ФГОУ ВПО ВОСТОЧНО-СИБИРСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ АКАДЕМИЯ КУЛЬТУРЫ И ИСКУССТВ

ЛАБОРАТОРИЯ СОЦИОЛИНГВИСТИКИ И РЕЧЕВЫХ КОММУНИКАЦИЙ

Е. В. СУНДУЕВА

ПРОПРИАЛЬНОЕ СЛОВООБРАЗОВАНИЕ В СОВРЕМЕННОМ МОНГОЛЬСКОМ ЯЗЫКЕ

Монография

Улан-УдэИздательско-полиграфический комплекс

ФГОУ ВПО ВСГАКИ 2005

ББК Ш 164 й УДК 811. 512. 36 С 898

Утверждено редакционно-издательским Советом

ФГОУ ВПО «Восточно-Сибирская государственная , . ^академия культуры и искусств»

*

Ответственный редактор: ^Шулунова Л. В., доктор филологических наук,

профессор, академик МАН ВШ

Рецензенты:РинчиноваА. В., кандидат филологических наук Денисова В. В., кандидат филологических наук

Сундуева Е. В.С898 Проприальное словообразование в современном монголь­ском языке: Монография. - Улан-Удэ: Издательско-полиграфи- ческий комплекс ФГОУ ВПО ВСГАКИ, 2005. - 131 с.

Монография представляет собой первый опыт комплексного лин­гвистического описания способов образования монгольских онимов, что позволило выявить специфические черты словообразовательных процессов в проприальной лексике современного монгольского языка, уточнить об­щетеоретические вопросы словообразования, дать дополнительные сведе­ния о функционировании языковых единиц в речи, а также в какой-то мере выявить особенности мыслительной деятельности в процессе номинации. Работа может помочь при проведении структурного анализа имен собст- , венных как в монгольских, так и в тюркских языках. I.

Книга представит интерес для педагогов, студентов филологиче­ских факультетов в плане изучения системы словообразования. Материалы * и выводы могут быть использованы при чтении спецкурсов по словообра- ' ̂зованию, ономастике, а также по проблемам речевой культуры. !

ББК Ш 164181МЧ 5-89610-056-9

© Сундуева Е. В., 2005

ВВЕДЕНИЕОсновные аспекты словообразования как раздела языко­

знания вызывают неизменный интерес у ученых-монголоведов как с позиций общелингвистической теории и методологии, так и новейших достижений монголоведения. Безусловно, в результате этих исследований словообразование стало системно развившей­ся отраслью монгольского языкознания, тем не менее, постоянно выдвигающей перед исследователями новые задачи по расшире­нию и углублению научной базы. В числе неизученных проблем следует назвать проблему комплексного исследования системы образования проприальной лексики в современном монгольском языке.

Актуальность работы определяется необходимостью сис­темного описания основных способов образования онимов для более конкретного понимания языковых явлений исследуемой системы. Заявленная проблема не ставилась ни в специальных ономастических исследованиях, ни в общих работах по словооб­разованию монгольских языков, в которых широко освещается нарицательная лексика, а собственные имена представлены в не­достаточной мере. Следует отметить, что при этом упоминаются лишь отдельные факты, в то время как для выяснения типичных закономерностей необходимо фронтальное обследование. Как из­вестно, подобное исследование свидетельствует о том, что обра­зование собственных имен происходит несколько иначе, нежели нарицательных.

Актуальность темы объясняется также и тесной связью имен собственных с жизнью и культурой народа. Монгольские имена собственные зафиксированы уже в первых памятниках монгольской письменности. Как первые, так и последующие ис­торические и литературные памятники монгольской письменно­сти отразили большой период в истории развития монгольского ономастикона. Очевидно, его формирование началось задолго до зарождения письменности. Примечательно, что проприальная лексика до сих пор хранит в своем составе немало компонентов,

з

которые содержались в онимах, зафиксированных в первых па­мятниках письменности XIII в.

Следовательно, имена собственные явились благоприят­ной средой для консервации определенных слоев лексики, напри­мер, такой ее части, как слова, отражающие социально-экономи­ческие явления, элементы материальной культуры народа в его далеком прошлом. Это объясняется тем, что онимы развивались внутри системы монгольского языка, на базе его лексики, слово­образовательных законов и письменности.

Исследователями отмечено, что в отличие от личных имен, некоторые нарицательные могут стать малопродуктивны­ми из-за своей пассивности, а затем и вовсе утрачены из лексики. В связи с этим калмыцкий исследователь М. У. Монраев отмеча­ет, что «имена Буурч ‘установщик кибитки’, Задч ‘заклинатель дождя’, Далч ‘предсказатель по бараньей лопатке’ и ряд других давно вышли из употребления. Но их значения легко восстанав­ливаются по сохранившимся антропонимам. Этим самым обна­руживается давно забытое слово, - с одной стороны, а с другой - очень важны подобные факты для воссоздания общей картины по историческому словообразованию» [Монраев, 1999, с. 23]. Та­ким образом, имена собственные оказываются важным факто­ром, способным влиять на эволюцию языка.

Известно, что словообразование на уровне проприальной лексики'происходит по законам апеллятивного словообразова­ния. Ономастикон воспринял апеллятивы в готовом виде, а пото­му, решая вопросы онимообразования, мы имеем дело с апелля- тивами, как отдельными самостоятельными единицами. «Язык предоставляет большие возможности для образования собственных имен. В именных системах используется лишь небольшая часть того, что может быть использовано. В различных местностях и в различные исторические периоды использовались разные словообразовательные средства для образования имен, выражающих аналогичные отношения. В этом проявляется семиотичность именных систем, их избирательное5

4

отношение к средствам, предоставляемым языком» [Суперанская, 1972, с. 355].

В настоящей работе нами рассматриваются такие способы образования онимов, как онимизация апеллятивов, онимов, синтаксических сочетаний апеллятивов и предикативных конструкций. Кроме того, анализируется проприальная аффиксация апеллятивов, несомненно, имеющая свою специфику.

По определению Н. В. Подольской, онимизация - это пе­реход апеллятива или апеллятивного словосочетания через смену функции в категорию имен собственных и его дальнейшего раз­вития в любом классе онимов [Подольская, 1988, с. 91]. Как из­вестно, в процессе перехода имен нарицательных в собственные происходит параллельная субстантивация лексем. Они приобре­тают характеристики, соответствующие их новому качеству. Кроме того, необходимо помнить, что наиболее плодотворный анализ словообразовательной структуры онимов возможен при условии изученности их этимологии. Изучение словообразования позволяет сделать заключение о том, как членится нашим мыш­лением экстралингвистическая реальность, какими оказываются мотивы номинации, какие ономасиологические категории полу­чают отражение на словообразовательном, грамматическом и лексическом уровнях и как связаны ономасиологические катего­рии с понятийными категориями и когнитивной деятельностью человека.

В основу анализа монгольских онимов положен морфоло- го-синтаксический принцип, который предполагает рассмотре­ние внешней формы каждой группы онимов с двух сторон: а) с точки зрения отношения онима к той или иной части речи, б) с точки зрения синтаксического взаимоотношения составных час­тей сложных онимов. Анализ носит как теоретический (уточне­ние основных положений теории словообразования и имени соб­ственного), так и исследовательский характер (изучение свойств онимов, фрагментарное сопоставление с другими языками).

5

Материалом исследования послужили результаты опро­сов информантов, картографические сведения, полевые материа­лы диалектологических и ономастических экспедиций по Буря­тии и Монголии. Объем материала составляет около 3500 ономастических единиц. Опираясь на положение о неразрывной связи проприальной лексики современного монгольского языка с историей, этнографией, культурой монгольских народов, в работе использованы труды отечественных и зарубежных лингвистов, географов, историков, археологов и этнографов.

6

ГЛАВА 1. ОБРАЗОВАНИЕ ПРОСТЫХ ОНИМОВ

Как известно, в апеллятивной сфере приспособление уже функционирующих в языке слов без каких-либо формальных преобразований называется лексико-семантическим способом создания новых номинационных единиц. В данном случае новые лексемы образуются в результате приобретения ими новых зна­чений, а точнее, в результате непрямой, или косвенной номина­ции, при которой обозначение предметов связано не с их сущест­венными признаками (прямая номинация), а с признаками друго­го, уже обозначенного предмета. Мотивируемое и мотивирован­ное слова связаны той или иной формой содержательного отно­шения. Связь мотивированного лексического значения с основ­ным значением, как правило, происходит на основе сходства предметов по форме, цвету, характеру движения, на основе вы­полняемой предметом функции, а также ассоциации по про­странственной и временной смежности. Степень лексикализации переносного значения слова может варьировать от незначитель­ных оттенков в исходном значении и до нового значения без чет­ких семантических границ между этими переходами.

В онимной сфере этот способ номинации осуществляется как переход апеллятива в оним (онимизация апеллятива), а также как переход онима одного класса в оним другого класса (трансо- нимизация) в пределах одного языка. Как отмечает А. В. Супер- анская такой способ образования из апеллятивов нельзя назвать семантическим, поскольку в результате онимизации апеллятива прежде всего меняется его применение, но не семантика, безус­ловно, отступающая на задний план. Автор называет его спосо­бом с нулевой аффиксацией, способом без специальных онома­стических формантов, онимизацией апеллятива, а также предла­гает уточненный термин ономастическая конверсия [Суперанская, 1969, с. 93].

Таким образом, нецелесообразно полностью отождеств­лять понятия «развитие в слове нового значения» и «онимизация

7

апеллятива». Семантические сдвиги, происходящие в ходе разви­тия нового значения в апеллятиве, не затрагивают его соотнесен­ности с общим понятием, не затрагивают его способности и на­значения обозначать класс однородных предметов. При онимиза- ции же апеллятивов ими утрачивается именно эта способность - быть обозначением общего понятия. Слово при этом использует­ся для обозначения единичного объекта, отнесенность которого к определенному классу понятий или понятию уже осуществлена с помощью нарицательного обозначения, например, Баясгалант уул, Дархан хот.

Приобретая новые значения, апеллятивы вступают в не­свойственные им прежде семантические соотношения с новыми лексическими группами, что также может отразиться на их син­таксической сочетаемости. Онимизируясь, апеллятивы полно­стью утрачивают свои семантические свойства и связи, приобре­тая способность зеркально отражать некоторые лексико-сочета­тельные свойства нарицательного обозначения именуемого объ­екта. Каких-либо других семантико-содержательных свойств та­кого нарицательного обозначения онимизированный апеллятив не приобретает.

Данный способ объединяет все одноосновные образова­ния, которые могут быть как производными (аффиксальными), так и нецроизводными (не аффиксальными). При данном способе образования собственных имен происходит онимизация как пря­мых, так и переносных значений слов.

§1. Онимизация апеллятивовАнтропонимы

Начиная рассмотрение антропонимических основ, пере­шедших в разряд проприальной лексики, необходимо остано­виться на современной антропонимической формуле, выполняю­щей, прежде всего, социальную функцию, т.е. определяющей' имя человека в кругу имен других граждан. Традиционно выде­ляется три главных типа антропонимических систем: одноимен­

8

ная, двуименная и трехименная. Каждый из компонентов этой системы имеет свое специфическое значение: имя служит для различения лиц в семье или в узком кругу, в малом коллективе знакомых людей; отчество выражает отношение детей к отцу, оп­ределяет человека по его ближайшему родству; фамилия отлича­ет членов данной семьи (рода) от членов другой семьи (рода). Как отмечает Г. Я. Симина, антропонимическая модель - это языковой знак, которым осуществляется в обществе и государст­ве максимум индивидуализации и идентификации одного отдель­ного лица [Симина, 1973, с. 177].

В Монголии до последнего времени была распространена вторая система, включающая отчество (имя отца в форме роди­тельного падежа) и личное имя. В силу особенностей синтакси­ческого строя монгольского языка первый компонент системы (определение) всегда предшествует второму (определяемому).

Как известно, в настоящее время в Монголии происходит процесс возврата к древним традициям, использованию племен­ных и родовых названий. Они употребляются еще с VIII века и встречаются в самых древних памятниках истории и литературы. После Народной революции 1921 г. потомственные титулы и чи­ны нойонов упразднились, а сами они подвергались гонениям. В 1925 г. по решению Правительства вместо названий родов стали употребляться имена отцов. На сегодняшний день многие забыли свой род, не знают не только своих предков, но и близких родст­венников. И в этом, возможно, кроется причина многих этиче­ских и социальных несовершенств.

В связи с тем, что в родословных книгах фиксировались как благие, так и неблагие деяния, люди старались не совершать дурных поступков, чтобы не опозорить свой род. Чувство досто­инства, чувство ответственности и гордости за свой род опреде­ляли поведение человека в обществе. Одна из основных задач ро­довой организации - ре!улирование браков. Родословные велись до девятого колена, начиная с десятого колена можно было обра­зовывать другой род и вступать в брачные отношения. С утратой традиционных правил ведения родословных участились браки

между близкими родственниками. А также при всем многообра­зии монгольской именной системы наблюдается повтор имен, что приводит как к сужению словарного запаса, так и к неудобст­вам в общении.

В связи с этим в Монголии в конце прошлого столетия принимались законодательные меры по упорядочению родовых отношений. Статья 5 главы II Закона Монгольского государства о культуре от 11 апреля 1996 года гласит: «Монгольские народы должны развивать семейные культурно-воспитательные тради­ции, знать своих предков и вести родословные» [Терийн мэдэ-элэл, №7, 1997].

На основе этого закона 8 января 1997 года Правительство утвердило Правила ведения родословных, в которых отражены следующие пункты: все люди принадлежат какому-либо роду; родословные ведутся по линии отца (ясан тврвп), если же род от­ца неизвестен, можно использовать фамилию матери (цус терт). В случае же невозможности установить род ни по отцовской, ни по материнской линии предлагается выбрать одно из названий родов на свое усмотрение, либо создать новую фамилию. По­скольку основная часть фамилий, непосредственных преемников родовых имен, указывают на принадлежность человека к опреде­ленному семейству или на конкретную местность, в которой он проживает, ^ *%ыбор ее можно мотивировать географическими названиями, а также родом своих занятий и т.д., например, Яма- ат Болдын Бат, Анчин Сумьяагийн Энхтуяа.

В русском языке происхождение от определенного предка передавалось притяжательным суффиксом -ов (-ев), -ин, а из оп­ределенной местности - суффиксом относительного прилага­тельного -ский (-ской). В монгольском языке также принадлеж­ность к одному роду выражалась аффиксом -ынхан (-ийнхан), об­разованном путем слияния аффиксов родительного падежа -ьт (- ийн) и аффикса -хан, имеющим собирательное значение. Напри­мер, аргалъчийнхан ‘принадлежащие роду охотников на архаров5, арвайхээрийнхэн ‘принадлежащие роду, проживающему в мест­ности Арвайхээр’, жанжинхуугийнхэн ‘потомки сына главноко-

10

мандующего’, мужийнхан ‘жители провинции’ от муж ‘провин­ция’. Возможно, последний геноним перешел в разряд топони­мов: в Еравнинском районе Республики Бурятия есть село Мо~ жайка, бур. Мужыха. М. Н. Мельхеев пишет, что «...данное на­звание происходит от глагола «искривляться, перекоситься, по-

' вернуть». В этом месте река Эгита, прегражденная горой Тайлуд, искривляясь по степи, потекла на запад» [1989, с. 142]. Следует отметить, что в русском языке основой фамилии может стать как слово с нарицательным значением, так и слово без апеллятивного значения. В монгольском же языке круг генонимических основ ограничен.

Для того чтобы помочь людям установить свой род, А. Очир и Ж. Сэржээ в 1998 году выпустили справочник монголь­ских родов (Монголчуудын овгийн лавлах). Здесь даны карты ай­маков МНР, на которых цифрами обозначены названия всех ро­дов, проживающих на территории того или иного сомона. Спра­вочник содержит руководство по восстановлению фамилий и ве­дению родословных, которое может помочь найти ответы на во­просы историков, этнографов, языковедов.

Подобный справочник издавался в 1979 году под руково­дством Б. Ринчена (Монгол ард улсын угсаатны судлал, хэлний шинжлэлийн атлас) и содержал около 450 генонимов. Однако в то время руководящие органы не разрешили печатать названия родов на кириллице, поэтому Атлас был издан на старописьмен­ном монгольском языке и, к сожалению, не получил достаточно широкого распространения.

,ь Таким образом, в Монголии введена трехчленная именнаяконструкция, в которой название рода (фамилия) и личное имя должны быть в форме именительного падежа, а имя отца (отчест-

* во) в форме родительного падежа. В настоящее время эти данные указываются в паспорте, миграционных картах и др. Однако сле­дует отметить, что это нововведение пока касается не всех доку­ментов. Можно считать, что сегодня монгольские ученые зани­маются проблемой родословных традиций не только с целью восстановления языковых особенностей, но и для возрождения

11

былого родового могущества потомков Чингисхана. Примеча­тельно, что в настоящее время свыше пятидесяти тысяч монголов носят его фамилию.

Образование личных имен путем перехода апеллятива в оним было распространено с древних времен. Об этом свидетель­ствует тот факт, что из 400 антропонимов, зафиксированных в древнем письменном памятнике «Сокровенное сказание монго­лов», 55% составляют простые непроизводные имена [Сэржээ, 1992, с. 21].

Апеллятивные основы антропонимов представлены почти всеми частями речи: существительными (270 ономастических единиц), прилагательными (167 о.е.), глагольными формами (36 о.е.), числительными (9 о.е.), а также наречиями, местоимениями и основами образных слов. Безусловно, существительные состав­ляют основную массу монгольских личных имен, остальные же части речи стремятся к субстантивации.

Известно, что не каждый апеллятив может стать именем собственным, хотя следует отметить, что в монгольских языках круг антропонимических основ достаточно широк. Можно гово­рить о формировании такого номинационного феномена, как ти­повая онимопроизводящая основа, о которой не может идти речь в апеллятивной сфере. Это свидетельствует о многомерности признаков шжинации, об их ориентированности не только на внеязыковую, но и на ономастическую реальность.

В связи с тем, что в задачу исследования не входит лекси­ко-семантический анализ проприальной лексики, отметим, что в данной работе относительно семантики личных имен поддержи­вается точка зрения В. А. Никонова. «Семантика имен — совсем не значения тех слов, от которых имена образованы, а отношение в сознании называющих между называемым (носителем имени) и тем понятием, которое выражено словом-основой» [Никонов, 1974, с. 95]. Автор, называя свою классификацию «заведомо не универсальной», приводит основные семантические типы лич­ных имен, среди которых имена описательные (дескриптивы), пожелательные имена (дезидеративы) и имена-посвящения (ме-

12

моративы) [там же, с. 96-102]. Лексико-семантическая характеристика личных имен была дана такими исследователями антропонимики, как Н. Б. Алдарова, А. Г. Митрошкина, Л. В. Шулунова, Ж. Сэржээ, Г. С. Биткеева, А. А. Лазарева, О. Ф. Золтоева и др.

Как справедливо отмечает Н. В. Першина, рассмотрение процесса онимизации апеллятивов должно вестись не только по линии установления качественного его своеобразия по сравнению с процессом развития полисемии, но и по линии установления семантической и тематической приуроченности подобных апеллятивов, избирательности/ неизбирательности по отношению к тематическим группам при именовании объектов различных классов. Анализ и осмысление материала в таком аспекте должны осуществляться и с точки зрения современного номинационного процесса, и с точки зрения исторической ретроспективы и перспективы, что позволит выработать стратегию и тактику воспитания номинационной культуры общества, повысить ее уровень. Такое воспитание может осуществляться в соответствии с той ономастической картиной мира, которая свойственна монгольскому языковому континууму. Описание же ономастической картины мира в различных ее проявлениях невозможно без уяснения того, какие содержательные компоненты апеллятивного слова определяют его номинационную значимость или незначимость в сфере проприальной номинации [Першина, 1993, с. 80].

Основы личных имен можно разделить на обязательные и необязательные. «Обязательные антропоосновы отражают харак­теристику того или иного лица по физическим свойствам и не­достаткам, по поведению, по происхождению (патронимическо­му или оттопонимическому), сравнивают человека с различными предметами, животными, птицами, растениями, отражают про­фессию, занятие, социальное положение и т.п. Необязательные антропоосновы характеризуют лицо по отдельным событиям из его жизни, особенностям речи, различного рода случайностям» [Суперанская, 1969, с. 24]. Таким образом, к обязательным осно­

13

вам относятся имена-дескриптивы, имена-дезидеративы и имена- посвящения. Необязательные основы составляют ситуативные имена, число которых достаточно ограничено. На основе оними- зированных основ существительных кратко рассмотрим основ­ные сферы лексики, представленные в монгольском антропони- миконе.

Личные имена, как правило, характеризуют физические (Эсэн ‘здоровье’, Хучин ‘сила’, Жавхлан ‘величие, мощь’, Сонор ‘слух’), психические (Самбаа ‘находчивость, смекалка’, Бааш ‘хитрость, лукавство’, Цэнгэл ‘веселье’), интеллектуальные (Ар- вис ‘учение, знание’, Бшиг ‘ум, мудрость’), моральные (Энэрэл ‘сострадание’, вмее ‘покровительство’, вглег ‘подаяние’, Элбэрэл ‘сыновнее почтение’) и другие качества денотата.

Кроме имен существительных способностью характеризо­вать лицо по внешним и внутренним психическим признакам об­ладают основы образных слов: Морх (о человеке с большим но­сом), Папа (о косматом, лохматом), Пирна (о курносом), Тарха (о малорослом человеке), Занта (о большеголовом), Ёлбо (о косо­боком), Ёнхо (о сухощавом), Галба (о полном человеке), Монц ‘о круглом, пухлом’, Пупа (о спокойном, невозмутимом человеке). Хотя следует признать, что большинство из них оформляется тем или иным антропоформантом.

Считается, что основы образных слов являются связанны­ми и ныйе почти не функционируют в языке в чистом виде. Од­нако данные современных монгольских языков свидетельствуют о том, что на древнем этапе их развития эти основы в полной ме­ре могли передавать признаки предметов или совершаемых ими действий. В апеллятивной лексике также зафиксированы лексе­мы, образованные от основ образных слов лексико-семантиче­ским способом и имеющие ныне конкретное предметное значе­ние: бвх ‘горб’, гохо ‘крюк, крючок, багор’, данх ‘чайник’, домбо ‘сосуд с носиком, кувшин, высокий чайник’, лонх ‘бутылка’, хввх ‘мох’, бурз ‘солонечник’, дов ‘бугор’, дврс ‘шелуха, скорлупа’, дух ‘лоб, макушка’, ёлт ‘фазинит’, ёнх ‘впадина’, навч ‘листья’, товх ‘шишка’, толь ‘зеркало’, цогц ‘куча, громада’, цолц ‘нарост,

14

шишка’, цуур ‘лук с короткой тетивой’, цэлц ‘мусс’, шовх ‘острие, пик’, шор ‘вертел’ и пр.

На наш взгляд, эти существительные появились в языке как наиболее характерные «воплотители» передаваемого ими об­раза. Связь мотивированного лексического значения с основным значением, как правило, реализуется на основе сходства предме­тов по форме (лонх ‘нечто пузатое’ > ‘бутылка’, домбо ‘нечто продолговатое’ > ‘высокий чайник’), что свидетельствует о том, что именно зрительно-осязательное восприятие послужило осно­вой номинации этих реалий. Как пишет Л. Д. Шагдаров, «образ­ные слова, оказываясь словесными выражениями представлений, являются материальными оболочками, в которых отражается процесс дальнейшего обобщения и отвлечения различных сторон действительности, т.е. процесс образования понятий» [Шагдаров, 1962, с. 110].

Благодаря своей образной семантике, эти основы облада­ют способностью без изменений переходить в разряд антропони­мов. Подобные именования, характеризуя денотата, отсылают к представлению, образу. Это, безусловно, позволяет дать меткую, точную и яркую характеристику внешности человека, его харак­тера, поведения и т.д. Здесь уже не предметы, а люди становятся «воплотителями» образа.

Кроме того, образные слова, функционируя в качестве личных имен, не только отражают отличительные качества, свой­ства лица, но и содержат их оценку. По мнению Л. Д. Шагдарова, будучи связаны с представлениями, являющимися чувственной формой отражения действительности, образные слова обладают чрезвычайно большой эмоциональностью, в них ярко выражает­ся отношение говорящего к высказываемому (Шагдаров, 1962, с. 134].

Имена, обозначающие половозрастные характеристики людей, могут выполнять как дезидеративную, так и охранную функцию (Хввгуун ‘мальчик’, Хуухэн ‘девушка’, Авгай ‘замужняя женщина’, Чавганц, Эмгэн ‘старуха’, ввгт ‘старик’). Возникно­вение антропонимов, омонимичных терминам родства (Ижий

15

‘мама’, Баавай ‘отец’, Дуу ‘младший брат’, Охин ‘дочь’, Зээ ‘внук, племянник по материнской линии’, Бэр ‘невестка’, Хургэн ‘зять’), можно связать с тем, что у монгольских народов в про­цессе взаимного общения наряду с совместным употреблением имени и родственным термином традиционно возможно обраще­ние и без соединения с личным именем. Называние человека по родственному отношению к говорящему продиктовано этниче­скими воззрениями и установившейся традицией. Зачастую к ро­дителям, братьям и сестрам обращаются не по имени, а со слова­ми, соответствующими русским ‘отец’, ‘брат’ и т.д. Превращение термина родства в антропоним, как считает Н. В. Бикбулатов, произошло «в процессе длительного употребления родственного термина относительно к одному человеку одновременно многи­ми людьми. При этом явление это часто повторялось, и в резуль­тате термин навсегда закреплялся за отдельными людьми» [Бик­булатов, 1973, 104].

Здесь также присутствуют элементы и религиозного, и эт­нического порядка, связанного с представлениями о приличии, хорошем тоне (например, в случаях табуирования имени мужа и его родственников). Имена Дуу (ср. Отгон биз) относятся к поже- лательным именам, которые давались последнему ребенку в се­мье, во всяком случае, так полагали родители.

Артефакты материальной культуры, в частности культуры труда и материалов производства, культуры быта, культуры то- поса, т.е. места жительства (жилища, дома, деревни, города), не­сомненно, в прошлом играли огромную роль в формировании ан- тропонимикона монгольских народов.

Имена, омонимичные названиям орудий труда (Хэдрэг ‘скребок для выделки кожи’, Оолъ ‘тесло’, Муна ‘кувалда’); ору­жия, доспехов и охотничьих атрибутов (Зэв ‘наконечник, острие’, Дуулга ‘шлем’, Сэлэм ‘сабля’, Сум ‘патрон, пуля’, Саадаг ‘кол­чан’, Хавх ‘капкан’); элементов упряжи (Янгиа ‘вьючное седло’, Шилбуур ‘кнут’, Чвдвр ‘путы’, Ганзага ‘торока’); домашней утва­ри (Хундага ‘бокал’, Халбага ‘ложка’, Идуур ‘корыто’, Хадаас ‘гвоздь’, Унь ‘жердь’, Луужин ‘компас’); еды и питья (Ааруул

16

‘творог’, Ууш ‘питье’, Чихэр ‘сахар’, Ёотон ‘сахар-рафинад’); одежды и тканей (вмд ‘штаны’, Магнаг ‘шелковая материя’, вед вс ‘лоскутки’) в основном выполняли охранную функцию. Кроме того, часть из них может относиться к категории ситуативных имен, отражающих те или иные обстоятельства рождения ребен­ка. Следует отметить, что в настоящее время среди молодого по­коления количество подобных антропонимов сведено к миниму­му.

Известно, что процесс номинации охватывает качества и свойства как собственно природные, материальные, прежде всего биолого-физиологические, так и духовные, не материальные, продуцированные культурой и интеллектуальным трудом, худо­жественным, научным и техническим творчеством. Личные име­на, связанные с религиозными воззрениями (Шажин ‘религия’, Ёс ‘обычай’, Ерввп ‘благопожелание’, Суварга ‘субурган’, Лус ‘дух воды’), общественными отношениями (Соёмбо ‘соенбо’, Иргэн ‘гражданин’, Идэвхтэн ‘активист’, Хуулъ ‘закон’, Дэвшш ‘развитие, прогресс’, Гавъяа ‘заслуга’, Холбоо ‘федерация, союз’, Санаачилга ‘инициатива’, Бутэмж ‘достижение’); общечелове­ческими ценностями (Хутаг ‘счастье’, Найрамдал ‘дружба’, Найдвар ‘надежда’), обладают, как правило, положительной се­мантикой и относятся к категории дезидеративов. Реже среди них встречаются апотропеические (Чвтгвр ‘черт, нечисть’, Хара- ал ‘проклятье, ругательство’) и ситуативные имена (Хурал ‘соб­рание’, Чуулган ‘сессия, съезд’).

Кроме того, в монгольском антропонимиконе наблюдает­ся большое количество пожелательных имен, омонимичных на­званиям профессий или занятий: врлвг ‘маршал’, Хурандаа ‘пол­ковник’, Цагдаа ‘милиционер’, Зохиолч ‘писатель’, Мужаан ‘сто­ляр’, Оторчин ‘пастух’, Жинчин ‘возчик’, Аргалч ‘сборщик арга­ла’, Жуулчин/ Аянчин ‘путешественник’, Бадарчин ‘странник’.

Что касается обширного пласта имен, омонимичных на­званиям птиц, диких и домашних животных, то можно сказать, что эти имена могут выполнять как дезидеративную - пожелание быстроты, проворности, смелости, величия (Бургэд ‘орел’, Шон-

17

хор ‘кречет’, Начин ‘сокол’, Ангир ‘турпан’, Хойлог ‘улар’, Таг- тпаа ‘голубь’, Хвхвв ‘кукушка’, Богшрого ‘воробей’, Янгир ‘гор­ный козел’, Зээрэн ‘антилопа’, Хулан ‘кулан’), так и охранную функцию (.Хурган ‘ягненок’, Мендвл ‘детеныш тарбагана’, Игигэн ‘козленок’, Бэлтрэг ‘волчонок’, Даага ‘жеребенок’, Бамбарууш ‘медвежонок’). Для женских имен больше подходили названия зверьков с красивым, пушистым и нежным мехом, например Бул- ган ‘соболь’, Хэрмэн ‘белка’. По представлению монголов, «их пушистый хвост олицетворял продолжение деторождения» [Бит- кеева, 1983, с. 90]. Об этом свидетельствует и текст бурятской народной песни:

Хурин унгэтэй хэрмэмнай Хубшынгев модондо гоё Ьайхан.Хверхвн уринхан дуухэймнай Хурим дээрээ гоё Ьайхан.

Утахан Ьуултэй хэрмэмнай Уулынгаа оройдо гоё Ьайхан.Уяанхан налархай дуухэймнай Оерынгее хурим дээрээ гоё Ьайхан.

Коричневая белка наша ^ таежных лесах красива.

Милая славная девушка наша На свадьбе своей прекрасна.

С длинным хвостом белка наша На горной вершине красива.Нежная приветливая девушка наша На свадьбе своей прекрасна.

От традиционных пяти видов домашних животных (таван хушуу мал) образовывались такие имена: Ямаа 'коза’, Хонь ‘ов­ца’, Ухэр ‘бык’, Буур ‘верблюд-производитель’, Адуун ‘табун’. Основной причиной наречения было то, что эти животные игра­ли огромную роль в жизни кочевых народов. Имена со значени­

18

ем экзотических животных и птиц, на наш взгляд, продиктованы их красотой и необычностью: Тогос ‘павлин’, Анаш ‘жираф’, За- ан ‘слон’. И, наконец, антропоосновы, представляющие собой названия животных, входящих в двенадцатилетний цикл, могут указывать на год рождения ребенка (Чандага ‘заяц’, Хулгана ‘мышь’, Могой ‘змея’).

