Введение в гуманитарные финансы: основы концепции

Ôèíàíñîâàÿ ýêîíîìèêà

28 ÂÎÏÐÎÑÛ ÍÎÂÎÉ ÝÊÎÍÎÌÈÊÈ • № 4 (28) 2013

Ââåäåíèå â ãóìàíèòàðíûå ôèíàíñû: îñíîâû êîíöåïöèè1

В. Д. Миловидов,заведующий кафедрой международных финансов МГИМО (У),

кандидат экономических наук,г. Москва

E-mail: [email protected]

A Human Finance: The Introduction

V. D. Milovidov

В статье рассматриваются основные принципы, категории и источники особой области знаний о внутренних механизмах развития финансового рынка, финансовых отношений и институтов, которую автор определяет как гуманитарные финансы. Принципиальное различие между традиционной финансовой теорией и концепцией гу-манитарных финансов состоит в определении роли и места человека в этих отношениях. Первая рассматривает человека как условную единицу экономических отношений, действия которой обусловлены прежде всего рацио-нальным выбором. Отчасти поэтому, по мнению автора, традиционная финансовая теория оказалась не в состоя-нии ни обосновать, ни предвидеть очередной финансовый кризис. Неудивительно, что при таком подходе финан-совая сфера всякий раз представляется нам как среда, наполненная случайными и труднопредсказуемыми собы-тиями. Развивая концепцию гуманитарных финансов, автор на первое место ставит человека как многогранную и противоречивую личность, анализирует не столько рациональные мотивации и выбор, сколько иррациональность поведения и поступков людей на финансовом рынке. Это позволяет выявить замаскированную детерминирован-ность происходящих в финансовой сфере событий и процессов. В статье выделены пять принципов, на которых могут быть выстроены гуманитарные финансы как самостоятельная научная концепция: пропорциональность взаимных обязательств и ответственности людей; персонификация финансовых отношений; мотивирующая роль эксперимента и поиска нового; детерминированность происходящих в финансовой сфере событий; способность взаимоотношений людей, доверия и кооперации к самовосстановлению.

Ключевые слова: гуманитарная экономика, гуманитарные финансы, обязательства, возмещение, безопас-ность, доверие, гуманитарные конфликты, рациональность, иррациональность.

This article is an introduction to the concept of a human fi nance, which explores internal mechanisms and impulses for development of fi nancial market, fi nancial relations and institutes. The author analyzes main principles, categories and sources of such concept. The key fundamental difference between a traditional fi nancial theory and the concept of human fi nance is identifi cation of role and place of a human being in such relations. The fi st one sees a human being just as a nominal unit of economic relations, where all activities of such units are determined by rational choice. That is one of the key reasons in the author’s opinion that traditional fi nance theory could neither explain nor envisage is the latest fi nancial crisis. It is not surprising that with such approach fi nancial world shows up as environment, which is full of randomness. In author’s opinion irrational behavior and acts of persons explain a concealed determination of events and processes in the fi nancial market. In the article author highlights fi ve principles which could become a basis of human fi nance as an inde-pendent theory: proportionality of people’s mutual obligations and responsibilities, personifi cation of fi nancial relations, driving role of experiments and search of new ideas, determination of events, and restorability of human arrangements, cooperation and trust.

Key words: debt, feedback loop, fi nance, fi nancial system, human arrangements, human confl icts, human economy, hu-man fi nance, irrationality, rationality, security, trust.

Ìèëîâèäîâ Â. Ä. Ââåäåíèå â ãóìàíèòàðíûå ôèíàíñû: îñíîâû êîíöåïöèè


1 Журнальный вариант (часть I). Книга готовится к изданию в издательстве «Магистр» (Москва).

В традиционном понимании экономика и фи-нансы – науки о рациональном поведении и

выборе людей. Однако сейчас растет объектив-ное и обоснованное стремление исследователей

увидеть нечто большее, а именно гуманитарное начало экономических отношений и поведения каждого конкретного человека-Я как некий ан-титезис концепции рационального выбора или


29№ 4 (28) 2013 • ÂÎÏÐÎÑÛ ÍÎÂÎÉ ÝÊÎÍÎÌÈÊÈ

«экономизму», превратившимся в доминирую-щую философию современной экономической мысли. В этом контексте понятие гуманитарных финансов складывается из совокупности меж-личностных отношений, включающих отношения обязанности и ответственности, кооперативности и соучастия, соотносительности личных инте-ресов с общественными нормами и правилами и с интересами других личностей, предупреди-тельности и предусмотрительности, а также до-верия. Они выстраиваются на эмпирическом осознании человеком неизбежности сосущество-вания в обществе людей, а значит, взаимозави-симости членов общества, что, в свою очередь, обусловливает необходимость отношений вза-имопомощи. Эти отношения естественны для че-ловеческого общества с самых ранних стадий его развития. Многими исследователями прошлого и современности отмечено, что человек – суще-ство «общественное», которое, развиваясь, по-гружаясь в сети хозяйственных связей, усиливает эту свою уникальную для мира живых существ особенность. «В человеческих желаниях, в борь-бе людей мы должны искать корни финансовой структуры, – подчеркивал более 100 лет назад в своих лекциях И. Х. Озеров, – она не из земли вы-растает, не падает с неба, как готовый дар небес, а выплетается, как паутина, но не одним, а многи-ми пауками, и работают они в разных направле-ниях: нередко один плетет, а другой расплетает, каждый приходит со своим узором к станку, где творится финансовая структура» [12, c. 19].

Я убежден, что гуманитарные финансы пред-ставляют собой самостоятельный и достаточно емкий по смыслу и содержанию предмет иссле-довательского интереса. Он лежит на стыке тра-диционных (количественных, институциональ-ных) исследований финансовой сферы и таких областей знаний о человеке, как социология, пси-хология, история, антропология и даже биология. Начиная разговор о «гуманитарности» финансов, нужно прежде всего сделать ссылку на концеп-цию «гуманитарности» экономики, которая явля-ется общей рамкой для определения широкого круга отношений людей в процессе производ-ства, потребления и обмена благами. «Поскольку экономика является наукой о человеке, экономи-стам следует знать человеческую природу – то, что существенно для человека», – отмечает Эд-вард Хадас, один из современных разработчиков концепции гуманитарной экономики [18, c. 65]. Однако Хадас оказался отнюдь не первым, кто так поставил вопрос.

Развитие идей о гуманитарности хозяйстваГуманитарность хозяйственных отношений

с древних времен занимает умы людей. Истоки концепции гуманитарной экономики мы можем найти в работах древнегреческого рапсода и

философа Гесиода. Гесиод одним из первых по-пытался сформулировать этику хозяйственных от-ношений, найти в достаточно рациональных, за-частую алчных и враждебных отношениях людей признаки и основы гуманизма и справедливости. По Гесиоду, труд в поте лица – вот главный источ-ник благосостояния как самого человека, так и всего человеческого общества [9].

