Концепция конститутивного порядка в...

Национальный исследовательский университет

«Высшая школа экономики»

На правах рукописи

Корбут Андрей Михайлович

Концепция конститутивного порядка в этнометодологической

традиции

Специальность: 22.00.01 —

Теория, методология и история социологии

Диссертация на соискание ученой степени

кандидата социологических наук

Научный руководитель

кандидат философских наук,

доцент С. П. Баньковская

Москва — 2014

2

Содержание

Введение ...................................................................................................... 4

Глава 1. Проблема порядка в социологии и этнометодологии ....... 16

1.1 Проблема порядка в социологии ...................................................... 16

1.2 Этнометодологическая концепция порядка в социологической

литературе ........................................................................................... 23

1.3 Концептуализации порядка в этнометодологической литературе 32

1.4 Эволюция представлений о порядке в этнометодологии ............... 40

1.4.1 Этап первый: понятие «воспринимаемой нормальности» ... 42

1.4.2 Переориентация этнометодологии ......................................... 59

1.4.3 Этап второй: понятие «порядка с астериском» ..................... 64

Выводы ...................................................................................................... 71

Глава 2. Концепция конститутивного порядка: ключевые

элементы .................................................................................... 72

2.1 Понятие конститутивного порядка ................................................... 72

2.2 Элементы концепции конститутивного порядка ............................ 80

2.2.1 Методичность ........................................................................... 80

2.2.2 Наблюдаемость ......................................................................... 92

2.2.3 Ситуативность ........................................................................ 102

2.2.4 Практическая специфичность ............................................... 114

2.2.5 Когортность ............................................................................ 125

Выводы .................................................................................................... 136

Глава 3. Изучение порядка в этнометодологических

исследованиях ......................................................................... 138

3.1 Политика этнометодологических исследований ........................... 138

3.2 Феномены порядка в этнометодологических исследованиях ...... 147

3.2.1 Конверсационный анализ ...................................................... 147

3

3.2.2 Этнометодология науки ......................................................... 159

3.2.3 Исследования рабочих мест .................................................. 172

3.2.4 Этнография повседневности ................................................. 181

Выводы .................................................................................................... 192

Заключение .............................................................................................. 194

Библиография ......................................................................................... 198

4

Введение

Актуальность темы исследования. Проблема социального по-

рядка относится к ключевым проблемам социологии. Различные ее

решения образуют основание развития социологии как дисциплины.

Первоначально сформулированная Т. Гоббсом, проблема социального

порядка затем стала одним из центральных предметов внимания со-

циологов. Как отмечают Дж. Александер [Alexander, 1982: 93],

У. Скидмор [Skidmore, 1979: 17], П. С. Коэн [Cohen, 1968: 18],

Дж. Тернер [Тернер, 1985: 27], Д. Ю. Вронг [Wrong, 1994: 1], соци-

альная теория не может не отвечать на вопрос о порядке и все социо-

логические традиции можно проанализировать с точки зрения того,

какие варианты ответа на этот вопрос они предлагают и реализуют в

своем концептуальном и исследовательском аппарате.

Этнометодология, исходные принципы которой были сформули-

рованы в работах Гарольда Гарфинкеля и его единомышленников в

1950–1960-е гг. в США, предложила свою концепцию социального

порядка, которую можно назвать концепцией конститутивного по-

рядка1. Данная концепция предполагает, что социальный порядок но-

сит конститутивный характер, т.е. заключается для членов общества в

знакомом, привычном ходе дел, который составляет для них само со-

бой разумеющийся социальный мир. Акцентируя контингентный, си-

туативный характер социального порядка, эта концепция предложила

альтернативу представлениям о социальном порядке, которые доми-

1 Понятие «конститутивный порядок» было введено Г. Гарфинкелем в работе «Концепция и экспериментальные исследования „доверия“ как условия стабиль-ных согласованных действий» [Гарфинкель, 2009] для указания на определенные аспекты социального взаимодействия. Э. Ролз предложила обозначать этим тер-мином всю этнометодологическую концепцию социального порядка [Rawls, 2009, 2011]. Мы будем использовать его в этом расширенном смысле, т. е., говоря о конститутивном порядке, мы будем иметь в виду социальный порядок, понятый этнометодологически.

5

нировали в социологии того времени и во многом продолжают доми-

нировать до сих пор. Тем не менее, этнометодологическая концепция

социального порядка не была воспринята как полноценная альтерна-

тива, поэтому даже сегодня предоставляемые ею возможности для со-

циологического теоретизирования и эмпирических исследований все

еще требуют экспликации.

Неадекватность трактовок этнометодологической концепции со-

циального порядка связана с двумя причинам. Во-первых, многие

критики этнометодологии относят ее к одному из известных направ-

лений социологических исследований (чаще всего — к интеракцио-

низму, феноменологической социологии или микросоциологии) и

приписывают ей чуждые теоретические интересы и допущения. Во-

вторых, в самой этнометодологии теоретизирование занимает марги-

нальное положение, поскольку этнометодологи претендуют на ради-

кально эмпирический подход к социологическим феноменам. Тем не

менее, интерес к проблеме порядка всегда был основополагающим

интересом для Гарфинкеля, в работах которого на протяжении всего

его творчества можно найти не только примеры конкретных эмпири-

ческих исследований, но и развернутую сеть понятий и концептуали-

заций, обосновывающих необходимость эмпирического изучения со-

циального порядка и анализирующих принципиальные недостатки

существующих социологических подходов.

Анализ этнометодологической концепции конститутивного поряд-

ка и экспликация ее основных принципов позволили бы выявить тео-

ретический потенциал этнометодологии для решения ряда важнейших

социологических проблем, таких, как соотношение действия и струк-

туры, индивидуальности и коллективности, повседневных практик и

социальных институтов.

6

Научная разработанность проблемы. После выхода в 1967 г.

книги Г. Гарфинкеля «Исследования по этнометодологии» этномето-

дологические идеи стали предметом анализа со стороны широкого

круга социологов, однако в большинстве случаев этот анализ был ос-

нован на недостаточно адекватной трактовке базовых принципов эт-

нометодологии. Одной из наиболее распространенных стала интер-

претация этнометодологической концепции как субъективистcкой или

индивидуалистской. В работах Л. Козера [Coser, 1975], Э. Геллнера

[Gellner, 1975], Дж. Александера [Alexander, 1987: 257–280],

А. Гоулднера [Гоулднер, 2003: 444–449], З. Баумана [Baumann, 1973]

этнометодология рассматривается как один из способов изучения

внутренних смыслов, которые конкретные акторы приписывают дру-

гим людям, происходящим событиям и окружающим объектам. Одна-

ко такая индивидуалистическая трактовка не согласуется с этномето-

дологическим интересом к практической упорядоченности самих дей-

ствий, которую невозможно свести к интерпретативной активности

акторов.

Предпринимаемые внутри самой этнометодологии попытки кон-

цептуализировать разделяемое среди этнометодологов представление

о социальном порядке также следует признать неполным. В обзорных

работах Дж. Херитиджа [Heritage, 1984] и У. Шеррока и Р. Андерсона

[Sharrock, Anderson, 1986] проблеме порядка уделяется мало внима-

ния, несмотря на признание ее первостепенного значения. Представ-

ленная в работе П. Флинна [Flynn, 1991] концептуализация этномето-

дологического понимания социального порядка как «реализации

членства» ведет к тому, что идея конститутивного порядка связывает-

ся с идеей типизации социальных ситуаций и их восприятия в каче-

стве элементов социальной структуры, рассмотренных «изнутри»,

«глазами участников». При этом упускается из виду идея практично-

7

сти самого социального действия, имеющей своим источником не ти-

пизации происходящего акторами, а разворачивающуюся последова-

тельность действий. Д. Циммерман и Д. Л. Видер [Zimmerman,

Wieder, 1970], Х. Меган и Х. Вуд [Mehan, Wood, 1975], К. Лейтер [Lei-

ter, 1980], Д. Бенсон и Дж. Хьюз [Benson, Hughes, 1983] трактуют эт-

нометодологические представления о социальном порядке с точки

зрения феноменологической социологии А. Шюца и когнитивной со-

циологии А. Сикурела, утверждая, что для этнометодологии социаль-

ный порядок заключается в практиках придания видимости, ощуще-

ния или смысла порядка тем или иным социальным ситуациям. Такое

понимание, однако, предполагает апелляцию к универсальным струк-

турам повседневного сознания, интерес к которым можно найти лишь

в ранних работах Гарфинкеля, однако они не являются предметом по-

следующих этнометодологических исследований.

Наиболее продуктивными в плане экспликации этнометодологи-

ческой концепции социального порядка являются работы

Э. Ливингстона [Livingston, 1987: 12–18, 2008b: 123–130] и Э. Ролз

[Rawls, 1987, 1989a, 1989b, 2009, 2010, 2011]. Ливингстон выделяет в

качестве ключевого, с точки зрения этнометодологии, свойства соци-

ального порядка его наблюдаемость. Ролз показывает, что этномето-

дологически понятый порядок носит конститутивный и контингент-

ный характер. Однако, работы этих авторов тоже имеют ряд недостат-

ков. Ливингстон подчеркивает лишь один из аспектов этнометодоло-

гического понимания порядка, однако необходимо проанализировать

и другие компоненты концепции. Ролз, предлагая разделять два типа

порядка — конститутивный и институциональный или агрегирован-

ный, — не проясняет до конца, в чем именно заключается «конститу-

тивность». Кроме того, утверждая, что конститутивный порядок огра-

8

ничен институциональным порядком, она не уточняет, как именно это

происходит, каковы механизмы такого ограничения.

В отечественной социологической традиции этнометодологии в

целом и этнометодологической концепции социального порядка в

частности уделялось мало внимания. Среди самостоятельных работ,

посвященных этнометодологии, можно выделить работы Л. Г. Ионина

[Ионин, 1979, 2002, 2006], С. П. Баньковской [Баньковская, 2009],

И. В. Давыдовой [Давыдова, 2002], А. П. Огурцова [Огурцов, 1988],

И. Черновой [Чернова, 1999], И. Ф. Девятко [Девятко, 2003: 165–171],

Т. В. Сафоновой [Сафонова, 2005], И. А. Бутенко [Бутенко, 1987]. Хо-

тя в них анализируются некоторые основополагающие идеи этноме-

тодологии, проблема порядка либо не рассматривается вообще, либо

рассматривается в контексте ранних представлений Гарфинкеля, без

учета всего последующего корпуса этнометодологических исследова-

ний. И хотя в последние годы было опубликовано несколько перево-

дов этнометодологических работ [Сакс, 2006; Уотсон, 2006; Андер-

сон, Шеррок, 2010], в том числе работ Гарфинкеля [Гарфинкель, 2002,

2003а, 2003б, 2003в, 2009, 2012; Гарфинкель, Сакс, 2003]2, их публи-

кация не вызвала заметных обсуждений в социологических кругах.

Помимо прочего, такая ситуация объясняется, с одной стороны, от-

сутствием в отечественной социологии устойчивой дискуссии по про-

блеме социального порядка и, с другой стороны, малым числом отече-

ственных этнометодологических исследований3.

2 Так же необходимо отметить публикацию полного перевода книги Гарфин-

келя «Исследования по этнометодологии» [Гарфинкель, 2006], который, однако, отличается низким качеством.

3 Хотя такие исследования есть: [Тягунова, 2006; Бочаров, 2010, 2012; Бань-ковская, 2006].

9

Объект и предмет исследования. Объектом исследования явля-

ется концепция конститутивного порядка в этнометодологической

традиции.

Предметом исследования являются ключевые понятия концепции

конститутивного порядка в этнометодологической традиции и ее ис-

торическая эволюция.

Цель и задачи исследования. Целью диссертационного исследо-

вания является историко-теоретический анализ основных компонен-

тов концепции конститутивного порядка в этнометодологии.

Для достижения указанной цели решаются следующие задачи:

1. Проведение историко-социологической реконструкции эволю-

ции представлений о социальном порядке в этнометодологии.

2. Экспликация основных отличий этнометодологической концеп-

ции конститутивного порядка от других социологических концепций

социального порядка.

3. Прояснение ключевых понятий, входящих в этнометодологиче-

скую концепцию конститутивного порядка.

4. Анализ способов реализации концепции конститутивного по-

рядка в основных направлениях этнометодологических исследований.

5. Оценка возможностей использования этнометодологической

концепции конститутивного порядка для разработки вопросов социо-

логической теории.

Теоретические и методологические основы диссертации. В ос-

нове диссертационного исследования лежит методология историко-

социологической реконструкции, позволяющая эксплицировать сеть

понятий и исследовательских допущений, ключевых для изучаемой

социологической традиции. В рамках данной методологии каждое по-

10

нятие рассматривается в контексте его взаимосвязей с другими поня-

тиями, входящими в рассматриваемую традицию, а также в контексте

его возникновения и взаимосвязей с понятиями других социологиче-

ских традиций. Материалами для анализа служили первоисточники,

критическая литература, методологические работы, а также архивные

материалы. В результате исследования была реконструирована дина-

мика взглядов на конститутивный порядок в этнометодологической

традиции, выделено концептуальное ядро этнометодологического

подхода к социальному порядку, прояснены теоретические основания

эмпирических этнометодологических исследований. Достоверность

полученных выводов определяется учетом всей релевантной социоло-

гической литературы и современного состояния разработанности цен-

тральной темы исследования.

Научная новизна исследования. Научная новизна диссертацион-

ного исследования состоит в следующем:

1. Впервые в отечественной социологии рассматриваются струк-

тура и основные положения этнометодологической концепции кон-

ститутивного порядка.

2. В результате анализа первоначальной формулировки проблемы

социального порядка выделены две ее составляющие: вопрос обыден-

ности порядка и вопрос конкретности порядка. Предлагается рассмат-

ривать все социологические решения проблемы порядка как ответы на

два указанных вопроса.

3. Впервые проанализирован и систематизирован корпус критиче-

ских работ, посвященных этнометодологическим представлениям о

порядке.

4. Выделены два этапа в эволюции этнометодологических пред-

ставлений о конститутивном порядке: этап, на котором доминировало

11

понятие «воспринимаемой нормальности», и этап, на котором было

предложено понятие «порядок с астериском», и проанализированы

основные различия этих этапов.

5. Выявлены стабильные элементы этнометодологической концеп-

ции конститутивного порядка, а также элементы, трансформировав-

шиеся вследствие методологической, эмпирической и концептуальной

переориентации этнометодологии при переходе от первого этапа

формулирования концепции порядка ко второму.

6. Выделены четыре ключевые направления этнометодологиче-

ских исследований: конверсационный анализ, этнометодология науки,

исследования рабочих мест и этнография повседневности и показано,

каким образом этнометодологическая концепция порядка реализуется

в этих направлениях, что ранее не становилось предметом специаль-

ного анализа в социологической литературе.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Концепция конститутивного порядка является общим основани-

ем как теоретических, так и эмпирических исследований в этномето-

дологии.

2. С точки зрения этнометодологии, конститутивный порядок за-

ключается в практиках производства организованных свойств дей-

ствий и ситуаций, составляющих для социального актора само собой

разумеющийся повседневный мир. Так понятый конститутивный по-

рядок представляет собой локальное достижение членов общества в

каждый момент времени. С точки зрения этнометодологии, само со-

бой разумеющийся повседневный мир приобретает объективный ха-

рактер не в результате интерпретативной деятельности акторов, а в

результате согласованного упорядочивания воспринимаемых особен-

ностей текущих ситуаций.

12

3. Концепция конститутивного порядка включает пять компонен-

тов: принцип методичности порядка, принцип наблюдаемости поряд-

ка, принцип ситуативности порядка, принцип практической специ-

фичности порядка и принцип когортности порядка. Принцип мето-

дичности подчеркивает процедурный, систематический и воспроизво-

димый характер действий производства порядка. Принцип наблюдае-

мости предполагает доступность порядка в непосредственно воспри-

нимаемых деталях осуществляемых действий. Принцип ситуативно-

сти указывает на взаимообусловленность текущей ситуации деятель-

ности и практики, реализуемой в этой ситуации. Принцип практиче-

ской специфичности предполагает неотделимость локальных феноме-

нов порядка от конкретных областей деятельности, в которых они

производятся. Принцип когортности означает, что группа акторов, со-

здающих социальный порядок в текущей ситуации, приобретает об-

щие характеристики в результате осуществления совместной практи-

ки.

4. Формулирование проблемы конститутивного порядка в этноме-

тодологии делится на два этапа. На первом этапе, ключевым понятием

которого является «воспринимаемая нормальность», были сформули-

рованы принципы методичности и наблюдаемости порядка. На вто-

ром этапе, ключевым понятием которого является «порядок с асте-

риском», были сформулированы принципы ситуативности, практиче-

ской специфичности и когортности порядка.

5. Исследовательская политика этнометодологии при изучении

конститутивного порядка опирается на пять принципов: принцип уни-

кальной адекватности методов, принцип этнометодологического без-

различия, принцип эпистемического эгалитаризма, принцип «порядка

во всех точках» и принцип этнометодологической серьезности. При-

менение этих принципов в конкретных исследованиях обеспечивает

13

адекватное, с точки зрения этнометодологии, описание локальных

действий производства порядка.

6. Существуют четыре основные направления этнометодологиче-

ских исследований: конверсационный анализ, этнометодология науки,

исследования рабочих мест и этнография повседневности. Каждое из

этих направлений выявляет способы производства порядка в специ-

фических ситуациях деятельности. Конверсационный анализ показы-

вает, каким образом коммуникативный порядок создается и поддер-

живается в процессе организации обмена репликами. Этнометодоло-

гия науки показывает, как локальная историчность практики ученых

обеспечивает появление культурных объектов, которые затем описы-

ваются и анализируются в качестве существующих объективно, неза-

висимо от практик их производства. Исследования рабочих мест пока-

зывают, что любой локальный феномен порядка является ситуатив-

ным достижением на рабочем месте и представляет собой результат

рутинного разграничения акторами описания действия и хода его

осуществления. Этнография повседневности эксплицирует методы

самоорганизации, ведущие к приданию локальным взаимодействиям

устойчивых свойств.

Апробация результатов. Основные результаты диссертационного

исследования апробировались на Международной научной конферен-

ции «Векторы развития современной России: прагматика научного

знания» (г. Москва, 8–9 апреля 2011 г.), Летней школе «Теория прак-

тик и социология материальности» (г. Санкт-Петербург, 4–11 июля

2011 г.), 10-й Международной научной конференции Международно-

го института этнометодологии и конверсационного анализа (г. Фри-

бург, Швейцария, 11–14 июля 2011 г.), Научной конференции «Поле-

таевские чтения» (г. Москва, 27 сентября 2011 г.), Научной конферен-

14

ции «Социальные исследования местных сообществ» (г. Москва, 18–

19 ноября 2011 г.), Зимней магистерской школе «Современные социо-

логические теории» (г. Москва, 15–17 февраля 2013 г.) и XX Ежегод-

ном международном симпозиуме «Пути России: альтернативы обще-

ственного развития 2.0» (г. Москва, 22–23 марта 2013 г.). Промежу-

точные результаты диссертационного исследования представлялись

на воркшопах Академической аспирантуры НИУ ВШЭ 14 июня

2011 г., 6 декабря 2011 г., 14 июня 2012 г. и 28 мая 2013 г. Результаты

исследования были также представлены в докладе, прочитанном

30 октября 2012 г. в Центре гуманитарных и естественных наук им.

Валенте Университета Бентли (США).

Результаты диссертационного исследования были использованы

при разработке программы и проведении учебного курса «Этномето-

дология и конверсационный анализ» для слушателей магистерской

программы «Фундаментальная социология» Московской высшей

школы социальных и экономических наук (2011–2013 гг.).

Теоретическая и практическая значимость исследования. Ре-

зультаты исследования позволяют систематизировать основные поня-

тия этнометодологии, а также выделить исходные теоретические

предпосылки этнометодологических исследований. Их также можно

использовать в метатеоретических исследованиях связей этнометодо-

логии с другими социологическими подходами и позиции этномето-

дологии в отношении ключевых проблем социологической теории.

Результаты исследования можно применять для разработки про-

грамм эмпирических исследований, прежде всего, в таких областях,

как изучение организационных практик, исследования повседневно-

сти, исследования науки.

15

Материалы исследования могут использоваться при проектирова-

нии курсов по социологической теории, истории социологии, социо-

логии повседневности.

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения,

трех глав, заключения и списка литературы, насчитывающего 224 ис-

точника. Общий объем работы 219 стр. (9 а. л.).

16

Глава 1. Проблема порядка в социологии и этнометодологии

1.1 Проблема порядка в социологии

Упорядоченные свойства социальных действий всегда были цен-

тральным предметом внимания в социологии. Каких бы представле-

ний о научном знании ни придерживались социальные ученые и ка-

кую бы науку они ни рассматривали в качестве образца для подража-

ния, применяемые ими исследовательские процедуры были направле-

ны на обнаружение регулярностей в наблюдаемых действиях и на

объяснение этих регулярностей. Эмиль Дюркгейм, например, обосно-

вывая возможность сугубо социологического изучения случаев само-

убийства, писал: «Если вместо того, чтобы видеть в этих случаях со-

вершенно особые для каждого из них обстоятельства, независимые

друг от друга и требующие каждое специального рассмотрения, взять

общее число самоубийств, совершенных данным обществом в данный

промежуток времени, то можно установить, что полученная таким об-

разом сумма не явится простой суммой независимых между собой

единиц, голым собранием фактов, но что эта цифра образует новый

факт sui generis, имеющий свое внутреннее единство и свою индиви-

дуальность, а значит, свою особую природу, тем более для нас важ-

ную, что она по существу своему глубоко социальна» [Дюркгейм,

1998: 28–29]. Высказывание Дюркгейма выражает не только его лич-

ную точку зрения по конкретному вопросу, но и гораздо более рас-

пространенный и общий взгляд. Апеллируя к фактическому характеру

регулярностей, наблюдаемых на уровне общества, социолог легити-

мирует свою дисциплину как самостоятельную и равноправную науку

среди других наук и одновременно указывает на ее специфический

предмет: социальный порядок.

17

Можно утверждать, что проблема порядка является центральной

проблемой социальной теории. Как отмечают Дж. Александер [Alex-

ander, 1982: 93], У. Скидмор [Skidmore, 1979: 17], П. С. Коэн [Cohen,

1968: 18], Дж. Тернер [Тернер, 1985: 27], Д. Ю. Вронг [Wrong, 1994:

1], социальная теория не может не отвечать на этот вопрос, и поэтому

каждая социологическая традиция предлагает свое решение проблемы

социального порядка. Однако аналитическое рассмотрение способов

формулирования проблемы социального порядка в социологии можно

проводить по-разному, поскольку данную проблему можно связывать

с разным кругом более широких эпистемологических вопросов.

Дж. Александер, например, связывает проблему порядка с социологи-

ческой переформулировкой традиционных эпистемологических тем

субъективности/объективности и свободы/детерминизма [Alexander,

1982: 70]. П. С. Коэн делит все социологические подходы на разные

типы в зависимости от того, как они рассматривают пять основных

аспектов или значений термина «социальный порядок»: ограничение,

взаимность, предсказуемость, согласованность и устойчивость [Cohen,

1968: 18–19]. Дж. Тернер предлагает рассматривать решения пробле-

мы социального порядка с точки зрения объяснения процессов инсти-

туционализации и деинституционализации [Тернер, 1985: 28]. Поэто-

му, прежде чем приступать к анализу этнометодологического видения

социального порядка, необходимо указать, какова будет аналитиче-

ская рамка нашего рассмотрения. Для этого мы вернемся к истокам

проблемы социального порядка. Как проблема она была сформулиро-

вана еще до появления самой социологии: первое последовательное ее

осмысление было предпринято Томасом Гоббсом в его знаменитой

работе «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церков-

ного и гражданского» [Гоббс, 1991]. Гоббсова проблема — это про-

блема социального порядка par excellence. Любая последующая со-

18

циологическая (или даже шире — социально-философская) традиция

предлагала свое решение Гоббсовой проблемы, поэтому рассмотрение

основных аргументов Гоббса и слабых мест его концепции позволит

точнее определить параметры анализа современных социологических

подходов к социальному порядку и увидеть, какое место среди них

занимает этнометодология.

Основной аргумент Гоббса состоит в следующем. Гоббс пытается

доказать, что если предоставить людей самим себе, они бы постоянно

враждовали друг с другом и их жизнь представляла бы собой хаос.

Она была бы «одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна»

[Гоббс, 1991: 96]. Ключевым здесь является первый предикат —

«одинока». Он означает, что в естественном состоянии общество не-

возможно. Поскольку все люди от природы наделены равными физи-

ческим или умственными способностями (и даже если их способности

не равны, то данное неравенство не настолько существенно, чтобы

дать кому-либо принципиальное преимущество перед остальными) и

поскольку достижение ими своих целей сталкивается со скудностью

доступных ресурсов, между людьми возникает соперничество, кото-

рое выливается в «войну всех против всех». Такого рода война не обя-

зательно заключается в одном лишь убийстве всех прочих. Люди мо-

гут также стремиться подчинить других, чтобы те перестали быть ис-

точником опасности. Кроме того, в некоторых случаях люди совер-

шают поступки, которые продиктованы не стремлением завладеть

определенными вещами или обеспечить свою безопасность, а жаждой

славы. Эти три цели — нажива, безопасность и слава — и являются

причинами войны всех против всех. Общество в таких условиях воз-

никнуть не может. Оно существует лишь там, где естественное состо-

яние сменяется гражданским, т. е. там, где появляется общая власть,

принуждающая людей к миру. Но люди стремятся к миру и в силу

19

присущих им страстей. Несмотря на то, что человеческая природа по-

буждает всякого использовать свою силу и изобретательность для

подчинения или уничтожения других людей, ему также присущ страх

смерти и желание приобретать вещи с помощью труда, а не грабежа и

насилия. Эти страсти толкают людей к миру, для достижения которо-

го разум предлагает ряд инструментов, которые Гоббс называет

«естественными законами». Первый и главный из этих законов гласит:

«Следует искать мира и следовать ему» [Гоббс, 1991: 99]. Люди отка-

зываются от права делать все, что они хотят, ради поддержания мира,

для чего они заключают соглашение. Однако наличие естественных

законов не гарантирует их соблюдение. Для их поддержания нужна

внешняя сила, в роли которой не могут выступать ни мелкие (вроде

семьи), ни крупные (вроде населения определенной территории) чело-

веческие объединения. Мир и безопасность возможны только там, где

большинство выбирает одного человека или собрание людей и пере-

дает ему или им всю полноту власти. Иными словами, такой внешней

силой может выступать лишь государство.

Таким образом, Гоббсова проблема, формулировку и одновремен-

но решение которой можно найти в «Левиафане», заключается в том,

как возможно общество. Каковы условия возникновения того типа

упорядоченных отношений, который мы называем «обществом»? Эти

отношения должны быть стабильными, поскольку порядок, установ-

ленный, например, на время войны с соседним государством, может

распасться по окончании боевых действий и в этом смысле не являет-

ся действительным социальным порядком. Гражданское состояние

отличается от естественного наличием специфического принципа по-

рядка, который носит надиндивидуальный и устойчивый характер.

Поскольку Гоббс находит этот принцип в общей власти, принуждаю-

щей к миру, для него общество и государство тождественны. Об этом

20

говорит, в частности, его описание того, чего лишаются люди, не

имеющие общества: у них «нет земледелия, судоходства, морской

торговли, удобных зданий, нет средств движения и передвижения ве-

щей, требующих большой силы, нет знания земной поверхности, ис-

числения времени, ремесла, литературы» [Гоббс, 1991: 96]. Сегодня

мы бы могли назвать все это «социальными институтами». Гоббс, по

сути, предлагает читателю представить, что было бы, если бы все эти

прекрасные вещи исчезли. Любой здравомыслящий человек, уже по-

знавший преимущества их наличия, должен признать, что их исчезно-

вение было бы катастрофой (примером которой может служить граж-

данская война).

Такое социально-политическое представление о порядке, предло-

женное Гоббсом, содержит лакуну, которая имеет принципиальное

значение для дальнейшего развития представлений о порядке в соци-

альных науках. Это лакуна связана с тем, как мы можем понимать те

социальные связи, которые, согласно описанию самого Гоббса, но в

противоречие с его основным тезисом, могут возникать даже в отсут-

ствие порядка. Хотя Гоббс не признает это, он вынужден описывать

людей в естественном состоянии таким образом, что между ними не

только возможны, но и необходимы определенные социальные отно-

шения. Отсутствие порядка, воплощенного в законах и поддерживае-

мого избранными представителями или представителем, тем не менее,

не исключает, во-первых, объединения людей между собой и, во-

вторых, единообразной оценки объектов в окружающей среде. С од-

ной стороны, Гоббс отмечает, что в естественном состоянии физиче-

ски слабые люди могут заключать союз «с другими, кому грозит та же

опасность», чтобы «убить более сильного» [Гоббс, 1991: 93]. С другой

стороны, условием вражды между людьми является то, что «два чело-

века желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут об-

21

ладать вдвоем» [Гоббс, 1991: 94]. В обоих случаях должна существо-

вать некоторая социальная механика, которая обеспечивает, во-

первых, возможность коммуникации людей между собой и, во-

вторых, возможность наделения объектов материального или немате-

риального4 мира одинаковым значением5. Гоббс никак не описывает

эту механику, поскольку принципиально разделяет упорядоченное

гражданское поведение и неупорядоченное естественное поведение.

Появление общей власти, олицетворяемой сувереном6, принципиаль-

но меняет поведение тех, кого Гоббс называется «частными лицами»

(particular men): вместо убийств и притеснений они начинают зани-

маться земледелием, судоходством, морской торговлей и т. д. Это

наблюдаемо разные формы деятельности. Разница между ними

настолько глубока, что даже утверждение мира на основе законов и

благодаря верховной власти не способно перебороть естественные

наклонности частного лица: «…даже в своем доме он запирает ящики,

и это тогда, когда он знает, что имеются законы и вооруженные пред-

ставители власти, готовые отомстить за всякую причиненную ему не-

справедливость» [Гоббс, 1991: 96]. То есть в обыденной жизни, не-

смотря на наличие законов и всех прочих признаков гражданского со-

стояния, люди все равно не доверяют друг другу. Разумеется, это не

значит, что человеческая натура всегда берет верх над социальным

порядком. Скорее, этот пример должен показать принципиальную

разницу между упорядоченным и неупорядоченным действием. Одна-

ко тем самым Гоббс уходит от вопроса, можно ли считать социальные

4 Сюда включаются и нематериальные объекты, поскольку, как полагает

Гоббс, люди могут стремиться не только к обладанию вещами, но и, например, к почету и славе.

5 На необходимость рассмотрения естественного состояния как определенно-го порядка указывают многие исследователи Гоббса, в частности, А. Ф. Филиппов [Филиппов, 2009: 115].

6 Сувереном может быть как один человек, так и собрание людей.

22

действия в естественном состоянии действительно социальными и,

значит, упорядоченными, поскольку идентифицирует социальный по-

рядок с обществом.

Сказанное выше позволяет выделить два принципиальных вопро-

са, которые составляют Гоббсову проблему социального порядка: во-

прос обыденности порядка и вопрос наблюдаемости или конкретно-

сти порядка. Ответ, предлагаемый самим Гоббсом, — то, что упоря-

доченные действия наблюдаемо отличаются от неупорядоченных и

что неупорядоченные действия могут наблюдаться лишь в повседнев-

ной жизни, — хотя он и не сформулирован единым и непротиворечи-

вым образом, оказался под сомнением в тот момент, когда социальные

ученые перешли от социально-политической трактовки социального

порядка к собственно социологической. По мере институционализа-

ции социологии и расширения и трансформации области социологи-

ческого интереса все большее внимание стало уделяться обыденному

обществу. В связи с этим возникла необходимость выработки других

ответов, которые были предоставлены первой волной социологов-

классиков — Контом, Спенсером, Теннисом, Вебером, Зомбартом,

Дюркгеймом, Зиммелем, Смоллом и др. и затем развиты их последо-

вателями и следующими поколениями социологов. В отличие от Гоб-

бса, социологические теоретики проблемы порядка полагают, что по-

вседневные действия упорядочены. Различия между ними заключают-

ся в том, присутствует ли порядок в самих конкретных вещах или он

находится по ту их сторону, за ними. Доминирующей трактовкой, ко-

торая в наиболее систематическом и последовательном виде пред-

ставлена в работах Т. Парсонса, стала трактовка «потустороннего» ха-

рактера социального порядка, которая предполагает, что для получе-

ния доступа к этому скрытом порядку необходимы особого рода ин-

струменты — методы профессиональной социологии. Адекватное

23

описание социального порядка, в этом случае, представляет собой та-

кое описание, в котором соблюдены требования того или иного со-

циологического метода.

Этнометодология, как мы покажем ниже, составляет альтернативу

данной традиции концептуализации порядка. Утверждая, что соци-

альный порядок — это порядок конкретных вещей, что конкретность

вещей и сама их возможность основываются на локальных практиках

производства и опознания порядка в наблюдаемых деталях действий,

она формулирует программу изучения того, что Гарфинкель называет

радикальными феноменами порядка [Garfinkel, 2002: 105], т. е. такими

феноменами, которые могут быть только открываться, причем от-

крываться эмпирически.

1.2 Этнометодологическая концепция порядка в социологической

литературе

Этнометодология сегодня уже стала частью социологического ка-

нона, т. е. является стандартным элементом социологических учебни-

ков, словарей и метатеоретических исследований. Все крупнейшие

теоретики современной социологии (Ю. Хабермас, Э. Гидденс,

П. Бурдье, Дж. Александер, Дж. Тернер, Р. Коллинз, Дж. Ритцер) от-

водили этнометодологии то или иное место в пространстве социоло-

гическое теории. Тем не менее, несмотря на возможные теоретические

импликации этнометодологии и на ключевое значение проблемы со-

циального порядка для социологии, анализу этнометодологической

концепции порядка уделялось не так много внимания. До выхода в

свет книги «Исследования по этнометодологии» в 1967 г. этнометодо-

логическая концепция порядка не становилась предметом рефлексии

среди социологов. Это было связано с несколькими причинами. Во-

24

первых, с тем, что к этому времени Гарфинкель опубликовал лишь не-

сколько работ, а его защищенная в 1952 г .докторская диссертация,

посвященная проблеме порядка, была доступна лишь небольшому

числу специалистов. Во-вторых, до этого момента этнометодологиче-

ская программа как таковая отсутствовала. Об этнометодологии зна-

ли, о ней говорили7, однако только в 1967 г. различные исследования

Гарфинкеля (как публиковавшиеся ранее, так и нет) были объединены

под одной обложкой и прямо названы «этнометодологией», т. е. толь-

ко в этой книге была впервые сформулирована концепция этномето-

дологических исследований, которая даже по своей форме принципи-

ально отличалась от принятых социологических концепций. Поэтому

можно сказать, что подлинная рецепция этнометодологической кон-

цепции порядка начинается после выхода в свет «Исследований по

этнометодологии». В этой связи особый интерес представляют первые

рецензии на книгу.

В этих первых рецензиях, в том числе тех, которые были опубли-

кованы в рамках специального обзорного симпозиума, посвященного

книге Гарфинкеля в журнале «Американское социологическое обо-

зрение», проблема порядка практически не обсуждается. Рецензенты

обращают внимание на сложный стиль автора [Wallace, 1968: 125;

Bruyn, 1968: 110; Wilkins, 1968: 643], на отсутствие стройной теории

[Busfield, 1968: 345], малое число ссылок на других авторов [Busfield,

1968: 345; Swanson, 1968: 124], сектантский характер этнометодоло-

гии [Wallace, 1968: 125; Wilkins, 1968: 642; Busfield, 1968: 345], недо-

статочную аналитичность [Coleman, 1968: 126]. Одни считают этно-

методологию исследованием повседневных акторов как теоретиков

7 Например, в 1965 г. на ежегодном собрании Американской социологической

ассоциации Гарфинкель выступил с докладом об этнометодологии, вызвавшем бурные споры, в результаты которых в 1967 г. в Университете Пердью был орга-низован специальный симпозиум по этнометодологии [Proceedings, 1968].

25

[Swanson, 1968: 123], другие — изучением «скрытой структуры нор-

мативной деятельности» [Bruyn, 1968: 109]. Лишь в рецензии

Дж. Коулмена упоминается проблема порядка, но в критическом клю-

че: он обвиняет Гарфинкеля в игнорировании морального порядка,

оказывающего принудительное воздействие на социальных акторов

[Coleman, 1968: 129]. Если исключить обвинения в тривиальности вы-

водов, скрываемой за сложным языком, то можно сказать, что первые

рецензенты видят позитивный вклад Гарфинкеля, прежде всего, в изу-

чении «невидимого» мира повседневных ожиданий, соглашений,

смыслов, которые лежат в основе социального порядка. Хотя тема по-

рядка напрямую не обсуждается, многие из рецензентов признают,

что этнометодология в изложении Гарфинкеля претендует на облада-

ние или действительно располагает идеями, которые имеют значение

для социологии в целом, а не только для отдельных ее направлений.

Поэтому, в той мере, в какой социология дает ответ на вопрос об

условиях социального порядка, этнометодология может внести свой

вклад в разработку этой проблемы. Однако этот аргумент если и при-

сутствует в рецензиях, то лишь имплицитно, о чем свидетельствуют и

дальнейшие отзывы на этнометодологическую программу, касающие-

ся уже не только одной конкретной работы, но и всего направления

исследований.

Вслед за первыми рецензиями последовал цикл обзорных статей,

целью которых была характеристика этнометодологии как самостоя-

тельной традиции [Denzin, 1970; Gidlow, 1972; Mullins, 1973; Bau-

mann, 1973; Attewell, 1974; Coser, 1975; Gellner, 1975; Mennell, 1975;

Chua, 1977; Gleeson, Erben, 1976; Гоулднер, 2003: 444–449]. Помимо

знакомых обвинений в сектантстве, эзотеричности языка и игнориро-

вании работ других социологов, в этих обзорах этнометодология от-

носится к определенному уже существующему социологическому

26

направлению: чаще всего, феноменологической социологии [Attewell,

1974] или символическому интеракционизму [Гоулднер, 2003: 444–

449; Denzin, 1970; Gidlow, 1972;], и поэтому на нее распространяется

критика, которая может быть направлена и против данных подходов.

Эти критические аргументы подразделяются на три основные группы:

первая приписывает этнометодологии индивидуалистическую пози-

цию, вторая — когнитивистскую позицию и третья — игнорирование

широких социальных структур.

Критика этнометодологии как индивидуалистического подхода

была впервые развернуто высказана З. Бауманом [Baumann, 1973] и

позже развивалась, например, Дж. Александером [Alexander, 1987:

257–280]. По мнению Баумана, «претензия этнометодологии на то, что

она применяет феноменологическую программу к социологии, не

подтверждается данными» [Baumann, 1973: 21]8. Связано это с тем,

что этнометодология неизбежно сближается с позитивизмом и делает

предметом своего анализа «множественность индивидуальных пере-

живаний» [Baumann, 1973: 18], объективные основания которых недо-

ступны для анализа. Другие критики якобы индивидуалистической

ориентации этнометодологии [Gellner, 1975; Coser, 1975] добавляют к

этому критическому аргументу о множественности индивидуальных

описаний другие пункты: неосознавание повседневными акторами то-

го, что они делают; несоответствие слов и действий акторов; вытека-

ющая отсюда невозможность предоставления критериев валидности

социологических выводов. Этнометодология, по мнению критиков, не

способна решить все эти проблемы, поскольку ее интересует только

то, как отдельные акторы интерпретируют окружающий мир.

8 Феноменологическая критика этнометодологии затем развивалась Роджерс:

[Rogers, 1983].

27

Интерпретация этнометодологии как когнитивного подхода полу-

чила широкое распространение в социологии, в том числе — благода-

ря усилиям тех, кого было принято относить к этнометодологам на

первом этапе развития этнометодологии9. Одним из первых когнити-

вистскую трактовку этнометодологии предложил Л. Козер, который в

своем президентском обращении к Американской социологической

ассоциации предположил, что «этнометодология стремится к де-

скриптивной реконструкции когнитивной карты в умах людей, кото-

рая позволяет им наделять смыслом свои повседневные действия и

коммуникации» [Coser, 1975: 696]. Этот же тезис высказывает

Э. Геллнер: «…в фокусе ее [книги „Исследования по этнометодоло-

гии“] внимания находятся внутренние смыслы, которые акторы при-

дают своим действиям» [Gellner, 1975: 432]. Как указывают эти две

цитаты, с точки зрения критиков, этнометодология изучает когнитив-

ные схемы, при помощи которых люди делают социальный мир

осмысленным. Социальный порядок — это порядок, преломленный

через индивидуальные восприятия, в основе которых лежат некоторые

инварианты обыденного мышления.

Такая когнитивизация социального порядка, по мнению критиков,

ведет к тому, что этнометодологи не замечают более широкого кон-

текста социальных структур, поэтому третья группа критических ар-

гументов исходит из той посылки, что этнометодология, концентри-

руясь на локальных обстоятельствах повседневной жизни, игнорирует

силы, которые на самом деле структурируют эту жизнь. Этот распро-

страненный аргумент высказывался сторонниками самых разных под-

ходов — начиная с марксизма [Chua, 1977; Gleeson, Erbenm 1976] и

заканчивая структурализмом [Coser, 1975: 696]. Этнометодологии

9 В первую очередь имеется в виду Аарон Сикурел, книга которого «Когни-

тивная социология» [Cicourel, 1974] получила широкую известность.

28

приписывается неспособность выходить за рамки актуальных ситуа-

ций и анализировать институциональный контекст, который оказыва-

ет формирующее воздействие на эти ситуации. Собственно социаль-

ная структура, согласно этой критике, ускользает от этнометодологи-

ческих исследований, т. е. этнометодология схватывает лишь неболь-

шой фрагмент социального порядка, описывая его проявления, но не

понимая, что за ними кроется.

Все три указанные линии критики тесно связаны между собой и, в

определенном смысле, взаимодополняющи. При этом сторонники эт-

нометодологии могут приписывать ей все те же интересы, только с

противоположным знаком: ориентация на точку зрения актора, выяв-

ление структур повседневного мышления, анализ конкретных ситуа-

ций взаимодействия могут считаться достоинствами. Проблема за-

ключается в том, что и критики, и сторонники этнометодологии, при-

писывая ей соответствующую позицию, упускают изначальную этно-

методологическую идею процедурного характера социального поряд-

ка. Они рассматривают социальный порядок как продукт смыслопо-

рождающей активности, истоки которой они находят либо в социаль-

ных институтах, либо в непосредственной интеракции. Однако этно-

методология никогда не описывала процессы наделения социальной

реальности смыслом. Гарфинкель, подчеркивая, что обычные члены

общества производят осмысленный социальный порядок, не предпо-

лагает, что его производство заключается в наделении этого порядка

смыслом. Скорее, речь идет о совершении наблюдаемо осмысленных

действий, осмысленность которых заключается в упорядочивании фе-

номенальных деталей. Осмысленность здесь является результатом не

когнитивного, а воплощенного действия. Безусловно, отчасти ответ-

ственность за указанное недопонимание несет и сам Гарфинкель, ко-

торый в своих ранних работах придерживался позиции, близкой ко-

29

гнитивистской трактовке социальной реальности А. Шюца. Однако,

как мы покажем ниже, во-первых, Гарфинкель не полностью следовал

в русле шюцевских идей и, во-вторых, достаточно быстро отказался

от них.

Указанные критические аргументы были высказаны в конце

1960-х — первой половине 1970-х, после чего такого живого интереса

к этнометодологии больше не наблюдалось. Тем не менее, поскольку

и сам Гарфинкель, и его коллеги и ученики продолжали проводить эт-

нометодологические исследования, периодически разные теоретики

пытались резюмировать этнометодологическую программу с учетом

последних наработок. Эти последующие попытки концептуального

анализа этнометодологии и ее места в социологии представляют осо-

бый интерес, поскольку, в отличие от предыдущих критиков, новое

поколение исследователей гораздо отчетливее понимает важность

проблемы социального порядка для этнометодологии.

Дж. Тернер в работе «Структура социологической теории» утвер-

ждает важность этнометодологического вклада в рассмотрение про-

блемы социального порядка. По его мнению, «участие этнометодоло-

гии потенциально революционно для социологического теоретизиро-

вания» [Тернер, 1985: 419]. В отличие от предыдущих критиков, Тер-

нер понимает, что в этнометодологическом подходе к изучению соци-

ального порядка «внимание приковано главным образом к методам,

которые используются для построения, поддержания и изменения

кажущегося упорядоченным и взаимосвязанным социального мира»

[Тернер, 1985: 423]. Однако «методы» понимаются в целом в когнити-

вистском ключе, как «явные и неявные методы людей для создания

предположения о социальном порядке» [Тернер, 1985: 419]. По мне-

нию Тернера, с точки зрения этнометодологии люди создают «види-

мость» социального порядка, которая поддерживается в процессе ин-

30

терпретации людьми друг друга. Но как только этнометодолог пыта-

ется описать эту «видимость», он сталкивается в проблемой обосно-

вания и верификации своих утверждений, поскольку существует оче-

видный зазор между субъективной интерпретацией актора и объек-

тивным суждением социолога10. Тем самым, Тернер сводит различия

между этнометодологией и прочими способами описания социального

порядка к различиям между концептуальными схемами: «Этномето-

дологическое решение гоббсовской проблемы порядка, таким обра-

зом, радикально отличается от того, что предлагается современными

теоретическими стратегиями, поскольку для этнометодолога усилия

должны быть непосредственно направлены на создание совокупности

абстрактных и верифицируемых теоретических утверждений относи-

тельно общих свойств того, как „акторы“ поступают, используя пра-

вила построения, „смысла социального порядка“» [Тернер, 1985: 431].

Таким образом, Тернер, хотя и утверждает прямую релевантность во-

проса о социальном порядке для этнометодологии и важность анализа

этнометодологического решения проблемы порядка, в итоге возвра-

щается к распространенной индивидуалистско-когнитивистской трак-

товке этнометодологии.

Дж. Ритцер, который относит этнометодологию к парадигме соци-

ального определения, так же поддерживает когнитивистскую интер-

претацию этнометодологии, поскольку «сторонники парадигмы соци-

ального определения в целом интересуются тем, что происходит в

умах людей» [Ritzer, 2001: 67]. С его точки зрения, этнометодология

не предлагает удовлетворительного решения проблемы связи между

10 Эту же точку зрения высказывает Б. Гидлов: «Этнометодологически ориен-

тированный исследователь пытается выявить смысловые структуры актора, на основании которых последний интерпретирует социальную реальность, так, что-бы его [исследователя] интерпретация поведения актора соответствовала реаль-ной интерпретации последнего» [Gidlow, 1972: 400].