Названия цветов, трав, овощей и фруктов также выступа­ют в качестве основ пожелательных и охранных имен: Халгай ‘крапива’, Яшил ‘крушина’, Яргуй ‘анемон’, Узэм ‘виноград’, Сургар ‘багульник болотный’, Сонгино ‘лук’, Сарнай ‘роза’, Мввг ‘гриб’, Мойл ‘черемуха’, Манжин ‘брюква’, Журж ‘апельсин’, Жиме ‘ягоды, фрукты’, Буудай ‘пшеница’, Гургэм ‘шафран’, Гуйлс ‘абрикос’, Агь ‘полынь’, Арвай ‘ячмень’, Анар ‘гранат’. В антропонимах, омонимичных наименованиям металлов и мине­ралов (Туулин ‘латунь’, Хурэл ‘бронза’, Ширэм ‘чугун’, Ганпгиг ‘мрамор’, Жонш ‘шпат’, Мана ‘халцедон’, Цахиур ‘кремень’, Мо- лор ‘топаз’, Оюу ‘бирюза’, Номин ‘лазурит’, Сувд ‘жемчуг’, Тана ‘перламутр’, Хув ‘янтарь’, Шур ‘коралл’) заложено пожелание крепости и красоты.

Личные имена, указывающие на разные явления и состоя­ние природы (Шуурга ‘метель’, Цахилгаан ‘молния’, Цас ‘снег’, Солонго ‘радуга’, Ммдер ‘град’, Манан ‘туман’, Огторгуй ‘небо­свод’, Дэлхий ‘мир, земля’, Гал ‘огонь’, Дел ‘пламя’, Агаар ‘воз­дух’, Долгион ‘волна’), в своем возникновении связаны, по всей вероятности, с понятием древнего человека о сверхъестествен­ных силах природы. С изменением мировоззрения они потеряли свои первоначальные значения. Возможно, денотат родился во время того или иного природного явления. На этом обычае наре­чения, характерном для монгольских народов, рельефно выступа­ет динамика развития человеческого мировоззрения и изменение критериев выбора имени. С одной стороны здесь констатируется состояние природы, с другой, проявляется высокое стремление человека к прекрасному.

Антропонимы, представленные прилагательными, также могут быть как производными, так и непроизводными. Среди

19

производных адъективных имен наиболее часто встречаются об­разования, оформленные наиболее продуктивными в этой облас­ти деривации аффиксами -тай, -т и -гуй, образующие противо­положные по значению прилагательные.

При анализе антропонимической лексики необходим ин­дивидуальный подход к личным именам, содержащим компонент -тай. Как известно, аффикс -тай в современных монгольских языках может служить как целям словоизменения (образования формы совместного падежа), так и целям словообразования. Кро­ме того, аффикс -тай может выступать в роли антропо- и топо- форманта (см. Аффиксация апеллятивов).

По утверждению Т. А. Бертагаева, «в далеком прошлом аффикс -тай не относился к падежным формам. Он выражал идею принадлежности чего-нибудь предмету вообще, не только лицу» [1961, с. 98]. В статье «О спорных вопросах грамматики» автор выделил основные критерии отличия производных прила­гательных с данным аффиксом от существительных в форме со­вместного падежа. Во-первых, они принимают оценочных суф­фикс -шаг (ууртайшаг хун ‘довольно сердитый человек’); во-вто- рых, они могут принимать суффикс множественного числа имен существительных и согласоваться с определяемым словом в чис­ле (ууртайнууд хунууд ‘сердитые люди’); в-третьих, они не опре­деляются ^аким-нибудь словом, за исключением усилительных слов наречного характера (ехэ шэнээтэй хун ‘очень сильный че­ловек’); и, наконец, в-четвертых, в предложении существитель­ные с суффиксом -тай, окончательно перешедшие в категорию прилагательных, являются не только определением, но и входят в состав сказуемого, не утрачивая своего значения признака [там же, с. 99].

Семантические оттенки, придаваемые словообразователь­ными аффиксами -т/ -тай, выявлены в работах У.-Ж. Ш. Донду- кова, М. Н.Орловской, С. Л. Чарекова и др. ученых. В качестве основных ими выделяются значения характеризующий признак обладания каким-либо качеством, свойством», характеризую­щий внутреннюю качественность способности людей» [Донду-

20

ков, 1964, с. 81]. Ср. личные имена: Галт ‘огненный, горящий’, Журамт ‘пристойный, Мэхт ‘хитрый’, Чингэлтэй ‘веселый, ра­достный’, благородный’, Хввт ‘покрытый сажей’.

Имена, представляющие собой прилагательные, образо­ванные посредством данного аффикса -тай от основ числитель­ных, обозначающих десятки от 30 до 90, указывают на возраст одного из родителей в момент рождения этого ребенка (Далан- тай ‘семидесятилетний’, Ерэнтэй ‘девяностолетний’, Тавътай ‘пятидесятилетний (-яя)’) и являются по сути ситуативными име­нами. Ср. узбекские имена: Олтмишбой (ребенок шестидесяти­летнего отца), Саксонбой (ребенок восьмидесятилетнего отца) [Никонов, 1974, с. 98].

Элемент -гуй, присоединяясь к субстантивным основам, придает производным прилагательным значение отрицательного качества: Гэмгуй ‘невинный’, Нэргуй ‘безымянный’, Хязгааргуй ‘бесконечный’, Эцэсгуй ‘бесконечный’. Несомненно, он восходит к слову угуй ‘нет, отсутствует’, которое, как отмечает Т. А. Берта- гаев, обладая широкой сферой сочетаемости с самыми различны­ми словами, «расширило лексическое значение, что повлекло за собой изменение внешнего оформления и утрату начального гласного» [Бертагаев, 1974, с. 26].

Словообразовательный аффикс -гигуй также образует ряд антропонимов, выполняющих в основном дезидеративную функ­цию: Мятрашгуй ‘непреклонный, несокрушимый’, Сэтгэшгуй ‘невообразимый’, Хвдлвшгуй ^непоколебимый’. Указанный суф­фикс, как правило, придает прилагательным значение невозмож­ности какого-либо действия (Адштгашгуй ‘несравненный’) или состояния (Амаржишгуй ‘неугомонный, непоседливый’; Уха- аршгуй ‘уму непостижимый’).

Кроме того, в монгольском антропонимиконе представле­ны производные прилагательные, образованные от образных ос­нов посредством аффиксов -гар, -гай, -р, -н (Бондгой/ Цулцгар ‘пухлый, круглый’, Бужгар ‘кудрявый’, Бултгэр/ Тунтгэр ‘вы­пуклый’, Данхар ‘большеголовый’, Дэлдгэр ‘оттопыренный, уша­стый’, Ёнхор ‘впалый’, Мэлтэн ‘наполненный до краев’, Урчгэр

21

‘морщинистый’, Хумбан ‘выпуклый, шарообразный’, Шомбон ‘отвислый, дряблый’).

Относительно этого К. М. Черемисов пишет: «группа слов, оканчивающихся на -гар, обозначает качество, выходящее за пределы нормального, большей частью о внешнем виде чело­века или животного, причем внешний вид изображается с пора­зительной красочностью и чрезвычайной точностью» [Череми­сов, 1951, с. 817]. Подобные именования, несомненно, относятся к категории описательных имен и в настоящее время практиче­ски не употребляются. Об активном их функционировании в монголоязычной среде говорит наличие большого количества со­временных бурятских фамилий, образованных от образных при­лагательных: Далбанов, Мархаев, Хазагаев, Шантагаров и пр.

В целом, имена-адъективы могут содержать указание на физические (Чийрэг ‘крепкий, дюжий’, Лут ‘громадный, вели­кий’, Мундаг ‘мощный, огромный’, Бягрсан/Жаахан/ Жижиг ‘ма­ленький’, вндвр ‘высокий’), интеллектуальные (Билгуун ‘одарен­ный, выделяющийся умом’, Цэцэн ‘умный, мудрый’, Цовоо ‘смышленный; бойкий, проворный’), психические (Цэнгуун ‘весе­лый’, Двпгввн ‘спокойный, мягкий’), моральные (Зоргшог ‘целе­устремленный’, Эрэлхэг ‘храбрый, мужественный’, бгввмф ‘щед­рый’) и другие качества денотата (Сайн ‘хороший’, Муу ‘плохой’, Сайхан ‘красивый’, Баян ‘богатый’, Хейгам ‘легкий’).

Им&на, связанные с мастями животных (Хул ‘саврасый’, Саарст ‘пепельный, мышастый’, Борлог ‘сивый’, Шарга ‘соло­вый’), относятся к наиболее древнему пласту монгольских имен. Уже в первом письменном памятнике «Сокровенном сказании монголов» встречаются подобные имена (напр. Боролдой-гуа). В пьесе Базара Барадина «Ехэ удаган абжаа» («Великая сестрица- шаманка») главную героиню зовут Эреэхэн ‘пестренькая’, имя ее отца Загал в переводе означает ‘с пятнами на шее и лопатках, с гривой, хвостом и хребтом более темного цвета’. Оба имени обо­значают масть животного.

В качестве личных имен встречаются следующие числи­тельные: Бум ‘сто тысяч’, Гурван ‘три’, Ерэн ‘девяносто’, Живаа

22

‘десять миллионов’, Зургаан ‘шесть’, Наян ‘восемьдесят’. Как из­вестно, такие антропонимы имеют символическое значение [См. об этом: Жуковская, 1987]. Имена с числовыми основами про­изошли в связи с различными особенностями уклада жизни раз­ных народов. Как отмечает А. В. Суперанская, у русских и рим­лян они связывались с порядком появления на свет детей в боль­ших семьях. У греков, у которых нумеровались дни месяца, чи­словые имена соответствовали дню рождения ребенка, ср. имена по дням недели, также означающие дату рождения ребенка: польск. Пёнтек, рус. Суббота. У арабов, греков, римлян практи­ковались также имена по названиям месяцев [Суперанская, 1969, с. 29].

Как известно, у монгольских народов каждый день недели имеет тибетский и санскритский варианты названий, которые ак­тивно функционируют в качестве антропонимов: Ням (бур. Ни- ма) ‘Солнце’ (вс), Даваа (бур. Даба) ‘Луна’ (пн), Мягмар (бур. Мигмар) ‘Марс’ (вт), Лхагва ‘Меркурий’ (ср), Пурэв (бур. Пурбо) ‘Юпитер’ (чт), Баасан (бур. Бавасан! Бабасан), Сугар ‘Венера’ (пт), Бямб (бур. Бимба) ‘Сатурн’ (сб). Порядок же появления де­тей на свет проявлялся в таких адъективных именах, как Дэд ‘второй’, Дунд ‘средний’, Отгон ‘самый младший’ и пр. Имена типа Гурвандврве ‘три-четыре’, Долоонайм ‘семь-восемь’, воз­можно указывают на желаемое количество детей в семье. Антро­поним, представляющий собой составное числительное Далангу- рав ‘семьдесят три’, свидетельствует не о возрасте отца, а о годе рождения денотата.

В языках алтайской общности также распространены лич­ные имена, представляющие собой как нефинитные, так и финит­ные глагольные формы. О статусе этих онимов А. В. Суперан­ская пишет: «Принимая во внимание глагольные имена, а также имена-фразы, иногда делают предположение, что любое собст­венное имя - это свернутое предложение, так или иначе характе­ризующее объект. Однако представляется, что тотальное приме­нение этого тезиса неверно. По всей вероятности, «быть именем собственным» - это свойство, присущее и слову, и предложению,

23

как и свойство быть нарицательным обозначением предмета. Раз­личие между обоими свойствами не грамматическое, а лексиче­ское, не сигнификативное, а денотативное» [Суперанская, 1973, с. 109].

Личные имена, оформленные при помощи глаголов пове­лительно-желательного наклонения, выражают различные поже­лания, просьбы, повеления, думы и чаяния родителей или близ­ких ребенка. В личных именах подобные просьбы и пожелания родителей выражаются в основном глаголами второго лица: Боль ‘перестань’, Зогсоо ‘останови’, Битгий-Ир ‘не приходи’ (охран­ное имя), Мандуул ‘развивай, распространяй’, Шагнуул ‘будь дос­тойным, удостаивайся’. Ср. тат. Яшэ ‘живи’, Улмэ ‘не умирай’. Первые два антропонима выражают надежду родителей на пре­кращение рождения детей. А.Г. Митрошкина приводит такие примеры бурятских имен: Андай ‘стань большим’, Бууда ‘стре­ляй’, Олдо ‘найдись’, Орбой ‘расти’, Соли ‘смени’ (пожелание, чтобы рождение девочек сменилось рождением мальчиков), Хугшэр ‘состарься, доживи до преклонного возраста’, Штиха ‘кричи, подай признак жизни’ [Митрошкина, 1985, с. 100].

В современной русской антропонимии встречаются такие отглагольные паспортные фамилии: Бей, Величай, Думай, Клюй, Негрей, Нестреляй, Покусай, Посыпай, Слухай, Держи, Тащи, Тронь, Мойся^ «Употребление подобных фамилий в речи затруд­нено из-за^несклоняемости слов, оканчивающихся на -и, и нети- пичности для именного ряда всех перечисленных фамилий. Рече­вая практика давно снабдила подобные и некоторые другие про- звищные образования суффиксом -к-о, придающим именам лас­кательный оттенок значения, а также приспосабливающим неко­торые неименные основы к именному ряду: Посыпайко, Поми- луйко, Наливайко, Потеряйко, Раздобудъко. Совершенно очевид­но, что изначально это были прозвищные имена: Сей, Наливай, Помилуй, Потеряй, Раздобудь, Тронь» [Суперанская, 1981, с. 114].

Форма обращения I лица представлена лишь в одном ан­тропониме Явъя ‘пойдем’, III лица - в антропониме Баясаг ‘пусть

24

радуется’. Ср. татарские имена Торсын ‘пусть останется’, Тукта- сын ‘пусть останавливается’.

В монгольском антропонимиконе представлены почти все финитные глагольные формы изъявительного наклонения, за ис­ключением формы на -жээ: Явна ‘ходит, будет ходить’; Бадар- лаа / Бадрав ‘процветал’, Мандав ‘взошел, расцвел’, Байе ‘был’; Мэндэллээ ‘родился’ (преимущественно о высших духовных ли­цах), Насаллаа ‘прожил, достиг возраста’, Оллоо ‘нашел’. Следу­ет отметить, что при переходе в разряд онимов, глагольные име­на теряют возможность выступать в функции сказуемого, а также свои временные и модальные характеристики. Но в то же время они не могут быть заменены равнозначными им существитель­ными, поскольку могут потерять часть заключенной в них ин­формации.

Из неличных форм глагола в процессе антропонимизации наибольшей активностью характеризуется причастие настояще­будущего времени на -х: Баясах ‘будет радоваться’, Ирэхгуй ‘не придет’, Итгэмжлэх ‘будет доверять’, Наслах ‘доживет до пре­клонного возраста’, веек ‘подрастет’, Сурах ‘будет учиться’, Сундэрлэх ‘будет величественным’, Ул-Олдох ‘не найдется’ (жен­ское имя Ул-Олдохмаа), Эсмэдэх ‘не знает’. Ср. бурятские имена: Бодохо ‘встанет, поднимется’, Мэдэхэ ‘будет знать’, Нэмэхэ ‘прибавится’. Несомненно, возможность причастий функциони­ровать в качестве антропонимов связана с их способностью вы­полнять синтаксическую функцию определения. Подобные име­нования правильнее будет перевести: ‘(тот), который будет радо­ваться’, ‘(тот), что доживет до преклонного возраста’. Это под­тверждается наличием имен, представляющих собой формы при­частия прошедшего времени (Тогтоосон ‘остановивший’, Ялгуул- сан ‘отобранный, избранный’).

Однократное причастие представлено в именах типа Ни- еэгч ‘летчик’, Залгамжлагч ‘продолжатель, преемник’, причем следует подчеркнуть, что здесь лексикализация причастной фор­мы произошла еще на доантропонимическом уровне. Монголь­ские причастия не все в одинаковой мере могут подвергаться

25

субстантивации. Самыми продуктивными в этом плане являются однократное причастие и причастие постоянного признака на - аач. Однократное причастие, широко использующееся во всех монгольских языках, обозначает действие, совершение которого представляется обычным для какого-либо предмета или лица в течение определенного времени, уточняемого общим контекстом или связками [Пюрбеев, 1993, с. 136]. В именах Олдогч ‘(тот), ко­торого найдут’, Ул-Ялагдагч ‘непобедимый’ наблюдается не пол­ная (морфологическая), а неполная (синтаксическая) транспози­ция. Следует помнить о том, что в конечном итоге все имена, не представляющие собой существительных, стремятся к субстанти­вации.

Если вышеуказанные именования выражают пожелания родителей или близких, то антропонимы, восходящие к форме многократного причастия на -даг, как правило, относятся к деск­риптивным именам и передают действие, которое совершается денотатом часто или неоднократно в течение известного време­ни: Явдаг ‘ходит’, Ярваадаг ‘корчит гримасы’.

Из деепричастий в нашем материале зафиксирована лишь форма условного деепричастия Ирвэл ‘если придет’ (ср. сложный антропоним Сайтарбодвол ‘если хорошенько подумать’). На наш взгляд, это связано с тем, что в отличие от причастий дее­причастия не подвергаются процессу субстантивации.

Наречйй представлены в антропонимии такими немного­численными именами, как Бас ‘опять, снова’, Гойд ‘весьма, чрез­вычайно’, Огоо ‘совершенно, совсем’, Одоо ‘сейчас, ныне’, Мар- гааш ‘завтра’, бур. Тугаар ‘давеча, недавно’. Отдельно в качестве антропонима встретилось лишь такое личное местоимение, как Манай ‘наш’. Другие личные местоимения встречаются в составе сложных имен типа Би-Ирлээ, Чибаатар. Указательные место­имения в основном сопровождаются отрицательной частицей: Энэбиш ‘не этот’, Тэрбиш ‘не тот’. Следует заметить, что, в це­лом, частица биш образует довольно обширную группу охранных антропонимов в сочетании с существительными, прилагательны­ми, наречиями, частицами: Басалбиш ‘опять не (тот)’, Менбиш

26

‘не тот’, Огтбиш ‘совсем не (тот)’, Уръдынбиш ‘не предыдущий, не прежний’, Унэхээрбиш ‘в самом деле не (тот)’, Хунбиш ‘не че­ловек’ , Хэнчбиш ‘ никто’.

ТопонимыОдноосновные модели в нашем материале составили 258

топонимических единиц (33,6%), из них простых непроизводных- 199 (26,1%). Степень активности тех или иных частей речи в образовании онимов зависит от свойств конкретного языка. Они- мизации в монгольском языке подвергаются существительные (142 ономастические единицы), прилагательные (32), причастия (6), числительные (3). Как видно, при широких возможностях различных частей речи быть именем собственным существитель­ные занимают в этом отношении доминантную позицию. Это объясняется тем, что предметность как основное свойство кате­гории имен собственных требует от слов, относящихся к ней, субстантивности. В отличие от антропонимической системы в составе монгольских топонимов практически не представлены наречия, местоимения и частицы.

Как и в антропонимике, в топонимическом материале вы­деляется две группы топооснов: обязательные и необязательные. Репертуар первых ограничен материально и типологически, ре­пертуар вторых - очень разнообразен, хотя и в нем выделяются свои типы. К обязательным основам, прежде всего, относятся географические термины.

Под географическим термином или детерминативом по­нимается слово, обозначающее определенную географическую реалию, за которым стоит географическое понятие. Они облада­ют способностью вступать в синтаксические связи с другими лексическими единицами, тем самым образуя большое количест­во составных топонимов. Необходимо отметить, что в монголь­ском языке эта область чрезвычайно детализована (см. работы В. А. Казакевича, Э. М. Мурзаева, А. В. Суперанской, М. Н. Мель- хеева, Ч. Догсурэна, В. Э. Очир-Гаряева, Ц. Б. Жамсарановой).

27

Как известно, в становлении топонимов определенных территорий и культур прослеживаются свои генеральные линии. Монгольские народы вели кочевой образ жизни, при котором од­на и та же этническая общность занимала в течение более или менее длительного времени одну и ту же территорию и осущест­вляла на ней свои ежегодные перемещения, связанные с сезонной сменой продуктов питания. Естественно, что у людей каждого племени на их языке были до тонкостей обозначены все природ­ные угодья. Таким образом, кочевое хозяйство крайне нуждалось не только в подробном и точном обозначении основных орогра­фических и гидрографических объектов, но и в детальном описа­нии по их формам, размерам, характеру и т. д. [Суперанская, 1985, с. 189].

Как правило, детерминативы переходят в разряд имен собственных в тех случаях, когда из нескольких объектов выде­ляется один объект, противопоставляемый остальным как наибо­лее яркий представитель рода, воплощающий в себе основные качества и свойства этих объектов, а также когда обозначаемые детерминативами реалии встречаются в данной местности в единственном числе. Например, потамонимы Тэнгис ‘море’, Шу- раг ‘скала, мыс у озера’, ойконимы Булаг ‘ключ, источник, род­ник’, Манхан ‘дюна, продолговатый песчаный бугор’, Мерен ‘ре­ка’, Нуга ‘луг, займище, луговая низина’, Тайган ‘тайга, лес’, Ор- гил ‘верпиша, верхняя часть горы’, Хавцал ‘ущелье, теснина, гор­ный проход’, Цээл ‘ключ, источник, родник’.

В монгольском языке помимо номенклатурных географи­ческих терминов функционирует большое количество детерми­нативов, произошедших от названий частей тела или внутренних органов животных или человека. Такие термины в основном воз­никли в результате лексикализации переносного значения апел- лятива, путем метафорического переноса по внешнему сходству (цвету, форме) или по функции соответствующей части тела или внутреннего органа. В таких метафорических названиях проявля­ются одновременно универсальная закономерность и специфич­ность географических объектов Монголии.

28

В качестве географических терминов в монгольской топо­нимии употребляются следующие части тела: аман ‘падь, впади­на, устье пади, ущелья’, дал(ан) ‘продолговатая гора с закруглен­ной, не острой вершиной, невысокие холмы с большим количест­вом оврагов’, дэл ‘острая вершина хребта, каменистая грива’, зоо ‘хребет горы’, нуруу ‘горная цепь, горный хребет’, сууж ‘горы, похожие на берцовую кость животного; колодец на северной сто­роне горы или горного массива’, сээр ‘холм, гряда’, ташаа ‘сто­рона, бок, скат горы, косогор’, толгой ‘одинокая небольшая гор­ка или отдельная вершина в хребте, бугор’, хавирга ‘выступ горы между ущельями (долинами), отрог’, хамар ‘мыс, отрог’, хоолой ‘широкая долина между двух горных хребтов, ущелье, проток, соединяющий два озера, пролив’, хошуу ‘крутое окончание хреб­та, мыс’, хвп ‘подножие горы, дно водоема’, гианд ‘неглубокий, мелкий колодец, небольшая яма, где сохраняется вода’ и др.

В тюркских языках также в качестве детерминативов употребляются лексические единицы, обозначающие части тела и животных: аууз ‘рот’, аякъ ‘нога’, баш ‘голова’, бурун ‘нос’ и т.д. Из приведенных выше детерминативов процессу топоними- зации подверглись Зоо, Хавирга, Сууж (ср. бур. ойконим Сужа), Сээр.

Наряду с названиями костей и конечностей функцию гео­графических терминов могут выполнять и названия внутренних органов. Как отмечает Ж. Цолоо, монголы различают таван цул ‘пять не полых, сплошных (внутренних органов)’ и зургаан сав ‘шесть полых (внутренних органов), сосудов’. К таван г/ул отно­сятся: бввр ‘почки’, зурх ‘сердце’, дэлуу ‘селезенка’, уушиг ‘лег­кие’ и элэг ‘печень’. К зургаан сав относятся завсаг ‘мочевой пу­зырь’, нарийн гэдэс ‘тонкая кишка’, олгой ‘толстая кишка’, сам- шуу ‘желудочно-кишечный тракт’, ходоод ‘желудок’ и цвс ‘желч­ный пузырь’ [Цолоо, 1992, с. 32]. Такое деление внутренних ор­ганов монгольские народы заимствовали из древнего тибетского трактата по медицине «Чжуд-ши». Различные пятичленные набо­ры, комплектуемые из разных частей тела животных, обладали особыми магическими свойствами.

29

Н. А. Жуковская в сомоне Баян-Тэс Завханского аймака записала рецепт лечения сильной слабости после болезни. Для этого брали желудок, голову с верхней и нижней челюстью, пе­реднюю ногу, берцовую часть задней ноги вместе с бабкой и се­редину берцовой кости от второй задней ноги. Съев по отдельно­сти куски всех пяти видов, люди ожидали исцеления [Жуковская, 1988, с. 138].

Рассмотрим значения этих анатомических терминов в гео­графической терминологии: элэг ‘печень’ - так в Восточной Монголии называют места на южных склонах гор, на солнцепе­ке, иногда их называют дэлуу ‘селезенка’. В Южно-гобийском ай­маке есть гора Элэг, в Баян-Ульгийском аймаке - сомон Дэлуу. По цвету легких горы красного цвета называют уушиг ‘легкие’. Б вер ‘почки’ - группа невысоких гор или бугорков. Словом зурх ‘сердце’ обычно обозначают горы с овальной, заостренной вер­шиной. В основном оно выступает в роли определения перед другими географическими терминами. Например, Зурх хад ‘(го­ра) с овальной вершиной + скала’, Зурх хушуу ‘мыс с овальной вершиной’ или Баян зурх ‘богатая + гора с заостренной верши­ной’, Харзурхт ‘с черной горой с заостренной вершиной’. Из зур- гаан сав нам встретилось лишь название реки Олгой ‘толстая кишка’ в Баян-Хонгорском аймаке. Вероятно, река получила на­звание помзог^утому руслу. Также известно название калмыцко­го урочища и колодца Сээнщ, что означает ‘слепая кишка’.

Известен тот факт, что горы отождествляются монголами с божеством в облике человека, и потому каждая часть горы име­ет свое название соответственно анатомии. Согласно описанию оронимических терминов в статье Ч. Догсурэна каждая гора об­ращена лицом к югу и в зависимости от сторон света гора делит­ся на четыре части: урд /вввр тал ‘южная /солнечная сторона’, хойт 1ар тал ‘северная /теневая сторона’, баруун /ич этгээд ‘за­падная /правая сторона’, и зуун !солгой этгээд ‘восточная /левая сторона’. Южную сторону горы составляют: зулай ‘темя’, дух /магнай ‘лоб’, эруу ‘подбородок’, энгэр ‘лацканы’, элэг ‘печень’,

30

вввр бэл! хормой ‘южный склон/ подол’. Северная сторона горы или ее спина состоит из следующих частей: дагз ‘затылок’, шил /гэзэг ‘загривок /коса’, сээр /сэрвээ ‘грудная часть позвоночника, холка’, нуруу 1зоо ‘спина, крестец’, хондлой ‘круп’, ар бэл! хор­мой ‘северный склон/ подол’. В западную и восточную стороны или бока входят: санчиг ‘висок’, ишнаа !хацар ‘щека, скула’, мер ‘плечо’, хавирга ‘ребро’, сувээ /бввр ‘бок, почки’, баруун (зуун) бэл/ хормой ‘правый (левый) склон/ подол’.

Также гора может иметь эгэм ‘ключицы’ в верхней (юго- западной и юго-восточной) части, чих толгой ‘ухо-бугор’ или чих худаг ‘ухо-колодец’ на левой и правой стороне. Нависший ост­рый край горы называется уулын хвмсвг ‘бровки горы’, а пологий склон ташаа ‘бок’. Вершина горы называется толгой ‘голова’, орой ‘макушка’ или узуур ‘острие’ [Догсурэн, 1985, с. 49-50].

Как мы видим, в географической терминологии практиче­ски полностью восстанавливается анатомия человека и животно­го. Мотив взаимосвязи внутреннего мира человека с внешним, очевидно, тесно соприкасается как с народными, так и с религи­озными традициями. Так в системе географических (в особенно­сти, оронимических) терминов находит отражение культ духов­ности природы.

Существуют разные интерпретации значения гор в мифо­логии. Так, Г. Гачев, изучающий национальные образы мира, от­мечает в азиатском космосе: «Человек-гора — естественный об­раз. Ибо и тот, и другая — срединное вертикальное царство, по­средник, «подпорка» между небом и землей, к обоим мирам при­частные» [Гачев, 1988, с. 78].

С. Г. Жамбалова, обращаясь к монгольскому миру, опи­сывает троичное деление горы по вертикали согласно мифам: «В верхней части горы живут орлы, соотносящиеся с верхним ми­ром (дээдэ замби). Нижний мир (доодо замби) репрезентирует за­кованный в цепи бессмертный медведь. В средней части (дэлхэй дайда), которая обычно не детализируется, обитают олени, лоси, заходят отбившиеся от стада коровы. Существует и горизонталь­ная структура, которую создают горы Ижимэй, Хадайн и скала

31

на мысе Бурхан. Сймволическая точка соединения трех самых важных пунктов Ольхона подчеркивает умножение сакральности этого места» [Жамбалова, 1999, с. 65]. В Монголии три священ­ных горы Гурван Богд также образуют концентрацию священных связей с космосом, что близко мифу о Мировой горе, символизи­рующей Вселенную.

Вместе с тем известно, что отождествляться с человеком или животным может не только отдельная гора, но и целое уро­чище. Детали горного пейзажа - скалы, реки, ущелья - сравнива­ются жителями с частями тела.

Представляет большой интерес пример уподобления при­родных реалий животному, зафиксированный Ж. Цолоо в Ман- ханском сомоне Кобдоского аймака. В хребте Хевчийн нуруу есть гора Худгийн толгой ‘голова колодца’. На западном склоне этого хребта есть ущелье с валунами, которое называется Тэмэ- энь хузуу ‘шея верблюда’. Скалы в виде позвонков, находящиеся между Худгийн толгой и Тэмээнь хузуу, называются Сээр ‘груд­ная часть позвоночника’. Там находятся места зимних кочевок. Высокие горы, находящиеся с восточной стороны Хевчийн ну­руу, называются Дунд нурган ‘средняя часть спины’. Летнее стойбище к северо-западу от Дунд нурган называется Шар дал ‘желтая лопатка’. Осеннее стойбище, находящееся на правом бе­регу реки Зэрэ& протекающей по западной впадине Хевчийн ну­руу, носит ̂ название Зоо ‘крестец, поясничная часть спины’. С другой стороны от стойбища Шар дал есть летнее стойбище под названием Хондлойн худаг ‘колодец поясницы, крупа’. Высокая гора, находящаяся в 30 км к северо-востоку от центра Манхан- ского сомона Кобдоского аймака, называется Сууж ‘бедро’. Пес­чаное летнее стойбище с мягкой почвой, находящееся в восточ­ной пади Хевчийн нуруу, недалеко от Худгийн толгой, называют Элсэн ввдвг ‘песчаное колено’. Так, в одном сомоне встречаются названия частей тела, начиная от головы до колена [Цолоо, 1992, с. 98].

