Архипова А.С., Неклюдов С.Ю. Два героя / два уркана: привал на пути [История песни "С одесского кичмана сбежали два уркана…"] // Natales grate numeras? Сборник статей к 60-летию Георгия Ахилловича Левинтона. СПб., 2008 (Studia Ethnologica, Вып. 6), с. 27-75 [Препринт]

А.С. Архипова, С.Ю. Неклюдов

ДВА ГЕРОЯ / ДВА УРКАНА: ПРИВАЛ НА ПУТИ1

1. В русской песенной традиции XX века встречаются произведения, близко

связанные друг с другом, хотя характер и направленность этих связей для исследователей зачастую остаются неясными. Именно так обстоит дело в песнями«Шли два героя с германского боя...» (далее — «Два героя») и «С Одесского кичмана сбежали два уркана…» (далее — «Кичман»). Можно считать установленным, что в их основе лежат перетекстовки известного романса «Во Францию два гренадера из русского плена брели…», который представляет собой положенное на музыку стихотворение Гейне «Гренадеры» в переводе М.Л. Михайлова. Родство «Кичмана» с «Гренадерами» отметил один из первых публикаторов данной песни — Б.Н. Ширяев, в середине 1920-х годов вместе с Б.А. Глубоковским записывавший уголовный фольклор в Соловецком лагере особого назначения («Не напоминает ли текст этой песни “Двух гренадеров”, отраженных в кривом зеркале романтики уголовного мира?» [Ширяев 1954: 108-109]); впоследствии на это родство указывалось неоднократно [Джекобсон 1998:287; Николаева 2008: 174, и др.]. Неясной остается не только связь названных песен между собой, но и

характер их опоры на прототекст. Она могла быть или параллельной, независимой для каждой из них, или, что более вероятно, последовательной — если перетекстовка лежала в основе лишь одной из песен, через посредство которой затем отразилась в другой. Кроме того, варианты данных произведений (особенно «Кичмана») содержат большое количество несообразностей и разновременных напластований, которые устная традиция различными способами увязывает с сюжетной логикой и со своей картиной мира. Важно установить первичное (и, очевидно, общее) фабульное ядро обеих песен, однако решение этой задачи упирается в невыявленность их исторических референций и контекстов. М. и Л. Джекобсон, давшие первую (и пока единственную) текстологическую

подборку вариантов «Кичмана», основываясь на его наиболее ранних записях, склоняются к мысли о первичности именно блатной песни, возникшей в 1920-е

1 Мы признательны всем коллегам, принявшим участие в обсуждении данной работы: В.А. Мильчиной — за некоторые разъяснения по поводу «наполеоновского мифа», Дж. Бейли — за консультацию по проблемам метрической структуры народной песни, Е.Е. Левкиевской, просмотревшей раздел о языке песен и давшей ряд ценных указаний, Р.Д. Тименчику, обратившему наше внимание на стихотворение В. Саянова «Новые песни», Г.Г.Суперфину, М. Джекобсону, И.Б. Иткину, Р.Г. Лейбову — за многочисленные советы и подсказки на разных этапах написания этой статьи.

годы во время НЭПа, тогда как «воров в бывших солдат, “проливших кровь” на войне (на какой не указано)», превращает Л.О. Утёсов; впрочем, сама песня «Два героя» здесь не анализируется [Джекобсон 1998: 284-287]. Подобной же точки зрения, но по фронтовым наблюдениям 1940-х годов, придерживается и Л.Н. Пушкарев [1995: 51]: «…прибывшие из пополнения бойцы… принесли с собой полублатную песню [“Два героя”], исполнявшуюся на мотив “С одесского кичманабежали два уркана”… песня эта и была переосмыслена и осовременена, связана сВеликой Отечественной войной…». Автор пространного и компетентного (но недокументированного) комментария к «Кичману» на сайте «Песенник анархиста-подпольщика» утверждает (неясно, на каких основаниях, и никак это не доказывая), что в ее основе лежит несохранившаяся «старая каторжная песня, царских времен», которая имела и «солдатские варианты»; не исключая того, что «солдатские как раз и были первоначальными», он приходит к здравому выводу (хотя и сформулированному в стилистической манере этого вида словесности): «В какой мере “С одесского кичмана” является источником этих песен, а в какой мере сама впитала устоявшийся фольклорный мотив, без бутылки разобраться трудно» [Аноним]. Существует мнение, что старую военную песню переделал в блатную Утесов.

Вот, например, что пишет один из участников дискуссии на сайте «Майдан КАЗАРЛА — Форумы казачьего народа» — с явным антисемитским привкусом: «Была замечательная песня “Вот шли два брата” и что с ней сделал Леня Утесов (Вайсбейн)… А вот варианты настоящей песни…» [Карабулак]. Подобное мнение основывается на полном незнакомстве автора с записями «Кичмана», сделанными в начале 1920-х годов и, разумеется, на полном отсутствии какого-либо сравнительно-текстологического анализа. Существует, наконец, еще одна песня, зависимая от «Гренадеров» и от

«Кичмана». Это «Братка Ваня, идти не могу...» [Зиновей], чрезвычайно удачнаястилизация под старую каторжную балладу (ср. «По диким степям Забайкалья...», «Бежал бродяга с Сахалина...», «Бродяга» Д. Давыдова и др.).В ней двое беглецов останавливаются, достигнув границы между Сибирью и матерью Расеюшкой, и один, смертельно раненый (причем рана у него, как у персонажа «Кичмана», в боку), просит товарища оставить его умирать здесь. Этапесня, более не встречающаяся ни в одном источнике, значится на сайтах [Кузнецов, Кривошеев] как сочиненная в 1983 г. В. Кузнецовым (слова) и М. Кривошеевым (музыка).

2.Несколько слов о прототексте — «Гренадерах» («Die Grenadiere», 1816) Гейне

в переводе М.Л. Михайлова (1846). Данное стихотворение представляет собой одну из реализаций «наполеоновского мифа» [Petiteau 2004: 406-407; Tulard 1997: 1729-1753], который существовал в европейской традиции первой половиныXIX века и отразился, в частности, в стихотворениях австрийского романтика И.-Х. фон Цедлица «Ночной смотр войск» («Die nächtliche Heerschau», 1827) и «Корабль призраков» («Geisterschiff», 1832); эти стихи были широко известны в России благодаря поэтическим переложениям Жуковского («Ночной смотр», 1836) и Лермонтова («Воздушный корабль», 1840).

Легенда о воскресающем Наполеоне, в основе которой лежит мотив в о з в р а щ а ю щ е г о с я ц а р я - и з б а в и т е л я, типа Карла Великого, Фридриха Барбароссы и др., вероятно по-своему истолковывает стодневную эскападу Бонапарта, которую фольклор вполне мог интерпретировать как возвращение с того света. Другая идея, стоящая за этим сюжетом: Наполеон покоится «не на своем месте» и должен вернуться на родину; в середине XIX века это было исполнено при возвращении со св. Елены его праха, провезенного через всю страну и торжественно перезахороненного в Соборе Инвалидов. Показательно, что при обсуждении данной проблемы в парламенте Ламартин выступил категорически против, поскольку «этот прах еще не настолько остыл…». Хотя заиспользованной здесь риторической фигурой стояли вполне реальные политические опасения (страх перед нарушением общественного равновесия), потенции ее деметафоризации допускают ту идею, что Наполеон «не вполне умер»и может воскреснуть; легенда о том, что Наполеон не умер в 1821 году, а дожил до 1832 года и создал всемирную монархию, лежит в основе книги, написанной его крестником [Geoffroy-Chateau 1836]. Мотив явно общеизвестен и обыгрывается в литературе. Так, во «Взгляде на

состояние общественного мнения во Франции» немецко-русско-французского дипломата Готгильфа Теодора Фабера (1829) Наполеон упоминается как «фантастическое существо» и «новый мессия», используется мотив его бегства стого света [Мильчина 2004: 51, 68], а в рассказе Фредерика Сулье (газ. «Пресса», 28 июля 1836) император встает из могилы чтобы высказать свое недовольство отменой парада по случаю открытия Триумфальной арки (парад отменили, так как Луи-Филипп боялся покушений).До какой степени эти настроения были устойчивы в общественном сознании

видно из сопоставления «Гренадеров» Гейне с соответствующим фрагментом из записок Фабера:

Ты орден на ленточке красной

Положишь на сердце мое… Заслышу я конское ржанье, И пушечный гром, и трубу.То Он над могилою едет! Знамена победно шумят... Тут выйдет к тебе,

император, Из гроба твой верный

солдат! («Гренадеры»)

…майоры, подполковники и полковники… орден Святого Людовика сверкает у них на грудирядом с орденом Почетного легиона, - но если бы беглец с острова Эльба мог бы убежать и стого света, офицеры эти… не раздумывая последовали бы за ним, и триумфальное его шествие по Франции вновь возмутило бы мир [Мильчина 2004: 68].

Обратим внимание на предсмертный завет солдата — положить его в гроб с оружием, что сюжетно мотивировано ожиданием будущего воскресения и, по-видимому, прямо связано с совсем еще недавними политическими событиями (мартовским походом Наполеона 1815 г.). Примечательно, что упомянутые поэтические произведения (Цедлица, Гейне,

Жуковского, Лермонтова, Михайлова) принадлежат литературным традициям народов, воевавших с Наполеоном. По словам Фабера, «жителям некоторых областей немецких приходилось так несладко, что в добродушии своем они

вообразили, будто чужестранный завоеватель желает сделать их счастливыми; в народе по сей день верят, что Наполеон жив и еще принесет немцам счастье всеобщее» [Мильчина 2004: 51]. Не исключено, что «наполеоновский миф» вообщеструктурировался здесь в более определенных сюжетных формах, нежели в самой Франции, где он существовал скорее в форме общественных настроений и фигур публичной риторики. Если представить себе «наполеоновский миф» в его сюжетном воплощении (по

Гейне и Цедлицу), то мотив с о л д а т, в с т а ю щ и й и з м о г и л ы н а в с т р е ч у п о л к о в о д ц у, займет место в одной из первых фаз его логического и исторического развития:

Наполеон жив, но побежден, его «возвращение» — это возвращение государя, который вырвался из плена, чтобы восстановить былое величие Франции; его появление способно поднять из могил павших воинов. Умирающий от ран гренадер просит товарища похоронить его с полной боевой экипировкой, чтобы в урочный час присоединиться к императору и его войску:И шпагой меня опояшешь, / И в руки мне вложишь ружье. / И смирно и чутко я буду / Лежать, как на страже, в гробу... («Гренадеры», 1816). Наполеон умер шесть лет назад, но ни он, ни его войско не знают покоя всвоих гробах — мотив воскресения здесь приурочивается уже не только к солдатам, но и к самому императору, хотя «парад мертвецов» все-таки начинается с барабанщика и солдат. Полуночный барабанный бой поднимает мертвых воинов из могил, чтобы они могли пройти строем перед полководцем, также восставшим из гробницы («Ночной смотр», 1827). Со смерти Наполеона проходит более десяти лет. Теперь, когда покинувшийсвою могилу государь зовет соратников, маршалов и гренадеров, никто не является на его зов («Корабль призраков», 1832). Следует, наконец, добавить, что и «Гренадеры», и «Ночной смотр», и

«Воздушный корабль» были положены на музыку (причем неоднократно; известно, например, впечатляющее исполнение «Ночного смотра» Глинки и «Гренадеров» Шаляпиным [Гронский 1991: 40-41; Оболенская]). Их русские переложения включаются в песенники: «Гренадеры» и «Ночной смотр» — с 1900-х годов (Новейший полный песенник. СПб., 1906; Полный русский песенник. М., 1911. Ч.3), а «Воздушный корабль» — еще с 1860-х годов (Новейший карманный русский песенник. СПб., 1863). Кстати, «Воздушный корабль» не только пользуется популярностью в городском фольклоре, но проникает и в крестьянскую среду. Наконец, несомненным показателем популярности данной темы является пародирование сюжета в студенческой традиции (В двенадцать часов по ночам / Выходит студент из квартиры…) [Гусев 1: 595, 628; 2: 444].