31

микропорядком и макропорядком [Ритцер, 2002: 314–315]. Приписы-

вая ей отождествление этих двух типов порядка и называя это реше-

ние «интересным и радикальным», Ритцер тем самым формулирует

этнометодологическую концепцию порядка в чуждых ей терминах.

Для Ритцера микропорядок — это либо порядок моделей поведения,

либо порядок восприятий и убеждений, а макропорядок — это поря-

док общества в целом или культурных норм и ценностей [Ритцер,

2002: 420]. Однако, как мы покажем ниже, данное разделение непри-

менимо к этнометодологии, поскольку и в том, и в другом случае Рит-

цер апеллирует к порядку, находящемуся по ту сторону конкретных

наблюдаемых феноменов. Ритцер мог бы получить более адекватное

представление об этнометодологической концепции порядка из эмпи-

рических этнометодологических исследований, однако, хотя он и ана-

лизирует эти исследования, они являются для него лишь иллюстраци-

ями того, чем занимаются этнометодологи.

Дж. Александер в своей попытке всеобъемлющего теоретического

синтеза, в основе которой лежит рассмотрение теоретической логики

в социологии с точки зрения двух ключевых и аналитически различа-

ющихся проблем — проблемы действия и проблема социального по-

рядка, — имеет больше концептуальных ресурсов для осмысления эт-

нометодологического решения проблемы порядка, но, по сути, ото-

двигает этнометодологию на второй план в том, что касается ответа на

вопрос о социальном порядке, поскольку, с его точки зрения, Гарфин-

кель, будучи учеником Парсонса и сохранив интерес последнего к

коллективным феноменам, попал под влияние индивидуалистической

концепции Шюца и сконцентрировался на изучении индивидуальных

действий: «…Гарфинкеля интересуют источники коллективного по-

рядка, однако его фокусирование исключительно на конкретных ин-

дивидуальных актах конкретного индивидуального актора мешает ему

32

обнаружить что-либо помимо непосредственного вклада субъекта в

этот порядок» [Alexander, 1982: 198]. А поскольку «для классических

основателей социологии базовый вопрос заключается не в том, как

социальные упорядоченности конструируются в процессе индивиду-

альных обсуждений», индивидуалистические концепции Шюца и

Гарфинкеля не имеют отношения ко второй центральной проблеме

социологии — проблеме социального порядка. Однако такая рекон-

струкция позиции Гарфинкеля основывается на ошибочном прочте-

нии его ранних работ. Хотя концепция Шюца действительно рано или

поздно сталкивается с проблемой индивидуализма, Гарфинкель не

фокусируется на индивидуальных вкладах людей в коллективный по-

рядок. Скорее, он предлагает альтернативное видение социального

порядка как коллективного локального достижения, которое Алексан-

дер не замечает.

Таким образом, в большинстве указанных выше критических со-

циологических работ этнометодологической концепции порядка либо

отводится периферийное положение в экспозиции этнометодологиче-

ских концептуализаций и эмпирических исследований, либо она по-

лучает неадекватную трактовку (либо то и другое вместе).

1.3 Концептуализации порядка в этнометодологической

литературе

Проведенный выше анализ взглядов на этнометодологическую

концепцию социального порядка в социологической литературе пока-

зывает, что доминирование когнитивистского подхода к пониманию

основных идей этнометодологии мешает исследователям оценить

действительный вклад этнометодологов в разработку проблемы по-

рядка. В связи с этим возникает вопрос о том, есть ли в самой этноме-

33

тодологии адекватные описания специфически этнометодологическо-

го видения социального порядка. В данном параграфе мы рассмотрим

основные формы концептуализации социального порядка в этномето-

дологии. Предметом внимания при этом будет не реализуемая в эмпи-

рических и теоретических этнометодологических работах концепция

порядка, а то, как сами этнометодологи рефлексивно осмысляют спе-

цифическую для их традиции концепцию порядка.

Анализ концепции конститутивного порядка в этнометодологии

неизбежно сталкивается с запретом на теоретизирование социальных

феноменов, который выдвигается этнометодологами. Социальный по-

рядок в этнометодологии можно только исследовать, но не концепту-

ализировать. Любые попытки изложения этнометодологических

представлений о социальном порядке ведут к дистанцированию от

этого порядка и генерализованным описаниям. Эта проблема призна-

ется этнометодологами [Rawls, 1989; Hilbert, 2009; Coulter, 1993; Wil-

son, Zimmerman, 1979/1980; Lynch, 1999; Sharrock, 2001] и решается

несколькими способами. С одной стороны, как полагает Э. Ролз, тео-

ретические разработки в этнометодологии «изменяют гештальт тео-

ретического восприятия, позволяя нам задавать новые вопросы по

поводу мира» [Rawls, 2005: 6]. С другой стороны, по мнению Вилсона

и Циммермана, «теоретические идеи… периодически генерируют ги-

потезы, которые могут вести к серьезной проверке теоретических по-

нятий» [Wilson, Zimmerman, 1979/1980: 72]. Оба эти решения, однако,

предполагают, что теоретические разработки играют в этнометодоло-

гии самостоятельную важную роль, без которой эмпирические иссле-

дования лишились бы части своих оснований. Однако этот тезис про-

тиворечит радикально эмпирической ориентации этнометодологии, в

рамках которой теоретические аргументы служат лишь цели указания

34

на возможность и необходимость сугубо эмпирического решения

проблемы порядка.

Этнометодологи осознают центральное значение идеи социально-

го порядка для этнометодологических исследований, однако до сих

пор было предпринято лишь небольшое количество систематических

попыток показать, в чем заключается этнометодологический подход к

порядку, хотя при этом тема порядка упоминается едва ли не во всех

этнометодологических работах11.

Первые попытки осмысления этнометодологической концепции

порядка внутри этнометодологии были во многом связаны с понима-

нием этнометодологии как широкого интеллектуального движения,

близкого к некоторым другим подходам: символическому интеракци-

онизму, феноменологической социологии, микросоциологии. В этот

период (примерно до середины 1970-х годов) к этнометодологии от-

носились или причисляли себя многие исследователи, которые затем,

после кристаллизации этнометодологии как самостоятельной тради-

ции, оказались за пределами круга этнометодологов: А. Сикурел,

Э. Биттнер, Ш. Мессинджер, К. Макэндрю, П. Макхью, Л. Черчилл и

др. На этой первой стадии доминировало интерпретативистское пред-

ставление о социальном порядке. Показательным в этом плане являет-

ся высказывание Лейтера: «„Социальный порядок“ осмысляется эт-

нометодологами иначе. Он указывает на фактический характер соци-

альной реальности как социального продукта интерпретативных про-

цедур членов общества» [Leiter, 1980: 191]. Ключевым здесь стано-

11 В качестве примера можно привести книгу Лены Джейюси «Категоризация и моральный порядок» [Jayyusi, 1984], которая прямо посвящена теме «морально-го порядка», однако не содержит изложения того, что можно понимать под мо-ральным порядком. Тем не менее, в этой (как и в других) этнометодологической работе дается исследовательская спецификация порядка, которая заключается в выявлении социальных механизмов отнесения людей к той или иной моральной категории в конкретных ситуациях деятельности и в использования моральных категорий в языковых практиках.

35

вится понятие «смысла порядка», высказанное в работах Сикурела12 и

развитое его учениками13. Например, в книге Мегана и Вуда «Реаль-

ность этнометодологии» проблема социального порядка рассматрива-

ется через призму понятия «структурирование», которое призвано от-

ветить не на вопрос, «как возможен порядок», но на вопрос, «как воз-

можен смысл порядка» [Mehan, Wood, 1975: 190]. Для них практика

производства социального порядка — это практика конструирования

социальной реальности, элементами которой являются социальное

знание и процедуры интерпретации этого знания [Mehan, Wood, 1975:

99]. Установление социального порядка, следовательно, заключается в

осуществлении ряда когнитивных процедур с социально распределен-

ным, неявным, само собой разумеющимся, практическим знанием.

Такая трактовка этнометодологической концепции социального по-

рядка сближает ее с интерпретативизмом [Wilson, 1970].

Другого рода попытки концептуализации социального порядка в

этнометодологии относятся к тому периоду, когда этнометодология

перестала быть интеллектуальным движением и стала относительно

консолидированной дисциплиной. На этой второй стадии этнометодо-

логи концептуализируют социальный порядок уже не столько в теоре-

тических целях, сколько в целях респецификации проблемы порядка

исходя из корпуса этнометодологических исследований. Среди всех

попыток концептуализации выделяются две: предложенная в работах

Э. Ливингстона [Livingston, 1987: 12–18, 2008b: 123–130] и представ-

ленная Э. Ролз [Rawls, 1987, 1989a, 1989b, 2009, 2010, 2011].

12 См., например: [Cicourel, 1974: 31]. 13 Но не только ими. Например, в работе Циммермана и Видера говорится о

том, что этнометодология изучает «смысл и видимость порядка» [Zimmerman, Wieder, 1970: 292]. Этот же тезис повторяют Бенсон и Хьюз [Benson, Hughes, 1983: 19].

36

Ливингстон делит социологические подходы к порядку на две

группы: «социологии скрытого социального порядка» и «социологии

наблюдаемого социального порядка» [Livingston, 2008b: 124]. В пер-

вом случае социальный порядок считается скрытым за наблюдаемыми

действиями членов общества, тогда как во втором социальный поря-

док заключается в самих действиях и потому может наблюдаться. Пе-

ред социологиями скрытого порядка, к которым относится большин-

ство социологических подходов, неизбежно стоит проблема метода,

поскольку доступ к скрытому порядку можно получить только с по-

мощью специальных процедур. Порядок недоступен обычным членам

общества, однако он доступен профессиональным социологам. Со-

циологии наблюдаемого порядка, к которым относится этнометодоло-

гия, исходят из того, что упорядоченность поведения доступна не

только социологам, но и обыденным акторам. Более того, и социоло-

гам она доступна сначала как обыденным акторам, а только потом —

как профессионалам. Эти указания Ливингстона на способ понимания

порядка в этнометодологии крайне важны для настоящего исследова-

ния, однако они схватывают лишь один из аспектов этнометодологи-

ческой концепции порядка. Не меньшее значение, чем наблюдаемость

социального порядка, имеет, например, его процедурный характер.

Поэтому размышления Ливингстона могут служить отправной точкой

при изложении этнометодологической концепции порядка, но должны

быть существенно дополнены и уточнены.

Гораздо более развитую и целостную концептуализацию социаль-

ного порядка в этнометодологии можно найти в работах Энн Ролз, на

которых стоит остановиться отдельно. Ролз утверждает, что этноме-

тодологически понятый социальный порядок охватывает две формы

или две области порядка: «…одна соотносится с конститутивным ха-

рактером взаимодействия лицом к лицу, а другая — с объяснимым и

37

„правилосообразным“ характером институтов» [Rawls, 1989b: 147].

Есть конститутивный порядок и есть институциональный порядок.

Первый тип порядка — это порядок, в основе которого лежат консти-

тутивные практики производства значений. Второй тип порядка осно-

вывается на «ретроспективных институциональных схемах объясне-

ния» [Rawls, 1989a: 15]. Социальные институты нельзя свести к набо-

рам интеракций, но в то же время интеракции нельзя свести к реали-

зации институциональных норм и ценностей. Скорее, по мнению

Ролз, локально протекающие взаимодействия и институциональные

реальности ограничивают друг друга. Концепция двух социальных

порядков призвана показать, что этнометодология не занимает ни од-

ну из позиций в известных спорах о взаимоотношениях индивида и

структуры, микро и макро, приватного и публичного. Этнометодоло-

гия занимает «среднюю позицию» [Rawls, 1989a: 5], т. е. показывает,

каким образом институциональные структуры воспроизводятся в

непосредственных взаимодействиях и как непосредственные взаимо-

действия институционализируются и структурируются. В дальнейшем

идея Ролз помещает идею двух порядков в гораздо более широкий

контекст, нежели только контекст социологических исследований по-

вседневных действий. Ролз в некотором смысле возвращается к соци-

ально-политической трактовке порядка и доказывает, что два выде-

ленных ею типа порядка соответствуют двум типам организации об-

щества: досовременному и современному. С ее точки зрения, совре-

менные общества характеризуются усилением роли конститутивных

порядков и ослаблением роли институциональных порядков [Rawls,

2009: 508]. «В основе понятия конститутивного порядка лежит идея,

что для существования во взаимно интеллигибельном мире, с взаимно

интеллигибельными социальными идентичностями, причинами и це-

лями, люди должны руководствоваться некоторыми правилами, ожи-

38

даниями или предпочтительными порядками действия на базовом

уровне» [Rawls, 2009: 510]. В результате такой расширенной трактов-

ки идеи двух порядков Ролз приходит к выводу, что конститутивный

порядок является условием возможности обществ современного типа,

основанных на разделении труда и демократических ценностях14.

«…идея конститутивного порядка взаимодействия и идея самости и

смыслопорождения, основанного на рабочем консенсусе, предлагает

новый путь понимания социального порядка, социальных фактов, со-

циальных личностей и их связи с социальными институтами в совре-

менных дифференцированных обществах, которые хотят быть демо-

кратичными» [Rawls, 2010: 118]. Этнометодология (а также конверса-

ционный анализ Х. Сакса и интеракционная социология И. Гофмана)

развивает концепцию социального порядка как порядка непосред-

ственных интеракций, принцип структурирования которых находится

в них самих, а не в навязывающих им свою волю институтах. Инсти-

туты лишь предлагают и закрепляют различные способы объяснения,

обоснования и оправдания локально возникающих порядков и, тем

самым, ограничивают их.

Несмотря на то, что Ролз первой предложила достаточно целост-

ное видение этнометодологического способа концептуализации соци-

ального порядка и показала, что социальный порядок в этнометодоло-

гии понимается как порядок конститутивный, ее концепция имеет ряд

принципиальных изъянов, которые не позволяют рассматривать ее в

качестве рабочего основания для анализа этнометодологических

представлений о порядке. Во-первых, само разделение двух типов по-

рядка противоречит базовой интуиции этнометодологии. Когда Гар-

14 Ким [Kim, 2003] предлагает иное понимание современных обществ, однако,

как и Ролз, утверждает, что Гарфинкель описывает порядок именно в современ-ных обществах.

39

финкель пишет об «описуемости»15 социальных действий, он не пред-

полагает, что существует некий институциональный порядок, накла-

дывающий ограничения на естественно протекающие взаимодействия.

Кроме того, каким образом институциональный порядок может огра-

ничивать конститутивный? Реифицируя институциональный порядок,

Ролз подрывает идею локальности или ситуативности порядка, со-

ставляющую один из элементов этнометодологического представле-

ния о порядке16. Во-вторых, не видя разницы между правилами, ожи-

даниями и порядками, Ролз фактически поддерживает раннюю, ин-

терпретативистскую трактовку этнометодологической концепции по-

рядка, поскольку порядок соотносится с ненаблюдаемыми ожидания-

ми и правилами, которые руководят поведением и составляют запас

обыденных знаний, передающийся человеку культурой. Помимо того,

что Ролз не замечает разницы между «правилом» и «ожиданием», она

так же не показывает, каким образом правила и ожидания должны во-

площаться в упорядоченных действиях, хотя между ними должен су-

ществовать зазор, так как формулировка правила не равносильна са-

мому формулируемому действию17. Наконец, в-третьих, Ролз трактует

социальный порядок как порядок определенного общественного

устройства. Локальные действия согласования смысла происходящего

она рассматривает как образец действий, характерных для современ-

ных социальных связей. Конститутивный порядок оказывается не

15 Термин «accountability», который приобрел популярность и стал своеобраз-

ной визитной карточкой этнометодологии после выхода в свет первой книги Гар-финкеля (см.: [Garfinkel, 1967: 1–34]), сложно перевести на русский язык. Он обо-значает и объяснимость, и понятность, и сообщаемость, и описуемость. Мы будем переводить его как «описуемость», поскольку, на наш взгляд, такой перевод луч-ше согласуется с гарфинкелевской идеей наблюдаемости-сообщаемости социаль-ных практик и социальных ситуаций.

16 Шеррок тоже критикует идею двух порядков, хотя и на несколько иных ос-нованиях [Sharrock, 1999: 132–134].

17 В связи с этим также возникает вопрос, — на который Ролз не отвечает, — может ли существовать неинституциональная формулировка правила.

40

только конкретным порядком взаимодействия, но и одновременно по-

рядком общественным или, если вспомнить способ концептуализации

порядка Гоббсом, государственным. Иными словами, Ролз пытается

вернуть социологическое понимание проблемы порядка, сформулиро-

ванное Парсонсом и радикализированное Гарфинкелем, в русло соци-

ально-политического осмысления возможности определенного типа

общества.

Проведенный выше анализ показывает, что в этнометодологиче-

ской литературе есть лакуна, касающаяся специфически этнометодо-

логической концепции порядка. Даже при попытке охвата основных

этнометодологических тем, вроде той, которая была предпринята

Дж. Херитиджем в книге «Гарфинкель и этнометодология» [Heritage,

1984], П. Флинном в книге «Этнометодологическое движение» [Flynn,

1991], У. Шерроком и Р. Андерсоном в книге «Этнометодологи»

[Sharrock, Anderson, 1986], проблеме порядка уделяется мало внима-

ния, хотя ее первоочередное значение признается. Это существенно

влияет на оценку того вклада, который может внести этнометодология

в разработку основной проблемы социологической теории.

1.4 Эволюция представлений о порядке в этнометодологии

Указанные в предыдущих параграфах недостатки существующих

описаний этнометодологической концепции порядка требуют обра-

щения к тому, как порядок рассматривается в концептуальных этно-

методологических работах. За время существования этнометодологии

ее видение порядка, оставаясь в одних отношениях устойчивым, в

других отношениях трансформировалось. Ниже мы рассмотрим эво-

люцию представлений о порядке в работах Г. Гарфинкеля. Мы сфоку-

сируемся именно на его сочинениях по трем причинах. Во-первых,

41

потому что он первым сформулировал специфически этнометодоло-

гическое видение порядка. Во-вторых, только в работах Гарфинкеля

содержится наиболее последовательная этнометодологическая экс-

пликация проблемы порядка. И в-третьих, именно его работы являют-

ся отправной точкой всей этнометодологической программы эмпири-

ческих исследований феноменов порядка.

Проблема порядка всегда была предметом основополагающего и

неослабевающего интереса Гарфинкеля. В одном из писем

Т. Парсонсу Гарфинкель отмечал, что «в [его] теоретизировании в

рамках, и по поводу, задач осуществления социологии данная про-

блема [социального порядка] продолжает быть [его] начальной и ко-

нечной точкой» [Garfinkel, 1963]. Тем не менее, взгляды Гарфинкеля

на социальный порядок с течением времени менялись. Хотя в основе

его представлений лежала и продолжает лежать базовая интуиция по-

рядка, определенные элементы концепции трансформировались или

отбрасывались, так что в итоге осталось целостное ядро взаимосвя-

занных элементов (принципов), которые мы более тщательно рас-

смотрим в главе 2.

В целом можно выделить два основных этапа в формулировании

концепции конститутивного порядка Гарфинкелем18: этап, в ходе ко-

торого была очерчена проблема воспринимаемой нормальности как

основания порядка, и этап, в ходе которого социальный порядок стал

изучаться в его локальных формах. Различие между этими этапами,

несмотря на его условность, хронологически совпадает с некоторыми

18 Конститутивный порядок здесь и далее рассматривается не в смысле Ролз,

т. е. не как порядок, противоположный институциональному. Хотя мы, вслед за ней, применяем термин «конститутивный порядок» для обозначения специфиче-ского этнометодологического взгляда на социальный порядок, этот термин не связан с противопоставлением порядка интеракции и порядка описаний или объ-яснений. В каком смысле этнометодология говорит о «конститутивности» соци-ального порядка будет показано ниже.

42

изменениями, которые происходили в этнометодологии. Во-первых,

оно совпадает с изменением статуса этнометодологии: с превращени-

ем ее из интеллектуального движения в исследовательскую традицию,

во-вторых, с эмпирической радикализацией этнометодологии: форму-

лированием основных принципов этнометодологической исследова-

тельской политики, и, в-третьих, с появлением целой серии эмпириче-

ских исследований, выполненных учениками Гарфинкеля.

1.4.1 Этап первый: понятие «воспринимаемой нормальности»

Идея конститутивного порядка первоначально складывалась под

влиянием двух социологических традиций: системной теории

Т. Парсонса и феноменологической теории А. Шюца. Будучи прямым

учеником Парсонса, Гарфинкель унаследовал от него интерес к усло-

виям стабильного социального порядка. В то же время, находясь под

сильным влиянием Шюца, с которым он состоял в переписке и неод-

нократно встречался, Гарфинкель пытался использовать феноменоло-

гический интерес к обыденным свойствам социальных действий в ка-

честве отправной точки для развития концепции Парсонса. Это «раз-

витие», впрочем, дало концепцию, которая в своих основных чертах

была противоположна парсоновской. Ниже мы покажем, чтó именно

Гарфинкель позаимствовал у двух указанных теоретиков и почему в

конечном счете оба подхода были радикально «перепрочитаны».

В ранних работах Гарфинкеля [Гарфинкель, 2009; Garfinkel, 1952,

1962, 2005, 2008]19 предметом его внимания были конститутивные

свойства социальных действий или, как говорит сам Гарфинкель,

«конститутивный порядок событий» [Гарфинкель, 2009: 28]. Интерес

19 М. Линч называет эти работы «протоэтнометодологическими» [Lynch,

1993: 117–158].

43

к этой проблеме был связан, прежде всего, с влиянием, которое на

Гарфинкеля оказала феноменологическая традиция в философии и со-

циологии. В этой связи, помимо А. Шюца, важна еще одна фигура —

феноменолог А. Гурвич, работы которого имели важное значение для

развития понятия конститутивного порядка. Гурвич — близкий друг

Шюца еще со времен Германии и, как и Шюц, ученик Гуссерля, —

оставаясь в рамках философии, разрабатывал в своих работах то, что

он называл «конститутивной феноменологией» [Gurwitsch, 2009a,

2010]. Основным предметом анализа конститутивной феноменологии

являются механизмы конституирования мира, в котором живет чело-

век, поэтому принципиальное значение для нее имеют взаимоотноше-

ния между познающим субъектом и объектами его познания. Основ-

ная идея конститутивной феноменологии заключается в следующем:

«Объект раскрывает и обнаруживает себя таким, какой он есть, в ак-

тах сознания сознающего его субъекта. Эти акты сознания, посред-

ством которых объект наделяется сущностью, структурой и бытий-

ственным смыслом, выполняют в отношении него конститутивную

функцию. Следовательно, мы можем рассматривать объект в качестве

коррелята группы соответствующих ему актов либо, с противопо-

ложной стороны, мы можем рассматривать эту группу актов в каче-

стве сознательного эквивалента объекта» [Gurwitsch, 2009b: 309–

310].

Гарфинкель заимствует у Гурвича принцип эквивалентности объ-

екта и направленных на него актов сознания, перенося этот принцип в

социологию, где место «объекта» занимает «социальный порядок», а

место «актов сознания» — «обыденные социальные действия». Так

появляется первый и основополагающий тезис этнометодологической

концепции конститутивного порядка: социальный порядок заключа-

ется в методах его производства. Собственно термин «этнометодо-

44

логия» возник, по признанию Гарфинкеля [Proceedings, 1968: 5–11], в

силу необходимости каким-то образом обозначить способ изучения

тех «методологий»20, которые применяют присяжные заседатели. Бу-

дучи участником проекта по исследованию решений присяжных в го-

роде Уичита (США) в 1953–1954 гг., Гарфинкель обнаружил, что они

используют и требуют друг от друга применения специфических спо-

собов оценки и описания правильности, адекватности, беспристраст-

ности, последовательности, обоснованности, истинности, достоверно-

сти, валидности и пр. действий, предпринимаемых в комнате для со-

вещаний. Следовательно, возникающий порядок не является простым

результатом совершаемых участниками действий, а заключается в де-

монстрации и анализе специфически упорядоченных свойств своего и

чужого поведения. Эти свойства отличаются двумя характеристиками:

во-первых, они повседневны, обыденны, само собой разумеются и, во-

вторых, они стабильны, повторяемы, воспроизводимы. Формулирова-

ние этих характеристик и первичную попытку их описания и объясне-

ния Гарфинкель находит в работах Парсонса и Шюца, теоретические

решения которых фокусируются, соответственно, на проблеме повсе-

дневности и проблеме стабильности. Рассмотрим, как они формули-

руют эти проблемы и почему это важно для концепции конститутив-

ного порядка в этнометодологии.

Представления Парсонса о порядке оставались достаточно ста-

бильными на протяжении всей его академической карьеры. Начиная с

основополагающей работы 1937 г. «Структура социального действия»

и заканчивая последними статьями и книгами Парсонс развивал идею

20 Использование термина «методология» тоже отчасти связано с феномено-

логической традицией: одной из работ, к которой часто обращался Гарфинкель на первом этапе формулирования концепции социального порядка, была книга фе-номенолога Ф. Кауфмана «Методология социальных наук», где «методы» пони-маются как «привычки мышления» [Kaufmann, 1958: 43].

45

нормативного порядка. Книга 1937 г., полное название которой

«Структура социального действия: исследование по социальной тео-

рии с особым вниманием к группе современных европейских авторов»

[Parsons, 1949], представляет собой попытку систематизации осново-

полагающих теорий, выработанных в социологии к тому времени. И

хотя корректность проводимой Парсонсом реконструкции можно по-

ставить под вопрос, предложенное им решение проблемы социального

порядка схватывает ряд ключевых идей, составляющих ядро обшир-

ной социологической традиции, продолжателем которой мыслил себя

Парсонс и которая в дальнейшем получила распространение в той

форме, которую он ей придал.

В «Структуре социального действия» Парсонс утверждает, что для

правильного понимания Гоббсовой проблемы порядка необходимо

разделять два типа порядка: фактический порядок и нормативный по-

рядок. «Фактический порядок… обозначает по сути доступность для

понимания с точки зрения логической теории, в особенности — с точ-

ки зрения науки… Нормативный порядок, с другой стороны, всегда

соотносится с данной системой норм или нормативных элементов,

будь то цели, правила или другие нормы. Порядок в этом смысле

предполагает, что процесс протекает в соответствии с траекториями,

заданными нормативной системой» [Parsons, 1949: 91]. Интересно в

этом различении, во-первых, то, что оно предполагает наличие неко-

торого порядка даже в том случае, когда отсутствуют какие-либо

нормы. То, что с нормативной точки зрения представляет собой хаос,

тем не менее, может быть упорядочено. Парсонс приводит следующий

пример: «борьба за существование» может представляться хаотичной

с точки зрения христианской этики, однако наблюдатель, вооружен-

ный научной методологией, способен различить в ней некоторое

«единообразие» [Parsons, 1949: 92]. Второй интересный момент со-

46

стоит в том, что нормативный порядок всегда предполагает фактиче-

ский порядок. Нормативный порядок привносит в социальные отно-

шения стабильность, которую им не может придать фактический по-

рядок, но никакой нормативный порядок не возможен без порядка

фактического.

В этой центральной для Парсонса концептуальной интуиции со-

держится развитие и одновременно антитеза Гоббсу. Хотя Парсонс

отмечает, что «Гоббс практически полностью лишен нормативного

мышления» [Parsons, 1949: 89], представление о двух порядках может

быть сопоставлено с представлением о естественном и гражданском

состояниях, за тем исключением, что Парсонс совершенно иначе от-

вечает на два центральных вопроса Гоббсовой проблемы. Для Пар-

сонса, во-первых, любое действие, по сути, должно быть упорядочен-

ным и, во-вторых, порядок в действиях ненаблюдаем. Порядок нахо-

дится за действиями. Даже фактический порядок — это порядок, ко-

торый может быть установлен лишь в соответствии с логическими

принципами, т. е. по правилам научной процедуры. Этот порядок до-

ступен лишь наблюдателю-социологу. А нормативный порядок может

быть описан лишь с точки зрения теории, т. е. при помощи теоретиче-

ски выделенных компонентов систем действия21. Таких компонентов

четыре [Parsons, 1949: 44]: 1) актор (действующее лицо); 2) цель (бу-

дущее положение дел); 3) ситуация (контролируемая актором часть

которой называется «средства», а неконтролируемая — «условия»); 4)

нормативная ориентация (определяющая выбор среди альтернативных

средств достижения цели). Эти четыре компонента обеспечивают ана-

21 В такой трактовке идеи двух порядков у Парсонса мы расходимся с Цим-

мерманом и Видером [Zimmerman, Wieder, 1970: 286–287] и Хилбертом [Hilbert, 1992: 20], которые утверждают, что фактический порядок — это порядок, доступ-ный научному наблюдателю, а нормативный порядок — порядок с точки зрения актора.

47

лизируемость любого действия как нормативно ориентированного

обыденного действия. Безусловно, в «Структуре социального дей-

ствия» Парсонс еще допускает, что возможны упорядоченные дей-

ствия, которым нельзя приписать нормативную ориентацию, однако в

последующем, и прежде всего — в книге «Социальная система», он

фактически приравнивает социальный порядок к нормативному. Для

этого он обращается к понятию коммуникации.

Парсонс вводит понятие коммуникации в свою концептуальную

схему для того чтобы показать, каким образом нормы встроены в по-

вседневное действие. Как он признает в одной из своих поздних ста-

тей: «…если нас интересует порядок на социальном уровне, нам нуж-

но понять не только базовые институциональные структуры и их связь

с психологией индивидуальной личности, но и — гораздо глубже, чем

понимают сегодня социальные ученые, — функционирование процес-

сов интеракции и коммуникации, благодаря которым существует об-

щество, а также условия порядка в этих процессах» [Parsons, 1968:

384]. Во многом Парсонс был вынужден обратить внимание на ин-

теракционные и коммуникативные практики под влиянием работ сво-

его ученика — Гарольда Гарфинкеля. Об этом говорит хотя бы то, что

в процитированной только что статье «Порядок как социальная про-

блема», которая была опубликована в 1968 г., но представляет собой

доклад, прочитанный в 1964 г., Парсонс подчеркивает важность изу-

чения взаимных ожиданий и доверия как оснований обобщенных со-

циальных структур [Parsons, 1968: 384], а именно этим двум темам

посвящена известная работа Гарфинкеля о доверии, опубликованная в

1963 г. Коммуникативные практики, однако, как мы покажем ниже,

Гарфинкель понимает совершенно иначе, нежели Парсонс. Парсонс

анализирует коммуникацию следующим образом.

48

В основе понятия коммуникации лежит идея «двойной контин-

гентности» [Parsons et al., 1951: 16]. Удовлетворение каждого участ-

ника коммуникации, которого Парсонс называет «эго», зависит от со-

вершаемого им выбора среди альтернатив. С другой стороны, каждое

«эго» ориентируется на выбор, совершаемый другим «эго», или «аль-

тер», и зависит от него. Иными словами, каждый участник коммуни-

кации ориентируется не только на доступные ему альтернативы дей-

ствия, но и на выбор, совершенный другим участником. Поскольку

ситуация каждого участника уникальна, для того чтобы коммуника-

ция была возможной должны существовать общие смыслы, которые

могут быть отделены от этой ситуации. Участники должны стабили-

зировать смысл коммуникации посредством «общей символической

системы» [Parsons et al., 1951: 16], которая предполагает нормативную

ориентацию действия. «Символическая система смыслов представляет

собой элемент порядка, так сказать „навязываемого“ реалистической

ситуации. Даже элементарнейшая коммуникация невозможна без не-

которой степени согласия с „конвенциями“ символической системы»

[Parsons, 1951: 11]. Нормы и другие нормативные компоненты куль-

туры (ценности, правила и пр.) и представляют собой такого рода

конвенции. Нормативные паттерны культуры интернализируются и

институционализируются, однако их эффективность связана, как по-

казывает идея двойной контингентности, с мотивацией участников

коммуникации, т. е. с тем, насколько они согласны с нормативными

паттернами. Именно в этом заключается, по мнению Парсонса, суть

проблемы социального порядка: «Проблема порядка, и, тем самым,

оснований интеграции стабильных система социального взаимодей-

ствия, т. е. социальной структуры, фокусируется на интеграции моти-

вации акторов с нормативными культурными стандартами, которые

интегрируют систему действия…» [Parsons, 1951: 36]. А поскольку

49

мотивация акторов связана с выбором альтернатив действия, которые

задаются нормативной ориентацией, нормативный порядок становит-

ся всепроникающим. Любое коммуникативное действие, составляю-

щее элементарное повседневное основание социальной и культурной

систем, основано на нормативно заданной системе разделяемых

смыслов. Только она обеспечивает стабильный социальный порядок.

В той мере, в какой социальный порядок становится для Парсонса

порядком нормативным, идея «фактического порядка» отходит на

второй план и затем нивелируется. Фактический порядок подчиняется

нормативному: изучая фактический порядок, мы обнаруживаем неко-

торые эмпирические регулярности, которые еще должны быть объяс-

нены в контексте нормативной ориентации тех акторов, в действиях

которых эти регулярности были обнаружены. А поскольку данные ре-

гулярности доступны только наблюдателю, применяющему научную

методологию, они становятся лишь первым шагом на пути к «откры-

тию» нормативного порядка. Разумеется, задача социолога в этом

случае не заключается лишь в производстве эмпирических обобще-

ний. Напротив, осмысленность тех или иных наблюдений обусловле-

на теоретической схемой, элементы которой задают направления по-

исков. В итоге, исследователь, отталкиваясь от теоретически постули-

рованного нормативного порядка, обнаруживает этот порядок за опи-

сываемыми им действиями. В самих по себе конкретных действиях

порядка нет. Наблюдаемое действие социологически доступно лишь

как отпечаток нормативной структуры.

Ключевая проблема, которая связана с такой нормативистской

трактовкой действия, заключается в игнорировании «точки зрения ак-

50

тора»22. Парсонс понимает, что точка зрения актора и точка зрения

наблюдателя — это разные перспективы, однако их разница заключа-

ется в том, что для наблюдателя «условия, которые необходимо со-

блюсти для сохранения системы, являются функциональными пред-

посылками этой системы», в то время как для актора эти условия яв-

ляются «функциональными фокусами организации действия» [Par-

sons, Shils, Olds, 1951: 120]. При этом упускается то, что критики Пар-

сонса называли «когнитивным элементом» [Warner, 1978]23, т. е. зна-

ние актора о нормативной структуре. Каким образом «нормативная

ориентация» реализуется в обыденных ситуациях деятельности? Пар-

сонс полагал, что она, во-первых, интернализируется акторами и, во-

вторых, «навязывается» другими участниками коммуникации как

принудительная моральная сила. В этом случае нет необходимости

обращаться к тому, как акторы интерпретируют нормы, поскольку их

интерпретации рассматриваются лишь с функциональной точки зре-

ния, т. е. исходя из того, насколько успешно они позволяют интегри-

ровать социальную систему в повседневных действиях, или, напротив,

насколько они мешают реализоваться мотивированному согласию с

нормативным паттерном. В этом смысле, Парсонс не признает, что

«точка зрения актора» может иметь принципиальное значение для

поддержания стабильного социального порядка.

Между тем, именно проблема актора и его точки зрения является

причиной, заставившей Гарфинкеля обратиться к феноменологиче-

ским идеям Шюца. В одном из писем к Парсонсу Гарфинкель отме-

чал: «Как Вы знаете, много лет я использовал материалы Шюца отно-

сительно конститутивной феноменологии ситуаций, известных сооб-

22 Первым, кто отметил и систематически проанализировал это упущение в

теории Парсонса, был А. Шюц. См. его переписку с Парсонсом: [The theory of so-cial action, 1978].

23 См. также: [Barnsley, 1972].

51

ща и принимаемых как данность, в качестве отправной точки для пе-

репрочтения разных теоретиков социологии с целью выявления их

концепций и решения „проблемы социального порядка“. Результатом

была рабочая концепция системы действий, состоящей из акторов,

рассматривающих среду объектов в качестве объектов, известных со-

обща с другими и как таковые считающихся сам собой разумеющими-

ся…» [Garfinkel, 1958]. Именно по этой причине Парсонс позже назы-

вал Гарфинкеля «последователем Шюца» [The theory of social action,

1978: 123]. Гарфинкель попытался понять, каким образом акторы под-

держивают стабильные свойства той системы действия, которую пы-

тался описывать Парсонс. Ответ на этот вопрос он нашел у Шюца.

Шюц исходит из того, что, в отличие от физического мира, соци-

альный мир «имеет собственное значение и структуру релевантности

для человеческих существ, в нем живущих, думающих и действую-

щих. Они уже осуществили выборку и проинтерпретировали этот мир

в конструктах обыденного мышления повседневной жизни, и именно

эти объекты мышления воздействуют на их поведение, определяют

цели их действий и доступные средства их достижения…» [Шюц,

2004а: 9]. Социальный ученый имеет дело с уже обыденно освоенным

и понятым миром, и поэтому его конструкты — это «конструкты вто-

рого порядка», основанные на повседневных способах понимания и

действия. Эти конструкты второго порядка создаются в соответствии

с правилами научной процедуры, однако в их основе лежит рутинизи-

рованный мир, принимаемый на веру его участниками. В своих рабо-

тах Шюц описывает различные аспекты этого мира, которые, однако,

в той или иной мере касаются определяющей проблемы: конституи-

рования общего, всеми разделяемого мира, невзирая на уникальный

опыт и биографическую ситуацию каждого отдельного индивида.

Шюц решает эту проблему с помощью того, что он называет «всеоб-

52

щим тезисом взаимности перспектив» [Шюц, 2004а: 15]. Этот тезис

включает две составляющие: идеализацию взаимозаменяемости точек

зрения («…я считаю само собой разумеющимся — и полагаю, что

другой делает то же самое, — что если нас поменять местами, так,

чтобы его „здесь“ стало моим, я буду на том же расстоянии от пред-

метов и увижу их в той же системе типизаций, что и он; более того, в

моей досягаемости будут те же предметы, что и в его (обратное также

верно)» [Шюц, 2004а: 15] и идеализацию соответствия систем реле-

вантностей («…пока нет свидетельств обратному, я считаю само со-

бой разумеющимся — и полагаю, что и другой тоже, — что различия

перспектив, проистекающие из уникальности наших биографических

ситуаций, нерелевантны наличным целям каждого из нас и что „мы“

предполагаем, что каждый из нас отбирает и интерпретирует реально

или потенциально общие нам объекты и их свойства одинаковым об-

разом или, по меньшей мере, в „эмпирически идентичной“ манере,

достаточной для всех практических целей» [Шюц, 2004а: 9]24.

Гарфинкель воспринял тезис взаимности перспектив в качестве

ключа к пониманию конститутивных свойств социального порядка,

поскольку этот тезис указывает на условия социального порядка, не

зависящие от его «содержания»: взаимность перспектив соблюдается

в любой практике. Кроме того, этот тезис позволял объяснить ста-

бильность социального порядка, которая, хотя и была сформулирова-

на как проблема Парсонсом, не получила у последнего удовлетвори-

тельного решения (точнее была решена лишь частично). В наиболее

полном виде условия стабильного социального порядка анализируют-

ся Гарфинкелем в статье о доверии [Гарфинкель, 2009], которая со-

держит основные принципы концепции конститутивного порядка как

она формулируется на первом этапе развития этнометодологии.

24 Перевод изменен в соответствии с оригиналом.

53

В этой статье Гарфинкель делает сначала предметом анализа «иг-

ры по правилам» (games), например, шахматы. Анализируя игры,

Гарфинкель выделяет, наравне с базовыми правилами25, которые

можно найти, например, в учебниках и которые, по сути, определяют

любую данную игру как она есть, еще и ряд «конститутивных ожида-

ний». Эти конститутивные ожидания таковы: «1) С точки зрения иг-

рока, они очерчивают набор альтернативных площадок игры, числа

игроков, последовательностей ходов и т. п., выбор которого игрок

ожидает независимо от своих желаний, обстоятельств, планов, инте-

ресов или последствий выбора для него самого или для других.

2) Игрок ожидает, что тот же самый набор требуемых альтернатив

обязателен для другого игрока так же, как он обязателен для него.

3) Игрок ожидает, что как он ожидает вышеуказанного от другого че-

ловека, так и другой человек ожидает этого от него» [Гарфинкель,

2009: 13]. Как мы видим, эти конститутивные ожидания во многом

являются переформулировками шюцевского тезиса взаимности пер-

спектив, однако, в отличие от Шюца, Гарфинкель говорит о том, что

они соотносятся с рядом взаимосвязанных событий, который он назы-

вает «конститутивным порядком событий игры» [Гарфинкель, 2009:

13]. Именно конститутивные ожидания обеспечивают стабильность

порядка и мотивированное согласие с ним. Так Гарфинкель, с помо-

щью Шюца, находит решение парсоновской проблемы социального

порядка. Однако когда он переносит это решение из сферы игр в сфе-

ру повседневной жизни, это влечет за собой переопределение самой

идеи порядка. Если для Парсонса стабильный социальный порядок

носил нормативный характер, то для Гарфинкеля нормативная ориен-

тация становится невозможной. Она невозможна по двум причинам.

25 Хотя в самой статье Гарфинкеля соответствующая ссылка отсутствует, ис-пользуемое в ней различение «базовых» правил и «правил предпочтения» было впервые предложено Ф. Кауфманом [Kaufmann, 1958: 44].

54

Первая состоит в том, что нормы сами требуют объяснения. Вторую

Гарфинкель формулирует следующим образом: «…все современные

концепции условий социального порядка делают акцент на степени

сакрального отношения к правилам как решающем условии стабиль-

ного социального порядка» [Гарфинкель, 2009: 18]. «Все современные

концепции» — это в первую и важнейшую очередь концепция Пар-

сонса26, но не концепция Шюца, который как раз указывает выход из

тупика сакрализации, и этот выход связан с тем, что конститутивные

ожидания как основание социального порядка позволяют рассматри-

вать этот порядок с точки зрения его само собой разумеющегося ха-

рактера, т. е. «воспринимаемой нормальности» [Гарфинкель, 2009:

11]: социальный порядок существует не потому, что члены общества

сакрализуют нормы, а потому, что совершаемые ими действия вос-

принимаются в качестве нормальных. Эта «нормальность», в свою

очередь, предполагает методологическую доступность действий, воз-

можность их анализа другими членами общества как действий после-

довательных, адекватных, обоснованных, логичных и т. д.

Конститутивная концепция порядка иллюстрируется в статье о до-

верии рядом «экспериментов», которые прославили Гарфинкеля, но в

26 Здесь необходимо уточнить, что Гарфинкель, возможно, не согласился бы с

отнесением концепции Парсонса к концепциям, предполагающим сакральность социальных правил, поскольку в статье о доверии не проводится четкой границы между «нормативностью» и «нормальностью». Однако, на наш взгляд, это разли-чение в статье о доверии присутствует, и оно настолько принципиально, что не позволяет «примирить» концепцию Парсонса и концепцию Гарфинкеля. Кроме того, необходимо отметить, что нормативную трактовку социального порядка развивал не только Парсонс. Подход Парсонса является в какой-то мере квинтэс-сенцией широко распространенного представления о нормативной опосредован-ности стабильных социальных действий. Например, такой совершенно не похо-жий на Парсонса теоретик, как Гофман, говорит: «Если коротко, то социальный порядок можно определить как следствие любого множества моральных норм, которые регулируют способ достижения людьми целей» [Goffman, 1963: 8]. То есть Гофман не только поддерживает Парсонса в нормативистской трактовке со-циального порядка, но и рассматривает нормы в парсонсовском духе: как задан-ный выбор среди альтернативных средств достижения целей.

55

то же время существенно затруднили правильное понимание этой

концепции. Гарфинкель сам или с помощью студентов предпринял

рад «интервенций» в повседневные ситуации, которые были призваны

нарушить конститутивные ожидания. Например, он просил своих сту-

дентов вступать в разговор со знакомыми или друзьями, при этом за-

ставляя собеседника прояснять самые тривиальные реплики, вроде

«Как дела?» («Что значит „Как дела?“»), или подходить в магазине к

рядовым покупателям и вести себя с ними так, как если бы они были

продавцами. Все эти эксперименты были восприняты как демонстра-

ции того, что в социальных взаимодействиях действуют некие непи-

санные правила или нормы, нарушение которых вызывает замеша-

тельство, недоумение, раздражение и т. п., т. е. были проинтерпрети-

рованы как подтверждение нормативной концепции порядка, в то

время как сам Гарфинкель рассматривал их как свидетельство важно-

сти конститутивных ожиданий для воспроизводства стабильного со-

циального порядка, предполагающего воспроизводство воспринимае-

мой нормальности наблюдаемых действий.

Акцент на воспринимаемой нормальности позволяет сформулиро-

вать второй основной принцип этнометодологической концепции

конститутивного порядка: социальный порядок наблюдаем. Люди вос-

принимают свое и чужое поведение не при помощи норм, под кото-

рые подводятся и с которыми сопоставляются действия, а изнутри са-

мих этих действий. Возникающий социальный порядок в таком случае

доступен его участникам в деталях тех действий, которые они осу-

ществляют. Люди ориентируются не на нормы, а на наблюдаемые

особенности поведения. В отличие от Гурвича, который предполагал,

что объект и направленные на него акты сознания нельзя идентифи-

цировать, поскольку, во-первых, в каждом из этих актов объект пред-

стает перед нами в определенном отношении, но мы при этом воспри-

56

нимаем его в его тотальности, во-вторых, этих актов может быть мно-

го, а конституируемый ими объект один и самотождественен, и, в-

третьих, физическая темпоральность объекта не соответствует фено-

менальной темпоральности его переживания, Гарфинкель утверждает

тождество между социальным порядком и действиями его производ-

ства. Позже Гарфинкель с соавторами формулирует идею тождества

объекта и направленных на него практик следующим образом: куль-

турный (т. е. социальный) объект «достигается в, состоит в и извлека-

ется из совершаемой работы» [Garfinkel, Lynch, Livingston, 1981: 141].

Социальный порядок не скрывается за действиями, как мы должны

были бы допустить, если бы понимали его как преимущественно нор-

мативный порядок. Социальный порядок существует в самих действи-

ях.