В основах географических названий, как правило, отража­ются те или иные особенности денотируемого объекта. Посколь­

32

ку нами не ставится задача выявить все лексико-семантические поля апеллятивных лексем, образующих топонимы, мы назовем лишь основные лексические группы, представленные в топони­мии. Вслед за Л. В. Шулуновой [1995, с. 76] мы склонны распре­делить монгольские топоосновы на условные две части - «Живая природа» и «Неживая природа». Каждая из частей представлена определенной совокупностью лексико-семантических полей, ко­торые выделяются на основе семантики соответствующих апел­лятивов. Часть «Живая природа» представлена тремя крупными разделами: «Человек», «Флора» и «Фауна». Раздел «Человек» включает названия, отражающие те или иные реалии духовной (Онгон ‘священный’, Хутаг ‘благоденствие’, Тахилга ‘жертво­приношение’, Мандал ‘мандала’) и материальной культуры (Ач- маг ‘переметная сума’, Билуу ‘оселок’, Нвмрвг ‘попона’, Хатавч ‘стык решетчатой стены и двери юрты’). Многие из подобных именований представляют собой необязательные топоосновы, которые «отражают скорее фантазию человека, нежели отличи­тельные признаки» географических объектов [Суперанская, 1969, с. 47]. Некоторые же названия даются по внешнему сходству с предметом (метафоричные названия), например, Дуулга ‘шлем, каска’, Жалавч ‘котелок’, гора Тулга с тремя камнями у подно­жия напоминает подпорку.

В разделе «Фауна» представлены лексемы, обозначающие диких, домашних животных и прочие виды фауны (Буур ‘верб­люд’, Зур ‘козуля’, Согоо ‘самка изюбра’); а в разделе «Флора» - травы, кустарники и деревья (Ургамал ‘растение’, Заг ‘саксаул’, Цвмврлег ‘почка, бутон’). В части «Неживая природа» представ­лены такие поля, как «Металлы» (Алтан ‘золото’, Гуулин ‘ла­тунь’, Цахир ‘кремний’) и «Природные явления» (Наран ‘солн­це’, Уур ‘рассвет’).

Кроме географических терминов, в число обязательных топооснов входят лексемы, характеризующие объективную дей­ствительность: Аварга ‘гигант, исполин’, Дврвтжин ‘квадрат’, Твгрвг ‘круг’. Однако способностью характеризовать географиче­ский объект в большей степени обладают прилагательные, пере­

33

ходящие в разряд топонимов. Как правило, в них отражаются следующие признаки:

а) цвет (Орог ‘серый’, Хек ‘синий’, Цоохор ‘пестрый’, Цэнхэр ‘светло-голубой’, Шарга ‘соловый’). Такие названия час­то означают не просто тот или иной цвет, но и имеют дополни­тельные нецветовые значения;

б) размер (Дэлгэр ‘просторный’, Уужим, вргт ‘широ­кий’);

в) характер рельефа (Тонхол ‘бугристый, кочковатый’, Тэгш ‘ровный’, Ухмал ‘выкопанный’, Хмдлвн ‘поперечный’);

г) другие характеристики (Аргатпай ‘ловкий, находчивый’, Бэрх ‘трудный’, Гашуун ‘горький’, Зевпвн ‘мягкий, нежный’, Двтввн, Налгар, Номгон ‘спокойный’, Халзан ‘лысый’, Хвгшин ‘старый’, Хунгуй ‘безлюдный’).

Здесь необходимо отметить, что подобные названия не подвергаются полной субстантивации, поскольку они всегда ас­социируются со своим родовым определяемым (река, гора и т. д.) и должны скорее расцениваться не как субстантивированные прилагательные, а как эллиптированные определительные фразы типа Халзан уул ‘лысая гора’. В эллиптированных названиях ат­рибутивная часть принимает на себя функции выделения объекта из его окружения и разграничения от подобных объектов.

В монгольской топонимии широко распространены име­нования, представляющие собой относительные прилагательные, образованные посредством словообразовательного аффикса -т! - тай от именных основ (Буянт ‘добродетельный’, Дуут ‘звуч­ный’, Жаргалант ‘счастливый’, Мест ‘ледяной’, Хужирт ‘со­лончаковый’).

Кроме того, способностью переходить в разряд топони­мов обладают формы причастий, как правило, причастий настоя- ще-будущего времени, указывающих на то, что действие, обозна­ченное апеллятивом, будет реализовано в будущем: Бадрах ‘про­цветать, развиваться’, Дэлгэрэх ‘распространяться’, Мандах ‘рас­цветать, расти’, Налайх ‘быть спокойным, добродушным’, Сайж- рах ‘улучшаться’, Тувшруулэх ‘успокаивать, упорядочивать’,

34

Ямаалах ‘охотиться на коз’. По мотивации все названия, за ис­ключением последнего, можно отнести к пожелательным, так на­зываемым футуронимам (от лат. /Шигит ‘будущее’). Ср. в рус­ском языке названия сел Счастливое, Благодатное, Богатовка. Что касается функционирования причастных форм в русской то­понимии, то лишь иногда встречаются относительно новые на­звания поселков, образованные от причастий: Бушующий, Реву­щий, Гремящий. Ср. названия физико-географических объектов Ревущий грот, Гремячий ключ, где имеется существительное грот, ключ, придающее этим названиям-фразам устойчивость и субстантивность.

Возможность употребления инфинитных глагольных форм в роли топонимов, несомненно, продиктована тем, что од­ной из основных синтаксических функций причастий в монголь­ском языке выступает определение. Причастные формы могли выполнять роль определения к эллиптированному компоненту некогда сложного имени (географическому термину): например, Мандах сум ‘сомон, который будет расцветать’, Ямаалах уул ‘го­ра, на которой охотятся на коз’ и т. д. Часть из них, возможно, возникла по уже существующей модели.

Нам встретились всего три апеллятивные основы, пред­ставленные числительными: Долоон ‘семь’, Двч ‘сорок’ и Тавин ‘пятьдесят’. Относительно числительных, выступающих в роли имен собственных, А.В. Суперанская отмечает, что они меняют свою понятийную соотнесенность и становятся индивидуализи­рующими знаками для выделения различных типов объектов [Суперанская, 1973, с. 196]. Таким образом, происхождение по­добных названий может быть связано с количественной характе­ристикой местных географических реалий, однако не исключает­ся факт трансонимизации - перехода названия родов в топони­мы. Так, М. Н. Мельхеев связывает возникновение бурятского ойконима Дурбэн в Кяхтинском районе с названием племени дурбэн, известного по источникам ХШ-Х1У вв. [Мельхеев, 1969, с. 74].

35

И, наконец, в данном разделе хотелось бы отметить такое явление, как онимизация грамматической формы апеллятива, точнее формы множественного числа апеллятива. В ономастиче­ской литературе такое явление обозначается специальным терми­ном плюрализация. В апеллятивной лексике монгольского языка нет слов категории рЫгаИа Шгйит. Однако апеллятивы в форме множественного числа имеют свойство переходить в разряд имен собственных. В процессе онимизации они утрачивают способ­ность употребляться в единственном числе.

Географические названия такого типа не носят в монголь­ской топонимике системного характера. «Плюрализация в бурят­ской топонимии имеет место в случаях, когда в наличии соответ­ствие множественности предметов, то есть топонимизируется форма множественного числа апеллятива. И хотя формально флексия множественного числа не меняется, данную форму сле­дует отнести к топонимам р1игаИа 1ап1ит. Исходя из соответст­вия названий р1игаИа 1апШт конкретным реалиям, возможно предположить, что бытование топонимов данного типа свойст­венно бурятской топонимии» [Шулунова, 1995, с. 132].

В нашем материале встречаются единичные топонимиче­ские образования с аффиксом множественного числа -д. Напри­мер, оронимы Матад ‘крокодилы’, Бурхад ‘боги, божества’, ой- коним Мщрзад ‘солончаки’, бур. Хадайн Убэгэд ‘старцы гор’ (так раньше называли небольшие горы и холмы с сосновым лесом, за­метно выделяющиеся на фоне рельефа местности). Возможно, это связано с тем, что топонимы, как и все другие разряды имен собственных, обозначают конкретные, единственные в своем ро­де объекты.

Среди бурятских названий встречаются топонимы, обра­зованные при помощи аффикса множественного числа русского языка: Жидоты от жодоото ‘пихтовый’, Моготы от могойтой ‘змеиный’, Шалуты от шулуута ‘каменистый’, Яматы от ямаа- тай ‘с козами’. Возможно, такое оформление бурятских основ диктуется фонетической общностью аффикса множественного

36

числа -ы русского языка и монгольского (бурятского) аффикса обладания -тай.

Следует отметить, что путем плюрализации личные имена не образуются. Нам встретился лишь один антропоним, пред­ставляющий собой словосочетание с главным компонентом - су­ществительным в форме множественного числа: Шинэ-Уйлс ‘но­вые дела’. На наш взгляд, причина непродуктивности плюрализа­ции заключается в том, что антропоним относится не к множест­ву, а к конкретному индивиду. Если в топонимии можно объеди­нить несколько географических объектов одним именем, то в ан- тропонимии денотат строго определен.

§2. Онимизация онимовОдним из способов образования простых онимов можно

считать процесс трансонимизации - перехода онимов из одного ономастического разряда в другой. Бесформенный перенос на­званий представляет собой способ словообразования, поскольку при нем происходит смена соотнесенности онима к обозначае­мым объектам, и от новообразования формируется онимическое гнездо. Как отмечает А. Г. Митрошкина, трансонимизация обес­печивает реализацию общеизвестного закона экономии языковых средств [1997, с. 121].

АнтропонимыСреди личных имен встречаются образования, относя­

щиеся к таким ономастическим разрядам, как топонимы, космо- нимы, этнонимы, генонимы. Личные имена, образованные от то­понимов, в большинстве своем указывают на место рождения де­нотата или его родителей. Можно выделить имена, омонимичные оронимам: Алтай, Архангай, Баянзурх, Саян, Сумбэр, Хангай; имена, омонимичные гидронимам: Туул, Онон, Орхон, Сэлэнгэ, Тамир, Хануй, Хевсгвл, Хэрлэн, Чулуут и имена, омонимичные ой- конимам: Арвайхээр, Бээжин, Мерен, Хандгайт. Как видно, среди

37

подобных именований встречаются составные топонимы, сло­жившиеся еще на до-антропонимическом уровне.

Интересный пример наречения детей по месту рождения приводит Ж. Сэржээ. В семье, проживающей в Тосонцэнгэль- ском сомоне Хубсугульского аймака, пятеро детей последова­тельно названы Тосон, Цэнгэл, Сум,Хевсгвп,Аймаг [Сэржээ, 1992, с. 44]. Как видно, сложный топоним разбит на два компонента и в качестве имен использованы не только топонимы, но и номенк­латурные термины (сомон, аймак). Это, на наш взгляд, свиде­тельствует о первоначальном намерении родителей иметь не ме­нее пятерых детей.

В названиях космических объектов ярко отражаются ре­лигиозные и мифологические представления, быт и обычаи наро­дов. Космонимия раскрывается как драгоценный источник дан­ных о происхождении народов и их языков, их представлении о мироздании, их взаимосвязях и миграциях [Никонов, 1980, с. 259]. Согласно представлениям древних монголов, небо — стер­жень Мироздания, символ вселенской гармонии и порядка. Небо считалось источником жизни. С точки зрения мифологического мышления звезды были объектами поклонения, к ним обраща­лись с молитвенными словами. В связи с этим в монгольском ан- тропонимиконе широко представлены откосмонимические име­нования: Цолмон ‘Венера’, Буд ‘Меркурий’, Мичид ‘Плеяды, Стожары’ 'й пр. Кроме того, как отмечалось выше, имена, омони­мичные космонимам, могут носить ситуативный характер и ука­зывать на тот день недели, когда родился ребенок: Даваа, Ням и пр.

Взаимопроникновение названий различных этносов, ро­дов и личных имен общеизвестно. Между этнонимами и личны­ми именами существует двусторонняя связь. Антропонимы, об­разованные от структурных единиц от племени и выше, зачастую свидетельствуют об этнических связях монголов с другими наро­дами (Манж ‘манчжур’, Орос ‘русский’, Сопонгос ‘кореец’, Тввд ‘тибетец’, Чантуу ‘узбек’, Хасаг ‘казах’, Хяргас ‘киргиз’, Хятад ‘китаец’ и т. д.). Наращение этнонима другими антропонимиче-

38

скими корнями или аффиксами типа -ай, -бай, -хай и т.д. являет­ся определенным этапом в процессе перехода этнонимов в разряд антропонимов.

Традиция употребления родовых названий в качестве ан­тропонимов связана с тем фактом, что на каком-то этапе родово­го объединения этническое и личное имена не различались (ср. имена Баяд ‘байт’, Мянгад ‘мингат’, втд ‘элёт’, Тангад ‘тангут’). По этому поводу любопытны суждения Льюиса Г. Моргана: «Ин­дейские личные имена обычно указывают род индивида лицам других родов того же племени. Как правило, каждый род имел личные имена, которые составляли его исключительную собст­венность и как таковые могли употребляться другими родами то­го же племени. Эти имена либо прямо по своему значению ука­зывали на род, которому они принадлежали, либо были в качест­ве таковых общеизвестны» [Льюис, 1934, с. 47].

В большинстве случаев род или родовое подразделение получали свое название от имени своего родоначальника. Родо­вым именем мог быть выделен и представитель рода, попавший в инородную среду. Этот мотив также имеет место при имянарече­нии денотата.

Необходимо отметить, что этнонимы и генонимы, на про­тяжении долгого времени употребляясь в качестве личных имен, стали утрачивать свое этническое содержание и постепенно пре­вращались в собственно антропонимы. Подобные именования, функционирующие в современном именнике, как правило, не оп­ределяют этнического происхождения носителя.

То же можно сказать и об именах, возникших от теонимов и мифонимов, например, Хурмастп, бур. Гэсэр, Аламжи, калм. Джангар, Мингиян, Савр и пр. Изначально эти антропонимы но­сили пожелательный характер. Эта категория имен тесно связана с меморативнымй именованиями, которые даются в честь знаме­нитых людей или просто родственников, знакомых, друзей. В на­стоящее время, по утверждению В.В. Денисовой, «в таких случа­ях играет роль фактор распространенности имени. Так, популяр­ные бурятские имена Доржи, Тимур и Чингис сейчас вряд будут

39

ассоциироваться именно с Доржи Башаровым, Тамерланом и Чингисханом — они утратили прямую аналогию со своими знаме­нитыми денотатами и перешли в узус имянаречения» [Денисова, 2004, с. 92].

Как отмечает А. А. Лазарева, в китайском антропоними- коне не встречаются имена-меморативы в честь родственников, что связано с обычаем табуирования этих имен [Лазарева, 1999, с. 10].

В данном разделе необходимо остановиться на таком яв­лении, как онимизация фонетических вариантов онимов (антро­понимов), посредством которого и образуется обширная группа табуированных имен в монгольских языках. При описании дан­ных имен мы опирались на труды таких исследователей, как Г. С. Биткеева, Т. Ж. Жанузаков, А. Г. Митрошкина, М. У. Монраев, Г. Рамстедт, Ч. Содном.

Традиция табуирования имен родственников мужа рас­пространена у многих тюркских, монгольских народов, в частно­сти, у казахов, калмыков, бурят, монголов. Как пишет Г. С. Бит­кеева, табуирование — это отражение социальных явлений, свя­занных с выработанными веками этическими нормами поведения и отношениями людей в обществе, быту, с понятиями приличия и уважения старших [Биткеева, 1976, с. 204]. В этой социальной традрщииЗнаходят отражение некоторые законы фонетики, имею­щие место в истории формирования языка.

На рассмотренном материале мы обнаружили такие фоне­тические явления, как чередование согласных звуков, диэреза и протеза. Инициальные согласные чаще всего заменяются губным согласным м или среднеязычным й, например: монг. Бух - Мух, Даш — Маш, кал м. ЖирЬл — Миркл, кэрэ - Мэрэ; ср. казах. Турсын- Мурсын [Джанузаков, 1971, с. 102]. Бур. Баяр-Яяр, Бот —Ят, Вампил - Ямпил, Гоншог - Ёншог, Жаб - Яб, Митэб — Етэб, Намжал - Ямжал, Содбо - Ёдбо, Шаруу - Яруу.

Следует отметить, что замена инициальных согласных на м характерна и для апеллятивной лексики, в которой выделяются так называемые парные слова типа: жимс-мимс, жолоо-молоо,

40

ус-му с, хоол-моол, уул-муул. В подобных образованиях второй компонент представляет собой фонетическую модификацию пер­вого и не имеет собственного значения. Г. Ц. Пюрбеев по видам семантических отношений и морфологическим признакам отно­сит эти парные слова к группе псевдопарных слов, создающих обобщенно-собирательное значение. Они указывают на некую множественность, отмечается также негативная коннотация: сло­ва эти имеют снисходительно-пренебрежительный оттенок [Пюрбеев, 1984, с. 72].

Несмотря на то, что в апеллятивной лексике подобное че­редование придает всему сочетанию оттенок неопределенной множественности и некоторой иронии или презрения (дарга-мар- га ‘начальничек’, захиа-махиа ‘письмишко’), а в проприальной лексике это чередование используется для образования табуиро­ванных имен, можно утверждать, что в антропонимии проявля­ются общие фонетические законы монгольских языков. Однако необходимо заметить, что те или иные имена также могут сопро­вождаться модифицированным компонентом и иметь значение собирательной множественности с оттенком пренебрежения: Дорж-Морж ‘Дорж и другие’.

Чередование инициальных согласных и среднеязычной й, на наш взгляд, продиктовано тенденцией ослабления артикуля­ции, имевшей место в ряде говоров бурятского языка: жаргал - йаргал, жил - йил, жаран — йорон. Реже происходит замена ини­циальных согласных на н, т или к (в бурятских именах): Зандан- Нандан, Бабана — Табана, Сэгээн - Тэгээн, калм. Пюрвэ - Турвэ\ бур. Сэрэн - Нэрэн.

Кроме того, чередованию подвергаются срединные (Мэлэ- хэй - Мэнхээ, Нагаслай - Нагатлай) и конечные согласные (Хал- тар - Халтан, Шаргал - Шаргай). Как видно из примеров, заме­на звуков на согласные м, й возможна лишь в начальной пози­ции.

Примечательно, что в современном бурятском антропони- миконе встречаются женские имена, возникшие путем чередова­ния срединных гласных: Сэржэна / Саржана, Сурэна / Сурана,

41

Оюна / Аюна и т.д. Подобные имена, на наш взгляд, связаны с «переходом при выборе имен на определенном этапе развития народа от обусловленности их прямым значением в область ассо­циаций и символических образов: звуковых, смысловых и под­сознательных» [Денисова, 2004, с. 35].

К одному из приемов фонетического способа образования личных имен от антропонимов относится диэреза, т.е. выпаде­ние, опущение звуков:

а) выпадение инициальных согласных (аферезис): Байн — Айн ‘богатый’ (калм.); Гомбо - Омбо (монг.), Лхасаран -Асаран (бур.).

б) выпадение срединных звуков и слогов (синкопа): Цы- ремпил - Цымпил (бур.), Дашидондог -Даадондог (монг.).

в) выпадение конечных звуков и слогов (апокопа): Долгор -Д ол (монг.).

М. У. Монраев отмечает, что путем выпадения конечных звуков в калмыцком языке образуется ряд женских антропони­мов от апеллятивных основ. В таких случаях, как правило, выпа- дается финальный неустойчивый согласный -н, реже другие со­гласные: Иунжа от Иунжан ‘трехгодовалая, трехлетняя’, куча от кучн ‘тридцать’, Занда от зандн ‘сандал’, Двчв от дечн ‘сорок’, Мече от мет ‘обезьяна’, Арша от аршан ‘божественный напиток, нектар’^/а&э от ггтэн ‘светлый’, Мегэ от мегэш ‘тощий, худой’ [Монраев, 1999, с. 24]. На материале монгольского языка антро­понимов, образованных фонетическим способом от апеллятивов, нами не обнаружено.

И, наконец, в роли единственного протетического иници­ального звука выступает среднеязычный согласный й: Арья - Ярья, Абида - Ябида, Арагшаа - Ярагшаа, Улзытэ - Юлзытэ (бур.). Высокую частотность й в роли субститута согласных, а также как протетического согласного А.Г. Митрошкина объясня­ет тем, что слова с й в абсолютном начале в монгольских языках представлены в весьма незначительном количестве, что исключа­ет возможность образования имен, омонимичным апеллятивам [Митрошкина, 1987, с. 60].

42

Изучение фонетических законов, выявление исторической закономерности в фонетических изменениях, проявляющихся на уровне антропонимии монгольских языков, не только способст­вуют разъяснению некоторых аспектов истории развития слово­образовательной системы монгольских языков, но и имеют боль­шое значение для выяснения лексических и морфологических свойств языковых единиц.

ТопонимыНеобходимо отметить, что антропотопонимы — географи­

ческие названия от личных имен - не нашли столь широкого применения в монгольском ономастиконе. Такие именования от­носятся к категории меморативных имен или имен-посвящений, данных в память о ком-либо, например, в честь выдающихся дея­телей: монгольские ойконимы Сухбаатар, Чойбалсан, ороним Чингэс уул. Принято считать, что в предыдущие эпохи не приня­то было называть города в честь знаменитых людей.

В древние времена на Руси город мог быть назван по лич­ному имени какого-либо князя, во владении которого он нахо­дился, например, Владимир. Сельские поселения именовались по именам и прозвищам первопоселенцев (Петрово, Волково). В русском языке особенно часто такие названия встречаются в фи­зической географии, где они именуют отдаленные и труднодос­тупные объекты. Это названия в честь путешественников, от­крывших или изучивших данную местность: Магелланов пролив, остров Воронина.

Как свидетельствуют административные названия старой Монголии, раньше личные имена ханов становились основами для названий аймаков, которыми они владели: Цэгрн хан аймаг ‘аймак Цэцэн-хана’, Тушээт хан аймаг ‘аймак Тушэту-хана’, Сайн ноён хан аймаг ‘аймак Сайн-Нойон-хана’. То же касается и названий хошунов: Цэцэн вангийн хошуу ‘хошун Цэцэн-вана’, Баатар бээлийн хошуу ‘хошун Батор-бэйла’, Ачит бээсийн хошуу ‘хошун Ачиту-бэйса’, Ахай гуний хошуу ‘хошун Ахай-гуна’, Ял- гуусан хутагтын хошуу ‘хошун Ялгусан-хутугта’. Зд. ван - пер­

43

вая степень княжеского достоинства, бейле — вторая степень, бей- се - третья степень и, наконец, гун - четвертая степень княжеско­го достоинства. Хутугта является высшим саном буддийского духовенства.

Ныне же среди названий аймаков встречается лишь один антропоним Сухбаатар, остальные именования в основном даны по находящимся в районе географическим реалиям. Среди них оторонимические названия: Архангай аймаг ‘Ара-Хангайский ай­мак’, Баянхонгор аймаг ‘Баян-Хонгорский аймак’, Говъ-Алтай аймаг Тоби-Алтайский аймак’, Хэнтэй аймаг ‘Хэнтэйский ай­мак’; отпотамонимические названия: Орхон аймаг ‘Орхонский аймак’, Сэлэнгэ аймаг ‘Селенгинский аймак’; отлимнонимиче- ские названия: Уве аймаг ‘Убсунурский аймак’, Хввсгвл аймаг ‘Хубсугульский аймак’.

Следует подчеркнуть, что способ номинации монголь­ских ойконимов, хоронимов по находящимся поблизости орони- мам или гидронимам является ведущим способом объективиро­вания номинационного признака на уровне языковой структуры. Относительно этого Н. Л. Жуковская пишет: «Горы были главными ориентирами на местности как в географическом, так и в сакральном смысле. В географическом плане они выступали тем центром, вокруг которого создавалась микротопонимия конкретно^ территории. В сакральном - имя духа главной горы, а чаще» его эпитеты-заменители становились названием всей родовой, а позднее и административной территории. Таковы, например, Хан-Хэнтэй-уул аймак, Хан-Тайшир-уул аймак, Богдо-хан-уул аймак и др. по данным 1921 г., из 67 хошунов страны 56 назывались по имени почитаемых гор и только три по названиям рек» [Кочевники..., 2002, с. 28].

Генотопонимы в большинстве случаев напрямую свиде­тельствуют о месте обитания рода в прошлом: монг. Даръганга, Мянгад, Хяргас, Хуурч, Халбан, Бодонч, бур. Алагуй, Бурлай. Как отмечает А.В. Суперанская, при отсутствии словарей родовых имен и недостаточной изученности последних анализ генотопо- нимов доставляет значительные трудности, поскольку многие ис­

44

следователи ложно ориентируются на приблизительно созвучные им имена нарицательные, нередко противоречащие именуемым реалиям [Суперанская, 1985, с. 94].

В целом, анализ номинационной значимости различных групп уже функционирующих онимов при именовании новых объектов должен быть направлен на выяснение того, какие компоненты содержательной структуры имен собственных оказываются актуализированными, какие классы объектов именуются подобным образом чаще, а какие реже, есть ли объекты, которые не именуются именами собственными и каким образом это связано с характером номинационного признака.

45

ГЛАВА 2. ОБРАЗОВАНИЕ ПРОИЗВОДНЫХ

И СЛОЖНЫХ ОНИМОВИсследование деривативного образования онимов, преж­

де всего, требует дифференцированного подхода к решению эти­мологических задач. В структурно-словообразовательном отно­шении онимы могут быть сгруппированы в два разряда: 1) имена доономастической деривации - структуры, образованные семан­тическим способом от полностью оформленных еще на доонома- стическом уровне производящих основ путем семантической трансформации; 2) имена ономастической деривации.

Потому при анализе онимических формантов представля­ется необходимым выяснить, в каких случаях происходит оними­зация производных апеллятивов, а в каких случаях аффиксация. Из существующих на данное время исследований по ономастике видно, что зачастую к онимическим формантам причисляют та­кие аффиксы, которые не имеют непосредственного отношения к образованию собственных имен монгольских языков.

§1. АФФИКСАЦИЯ АПЕЛЛЯТИВОВКак известно, суть механизма аффиксации состоит в при­

соединении словообразовательных аффиксов к производящей ос­нове, при этом в апеллятивной лексике производная основа при­обретает иное категориально-грамматическое и лексическое зна­чение. В сфере же проприальной деривации наблюдаются изме­нения совершенно иного порядка. С точки зрения синхронии производные онимы легко распадаются на основу и аффикс. Ан- тропо- и топоформанты, присоединяясь к апеллятивной основе, призваны транспонировать ее в разряд имен собственных. Их особенностью в проприальной системе является специфика ори­ентации аффикса. Если в апеллятиве значение аффикса ориенти­ровано на понятие, выражаемое основой слова, то в ониме значе­

46

ние аффикса ориентировано не на основу слова, а на предмет, обозначаемый данным онимом.

При этом под производящей основой онима понимается признак представления референта, который является содержани­ем внутренней формы и выступает компонентом содержательной структуры слова. В семантике имени собственного возникает два семантических центра, связанных между собой опосредованно, через обозначаемый географический объект. Как отмечает А. А. Бонюхов, «относительная самостоятельность значения аффиксов позволяет присоединить аффикс к семантически «пустым» осно­вам (субстратным онимам)» [Бонюхов, 1976, с. 203]. Описание же ономастической картины мира в различных ее проявлениях невозможно без уяснения того, какие содержательные компонен­ты апеллятивного слова определяют его номинационную значи­мость или незначимость в сфере проприальной номинации.

При словообразовательной классификации производных онимов, равно как и апеллятивов, принято пользоваться терми­ном модель. Н. А. Янко-Триницкая под моделью понимает «структурную схему производных слов с указанием аффиксов и категориальной характеристикой производящей основы», а под образцом - «структурную схему производных слов с указанием аффиксов, а также семантики производящей основы» [Янко-Три­ницкая, 1963, с. 85-86].

По утверждению А. В. Суперанской, эта закономерность, описанная Н. А. Янко-Триницкой на материале имен нарицатель­ных, справедлива и для собственных имен. Но в связи с ослаб- ленностью семантики эпонима понятия модель и образец будут отличаться в ономастике различной степенью точности и детали­зации категориальной характеристики производящей основы [Суперанская, 1969, с. 55].

Таким образом, в качестве ономастических формантов выделяем те словообразовательные аффиксы, которые соотносят апеллятивную основу с конкретным денотатом. В данном пара­графе мы попытались выявить максимальное количество онома­стических формантов монгольского языка, образующих личные

47

имена и географические названия от разных производящих ос­нов.

АнтропонимыПрежде всего, следует подчеркнуть, что в настоящее вре­

мя модели производных личных имен практически утратили свою продуктивность. Сокращение количества личных имен, оформленных антропонимическими аффиксами, как в монголь­ской, так и в бурятской антропонимии, продиктовано тенденцией к отказу от имен с прозрачной семантикой. Кроме того, в настоя­щее время отдается предпочтение именам с отвлеченным значе­нием, которые в основном встречаются в форме основы. Значи­тельное же количество производных антропонимов было образо­вано в монгольских языках в предыдущие эпохи, ныне же можно лишь разложить эти модели и, за редким исключением, нельзя вновь ими воспользоваться.

Однако материалы исследований монгольской антропони­мики Ж. Сэржээ, Ч. Соднома и др., свидетельствуют о том, что на определенном этапе развития монгольская антропонимия об­ладала богатым арсеналом специальных ономастических фор­мантов, которые скорее являлись принадлежностью однооснов­ных имен, нежели двухосновных. Как отмечает Ж. Сэржээ, в «Сокровенном сказании монголов» простые производные имена составляют 17% от общего числа антропонимов. Следует пом­нить, что аффиксы, образующие личные имена людей, сформи­ровались, видимо, еще в недрах алтайской языковой общности и к их генезису следует подходить не с позиции грамматических форм современных монгольских языков, а учитывая архаичные морфологические формы на алтайском уровне.

В нашем исследовании рассмотрены антропоформанты, образующие личные имена от основ существительных, образных слов, прилагательных, реже числительных и глаголов. Перечень аффиксов дан в алфавитном порядке.

Образование антропонимов от субстантивных основ

48

1) аффикс -аа! -ээ/ -оо/ -вег. Гвлгве от гвлвг ‘щенок’, Даагаа от дааган ‘годовалый жеребенок’, Орсоо от орос ‘русский’, Мевмвв от мет ‘грудь, молочная железа’, впмвв от тем ‘стопа’, Ормвв от ерш ‘пенка’, Соёлоо от соёл ‘культура’, Цолоо от цол ‘звание, чин; ода, хвалебная песня’, калм. Айса от айс ‘мелодия’, Гиичэ от гиич ‘гостья’, Шикрэ от шикр ‘сахар’, Мигмара от миг- мар ‘вторник’. Некоторые исследователи склонны считать этот формант аффиксом звательного падежа, что, несомненно, под­черкивает апеллятивную функцию антропонимов. При помощи него образуются разговорные варианты сложных двухосновных имен, например Энхээ от Энхтайван.

Кроме того, посредством данного аффикса образуются ласкательные формы личных имен. Они, как правило, образуют­ся от первого слова имени, причем при открытом слоге гласный удлиняется, и появляется соединительный звук й, дающий алло­фоны -яа, -еэ, -ёо, например: Нацаг — Нааяа, Цэрэн - Цээеэ и т.д. Выбор суффикса определяется эвфоническими причинами, при этом считается нежелательным употребление омонимов, и устра­няются комические ассоциации с другими словами.

2) аффикс -бай: Ашибай от ач ‘внук; милость, благодея­ние’, Булбай от бул ‘каменный каток, молотило’; бур. Олзобой от олзо ‘находка’.

3) аффикс -гай: Бумбагай от бумба ‘ваза, сосуд; курган’, Зулзагай от зулзага(н) ‘детеныш, птенец’, Ноосгой от ноос ‘шерсть’, бур. Тулагай от тула ‘таймень’, Унагай отунага(н) ‘же­ребенок’;

4) аффикс -дай: Аавдай от аав ‘отец’, Аюудай от аюу ‘мед­ведь’, Мтгтдэй от мтгм ‘серебро’, Сувээдэй от сувээ ‘боковая часть грудной клетки’, бур. Эшэгээдэй от эгиэгэн ‘козленок’.