3.Судя по количеству записей2 и упоминаний (все они — не старше 1940-х

годов), песня «Два героя» была весьма популярной, причем связывалась она с разными военными кампаниями: немецкой, турецкой, польской и финской. «Немецкая локализация» (Идут три солдата / с германского плена…[Бахтин 2004, №

441], С германского боя / Ишли два героя… [Пушкарев 1995: 51-52], Шли два героя / с

2 В нашем распоряжении имеется 11 текстов (см. табл. I).

германского боя… [Адоньева, Герасимова 1997, № 188], Шли два героя / с германского боя… [Ватутина] и т. д.) является наиболее частой и, скорее всего, исходной.Об этом в первую очередь свидетельствует вариант 1, записанный в Болгарии

от 63-летнего жителя русского села Татарица (1973). Как это обычно бывает, виноязычной и иноэтнической изоляции он сохранил исторические реалии эпохи (Ивгинина сестрица — сестра кайзера Вильгельма II, Распутничек — Распутин), революционные и национально-патриотические настроения в российской армии накануне крушения империи (Товарищ, товарищ, / зачем воеваешь, / зачем защищаешь богачей?/ А наша царица…/ Она русску землю / германцам продала… / Когда б же мы знали, / царя разорвали) [Бахтин 2004, № 44 (комм., с. 631)]. Подобные настроения и разговоры хорошо переданы С.З. Федорченко, например: За границу нам царя пускать нельзя, у него там сватья-зятья. Выплачет подмогу — опять воевать. А нам некогда; Видно, не по времени теперь цари. Все разом: ах, ненадобен, и не стало царя; Житие того Гришки Распутного /…/ Во столице на трон царский забрался, / Не сам велик, не сам красив, не сам умен, / До царицы смел-доходчив /…/ Девок да баб — толпы./ Жил, пил, словно пес блудил…[Федорченко 1990: 84, 88]. Обратим также внимание на характерную угрозу «побросать» офицеров в реку — ср. обещание в частушках гражданской войны: рыбку кормить… французами / добровольцами / комиссарами / коммунистами [Недзельский 1924, № 5: 16] или: Меня солнышко не греет, / На головушку туман. / Попадись, белогвардеец — / Сброшу в море-океан [Стратен 1927: 150].Следует, однако, отметить, что эта (старейшая?) часть песни не закрепилась впоследующей традиции — вероятно, именно в силу слишком тесной связанности с историческими темами своей эпохи, которые по прошествии определенного времени становятся непонятными.Таким образом, по приведенным данным текст можно датировать довольно

уверенно 1916-1917 годами, хотя, конечно, вторая мировая война реактуализует«германскую тему» (см. фронтовые записи Л.Н. Пушкарева, вар. 2); одним из показателей такой вторичной приуроченности, возможно, является замена прилагательного германский на более принятое в 1940-е годы (и позднее) немецкий: С немецкого боя / Шли трое героев… [Панин 1965], На немецкой границе / Стоят два героя… [Брянцева 2006]. Достаточно устойчива «турецкая локализация»: Идут два героя с турецкой неволи…

[Сергеева, Бердникова 2000: 90 (репертуар фольклорного ансамбля «Казачата»)]; И шли два героя с турецкого боя, с турецкого боя домой… [Анапа 2007]; Там шли ну два брата / С турецкого фронта домой… [Казачья сеть], что имеет историческое обоснование. Речь идет, конечно, не о русско-турецкой войне 1877-1878 г., а о 1918 г., когда после заключения Брестского мира Турция получила часть Кавказа, и войска оттуда были отозваны. Это событие описано в«Железном потоке» А. Серафимовича (1924):

И началось это около году назад, когда н а т у р е ц к и й ф р о н т докатился пожар,полыхавший в России. <…> И п о в а л и л и п о л к и з а п о л к а м и с т у р е ц к о г о ф р о н т а. Повалила казацкая конница, шли плотно батальоны пластунов-кубанцев, шли иногородние пехотные полки, погромыхивала конная артиллерия, — и все это непрерывающимся потоком к себе на Кубань, в родные станицы, со всем оружием, с припасами, с военным снаряжением, с обозами [Серафимович 1980: 36, 40 (выделено нами. — А.А., С.Н.)].

Весьма показательно, что у Серафимовича говорится прежде всего о казачьих частях, среди которых по-видимому и сложилась данная версия («турецкий фронт» присутствует исключительно в казацких вариантах). Не исключено, что имеется в виду также передислокация на польское направление — путь с турецкого фронта на польскую границу неоднократно упоминается в записях: Там шли ну два брата / С турецкого фронта, / С турецкого фронта домой. / Лишь только преступили / Мы польскаю границу / Ударил поляк он три раза [Казачьи песни, с. 17; Казачья сеть]. Сама польская тема (...шли ... с польского боя, С польского боя ... шли домой... [Громов

2002]), возможно, возникает в песне после неудачной военной кампании 1920 г.[Жиганец 2007], когда Красная Армия терпит поражение от вышедшей ей в тыл конницы Юзефа Пилсудского, а что касается финской темы (Шли три армейца на финску границу… [Сторожков 2003: 16-17], Они повстречались / на финской границе / И финн из них ранил одного [Адоньева, Герасимова 1997, № 188]), то она скорее всего представляет собой приурочивание данного сюжета к событиям советско-финской войны 1939-1940 годов. По объему песня невелика (обычно не выходит за пределы четырех строф) и

довольно широко варьирует по составу и по композиции; наиболее устойчива (согласно редакциям, имеющимся в нашем распоряжении) вступительная строфа. В девяти текстах из десяти солдаты возвращаются домой и лишь в одном (вар.

3), напротив, идут воевать. Возвращаются они с поля боя (вар. 2, 4, 7-11) или из плена (вар. 1). Несмотря на то, что последний случай встречается лишьодин раз, именно он, очевидно, сохраняет первичную форму, поскольку здесь его соответствие прототексту следует считать максимальным (см. табл. VI):

«Гренадеры» Вар. 1Во Францию два гренадера Из русского плена брели, И оба душой приуныли, Дойдя до немецкой земли.Придется им — слышат —

увидеть В позоре родную страну...

Идут три солдата с германского плена,С германского плена в Россию

домой,Они и вступили на русскую землю,А их погрозило грозой.

В описании произошедшего на границе события нет единообразия. Лишь в одномтексте (вар. 6) упоминание какого-либо происшествия вообще отсутствует, сказано только, что один из «героев» несет письмо родным от раненого товарища, лежащего в лазарете; данный фрагмент заимствован из другой песни («У каждого дома осталась подруга…» [Успенский, Филина 2000]), включающей сходный мотив (с м е р т ь с о л д а т а о т р а н ы н а ф р о н т е и е г о н а к а з п е р е д а т ь р о д н ы м в е с т ь о е г о г и б е л и; ср. вар. 11). В остальных случаях это может быть мирный привал (вар. 2: Они остановились отдохнуть), тяжелое ранение одного из них (безотносительно к направлению пути; вар. 3 и 4), и, наконец, некая «гроза», настигшая их при пересечении границы (вар. 1, 10). Это, конечно, не погодное явление — слово гроза кроме того обозначает ‘опасность, беду, угрозу’, а также ‘бой, битву’ (в основном,в северных говорах), (по)грозить это не только ‘напускать грозу’, но и ‘предвещать дурной исход’; наконец, слово разразить толкуется как

‘разгромить, разбить, поражая, уничтожить’ [Даль, т. I: 397; т. IV: 43; СРНГ, вып. 7: 148]. Соответственно, выражение разразило грозой значит ‘нарвались на засаду’ [Джекобсон 1998: 386]. Не исключено, что само словосочетание погрозило грозой является первой ступенью переосмысления плохо расслышанных слов прототекста в позоре родную (страну). Другая строфа (в 5-и вариантах из 7-и) представляет собой монолог одного

из солдат и обычно открывается обращением Товарищ, товарищ, болят мои раны… Этот фрагмент (в вар. 2, 4, 9) практически в том же виде присутствует в «Кичмане», будучи его неотъемлемой частью. Его соотношение с прототипическимтекстом совершенно несомненно. Вот наиболее выразительные схождения:

«Гренадеры» Вар. 3, 4Печальные слушая вести, Один из них вымолвил: «Брат! Болит мое скорбное сердце, И старые раны горят!"Другой отвечает: «Товарищ! И мне умереть бы пора…

(Товарищ, товарищ,)Болят мои раны, болят мои раны,Болят мои раны во груди

(~тяжело),Одна заживает (~засыхает), Друга(я) нарывает,От (~А с) третьей придется

умереть.Как видно, реплики двух персонажей исходного текста Болит мое скорбное сердце,

и старые раны горят… (I) и мне умереть бы пора (II) сливаются в монолог одного героя (Болят мои раны во груди… а с третьей придется умереть); подобное превращение диалогов в монологи при фольклоризации литературного текста вообще характерно для устной традиции [Неклюдов 2008: 585]. В четырех случаях из пяти речь идет именно о полученных ранах, причем в вариантах 2-5,7-10 после жалоб на испытываемые страдания следует перечисление этих ран «понарастающей»; последняя оказывается самой свежей, самой тяжелой, смертельной. Обратим, однако, внимание, что структурно (отчасти — и лексически) этот перечень повторяет перечисление летящих в солдата пуль (вар. 3, 11), а также порядок следования речей трех возвращающихся из плена воинов (вар. 1):

Вар. 2-4. Вар. 11. Вар. 3. Вар. 1.Одна заживает (~ засыхает), Друга(я) нарывает,От третьей придется умереть(~ А третьяя3 открылась у в боке)

Одна пролетела, Друга чуть задела, А третья ранила меня...

Пуля просвистела, втора пролетела,Третья до сердца прошла.

Один начинает,другой не скончает,А третий так слёзно говорит…

Начало строфы Один начинает, / другой не скончает (вар. 1) скорее всего восходит к словам прототекста Один из них вымолвил... Другой отвечает..., хотя у Гейне / Михайлова говорится о двух, а не о трех гренадерах. Мотив двух или трех пуль, из которых одна пролетает мимо, а последняя ранит героя насмерть,

3 Так в тексте.

совершенно неуместный после упоминания пулеметной очереди (вар. 3) и, кстати, не встречающийся в «Кичмане», известен, например, по популярной казачьей песне «Как на грозный Терек…» («Любо, братцы, любо…»): А первая пуля в ногу ранила коня, / А вторая пуля, / … в сердце ранила меня [Успенский 1995: 13]. В рассматриваемый текст он мог попасть из устной традиции, далее двухступенчатая последовательность преобразовалась в трехступенчатую, порождая и морфологически близкий мотив трех ран, а затем по той же модели «два героя» превратились в трех (героев, армейцев, солдат — вар. 1, 3, 11; отметим, что в «Кичмане» обычно фигурирует два персонажа). Наконец, в одном случае нами отмечен еще один эпизод, общий с «Кичманом» (и, вероятно, оттудазаимствованный): просьба умирающего солдата «зарыть его тело глубоко» (вар. 3).Заключительный фрагмент чаще всего состоит из двух строф, в которых

умирающий рассказывает, как в будущем его станет вспоминать жена, и как она будет отвечать на расспросы подросших детей об отце. Мотив оставленной дома семьи также основывается на фольклоризуемом стихотворении Гейне / Михайлова.Ср.:

«Гренадеры» Вар. 3. Вар. 4. Вар. 6.Но дома жена, малолетки:У них ни кола ни двора.