Продолжателем гуманитарной хозяйствен-ной этики Гесиода стал Аристотель. В книге «По-литика» он задается вопросом: «тождественно ли искусство наживать состояние с наукой о домо-хозяйстве»? [1, c. 27, 33]. Окруженный природой, человек не только пользуется ее дарами, он при-обретает и приумножает их, более того, эти блага, по Аристотелю, природа создает «ради людей». Совокупность приобретенных у природы благ он называет «истинным богатством». «Искусство на-живать сообразное с природой богатство» отно-сится им к науке о домохозяйстве, или экономике. А вот уже существовавшие во времена Аристоте-ля формы обменной деятельности – торговля, ро-стовщичество как начальная форма финансовых операций – не являются таковыми. Аристотель приходит к фундаментальным для концепции гу-манитарной экономики выводам: во-первых, наи-менее благородным родом деятельности является тот, «где меньше всего требуется добродетели»; во-вторых, «в домохозяйстве следует заботиться более о людях, нежели о приобретении бездуш-ной собственности, более о добродетели первых, нежели об изобилии последней» [1, c. 42, 44].

Однако Аристотель не отрицает объектив-ность и необходимость обмена. В более ранней своей работе «Этика» он вводит понятие пропор-циональности обмена: «Во взаимоотношениях обмена связующим является расплата, основан-ная, однако, не на уравнивании, а на установле-нии пропорции» [2, c. 141]. Однако это не просто пропорция, это «пропорциональное равенство». То есть сам обмен представляется как акт взаим-ного отдаривания. Именно это делает отношения обмена достойными называться деятельностью «правосудной», этичной и человечной. «Правосу-дие, – уточняет Аристотель, – это середина между своего рода наживой и убытком..., и состоит оно в обладании справедливо равной долей до и после обмена» [2, c. 140].

Спустя столетия идея экономики отдаривания находит свое продолжение в работе немецко-го экономиста и историка Карла Бюхера «Инду-стриальная эволюция» (1901). Он описывает по-ведение членов примитивных общин, в которых обмен принимал форму отдаривания. Традиция взаимных, встречных подарков формирует по-стоянный обмен между людьми и племенами. Более того, по его словам, формируется тради-ция «кредитования» одними племенами других как форма взаимопомощи [16, с. 61–62]. То есть в



обществах, не знающих денег, уже складываются отношения обмена, долга, кредитования, которые имеют две важные особенности: во-первых, каж-дый сам определяет ценность взаимных подар-ков; во-вторых, это отношения равенства, свобо-ды выбора, основанные на традиции взаимного сосуществования и взаимозависимости, а не рас-чета и выгоды. Мы имеем дело с обменом обяза-тельствами, обменом благами, но не с обменом выгодами. «В древних этических системах, даже самого эпикурейского толка, – продолжает тему отдаривания один из основоположников эконо-мики дара Марсель Мосс, – на первом месте всег-да стоит стремление к благу и удовольствию, а не к материальной выгоде» [11, c. 276].

Современный американский антрополог Дэ-вид Гребер берет на вооружение похожие при-меры из жизни примитивных обществ и рассма-тривает их в контексте формирования отношений долга. В основе долга, который рождается в не-драх человеческой цивилизации одновременно с первыми примитивными формами обмена, Гре-бер находит аналогичные отношения отдарива-ния, отношения пропорционального равенства. То есть долг, который сегодня является одной из ключевых финансовых категорий, изначально формируется как отношения равенства, взаим-ных обязательств и уважения между людьми, без которых просто невозможно представить себе человечество. «Если мы настаиваем на опре-делении взаимодействия между людьми в том смысле, что люди отдают одно в обмен на другое, тогда существующие человеческие отношения могут принимать только форму долгов, – продол-жает Гребер, – без них никто ничего не был друг другу должен» [17, с. 126].

Таким образом, отношения взаимозависимо-сти, долга друг перед другом формируют челове-ческое общество. Пропорциональное воздаяние, отдаривание, взаимные обязанности укрепляют связи в человеческом обществе, способствуют экономическому развитию. Обмен превращает-ся не просто в инструмент экономики, постро-енной на разделении труда, он становится более широким, нравственным механизмом развития общества. Однако и этот естественный механизм может давать сбои, модифицироваться. Важным трансформирующим элементом этого механизма становятся деньги. Естественные человеческие отношения монетизируются. На первый план выходят сугубо денежные расчеты и калькуля-ции обмена. Обмен обязанностями превращает-ся в обмен выгодами, ведь деньги приобретают особую отличительную способность прирастать. Обмен, изначально явление гуманитарного по-рядка, становится явлением из области расчета. Это находит свое выражение в классической по-литической экономии, родоначальником которой принято считать Адама Смита.

Смит не сразу порывает с гуманитарными ос-новами экономических отношений. Его первая фундаментальная работа, «Теория нравственных чувств», в значительной степени об этике эконо-мических отношений. Он, казалось бы, следует логике гуманитарности хозяйства и предлагает свой нравственный, «естественный», «природ-ный» закон справедливости. Однако даже в этом законе явственно проступают будущие черты экономизма – точно рассчитанные эгоистические мотивации. Один из ярких представителей не-мецкой исторической школы XIX в. Бруно Гиль-дебранд так пишет об концептуальных основах теории Смита и его последователей: «Экономиче-ская наука была для всей Смитовой школы толь-ко учением мены, в котором человек признается только эгоистическою силою, действующею, как и всякая другая сила природы, всегда в одном и том же направлении и ведущею, при одинаковых условиях, всегда к одним и тем же последствиям» [8, c. 22а-22б].

Немецким историкам, экономистам, публици-стам начала XIX в. мы обязаны формированием интеллектуальных корней гуманитарной эконо-мики не как совокупности наставлений о хозяй-ственной этике, а как научной доктрины. Одним из первых авторов и идеологов нового подхода к экономике как к «народной» (гуманитарной) науке становится Адам Мюллер. В рамках раз-работки им начал новой науки формируется и понятие «народное хозяйство» – Volkswirtschaft, которое прочно входит в экономическую лите-ратуру. Сегодня истинные корни этой категории немецкого романтизма и историзма, казалось бы, забыты. Последующие ее использования сыграли свою роль, в конечном счете исказив исходное содержание. А ведь именно Volkswirtschaft, или народное хозяйство, по сути является корневым для понятия гуманитарной экономики, или human economy, которое сегодня восстанавливается в научных работах нового поколения «экономиче-ских романтиков» – экономических антрополо-гов.