Антропонимы, оформленные этим формантом, широко представлены в памятниках книжной культуры монгольских на­родов XIII в., в том числе в. «Сокровенном сказании монголов»: Адархидай, Боржигидай, Бэлгунутэй, Зурчидай, Мангуудай, Ноё- гидай, Уруудай, Элжгэдэй и т. д. Как справедливо полагает боль­шинство исследователей этого произведения, названия монголь­

49

ских родов произошли от имен родоначальников (Л. Бэшэ, Н. Н. Поппе, Ч. Содном, Ж. Темерцэрэн). В частности, Ч. Содном пи­шет: «Имя предводителя рода становилось именем всего рода. Об этом свидетельствует «Сокровенное сказание монголов», а также ранние китайские исторические сутры» [Содном, 1964, с. 30]. Н.Н. Поппе выделяет в антропонимах аффикс -дай/-дэй: Ил- жиг+дэй, Зурчи+дэй. Л. Бэшэ считает, что в именах Бэлгунутэй, Бугунутэй представлен аффикс -нутэй от тюрк, бэлгу ‘признак’,

‘умный’.Представляет определенный интерес мнение Ж. Сэржээ,

который утверждает, что некоторые имена предводителей или представителей родов указывают на принадлежность определен­ному роду. Автор разложил аффикс -дай на два компонента: по­казатель множественного числа -д и формант родительного паде­жа -ай. Таким образом, личное имя Бааридай исследователь предлагает переводить как ‘принадлежащий роду баарид\ Зурчи- дэй ‘принадлежащий роду зурчид'. В целом автор насчитывает около двадцати подобных имен [Сэржээ, 1999, с. 9-16]. С этим мнением трудно согласиться, поскольку в древнем и средневеко­вом монгольском языке аффикс родительного падежа имел фор­мы -ип / -йп, --ут, -п, и лишь в современном бурятском языке он развился в вариант -ай / -эй.

,По*чутверждению М. У. Монраева, настоящий суффикс привносит в калмыцкие имена значение «обладающий таким-то свойством»: Бахада ‘страстный’ от баха ‘удовольствие, блажен­ство’, Мууда ‘плохиш’ отмуу ‘плохой’ [Монраев, 1999, с. 25].

5) аффикс -зай: Анзай от ан ‘зверь’, Дайнзай от дайн ‘вой­на’, Луузай отлуу ‘дракон’;

6) аффикс -лай'. Бахлай от баха ‘лягушка’, Бумбалай от бумба ‘кувшин’, Зугаалай от зугаа ‘развлечение, забава’, бур. Да- аглай от дааг(ан) ‘двухлетний жеребенок’, Нагаслай от нагаса ‘родные по матери’, Хубилай отхуби ‘судьба’;

7) аффикс -май\ Аралмай от арал ‘оглобля’, бур. Ахамай от аха ‘брат’;

50

8) аффикс -пай: Адуунай от адуу(н) ‘табун’, Ажинай от ажаа ‘батюшка; тетя’, бур. Будаанай от будаа ‘ячмень’, Булга- най от булга(н) ‘соболь’, Булсуунай от булсуу ‘наконечник’, Тар- шаанай от таршааг ‘кузнечик’, Хурганай отхурга(н) ‘ягненок’;

9) аффикс -сай: Живсэй от жив ‘хитрость, уловка’, Бавуу- сай от тиб. бавуу ‘богатырь, герой’, Нямуусай от тиб. ням ‘вос­кресенье; Солнце’, бур. Ухансай от ухна ‘козел’, Хонисой от хо- ни(н) ‘овца’.

10) аффикс -т / -тай: Гэзэгт ‘с косой’, Жимстэй ‘с ягода­ми’, Майтай ‘с маем’, Манцуйт ‘в пеленках, в колыбели’, Морьт ‘с конем’, Мэнгэт ‘с родимым пятном’, Ноостой от ноос ‘шерсть’, Овоохойт от овоохой ‘лачуга, хижина’, Хехввтэй от хвхвв ‘кукушка’, Хузуут от хузуу ‘шея’. Отнесение указанных ан­тропонимов к производным образованиям продиктовано тем об­стоятельством, что значение аффикса соотносится не с основой слова, а с конкретным денотатом. Кроме того, в ряде случаев происходит аффиксация составных имен (Амсайт ‘с хорошим аппетитом’, Шаршилбэт ‘с желтой голенью’), в которых аффикс относится не к последнему компоненту, а ко всему сочетанию в целом.

11) аффикс -хай: Ачихай от ач ‘внук; милость’, Балтхай от балт ‘молот, кувалда’. Данный формант также служит для обра­зования ласкательных форм личных имен: Гомбо - Гомбохай, Чулуун — Чулуухай.

12) аффикс -цай: Бтбвцэй от бембег ‘мячик’, Золцой от зол ‘счастье’;

13) аффикс -жин (Баяржин от баяр ‘радость’, Хишигжин от хишиг ‘счастье, благополучие’) образует в основном женские имена. Несомненно, это связано с тем, что он издревле служил для образования названий самок животных по возрастному при­знаку, представляя собой своеобразный показатель женского ро­да. Например, гунжин ‘трёхлетняя корова’ (ср. гунан ‘трехлетний бычок’), двнжин ‘четырехгодовалая (корова)’ (ср. дент ‘четырех­годовалый бык’).

51

Помимо вышеперечисленных формантов, в монгольском антропонимиконе существуют аффиксы (или полуаффиксы), вос­ходящие к полнозначным словам, которые на данный момент ут­ратили свое апеллятивное значение и функционируют лишь в ро­ли антропоформантов, например, -маа, -цоо, бур. -жап/ -жаб. На материале топонимической лексики русского языка можно гово­рить о наличии подобных конечных элементов, которые при дли­тельном использовании начали восприниматься как форманты: - град, -заводск, -город, -ноль. «Десемантизация происходит не в момент образования топонима, не в момент онимизации апелля­тива, а в процессе употребления, как следствие этой онимизации, как воздействие системы имен» [Суперанская, 1969, с. 102].

В апеллятивной лексике монгольского языка также фак­том остается существование таких языковых отрезков, которые, будучи связаны по своему происхождению с конкретной корне­вой основой и в силу этого предназначенные для выполнения функций слова, приобретают новые функции, начиная лишь мо­дифицировать или уточнять значение другой корневой морфемы. Например, компонент зуй, выступавший ранее в роли корневой морфемы со значением ‘приличие, нравственный закон’, в соста­ве сложных слов типа: авианзуй ‘фонетика’, аргазуй ‘методоло­гия’, газарзуй ‘география’, егуулбэрзуй ‘синтаксис’, хэлзуй ‘грам­матика’ & настоящее время оказывается на правах морфемы аф­фиксальной. То же можно сказать и об элементе чанар ‘качество, свойство’ (жин чанар ‘весомость’, нийтлэг чанар ‘типичность’, нягт чанар ‘аккуратность’, соронзон чанар ‘магнетизм’).

15) Антропоформант -маа восходит к тибетскому слову ‘мать’ и присоединяется как к тибетским, так и монгольским ос­новам: Аашмаа от ааш ‘поведение, характер’, Болормаа от болор ‘хрусталь’, врхмаа от врх ‘дом, двор, очаг’, Сойзмаа от сойз ‘щет­ка’. Ср. в бурятском языке Баярма, Гэрэлма, Сэсэгма и т.д.

16) Аффикс -цоо/ -соо/ -1{уу происходит от тибетского сло­ва ‘озеро, море’. Подобно аффиксу -маа этот формант образует в основном женские имена: Бадмацоо, Бямбацоо, Дарисоо, Нима- цуу.

52

В калмыцких составных именах Доржарг (русское напи­сание Дорджарыг), Санжарг (Санджарыг), Манжарг (Манджа- рык, Манджурак) второй компонент арг со значением ‘возмож­ность, способ’ М. У. Монраев рассматривает как антропонимиче- ский суффикс. Как отмечает автор, это новообразование, про­изошло, по сути, на наших глазах [Монраев, 1999, с. 23].

Кроме того, исследователь выделяет еще один суффикс, восходящий к древнему слову ка ‘стража, телохранитель’. В про­шлом нарицательные слова на -ка относились к военной терми­нологии. В именах Санка 'хороший телохранитель’, Ороска ‘рус­ский телохранитель’, относящихся к Х1У-ХУ1 вв., формант -ка сохранял еще свою лексическую самостоятельность, а затем он превратился в суффикс, который в данное время имеет уменьши­тельно-ласкательное значение: Амка от ам ‘рот’, Аюка от аю ‘медведь’, Нарнка от нарн ‘солнце’. О том, что это слово раньше имело лексическое значение, свидетельствует его препозитивное употребление: Ка Манж ‘телохранитель послушник’. М.У. Мон­раев считает, что этот аффикс наиболее продуктивен и присоеди­няется к любому личному имени [Монраев, 1999, с. 28].

И, наконец, следует отметить, что в бурятской антропони- мии развился аффикс -а (Байна от баян ‘богатый’, Оюна от оюун ‘мудрый’, Сурэна от тиб. сурэн ‘хранитель’), который представ­ляет собой дифференциальный признак женских имен, не встре­чающийся в монгольской антропонимике. Наличие аффикса -а в бурятском языке объясняется влиянием русского языка, а точнее грамматической категории рода.

Образование антропонимов от основ образных словКак упоминалось выше, образные слова активно участво­

вали в процессе становления антропонимикона монгольских на­родов, формируя обширную категорию дескриптивных имен. Об этом свидетельствует тот факт, что апеллятивные основы 30% описанных А. Г. Митрошкиной производных имен восходят к изобразительным словам. В главе 1 были рассмотрены основы образных слов, функционирующие в качестве личных имен в

53

чистом виде. Однако образные основы наравне с субстантивны­ми основами обладают богатым арсеналом антропообразующих формантов:

1) аффикс -аан: Жалжаан от жалж ‘нечто кривое, кривобокое’, Пирнаан от пирна ‘вздернутый’ (о носе), Мондоон от монд ‘нечто округлое’, бур. Даабаан ‘неуклюжий’, Даараан ‘большеротый’, Дальбаан ‘вислоухий’, Ёомоон ‘с овальным ли­цом’, Жэмэтхвт ‘с красивыми губами’, Нилсаан ‘сплюснутый’, Пилдаан ‘широколицый’;

2) аффикс -ай: Халчай от халч ‘нечто тонкое, легкое’, бур. Ирзай от ирз ‘оскаленный’ (о зубах); Онгой ‘раззява’, Тархай ‘пузатый’. В бурятской системе аффиксального антропообразова­ния, в отличие от монгольской, этот формант присоединяется к основам существительных (.Аргай от арга ‘хитрость, уловка’, Ба­хай от Баха ‘лягушка’) и прилагательных (Шабгиарай от шабшар ‘ желтый-прежелтый’);

3) аффикс -бай: Оцбай от оц ‘нечто выступающее вперед’, Тадбай от глада ‘выпученный, навыкате’ (о глазах), бур. Тугусбэй от тугс ‘сутулый’;

4) аффикс -дай: Жабаадай ‘широколицый’, Жарбаа- дай ‘широкоротый’, Мондоодой ‘округлый’;

5) аффикс -зай: Урвазай от урва ‘вывернутый’ (о ве­ках)

(Уу* аффикс -лай: Жомбоолой от жомб ‘нечто выпячи­вающееся, вытянутое’; Пахлай ‘коренастый’;

7) аффикс -май: Мархмай от марх ‘большой’ (о носе), Шодмой от шод ‘тонкий, короткий’ (о хвосте);

8) аффикс -май: Тумбинай от тумб ‘нечто округлое, выпуклое’, Могдооной ‘нечто куцее’, бур. Тарханай от тарха ‘не­что низкое, приземистое’;

9) аффикс -рай: Дэлдрэй от дэлд ‘нечто оттопырен­ное’;

10) аффикс -хай: Бмжввхий от бвнж ‘нечто округлое, шаровидное’, Бултээхэй от бултэ ‘нечто выпячивающееся, вы­

54

дающееся’, Шовоохой от шов ‘нечто остроконечное, сдавленное’ (о голове);

11) аффикс -цай: Гувцэй от гув ‘нечто выпуклое, выпя­ченное’, бур. Мархансай, Тархансай, Ханхасай и пр.

В бурятском именнике зафиксированы образные имена, образованные посредством аффиксов: -аа (Онёо ‘узкоглазый’, Хунхвв ‘с впалыми глазами’), -аас (Таглаас ‘вислозадый’, Тэбхээс ‘квадратный’, Хабтпаас ‘с плоским лицом’, Хурхээс ‘раздувший­ся’), -уу (Мархуу ‘носатый’), -хан (Матхан ‘выгнутый’), -хи (Мог- лоохи ‘горбоносый’), -саг (Тархансаг ‘карапуз’, Ханхасаг ‘впади­на’), -уун (Мундуун ‘выпуклый’), а также аффикс -шха, заимство­ванных из формообразовательных средств русского языка (Мала- ашха ‘лысый’).

Образование антропонимов от адъективных основ1) аффикс -аа: Жижээ / Жижгээ ‘маленький’, Тввшвв

от тввш ‘тихий, спокойный’, Энхээ от энх ‘спокойный’;2) аффикс -бай: Батбай от бат ‘крепкий’, Ягаабай от

ягаан ‘розовый’;3) аффикс -гай: Амбагай от амбан ‘большой, круп­

ный’;4) аффикс -дай: Бехдэй от бвх ‘крепкий’, Доголдой от

догол(он) ‘хромой’, Мвнхдэй от мвнх ‘вечный’, Оюудай от оюун ‘мудрый’, Харалдай от хар ‘черный’, Цагаадай от цагаан ‘бе­лый’;

5) аффикс -жай: Хулжай от хул ‘саврасый’;6) аффикс -зай: Амарзай от амар ‘спокойный, благо­

получный’, Боролзой от бор ‘серый’, Улаазай отулаан ‘красный’;7) аффикс -лай: Мухалай от муха ‘милый’, Сагаалай

от сагаан ‘белый’;8) аффикс -май: Халзаамай от халзан ‘лысый’, Хал-

тмай от халт ‘грязный’, Щармай от шар ‘желтый’;9) аффикс -най: Борной от бор ‘серый’, Тодной от

тод ‘отчетливый, ясный’;

55

10) * аффикс -рай: Баарай от баа(хан) ‘маленький’, Ха- туурай от хатуу ‘твердый’, Хуларай от хул ‘саврасый’;

11) аффикс -сай: Баасай от баа(хан) ‘маленький’;12) аффикс -хай: Боронхой от бор ‘серый’;13) аффикс -жин: Мтхжин от мвнх ‘вечный’, Энхжин

от энх ‘спокойный’.Как видно из примеров, набор антропообразующих

средств от основ прилагательных в целом совпадает с таковыми ̂от основ существительных и образных слов. Полуаффиксы -маа, -цуу также способны присоединяться к адъективным основам: Дэлгэрмаа от дэлгэр ‘обильный, благодатный’, Номгонмаа от номгон ‘спокойный’, Бапщуу от баш ‘крепкий’.

Образование антропонимов от других основПроизводные личные имена образуются от числительных

посредством формантов -дай (Зургаадай от зургаан ‘шесть’, Тумэндэй от тпумэн ‘десять тысяч’); -най (Зуунай от зуун ‘сто’, бур. Табинай от таби(н) ‘пятьдесят’, Хориной от хори ‘два­дцать’); -рай (Саярай от сая ‘миллион’), -хай (Есухэй от ест ‘де­вять’) и -маа (Саямаа). В бурятском языке зафиксирован антро­поним от нумеративной основы, оформленный аффиксом -а, о котором упоминалось выше: Юсуна от ст.п. монг.угтп ‘девять’.

Вербальные основы также способны принимать антропо- форманты: -май (Танимай от тани- ‘узнавать’); -хай (Мандахай от манд- ‘процветать’); -маа (Сайжирмаа от сайжра- ‘выздорав­ливать’). А. Г. Митрошкина приводит такие примеры бурятских имен, образованных от глагольных основ: Байдай от бай- ‘ос­таться’, Буляадай от буш- ‘побеждать’, Буудагай от бууда- ‘стре­лять’, Буршалдхай от буршалда- ‘морщиться’, Торной от торо- ‘зацепиться, удержаться’, Тогтоон от тогто- ‘оставаться’ [Мит- ч рошкина, 1987, с. 107-128]. И, наконец, единственное именова­ние от адвербиальной основы образовано при помощи аффикса - лай: Машлай отмаш ‘очень, весьма’.

56

Полагаем возможным отразить способность к образова­нию антропонимов всех перечисленных аффиксов в нижесле­дующей таблице:

Таблица 1№ аф­

фиксот

основсущ.

от об­раз­ных

основ

от ос­нов

прил.

отосновчис­лит.

отосновглаг.

отосновнаре­чий

1 -аа + - + - - -2 -аан — + — — - -3 -ай — + — — — -4 -бай + + + - - -5 -гай + + - - -6 -дай + + + + - -7 -жай — — + - - -8 -зай + + + - - -9 -лай + + + — — +10 -май + + + - + -11 -най + + + + - -12 -рай — + + + - -13 -сай + — + - — -14 -тай + — — — — -15 -хай + + — + + -16 -цай + + — — - -17 -жин + — + - — -18 -маа — + + + —

19 -цуу + + - - -Таблица показывает, что категории имен существитель­

ных и прилагательных обслуживает практически один и тот же набор аффиксов. Большинство из них применимо и к основам об­разных слов, за исключением полуаффиксов -маа и -цуу. Воз­можно, это связано с тем, что последние относятся к антропони- мическим формантам более позднего периода (времени распро­

57

странения буддизма в монголоязычном ареале), а образные осно­вы относятся к одним из наиболее древнейших пластов лексики монгольского языка. Кроме того, категория образных слов обла­дает специфическим формантом -аан, который не присоединяет­ся к основам других частей речи.

Итак, рассмотрев деривативные средства антропообразо­вания от различных производных основ, можно условно разде­лить их на три группы: 1) аффиксы, не имеющие аналогов в апе- лятивной лексике; 2) аффиксы, имеющие аналоги в апеллятивной лексике (-гай, -жин, -дай, -тай, -хай); 3) полуаффиксы (-маа, - цуу). Несомненно, первая группа формантов наиболее многочис­ленна. Примечательно, что звуковые комплексы этих аффиксов помимо общего для всех дифтонга содержат практически все со­гласные современного монгольского языка (б, ж, з, л, м, н, р, с,ч)-

Два аффикса второй группы -дай и -хай активно функцио­нируют в сфере апеллятивного формообразования. Как известно, они выражают эмоционально-субъективные отношения к пред­метам или лицам и животным со значением уменьшительности и ласкательности, например: шувуухай ‘птичка’, дуудий ‘братишка’, вввгдий ‘старичок’. При присоединении таких аффиксов не обра­зуется новое значение слова, а последнее лишь обретает ту или иную стилистическую окраску. Делимитативные аффиксы имеют свойство присоединяться не только к основам существительных, но и прилагательных, числительных, местоимений, в чем мы убе­дились и на примере проприальной аффиксации.

Фонетический облик аффиксов первой группы, оканчи­вающихся на дифтонг, их функциональное сходство с апеллятив- ными формообразующими формантами -хай и -дай, позволяют предположить, что они также несут в себе уменьшительно-ласка­тельные оттенки экспрессии.

Выделение аффиксов этой группы как особых антропони­мических формантов также обосновывается их фактической не­способностью к слово- и формообразованию в апеллятивной сфе­ре. Чрезвычайно редко они служат целям словообразования, на­

пример: бвмций ‘клубочки (соплодие)’ от бввм ‘куча, комок, ки­па’, дуранбай ‘подзорная труба, микроскоп’ от дуран ‘бинокль’, дэгдуулэй ‘попрыгунчик’ от дэгд- ‘взлетать, подниматься кверху’, хярууцай ‘маленький ястреб’ от хяруу ‘иней’, талбай / талмай ‘площадь’ от тал ‘степь’. Учитывая то, что эти форманты не об­разуют словообразовательных рядов в этой сфере, можно пред­положить, что субстантивы, приведенные в качестве примеров, возникли по аналогии с антропонимами. Здесь мы наблюдаем случаи, когда апеллятивной лексикой заимствуются средства проприального словообразования.

Следует отметить, что при выявлении словообразователь­ных морфем, функционирующих в рассматриваемом языке, воз­никают определенные трудности, продиктованные морфонологи- ческими особенностями языка. Как известно, в современном монгольском языке, так же как и в других языках мира, допуска­ются не все звукосочетания на границе морфем. В связи с этим в процессе образования производного слова соединяющиеся мор­фы стремятся к взаимному приспособлению. Проведенный ана­лиз производных личных имен свидетельствует, что в проприаль­ной аффиксации действуют те же приемы взаимоприспособления морфов, что и в апеллятивной лексике.

Одним из наиболее распространенных видов приспособ­ления морфем является усечение производящей основы. В ре­зультате этого процесса при аффиксальном словообразовании ко­нечный согласный производящей основы отсекается и не входит в производное слово. Цель усечений - устранить скопление со­гласных на морфемном шве, т.е. облегчить суффиксу, начинаю­щемуся с согласного, присоединение к основе. Усечению в мон­гольском языке чаще подвергаются основы существительных и прилагательных, реже глаголов. Рассмотрим примеры на мате­риале апеллятивной лексики: гэрэл ‘свет’ > гэрэ-вч ‘абажур’; янаг ‘друг; любовь’ > яна-лаг ‘дружественный, любимый’; ноён ‘князь, господин’ > ноёрхог ‘властолюбивый, высокомерный’; баян ‘богатый’ > баяжи- ‘богатеть’, сайн ‘хороший’ > сайжра- ‘улучшаться, повышаться в качестве’. В проприальной лексике

59

наблюдаются следующие примеры усечения производящих ос­нов: бвмбвг ‘мячик’ > Бвмбвцэй, догол(о)н ‘хромой’ > Доголдой, улаан ‘красный’ > Улаазай, цагаан ‘белый’ > Цагаадай, ягаан ‘розовый’ > Ягаабай.

Следует отметить, что чаще всего наблюдается усечение конечного, переднеязычного -н. Как отмечает Т. А. Бертагаев: «Беглая фонема н в монгольских языках ведет себя весьма зага­дочно. Этот звук легко выпадает в части именных многосложных слов, являясь конечной согласной, или, как в современном мон­гольском языке, выпадает вместе с предшествующей гласной, или редуцируется, образуя новую основу морин>моръ и т.д.» [Бертагаев, 1974, с. 70].

Под интерфиксацией понимается появление незначимого (асемантического) элемента между двумя морфами, устраняюще­го сочетания фонем, запрещенных законами морфонологии или нетипичных для структуры слова [Земская, 1973, с. 113]. Этот прием противоположен усечению производящей основы: при ин­терфиксации происходит расширение, увеличение производящей основы, а при усечении - ее сокращение.

Во многих исследованиях по монгольскому словообразо­ванию выделяются так называемые сложные (комбинированные, производные) аффиксы, интерфиксы же, как особые структурные элементьурлова, не выделяются. Однако наряду с производными аффиксами могут встречаться комплексы интерфикса и простого аффикса. Если значение так называемого производного аффикса совпадает со значением простого аффикса, входящего с в его со­став (ср. -ааръ (наряду с -ръ), -аахай, -уухай (наряду с -хай), -ууч (наряду с -ч), -мсаг (наряду с -саг)), то здесь мы имеем дело с объединением интерфикса и простого аффикса. Если же весь комплекс имеет специфическое значение, то это - производный аффикс.

В современном монгольском языке в качестве интерфикса могут выступать как гласные, так и согласные (в основном -г- - л). Вокалические интерфиксы представлены в первую очередь различными соединительными гласными, возникающими на фа-

60

нице морфем по законам морфонологии. «Закономерностью ин­тервокальной системы бурятского языка является наличие двух­фонемных консонантных сочетаний. Вероятно, вокальное окру­жение — наиболее благоприятная позиция для сочетания соглас­ных, поэтому не случайно все «неудобопроизносимые» сочета­ния видоизменяются за счет развития протетического и эпентети­ческого гласных» [Бухаева, 89, с. 37].

Интерфикс -а- возникает после основ твердого ряда на согласный: зудархаг [зуд-(а)-рхаг\ ‘с преобладанием гололедицы’ (-э-, -о-, -в- в соответствии с законами сингармонизма), интер­фикс -и- после основ, оканчивающихся на мягкий согласный: то- лигор [тол’-(и)-гор] ‘гладкий, плоский, блестящий’ от образной основы толь ‘нечто блестящее, плоское’.

Кроме того, очень ярко проявляют себя в качестве интер­фиксов и долгие гласные аа, ээ, оо, вв, уу, уу. Например, гагн-(аа)- с ‘спайка’, дэгд-(ээ)-хий ‘птенец’, тогл-(оо)-м ‘игрушка’, ман- (уу)-хай ‘пугало’, малт-(уу)-ш ‘ископаемое’, донш-(уу)-чла ‘бро­дить без дела’, олз-(уу)-рха ‘радоваться находке, добыче’. Эти ин­терфиксы активно проявляют себя в сфере проприального слово­образования, особенно при образовании имен от образных основ: Булт-(ээ)-хэй, Жомб-(оо)-лой, Ням-(уу)-сай, Халз-(аа)-май.

Наложение морфов, т.е. объединение конца одного морфа с началом другого, как правило, происходит в тех случаях, когда на морфемном шве происходит столкновение двух тождествен­ных фонем: алаг ‘пегий, пестрый’ + -гч = алагч ‘пегая, пестрая’; бялдар ‘физическое развитие, рост’ + -рхаг = бялдархаг ‘рослый, развитый’; идэр ‘молодой, энергичный’ + -рхэ = идэрхэ ‘прояв­лять лихачество, храбриться’. На материале антропонимии этот прием фонетической адаптации наблюдается в таких именах, как: адуун ‘табун’ + -най = Адуунай, зуун ‘сто’ + -най = Зуунай, табин ‘пятьдесят’ + -най = Табинай.

И, наконец, в редких случаях на стыке морфем проявля­ются чередования фонем, определяемые грамматическими пози­циями и влекущие за собой изменение фонемного состава слова. В апеллятивной лексике встречаются чередования согласных н!м

61

(сайн ‘хороший’ - саймшрах ‘одобрять’, эзэн ‘хозяин’ - эзэмших ‘обладать’, тосон ‘масло’ - тосомлиг ‘маслянистый’), н/л (уян ‘мягкий, корректный’ - уялдуу ‘смягченный’), д/т (цадах ‘насы­щаться’ - цатгси ‘кормить досыта’, бэлдэх ‘готовить’ - бэлтгэх ‘готовить, заготавливать’) и пр. В ономастиконе монгольского языка представлен только первый вид чередований: мтгт ‘се­ребро’ - Мтгтдэй. Возможно, по аналогии с подобным типом слов возникли именования Боролдой, Харалдай, в производящих основах которых (бор ‘серый’, хар ‘черный’) не восстанавливает­ся скрытая -н.

Словоизменительная морфология применительно к монгольской проприальной лексике обладает той осбенностью, что в отличие от апеллятивов при образовании форм падежей от онимов не происходит выпадения неустойчивой гласной во втором слоге: Матад - Матадаас, Орхон - Орхоны, Пунцаг - Пунцагийг и т. д. (ср. авдар - авдраас, сандал - сандлаар). Ср. в рус. яз. Любовь - Любови {любовь - любви). Это говорит о том, что, попадая в особую сферу, имя стремится отмежеваться от своего обычного употребления.

Топонимы^ШЬколько нам известно, в монгольских языках еще не

выявлен ни один аффикс, который бы использовался только для образования географических названий. Как справедливо отмеча­ет Л. В. Шулунова, аффиксальный способ не является типичным для монгольской топонимии [Шулунова, 1984, с. 124]. В славян­ской топонимии, напротив, аффиксальный (префиксальный, суф­фиксальный, префиксально-суффиксальный) способ является наиболее продуктивным, при помощи него образуется более 90% топонимов. Славянская топонимия выработала специальные то- поформанты, в частности, -град, -ск, -ово.

В монгольском же языке в основном представлены топо­нимы, образованные при помощи элемента -т (-тай) со зна­чением обладания предметом, свойством, качеством, указанным

62

в основе. Заметим, что употребление указанного аффикса в каче­стве топоформанта носит общетюркский характер. По наблюде­ниям О.Т. Молчановой, в топонимии Средней Азии и смежных территорий элемент тай может занимать как инициальное, так и финальное положение. Инициальная позиция этого элемента свя­зана с тем, что в ряде тюркских языков он входит в географиче­ское наименование как полноценная лексема со следующими значениями: каз. тай ‘жеребенок’; кирг. тай ‘родство по мате­ринской линии’, ‘крупное животное в возрасте одного года’, ‘ки­па, связка’; туркм. тай ‘жеребец’, ‘равный, одинаковый’. Напри­мер, топонимы Тайкуль, Тайсойган, Тайонез [Молчанова, 1998, с. 82].

Анализ географических названий с финальным -тай пока­зал, что они очень компактно расположились на юге Иркутской области, насыщенно в Бурятии, Монголии и несколько разрежен­но в Читинской области. Монгольские топонимы, содержащие данный аффикс, составляют 7,5%. Еще раз следует упомянуть об индивидуальности подхода к онимическим единицам, оформлен­ным аффиксом -тай. Как отмечалось, выше ряд топонимов обра­зован в процессе онимизации производного относительного при­лагательного, имеющего лексическое значение обладания пред­метом, свойством, качеством. Например, Давст ‘соленый’, Жавх- лант ‘величественный, великолепный’, влзийт ‘счастливый’, Салхит ‘ветреный’, Хориулт ‘запретный’, Чулуут ‘каменистая’, Цаст ‘снежная’. В подобных названиях на первый план выдвига­ется функция атрибутивности. В других случаях, значение аф­фикса -т/ -тай ориентировано не на основу слова, а на обозна­чаемый географический объект. Подобные образования мы отно­сим к аффиксальным топонимам.

Как правило, аффикс указывает на наличие в географиче­ском объекте того или иного вида флоры (Гачуурт ‘с елями’, Зэг- стэй ‘с камышом’, Хайлаастай ‘с вязом’), фауны (Зурамтай ‘с сусликами’, Шилуустэй ‘с рысями’, Шумуултай ‘с комарами’) или просто отличительной особенности (Рашаант ‘с аршаном’, Хвшввт ‘с памятником, обелиском’, Юмт ‘с чем-то’). Некоторые

63

названия, как правило, оронимы, даны по сходству: Бурхэт ‘со шляпой’, Жинст ‘с шариком, узелком (на головном уборе)’, От- гот ‘с пером’. Как известно, перо на головном уборе являлось знаком отличия у феодалов.

Представляют интерес примеры топонимов, приведенные в работе X. Пэрлээ. Многие географические названия в Монго­лии были созданы еще в ранние или средние века, к ним относят­ся такие топонимы, как Байшинт от байшин ‘здание’, Ханзат, Хэрэмт, Шивээт. X. Пэрлээ отмечает, что раньше в городах ото­пительная система называлась ханз, отсюда Ханзат ‘город с ото­пительной системой’. Слово ханз является заимствованием из ки­тайского языка: кащт. ‘лежанка’. Что касается названия Шивээт, то известно, что во время военных бедствий на вершинах гор со­бирали кучу камней и строили из нее крепость для того, чтобы наблюдать за противником и защищаться от нападений. Такие временные постройки называли шивээ, а позднее стали называть Шивээт ‘с крепостью’. В восточных аймаках и сейчас словом шивээ обозначают укрытия, из которых охотники наблюдают за дикими животными. Таким образом, слово шивээ имеет значение ‘место укрытия’ [Пэрлээ, 1968, с. 150].