Таким образом, первые два основополагающих принципа концеп-

ции конститутивного порядка в этнометодологии были сформулиро-

ваны вследствие попытки решить проблему стабильности социально-

го порядка путем выявления механизмов повседневного социального

действия. При этом Гарфинкель был вынужден пойти не только даль-

ше Парсонса и Гурвича, но и дальше Шюца, хотя «преодоление»

Шюца произошло позже. Если отказ от идеи нормативности и от идеи

разделения объекта и направленных на него действий может быть

найден уже в статье о доверии, то отказ от тезиса взаимности перспек-

тив был связан с рядом более сложных обстоятельств. Эти обстоя-

тельства можно резюмировать следующим образом. Во-первых, Шюц

предполагал, что мир повседневной жизни — один из множества ми-

ров, которые хотя и представляют собой модификации свойственной

повседневности «естественной установки», отличаются от нее

настолько, что составляют отдельные «конечные области смысла»

[Шюц, 2009б]. Однако Гарфинкель, полагавший, что «конститутивные

57

свойства распространяются на повседневные события» [Гарфинкель,

2009: 19], приходит к необходимости изучать конститутивный поря-

док любой деятельности, включая ту, которую Шюц считал неповсе-

дневной (например, деятельность научного теоретизирования). Во-

вторых, на этом первом этапе Гарфинкель пытается решать проблему

порядка, прежде всего, как теоретическую проблему. Теоретический

статус данной проблемы означает, что она предполагает универсаль-

ный ответ, т. е. такую концепцию социального порядка, которая каса-

ется любого социального действия и актора, т. е. самой возможности

интерсубъективности, которая и была предметом внимания Шюца. На

следующем этапе Гарфинкель отказывается от этой универсализиру-

ющей установки, тем самым отрицая возможность чисто теоретиче-

ского анализа социального порядка. Наконец, в-третьих, подход

Шюца сталкивается с проблемами субъективизма и индивидуализма.

Гарфинкель, который пытается следовать в русле теоретических раз-

работок Шюца, вынужден обратиться к тому, как акторы реагируют

друг на друга в конкретных ситуациях деятельности и какие ожидания

в отношении друг друга они привносят в эти ситуации. В результате

создается впечатление, что он, как и Шюц, анализирует «мир, увиден-

ный с точки зрения актора». Но если в отношении Шюца это впечат-

ление может быть признано более-менее соответствующим действи-

тельности27, то в отношении Гарфинкеля оно неверно. Гарфинкель

концентрируется на деталях конкретных действий, а не на отдельных

акторах. Шюц, хотя и ставит своей целью обнаружение интерсубъек-

тивных оснований повседневного мира, которые предполагают пре-

27 По крайней мере, высказывания вроде: «Социальные науки должны изучать

человеческое поведение и его повседневные интерпретации социальной реально-сти… Такой анализ с необходимостью апеллирует к субъективной точке зрения, а именно, к интерпретации действия и его рамок в терминах самого действующего» [Шюц, 2004а: 35] подтверждают подобную интерпретацию.

58

одоление индивидуальных перспектив и воздержание от личных ин-

тересов, тем не менее, не может исключить «трезвое» (как его называ-

ет Дж. Херитидж) возражение: «…хотя кооперация, конечно, может

мотивировать к такого рода воздержанию, конфликты интересов мо-

гут принципиально перечеркнуть общность понимания и подорвать

„написанные мелким шрифтом“ недоговорные элементы договора.

Сеть типизаций сама по себе не способна гарантировать социальный

порядок» [Heritage, 1984: 73].

Указанные три обстоятельства создают серьезные концептуальные

сложности для Гарфинкеля как исследователя социального порядка,

поскольку они позволяют трактовать его концепцию как ограничен-

ную (узким сегментом межличностных социальных взаимодействий),

теоретическую (предлагающую систему абстрактных понятий для

описания реальных социальных структур) и субъективистскую (ре-

конструирующую интерпретативную активность актора). Все три

трактовки упускают ту первоначальную интуицию, которая лежит в

основе концепции конститутивного порядка, поэтому на следующем

этапе своего интеллектуального движения Гарфинкель решает все три

указанные сложности, вводя в этнометодологическую концепцию

конститутивного порядка три дополнительных принципа, которые

можно объединить под рубрикой «порядок с астериском». Этот вто-

рой этап в формулировании концепции конститутивного сопровож-

дался рядом организационных и исследовательских трансформаций,

которые необходимо рассмотреть, так как они позволяют понять ис-

точник радикальной эмпирической переориентации этнометодологи-

ческих взглядов Гарфинкеля на втором этапе.

59

1.4.2 Переориентация этнометодологии

Развитие этнометодологии в 1960-е гг. неизбежно воспринималось

в контексте борьбы с общепринятым пониманием социологии как ста-

тистической науки больших чисел. В такой ситуации интерес к этно-

методологии почти автоматически противопоставлял того, кто прояв-

лял его, социологам мэйнстрима. Как отмечают Видер, Циммеран и

Рэйнольдс: «В 1960-х штат Калифорнийского университета в Лос-

Анджелесе составляли — за исключением Гарфинкеля — конвенцио-

нальные социологи. Уже один этот факт создавал среду, в которой

студенты, стремившиеся понять Гарфинкеля и работать в новой пара-

дигме, которую он излагал, неизбежно оказывались в оппозиции к со-

циологии в целом… Учитывая сложность понимания того, что позже

стало известно под именем этнометодологии, возникало чувство во-

влеченности во что-то новое, что-то революционное, что-то раздра-

жавшее общепринятую социологию» [Wieder, Zimmerman, Raymond,

2010: 128]. Иными словами, этнометодология воспринималась как

«парадигма».

Однако в начале и середине 1970-х гг. это отношение меняется,

прежде всего, в силу постоянных попыток Гарфинкеля уточнить, что

такое этнометодология. По сути между книгами 1967 и 2002 гг. общее

только одно: и в той, и в другой есть раздел под названием «Что такое

этнометодология?». Стремление Гарфинкеля к постоянному проясне-

нию основной интуиции своего подхода приводило к результатам, ко-

торые сложно было сопоставить между собой, поэтому вместе со сме-

ной понимания менялся и круг людей, которые относились к этноме-

тодологам, т. е., фактически, признавались таковыми самим Гарфин-

60

келем. Решающий перелом приходится на начало 1970-х28, когда про-

исходят три принципиальные трансформации.

1) Методологическая: Гарфинкель формулирует два основных

принципа этнометодологических исследований: «этнометодологиче-

ское безразличие» (ethnomethodological indifference) и «уникальную

адекватность методов» (unique adequacy requirement of methods). Оба

эти принципа противоречат первоначальным формулировкам Гарфин-

келя, поскольку предполагают изменение статуса наблюдателя: вме-

сто теоретика, создающего модели реальных социальных практик, он

становится участником этих практик. Условием описания практики

становится ее компетентная реализация. При этом исследователь дол-

жен воздерживаться от оценки данной практики с помощью каких бы

то ни было внешних критериев. Социологическое мышление должно

быть вынесено за скобки.

2) Эмпирическая: в конце 1970-х появляется цикл эмпирических

исследований, которые получают название «этнометодологические

исследования работы». В издательстве «Routledge» начинает выхо-

дить серия «Исследования по этнометодологии» под редакцией Гар-

финкеля. В этой серии публикуется сборник под названием «Этноме-

тодологические исследования работы» [Ethnomethodological studies of

work, 1985], а также три книги аспирантов Гарфинкеля М. Линча

[Lynch, 1985], Э. Ливингстона [Livingston, 1986] и К. Либермана

[Liberman, 1985], основанные на их докторских диссертациях. Этот

цикл публикаций знаменует, с одной стороны, радикальный эмпири-

ческий поворот этнометодологии и, с другой, формирование круга эт-

нометодологов, ориентирующихся исключительно на работы Гарфин-

келя. Если первая волна этнометодологов (Д. Л. Видер,

28 По мнению Уилсона, перелом произошел даже раньше: к 1962 году [Wilson,

2003: 487].

61

Д. Циммерман, Д. Саднау, Х. Сакс, а также британская школа —

Р. Уотсон, У. Шэррок, Дж. Ли) находилась под влиянием не только

этнометодологии Гарфинкеля, но и ориентировалась на другие тради-

ции (как минимум символический интеракционизм Блумера и ин-

теракционизм Гофмана), то следующее поколение уже заимствует ос-

новные идеи только у Гарфинкеля и основывает на них эмпирические

исследования.

3) Концептуальная: происходит тройное смещение: а) Гарфинкель

усиливает ситуационный акцент, прекращая попытки обнаружить ба-

зовые структуры повседневного мышления и действия (для «установ-

ки повседневной жизни» больше нет места, о чем говорит отсутствие

цитат из Шюца в книге 2002 г.), б) он акцентирует роль практики и

действия в производстве социального порядка, в) он определяет соци-

альный порядок через феноменальные детали наблюдаемых действий.

Отчасти эта трансформация была связана с интенсивными обсужде-

ниями ключевых вопросов этнометодологии между Гарфинкелем и

Саксом в 1960-е — начале 1970-х. Именно Сакс в своих лекциях и

статьях показал, что порядок — это то, что можно наблюдать в реаль-

ных действиях. По сути конверсационный анализ — это демонстрация

того, что последовательность действий является не просто воплоще-

нием структур повседневного мышления, но содержит в себе самой

принципы собственного упорядочивания. Если действие получает

смысл только в зависимости от того, за каким действием оно следует

и какое действие следует за ним, тогда мы можем анализировать ситу-

ативные конфигурации действий, не апеллируя к внеситуативным

принципам упорядочивания, включая «установку повседневной жиз-

ни». Разумеется, речь здесь должна идти о совместной работе, а не о

влиянии Сакса на Гарфинкеля, поскольку многие идеи Сакса являются

продолжением тех наблюдений, которые Гарфинкель делал еще в

62

своих ранних текстах. Тем не менее, эта совместная работа опреде-

ленно повлияла на концептуальную трансформацию этнометодоло-

гии.

Указанное изменение в статусе этнометодологии не осталось не-

замеченным среди исследователей. Д. Уилсон [Wilson, 1978],

Л. Руджероне [Ruggerone, 1996], Т. Уилсон [Wilson, 2003, 2012],

И. Арминен [Arminen, 2008] обращают внимание на существенное из-

менение в проблематике и способе анализа Гарфинкеля. Д. Уилсон и

Руджероне, подчеркивая, что это изменение было связано во многом с

отходом от идей Шюца, считают, что новый этап в этнометодологии

заключается в обращении к языку и лингвистическим практикам. При

этом разочарование в Шюце они объясняют по-разному: Руджероне

полагает, что Гарфинкель разочаровался в проводимой Шюцем гра-

нице между научными и обыденными рациональностями, тогда как

Уилсон считает, что все дело в осознании невозможности перенесения

данных, полученных в искусственных ситуациях нарушающего экс-

перимента и игры, на повседневную жизнь.

Арминен также выделяет две разные стадии развития этнометодо-

логии, которые он называет «научной» этнометодологией и «ради-

кальной» этнометодологией [Arminen, 2008]. Радикальная этномето-

дология, по мнению Арминена, претендует на разрыв с общепринятой

социологией, но в конечном счете это ведет ее в тупик: «Заявляя о

своей полной независимости от социальных наук, этнометодология

утрачивает доступ к обыденному миру и становится самодостаточной,

пустой областью» [Arminen, 2008: 182]. В лучшем случае она оказы-

вается еще одной интерпретативной наукой, в худшем — демонстри-

рует свою некомпетентность в изучении обыденных феноменов. Ран-

няя этнометодология и конверсационный анализ являются для Арми-

63

нена гораздо более адекватными подходами29, поскольку они позво-

ляют соблюсти основной принцип научного практики — воспроизво-

димость данных30. Но тем самым Арминен демонстрирует непонима-

ние разницы между двумя выделенными им стадиями. Эта разница

связана не с отказом от принципа научности, а с отказом от социоло-

гической оценки полноты, логичности, адекватности, эффективности и

т. д. изучаемых практик. По сути Арминен ставит наличие порядка в

наблюдаемых действиях в зависимость от используемой исследова-

29 Т. Уилсон в точности повторяет аргумент Арминена, утверждая, что ранние

исследования Гарфинкеля «образуют последовательную самостоятельную про-грамму исследований, которую я называю „классической этнометодологией“ и которая принципиально несовместима с поздней радикальной программой, но легко сочетается с конверсационным анализом» [Wilson, 2012: 207]. Очень близко к данному противопоставлению различение, проводимое Аткинсоном, который утверждает, что «несмотря на то, что истоки этнометодологии связаны со спором с парсоновским интересом к проблеме социального порядка и с феноменологиче-ским интересом к практическому мышлению членов общества, в современных работах некоторых этнометодологов эти интересы трансформировались в подход, имеющий более структуралистский и бихевиористский оттенок. …этот подход следует противопоставлять других течениям в этнометодологической программе, которые по-прежнему придерживаются более герменевтических и интерпретатив-ных интересов» [Atkinson, 1988: 447]. К последним он относит конверсационный анализ. Эмпирическую радикализацию этнометодологии он понимает как бихеви-оризацию и предательство интерпретативной парадигмы.

30 Схожу «ностальгию» по ранней этнометодологии выражает Л. Г. Ионин, сравнивая первую и вторую книги Гарфинкеля: «…прежняя книга была содержа-тельнее в теоретическом плане; то, что сейчас упоминается беглым перечислени-ем, иногда в скобках „для сведения“: залог et caetera, документальный метод ин-терпретации, индексичные выражения, рефлексивное тело, фоновые ожидания, скрытое знание, повседневная рациональность и т. п., — то есть то, что роднило Гарфинкеля с Шюцем и что казалось — применительно к эмпирическому контек-сту анализа — фантастическим открытием, сейчас, в новой книге, практически отсутствует. Есть новые „примеры“, новые приложения анализа, но их новизна не играет принципиальной роли. Это движение, но, так сказать, экстенсивное, гори-зонтальное. Освоение новых земель при помощи тех же орудий» [Ионин, 2006: 86]. Соглашаясь с тем, что в ранних работах интересы Гарфинкеля были близки к интересам Шюца, мы, однако, не согласны с тем, что отсутствие в поздних рабо-тах понятий и концептуализаций первого этапа свидетельствует о стагнации эт-нометодологии. Напротив, отказ от развития подхода Шюца позволил Гарфинке-лю сформулировать собственно этнометодологическое видение порядка, которое потребовало возвращения на новом витке размышлений к феноменологическим работам А. Гурвича и М. Мерло-Понти, которые всегда были важны для Гарфин-келя.

64

тельской процедуры, а это именно то, против чего возражает Гарфин-

кель. Исследовательская процедура должна совпадать с процедурой,

используемой самими членами общества. Соответственно, воспроиз-

водимость, которой добивается этнометодолог, — это воспроизводи-

мость не данных, а повседневных феноменов порядка. Эта воспроиз-

водимость предполагает уникальную компетенцию, которой может

обладать только участник практики. Например, открытие оптического

пульсара радиоастрономами31 может быть воспроизведено (или,

наоборот, не воспроизведено, т. е. опровергнуто) лишь другими ра-

диоастрономами. И это можно сказать о любого рода повседневных

феноменах: они воспроизводимы, и их воспроизведение, а также спо-

собность замечать, что это воспроизведение именно данного феноме-

на, и анализировать, описывать, оценивать данный феномен таким об-

разом, зависит от уникально адекватных методов производства,

наблюдения, анализа, описания, оценки этих повседневных феноме-

нов и заключается в применения таких методов.

1.4.3 Этап второй: понятие «порядка с астериском»

Указанные трансформации в понятийном аппарате и исследова-

тельской политике этнометодологии происходили одновременно с

трансформацией концепции социального порядка. На второй стадии

развития этнометодологии Гарфинкель отказывается от идеи создании

теории социального порядка и предлагает рассматривать порядок ис-

31 Это открытие является предметом анализа в известной статье Гарфинкеля,

Линча и Ливингстона [Garfinkel, Lynch, Livingston, 1981], которая представляет собой образец «этнометодологии на второй стадии» и которая разбирается Арми-неном в качестве примера провала претензий радикальных этнометодологов на не-интерпретивность их описаний.

65

ключительно с точки зрения его эмпирически изучаемых феноменов.

Для этого он вводит термин «порядок с астериском».

Понятие «порядок с астериском» («порядок*») появляется в позд-

них работах Гарфинкеля [Garfinkel, 1988, 1991, 1996, 2002; Garfinkel,

Wieder, 1992] как пример того, что Гарфинкель называет «тенденци-

озным» употреблением [Garfinkel, 2002: 99]. Гарфинкель добавляет

астериск к тем словам, которые, на его взгляд, должны «корректиро-

вать» понимание читателя, говорить ему не то, что он ожидает услы-

шать, т. е. астериск указывает читателю, что в слово вкладывается не

том смысл, который с ним обычно связывается. Это могут быть зна-

комые слова обыденного языка или специальные термины, однако в

любом случае для их понимания необходимо обращение к тому ис-

следованию или исследованиям, в рамках которых используется слово

с астериском. Говоря иначе, слово с астериском должно проясняться,

исходя не из тех значений, которые ему может придавать читатель

(даже если этот читатель — другой этнометодолог), а исходя из того

исследовательского контекста, частью которого оно является. В этом

отношении термин порядок* должен читаться как термин, отсылаю-

щий, с одной стороны, ко всему корпусу этнометодологических ис-

следований, поскольку все этнометодологические исследования по-

священы порядку, а с другой — к конкретным исследованиям, в кото-

рых порядок специфицируется как наблюдаемый порядок той или

иной практики. По отношению ко всему корпусу этнометодологиче-

ских исследований порядок* можно понимать как «термин, вмещаю-

щий и заменяющий… любую тему мышления, логики, значения, до-

казательства, единообразия, обобщения, универсальности, сопостави-

мости, ясности, последовательности, связности, объективности, объ-

ективного знания, наблюдения, деталей, структуры и пр.» [Garfinkel,

2002: 118]. Все эти «прояснения» указывают на те проблемы, которые

66

могут быть предметом внимания исследователей, изучающих поря-

док. Однако в том, что касается конкретных этнометодологических

исследований, «порядок*» указывает на данные проблемы не как на

темы для анализа, а как на наблюдаемые феномены, которые должны

быть, прежде всего, описаны. «Любая тема порядка* предлагает себя

для этнометодологического исследования в качестве кандидатуры на

обнаружение феномена порядка* как достижения в рамках и в каче-

стве практического действия» [Garfinkel, 2002: 170]. Это высказыва-

ние Гарфинкеля, как и многие другие места в его поздних работах,

требует расшифровки. В нем говорится, что каждую тему, которую

мы можем сформулировать как тему порядка или которая уже форму-

лировалась таким образом в социологии, можно рассмотреть этноме-

тодологически как тему, указывающую на определенную область по-

исков, и предметом этих поисков должны быть не иллюстрации дан-

ной темы, а феномены порядка, производимые в практике. Например,

если мы берем тему «логики», то в рамках этнометодологического ис-

следования ставится вопрос о том, что значит «логика» как практиче-

ское достижение тех или иных членов общества. Каким образом люди

оценивают логичность или нелогичность определенных действий?

Кем могут быть эти люди? Какими методами они пользуются для

оценки и описания действий как логичных или нелогичных? «Логика»

здесь становится не общим свойством любых действий, а наблюдае-

мым феноменом. И подобным же образом можно поступить с любой

темой порядка*.

Данная феноменальная ориентация еще раз подтверждает близость

этнометодологии и феноменологической традиции (в первую очередь,

того направления в феноменологии, которое развивали Гурвич и Мер-

ло-Понти), однако при этом происходит определенная трансформация

представлений о феноменальности. Как уже отмечалось выше, для

67

Гарфинкеля проблема социального порядка не может быть связана с

проблемой конституирования объектов в актах сознания субъектов,

которые коммуницируют между собой, исходя из неявных допущений

и типизаций. Феномены порядка производятся совместно, однако —

и в этом заключается принципиальный разрыв с социально-

феноменологической традицией Шюца, которой придерживался Гар-

финкель на первом этапе, — свойство «совместности» не является

конститутивным. Если Шюц постулировал тезис взаимности перспек-

тив как указание на так понятую совместность (в основе которой ле-

жат идеализации взаимозаменяемости точек зрения и соответствия

систем релевантностей) как определяющую черту социального мира,

то Гарфинкель теперь рассматривает вопрос совместности как прак-

тический вопрос согласования действий тех, кто производит феноме-

ны социального порядка. Здесь возникает вопрос: если это согласова-

ние не опирается ни на конститутивные ожидания (как у Шюца), ни

на нормативные ориентации (как у Парсонса), как оно возможно?

Иными словами, каковы основания «общности»? Понятие «порядка*»

предполагает, что такие основания могут быть только ситуационны-

ми, т. е. порядок приобретает свойство стабильности и воспроизводи-

мости лишь в той мере, в какой производятся и воспроизводятся кон-

кретные ситуации деятельности (а не типизации или система дей-

ствия). Поэтому следующий принцип этнометодологической концеп-

ции конститутивного порядка таков: социальный порядок — это си-

туативный порядок. Его ситуативность означает, что каждое отдель-

ное действие в рамках этого порядка связано с другими действиями в

текущей ситуации, а не с надситуативными «нормами», «правилами»,

«символами», «типизациями», «интерпретациями», «кодами» и пр.

Порядок возникает как феномен последовательности действий. Если

вспомнить о том, что эти действия рассматриваются как осуществле-

68

ния определенных методов и обладают наблюдаемыми чертами, поз-

воляющими их таким образом рассматривать, станет понятно то тре-

бование максимально детального анализа, которое выдвигается в эт-

нометодологических исследованиях. Детали становятся конститутив-

ными чертами ситуации, на которые ориентируются ее участники.

Любая ситуация приобретает свойства порядка в деталях ее осуществ-

ления. Ситуацию, однако, не следует понимать как «объективную

среду» социального действия. Скорее, ее можно назвать «рабочим ме-

стом» действия, поскольку действие разворачивается в ситуации, по-

средством ситуации и в качестве ситуации.

Ситуативность социального порядка так же означает, что мы мо-

жем описывать феномены порядка только там и тогда, где и когда они

производятся, т. е. они специфичны для той или иной сферы деятель-

ности, что можно выразить в следующем принципе: социальный поря-

док практико-специфичен. С одной стороны, он неотделим от той об-

ласти деятельности, в которой производится. Если вспомнить пример

с шахматами, который рассматривал Гарфинкель в статье о доверии,

то можно сказать, что при игре в шахматы создается не порядок во-

обще, а порядок, специфический для шахмат. Этот порядок конститу-

ирует игру в шахматы как игру в шахматы, а не как пример или эле-

мент социального порядка, связанного, например, с определенным ти-

пом культурных символов. С другой стороны, эти практико-

специфические феномены порядка можно обнаружить везде:

«…любые вообразимые типы исследования, начиная с гадания и за-

канчивая теоретической физикой, привлекают наш интерес в качестве

социально организованных искусных практик» [Гарфинкель, 2003в:

23]. В отличие от Шюца, для которого разница между гаданием и тео-

ретической физикой была столь принципиальна, что он допускал воз-

можность шока при переходе от одной области к другой, Гарфинкель

69

утверждает необходимость изучения любых без исключения практик

как обыденных, само собой разумеющихся, умелых способов произ-

водства социального порядка.

В связи с этим возникает вопрос об акторах, производящих ситуа-

тивные феномены порядка. Большинство социологических традиций

рассматривают акторов с точки зрения того места, которое они зани-

мают в социальной системе либо в текущей ситуации. При этом, каков

бы ни был источник идентифицирующих характеристик акторов (мы

можем говорить, что акторы лишь следуют социальным правилам,

либо мы можем утверждать, что акторы ориентируются на реакции

непосредственно присутствующих других людей), феномены порядка

рассматриваются как производные от характеристик акторов. Поря-

док, в этом смысле, реализуется через акторов, поскольку он нена-

блюдаем. Но даже если традиционные исследователи замечают какие-

либо очевидные формы упорядоченности (например, можно фиксиро-

вать упорядоченность потока автомобилей на шоссе), для них эти

формы всегда требуют дальнейшего социологического объяснения,

они не говорят сами за себя. В этнометодологии отношения между ак-

торами и производимыми ими феноменами порядка переворачивают-

ся. По словам Гарфинкеля, «феномен демонстрирует свой штат как

популяцию» [Garfinkel, 2002: 185]. Это высказывание можно «переве-

сти» следующим образом: социальный порядок специфицирует свою

когорту. С этнометодологической точки зрения люди, производящие

социальный порядок, получают те или иные свойства в зависимости

от своего участия в его производстве. Они не обладают этими свой-

ствами изначально, т. е. нельзя сказать, что, например, водители со-

здают тот или иной порядок. «Водитель» становится «водителем»

лишь в той мере, в какой он демонстрирует другим «водителям» свою

способность методически производить и оценивать локальные фено-

70

мены порядка. Осуществление этих феноменов в наблюдаемых дей-

ствиях позволяет тем или иным людям идентифицировать себя как

когорту водителей, но всегда в ситуационном смысле, т. е. как фено-

менальную популяцию, которая производит наблюдаемый порядок на

дороге здесь и сейчас. Иными словами, люди могут быть описаны как

«водители», «гадальщицы», «социологи», «теоретические физики» и

т. п. лишь по отношению к производимым ими феноменам порядка, а

не по отношению к тем нормам и правилам, которым они якобы сле-

дуют. Именно феномены порядка обеспечивают стабильные черты

социальных действий, т. к. несмотря на смену «штата» того или иного

феномена он продолжает производиться и демонстрировать свой

«персонал» в качестве определенного рода популяции. Водители ме-

няются, а поток автомобилей продолжает осуществляться в своей

упорядоченности.

Как можно видеть, переход от первой формулировки концепции

конститутивного порядка, связанной с противопоставлением «норма-

тивности» и «нормальности», ко второй, «расширенной и дополнен-

ной», выраженной в формуле «порядок с астериском», предполагал

радикализацию эмпирической направленности этнометодологических

исследований. Выделенные выше три дополнительных принципа поз-

воляют говорить об этнометодологической концепции социального

порядка не как о теории в полном смысле слова, а как о своеобразной

инструкции, предлагающей не способ описания социальных действий,

а принципы их изучения. Несмотря на это, сама концепция не пере-

стает быть теоретической конструкцией, т. е. может при определен-

ных обстоятельствах рассматриваться как совокупность понятий и

теоретических вопросов. Однако, с точки зрения этнометодологии,

любая тема, которая может возникнуть в рамках этой концепции,

должна респецифицироваться как наблюдаемый феномен.

71

Выводы

В данной главе нами была рассмотрена социологическая проблема

порядка, впервые сформулированная Т. Гоббсом.

1. Анализ постановки этой проблемы Гоббсом показывает, что

любая теория порядка должна отвечать на два вопроса: вопрос об

обыденности порядка и вопрос о конкретности порядка.

2. Специфика ответов, предложенных этнометодологией, осталась

преимущественно незамеченной критиками, поскольку среди них до-

минировало мнение о когнитивной или индивидуалистической ориен-

тации этнометодологии.

3. Однако способы концептуализации этнометодологической кон-

цепции порядка внутри самой этнометодологии так же оказались не-

эффективными. В этнометодологических работах проблема порядка

либо не обсуждается, либо обсуждается только в одном аспекте, либо,

как в наиболее последовательной попытке Э. Ролз, обсуждается не-

адекватно.

4. Анализ эволюции взглядов Г. Гарфинкеля на проблему порядку

позволил понять, каковы основные элементы концепции конститутив-

ного порядка. Эта концепция формировалась в два этапа: на первом

ключевым понятием было «воспринимаемая нормальность», на вто-

ром — «порядок с астериском». Тем не менее, исходные принципы

концепции оставались неизменными.

В следующей главе мы рассмотрим каждый из этих элементов и

покажем, каков их потенциал для разработки ряда вопросов социаль-

ной теории.

72

Глава 2. Концепция конститутивного порядка: ключевые

элементы

2.1 Понятие конститутивного порядка

Термин «конститутивный» означает «учреждающий», «определя-

ющий», «основополагающий», «делающий нечто таким, каково оно

есть». Под конститутивным порядком понимается основополагающий

порядок социальной жизни. Он является «основополагающим» в том

смысле, что социальная жизнь заключается в производстве этого по-

рядка. При этом речь идет не о каком-то типе порядка, а о порядке

вообще, т. е. о практиках упорядочивания, делающих социальные фе-

номены такими, каковы они есть, для их непосредственных наблюда-

телей и участников. Таким образом, конститутивный порядок — это

порядок, неотделимый от осуществления конкретных социальных

действий по его достижению.

Классические концепции социального порядка предполагали раз-

деление упорядоченных свойств действий и их наблюдаемых характе-

ристик. Во многом они отталкивалась от проведенного Кантом разли-

чения между регулятивным применением разума и конститутивным

применением рассудка [Кант, 1964: 553–555]. С точки зрения Канта,

понятия рассудка лишены того систематического единства, которое

им может придать разум, подчинив идее. Частные рассудочные пра-

вила, конституирующие понятия тех или иных вещей, должны регу-

лироваться разумом, который направляет их на одну цель и делает

всеобщими. Эти направляющие идеи разума не даны в опыте, они

трансцендентальны. Классическая социология наследует это пред-

ставление и переносит его в сферу социальной жизни, соотнося кон-

ститутивную функцию рассудка с функцией здравого смысла, а регу-

73

лятивную функцию разума — с функцией социальной структуры.

Здравый смысл конституирует для членов общества мир таким, каким

он дан им в опыте, однако правила конституирования вещей и, соот-

ветственно, сами эти вещи, данные через повседневные категории,

лишены порядка, который может привнести лишь социальная струк-

тура. Порядок находится по ту стороны обыденно переживаемых ве-

щей.

Кантовская идея, однако, претерпела определенное изменение в

социологии. Социологи, в отличие от Канта, должны были доказать

автономность социального по отношению к естественному, природ-

ному и психологическому. Наиболее систематическим и эксплицит-

ным образом эту задачу формулировал Э. Дюркгейм, но она решалась

и другими социологами. Собственно, проблема социального порядка,

берущая начало у Гоббса, — это проблема возможности общества, а

значит — возможности особой формы бытия. Для того чтобы утвер-

дить автономию социального, социология передала конститутивную

функцию мира повседневности социальной структуре. Социальная

структура конституирует социальный мир. Хотя разделение на два

уровня — здравый смысл и социальную структуру — остается, повсе-

дневность перестает конституировать вещи, будучи сведенной к

«ложному сознанию», «предрассудкам», «заблуждениям», «алогично-

му мышлению», «идеологии» и т. д. Комароф и Робертс формулируют

эту идею следующим образом. В книге «Правила и процессы» они

выделяют два уровня социокультурного порядка: конститутивный по-

рядок и житейский универсум. «Первый уровень, конститутивный

порядок, включает набор ценностных оппозиций и структурных эле-

ментов… Второй уровень, который мы описали как житейский (дан-

ный в опыте) универсум, отличается огромной текучестью социаль-

ных и политических связей. Это изменчивый, загадочный и управляе-

74

мый мир, в котором люди снова и снова обсуждают свои связи с точки

зрения ряда устойчивых референтов, закодированных в категориаль-

ных ярлыках. Как таковой, этот мир, рассмотренный изнутри, прони-

зан идеологией прагматического индивидуализма. Характер житей-

ского универсума, однако, задается конститутивным порядком, по-

скольку последний утверждает ясные социополитические ценности,

которым подчиняются идеология и совершаемые во имя ее действия»

[Comaroff, Roberts, 1981: 68]. Эта концепция конститутивного поряд-

ка, которую затем развивает, например, Дж. Лэйв [Lave, 1988: 177–

180], связывает возможность существования порядка с ценностными и

нормативными ориентациями социального действия. В самой кон-

кретности действий и вещей, данных в опыте, порядка нет.

Более сложную концепцию конститутивного порядка можно найти

в работах Э. Гидденса. Во многом опираясь на работы Гарфинкеля,

Гидденс пытается связать обыденный мир социальных действий и со-

циальную структуру таким образом, чтобы они не соотносились меж-

ду собой дуалистически. Конституирование общества должно осмыс-

ляться с точки зрения постоянных процессов структурации. Как и для

этнометодологии, для Гидденса «производство или конституирование

общества представляет собой умелое достижение его членов, однако

такое, которое не происходит в условиях, полностью контролируемых

или понимаемых ими. Ключом к пониманию социального порядка…

является не „интернализация ценностей“, а изменение отношений

между производством и воспроизводством социальной жизни состав-

ляющими ее акторами» [Giddens, 1993: 108]. Для обозначения этих

отношений Гидденс использует термин «дуальность структуры». С

его точки зрения, общество конституируется, когда «структуральные

свойства социальной системы выступают и как средства производства

социальной жизни в качестве продолжающейся деятельности, и одно-

75

временно как результаты, производимые и воспроизводимые этой де-

ятельностью» [Гидденс, 2005: 70]. Социальная структура одновремен-

но производится людьми и выступает посредником в процессе ее про-

изводства. Процессы структурации, тем самым, пронизывают все по-

вседневные социальные практики. Проблема, которую не решает под-

ход Гидденса, заключается в том, что он вынужден искать дополни-

тельного посредника, обеспечивающего исполнение социальной

структурой посреднической функции. Социальная структура не может

быть «явлена» в повседневных действиях, поскольку при изучении

непосредственной коммуникации акторов социологи сталкиваются

лишь с «интерпретативными схемами» [Giddens, 1993: 166]. В резуль-

тате социальный порядок становится для Гидденса когнитивным по-

рядком [Giddens, 1993: 129], который воспроизводит традиционное

социологическое разделение между социальной структурой и неупо-

рядоченными повседневными действиями, осмысленность которых

является результатом интерпретативной деятельности акторов, опо-

средованной социальной структурой.

Недостаток и подхода Комарофа и Робертса, и подхода Гидденса

заключается в том, что упорядоченный социальный мир в конечном

итоге оказывается воплощением всепоглощающих и непосредственно

не наблюдаемых социальных структур, без которых он перестает быть

интересным для социологии и в этом отношении лишается упорядо-

ченных характеристик. Понятие конститутивного порядка в этномето-

дологии как раз призвано показать, что социальный порядок — это,

во-первых, конститутивный порядок повседневной жизни и, во-

вторых, это порядок, который не нуждается ни в каких иных регуля-

тивах, кроме тех, которые реализуются в организованных действиях

обычных членов общества. Повседневно конституируемые вещи уже

упорядочены, поэтому задача социологии состоит не в обнаружении

76

принципа их упорядочивания, а в описании способов или методов их

конституирования. Конститутивные практики «прямо конституируют

создаваемые ими объекты и смыслы» [Rawls, 2011: 415], т. е. нам нет

необходимости постулировать существование какого-либо посредни-

ка (им могут быть нормы, ценности, правила, габитусы, фреймы), ре-

гулирующего конституирование повседневного мира.

В основе этнометодологической идеи конститутивного порядка

лежит допущение о том, что социальный порядок самоорганизован и

является членским достижением. В этнометодологии «любая соци-

альная обстановка рассматривается как самоорганизующаяся в отно-

шении осмысленного характера ее проявлений как репрезентаций ли-

бо свидетельств-социального-порядка. Любая обстановка организует

свою деятельность так, чтобы сделать свои свойства в качестве орга-

низованной среды практических действий обнаружимыми, обсчиты-

ваемыми, записываемыми, сообщаемыми, о-них-историю-

рассказываемыми, анализируемыми, короче, — описуемыми» [Гар-

финкель, 2003в: 24]32. Источник социальной организации, обеспечи-

вающий возможность ее описания в конкретных ситуациях деятель-

ности, находится не в институционализированных социальных струк-

турах, а в практических действиях участников этих ситуаций, дей-

ствиях, не только направленных на воспроизводство порядка, но и со-

ставляющих этот порядок. Иными словами, конститутивный порядок

является постоянным локальным достижением членов. «Членство»

при этом может пониматься как «способности или компетенции, ко-

торыми обладают люди как члены общества; способности говорить,

знать, понимать, действовать способами, осмысленными в данном

обществе и в тех ситуациях, в которых они оказываются» [Have,

2002]. Речь не идет о принадлежности к той или иной социальной

32 Перевод изменен.

77

общности, поскольку такая принадлежность сама является результа-

том (или, как будет показано ниже, свойством) членских практик. При

этом членские практики являются предметом анализа, описания,

оценки со стороны самих осуществляющих их людей, поэтому само-

организация социальных ситуаций означает в том числе, что упорядо-

ченные свойства этих ситуаций доступны их участникам (и только их

участникам) в качестве предмета действия и описания, составляющего

элемент этих ситуаций: конститутивный порядок обыденно описуем,

поэтому компетенция в производстве порядка — это практическая

способность как осуществлять, так и описывать упорядоченные дей-

ствия.

Обыденная описуемость упорядоченных действий составляет одну

из постоянно преследующих социологию проблем. Любая социология

сталкивается с тем, что предлагаемые ею описания повседневных си-

туаций деятельности — не единственные описания. Участники тоже

предлагают свои описания, которые обычно объединяются социоло-

гами под рубрикой «здравого смысла». В социологии выработаны как

минимум две позиции в отношении «здравого смысла»: одна требует

игнорировать его (не доверять членам), другая предлагает рассматри-

вать его в качестве «проявления» или «симптома» социальной струк-

туры33. Этнометодологическая концепция конститутивного порядка,

33 В данном случае мы имеем в виду не теоретические позиции в отношении

здравого смысла, а позиции, реализующиеся в исследовательских практиках. На теоретическом уровне, безусловно, проблема отношений между здравым смыслом и социологическим знанием решается иначе. Одним из решений является посту-лирование постоянного взаимообмена между здравым смыслом и социологиче-ским знанием. Как показывают, например, З. Бауман [Бауман, 1996] и Э. Гидденс [Giddens, 1993], социология опирается на здравый смысл, который, в свою оче-редь, испытывает влияние социологических понятий. Гидденс называет эту связь «двойной герменевтикой». Однако в своих конкретных исследованиях указанные авторы демонстрируют иной подход к здравому смыслу. В частности, в своем ис-следовании сексуальности [Гидденс, 2004] Гидденс опирается на здравый смысл как на само собой разумеющийся ресурс, например, используя категории «муж-

78

предлагающая третий путь, указывает, с одной стороны, на то, что

обыденные описания, являясь частью описываемых ими обстоятель-

ств, нельзя рассматривать отдельно от тех действий, в отношении ко-

торых они оказываются адекватными или неадекватными, полными

или частичными, точными или приблизительными и т. д., и, с другой

стороны, на то, что эти действия обладают практической описуемо-

стью, которую не следует путать с теоретической описуемостью.

Практическая описуемость — это описуемость практического дей-

ствия, как оно осуществляется, т. е. описуемость локальной живой ра-

боты производства социального порядка. Теоретическая описуе-

мость — это описуемость практического действия, как оно репрезен-

тируется (представляется в качестве набора индикаторов) и генерали-

зируется (сопоставляется с другими действиями), будь то социолога-

ми или обычными членами общества. Два эти типа описаний состав-

ляют неразрывно связанную пару, поэтому рассматривать одно от-

дельно от другого (равно как и сводить одно к другому) — значит

упускать конститутивные свойства социального порядка34. Все те

структурные и упорядоченные феномены, которые описывают тради-

ционные социологи, предполагают уже упорядоченный социальный

мир. Говоря о том, что традиционная социология использует обыден-

чина» и «женщина», но не поясняя, в чем заключаются эти категории как обыден-но достижимые способы описания социальных действий.

34 В качестве иллюстрации различия между практической и теоретической описуемостью можно привести описание какого-либо технологического процесса в документах в качестве последовательности технологических операций и описа-ние того, как этот же технологический процесс осуществляется на рабочих местах реальным работниками. Реальную цеховую работу нельзя рассматривать в каче-стве практического коррелята документационного описания, однако она и не пол-ностью независима от него. Речь, скорее, должна идти о том, что практическая деятельность рабочих на производстве постоянно проясняется и уточняется «тео-ретическим» описанием технологического процесса и в то же время проясняет и уточняет его. Порядок работы разрушается как в том случае, когда работники пы-таются буквально следовать описанию технологического процесса, так и в том случае, когда оно никак не соотносится с их деятельностью.

79

ные феномены порядка в качестве непроблематизируемого ресурса

своих рассуждений [Zimmerman, Pollner, 1970: 81], этнометодологи

имеют в виду, что люди локально производят и воспроизводят упоря-

доченные свойства своих действий, которые затем принимаются со-

циологами как данность и используются для поиска и обнаружения

скрытых источников этих структур. Этнометодология предлагает де-

лать эти повседневные практики не ресурсом, а темой социологиче-

ских исследований.

Таким образом, социальный порядок, с точки зрения этнометодо-

логии, достигается в процессе рутинного осуществления членами об-

щества описуемых практических действий, упорядочивающих теку-

щую ситуацию и упорядочиваемых этой ситуацией. Такой конститу-

тивный порядок не предполагает, что участники используют предо-

ставляемые культурой знания, нормы, роли, ценности, ожидания и

прочие элементы социальной структуры. Самоорганизация означает

производство осмысленности согласованных действий изнутри ло-

кальной обстановки, т. е. говорить об осмысленном действии и

осмысленных объектах действия можно лишь в том смысле, в каком

они демонстрируют наблюдаемо упорядоченные черты в данной си-

туации. В этом смысле, «конститутивный порядок» — это не порядок,

который лежит в основе агрегированных «социальных фактов» (в

смысле Э. Дюркгейма), а порядок упорядоченных действий. Такое

тавтологическое «определение» указывает на два важных момента.

Во-первых, оно означает, что конститутивный порядок может быть

описан только как осуществление, как последовательность здесь и

сейчас реализуемых действий. Во-вторых, оно означает, что исследо-

ватель не может сказать заранее, в чем именно заключается порядок,

поскольку это «в чем именно» производится и анализируется в ло-

кальных обстоятельствах деятельности. Именно поэтому этнометодо-

80

логическое «решение» проблемы порядка представляет собой, по сло-

вам М. Линча, скорее ее «растворение» [Lynch, 2000: 529]. Для этно-

методологии конститутивный порядок — это порядок вещей, как они

есть, т. е. как они методически конституируются.

2.2 Элементы концепции конститутивного порядка

Ниже мы рассмотрим выделенные пять основных принципов кон-

цепции конститутивного порядка. При этом мы покажем, какие клю-

чевые понятия и идеи связаны с каждым принципом и как они соотно-

сятся с существующими способами концептуализации ряда проблем

социальной теории.

2.2.1 Методичность

Как следует из самого термина «этнометодология», понятие «ме-

тодов» является ключевым для данного подхода и для используемой в

нем концепции порядка. Понятие методов — одно из немногих, со-

хранявших свою актуальность в работах Гарфинкеля на протяжении

всей его карьеры. Начиная с первой книги, где говорится, что «этно-

методологические исследования анализируют повседневные действия

как членские методы придания этим действиям зримой-

рациональности-и-сообщаемости-для-всех-практических-целей, т. е.

„описуемости“, в качестве организаций рядовых повседневных дей-

ствий» [Garfinkel, 1967: vii], и заканчивая книгой «Программа этноме-

тодологии», в которой утверждается, что «феномены порядка тожде-

ственны процедурам их локального эндогенного производства и опи-

суемости» [Garfinkel, 2002: 72], Гарфинкель постоянно подчеркивал

ключевое значение исследования «методов» для этнометодологиче-

81

ского подхода к социальному порядку. Понимание методов при этом,

безусловно, менялось: при переходе от первого этапа осмысления

проблемы порядка ко второму, Гарфинкель начинает связывать поня-

тие методов с кругом новых тематизаций. На первом этапе он пони-

мает методы как процедуры, посредством которых люди придают

происходящему ясный, связный, последовательный характер, одно-

временно делая происходящее описуемым, т. е. наблюдаемым-

сообщаемым [Гарфинкель, 2003в: 3]. На втором этапе тематика мето-

дов связывается с другими проблемами: «Говоря о членских методах

мы имеем в виду, что при их применении на рабочих местах, в ходе

которого их документальные процедурные порядки можно читать од-

новременно дескриптивно и инструктивно, а также отделять от рабо-

чих мест их воплощенного использования и переносить в другие ра-

бочие места, они уникально адекватны и уникально подходят к фено-

менам, объяснимое производство которых они описывают» [Garfinkel,

2002: 72]. В этом случае акцент делается на том, что, во-первых, член-

ские методы могут быть описаны дескриптивно и инструктивно, т. е.

мы можем анализировать их как с точки зрения совершаемой in vivo

работы, так и в качестве инструкций по совершению и восприятию

этой работы. Возможность производства социального порядка обес-

печивается тем, что люди, с одной стороны, осуществляют конкрет-

ные действия и, с другой, эти действия могут быть описаны как дей-

ствия методические. Во-вторых, оба эти типа описания можно читать

чередующимся образом, т. е. они не противоречат и не дополняют

друг друга, они относятся к одному и тому же действию и являются

его полными описаниями. В-третьих, эти описания можно отделять от

тех мест, в которых совершается работа по использованию описывае-

мых ими методов производства локального порядка, и переносить в

новые места, т. е. можно использовать одни и те же описания для

82

определенных методов в различных ситуациях. И в-четвертых, дан-

ные методы уникально адекватны для производства именно этих фе-

номенов и никаких других. Пример, который Гарфинкель часто при-

водит для прояснения того, что такое членские методы, — это оче-

редь35. Каждый участник очереди (не как индивид, а как член) дей-

ствует процедурно, т. е. применяет определенные методы для созда-

ния очереди. Используемые участником очереди методы подходят

только для производства порядка очереди и только в данном месте.

При этом, приходя в другое место и становясь в новую очередь, он

производит данную уникальную очередь как очередь, а не что-то дру-

гое. С точки зрения Гарфинкеля, это не значит, что существуют некие

«правила», по которым действует стоящий в очереди, поскольку по-

стулирование таких правил предполагало бы, что есть «сырые»,

неупорядоченные действия, которые должны подчиняться определен-

ным инструкциям, так, чтобы для описания этих действия было доста-

точно текста инструкции. Напротив, действие стояния в очереди —

это всегда методическое действие, которое и есть феномен порядка.

Описание данного действия и возможность использования этого опи-

сания в качестве инструкции составляют часть самого действия.

Как можно видеть, тематическое поле, в котором происходит об-

суждение проблемы методов, существенно меняется. Вместо условий

придания повседневным действиям рациональных свойств связности,

последовательности, воспроизводимости, единообразия, познаваемо-

сти, ключевым вопросом становится метод, который выступает, одно-

временно, методическим действием и описанием этого действия. Тем

не менее, «красная линия» остается той же: исследование социального

порядка с точки зрения его методической организации и в качестве

его методической организации. Эта линия берет начало с исследова-

35 См.: [Garfinkel, Livingston, 2003; Garfinkel, 2002: 245–262].

83

ния работы присяжных, в ходе которого был изобретен термин «этно-

методология». Прояснение обстоятельств появления этого термина

позволит понять, почему именно понятие методов составляет ядро эт-

нометодологического видения социального порядка.

Согласно Гарфинкелю [Proceedings, 1968: 5–11], слово «этномето-

дология» появилось в процессе работы над докладом, посвященным

результатам исследования работы присяжных в г. Уичита (США) в

1953–1954 гг. В ходе исследования группа социологов из Чикаго, к

которой Гарфинкель присоединился только в 1954 г., организовала

скрытую аудиозапись переговоров между присяжными в комнате для

совещаний, с целью изучения того, как они принимают решения. Гар-

финкель участвовал в обработке этих аудиозаписей, а также в прове-

дении последующих интервью с присяжными36. Работая с записями и

результатами интервью, Гарфинкель обратил внимание на то, что

присяжные постоянно пытались действовать «юридически», т. е. при-

нимать такие решения, которые основываются не на «здравом смыс-

ле», а на «достаточных данных», «всестороннем рассмотрении вопро-

са», «предоставленных доказательствах», «учете всех обстоятельств».