Дома детишки, жена молодая Будут отца поминать.

А дома детишки, жена молодая,Они ожидают домой.

А дома детишки,Жена молодая,Они не дождутся меня.

При этом фольклорная трансформация включает в себя, как это часто бывает, и фонетическое обоснование (жена, малолетки > детишки, жена молодая). На фонетическое созвучие опирается переосмысление и в казацких вариантах: Но дома жена, малолетки — На Дону детишки, / Женёнка молодая (вар. 7) — А дома детишки, жена молодая (вар. 8).

Но дома малолетки

жена,

→ На Дону детишки Женёнка молодая

→ А дома детишки, жена молодая

Следующие строки песни, в которых выражается известное безразличие героя ксудьбе семьи, с соответствующим местом прототипического текста совпадает скорее лишь по интонации и общему смыслу:

«Гренадеры» Вар. 4. Вар. 7-8. Вар. 9Да что мне? просить христа-ради Пущу и детей и жену

И пусть ожидают, не важное дело,Но им не дождаться тебя

А пусть поджидають Кому какое делоОне не дождуться меня

Пусть дожидают, эт ихнее дело,Но им не дождаться никогда

Что же касается расспросов подросших детей об отсутствующем отце, то данный мотив, имеющий фольклорно-эпическую основу, не единичен в городской балладе (ср., например: «Где наш папа?» — спрашивал малютка, / Теребя в руках английский флаг, / И в слезах ответила японка: / «Твой отец английский был моряк» [Молодов2003: 276]).Именно заключительный фрагмент является общим для «Двух героев» и для

песни «У каждого дома осталась подруга…», из которой вариант 11, как уже

говорилось, заимствует эпизод с раненым солдатом, пишущим в лазарете последнее письмо домой, а также его обращение к сестре милосердия: Сестрица, сестрица,/ Дай мне воды напиться. Установить, в рамках какой из песен сложился данный фрагмент, не представляется возможным (пока нам известно лишь две редакции песни «У каждого дома осталась подруга…», что не позволяет сделать полноценное текстологическое сравнение).

4.Песня «С одесского кичмана...» известна во множестве записей (обнаружено

более трех десятков текстов, включая фрагменты, цитируемые в мемуарной, публицистической и художественной литературе, либо просто упоминаемые в ней)4. Как и «Два героя», она рассказывает об остановке в пути двух путников,только здесь это не бойцы, а бегущие от погони бандиты (урканы / уркаганы). Один из них смертельно ранен и просит товарища похоронить его. Едва ли не самое раннее воспоминание об этой песне принадлежит К.

Паустовскому [1982: 86-87], который жил в Одессе в 1921-1923 гг.: «Я помню, как вся Одесса пела “Мичмана Джонса”, потом “Эх, хмурые будни, осенние будни...”, “Цыпленка”, “С одесского кичмана бежали два уркана”, “Дочечку Броню”, “Вот Маня входит в залу”» (надо заметить, что этот фрагмент выглядит почти как цитата из песни «Любил в Одессе я заглядывать в духанчики…»: Там пели «Мурку», пели про Япончика, / Там пели песенку про Сонькины лимончики [Джекобсон 2001: 386-387], что, впрочем, не ставит под сомнение достоверность самого перечня). Имеющиеся в нашем распоряжении тексты могут быть распределены по трем

группам, различающимся хронологически, а отчасти и своим составом. Первая включает записи, точно или предположительно датируемые 1920-1930-ми годами (включая редакции, прозвучавшие в исполнении Утесова; см. табл. II), вторая —послевоенные версии Аркадия Северного, Алексея Козлова, Алексея Хвостенко, Владимира Высоцкого (табл. III). Наконец, третья группа представляет собой непаспортизованные перепечатки и самозаписи 2000-х годов (в том числе размещенные в Интернете; табл. IV). Из них наименьшими являются самые старые тексты, затем объем песни

увеличивается: 3-4 строфы в записях середины 1920-х годов, 5 строф у Утесова и в других довоенных вариантах, по 6 строф у Северного и Высоцкого, 7 строф уКозлова, по 6-7 строф в поздних перепечатках и самозаписях. Таким образом, завосемьдесят лет своего бытования текст песни вырастает примерно вдвое. Однакоедва ли правильным был бы вывод, что все строфы, не зафиксированные в 1920-1930-е годы, являются новациями — в течение долгого времени они могли существовать только в устном бытовании, не попадая в письменные источники, как, скажем, это имело место с песней «Два героя». Вообще процесс подобного «разбухания» текста отнюдь не универсален (так, самые пространные варианты криминальной баллады «Гоп-со-смыком» обнаруживаются как раз в ее ранних записях), не говоря уж том, что переработка литературного прототекста в фольклоре скорее приводит к его сокращению [Неклюдов 2006; 2008].

4 Это 28 полных записей (включая 5 вариантов утесовской версии), 7 фрагментов и неменее 5 упоминаний (см. табл. II-V).

Первые записи принадлежат В.Т. Борейко [Петров 1926: 57], Б.Н. Глубоковскому [1926: 24-25] и Б.А. Ширяеву [1954: 109-110]. Согласно В.В. Петрову [1926: 44, 51], публикуемая им песня была услышана в Киевском окружном изоляторе от участника гражданской войны на Украине. Что касается записей того же времени Б.Н. Глубоковского и Б.А. Ширяева, то они были сделаны в Соловецком лагере особого назначения не позднее 1925 г. Как было сказано, Б.Н. Ширяев первым заметил сходство «Гренадеров» Гейне

/ Михайлова и «Кичмана», причем особенно выразительная параллель обнаруживается именно в его записи (в других вариантах эта строфа более не встречается):

Ширяев «Гренадеры»Один уркаган говорит,- Судьбу свою я знаю, что в ящик я сыграю, И очинно сердце болит.Другой отвечает: и он фарт свой знает…

Один из них вымолвил: «Брат! Болит мое скорбное сердце, И старые раны горят!»

Другой отвечает: «Товарищ! И мне умереть бы пора…

Близость к книжному тексту проявляется также в том, что это — едва ли не единственный случай, когда в песне сохранена диалогическая структура книжного оригинала, которая, как уже было сказано, в устной традиции обычно«монологизируется».Б.Н. Ширяев, находившийся на Соловках в 1923-1927 г., участвовал в

создании и работе первого Соловецкого каторжного театра «ХЛАМ» («Художники, литераторы, артисты, музыканты»), а также хора «СВОИ», исполнявшего русские народные, каторжные, арестантские песни. Как вспоминал он впоследствии, «ХЛАМ и “Свои” просуществовали до 1927 г. Окончательно оформившийся концлагерный социализм смел их со своего победного пути. Слушая песни “Своих”, Глубоковский и я заинтересовались “блатным” языком и своеобразным фольклором тюрьмы. Мы собрали довольно большой материал: воровские песни, тексты пьесок, изустно передававшихся и разыгрывавшихся в тюрьмах, “блатные”слова, несколько рожденных в уголовной среде легенд о знаменитостях этого мира. Некоторые песни были ярки и красочны <…>. На свою работу мы смотрели, как на фиксацию живого фольклорного материала для будущего исследователя. Издательство УСЛОН <Управления северных лагерей особого назначения>, о котором я рассказываю в дальнейшем, выпустило эту книжку страниц в сто тиражом в 2000 экз., и она попала в магазины ОГПУ на Соловках, в Кеми, на другие командировки, даже в Москву. Тут получился неожиданный, но характерный для того времени анекдот: издание было очень быстро раскуплено. Материалы по фольклору разбирались как песенник, сборник модных в то время (да и теперь в СССР) романсов...» [Ширяев 1954: 110]. Обратим внимание на этот характерный (отнюдь не только «для того времени»)

эффект культурной коммуникации: возвращение фольклорного текста в исходную устную среду, но уже с несопоставимо более широким социальным и географическим охватом. Впрочем, как можно было убедиться, еще до этого, в середине 1920-х годов «Кичман» имеет широчайшее распространение, — по крайней мере, в уголовной традиции. Сюда можно присовокупить упоминание «Кичмана» Горьким [1952: 212], чье посещение Соловков относится к 1929 г. (в

«соловецком» разделе цикла его статей «По Союзу Советов»), а также Т.В. Чернавиной [1996: 169 ], чье воспоминание о побеге из ГУЛАГа (и, соответственно, о песне, которую распевал один из беглецов) относится к 1932г. К приведенным данным следует добавить цитату из песни, которую И. Бабель

включает в черновую редакцию пьесы «Закат» (первая публикация — журнал «Новый мир» [Бабель 1928: 5-35]; в том же году — первая постановка):

Рвали когти два урканаДа с Одесского чикмана (так в рукописи. — Примеч. С.

Поварцова).От лягавых утекали —Два одесские уркана...

В канонический текст «Заката» эти строки не вошли [Поварцов 2001: 214]; неисключено, что Бабель вычеркнул их, чтобы избежать совпадения с поставленнымв том же году спектаклем ленинградского Театра сатиры «Республика на колесах» (пьеса Я. Мамонтова), в котором «Кичман» звучал в исполнении Л. Утесова, игравшего там главную роль. Наиболее примечательна в бабелевском тексте метрика песни (четырехстопный хорей), ни в одной версии более не встречающаяся. Сейчас невозможно выяснить, цитирует ли Бабель какой-то не дошедший до нас фольклорный вариант или это — плод авторской переработки текста, а также восходит ли форма ЧиКман к реальному способу создания «тайного языка» или является результатом сознательной либо случайной перестановки букв самим писателем.В стихотворении В. Саянова [1928: 27-29] «Новые песни», посвященном

некоему «Баянисту Н.К.», цитируется строфа из «Кичмана», прямо соответствующая словам персонажа из этой песни (в частности, согласно утесовской версии); к нему, вероятно, отсылают и строчки того же стихотворения Товарищ, товарищ, / Проходят бои…:

Саянов Утесов Не мало погибло ребят на фронтах,С винтовкой в руках,С цигаркой в зубах, С веселой песенкою на губах

…что сын её погибнул на посте.И с шашкою в рукою,с винтовкою в другою, И с песнею весёлой на губе...