Рассматривая экономические взгляды Мюл-лера, Гильдебранд отмечает: «Национальное богатство состоит не из массы одних произве-денных ценностей, но также из лиц и предметов, поскольку вместе с индивидуальными свойства-ми выработались их политические и гражданские свойства, вместе с личною и их общественная ценность, в силу которой они становятся пред-метом национальных потребностей. ...Нацио-нальное производство, – указывает он, – усили-вает гражданский характер ценностей и создает продукт всех продуктов – общественную связь» [8, c. 34]. Этот подход позволяет Мюллеру сфор-мулировать совершенно новое содержание де-нег, которые традиционно, причем до сих пор, воспринимаются как особый товар, выбранный



в процессе развития примитивного бартера. «Не только одни благородные металлы, или какой-ни-будь другой товар ... получают истинный характер денег, но самый человек все более и более по-лучает значение денег, по мере того как он раз-вивает свои технические и духовные способности на пользу общего блага и для удовлетворения общественных потребностей», – так пишет Гиль-дебранд, ссылаясь на учение Мюллера [8, c. 35]. То есть суть денег – лежащие в их основе отноше-ния людей, связи, взаимные обязательства. Они по своей природе гуманитарны, так как неотдели-мы от человека. В этом суть народного хозяйства, хозяйства гуманитарного, пронизанного челове-ческими отношениями.

Следующим важным шагом в утверждении концепции гуманитарной экономики стали рабо-ты Фридриха Листа. Он развивает и закрепляет в экономической литературе термин «народное хозяйство». В книге «Национальная система по-литической экономии» он выделяет народную экономику, или экономику граждан – Ökonomie des Volks [21, с. 190]. Однако уже в работах Ли-ста к гуманитарным корням экономических от-ношений прибавляются политические аспекты. Народность хозяйства сравнивается с понятием национальной экономики, которое становится ключевым в обосновании «национальной неза-висимости в области хозяйства».

С середины XIX в. термин «народное хозяй-ство» начинает жить своей жизнью, он все боль-ше становится синонимом экономической науки, политической экономики. Так, например, обстоя-ло дело с работой еще одного видного представи-теля немецкой исторической школы Вильгельма Рошера «Система народного хозяйства». В 1878 г. в США она издается на английском языке под на-званием «Принципы политической экономии». И в последующие годы переводы оригинальных изданий по данной тематике окончательно сти-рают этимологические тонкости терминов «по-литическая экономия», «народное хозяйство», «гуманитарная экономика» или «национальная экономика». Исходный смысл народности или гуманитарности экономических отношений лишь изредка возникает в трудах христианских интел-лектуалов, причем и католиков, и протестантов, а также и православных.

В России гуманитарность экономики стано-вится центром «Философии хозяйства» Сергея Булгакова. С первых страниц своей книги Булгаков отрицает аксиомы экономизма, будто «жизнь есть процесс прежде всего хозяйственный» [4, c. 26]. Согласно Булгакову, содержанием хозяйствен-ного процесса является очеловечение природы. В рамках этого процесса «выражается стремле-ние превратить мертвую материю, действующую с механической необходимостью, в живое тело, с его органической целесообразностью», проис-

ходит «преодоление необходимости свободой, механизма организмом» [4, c. 63]. Это «очелове-чение» природы и окружающего мира уже несет в себе мощный импульс гуманитарности хозяй-ственной деятельности. В процессе хозяйствова-ния (потребления и производства) человек и при-рода превращаются в единое целое.

Рассматривая хозяйственную деятельность человека как «творчество над природой», Булга-ков ставит вопрос о ее источниках и побудитель-ных мотивах. Источником человеческого твор-чества является Божественная мудрость – София. Поэтому человеческое творчество, в том числе в рамках хозяйства, софийно. От Софии, направ-ляющей человека в его деятельности, через сам процесс этой деятельности как творчества к оче-ловечению природы выстраивает Булгаков свою концепцию гуманитарного хозяйства. Хозяйство, по мнению Булгакова, – «явление духовной жиз-ни в такой же мере, в какой и все другие стороны человеческой деятельности и труда» [4, c. 237].

«Цель экономики нельзя установить в отрыве от человека, – развивает религиозно-философ-ские основы гуманитарной экономики швейцар-ский ученый-социолог и теолог Артур Рих, – эко-номика существует, поскольку существует челове-чество» [13, c. 275]. Он так же, как представители немецкой исторической школы и С. Н. Булгаков, отрицает экономизм классической политической экономии, не учитывающей этических ценностей: гуманизм экономики в том, что это «институт, созданный человеком для человека» [13, c. 278]. В его представлении «фундаментальная цель эко-номики – служение жизни». Эту цель он называет «гуманитарной целью экономики» [13, c. 282].

В этом контексте Рих видит роль «денежно-го капитала», который «должен оставаться сред-ством служения такой хозяйственной системе, цели которой соответствуют гуманизму веры, на-дежды и любви» [13, c. 299]. По его мнению, для определения гуманности необходимо на первое место поставить «критерий участия» или «соуча-стия» [13, c. 417-418]. Это кооперация, сотрудни-чество, соучастие в распределении благ, в твор-честве. Именно эти отношения пронизывают хо-зяйственную деятельность, делают ее народной, а следовательно гуманной или гуманитарной. Од-нако в рамках этих отношений происходит своего рода столкновение ценностей, каждая из которых гуманна: «свобода самоопределения и обязыва-ющее служение, личная ответственность и со-лидарность, попечение о собственном и забота о чужом благополучии». Рих отмечает: «Если ли-шить их общего знаменателя – соотносительно-сти, оторвать друг от друга и абсолютизировать, то они неизбежно вступят в конфликт с человеч-ностью» [13, c. 446]. То есть мы опять подходим к формированию устойчивых связей взаимозави-симости, взаимной обязанности и сосуществова-



ния между людьми на совершенно новом прин-ципе – принципе соотносительности, который по своему смыслу перекликается с Аристотелевым принципом пропорциональности обмена, его правосудности. Этот вывод важен для последую-щего анализа финансовых отношений, поскольку именно в них особо чувствительно противостоя-ние индивидуальных интересов, оценок, рисков и неопределенности.

Таким образом, первый принцип, который формирует гуманитарные финансы как систему отношений между людьми, – принцип пропорци-ональности или соотносительности взаимных обязательств, зависимости, ответственно-сти. Отказ от этого принципа разрушает сложные финансовые связи.

Нельзя также пройти мимо представлений о гуманитарном хозяйстве, которые нашли отра-жение в немецкой неолиберальной литературе, в работах представителей Фрайбургской школы, разрабатывавших концепцию социального ры-ночного хозяйства. В 1960 г. в США в английском переводе выходит книга Вильгельма Рёпке «Гума-нитарная экономика. Общественные рамки сво-бодного рынка». Во вступлении к этому изданию автор весьма одобрительно говорит о перевод-чике книги, Элизабет Хендерсон, которая, по его словам, вытащила автора «из Ада в Рай» [24, p. xi]. Тем самым Рёпке подтверждает правильность и осмысленность названия англоязычного вари-анта книги: в оригинальном немецком издании 1958 г. термин «гуманитарная экономика» или его эквивалент отсутствуют. Исходное название книги – «По ту сторону спроса и предложения».