Их обсуждения и комментарии вращались вокруг вопросов, которые

принято относить к области методологии: «факты», «истина», «мне-

ния», «обман», «подтверждение» и т. д. Иными словами, в своих об-

суждениях они не просто пытались следовать некоторой процедуре,

которая должна быть с их точки зрения адекватной и о которой они

узнали из телевизора, книг, газет, из инструкций, которые получили

перед началам процесса, и т. д. Скорее, они использовали свое обы-

денное знание для производства вердикта, который был бы признан

другими присяжными в качестве обоснованного, разумного, справед-

36 Выводы, к которым пришел Гарфинкель, излагаются в статье, впервые опубликованной в «Исследованиях по этнометодологии» [Garfinkel, 1967: 104–115].

84

ливого «в свете имеющихся данных». В некотором смысле, присяж-

ные использовали и требовали друг от друга специфического куль-

турного знания того, как осуществляются такого рода юридические

процедуры и как принимаются такого рода юридические решения.

Просматривая список терминов, которые существуют для обозначе-

ния разного рода «туземных» знаний, Гарфинкель натолкнулся на ряд

слов, начинающихся с «этно-»: этноастрономия, этноботаника, этно-

медицина, этнофизика и т. д. Если на место астрономических или бо-

танических знаний поставить методологические знания, то получится

«этнометодология». Однако Гарфинкель расширяет значение данного

термина так, что он перестает указывать лишь на специфически мето-

дологические интересы присяжных. В некоторым роде любая «этно-»

наука изучает обыденные методы, используемые людьми в той или

иной области: методы наблюдения за звездами, методы обращения с

растениями, методы лечения, методы описания объектов и процессов

в физическом мире и т. п. «Этнометодология» изучает обыденные ме-

тоды производства социального порядка. Но для Гарфинкеля методы

производства социального порядка — это не только методы, связан-

ные со знанием об обществе, в отличие, например, от биологического

или психологического типов знания. В той мере, в какой социальный

порядок представляет собой обыденное достижение всех членов об-

щества, исследование социального порядка предполагает изучение

любого типа знаний и любых организованных социальных действий,

будь то использование лекарственных растений или проведение со-

циологического опроса. Этнометодология, в таком случае, изучает ме-

тоды производства социального порядка, вне зависимости от того, где

они применяются.

Такая фокусировка внимания на методах была связана, в том чис-

ле, с феноменологическими интересами Гарфинкеля, в частности, с

85

одной из часто цитировавшихся им в ранних работах книг — «Мето-

дологией социальных наук» Ф. Кауфмана. В этой работе Кауфман

предлагает рассматривать любую науку в первую очередь с точки

зрения используемых в ней методов, которые он называет «правилами

процедуры». По мнению Кауфмана, «любую специфическую науку,

скажем, физику, следует определять исходя из правил процедуры, а не

системы пропозиций, репрезентирующей наши знания в текущий мо-

мент времени» [Kaufmann, 1958: 42]. В связи с этим он предлагает

разделять структуру науки, определяемую правилами процедуры, и

корпус науки, т. е. совокупность имеющихся в данный момент знаний,

выраженных в виде пропозиций [Kaufmann, 1958: 42]. В своей эмпи-

рической деятельности ученые занимаются тем, что принимают или

отбрасывают те или иные пропозиции в соответствии с правилами

процедуры: «Что бы ни делал ученый, — смотрит ли он через микро-

скоп или телескоп, вакцинирует ли он морскую свинку, расшифровы-

вает ли иероглифы, изучает ли отчеты о состоянии рынка, — его дея-

тельность ведет к изменению корпуса его науки либо вследствие ин-

корпорирования пропозиций, которые прежде к нему не принадлежа-

ли, либо вследствие исключения пропозиций, которые раньше были

его частью» [Kaufmann, 1958: 48]. Кауфман ставит на первое место не

корпус знаний, а правила, в соответствии с которыми эти знания оце-

ниваются и интегрируются либо выводятся из уже существующего

набора знаний. При этом Кауфман подчеркивает, что правила проце-

дуры обладают собственной логикой, которая не соответствует дедук-

тивной логике [Kaufmann, 1958: 230].

Гарфинкель, несомненно, находился под сильным впечатлением от

данной работы37, поэтому кауфмановский процедурный взгляд на

37 Среди исследователей творчества Гарфинкеля на это практически не обра-

щалось внимания. Единственным, кто подчеркнул влияние Кауфмана на Гарфин-

86

научную практику был использован им в качестве отправной точки

при изучении повседневных практик производства социального по-

рядка. Как и Кауфман, Гарфинкель говорит о том, что обыденные

знания (например, знания присяжных) не составляют ядро повседнев-

ного мышления и практики. Существуют определенные методы, кото-

рые позволяют не только осуществлять организованную практику, но

и оценивать применимость, адекватность, эффективность, полноту,

ясность, последовательность и пр. тех или иных знаний. Но, в отличие

от Кауфмана, Гарфинкель не проводит жесткую границу между зна-

ниями и методами, поскольку, во-первых, знание о социальном по-

рядке — это знание о способах его производства и, во-вторых, знание

о методах производства организованных социальных ситуаций — это

знание, которое воплощается в наблюдаемых и описуемых ситуатив-

ных действиях. Эта позиция постепенно радикализировалась, и на

втором этапе формулировки концепции конститутивного порядка

Гарфинкель вообще отказался от понятия «знание», поскольку оно

предполагает апелляцию к когнитивным структурам, которые могут

быть выражены в виде лексических пропозиций, толкование которых

обыденными акторами определяет упорядоченные свойства повсе-

дневного действия. Производство социального порядка не заключает-

ся в применении повседневных знаний в текущей обстановке. Оно за-

ключается в методичном, уникально адекватном, ситуационном до-

стижении упорядоченности.

Здесь этнометодологическая концепция социального порядка

сталкивается с проблемой формализации. С одной стороны, описание

келя, был М. Линч: «Кауфмановский образ науки, таким образом, стал прообра-зом для описания повседневного мышления, точно так же как его концепция кор-пуса знаний и набора процедурных правил стала доминирующей моделью „мето-дологии“ в первых этнометодологических исследованиях обыденных „методов“» [Lynch, 1993: 137].

87

методов — это всегда описание «формальных структур практического

действия» [Garfinkel, Sacks, 1970], и в этом смысле — описание аб-

страктных и обобщенных механизмов производства социального по-

рядка. Как было показано выше, Гарфинкель полагает, что такие опи-

сания можно отделить от тех мест, в которых они применяются, и пе-

ренести в другую обстановку. С другой стороны, этнометодология

придерживается принципа «порядок в каждой точке» [Sacks, 1992:

484]. Этот принцип означает, что практические формальные структу-

ры — это не статистически доступные структуры. Их абстрактность и

общность — это не статистическая абстрактность и общность, по-

скольку их обнаружение не заключается в обработке выборочных

случаев в соответствии с набором индикаторов. Методический харак-

тер социального действия проявляется в каждом конкретном случае, и

он доступен любому компетентному члену общества. Х. Сакс форму-

лирует это исходное этнометодологическое понимание методов, раз-

деляя его на 4 пункта: 1) «социальные действия, их актуальные еди-

ничные последовательности, являются методическими реализациями,

т. е. их описание заключается в описании набора формальных проце-

дур, используемых членами общества»; 2) «методы, используемые

членами общества для производства их действий, атематически реле-

вантны, т. е. полученные результаты можно обобщать интуитивно не-

очевидными способами»; 3) «методический характер социальных дей-

ствий определяет их простоту»; 4) «формальное описание единичных

реализаций не только предоставляет легко воспроизводимые описа-

ния, но и позволяет специфицировать основание для опознания за-

труднений и, возможно, для разрешения опознанного затруднения»

[Sacks, 1992: 802]. По мнению Сакса, формальные описания членских

методов — это описания, которые мы получаем при анализе единич-

ных случаев, а не их совокупности. Изучая организационные и орга-

88

низованные практики повседневных акторов, этнометодолог создает

такое формальное описание, которое показывает, с помощью каких

методов была произведена данная конкретная ситуация. Тем не менее,

отказ от статистического подхода не решает проблему формализации

полностью, поскольку «атематическую релевантность», о которой го-

ворит Сакс, можно понимать достаточно широко. Как показывают

критики [Lynch, 2000; Lynch, Bogen, 1994; Watson, 2000; Hester, Eglin,

1997], созданный Саксом конверсационный анализ, — традиция изу-

чения упорядоченных свойств повседневных разговоров, — в его со-

временном варианте все больше напоминает научную дисциплину,

«открывающую» универсальные социальные механизмы, лежащие в

основе разговорной деятельности. Исследователи описывают методы

осуществления разговоров, которые не имеют никакого отношения к

локальным особенностям этих разговоров, в частности, к их теме.

Линч и Боген видят в этом противоречие с этнометодологическим по-

ниманием методов. «Что нам кажется проблематичным, так это то,

что результаты конверсационного анализа презентируются в качестве

формальных описаний наивно адекватных методов, используемых со-

беседниками для производства наблюдаемости, сообщаемости и вос-

производимости обыденных интеракционных феноменов. С нашей

точки зрения, наивная адекватность обыденных практик основывается

не на независимых от контекста описаниях повседневных методов,

точно так же, как стабильная воспроизводимость научных действий

основывается не на независимых от контекста описаниях научных ме-

тодов. Если, как мы полагаем, дескриптивная адекватность отчетов о

наблюдениях зависит от их локального и обиходного употребления,

было бы абсурдным считать, что можно составить адекватное описа-

ние метода, не обращаясь к интуитивному владению „насыщенными“

ансамблями оборудования, навыков, убедительных дискурсов, рацио-

89

нальных историй и неформальных пониманий, которые составляют

реальные исследовательские ситуации» [Lynch, Bogen, 1994: 90]. Под-

черкивая, что конверсационно-аналитические описания членских ме-

тодов претендуют на статус, схожий с описаниями научных методов,

Боген и Линч указывают, что подобного рода описания не схватывают

реальную методическую практику собеседников и ученых. По сути,

этнометодологически понятый «метод» обозначает характерный для

определенной практики способ организованного производства ло-

кального порядка, и поэтому его описание должно быть ситуационно

специфическим. То есть этнометодология должна описывать локаль-

ные методы без утраты их общности. В случае науки это означает, что

разговоры между учеными необходимо анализировать исходя не из

универсальных методов организации разговора, а с точки зрения обы-

денных методов организации той научной дисциплины, представите-

ли которой ведут разговор. Существуют «обыденная астрономия»,

«обыденная биология», «обыденная математика», которые представ-

ляют собой коллекции методов, не описываемых в руководствах по

научным методам, но, тем не менее, постоянно и повсеместно приме-

няемых для рутинного осуществления научной практики и рутинного

получения научных данных.

Следовательно, как следует из критических замечаний Линча и

Богена, этнометодологическое понимание «метода» требует, чтобы

его описание было эндогенным реальной практике, реализуемой в

данной конкретной ситуации. «Метод» должен быть предметом обы-

денной методологии, а не научной методологии (в том числе той, ко-

торую разрабатывают в конверсационном анализе). Термин «обыден-

ная методология», предложенный Майклом Линчем в другой его ра-

90

боте38, является, с нашей точки зрения, ключевым для понимания эт-

нометодологического подхода к «методам». Именно это понятие поз-

воляет указать на специфику этнометодологии по отношению к лю-

бым другим социологическим традициям осмысления социального

порядка. Описывая выше изначальную ситуацию изобретения терми-

на «этнометодология», мы подчеркивали, что для Гарфинкеля прин-

ципиально важным было указать на доступность социального порядка

для тех, кто его производит, и поэтому он рассматривает процедуры

производства порядка как тождественные процедурам придания ему

описуемости. Любая социальная ситуация доступна ее участникам как

предмет их действия и опознания в качестве упорядоченной ситуации.

Тем самым, акцентирование методического характера обыденных

действий позволяет решить проблему выявления и познания обыден-

ными акторами упорядоченного характера текущей обстановки. Тра-

диционно социология, признавая данную проблему, решала ее путем

постулирования особых «социологических сущностей», которые

обеспечивали узнаваемость упорядоченных черт ситуаций обыденны-

ми членами общества. В качестве таких «сущностей» предлагались

«неявное знание» (М. Поланьи), «габитус» (П. Бурдье), «фреймы»

(И. Гофман) и т.д. Однако этнометодологическое понятие «методов»

позволяет обойтись без подобного рода сущностей, поскольку оно

отождествляет методы производства и опознания социального поряд-

ка. Социальный порядок возможен только как опознаваемый социаль-

ный порядок, поскольку повседневные практики представляют собой

обыденные методологии социального действия. Воспринимая упоря-

доченные черты текущей обстановки, члены опознают порядок в силу

того, что эти черты изначально соотносятся ими с методическими

38 «…обыденная („этно“) методология заключается в ситуативных исследова-

ниях практического действий и практического мышления» [Lynch, 2005: 154].

91

практиками, в ходе которых эти черты были произведены и описани-

ем которых эти черты являются. В этом смысле, этнометодология

должна неизбежно предполагать не только то, что люди применяют

различные методы рутинной организации социальной жизни, но и то,

что у них есть обыденные методологии, т. е. повседневные способы

выявления и описания этих методов. Об этом свидетельствуют много-

численные «руководства», в той или иной форме присутствующие в

любой практике. «…методологии (а не только методы) принимают

бесконечное множество „вульгарных“ форм, в том числе — инструк-

ций по кулинарии, уходу за садом, уходу за ребенком, сексу, ухажи-

ванию за женщинами, вождению, авторемонту и, в случае руководств

по этике, разговору. Существование и повсеместная распространен-

ность письменных инструкций, руководств, описательных схем, пла-

нов, протоколов, карт и т. п. указывают, что „методологические“ опи-

сания составляют часть изучаемого этнометодологами мира не мень-

ше, чем сами „методы“» [Lynch, 2005: 146–147]. Как и научные мето-

дологии, эти руководства, справочники, самоучители не описывают

реальную работу следования им, однако это не означает, что их необ-

ходимо отбросить и сосредоточиться на изучении действий «самих по

себе». Действия «сами по себе» уже предполагают свою описуемость

и именно в ее методическом достижении они и заключаются. Эта опи-

суемость, как уже говорилось выше, имеет два уровня: практический

и теоретический. Различного рода инструкции относятся к уровню

теоретической описуемости, в том смысле, что сколь бы подробным

ни было инструктивное описание действия, оно всегда не является

описанием реальной работы следования инструкции. Эта реальная ра-

бота должна быть осуществлена практически описуемым способом,

чтобы теоретическое описание стало ее адекватным описанием.

Например, как показывают Линч, Ливингстон и Гарфинкель [Lynch,

92

Livingston, Garfinkel, 1983], понятность инструкций о проведении да-

же относительно простых лабораторных экспериментов всегда осно-

вывается на той работе, которая совершается в лаборатории с данным

конкретным оборудованиям и которая не описывается в инструкции.

Эта работа может предполагать «ложные старты», ошибки, корректи-

ровки и другие приспособительные действия, направленные не просто

на организацию текущей ситуации, но на ее теоретически описуемую

организацию, т. е. такую организацию, которая соответствовала бы

изначальной инструкции. При этом реальные действия в лаборатории

«сами по себе» не лишены смысла. Они локально осмыслены и упоря-

дочены. Методы их упорядочивания и составляют предмет этномето-

дологического описания, которое должно быть практическим, а не

теоретическим описанием естественно разворачивающейся практики.

2.2.2 Наблюдаемость

Проблема наблюдаемости социального порядка — одна из «види-

мых, но не замечаемых» этнометодологических тем. Наравне с темой

«методов» она составляет концептуальную «красную линию» этноме-

тодологии — набор понятий, которые постоянно используются в эт-

нометодологических текстах, — и, в некотором отношении, бросает

куда более серьезный вызов традиционным социологическим поняти-

ям, нежели принцип методичности порядка. Однако, в отличие от по-

нятия «методов», проблеме наблюдаемости было уделено гораздо

меньше внимания в этнометодологии. Это тем более странно, что

наблюдаемость социального порядка была одним из вопросов, на ко-

торый Гарфинкель обратил внимание уже в исследовании присяжных.

По его словам, методологическая озабоченность присяжных «была

для них чем-то, что они, взаимодействуя друг с другом, тем или иным

93

образом, скажем так, если хотите, видели. То есть каким-то образом

разумность задававшихся кем-либо вопросов была для них наблюдае-

ма и замечаема. Она была доступна, тем или иным образом, для того

особого способа видения, которым обладает член. Особого способа

поиска, сканирования, чувствования, наконец, видения, но не только

видения, а видения-сообщения. Она наблюдаема-сообщаема. Она до-

ступна для наблюдения и сообщения» [Proceedings, 1968: 9]. Однако в

чем именно эта наблюдаемость заключается, оставалось непрояснен-

ным, пока фокус этнометодологической концепции порядка не сме-

стился к радикальным эмпирическим феноменам. В результате этого

смещения в этнометодологических работах начали актуализироваться

проблемы и понятия, истоки которых связаны с двумя традициями,

которые всегда представляли интерес для этнометодологии: феноме-

нологией и гештальтпсихологией. Обе эти традиции были постоян-

ным источником тем и терминов для Гарфинкеля, однако только на

втором этапе они приобрели важное концептуальное значение, по-

скольку по мере усиления интереса к радикальным феноменам поряд-

ка появилась потребность в прояснении понятия «наблюдаемости».

Центральным на этом этапе становится понятие «деталей», которое

отсутствует в ранних работах Гарфинкеля и этнометодологов39.

Тем не менее, несмотря на важность круга понятий, связанных с

идеей наблюдаемости социального порядка, они никогда не подверга-

лись анализу, и их потенциал остается во многом нераскрытым. По-

этому в данном параграфе мы попытаемся прояснить те концептуаль-

ные возможности, которые содержатся в идее наблюдаемости соци-

ального порядка.

39 В «Исследованиях по этнометодологии» [Garfinkel, 1967] и в первых двух

сборниках работ этнометодологов под редакцией Саднау [Studies in social interac-tion, 1972] и Дугласа [Understanding everyday life, 1970] термин «детали» появля-ется лишь в нескольких местах и практически никогда в качестве понятия.

94

Выдвинув тезис о том, что социальная организация должна быть

доступна для обыденных членов общества благодаря тем же методам,

которыми она достигается, Гарфинкель социологически проблемати-

зировал тему, которая уже обсуждалась до него в гештальтпсихоло-

гии. Гештальтпсихология — традиция психологических исследова-

ний, зародившаяся в Германии в начале XX в., — сделала предметом

своего внимания перцептивную организацию, т. е. воспринимаемый

порядок окружающего мира. Общий принцип, из которого исходили

родоначальники гештальтпсихологии М. Вертгеймер, К. Коффка,

В. Келер, состоит в том, что «существуют связи, при которых то, что

происходит в целом, не выводится из элементов, существующих яко-

бы в виде отдельных кусков, связываемых потом вместе, а, напротив,

то, что проявляется в отдельной части этого целого, определяется

внутренним структурным законом всего этого целого» [Вертгеймер,

1992: 147]. Распространив этот принцип, прежде всего, на область

восприятия, они показали, что существуют законы организации, кото-

рые нельзя свести к простой сумме частей, например, мелодию нельзя

свести к совокупности нот, она представляет собой единство иного

рода. Такие формы организации называются «гештальтами».

Гарфинкель заимствовал в гештальтпсихологии многие темы, но

не напрямую, а через другую традицию — феноменологию, — неко-

торые представители которой (прежде всего М. Мерло-Понти и

А. Гурвич) попытались интегрировать гештальтподход в феноменоло-

гию, отказавшись от позитивистских претензий первого на выявление

универсальных закономерностей не только человеческого восприятия,

но и в целом психической и социальной жизни. В феноменологии

гештальт перестает рассматриваться как закон: «Но если последний

[Gestalt] и может быть выражен через внутренний закон, то нельзя

рассматривать этот закон как некую модель обнаружения структур-

95

ных феноменов. Их выявление не есть обнаружение предсуществую-

щего закона. Наше восприятие признает за „формой“ исключитель-

ную роль вовсе не оттого, что она представляет собой некое состоя-

ние равновесия, разрешает предельную проблему и определяет, в кан-

товском смысле, возможность мира, она есть не условие возможности

мира, а его явленность… Gestalt круга есть не математический его за-

кон, но его характерное свойство» [Мерло-Понти, 1999: 94–95]. Ины-

ми словами, феноменальная явленность мира уже дана как упорядо-

ченная, и в этом отношении понятие гештальта лишь указывает на то,

что такой порядок существует, однако не определяет условия этого

порядка, как полагали гештальттеоретики. Именно такая феноменоло-

гическая трактовка гештальтпсихологии была использована Гарфин-

келем при осмыслении проблемы наблюдаемости социального поряд-

ка. При этом Гарфинкель читал работы Мерло-Понти и Гурвича (как и

любых других философов, социологов или психологов) намеренно

«неправильно», т. е. не для обнаружения способа описания социаль-

ного порядка, а для изучения реальных феноменов порядка. В этом

отношении, заимствуемый в феноменологии специфический «жар-

гон», как его называет Гарфинкель [Garfinkel, 2002: 177], важен не по-

тому, что он схватывает социальный порядок, а потому, что он указы-

вает на существование организации в конкретных феноменах, демон-

страция конкретной формы которой является задачей этнометодоло-

гии. «Намеренно неправильно читая Гурвича и Мерло-Понти, я став-

лю перед собой цель, — пишет Гарфинкель, — подчинить вопросы и

темы гештальфеноменов, которые Гурвич и Мерло-Понти описывают

как достижения своих исследований, интересам, политике и методам

этнометодологических исследований» [Garfinkel, 2002: 177]. Ниже мы

попытаемся показать, как такое подчинение происходит в случае двух

ключевых тем: феноменального поля и фигурации деталей.

96

Проблема «феноменального поля» формулируется Мерло-Понти в

четвертом разделе введения к его известной работе «Феноменология

восприятия» [Мерло-Понти, 1999: 84–98]. В этом разделе Мерло-

Понти указывает на необходимость анализа актов восприятия с точки

зрения «непосредственных данных сознания». Понятие «феноменаль-

ного поля» нужно, прежде всего, чтобы вернуться к изучению фено-

менов — мира, явленного воспринимающему субъекту, а не его

«внутреннего мира». Это позволит избежать как тупика объективизма,

так и тупика субъективизма. В то же время, само понятие «поля» под-

разумевает отграниченность от того, что находится вовне. По мнению

Мерло-Понти, «это слово [„поле“] означает, что пред взором рефлек-

сии нет и не может быть полного мира или множественности развер-

нутых и объективированных монад, что она располагает всего лишь

частичным видением и ограниченными возможностями» [Мерло-

Понти, 1999: 94]. Феноменологическое исследование, присоединяясь

в этом отношении к гештальтпсихологическим исследованиям, пока-

зывает, каким образом мир предстает перед конкретным телесным

субъектом, поле которого составляют феноменальные явленности

объектов окружающего мира, людей, его собственного Я. Используя

это понимание феноменального поля, Гарфинкель, вслед за Мерло-

Понти, подчеркивает, что в повседневной жизни люди имеют дело с

миром, каким он им непосредственно явлен, причем эта явленность

носит не только неопосредованный, но и перспективный характер:

упорядоченные социальные феномены — это феномены данной кон-

кретной ситуации, которая представляет собой положение вещей как

оно выглядит «на глаз» для человека, находящегося там, где он нахо-

дится. Келер называет такой способ схватывания происходящего

«прямым пониманием» [Köhler, 1947: 246]. Нам не нужны никакие

посредники (вроде социальных норм, здравого смысла, культуры и

97

т. д.) чтобы понимать происходящее40. Понятность происходящего

воплощена в упорядоченных деталях феноменального поля. Объекты,

с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни, приобретают

смысл исходя из того, как они зримо размещены в феноменальном по-

ле текущей ситуации. В качестве иллюстрации можно привести ситу-

ацию конспектирования лекции в университете. Некоторые препода-

ватели специально выделяют в своей речи те места, которые должны

быть законспектированы. Они могут либо прямо говорить об этом,

либо изменять темп и интонацию, либо повторять определенные фра-

зы. При этом то, поняли ли студенты, что данный фрагмент требуется

законспектировать, непосредственно видно по тому, что они делают:

куда они смотрят и что они при этом совершают. Если конспектиро-

вание ведется на бумаге, иногда можно наблюдать как вся аудитория

одновременно склоняется над тетрадями и начинает писать. (Либо,

если для конспектирования используются электронные устройства, —

начинает одновременно набирать текст.) Для преподавателя упорядо-

ченный характер происходящего заключается во «внешнем виде»

аудитории здесь и сейчас. Преподаватель ориентируется на этот

внешний вид как на свидетельство понимания его намерения и «нор-

мальности» лекции. На фоне так выглядящей и производящей такие

звуки аудитории становятся заметны любые отклонения, которые в

силу этого становятся специфически осмысленными: если кто-то не

пишет, то он «возможно, не понял, что надо записывать», «у него

сломалась ручка», «возьмет потом конспект у одногрупника» и т. д.

То, где физически находится в это время преподаватель, определяет

феноменальное поле, которые ему доступно. Соответственно, для сту-

40 Как показывает Д. Саднау, мы не только способны схватывать происходя-

щие «с первого взгляда», но и в некоторых случаях обязаны упорядочивать свое поведение таким образом, чтобы ситуация была очевидной с первого взгляда [Sudnow, 1972].

98

дентов феноменальное поле может быть структурировано иным обра-

зом. К примеру, студенты могут ориентироваться не на то, что гово-

рит преподаватель, а на то, что делают их соседи: если вокруг начи-

нают записывать, это говорит им о том, что надо тоже записывать

слова преподавателя. Таким образом, и для преподавателя, смотряще-

го на аудиторию и слышащего ее, и для аудитории, слушающей пре-

подавателя и смотрящей на него, наблюдаемые особенности текущей

ситуации оказываются одновременно продуктом и свидетельством

производимого социального порядка. Порядок воплощается в фено-

менальных свойствах текущей ситуации.

Приведенный пример указывает на следующую принципиальную

тему, которая специфичная для этнометодологического подхода к

проблеме наблюдаемости порядка. Эта тема неоднократно отмечалась

разными исследователями, однако в этнометодологии она получила

радикально эмпирическую трактовку. Одна из особенностей рассмот-

ренной ситуации конспектирования заключается в том, что конспект,

ведущийся студентом, является «ориентированным объектом»41, т. е.

он ориентирован совершаемыми в отношении него действиями, как и

все объекты, составляющее текущее поле. Конспект, когда в нем

начинают писать, студенты, когда они начинают писать, и вся учебная

аудитория приобретают упорядоченный характер в качестве элемен-

тов социальной организации. Наивно или вульгарно понятый кон-

спект — это «то, куда записывают», поэтому действие записывания в

конспект свидетельствует о специфической лекционной упорядочен-

ности текущей ситуации, а для студентов записывание в конспект

предполагает нахождение того места, где прекратилась запись, запи-

сывание с этого места и структурирование текста: в виде списка, или с

помощью подчеркиваний, или с помощью цвета, или посредством

41 Термин Гарфинкеля [Garfinkel, 2002: 179–181].

99

стенографических знаков и т. д. Как для преподавателя, так и для сту-

дентов совершаемые студентами действия и объекты их действий

ориентированы в отношении друг друга. Кёлер тоже обращает внима-

ние на то, что элементы феноменального поля ориентированы в отно-

шении совершаемых и наблюдаемых действий, когда пишет: «Когда

кто-то видит, что мои глаза устремляются в определенном направле-

нии — а в этом отношении человеческие глаза невероятно вырази-

тельны, — части поля, которые лежат в этом направлении, немедлен-

но соотносятся с моими глазами, моим лицом и всей моей персоной»

[Köhler, 1947: 232]. В принципе, любое социальное действие органи-

зует текущую ситуацию как поле ориентированных объектов, являю-

щихся актору данным конкретным образом42. Производство социаль-

ного порядка заключается в производстве такого рода явленностей и

ориентации на них.

При этом действия по организации феноменального поля, описа-

ние которых в конкретных случаях является, с точки зрения Гарфин-

келя, задачей этнометодологии, сами по себе так же являются

гештальт-феноменами: их значение определяется тем местом, которое

они занимают в ряду других действий. Принцип организации перцеп-

тивных актов, описанный Гурвичем: «Отнюдь не будучи разрознен-

ными и бессвязными, все [перцептивные] акты объединятся в непре-

рывный процесс, в котором каждый отдельный акт оказывается ча-

стичной фазой» [Gurwitsch, 2010: 204], распространяется в этномето-

дологии на локальные действия: порядок заключается и возникает

42 Дж. Феле [Fele, 2008: 299–322] предлагает рассматривать организацию фе-

номенального поля в первую очередь с точки зрения разного рода «группировок». Например, когда два человека идут вместе среди других пешеходов, тот факт, что они вместе, является наблюдаемым фактом, воплощенным во взаимном располо-жении данной пары людей по отношению друг к другу и к окружающим. Такой подход нам представляется неполным, поскольку группировка — лишь один из способов организации феноменального поля.

100

вследствие ситуативного осуществления последовательности дей-

ствий, каждое из которых соотносится с предшествующими и после-

дующими действиями и благодаря этому получает смысл.

Следовательно, «не существует унифицирующего принципа или

источника вне и над частями или компонентами, которые сосуще-

ствуют в отношении взаимного требования и поддержки» [Gur-

witsch, 2010: 135; курсив в оригинале]. Этнометодологическое про-

чтение данного тезиса предполагает, что любое рутинное действие,

оказывающееся частью феноменального поля, — это действие, орга-

низующее детали текущей ситуации и организованное на уровне сво-

их деталей. Если для понимания происходящего актор не должен об-

ращаться к какому-либо принципу, внешнему по отношению к фено-

менальному полю, тогда «целое» он может схватывать лишь в связях

«частей», т. е. наблюдаемых деталей происходящего. Гарфинкель счи-

тает «детали» сокращенным названием «свойств феноменального по-

ля» [Garfinkel, 2002: 98–99] и вводит понятие фигурации деталей

[Garfinkel, 2002: 167, 177]. Это понятие, безусловно, имеет своим ис-

током книгу Гурвича «Поле сознания», однако указывает на иное

направление исследований.

Гурвич предлагает ряд концептов, которые должны схватывать ор-

ганизованный характер восприятия. Отталкиваясь от ключевого поня-

тия «гештальт», под которым понимается «единое целое с разной сте-

пенью богатства деталей, которое, в силу своей внутренней сочленен-

ности и структуры, обладает связностью и консолидацией и, тем са-

мым, отделяется в качестве организованной и замкнутой единицы от

окружающего поля» [Gurwitsch, 2010: 112], Гурвич анализирует раз-

личные «гештальт-композиции» (Gestalt-contextures) [Gurwitsch, 2010:

103] с точки зрения функциональной значимости их элементов. Каж-

дый элемент приобретает смысл и функцию лишь по отношению к

101

другим элементам композиции. Отношения, которые устанавливаются

между элементами композиции, Гурвич называет «гештальт-

связностью» (Gestalt-coherence) [Gurwitsch, 2010: 128], которую он

определяет как «взаимное определение и обусловливание элементами

друг друга» [Gurwitsch, 2010: 131; курсив в оригинале].

Для Гарфинкеля в концептуальных построениях Гурвича было

важно, в первую очередь, то, что они демонстрируют возможность до-

стижения связности, последовательности, целостности в рамках фе-

номенального поля за счет взаимосвязей между его компонентами.

Если конкретизировать этот общий взгляд и попытаться рассмотреть

организованный характер действия, то окажется, что социальный по-

рядок можно описывать как порядок, реализующийся во взаимосвязях

деталей действий. Связность, последовательность, целостность фено-

менального поля достигается вследствие действий, направленных на

производство осмысленных деталей происходящего. Социальный по-

рядок конституируется в деталях, и поэтому описание социального

порядка предполагает описание производства локальных фигураций

деталей. Исследования Х. Сакса и его коллег [Sacks, Schegloff, Jeffer-

son, 1971] показали, насколько детализированным может быть соци-

альный порядок в случае коммуникации. Повседневные разговоры ор-

ганизованы на уровне пауз, интонаций, обрывов слов, темпа речи,

громкости и т. д. Исследования Ч. Гудвина [Goodwin, 1981], К. Хита

[Heath, 1986], П. Лаффа [Heath, Luff, 2000], Л. Мондады [Mondada,

2012] и др., основанные на анализе видеоданных, продемонстрирова-

ли, что социальная организация осуществляется на уровне наблюдае-

мых деталей поведения в социальных ситуациях. Феноменологиче-

ская реинтерпретация гештальтподхода позволила Гарфинкелю пере-

формулировать задачу социологических исследований социального

порядка и сделать предметом локальную организацию ситуационных

102

деталей, которая не нуждается ни в каком внешнем принципе. Соб-

ственно, изучение фигураций деталей — это, по словам Лены

Джейюси, ответ на «загадку „как“» в вопросе «Как возможен соци-

альный порядок?» [Jayyusi, 1991: 235].

Поскольку изучаемые этнометодологией детали — это детали

практик, они являются техническими и идентифицирующими деталя-

ми43. То есть, с одной стороны, они указывают на технические осо-

бенности данной практики, на методы или технологии ее осуществле-

ния, а с другой — идентифицируют данную практику как эту кон-

кретную практику. В таком случае, данные детали должны быть непо-

средственно наблюдаемыми (публичными и зримыми [Lynch, 1993:

14]). Обыденному актору нет необходимости интерпретировать фе-

номенальные детали практики в качестве знаков, отсылающих к «ре-

альному» порядку. Такая интерпретация была бы необходима, если бы

идентифицирующие детали понимались как сущностные детали, т. е.

как детали, которые каким-то образом сопоставлялись бы со схемой,

картой, образом практики. В этом случае степень их упорядоченности

определялась бы степенью их близости к идеальной схеме практики.

Однако феноменологическая и гештальпсихологическая концепции

показывают, что наблюдаемые детали ситуаций уже упорядочены и

практика не определяет их порядок, а заключается в нем. Именно это

обеспечивает рутинность производства и воспроизводства социально-

го порядка.

2.2.3 Ситуативность

Понятие «ситуации» составляет важный элемент концепции кон-

ститутивного порядка, поскольку фигурация деталей, о которой гово-

43 См.: [Garfinkel, 2002: 222; Lynch, 1993: 276].

103

рилось выше, возможна лишь в виде ситуативной организации. Одна-

ко этнометодологическое понимание ситуации фундаментально отли-

чается от распространенных в социологии трактовок данного термина.

Социологические концепции ситуации в той или иной степени ве-

дут свой отсчет от работ У. Томаса и Ф. Знанецкого [Thomas,

Znaniecki, 1918; Thomas, 1923], предложивших понятие «определение

ситуации», которое получило широкое распространение в самых раз-

ных социологических подходах. В отличие от психологической точки

зрения, для которой ситуация представляется объективной средой

действия [Росс, Нисбетт, 1999], Томас и Знанецкий сделали предме-

том своих исследований способы определения ситуации ее участни-

ками. Для них определение ситуации есть «более-менее ясная концеп-

ция условий и осознание установок. Определение ситуации обяза-

тельно предшествует любому волевому акту, поскольку в данных

условиях и с данным набором установок возможно бесконечное раз-

нообразие действий, и единственное определенное действие возмож-

но, только если эти условия некоторым образом отобраны, истолкова-

ны и объединены и если проведена определенная систематизация этих

установок, так что одни из них начинают преобладать и подчинять се-

бе другие» [Thomas, Znaniecki, 1918: 68]. Как следует из цитаты, для

Томаса и Знанецкого определение ситуации заключается в отборе

условий действия и иерархизации установок акторов. «Объективная

ситуация» подвергается отбору и интерпретации исходя из интересов

и предрасположенностей актора. Хотя авторы понятия «определение

ситуации» не заходят так далеко, как некоторые последующие социо-

логи, разделяющие объективную и субъективную ситуации [Stebbins,

1967: 149], тем не менее, в их концепции заложен принцип изначаль-

ной определенности ситуации действующим актором. Источником

определений при этом выступает не сам индивид, а культура, частью

104

которой он является [Thomas, 1923: 42]. Любое организованное обще-

ство вырабатывает согласованный набор определений типичных ситу-

аций, который передается в процессе социализации.

В дальнейшем понятие ситуации использовалось в социологии

прежде всего именно в таком ключе: ситуация понималась в духе

«жизненной ситуации», т. е. как нечто более широкое, нежели локаль-

но доступное феноменальное поле. И Ч. Р. Миллс в своей концепции

«ситуативного действия» [Миллс, 2011], и Г. Блумер в своей концеп-

ции символического интеракционизма [Blumer, 1969] исходят из того,

что ситуативное действие определяется тем, каким смыслом люди

наделяют ситуацию. Так понятые ситуации всегда в той или иной сте-

пени предполагают типизацию, поскольку люди не вырабатывают

определение каждый раз заново. Для Миллса одним из способов

осмысления типичных ситуаций являются принятые в обществе сло-

вари мотивов, которые (мотивы) мы приписываем различным людям в

типичных ситуациях. Для Блумера ключевым является понятие «зна-

чения», вырабатываемого в ходе совместных действий. И хотя Миллс,

в отличие от Блумера, не онтологизирует понятие «мотива», т. е. не

обсуждает «реальные» мотивы, которые движут людьми, связь между

смыслом, которым наделяется ситуация, и ситуативным действием

понимается ими достаточно схожим образом, который существенно

отличается от этнометодологического способа употребления терми-

нов «ситуация» и «ситуативный». В этом отношении нельзя согла-

ситься с Э. Ролз, которая сближает Миллса и Гарфинкеля на том ос-

новании, что, с ее точки зрения, оба акцентируют важность различно-

го рода «описаний» текущей ситуации: «Аргумент Гарфинкеля имеет

важные сходства с аргументом Ч. Райта Миллса в статье „Ситуатив-

ные действия и словари мотивов“, где говорится, что институты орга-

низуются не проспективно согласно правилам, а ретроспективно со-

105

гласно разделяемым словарям мотивов. Гарфинкель, однако, идет

дальше Миллса, подчеркивая, что социальный порядок конституиру-

ется не только ретроспективно — через применение разделяемого

словаря мотивов (или описаний), но также проспективно — через ис-

полнение детализированных совокупностей разделяемых практик»

[Rawls, 2033: 127]. Миллс, в отличие от того, что ему приписывает

Ролз, рассматривает словари мотивов лишь в связи с ситуативными

действиями. Будучи вербализациями действий, мотивы (точнее, их

проговаривание) составляют новые ситуативные акты и оказывают

влияние на предыдущие, например, в силу того, что люди не предпри-

нимают действие, если ему нельзя будет в будущем приписать опре-

деленный «резон» [Миллс, 2011: 101–102]. Мотивы как словесные

формулировки погружены в поток «совокупностей разделяемых прак-

тик». Следовательно, аргумент Ролз не подтверждается.

Между тем, у аргумента Ролз есть определенные основания, за-

ключающиеся в том, что на первом этапе формулирования концепции

социального порядка Гарфинкель понимал «ситуации» способом,

совместимым как с трактовкой Миллса, так и с трактовкой Блумера

(которые, в некотором роде, выражали общесоциологической взгляд).

В ранней работе, посвященной теории информации44, Гарфинкель, от-

талкиваясь от понятия ситуации объектов, предложенного Парсонсом,

анализирует определение ситуации как порядок объектов [Garfinkel,

2008: 131]. Однако объект («объект-в-целом») он рассматривает фе-

номенологически. В феноменологии Гуссерля отправной точкой явля-

ется тезис о том, что объект всегда явлен нам с определенной сторо-

ны. Меняя свое положение в пространстве, мы меняем перспективу и,

соответственно, объект предстает перед нами с новой стороны. Объ-

ект в этом случае выступает не «объективным объектом», а совокуп-

44 Опубликована только в 2008 г.: [Garfinkel, 2008].

106

ностью возможностей его опыта или переживания. Гарфинкель назы-

вает эти возможности «спецификациями» и определяет объект как

«порядок спецификаций» [Garfinkel, 2008: 133]. Ключевой вопрос при

этом: каков принцип порядка? Если ответ на этот вопрос связывать с

процессами производства смысла, тогда он будет вполне совместим,

например, с блумеровским подходом. Между фразой Блумера: «Во-

первых, сущность объекта конституируется значением (meaning), ко-

торое он имеет для человека или людей, объектом которых он являет-

ся. Во-вторых, это значение не присуще самому объекту…» [Blumer,

1969: 68] и фразой Гарфинкеля: «Реальность объекта обнаруживается

не в онтологической структуре, а в его конституции как единстве

смысла (meaning). Сказать, что объект реален, значит сказать, что он

представляет интерес для того, кто его переживает…» [Garfinkel,

2008: 214], на первый взгляд, нет никакого противоречия. И в том, и в

другом случае ситуация понимается как ситуация объектов, смысл

или значение которых конституируется актором (даже если актор по-

нимается по-разному: как участник взаимодействия у Блумера и как

член общества у Гарфинкеля). Однако возможен и иной ответ на во-

прос о принципе, который, на наш взгляд, и предлагает Гарфинкель.

Этот ответ содержит два элемента, которых нет у Блумера и, шире, в

социологическом понимании ситуации. Первый элемент заключается

в том, что, в отличие от Блумера, Гарфинкель рассматривает то, каким

образом объект конституируется, а не как он наделяется смыслом.

Для Блумера сущность объекта сводится к тем действиям, которые с

ним может совершить актор. Например, сущность стула заключается в

том, что на нем сидят. Однако в фокусе внимания Гарфинкеля нахо-

дится порядок спецификаций данного объекта как объекта, сохраня-

ющийся при смене перспектив. Видя стул с разных сторон, мы, тем не

менее, понимаем, что это один и тот же стул. Но видение — лишь

107

один их способов «обращения» со стулом. Мы можем совершать с

ним разные манипуляции, однако он всегда конституируется в каче-

стве реального стула. Единство смысла стула в качестве стула заклю-

чается не в том, что мы с ним делаем, а в том, как мы упорядочиваем

наш опыт этого стула. И во-вторых, принцип порядка обеспечивает

возможность объективного мира или ситуации как совокупности объ-

ектов и поэтому в условиях, когда спецификация объекта невозможна,

невозможно наделение его смыслом и, соответственно, невозможно

конституирование ситуации объектов, т. е. социальной ситуации во-

обще. В таких обстоятельствах актор оказывается в замешательстве и

мир становится специфически бессмысленным45. Нарушающие экспе-

рименты Гарфинкеля были направлены как раз на создание таких об-

стоятельств.

Тем не менее, предложенное Гарфинкелем в ранних работах по-

нимание «ситуации», хотя оно и отличалось от наиболее распростра-

ненных трактовок данного термина, допускало существование прин-

ципа порядка, который можно было связать с универсальными струк-

турами повседневного мышления, как это сделал Шюц. Нарушающие

эксперименты предполагали изначальное теоретическое формулиро-

вание того, какого рода процедуры используют обычные члены обще-

ства для упорядочивания ситуаций повседневной жизни, и последую-

щее создание условий, при которых эти процедуры не могли осу-

ществляться. В ранних работах эти процедуры описывались в терми-

нах, имеющих отчетливый когнитивный оттенок: «доверие», «фоно-

вое ожидание», «фоновое понимание», «документальный метод ин-

терпретации», «обыденное знание». Между тем, в середине 1960-х

Гарфинкель обращает внимание на иного рода процедуры, которые

45 Понятие «специфической бессмысленности» заимствует Гарфинкелем у

Вебера. См.: [Вебер, 1996: 453].

108

первоначально трактовались им как такие же стабильные и универ-

сальные способы достижения социального порядка, однако позже

привели к появлению радикально ситуативного подхода. Гарфинкель

называет эти процедуры «ad hocing»46. Данное выражение, образован-

ное от латинской фразы ad hoc, буквально означающей «к этому слу-

чаю», указывает на приспособительные действия, совершаемые

людьми для «подстраивания» чего-либо к текущей ситуации. Гарфин-

кель использует данный термин для описания феномена, с которым он

столкнулся при проведении исследования в одном медицинском

учреждении. Целью исследования было изучение механизмов отсева

пациентов на разных этапах работы клиники. Для этого исследователи

составили кодировочную таблицу, в которую специально подготов-

ленные кодировщики (ими были аспиранты-социологи) должны были

заносить информацию, извлеченную из медицинских карт. «Откры-

тие», сделанное Гарфинкелем, заключалось в том, что сколь бы по-

дробными ни были инструкции по кодировке, кодировщики все равно

использовали разные процедуры ad hocing, которые позволяли им де-

лать свою работу. К этим процедурам относилось применение огово-

рок «и так далее», «не стоит обращать внимания», «пока что-то не из-

менится» и «что сделано, то сделано» [Гарфинкель, 2003в: 16]47. И ко-

дировщики применяли эти оговорки независимо от того, насколько

«неоднозначным» были записи в картах, с которыми они работали,

поскольку только с помощью этих соображений они определяли ра-

циональность предоставленных им инструкций. Чтобы инструкции

приобрели смысл, т. е. чтобы их можно было считать релевантными в

данной конкретной ситуации, кодировщики обязаны были осуществ-

лять ad hocing. Но точно так же, по мнению Гарфинкеля, поступают

46 Поскольку адекватно передать данный термин на русском затруднительно, мы оставляем его без перевода.


109

любые обыденные члены общества: «Всегда, когда члену требуется

продемонстрировать, что его описание анализирует реальную ситуа-

цию, он неизменно использует действия типа „и так далее“, „пока что-

то не изменится“ и „не стоит обращать внимания“ для демонстрации

рациональности своего достижения» [Гарфинкель, 2003в: 4]48. Любое

описание ситуации требует совершения приспособительной работы,

которая делает данное описание описанием этой ситуации, и данная

работа должна совершаться в тех же действиях, в которых заключает-

ся производство ситуационного порядка. Следовательно, работа по

производству социального порядка — это работа по производству

описуемости актуальных ситуаций деятельности.

Понятие «ad hocing» указывает на трансформацию в этнометодо-

логической концепции конститутивного порядка. Безусловно, оно все

еще может указывать на универсальные повседневные механизмы со-

циальной организации, однако в то же время оно может быть рас-

смотрено как «пустое понятие». В последнем случае оно не говорит,

какую именно работу должен совершать участник ситуации, а лишь

указывает на характерное расхождение между реальной, живой, ситу-

ативной работой производства социального порядка и описанием этой

работы. То есть что именно делается, когда совершается ad hocing,

всегда еще предстоит эмпирически описать, поскольку совершаемые

при этом действия носят неисправимо ситуативный характер и могут

рассматриваться лишь на фоне производимых ими локальных фено-

менов порядка в каждом конкретном случае. Именно эта проблема и

ее эмпирическое «расширение» лежат в основе этнометодологическо-

го понимания ситуации. Люси Сэчмен формулирует это понимание

следующим образом: «…ситуация действия в общем и целом консти-

туируется или рефлексивно соотносится с текущей деятельностью.