Как можно предположить, воспроизведение этой строфы является достаточно точным. В стихотворении она закавычена, т.е. прямо дана как цитата, в то время как точность другой (тоже закавыченной) цитаты из песни «Гоп-со-смыком» подтверждается документально — она полностью совпадает со старейшимипубликациями [Хандзинский 1926; Петров 1926]. Более того, из стихотворения Саянова можно понять, что он цитирует какое-то реальное эстрадное выступление. Следовательно, «Кичман» публично исполнялся в 1927 г., а то и раньше, т.е. еще до Утесова.Тем не менее, именно редакция, принадлежащая Утесову, занимает центральное

место в истории этой песни. Более того, она имеет определяющее значение для ее последующего бытования — в качестве «контролирующей инстанции» (т.е. зафиксированного авторитетного текста, с которым постоянно сверяется традиция, что препятствует увеличению амплитуды варьирования текста). Это

связано с тем, что после постановки в Театре сатиры (1928-1929) «Кичман» прозвучал на первом выступлении утесовского Теаджаза в Ленинграде — в концертной программе, посвященной Женскому дню, но главное с тем, что в 1931-1932 г. песня в музыкальной обработке композитора И. Игнатьева была записана на грампластинку [Акимов 1999: 286; Скороходов 1995: 78, 178; Грабовский, Смирнов 1992: 33-34; Джекобсон 1998: 284-287; Аноним]. Вероятно, именно огромная популярность песни привела к запрещению ее

публичного исполнения, исходившему от начальника реперткома Комитета по делам искусства П.М. Керженцева (по другим версиям — от Комитета по делам культуры). Согласно легенде, неоднократно воспроизводимой (в том числе самимпевцом и скорее всего опирающейся на его устные рассказы), запрет был снят в1935 г. после приема в Георгиевском зале Кремля в честь спасения советскими летчиками полярников с ледокола «Челюскин» (или, согласно другой версии, в 1936 г. на концерте в Грановитой палате по случаю беспосадочного перелета Валерия Чкалова). Певца попросил исполнить «Кичман» Чкалов или даже сам Сталин (через Ворошилова). «Ну, товарищу Сталину, сами понимаете, я отказатьне мог… Когда я кончил, он курил трубку. Я не знал, на каком я свете, и вдруг он поднял свои ладони, и тут они <…> начали аплодировать бешено, как будто с цепи сорвались <…>. Три раза я пел в этот вечер “С одесского кичмана”, меня вызывали “на бис”, и три раза все повторялось сначала». Черезнесколько дней Утесов, как он рассказывал, с издевкой отрапортовал об этом Керженцеву [Жиганец 2007].На афишах «Республики на колесах» значилось: «музыка Ф. Кельмана, слова Б.

Тимофеева» [Данилевский 2001: 494; Жиганец 2007], под этими же именами текствместе с нотами публикуется в современных изданиях [Железный, Шемета, Шершунов 2004; Аноним]. Однако роль обоих авторов совершенно неясна, скорее всего, речь должна идти о какой-то обработке исходной версии, заведомо, как показывают ранние записи, существовавшей и достаточно широко известной; совершенно так же обстояло дело, например, с песней «Кирпичики», мелодия которой последовательно приписывалась В. Кручинину и Б. Прозоровскому, а на самом деле принадлежала безвестному композитору С. Бейлинзону (или Бейлезону) [Неклюдов 2006: 273], который в свою очередь, вероятно, тоже лишьобработал какую-то танцевальную мелодию для сопровождения циркового номера —выступления дрессированных собачек, о чем говорит и ее название: вальс «Две собачки» (М., 1925, см. также: Российский Гос. архив фонодокументов, фонд Музпреднаркомата просвещения).Как показывает сопоставление записей, упомянутая «исходная» версия должна

была представлять собой ответвление той же «блатной» традиции, к которой относятся все упомянутые записи и цитации (за вычетом саяновской, к особому характеру которой мы еще вернемся); ее носителем, очевидно, был и Утесов, прекрасно знавший песенный фольклор своего родного города. Косвенный показатель этого — варьирование им текста песни от исполнения к исполнению, о чем свидетельствуют расшифровки фонограмм 1929-1933 г. и текст записи на грампластинку: Бежали два уркана тай на волю (~ да на волюшку ~ темной ночью ~ на войну); А третья застряла у боке (~ открылася в боке); Что сын её погибнул на посте (~

на банке [?]); С винтовкою (~ с метелкою[?]) в другою [Акимов 1999: 286; Скороходов 1995: 78; Музей шансона]. Особенно показателен вариант начала песни, запомнившийся И. Солоневичу

[1999: 60], который был арестован в 1933 г., а бежал в 1934 г., следовательно, песню слышал не позднее конца 1920-х — начала 1930-х годов:

С вапнярского КичманаСорвались два уркана,Сорвались два уркана на Одест…

Одест — арготизированный вариант произнесения названия «Одесса»; обратим внимание, что здесь беглецы направляются не из Одессы, а в Одессу. Следует добавить, что завершение строфы удается восстановить — с большой долей убедительности — по воспоминанию «одного старого ростовчанина, Бориса Петровича» [Аноним]:

В Одесте на малине Они остановились, иОни остановились, наконец.

Варьирование подобного рода говорит скорее о восприятии текста из устной традиции, где он по определению существует в неустойчивой, пластичной форме.Сложнее обстоит дело с мелодией, которая известна нам только в утесовском и послеутесовском вариантах. Цитата в пьесе Бабеля (если считать ее точной цитатой, а не специальной переработкой) как будто допускает наличие другой ритмико-мелодической версии, однако метрический анализ свидетельствует о малой вероятности ее существования (или, скорее, о возможности существованиялишь какой-то единичной редакции, не имеющей продолжения в песенной традиции).По своему составу утесовская версия отличается от предшествующих записей

наличием двух строф, заключающих в себе, во-первых, просьбу раненого передать весть о его гибели матери и, во-вторых, сентенцию: За что же ж мы боролись, / За что же ж мы стра[ж]дали,/ За что ж мы проливали нашу кровь? (с разными произносительными вариантами). Первую из этих строф трудно считать авторскойновацией в силу того, что она семантически близко соответствует завершению песни «Два героя», где весть о гибели воина доходит до его семьи; не исключено даже, что эта строфа утесовской версии является ее прямой переработкой в стилистической манере блатного фольклора:

«Два героя» УтесовА мать отвернется, слезами зальется:Отец твой убитый на

войне…

Товарищ, товарищ, скажи моей [ты] маме, Что сын её погибнул на

посте…Что касается другой строфы, то она представляет собой вариационную

разработку риторического вопроса «За что боролись?», который восходит ко времени английской революции XVII в., а в отечественном речевом обиходе появляется примерно в 1921 г. (ироническую реплику «За что боролись, на что и напоролись» Ж. Росси датирует 1936-1938 гг., когда в лагеря стали поступать заключенные «ежовского набора», в том числе считавшие себя вернымисталинцами) [Душенко 1996: 128]. Эту фразу, видимо, пародирующую реакцию

бескомпромиссных революционеров на введение НЭПа, также трудно считать поздним включением. Прямой параллелью к фрагменту в версии Козлова, передающему данное настроение, являются слова одного из персонажей в сцене из «Белой гвардии» (1925-1927), в которой описывается ограбление под предлогом обыска [Булгаков 1978: 371]:

Козлов «Белая гвардия»Они же там пируют, Они же там гуляют, А мы же попадаем в

переплёт

Накопил вещей, нажрал морду, розовый, як свинья, а … он в окопахза тебя гнил, а ты в квартире сидел, на граммофонах играл…

Разрабатывающие ту же тему строки За что ж мы проливали нашу кровь? / За крашеные губки , / Коленки ниже юбки , / За эту распроклятую любовь (начиная с версии Козлова), вряд ли являются поздней вставкой, как это иногда предполагается [Аноним]. Они восходят к полузабытой песне 1920-х годов «Сергей-пролетарий служил на заводе…» (автор — В. Масс), точнее, вероятно, к ее фольклоризованной редакции «Служил на заводе Семен-пролетарий…»: Жена его Маруся страдала уклоном, / И наш Семен утратил с ней контакт. / Накрашенные губки, колени ниже юбки — / Ну, словом, безусловно мерзкий факт [Бахтин 1997: 229]. Как уже отмечалось [Аноним], загадочные варианты строчек А мы же — подавай

им сыновьёв (или: Они ведь там имеют сыновьев) представляет собой разные формыпереосмысления плохо расслышанных слов всё новьё: Они ведь (~ же) там имеют всё новьё [Шелег 1995, № 17; 1997: 377; Блатная песня 2002; Аноним; Козлов] А мы же ж — подавай им всё новьё! [Жиганец 2005]

Они ведь там имеют сыновьев [Железный, Шемета, Шершунов 2004; Аноним]

А мы же — подавай им сыновьёв! [Скороходов 1995: 78] ~ А мы же отдаваем сыновьев [Ахметова 2000: 146]А мы им поставляем сыновьевь [Вайскопф 1981: 71]А мы (же) попадаем в переплёт [Чернов, Юрасов 1953: 413, Козлов]

Наконец, строка А третья [рана] застряла у боке появляется у Утесова и воспроизводится в некоторых последующих текстах, однако отсутствует в раннихзаписях; так, у Ширяева значится: А третья рана на боке, что, вероятно, является исходной формой. Можно предположить, что «застрявшая рана» появляется под влиянием строк о пулях из «Двух героев» (Пуля просвистела,/ втора пролетела,/ Третья до сердца прошла… [Сторожков 2003]). Что же касается «раны в глыбоке» — тоже только начиная с утесовской версии (Болят мои раны в глыбоке…), — то можно предположить, что возникает этот образ под влиянием параллельной строки Зароют моё тело в глыбоке, что имеет соответствия в более ранних записях (Закрой мои раны, / Зарой мое тело на бану…[Петров 1926]) и, возможно, подсказано концовкой, сохраненной в казачьей версии «Двух героев»:Лишь толечко дождётся / Глыбокая могила, / Вернее дождется меня [Казачьи песни: 17-18].

К первой группе вариантов мы причисляем и текст, опубликованный в антологии А. Чернова и С. Юрасова [1953: 413] и охарактеризованный там как «одесская воровская песня» (место и время записи не указано). В целом он весьма близок к утесовской версии — за исключением строк Но их догоняют, / По ним уже стреляют, / По ним уже стреляет пулемёт, которые затем появляются, причемв более полном и логически мотивированном виде, у Хвостенко и Козлова:

Хвостенко КозловПо нас уже стреляют, А нас уж догоняют, По нас уже стреляет

пулемет. А там они гуляют, Карманы набивают, По нас уже стреляет

пулемет.

Они же там пируют, Они же там гуляют, А мы же попадаем в переплёт. А нас уж догоняют , А нас уж накрывают , По нам уже стреляет пулемёт .

Поскольку нью-йоркская антология А. Чернова и С. Юрасова была совершенно недоступна в СССР и вообще мало известна, точку схождения этих вариантов вероятнее всего надо видеть где-то в довоенном фольклоре, и данную строфу опять-таки нельзя безоговорочно признать новацией. Это относится и к редакции песни, цитируемой в газетном очерке М. Левшина

[1952: 6] (тоже послевоенная эмиграция), где «шашка», «винтовка» и «песня нагубе» есть атрибуты «погони», а не беглецов (что вообще-то логичнее). Возможно, они и переданы им были позднее — это подтверждается, с одной стороны, полным отсутствием данного мотива в записях середины 1920-х годов, а с другой, его соответствием со строчками, цитируемыми Саяновым, у которогоречь несомненно идет о победителях-красноармейцах, а не о преследуемых бандитах. Ближайшая и чрезвычайно близкая ассоциация к «песни на губе» — у М.

Светлова в стихотворении «Гренада» (1926), которое было написано по живым воспоминаниям о гражданской войне на Украине (1920-1921). Первоначальная форма, почти наверняка, — фразеологизм с песней на устах (всегда во множественном числе!). Отметим, что других подобных случаев, когда «песню ворту» держат как папиросу, в русском языке как будто нет. Саяновский вариант,с его параллелизмом цигарки в зубах и песенки на губах, опять-таки позволяет объяснить возникновение этого странного образа; преобразование общеязыковой метафоры песня на устах / губах в пародийную песня на усте / губе (ср. формы в пальте, во рте в «одесской песне» из очерка журналиста и писателя Н.Г. Шебуева [1915:160]).