Рёпке – ярый приверженец частной собствен-ности, конкуренции, рынка, однако сама рыноч-ная экономика не воспринимается им как всеобъ-емлющее явление. Согласно воззрениям Рёпке, врагами гуманизации хозяйства является «толпа и концентрация», которые подавляют в челове-ке индивидуальную ответственность и независи-мость, которые и есть его духовные и естествен-ные корни [24, с. 7]. Эти концептуальные подходы в итоге позволяют Рёпке сформулировать основы гуманитарной экономики: «Личные усилия и от-ветственность, безусловные нормы и ценности, независимость, основанная на собственности, благоразумие и смелость, расчетливость и бе-режливость, ответственность в планировании собственной жизни, должная связка с окружаю-щими людьми (community), чувство семьи, чув-ство традиций и преемственности поколений в сочетании с открытым взглядом на настоящее и будущее, должное напряжение между личностью и обществом, крепкая нравственная дисциплина, уважение к ценности денег, смелость, чтобы один на один противостоять житейским трудностям и неопределенности жизни, чувство естественно-го порядка вещей и надежная шкала ценностей»

[24, с. 98]. Кроме этого, гуманитарная экономика в трудах Рёпке является синонимом социально-го рыночного хозяйства (Soziale Marktwirtschaft) – осмысленной государственной экономической политики. Он заключает: «Laissez-faire – да, но под постоянным и явным рыночным надзором (police) в самом широком смысле этого слова» [23, с. 228].

В наши дни разработка концепции гуманитар-ной экономики продолжается широким кругом исследователей. Более того, кризис 2007-2008 гг. еще больше усилил поворот исследователей в сторону гуманитарных основ хозяйства. Томас Седлачек называет этот разворот «стилем пост-модерна». Именно следуя этому стилю, он пред-лагает свой синоним гуманитарной экономики – экономический этос [25, с. 8]. Изучающая этот феномен наука, по его словам, должна скорее на-зываться протоэкономика (protoeconomics) или метаэкономика (meta-economics) и предполагать несколько подходов к решению стоящих перед ней вызовов: философский, исторический, куль-турный, психологический [25, с. 8]. К числу тех, кого можно назвать представителями этой но-вой науки, следовало бы отнести Дэвида Гребера, Эдварда Хадаса, Криса Ханна, а также Кэйта Хар-та. Последний переводит эту науку в плоскость учебного процесса, создав отдельную программу изучения гуманитарной экономики на кафедре гуманитарных наук (Faculty of Humanities) Уни-верситета Претории (ЮАР). В российской эконо-мической науке обращения к теме гуманитарной экономики являются эпизодическими и более пу-блицистическими, чем научными [14]. Тем не ме-нее, возросшее внимание к гуманитарным аспек-там экономики становится сегодня дополнитель-ной точкой опоры для углубления исследований гуманитарных финансов.

Отличительной особенностью формиру-ющейся новой экономической науки является принципиально новая оценка роли и места са-мого субъекта экономических связей – человека. На первое место выходит не индивид-одиночка вроде Робинзона Крузо, являющийся обычно главной фигурой концепции рационального вы-бора, а люди как персоны, «предпочтения и вы-бор которых иногда хоть и формируются на осно-ве расчетливости, но обычно также и на основе семейности (familial), социальных и политических обстоятельств (contexts), в которые вплетены и встроены (enmeshed and embedded) человече-ские существа» [19, с. 8, 9]. Такая персонифика-ция экономических связей и отношений являет-ся вторым ключевым принципом, на котором выстраиваются гуманитарные финансы. В чем же смысл этой персонификации экономических отношений? Прежде всего в том, что «человек экономический» предстает перед нами не как счетная единица человеческих отношений, некий



индивид, а как личность (person), многогранная и емкая, наполненная порой самыми противоречи-выми мотивациями и чувствами. Марсель Мосс так раскрывает латинское понятие persona: «Ма-ска, трагическая маска, ритуальная маска и маска предка». Он прослеживает эволюцию этого поня-тия с древних времен. По его словам, в древнем Риме «личность (“personne”) больше, чем факт организации, больше, чем имя или право на пер-сонаж и ритуальную маску; она – фундаменталь-ный факт права». При этом, как считает Мосс, те «нации, которые сделали из человеческой лично-сти целостную сущность, независимую от всякой другой, кроме Бога, редки» [11, c. 340]. И причина тому – развитие хозяйственных связей, экономи-ческой свободы, которые работают как катали-затор. Личность «отрывается» или отделяется от общего клана своей «маской, своим знанием, рангом, ролью, своей собственностью, своим вы-живанием и возрождением на земле в одном из своих потомков» [11, c. 332].

Экономическое поведение человека оказы-вается следствием многих мотиваций, зачастую противоречий, эмоций, а не только покоящего-ся на холодном расчете рационального выбора. Рациональный выбор и экономическое пове-дение оказываются проекциями субъективных представлений об окружающих человека связях и отношениях, собственного внутреннего мира и не растраченной до конца духовности. Таким образом, гуманитарный аспект экономических отношений, гуманитарная экономика побуждает нас искать и обосновывать не столько корни ра-

ционального поведения человека в экономике в целом или финансовой сфере в частности, сколь-ко пытаться объяснить и понять природу челове-ческой иррациональности.

Слагаемые гуманитарных финансов: петля обратной связи

Термины и понятия, определяющие финан-совые отношения, этимологически гуманитарны. Долг (debt) – это то, что должно быть отдано, в том числе и в обмен на полученное ранее: «от (из) того, что я имею» (лат. de (от) + habeo (я имею)). Финансы родственны французскому слову fi ner – завершать, возмещать, возвращать, оплачивать долги, давать выкуп. Возврат – необходимая сто-рона возникших в процессе человеческих отно-шений взаимных обязательств, которые с появле-нием денег превращаются из ритуала по обмену благами и дарами в монетизированный акт опла-ты. Корни термина «ценные бумаги» (securities) находятся в латинском термине securus, т. е. без-заботный, не требующий внимания, вызывающий доверие, надежный, то, на что можно положить-ся. Для финансовых сделок также важно доверие, вера (trust), понятие, которое сродни надежности и безопасности, так как происходит из понятий

«крепкий», «сильный», «уверенный». Обязатель-ство (debt), возмещение или возврат должного (fi nance), безопасность и надежность (security), доверие (trust) – четыре краеугольных камня в периметре гуманитарных финансов.