110

Именно в последней производятся, воспроизводятся, оспариваются и

трансформируются смысл и релевантность ситуации, т. е. всё, что ее

составляет» [Suchman, 2007: 125]. Рефлексивность отношений между

ситуацией и действием состоит в том, что действие является частью

производимой им ситуации. Действие и ситуация взаимно проясняют

друг друга, но связь между ними не носит каузального характера.

Этнометодологический подход к ситуации противоречит не только

распространенным в социологии взглядам, но и часто высказываемой

трактовке понятия «ситуативное действие». Выше мы показали, как

понимал ситуативное действие Миллс, однако возможен и другой

взгляд, согласно которому ситуация — это ограниченная в простран-

стве и времени «зона» или «участок», выделенный внутри некоторой

целостности. Эта целостность задается социологически как «обще-

ство», или «система действия», или «культура», или «интеракция»,

или «поле», или «социальная структура». Только в этом случае социо-

лог получает возможность не рассматривать ситуацию объективист-

ски, как совокупность объектов и людей, находящихся в пределах ви-

димости и досягаемости49. Практика социолога заключается либо в

постепенном «приближении» к актуальной ситуации либо в восхож-

дении от конкретного к абстрактному: в «отдалении» от наблюдаемых

деталей ситуации. По словам М. Линча, «термин „локальный“ и свя-

занные с ним термины „социальная ситуация“, „ситуативное дей-

ствие“, „окказиональный“ часто используются в связи с интеракцио-

нистскими и так называемыми „микро“-социологиями. Поверхностно

понятые, эти термины обозначают ограниченное время и место в рам-

ках более широкого социального контекста. Можно представить себе

49 Хотя феноменологические социологи, в частности, А. Шюц строят свою

концепцию социального порядка, отталкиваясь от реконструкции окружающего мира, каким он предстает перед обыденным актором. См.: [Шюц, 2009б: 401–455].

111

спутник, объектив которого направляется на планету, а затем на все

более мелкие регионы и, наконец, на очень маленький участок на пре-

деле разрешения. Или можно начать с данных общенациональной пе-

реписи и затем буквально „наводиться“ на регион, штат, город и поч-

товый индекс, закончив конкретным адресом. Или, если мы мыслим

во временных категориях, мы можем направить внимание на конкрет-

ную „точку“ или „интервал“ в рамках более широкой исторической

шкалы» [Lynch, 2007: 501]. Однако ситуация принципиально не меня-

ется и в том случае, когда более широкой пространственный или вре-

менной контекст не является отправной точкой анализа. Например,

И. Гофман называет ситуацией «заполненную пространственную сре-

ду, попадая в которую в любой ее точке человек становится членом

существующего (или начинающего в этом случае существовать) со-

брания» [Goffman, 1963: 18]. Такая социологическая фокусировка дает

в результате «ситуацию», которая представляет собой контекст, дела-

ющий осмысленным ситуативное действие. Действие-в-контексте по-

нимается как действие, наблюдаемые особенности которого должны

быть «контекстуированы», чтобы приобрести упорядоченный харак-

тер. Такое разделение действия и контекста, в свою очередь, дает по-

вод, как мы показали выше, обвинять этнометодологию в игнорирова-

нии контекста действия и фокусировании либо на простом поведении

(и тогда этнометодология сближается с бихевиоризмом), либо на

субъективных интерпретациях (и тогда этнометодология сближается с

когнитивизмом). Но этнометодологическая концепция конститутив-

ного порядка предполагает совершенно иное понимание «контекста».

Это иное понимание, однако, допускает две альтернативные воз-

можности: одну представляет конверсационный анализ, другую — эт-

нометодологические исследования повседневные практик. В конвер-

сационном анализе проблема контекста рассматривается с точки зре-

112

ния ориентации участников разговора на особенности протекающего

взаимодействия или окружающей среды. Э. Щеглоф отмечает [Scheg-

loff, 1987: 218] одну общую проблему любых традиционных тракто-

вок «контекста»: возможность множества описаний. Любая ситуация

может быть непротиворечиво описана различными способами.

Например, ситуация чтения лекции в университете может быть про-

анализирована как пример бюрократической структуры, как образец

локальной практики взаимного придания смысла, как случай отноше-

ний власти, как эпизод хабитуализированного действия, как часть ре-

продуктивной культурной практики, как столкновение кодов и т. д.

Щеглоф говорит, что необходим критерий выбора одного из описа-

ний, и предлагает в качестве такого критерия «релевантность для

участников характеризуемой ситуации» [Schegloff, 1987: 218]. Кон-

текст — это не социальная структура и не лингвистические ресурсы

участников взаимодействия, а то, на что они ориентируется, чему

придают значение, на что ссылаются в разговоре. С точки зрения

Щеглофа, «поскольку доказательство релевантности любого порядка

или типа контекста должно обнаруживаться, так сказать, „на

сцене“ — в речи и поведении, — есть основания верить, что расшире-

ние нашего понимания непосредственных или ближайших контекстов

всех форм поведения может помочь в изучении любых контекстов»

[Schegloff, 1992a: 215]. Однако, несмотря на акцент, который Щеглоф

делает на необходимости изучения ситуационных ориентаций участ-

ников, его понимание контекста, в конечном итоге, отсылает к рекон-

струированным исследователем механизмам ориентации, т. е. к той

формальной механике разговора, правила которой описаны конверса-

ционным анализом: «…в качестве контекстов могут рассматриваться

формы интеракционной организации», под которыми понимают

«управление распределением и размером реплик участников, обеспе-

113

чение организованного производства отрезков речи в форме связных

последовательностей и цепочек действий (например, иногда органи-

зующих следующие друг за другом высказывания, а иногда — разне-

сенные), предоставление упорядоченных инструментов преодоления

затруднений в говорении, слушании и понимании речи… предостав-

ление упорядоченных процедур начала и окончания эпизодов согла-

сованной интеракционной деятельности и т. п.» [Schegloff, 1987: 221].

Как можно видеть, все эти вопросы релевантны для исследователя, но

не для участника, и соответственно описание контекста сводится к

демонстрации того, как эти механизмы производят конкретные эпизо-

ды взаимодействия. В итоге, исследование ситуационного порядка

оказывается выявлением социальных условий взаимодействия (под

которыми в данном случае понимаются формы организации разгово-

ра). Участник в итоге оказывается «культурным простофилей» [Gar-

finkel, 1967: 68], который послушно следует предоставленным обще-

ством (т. е. реконструированным исследователем) правилам организа-

ции взаимодействия.

Этнометодологический подход к контексту не требует апелляции к

внеситуативным механизмам организации, но при этом и не сводится

к перечислению деталей действий. Детали действий — это детали

конкретных, ситуативных практик, которые и выступают контекстом

действия. То есть «контекст заключается в ситуативных практи-

ках» [Livingston, 2008a: 845; курсив в оригинале]. «Ситуативные прак-

тики» здесь — это не практики в широком смысле слова50, а локаль-

ные последовательности действий, реализуемых здесь и сейчас. Каж-

дая деталь ситуации приобретает смысл лишь в контексте осуществ-

ляемой деятельности. Эта деятельность представляет собой «форму

50 Как они понимаются в современной теории практик. См.: [Волков, Хархор-

дин, 2008].

114

организации» лишь в том смысле, в каком она носит упорядоченный

характер, но принцип ее упорядочивания не задается некими прави-

лами организации. Возможность описания действия как правилосооб-

разного обеспечивается ситуативной фигурацией локально произво-

димых деталей. В таком случае, нет необходимости связывать пони-

мание контекста не только с интерпретативной деятельностью участ-

ников51, но и с ориентацией участников на способы организации те-

кущей ситуации, поскольку совершаемые в ситуации действия и есть

способ ее организации. По мере разворачивания практики, определен-

ные особенности ситуации приобретают и утрачивают релевантность

в зависимости от каждого последующего действия, которое заключа-

ется в обнаружении релевантных черт ситуации. В отличие от конвер-

сационного анализа, релевантность здесь не участнико-, а практико-

центирована: нечто становится релевантным лишь в отношении по-

следовательности локально осуществляемых действий. Эта последо-

вательность, однако, всегда носит практико-специфический характер,

т. е. характерна для той или иной области деятельности, в том смысле,

что каждая область деятельности заключается в реализации последо-

вательности ситуативных действий. В следующем параграфе мы рас-

смотрим, какое значение этот практико-специфический характер си-

туативного действия имеет для этнометодологической концепции

конститутивного порядка.

2.2.4 Практическая специфичность

Этнометодологический образ практики — это последовательность

локальных задач, решаемых по мере их возникновения и возникаю-

51 Этнометодологическую критику интерпретативного понимания контекста

см в.: [Coulter, 1994].

115

щих в результате ситуативных действий. Сталкиваясь с обстоятель-

ствами повседневной жизни, люди упорядочивают эти обстоятельства

в феноменальных деталях деятельности, так что и сами действия, и их

обстоятельства оказываются организованными социальными феноме-

нами. Поскольку этнометодология придерживается витгенштейниан-

ского тезиса о том, что «ни один образ действий не мог бы опреде-

ляться каким-то правилом, поскольку любой образ действий можно

привести в соответствие с этим правилом» [Витгенштейн, 1994: 163],

она не может основывать свое понимание практики на концепции

правил. Этнометодология показывает, что «образ действий» обладает

собственным порядком, который носит конститутивный характер.

Этот порядок и обеспечивает соответствие между конкретным дей-

ствием и тем, что принято называть «правилом», т. е. формулировкой

данного действия.

Между тем, этнометодологическая концепция конститутивного

порядка предполагает, что последовательно решаемые задачи носят

практико-специфический характер: они определяют, что значит зани-

маться какой-либо сферой деятельности. Те рутинные практики, ко-

торые описывают этнометодологи, — это всегда практики определен-

ной области: практики математики, практики социологии, практики

архитектуры, практики дизайна, практики философии, практики игры

в шашки, практики перехода через дорогу. Нельзя ли каждую из этих

областей описать так, как если бы ситуативные действия их воплоще-

ния регулировались конвенциями, закрепившимися в данной области?

Традиционно социология понимала практики именно таким образом.

Современные теоретики практик исходят из того, что «правомерно

говорить о совокупности практик совместной деятельности, навыков,

обычаев, образующих культурный фон, который едва ли поддается

полной экспликации (всегда только частями) или кодификации. При

116

этом в каждом конкретном случае различные фрагменты этой сово-

купности практик, принятых в данной культуре, функционируют как

практическое знание того, как обращаться с людьми и предметами для

достижения определенных целей» [Волков, Хархордин, 2008: 18–19].

Любое наблюдаемое действие приобретает смысл лишь на фоне опре-

деленной практики, «подсказывающей» как это действие следует

трактовать и воспринимать. Тем самым практики определяют пони-

мание того, что значит заниматься определенной деятельностью:

«…они понимаются как различные упорядоченные совокупности

навыков целесообразной деятельности (практического искусства), ко-

торые в то же время раскрывают человеку возможности состояться в

том или ином социальном качестве („врач“, „политик“, „отец“, „плот-

ник“, „предприниматель“, „женщина“, „шаман“ и т. д.)» [Волков,

Хархордин, 2008: 22]. Быть врачом — значит быть признанным в ка-

честве такового другими врачами, т. е. демонстрировать действия, ко-

торые могут быть проинтерпретированы как действия врача, и одно-

временно совершать эти действия, руководствуясь принятыми среди

врачей представлениями о том, что значит действовать как врач, и ре-

ализуя полученные в результате обучения и опыта навыки врача.

Проблематичность такой трактовки практик состоит, с этномето-

дологической точки зрения, в том, что в ней рутинный ход действий

выступает проекцией «практического знания» (как осознаваемого, так

и нет), которое отделено от конкретных ситуаций деятельности и

обеспечивает их понимание. Теоретики практик осознают, что между

формальным описанием практики (например, в форме эксплицитных

правил) и реальной деятельностью есть несоответствие, однако реша-

ют эту проблему за счет постулирования «неявных правил», «нефор-

мальных договоренностей», «коллективных норм» и пр., которые, на

их взгляд, обеспечивают соответствие между обыденной практикой и

117

формальными правилами. Однако такое решение лишь переносит

проблему на другой уровень, но не снимает ее, потому что по-

прежнему не понятно, как «неявные правила» соотносятся с конкрет-

ными ситуациями деятельности. Этнометодологи исходят из того, что

рутинные практики в той или иной области составляют «обыденную

экспертизу». В этих областях «навыки и способы рассуждения явля-

ются наблюдаемыми чертами участия людей в них» [Livingston, 2008:

9]. То, что член реализует именно эту практику, является наблюдае-

мой чертой умелого производства социального порядка в конкретной

ситуации. Наличие навыка означает не способность применять (авто-

матически или нет) выученные правила к возникающим обстоятель-

ствам, а реализацию упорядоченной последовательности действий, на

фоне которой становятся осмысленными детали ситуации и самих

этих действий. Узнаваемость определенной практики как относящейся

к некоторой области связана с ситуативной работой, совершаемой

практиком. Если в теории практик навык предшествует ситуативно-

му ходу действий, то в этнометодологии навык существует только в

ситуативном ходе действий.

Одно из возможных возражений против этнометодологического

понимания практик состоит в том, что этнометодологи принимают

существующие области деятельности (биохимия, танго, грузовые пе-

ревозки, джазовая импровизация, астрономия, медиумизм и т. д.) как

данность, и в этом смысле пользуются существующими критериями

определения того, что такое биохимия, грузовые перевозки, джазовая

импровизация и пр. Несостоятельность этого возражения обусловлена

тем, что оно предполагает возможность отделения критериев опреде-

ления той или иной сферы деятельности от составляющих ее ситуа-

тивных практик. В наиболее экстремальном случае эта возможность

ведет к разделению технической и социальной компетенций как раз-

118

ного типа навыков, как это и происходит, например, у Г. Коллинза.

Анализируя научные практики, Коллинз утверждает, что в науке ко-

операция между учеными и способность понимать друг друга преду-

сматривают владения языковыми практиками, которые приобретают-

ся вне зависимости от практик «физических» (умения проводить экс-

перименты, манипулировать оборудованием и т. д.) [Collins, 2011:

277]. Ученые не должны всегда повторять то, что делают другие уче-

ные, поэтому они могут полагаться на свою «интеракционную экспер-

тизу» [Collins, 2004]. В этом отношении, «язык имеет центральное

значение для практики» [Collins, 2011: 276]. Способность понимать

определенную науку может быть приобретена в результате обучения

определенным языковым практикам без необходимости осуществле-

ния физических практик. Понимание между учеными основано на

разделяемых умениях вести разговор на ту или иную научную тему.

Если распространить тезис Коллинза на любую практическую об-

ласть, мы получим достаточно странную картину, в которой из того

факта, что для обучения какой-либо практике не обязательно повто-

рять все те действия, которые совершают другие практикующие, вы-

водится принцип приоритета языка. Однако из указанного факта вовсе

не следует, что совершение действий играет второстепенную роль.

Наоборот, «области экспертизы — будь то доказательство теорем, иг-

ра в шашки или экспериментальная лабораторная химия, — погруже-

ны в материальные культуры и составляют их часть. Математическое

доказательство предполагает материально определенную демонстра-

цию рассуждения, химический эксперимент представляет собой мате-

риально определенную организацию лабораторной практики» [Living-

ston, 2008: 199]. В этом смысле, любая область экспертизы является,

по выражению Гарфинкеля, наукой или искусством практического

действия и о практическом действии [Garfinkel, 1991: 15], которое

119

всегда заключается в производстве специфических для той или иной

области феноменов порядка в наблюдаемых деталях практики. В этом

отношении, для определения того, что является «химическим экспе-

риментом», не нужно использовать какой-либо набор критериев хи-

мического эксперимента. И для непосредственного участника хими-

ческого эксперимента, и для этнометодолога (который в идеальном

случае сам должен быть участником) узнаваемость и осмысленность

химического эксперимента как химического эксперимента заключает-

ся в узнаваемости и осмысленности локально производимых фигура-

ций деталей, которые приобретают упорядоченные свойства в резуль-

тате и в качестве наглядно методической реализации действий членов.

Каждая область практики представляет собой сферу обыденной

экспертизы, предполагающую определенную культуру мышления,

определенную культуру действия и определенную материальную

культуру. Практико-специфическое мышление — это рассуждение

«на месте», в ходе которого делаются выводы об особенностях теку-

щей ситуации. Такого рода мышление не строится по классическим

логическим схемам, хотя оно может быть формализовано. Например,

можно описывать мышление шахматистов как последовательность

операций над определенным множеством элементов. Однако реаль-

ные рассуждения представляют собой нечто иное: они направлены на

выявление упорядоченных черт ситуаций, поэтому их невозможно от-

делить как от совершаемых действий, так и от особенностей матери-

альной среды. Материальная среда при этом представляет собой осо-

бого рода культурный объект, свойства которого «погружены» в со-

вершаемые действия. Например, химические эксперименты предпола-

гают взаимодействия в специальном помещении со специальным обо-

рудованием, а игра в шахматы — перемещение соответствующих фи-

120

гур по соответствующей доске52. Даже такая, казалось бы, совершенно

«неприземленная» область, как математика, рутинным образом пред-

полагает работу с мелом на доске или с карандашом на бумаге. Как

показал Ливингстон [Livingston, 1986], эта работа не является случай-

ным обстоятельством деятельности математиков, а составляет «обы-

денную математику», которой занимаются все без исключения мате-

матики всегда, когда они «делают» математику.

Как следует из сказанного выше, этнометодологическое понима-

ние практических областей предполагает описание той повседневной

работы, которая в этих областях совершается. В этом смысле, рабо-

той будет не только то, что принято относить к сфере профессиональ-

ной занятости, но и любая обыденная практика, которую можно опи-

сать. Понятие «работы» здесь соотносится не с устоявшимся разделе-

нием «работа/досуг», а, скорее, с любой последовательностью дей-

ствий, направленных на решение возникающих задач методическим

образом на рутинной основе. Такого рода работу невозможно прекра-

тить, у нее не бывает перерывов и ее исполнители анонимны, т. е. она

продолжает осуществляться даже тогда, когда состав «работников»

полностью меняется. Что этот подход значит для понимания традици-

онных социологических понятий «когорта» и «популяция», мы обсу-

дим в следующем параграфе, а здесь мы должны обратить внимание

52 Как замечает чемпион мира по шахматам Г. Каспаров, без физического пе-

ремещения фигур по доске игра оказывается существенно затруднена, поскольку шахматное мышление — это всегда мышление «на доске». В ситуации, когда Каспарову необходимо было играть против компьютера в специальных очках, в которых перед ним отображались ходы, отсутствие реальных фигур и реальной доски приводило к неверным решениям. «…перед матчем я предполагал, что есть связь между мыслительным и физическим процессами, между тем, как шахматист берет фигуру, переставляет ее, — т. е. между его рабочим местом и способом принятия решения. Так и оказалось. Во второй партии у меня была лучшая пози-ция, но произошел „зевок“ именно из-за этих необычных условий. Потом дома я анализировал партию на обычной доске. И рука просто не поднималась переста-вить ладью под удар на g7» [Гарри Каспаров, 2012].

121

на, что с термином «работа» соотносится ряд родственных терминов,

которые содержат важные подсказки в отношении направления эмпи-

рических исследований практик. Далее мы рассмотрим несколько та-

ких терминов.

1) Одним из наиболее интересных в этом отношении является

термин «рабочее место». Он играет важную роль в направлении эт-

нометодологический исследований, получившем названием «исследо-

вания рабочих мест»53. Хотя в данном направлении «рабочее место»

соотносится преимущественно с областями профессиональной (ча-

сто — технологической) компетенции, у Гарфинкеля «рабочее ме-

сто» — это любое место, в котором осуществляется некоторая «рабо-

та». Такое понимание вполне согласуется с обыденным словоупотреб-

лением, которое также предполагает, что рабочее место специфически

приспособлено для совершения той работы, которая на нем делается:

оно не только включает необходимые орудия, но и организуется са-

мим работником таким образом, чтобы учитывать (и, тем самым, во-

площать в материальных деталях) совершаемые им действия и одно-

временно организовывать их. Рабочее место — это рутинное про-

странство упорядоченных действий, составляющее их условие и ре-

зультат, поэтому только на рабочем месте можно зафиксировать ло-

кальные практики, которые затем могут быть формализованы и стан-

дартизированы, но никогда не схватываются в формальных описани-

ях, в то же время являясь основанием адекватности, полноты, ясности,

определенности, однозначности, инструктивности последних. Рабочее

место всегда содержит то, что не указано в инструкциях, поскольку

оно является не частью формального порядка репрезентации, а эле-

ментом локального порядка осуществления.

53 См., например: [Workplace studies, 2000].

122

2) Другой важный аспект понятия «работа» связан с темой, кото-

рая составляет ядро многих этнометодологических исследований и в

различных формах присутствует практически во всех работах Гар-

финкеля. На втором этапе развития этнометодологической концепции

порядка эта тема получила названия «действие по инструкции». Лю-

бая практическая область включает как своей неотъемлемый элемент

те или иные инструкции. Как мы показали в параграфе, посвященном

понятию методов, эти инструкции повсеместны и составляют часть не

только профессиональных культур, но и бытовых ситуаций. Они со-

держатся не только в руководствах, пособиях, технологических ре-

гламентах, законах, постановлениях и пр., но и в гороскопах, кули-

нарных рецептах, громких объявлениях в метро, советах путеше-

ственников, музейных гидах и т. п. Каждый из этих случаев предлага-

ет некоторое описание деятельности, которое, однако, еще должно

приобрести смысл и структуру в реальных действиях в реальной ситу-

ации. Эти реальные действия ориентируются на ситуативные особен-

ности происходящего, включая инструкции. Предметом этнометодо-

логического интереса является то, каким образом инструкции стано-

вятся адекватным описанием ситуативного действия в ходе самого

этого действия. Задача этнометодологии при этом состоит не в демон-

страции расхождения между описанием действия в инструкции и тем,

как «на самом деле» ведут себя люди. Скорее, в фокусе внимания

находится ситуативная и практико-специфическая работа производ-

ства локальных феноменов порядка таким образом, чтобы имеющаяся

инструкция была адекватным описанием действий по их производ-

ству.

3) Каждая практическая область представляет собой способ орга-

низации повседневной жизни как рутинной работы. Такую организа-

цию можно описывать в социологических категориях неформальных

123

отношений, или реального распределения обязанностей, или сетей до-

верия, однако этнометодологию интересуют не социальные условия

совершения работы в той или иной области, а социальное производ-

ство идентифицирующих эту область феноменов порядка. Это произ-

водство должно совершаться рутинным образом, каждый день и по-

этому представлять одну из «неинтересных» для самих акторов осо-

бенностей их деятельности. Но это не означает, что в этнометодоло-

гии принимается разделение на ординарные и экстраординарные со-

бытия. Даже такое парадигмально экстраордираное событие, как

научное открытие, является осмысленным лишь в связи с обыденны-

ми научными практиками. Любые непредвиденные обстоятельства де-

ятельности осмысляются и упорядочиваются в обыденных практиках

данной области, как и все те массовые феномены порядка, которые

производятся регулярно, стабильно, автоматически и «бездумно».

4) Там, где работа совершается коллективно, возникает проблема

согласования действий различных участников. Это согласование

можно принято обозначать словом «рабочий процесс». Организация

работы должна быть такой, чтобы необходимые коллективные дей-

ствия совершались быстро, без задержек, без сбоев и без отклонений.

Такого рода непрерывность рабочего процесса обеспечивается тем,

что его участники совершают узнаваемые действия в каждой актуаль-

ной ситуации, производя упорядоченные черты совместных ситуаций,

ориентируясь на действия друг друга и особенности материальной

среды. Успешность организации рабочего процесса, тем самым, зави-

сит от наблюдаемых процедурных характеристик поведения каждого

участника, учитывающего, что делают другие, каковы инструкции,

какой результат должен быть получен, и использующего все эти об-

стоятельства в конкретной ситуации. Этнометодология изучает то, как

в локальных действиях производятся опознаваемые черты непрерыв-

124

ного потока повседневной деятельности в данной области, т. е. какие

действия предпринимаются для того чтобы происходящее на рабочем

месте демонстрировало «поточные» характеристики.

5) Как уже отмечалось выше, этнометодологи рассматривают каж-

дую практическую область как область обыденной экспертизы. Лю-

бой участник этой области должен демонстрировать специфические

компетенции, которые находятся в рефлексивных отношениях с ре-

шаемыми им повседневными задачами: решение задачи зависит от

наличия компетенции, но компетенция демонстрируется в решении

задачи. Эти компетенции неотчуждаемы: их нельзя отделить от прак-

тико-специфической материальной культуры. Говорить о человеке,

что он, например, «мыслит математически» в ситуации, не связанной

с осуществлением математики, можно только метафорически. В то же

время, математические компетенции обеспечивают производство и

узнавание специфически математических феноменов, которые затем

могут описываться без учета действий по их производству. Такие

компетенции — это, конечно же, не психологические сущности, кото-

рые могут быть зафиксированы и оценены при помощи тестов или в

лабораторных условиях. Единственной «лабораторией», которая поз-

воляет определить наличие или отсутствие конкретных компетенций,

является обыденная практика в той или иной области. Поэтому поня-

тие компетенции — это иной способ сказать, что актор не только

осуществляет конкретное действие, но и осуществляет его, скажем,

математически, или социологически, или столярно, или шахматистски

и т. д.

6) Наконец, еще одна тема, которая тесно связана в рядом рас-

смотренных выше тематизаций, — это тема «штата» или «персона-

ла», т. е. людей, которые «ответственны» за производство феноменов

порядка. Эта тема, однако, занимает особое место в этнометодологи-

125

ческой концепции порядка, не только потому, что она представляет

один из наименее разработанных и наиболее эвристичных концепту-

альных ресурсов этнометодологии, но и потому, что она связана с са-

мой идеей социального порядка, а не только с отдельным ее элемен-

том. Поэтому данную тему мы рассмотрим в следующем параграфе.

2.2.5 Когортность

По словам Гарфинкеля, «тема популяции является одним из важ-

нейших прорывов этнометодологии» [Garfinkel, 2002: 183]. Этот

«прорыв» выражается, прежде всего, в разрыве с предыдущей тради-

цией обсуждения данной темы в социологии. Социологи рассматри-

вают популяции как совокупности «тел», обладающих определенны-

ми (прежде всего демографическими) характеристиками. Эти харак-

теристики агрегируют с целью описания данных совокупностей, кото-

рые впоследствии становятся предметом социологического анализа,

объяснения, прогноза и т. д. В отличие от этой социологической точки

зрения, отправным пунктом этнометодологии является то, что «рабо-

чие операции феномена демонстрируют среди прочих своих деталей

популяцию, которая составляет его штат» [Garfinkel, 2002: 93]. «Фе-

номен демонстрирует свой штат как популяцию» [Garfinkel, 2002:

185]. Этнометодологию, следовательно, интересуют не свойства ин-

дивидов, которые соотносятся с наблюдаемыми особенностями их по-

ведения, а осуществляемые людьми практики производства социаль-

ного порядка, наблюдаемость которого заключается, в том числе, в

наблюдаемости общности людей, создающих данный феномен. Попу-

ляция, понятая этнометодологически, — это один из феноменов по-

рядка, возникающий здесь и сейчас, а не условие порядка. Члены не

только создают порядок, но и создают себя как локальный «штат» или

126

«персонал» порядка. Популяция становится наблюдаемой и демон-

стрируемой чертой ситуации, а не совокупностью людей, осуществ-

ляющих некоторое действие. Гарфинкель называет такого пода попу-

ляции «локальными производящими когортами», «эндогенными по-

пуляционными когортами» и «конгрегационными популяциями»,

определяя их следующим образом: «Эндогенная популяционная ко-

горта — это группа, составляющая штат социальной встречи (social

encounter). Они представляют собой популяцию в силу того, что яв-

ляются таким штатом. Ситуация, которую они штатно производят,

существует там до того, как они там оказались, и остается после того,

как они уходят» [Garfinkel, 2002: 102]. Упоминание «социальной

встречи» здесь явным образом отсылает к И. Гофману. Подход Гоф-

мана, который тоже противостоит доминирующему способу понима-

ния социальных общностей в социологии, во многих отношениях бли-

зок к этнометодологической трактовке популяций, однако имеет и

принципиальные отличия, одно из которых резюмировано в послед-

нем предложении приведенной выше цитаты. Сопоставление с пози-

цией Гофмана может помочь в прояснении специфики этнометодоло-

гического взгляда на популяции.

Базовыми концептами, которые использует Гофмана для анализа

социальных общностей, являются «несфокусированное» и «сфокуси-

рованное» взаимодействие. «Несфокусированное взаимодействие за-

ключается в таких межличностных коммуникациях, которые возни-

кают в силу одного лишь факта соприсутствия людей, например, ко-

гда двое незнакомцев, находящихся в одной комнате, следят за одеж-

дой, позой и общими манерами друг друга, одновременно меняя свое

поведения вследствие того, что за ними наблюдают. Сфокусированное

взаимодействие происходит, когда люди эффективно соглашаются

поддерживать в течение какого-то времени единый фокус когнитив-

127

ного и визуального внимания, например, в ходе разговора, при

настольной игре или в процессе решения совместной задачи, которую

поддерживает тесный круг непосредственно взаимодействующих

участников» [Goffman, 1961: 7]. Единицы социальной организации, в

которых происходит сфокусированное взаимодействие, Гофман пред-

лагает называть «сфокусированными собраниями», «встречами» или

«ситуативной системой деятельности» [Goffman, 1961: 7]. Последний

термин представляет особый интерес, поскольку этнометодология то-

же акцентирует ситуативный характер социального действия. Однако,

несмотря на сходство терминов, подходы Гофмана и этнометодологов

вряд ли совместимы, поскольку предлагают радикально различные

концептуальные и эмпирические расширения.

Что касается концептуальных различий, то они заключаются,

прежде всего, в понимании связи между социальной структурой и те-

кущей ситуацией деятельности. Для Гофмана «ситуация начинается,

когда происходит взаимный мониторинг, и завершается, когда второй-

последний человек уходит» [Goffman, 1963: 18]. Этот интеракцио-

нистский тезис предполагает тождество границ ситуативного взаимо-

действия и ситуации. Хотя ситуация — это, в первую очередь, про-

странственная среда, данная среда приобретает смысл и упорядочен-

ные черты, только когда люди начинают взаимодействовать друг с

другом, хотя бы в форме взаимного разглядывания. Локальный поря-

док предполагает актуализацию социальной структуры (как, прежде

всего, системы ролей и моральных норм) в актуальных обстоятель-

ствах интеракции. Поэтому потребности и задачи текущего взаимо-

действия важны, но не заменяют социальную структуру. Группа взаи-

модействующих должна инкорпорировать эту структуру в текущую

ситуацию, что может привести как ее ослаблению, так и к ее усиле-

нию. Для Гарфинкеля, однако, любые структурные феномены неотде-

128

лимы от ситуативных действий их производства. Если и можно гово-

рить о каких-то внеситуативных особенностях социального поведе-

ния, то только в том смысле, в каком речь идет об устойчивости и

воспроизводимости локального порядка, а не о системе ролей и норм,

с учетом и под влиянием которых разворачивается текущее взаимо-

действие. Для этнометодологии структурные феномены являются ло-

кальным достижением определенной когорты, а не ресурсом ее само-

понимания и взаимодействия.

Расхождение между гофмановским интеракционизмом и этноме-

тодологией в отношении связей между социальной структурой и ло-

кальными производящими когортами еще больше усиливается при

переходе обсуждения на эмпирический уровень. Рассмотрим в каче-

стве примера то, каким образом Гофман и этнометодологии рассмат-

ривают хирургические операции. Для Гофмана хирургическая опера-

ция — это пример «системы ситуативного действия» [Goffman, 1961:

115–132]. Как и любая встреча или сфокусированное взаимодействие,

она предполагает возникновение «ощущения единой вещи, которую

мы делаем вместе в течение какого-то времени» [Goffman, 1961: 18].

Анализируя хирургическую операцию, Гофмана обращает внимание

на то, как в этой ситуации распределяются роли и какие отношения к

этим ролям выстраивают участники. Опровергая общепринятое мне-

ние, что в таких ответственных ситуациях, как хирургическое вмеша-

тельство, человек полностью «отождествляется» со своим Я (self),

Гофман демонстрирует, что ролевая дистанция (дистанцирование от

своей роли в текущей ситуации) наблюдается не только среди низше-

го медицинского персонала, например, интернов, функции которых

сводятся к совершению малозначительных действий и ошибки кото-

рых постоянно подчеркиваются хирургом и старшим персоналом.

Главный хирург тоже «выражает значительную ролевую дистанцию»

129

[Goffman, 1961: 119], например, в шутку используя вместо техниче-

ских терминов бытовые («маленький ножик» вместо «скальпель»

[Goffman, 1961: 119]). Такое ролевое дистанцирование исполняет раз-

личные функции для разных людей в текущей ситуации. Главная за-

дача хирурга, которую он решает, дистанцируясь от своей роли, —

«управление тревогой» [Goffman, 1961: 122] в обстановке, в которой

требуется совершение точных и спокойных действий. Главный хирург

управляет фокусом внимания и способностью к действию других

участников ситуации, не давя на них слишком сильно и побуждая их

концентрироваться в нужные моменты. Шутка, например, может быть

эффективным способом указать интерну на допущенную оплошность,

но позволив тому при этом сохранить самообладание. Все эти аспекты

позволяют Гофману рассматривать хирургическую операцию как си-

туацию взаимодействия, которая реализуется с учетом формальных

требований, но не сводится к ним.

Этнометодологи предлагают иной подход к хирургической опера-

ции. Для Гофмана по сути не важна та «единая вещь», которую «мы

делаем» здесь и теперь. Хирургическая операция становится лишь

площадкой реализации коммуникативных стратегий, которые, хотя и

вносят свой вклад в эффективное решение стоящей перед участника-

ми задачи, должны рассматриваться в качестве самостоятельного

уровня. Более того, они в некотором роде имеют приоритет перед чи-

сто техническими действиями, потому что осуществление необходи-

мых шагов было бы невозможно, если бы участники придерживались

только заданных ролей. Но тем самым Гофман утрачивает саму

«вещь», в совместном производстве которой заключается хирургиче-

ская операция, — эта «вещь» распадается на множество интеракций.

С точки зрения этнометодологии, производимые в ходе операции фе-

номены порядка — это не феномены коммуникации, а феномены хи-

130

рургической операции, и участники операции демонстрируют друг

другу себя не в качестве участников взаимодействия, а в качестве

«штата» хирургической операции. «Мы» — это не то, что ощущает

себя в качестве «мы», а те, кто проводит операцию. Вследствие этого

роли («интерн», «главный хирург», «операционная сестра», «дежур-

ная сестра»), которые Гофман принимает как данность, — это спосо-

бы действия в текущей ситуации, которые среди прочего демонстри-

руют ее участников в качестве локальной производящей когорты. В

исследовании Свенсона, Хита и Лаффа [Svensson, Heath, Luff, 2007],

посвященном использованию хирургических инструментов в ходе

операции, показано, каким образом характер происходящего как хи-

рургической операции производится в упорядоченных действиях

участников, например, в том, как хирург просит у операционной сест-

ры передать ему подъемник и как она передает его [Svensson, Heath,

Luff, 2007: 45–46]. Это, вроде бы, простое действие, предполагает, од-

нако, огромную работу, связанную, в частности, с пониманием того,

какой именно инструмент просит хирург (он называет его не «подъ-

емником» [elevator], а «расширителем» [freer]), где он находится, как

его надо взять, как его надо передать и т. д. Кроме того, действия мед-

сестры согласованы с другими действиями, в частности, с тем, что де-

лает и говорит в данный момент хирург, с предыдущими действиями

операционной команды, с тем, чем заняты другие участники, и пр.

«Роль» дежурной сестры — это не просто набор формальных обязан-

ностей, но реальная последовательность действий, которые она ком-

петентно осуществляет в данной ситуации. То же самое касается и

других участников операции. Хирургическая операция заключается в

согласованном осуществлении необходимых операционных действий

ситуативно релевантным способом. В этом смысле, участники опера-

ции становятся популяцией, производящей локальные феномены по-

131

рядка, лишь в том смысле, в каком они осуществляют хирургическую

операцию, а не коммуникацию. Если для Гофмана эта ситуация пред-

стает предметом коммуникативных усилий, то для этнометодологов

она является предметом методических действий, в которых заключа-

ется обыденная хирургия.

Таким образом, этнометодологию интересуют «вещи», которые

Гофман считает само собой разумеющимися и использует в качестве

непроблематизируемого ресурса своих описаний. «Мы», которое, по

мнению Гофмана, возникает вследствие коммуникативных усилий,

является для этнометодолога одной из демонстрируемых черт ситуа-

тивного порядка и имеет смысл лишь в качестве популяции тех, кто

производит определенного рода феномены. Социологи в дальнейшем

могут использовать эти ситуативно складывающиеся и обыденно

осмысленные когорты в качестве «объективных фактов» общества,

отделяя их от совершаемых действий и сводя к измеримым характе-

ристикам. Социологические исследования популяций представляют

собой способ формализации локальных популяций, осуществляющих

рутинную работу производства феноменов порядка. Например, в слу-

чае хирургии, социолог мог бы сделать предметом анализа особенно-

сти такой группы, как «интерны», рассмотрев их социально-

демографические характеристики в связи с их образовательной и про-

фессиональной карьерой. Это исследование, однако, предполагало бы

апелляцию к тому, что такое «интерн», как к чему-то очевидному, за-

данному документально закрепленным статусом. Однако в этномето-

дологии «интерн», как участник локальной когорты, являющейся ча-

стью порядка проведения хирургической операции, конституируется в

качестве «интерна» в ситуативных согласованных действиях, где он

демонстрирует практико-специфические компетенции интерна. «Ин-

терн» и прочие «роли», которые разыгрываются в данной ситуации,

132

конституируются по отношению к производимым в наблюдаемых де-

талях феноменам порядка хирургической операции (и других обыден-

ных медицинских ситуаций), и только затем могут становиться пред-

метом социологического описания и отделяться от локальной ситуа-

ции. Поэтому, говоря о популяциях, этнометодология говорит о ру-

тинных основаниях таких категорий социологии, как «популяция»,

«когорта», «группа», «сообщество», «общество», «коллектив» и др.

Как пишет об этом Гарфинкель в характерном для его поздних работ

стиле, «Этнометодология специфицирует штат производства локаль-

ного порядка в его демонстрируемых рабочих свойствах в качестве

реинкарнации повсеместно используемых демографических популя-

ционных когорт классических исследований. Сохраняя их описания

работы при рассмотрении обучающих проблем, Этнометодология

придерживается безразличия по отношению к демографическим по-

пуляциям и к когортам демографических популяций. Их заменяют эн-

догенные популяционные когорты, конгрегационная популяционная

когорта нас, локальных именно этих нас, в данном актуальном случае

делающих именно то, что мы описуемо делаем, и делающих именно

этот описуемый социальный факт, эту описуемую вещь, в именно

описуемо этом конкретном случае и, тем самым, именно в любом ак-

туальном случае наблюдаемо, зримо, засвидетельствованно, свиде-

тельствуемо и очевидно» [Garfinkel, 2002: 248].

Понятие «эндогенной популяции» в чем-то близко к популярному

понятию «практического сообщества» (community of practice). По-

следний термин, впервые предложенный Дж. Лэйв и Э. Венгером в

1991 г. [Lave, Wenger, 1991] для описания специфических практик

обучения и затем распространенный Венгером на другие ситуации

[Wenger, 1998], обозначает группу людей, объединенных общей прак-

тикой. Эта группа (ею может быть семья, профессиональной сообще-

133

ство, учебная группа) не обязательно имеет жесткие границы, но ее

участники «разделяют понимание того, что они делают, и того, что

это значит в их жизни и для их сообществ» [Lave, Wenger, 1991: 98].

Цель, которую преследовали авторы термина, близка этнометодоло-

гическим целям. Они постарались «объединить теории ситуативной

деятельности и теории, касающиеся производства и воспроизводства

социального порядка. Обычно их рассматривали по отдельности и в

разных теоретических традициях. Но есть общие основания анализи-

ровать их интегральные, конститутивные связи, их ограничения и эф-

фекты в рамках теории социальной практики, в которой производство,

трансформация и изменение идентичностей, компетентные практиче-

ские навыки и практические сообщества воплощаются в житейском

мире вовлеченности в повседневную деятельность» [Lave, Wenger,

1991: 47]. Этнометодология тоже пытается связать ситуативное дей-

ствие и социальный порядок (хотя и не на теоретическом уровне), од-

нако понимание практики и, соответственно, сообщества, здесь иное.

Для Лэйв и Венгера практическое сообщество — это «совокупность

связей между людьми, формами деятельности и миром, длящихся во

времени и связанных с другими соприкасающимися и пересекающи-

мися практическими сообществами» [Lave, Wenger, 1991: 98]. Для эт-

нометодологов практическое сообщество — это не сообщество, осу-

ществляющее некоторую практику, а сообщество, осуществляемое

этой практикой. И поскольку практика, как мы показали выше, может

реализовываться лишь ситуативно, в качестве локальных действий

производства порядка, сообщество (локальная когорта) тоже носит

ситуативный характер. Способность сообщества длиться во времени и

возможность отделения его от других сообществ утверждаются и под-

держиваются в рутинных повседневных практиках, а не в связях меж-

ду членами этого сообщества, их действиями и окружающим миром.

134

Формальные структуры этих практик носят не статистический харак-

тер, они не сводятся к наиболее часто и массово повторяемым дей-

ствиям. Формальные структуры обеспечивают массовое производство

узнаваемых феноменов порядка, но это производство всегда осу-

ществляется в локальном ходе действия, в идентифицирующих дета-

лях этой конкретной ситуации и каждой конкретной ситуации.

Понятие локальной производящей когорты предполагает наблюда-

емость популяционных свойств тех, кто составляет когорту. Они не

только должны действовать вместе, но и действовать так, чтобы их

«совместность» была наглядной чертой ситуации. Один из примеров

этнометодологического анализа работы производства эндогенной по-

пуляционной когорты, учитывающий эту особенность, можно найти в

исследовании Уотсона, посвященном зримому упорядочиванию пере-

мещений в публичных местах [Watson, 2005]. Уотсон предлагает эт-

нометодологическую респецификацию темы, которую обозначил еще

Гофман. В книге «Отношения на публике» Гофман обращает внима-

ние на повсеместно встречающийся феномен: наблюдая за публичным

местом, мы можем видеть, что их участники либо «одни», либо «вме-

сте» [Goffman, 1971: 19]. Последний способ поведения Гофман назы-

вает «с» («with») и предлагает множество важных наблюдений о том,

каковы последствия такого восприятия людей в публичном месте с

точки зрения организации коммуникации, однако он не проясняет ме-

тоды, которые люди используют для производства и узнавания этих

«с». Один из таких методов описывает Уотсон: перемещаясь в пуб-

личном месте, люди могут выстраиваться в «цепочки» (flow-files).

«Цепочки предполагают, что пешеходы зримо идут в пространствен-

ном ряду, один за другим, часто немного сбоку, так, чтобы можно бы-

ло заглянуть через плечо идущего впереди. Особенно в переполнен-

ных людьми местах, эти цепочки артикулируют специфическое

135

направление и темп идущих людей: в каждой цепочке существует

„стандартный темп“, на который, как можно показать (и как они сами

показывают), они ориентируются. Кроме того, цепочка одновременно

зрительно демонстрирует и осуществляет саморасположение или по-

зиционирование себя в локальной пешеходной области, что зачастую

предполагает соблюдение пешеходами „правила дорожного движе-

ния“, касающегося того, как цепочки ориентируются на другие цепоч-

ки, движущиеся в том же направлении, и на цепочки, движущиеся в

противоположную сторону. Таким образом, зримо самоописательные,

самоэкплицируемые аспекты цепочки являются в то же самое время

аспектами самопроизводства и самоорганизации» [Watson, 2005: 209].

Уотсон показывает, каким образом вереница пешеходов одновремен-

но осуществляют локальную работу, т. е. самоупорядочивается в со-

ответствии с текущей ситуацией, и зримо эксплицирует свою органи-

зацию в качестве целостной единицы. Она визуально упорядочивается

теми же действиями, в осуществлении которых состоит «движение в

ряду». Именно такая организация феноменальных деталей позволяет

использовать тот или иной механизм категоризации участников этой

цепочки (например, «туристы»), т. е. набор категорий, относящихся к

одной коллекции54. Иными словами, локальная производящая когорта

производит феномены порядка, которые демонстрируют ее в качестве

«штата» этих феноменов. Способы такого производства, однако, при-

меняются и другими когортами, т. е. локальные феномены порядка

носят специфически обобщенный характер. Этнометодология показы-

вает, каким образом в конкретных ситуациях методическое производ-

ство порядка заключается, среди прочего, в методическом производ-

стве зримой популяции тех, кто «делает» порядок.

54 Основные принципы анализа механизмов категоризации членства излага-

ются Х. Саксом в: [Sacks, 1972a, 1972b].

136

Выводы

В данной главе нами были рассмотрены основные элементы и

ключевые понятия концепции конститутивного порядка. Каждый из

элементов может быть сформулирован в виде принципа.

1. Принцип методичности заключается в том, что социальные дей-

ствия рассматриваются как локальные осуществления, носящие про-

цедурный и технический характер. Методичность означает, что про-

изводство порядка состоит не только в осуществлении методических

действий, но и в производстве их воспроизводимости и повторяемо-

сти. Любое действие, с этой точки зрения, является одновременно

практически и теоретически описуемым, и ни один из этих типов опи-

суемости нельзя свести к другому.

2. Наблюдаемость порядка предполагает, что он доступен любому

компетентному члену общества в видимых и слышимых фигурациях

деталей. Акторам не нужно обращаться к концептуальным схемам для

интерпретации происходящего, поскольку порядок воплощается в

свидетельствуемых особенностях социальных ситуаций.

3. Принцип ситуативности, который позволяет противопоставить

этнометодологию как традиции изучения «определения ситуации»,

так и традиции изучения контекстуальной обусловленности действий,

подчеркивает, что осмысленность деталей деятельности определяется

теми ситуативными практиками, деталями которых они являются.

4. При этом ситуативные практики всего носят специфический ха-

рактер, т. е. относятся к той или иной области деятельности, которая

заключается в решении возникающих локальных задач.

5. Такая практическая специфичность предполагает, среди проче-

го, что одной из наблюдаемых черт порядка является его когортность,

137

т. е. наличие «штата» производителей порядка. Этнометодология ре-

специфицирует понятие «популяция», показывая, что те или иные

группы акторов приобретают характер популяции в той мере, в какой

они осуществляют производство определенного феномена порядка. В

отличие от традиции исследований «практических сообществ», этно-

методология подчеркивает, что популяция является одной из демон-

стрируемых характеристик социальных феноменов.