Левшин Саянов СветловС одесского кичманаБежали два уркана,За ними шла погоня налегке.Эх, с сашкою в другою,С винтовкою в рукою,И с песнею весёлой на губе.

Не мало погибло ребят на фронтах,С винтовкой в руках,С цигаркой в зубах, С веселой песенкою на губах

Мы ехали шагом, Мы мчались в боях И «Яблочко»-песню Держали в зубах…

Само «яблочко», упомянутое в стихотворениях и Светлова, и Саянова (который, кстати, в отличие от Светлова, уже связывает его не с революционной романтикой, а с городской улицей), скорее всего было «на губе»и у нашего героя, а пришло оно в Красную армию с фронтов Первой мировой войны, т.е. оттуда же, откуда «Два героя» («С германского фронта, кроме многих непонятных тылам прибауток, прикатилось и “яблочко”, которое особенноживо было позже на всем пространстве немецкой интервенции <…>. Шел этот поток через войсковые части, демобилизованных солдат, красноармейцев, матросов, а также мешочников и мелких спекулянтов» [Стратен 1927: 151-153]).«Кичман» цитирует Ю. Анненков (Б.Темирязев, 1934) в своей

автобиографической «Повести о пустяках», действие которой относится к рубежу1910-1920-х годов [Анненков 2001: 189-190]. Этот вариант также очень близок к утесовскому — за двумя исключениями: нешаблонная концовка (Чтобы куры не заклевали… И чтобы все узнали, как люблю...) и заимствованное из «Золотого теленка» (гл. XVIII [Данилевский 2000: 243–252]) обращение Товарищ Скумбриевич(вместо обычного Товарищ, товарищ…; Товарищ мой верный…и т. д.). Однако оба случая, судя по всему, все же не являются чистым

новотворчеством автора, как это можно было бы предположить. Моделью концовкипесни могли стать строки вроде тех, что завершают одну из редакций «Двух героев»: … А птицы все кости унесли [Громов 2002], а мотив л ю б в и, с в я з а н н о й с г и б е л ь ю, имеет несколько неожиданный отзвук в версии Козлова — там, где говорится о крови, проливаемой за любовь. Что же касаетсяобращения к «товарищу Скумбриевичу», то ему есть прямая параллель: «красноармейская песня» в киевской газете военного времени: Товарищ Абрамович,/ Скажи моей мамаше… [Николай Февраль 1942: 3]:

Анненков Николай Февраль1942

Громов 2002 Козлов

Товарищ Скумбриевич,Скажите моей маме, Что сын ее погибнул на посте…Зароет мое тело,Зароет мое тело во землю,Чтобы куры не заклевали,Чтоб люди не заплевали И чтобы все узнали, как люблю...

Товарищ Абрамович,Скажи моей мамаше,Что сын ее СережаПогибнул на посте…

И зябкое тело совсем почернело,А птицы все кости унесли

За что ж мы проливали нашу кровь?…За эту распроклятую любовь

Поскольку фамилия Абрамович не входит в ономастический узус городской песни (и вообще городского фольклора — в отличие от анекдотического Рабиновича), эта версия из оккупированного Киева более всего похожа на окказиональную переработку исходного текста песни. О практике таких

переделок в 1920-е годы вспоминает в своих мемуарах И. Абрамович: «Теперь… унас появились свои самодеятельные поэты, сочинявшие песни, направленные против бюрократизма и карьеризма, против сползания руководства партии на позиции национализма и автократии. П е р е д е л ы в а л и с о о т в е т с т в у ю щ и м о б р а з о м п о п у л я р н ы е п е с н и…» [Абрамович 2004: 75-77 (выделено нами. —А.А., С.Н.)]. Можно предположить, что именно такого рода переделку и спародировал Ю. Анненков. Следует добавить, что соединение в городской песне«мамаши» и «Сережи» более всего напоминает о «есенинской топике» (в квазиесенинских текстах, типа «Письма матери»: Я по тебе соскучилась, Сережа…), за пределами которой это имя мало характерно для антропонимической номенклатуры данного жанра (даже Сергей-пролетарий из песни В. Масса в ее фольклоризованной редакции заменяется на «Семена», вошедшего в городскую песню в связи с огромной популярностью «Кирпичиков» [Бахтин 1997: 229].Замыкает группу довоенных версий запись Я. Вайскопфа [1981: 71], сделанная

по его лагерным воспоминаниям (1937-1942). Она тоже чрезвычайно близка к утесовской, хотя, как и вариант Ю. Анненкова, включает нетрадиционную концовку: А бедная Сонька / Плачеть и рыдаеть / И волосы повсюду себе рветь. Сонька — типовой персонаж одесских блатных песен, обычно — проститутка и подруга вора(это объясняет и ее горе по поводу гибели героя-уркагана): А наша Сонька пьянаястоит / …/ А Сонька в ус не дует, улыбается /… / Вот потому-то Сонька подмигнула / … / Со мною Соньку скрыл бурьян; Сегодня Сонька правит именины, / И угощает даже фраеров / … / А Сонька в доску пьяная лежит / Какой-то фраер ей бокалы наливает, / И речь такую Соньке говорит: / Да, что ты, Сонька, курва, задаешься?/ Ведь на тебя, халява, я упал; Абрашка Терц— карманщик всем известный, / А Сонька — б..дь, известна всей Москве… [Джекобсон 1998:136; 2001: 172-174]5.

Наиболее загадочным — и, добавим, ключевым для решения проблемы истории рассматриваемой песни — является широко варьируемое название малины / кичмана,куда (откуда) бежали ее герои (и / или где с ними случилось описываемое приключение). Наиболее устойчивой, и наверняка исходной, является форма вапнярская / вапнярский, по отношению к которой остальные выступают как переосмысления и замены этого мало кому известного названия, причем опять-таки обычно с опорой на его фонетический облик:

С вапнярского кичмана (Утесов [Солоневич]), вапнярскую малину [Петров], с варпнярской, вапнярковской [Анненков, Утёсов], вапняновской

под Вяземской, На Вяземской [Северный; Козлов]

под княжеской малиной [Утесов; Чернов, Юрасов], на княжеской могиле[Ахметова; Баранова] Под кустиком малиновым [Хвостенко]

В армянскую, В Цыганскую [Петров]

На Сонькиной [Северный]

5 В этом смысле весьма характерна «перековка», которой подверглись «халява (курва,лярва) Сонька» и «Костя-шмаровоз», превращенные поэтом В. Агатовым в рыбачку Соню и Костю-моряка с их изысканной словесной дуэлью, романтической любовью и свадьбой (песня «Шаланды, полные кефали…» из кинофильма «Два бойца», 1943).

[Жиганец] обняевской [Вайскопф]Итак, вапняровская малина превращается в обняевскую — Вяземскую — княжескую

малину / могилу, появление которой, явно, поддерживается наличием княжеской могилы в Киеве (вспомним о киевской локализации одной из записей), она же Аскольдова могила; с меньшей вероятностью могло повлиять либретто одноименной оперы А.Н. Верстовского (или сам роман М.Н. Загоскина), где во второй картине Всеслав и Надежда спасаются от преследования у Аскольдовой могилы над Днепром. Такими же фонетически обусловленными являются замены вапнярская → армя нская (→ цыганская); под княжеской малиной → под кустиком малиновым. Что же касается Сонькиной малины, то она с точки зрения сюжетной логики весьма убедительно может быть соотнесена с «бедной Сонькой», которая «плачеть и рыдаеть» после гибели одного из героев в финале версии Вайскопфа.Вапнярка — маленький поселок в Винницкой области, где добывали и гасили

известь (укранск. вапно). Предположение о существовании там тюрьмы [Жиганец 2007] документально подтвердить не удается, хотя, возможно, имеется в виду тамошний ДОПР (в качестве какового могло временно использоваться любое подходящее здание). Однако для нашего рассмотрения данное обстоятельство не столь значительно. Гораздо важнее, что в годы гражданской войны там проходиложесточенный бой, воспоминание о котором сохранилось, например, в «Думе проОпанаса» Э. Багрицкого (1926): Френч английского покроя / Добыт за Вапняркой /… / Как мы шли в колесном громе / Так что небу жарко, / Помнят Гайсин и Житомир, / Балта и Вапнярка!.. [Багрицкий 1938: 561, 575]. В 1919 г. именно здесь состоялось сражение с участием батальона, входившего в бригаду Котовского и возглавляемого знаменитым одесским бандитом Мишкой Япончиком.Мишка Япончик (Моисей Вольфович Винницкий, 1891-1919) во время погрома

1905 г. вступил в дружину еврейской самообороны, затем — в банду, связанную с анархистской группой «Молодая воля», был арестован, получил 10 лет, вышел по амнистии и к 1917 г. стал главой одесского уголовного мира: его банда, насчитывавшая до 3 тыс. человек, удвоилась за счет дезертиров с фронта. Соединение уголовщины с левыми политическими движениями весьма характерно для этого времени. Так, в январе 1918 г. «железный отряд анархистов» столичного журналиста Щупака-Вольского, который кроме занятий грабежами решил «раскачивать буржуазный строй», принял участие в восстании, причем самЩупак, называя себя «комиссаром-самоубийцей», разъезжал на автомобиле «Рено», а его воинство в 12 человек умещалось в кузове одного грузовика. В дальнейшем Щупак был отправлен большевиками на Румынский фронт и там при загадочных обстоятельствах исчез вместе с кассой российской армии [Файтельберг-Бланк 2002: 14]. Сам Япончик в 1918 г. возглавил дружину, оборонявшую город вместе с Красной армией, отрядами анархистов и эсеров, даже имел под своим командованием бронепоезд. При поддержке особого отдела ВЧК при 3-й Украинской Красной армии сформировал батальон особого назначения, преобразованный в 54-й Советский Украинской полк (комиссар — анархист А.Фельдман). Вот как описывает этот полк Утесов:

...Мишка любит водить свой полк по улицам Одессы. Зрелище грандиозное. Впереди он— на серой кобыле. Рядом его адъютант и советник Мейер Герш — Гундосый. Слепой наодин глаз, рыжебородый, на рыжем жеребце… Винтовки всех систем — со штыком в видеяпонских кинжалов и однозарядные берданки. У некоторых «бойцов» оружия вовсе нет.Шинели нараспашку. Головные уборы: фуражки, шляпы, кепки [Акимов 1999: 221-222]. Направленный на фронт, полк Япончика сначала разгромил петлюровцев, но на

следующий день, не оправившись после ночного пьянства, был разбит наголову иразбежался, подставив под удар соседние подразделения. Командира попытались арестовать, однако он оказал сопротивление и был застрелен [Жиганец 2007], а его отряд, согласно докладной уездвоенкома М. Синюкова, «арестован и отправлен на работу в огородную (sic!) организацию» [Акимов 1999: 221-222]. Речь, вероятно, шла лишь о какой-то его части более значительного отряда (в документе упоминается 116 человек), остальные «бойцы», преследуемые красноармейцами и чекистами, бежали назад в Одессу (а кто-то из арестованных— возможно, и удрав из вапнярского ДОПРа / «кичмана»).История эта должна была получить широкую известность в Одессе тех лет. Не