111 Б. Чимитдоржиев и М. Д. Дамбрилова отмечают, что во многих работах отрицается возможность существования у средневековых монголов городских поселений, памятников строительно-архитектурного искусства. Между тем археологиче­ские материалы опровергают эти неверные взгляды [1986, с. 26]. В частности, Н. Сэр-Оджав пишет: «Кочевой быт не следует рас­сматривать как беспорядочное блуждание групп кочевого насе­ления по степи; они имели и свои города, свои архитектурные и градостроительные традиции. Причем городской оседлый быт сложился, с одной стороны, в результате местного развития и по­степенного оседания части кочевых племен, а с другой стороны, под воздействием верхушки общества, чьи усилия были направ­лены на то, чтобы силами покоренных народов, особенно ремес­ленников, в короткий срок построить торгово-ремесленные цен­тры. В экономических связях степняков-скотоводов с земледель­

64

цами очень велика роль городов, которые были центром нату­рального обмена между скотоводами и земледельцами» [Сэр-Од­жав, 1974, с. 278-279].

Производные названия могут иметь при себе дополни­тельное определение, выраженное существительными, прилага­тельными, числительными, наречиями и причастиями: Ар хуст ‘северный с березами’, Ар-Асгат ‘северный с каменными насы­пями’, Гурван бургастай ‘с тремя тальниками’, Мвнгвн морът ‘с серебряным конем’, Олон байшинт ‘с множеством зданий’, бндвр ивээлт ‘под высоким покровительством’, Сайн уст ‘с хорошей (вкусной) водой’, Унтаа ямаат ‘со спящими козами’, Хар-Уха- ант ‘с черным холмом’, Хар зурхт ‘с черной горой с заостренной вершиной’, Цагаан шивээт ‘с белой крепостью’, Цагаан чулуут ‘с белыми камнями’, Шарга морът ‘с соловым конем’, Шувууны баастай ‘с птичьим пометом’, бур. Бургэд ууртэй ‘с орлиным гнездом’. В подобных случаях происходит проприальная аффик­сация синтаксических словосочетаний, в которых наблюдается подчинительная связь, за исключением первых двух примеров.

Следует отметить, что в двухосновных формах, образо­ванных путем топонимизации целой синтагмы, имеющей парал­лели в апеллятивной лексике, происходят более сложные процес­сы. В этой группе, как и в одноосновных формах, происходит то- понимизация как прямых, так и переносных значений компонентов. Возникшее имя получает денотативную соотнесен­ность и свое содержание.

Мы поддерживаем исследователей, полагающих, что к числу формантов, образующих топонимы, нельзя отнести умень­шительно-ласкательные аффиксы, например, Оввгдий (от вввг ‘де­душка’), Мендввхвв (от мвндвп ‘детеныш тарбагана’). Эти аффиксы входят в апеллятивную основу онима и уже в этой форме функ­ционируют в качестве топонима. Таким образом, образование этих топонимов произошло на дотопонимическом уровне.

То же можно сказать и о географических названиях с аф­фиксом -ч, которые не относятся к производным образованиям, поскольку они появились в результате трансонимизации, а точ-

65

нее перехода генонима в топоним. Например, Бодонч ‘охотник на кабанов’, Уенч ‘охотник на горностая’, Малчин ‘скотовод’, Хуурч ‘хурчи; играющий на хуре’. Исходные основы этих топонимов - названия монгольских родов, которые образованы посредством выделяемого аффикса от субстантивных основ.

§2. Онимизация синтаксических сочетаний

Традиционно под сложным словом (как апеллятивом, так и онимом) понимают слово, имеющее более чем одну мотиви­рующую основу, характеризующееся единством грамматическо­го оформления. Если словосочетание или целая фраза переходят в разряд проприальной лексики, в некоторых отношениях они уподобляются имени существительному (с точки зрения согласо­вания с другими членами предложения).

Сложные слова возникают в языке в результате длитель­ной эволюции определенных языковых образований. По утвер­ждению В. М. Солнцева, появление всех сложных слов в своем истоке возводится к соединению, складыванию простых слов. Такое словосочетание большей частью поначалу является сво­бодным. Словосочетания бесконечно расширяют номинативные возможности слов, позволяют обозначать предметы с указанием на их разные свойства и особенности [Солнцев, 1995, с. 159].

Это утверждение вполне применимо к сложным единицам ономастического пространства, поскольку невозможно назвать все объекты и всех денотатов разными, совершенно отличающи- ■. мися друг от друга именами. По предположению А. В. Суперан- ской, возникновение подобных онимов также могло быть связано и с особенностью памяти человека, «так как потребовало бы и за- 'г поминания очень большого числа непохожих друг на друга слов» [Суперанская, 1964, с. 87].

Структурные типы сложных имен, если судить о струк­турных типах по характеру компонентов и связи между ними, во многом являются аналогами тех типов словосочетаний, которые

66

представлены в языке. Важнейшим признаком появления слож­ных имен уже как категории лексики является массовое, стан­дартное образование сложных онимов по готовым моделям (об­разцам), а не возникновение их путем индивидуальной онимиза­ции.

Следует отметить, что для человека, пользующегося сложными онимами, реально не возникает необходимости выде­лять их компоненты. Потому можно предположить, что объек­тивно грамматических отношений между составными частями сложных онимов не наблюдается. Примечательно, что сложные онимы в современном монгольском языке почти всегда поддают­ся разложению, которое необходимо для выяснения отношения между словообразовательными типами в ономастике.

В контексте нашего исследования важно выяснить син­таксические связи между компонентами, их морфологические показатели, различая имена собственные подобной структуры по аналогии с наличными в языке словосочетаниями, синтагмами, частями предложений и даже предложениями (см. Онимизация предикативных конструкций).

Как отмечает А. В. Суперанская, о корневых морфемах в именах собственных приходится говорить в ином плане, нежели в именах нарицательных. Поскольку они наделены лексическим значением не в той мере, в какой наделены ими имена нарица­тельные, считать их полнозначными или смысловыми морфема­ми можно лишь с известной оговоркой. В именах нарицательных словообразовательная конструкция заключает в себе лишь обоб­щенную семантику создаваемого слова. В собственных именах, где семантика стремится к нулю, словообразовательная конст­рукция ограничена лишь возможными в языке отношениями ме­жду определенными основами.

На примере имен собственных можно максимально четко проследить конструкцию, отвлекаясь от значения, поскольку именно понятийно-смысловые ограничения сковывают словооб­разование нарицательных имен. Поскольку в собственных име­нах идиоматичность и разница между реальным лексическим

67

значением морфологической структуры отсутствует, выяснение функционирования их моделей упрощается [Суперанская, 1964, с. 86].

АнтропонимыДвусоставные личные имена представляют собой самую

многочисленную группу имен. В большинстве из них один из компонентов является ведущим, господствующим (определяе­мое), а другой - подчиненным, зависимым (определение, атрибу­тив, детерминатив). Последний компонент - основной в сложе­нии, так как именно он является носителем морфологических по­казателей. По главному компоненту эти сложные именования на­ми разделены на субстантивные, адъективные и вербоидные.

Ж. Сэржээ рассматривает сложные имена по характеру синтаксической связи. В частности, он выделяет два типа связи - примыкание (Ганболд ‘сталь, булат + сталь’, Буянхгаииг ‘добро­детель + пожертвование’) и управление. В именах со связью управление автор установил атрибутивные и предикативные от­ношения. В свою очередь атрибутивные имена образуются в ре­зультате соположения или сложения. При соположении (найруу- лах арга) в атрибутивных словосочетаниях подчиненное слово оформляется аффиксом для уточнения значения имени: напри­мер, Анхщгбаяр ‘первая радость’ (родительный падеж), Хучит- баатар ‘сильный богатырь’ (совместный падеж). При сложении (хамжуулах арга) оба компонента находятся в форме основы: Ал- танчимэг ‘золотое украшение’, Гундалай ‘глубокое море’ [Сэр­жээ, 1991, с. 65-67].

Что касается орфографии сложных личных имен в мон­гольском языке, то традиционно их компоненты пишутся слитно (Барсболд, Нудэнхуу), за исключением тех антропонимов, второй компонент которых начинается с гласного звука. В таких именах между составными частями ставится дефис, и последний компо­нент пишется с прописной буквы (Уруул-Ам).

68

Сложные субстантивные антропонимыСреди субстантивных именований выделяются сложные

имена с сочинительной и подчинительной связью. В именовани­ях последнего типа главным компонентом выступает имя суще­ствительное в форме именительного падежа, а зависимым - су­ществительное в форме основы, родительного падежа, прилага­тельное, причастие, реже наречие.

- субстантивные имена с первым компонентом - сущест­вительным в форме основы. При рассмотрении данной категории имен мы опирались на точку зрения Г. Ц. Пюрбеева, согласно ко­торой «основа, будучи грамматически многозначной, не имеет определенно выраженной функции» [Пюрбеев, 1993, с. 10].

По характеру синтаксической связи имена подобной структуры можно разделить на две подгруппы. В первую под­группу включены именования, компоненты которых представля­ют собой слова с близкой семантикой и находятся между собой в равноправных отношениях - отношениях сочинения: Барсболд ‘тигр + сталь’, Гантвмер ‘сталь + железо’, Дуудийхуу ‘братец + сын’, Наранбаяр ‘солнце + радость’, Наранжаргал ‘солнце + сча­стье’, влзийхутаг ‘благоденствие + счастье’, Ургамалцэцэг ‘рас­тение + цветок’, Уруул-Ам ‘губы + рот’.

Они образуются по аналогии со сложными апеллятивами, так называемыми парными словами, которые характеризуются равноправным включением двух исходных основ в образован­ную сложную основу, состоящих в сочинительной синтаксиче­ской связи. В монголоведении представлены различные термины для обозначения парных слов: «параллелизмы, слова-биномы»(Т. А. Бертагаев), «сочинительные словосочетания» (А. А. Дар- беева, Г. Д. Санжеев), «сочинительные соединения слов» (Ц. Б. Будаев). Например: аз жаргал ‘счастье’, ёс заншил ‘традиция, обычай, нравы’, нэр сур ‘авторитет’, нэр томъёо ‘термин’, тоног твхввремж ‘оборудование,, оснащение’, улс твр ‘государство’, V хувъ заяа ‘судьба’, хэв журам ‘порядок’, хун ам ‘население’, г̂ аг уе ‘время’, шинж чанар ‘качество’, эрх чтвв ‘свобода’, хуч чадст ‘сила, мощь’, эв найрамдал ‘дружба, мир’.

69

Компойенты могут не быть синонимами, но относиться к одной тематической группе: эх эцэг ‘родители’, ухэр мал ‘скот’, ногт чвдвр ‘недоуздок и путы’. Кроме того, в апеллятивной лек­сике представлен тип сложных слов, образованных из корней-ан­тонимов (орлого зарлага ‘бюджет’, учрал хагацал ‘встречи и рас­ставания’, баян хоосон ‘богатство, достаток’, их бага ‘размер’). ' Примечательно, что в сфере проприального словообразования данный тип не продуктивен.

Как видно из примеров, при помощи синонимических корней в апеллятивной лексике образуется большое количество политических, экономических и других терминов, имеющих со­бирательно-обобщенные значения. Сложные апеллятивы, как и онимы, обладают большей экспрессивностью, чем их составные компоненты. Значение производных онимов складывается из объединения значения производящих компонентов. Как правило, производное не является простой суммой значений производя­щих, а содержит нечто своеобразное - какое-то обобщение значе­ний производящих. В подобных словах основа первого компо­нента выступает в форме именительного падежа.

«Стремление к образованию сложных слов, - писал Г. О. Винокур, - является естественным уже потому, что таким путем расширяется самая возможность образования новых слов из из­вестного ̂ ж е материала. Очень часто действительно существует потре’бность выразить две идеи в одном слове» [Винокур, 1938, с. 45-46].

Учитывая, что большинство антропонимов этой подгруп­пы относятся к категории дезидеративных имен, можно отме- , тить, что употребление синонимичных корней усиливает вероят­ность исполнения пожеланий именующих. Среди подобных имен встречаются сложные слова, сложившиеся еще на апеллятивном у уровне и в таком виде перешедшие в проприальную сферу: Эн- хтайван ‘мир, согласие’, Чигчийхуруу ‘мизинец’, Эрхийхуруу ‘большой палец’.

Ко второй подгруппе мы отнесли личные имена, компо­ненты которых объединены посредством примыкания.

70

«Атрибутивные отношения изначально выражались, должно быть как путем особого падежного образования, так и посредством синтаксического соположения имен» [Рамстедт, 1957, с. 33]. Несмотря на то, что в подобных антропонимах не на­блюдается формальных показателей подчинения, второй компо­нент, несомненно, является главным, ведущим, а первый - зави­симым (определением): Нармандал ‘восход солнца’, Ган-Эрдэнэ ‘стальная драгоценность’, Сарангэрэл ‘лунный свет’, Сундалай ‘молочное море’, Тэнгэрбилиг ‘небесный дар’, Эрдэнэмаам ‘дра­гоценный ребенок’.

Сочетания подобного типа широко представлены в апел­лятивной лексике монгольских языков (бур. аркан дэгэл ‘кожа­ное пальто’, калм. усн теерм ‘водяная мельница’). Как справед­ливо утверждает Г. Ц. Пюрбеев, в подобных случаях речь идет нео нулевой форме или так называемом неоформленном варианте, а об основе имени, которая способна выражать значение целого ряда падежей и в первую очередь косвенных [Пюрбеев, 1993, с. 14].

Таким образом, основа первого компонента монгольских двусоставных антропонимов может выражать значение имени­тельного (в именах с сочинительной связью) и родительного (в именах с подчинительной связью) падежа. По предположению Ц. Б. Цыдендамбаева, употребление основы в различных синтакси­ческих функциях предшествовало выделению такой грамматика­лизованной категории, как падеж, и до тех пор, пока не появи­лась система падежных форм, основа имени могла приобретать разные значения и функции [Цыдендамбаев, 1979, с. 40-41].

- субстантивные имена с зависимым компонентом — су­ществительным в родительном падеже. В подобных антропони­мах наблюдается подчинительная связь, при которой главный компонент (определяемое) управляет зависимым (определением). С точки зрения семантических взаимоотношений составных час­тей в монгольских личных именах реализуются собственно-по- сессивные отношения (Унзадынхуу ‘сын канонарха’, Хунийхун

71

‘человек человека’); посессивно-локативные отношения (Ойнчи- мэг ‘лесное украшение’, Хадын-ввгвн ‘лесной старик’, Хилийн- баатар ‘пограничный богатырь’), субъектно-определительные отношения (Уурийнтуяа ‘сияние рассвета’), а также отношения назначения предмета (Тоснысав ‘сосуд для масла\ Хшснийшохом ‘войлок для пота; потник’) и отношения части и целого (Усны-Эх ‘исток реки’).

- субстантивные имена с зависимым компонентом - при­лагательным. Это, безусловно, наиболее распространенный под­чинительный тип сочетаний апеллятивов, переходящих в разряд имен собственных. Прилагательные указывают на признаки, свойства или качества главного компонента: Азтайбаяр ‘счаст­ливая радость’, Алагтолгой ‘пестрая голова’, Алтанбагана ‘золо­той столб’, Гоёцэцэг ‘чудесный цветок’, Гундалай ‘глубокое мо­ре’, Гэрэлттагтаа ‘лучезарный голубь’, Илуугэр ‘лишняя юрта’, Их-Авъяас ‘большие способности’, Мтгттуяа ‘серебряная заря’, Намуунзул ‘спокойная лампада’, Олдмолзаяа ‘найденная судьба’, Сайннвщ “хорошие запасы’, Твмврхувин 'железное ведро’, Урт- хайч ‘длинные ножницы’, Хвхчоно ‘синий волк’. Как видно из примеров, в подобных именованиях их апеллятивное значение как единого целого не утрачивается.

Примечательно, что русские двухосновные имена, восхо­дящие^ данному типу, хорошо сохранились в русских и украин­ских фамилиях типа Беловол, Косолоб, а ныне зачастую возника­ют в быту для различного рода добавочных именований людей и использующихся также в качестве кличек животных, например, Чернохвостик, Белошейка и пр. [Суперанская, 1969, 27].

- субстантивные имена с зависимым компонентом — при­частием. На материале проприального словообразования в со­ставе сложных имен были зафиксированы формы причастия на- стояще-будущего (Мандахбаяр 'радость, которая взойдет’, Дэлгэ- рэхцэцэг ‘цветок, который распространится’, Нэмэхбаяр ‘ра­дость, которая прибавится’, всвхбаяр ‘радость, которая будет рас-

72

Тц’, Ундрахмврш 'река, которая не иссякнет; неиссякаемая река’) и настояще-прошедшего времени, обозначающего состояние продолжающегося, еще не завершенного действия: (Намирааха- даг ‘развевающийся хадак’, Хэвтээбул ‘горизонтальный (лежа­щий) валик’). Как известно, причастия в позиции перед сущест­вительным выполняют функцию определения. Активное функ­ционирование формы причастия на -х в проприальной сфере как самостоятельно, так и в сочетании с другими частями речи про­диктовано тем, что образованные антропонимы в основном вхо­дят в группу дезидеративных имен и соответственно направлены на реализацию пожелания в будущем.

- субстантивные имена с зависимым компонентом - чис­лительным. В качестве зависимого компонента, как правило, вы­ступают количественные, реже порядковые числительные. Опре­деленно-количественные числительные указывают на точное ко­личество предметов, выраженных определяемым компонентом. Подобные имена могут быть описательными: Таванхуруу ‘пять пальцев’, Арванжин ‘десять джинов’ (жин - мера веса в 0,6 кг), Долоонжин ‘семь джинов’ (последние два имени, скорее всего, свидетельствуют о весе ребенка при рождении), пожелательны- ми: Бумантпуяа ‘сто тысяч рассветов’, Двчинбаяр ‘сорок радо­стей’, Есвнбилиг ‘девять даров, талантов’, Наймантахил ‘восемь жертвоприношений’, Гурванчулуун ‘три камня’ или окказиональ­ными: Баснэгдолгор ‘Еще одна Долгор’. Наряду с простыми чис­лительными в составе подобных имен встречаются и сложные: Жараннэгэнцэгрг ‘шестьдесят один цветок’.

Среди русских сложных имен также выделяется тип с первым членом - количественным числительным, в котором вы­деляются примеры с числительным как основой, оформленной соединительным гласным о: Одноцен, Одновол, Однокоз; Шес­топер, Шестопал; Сорокоум, Сорокожердъ и с числительным в косвенном падеже без соединительного гласного: Семибрат, Се­милет.

73

Порядковые числительные в составе сложных личных имен, как правило, указывают на порядок детей при их счете: Аравдахбаатар ‘десятый богатырь’. Хотя следует заметить, что в подобных случаях широко употребляются специальные прилага­тельные, несущие в своей семантике значение старшинства или наоборот: Анхбаяр ‘первая радость’, Ууганбаяр ‘старшая ра­дость’, Отгонхуу ‘младший сын’.

- субстантивные имена с зависимым компонентом - на­речием: Уламбаяр ‘больше + радость’, Машбаяр ‘очень + ра­дость’. В данных именованиях, несомненно, наречия стремятся к адъективации: ‘еще большая радость’, ‘очень большая радость’.

Сложные адъективные антропонимыСложные имена с главным компонентом — прилагатель­

ным образуют небольшую группу антропонимов, зависимый компонент которых представлен существительными, прилага­тельными, числительными и причастными формами.

- адъективные имена с зависимым компонентом — суще­ствительным в форме основы: Нарантунгалаг ‘солнце ясное’, Оюундэлгэр ‘мудрость широкая’, Баярсайхан ‘радость красивая’, Нарангоо(хон) ‘солнце красивое’. Как свидетельствуют примеры, в подобных именах дезидеративного плана мы имеем дело с так называемый отклонением от порядка членов предложения (опре­деляемое - определение), которое не связано с изменением син­таксических связей. Происходит это, на наш взгляд, с целью эм­фазы, т.е. выделения важной в смысловом отношении части вы­сказывания (в данном случае группы слов), обеспечивающего экспрессивность речи. Возможно, проявление инверсии в мон­гольском проприальном словообразовании связано с эстетиче­ской функцией субтантивно-адъективных сложных онимов.

Можно также предположить, что в именах типа Сухбат ‘топор + крепкий’, Ганбат ‘сталь + крепкий’, Халиунбат ‘выдра + крепкий’ наблюдаются отношения сравнения и уподобления: ‘крепкий как топор’, ‘крепкий как сталь’.

74

Вызывает несомненный интерес точка зрения Ж. Сэржээ, который относит подобные образования к частично оформлен­ным именам с предикативными отношениями или «именам с признаками подлежащего и сказуемого» [Сэржээ, 1992, с. 64]. В таком случае имена, описывающие внешние признаки денотата (Чихсайн, Чихбор, Мечбудуун), можно было бы представить как Чих нь сайн ‘слух (его) хороший’, Чих нь бор ‘уши (его) серые’, Меч нь будуун ‘конечности (его) толстые’. Однако в подобных именах, на наш взгляд, происходит субстантивация прилагатель­ного на доономастическом уровне. При этом деривационное зна­чение в производном слове выражается с помощью специфиче­ского преобразования парадигмы словоизменения производяще­го. «Субстантивированные прилагательные не являются опреде­лениями, в них происходит полное семантико-грамматическое переоформление: урт ноос ‘длинная шерсть’ - ноосны урт ‘дли­на шерсти’» [Дондуков, 1995, с. 50].

Таким образом, главные компоненты сложных имен сайн, будуун выступают в роли существительных, обозначающих при­знак, присущий денотату в большей степени (мод будуун ‘толщи­на дерева’). По аналогии с антропонимом Амсайт ‘обладающий хорошим аппетитом’ эти имена представить как Чихсайт ‘обла­дающий хорошим слухом’, Мвчбудуунт ‘обладающий толстыми конечностями’.

В целом, как отмечает С. Л. Чареков, «синкретизм в со­временном языке, по всей видимости, связан с первичным син­кретическим словом архаического языка в той его стадии, когда части речи в нем отсутствовали и первоначальная дифференциа­ция и формирование частей речи зависели не от словообразова­тельных элементов, а исключительно от семантики самого слова, способного (или не способного) назвать предмет по его отличи­тельному признаку, свойству» [Чареков, 1999, с. 154].

- адъективные имена с зависимым компонентом - суще­ствительным в родительном падеже: Дэлгуурийнбор ‘серый из

75

*магазина’. Возможно, в данном примере также субстантивиро­ванное прилагательное бор подразумевает нечто завернутое в се­рую бумагу (серый сверток).

- адъективные имена с зависимым компонентом — прила­гательным. В антропонимах типа Гайгуйтом ‘неплохой, снос­ный + большой’, Муушар ‘плохой; бедный, жалкий + желтый’ оба компонента представляются собой определения, причем пер­вые из них содержат оценочную характеристику, а вторые - ука­зание на признак денотата.

Кроме того, в монгольском антропонимиконе представле­ны атрибутивные имена с зависимым компонентом - причастием (Баясахдэлгэр ‘радоваться + обширный’, Нэмэхсаруул ‘приба­виться + светлый’) и числительным (Арванцагаан ‘десять белых’, Двревбэрх ‘четверо искусных’, Тумэндэлгэр ‘десять тысяч просто­рных’).

Сложные вербоидные антропонимыВ составных именованиях подобного типа главным ком­

понентом выступают нефинитные формы глагола, представлен­ные причастием будущего времени на -х (Алтанбадрах ‘золото будет процветать’, Буяннэмэх ‘добродетель прибавится’, Заяамэ- дэхгуй^су^ъбу не знающий’, Зоригбадрах ‘стремление расцвета­ет’, Дашбадрах ‘счастье (тиб.) будет процветать’, Мвнх-Орших ‘вечно будет жить’, Охинтогтох ‘девочка останется’, Улам-Унд- рах ‘еще больше бить ключом’, Хучнэмэх ‘сила прибавится' ,Цог- бадрах ‘огонек будет гореть’); причастием настоящего времени на -аа (Нэр-вгввгуй ‘имени не дали’ (безымянный) и многократ­ном причастием на -даг (Хунтаньдаггуй ‘людей не узнающий’).

Следует обратить внимание на функционирование в про­приальной лексике сложных онимов с числительным в роли глав­ного компонента, представляющих собой названия праздников и указывающих на время рождения денотата: Майннэгэн ‘первое мая’, Шинийннэгэн ‘нового первый’ (первый день лунного кален­

76

даря). Однако в связи с тем, что эти имена представляют собой связанные словосочетания в апеллятивной лексике, мы не стали их выделять в качестве отдельного вида сложных антропонимов.

Отразим рассмотренные выше структурные типы двухос­новных антропонимов в нижеследующей таблице:

Таблица 2-^главный

зависимыи^-—существитель­

ноеприлагатель­

ноепричастие

сущ. в форме ос­новы

+ + +

сущ. в форме род. п.

+ + —

прилагательное + + +числительное + + —

причастие + + —

наречие + +Таким образом, видно, что субстантивные и адъективные

имена в равной степени способны управлять одними и теми же частями речи. Рассмотрев все структурные типы сложных двух­основных антропонимов монгольского именника, можно прийти к выводу, что в большинстве случаев между компонентами осу­ществляется подчинительная связь, за исключением части суб­стантивных имен с зависимым компонентом - основой имени.

Следует отметить, что в проприальной сфере монгольско­го языка функционируют трех- и четырехкомпонентные антропо­нимы. В имени Дврввлэ/синбаганатвмвр ‘четырехугольный столб + железо’ наблюдается сочинительная связь между вторым и третьим компонентом, причем первый имеет определение, выра­женное синктретической основой. Женское имя Олзмэдэххуухэн- баатар ‘добычу познающая девушка-богатырь’ представляет со­бой сочетание двух субстантивных основ (хуухэн, баатар), а оп­ределение, выраженное существительным и причастием (олз мэ- дэх), относится ко всему сочетанию. И наконец, в антропониме Хусэл-Оршихмтхтер ‘желание содержащее вечное государство’

77

главный компонент тер обладает двумя определениями: хусэл орших и ммх.

Также Ж. Сэржээ приводит следующие примеры много­компонентных имен тибетского происхождения: Лувсанцэрэн- санжмятав ‘хороший ученик + долгая жизнь + божество+ непо­бедимый’, Намжилдэндэввандандоржцэрэн ‘полная победа + ус­тановление правды + обладающий властью + алмаз + долгая жизнь’, Лувсанчойнадмидбалжиндашцэдэн ‘хороший ученик + учение + здоровый, сильный + дарующий богатство + счастье + долгожитель’ [1992].

В целом, количество личных имен, состоящих из трех и более компонентов, в отличие от топонимов, несколько ограни­чено. Это, безусловно, связано с тем, что выполнение апеллятив­ной функции (функции обращения) подобными антропонимами значительно затрудняется. Хотя известно, что в речи любое сложное именование стремится к сокращению фонетического об­лика, продиктованного законом экономии произносительных усилий. Так, например, носителей сложных имен зачастую име­нуют только первым или вторым компонентом (Дашгрдэн - Дашка, Цэдэн). В других случаях в сложном, как и в простом, имени выпадают срединные или конечные звуки: бур. Батожар- гал - Батчак, Тумэнбаяр - Тумбар (в разговорной форме имени произсщш# сингармоническая регрессивная ассимиляция), Жал- сарай - Жале и пр.

ТопонимыКак показывает материал, 64% монгольской топонимии

составляют названия, образованные сочетанием нескольких - ча­ще всего двух или трех - слов. Этот факт позволяет считать соче­тание слов ведущим способом образования монгольских топони­мов на исторически обозримом и современном этапах их возник­новения и бытования.

В нашем исследовании мы сочли необходимым разделить географические имена на две большие группы: топонимы, содер­жащие в структуре детерминативы (географические термины) и

78

не содержащие детерминативов. В ономастике вопрос о делении топонимов на указанные два класса считается спорным, т. к. для формального словообразовательного анализа данное лексическое разграничение не вносит принципиальных изменений. О роли географических терминов Э. М. Мурзаев пишет: «При этимоло­гическом анализе географических названий местный термин - универсальный ключ, который в умелых руках раскрывает мно­гие простые и трудные задачи, как семантические, так и инфор­мационные, помогающие географам, историкам, лингвистам и картографам» [Мурзаев, 1970, с. 16].

Исследователь тюркской топонимии О. Т. Молчанова, просмотрев все материалы, касающиеся терминированных и не- терминированных форм топонимов, выделила несколько основа­ний придерживаться указанных классов:

1) Соотношение с формальным понятием отапеллятив- ных топонимов с детерминативами и без них неодинаково;

2) Вопрос переноса географических имен с одного объек­та на другие чрезвычайно сложен, установлению того, что перво­начально получает имя, способствуют многочисленные детерми­нативы, составляющие самостоятельно названия или входящие в них;

3) Преобладание детерминативов в двухосновных моде­лях говорит о том, что основная двусоставная форма создается за счет детерминативов [Молчанова, 1982, с. 48-49].

Возникает немало трудностей при решении вопроса о включении или не включении географических терминов в состав топонимов. Здесь мы разделяем мнение Н. Б. Ковалевой [1973, с. 40], утверждающей, что наименование является однословным 1) если при его употреблении свободно меняется порядок слов, и эта перемена не вносит практически никаких изменений в назва­ние, 2) если наименование может быть употреблено без термина. Кроме того, важна степень употребительности географического термина населением: менее употребительные чаще входят в со­став названия, т.к. оказываясь непонятными по значению, они воспринимаются как имена собственные.

79

Предваряя анализ топонимических структур, рассмотрим следующую таблицу:

Таблица 3Соотношение терминированных и нетерминирован-

ных топонимовформа с детерминативами без детерминативов

одноосновная 18 (2,35%) 240 (31,33%)двухосновная 248 (31,46%) 168 (21,93%)трехосновная 52 (7,7%) 19 (2,48%)четырехосновная 5 (0,65%) -

Таблица позволяет сделать вывод, что наиболее распро­страненными являются двухкомпонентные топонимы с главным компонентом - географическим термином. Немного уступают им нетерминированные одноосновные модели. На третьем месте по распространению находятся двухосновные модели без детерми­нативов.

Подобно антропонимам географические названия по глав­ному компоненту могут быть субстантивными, адъективными, вербоидными, а также нумеративными. В отличие от личных имен, топонимический материал разделен на двух- и трехкомпо­нентные образования ввиду многочисленности последних.

<9̂^ Сложные субстантивные топонимы

- субстантивные топонимы с зависимым компонентом — существительным в форме основы

А) терминированные образования. Функции компонентов подобных сложных топонимов довольно четко разграничены: географический термин относит объект к соответствующему классу подобных объектов, а атрибутив в форме основы выделя­ет обозначаемый предмет из числа подобных. Субстантивные словосочетания с именными определениями выражают атрибу­тивные отношения.