В следующей главе мы рассмотрим способы реализации этномето-

дологической концепции порядка в основных направлениях этноме-

тодологических исследований. Рассмотрев политику этнометодологи-

ческих исследований, мы затем покажем, как каждое из направлений

описывает конститутивный порядок в конкретных деталях обыденных

практик.

138

Глава 3. Изучение порядка в этнометодологических

исследованиях

3.1 Политика этнометодологических исследований

С самых первых работ Гарфинкеля его центральная интуиция со-

циального порядка предполагала эмпирическую спецификацию. Уже

в изложении плана будущей диссертации он очерчивал ряд экспери-

ментальных ситуаций, позволявших не только проверить теоретиче-

ские предположения, но и выяснить, какие процедуры будут исполь-

зовать люди для нормализации нарушенной, т. е. лишенной специфи-

ческих свойств порядка, ситуации деятельности [Garfinkel, 2005: 205–

216]. Кроме того, символично, что первой опубликованной работой

Гарфинкеля была не научная статья, а рассказ, в котором описывалась

ситуация радикального конфликта между рутинными практиками во-

дителя автобуса, предполагавшими, что чернокожие пассажиры вхо-

дят первыми и занимают места сзади, и чернокожей пассажиркой, ко-

торая, войдя первой, отказалась сесть на самое заднее сиденье и заня-

ла место во втором ряду сзади. Хотя мы не считаем, что эта ранняя

работа содержит первую формулировку дальнейшей эмпирической

программы Гарфинкеля55, она, тем не менее, показывает, что для Гар-

финкеля эмпирические ситуации изначально были предметом теоре-

тического и исследовательского интереса. В дальнейшем, по мере раз-

вития этнометодологии и, в особенности, на втором ее этапе, когда

эмпирическая ориентация приняла радикальную форму, Гарфинкель и

его последователи выработали несколько исследовательских принци-

пов, которые не являются «правилами этнометодологического мето-

да», а представляют собой формулировки способов осуществления

55 Как полагают К. Даут [Doubt, 1989] и Х. Хама [Hama, 2009: 435–449].

139

радикальной респецификации методов этнометодологов в качестве

этнометодов обычных членов общества. Эти принципы таковы.

1) Уникальная адекватность методов. В качестве исследователь-

ского принципа этнометодологии требование уникальной адекватно-

сти методов было сформулировано Гарфинкелем в 1980-х годах. В

книге «Программа этнометодологии» Гарфинкель выделяет два типа

уникальной адекватности методов:

«1) В его слабом понимании требование уникальной адекватности

методов идентично тому требованию, что для того чтобы аналитик

мог опознавать, или идентифицировать, или отслеживать развитие,

или описывать феномены порядка в локальном производстве связных

деталей, он должен быть вульгарно компетентен в локальном произ-

водстве и рефлексивной естественной описуемости „изучаемого“ им

феномена порядка. Мы будем замещать сокращение „изучаемого“

специфическим требованием для аналитика обладать, наравне с дру-

гими людьми, согласованной компетентностью в методах опознания,

идентификации, изображения, описания и т.д. феноменов порядка при

локальном производстве связных деталей. Эти методы уникальным

образом включены и заключаются в эндогенном локальном производ-

стве и естественной описуемости данного объекта.

2) В его сильном понимании требование уникальной адекватности

методов идентично следующему открытию корпуса этнометодологи-

ческих исследований. Это открытие, доступное для этнометодологи-

ческого изучения, используется и привлекается локально в качестве

инструкции: В каждом актуальном случае феномен порядка уже об-

ладает всеми возможными методами его обнаружения, если стоит за-

дача его обнаружения. Аналогично, всякий феномен порядка уже об-

ладает всеми возможными методами его наблюдения, опознания, сче-

та, собирания, тематизации, описания и т.д. в процессе и в качестве

140

живого in vivo локального производства и естественной описуемости

этого феномена, если стоит задача его наблюдения, опознания, счета,

собирания, тематизации или описания» [Garfinkel, 2002: 175–176]56.

Слабая версия требования уникальной адекватности предполагает,

что исследователь должен быть настолько компетентен в изучаемой

практике, чтобы уметь выявлять специфические для данной практики

феномены порядка, отслеживать их изменение и описывать их таким

образом, чтобы его описание признавалось другими компетентными

исполнителями практики адекватным, ничего не упускающим, не ис-

кажающим их практику, схватывающим ее идентифицирующие дета-

ли и т. д. По словам Арминена, «аналитик должен быть компетентен в

использовании методов, посредством которых производится рассмат-

риваемый феномен, так, чтобы его анализ мог детально воспроизво-

дить данный феномен, не теряя ни одной его живой черты» [Arminen,

2008: 176]. Следовательно, свидетельством исследовательской адек-

ватности в слабом смысле слова является адекватность описания того,

что делают обыденные члены общества. Сильная версия предполага-

ет, что методы, которыми владеет исследователь, наравне с другими

компетентными участниками той или иной практики, — это не только

методы описания и наблюдения феноменов порядка, но и методы их

описуемого производства. Эти методы являются одновременно мето-

дами практического анализа локальных феноменов порядка для всех

целей данной практики. Поскольку «феномен порядка уже содер-

жит/инкорпорирует методы, уникально адекватные для его откры-

тия/изучения/описания» [Psathas, 1999: 59], сильная версия принципа

уникальной адекватности предполагает, что этнометодолог должен

быть способен не просто компетентно описывать, передавать, изоб-

56 Мы убрали из цитаты все специфические символы, которые использует Гарфинкель (астериск [*] и квадратные скобки), поскольку они не имеют принци-пиального значения для анализа его аргумента.

141

ражать эти феномены изнутри самой практики, но и применять мето-

ды производства их упорядоченных и анализируемых деталей, т. е., в

конечном счете, должен, по словам Линча, «стать аборигеном», «рас-

твориться в поле, не предоставляя никаких социально-научных описа-

ний „полевого опыта“» [Lynch, 1993: 273]. Этнометодолог должен (в

идеале, который редко достижим) использовать те ресурсы описания,

которые присутствуют в самих обыденных практиках. Итоговые опи-

сания будут уникально адекватны и будут в деталях схватывать мето-

ды локального производства той или иной конкретной практики в си-

лу владения и осуществления исследователем специфических прак-

тик.

2) Этнометодологическое безразличие. Это понятие было пред-

ложено Гарфинкелем и Саксом в статье «О формальных структурах

практических действий». Под этнометодологическим безразличием

понимается политика изучения конкретных практик «при одновре-

менном воздержании от любых суждений по поводу их адекватности,

ценности, важности, необходимости, практичности, успешности или

последствий» [Garfinkel, Sacks, 1970: 345]. Прежде всего речь идет о

безразличии к профессиональному социологическому способу рас-

суждения и использования естественного языка, однако в равной сте-

пени безразличны для этнометодологии и обыденные способы генера-

лизированной репрезентации локальных практик. Этнометодология не

отказывается от таких теоретических описаний и не объявляет их

ошибочными. Скорее, политика этнометодологических исследований

заключается в игнорировании их в качестве единственных, исчерпы-

вающих и точных описаний ситуативных действий производства по-

рядка. Разумеется, конститутивный порядок, в его феноменальных

проявлениях, предполагает оценку участниками адекватности, ценно-

сти, важности, необходимости и т. д. тех или иных действий, но эта

142

оценка всегда осуществляется локально и составляет часть этих дей-

ствий. Поэтому этнометодологическое безразличие предполагает от-

каз от любого внешнего стандарта практики с целью анализа внутрен-

них стандартов, используемых членами для создания, восприятия,

оценки, анализа, описания, измерения, обсчета, объяснения и пр. те-

кущей фигурации деталей. Слово «стандарты» не означает здесь неко-

торые культурные нормы или фреймы действия и восприятия. Речь

идет о методическом достижении наблюдаемого порядка в восприни-

маемой нормальности рутинных осуществлений. «Внутренние стан-

дарты» — это методы конституирования порядка. В этом отношении,

этнометодологическое безразличие — это безразличие к любым мето-

дологическим социологическим интересам, т. е. к тому, какие методы

подходят для выявления определенных социальных феноменов, как

эти феномены отображаются, каковы критерии валидности предлага-

емых суждений, насколько надежны выводы, можно ли обобщить по-

лученные данные. Этнометодологию интересует практическая опису-

емость локальных действий, которую нельзя заместить никакими

«объективными» описаниями, поскольку она производится и поддер-

живается здесь и сейчас, в тех действиях, в которых заключается ор-

ганизация ситуаций повседневной жизни.

3) Эпистемический эгалитаризм. Этот термин, предложенный

М. Линчем [Lynch, 1997: 372], развивает принцип этнометодологиче-

ского безразличия и указывает на то, что этнометодология не делает

различения между разными практиками исходя из какого-либо внеш-

него для этих практик критерия. Социальный порядок является

наблюдаемым феноменом в любой практике, будь то практика про-

фессионального социолога или водителя-дальнобойщика. Поскольку

«любые вообразимые типы исследования, начиная с гадания и закан-

чивая теоретической физикой, привлекают наш интерес в качестве со-

143

циально организованных искусных практик» [Гарфинкель, 2003в: 23],

их изучение не предполагает формулирования каких-либо привилеги-

рованных критериев адекватности, полноты, ясности или точности их

описания. Любые критерии используются и трансформируются внут-

ри той или иной практики и являются эндогенными критериями этой

практики. Все области деятельности равнозначны в качестве предме-

тов для изучения, но не потому, что у исследователя-этнометодолога

есть универсальная «оптика» или способ описания этих практик, рав-

но применимый ко всем без исключения конкретным областям. Даже

понятие социального порядка не может выступать такой универсаль-

ной схемой, поскольку в этнометодологии порядок — это порядок*,

т. е. набор тем, требующих эмпирической спецификации. Поэтому

равнозначность практик означает фокусирование на способах соци-

альной организации, а не на ее условиях. Каждая практика предпола-

гает свои осмысленные способы упорядочивания феноменальных де-

талей.

4) Порядок в каждой точке. Данный принцип, сформулированный

Саксом [Sacks, 1992: 484], является зеркальным отражением социоло-

гической тенденции искать факты, которым легче придать упорядо-

ченный характер. Например, домохозяйка совершает на кухне множе-

ство действий, однако для социолога все эти действия вряд ли будут

представляться упорядоченными. Чтобы стать упорядоченными, они

должны продемонстрировать определенного рода повторяемость,

примером которой может быть количество часов, проводимое домохо-

зяйкой на кухне каждый день, или объем и типы продуктов, подкупа-

емых ею в течение года, или какого рода бытовая техника присутству-

ет на кухне. Все эти «показатели» важны только потому, что они мо-

гут быть агрегированы с показателями других домохозяек и размеще-

ны на временной школе, вследствие чего может быть обнаружено,

144

скажем, резкое снижение спроса на тостеры среди домохозяек. Этот

упорядоченный феномен поддается социологическому анализу и объ-

яснению гораздо легче, чем вся та совокупность внешне хаотичных и

случайных действий на кухне, которые в лучшем случае обусловлены

текущими прагматическим интересами (приготовлением еды, убор-

кой, сервировкой, просмотром телевизора, разговором по телефону и

пр.). Социологическая практика заключается среди прочего в поиске

данных, которые наглядно демонстрируют порядок. Данные о количе-

стве тостеров в домохозяйствах, или уровне преступности, или ком-

пьютеризации школ являются в этом плане «хорошими», а данные,

касающиеся того, чем именно занималась домохозяйка на кухне, как

именно вел себя преступник или что именно делали ученики на уро-

ке, — «плохими». Эта социологическая склонность к хорошо упоря-

доченным фактам ведет в конечном итоге к предпочтению «больших

данных» и к фокусированию внимания на масштабных социальных

феноменах и институтах. Принцип порядка в каждой точке означает,

во-первых, что порядок может быть обнаружен везде, и во-вторых,

что этот порядок может быть обнаружен только в деталях действий.

Эти детали не могут быть сингулярными, беспорядочными деталями,

принцип упорядочивания которых следует искать за пределами

наблюдаемых конкретных практик. Детали — это детали методиче-

ских ситуативных практик их производства. Социальный порядок, ко-

торый является методическим достижением членов, может быть опи-

сан только в качестве способа производства конкретных фигураций

деталей, поэтому отправной точкой этнометодологического исследо-

вания является феноменально-полевые «наблюдаемости», доступные

для вульгарного свидетеля, который, как следует из первого принципа

этнометодологических исследований, должен быть уникально компе-

тентен в производстве-наблюдении специфических деталей. Этноме-

145

тодология работает с любыми данными, которые фиксируют в деталях

реальную работу производства порядка в конкретных ситуациях дея-

тельности. Эти данные могут быть получены разными способами: с

помощью наблюдения, видеозаписи, аудиозаписи, сбора документов,

но все эти способы должны предоставлять доступ к техническим де-

талям практики.

5) Этнометодологическая серьезность. С точки зрения этномето-

дологии, традиционная социология занимает по отношению к миру

повседневной жизни ироническую, снисходительную установку. Эта

установка предполагает недоверие тому, каким образом описывают

свои повседневные практики обыденные члены общества. «В основе

практики социологической иронии лежит противопоставление мира,

каким он якобы воспринимается членами общества, и мира, какой он

есть на самом деле (который, по умолчанию, считается таким, каким

его представляет социолог)» [Андерсон, Шеррок, 2010: 56]. В таком

случае, изучения обыденных действий и рассуждений заключается к

моделировании этих действий и рассуждений в категориях избранной

теоретической схемы. Единственный способ получить упорядоченные

данные — это построить систему понятий и индикаторов, которые бу-

дут указывать на реальную, а не вымышленную (т. е. представленную

в повседневном сознании) социальную организацию, являющуюся, в

том числе, источником категорий здравого смысла. Этнометодология,

напротив, утверждает, что конститутивный социальный порядок мо-

жет быть только открыт в наблюдаемых деталях действий. Ни моде-

ли, ни концептуальные схемы, ни системы переменных не позволяют

получить доступ к методическим практикам обычных членов обще-

ства. Эти практики должны быть обнаружены в ситуативных действи-

ях. В той мере, в какой данный принцип противостоит социологиче-

ской иронии, он предполагает серьезное отношение к тому, как члены

146

общества описывают и воспринимают повседневные сцены деятель-

ности. Это не значит, однако что предлагаемые обыденные описания

рассматриваются в качестве точных и исчерпывающих описаний по-

вседневных практик. Как мы показали выше, этнометодология требу-

ет рассмотрения любых теоретических описаний, предлагаемых как

профессиональными социологами, так и людьми с улицы, в качестве

неразрывно связанных с локальными практиками придания им осмыс-

ленности, но не заменяющих эти практики. Эти практики можно

встретить только в реальных, а не смоделированных ситуациях дея-

тельности, и их эмпирическая спецификация предполагает, что мы не

можем ничего сказать заранее об этих практиках. Этнометодологиче-

ская серьезность означает, что конкретные наблюдаемые практики от-

крываются не как примеры класса случаев, не как элементы норма-

тивного порядка, не как проекции социальных структур, не как иллю-

страции модели общества, не как конкретизации теоретических допу-

щений, а как неискоренимо ситуационные последовательности дей-

ствий. Конститутивный порядок возможен только как упорядочен-

ность деталей феноменального поля. Следовательно, доступ к данно-

му порядку не может основываться на практиках моделирования и

концептуализации. Порядок нельзя теоретизировать, его можно

только осуществлять, и поэтому, как следует из сильной версии

принципа уникальной адекватности методов, чтобы изучать этот по-

рядок, необходимо всерьез его практиковать, т. е. практиковать с це-

лями осуществления данной конкретной практики, а не с целями кор-

ректировки теории или, как в случае включенного наблюдения, полу-

чения доступа к некоторому сообществу. Это второе понимание этно-

методологической серьезности требует принятия задач практики в ка-

честве единственно релевантных задач исследовательской деятельно-

147

сти, поскольку только в этом случае феномены порядка могут быть

открыты в их практической описуемости.

3.2 Феномены порядка в этнометодологических исследованиях

В данном параграфе мы рассмотрим, каким образом конститутив-

ный порядок исследуется в основных направлениях этнометодологи-

ческих исследований, основанных на проанализированных выше

принципах.

3.2.1 Конверсационный анализ

Конверсационный анализ представляет собой одно из первых

направлений этнометодологических исследований: его основные

принципы были сформулированы Х. Саксом и его коллегой

Э. Щеглофом еще в 1960-е гг. Сакс много сотрудничал с Гарфинкелем

и на протяжении 1960-х гг. постоянно обсуждал с ним не только кон-

кретные данные, но и широкий круг теоретических и концептуальных

вопросов. Тем не менее, идеи Сакса формировались и под влиянием

других социологов (в первую очередь — И. Гофмана), а также линг-

вистов, философов и психологов. В связи с этим вопрос о том, в какой

мере конверсационный анализ составляет часть этнометодологии,

остается открытым. Щеглоф полагает, что Сакса привлекали в подхо-

де Гарфинкеля ориентация на реальные данные и изучение способов

организации повседневных действий, однако, в отличие от Гарфинке-

ля, которым двигали антипозитивистские и антисциентистские моти-

вы, Сакс стремился заложить научный фундамент для конверсацион-

ного анализа [Schegloff, 1992b: xxxii]. В этом смысле, цели Сакса из-

начально отличались от целей Гарфинкеля. Этнометодологи, напро-

148

тив, показывают [Lynch, 2000; Lynch, Bogen, 1994], что первоначаль-

ный интерес Сакса к упорядоченным разговорным феноменам был эт-

нометодологическим по своему характеру, однако постепенно конвер-

сационный анализ все больше формализировался и в конечном итоге

стал стандартной научной школой со всеми вытекающими отсюда не-

достатками, препятствующими изучению социального порядка. Мы

не будем рассматривать аргументы каждой из сторон, поскольку наша

задача — прояснение того, каким образом в этнометодологических

исследованиях реализуется этнометодологическая концепция консти-

тутивного порядка. Наличие этнометодологических исследований,

использующих конверсационный анализ, доказывает, что он может

быть не только совместим с этнометодологией, но и составлять ее

часть. Поэтому в данном параграфе мы рассмотрим, как этнометодо-

логическая концепция порядка воплощается в исследованиях разго-

ворных феноменов.

В качестве отправной точки мы будем использовать наиболее из-

вестную (не только в конверсационном анализе, но и гораздо шире;

это одна из наиболее высокоцитируемых статей по социолингвистике

[Joseph, 2003: 463]) статью Сакса, Щеглофа и Джефферсон «Простей-

шая систематика организации чередования реплик в разговоре»

[Sacks, Schegloff, Jefferson, 1974]. Сакс и его соавторы предлагают

рассматривать разговор как область реализации определенных форм

организации чередования говорящих. В принципе, ситуации чередо-

вания распространены в повседневной жизни. Наиболее характерный

пример — очередь, однако чередуются также водители на перекрест-

ках, политики, занимающиеся государственные посты, клиенты, зво-

нящие в сервисные центры, и т. д. Чередование предполагает, что дей-

ствия участников располагаются в некоторой последовательности, так

что каждый получает в своей черед шанс (или гарантию) участия. В

149

этом смысле, чередование или очередность — один из повседневных

феноменов порядка, который одновременно заключается в методах

его производства. Этот этнометодологический принцип воплощается

Саксом, Щеглофом и Джефферсон в изучении способов организации

чередования говорящих в повседневных разговорах. В отличие от бо-

лее формальных видов коммуникации (например, в судах, в больни-

цах, в государственных учреждениях, в школах), обыденный разговор,

с их точки зрения, не предполагает заранее заданной схемы смены го-

ворящих. Однако это не значит, что смена говорящих происходит

случайным образом. Цель конверсационного анализа — описать ме-

тодические способы производства порядка во время разговора. Эти

методические способы таковы, что «разговор способен приспосабли-

ваться к самым разным ситуациям и взаимодействиям, в которых

участвуют люди (или группы), обладающие самыми разными иден-

тичностями, он может быть чувствителен к их разнообразным комби-

нациям, и он способен справляться с изменением ситуации изнутри

ситуации… Определенные аспекты организации разговора должны

быть… одновременно независимыми от контекста и чувствительными

к нему, поскольку разговор, безусловно, представляет собой инстру-

мент взаимодействия между участниками с любой потенциальной

идентичностью и с любой степенью потенциального знакомства»

[Sacks, Schegloff, Jefferson, 1974: 669–670]. Сакс и соавторы пытаются

продемонстрировать, как разговор приспосабливается к текущим осо-

бенностям ситуации, оставаясь при этом разговором. Или, если фор-

мулировать их цель этнометодологически, они хотят показать, как ло-

кальные действия собеседников приобретают упорядоченные наблю-

даемые черты разговора, т. е. смены говорящих, поскольку именно

она является предметом и одновременно условием упорядочивания

реплик в разговоре.

150

Сакс, Щеглоф и Джефферсон выделают несколько, как они их

называют, «базовых правил», которые лежат в основе любого разго-

вора:

«1) Для любой реплики в первом релевантном месте перехода пер-

вой конструктивной единицы реплики:

а) если наличная реплика конструируется так, что она предполага-

ет использование техники „текущий говорящий выбирает следующе-

го“, тогда выбранный участник имеет право и обязан использовать

свой черед; ни у кого больше таких прав или таких обязанностей нет,

и в этом месте происходит передача права голоса;

б) если наличная реплика конструируется так, что она не предпо-

лагает использование техники „текущий говорящий выбирает следу-

ющего“, тогда следующий может, но не обязан, осуществить самовы-

бор; права на реплику приобретает первый начавший говорить, и в

этом месте происходит передача права голоса;

в) если наличная реплика конструируется так, что она не предпо-

лагает использование техники „текущий говорящий выбирает следу-

ющего“, тогда текущий говорящий может, но не обязан, продолжать

говорить до тех пор, пока другой участник не совершит самовыбор.

2) Если в первом релевантном месте перехода первой конструк-

тивной единицы реплики не были использованы ни 1а, ни 1б и, со-

гласно условию 1в, текущий говорящий продолжил говорить, тогда

набор правил а—в применяется вновь в следующем релевантном ме-

сте перехода, и это повторяется в каждом следующем релевантном

месте перехода, пока не произойдет передача права голоса» [Sacks,

Schegloff, Jefferson, 1974: 701–702].

Термин «правила» здесь скорее вводит в заблуждение, чем прояс-

няет, поскольку можно прийти к заключению, что разговор состоит в

том, что его участники следуют указанным «правилам». Однако, ско-

151

рее, следует говорить, что эти «правила» указывают на повседневные,

рутинные проблемы, которые решаются в ходе любого разговора. Ка-

кова бы ни была его конкретная структура, кто бы не участвовал в

разговоре, в каких бы условиях он не протекал и даже на каком бы

языке он не велся, его участники рутинными образом сталкиваются с

необходимостью передачи права голоса. В случае возникновения та-

кой необходимости перед говорящим есть несколько возможных ва-

риантов действия: он может назначить следующего говорящего, он

может предоставить остальным участникам самим решать, кто из них

будет говорить, или он может продолжить говорить, если никто не

решился взять слово. Это обыденная проблема собеседников, вопло-

щаемая и решаемая в наблюдаемых упорядоченных действиях собе-

седников. Иными словами, эти «правила» не описывают методы, ко-

торые используют говорящие, однако они указывают на то, иденти-

фицирующими деталями чего является детали любого конкретного

разговора. Как очередь является всегда локальной конфигурацией де-

талей, производимой в ходе решения задачи поддержания зримой ли-

нии и последовательности членов очереди и опознаваемой в качестве

очереди, так и осуществление разговора заключается в производстве

опознаваемых деталей разговора в ходе локального производства по-

следовательности реплик.

В ходе решения этих задача участники демонстрируют не гло-

бальную компетенцию в качестве собеседников, а локальную компе-

тенцию, т. е. способность поддерживать и выстраивать разговор в

данный момент времени с учетом предыдущих и последующих ре-

плик других участников. Одним из наиболее распространенных фено-

менов порядка в разговоре, демонстрации своей компетентности в ка-

честве собеседника и производства воспринимаемой нормальности

текущей беседы является то, что Шеглоф и Сакс назвали «смежными

152

парами» [Schegloff, Sacks, 1973]. Смежная пара — это такая последо-

вательность двух реплик, в которой первая реплика (первая часть па-

ры) предполагает только определенную вторую реплику (вторую

часть пары). Примерами являются вопрос—ответ, предложение—

отклонение/принятие, приветствие—приветствие. Шеглоф и Сакс го-

ворят о пяти отличительных свойствах смежных пар [Schegloff, Sacks,

1973: 295–296]: 1) они включают два высказывания, 2) эти высказыва-

ния следуют друг за другом, 3) эти высказывания произносятся раз-

ными людьми, 4) первая и вторая часть упорядочены относительно

друг друга (первая часть предшествует второй), 5) части дифференци-

ально связаны (т. е. первая часть указывает, какого типа парой являет-

ся данная пара и, тем самым, «подсказывает», какой должна быть вто-

рая часть).

Феномен смежных пар интересен тем, что их производство собе-

седниками предполагает взаимную ориентацию на ситуативные дей-

ствия, однако при этом возникающие феномены порядка не утрачи-

вают своей «обобщенности», т. е. конкретные реплики приобретают

наблюдаемые черты, например, «вопроса» и «ответа». Первый гово-

рящий создает первую часть смежной пары как зримо первую часть,

потому что, если он хочет получить вторую часть, он должен сделать

так, чтобы первая часть была понята вторым говорящим именно как

первая часть. Он должен придавать ей наблюдаемые черты вопроса,

приветствия, жалобы и т. д. Он может придавать эти черты несколь-

кими способами: как с помощью интонации, так и посредством лекси-

ческого выбора (например, слово «Привет» хорошо подходит для

приветствий). Второй говорящий, в свою очередь, может сделать две

вещи: 1) произвести вторую часть пары и 2) продемонстрировать не-

понимание предыдущей реплики («Что-что?», или «Я не расслышал»,

или «Не мог бы ты повторить», или «Это ты спрашиваешь?»). Первый

153

вариант подтверждает понимание первой части пары в качестве пер-

вой части пары, а не простой реплики. Второй вариант указывает либо

на то, что первая часть пары должна быть повторена в ответ на вопрос

(и тогда при повторении она становится одновременно второй частью

новой пары), либо на то, что собеседник не понял, что только что ска-

занное было первой частью пары. Наличие второго варианта показы-

вает, что успешное создание смежной пары не гарантировано, но это

не значит, что смежная пара зависит целиком от действий второго го-

ворящего. Произнесение первой части пары уже структурирует разго-

вор таким образом, что следующая реплика оказывается изначально

понятной по отношению к предыдущей реплике, т. е. демонстрирует

для ее участников понимание предыдущей реплики как первой части

пары или ее непонимание (непонимание в принципе или непонимание

того, что это первая часть пары).

В качестве примера того, как конверсационный анализ рассматри-

вает упорядоченное производство смежных пар, можно рассмотреть

пример, приводимый Щеглофом [Schegloff, 2007: 18]57:

1 Мик: Джима не было дома, [◦(когда ты туда пришел) ]

2 Вик: [Я тогда еще не пришел. ]=

3 Вик: =Я [оставил мусорное ведро у него в [прихожей.=

4 Кэр: [Ви:к, [

5 Кэр: [Вик(тор),

57 При переводе мы упростили транскрипт, передавая слова грамматически

правильным образом, а не так, как они слышатся (как в транскрипте Шеглофа). Во фрагменте используется разработанная Джефферсон система транскрибирования [Jefferson, 2004]. Знаки обозначают следующие особенности разговора: [ — мо-мент одновременного начала накладывающихся высказываний, ] — момент одно-временного окончания накладывающихся высказываний, = — отсутствие проме-жутка или паузы там, где она может ожидаться, (0.0) — пауза в десятых долях се-кунды, : — продление предшествующего звука, ◦( ) — произнесение фрагмента в скобках тише окружающей речи, ( ) — неуверенность в точности расшифровки.

154

6 Вик: =А?

7 Кэр: Подойди сюда на минутку.

8 (0.7)

9 Вик: А ты можешь зайти [сюда: [пожалуйста?

10 Кэр: [А ну верни [сь назад,

11 Вик: Мне надо в туалет.=

12 Кэр: =О.

13 (3.5)

Щеглоф приводит данный эпизод как пример несостоявшейся

смежной пары просьба—выполнение. Вик — сторож в магазине по-

держанной мебели. Он общается со своими приятелями (строки 1–3).

Его жена, Кэрол, подходит к двери и зовет его (строки 4 и 5). Виктор

откликается, но не сразу. Жена просит его перестать болтать с друзь-

ями и подойти к ней (строка 7), однако вместо ожидаемого выполне-

ния просьбы Виктор сам просит ее зайти (строка 9). Какого рода упо-

рядоченные черты разговора интересуют конверсационный анализ в

этом фрагменте?

Во-первых, то, что участники производятся в качестве локальной

когорты говорящих. В строке 4 Кэрол обращается к Вику напрямую,

однако она не формулирует суть своего запроса, скорее, она пытается

отвлечь Виктора от разговора с друзьями. Кэрол и Вик, тем самым,

оказываются в ситуации, где работает то, что Сакс и соавторы назы-

вают «предрасположенностью в отношении последовательности ре-

плик» [Sacks, Schegloff, Jefferson, 1974: 708–709], которая заключается

в том, что текущий говорящий склонен выбирать того, кто говорил

прямо перед ним, в качестве следующего говорящего. Кэрол вовлека-

ет Вика в разговор, тем самым создавая условия для производства их в

качестве локальной когорты собеседников. Прямо обращаясь к Вику,

155

Кэрол указывает, кто будет следующим говорящим. Это обращение, в

свою очередь, сначала носит неформальный характер («Вик»), а затем

становится более «официальным» («Виктор»), с помощью чего Кэрол

указывает Вику на то, что она «сердится», поскольку он не отреагиро-

вал на ее предыдущую реплику. В строке 6 Виктор одновременно реа-

гирует на то, что к нему обращаются, и производит первую часть

смежной пары вопрос—ответ. Его реплика, однако, не содержит кон-

кретного вопроса, скорее, она представляет собой запрос на проясне-

ние того, почему Кэрол зовет его. В ответ Кэрол просит его подойти,

тем самым, не проясняя, чего она от него хочет, но указывая, что это

не займет много времени и, возможно, что она не хочет говорить об

этом вслух в присутствии посторонних людей. Ее просьба, являющая-

ся первой частью пары, предполагает совершение физического дей-

ствия, а не ответную реплику, однако вместо этого Вик сам просит ее

подойди к нему. При этом, как и Кэрол, он не объясняет зачем, и

Кэрол не требует от него этого объяснения. Вместо этого в строке 10

Кэрол, не дослушав до конца реплику Вика, поскольку она уже пони-

мает, что он отказывается делать то, о чем она его попросила, пытает-

ся вернуться к первоначальной просьбе, на что Виктор реагирует объ-

яснением того, почему он не может сейчас подойти. Отказ от выпол-

нения просьбы должен быть обоснован, и непредоставление такого

обоснования вызывает повтор просьбы, так как отказ в этом случае

недостаточно «весок». Тем самым, обмен репликами между Виктором

и Кэрол делает их участниками локально разворачивающейся ситуа-

ции, в которой один пытается добиться от другого совершения неко-

торого действия, а другой пытается уклониться от него. Смежная пара

позволяет обеспечить следующую реплику и поэтому является эффек-

тивным методом демонстрации участников разговора в качестве ло-

156

кальной производящей когорты, т. е. популяции людей, совместно

производящих локальный порядок.

Во-вторых, как видно по представленному транскрипту, организа-

ция разговора происходит не на уровне разговора в целом, а на уровне

деталей. Особенности произнесения слов, наложение реплик, отсут-

ствие пауз между репликами — все это не случайные или даже меша-

ющие обстоятельства происходящего, а то, что является предметом

упорядочивания в каждый момент времени. Эти детали являются опи-

суемыми деталями разговора, поскольку они осмысленны в данной

текущей ситуации. Например, пауза в строке 8 свидетельствует для

обоих участников, что в этом месте должна быть вторая часть смеж-

ной пары. Эта пауза, следовательно, является не просто молчанием,

длящимся какое-то время, а осмысленным промежутком, который

приобретает упорядоченные черты в зависимости от предыдущего хо-

да действия. В случае конверсационного анализа фигурация деталей

разговора отображается в виде фигурации деталей транскрипта. Разу-

меется, транскрипт не является абсолютно точным описанием проис-

ходящего. Пауза, которая в транскрипте выражается цифрой, произ-

водится и осмысляется участниками in vivo, как элемент ситуацион-

ной организации. Однако транскрипт является инструментом погру-

жения в фигурационные детали происходящего и, тем самым, обеспе-

чивает технический доступ к методическим действиям участников.

Детали, фиксируемые в транскрипте, — это локально наблюдаемые и

доступные участникам детали действий.

В-третьих, анализ Щеглофа показывает, что для конверсационного

анализа разговор не является схемой последовательности действий.

Разговор нельзя свести к набору инструментов, которые используются

в разных точках коммуникации. Формализация конверсационного

анализа ведет к тому, что каждый момент разговора (начало, конец,

157

точка перехода права голоса, пауза, отклонение, корректировка, по-

вествование и т. д.) рассматривается как продукт действия общих ме-

ханизмов. Однако изначально в самом конверсационном анализе за-

ложено иное представление: обобщенный механизм является локаль-

ным осуществлением, позволяющим решать возникающие в каждый

момент времени задачи. Разговор выступает практическим действием,

в котором воплощаются вульгарный способ рассуждения и коммуни-

кативная компетенция. Коммуникативная компетенция здесь должна

пониматься не как умение вести разговор, т. е. не как знание правил

смены говорящих или смежных пар, а как демонстрируемое здесь и

сейчас схватывание производимых высказываний в их уникальной

адекватности складывающейся ситуации. Даже такой случай, как не-

полная смежная пара, которая вроде бы является сбоем в ходе разго-

вора, предполагает компетентную работу по его производству. Это не

просто отсутствие второй части пары, это осмысленный локальный

феномен. Поэтому точнее говорить, что «просьба», которая произво-

дится в качестве первой части смежной пары, — это никогда не

«просьба вообще», а всегда конкретная конфигурация деталей, кото-

рую участники производят и воспринимают в качестве конкретной

просьбы о чем-то, в рассматриваемом случае — просьбы подойти, ко-

торая «погружена» в последовательность реплик предыдущего и воз-

можного последующего разговора. Работа, которую совершают собе-

седники, — это не работа использования смежных пар для осуществ-

ления каких-либо действий, а работа осуществление действий, одним

из анализируемых свойств которых является то, что некоторые из них

являются просьбами, а некоторые — выполнениями просьб или отка-

зами их выполнять. Поэтому смежная пара — не «объективный» ме-

ханизм организации разговора. Она лишь указывает на возможный

способ формулирования текущей фигурации деталей разговора сами-

158

ми собеседниками. Совершаемые действия приобретают анализируе-

мые черты просьбы или вопроса лишь в текущем взаимодействии.

Таким образом, конверсационный анализ позволяет изучать детали

последовательностей действий, совершаемых членами локальных

производящих когорт. Он способен показать, как выстраивается ло-

кальная упорядоченность разговора. Отталкиваясь от идеи упорядо-

ченного характера чередования говорящих, Сакс и его коллеги анали-

зируют, как именно это упорядочивание происходит в конкретных, а

не вымышленных ситуациях. Разумеется, разговорная активность все-

гда сопровождается множеством иных воплощенных действий, детали

которых только частично можно схватить с помощью конверсанали-

тических транскриптов. Тем не менее, в той мере, в какой главная за-

дача исследователя — не выявление универсальных структур разгово-

ра, а описание методов, используемых для производства разговорных

феноменов порядка, конверсационный анализ решает этнометодоло-

гическую задачу: показывает, каким образом конституируется соци-

альный порядок. Более того, конверсационный анализ утрачивает

смысл, когда перестает быть связанным с концепцией конститутивно-

го порядка, поскольку, как и многие другие социологические дисци-

плины, становится формальной социологией, обнаруживающей поря-

док за наблюдаемыми феноменами.

Эрик Ливингстон резюмирует этнометодологическую интуицию

порядка в конверсационном анализе следующим образом: «Важность

открытия Саксом организации чередования говорящих состояла в том,

что не вполне правильно говорить, будто собеседник задает „вопрос“.

Собеседники делают то, что они делают, чтобы получить то, что они

хотят, или то, что они получают. Они не слышат „вопрос“; они слы-

шат конкретную вещь или ошибочно слышат конкретную вещь как

какую-то другую конкретную вещь… которую делает высказывание

159

собеседника. Производимая организация смены говорящих в разгово-

ре представляет собой упорядоченность осуществляемой собеседни-

ками живой работы производства и управления социальным объек-

том — разговором, — которая позволяет собеседникам делать те раз-

говорные вещи, которые они делают. Это производимая, наблюдае-

мая, идентифицирующая упорядоченность разговора как разговора»

[Livingston, 1987: 84]. Те феномены, которые конверсационные анали-

тики считают элементами формального аппарата разговора и описы-

вают как техники его упорядочивания (например, смежные пары), яв-

ляются локальным методическим достижением участников. В той ме-

ре, в какой конверсационные аналитики описывают это достижение,

они предоставляют этнометодологическую спецификацию социально-

го порядка как повседневного феномена.

3.2.2 Этнометодология науки

Этнометодология науки — одно из наиболее радикальных направ-

лений в рамках этнометодологии. Оно ведет свой отсчет с начала

1970-х годов, когда Гарфинкель и группа его аспирантов предприняли

целый ряд систематических исследований научной практики. Первы-

ми полноценными работами, которые были написаны в рамках новой

программы, стали книги М. Линча «Искусство и артефакт в лабора-

торной науке» [Lynch, 1985] и Э. Ливингстона «Этнометодологиче-

ские основания математики» [Livingston, 1986]. Обе книги были пере-

работанными версиями докторских диссертаций, защищенных, соот-

ветственно, в 1979 и 1983 гг. Эти работы задают два различных ракур-

са исследования научной практики, которые затем получат самостоя-

тельное значение в рамках этнометодологических исследований

науки. Книга Линча представляет собой подробное описание работы

160

лаборатории, занимающейся исследованиями мозга. Предметом вни-

мания Линча являются, с одной стороны, так называемые «артефак-

ты», т. е. разного рода искажения, ошибки, незапланированные ре-

зультаты, неопределенности, возникающие в ходе и вследствие лабо-

раторной работы, и, с другой, профессиональные (цеховые) разгово-

ры, которые ведут ученые в процессе осуществления экспериментов и

манипуляции с лабораторным оборудованием и животными. Книга

Ливингстона построена иначе: предметом его внимания является не

непосредственно наблюдаемая деятельность ученых, а теорема Гёде-

ля. Рассматривая доказательство этой теоремы, Ливингстон анализи-

рует то, что он называет «обыденной математикой», т. е. математикой,

повседневно осуществляемой математиками. Он показывает, что ре-

альная, живая работа математического доказательства, с одной сторо-

ны, не описывается тем, что принято называть доказательством в ма-

тематике, т. е. последовательностью символически записанных

утверждений, и, с другой стороны, неразрывно связана с этой записью

как описанием данной работы. Обе указанные книги, несмотря на раз-

ницу в предмете, решают одну задачу: демонстрируют, каким образом

то, что принято считать научным знанием и что поддается оценке со

стороны научного сообщества, возникает, производится, поддержива-

ется и трансформируется в повседневных, незамечаемых, рутинных

практиках ученых.

Дальнейшее развитие этнометодологии науки связано с исследо-

ваниями Д. Бьелича. Начиная со своей докторской диссертации «Со-

циальные истоки логики» [Bjelić, 1989], защищенной в 1989 г., в по-

следующих статьях [Bjelić, 1992, 1995, 1996], а также в монографии

«Маятник Галилея» [Bjelić, 2003] он развивает то, что можно назвать

161

праксеологией научного знания58. Образцовой для этого направления

является его статья «Lebenswelt-структуры галилеевской физики»

[Bjelić, 1996]. В этой работе Бьелич описывает, с какими трудностями

и задачами ему пришлось столкнуться при сборке и использовании

маятника Галилея. При этом он показывает, каким образом «практи-

ческая логика» галилеевской физики воплощена в самом инструменте,

с помощью которого она реализуется. Маятник представляет собой не

простой механизм, который можно использовать для открытия и де-

монстрации определенного закона (в данном случае — закона изохро-

низма), а праксеологический объект, в компетентном использовании

которого заключается знание галилеевской физики.

В последующем, однако, праксеологические исследования, в силу

сложности их осуществления, практически не развивались и сегодня

основные работы в области этнометодологии науки представляют со-

бой детальные описания работы ученых, например, ориентации друг

на друга и на экспериментальное оборудование в химической лабора-

тории [Egbert, 1991], конституирования разных типов пространства в

практиках океанографического исследования [Goodwin, 1995], демон-

страции исследовательских навыков в процессе конструирования объ-

ектов в биотехнологической лаборатории [Kawatoko, Ueno, 2003], ис-

тории развития геномной дактилоскопии [Lynch et al., 2008], разницы

между математическими текстами и реальной работой математиков

[Greiffenhagen, Sharrock, 2011], практик классификации цвета почвы

во время археологических раскопок [Goodwin, 2000], использования

диаграмм и фотографий в биологии [Lynch, 1991], классификации ви-

дов животных и объектов в экспериментальных и полевых биологиче-

ских исследованиях [Roth, 2005].

58 Праксеологический подход развивается также в работах: [Bjelić, Lynch,

1992; Garfinkel, 2002: 263–285].

162

Однако первой по времени появления и наиболее известной рабо-

той в области этнометодологии науки стала статья Гарфинкеля, Линча

и Ливингстона «Работа открывающей науки, рассмотренная на основе

материалов, касающихся случая оптически открытого пульсара» [Gar-

finkel, Lynch, Livingston, 1981]. Поэтому остановимся на этой статье

более подробно.

В статье рассматривается история открытия 16 января 1969 г. пер-

вого оптически наблюдаемого пульсара радиоастрономами Уильямом

Джоном Коком и Майклом Диснеем. Это астрономическое открытие

(точнее, разговоры в его процессе) оказалось записано на пленку, ко-

торую транскрибировали авторы статьи. Кроме того, в качестве мате-

риалов для изучения использовались записи, сделанные в журнале

наблюдений в тот вечер, и официальная публикация полученных ре-

зультатов. Главный вопрос, который ставят перед собой авторы: «В

чем заключается оптически открытый пульсар как ночная работа Кока

и Диснея?» [Garfinkel, Lynch, Livingston, 1981: 132]. В этом вопросе

затрагиваются две ключевые темы этнометодологических исследова-

ний науки.

1) Работа. Когда авторы статьи говорят о работе, они имеют в ви-

ду не «труд» и не профессиональные обязанности радиоастрономов, а

обыденную, рутинную работу, которую ученые совершают каждый

день, включая день открытия. Эта работа, несомненно, профессио-

нальна, однако ее профессиональность заключается не в стремлении

соответствовать стандартам астрономии, а в умелом использовании

оборудования и организации деятельности в данный день, как и в лю-

бой другой. Поэтому, пишут Гарфинкель, Линч и Ливингстон, осу-

ществляемая учеными работа — это работа, которая делается «все

время в первый раз» (first time through). Парадоксальность этой фор-

мулировки заключается в том, что обычно «уникальное» событие от-

163

крытия и «рядовые» практики ученых рассматриваются как нечто от-

дельное. Открытие понимается как экстраординарное событие, кото-

рые, даже если оно обеспечено рутинными действиями ученых, по

своему значение (которое часто осознается уже во время открытия,

как это произошло в обсуждаемом примере) выделяется на фоне по-

вседневных исследовательских действий. Однако Гарфинкель и его

соавторы показывают, что ночная работа двух радиоастрономов в не-

котором смысле всегда осуществляется так, что, не теряя своей вос-

производимости, реализуется снова и снова в первый раз, т. е. обеспе-

чивает появление тех феноменов, в изучении которых она заключает-

ся. Открытый пульсар должен быть не просто объектом, а астрономи-

чески анализируемым объектом, т. е. объектом, который можно снова

наблюдать. При этом его анализируемость заключается в том, что де-

лают ученые. Таким образом, первое свойство ночной работы астро-

номов — «все время в первый раз» — оказывается неразрывно связа-

но со вторым свойством — «локальной историчностью». Под локаль-

ной историчностью подразумевается последовательность испытаний,

наблюдений, которые реализовывали ученые. По мере осуществления

серии наблюдений, исследователи создавали условия, которые затем

позволили им «вычленить» интересующий их объект и придать ему

связность, осмысленность и астрономическую анализируемость.

2) Культурный объект. Для Гарфинкеля, Линча и Ливингстона

пульсар, понятый праксеологически, — это и есть работа, которую

осуществляют радиоастрономы. Пульсар не сводится к осуществляе-

мой ими работе, он является их работой. Мы можем рассматривать

пульсар как результат их работы, только если допустим, что пульсар и

их работа уже каким-то образом разделены. Но в момент открытия о

таком разделение речи идти не может. Лишь потом мы можем описы-

вать пульсар как нечто независимое от локальных практик его произ-

164

водства: «…в аудиозаписи и журнале наблюдений бросается в гла-

за, — но зримо отсутствует в их статье, — что их набор наблюдений,

рассмотренный в качестве осуществляемого все время в первый раз,

был достижим, случай-за-случаем, как историзированная серия. Толь-

ко в качестве черты локальной историчности проект серии мог стать

атемпорализированным набором измеримых свойств частоты пульса-

ции и положения звезды, которые, согласно галилеевской науке, неза-

висимы от локальных практик, в которых состоял именно этот сбор

наблюдений» [Garfinkel, Lynch, Livingston, 1981: 135]. Гарфинкель и

соавторы противопоставляют оптически открытый пульсар и незави-

симый галилеевский пульсар59. Последний понимается как описание

пульсара, не соотносящееся с практиками упорядочивания локальной

работы открытия. При последующей публикации результатов откры-

тия открытый астрономами пульсар предстает в качестве объекта, су-

ществовавшего до его открытия и независимо от организованных дей-

ствий его изучения. Однако в качестве оптически открытого пульсара

он неотделим от практик его исследования и заключается в этих прак-

тиках. Гарфинкель, Линч и Ливингстон полагают, что в локальных

действиях наведения телескопа на определенный участок неба,

наблюдения за экраном осциллоскопа, обнаружения пульса, проверки

и перепроверки данных астрономы придают своему астрономическо-

му объекту черты независимости от деятельности локальной произво-

дящей когорты. Лишь благодаря локальным практикам и лишь в ло-

кальных практиках научный, т. е., в данной случае, астрономически

анализуемый, «объект» производится и поддерживается как атемпо-

59 Термин «независимый галилеевский пульсар» отсылает к идее Э. Гуссерля,

который в своей работе «Кризис европейских науки и трансцендентальная фено-менология» доказывает, что Галилей осуществил математизацию природы, кото-рая (математизация) чужда миру, переживаемому в донаучных, повседневных формах познания [Гуссерль, 2004: 40–88].