Обязательства, взятые на себя человеком, требуют от него их выполнения, выполнение их в срок делает обязательства надежными и безо-пасными в глазах других, а значит, вызывающими доверие. Доверие к обязательствам человека со стороны других позволяет ему принимать на себя новые и новые обязательства. В этой цепочке тот, кто «обязуется», заинтересован в доверии со сто-роны других – это ключ к его новым обязатель-ствам. Здесь нужно сделать важную для дальней-ших рассуждений оговорку: в данном контексте «долг» понимается мною не в узком и привыч-ном смысле слова, но гораздо шире. Это именно обязанность и долженствование, а не только взя-тое взаймы. Следовательно, и возмещение этой обязанности не сводится к простому акту воз-врата заемных средств. Отношения обязанности лежат в основе и кредита, и участия в собствен-ности. Современное терминологическое и юри-дическое деление займа и участия в капитале за-вуалировало эту общность, но она есть. Это корни экономики дара, в которой каждый «отдаривает», но получение без отдачи выходит за рамки обще-ственных норм и потому граничит с оскорблени-ем или самоунижением, поводом стать рабом.

Так, двигаясь от долга к возмещению, от него – к безопасности и надежности, затем к доверию, мы получим магическую «петлю обратной связи» (feedback loop) финансовых отношений и стоящих за ними человеческих интересов – знак их бес-конечности (рис. 1). Точка пересечения лепестков петли – риск, категория, о которой поговорим чуть позже.

Рисунок 1 – Петля обратной связи финансовых отношений

В силу своей гуманитарности опорные точки финансовой си стемы имеют высокую «сейсмо-опасность» – определяющие их общественные связи и отношения зачастую противоречивы. Или, как замечает И. Х. Озеров, «в человеке мно-го побуждений эгоистических, альтруистических».



При этом «альтруистические» побуждения «испа-ряются в пространстве» по мере того, как расши-ряются звенья общественных связей людей, как удаляются они от круга близких и родных челове-ка [12, c. 18, 19]. Слабеет чувство обязанности, а за ним и ответные чувства надежности и доверия. Возрастает конфликтность интересов, опасность разрыва связей. Потенциальная шаткость хотя бы одного из этих краеугольных камней финансовых отношений влечет за собой если не разрушение, то серьезную встряску всей системы.

«Магическая петля» гуманитарных финансо-вых отношений может быть рассмотрена как в статике, так и в динамике. В первом случае мы лишь фиксируем наличие прямой и обратной связи между точками. Так, факт оплаты долга оз-начает его надежность и безопасность, что прямо определяет доверие к должнику. А вот доверие имеет с долгом обратную связь: наличие доверия возвращает нас к обязательствам, а отсутствие такового прерывает возвратное движение. В ди-намике связи усложняются, «магическая петля» предстает перед нами в виде постоянного восхо-дящего на новый уровень «восьмеркообразного» движения: каждый новый долг является результа-том доверия к предыдущему.

Но значит ли это, что новое обязательство может возникнуть только на основе подтверж-денного опытом доверия? Неужели человек всегда так рационален и основателен в своих мотивациях и интересах? История показывает, что очень многие берут на себя обязательства, а другие при этом готовы их принять вне какой-либо связи с имеющимся опытом и предыдущи-ми конфликтами. Человек упорно идет к своим целям, даже если они ошибочны и иллюзорны. Надежда на удачу, чудо, благоприятный поворот событий толкает человека к новым опытам. Логи-ка рационального выбора дает сбой, и на первое место выходит нечто большее, иррациональное, то, что лежит за пределами холодной и расчет-ливой логики – человеческая одухотворенность, нравственность, но также и его соблазны, страсти, амбиции.

Испокон веков человек экспериментирует, позабыв о собственном опыте и примере дру-гих, о наказах и наставлениях. История человече-ского экспериментаторства ведет свой отсчет от первородного греха, который состоит не просто в нарушении человеком Божественной запове-ди: не есть от «древа познания добра и зла», а в нарушении обязательств перед Творцом, создав-шим его, вдохнувшим в него жизнь, сделавшим его бессмертным. Только соблюдая эту заповедь, беря на себя обязательство следовать ей, Адам сохраняет бессмертие – конечность жизни дается ему в обмен на знание. Но знание есть и то, что делает человека равным его Создателю. Значит, Бог заповедует ему не пытаться встать наравне с

Ним. Адам нарушает эти обязательства перед Бо-гом, утрачивая данное ему благо: «вот, Адам стал как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей, и не взял также от дерева жизни, и не вкусил, и не стал жить вечно» [6, 3 : 22]. Тем самым Бог, как считает С. Н. Булгаков, закладывает основу хозяйственной деятельности человека: «Человек обрекается на хозяйство, возникает «труд в поте лица», все становится хо-зяйственным и трудовым» [5, c. 431]. В этом состо-ит глубокий смысл гуманитарности хозяйства и хозяйственных отношений – они иррациональны по своему происхождению, их корни в экспери-менте, соблазне, в нарушении заповедей. Хозяй-ство не есть результат случайных трансформаций, оно детерминировано человеческими поступ-ками, реагированием на окружающие человека события, его экспериментирующим «я», как на-зывал его Даниэль Канеман [20, с. 381]. В них нет расчета, их суть – бремя вечной отработки невы-полненных обязательств, стоивших человеку ме-ста в раю, и новых обязательств за сохраненную, хотя лишь на время, жизнь. Дэвид Гребер, изучив традиции и ритуалы примитивных обществ, дела-ет вывод: «Человеческое существование само по себе есть форма долга» [17, с. 56].

Таким образом, мы подошли к формулировке третьего принципа гуманитарных финансов: в основе развития человеческих отношений, хо-зяйственных связей, соответствующих им ин-ститутов лежит мотивирующая роль экспери-мента, поиска нового, стремления к открытию неведомого. Эксперимент – более емкое понятие, чем ставшее привычным понятие риска, без ко-торого трудно себе представить традиционную финансовую и экономическую теорию, выстро-енную на принципах экономизма. Однако в ши-роком смысле риск синонимичен эксперименту и в своем исходном значении отсылает нас к тем же человеческим страстям: тяге к знаниям, на-рушению запретов, а затем к поиску утраченного рая, преодолению опасностей, лежащих на пути к этой цели.

Этимология слова «риск» якобы уходит в творчество Гомера, упоминавшего встречающие-ся в открытом море опасности в виде скал, рифов, подводных корней – rhizikon, rhiza. Истинная сущ-ность человека познается именно в том, как он преодолевает эти «морские корни» риска. Одна-ко, как считали вслед за Гомером античные мыс-лители, поиск нового и лучшего в конце концов развращает человека. Так происходит и с Адамом, решившим узнать более положенного. Вот исход-ная суть риска – как эксперимента, как преодоле-ния запретов, как пренебрежения опытом. Но не быть экспериментатором, не рисковать – значит не быть человеком.