Первый компонент топонимов подобной структуры, как правило, индивидуализирует обозначаемый объект по следую­щим признакам:

80

1. расположение в той или иной местности: Талшанд, бур. Хээр булаг ‘степь + родник’, Твоем худаг ‘впадина + коло­дец’, Хаяахудаг ‘окраина + колодец’;

2. наличие тех или иных реалий: Арвайхээр ‘ячмень + степь’, Бунхан элс ‘гробница + пески’, Бургэд уул ‘орел + гора’, Гичгэнэ гол ‘лапчатка + река’, Лаг нуур ‘ил + озеро’, Минж гол ‘бобр + река’, Суудэр худаг ‘тень + колодец’;

3. принадлежность или отношение к какому-либо лицу {Зайсан-Ам ‘княжеская падь’), этнической группе (племени, роду): Захчин худаг ‘дзахчинский колодец’, Илжгэн булаг ‘эль- джигенский родник’, Сартуул ус ‘сартульская вода’, Халх хад ‘халхаские скалы’, Хяргас нуур ‘киргизское озеро’. Наряду с по­добными названиями встречаются топонимы с первым компо­нентом - существительным в родительном падеже: Бугалуудын хонхор ‘впадина бугалутов’, Дархадын хотгор ‘котловина дарха- тов’, Ордосын вндврлег ‘возвышенность ордосцев’, Свнедийн тал ‘долина сунитов’, Цахарын гол ‘река чахаров’, Халхын гол ‘река халхасцев’, Хотогойдын булан ‘залив хотогойтов’;

4. сходство объекта с теми или иными реалиями: Арслан толгой ‘лев + голова’, Заанхошуу ‘слон + нос’, Шудэнуул ‘зуб + гора’, калм. Авдр толка ‘сундук + голова’;

5. другие признаки: Айраг нуур ‘кумыс + озеро’, Буйр нуур ‘место, с которого перекочевали + озеро’, Молцог элс ‘кисть, подвеска + пески’, Тээг толгой ‘препятствие + голова’.

Б) недетерминированные образования. Как отмечалось выше, данный тип сложных слов широко представлен в монголь­ских языках (в том числе в сфере личных имен), однако в топо­нимике не получил распространения, за исключением названий типа Говь-Алтай Тоби-Алтай’. При топонимизации двухоснов­ных сочетаний, не имеющих географического термина, происхо­дит соединение двух разных основ в одно имя с сохранением от­носительной фонетической самостоятельности компонентов. Смысловые отношения между компонентами могут быть самыми разными, в частности обращает на себя внимание немотивйро- ванность в ряде случаев (с точки зрения апеллятивного слово­

употребления) объединяемых словоформ:Дэгээ нтрвг ‘крючок + накидка’, Загзуу ‘саксаул + Будда’.

Если на материале антропонимии мы наблюдали сложные имена с сочинительной связью, то члены сложных географиче­ских названий в большинстве случаев, не имея при себе каких- либо формальных показателей подчинения, находятся в зависи­мых, в частности, определительных отношениях: Бурханбуудай ‘бог + пшеница’, Бэлтэс ‘косогор + рябина’, Нуур могой ‘озеро + змея’, Эрдэнэмандал ‘драгоценность + мандала’.

Это подтверждает и тот факт, что во всех монгольских языках существительные с неустойчивым, конечным -н сохраня­ют его, если в словосочетании занимают позицию определения: Тосонцэнгэл ‘масло + веселье’, Хатансуудал ‘ханша + стойбище’, Адуунчулуун ‘табун + камень’ - так в Монголии принято назы­вать длинное возвышение, сплошь покрытое грядами выветрив­шихся пород или отдельными громадными камнями. На террито­рии Горного Алтая также встречается тюркский топоним 1ылкы- Тспи ‘табун-камень’ - собранные как табун камни, что говорит об отражении реалий хозяйственного уклада тюркских и монголь­ских народов [Молчанова, 82, с. 121]. На территории Бурятии встречаются такие географические названия: Тэмээн шулуун ‘верблюд-камень’, Ухэр шулуун ‘бык-камень’, Хандгай шулуун ‘лось-камень’.

- субстантивные топонимы с зависимым компонентом — существительным в родительном падеже.

А) детерминированные образования. По форме построе­ния и семантической сущности субстантивные словосочетания с определением, маркированным аффиксом родительного падежа, представляют собой определительно-притяжательную конструк­цию. Ботгоны хавцал ‘ущелье верблюжонка’, Бевгийн дов ‘возвы­шенность шамана’, Булагийн дэнж ‘родниковая терраса’, Буйлсэнгийн худаг ‘миндалевый колодец’, Номингийн говь ‘лазу- ритовая пустыня’, Тахийн худаг ‘колодец лошадей Пржевальско­го’, Тугчийн евелжвв ‘зимовье знаменосца’, Хомын хоолой ‘пере­

82

шеек потника’, бур. Хайрын эрье ‘берег песчаной отмели’, Хасуу- риин нуга ‘еловый лог’. Выражая в широком смысле идею при­надлежности, эти словосочетания отличаются функционально­семантической многоплановостью, отражающей богатство объ­ективно существующих связей между предметами и явлениями [Пюрбеев, 1993, с. 20].

Как отмечает В. Э. Сталтмане, славянские языки лишь в незначительной степени топонимов допускают форму родитель­ного падежа. Это в основном так называемые мемориальные на­звания, присвоенные географическим объектам в честь опреде­ленных лиц (мыс Голенищева, бухта Дежнева, пик Ленина). Большинство случаев употребления генитивных конструкций в славянской топонимии падает на урбанонимию [Сталтмане,1972, с. 145].

Б) недетерминированные образования. Здесь также под­чинительная связь находит свое выражение в управлении зависи­мого, определяющего имени в форме генитива со стороны опре­деляемого имени: Ламын хур ‘монастырь лам’, Замын ууд ‘до­рожные врата’, Аралын мухар ‘край острова’, Тэмээний хузуу ‘шея верблюда’.

— субстантивные топонимы с зависимым компонентом - существительным в совместном падеже. Следует отметить, что при рассмотрении данного структурного типа топонимов также необходимо строго придерживаться принципа разграничения словообразовательного аффикса прилагательных (-т/ -тай) и словоизменительного аффикса.

А) детерминированные образования: Жаварт хоисуу ‘нос с ветром-верховиком’, Жинст ян ‘темная гора с шариком на вер­хушке (жинс - шарик на головном уборе у монгольских аристо­кратов, который являлся почетным знаком отличия)’, Модтой хамар ‘мыс с деревьями’, Оломт нуур ‘озеро с бродом’, Тарва- гат дов ‘возвышенность с тарбаганами’, Ямаатуул ‘гора с коза­ми’, бур. Тамгатай хушуу ‘мыс с печатью’ (на береговой скале красной краской древними жителями нарисовано четверо охот­

83

ников с оленя&ш), Тумэртэйхада ‘гора с железом’. Сложные суб­стантивные топонимы с главным компонентом - не детерминати­вом и зависимым компонентом в совместном падеже практиче­ски не встречаются.

— субстантивные топонимы с зависимым компонентом - существительным в совместном и родительном падежах. Как известно, в апеллятивной сфере наблюдается такое явление, как последовательное присоединение аффиксов двух падежей к од­ной основе: цастайд ‘когда есть снег’ (дательно-местный + со­вместный), 17 настайгаасаа ‘с 17 лет’ (дательно-местный + ис­ходный), сонирхолтойгоор ‘с интересом, интересно’ (дательно­местный + орудный). Такие исследователи, как А. Р. Ринчинэ, Г. Д. Санжеев, Б. X. Тодаева, М. Н. Орловская считают, что некото­рые именные основы могут располагать двумя падежными фор­мами, называя это явление «двойным склонением». Однако не все монголоведы согласны с наличием в монгольских языках двойного склонения. В частности, 3. К. Касьяненко рассматрива­ет это языковое явление, опираясь на синтаксические функции слов, образованных при помощи двух падежей.

В апеллятивной лексике редко встречается сочетание со­вместного и родительного падежей, на основании чего мы можем предположить, что подобные образования являются чисто топо­нимическими конструктами: Асгатын гол (от асга ‘каменная на­сыпь’), Бургастын худаг (от бургас ‘тальник’), Бугатын хавцал (от буга ‘олень’), Загастын даваа (от загас ‘рыба’), Маанътийн хетт (от маань ‘молитвенная формула ламаистов’), Харгилтын гол (от харгил ‘перекат у реки’), Хулстын овоо (от хуле ‘камыш’), Ямаатын хавцал (отямаа ‘коза’). Среди бурятских названий так­же встречаются такие топонимы: Харгытын эхи ‘начало дороги’, ХуИатайн хада ‘скала с березами’. Как видно из примеров, подобные названия даются по бросающимся в глаза признакам, и в связи с тем, что в топонимических конструкциях такого типа на первый план выходит признак обладания тем, что обозначено производящей основой, можно предположить, что такие назва­

84

ния образуются от основ, которые уже являются производными, включающими в себя топоформант -т.

— субстантивные топонимы с зависимым словом — име­нем прилагательным

А) терминированные образования. Так же как и при они- мизации адъективных основ, прилагательное в роли определе­ния, как правило, обозначает:

а) цвет: Алтан булаг ‘золотой ключ’, Бор руур ‘серая вер­хушка’, Ногоон нуур ‘зеленое озеро’, Улаангом ‘красная долина с неясным рельефом окраины’, Хор нуур ‘черное озеро’, Хвх бурд ‘синее топкое место’, Хурэн дов ‘бурая возвышенность’, Цагаан олом ‘белый брод’, Шар булаг ‘желтый родник’, бур. Цагаан ну­ур ‘белое озеро’ (берега с белыми выцветами солей), Эрээн даба- ан ‘пестрый перевал’.

б) размер: Гун худаг ‘глубокий колодец’, Дэлгэр мерен ‘широкая река’, Их сууж ‘большое бедро’, Нарийн гол ‘узкая ре­ка’, Охор булаг ‘короткий родник’, вндвр хангай ‘высокий хан- гай’, Урт дов ‘длинная возвышенность’, бур. Ехэ уНан ‘большая вода’.

в) сторона света: Ар булаг ‘северный родник’, Зуун хевев ‘восточный, левый берег’, веер хангай ‘южный хангай’, вмнеговь ‘южный гоби’, Урд гол “южная река’.

г) эпитет: Баян зурх ‘богатая + гора с овальной, заострен­ной вершиной’, Мвнх булаг ‘вечный родник’.

д) другие характеристики: Амар мерен ‘спокойная река’, Ариг гол ‘чистая река’, Шинэ худаг ‘новый колодец’, Энх тал ‘спокойная степь, спокойное место’, Цойцон нуур ‘протяженное озеро’, бур. Бэрхэ дабаан ‘трудный (труднопроходимый) пере­вал’, Мухар жалга ‘тупиковый овраг’, Халуун горхон ‘горячий ручей’, Хуйтэн булаг ‘холодный родник’.

О. Т. Молчанова называет такие топонимы переносными, или повторяющимися. Причинами их появления в разных регионах служат идентичность условий, породивших одинаковые

85

ассоциации, * дистантная метонимия, имеющая место при миграциях населения, а также, возможно, ограниченность способов образования названий в языке [Молчанова, 1982, с. 160- 161].

Встречаются также и окказиональные названия, данные в связи с теми или иными событиями. Так, происхождение назва­ния озера, находящегося на границе Хубсугульского и Завхан- ского аймаков, связано с легендой, согласно которой на острове площадью 5-6 кв. км, находящемся посередине озера, жил хото- гойтский князь Цэнгунжав. Когда маньчжурское войско окружи­ло остров, Цэнгунжав прорвал осаду и освободился. Поэтому озеро назвали Буст нуур ‘опоясанное озеро’. Об этом озере поет­ся в исторической песне о героической борьбе монгольского на­рода за свободу и независимость под предводительством хото- гойтского князя Цэнгунжава [Цолоо, 1995, с. 96].

Подобного рода топонимы представляют собой типичную для монгольской топонимии двухосновную модель наименова­ния, поэтому не могут рассматриваться как эллиптированные об­разования. В речевых ситуациях они зачастую употребляются без детерминативов.

Б) нетерминированные образования. Топонимизация пря­мых значений синтагм имеет место, например, в таких географи­ческих названиях: Шар хулсан ‘желтый тростник’, Улаан хус ‘красная оереза’, Бор бургас ‘серый тальник’, бур. Хора Ушввкэн ‘черная ива’.

Количество имен, где топонимизация охватывает пере­носное значение двуосновных синтагм гораздо меньше, чем од­ноосновных. Перечислим некоторые из этих названий: Баян-Агт ‘богатый рысак’, Отгон тэнгэр ‘младший тэнгрий’, Улаан дэл ‘красная грива’, Халзан бургэд ‘лысый орел’, Хар азарга ‘черный жеребец’, Цагаан тунги ‘белые ремешки (для подвязывания са­пог)’, Цагаан хаалга ‘белые ворота’, бур. Шар тэхэ ‘желтый ко­зел’. Встречаются названия гор, в которых первый компонент - определение, а второй компонент - эпитет хан. Например, Дэлгэр хан ‘широкий, обильный хан’, Дулаан хан ‘теплый хан’, Жаргалт

86

хан ‘счастливый хан’, Масс хан ‘вечный хан’, вндврхан ‘высокий хан’.

Среди подобных названий также встречаются топонимы с немотивированными основами: Баян сайр ‘богатая + галька’, Ба­ян тэрэм ‘богатый + вербейник’, Урд тамир ‘южная + сила’, Ха- ра-Айраг ‘черный + кумыс’ и пр. Если в первых примерах атри­бутивный компонент баян является эпитетом, способным при­соединяться к любой основе, то в названии Урд тамир прилага­тельное используется для дополнительной маркировки ведущего компонента.

— субстантивные топонимы с зависимым компонентом - прилагательным в родительном падеже.

А) терминированные образования:Баяны нуруу ‘богатого + хребет’, Бууралын хяр ‘седого +

гребень’, Двтийн даваа ‘близкого + перевал’, Нэвтийн рагиаан ‘сквозного + аршан’, вгввмврийн худаг ‘щедрого + колодец’, Ха- рийн нуур ‘чужого + озеро’, Хуйтний гол ‘холодного + река’, Цэн- хэрийн агуй ‘голубого + падь’, Шарын гол ‘желтого + река’.

Б) нетерминированные образования: Баяны цээж ‘богато­го грудь’, Буурлын еввр ‘седого юг’, Жигжийн бургас ‘густого тальник’. Судя по примерам, можно предположить, что в некоторых названиях данной группы прилагательное субстантивируется, часть других соотносима с чистым адъектив­но-субстантивным типом топонимов.

— субстантивные топонимы с зависимым компонентом — именем числительным

Б) нетерминированные образования. Возникновение топо­нимов с числительным в роли определения отчасти связано с реа­лиями, это касается тех случаев, когда названия фиксируют коли­чество представленных объектов. Однако числа выше пяти не­редко отражают не истинное количество однотипных предметов, а служат как бы указателями, обозначающими неопределенное множество. Выбор же числительного связан с древней символи­

87

кой чисел, различной у разных народов [Суперанская, 1969, с. 46]. Синтаксическая связь между компонентами осуществляется путем примыкания.

А) терминированные образования. Как отмечает С. Ду­лам, единичность предметов или реалий в монгольском языке может быть выражена посредством таких восьми лексем, как гань ‘одинокий, отверженный, забытый’, гагц ‘только один, всего один, единственный’, цор (ганц) ‘совершенно один, уникальный’, врвесш ‘один, один из пары’, сондгой ‘нечетный’, анх ‘первый, начальный’, тэргуун ‘первый, передовой, главный’, туруу ‘пер­вый, опередивший’ [Дулам, 1999, с. 20]. В топонимии для выра­жения единичности географического объекта используются сло­ва ганц ‘один, единственный’ и внчин ‘сирота, одинокий’. Напри­мер, Ганц худаг ‘единственный колодец’, внчин толгой ‘сирота- гора’. Для обозначения одинокой возвышенности в степи монго­лы используют термин Толгой ‘голова’, в восточных аймаках Иилгэн толгой ‘голова козленка’. Примечателен тот факт, что одинокий холм не называют Ганц толгой ‘только одна голова’, а говорят Ганц худаг ‘только один колодец’. Сочетанием же Ганц толгой, наоборот, обозначают колодец, находящийся на дне ов­рага. Колодец же, которым когда-либо пользовались люди, назы­вают внчин худаг ‘колодец-сирота’, т.е. ‘осиротевший, заброшен­ный колодец’ [Цолоо, 1986, с. 65].

“̂ Название бурятского населенного пункта Еланцы (центр Ольхонского района) М. Н. Мельхеев производит от сочетания елга ганса, что значит ‘одинокая падь’. Местность представляет собой впадину, окруженную горами и распадками [Мельхеев, 1969, с. 126]. Однако мы склонны считать, что этот топоним представляет собой форму р1игаНа 1апШш географического тер­мина елань / еланец, которым в Сибири обозначают «открытые участки среди леса - поляны, которые использовались под сель­скохозяйственные угодья и заселялись» [Мельхеев, 1969, с. 126]. Если бы топоним Еланцы был монгольского происхождения, то определение ганса находилось бы в препозиции согласно поряд­

88

ку слов в монгольских языках. Сам же географический термин елань, возможно, восходит к бурятскому слову ялан ‘плешина’.

В некоторых районах Монголии с давних пор существует обычай называть отдельно возвышающиеся в степи холмы име­нами животных, например, Хулан ‘кулан’, Тахъ ‘лошадь Прже­вальского’, Зоргол ‘однолетний олень, лосенок’, Ат ‘верблюд ка­стрированный’, Буур ‘верблюд-производитель’. Особенно много названий гор от животных в Алтайском хребте. Такие названия, связанные с животными, часто свидетельствуют о том, что когда- то здесь паслось стадо или табун этих животных.

Само же количественное числительное нэг ‘один’ в соста­ве топонимов не встречается. По нашему мнению, это связано с тем, что числительное нэг часто рассматривается в качестве лек­сического показателя неопределенности, выполняя функцию не­определенного местоимения. Для выражения этой скрытой кате­гории в монгольских языках используются имеющиеся средства разных языковых уровней: лексических, морфологических, син­таксических. Так, например, топоним Нэг худаг можно было бы перевести как ‘какой-то колодец’. Такого рода сочетания в топо­нимике не вполне допустимы, поскольку каждый географиче­ский объект имеет четкую локализацию.

Кроме того, вызывает большой интерес утверждение С. Дулама о том, что слово нэг имеет положительную семантику, а ганц - отрицательную, рассматривая их как нэгийн хуч ‘сила еди­ницы’ и ганцын мвхвсдт ‘слабость одиночества’. Каждую лексе­му автор подтверждает коннотативными рядами, в полной мере отражающими их семантику. Так, числительное нэг, обладая зна­чениями бухэл ‘целый, монолитный’, цул ‘сплошной, цельный’, у л хуваагдах ‘неделимый’, соотносится со словами нягт ‘плот­ный, тесный’, нийлэх ‘соединяться, сливаться’. Слово ганц семан­тически связано с лексемами ганьхрал ‘грусть, печаль, уныние’, гоонъ ‘холостяк, одинокий человек’, ганцаардал ‘одиночество, сиротливость’ и пр. [Дулам, 1999, с. 20-31]. Применительно к то­понимическому материалу можно предположить, что единичные реалии, отождествляясь с человеком, вызывали у именующих со­

страдание, послужившее основой для номинации с использова- / нием слов ганц и внчин.

Что же касается числительного хоёр ‘два’, то нами оно об­наружено лишь в единичном случае: Хоёр булаг ‘два родника’. Частота его употребления в составе топонимов невысока. Однако парность географических объектов может передаваться словами холбоо ‘связь’ и хошоо ‘парный, двойной’. Например, два озера, соединенных между собой перешейком, называются Холбоо нуур ‘связь + озеро’ (Завханский аймак). В Кобдоском аймаке есть угольная шахта, которую местные жители называют Хошоо чулу- ун ‘два камня’, ‘пара камней’ по находящимся рядом друг с дру­гом двум каменным зданиям шахты.

Особую роль играют топонимы с числительным ‘три’ в функции определения: Гурван дов ‘три возвышенности’, Гурван хоолой ‘три перешейка’, Гурван худаг ‘три колодца’, калм. курен худг ‘три колодца’. Гурван нуур — название трех небольших озер в Хэнтэйском аймаке между реками Онон и Балж. Как отмечает С.Дулам, при измерении пространства с помощью числа 3 в мон­гольской символической культуре обозначаются не столько рас­стояния пути, сколько пограничные области и препятствия [Ду­лам, 1999, с. 51]. Так, в «Егс1еш-ут 1оЬсЬ> Саган-Сэцэна: «Уеке СПесШ ЬигиуисМип ёи^ауаЪаь уигЬап уои1 а1из йЫе§е<1 0§е1еп еке-у! ЬиПуа]и У§зике1 ЬауаШг Ьеу-е-1е§еп аЬиЪаЬ ‘Еке-Чиледу отсту­пив, обратился в бегство. Три реки оставив позади, Оэлун ото­брав, Есугей-багатур себе забрал’ [Саган-Сэцэн, 1984, с. 126, цит. по Дулам, 1999, с. 50]. В сказке «Ягаан морьтой Ягандуран хуу»: «Эмгэн Ягандуран хууг явахад нь за чи замдаа тохиолдох гурван хонхрыг давбал хэргээ биелуулж чадна» ‘Когда мальчик Яганду­ран отправлялся в дорогу, бабушка ему сказала: «Если ты пре­одолеешь три впадины, которые встретятся на пути, все у тебя получится»’ [МАУ, 1982, с. 90, цит. по Дулам, 1999, с. 51].

В Южногобийском аймаке есть местность Таван толгой ‘пять гор’, которая так названа по расположенным рядом пяти горам. Населенный пункт в Архангайском аймаке носит название Таван булаг ‘пять родников’. По дороге из Улан-Батора перед

90

Архангайским аймаком находится местность Долоон худаг ‘семь колодцев’. Центр Гоби-Алтайского аймака называется Ест булаг ‘девять родников’. Название дано по находящимся к югу от него девяти источникам. В Южнохангайском аймаке есть сомон Гучин ус ‘тридцать вод’.

С числительным далан ‘семьдесят’ встречается название местности Далан туруу ‘семьдесят копыт’ в Ундэр-Хангайском сомоне Убсунурского аймака. Центр Южно-Гобийского аймака назван Далан задгад ‘семьдесят родников’ в связи с тем, что к югу от него находится множество открытых, сильных родников. Эти мощные ключи образуют речку и не пересыхают даже в са­мые сухие годы. С. Дулам рассматривает число 70 как разновид­ность символического кода числа 7. В монгольских легендах 7 и 77 символизируют нижний, подземный мир, число же 70 связано с землей. Оно используется для воспевания гор, рек, песков, жи­вотных и растений [Дулам, 1999, с. 139]. Например:

Онь даваагуй авалцаж ургасан Давхар далан Алтай ярайгаад...

Без теснин и перевалов возвышающийся Семидесятислойный Алтай виднеется... [Данихурэл, 1986, с. 7, цит. по Дулам, 1999, с. 139].

«Даваа бугдээс нь далан эхтэй хуйтэн хар булаг ус нь гор- хилон урсаад байхад..., давхар бугдээс нь далан эхтэй даргар гереес нь даржигнатал ургээд байхад...» ‘Когда из каждого пере­вала холодный черный родник с семьюдесятью истоками выте­кал..., когда из каждого слоя большой зверь с семьюдесятью го­ловами с треском бросался в сторону...’ [Бум-Эрдэнэ, 1985, с. 14, цит. по Дулам, 1999, с. 140].

Привлекает внимание грамматическое оформление данно­го сложного топонима. Его второй компонент представляет со­бой форму множественного числа прилагательного задгай ‘от­крытый, раскрытый, обнаженный’, .которое в топонимическом употреблении осмысливается как родник, т.е. субстантивируется и в данном случае согласуется с числительным далан. Как отме­

91

чает Г. Ц. Пюрбеев, употребление определяемого имени во мно­жественном числе при количественном определении было широ­ко развито и носило более или менее регулярный характер в язы­ке монгольских письменных памятников доклассического перио­да, т. е. в текстах ХП-ХУП вв. Постепенно такого рода граммати­ческий прием связи слов стал сходить на нет, сохраняясь в еди­ничных случаях лишь в виде синтаксических архаизмов [Пюрбе­ев, 93, с. 56].

Места, где очень много деревьев, называют Зуун мод ‘сто деревьев’, реже в качестве определения употребляются числи­тельные 9 и 70. Ойконимы с таким названием есть в Централь­ном и Завханском аймаках. В 30 км от центра Оворхангайского сомона Убсунурского аймака протекает большое количество не­больших речушек, которые называются Зуун гол ‘сто рек’.

Иногда указание на неопределенное множество передает­ся адъективно-наречной лексемой олон ‘много’. Например, Олон овоо ‘много насыпей’, Олон овооны тал ‘степь, в которой много насыпей’, Олон худаг ‘много колодцев’.

Из нетерминированных названий встречается топоним Гурван тэс ‘три рябины’, которым обозначается песчаный пере­шеек между двумя горами в Восточно-Гобийском аймаке. Ср. бур. Долоо наркан ‘семь сосен’ (место поклонения в Баргузин- ском райойе). Как отмечалось выше, в мифологии монгольских народов число 7 соотносится с нижним миром — миром духов вод. По бурятской шаманистской традиции сосна входит в число священных деревьев. В первую очередь, она выступает в своей основной функции как символ мирового древа. Кроме того, образ сосны как вечнозеленого растения выступает в шаманских тек­стах символическим хранителем души:

Малгайн хара нараЬан Аро бэен алта намаатай,У бур бэен мунгу намаатай Ьайни Ьулдэ тэндэ.

92

Шапка - черная сосна,Задняя сторона с золотыми листьями,Передняя сторона с серебряными листьями, Доброго душа там.

[Жамцарано, 2001, с. 70-71, пер. Ц. Ж. Жамцарано].

Сложные адъективные топонимы Следует отметить, что географические термины в основ­

ном представлены существительными (за исключением некото­рых прилагательных, подвергшихся процессу субстантивации, например: задгай ‘открытый’, вгввмвр ‘щедрый, обильный’ со значением ‘ключ, родник’). Поэтому все словосочетания с глав­ным компонентом - детерминативом представляют собой рас­смотренные выше субстантивные образования.

Большая группа топонимов данного типа содержит в ка­честве второго компонента прилагательное-эпитет, которое в ос­новном относится к оронимам. В нашем материале встречаются следующие эпитеты: ачит ‘благодетельный, достойный благо­дарности’, баян ‘богатый’, богд ‘святой’, буянт ‘добродетель­ный’, дуут ‘звучный’, жавхлант ‘величественный, великолеп­ный’, жаргалант ‘счастливый’, мтх ‘вечный’, мэргэн 'меткий, мудрый’, сайн ‘хороший’, сайхан ‘красивый’, сэргэлэн ‘чуткий, проницательный’, уран ‘искусный’, хайрхан ‘милый, любезный’, цогт ‘живой, искристый’, грнгэл ‘веселый’, яруу ‘благозвучный’.

Это явление отмечалось такими исследователями мон­гольской топонимики и этнографии, как Э. М. Мурзаев, В. А. Ка­закевич, В. П. Дарбакова. «В прошлом, когда вера в злых духов и злые силы была очень сильна, возникло это обращение к тем го­рам, где, по народному поверью, обитали злые силы. Обычно та­кие горы выделялись среди других высотой, снеговой вершиной, неприступными скалами. Они имеют еще другое название, ис­тинное, но узнать его нелегко, т.к. монголы не сообщают их то­пографам и путешественникам из боязни, что злые духи услышат и накажут болтуна» [Мурзаев, 1940, с. 121].

93

Хвала хозяевам гор и отдельных местностей постепенно трансформировалась в гимны. Так, в песне «Хвала Алтаю» выра­жается восхищение красотами природы и воспевается бесконеч­ность окружающего мира:

Менх цасан эхтэй Мелгер чулуун оргилтай врген тумэн, худэр ендер Баян хан Алтай нутаг минь.

[Хорлоо, 1989, с. 91].

С вечным снежным истоком,С гладкими каменными вершинами Широкий, прочный, высокий Баян-хан Алтай мой.

Очень интересные обстоятельства произнесения названий гор описывает В. П. Дарбакова. Одни оронимы можно было про­износить лишь в том случае, если гора не видна (ее загоражива­ют другие горы) или в юрте, стоящей непосредственно перед этой горой. Другие оронимы можно было произносить только ти­хо. Есть горы, названия которых нельзя повторять несколько раз или произносить при заходе солнца. Наконец, названия некото­рых гор вообще нельзя произносить, т.к. это может вызвать па­деж ск^тажли стихийное бедствие [Дарбакова, 1969, с. 199].

Двухосновные топонимы с главным компонентом - при­лагательным-эпитетом не являются эллиптированными образова­ниями, поскольку эпитет заменяет географический термин или другой апеллятив. Этого нельзя сказать об адъективных сложных топонимах, в которых второй член указывает на цвет, размер, на­правление или характер рельефа. Такие названия в большинстве случаев произошли от трехкомпонентных имен с главным чле­ном - детерминативом.

- адъективные топонимы с зависимым компонентом - су­ществительным в форме основы: Арц богд ‘можжевельник + святой’, Буянбат ‘добродетель + крепкий’, Ерввсайхан ‘благопо-

94

желание + красивая’, Сонгино хайрхан ‘лук + любезный’, Суварга хайрхан ‘субурган + любезный’, Цэнгэл хайрхан ‘веселье + лю­безный’, Ээж хайрхан ‘мама + милая’. Высокая частотность употребления эпитета хайрхан ‘милый, любезный’, имеющего в своем составе уменьшительно-ласкательный аффикс -хан, связа­на с богатством, разнообразием экспрессивных оттенков этого аффикса и его изменчивостью, ярко охарактеризованной Я. Гри­мом: «Уменьшительная форма выражает понятие не только не­многого и малого, но и любезного, ласкательного. Поэтому уменьшительную форму придаем мы и великим, возвышенным, священным и даже страшным предметам для того, чтобы довер­чиво к ним приблизиться и снискать их благосклонность» [Оптш, 1848, с. 664].

Гора, находящаяся в 10 км к юго-западу от центра Кобдо­ского аймака, носит название Баатар хайрхан ‘богатырь + лю­безный’. Раньше ее называли Жаргалант Хайрхан. Переименова­на она была в связи с тем, что во время освобождения города Кобдо от маньчжурского ига у подножия этой горы был разбит лагерь войска народного героя Магсаржава.

В сложных географических названиях с прилагательны­ми-эпитетами в качестве главного компонента наблюдается сочи­нительная связь. В случае же если ведущий компонент не являет­ся эпитетом, то возможна подчинительная связь: Г ал шар ‘огонь + желтый’ (огненно-желтьщ), Хажуу-Улаан ‘бок, край + крас­ный’ (с красными склонами), Эрдэнэ бурэн ‘драгоценность + пол­ный’ (полный драгоценностей). Здесь основа существительного выполняет функции косвенных падежей.

- адъективные топонимы с зависимым компонентом — су­ществительным в родительном падеже: Адгийн цагаан ‘устья белый’, Тэмээний хар ‘верблюжий черный’, Шилийн богд ‘гребня горного хребта священный’, калм. Анкучин кашун ‘охотника горький’. Так же как и в субстантивных названиях, генитивные конструкции с подчинительной связью реализуют собственно­посессивные и посессивно-локативные значения.

95

- адъективные топонимы с зависимым компонентом — прилагательным. Данный тип топонимов представляет собой со­четание определений какого-либо объекта с сочинительной свя­зью. В большинстве случаев связь между главным компонентом и добавленным определением устанавливается на топонимиче­ском уровне. Первое определение может указывать на цвет, раз­мер, местонахождение, характер рельефа, а второе может пред­ставлять собой эпитет. Например, Ар жаргалант ‘северный сча­стливый’, Бага богд ‘малый святой’, Дунд баян ‘средний бога­тый’, Дэлгэр сайхан ‘просторный красивый’, Зуун баян ‘восточ­ный богатый’, Их богд ‘большой святой’, Тэргуун богд ‘первый святой’, Тэгшхайрхан ‘ровный любезный’, вмнехайрхан ‘южный любезный’, Цагаан богд ‘белый святой’, Цаст богд ‘снежный святой’. В редких случаях первым компонентом выступает эпи­тет: Хайрхан дулаан ‘любезный теплый’, Баян хонгор ‘богатый буланый’. Топонимы Асралт хайрхан ‘заботливый любезный’, Баян цогт ‘богатый искристый’, Мвнх хайрхан ‘вечный милый’, Жаргалант хайрхан ‘счастливый любезный’, Эрхэт хайрхан ‘правомочный любезный’ представляют собой сочетание эпите­тов.

