б – рыхлый известняк; В – плотный известняк; Г – лес-

совидный суглинок; Д – обломки известняка; Е – верхний уровень

залегания костей; рисунок автора) [618, рис. 5].

Рис. 37. Пещера Ильинка. Каменные орудия (1-16) [618, рис. 6].

Рис. 38. Пещера Ильинка. Костяные изделия (1-5) [618, рис. 7].

Рис. 39. Большая Аккаржа. Общий план раскопов и шурфов 1959 и 1961 гг.

[116, рис. 2].

Рис. 40. Большая Аккаржа. Общий план раскопов 1959, 1961, 1965, 1986,

1988-1993 годов (а – очаги; б – граница культурного слоя; в – стен-

ка оврага на глубине 1,1-1,2 м) [627, рис. В.8].

Рис. 41. Большая Аккаржа. Стратиграфо-палинологический разрез 2 (севе-

ро-восточная стенка раскопа Г 1990 г.) [627, рис. І.6].

Рис. 42. Большая Аккаржа. Разрез юго-восточной стенки раскопа Г 1991 г.,

изученный В.Ф.Петрунем (1 – черноземный смешанный грунт; 2 –

черноземный горизонт (Н,Нр,Рh, мощность 0,7 м); 3-4 – раннепри-

черноморcкий лесс (v,dQIIIpč, мощность 0,7 м) ; 5 – глина красно-

бурая (eN23-N2pn, мощность 0,6 м); 6 – глина оливково-зеленая

(N2pn, мощность 0,7 м); 7 – известняк понтический (N21pn, видимая

мощность 0,1 м) [543; 627, рис. І.7].

Рис. 43. Большая Аккаржа. План расположения культурных остатков в

раскопе 1959 и 1961 гг. (1 – кремни; 2 – камни; 3 – кости дикого

473

быка; 4 – зубы дикого быка; 5 – пережженные кости; 6 – костные

угли и зола; 7 – охра; 8 – раковины улиток) [128, табл. ХХ].

Рис. 44. Большая Аккаржа. План находок в нижнем горизонте снятия рас-

копов Б и В 1989 г. (а – кремни; б – кости животных; в – обожжен-

ные кости; г – камни; д – раковины; е – охра) [627, рис. І.10].

Рис. 45. Большая Аккаржа. План находок в нижнем горизонте снятия рас-

копа Г 1990-1991 гг. (а – кремни; б – кости животных; в – обожжен-

ные кости; г – раковины; д – камни; е – зубы бизонов) [627, рис.

І.12].

Рис. 46. Большая Аккаржа. Общий план раскопа Д (а – кремни; б – кости

животных; в – обожженные кости; г – зубы бизонов; д – раковины)

[627, рис. ІІІ.33].

Рис. 47. Большая Аккаржа. Микроинвентарь из раскопов 1959 и 1961 годов

(1-41) [627, рис. ІІІ.10].

Рис. 48. Каменка. Нуклеусы (1-7).

Рис. 49. Каменка. Скребки (1-21).

Рис. 50. Каменка. Скребки (1-20).

Рис. 51. Каменка. Резцы (1-16).

Рис. 52. Каменка. Изделия со вторичной обработкой (1-31).

Рис. 53. Калфа. Нуклеусы (1-7) [100, рис. 6].

Рис. 54. Калфа. Изделия со вторичной обработкой и нуклеусы (1-11) [100,

рис. 7].

Рис. 55. Калфа. Скребки (1-21) [100, рис. 8].

Рис. 56. Калфа. Резцы (1-19) [100, рис. 9].

Рис. 57. Калфа. Изделия со вторичной обработкой (1-29) [100, рис. 10].

Рис. 58. Чобручи и Чобручи ІІ. а – схема расположения стоянок; б – ситуа-

ционный план стоянки Чобручи (1 – застройка; 2 – кладбище; 3 –

стоянка; 4 – дамба; 5 – курганы; 6 – шурф) [632, рис. 1].

Рис. 59. Чобручи. а – план находок в шурфе; б – профиль его северной

стенки (1 – кремни; 2 – раковины Helix; 3 – чернозем; 4 – серый

474

лессовидный суглинок; 5 – желтый лесс с вкраплениями карбонат-

ных включений) [632, рис. 2].

Рис. 60. Чобручи. Одноплощадочные нуклеусы (1-14) [632, рис. 3].