165

ральная, апраксеологическая сущность. Но всегда есть «темная сторо-

на», которую как раз описывает этнометодология: рутинные, само со-

бой разумеющиеся практики производства феноменов порядка уче-

ными, которые придают осуществляемым им действия характер науч-

ных. Это делает пульсар, как говорят Гарфинкель, Линч и Ливинг-

стон, «культурным объектом» [Garfinkel, Lynch, Livingston, 1981: 141].

И чтобы «схватить» его в таком качестве, мы не можем предоставить

генерализированное описание того, что делают ученые. Нам необхо-

димо осуществить детальное описание их действий.

Следовательно, практики, которые реализуют ученые, можно изу-

чать лишь там, где они осуществляются, и только в их материальных

и технических деталях. Это означает, в свою очередь, что такого рода

практики «доступны только для практиков, и только при наличии их

вульгарной компетентности они реализуются непроизвольно» [Gar-

finkel, Lynch, Livingston, 1981: 140]. Вульгарная компетенция предпо-

лагает способность делать обыденную астрономию, математику, фи-

зику, химию, биологию, социологию, историю таким образом, чтобы

конституируемый порядок обладал наблюдаемыми свойствами мето-

дической воспроизводимости. Ученые описывают свой объект так,

чтобы это описание могло служить описанием деятельности по его

обнаружению. Однако, в то же время, это описание не описывает ре-

альных практик. Для того чтобы представленное, например, в научной

статье описание объекта или метода его получения было осмыслен-

ным, необходимо осуществление локальных действий, в которых это

описание приобретет смысл. Вульгарная научная компетентность,

следовательно, заключается как в производстве научно анализируе-

мых культурных объектов, так и в умении читать их в качестве описа-

ний локальных практик изнутри этих локальных практик.

166

Тот способ описания деятельности ученых, который мы можем

найти в указанной статье и в других этнометодологических исследо-

ваниях науки, предполагает, что методы создания порядка учеными на

их рабочих местах уникально адекватны тем объектам, которые они

создают. Говоря об «обыденной астрономии», авторы не имеет в виду

ни астрономию, доступную для обывателя, ни типичные способы рас-

суждения и действия астрономов, отличающие их от других ученых.

Предмет внимания — методы мышления, описания и действия, адек-

ватные для данных объектов, т. е. для данных феноменов порядка.

Практики ученых неискоренимо ситуативны, и именно в этих ситуа-

тивных практиках производятся и воспроизводятся независимые га-

лилеевские объекты.

Концепция социального порядка, реализующаяся в этнометодоло-

гии науки, противостоит тем представлениям о порядке, которые до-

минируют в так называемых «социальных исследованиях науки»60.

Под этим названием скрывается целый ряд эмпирических исследова-

ний, которые тоже начали появляться в 1970-х гг. Речь идет прежде

всего о работах Б. Латура, М. Малкея, К. Кнорр-Цетиной, Г. Коллинза,

Б. Барнса, С. Вулгара, Д. Блура и ряда других авторов. Одной из отли-

чительных черт этой традиции было обращение к этнографии лабора-

торной практики. В книгах Б. Латура и С. Вулгара «Жизнь в лабора-

тории» [Latour, Woolgar, 1986]61, К. Кнорр-Цетиной «Производство

знания» [Knorr-Cetina, 1981] и Н. Гилберта и М. Малкея «Открывая

ящик Пандоры» [Gilbert, Mulkay, 1984] осуществляется анализ раз-

личных аспектов деятельности ученых в их «естественной среде оби-

тания». Последняя работа особенно хорошо демонстрирует, какие

представления о порядке реализуются в социальных исследованиях

60 Их также называют «социологией научного знания», «социологией науки и техники», «второй волной социологии науки».

61 Первое издание вышло в 1979 г.

167

науки. Гилберт и Малкей делают предметом своего анализа дискурс

ученых. Основная идея книги заключается в том, что дискурс ученых

нельзя свести в чему-то единому, что он разделяется на разные дис-

курсы, связанные в различными социальными обстоятельствами их

производства. Анализируя, во-первых, исследовательскую статью, в

которой сообщается о результатах биохимического эксперимента, и,

во-вторых, полуструктурированные интервью с биохимиками, авторы

хотят показать, что «объяснения действий и убеждений, предлагаемые

непосредственными участниками, систематически различаются в этих

двух ситуациях» [Gilbert, Mulkay, 1984: 39]. В каждой из этих сред ис-

пользуются различные интерпретативные репертуары или лингвисти-

ческие регистры, которые устойчиво воспроизводятся в научном дис-

курсе.

Как и большинство социальных исследователей науки, Гилберт и

Малкей заявляют намерение не объяснять дискурс ученых какими-

либо внешними по отношению к этому дискурсу социальными обсто-

ятельствами. Их интересует лишь те вариации, которые могут быть

обнаружены в самих высказываниях. Например, в научной статье дис-

курс становится безличным, обстоятельства проведения эксперимента

изображаются как объективные, не связанные с персональными ха-

рактеристиками ученого, качеством его оборудования и наличием

большого штата помощников, в то время как в интервью именно эти

обстоятельства могут выходить на первый план. Однако при этом

Гилберт и Малкей не могут вовсе обойтись без социального. Они вы-

нуждены сформулировать некоторое представление о социальном

действии, поскольку без него они лишаются оснований для объясне-

ния вариативности научного дискурса. С их точки зрения «социальное

действие не поддается „прямому наблюдению“… Было бы совершен-

но невозможно однозначно установить характер действия, присут-

168

ствуя при проведении исходного лабораторного эксперимента и пря-

мо его наблюдая. Социальный характер исходной лабораторной рабо-

ты будет постоянно меняться по мере взаимодействия участников в

различных ситуациях» [Gilbert, Mulkay, 1984: 8–9]. Формулируемая

здесь Гилбертом и Малкеем позиция в некотором отношении напоми-

нает позицию Шюца, поскольку тоже предполагает определенную

«локализацию» социального. Однако если Шюц локализовывал соци-

альное в мире повседневной жизни, в котором ученый совершает свои

рабочие операции, то Гилберт и Малкей локализуют социальное в ми-

ре высказываний, в дискурсе. Однако и в том, и в другом случае соци-

альный порядок оказывается вне действий ученых. С точки зрения

Гилберта и Малкея «социальный характер лабораторной работы» ме-

няется не в силу изменения каких-то характеристик самой этой рабо-

ты, а в силу изменения способа ее описания. Деятельность ученого

представляется конструируемой, однако она конструируется не в тех-

ническом смысле слова, т. е. не как компетентная последовательность

действий производства порядка, осуществление которых обладает

определенным смыслом, который может меняться с изменением этой

последовательности, а как принципиально опосредованная языком,

который и придает происходящему упорядоченный характер. Сами по

себе действия ученых не обладают социальным смыслом; смысл им

придает только практика документирования их работы, будь то в виде

формальных научных текстов или в виде неформальных описаний де-

ятельности ученых в лаборатории.

Таким образом, социальные исследования науки опираются на

следующие принципы:

1) Предполагается разделение социальной и технической компе-

тенции ученых. Несмотря на то, что практически все социологи науч-

ного знания заявляют, вслед за Д. Блуром, что «любое знание, будь то

169

в эмпирических науках или даже математике, должно рассматривать-

ся как материал для исследования без каких-либо ограничений» [Блур,

2002: 1], т. е. социологи не должны проводить такую границу, в своих

описаниях социальные исследователи науки исходят из необходимо-

сти изучения процедур, посредством которых техническое научное

знание приобретает сущностно социальный характер, т. е. становит-

ся предметом практикования и оценивания в сообществе ученых или в

более широком социальном окружении.

2) Второй принцип вытекает из первого: научные практики счи-

таются конструкциями. Причем эти конструкции крайне вариатив-

ны, поскольку они заключаются в способах описания (или, как у Ла-

тура и Вулгара, «записи») действий и материальных обстоятельств де-

ятельности ученых. В различных социальных контекстах ученые по-

разному описывают собственную деятельность. Научные «факты», в

этом отношении, тоже являются конструкциями, поскольку они про-

изводятся и функционируют лишь в рамках определенных практик.

3) Изучение деятельности ученых заключается в использовании

социологического аппарата концептуализации. Смысл деятельности

ученых необходимо выявить, поскольку, как стремятся показать Гил-

берт и Малкей, его невозможно наблюдать. Даже если, например, Ла-

тур и Вулгар признают важность и возможность непосредственного

наблюдения на рабочем месте в рамках социальных исследований

науки, это наблюдение лишь предоставляет материал для анализа.

Сами условия наблюдения проблематизируются только в том случае,

если возникает явное расхождение между пониманием происходящего

наблюдателем и пониманием происходящего участником.

Все эти три принципа получают свое прочтение в этнометодоло-

гии: первый принцип заменяется на прямо противоположный, вместо

второго предлагается иная концепция, а третий отвергается.

170

1) Разделение социальной и технической компетенций полностью

снимается. Техническая компетенция рассматривается не как простое

умение обращаться с инструментами, которому еще нужно придать

социальный характер. С точки зрения этнометодологии, рутинные

действия в лаборатории (или при написании научного текста, обсуж-

дении результатов с коллегами, изложении результатов во время лек-

ции и т. д.) следует рассматривать как собственно научную работу,

детали осуществления которой — не сырой материал для анализа, а

производимый учеными результат их коллективной деятельности. Ра-

бота лаборатории состоит не в написании и чтении документов, а в

производстве непосредственной (in situ) описуемости исследователь-

ских действий.

2) Вместо представления о научной практике как конструкции эт-

нометодология предлагает рассматривать ее как осуществление.

Например, описывая опыт осуществления эксперимента-

демонстрации галилеевского закона маятника, Э. Ливингстон отмеча-

ет, что «в практическом плане адекватность экспериментальной де-

монстрации галилеевского закона заключалась в анализируемости

этого эксперимента с точки зрения наблюдаемой, описуемой работы

его производства» [Livingston, 2008b: 234; курсив в оригинале]. То,

как осуществляется эксперимент, составляет не просто сопутствую-

щее обстоятельство, которое еще требует понимания в свете более

широкого социального контекста (будь то контекст научного сообще-

ства и общества в целом), а само является предметом социального

производства и оценивания.

3) Что касается концептуальной природы обнаруживаемого смыс-

ла действий ученых, то этнометодологи предлагают вообще отказать-

ся от концептуализации изучаемых научных практик. По словам Лин-

ча, социологи научного знания полагают, что «социологи науки

171

должны дистанцироваться от представлений и способов использова-

ния языка, принятых в изучаемых ими полях, что дескриптивный „ме-

таязык“ должен быть независим от описываемого языка» [Lynch,

1993: 115]. Этнометодология, напротив, предполагает, что язык опи-

сываемой области не просто является предметом изучения, а может

использоваться для социологического описания того, что делают сами

ученые, поскольку их деятельность заключается в демонстрации сво-

ей компетентности в качестве ученых.

Таким образом, социальные исследования науки и этнометодоло-

гия предлагают асимметричные программы исследования. Здесь мы

можем согласиться с М. Линчем, который полагает, что та и другая

традиции «развивались независимо» [Lynch, 1993: xvii]. Этнометодо-

логия формулирует ряд принципов, которые в некоторых отношениях

близки социологии научного знания, но во всем остальном ведут к со-

вершенно иным последствиям в плане аналитических и исследова-

тельских действий. Одним из общих моментов является, безусловно,

эмпирическая ориентация. Однако концепции социального порядка в

этих двух направлениях несопоставимы. Для этнометодологии соци-

альный порядок заключается не в интерпретативных или дискурсив-

ных действиях ученых, а в ситуативной деятельности производства

научно анализируемых объектов. Взаимодействие ученых другом с

другом и с оборудованием организуется так, чтобы члены локальной

производящей когорты демонстрировали свою вульгарную научную

компетенцию в идентифицирующих деталях практики. Практическая

описуемость действий ученых является локальным достижением, и

поэтому то, что принято считать «независимым объектом», получает

независимый и объективный характер только в локальной ситуации

производства или чтения этого объекта в качестве описания того, что

делают ученые здесь и теперь. Этнометодология науки показывает,

172

что научные объекты — это ситуативные фигурации деталей, которые

неотделимы от действий по их методическому производству и упоря-

дочиванию.

3.2.3 Исследования рабочих мест

Исследования рабочих мест (workplace studies) представляют со-

бой одно из новейших направлений этнометодологических исследо-

ваний62. Сформировавшись во второй половине 1980-х гг. как направ-

ление исследований технологически-опосредованных практик, в 1990-

е эта область этнометодологии приобрела особое значение, поскольку

в ней этнометодология вышла за пределы социологии и получила раз-

витие в областях, которые традиционно относились к другим дисци-

плинам: информатике, дизайну, архитектуре и др.63. Например, под

влиянием этнометодологических исследований рабочих мест сформи-

ровалось такое направление, как компьютерно-опосредованная коопе-

ративная работа (Computer Supported Cooperative Work, CSCW). Од-

нако основное значение исследований рабочих мест заключается в

том, что они продемонстрировали возможность изучения конститу-

тивного порядка как рутинного профессионального достижения. В от-

личие от «житейских» ситуаций, вроде движения в потоке автомоби-

62 Ключевые работы в данной области: [Technology in working order, 1993; Orr,

1996; Harper, 1998; Heath, Luff, 2000; Workplace studies, 2000; Sellen, Harper, 2002; Suchman 2007; Organisation, interaction and practice, 2010; Making work visible, 2011; Ethnomethodology at work, 2011].

63 Описание истории возникновение исследований рабочих мест см. в: [Heath, Knoblauch, Luff, 2000]. Теоретические предпосылки исследований рабочих мест рассматриваются Э. Ролз в: [Rawls, 2008]. Хотя последняя работа содержит ряд важных подсказок в отношении реализации этнометодологической концепции порядка в исследованиях рабочих мест, предметом анализа в ней является связи между работами (в основном ранними) Гарфинкеля и современными исследова-ниями. Нам же необходимо выявить, каким образом изучается порядок в этих ис-следованиях.

173

лей по шоссе или перехода в потоке пешеходов через перекресток, си-

туации профессиональной деятельности принято рассматривать исхо-

дя, прежде всего, из формальных способов их регулирования. Работа

всегда предполагает некоторые инструкции или руководства, обеспе-

чивающие ее формализацию. Однако реальное осуществление работы

очень редко полностью совпадает с инструкциями. Те исследователи,

которые обратили внимание на расхождение между реальной профес-

сиональной практикой и тем, как эта практика отображается в фор-

мальных документах или в организационных схемах, пытались

осмыслять это расхождение с помощью таких понятий, как «неявные

правила, фоновые знания, повседневные ритуальные практики, спосо-

бы рефлексии и самоидентификации» [Романов, Ярская-Смирнова,

2005: 42–43]. С их точки зрения, существует формальная организация,

в рамках которой люди делают то, что предписывается инструкциями,

но существует и неформальная организация, в рамках которой люди

используют здравый смысл, опыт, традиции, социальные связи, теку-

щую ситуацию. Этнометодологические исследования рабочих мест, в

отличие от такого типа исследований, направлены на демонстрацию

локальной упорядоченности самой работы. То, что делают люди на

рабочем месте, то, что составляет предмет их специфических для дан-

ной работы рутинных забот, не регулируется инструкциями, посколь-

ку адекватность любой инструкции устанавливается в ситуативном

действии. «…формальные предписания, включая правила, распреде-

ляющие задачи и обязанности, локально конституируются в ходе дей-

ствий на рабочем месте. Применение и осмысленность этих формаль-

ных предписаний в конкретных обстоятельствах обеспечивается сово-

купностью практик и рассуждений» [Heath, Luff, 2000: 220]. Традици-

онные исследования работы исходят из очевидности совершаемой

людьми профессиональной деятельности. Этнометодология же делает

174

предметом своего изучения те практики, которые составляют эту дея-

тельность.

Первой работой, с которой ведут отсчет исследования рабочих

мест, стала книга Л. Сачмен «Планы и ситуативные действия: про-

блема коммуникации человека и машины» [Suchman, 1987]64. Хотя в

этой работе не рассматривалось какое-то конкретное рабочее место, в

нем анализировались рутинные способы использования новых техно-

логий и решения возникающих при этом проблем. В основу книги

легко исследование поведения пользователей одного конкретного ко-

пировального аппарата фирмы «Ксерокс», которая возлагала на дан-

ное устройство большие надежды, однако столкнулась с массовыми

жалобами сотрудников небольших фирм, для которых предназначался

аппарат. Будучи антропологом по образованию и сотрудником иссле-

довательского центра компании, Сачмен предложила руководству

провести этнографическое исследование того, как пользователи об-

ращаются с устройством. В результате копировальный аппарата был

установлен в отдельной комнате в офисе «Ксерокса», а сотрудников

офиса просили использовать этот аппарат для своих каждодневных

копировальных нужд. Видеозаписи взаимодействия между людьми и

машиной стали основой для этнометодологического исследования

Сачмен, которая показала, каким образом такая рутинная рабочая

операция, как копирование документа, упорядочивается текущей си-

туацией взаимодействия с техникой и упорядочивает ее. Ниже мы

рассмотрим, каким образом в этом исследовании реализуется специ-

фически этнометодологическое представление о порядке.

Сачмен представляет полученные данные в виде таблицы, к кото-

рой отображаются не только те действия, которые совершают люди и

64 Второе издание книги, к которому мы будет преимущественно обращаться в этом параграфе, вышло в 2007 г. под названием «Реконфигурации отношений человек—машина: планы и ситуативные действия» [Suchman, 2007].

175

машина, но и то, какие из действий людей доступны машине и какова

логика разработчика электронной экспертной системы, которая отоб-

ражает на дисплее копировального аппарата состояние текущего дей-

ствия и инструкции по дальнейшему действию. Рассмотрим в каче-

стве примера одну последовательность действий [Suchman, 2007: 137].

Пользователи Машина

Недоступно машине

Доступно машине

Доступно пользователю

Обоснование разра-ботчика

В: «Инструкции. Сдвиньте крышку документа вправо».

Г: (Замечает сделанную копию) Окей, она сделала нам одну копию.

В: Окей. «Сдвиньте крышку докумен-та вправо, чтобы снять оригинал».

Г: Нам нужно 5 копий, а мы получи-ли только одну.

В: (Смотрит на сделанную копию) О. (Смотрит на дисплей) Мы получили только одну?

Г: Да. (Длинная пауза)

В: И что нам теперь делать?

(Длинная пауза, оба изучают дис-плей)

ДИСПЛЕЙ 5 Инструкции по копи-рованию переплетен-ного документа: сня-тие документа со стекла

В этой ситуации пользователи сталкиваются с очевидной пробле-

мой. С одной стороны, эта проблема связана с несоответствием

наблюдаемого результата их действий и того, что они хотят получить.

Но частью проблемы является и то, что каким образом машина реаги-

рует на их действия. В данном случае машина предлагает убрать ори-

гинал документа, в то время как пользователи еще не закончили копи-

рование, т. к. сделали только одну копию вместо пяти. Сачмен обра-

щает внимание на два ключевых аспекта этой ситуации.

Во-первых, вопрос «И что нам теперь делать?» понимается совер-

шенно по-разному разработчиками электронной системы и пользова-

176

телями. Для пользователей этот вопрос носит ситуативный характер,

тогда как для разработчиков — внеситуативный. «Допущение разра-

ботчиков… состоит в том, что ситуация вопроса „Что дальше?“ — это

лишь процедура и что данный вопрос является запросом на следую-

щий шаг. До тех пор, пока делается это допущение, предъявление

следующей инструкции является уместный ответом… Однако это до-

пущение ведет к ошибке в таком случае, как рассматриваемый, где

вопрос „Что дальше?“— это не проблема продолжения исполнения те-

кущего плана, а проблема отказа от него или его исправления… во-

прос „И что нам теперь делать?“, в данном случае, — это не простой

запрос на „следующее“, в смысле следующего шага процедуры, а ско-

рее запрос на снятие текущего затруднения» [Suchman, 2007: 136–

137]. Разработчики экспертной системы полагают, что действия поль-

зователя можно представить в виде последовательности шагов, каж-

дый их которых диктуется первоначальным планом. Предлагая перед

началом копирования выбрать тип копии, количество экземпляров,

тип оригинала и т. п., машина узнает о плане пользователя и затем

предлагает ему пошаговые инструкции по достижению выбранной

цели. Но у машины нет ресурсов для понимания того, какова ситуа-

тивная последовательность действий пользователя и, соответственно,

как они понимают эти действия (какова их описуемость). В рассмат-

риваемом случае машина полагает, что пользователи делают мастер-

копию переплетенного документа, с которой затем будет сделано пять

нужных им копий. Однако пользователи совершали свои предыдущие

действия исходя из того, что машина должна сделать пять копий, вме-

сто которых они получили одну.

Отсюда вытекает второе наблюдение. Столкнувшись с указанной

проблемой, пользователи делают ввод, что они сделали что-то не то.

Они полагают, что необходимо корректировать изначальный «план»,

177

в то время как машина полагает, что они делают все правильно и

должны продолжить создание мастер-копии. С точки зрения машины,

проблемы вообще не существует: «…ложные ожидания в отношении

результата действия могут заставить пользователя искать доказатель-

ство затруднения в своих действиях, в которых, с точки зрения разра-

ботчика, его нет» [Suchman, 2007: 163–164]. Все те переговоры, кото-

рые ведут пользователи перед копировальным аппаратом, не доступ-

ны для машины. Машина предъявляет следующую инструкцию (Дис-

плей 5), сам факт появления которой свидетельствует для пользовате-

лей об успешности их предыдущего действия, однако они тут же об-

наруживают, что это действие было неуспешным, поскольку вместо

пяти копий они получили одну. Это «открытие» делает инструкцию

бесполезной, поскольку пользователи, придя к выводу, что в их

предыдущих действиях что-то пошло не так, хотят вернуться и испра-

вить их, а аппарат предлагает продолжить копирование.

Таким образом, машина предоставляет определенный способ опи-

сания действий пользователя. Данное описание воплощает замысел

разработчика, который исходит из некоторых представлений о том,

каким образом выстраивается действие. В основе этих представлений

лежит идея плана как последовательности шагов по достижению за-

ранее определенной цели. Пользователь же пытается соотнести пред-

лагаемое описание со своими ситуативными действия, только на фоне

которых оно становится понятным и осмысленным. Локальный поря-

док, который производит человек или группа людей, взаимодейству-

ющих с машиной, основывается на постоянном уточнении того, что

они сделали ранее, в свете того, что они делают сейчас. В некоторых

случаях ситуативный смысл входит в противоречие с логикой плано-

мерного пошагового исполнения задачи, и тогда возникает сбой, вро-

де описанного выше. Порядок, следовательно, заключается в осмыс-

178

ленной последовательности действий, каждое из которых подтвер-

ждает успешность предшествующего действия или, наоборот, демон-

стрирует его ошибочность. Это происходит в любой организационной

ситуации, где перед людьми стоит задача достижения результата, и

процесс его достижения описывается в инструкции, руководстве,

официальном документе и т. д. При этом, как видно по приведенному

примеру, участники локальной ситуации действуют вместе, ориенти-

руясь друг на друга и направляя внимание друг друга на те ли иные

аспекты ситуации. Эти аспекты ситуации являются результатом их

действий, который говорит им о характере этих действий. Поэтому, в

отличие от того, что говорит плановая концепция действия, конечный

результат — это не то, что остается неизменным по мере осуществле-

ния ряда шагов, направленных на его получение, а то, что постоянно

осмысляется и переосмысляется в ходе действий.

В своем исследовании Сачмен не рассматривает то, что принято

называть «профессиональной деятельностью», однако это не означает,

что она не исследует рабочее место. Предметом ее анализа является

выполнение организационной задачи в определенной материальной

среде с помощью конкретного технического устройства, и в этом

плане ее исследование напрямую касается тех методов организации

рабочего порядка, которые специфичны для данной практики. Этно-

методологическое рассмотрение профессиональной деятельности

предполагает не этнографическое описание правил, норм, традиций

(формальных и неформальных), принятых в некотором сообществе, а

изучение способа организации самой этой деятельности. Среди проче-

го эта организация предполагает постоянный мониторинг того, что

делают другие. В рассмотренном случае два пользователя копиро-

вального аппарата наблюдают действия друг другу и производит упо-

рядоченные действия, доступные восприятию и пониманию друг дру-

179

гу. Но это же наблюдается в других контекстах. Например, в исследо-

ваниях деятельности диспетчеров метро [Heath, Luff, 1992] и сотруд-

ников, отвечающих на звонки в службу спасения [Whalen, Zimmer-

man, 2005], показывается, что находящиеся в одном помещении ра-

ботники следят за происходящим и понимают, чем именно занимается

в данный момент тот или иной сотрудник, с каким проблемами он

сталкивается, нужна ли ему помощь, и оказывают помощь, даже если

прямого запроса на нее нет. Локальный порядок поддерживается кол-

лективно как результат постоянных усилий по организации и осмыс-

лению происходящего.

Еще один важный аспект того представления о порядке, которое

можно обнаружить в исследовании Сачмен и в этнометодологических

исследованиях рабочих мест, — статус «проблем». Точно так же, как

пользователи копировального аппарата сталкиваются с рядом про-

блем, которые возникают вследствие попыток упорядочивания теку-

щей ситуации действий и объектов, любое рабочее место предполага-

ет решение возникающих проблем. Достижение любой специфиче-

ской для данного рабочего места задачи периодически создает про-

блемы. Эти проблемы производятся самим ходом действия в данных

обстоятельствах и не могут рассматриваться отдельно от него. Поэто-

му порядок — это не нечто беспроблемное, а, скорее, то, что позволя-

ет справляться с проблемами. В примере Сачмен двое пользователей

пытаются решить проблему, отменив или скорректировав сделанные

ранее действия, т. е. возникшее затруднение оказывается ситуативно

осмысленным как порожденное предыдущими ходами. Они ищут

адекватную формулировку и решение проблемы в особенностях соб-

ственных действий и характеристиках материальной среды, которые

упорядочиваются этими действиями. Столкнувшись с проблемой, они

обращаются к дисплею, наличному результату (полученной одной ко-

180

пии одной страницы) и собственным действиям, чтобы понять что

произошло и что делать дальше. Но точно так же рутинные операции,

осуществляемые в больницах, в юридических фирмах, в бухгалтериях,

на заводах, в архитектурных бюро, на стройках, предполагают ис-

пользование текущей деятельность в качестве ресурса понимания и

решения наличной проблемы. Любая профессиональная деятельность,

таким образом, предусматривает специфические способы формулиро-

вания проблемы. Баттон и Шеррок, например, показывают, каким об-

разом происходит формулировка проблемы в компании, занимающей-

ся разработкой принтеров [Button, Sharrock, 2000]. В процессе тести-

рования нового принтера происходят разного рода сбои, которые

определенным образом фиксируются в соответствующей форме и за-

тем обсуждаются командой инженеров, которые должны установить

причину сбоя и нужно ли вносить в связи с этим изменения в кон-

струкцию принтера. Один из способ формулирования проблема за-

ключается в том, что зачитывая вслух форму, в которой хронологиче-

ски отображаются действия машины, один их участников встречи свя-

зывает события между собой и показывается не просто их последова-

тельность, а причинные связи между ними. Проблема, таким образом,

получает объективный характер в ходе ситуативно адекватных дей-

ствий по ее выявлению, объяснению и решению. И хотя проблемы, с

которыми сталкиваются инженеры, и проблемы пользователей копи-

ровального аппарата различаются тем, что обнаружение и решение

первых предусмотрено организацией соответствующей компании, а

вторые возникают неожиданно, все равно решение и тех, и других за-

ключается в выстраивании локального порядка рабоче-

специфическим образом.

181

3.2.4 Этнография повседневности

Все представленные выше направления этнометодологических ис-

следований делают своим предметом рутинные, обыденные, само со-

бой разумеющиеся практики производства порядка в конкретных си-

туациях деятельности. В этом смысле, в каждом из направлений рас-

сматриваются методические способы производства порядка локаль-

ными когортами. Тем не менее, в рамках этнометодологии выделяется

класс исследований, которые не связаны с каким-либо институцио-

нальным или профессиональным контекстом. Мы объединил эти ис-

следования под рубрикой «этнография повседневности», поскольку

соответствующие исследования оперируют прежде всего этнографи-

ческим данными. Образцом такого подхода является книга Эрика Ли-

вингстона «Этнография мышления» [Livingston, 2008b].

В повседневной жизни мы сталкиваемся с ситуациями, компетент-

ное производство которых требует от участников ориентации на ситу-

ативно складывающиеся обстоятельства. В этнометодологии парадиг-

мальным примером такой ситуации является очередь. Случай очереди

интересен не тем, что в нем проблема конститутивного порядка пред-

стает более выпукло, чем в других случаях. Случай очереди важен в

первую очередь потому, что, в отличие, скажем, от практик астроно-

мов или специалистов по компьютерным технологиям, практики со-

здания и поддержания порядка в очереди являются легко наблюдае-

мыми любым членом общества. Каждый сталкивался с очередью.

Очереди повсеместны и легко обнаружимы. В этом отношении, тек-

стуальное описание феноменов порядка очереди может быть без осо-

бых трудностей сопоставлено с реально наблюдаемыми практиками.

Тем не менее, сказанное не означает, что производство очереди — ме-

нее компетентное действие, чем производство, скажем, астрономиче-

182

ских наблюдений. И в том, и в другом случае мы сталкиваемся с обла-

стью обыденной компетенции, методическая реализация которой со-

здает наблюдаемые феномены порядка. Все, что мы можем сказать

относительно сравнительных характеристик данного порядка, — это

то, что он «очереде-специфический». В данном параграфе мы пока-

жем, как этнометодологические представления о конститутивном по-

рядке реализуются в исследованиях такой повседневной практики, как

очередь65.

Этнометодологический подход к очереди предполагает, что «в

каждой очереди участники сотрудничают таким образом, чтобы де-

монстрировать существование порядка обслуживания» [Garfinkel,

2002: 252]. Очередь должна быть наблюдаемой не как совокупность

тел, располагающихся в пространстве, но как ситуационная фигура-

ция деталей, описуемая в качестве соответствующего порядка обслу-

живания людей, стоящих в очереди. Общий принцип «первый при-

шедший обслуживается первым» является одним из возможных фор-

мальных или теоретических описаний этого порядка, но он не схваты-

вает локальные практики членов очереди, которые совместными уси-

лиями производят очередь, и производят ее так, чтобы ее зримой ха-

рактеристикой было, кто за кем будет обслуживаться. В случае элек-

тронных очередей ситуации, конечно, отличается от «традиционных»

очередей и там действуют иные механизмы создания и поддержания

порядка, в частности, участники очереди ориентируются не на других

участников, а на табло, показывающее номер текущего и предыдущих

обслуживаемых. Тем не менее, список номеров, которые высвечива-

ются на табло, позволяют участнику судить о том, сколько еще оста-

ется ждать и сколько человек перед ним будут обслужены. Кроме то-

65 Мы имеем в виду, прежде всего, следующие исследования: [Livingston, 1987: 4–6, 12–18, 81–83; Garfinkel, Livingston, 2003; Lee, Watson, 1993; Garfinkel, 2002: 245–262].

183

го, даже не зная, в каком порядка будут обслуживаться те люди, кото-

рых можно увидеть в данном месте и которые «стоят» в электронной

очереди, по количеству людей можно судить о том, какой длины оче-

редь и, соответственно, сколько продлится ожидание. В этом отноше-

нии, электронная очередь является не менее наблюдаемым упорядо-

ченным социальным объектом, нежели классическая очередь, хотя

способ производства ее наблюдаемости иной: не взаимное располо-

жение людей в данном месте, а последовательность номеров.

С точки зрения этнометодологии, очередь с ее наблюдаемыми ха-

рактеристиками не существует до ситуативных действий ее производ-

ства. «До того, как локальная производящая когорта — „люди в оче-

реди“ — организуется в очередь, очереди нет и она не обладает ника-

кими свойствами. Собираясь вместе, располагаясь и делая все реле-

вантную специфическую-для-этой-конкретной-очереди работу, оче-

редь приобретает все свои описуемые свойства — кто за кем, где ко-

нец, кто первый, каково направление, кто в очереди, кто не в очереди

и кто вместе» [Livingston, 1987: 82]. Важно отметить, что эти описуе-

мые свойства являются результатом ситуативных практик членов, ко-

торые придают происходящему такие черты. Эти черты должны быть

зримы, поскольку для того, кто хочет встать в очередь, обнаружение,

например, ее конца является условием успешного присоединения к

очереди. Для нового члена очереди очередь должна быть наблюдаема

во всех ее феноменальных деталях, как упорядоченная совокупность

методических действий, совершаемых здесь и сейчас. «Хвост» очере-

ди — это не интерпретация, которую новый участник дает наблюдае-

мой конфигурации тел, а зримо осуществляемая последовательность

действий расположения по отношению к другим участникам, ответа

на вопрос «Кто крайний?», телесной ориентации и т. д. Этнометодо-

логические описание очереди предполагает эмпирическую специфи-

184

кацию соответствующих практик. Например, Гарфинкель характери-

зует очередь следующим образом: «*(Существует начало очереди);

*(Существует конец очереди); *(Люди располагаются так), *(чтобы

заметно для всех располагаться в местах очереди), т. е. *(занимать ме-

ста, обозначать места, держать места, считать места и выравнивать

места по линии…) *(В этих местах в очереди, которые процедурно и

текуще распределяются и доступны в качестве феноменальной очере-

ди, вновь прибывший заметно) *(открыто) *(изучает вереницу мест),

*(иногда проходя вдоль очереди) *(от ее начала) *(к месту в конце)

*(Вновь прибывший открыто зрительно ищет и находит конец очере-

ди), *(затем зрительно занимая место в конце, так, чтобы продолжить

то расположение людей, которое использовалось, чтобы найти конец

очереди)» [Garfinkel, 2002: 256]66. Для Гарфинкеля очередь — это по-

следовательность действий, состоящая не просто в осуществлении

наблюдаемых перемещений, но в осуществлении наблюдаемых пере-

мещений, которые осмыслены в силу своей ориентации на ситуатив-

ные феномены порядка и которые придают им упорядоченный харак-

тер. Человек, идущий вдоль очереди, смотря на нее, зримо осуществ-

ляет поиск «конца очереди», который, в свою очередь, может быть

описан в качестве такового только в силу направленных на него ло-

кальных действий (включая поиск, задавание вопросов, удержание и

пр.). При этом феноменальные детали очереди являются ее идентифи-

цирующими деталями, которые позволяют опознавать очередь в ее

локальных «видах» (в том, что видно на глаз). Следовательно, поря-

док очереди — это 1) порядок обслуживания, который демонстриру-

ется в 2) порядке деталей действий, которому соответствует 3) поря-

док описаний. Указываемые Гарфинкелем организационные феноме-

66 Пунктуация автора. Гарфинкель использует скобки с астериском *() для обозначения свойств феноменального поля как эмпирически специфицируемых наблюдаемых деталей.

185

ны (начало очереди, конец очереди, места в очереди, удержание этих

мест, вновь прибывший, поиск конца очереди и пр.) могут наблюдать-

ся в любой очереди, однако их ситуативное осуществление всегда

контингентно. «Конец очереди» — это описание, адекватность кото-

рого зависит от коллективных ситуативных действий участников.

«Конец очереди» и «начало очереди» являются организационными

феноменами, которые наблюдаются в каждой очереди, в той мере, в

какой последняя должна демонстрировать порядок обслуживания, од-

нако вместе с указанными локально производятся и другие феномены

порядка, которые, на первый взгляд, разрушают порядок очереди, но

при этом, по сути, являются упорядоченными организационными фе-

номенами. Эрик Ливингстон приводит два примера таких ситуаций.

Во-первых, нередко можно столкнуться с «социальным идиотом»

[Livingston, 1987: 13–14], т. е. человеком, перед которым в какой-то

момент образуется слишком большая дистанция. Человек, стоящий

позади него, оказывается в положении того, кто должен предпринять

какие-то меры, потому его «обязанность» заключается не только в

том, чтобы следить за дистанцией до впереди стоящего, но и в том,

чтобы следить за дистанцией последнего до стоящего перед ним.

Речь, конечно, идет не только о том, что он должен делать, но и том,

что он имеет моральное право делать в силу своего местоположения.

Он может попробовать намекнуть стоящему впереди, что нужно про-

двинуться вперед, например, начав переминаться с ноги на ногу, или

заглянув ему через плечо, или пододвинувшись к нему, или порав-

нявшись с ним. В крайнем случае он может открыто попросить стоя-

щего впереди сократить дистанцию, однако далеко не всегда это ока-

зывается действенной мерой: иногда это ведет к тому, что «идиот» де-

лает только маленький шаг вперед, по-прежнему оставляя слишком

большой разрыв перед собой. Жесты, перемещения, гримасы, звуки,

186

которые сопровождают попытки дисциплинировать недобросовестно-

го участника очереди, адресованы не только ему, но и другим участ-

никам, которым необходимо показать, что стоящий за «нарушителем»

осознает проблему и, возможно, что нарушитель никак не реагирует

на попытки обратить его внимание на сложившуюся ситуацию. За-

труднение, с которым сталкиваются в этом случае члены очереди, —

это затруднение для всех участников локальной производящей когор-

ты, а не только для стоящего следом за нарушителем. Проблема, ко-

торая воплощается в наблюдаемых деталях ситуации, решается ситуа-

тивным образом так, чтобы порядок обслуживания сохранялся в каче-

стве демонстрируемой характеристики феноменального поля.

Второй пример — это ситуация «безбилетника», т. е. человека,

пытающегося пролезть без очереди или встающего в середине, а не в

конце [Livingston, 1987: 15]. В этом случае нарушитель, как правило,

избегает контакта глаз, так как иначе он оказывается более доступным

для обвинений, поскольку контакт глаз оказывается первой репликой

в разговоре и возмущенному частнику очереди теперь не нужно ис-

кать легитимный повод для начала разговора. «Безбилетник» может

так же пользоваться ситуационными особенностями очереди. Напри-

мер, если очередь большая и без четкой линии, ему будет проще «не-

законно» проникнуть в нее. Поведение такого нарушителя является

осмысленным и упорядоченным, в том отношении, что он, как и доб-

росовестные участники очереди, видит очередь как упорядоченное

целое, однако вместо того, чтобы присоединяться к очереди там, где

это предусмотрено (с конца), он не соблюдает ту последовательность

организационных шагов, которая ожидается от каждого вновь при-

бывшего. При этом само по себе поведение нарушителя носит мето-

дический характер, так как он выбирает наиболее удобное место и ве-

дет себя таким образом, чтобы его нарушение либо осталось незаме-

187

ченным, либо не вызвало отрытого возмущения. Однако он не совер-

шает те наблюдаемые действия, которые позволяют рассматривать его

в качестве члена локальной когорты, хотя в случае, если его маневр

удается и дальше он поддерживает дистанцию, не отклоняется от ли-

нии, не обгоняет впередиидущего, он становится участников эндоген-

ной популяции производителей очереди. Иными словами, он одно-

временно использует упорядоченные свойства очереди для соверше-

ния своего «преступления» и может быть обнаружен благодаря этим

упорядоченным свойствам. Именно поэтому не существует способа

поведения, гарантирующего успешность подобного маневра. Всегда

сохраняется возможность быть пойманным.

Приведенные два примера показывают, что для этнометодологов,

изучающих организацию повседневной жизни, порядок — это не схе-

ма интерпретации. Участники очереди не интерпретируют свои и чу-

жие действия как соответствующие либо не соответствующие их

представлению о том, что такое очередь. Нарушитель не нарушает

конститутивный порядок. Конститутивный порядок — это порядок,

который позволяет опознать нарушителя, поскольку этот порядок за-

ключается в материальной аудио-визуальной фигурации деталей си-

туативных действий. Так стоящие люди создают фон, на котором ока-

зывается заметно поведение нарушителя. «Стоящие люди» — это не

просто элемент обстановки. Каждая позиция в очереди является ме-

стом внутри порядка и местом в качестве порядка. Как место в каче-

стве порядка она предполагает совершение методических действий,

направленных на производство и воспроизводство очереди как поряд-

ка обслуживания. Как место внутри порядка, она предполагает после-

довательность «нормальных» этапов, через которые проходит каждый

участник очереди. По мнению Ли и Уотсона, «очередь — это меха-

низм, который продвигает его участников в категориально-

188

определенной чередной организации, чтобы они в конце концов могли

со временем покинуть ее, чтобы они могли, после обслуживания, вый-

ти из „команды“» [Lee, Watson, 1993: 54]. То есть, как способ органи-

зации, очередь предполагает, что ее участники переходят из одной ка-

тегории в другую по мере обслуживания тех, кто стоит перед ними. В

конечном итоге они должны покинуть локальную «команду», однако

очередь при этом сохранится и другие люди будут проходить через ту

же последовательность категорий. Принадлежность к определенной

категории — это элемент производимой каждым участником практи-

ческой описуемости его действий. Очередь предусматривает как ми-

нимум две категории: «первый» и «последний», которые являются

естественными инструментами описания места, занимаемого тем или

иным человеком в очереди. Конечно, можно столкнуться и с очере-

дью, состоящей из одного человека, однако в это случае данный чело-

век оказывается последним, который, если за ним занимают место,

переходит в категорию первого. Тем самым, человек, зримо ожидаю-

щий обслуживания, производит фигурацию деталей, описуемую в ка-

честве очереди, предусматривающей соответствующую последова-

тельность категорий. Каждая категория соотносится с местом, зани-

маемым человеком в локальной популяции. В традиционной очереди

это место буквально видно, т. е. определяется дистанцией до двери,

окошка, стойки регистрации, банкомата, продавца, стола, кассы и т. п.

Следовательно, место в очереди обладает, если использовать термин

Гурвича, функциональной значимостью: оно приобретает смысл толь-

ко по отношению к другим местам. Демонстрация того, например, что

«я последний», предполагает поддержание дистанции до впередисто-

ящего, расположение на одной линии с другими участниками очереди,

ориентированность в том же направлении, что и они, и другие спосо-

189

бы демонстрации принадлежность к очереди как здесь и сейчас созда-

ваемому и доступному наблюдению целому.

Этнометодологические описания порядка очереди предполагают,

что, как и любой повседневный феномен, очередь обладает для ее

участников тремя характеристиками. Эти характеристики являются

эмпирически специфицируемыми характеристиками феноменов кон-

ститутивного порядка, являющихся продуктами согласованных дей-

ствий. Любой феномен порядка, с точки зрения этнометодологов, об-

ладает следующими свойствами:

1) Он трансцендентен по отношению к составляющим его дей-

ствиям, хотя и не может быть отделен от них. «Очередь кажется пол-

ностью оторванной от той работы, которую совершают ее члены для

ее производства и поддержания. Это бессмертная очередь, очередь,

которая могла бы длиться всегда. И все же без членов очереди — ее

локальной производящей когорты — очереди бы не существовало.

Она не обладала бы всеми своими локальными, конкретно-

очередными очереди-специфическими свойствами. Члены формати-

рованной очереди собирались вместе, организовывались, управляли и

отслеживали свои действия и действия других таким образом, чтобы

произвести, в качестве своего достижения, этот бессмертный и в то же

время недолговечный объект» [Livingston, 1987: 12]. Следовательно,

отделимость очереди, как организационного феномена, от локальных

действий ее производства является не общим свойством порядка, а

ситуативным достижением членов. Нормативная концепция социаль-

ного порядка берет эту отделимость в качестве отправной точки и по-

стулирует существование внеситуативных культурных норм, которые

предписывают выбор и способы достижения целей. Для этнометодо-

логии «очередь» является одновременно способом действия и спосо-

190

бом описания, который каждый раз производится в своей общности на

конкретном рабочем месте данными людьми.

2) Порядок очереди — это моральный порядок. «Моральность

очереди пронизывает очередь. То, что конкретная очередь и действия

по производству порядка, в которых она состоит, таковы, каковы они

есть, является правильным и подобающим» [Livingston, 1987: 13]. Как

мы видели на примере двух случаев «нарушения», тот, кто не поддер-

живает и не соблюдает порядок очереди, воспринимается как человек,

совершающий морально порицаемое действие. Порядок очереди —

это порядок, который нужно соблюдать. Это не значит, что люди под-

держивают порядок из опасений моральных санкций за его наруше-

ние. Речь идет о том, что феномены порядка — это феномены самоор-

ганизации, которая предусматривает обоснование совершаемых дей-

ствий в ситуативно уместных моральных категориях. Для того чтобы

участники очереди организовались в таком качестве, их действия

должны быть, во-первых, обоснованными в этой конкретной ситуа-

ции и этой конкретной ситуацией и, во-вторых, действиями, которые

можно оценить и проанализировать в их наблюдаемых деталях «с

точки зрения очереди». А поскольку «очередь» — это способ органи-

зации феноменального поля, моральность или аморальность тех или

иных действий замечается и оценивается исходя из того, как они свя-

заны с производимыми феноменами порядка. «Нарушитель» зримо не

производит очередь, поэтому он оказывается доступен для морально-

го порицания.

3) Наконец, еще одна характерная черта порядка, которую нагляд-

но демонстрирует любая очередь, — это неинтересность действий по

его производству для самих участников очереди. Члены очереди «со-

вершенно незаинтересованы в работе, которую они совершают для

производства и демонстрации ее в качестве описуемо именно этой

191

вещи» [Garfinkel, 2002: 251]. Их действия остаются незамечаемыми.

Обыденность очереди заключается в рутинном выполнении конкрет-

ных действий и в выполнении их таким образом, чтобы наблюдаемые

свойства порядка оставались наглядными свойствами, воплощенными

в специфической конфигурации деталей. В процессе упорядочивания

этих деталей людям нет необходимости рефлексировать их, потому

что эти детали уже являются рефлексивными, так как их описание яв-

ляется частью тех обстоятельств, которые оно описывает. Однако их

описуемость — это организационное описуемость, т. е. описуемость в

качестве «начала очереди», «разрыва в очереди», «стоящих вместе»,

«последнего в очереди», «пропускания кого-то вперед» и т. д. Сами

организационные действия ускользают от внимания и, при попытке их

этнометодологического описания, не вызывают интереса. Этномето-

дологи, напротив, пытаются сделать эти действия интересными.