Многие географические названия представлены в виде контрастирующих определений: Баруун-Урт ‘западный длин­ный’, Бароун туруун ‘западный первый’, Гозгор-вндвр ‘торчащий, поднимающийся вверх высокий’, Гун нарийн ‘глубокая узкая’, Дунд-Урт ‘средний длинный’, Дунд цэнхэр ‘средняя голубая’, Их буурал ‘большой седой’, Их-Эрээн ‘большой пестрый’, вввр-Эрэ- эн ‘южный пестрый’, Хойт цэнхэр ‘северная голубая’.

- адъективные топонимы с зависимым компонентом — наречием: Бурэн хайрхан ‘полностью милый’, Цул-Улаан ‘сплошь красный’.

- адъективные топонимы с зависимым компонентом - числительным. В Гоби-Алтайском хребте есть три горы Их богд ‘большая священная’, Бага богд ‘малая священная’ и Арц богд

96

‘можжевельник + священная’, которые имеют одно общее назва­ние Гурван богд ‘три святых, священных’. В Алтайском хребте есть горы Таван богд ‘пять святых’.

Три горы Баруун сайхан ‘восточная красивая’, Дунд сай­хан ‘средняя красивая’ и Зуун сайхан ‘западная красивая’ мест­ные жители называют Гурван сайхан ‘три красивых’ или Говь гурван сайхан ‘три гобийских красавицы (красивых)’. Также с числительными встречаются такие названия: Гурван цэнхэр ‘три голубых’, Таван богд ‘пять святых, священных’, Далан хар ‘семь­десят черных’, Далан жаргалан ‘семьдесят счастливых’, Зуун хар ‘сто черных’, Тумэн цогт ‘десять тысяч искристых’. Как отмеча­лось выше, число зуун ‘сто’, как правило, указывает на неопреде­ленное множество, тумэн также может передавать значение бес­численного множества.

Сложные вербоидные топонимыК данному типу составных именований относятся образо­

вания с главным компонентом — причастием. Нефинитные гла­гольные формы в монгольской топонимии представлены много­кратным причастием и причастием будущего времени.

На территории Монголии встречаются такие топонимы с многократным причастием: Чоно тврдвг ‘волчица щенится’ (так называют места, где щенятся волки), Нохой хуцдаг ‘собака лает’, Морь тушдаг ‘лошадь спутывается’, Дврввхавчдаг ‘стремя жмет’. Такие названия не характеризуют объекты с точки зрения физи­ческих свойств, но могут иметь определенное историческое объ­яснение. Многие географические названия такого типа появляют­ся в связи с тем, что некоторые суеверные люди связывают те или иные звуки и явления природы с нечистой силой.

Несомненно, подобные названия с многократным причас­тием на -даг восходят к трехкомпонентным сочетаниям типа чо­но тврдвг газар, морь тушдаг газар, где причастная форма вы­полняет функцию определения. Как известно, многократное при­частие находит широкое атрибутивное употребление, обозначая такое действие, которое приписывается предмету или лицу как

97

свойство на основе уже неоднократно совершившихся акций дан­ного действия, например, машин явдаг зам ‘дорога, по которой ездят машины’. Таким образом, в этих примерах причастные формы в скрытом виде содержат указание на место, где происхо­дит какое-либо событие.

В роли главного компонента сложного географического названия также может выступать причастие настоящего и буду­щего времени на -х. По определению В. Д. Дамбиновой, причас­тие будущего времени — это своеобразная глагольная форма, очень многозначная в своем употреблении, которая выражает на­правление на реализацию действия, которое обычно устремлено в будущее [Дамбинова, 1976, с. 112]. В функции главного компо­нента топонима причастие утрачивает категориальные значения переходности, вида, а также ослабляется значение времени.

Название реки Чоно харайх ‘(река, через которую) скачет волк’ связано с легендой, в которой некогда волк, гонимый охот­ником, перепрыгнул эту реку с крутыми берегами. Академик Б. Ринчен перевел это название как ‘река волчьего скачка’. О топо­ниме Дщрввхавирах ‘(ущелье, в котором) звенят стремена’ Б. Рин­чен пишет: «Название ущелья Дврвв хавирах передает образность языка и наблюдательность монголов. Оно создает образ узкой тропинки в горных теснинах, где звенят стремена всадников, жмущихдд друг к другу» [Ринчен, 1958, с. 7].

^ Также к этому типу сложных названий можно отнести ой- коним Бурэн тогтох ‘все установится’ и ороним Улаан бадрах ‘красный процветающий’. Только в последнем примере синтак­сическая связь между компонентами реализуется посредством сочинения, в то время как в остальных сложных географических названиях данного типа наблюдается подчинительная связь.

Помимо субстантивных, адъективных и вербоидных топо­нимов в нашем материале зафиксированы названия (оронимы), главный компонент которых представлен числительным, а зави­симый - прилагательным: Баян тумэн ‘богатый + десять тысяч’, Их мянган ‘большой + тысяча’, Элст мянган ‘песчаный + тысяча’. Употребление именно этих чисел в топонимике можно

98

связать с тем, что такие числа, как тысяча, десять тысяч и милли­он являются скорее числами-гиперболами, выступающими как показатели множества, несметной силы, богатства [Кочевники..., 2002, с. 182]. Таким образом, числительные в роли ведущего компонента также выступают эпитетами. Примечательно, что у С. Дулама числительное мянга соотносится с северным направ­лением, а тумэн - восточным [Дулам, 1999, с. 188].

Приведем таблицу, обобщающую вышеприведенные ти­пы двухосновных топонимов:

Таблица 4Типы двухосновных топонимов_____________

'Ч главный терминиров нетерминированныеобразования

зависимый\сущ.-

ОСНОВЭ|сущ,-осно-

ва

при-лагат.

при­час­тие

числи-тельн.

сущ. в форме ос­новы

+ + + + —

сущ. в род. п. + + + — —сущ. в совм. п. + + - -сущ. в совм. и род. п.

+ — — —

прилагательное + + + • +прил. в род. п. + + — — —

числительное + + + — —наречие + + -

Данные таблицы позволяют заключить, что географиче­ские термины могут вступать в синтаксические связи почти со всеми представленными зависимыми компонентами.

99

Сложные топонимы, состоящие из трех и более компонентов

Необходимо отметить, что такого рода сложные синтак­сические образования следует также рассматривать с позиции выполняемых компонентами синтаксических функций.

Многие трехчленные топонимы образовались в результа­те дополнительного маркирования двухкомпонентных названий: Баян улаан уул ‘богатая красная гора’, Баян вндвр овоо ‘богатый высокий обо’, Зуун Монгол уул ‘восточная монгольская гора’, Хойт (Урд) уйгар гол ‘северная (южная) уйгурская река’, вндвр цагаан овоо ‘высокая белая насыпь’, Монгол шар даваа ‘мон­гольский желтый хребет’. Дополнительное определение может иметь форму существительного в родительном падеже: Боржи- гины бор тал ‘серая степь борджигинов’, Тахийн шар нуруу ‘жел­тый перевал лошадей Пржевальского’, Хагийн хар нуур ‘черное озеро солончака (лишайника)’. В этом типе названий наблюдает­ся сочинительная связь между двумя определениями главного компонента.

Числительные в составе трехкомпонентных топонимов могут выполнять функцию определения к главному компоненту: Аман гурван сээр ‘три холма в пади’, Ажин гурван ширдэг ‘три тюфяка невестки’, Говъ гурван толь ‘три гобийских зеркала’, За- гийн гурвщ худаг ‘три саксауловых колодца’, Задгайн гурван хээр ‘три степи родников’, Ойн гурван мандал ‘три лесных мандалы’, Эрэгийн гурван гол ‘три долины берега’. Эти названия также воз­никли путем последовательного присоединения двух определе­ний.

Определение к главному компоненту может представлять собой субстантивное словосочетание с зависимыми компонента­ми прилагательными, числительными, причастиями или сущест­вительными. В данном типе топонимов наблюдается последова­тельная подчинительная связь между первым и вторым, затем между вторым и третьим (ведущим) компонентами.

Сложные определения зачастую бывают оформлены аф­фиксом родительного (реже совместного) падежа: Алаг нуурын

100

хонхор ‘впадина пестрого озера’, Бага (Их) газрын чулуу ‘камень малой (большой) земли’, Бор хярын элс ‘пески серого гребня’, Их нуруудын хотгор ‘впадина великих хребтов’, Хар нудэнгийн худаг ‘колодец черных глаз’, Халзан согоотын даваа ‘перевал комолой самки изюбря’, Цагаан бургасны гол ‘река белого тальника’, Шаазан толгойт балгас ‘развалины с фарфоровой вершиной’. В Хубсугульском аймаке есть большая гора, которая называется Хул азрагын нуруу ‘хребет саврасого жеребца’. Существует ле­генда, что во время войны один батор перед тем, как потерпеть поражение, привязал знамя к хвосту своего коня и отпустил его. Тот забрался на ближайшую гору, которую и прозвали ‘хребет саврасого жеребца’.

Числительное в роли зависимого компонента также отно­сится не к самому детерминативу, а к существительному, обра­зующему вместе с ним развернутое определение: Ганц модны гол ‘долина одного дерева’ (примечательно то, что в этой долине многочисленнные заросли кустарников), Таван овооны ам ‘падь пяти насыпей’ (название ущелья в Кобдоском аймаке, на запад­ной террасе которого есть пять насыпей), Таван хумстуул ‘гора с пятью ногтями’, Олон голын билчэр ‘пастбище многих рек’ - так называется место слияния рек Идэр, Дэлгэр и Бугсэй, откуда на­чинается река Селенга.

Причастные формы редко встречаются в роли главного компонента развернутого определения (Байцан-внгвруулэх цэг ‘точка прохождения скалы’) и также образуют генитивную кон- стукцию. На горе Богд уул, находящейся к юго-востоку от Улан- Батора, есть пади Шажин хурахын ам и Твр хурахын ам. О про­исхождении этих названий говорят: «Когда Богдо-хан ехал с юга, в самой большой пади на западной стороне Богд уул устроили для него ночлег и назвали ее Шажин хурахын ам ‘падь концен­трации веры’. А в пади на северной стороне этой горы ночевал один чиновник, сопровождавший Богдо-хана, поэтому ей дали имя Твр хурахын ам ‘падь концентрации власти’».

Подобные образования встречаются и на территории Крыма: мыс Чобан-Басты-Бурун ‘мыс, на который ступал пас-

101

тух’, Таш-Баскан-Кой ‘деревня, заставленная камнями’, Сала- ват-Качамак-Дере ‘ущелье, где скрывался Салават’ [Исхакова,1993, с. 16]. В якутской гидронимии также встречаются названия с причастием настоящего времени: Сылгылыыр-урэх ‘река, на ко­торую пригоняют скот’, Хатыыстыыр-урэх ‘река, где ловят осетров’.

И, наконец, зависимый компонент развернутого определе­ния может быть выражен существительным в форме основы (Дуу 4 хввтийн худаг ‘колодец останков дракона’, Хонин усны говъ ‘гоби бараньей воды’) или в родительном падеже (.Адгийн бввргийн ху­даг ‘колодец песка устья’, Чингисийн морины уяа ‘коновязь Чин- гиса’, Чингисийн гэрийн буурь ‘стойбище Чингиса’).

Таким образом, характер синтаксических связей между компонентами трехосновных топонимов может быть представлен следующим образом:

Схема 1.

П.С.

А - определение №1, В - определение №2, С - детерминатив. П.С. - подчинительная связь, С.С. - сочинительная связь.

102

Схема 2.

П.С.П.С.

С - детерминатив, А+В - развернутое определение, где В- главный компонент развернутого определения, А - зависимый компонент развернутого определения.

Бели в предыдущих трехчленных топонимах детермина­тив играл первостепенную роль, то в ряде других географических названий он вполне может носить факультативный характер: Гурван хурд уул ‘три колеса + гора’ (название потухшего вулкана в Сухэ-Баторском аймаке), Хара-Ус нуур ‘черная вода + озеро’, Уран дои уул ‘искусная наковальня + гора’; Аж богд уул ‘Батюш­ка святая гора’, Зоргол хайрхан уул ‘однолетний олень милая го­ра’, Баян хан уул ‘богатый хан-гора’. Как отмечалось выше, эпи­теты обладают возможностью полностью заменять географиче­ские термины.

Зафиксированные нами четырехкомпонентные образова­ния, как правило, содержат географический термин как главный компонент сложного топонима: калм. Бичкн дерен Нашун худг ‘маленьких четыре горьких колодца’, Их дврвн Нашун худг ‘боль­ших четыре горьких колодца’ (три определения с сочинительной связью), монг. Гун далайн гурван худаг ‘три колодца глубокого моря’ (два определения), Даръгангын галт уулт вндврлвг ‘дари- гангская вулканическая возвышенность’ (два определения), Илжгэн чихт хааны балгас ‘город хана с ослиными ушами’ (од­но определение), Хэрлэн баян улаан уул ‘керуленская богатая красная гора’ - название отделившегося от Хэнтэйских гор хреб­та. Первый компонент свидетельствует о том, что он находится

на левом берегу реки Керулен, вторая часть названия является эпитетом, пастбища там действительно обильные, не бывает за­сухи [Шагдар, 1996, с. 50]. Третий компонент указывает на цвет почвы, а главный компонент - оронимический термин, имеющий три определения. Цагаан дэрсний хойт худаг ‘северный колодец белого чия’ - гидрографический термин с двумя определениями, одно из которых в свою очередь тоже имеет определение цагаан.

§3. Онимизация предикативных конструкций

Несомненно, одной из особенностей монгольского онома- стикона является наличие в нем собственных имен, представляю­щих собой в синтаксическом плане предикативные конструкции, обладающие сказуемым и подлежащим, которое иногда просто подразумевается. Как известно, основой предложения является предикативность, которой нет ни у слов, ни у словосочетаний. Грамматическими средствами выражения предикативности явля­ются категории времени, лица и модальности. Последняя выра­жается категорией наклонения (изъявительное и повелительно­желательное) и особыми лексико-грамматическими средствами (модальные слова, частицы, вспомогательные глаголы).

Необходимо отметить, что имена-фразы (предложения) утрачивает свою предикативность и находятся вне временных и модальных отношений предложения. В своем новом качестве предикативная конструкция денотирует конкретный предмет (как правило, человека) и функционирует в качестве одного чле­на предложения.

АнтропонимыВ именниках тюркских и монгольских народов широко

представлены личные имена-фразы, содержащие формы изъяви­тельного и повелительно-желательного наклонений. Как отмеча­лось выше, в личных именах, представляющих собой глаголы по­велительного наклонения, содержатся те или иные пожелания ро­

к и

дителей, родственников ребенка, т.е. в основном эти антропони­мы выполняют дезидеративную функцию.

Повелительно-желательное наклонение в проприальной лексике представлено формой обращения I лица обоих чисел на - я, -е, посредством которой в апеллятивной сфере говорящий либо выражает свое намерение совершить какое-либо действие, либо приглашает второе совместно с ним что-либо сделать: За-Явъя ‘ну, пойдем’, Хтиигхургъе ‘счастья пожелаем’, Цэрэгбайя ‘буду- ка я воином’. Имя-фраза в III лице (аффикс -г) выражает пожела­ние родителей: Буян-Ирэг ‘пусть придет добродетель’. Ср. тат. Ирбулсын ‘пусть мужчиной станет’, Айбаксын ‘пусть взойдет лу­на’.

Предикативная конструкция в форме II лица повелитель­ного наклонения в качестве имени-фразы выражает приказ или повеление в форме основы глагола: Баярсонсго ‘сообщи о радо­сти’, Больсолъ ‘перестань, сменись’, Дуудагуул ‘веди за собой младших’, Мвнхзогс ‘вечным останься’, влзийбурд ‘счастьем пре­исполнись’, Хунд-вргууп ‘честь свою возноси’. В татарском языке также встречаются имена подобной структуры: Танат (тан ‘за­ря’ + ат ‘рассветай’), Байтуг (бай ‘богач’ + туг ‘родись’), Ишкил (иш ‘пара, чета’ + кил ‘приходи, явись’, в переносном смысле ‘родись’).

Примечательно, что в тюркском антропонимиконе зафик­сированы личные имена, в которых глагольная форма, вопреки строю языка, предшествует именной. Например, Килбарс (кил ‘приходи, явись’ + барс ‘тигр’), Торбай (тор ‘встань, живи’ + бай ‘богач’), Торбатыр (тор + батыр ‘богатырь, герой’) [Саттаров,1973, с. 42]. На материале монгольских имен подобных образова­ний не обнаружено.

Замечено, что в русских именах отмечается значительное количество глагольных образований с глагольным вторым ком­понентом при первом компоненте имени существительном, при­лагательном, числительном, местоимении: Челомбей, Рукосуй, Самохвал, Самозван, Косогляд, Вездегляд. Как отмечает А. В. Су­перанская, под влиянием большой глагольности русских имен

105

старинные элементы слав, мир, хвал и т.п. воспринимаются сей­час не однозначно, а весьма обобщенно, сопоставляясь и с суще­ствительным слава, и с прилагательным славный, и с глаголом славить. Такое восприятие автор объясняет тесным контактом с тюркскими языками, в которых членение имени на существи­тельное и прилагательное очень нечетко [Суперанская, 1969, с.70].

Представляют определенный интерес возникавшие в по- Л слереволюционный период в России имена, связанные с происхо­дившими в то время событиями. Среди них встречались антропо­нимы, представляющие собой аббревиацию предикативых конст­рукций: Изиль (исполняй заветы Ленина), Лунио (Ленин умер, но идеи остались), Люблен (Люби Ленина). В некоторых из них встречаются личные местоимения: Мотвил (Мы от В.И. Ленина),Яслен (Я с Лениным), Ясленик (Я с Лениным и Крупской). Следу­ет отметить, что в нашем материале по антропонимии монголь­ских народов личных имен, образованных посредством аббревиа­ции (буквенного сокращения), не обнаружено. В бурятском языке «способ аббревиации используется для образования прозвищ: ДТ-54 от личного имени и фамилии прозываемой - Дадуева Таня и года рождения денотата - 1954, вероятно по ассоциации с маркой трактора [Шулунова, 1995, с. 111]. Подобнощ рода сокращения действительно часто встречаются в качестве прозвищ: ХАС - Хубитуев Алдар Сергеевич, М&М’з - Молонова Мэдэг.

В апеллятивной же лексике широко используются графи­ческие аббревиатуры, составленные начальными буквами всех ь слов терминологического сочетания, например, АИХ - Ардын Их Хурал ‘Народный хурал’, ХЗХ - Хвгжмийн зохгюлчдын холбоо ‘Союз композиторов’, ХХК - хариуцлагатай хувьцаат компании * ‘ОАО’, ШТС - шапгхуун тугээх станц ‘бензоколонка’, УДШ — УлсынДээд Шуух ‘Верховный суд’.

Составные имена могут содержать как финитные, так и не финитные глагольные формы изъявительного наклонения. Из личных форм можно указать на форму прошедшего времени на -

106

в (Баяргарав ‘радость случилась’, Бид-Ялав ‘мы победили’, Гэ- рэлгарав ‘свет вышел’* Майгарав ‘май наступил’, Мягмаржаргав ‘Марс погас’, Одгийв ‘звезда рассвела’, Очгялбав ‘искра сверкну­ла’) и форму прошедшего времени на -лаа (Бийрлээ ‘я пришел’, Нармандлаа ‘солнце взошло’). Ср. тат. Туйкилде ‘свадьба при­шла’, Уразбакты ‘счастье взглянуло’, Ходайбирде ‘бог дал’, Ку- жаш Яркитде ‘Кужаш пошел к возлюбленной’. Следует отме­тить, что так же как и в именах, содержащих формы повелитель­но-желательного наклонения, здесь наблюдаются антропонимы с обратным порядком слов: Бирдэбек (бирдэ ‘дал’ + бек ‘князь’), Килдеураз (килде ‘пришло’ + ураз ‘счастье’), Бактыхужа (бакты ‘взглянул’ +хужа ‘хозяин’).

Как известно, причастие настояще-прошедшего времени в сочетании с отрицательной частицей означает незаконченное прошедшее время и в основном выполняет функцию финитной формы: Нэр-бгввгуй ‘имени не дали’. Можно с уверенностью ут­верждать, что и другие примеры Бимэдэхгуй ‘я не знаю’, Хэнчмэ- дэхгуй ‘никто не знает’, содержащие форму причастия настояще­будущего времени, представляют собой онимизированную пре­дикативную конструкцию.

Поскольку финитным формам глагола изначально прису­ща предикативность, они выступают в качестве сказуемых без особых частиц. Однако другие части речи также могут выступать как предикаты в случае, если они оформлены показателями ска­зуемого или так называемыми предикативными частицами и слу­жебными (вспомогательными) глаголами, также представленны­ми в проприальной лексике: Мвнхбайна ‘да прибывает вечным’, Мядагмт ‘цветком является’, Отгонбиз ‘самый младший, навер­ное’ (модальная частица с оттенком вероятности). Также в мон­гольском антропонимиконе встречаются имена с местоимением в роли подлежащего: Бибаатар ‘я - богатырь’, Чийбаатар ‘ты - богатырь’. В данном случае, на наш взгляд, можно говорить о формально невыраженном (имплицитном) предикате.

Кроме того, в данном разделе следует обратить внимание на имена, построенные по типу вопросительных и отрицатель-

107

ных предложений. Такие имена образуются при помощи вопро­сительных частиц уу / уу, бэ / вэ, а также вопросительных место­имений: Мэндуу ‘благополучно ли?’, Хэнбилээ ‘кто же?’, Хэнбэ ‘кто?’, Хэнмэдлээ ‘кто знал?’, Хэнмэдэхэв ‘кто знает?’, Юубшээ ‘что же?’, Юувэ ‘что?’, Яадаг-Юм ‘что делать?’, Яасан ‘что слу­чилось, что произошло?’. В случаях, когда после отрицательной частицы биш появляется дополнительный компонент, указываю­щий на предмет и тем самым расшифровывающий предыдущее отрицание: Бибишхорлоо ‘не я - колесо’, Хунбшигвлег ‘не человек- щенок’, Энэбтичулуун ‘это не (ребенок), камень’ также можно говорить об онимизации предикативной конструкции.

В целом, необходимо подчеркнуть, что в данное время в составе сложных дезидеративных имен из глагольных форм наи­более часто встречаются причастия будущего времени, высту­пающие в роли определения. Ряд других, в основном охранных имен вышли из широкого употребления. На основе вышеизло­женного мы можем утверждать факт наличия предикативных конструкций, подвергшихся процессу антропонимизации в со­временном монгольском языке. По всей вероятности, подобные именования бытуют в монгольской языковой среде с древнейших времен.

^ ^ ТопонимыКак известно, глагольные формы подвергаются топони-

мизации не во всех языках. Наиболее широко предикативные конструкции представлены в тюркской системе географических названий, чем она существенно отличается от многих других сис­тем (в том числе и от монгольской): башк. Айгирбаткан ‘жеребец утонул’, Барса Кельмес ‘если пойдешь - не вернешься’ (название сыпучих песчаных массивов или топких солончаков в Средней Азии), азерб. Гызгайытды ‘девушка вернулась’, турецк. Денизчё- рюн ‘море показалось’, казахск. Малкелди ‘скот приходил’ [Ни­конов, 1965, с. 66], якут. Ойуун-Умсара ‘шаман нырял’, Оту-Ту- рара ‘стоял шалаш’. Такие образования исследователь тюркской топонимии Г. Ярринг именует «топонимами полного предложе­

108

ния» [1961]. Как справедливо отмечает автор, эта категория глав­ным образом микротопонимическая и зародилась в тюркской языковой среде очень давно.

Для славянской топонимии также не характерны глаголь­ные образования. Существуют различные точки зрения относи­тельно топонимов типа Гуляй-поле, Гуляй-Борисовка, Гуляй-бал- ка, Копай-город, Деригород, Урвиживот. В частности, В. А. Ни­конов, относя их к императивным конструкциям, пишет: «Таких названий всего, по-видимому, не больше сотни, но они очень своеобразны и уходят корнями ещё к временам славянской общ­ности. Кроме подмосковного Звенигорода есть несколько его те­зок на Украине, объясняют это название как обозначение укреп­ления, где колокол возвещал о приближении неприятеля». Отве­чая на вопросы: как и почему из императива смогли возникнуть топонимы и что они означают, автор высказывает предположе­ние, что императив в одних случаях выражал пожелания, закли­нания, в других - выполнял функцию определения [Никонов, 1965, с. 95].

Е. А.Земская, описывая слова типа перекати-поле, дер- жи-дерево, считает, что здесь -и- - интерфикс, поскольку он вы­полняет чисто содинительную функцию. «Нельзя согласиться с утверждением, что -и- - показатель повелительного наклонения, так как в составе сложных слов он лишен значения, десемантизи- рован. Перечисленные и им подобные существительные (в том числе и географические названия) не имеют семантики повеле­ния, их именная часть не есть ни объект, ни субъект глагола в по­велительном наклонении, они не выражены падежной формой, которую «требует» повелительное наклонение (ср.: сорвиголова и сочетание сорви голову)» [Земская, 1973, с. 129]. Таким образом, исследователь утверждает, что в значении таких существитель­ных нет семантического компонента «повеления», императивно­сти.

В монгольской топонимии зафиксированные нами топо­нимы с глагольными формами многократного причастия, способ­ного выступать в качестве сказуемого (Чоно тврдвг ‘волчица ще­

109

нится’, Нохой хуцдаг ‘собака лает’, Морь тушдаг ‘лошадь спуты­вается’ , Дер ее хавчдаг ‘стремя жмет’), как отмечалось выше, вос­ходят к эллиптированным трехосновным географическим назва­ниям и чаще всего относятся к микротопонимам. И лишь одно название сомона в Центральном аймаке Баян-внжуул ‘проведи сутки в достатке (богатстве)’ содержит финитную форму глагола внжуул. Таким образом, можно сделать вывод, что в монгольской топонимии почти не представлены географические названия, об­разованные путем онимизации предикативных конструкций.

ЗАКЛЮЧЕНИЕПроведенное исследование представляет собой попытку

описания способов объективирования номинационных признаков монгольских онимов на уровне языковой структуры. В процессе работы нами были дифференцированы процессы образования языковых единиц в системе имен собственных.

Как известно, в развитии и обогащении апеллятивной лек­сики современного монгольского языка важнейшую роль сыгра­ли аффиксальный и лексико-синтаксический способы. По степе­ни продуктивности, на наш взгляд, за ними следует лексико-се­мантический способ словообразования. Процессы лексикализа- ции аналитических конструкций и фонетических вариантов слова ярко проявили себя в образовании целого класса изобразитель­ных слов в современном монгольском языке. Лексикализация не­которых грамматических форм также имела место еще в период классического монгольского языка.

Анализ способов образования проприальной лексики по­казал, что наиболее продуктивным является лексико-синтаксиче- ский способ. Тем не менее, большая группа онимов возникла в процессе онимизации простых производных и непроизводных апеллятивов. Кроме того, выявлены отглагольные образования. Предикативные конструкции переходят в разряд имен собствен­ных в основном в области антропонимии, в топонимическом же материале подобные образования почти не встречаются. Общеиз­вестен тот факт, что в монгольском языке нет слов категории рЫгаНа 1ап1ит. Однако, как выяснилось, плюрализация как спо­соб рождения новой лексемы используется в образовании они­мов (в частности, топонимов). Возникновение географических названий типа р1игаИа 1апШт возможно при наличии множест­венности предметов, выраженных апеллятивной основой.

Наше исследование позволяет сделать вывод о том, что производные личные имена имели более широкое распростране­ние в прошлом. В настоящее время наблюдается тенденция к со­кращению количества производных имен, что, вероятно, связано

111

с предпочтением имен с отвлеченным значением, при этом они- мы, как правило, представлены в форме основы. В ходе описания процесса аффиксации выявлено, что не все аффиксы могут в оди­наковой мере образовывать имена собственные. Ономастически­ми формантами можно считать те аффиксы, которые непосредст­венно указывают на денотат или географическую реалию. Дери- вативные средства антропообразования от различных производ­ных основ условно разделены на три группы: 1) аффиксы, не имеющие аналогов в апелятивной лексике; 2) аффиксы, имею­щие аналоги в апеллятивной лексике и 3) полуаффиксы.

При использовании лексико-синтаксического способа апеллятивы подвергаются наибольшей степени лексикализации и становятся несвободными сочетаниями слов с новым значением, иногда не мотивированным значениями сочетающихся слов. Подвергнувшись процессу онимизации, синтаксические словосо­четания сохраняют близость к свободным, доказательством чего могут служить широко распространенные эллиптированные име­на, возникшие в результате опущения одного из компонентов словосочетания.

Как известно, составные имена собственные выступают в предложении в качестве одного члена предложения, и все слово­изменительные аффиксы принимает на себя главный компонент словосочетания. Исследование сложных онимов проводилось с учетом морфолого-синтаксического принципа, согласно которо­му определялись отношение обоих компонентов именования к той или иной части речи и характер синтаксической связи между ними.

Таким образом, несмотря на то, что в проприальной лек­сике наблюдаются почти все способы образования апеллятивной лексики, степень их представленности остается разной. Вместе с о тем необходимо помнить, что в основе образования имен собст­венных и нарицательных лежат разные грамматические процес­сы: онимизация и лексикализация. Однако, как мы видим, меха­низмы действия основных процессов совпадают. В то же время можно сделать вывод о специфике конкретного языка, вбираю-

112

щего определенные языковые средства для создания новых язы­ковых единиц. Современный монгольский язык характеризуется в этом отношении преобладанием аффиксальных образований. В частности, установлено, что аффиксация занимает доминантное положение в образовании нарицательной лексики монгольских языков, в то время как ономастическая система обладает ограни­ченным количеством формантов.

Новые апеллятивные единицы, несомненно, играют опре­деленную роль в модификации семантической системы и выпол­няют ряд соответствующих функций. Проприальные же единицы характеризуются комплексом специфических признаков, качеств, функций. Экстралингвистичность оказывает большое влияние на внутрикатегориальное значение имен собственных.

Проведенное исследование позволяет выявить ряд осо­бенностей в процессе образования проприальной лексики совре­менного монгольского языка. Выводы и обобщения по теме ис­следования представляют интерес и для общего языкознания, по­скольку помогают глубже вникнуть в суть не только словообра­зовательных процессов, но и словотворчества в целом. Изложен­ные в работе позиции, полагаем, полезны и для понимания сущ­ности языкового знака.

Рассмотренный аспект функционирования языковых еди­ниц дает дополнительные сведения как о системе современного монгольского языка, так и о языковой системе как таковой. В ча­стности, определение специфики процесса проприальной номи­нации в современном монгольском языке и выявление ее типоло­гических черт дает возможность получить представление о взаи­мосвязи языка и мышления, соотношении словотворчества и мыслительной деятельности человека.

113

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ1 .Алдарова Н. Б. О некоторых исконных бурятских лич­

ных именах // Вопросы бурятской филологии. - Улан-Удэ, 1973.-Вы п. 2 .- С . 79-86.

2. Алдарова Н. Б. Из охранных имен бурят // Ономастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976. — С. 69-84.

3. Андреева С. В. Сопоставительно-типологическое иссле­дование способов словообразования в бурятском и русском язы­ках: Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 1996.

4.Бабуев С. Д. Из антропонимии закаменцев // Филологи­ческий сборник. - Улан-Удэ, 1998. - С. 216-218.