исключено, что именно она явилась основой пьесы «Республика на колесах» (вспомним о бронепоезде Япончика!). Согласно ей, в глухой станице банда «зелёных» создаёт свою «республику», президентом которой провозглашается атаман Андрей Дудка; он назначает министром уголовника Сашку. На торжестве вчасть данного события Дудка, роль которого исполнял Утесов, поет песню «Кичман». На сходный сюжет написано и либретто оперетты «Свадьба в Малиновке» (муз. Б.А. Александрова), автор которого —одесский литератор В.Я Типот, в 1921-1922 гг. вместе с В.М. Инбер, возглавлявший Одесский театр миниатюр «Крот» [Соколова 1994: 285-286].Таким образом, совершенно справедливы предположения о том, что именно

данные события легли в основу «Кичмана», что первоначально беглецы направлялись в Одессу, а не наоборот, и что лишь впоследствии Вапнярка, неизвестная за пределами области между Одессой и Жмеринкой, была заменена наОдессу [Жиганец 2007; Аноним]. Однако именно в этом плане строфа, которая впервые звучит у Северного и Козлова (а затем воспроизводится в отправляющихся от них непаспортизованных перепечатках и самозаписях):

Один — герой гражданской, махновец партизанский, Добраться невредимым не сумел.Он весь в бинты одетый и водкой подогретый, И песенку такую он запел…

едва ли является поздним проникновением в «Кичман» «боевого мотива» и обретением одним из уркаганов воинской биографии (как это следует из статей тех же авторов). Показательно, что уже В.В. Петров [1926: 51] увидел в старейшей версии песни «эпопею махновщины».Есть и еще один — косвенный — аргумент в пользу предложенной

реконструкции. Это политическая пародия «Песенка о нацистах» (муз. обработкаА. Островского, слова самого Утесова, 1944[?]):

С Берлинского кичманаСбежали два урканаСбежали два уркана тай на волю…

Поди по всем малинамИ быстро собери тамВсех тех блатных, что на руку нечист, Отныне уж не будетЗваться он бандитом,А будет нацьонал-социалист!

Очень похоже, что это — отклик на мобилизацию преступников в действующую немецкую армию, точнее, в спецкоманду оберфюрера СС О. Дирлевангера (батальон—полк—бригаду «Дирлевангер»—дивизию СС), комплектуемую исключительно из заключенных немецких тюрем, а затем пополняемую уголовниками, в большинстве своем совершившими тяжкие и особо тяжкие преступления. Однако это подразделение так и не достигло хорошего уровня боеготовности и не было способно воевать по-настоящему [Ненахов 2000: 630-632]. Здесь, как мы видим, полная аналогия с полком Мишки Япончика на фронтах гражданской войны. Именно это сходство могло натолкнуть Утесова на создание пародии. С заключительным актом жизненной эпопеи Мойше Винницкого Утесов, покинувший Одессу только в 1921 г., был знаком достаточно близко, его самого помнил с детства [Акимов 1999: 63-67, 227-229], а, следовательно,хорошо представлял себе связь первоначального сюжета «Кичмана» с конкретнымиисторическими обстоятельствами.

5.Метрически текст песни «Два героя» тяготеет к амфибрахию с цезурой посреди

первой строки (6|| 6): С немецкого боя / Шли трое героев, / Шли трое героев домой (U — UU — U|| U — UU — U|| U — UU — UU —), что, однако, строго не выдерживается ни в одной редакции. Так, выпадение первого слога (Дома детишки, / жена молодая / Будут отца поминать) делает стих дактилическим (— UU — U|| U — UU — U|| — UU — UU —), а добавление слога в последней стопе, например: И шли два героя домой (U — UU — UU —) — И шли два героя по домам (U — UU — UUU —), вообще деформирует метрическую схему. Существенно, что подобные отклонения от «правильного» метра постоянны не только в разных вариантах, но и внутри каждого отдельного текста. Что же касается «Кичмана», то здесь чаще всего имеется четыре главных ударения в нечетных строках, а три в четных: С одесского кичмана / Сорвались два уркана, / Сорвались два уркана на заре (U — UUU — U|| U — UUU — U|| U — UUU —UUU —) с цезурой посреди первой строки (7|| 7), что сочетается с тем же амфибрахием (в первой строке):Товарищ, товарищ, / Скажи моей маме... (U — UU — U|| U —UUU —U) и описанным выше образомтеряет первый слог следующего стиха (анакруза): С винтовкою в рукою, / С шашкою в другою... (U — UUU — U|| — UUU — U); А бедная Сонька / Плачеть и рыдаеть (U — UU — U|| — UUU — U). Несмотря на эти метрические расхождения, тексты песен воспринимаются как

вполне изоритмические — прежде всего за счет общей для них и весьма устойчивой строфической структуры. Ее своеобразие определяется паузами в нечетных строках «исходного» четырехстишия, часто или обычно совпадающими с цезурой в середине строки, за счет чего возникает шестистрочная строфа из четырех «коротких» (к) и двух «длинных» (д) стихов (по формуле к+к+д+к+к+д) с не очень регулярной рифмовкой типа аабввб, причем смежные рифмы (аа…вв…)

практически всегда женские, а опоясывающая (…б…б) — мужская. Такова строфикаи «Кичмана», и «Двух героев». Она вообще часто встречается в песенной традиции первой половины XX века, вспомним, например, казачью песню «Как на грозный Терек…» («Любо, братцы, любо…»), песни «Кирпичики», «Бублики», «Школа бальных танцев», «Птичка-невеличка жалобно мне пела…» и многие другие; вероятно, эта строфика восходит к мелодическому рисунку, обусловленному какими-то танцевальными ритмами. Следует отметить, что строфическая структура, тесно связанная с напевом и

даже определимая им, по-видимому, представляет собой наиболее константную ритмико-мелодическую модель песни (сохраняющуюся при всех ее переделках и перетекстовках), в то время как собственно метр и тем более рифма гораздо свободнее в своих вариациях. Песенное исполнение легко терпит, а то и прямо провоцирует выпадение и наращивание слогов (в том числе превращая ямбы в хореи, женские окончания в мужские и наоборот), но не способно выйти за пределы устойчивой строфической схемы; несмотря на варьирование в числе слогов ритмический инвариант сохраняется. С этой точки зрения городская песня вполне аналогична народной лирике, тексты которой лишены устойчивости и все время подвергаются изменениям. Прототипическое стихотворение («Гренадеры» М.Л. Михайлова) написано

трехстопным амфибрахием, с перекрестно рифмующимися стихами в строфе (по формуле жмжм). Переделка прототекста, судя по известным нам примерам [Неклюдов 2005; 2006; 2008], всегда опирается на метрическую инерцию, обусловленную оригиналом, — на первом этапе подобной переделки, во всяком случае. Отсюда следует несколько соображений, важных для исторического изучения рассматриваемых произведений. Прежде всего, песня «Два героя», в которой амфибрахий преобладает, ритмически ближе к «Гренадерам», чем «Кичман», местами прямо повторяя метрику прототипа (ср.: Из русского плена брели[«Гренадеры»] — Шли трое героев домой [«Два героя»]). Заметим, что наибольшее количество амфибрахиев наблюдается в старейших (по времени фиксации) редакциях «Одесского кичмана» (И только ступили…; Товарищ мой верный, / товарищ мой милый…; Товарищ, миляга, / ширмач и бродяга…; Товарищ, товарищ, / Болять мои раны…и т. д.), причем как раз эти фрагменты соответствуют схемам, общим для обеихпесен. Похоже, что амфибрахий преобразуется в метрическую схему «Кичмана» под влиянием избранной ритмомелодической схемы, сохраняя, однако, «исходный»амфибрахий в частях, наиболее зависимых от устойчивой формулы Товарищ, товарищ, / Болять мои раны…; подобная тенденция закрепляется в поздних («послеутесовских») версиях песни. Таким образом, фольклорная переработка «Гренадеров» Гейне / Михайлова приводит к радикальной перестройке ритмико-мелодической структуры строфы, а сопоставление разных вариантов «Двух героев» и «Кичмана» как будто позволяет проследить разные фазы этого процесса.

6.Обратимся теперь к языку текстов. Как писал Л.Н. Пушкарев [1995: 51], его

характеризует «нарочитое искажение звучания слов в подражание одесскому говору, употребление неверных грамматических форм и т.д.». Однако отметим:

подобные речевые искажения характерны в первую очередь для «Кичмана», тогда как из всех вариантов песни «Два героя» (о которой речь идет у Л.Н. Пушкарева) они присутствуют лишь в двух записях. В одной из них просторечные(диалектные?) формы (с германского плена /… / другой не скончает /… / зачем воеваешь /… /Она русску землю [Бахтин 2004, № 44]) относятся к той части текста, которую можно считать старейшей, но не закрепившейся в последующей традиции. В другой записи, принадлежащей самому Л.Н. Пушкареву [1995: 51-52], эти речевые особенности (Ишли два героя /… / Товарич, товарич /… / А третьяя открылась у в боке /… / С сашкою в рукою /… / И с песнею веселой на усте) присутствуют только во фрагменте, общем для обеих песен, и должны рассматриваться при анализе «Кичмана», для которого они несопоставимо характернее (см. табл. VIII).Что касается самого «Кичмана», то в его старейших фиксациях [Глубоковский

1926: 24-25; Петров 1926: 57] таких просторечных элементов вообще нет, они появляются лишь в последующих публикациях, достигая максимальных величин в утесовских вариантах (Ширяев — 4, Чернов — 5, Анненков — 6, Утесов — 13); это количество превышено лишь в версии Я. Вайскопфа (15). В более поздних редакциях данные показатели возвращаются к прежним значениям (Северный — 4, Хвостенко — 5, Козлов — 6) и вновь вырастают в недокументированных перепечатках 2000-х годов (Баранова — 8, Никоненко — 11, Ахметова — 16, Жиганец — 21; приводимые здесь данные не претендуют на безусловную точность и скорее говорят об их численном соотношении).Большая часть отклонений от литературной нормы соответствует русским

диалектам. Бросается, однако, в глаза, что подобные диалектизмы не составляют никакой региональной общности и имеют общерусский, а точнее — общевосточнославянский характер (будучи в том числе устойчивыми чертами и украинского языка). Это относится к многочисленным случаям палатализации конечного -т в глаголах 3-го л. ед. и мн. ч. (нарываеть, заживаеть, стреляеть, рыдаеть, загниваеть, плачеть, рветь; пирують, набивають, гуляють, догоняють, накрывають, болять; ср. в песне одесситки Катьки в «Яме» Куприна [1958: 147, 255]: А она мне отвеча[е]ть: / Голова болить…и далее в другой песне: не продасть, отдасть), к форме в глыбоке, производной от основы глыб (глыбь, глыбина ‘глубина’, глыбоко, глыбко ‘глубоко’), встречающейся в самых разных диалектах (северных и южных, западных, восточных [СНРГ, вып. 6: 220-221]) и широко распространенной также в украинских и белорусских говорах, к глаголу сволоки / сволоке (улыбку на уста мне сволоки), происходящему от cволакивать, cволокать, cволокти и др. — в наиболее общем значении ‘волоча, тащить’ (впрочем, также ‘свести судорогой’) [СНРГ, вып. 36: 320-321]. Наречие внутре (А третья открывается внутре [Баранова 2006]) характерно в том числе для центральных, уральских, сибирских диалектов [СНРГ, вып. 4: 325], наречие оченно (И очинно сердце болит... [Ширяев 1954]) зафиксировано, в частности, в южносибирских диалектах [СНРГ, вып. 25: 62], наречие вжё (‘уже’; А нас вже догоняють, а нас вже накрывають [Баранова 2006]) — в калужских [СНРГ, вып. 4: 230] и к тому жеявляется литературным словом в украинском и польском языках, форма ишли (Ишли два героя…[Пушкарев1995: 51-52]) — в смоленских и терских говорах (ишли-брели, ишли-прошли [СНРГ, вып. 12: 78]), форма cволоки [Жиганец 2005] — в северных, западных и центральных диалектах [СНРГ, вып. 36: 320-321]. Сюда же