Рис. 61. Чобручи. Двухплощадочные нуклеусы (1-9) [632, рис. 4].

Рис. 62. Чобручи. Скребки (1-18) [632, рис. 5].

Рис. 63. Чобручи. Резцы (1-14) [632, рис. 11].

Рис. 64. Чобручи. Микроинвентарь (1-26) [632, рис. 12].

Рис. 65. Чобручи. Изделия со вторичной обработкой (1-16) [632, рис. 16].

Рис. 66. Чобручи. Изделия со вторичной обработкой (1-25) [632, рис. 17].

Рис. 67. Михайловка (а – общий план раскопов; б – стратиграфический

разрез 1957 года) [633, рис. 2].

Рис. 68. Михайловка. Кремневый инвентарь (1-52; пунктиром обведены

кремни из верхнего слоя) [309, рис. 44].

Рис. 69. Ворона ІІІ. Профиль части восточной стенки раскопа 1992 года (R

– репер; 1 – чернозем; 2 – светло-желтый лессовидный суглинок; 3

– серовато-коричневый лессовидный суглинок сизый в нижней

части; мощная красная погребенная почва, побитая глубокими тре-

щинами) [497, рис. 1].

Рис. 70. Вознесенка ІV. Стратиграфический разрез по восточной стенке

раскопа (а – почва; б – подпочва; в – палевый суглинок; г – желто-

вато-бурый суглинок; д – желтовато-серый суглинок) [521, рис. 10].

Рис. 71. Мураловка. Литологический разрез (а) и споро-пыльцевая диа-

грамма (б) [721, рис. 24].

Рис. 72. Золотовка І. Разрез южной стенки раскопа 1976 года [570, рис. 5].

Рис. 73. Нововладимировка ІІ. Стратиграфический разрез по южной стенке

раскопа (а – пахотный слой; б – почва; в – серовато-желтый сугли-

нок; г – темно-бурый суглинок (солонец); д – палево-желтый сугли-

нок (лесс)) [521, рис. 18].

Рис. 74. Дмитриевка. Стратиграфический разрез по северной стенке раско-

па (1 – почва; 2 – подпочва; 3 – желтовато-бурый суглинок; 4 – бу-

475

рый суглинок; 5 – серовато-желтый суглинок ; 6 – культурный слой

эпохи бронзы; 7 – позднепалеолитические слои) [512, рис. 40].

Рис. 75. Очаги Большой Аккаржи (1 – на кв. Е-5; 2 – на кв. Д-11 [116, с. 11,

рис. 8]; 3 – на кв. З-И-І; 4 – на кв. Д-ІІІ; 5 – на кв. Ж-VII; 6 - на кв.

Е-25; 6 – на кв. М-Н-2; 7 – на кв. Н-11; 8 – на кв. Е-Ж-ІІ) [627, рис.

IV.1].

Рис. 76. Большая Аккаржа. Общий план ХБК-І (раскоп В 1989-1990 гг.; а –

кремни; б – кости животных; в – обожженные кости; г – зубы бизо-

нов; д – камни) [627, рис. IV.2].

Рис. 77. Большая Аккаржа. Нуклеусы из ХБК-І (1-13) [627, рис. IV.3].

Рис. 78. Большая Аккаржа. Кремневый инвентарь из ХБК-І (1-20) [627, рис.

IV.4].

Рис. 79. Большая Аккаржа. Изделия со вторичной обработкой из ХБК-І (1-

40) [627, рис. IV.5].

Рис. 80. Большая Аккаржа. Резцы из ХБК-І (1-19) [627, рис. IV.6].

Рис. 81. Большая Аккаржа. Каменные отбойники из ХБК-І (1-2) [627, рис.

IV.7].

Рис. 82. Большая Аккаржа. Общий план ХБК-ІІ (южный) и ХБК-ІІІ (север-

ный) (раскоп Е 1992-1993 гг.; а – кремни; б – кости животных; в –

обожженные кости; г – зубы бизонов; д – раковины) [627, рис.

IV.8].

Рис. 83. Большая Аккаржа. Кремневый инвентарь из ХБК-ІІ (1-22) [627,

рис. IV.9].

Рис. 84. Большая Аккаржа. Резцы из ХБК-ІІ (1-18) [627, рис. IV.10].

Рис. 85. Большая Аккаржа. Изделия со вторичной обработкой из ХБК-ІІ (1-

38) [627, рис. IV.11].