5.Бадмаева Л. Д. Об опыте сопоставительного рассмотре­ния словообразовательных процессов в старомонгольском и ти­бетском языках // Сопоставительно-топологические исследова­ния монгольских языков. - Улан-Удэ, 1993. - С. 27-34.

6.Бальжинимаева Ц. Ц. Составные топонимы-словосоче­тания в бурятском языке // Исследования по ономастике Бурятии. -Улан-Удэ, 1987.-С . 108-113.

7.Банчиков Г. Г. Брак и семья у монголов. - Улан-Удэ,1964.

8.Барадин Б. Шэлэгдэмэл зохёолнууд. - Улаан-Удэ, 1999. 4?. Басаева К. Д. Современные тенденции в употреблении

личных имен у бурят // Ономастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976. - С. 85-93.

10. Баскаков Н. А. Элемент %й1 ‘роза, цветок’ в составе каракалпакских женских имен // Ономастика Средней Азии. - М., 1978.-С . 138-143.

11. Башкуев Б. В. Своеобразие личных имен предбай- кальских бурят // Бурятские антропонимы и топонимы. — Улан- Удэ, 1981.-С . 23-40.

12. Бертагаев Т. А. Об этимологии слов баргуджин, баргут и тукум // Филология и история монгольских народов. - М., 1958.-С . 173-174.

114

13. Бертагаев Т. А. О спорных вопросах грамматики // Вопросы составления описательных грамматик. - М., 1961. - С. 86- 100.

14. Бертагаев Т. А. Морфологическая структура слова в монгольских языках. - М., 1969.

15. Бертагаев Т. А. Лексика современных монгольских литературных языков. - М., 1974.

16. Бикбулатов Н. В. Антропонимы и термины родст­ва / Ономастика Поволжья: Материалы III конференции по оно­мастике Поволжья. - Уфа, 1963. - С. 100-107.

17. Биткеева Г. С. Принципы образования женских слов (табу) в калмыцком языке // Вопросы грамматики и лекси­кологии современного калмыцкого языка. - М., 1976. - С. 200- 214.

18. Биткеева Г. С. Социальные аспекты некоторых имен у калмыков // Ономастика Калмыкии. - Элиста, 1983. - С. 85-95.

19. Бобровников А. А. Грамматика монгольско-кал- мыцкого языка. - Казань, 1849.

20. Болд Л. О некоторых деривационных суффиксах в уйгуро-урянхайском языке // Монгольский лингвистический сборник. - М., 1985. - С. 4-8.

21. Бонюхов А.А. Структура шорских топонимов // Языки и топонимия. Выпуск 1. - Томск, 1976. - С. 198-206.

22. Будаев Ц. Б. Бурятские диалекты. - Новосибирск,1992.

23. Будаев Ц. Б. О некоторых топонимах Ноёхона // Ономастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976. - С. 168-178.

24. Бураев И. Д. Эвенкийские топонимы в бурятском языке // Исследования по ономастике Прибайкалья. - Улан-Удэ, 1990. - С. 3-8.

25. Бураев И. Д., Шагдаров Л. Д. О бурятских личных именах // К изучению бурятского языка. - Улан-Удэ, БФ АН СО РАН, 1969.-С . 106-116.

26. Буряадай туухэ бэшэгууд. - Улаан-Удэ, 1992.

115

27. Бухаева О. Д. О нормах сочетаемости согласных фонем в русском и бурятском языках // Звуковой строй монголь­ских языков. — Улан-Удэ, 1989. - С. 32-42.

28. Виноградов В. В. Вопросы современного русского словообразования // Исследования по русской грамматике. - М.,1975.-С . 155-166.

29. Виноградов В. В. Словообразование в его отноше­нии к грамматике и лексикологии (на материале русского и род­ственных языков) // Вопросы теории и истории языка. - М., 1952. -С . 166-221.

30. Винокур Г. О. Заметки по русскому словообразо­ванию // Избранные работы по русскому языку. - М., 1959. - С. 421-486.

31. Винокур Г. О. О некоторых явлениях словообразо­вания в русской технической терминологии // Труды Института истории, философии и литературы. - М., 1938. - С. 39-68.

32. Владимирцов Б. Я. Сравнительная грамматика монгольского письменного языка и халхаского наречия. Введе­ние и фонетика. - Л., 1929.

33. Вяткина К. В. Культ животных у монгольских на­родов // Тезисы докладов научной сессии, посвящ. итогам работы ин-та этнографии АН СССР (Ленингр. отд-е). - Л., 1967. — С. 12- 14- * *

34. Галсан С. Сопоставительная грамматика русского и монгольского языков. Фонетика и морфология. 4.1. — Улан-Ба­тор, 1975.

35. Гачев Г. Д. Национальные образы мира. - М.,1988.

36. Гинзбург Е. А. Словообразование и синтаксис. - М., 1979.

37. Грамматика бурятского языка. Фонетика и морфо­логия. - Улан-Удэ, 1962.

38. Гриценко К. Ф. Глагольные гидронимы в якутском языке // Языки и топонимия. Выпуск 2. - Томск, 1976. - С. 208- 213.

116

39. Гэрэл А., Туул Ж. Мотивы выбора личных имен у монголов в современный период // Ономастика юга Восточной Сибири и Монголии. Тезисы докладов и региональной конферен­ции. - Иркутск, 1989. - С. 21-22.

40. Даваасурэн Б. Морфологические процессы и сло­вообразование в монгольском и тибетском языках: Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 2003.

41. Дамбинова В. Д. Причастие будущего времени в современных монгольских языках в функции главных членов предложения // Вопросы грамматики и лексикологии современ­ного калмыцкого языка. - М., 1976. - С. 110-121.

42. Дамдинов Д. Г. О топонимике бассейна реки Онон / / Ономастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976.-С . 178-202.

43. Дамдинсурэн Ц. Исторические достопримечатель­ности трех урочищ в Керулен Баин-Улане // Роль кочевых наро­дов в цивилизации Центральной Азии. - Улан-Батор, 1974. - С. 105-109.

44. Дарбакова В. П. Оронимия МНР // Ономастика. - М., 1969.-С . 199-200.

45. Дарбеева А. А. К вопросу о социальной сущности личных имен в монгольских языках // Ономастика. - М., 1969. - С. 46-53.

46. Дарваев П. А. Монгольско-алтайские (ойротские) лексические взаимоотношения: Автореф. дис. ... канд. филол. н. -Элиста, 1983.

47. Дариева Ц. А., Жабон Ю. Ж., Жабон Б. Ж. Тайна вашего имени. - Улан-Удэ, 1991.

48. Денисова В. В. Универсалии монгольских антро­понимов. - Улан-Удэ, 2004.

49. Догсурэн Ч. К некоторым вопросам систематиза­ции монгольской топонимики // Ч.Бизьяа. Труды монгольских филологов. - Улан-Батор, 1976. - С. 40-41.

50. Догсурэн Ч. Оронимические термины в современ­ном монгольском языке // Монгольский лингвистический сбор­ник.-М ., 1985.-С . 115-124.

51. Дондуков У.-Ж. III. Аффиксальное словообразова­ние частей речи в бурятском языке. - Улан-Удэ, 1964.

52. Дондуков У.-Ж. Ш. О категории сложных слов в бурятском языке // Вопросы бурятской филологии. Вып. 1. - Улан-Удэ, 1972. — С. 3-18.

53. Дондуков У.-Ж. Ш. Аффиксальное словообразова­ние в монгольских языках в сравнительном освещении с тюрк­скими языками // Сопоставительно-типологическое исследование монгольских языков. - Улан-Удэ, 1993. - С 3-13.

54. Дондуков У.-Ж. Ш. Словообразование монголь­ских языков. - Улан-Удэ, 1993.

55. Есенова Т. С. О текстовой функции слова «негн» («один») // Материалы Всероссийской научной конференции “Санжеевские чтения-4”. - Улан-Удэ, 1999. - С. 42-43.

56. Жамбалова С. Г. Космологические представления бурят // Проблемы традиционной культуры народов Байкальско­го региона. — Улан-Удэ, 1999. - С. 64-66.

57. Жамцарано Ц. Ж. Путевые дневники 1903-1907 гг.- Улан-Удэ, 2001.

58. Жамсаранова Р. Г., Шулунова Л. В. Топонимия Восточного Забайкалья. - Чита, 2003.

59. Жамсаранова Ц. Б. Географические термины в бу­рятском «Языке // Топонимика и историческая география. - М.,1976.-С . 61-63.

60. Жанузаков Т. Ж. Обычаи и традиции в казахской антропонимии // Этнография имен. - М., 1971. - С. 100-103.

61. Жапова Д. Н.-Д. Функциональная эволюция про­приальной лексики (на материале антропонимии монгольских на­родов): Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 2004.

62. Жуковская Н. Л. Категория и символика традици­онной культуры монголов. - М., 1988.

63. Жуковская Н. Л. Число в монгольской культуре // Археология, этнография и антропология в Монголии. - Новоси­бирск, 1987.-С . 34-48.

118

64. Жучкевич В. А. Топонимика. Краткий географиче­ский очерк. - Минск, Г965.

65. Забанова Л. Е. Дистрибуция антропонимических моделей в бурятском и английском языках: Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 2000.

66. Земская Е. А. Интерфиксация в современном рус­ском языке // Развитие грамматики и лексики современного рус-

*» ского языка. - М., 1964. - С. 36-62.67. Земская Е. А. Современный русский язык. Слово­

образование. - М., 1973.68. Зенков Г. С. Вопросы теории словообразования. -

Фрунзе, 1969.69. Золтоева О. Ф. Онимическая лексика современно­

го монгольского языка (мотивы номинации, семантика основ): Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 2000.

70. Золхоев В. И. Фонология и морфонология агглю­тинативных языков. - Новосибирск, 1980.

71. Исхакова X. Ф. Естественный язык тюркского типа по данным топонимии Крыма // Российский этнограф. - М., 1993. -С . 16-22.

72. Казакевич В. А. Современная монгольская топони­мика. -Л ., 1934.

73. Карпенко Ю. А. Названия звездного неба. - М.,1981.

74. Ковалевский О. Краткая грамматика монгольского книжного языка. - Казань, 1835.

, 75. Корсункиев Ц. К. Топонимика Яшкульского рай­она // Ономастика Калмыкии. - Элиста, 1983. - С. 57-72.

76. Кочевники Монголии: Культура. Традиции. Сим- ̂ волика: Учебное пособие / Н. Л. Жуковская. - М., 2002.

77. Кубрякова Е. С. Типы языковых значений. Семан­тика производного слова. - М., 1976.

78. Кубрякова Е. С. Что такое словообразование? - М.,1965.

119

79. Лазарева А. А. Типологические проблемы номина­ции (на материале онимической лексики бурятского и китайского языков): Автореф. дис. ... канд. филол. н. — Улан-Удэ, 1999.

80. Ламожапова И. А. Исконные личные имена у мон­гольских народов: структура, семантика: Учебное пособие. - Чи­та, 2004.

81. Ламожапова И. А. Исконные личные имена у мон­гольских народов: структура, семантика: Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 1999.

82. Ломтев Т. П. Предложение и его грамматические категории. - М., 1972.

83. Льюис Г. Морган Древнее общество. - Л., 1934.84. Мамонтова Н. Н. Структурно-семантические типы

микротопонимики Ливвиковского ареала Карельской АССР (Олонецкий район). — Петрозаводск, 1982.

85. Манжуева Ю. Ф. Гидронимия Циркум-Байкальско­го региона: Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 2003.

86. Маюрова Ж. Д. Сложные прозвища у бурят: струк­тура и семантика: Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 2001.

87. Мельхеев М. Н. Топонимика Бурятии. - Улан-Удэ,1969.

8$» Мельхеев М. Н. Топо-, этно- и антропонимические связи в ономастике // Ономастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976. - С. 23-46.

89. Мижидцорж Го. Словообразовательные суффиксы в монгольском и маньчжурском языках // Монгольский лингвис­тический сборник. - М., 1985. - С. 76-79.

90. Митрошкина А. Г. Бурятская антропонимия. - Но­восибирск, 1987.

91. Митрошкина А. Г. Вопросы методологии изучения бурятской антропонимии // Исследования по ономастике Буря­тии. - Улан-Удэ, 1987. - С. 8-25.

120

92. Митрошкина А. Г. Морфологическая структура ис­конно бурятских личных имен и семантика их апеллятивов // Ономастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976. - С. 46-69.

93. Митрошкина А. Г. Система бурятской антропони­мии // Ономастика Юга Восточной Сибири и Монголии. Тезисы докладов региональной конференции. - Иркутск, 1989. - С. 13-17.

94. Митрошкина А. Г. Трансонимизация как словооб­разование: на материале монгольских языков // Банзаровские чте- ния-2: Тезисы и доклады международной научно-практической конференции. - Улан-Удэ, 1997.-С . 119-122.

95. Митрошкина А. Г. Личные имена бурят. - Ир­кутск, 1995.

96. Михайлов Г. М. Заметки о топонимах Усть-Ор­дынского национального округа // Ономастика Бурятии. - Улан- Удэ, 1976.-С . 152-168.

97. Молчанова О. Т. Структурные типы тюркских то­понимов Горного Алтая. - Саратов, 1982.

98. Молчанова О. Т. Элемент тай в топонимии Сред­ней Азии и смежных территорий // Ономастика Средней Азии. - М., 1998.-С . 81-85.

99. Монраев М. У. Проблемы современной калмыцкой антропонимики: Автореф. дис.... докт. филол. н. - М., 1999.

100. Мурзаев Э. М. Заметки о географических названи­ях монголов// Современная Монголия, №4-6, 1940. - С. 119-126.

101. Мурзаев Э. М. Местные географические термины и их роль в топонимии// Вопросы географии. - М., 1970. - С. 16-35.

102. Мурзаев Э. М. География в названиях. - М., 1982.103. Мурзаев Э. М. О происхождении географических

названий // Природа, №7,1996. - С. 39-46.104. Наделяев В. М. Современный монгольский язык.

Морфология. - Новосибирск, 1988.105. Никонов В. А. Введение в топонимику. - М., 1965.106. Никонов В. А. Имя и общество. - М., 1974.

121

107. * Никулина 3. П. О структуре и формировании се­мантики прозвища // Семантическая структура слова. - Кемеро­во, 1984. - С.88-96.

108. Норжинлхам С. Лексико-грамматические особен­ности парных слов современных монгольских языков: Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 1999.

109. Омакаева Э. У. Культ созвездий и планет у монго­лов // Этнокультурная лексика монгольских языков. - Улан-Удэ,1994.-С . 44-49.

110. Орловская М. Н. Имена существительные и прила­гательные в современном монгольском языке. - М., 1961.

111. Очир А. О происхождении этнических названий монголов боржигин, хатагин, элжигин и цорос // Монголо-бурят­ские этнонимы. - Улан-Удэ, 1996. - С. 3-8.

112. Очир-Гаряев В. Э. Культ гор у монгольских наро­дов// Вопросы сравнительной этнографии и антропологии калмы­ков. - Элиста, 1980. - С. 135-143.

113. Очир-Гаряев В. Э. Термины гидрографии и их то­понимизация в монгольских языках // Ономастика Калмыкии. - Элиста, 1983. - С. 3-34.

114. Потанин Г. Н. Очерки северо-западной Монголии. Вып. 4 .-СПб., 1883.

Ц5. Першина К. В. Специфика ономастического сло­вообразования // Российский этнограф. - М., 1993. - С. 78-86.

116. Поппе Н.Н. Грамматика письменно-монгольского языка. - М.-Л., 1937.

117. Пюрбеев Г. Ц. Современная монгольская термино­логия. -М ., 1984.

118. Пюрбеев Г. Ц. Об одном типе синонимов в совре-, менной монгольской терминологии // Монгольский лингвистиче­ский сборник. - М., 1985. - С. 86-91.

119. Пюрбеев Г. Ц. Историко-сопоставительные иссле­дования по грамматике монгольских языков. Синтаксис словосо­четания. - М., 1993.

122

120. Рамстедт Г. Введение в алтайское языкознание (пе­ревод с немецкого). -%1., 1957.

121. Рассадин В. И. Антропонимы у тофаларов // Оно­мастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976.-С. 111-141.

122. Рассадин В. И. Очерки по исторической фонетике ’’ бурятского языка. - М., 1982.

• 123. Рассадин В. И. Система гидронимов бассейна р. , Ока // Исследования по ономастике Бурятии. - Улан-Удэ, 1987. -

С. 41-49.124. Рассадин В. И. Проблемы исторического словооб­

разования монгольских языков // Историко-сравнительное изуче­ние монгольских языков.- Улан-Удэ, 1995. - С. 120-132.

125. Рассадин В. И. Становление говора нижнеудин- ских бурят. - Улан-Удэ, 1999.

126. Реформатский А. А. Введение в языкознание. - М.,1967.

127. Ринчен Б. Из нашего культурного наследия. - Улан-Батор, 1958.-С . 6-8.

128. Санжеев Г. Д. Грамматика бурят-монгольского языка. - М.-Л., 1941.

129. Саттаров Г. Ф. Отглагольные антропонимы в та­тарском языке / Ономастика Поволжья: Материалы III конфрен- ции по ономастике Поволжья. - Уфа, 1963. - С. 41-48.

130. Сельвина Р.. Л. Отражение древней числовой сим­волики в калмыцкой антропонимии // Ономастика Калмыкии. - Элиста, 1983.-С . 73-84.

, 131. Сельвина Р. Л. Калмыцкие личные имена // Этни­ческая ономастика. - М., 1987.

132. Семенова В. И. Система личных имен эхиритских « бурят: Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан-Удэ, 2002.

133. Симина Г. Я. История отчеств // Ономастика По­волжья: Материалы III конфренции по ономастике Поволжья. - Уфа, 1963.-С . 177-182.

123

134. «.Симонов М. Д. Типология эвенкийских гидрони­мов Бурятии // Ономастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976. - С. 214- 237.

135. Скрынникова Т. Д. Этнотопоним Баргуджин-То- кум // История и культура народов Центральной Азии. - Улан- Удэ, 1993. - С. 41-50.

136. Соболева П. А. Моделирование словообразования // Проблемы структурной лингвистики. - М., 1972. - С. 82-87.

137. Солнцев В. М. Язык как системно-структурное об­разование. - М., 1971.

138. Солнцев В. М. Введение в теорию изолирующих языков. - М., 1995.

139. Системы личных имен у народов мира. - М., 1989.140. Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. - М., 1933.141. Сталтмане В. Э. Родительный падеж в структуре

балтийских топонимов в сравнении со славянскими // Восточно- славянская ономастика. - М., 1972. - С. 144-150.

142. Сталтмане В. Э. Ономастическая лексикография. - М., 1989.

143. Сундуева Е. В. Апеллятивное и проприальное сло­вообразование в современном онгольском языке: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. - Улан-Удэ, 2000.

144- Сундуева Е. В. Глагольные формы в составе мон- гольских^топонимов // Актуальные проблемы бурятского языка, литературы, истории: Тезисы докладов научно-практической конференции, посвященной 10-летию образования кафедры бу­рятской филологии ИГУ. - Иркутск, 2000. - С. 35-37.

145. Сундуева Е. В. Современные проблемы системы именования у монголов // Байкальские встречи-Ш: Культуры на­родов Сибири: Материалы III Международного научного симпо­зиума. Т. II. - Улан-Удэ, 2001. - С. 298-300.

146. Сундуева Е. В. Апеллятивные основы географиче­ских терминов (на материале монгольских топонимов) // Мате­риалы научно-практической конференции, посвященной 70-ле-

124

тию со дня рождения Б.-Д. Б. Бадараева. - Улан-Удэ, 2001. - С. 147-150.

147. Сусеева Д. А. Закономерности развития калмыцко­го языка в советскую эпоху. - Элиста, 1978.

148. Сусеева Д. А. Производное слово и словообразова­тельное гнездо в калмыцком языке // Вопросы грамматической системы монгольских языков. - Элиста, 1980. - С. 109-127.

149. Сусеева Д. А. Изменения в морфемном составе слов монгольских языков // Исследования по истории монголь­ских языков. - Улан-Удэ, 1993. - С. 77-86.

150. Суперанская А. В. Типы и структура географиче­ских названий // Лингвистическая терминология и прикладная топономастика. - М., 1964. - С. 59-118.

151. Суперанская А. В. Структура имени собственного. Фонология и морфология. - М., 1969.

152. Суперанская А. В. Общая теория имени собствен­ного.-М ., 1973.

153. Суперанская А. В., Суслова А. В. Современные русские фамилии. М., 1981.

154. Суперанская А.В. Что такое топонимика? - М.,1985.

155. Суперанская А. В. Русские фамилии и тюркские родоплеменные названия // Ономастика Юга Восточной Сибири и Монголии. Тезисы докладов региональной конференции. - Ир­кутск, 1989. - С. 8-10.

156. Сэржээ Ж. Морфологическая структура монголь­ских личных имен // Монгольский лингвистический сборник. - М., 1985.-С . 115-124.

157. Сэр-0джав Н. Кочевые народы и цивилизация Центральной Азии // Роль кочевых народов в цивилизации Цен­тральной Азии. - Улан-Батор, 1974. - С. 278-279.

158. Тодаева Б. X. Опыт лингвистического исследова­ния эпоса «Джангар». - Элиста, 1976.

159. Улуханов И. С. Словообразовательная семантика в русском языке. - М., 1977.

125

160. Хорлоо П. Народная песенная поэзия монголов (Проблема жанрового состава). - Новосибирск, 1989.

161. Цолоо Ж. Сравнительное исследование диалект­ной лексики монгольского языка: Дис. ... докт. филол. н. - Улан- Удэ, 1992.

162. Цыдендамбаев Ц. Б. Изучение ономастики Буря­тии и исторически связанных с ней регионов // Ономастика Буря­тии. - Улан-Удэ, 1976. - С. 3-23.

163. Цыдендамбаев Ц. Б. Грамматические категории бурятского языка в историко-сравнительном освещении. - М., 1979.

164. Цэгмид Ш. Примечательные места на карте Мон­голии // Современная Монголия, №1,1964. — С. 15.

165. Цэдэндамба Ц. Очерки по сопоставительной грам­матике русского и монгольского языков. - М., 1974.

166. Чареков С. Л. Эволюционная морфология. Часть I. Функционально-семантическая эволюция суффиксов в алтайских языках. - СПб., 1999.

167. Чимитдоржиев Ш. Б., Дамбрилова М. Д. Города и жилища монголов в средние века и новое время. — Улан-Удэ,1986. - С. 22-38.

168. Шагдаров Л. Д. Изобразительные слова в совре­менном бурятском языке. — Улан-Удэ, 1962.

169. Шагдаров Л. Д. К принципам унификации слов и названий из восточных языков при передаче их на русский язык // Ономастика Бурятии. - Улан-Удэ, 1976. - С. 93-111.

170. Шайхулов А. Г. Лексико-семантическая общность башкирской и казахской антропонимии // Этническая ономасти­ка.-М ., 1984.-С . 81-96.

171. Шайхулов А. Г. Аспекты системного исследования апеллятивов ономастических единиц в языках // Исследования по ономастике Прибайкалья. - Улан-Удэ, 1990.

172. Шалхаков Д. Д. О некоторых особенностях систе­мы родства у калмыков // Вопросы сравнительной этнографии и антропологии калмыков. — Элиста, 1980. — С. 127-129.

126

173. Шойбонова С. В. Имена собственные в художест­венной литературе (на материале художественных произведений бурятских писателей). Автореф. дис. ... канд. филол. н. - Улан- Удэ, 1999.

174. Шойбонова С. В., Шулунова Л. В. Ономастикон художественного произведения. - Улан-Удэ, 2004.

175. Шойжинимаева А. В. Ойконимия этнической Бу-♦ рятии (лингвистический анализ): Автореф. дис. ... канд. филол.

н. - Улан-Удэ, 2000.176. Шулунова Л. В. Прозвища в антропонимии бурят.

-Улан-Удэ, 1985.177. Шулунова Л.В. Типовые модели бурятских топо­

нимов (словообразовательный анализ) // Исследования по онома­стике Бурятии. - Улан-Удэ, 1987. - С. 33-41.

178. Шулунова Л. В. Номинация населенных пунктов Прибайкалья // Ономастика Юга Восточной Сибири и Монголии. Тезисы докладов и региональной конференции. — Иркутск, 1989. -С . 23.

179. Шулунова Л. В. Тюркоязычные топонимы Прибай­калья // Ономастика Юга Восточной Сибири и Монголии. Тезисы докладов к региональной конференции. - Иркутск, 1989. - С. 5.

180. Шулунова Л. В. Ономастика Прибайкалья. - Улан- Удэ, 1995.

181. Янко-Триницкая Н. А. Закономерность связей сло­вообразовательного и лексического значений в производных сло­вах // Развитие современного русского языка. - М., 1963.

182. Янценецкая М. Н. Семантические вопросы теории словообразования. - Томск, 1979.

183. Энхбат Д. Эволюция монгольских антропонимов1 (1900-1996 гг.): Автореф. дис... канд. филол. н. - Улан-Батор,

11 1996.

На монгольском языке:1.Бум-Эрдэнэ Б. Катуу хэвлэлд бэлтгэв. - Улаанбаатар,

1985.

127

2.Бямбасан Л. Орчин цагийн монгол хэлний угийн бутэц. Нэр угсийн аймаг. - Улаанбаатар, 1975.

3.Бямбасан П. Оноосон нэрийн тухай// ЭШ егууллийн эм- хтгэл хэл зохиол. - Улаанбаатар, 1963. - 34-38 хууд.

4.Дамдинцэрэн Ц. Монголын шинэ усгийн товч дурэм,1946.

5.Данихурэл Б. Катуу хэвлэлд бэлтгэв. - Улаанбаатар,1986.

6.Дулам С. Тооны бэлгэдэл зуй // Монгол бэлгэдэл зуй. Тэргуун дэвтэр. Улаанбаатар, 1999.

7. Дулам С. внгений бэлгэдэл зуй. Зуг чигийн бэлгэдэл зуй // Монгол бэлгэдэл зуй. Дэд дэвтэр. Улаанбаатар, 2000.

8.0чир А., Сэржээ Ж. Боржигин гэдэг туухэн нэрийн ту­хай // Туухийн судлал,17 боть. - Улаанбаатар, 1983. - 99-104 ху- УД-

9.0чир А., Сэржээ Ж. Монголчуудын овгийн лавлах. - Улаанбаатар, 1998.

10. Лувсанвандан Ш. Орчин цагийн монгол хэлний бутэц. - Улаанбаатар, 1968.

11. Лувсандэндэв А. Монгол угийн бутэц. - Улаанбаа­тар, 1960.

12. Монгол ардын улгэр (МАУ). МААЗ-ын чуулган. 1 боть.-— Улаанбаатар, 1982.

13. Орчин цагийн монгол хэлний уг зуйн байгуулал. - Улаанбаатар, 1987.

14. Орчин цагийн монгол хэлний уг зуйн байгуулалт. Монгол хэлний уйл угийн тогтолцоо. - Улаанбаатар, 1987.

15. Олзийхутаг Ц. Монгол угийн бутэц тууний заах ар­га. - Улаанбаатар, 1972.

16. бнербаян Ц. Монгол хэлний уг бутэх ёс. - Улаанба- таар, 1978.

17. Пэрлээ X. Монгол газрын туухэн нэрийн нэгэн зуйл // Монгол орны газар зуйл асуудал, № 8, 1968. - 146-153 ху- УД-

18. Саган-Сэцэн. Егйеш-ут 1оЬс1. 0МАХХ, 1984.128

19. Содном Ч. Монгол хуний нэрийн тухай // 81исИа МопдоНса, РазсюиШз, 15. Улаанбаатар, 1964. -27-134-р хууд.

20. Сэржээ Ж. Монголын нууц товчоон дахь зарим оноосон нэрийн тухай // ШУА-н мэдээ. - 1990, № 2. - 50-55-р ху- УД-

21. Сэржээ Ж. Монгол хуний нэрийн лавлах толь. - Улаанбаатар, 1991.

22. Сэржээ Ж. Монгол хуний нэр. - Улаанбаатар,1992.

23. Сэржээ Ж. Монгол овгийн нэрийн учир. - Улаан­баатар, 1999.

24. Шагдар Ш. Монгол орноор жуулчлах тавин зам (монголын аялал жуулчлалын газар зуй). - Улаанбаатар, 1995.

25. Шинэ усгийн дурмийн хадмал толь. - Хеххот,1987.

На европейских языках:1. Ве$е Ь. 8оше Тигклс Регзопа1 Ыатез т Ше 8есге1

Ыз*огу о? гНе Моп§о1з // Ас1а опеп1аНа Нип§апса. Уо1. 32, 1978. - р. 352-359.

2. (З п тт I. БегйзсЬе Огаттайк, 1848, III.3. 1агпп§ О. 8оте Ко1ез оГ Сеп1га1 Аз1ап Тигкю Р1асе

N3016$// ВиНейп оГ 1Ье Оео1о§юа1 1пз1ки1юпз оГ 1Ье ишуегзНу оГ 11ррза1а. Уо1.40, 1Грр5а1а, 1961. - р. 16-20.

4. Мтогзку V. Моп§о1 р1асе-пашез т Микп-КигсНз^ап // Ви11егт оГ 1Не 8сЬоо1 оГ Опеп1а1 апс! АГпсап ЗШсНез итуегз11у оГ Ьопдоп. Уо1.19,1957.- р . 58-81.

5. Мо$е$ Ь. К а т т § райетз атоп§ 1Ье топ§о1з // Моп§оНап 81исИез: 1оита1 оГ Моп§оПап 8ос1е1у. Уо1. 9, В1оотт§!оп, 1988.- р . 30-36.

С п и с о к использованных словарей1. Ахманова О. С. Словарь лингвистических терми­

нов. -М ., 1966.

129

2. Большой академический монгольско-русский сло­варь. В 4 тт. Отв. ред. Г. Ц. Пюрбеев. - М., 2001.

3. Бурятско-русский словарь / Сост. К’.М. Черемисов. -М ., 1973.

4. Голстунский К. Ф. Монгольско-русский словарь. В 3 тт. - Казань, 1844-1849.

5. Подольская Н. В. Словарь русской ономастиче­ской терминологии. - 2-е изд. перераб. и доп. - М., 1988.

6. Черемисов К. М. Бурят-монгольско-русский словарь. - М., 1951.

7. Языкознание. Большой энциклопедический сло­варь. - 2-е изд. - М., 1998.

130

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ........................................................................... 3

ГЛАВА 1. ОБРАЗОВАНИЕ ПРОСТЫХ ОНИМОВ.............................7

§1. Онимизация апеллятивов........................................................................ 8

§2. Онимизация онимов................................................................................ 37

ГЛАВА 2. ОБРАЗОВАНИЕ ПРОИЗВОДНЫХ И СЛОЖНЫХ ОНИМОВ 46

§1. Аффиксация апеллятивов...................................................................... 46

§2. Онимизация синтаксических сочетаний.............................................66

§3. Онимизация предикативных конструкций......................................104

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.................................................................111

СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.......... 114

131

Научное издание

Екатерина Владимировна Сундуева

ПРОПРИАЛЬНОЕ СЛОВООБРАЗОВАНИЕ В СОВРЕМЕННОМ МОНГОЛЬСКОМ ЯЗЫКЕ

Лицензия ИД №04488 от 12.04.2001.

Подписано в печать 14.07.2005. Формат 60x84 1/16. Уел. печ. л. 10. Уч.-изд. л. 10,2. Тираж 300. Заказ № 800. Цена договорная.Отпечатано в ИПК ФГОУ ВПО ВСГАКИ, 670031, г. Улан-Удэ, ул. Терешковой, 1.

I

гПи-%

Л\

7 I

г 1