относится форма с сашкою (т.е. с шашкою — диссимиляция, характерная для украинского и русского просторечия, а также для арго), «неправильный» предложный падеж на -е (в боке / у боке / на боке, на посте, на усте, на груде), ср.: в «одесской песне» Н.Г. Шебуева [1915: 160]: …хвельшер кучерявый / … / В сером пальте, / Да еще и с папиросой во рте… Вероятно все подобные случаи объединяются внекоем усредненном русском городском просторечии. Количество слов из уголовного жаргона не слишком велико, это кичман

(‘тюрьма’), уркан, уркаган, (‘уголовник’, ‘профессиональный преступник’), малина(‘воровской притон; место собрания, место грабежа, место, где можно спрятаться’), фарт (‘удача; случай’), ширмач (‘вор-карманник’), бродяга (уголовник, умеющий уклониться от наказания; тюремный старожил; вообще осужденный). Большая их часть приходится на первую строфу (практически во всех версиях); в «Двух героях» они вообще отсутствуют. Следует, кроме того, обратить внимание на слова бан и малахольный,

употребленные не совсем обычным образом. Слово бан (< идиш. < нем. Bahn ‘дорога’) в фразе зарой моё тело на бану (только в старых вариантах Петрова, Глубоковского и Ширяева), явно используется не для обозначения вокзала, площади или вообще людного места, как это принято, — речь скорее идет о дороге, но не о железной дороге, а именно о той, по которой бегут оба уркагана. Определение малахольный в тех же записях характеризует «легавых» (или «чекиста» у Вайскопфа), что, вероятно, должно значить ‘ненормальный, придурковатый, умственно неполноценный’. Однако, начиная с утесовской версии,данный эпитет прилагается уже к одному из героев (товарищ малахольный), к которому обращены речи умирающего, и в соответствии с сюжетной логикой теперьон должен получить другой смысл, скажем, ‘неудачник, горемыка’, что в принципе допускает диалектная семантика этого слова [СРНГ, вып. 17: 319]. Таким образом, язык «Кичмана» не соответствует никакому реальному диалекту

или социолекту, это пародийная имитация просторечия с намеренным искажением грамматических форм. Наиболее выразительный пример такого рода — многократновоспроизводимая (в том числе Утесовым) и весьма устойчивая форма С винтовкою в рукою, / С шашкою в другою… [Чернов, Юрасов 1953; Анненков 2001; Вайскопф 1981; Хвостенко 1997; Жиганец 2005]; явной стилизацией является форма болят таки (у А. Северного). Случай довольно редкий; внешне похожие тексты есть среди одесских песен, построенных на вполне реальном русско-еврейском говоре, что иногда создает макаронические тексты, зачастую с элементами самоиронии.Возможно, автор «Кичмана» основывался на той же одесской традиции, но без

ее речевой базы, а, так сказать, в порядке языковой игры. Это отметил еще Горький [1952: 212]: «Создатели песен прибегают к своеобразному и довольно ловкому приёму: они берут старые песенные мотивы и вставляют в лирическую мелодию нарочно искажённые, комические слова». «Поэтический прием» такого рода встречается в городском фольклоре — чаще для карикатурной имитации искажения русской речи в устах инородца или иностранца, причем «комический потенциал кроется в сознательном несогласовании рода, числа, падежа существительных с глаголами, прилагательными и другими частями речи… В прошлом веке такие песни бытовали в мужской среде, например, в артелях

сплавщиков, где вместе с русскими работали чуваши, татары, башкиры… Языковаяигра очень широко используется в русском фольклоре: в народном театре, во всех речевых жанрах ярмарочно-торгового комплекса, в загадках, скороговорках, этнических эпитетах, коллективных прозвищах, анекдотах и т.д.» [Блажес 2000: 29-30].

7.Итак, песня о двух героях возникает во время первой мировой войны. В ее

основе — стихотворение «Два гренадера» Гейне / Михайлова, представляющее собой одну из фаз (или ветвей) сюжетной разработки «наполеоновского мифа». Оно рассказывает о привале на немецкой границе двух идущих из плена воинов, один из которых собирается умирать от старых ран и просит товарища похоронить его в полном обмундировании, со шпагой и ружьем — он хочет восстать из гроба и присоединиться к армии Императора, когда тот вырвется изплена. Опора сохранившихся вариантов песни на прототекст довольно полная,

соответствия охватывают практически всю его первую половину (за вычетом собственно «наполеоновской темы»): п р и в а л н а г р а н и ц е; ж а л о б ы н а «ст а р ы е р а н ы»; в о с п о м и н а н и е о б о с т а в л е н н о й с е м ь е. Есть основания полагать, что исходные переработки были значительно полнее. Об этом говорят соответствия, сохраненные «Кичманом», который предположительно связан с «Двумя героями» отношениями прямой преемственности, причем его «вторичность» подтверждается сопоставительным анализом метрики и языка обеихпесен. Песня, несомненно, была популярна в армии, и ее локализация (германская,

турецкая, польская) варьирует в зависимости от событий, происходящих на фронте. Оформляется две версии, которые приносят в родные места возвращающиеся с войны солдаты (не позднее 1918 г.): южная (сохраняющаяся в донской казачьей традиции), и северная, бытующая в песенном фольклоре разныхрегионов России — вплоть до Архангельской области. Через демобилизованных солдат и дезертиров какая-то версия «Двух героев»

попадает в Одессу, где после событий под Вапняркой (1919) ее текст радикально перерабатывается, в результате чего возникает новая песня, рассказывающая о бегстве двух «героев гражданской» из разгромленного подразделения Мишки Япончика. Песня в известном смысле «историческая», хотя,конечно, отсюда совершенно не следует, что у ее персонажей (скажем, «товарища Абрамовича» и «Сережи») были реальные исторические прототипы. Не исключено, что существовал некий промежуточный («красноармейский»)

вариант, процитированный в стихотворении Саянова и имеющий близкие соответствия во фрагменте, приведенном Левшиным, а также косвенно подтверждаемый параллелью из «Гренады» Светлова. Согласно этой схеме, перетекстовка солдатской песни происходила в два этапа — с последующим усилением в ней пародийных интонаций (их еще нет в ранних записях, они появляются только в утесовской версии); тогда гипотетический «красноармейский» вариант может оказаться недостающим звеном между лирико-драматическими «Двумя героями» и глумливо-блатным «Кичманом».

В соотношении «Кичмана» с «Гренадерами» есть некоторые особенности. Они касаются, с одной стороны, неиспользования мотива в о с п о м и н а н и е о б о с т а в л е н н о й с е м ь е (что было бы неестественно для бандита) и, с другой,актуализации з а в е т а п о х о р о н и т ь у м и р а ю щ е г о с о р у ж и е м (отсутствующего в сохранившихся версиях «Двух героев»). Попутно отметим, чтоданный мотив утрачивает всякую связь с исходным «наполеоновским мифом», для которого он важен идеологически и сюжетно, но получает опору в русской песенной традиции, топика которой широко используется и книжной лирикой. Благодаря этому возникают довольно близкие совпадения, скажем, с процитированной Карамзиным «старой песнью русской» (История государства Российского, т. 10, гл. IV) и с использованием тех же поэтических формул у Пушкина (Песни западных славян, № 8 [«Марко Якубович»]) и Лермонтова («Завещание», 1831, и «Завещание», 1840):

Утесов Пушкин Карамзин…болят мои раны…зарой ты моё тело… И с шашкою в рукою, С винтовкою в другою…

Кажет Марке кровавую рану.…Как умру, ты зарой мое телоЗа горой, под зеленою ивой.И со мной положи мою саблю…

Припекает свои раны кровавыя… По праву руку лежит сабляострая, По леву руку его крепкой лук…Ты зарой мое тело белое Среди поля, среди чистаго…

«Два героя» Лермонтов 1831, 1840 «Кичман»

Простреленный пулей лежит…А третья ранила меня...Он умер геройски…А мать ответит,Слезами зальется

Есть место: близ тропы глухой...Мой друг! ты знаешь ту поляну; Там труп мой хладный ты зарой…Поставь над нею крест из клену И дикий камень положи

——Наедине с тобою, брат, Хотел бы я побыть: На свете мало, говорят, Мне остается жить! … моей судьбой …Никто не озабочен…Я пулей ранен был; Что умер честно за царя... Ты расскажи всю правду ей...Пускай она поплачет...

Товарищ мой верный, товарищ мой милый!Зарой моё тело на бану…

Покрой могилу камнем …

Товарищ, миляга, ширмач и бродяга, — Один уркаган говорит,— Судьбу свою я знаю, что в ящик я сыграю...

Вероятно, варианты, дошедшие до нас в живом бытовании, сохраняют какие-то фрагменты разновременных исторических напластований. Как было показано, многие из поздних (или относительно поздних) записей содержат в себе рудименты какого-то предшествующего состояния традиции, подчас не удержавшиеся в более ранних текстах. Наконец, популярность утесовской версии приводит к тому, что она начинает

оказывать обратное влияние на «Двух героев», в силу чего возникают некие смешанные редакции, использующие строфы из обеих песен.

Работа выполнена при поддержке Российского государственного научного фонда, проект «Русские глазами русских» (№ 06-04-00598-а)

Приложение с текстами вариантов смотри в конце статьи

ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ

Абрамович 2004 — Абрамович И.Л. Воспоминания и взгляды. Кн.1: Воспоминания. 2004. М: КРУК-Престиж, 2004.Адоньева, Герасимова 1997 — Современная баллада и жестокий романс / Сост.

С. Адоньева, Н. Герасимова. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 1996.Акимов 1999 — Акимов В.В. Леонид Утесов. М.: Олимп; ООО Фирма «Изд-во

АСТ», 1999.Анапа 2007 — Жизнь как песня // Анапа: независимая газета. Вып. 128.

17.01.2007. Анненков 2001 — Анненков Ю.П. (Б. Тимирязев) Повесть о пустяках. Коммент.

А.Л. Данилевского. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001.Бабель 1928 — Бабель И. Закат // Новый мир, 1928, № 2, с. 5-35.Багрицкий 1999 — Багрицкий Э. Дума про Опанаса // Багрицкий Э. Собрание

сочинений в двух томах. Т. 1. М.; Л.: Гос. изд-во "Худ. лит-ра", 1938, с. 555-578.Баранова 2006 — А я не уберу чемоданчик! Песни студенческие, школьные,

дворовые / Сост. Марина Баранова. М.: Эксмо, 2006.Бахтин 1997 — Бахтин В. "Кирпичики" // Нева, 1997, № 10, с. 225-229.Бахтин 2004 — Русская лирическая песня: Сборник. Вступ. ст., сост. и

подгот. текста, примеч. В.С. Бахтина. Запись В.С. Бахтина и др. СПб.: Композитор, 2004. Блажес 2000 — Блажес В.В. Солдатский юмор в свете народной поэтической

традиции // Устная и рукописная традиции. Сб. научных трудов. (Фольклор Урала, [Вып. 11]). Екатеринбург: УГУ, 2000, с. 20-37.Блатная песня 2002 — Блатная песня: Сборник. М.: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002.Брянцева 2006 — Русская песенная традиция Архангельского района Башкор-

тостана. Сост. Л.И.Брянцева. Уфа: Гилем, 2006.Булгаков 1992 — Булгаков М.А. Белая гвардия // Булгаков М.А. Собрание

сочинений в пяти томах. Т. 1. М., 1992, с. 179-430.Вайскопф 1981 — Блатная лира. Сб. тюремных и лагерных песен. Собр. и

сост. Я. Вайскопф. Иерусалим, 1981Глубоковский 1926 — Глубоковский Б. 49. Материалы и впечатления. О.