В контексте образа магической петли риск – это соединение ее лепестков, точка перехода



от возмещения долга к его надежности, от до-верия к готовности одалживать. Это горловина, где сталкиваются потоки человеческих эмоций и страстей, ожиданий и опыта, конфликтов и дого-воренностей. Здесь царит турбулентность и хаос. Именно здесь человека подстерегают соблазны. Именно в этой точке коварный змей заговорил с Евой, убеждая ее в том, что плод древа познания не означает гибели, но сулит благодать. Именно в этой точке, как нигде, опыт и выученные уроки теряют свое значение, а страсть к экспериментам набирает силу. Именно эту точку зачастую упро-щает экономизм, когда пытается наполнить раци-ональностью поведение человека, оказавшегося здесь, и его выбор. В этой точке турбулентного перехода между категориями гуманитарных фи-нансов человек особенно иррационален.

Конечно, иррациональность поведения че-ловека в точке риска не абсолютна. И здесь есть место опыту, памяти, правилам, навыкам, умению и даже рациональности и расчетливости. Человек развивается и эволюционирует в своих искани-ях и опытах. Будучи не в силах удержать себя от страсти испытателя, предполагающей постоян-ный переход сквозь горловину риска, он старает-ся предупредить исход очередного эксперимента, избежать гнева высших сил, своего Творца. Чело-век сначала придумывает примитивные ритуалы, приметы, магические заклинания. Постепенно в нем просыпается чувство религиозной веры. Ве-руя в Бога и стараясь выполнять данный Ему обет веры, человек укрепляется в своем искательском порыве. Но вновь и вновь нарушает данные обе-ты и ищет способы самостоятельно укротить риск. Он учится моделировать свое поведение, систематизировать сигналы окружающей среды, прогнозировать события, пытаться проникнуть сквозь переходы магической петли, пойти против Бога, не меняя самого себя и свои интересы.

Человек всякий раз преодолевает свое неве-дение, идет на риск через испытания и потери. Но побеждает ли он случайность и волю Бога? Как справедливо отмечает Гребер, «долг отнюдь не только приговор от имени выигравшего, но также и способ наказания того победителя, ко-торый предположительно не должен был вы-играть» [17, с. 6]. Изгоняя человека из рая, Тво-рец наказывает его тем, что обременяет новой обязанностью, правом на временную, конечную, но потенциально яркую жизнь экспериментато-ра и открывателя. И это, возможно, куда более весомое «отдаривание» человека, чем перво-родное бессмертие в райских кущах. Выживание становится импульсом, движущим мотивом че-ловеческой эволюции. Так, в исканиях лучшего человек живет, набирается знаний, опыта, учится раскаиваться, чтобы по окончании своей земной жизни, постигнув детерминизм бытия, вернуть-ся в райский сад и начать выполнять свою из-

начальную миссию: «возделывать его и хранить его», обладая должными для этого и навыками, и нравственностью, и верой, чтобы находиться подле своего Творца.

На сегодняшний день не изобретено ни одно-го надежного средства, позволяющего преодо-леть неопределённость человеческого существо-вания. Одной из главных причин неэффективно-сти различных формальных методов оценки буду-щих событий является линейность, двухмерность подхода к их анализу. Отсюда и внешняя случай-ность происходящего. Хозяйственный процесс, по словам С. Н. Булгакова, «идет не по прямой, но по кривой, ломаной, спиральной линии, на-чинается сразу с разных точек, часто обрывается, иногда регрессирует» [4, c. 126]. Это постоянный путь проб и ошибок. В экономике и финансах мы всякий раз сталкиваемся с совокупностью слу-чайных факторов, определяющих поведение че-ловека, многим из которых зачастую просто нет иного подходящего определения, кроме ссылок на Божественное Провидение или действие тай-ных сил Зла. Именно поэтому в конечном счете рациональность выбора может быть определена лишь по итогам многочисленных экспериментов, иррациональных действий и поступков, которые непостижимым образом привели к благоприят-ному результату, оправдавшему исходные ожида-ния экспериментатора.

«Пластичное» пространство гуманитарных

конфликтов

Наша магическая петля существует отнюдь не в двухмерном пространстве. Ее траектория оказывает влияние на настоящее и будущее, при этом она пронизывает самые различные трех-мерные ярусы и уровни человеческих отноше-ний, проходит через конторы и офисы финансо-вых институтов, бирж, банков, вовлекает в свой оборот многочисленные финансовые инструмен-ты, используемые людьми, чтобы сберегать свои средства, зарабатывать или хотя бы пытаться это сделать. Причем это пространство не просто мно-гомерно, оно пластично как мир, окружающий нас [4, c. 145]. Поэтому его можно представить в виде многоярусного, постоянно конструируемо-го, изменяемого строения, где каждый ярус-этаж содержит отдельные институты, инструменты, нормы, правила и отношения [10]. И на каждом ярусе есть своя горловина риска, свой переход, своя точка турбулентности. Через одну точку риска проходят сразу несколько векторов чело-веческого выбора, что только усиливает концен-трирующиеся вихревые потоки. Как справедливо замечает И. Х. Озеров, «финансовая структура не есть что-либо логически растущее из себя, строго развивающее какую-нибудь одну идею, не есть что-либо гармонически построенное во всех своих частях, нет, над ней работали разные руки,



в разных направлениях и в разное время» [12, c. 30]. Это хаотичное строительство закладывает основы «гуманитарных конфликтов» в финансо-вых отношениях, противоречий и столкновений интересов, турбулентных потоков в точках пере-хода – «горловинах риска».

С каждым этапом развития финансовых от-ношений, возникновением новых институтов и инструментов это здание разрастается: оно поднимается все выше от начальных уровней, но также и внутри каждой новой надстройки происходит свое деление: формируются вну-тренние этажи и ярусы. Явления, события, ин-ституты, сложившиеся на одном, в том числе историческом ярусе, имеют свою проекцию на другом. Возникающие за время «строительства» сложные, структурированные, «секьюритизи-рованные» инструменты и продукты финансо-вых институтов как бы отражаются друг в друге: «контакт материализуется в тысячах непримет-ных точек – рынках, ремесленниках, мастерских, лавках...», – уточняет Фернан Бродель [3, c. xiii]. Вклады соответствуют вкладчикам, акции – ак-ционерам, риск – склонности рисковать, долг – желанию одалживать. И это лишь примитивные пары отражений. Если на одном ярусе возникает определенная склонность к приобретению обя-зательств, соответствующее предложение таких обязательств возникает на другом ярусе. Значит, где-то должен появиться институт, отвечающий, например, за переход прав собственности на эти обязательства. А ему будут соответствовать институты торгов такими обязательствами. В ре-альности одно явление буквально расщепляется на множество отражений.