Рис. 86. Большая Аккаржа. Кремневый инвентарь из ХБК-ІІІ (1-22) [627,

рис. IV.12].

Рис. 87. Большая Аккаржа. Кремневый инвентарь из ХБК-ІІІ (1-27; при-

резка 1993 г.) [627, рис. IV.13].

476

Рис. 88. Большая Аккаржа. Изделия со вторичной обработкой из ХБК-ІІІ

(1-57) [627, рис. IV.14].

Рис. 89. Большая Аккаржа. Общий план ХБК-ІV (раскоп Е 1993 г.; а –

кремни; б – кости животных; в – зубы бизонов; г – обожженные

кости; д – камни; е – раковины) [627, рис. IV.15].

Рис. 90. Большая Аккаржа. Кремневый инвентарь из ХБК-ІV (1-17) [627,

рис. IV.16].

Рис. 91. Большая Аккаржа. Изделия со вторичной обработкой из ХБК-ІV

(1-34) [627, рис. IV.17].

Рис. 92. Большая Аккаржа. Резцы из ХБК-ІV (1-18) [627, рис. IV.18].

Рис. 93. План стоянки Нововладимировка ІІ (1 – кремни; 2 – кости живот-

ных; 3 – зубы животных; 4 – камни; 5 – абразивы; 6 – охра; 7 –

траншея; 8 – уголь) [521, рис. 20].

Рис. 94. Общий план раскопок Кайстровой Балки І [578, рис. 2].

Рис. 95. Общий план раскопок Кайстровой Балки ІІ [578,рис. 5].

Рис. 96. План и разрез первого жилища горизонта V-а Осокоровки (1 – ос-

татки глиняной обмазки стен; 2 – очаг; 3 – угли; 4 – ямки от стол-

бов; 5 – ямки от колышков каркаса очажного ограждения; 6 – остат-

ки истлевшего камыша) [128, табл. ХХІІІ, 32].

Рис. 97. Общий схематический план горизонта ІІІ-в Осокоровки (1 – грани-

ца расположения находок в жилищах; 2 – очаги; 3 – угли; 4 – места

обработки кремня; 5 – ямки от столбов; 6 – углубления возле жи-

лищ; цифры в кружках – номера жилищ) [128, табл. ХХІ, 1].

Рис. 98. План жилища № 5 горизонта ІІІ-в Осокоровки (1 – очаг; 2 – угли;

3 – кремневые орудия; 4 – кости животных; 5 – украшения из рако-

вин и янтаря; 6 – наковальня; 7 – ямки от столбов; 8 – остатки окра-

шенной глини) [128, табл. ХХІ, 2].

Рис. 99. Реконструкция жилища верхнего слоя Миры [764, рис. 6].

Рис. 100. План находок в первом слое поселения Федоровка (1 – нуклеус; 2

– фрагмент нуклеуса; 3 – скребок; 4 – резец; 5 – ретушированная

477

микропластинка; 6 – острие; 7 – прочие кремневые изделия; 8 –

камень; 9 – кость; 10 – охра; 11 – зольное пятно) [393, рис. 12].

Рис. 101. План находок на стоянке Ямы (1 – нуклеус; 2 – резец; 3 – скре-

бок; 4 – ретушированная микропластина; 5 – острие; 6 – черешко-

вое орудие; 7 – проколка; 8 – прочие кремневые изделия; 9 – охра;

10 – кости; 11 – обожженный суглинок; 12 – зольное пятно) [393,

рис. 3].

Рис. 102. План и разрез скопления Рогалик ІІ-в [204, рис. 14-15].

Рис. 103. Общий план двух ХБК на Рогалике VII [204, рис. 54].

Рис. 104. План жилого объекта на стоянке Каменная Балка І (а – граница

жилого объекта; б – очаг; в – граница производственного центра)

[430, рис. 1].

Рис. 105. Схема расположения основных структурных элементов культур-

ного слоя на стоянке Каменная Балка ІІ (а – очаг; б – зольное пятно;

в – гумусированность; г – крупное скопление костей; д – длинные

кости; е – тазовые кости) [426, рис. 1].

Рис. 106. Ситуационный план поселения Анетовка ІІ (1 – условная граница

поселения; 2 – раскопанные участки; 3 – шурфы; 4 – скопления

культурных участков) [752, рис. 1].

Рис. 107. Конструкция покрышки индейского типи [947, pl. 67].

Рис. 108. Конструкция оcновы индейского типи [947, pl. 68].