Этнографические исследования повседневных практик, таких как

очередь, в этнометодологии показывают, что феномены порядка яв-

ляются предметом согласованных действий локальной когорты лю-

дей, принадлежность которых к одной популяции демонстрируется в

качестве одной из черт локального порядка. Очередь — это одновре-

менно последовательность действий, совершаемых здесь и сейчас, и

совокупность людей, зримо принадлежащих к очереди в качестве их

описуемых членов («первый», «второй», «последний», «передо мной»,

«за мной», «стоящие вместе» и пр.). Для каждого участника очереди

очередь — это то, в отношении чего он реализует свои методологиче-

ские задачи. Эти задачи включают как задачи методического осу-

ществления (найти последнего, стать за ним, сказать новичку, кто по-

следний), так и задачи методической оценки (сколько людей в очере-

ди, сколько еще стоять, как быстро движется очередь). Поэтому член

очереди демонстрирует постоянную методологическую озабоченность

192

феноменами порядка, в которой заключается его обыденная компе-

тентность. Этнометодология описывает действия, в которых эта ком-

петентность воплощается.

Выводы

Представленный в данной главе анализ способов изучения консти-

тутивного порядка в этнометодологических исследованиях показыва-

ет, что порядок рассматривается в них как локальное достижения чле-

нов в той области, которая является предметом изучения. Каждое

направление акцентирует важные аспекты конститутивного порядка,

релевантные для всех других направлений.

1. Конверсационный анализ показывает, что при организации раз-

говора ключевым моментом является упорядочивание поочередных

реплик, которые приобретают осмысленность в зависимости от своего

места в последовательности высказываний. Для собеседников соци-

альный порядок заключается в ситуативной организации смены гово-

рящих, которая носит методический характер.

2. Этнометодологические исследования науки подчеркивают, что

объекты, которые изучают ученые, неотделимы от действия по произ-

водству этих объектов, и именно в этих действиях приобретают свой-

ства существующих независимо от того, что делают ученые.

3. Исследования рабочих мест показывают, каким образом специ-

фические для той или иной практики задачи, решение которых может

регулироваться инструкциями и другими теоретическими описания-

ми, предполагают создание локального порядка на рабочем месте, ко-

торый делает эти описания адекватными и точными.

4. Наконец, этнографические исследования повседневности пока-

зывают, что самоорганизация социальных ситуаций предполагает

193

придание происходящему воспроизводимых черт, которые могут со-

здаваться в каждой социальной ситуации «снова в первый раз».

194

Заключение

В представленном исследовании было показано, что этнометодо-

логическая концепция конститутивного порядка не только занимает

важное место в этнометодологических исследованиях, но и представ-

ляет собой значимый вклад в социологические теории социального

порядка. В отличие от остальных социологических подходов, этноме-

тодология исходит из того, что социальный порядок не только по-

вседневен, но и конкретен: он не скрывается за наблюдаемыми осо-

бенностями обыденного поведения акторов, а заключается в них. Со-

гласно данной концепции, люди создают порядок в каждой конкрет-

ной ситуации, ориентируясь не на нормы или правила социального

взаимодействия, а на зримые детали своих и чужих действий. Следо-

вательно, с точки зрения этнометодологии, социальный порядок носит

конститутивный характер, т.е. производится и воспроизводится в со-

циальных практиках в качестве само собой разумеющегося мира.

Реконструкция эволюции представлений о порядке в этнометодо-

логии позволила выявить два основных этапа, в ходе которых были

сформулированы пять принципов, составляющих концепцию консти-

тутивного порядка. На первом этапе, ключевым для которого является

понятие «воспринимаемая нормальность», были сформулированы

принципы методичности и наблюдаемости порядка. Социальный по-

рядок заключается, с точки зрения этнометодологии, в методах его

достижения в наблюдаемых деталях практики. Отталкиваясь в первую

очередь от феноменологических работ А. Гурвича и М. Мерло-Понти,

этнометодологи показывают, каким образом та или иная конкретная

фигурация деталей производится в качестве изначально описуемого

методического осуществления членов общества. На втором этапе, в

ходе которого было предложено понятие «порядок с астериском», эт-

195

нометодология отказывается от некоторых первоначальных представ-

лений, связанных с попытками изучения универсальных структур по-

вседневного мышления и знания. В результате методологической, эм-

пирической и концептуальной переориентации этнометодология при-

ходит к радикальной эмпирической позиции в отношении феноменов

порядка. Понятие «порядок с астериском» указывает на то, что поря-

док должен изучаться всегда в его конкретных наблюдаемых прояв-

лениях. Принципы, которые формулируются на этом втором этапе —

ситуативность, практическая специфичность и когортность — направ-

ляют внимание исследователей на те аспекты практик производства

порядка, которые должны стать предметом эмпирической специфика-

ции. Конститутивный порядок, таким образом, рассматривается в эт-

нометодологии не как порядок, лежащий в основе наблюдаемых ве-

щей, а как порядок производства наблюдаемых вещей. Повседневный

мир приобретает характер объективного, само собой разумеющегося,

независимого в процессе его методического конституирования в ходе

рутинной организации текущей деятельности.

Радикальная эмпирическая переориентация этнометодологии при-

вела к появлению ряда направлений, в которые можно сгруппировать

этнометодологические исследования исходя из того, что является

предметом анализа. Однако они различаются не только предметом.

Каждое из направлений более выпукло, чем остальные, подчеркивает

некоторые аспекты концепции конститутивного порядка, которые ре-

левантны для всех исследований в рамках этнометодологии. Конвер-

сационный анализ акцентирует важность последовательности дей-

ствий, текущая организация которой составляет предмет забот собе-

седников. Этнометодология науки показывает, каким образом эта по-

следовательность действий создает фон, на котором возникает то, что

принято считать независимым объектом. Этот объект, с этнометодо-

196

логической точки зрения, является культурным объектом, неотдели-

мым от упорядочивающих социальных практик. Исследования рабо-

чих мест, концентрируя внимания на производстве организационных

феноменов в ситуациях профессиональной деятельности, показывают,

как определенная материальная культура оказывается неразрывно

связанной с ситуативными действиями акторов и с описаниями этих

действий в инструкциях, документах, руководствах и т. д. Для этно-

методологии проблема того, что реальная деятельность людей в ре-

альных обстоятельствах не описывается инструкциями, — это не про-

блема описания того, как «на самом деле» ведут себя люди, а пробле-

ма описания локального достижения, с одной стороны, разницы меж-

ду действием по инструкции и инструкцией и, с другой, адекватности

инструкции в качестве описания действия. Однако даже в тех повсе-

дневных ситуациях, где инструкции не предусмотрены — в некото-

рых ситуациях, которые составляют предмет этнографических иссле-

дований повседневности, — локальная производящая когорта создает

феномены порядка в качестве изначально описуемых, объяснимых

феноменов. Эти феномены существуют только в практиках и в каче-

стве практик их производства, однако приобретают в ходе локального

осуществления трансцендентные черты, как если бы они существова-

ли отдельно от этих практик.

Уникальность этнометодологической концепции конститутивного

порядка заключается в том, что составляющие ее принципы и понятия

обязательно предполагают «вторую часть», а именно, эмпирические

исследования. Эти эмпирические исследования не должны иллюстри-

ровать концептуализации или предоставлять сырой материал для них.

Скорее, они должны респецифицировать концепты в качестве наблю-

даемых феноменов. «Фигурация деталей», «локальная производящая

когорта», «ситуативное производство» — эти и другие этнометодоло-

197

гические темы и понятия должны демонстрироваться в особенностях

конкретных практик, как обыденное достижение членов общества.

Поэтому этнометодологическая концепция порядка — это не столько

концепция в традиционном смысле слова, сколько «руководство» по

исследованию феноменов порядка.

Однако такая радикальная эмпирическая ориентация этнометодо-

логии не исключает возможность ее теоретического применения. Хотя

задача этнометодологии не заключается в теоретизации конститутив-

ного порядка, вырабатываемые в ходе исследований концептуальные

ресурсы и формулируемые проблемы имеют значения для ряда про-

блем социальной теории. К примеру, проблема связи социальной

структуры и индивидуального действия получает в этнометодологии

новое решение, связанное с пониманием структурных аспектов дей-

ствия в качестве наблюдаемой упорядоченности феноменального по-

ля, а проблема определения ситуации связывается с тем, каким обра-

зом локальные практики соотносятся с деталями среды и объектов,

ориентированных относительно этих практик. Одной из наиболее пер-

спективных в этом отношении является тема локальных производя-

щих популяций или эндогенных когорт. В отличие от принятого спо-

соба выделения и описания когорт, этнометодология предлагает ана-

лизировать то, каким образом группы людей приобретают характер

популяции в качестве одной из наблюдаемых черт. Вместо реифика-

ции популяции этнометодология рассматривает ее как локальное до-

стижения членов общества. Такая постановка открывает широкие

возможности для переформулирования многих традиционных тем в

области социологии организации, социологии труда, демографии,

экономической социологии. В этом отношении, концепция конститу-

тивного порядка обладает большим теоретическим потенциалом.

198

Библиография

1. Андерсон Д. К., Шеррок У. У. Ирония как методологическая теория:

эскиз четырех социологических вариаций / Пер. с англ. А. М. Кор-

бута // Социологическое обозрение. 2010. Т. 9. № 1. С. 53–65.

2. Баньковская С. П. Миграция, свобода и гражданство: парадоксы

маргинализации // Полис. 2006. № 4. С. 120–126.

3. Баньковская С. П. «Cogitamus ergo sum» vs «Cogito ergo sum»: со-

временная критика когнитивистского редукционизма в социологии

// Пути России: современное интеллектуальное пространство: шко-

лы, направления, поколения: т. XVI / Под общ. ред. М. Г. Пугаче-

вой, В. С. Вахштайна. М.: Университетская книга, 2009. С. 284–295.

4. Бауман З. Мыслить социологически / Пер. с англ. С. П. Баньков-

ской, А. Ф. Филиппова. М.: Аспект Пресс, 1996.

5. Блур Д. Сильная программа в социологии знания / Пер. с англ.

С. Гавриленко // Логос. 2002. № 5-6. С. 1–24.

6. Бочаров Т. Ю. (Этно)методология в автомастерской: практики кате-

горизации «этнической принадлежности» // Laboratorium. 2012.

№ 2. С. 51–68.

7. Бочаров Т. Ю. Делая социологию социологии // Журнал социологии

и социальной антропологии. 2010. № 3. С. 155–179.

8. Бутенко И. А. Социальное познание и мир повседневности: гори-

зонты и тупики феноменологической социологии. М.: Наука, 1987.

9. Вебер М. Социальная психология мировых религий / Пер. с нем.

М. И. Левиной // Религия и общество: Хрестоматия по социологии

религии / Сост. В. И. Гараджа, Е. Д. Руткевич. М.: Аспект Пресс,

1996. С. 441–468.

199

10. Вертгеймер М. О гештальттеории // История психологии (10–30-е

гг. Период открытого кризиса) / Под ред. П. Я. Гальперина и А. Н.

Ждан. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1992. С. 144–158.

11. Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л.

Философские работы. Ч. I / Пер. с нем. М. С. Козловой и Ю. А.

Асеева. М.: Гнозис, 1994. С. 75–319.

12. Волков В. В., Хархордин О. В. Теория практик. СПб.: Изд-во Евро-

пейского университета в Санкт-Петербурге, 2008.

13. Гарри Каспаров. Шахматы умирают? URL:

http://gazeta.aif.ru/online/aif/1207/03_01 Дата доступа: 08.02.2012.

14. Гарфинкель Г. Исследование привычных оснований повседневных

действий / Пер. с англ. Ю. И. Турчаниновой, Э. Н. Гусинского //

Социологическое обозрение. 2002. Т. 2. № 1. С. 42–70.

15. Гарфинкель Г. Обыденное знание социальных структур: докумен-

тальный метод интерпретации в бытовом и профессиональном по-

иске фактов / Пер. с англ. Ю. И. Турчаниновой, Э. Н. Гусинского //

Социологическое обозрение. 2003а. Т. 3. № 1. С. 3–19.

16. Гарфинкель Г. Что такое этнометодология? / Пер. с англ. А. М.

Корбута // Социологическое обозрение. 2003б. Т. 3. № 4. С. 3–25.

17. Гарфинкель Г. Рациональные свойства научных и обыденных дей-

ствий / Пер. с англ. Ю. И. Турчаниновой, Э. Н. Гусинского // Со-

циологическое обозрение. 2003в. Т. 3. № 3. С. 3–17.

18. Гарфинкель Г. Исследования по этнометодологии / Пер. с англ.

З. Замчук, Н. Макаровой, Е. Трифоновой. СПб.: Питер, 2006.

19. Гарфинкель Г. Концепция и экспериментальные исследования

«доверия» как условия стабильных согласованных действий / Пер.

с англ. А.М. Корбута // Социологическое обозрение. 2009. Т. 8. №

1. С. 10–51.

200

20. Гарфинкель Г. Что такое этнометодология? / Пер. с англ. С. П.

Баньковской // Социологическое обозрение. 2012. Т. 11. № 3.

С. 144–154.

21. Гарфинкель Г., Сакс Х. О формальных структурах практических

действий / Пер. с англ. В. Г. Николаева // Социальные и гумани-

тарные науки. Реферативный журнал. Серия 11: Социология. 2003.

№ 2. С. 94–136.

22. Гидденс Э. Трансформация интимности / Пер. с англ. В. Анурина.

СПб.: Питер, 2004.

23. Гидденс Э. Устроение общества: очерк теории структурации / Пер.

с англ. И. Тюриной. М.: Академический проект, 2005.

24. Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства цер-

ковного и гражданского / Пер. с англ. А. Н. Гутермана // Гоббс Т.

Сочинения. Т. 2. М.: Мысль, 1991. С. 3–545.

25. Гоулднер А. Наступающий кризис западной социологии. СПб.:

Наука, 2003.

26. Гуссерль Э. Кризис европейских наук и трансцендентальная фено-

менология: введение в феноменологическую философию / Пер. с

нем. Д. В. Скляднева. СПб.: Владимир Даль, 2004.

27. Давыдова И. В. Формирование этнометодологии: влияние

Т. Парсонса и А. Шюца на теоретическую позицию Г. Гарфинкеля

// Социологический журнал. 2002. № 1. С. 115–128.

28. Девятко И. Ф. Социологические теории деятельности и практиче-

ской рациональности. М.: Аванти плюс, 2003.

29. Дюркгейм Э. Самоубийство: социологический этюд / Пер. с фр.

А. Н. Ильинского под ред. В. А. Базарова. СПб.: Союз, 1998.

30. Ионин Л. Г. Понимающая социология: историко-критический ана-

лиз. М.: Наука, 1979.

201

31. Ионин Л. Г. Возникновение и развитие феноменологической со-

циологии. А. Шюц и этнометодология // История теоретической

социологии. Т. 3. М.: Канон, 2002. С. 282–301.

32. Ионин Л. Г. Социология как non-fiction. О развитии этнометодоло-

гии // Социологический журнал. 2006. № 1-2. С. 74–90.

33. Кант И. Критика чистого разума / Пер. с нем. Н. Лосского // Кант

И. Сочинения в 6-ти т. Т. 3. М.: Мысль, 1964. С. 60–756.

34. Мерло-Понти М. Феноменология восприятия / Пер. с фр. Д. Калу-

гина и др. СПб.: Ювента, Наука, 1999.

35. Миллс Ч. Р. Ситуативные действия и словари мотивов / Пер. с

англ. А. М. Корбута // Социологическое обозрение. 2011. Т. 10.

№ 3. С. 98–109.

36. Огурцов А. П. Этнометодология и этнографическое изучение науки

// Современная западная социология науки: критический анализ /

Отв. ред. Э. М. Мирский. М.: Наука, 1988. С. 211–226.

37. Ритцер Дж. Современные социологические теории / Пер. с англ.

А. Бойкова и А. Лисицыной. СПб.: Питер, 2002.

38. Романов П. В., Ярская-Смирнова Е. Р. Антропологические иссле-

дования профессий // Антропология профессий. Саратов: Научная

книга, ЦСПГИ, 2005. С. 13–49.

39. Росс Л., Нисбетт Р. Человек и ситуация: перспективы социальной

психологии / Пер. с англ. В. В. Румынского; под ред. Е. Н. Емелья-

нова и В. С. Магуна. М.: Аспект Пресс, 1999.

40. Сакс Х. Социологическое описание / Пер. с англ. А. М. Корбута //

Социологическое обозрение. 2006. Т. 5. № 1. С. 43–53.

41. Сафонова Т. В. Непонимающая социология: истории из жизни эт-

нометодологов // Журнал социологии и социальной антропологии.

2005. Т. 8. № 4. С. 22–31.

202

42. Тернер Дж. Структура социологической теории / Пер. с англ. О. С.

Гавриш и др. под общ. ред. Г. В. Осипова. М.: Прогресс, 1985.

43. Тягунова Т. В. «Воспринимаемая нормальность» учебных ситуаций

// Социологический журнал. 2006. № 1-2. С. 129–146.

44. Уотсон Р. Этнометодологический анализ текстов и чтения / Пер. с

англ. А. М. Корбута // Социологический журнал. 2006. № 1/2.

С. 91–128.

45. Филиппов А. Ф. Актуальность философии Гоббса. Статья вторая //

Социологическое обозрение. Т. 8. № 3. С. 113–122.

46. Чернова И. Этнометодология в контексте становления // Социоло-

гия: теория, методы, маркетинг. 1999. № 4. С. 62–69.

47. Шюц А. Обыденная и научная интерпретация человеческого дей-

ствия / Пер. с англ. Н. М. Смирновой // Шюц А. Избранное: Мир,

светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004а. С. 7–50.

48. Шюц А. О множественных реальностях / Пер. с англ. В. Г. Никола-

ева // Шюц А. Избранное: Мир светящийся смыслом. М.:

РОССПЭН, 2004б. С. 401–455.

49. Alexander J. C. Theoretical logic in sociology. Vol. I: Positivism, pre-

suppositions, and current controversies. Berkeley: University of Cali-

fornia Press, 1982.

50. Alexander J. C. Twenty lectures: sociological theory since World War

II. N. Y.: Columbia University Press, 1987.

51. Arminen I. Scientific and «radical» ethnomethodology: from incompat-

ible paradigms to ethnomethodological sociology // Philosophy of the

Social Sciences. 2008. Vol. 38. № 2. P. 167–191.

52. Atkinson P. Ethnomethodology: a critical review // Annual Review of

Sociology. 1988. Vol. 14. P. 441–465.

53. Attewell P. Ethnomethodology since Garfinkel // Theory & Society.

1974. Vol. 1. № 2. P. 179–210.

203

54. Barnsley J. H. On the Hobbesian problem of order: a comment // Amer-

ican Sociological Review. 1972. Vol. 37. № 3. P. 369–373.

55. Baumann Z. On the philosophical status of ethnomethodology // Socio-

logical Review. 1973. Vol. 21. № 2. P. 5–23.

56. Benson D., Hughes J. A. The perspective of ethnomethodology. L.:

Longman, 1983.

57. Bjelić D. On the social origin of logic. PhD dissertation, Department of

Sociology, Boston University, Boston, 1989.

58. Bjelić D. The praxiological validity of natural scientific practices as a

criterion for identifying their unique social-object character: the case of

the «authentication» of Goethe’s morphological theorem // Qualitative

Sociology. 1992. Vol. 15. № 3. P. 221–245.

59. Bjelić D. An ethnomethodological clarification of Husserl’s concepts of

«regressive inquiry» and «Galilean physics» by means of discovering

praxioms // Human Studies. 1995. Vol. 18. № 2-3. P. 189–225.

60. Bjelić D. Lebenswelt structures of Galilean physics: the case of Gali-

leo’s pendulum // Human Studies. 1996. Vol. 19. № 4. P. 409–432.

61. Bjelić D. Galileo’s pendulum: science, sexuality, and the body–

instrument link. Albany: State University of New York Press, 2003.

62. Bjelić D., Lynch D. The work of a (scientific) demonstration: respecify-

ing Newton’s and Goethe’s theories of prismatic color // Text in con-

text: contributions to ethnomethodology / Ed. G. Watson and R. M.

Seiler. L.: Sage, 1992. P. 52–78.

63. Blumer H. Symbolic interactionism: perspective and method. Eng-

lewood Cliffs: Prentice-Hall, 1969.

64. Bruyn S. T. Review of «Studies in ethnomethodology» by Harold Gar-

finkel // Social Forces. 1968. Vol. 47. № 1. P. 109–110.

65. Busfield J. Review of «Studies in ethnomethodology» by Harold Gar-

finkel // British Journal of Sociology. 1968. Vol. 19. № 3. P. 345.

204

66. Button G., Sharrock W. W. Design by problem solving // Workplace

studies: recovering work practice and informing systems design / Ed.

P. Luff, J. Hindmarsh, Ch. Heath. Cambridge: Cambridge University

Press, 2000. P. 46–67.

67. Chua B.-H. Delineating a Marxist interest in ethnomethodology //

American Sociologist. 1977. Vol. 12. № 1. P. 24–32.

68. Cicourel A. V. Cognitive sociology: language and meaning in social in-

teraction. N. Y.: Free Press, 1974.

69. Cohen P. S. Modern social theory. L.: Heinemann, 1968.

70. Coleman J. S. Review of «Studies in ethnomethodology» by Harold

Garfinkel // American Sociological Review. 1968. Vol. 33. № 1.

P. 126–130.

71. Collins H. M. Interactional expertise as a third kind of knowledge //

Phenomenology and the Cognitive Sciences. 2004. Vol. 3. № 2.

P. 125–143.

72. Collins H. M. Language and practice // Social Studies of Science. 2011.

Vol. 41. № 2. P. 277.

73. Comaroff J. L., Roberts S. Rules and processes: the cultural logic of

dispute in an African context. Chicago: University of Chicago Press,

1981.

74. Coser L. A. Presidential address: Two methods in search of a substance

// American Sociological Review. 1975. Vol. 40. № 6. P. 691–700.

75. Coulter J. Ethnomethodology and the contemporary condition of in-

quiry // Contemporary Sociology. 1993. Vol. 22. № 2. P. 261–263.

76. Coulter J. Is contextualising necessarily interpretive? // Journal of

Pragmatics. 1994. Vol. 21. № 6. P. 689–698.

77. Denzin N. K. Symbolic interactionism and ethnomethodology // Under-

standing everyday life: towards a reconstruction of sociological

205

knowledge / Ed. J. D. Douglas. Chicago: Aldine Publishing Company,

1970. P. 259–284.

78. Doubt K. Garfinkel before ethnomethodology // American Sociologist.

1989. Vol. 20. № 3. P. 252–262.

79. Egbert M. M. Scientists’ orientation to an experimental apparatus in

their interaction in a chemistry lab // Issues in Applied Linguistics.

1991. Vol. 2. № 2. P. 269–300.

80. Ethnomethodological studies of work / Ed. H. Garfinkel. L.: Routledge

& Kegan Paul, 1986.

81. Ethnomethodology at work / Ed. M. Rouncefield and P. Tolmie. Bur-

lington: Ashgate, 2011.

82. Fele G. The phenomenal field: ethnomethodological perspectives on

collective phenomena // Human Studies. 2008. Vol. 31. № 3. P. 299–

322.

83. Flynn P. J. The ethnomethodological movement: sociosemiotic inter-

pretations. N. Y.: Mouton de Gruyter, 1991.

84. Garfinkel H. The perception of the other: a study in social order. Un-

published PhD dissertation. Harvard University, 1952.

85. Garfinkel H. Letter to Talcott Parsons. August 19, 1958 // Papers of

Talcott Parsons, 1921–1979. Harvard University Archives.

HUGFP 15.2. Box 11. Folder «G 1957–1958».

86. Garfinkel H. Parsons’ primer: «ad hoc uses». Unpublished manuscript.

1962.

87. Garfinkel H. Letter to Talcott Parsons. January 14, 1963 // Papers of

Talcott Parsons, 1921–1979. Harvard University Archives.

HUGFP 15.4. Box 8. Folder «G 1962–1963».

88. Garfinkel H. Studies in ethnomethodology. Englewood Cliffs: Prentice-

Hall, 1967.

89. Garfinkel H. Evidence for locally produced, naturally accountable phe-

206

nomena of order*, logic, reason, meaning, method, etc. in and as of the

essential quiddity of immortal ordinary society (I of IV): an announce-

ment of studies // Sociological Theory. 1988. Vol. 6. № 1. P. 103–109.

90. Garfinkel H. Respecification: evidence for locally produced, naturally

accountable phenomena of order*, logic, reason, meaning, method, etc.

in and as of the essential haecceity of immortal ordinary society (I): an

announcement of studies // Ethnomethodology and the human sciences

/ Ed. G. Button. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 10–

19.

91. Garfinkel H. Ethnomethodology’s program // Social Psychology Quar-

terly. 1996. Vol. 59. № 1. P. 5–21.

92. Garfinkel H. Ethnomethodology’s program: working out Durkheim’s

aphorism. Lanham: Rowman & Littlefield, 2002.

93. Garfinkel H. Seeing sociologically: the routine grounds of social action.

Boulder: Paradigm, 2005.

94. Garfinkel H. Toward a sociological theory of information. Boulder:

Paradigm, 2008.

95. Garfinkel H., Livingston E. Phenomenal field properties of order in

formatted queues and their neglected standing in the current situation of

inquiry // Visual Studies. 2003. Vol. 18. № 1. P. 21–28.

96. Garfinkel H., Sacks H. On formal structures of practical action // Theo-

retical sociology: perspectives and developments / Ed. J. C. McKinney

and E. A. Tiryakian. N. Y.: Appleton-Century-Crofts, 1970. P. 338–

366.

97. Garfinkel H., Wieder D. L. Two incommensurable, asymmetrically al-

ternate technologies of social analysis // Text in context: contributions

to ethnomethodology / Ed. G. Watson and R. M. Seiler. Newbury Park:

Sage, 1992. P. 175–206.

207

98. Garfinkel H., Lynch M., Livingston E. The work of a discovering sci-

ence construed with materials from the optically discovered pulsar //

Philosophy of the Social Sciences. 1981. Vol. 11. № 2. P. 131–158.

99. Gellner E. Ethnomethodology: the re-enchantment industry, or The

Californian way of subjectivity // Philosophy of the Social Sciences.

1975. Vol. 5. № 4. P. 431–450.

100. Giddens A. New rules of sociological method: a positive critique of

interpretative sociologies. Stanford: Stanford University Press, 1993.

101. Gidlow B. Ethnomethodology — a new name for old practices // Brit-

ish Journal of Sociology. 1972. Vol. 23. № 4. P. 395–405.

102. Gilbert N., Mulkay M. Opening Pandora’s box: a sociological analysis

of scientists’ discourse. Cambridge: Cambridge University Press,

1984.

103. Gleeson D., Erben M. Meaning in context: notes towards a critique of

ethnomethodology // British Journal of Sociology. 1976. Vol. 27. № 4.

P. 474–483.

104. Goffman E. Encounters: two studies in the sociology of interaction.

Indianapolis: Bobbs-Merrill, 1961.

105. Goffman E. Behavior in public places: notes on the social organization

of gatherings. N.Y.: Free Press, 1963.

106. Goffman E. Relations in public: microstudies of the public order.

N. Y.: Basic Books, 1971.

107. Goodwin Ch. Conversational organization: interaction between speak-

ers and hearers. N. Y.: Academic Press, 1981.

108. Goodwin Ch. Seeing in depth // Social Studies of Science. 1995.

Vol. 25. № 2. P. 237–274.

109. Goodwin Ch. Practices of color classification // Mind, Culture and Ac-

tivity. 2000. Vol. 7. № 1-2. P. 19–36.

208

110. Greiffenhagen, Ch., Sharrock W. Does mathematics look certain in the

front, but fallible in the back? // Social Studies of Science. 2011.

Vol. 41. № 6. P. 839–866.

111. Gurwitsch A. The collected works of Aron Gurwitsch (1901–1973).

Vol. I: Constitutive phenomenology in historical perspective. Berlin:

Springer, 2009а.

112. Gurwitsch A. Some fundamental principles of constitutive phenome-

nology // Gurwitsch A. The collected works of Aron Gurwitsch

(1901–1973). Vol. I: Constitutive phenomenology in historical per-

spective. Berlin: Springer, 2009b.

113. Gurwitsch A. The collected works of Aron Gurwitsch (1901–1973).

Vol. III: The field of consciousness: phenomenology of theme, the-

matic field, and marginal consciousness. Berlin: Springer, 2010.

114. Hama H. The primal scene of ethnomethodology: Garfinkel’s short

story «Color trouble» and the Schutz–Parsons controversy // Alfred

Schutz and his intellectual partners / Ed. H. Nasu et al. Konstanz:

UVK, 2009. P. 435–449.

115. Harper R. Inside the IMF: an ethnography of documents, technology,

and organisational action. San Diego: Academic Press, 1998.

116. Have P. ten. The notion of member is the heart of the matter: on the

role of membership knowledge in ethnomethodological inquiry // Fo-

rum: Qualitative Sozialforschung / Forum: Qualitative Social Re-

search. 2002. Vol. 3. № 3. URL: http://www.qualitative-

research.net/index.php/fqs/article/view/834/ Дата доступа:

14.08.2012.

117. Heath Ch. Body movement and speech in medical interaction. Cam-

bridge: Cambridge University Press, 1986.

118. Heath Ch., Luff P. Collaboration and control: crisis management and

multimedia technology in London Underground line control rooms //

209

Journal of Computer-Supported Cooperative Work. 1992. Vol. 1.

№ 1-2. P. 69–94.

119. Heath Ch., Luff P. Technology in action. Cambridge: Cambridge Uni-

versity Press, 2000.

120. Heath Ch., Knoblauch H., Luff P. Technology and social interaction:

the emergence of «workplace studies» // British Journal of Sociology.

2000. Vol. 51. № 2. P. 299–320.

121. Heritage J. Garfinkel and Ethnomethodology. Cambridge: Polity

Press, 1984.

122. Hester S., Eglin P. Membership categorization analysis: an introduc-

tion // Culture in action: studies in membership categorization analysis

/ Ed. S. Hester and P. Eglin. Washington: University Press of Ameri-

ca, 1997. P. 1–24.

123. Hilbert R. A. The classical roots of ethnomethodology: Durkheim,

Weber, and Garfinkel. Chapel Hill: University of North Carolina

Press, 1992.

124. Hilbert R. A. Ethnomethodology and social theory // The new Black-

well companion to social theory / Ed. B. S. Turner. Malden: Wiley-

Blackwell, 2009. P. 159–178.

125. Jayyusi L. Categorization and the moral order. Boston: Routledge &

Kegan Paul, 1984.

126. Jayyusi L. Values and moral judgement: communicative praxis as

moral order // Ethnomethodology and the human sciences / Ed.

G. Button. Cambridge: Cambridge University Press, 1991. P. 227–

251.

127. Jefferson G. Glossary of transcript symbols with an introduction //

Conversation analysis: studies from the first generation / Ed. by G. H.

Lerner. Amsterdam: John Benjamins, 2004. P. 13–31.

210

128. Joseph B. D. The editor’s department: reviewing our contents // Lan-

guage. 2003. Vol. 79. № 3. P. 461–463.

129. Kaufmann F. Methodology of the social sciences. N.Y.: Humanities

Press, 1958.

130. Kawatoko Y., Ueno N. Talking about skill: making objects, technolo-

gies and communities visible // Visual Studies. 2003. Vol. 18. № 1.

P. 47–57.

131. Kim K.-k. Order and agency in modernity: Talcott Parsons, Erving

Goffman and Harold Garfinkel. Albany: State University of New

York Press, 2003.

132. Knorr-Cetina K. The manufacture of knowledge: an essay on the con-

structivist and contextual nature of science. N. Y.: Pergamon Press,

1981.

133. Köhler W. Gestalt psychology: an introduction to new concepts in

modern psychology. N. Y.: Liveright, 1947.

134. Latour B., Woolgar S. Laboratory life: the construction of scientific

facts. Princeton: Princeton University Press, 1986.

135. Lave J. Cognition in practice: mind, mathematics, and culture in eve-

ryday life. Cambridge: Cambridge University Press, 1988.

136. Lave J., Wenger E. Situated learning: legitimate peripheral participa-

tion. Cambridge: Cambridge University Press, 1991.

137. Lee J. R. E., Watson D. An analytic minimalist approach to the queues

applied to the visibility of the queue and its internal organisation // Lee

J. R. E., Watson D. Interaction in urban public space. Plan Urbain Pro-

ject Final Report. Manchester: University of Manchester, 1993. P. 43–

60.

138. Leiter K. A primer on ethnomethodology. N. Y.: Oxford University

Press, 1980.

211

139. Liberman K. Understanding interaction in Central Australia: an eth-

nomethodological study of Australian aboriginal people. L.:

Routledge & Kegan Paul, 1985.

140. Livingston E. The ethnomethodological foundations of mathematics.

L.: Routledge & Kegan Paul, 1986.

141. Livingston E. Making sense of ethnomethodology. L.: Routledge &

Kegan Paul, 1987.

142. Livingston E. Context and detail in studies of the witnessable social

order: puzzles, maps, checkers, and geometry // Journal of Pragmatics.

2008a. Vol. 40. № 5. P. 840–862.

143. Livingston E. Ethnographies of reason. Aldershot: Ashgate, 2008b.

144. Lynch M. Art and artifact in laboratory science: a study of shop work

and shop talk in a research laboratory. L.: Routledge & Kegan Paul,

1985.

145. Lynch M. Science in the age of mechanical reproduction: moral and

epistemic relations between diagrams and photographs // Biology and

Philosophy. 1991. Vol. 6. № 2. P. 205–226.

146. Lynch M. Scientific practice and ordinary action: ethnomethodology

and social studies of science. Cambridge: Cambridge University Press,

1993.

147. Lynch M. Ethnomethodology without indifference // Human Studies.

1997. Vol. 20. № 3. P. 371–376.

148. Lynch M. Silence in context: ethnomethodology and social theory //

Human Studies. 1999. Vol. 22. № 2-4. P. 211–233.

149. Lynch M. The ethnomethodological foundations of conversation anal-

ysis // Text. 2000. Vol. 20. № 4. P. 517–532.

150. Lynch M. Ethnomethodology and the logic of practice // The practice

turn in contemporary theory / Ed. T. R. Schatzki, K. Knorr-Cetina, E.

von Savigny. L.: Routledge, 2005. P. 140–157.

212

151. Lynch M. The origins of ethnomethodology // Philosophy of anthro-

pology and sociology / Ed. S. P. Turner and M. W. Risjord. Amster-

dam: Elsevier, 2007. P. 485–515.

152. Lynch M., Bogen D. Harvey Sacks’s primitive natural science // Theo-

ry, Culture & Society. 1994. Vol. 11. № 4. P. 65–104.

153. Lynch M., Livingston E., Garfinkel H. Temporal order in laboratory

life // Science observed: perspectives on the social study of science /

Ed. K. D. Knorr-Cetina and M. Mulkay. L.: Sage, 1983. P. 205–238.

154. Lynch M. et al. Truth machine: the contentious history of DNA fin-

gerprinting. Chicago: University of Chicago Press, 2008.

155. Making work visible: ethnographically grounded case studies of work

practice / Ed. M. H. Szymanski and J. Whalen. Cambridge: Cam-

bridge University Press, 2011.

156. Mehan H., Wood H. The reality of ethnomethodology. N. Y.: Wiley,

1975.

157. Mennell S. Ethnomethodology and the new Methodenstreit // Acta So-

ciologica. 1975. Vol. 18. № 4. P. 287–302.

158. Mondada L. Garden lessons: embodied action and joint attention in

extended sequences // Interaction and everyday life: phenomenologi-

cal and ethnomethodological essays in honor of George Psathas / Ed.

H. Nasu and F. C. Waksler. Lanham: Lexington Books, 2012. P. 279–

296.

159. Mullins N. C. The development of specialties in social science: the

case of ethnomethodology // Social Studies of Science. 1973. Vol. 3.

№ 3. P. 245–273.

160. Organisation, interaction and practice: studies in ethnomethodology

and conversation analysis / Ed. N. Llewellyn and J. Hindmarsh. Cam-

bridge: Cambridge University Press, 2010.

213

161. Orr J. E. Talking about machines: an ethnography of a modern job.

Ithaca, N.Y.: ILR Press, 1996.

162. Parsons T. The structure of social action: a study in social theory with

special reference to a group of recent European writers. Glencoe: Free

Press, 1949.

163. Parsons T. et. al. Some fundamental categories of the theory of action:

a general statement // Toward a general theory of action / Ed. T. Par-

sons and E. A. Shils. Cambridge: Harvard University Press, 1951a.

P. 3–29.

164. Parsons T., Shils E. A., Olds J. Values, motives, and systems of action

// Toward a general theory of action / Ed. T. Parsons and E. A. Shils.

Cambridge: Harvard University Press, 1951b. P. 47–275.

165. Parsons T. The social system. Glencoe: Free Press, 1951c.

166. Parsons T. Order as a social problem // The concept of order / Ed.

P. G. Kuntz. Seattle: University of Washington Press, 1968. P. 373–

384.

167. Proceedings of the Purdue Symposium on Ethnomethodology / Ed.

R. J. Hill and K. S. Crittenden. Lafayette: Purdue University, 1968.

168. Psathas G. On the study of human action: Schutz and Garfinkel on

social science // Schutzian social science / Ed. by L. E. Embree. Dor-

drecht: Kluwer Academic Publishers, 1999. P. 47–68.

169. Rawls A. W. The interaction order sui generis: Goffman’s contribution

to social theory // Sociological Theory. 1987. Vol. 5. № 2. P. 136–

149.

170. Rawls A. W. An ethnomethodological perspective on social theory //

Interactional order: new directions in the study of social order / Ed.

D. T. Helm et al. N. Y.: Irvington, 1989a. P. 4–20.

214

171. Rawls A. W. Language, self and social order: a reformulation of

Goffman and Sacks // Human Studies. 1989b. Vol. 12. № 1-2. P. 147–

172.

172. Rawls A. W. Harold Garfinkel // The Blackwell companion to major

social theorists / Ed. G. Ritzer. Oxford: Blackwell, 2003. P. 122–153.

173. Rawls A. W. Respecifying the study of social order: Garfinkel’s transi-

tion from theoretical conceptualization to practices in details // Gar-

finkel H. Seeing sociologically: the routine grounds of social action.

Boulder: Paradigm, 2005. P. 1–97.

174. Rawls A. W. Harold Garfinkel, ethnomethodology and workplace

studies // Organization Studies. 2008. Vol. 29. № 5. P. 701–732.

175. Rawls A. W. An essay on two conceptions of social order: constitutive

orders of action, objects and identities vs aggregated orders of indi-

vidual action // Journal of Classical Sociology. 2009. Vol. 9. № 4.

P. 500–520.

176. Rawls A. W. Social order as moral order // Handbook of the sociology

of morality / Ed. S. Hitlin and S. Vaisey. N. Y.: Springer, 2010. P. 95–

121.

177. Rawls A. W. Wittgenstein, Durkheim, Garfinkel and Winch: constitu-

tive orders of sensemaking // Journal for the Theory of Social Behav-

iour. 2011. Vol. 41. № 4. P. 396–418.

178. Ritzer G. Explorations in social theory: from metatheorizing to ration-

alization. L.: Sage, 2001.

179. Rogers M. F. Sociology, ethnomethodology and experience: a phe-

nomenological critique. Cambridge: Cambridge University Press,

1983.

180. Roth W.-M. Making classifications (at) work: ordering practices in

science // Social Studies of Science. 2005. Vol. 35. № 4. P. 581–621.

215

181. Ruggerone L. The reflexive order of language and activities: second

thoughts on Garfinkel’s ethnomethodology // International Journal of

Sociology and Social Policy. 1996. Vol. 16. № 4. P. 91–102.

182. Sacks H. An initial investigation of the usability of conversational data

for doing sociology // Studies in social interaction / Ed. D. Sudnow.

N. Y.: Free Press, 1972a. P. 31–74.

183. Sacks H. On the analyzability of stories by children // Directions in

sociolinguistics: the ethnography of communication / Ed. J. J.

Gumperz and D. Hymes. N. Y.: Rinehart & Winston, 1972b. P. 325–

345.

184. Sacks H. Lectures on conversation. Vol. 1. Cambridge: Blackwell,

1992.

185. Sacks H., Schegloff E. A., Jefferson G. A simplest systematics for the

organization of turn-taking for conversation // Language. 1974. Vol.

50. № 4. P. 696–735.

186. Schegloff E. A. Between macro and micro: contexts and other connec-

tions // The micro-macro link / Ed. by J. C. Alexander et al. Los Ange-

les: University of California Press, 1987. P. 207–234.

187. Schegloff E. A. In another context // Rethinking context: language as

an interactive phenomenon / Ed. A. Duranti and C. Goodwin. Cam-

bridge: Cambridge University Press, 1992a. P. 193–227.

188. Schegloff E. Introduction // Sacks H. Lectures on conversation. Vol. 1.

Cambridge: Blackwell, 1992b. P. 484. P. ix–lxii.

189. Schegloff E. A. Sequence organization in interaction: a primer in con-

versation analysis. Cambridge: Cambridge University Press, 2007.

190. Schegloff E. A., Sacks H. Opening up closings // Semiotica. 1973.

Vol. 8. № 4. P. 289–327.

191. Sellen A. J., Harper R. The myth of the paperless office. Cambridge:

MIT Press, 2002.

216

192. Sharrock W. The omnipotence of the actor: Erving Goffman on «the

definition of the situation» // Goffman and social organization : stud-

ies in a sociological legacy / Ed. G. Smith. L.: Routledge, 1999.

P. 119–137.

193. Sharrock W. Fundamentals of ethnomethodology // Handbook of so-

cial theory / Ed. G. Ritzer and B. Smart. L.: SAGE, 2001. P. 249–260.

194. Sharrock W. W., Anderson R. J. The ethnomethodologists. Chichester:

Ellis Horwood, 1986.

195. Skidmore W. Theoretical thinking in sociology. Cambridge: Cam-

bridge University Press, 1979.

196. Stebbins R. A. A theory of the definition of the situation // Canadian

Review of Sociology / Revue canadienne de sociologie. 1967. Vol. 4.

№ 3. P. 148–156.

197. Studies in social interaction / Ed. D. Sudnow. N. Y.: Free Press, 1972.

198. Suchman L. Plans and situated actions: the problem of human—

machine communication. Cambridge: Cambridge University Press,

1987.

199. Suchman L. Human—machine reconfigurations: plans and situated ac-

tions. Cambridge: Cambridge University Press, 2007.

200. Sudnow D. Temporal parameters of interpersonal observation // Stud-

ies in social interaction / Ed. D. Sudnow. N. Y.: Free Press, 1972.

P. 259–279.

201. Svensson M. S., Heath Ch., Luff P. Instrumental action: the timely ex-

change of implements during surgical operations // ECSCW’07: Pro-

ceedings of the Tenth European Conference on Computer Supported

Cooperative Work (24–28 September 2007, Limerick, Ireland) / Ed.

L. Bannon et al. Berlin: Springer 2007. P. 41–60.

217

202. Swanson G. E. Review of «Studies in ethnomethodology» by Harold


P. 122–124.

203. Technology in working order: studies of work, interaction, and tech-

nology / Ed. G. Button. L.: Routledge, 1993.

204. The theory of social action: the correspondence of Alfred Schutz and

Talcott Parsons / Ed. R. Grathoff. Bloomington: Indiana University

Press, 1978.

205. Thomas W. I. The unadjusted girl: with cases and standpoint for be-

havior analysis. Boston: Little Brown and Company, 1923.

206. Thomas W. I., Znaniecki F. The Polish peasant in Europe and Ameri-

ca: monograph of an immigrant group. Boston: Gorham Press, 1918.

207. Understanding everyday life: toward the reconstruction of sociological

knowledge / Ed. J. D. Douglas. Chicago: Aldine Publishing Company,

1970.

208. Wallace A. F. C. Review of «Studies in ethnomethodology» by Harold


P. 124–126.

209. Warner R. S. Toward a redefinition of action theory: paying the cogni-

tive element its due // American Journal of Sociology. 1978. Vol. 83.

№ 6. P. 1317–1349.

210. Watson R. The character of «institutional talk»: a response to Hester

and Francis // Text. 2000. Vol. 20. № 3. P. 377–391.

211. Watson R. The visibility arrangements of public space: conceptual re-

sources and methodological issues in analysing pedestrian movements

// Communication & Cognition. 2005. Vol. 38. № 3-4. P. 201–227.

212. Wenger E. Communities of practice: learning, meaning and identity.

Cambridge: Cambridge University Press, 1998.

218

213. Whalen J., Zimmerman D. H. Working a call: multiparty management

and interactional infrastructure in calls for help // Calling for help:

language and social interaction in telephone helplines / Ed. C. Baker,

M. Emmison, A. Firth. Amsterdam: John Benjamins, 2005. P. 309–

345.

214. Wieder D. L., Zimmerman D. H., Raymond G. UCLA: then and now //

The social history of language and social interaction research: people,

places, ideas / Ed. W. Leeds-Hurwitz. Cresskill: Hampton Press, 2010.

P. 127–158.

215. Wilkins J. Review of «Studies in ethnomethodology» by Harold Gar-

finkel // American Journal of Sociology. 1968. Vol. 73. № 5. P. 642–

643.

216. Wilson D. N. An interpretation of the work of Harold Garfinkel: a de-

velopmental, epistemological and speculative inquiry. PhD disserta-

tion. Boston: Boston University, 1978.

217. Wilson Th. P. Conceptions of interaction and forms of sociological

explanation // American Sociological Review. 1970. Vol. 35. № 4.

P. 697–710.

218. Wilson Th. P. Garfinkel’s radical program // Research on Language

and Social Interaction. 2003. Vol. 36. № 4. P. 487–494.

219. Wilson Th. P. Classical ethnomethodology, the radical program and

conversation analysis // Interaction and everyday life: phenomenolog-

ical and ethnomethodological essays in honor of George Psathas / Ed.

H. Nasu and F. C. Waksler. Lanham: Lexington Books, 2012. P. 207–

238.

220. Wilson Th. P., Zimmerman D. H. Ethnomethodology, sociology and

theory // Humboldt Journal of Social Relations. 1979/1980. Vol. 7.

№ 1. P. 52–88.

219

221. Workplace studies: recovering work practice and informing system

design / Ed. P. Luff, J. Hindmarsh, Ch. Heath. Cambridge: Cambridge

University Press, 2000.

222. Wrong D. H. The problem of order: what unites and divides society.

N.Y.: Free Press, 1994.

223. Zimmerman D. H., Pollner M. The everyday world as a phenomenon

// Understanding everyday life: towards a reconstruction of sociologi-

cal knowledge / Ed. J. D. Douglas. Chicago: Aldine Publishing Com-

pany, 1970. P. 80–103.

224. Zimmerman D. H., Wieder D. L. Ethnomethodology and the problem

of order: comment on Denzin // Understanding everyday life: towards

a reconstruction of sociological knowledge / Ed. by J. D. Douglas.

Chicago: Aldine Publishing Company, 1970. P. 285–298.

Концепция конститутивного порядка в...

Documents

Transcript of Концепция конститутивного порядка в...