Чем больше перекрестных и сложных отра-жений на различных ярусах и уровнях конструк-ции гуманитарных финансов, тем сильнее на каждом новом уровне эти отражения затмевают глубокий гуманитарный характер исходных свя-зей. События предстают в образе случайностей. Но это иллюзия, мы просто не замечаем, как вы-строены в многомерной системе проекции со-бытий и явлений, человеческих поступков, дей-ствий, реакций. Магическая петля по-прежнему увязывает несущие опоры всей системы. И по-тому случайность представляет собой замаскиро-ванную детерминированность. Замаскированная детерминированность отношений и связанных с ним событий, действий и поступков людей – четвертый принцип, на котором базируются гуманитарные финансы. Стремление выяснить и распознать в случайностях замаскированную детерминированность событий и явлений состав-ляет основу гуманитарных финансов как отрасли научных знаний.

Замаскированная детерминированность эко-номических и финансовых событий наглядно проявляется в моменты затруднения обратного

движения магической петли, в условиях сбоя вза-имных отношений обязанности. Когда возросшая турбулентность очередного перехода сквозь гор-ловину риска затрудняет движение между ними, это движение прекращается, мы обнаруживаем, что обязательства уже не возмещаются, а потому больше не кажутся нам надежными. И чем боль-ше у неоплаченного обязательства отражений, чем больше связано с ним участников рынка, инструментов, тем шире резонанс дефолта. В ре-зультате происходит не просто утрата доверия к новым аналогичным обязательствам – недоверие становится почти всеобъемлющим и резонирует на всех, каких только возможно, уровнях и ярусах финансовых отношений. Так, кризис 2007-2008 гг., связанный с крахом системы сложных структури-рованных, секьюритизированных продуктов, по-родил недоверие ко всей современной финансо-вой системе.

При нарушении обратной связи происходит нарушение пропорциональности отношений лю-дей: исходное равенство и взаимная зависимость уступают место иерархической зависимости, между людьми формируются гуманитарные кон-фликты. И чем больше отражений у того или ино-го нарушения обратной связи, тем шире разрас-тается сеть гуманитарных конфликтов, тем боль-шая часть общества начинает конфликтовать друг с другом. Один конфликт порождает следующие: неоплата одного долга ведет к неоплате другого, заминка в индивидуальных расчетах порождает остановку всей расчетной системы, недоверие к национальным деньгам выражается в инфляции и бегстве в иные валюты, отсутствие доверия к информации об одной крупной компании обва-ливает весь финансовый рынок, жадность и эго-изм инвестиционных банкиров при размещении акций популярной социальной сети или крупно-го банка отталкивают от рынка массу розничных инвесторов. В кульминационный момент кажется, что экономические связи разорваны и не могут быть восстановлены. Однако спустя некоторое время магическая петля обратной связи вновь набирает обороты.

Способность к восстановлению и воспроиз-водству связей и взаимоотношений является отличительной чертой петли обратной связи и пятым важнейшим принципом гуманитарных финансов. Эта восстанавливаемость в своем уз-ком смысле представляется синонимом рыноч-ных сил, «невидимой руки», которые привычны для терминологии экономизма. Однако в широ-ком смысле она формируется на основе осоз-нанной человеком потребности упорядочить, стабилизировать, организовать экономические отношения, удержать от расшатывания систему взаимных обязательств. Для этого с первых при-митивных этапов формирования общества люди сами изобретают правила и нормы самоограни-



чений [26, с. 8, 9]. На последующих этапах чело-веческого развития эти правила и нормы впле-таются в институты государственного устройства: правоустановление и правоприменение.

Первичным источником способности чело-веческих отношений и взаимных обязанностей к самовосстановлению является собственное «я» человека, его мировоззрение и его нравствен-ность. Согласно Аристотелю, есть три силы, «гла-венствующие над поступком и истиной: чувство, ум, воля». При этом чувство для него сродни животному рефлексу, именно он предопределя-ет действия животных. Аристотель не отрицает чувственную, бессознательную мотивацию и для человека, но на первое место ставит осознанную волю. Под «мыслью» Аристотель понимает «ут-верждение и отрицание», а под «волей» – «пре-следование и избегание». «Если нравственная до-бродетель – это устои, которые избираются нами сознательно, а сознательный выбор – это воля, принимающая решения, то суждение должно быть поэтому истинным, а воля правильной, коль скоро и сознательный выбор добропорядочен и [суждение] утверждает то же, что преследует воля», – резюмирует он [2, c. 158]. То есть истин-ное решение человека, по Аристотелю, может покоиться только на нравственной добродетели и осознанном выборе.

Кроме собственного «я», на мотивации чело-века начинает сказываться поведение широко-го круга лиц, которые его окружают: те, с кем он знаком, и те, с кем едва соприкасается, и даже те, о ком наслышан от своих знакомых, друзей или из прессы [22, с. 21]. Внешние факторы становятся точкой отсчета для человеческого поступка, при-нимаемого решения, выражения или невыраже-ния тех или иных чувств. «Зерно так называемой совести, – подчеркивает Фрейд, – социальный страх» [15, c. 801]. Человеческое «я» соотносит себя с групповым «мы». Так формируется суть понятия «репутация». Желание заработать ре-путацию или ее сохранить оказывается сильным средством для «преследования и избегания», т. е. человеческой воли, в терминах Аристотеля. При этом мысль человека, его сознание может отри-цать навязанную извне «чужую волю».

Однако репутационный фактор отнюдь не всегда имеет положительный исход для фор-мирования человеческих мотиваций. Именно он сыграл злую шутку с Адамом. Адам не равен Богу, его «общество» – Ева, с которой они «двое одна плоть» [Быт. 2 : 24]. Адам и Ева ведут себя как «мы», вместе едят запретные плоды, вместе скрываются от Бога, стыдясь своей наготы, вме-сте валят вину на других: Адам на Еву, а Ева на змея. Этот пример показывает: ориентируя свое «я» на «мы», человек часто начинает уподоблять-ся не лучшим, а худшим примерам, если таковые сходят с рук, несут в себе выгоду, удовлетворяют

его интересам. Это осознанное попирание усто-ев, нравственной добродетели, которая, по Ари-стотелю, казалось бы, должна быть результатом основанного на воле осознанного выбора. Чтобы противостоять такому повороту событий, само «мы» должно организоваться и найти в себе силы выработать правила поведения и нормы, являю-щиеся репутационными маяками для многих сла-гающих его «я».

Именно в «мы» наиболее наглядно проявля-ются тенденции внутригрупповой организации человеческого общества, общественных само-регулирования и самодисциплины. «Мы» фор-мируется в результате социальных, гуманитарных договоренностей человека, многих «я». «Соци-ально-экономические структуры, – указывает Э. Хадас, – порою лучше характеризовать как лю-дей, связанных друг с другом некими правилами, а порою как правила, которые связывают людей». Однако при этом, как он уточняет, не так важно, насколько идеально выписаны эти правила и как много людей ими связано, главное то, что они «покрыты шрамами моральной неустойчивости людей» [18, с. 106, 107]. Поэтому природа этих гуманитарных договоренностей переменчива. Они возникают осознанно, в результате некой общественной реакции на что-либо, но иногда совершенно спонтанно и стихийно. Именно по-этому человек стремится упорядочить эти пра-вила, упрочить гуманитарные договоренности, способствующие доверию, кооперации людей и скрепляющие «мы» [27, с. 14, 15].

Если вновь обратиться к тексту Ветхого Заве-та, можно увидеть, как через все книги красной нитью проходит тема формирования прочного и неделимого «мы» избранного Богом народа, ответственного, несущего на себе обязанность перед Творцом. Именно в этом контексте следу-ет рассматривать заповеди в отношении долго-вых обязательств и взимания процентов. Это не просто запрет на совершение чего-либо непра-вильного. Это не есть запрет как таковой. Это сплачивающая народ норма гуманитарных до-говоренностей. Внутри избранного Богом народа не могут формироваться иные отношения обя-занности, чем обязанности перед Творцом и вза-имная любовь, взаимозависимость, кооперация и соучастие между членами общества. Другие народы имеют своих богов, значит, «вертикаль» обязательств у них иная. Это оправдывает одал-живание под проценты чужестранцам: «Инозем-цу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост, чтобы Господь, Бог твой, благословил тебя во всем, что делается руками твоими, на земле, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею» [Втор. 23 : 20]. Точно так же обстоит дело и с библей-скими «юбилеями» – заповедями прощать долги своим ближним: «Прощение состоит в том, чтобы всякий заимодавец, который дал взаймы ближне-



му своему, простил долг и не взыскивал с ближне-го своего или с брата своего, ибо провозглашено прощение ради Господа» [Втор. 15 : 2]. Прощение долга восстанавливает равенство членов одного общества, одного народа, единого «мы».

Однако вопреки заветам «мы» остается кон-фликтным, оно наполняется и растаскивается на групповые и личные интересы. И тогда из числа «мы» начинают формироваться группы лиц или выдвигаться отдельные лица, которые становятся над обществом, приобретают право направлять общество «мы» извне. Происходит размежева-ние «мы», и появляются «они», внешня я сила над гуманитарными договоренностями. «Они» – это вожди, правители, государство, это устанавлива-емые ими законы, правила, нормы, это институты и символы власти в человеческом обществе. В самых примитивных, казалось бы, обществах уже обнаруживаются первые образцы законов, ко-дексов и уложений общественных норм и правил. А вместе с ними и инструменты, средства контро-ля за их исполнением и применением, т. е. систе-ма правоприменения.

Таким образом, личная ответственность и лич-ное представление о нравственных нормах («я») формирует изначальное поведение человека, но, сталкиваясь с поведением других, отражаясь в нем («я» и «мы»), оно, в свою очередь, формиру-ет его личную репутацию в кругу соплеменников, в окружающем его обществе; сама же репутация человека есть не что иное, как проекция на его поведение общественных норм, правил, гумани-тарных договоренностей («мы») по поводу пред-ставлений о добре и зле; в дальнейшем эти до-говоренности воплощаются в общественных ин-ститутах и законах, а те («они»), в свою очередь, задают новую рамку для формирования личных представлений о нравственности. Этот цикл по-вторяется снова и снова, двигаясь от «я» к «они», и познание этой цепочки превращений составля-ет важную миссию гуманитарных финансов. Как справедливо отмечал И. Х. Озеров, «чтобы понять финансовое хозяйство, мы должны ознакомиться со стремлениями и идеалами разных обществен-ных групп, с их программами» [12, c. 23].

Список литературы

1. Аристотель. Политика. – М., 2012. – 393 с.2. Аристотель. Этика. – М., 2012. – 492 с.3. Бродель, Ф. Материальная цивилизация,

экономика и капитализм, XV-XVIII вв. Т. 2. Игры обмена. – М., 2011. – 673 с.

4. Булгаков, С. Н. Философия хозяйства. – М., 2008. – 352 с.

5. Булгаков, С. Н. Свет невечерний. Созерца-ния и умозрения. – СПб., 2008. – 640 с.

6. Ветхий Завет. Бытие.7. Ветхий Завет. Второзаконие.8. Гильдебранд, Б. Политическая экономия

настоящего и будущего. – М., 2012. – 296 с.9. Миловидов, В. Д. К истокам «гуманитарной

экономики» // Мировая экономика и междуна-родные отношения. – 2013. – № 7. – С. 3-11.

10. Миловидов, В. Д. «Эконопластика»: метод построения экономической стратегии // Рынок ценных бумаг. – 1999. – № 24 (159). – С. 65-70.

11. Мосс, М. Общества. Обмен. Личность. Труды по социальной антропологии. – М., 2011. – 416 с.

12. Озеров, И. Х. Основы финансовой науки. Выпуск 1. Учение об обыкновенных доходах. Курс лекций, читанных в Московском университете. – М., 1908. – 530 с.

13. Рих, А. Хозяйственная этика. – М., 1996. – 810 с.

14. Сабуров, Е. Гуманитарная экономика: ста-тьи. – М., 2012. – 416 с.

15. Фрейд, З. Малое собрание сочинений. – СПб., 2011. – 992 с.

16. Bucher, C. Industrial Evolution. – New York, 1901. – 393 p.

17. Graeber, D. Debt: The fi rst 5000 years. – New York, 2011. – 534 p.

18. Hadas, E. Human Goods and Economic Evils. A Moral Approach to the Dismal Science. – Wilming-ton, 2007. – 324 p.

19. Hann, C., Hart, K. Economic Anthropology. – Cambridge, 2012. – 206 p.

20. Kahneman, D. Thinking Fast and Slow. – New York, 2011. – 499 p.

21. List, F. Das Nationale System der politischen Ökonomie. Stuttgart, Tübingen, 1841. (http://kreuz-gang.org/pdf/friedrich-list.das-nationale-system-der-politischen-oekonomie.pdf).

22. Riesman, D., Glazer, N., Denney, R. The Lo-nely Crowd. – New Haven, 2001. – 315 p.

23. Ropke, W. The social crisis of our time. – Chi-cago, 1950. – 260 p.

24. Ropke, W. A Human Economy. The Social Framework of the Free Market. – Chicago, 1960. – 312 p.

25. Sedlacek, T. Economics of Good and Evil. The Quest for Economic Meaning form Gilgamesh to Wall Street. – Oxford, New York, 2011. – 352 p.

26. Schneier, B. Liars and Outliers. Enabling the Trust That Society Needs to Thrive. – Indianapolis, 2012. – 368 p.

27. Zolli, A., Healy, A.M. Resilience. Why Things Bounce Back. – New York, London, 2012. – 323 p.

Введение в гуманитарные финансы: основы концепции

Documents

Transcript of Введение в гуманитарные финансы: основы концепции