Соловки на Белом море. Бюро печати УСЛОН, 1926.

Голлербах 2001 — Голлербах С. Город в подтяжках. «Четвертый рейх» // Новый Журнал, 2002, № 228.Горький 1952 — Горький М. По Союзу Советов. V. Соловки // Собр. соч в

30-и тт. М.: ГИХЛ, 1949-1956. Т. 17 (1952).Грабовский, Смирнов 1992 — Пой, Одесса! Сост. А.Л. Грабовский, В.П.

Смирнов. Одесса: ВПТА «Киноконцерт», 1992.Гронский 1991 — Гронский И.М. Из прошлого... Воспоминания. Сост. С.

Гронская. М.: Известия, 1991, с. 40-41.Гусев 1988 — Песни русских поэтов в двух томах. Вступит. ст., сост.,

подгот. текста, биграфич. справки и примеч. В.Е. Гусева. Л., Сов. писатель, "Биб-ка поэта", 1988.Данилевский 2000 — Данилевский А.Л. «Чужое слово» в «Повести о пустяках»

Б. Темирязева (Юрия Анненкова): переклички с дилогией Ильфа и Петрова // Русская литература. 2000. № 4. С. 243–252.Даль I-IV — Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. I-

IV. М., 1989-1991.Данилевский 2001 — Данилевский А.Л. Комментарии // Анненков Ю.П. (Б.

Тимирязев) Повесть о пустяках. Коммент. А.Л. Данилевского. СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2001.Джекобсон 1998 — Джекобсон М., Джекобсон Л., Песенный фольклор ГУЛАГа как

исторический источник (1917-1939). М., Совр. гуманит. ун-т, 1998.Джекобсон 2001 — Джекобсон М., Джекобсон Л., Песенный фольклор ГУЛАГа как

исторический источник (1940-1991). М., Совр. гуманит. ун-т, 2001.Душенко 1996 — Душенко К.В. Русские политические цитаты от Ленина до

Ельцина. Что, кем и когда было сказано. М.: Юристъ, 1996.Железный, Шемета, Шершунов 2004 — Запрещенные песни. Песенник. Сост. А.И.

Железный, Л.П. Шемета, А.Т. Шершунов. 2-е изд. М.: Современная музыка, 2004Жиганец 2005 — Русский шансон: тексты, ноты, история. Сост. и комм. Фимы

Жиганца. Напис. нот. текста О. А. Губенко. Ростов н/Д: Феникс, 2005Куприн 1958 ― Куприн А.И. Яма // Куприн А.И. Собрание сочинений в шести

томах. Т. 5. Произведения 1914-1928. М.: ГИХЛ, 1958.Левшин 1952 — Левшин М. Из не напечатанного, но не забытого (Записки об

изустной и списочной поэзии) // Голос Народа, 21.12.1952, № 50 (100), с. 6.Мильчина 2004 — Мильчина В.А. Россия и Франция. Дипломаты. Литераторы.

Шпионы. СПб.: Гиперион, 2004 (Филологическая библиотека. IV).Молодов 2003 – Любимые песни и романсы: Сборник. Сост. А. Молодов. М.:

Эксмо, 2003. Недзельский 1924 — Недзельский Евг. Народная поэзия в годы революции //

Воля России. Прага, 1924, № 5 (март), с. 1-28, № 6-7, с. 44-66.Неклюдов 2005 — Неклюдов С.Ю. «Все кирпичики, да кирпичики…» // Шиповник.

Историко-филологический сборник к 60-летию Р.Д. Тименчика. М.: Водолей Publishers, 2005, с. 271-303.Неклюдов 2006 — Неклюдов С.Ю. «Гоп-со-смыком» — это всем известно… //

Фольклор, постфольклор, быт, литература. Сб. статей к 60-летию Александра Федоровича Белоусова. СПб.: СПбГУКИ (Санкт-Петербургский гос. ун-т культуры и искусств), 2006. С. 65-85.

Неклюдов 2008 — Неклюдов С.Ю. Фольклорные переработки русской поэзии XIX века: баллада о Громобое // И время и место. Историко-филологический сборникк шестидесятилетию Александра Львовича Осповата. М.: Новое издательство, 2008, с. 574-593.Ненахов 2000 — Ненахов Ю. Войска спецназначения во второй мировой войне.

Мн.: Харвест, М.: ACT, 2000. Николаева 2008 — Николаева Т.М. «Русская женщина» в русском блатном

шансоне // Геополитика и русские диаспоры в Балтийском регионе. Ч. 1. Гуманитарные аспекты проблемы: русские глазами русских. Калининград: РГУ им.И. Канта, 2008, с. 172-181.Николай Февраль 1942 — Николай Февраль. Киев, сентябрь 42 // Новое слово.

Берлин. 20.09.1942. С. 3.Никоненко 2000 — Блатные и застольные песни. Сост. С.С. Никоненко. М.:

Лабиринт-К, 2000Паустовский 1982 — Паустовский К. Повесть о жизни. Книга четвертая. Время

больших ожиданий. М.: Художественная литература, 1982. Петров 1926 — Петров В. З фольклору правопорушникiв // Етнографiчний

вiсник. Кн. 2. Київ, 1926, с. 52-60.Поварцов 2001 — Поварцов С. Подготовительные материалы для жизнеописания

Бабеля Исаака Эммануиловича // Вопросы литературы, 2001, № 2, с. 202-232.Пушкарев1995 — Пушкарев Л.Н. По дорогам войны. Воспоминания фольклориста-

фронтовика. М.: Ин-т Российской истории РАН, 1995.Росси 1987 — Росси Ж Справочник по ГУЛАГу. В 2-х частях. Изд. 2-е

дополненное. М.: Просвет, 1987. Саянов 1928 — Саянов В. Комсомольские стихи. М.; Л., 1928.Серафимович 1980 — Серафимович А. Железный поток. М.: Современник, 1980.Сергеева, Бердникова 2000 — Сергеева П., Бердникова Л. Вокально-хоровая

работа в детском фольклорном коллективе. Майкоп, 2000.Скороходов 1995 — Неизвестный Утёсов. Сост. Г. Скороходов. М.: ТЕРРА,

1995.СРНГ – Словарь русских народных говоров. Вып. 1-36, М.; Л./СПб.: Наука,

1965-2002.Соколова 1994 — Соколова Н. Оглядываясь назад // Вопросы литературы, 1994.

№ 5. С. 285-292.Солоневич 1999 — Солоневич И.Л. Россия в концлагере. Подгот. текста М.Б.

Смолина. М., Москва, 1999 (Пути русского имперского сознания. Прил. к журн. "Москва").Сторожков 2003 — Сторожков А.И. Песня печали и горя // Живая старина,

2003, № 4.Стратен 1927 — Стратен В.В. Творчество городской улицы // Художественный

фольклор. Орган фольклорной подсекции литературной секции ГАХН. Под ред. Ю.Соколова. Т. II-III. М., 1927. Успенский 1995 — В нашу гавань заходили корабли. Песни. [Сост. Э.Н.

Успенский]. М.: Омега; Денис Альфа, 1995.Успенский, Филина 2000 — В нашу гавань заходили корабли. Песни. Сост.

Э.Н. Успенский, Э.Н. Филина. Вып. 2. М., Стрекоза, 2000.

Файтельберг-Бланк 2002 — Файтельберг-Бланк В. Бандитская Одесса. Кн. 3. Вне закона. Одесса: Optimum, 2002.Федорченко1990 – Федорченко С. Народ на войне. М.: Советской писатель,

1990Хандзинский 1926 ― Хандзинский Н. Блатная поэзия // Сибирская живая

старина, Иркутск, 1926, вып. 1 (1).Чернавина 1996 — Чернавина Т.В. Побег из ГУЛАГа. М.: Классика Плюс, 1996.Чернов, Юрасов 1953 ― Народные русские песни и романсы. T. 2. С предисл.

С. Юрасова «Песня в жизни русского народа». Составил и издал А.И. Чернов. [New York:] A.J. Chernoff, 60 East 42nd Street, New York 17, N.Y., 1953.Шебуев 1915 — Шебуев Н. Малолетняя песня // Шебуев Н.[Г.] Собрание

сочинений. Т. 1-5. Т.1. Утеха воина [Рассказы]. Пг.: М.И.Семеновъ, [1915]. С. 159-162.Шелег 1995 — Споем, жиган... Антология блатной песни. Автор-составитель М.

Шелег. СПб., 1995, № 17Ширяев 1954 — Ширяев Б. Неугасимая лампада. Нью-Йорк: изд-во им. Чехова,

1954.

Geoffroy-Chateau 1836 – Geoffroy-Chateau L. Histoire de la conquete du monde et de la monarchie universelle. Paris, 1836.Petiteau 2004 – Petiteau N. Napoleon, de la mythologie a l'histoire.

Paris, 2004.Tulard 1997 – Tulard J. Le retour des Cendres // Les Lieux de memoire. T.

2. Paris, 1997.

Аноним — «С одесского кичмана…» // Песенник анархиста-подпольщика. Электронный ресурс: [http://www.a-pesni.golosa.info/]Блатной фольклор — Блатной фольклор. Электронный ресурс:

[http://www.blat.dp.ua]Бондаревский 1982 — Бондаревский Л. Бегство на месте. 1955-87 гг.

(Дневник, зап. 1982 г.) // Самиздат: журнал. Электрон. доступ: http://zhurnal.lib.ru/b/bondarewskij_l/begstvo1.shtmlВатутина — «Шли два героя…» (Прислала Ватутина И.В., 1923 г.р., станица

Казанская, Кавказский р-н) // Майдан Казарла: Этническое казачье объединение. Электронный ресурс: [http://forum.kazarla.ru/viewtopic.php?t=591]Громов 2002 — Громов Г. Мелодия пробивает... // [LiveJournal.com]Жиганец 2007 — Жиганец Ф. От одесского кичмана до берлинского. На фронте

бойцы исполняли не только «Катюшу» // Проза.ру. Электронный ресурс: [http://www.proza.ru/texts/2007/04/16-326.html]И шло два героя — «И шло два героя…» // Hayastan.com. Электронный ресурс:

[http://forum.hayastan.com/index.php?showtopic=6077]Казачьи песни — Казачьи песни: сборник // Историко-этнологический клуб

«Белый камень». Электронный ресурс: [http://www.beliy-kamen.lodya.ru/#]Казачья сеть — «Там шли ну два брата…» // Казачья сеть. Электронный

ресурс: [http://cossackweb.narod.ru/songs/tmshli.htm]

Карабулак — КАРАБУЛАК, терский казак // Майдан Казарла: Этническое казачьеобъединение. Электронный ресурс: [http://forum.kazarla.ru/viewtopic.php?t=591]Козлов 1998 — Расшифровка фонограммы Алексея Козлова // Пионерские блатные

2. Аудиокассета, ТОО «Московские окна ЛТД», 1998 [см. Аноним]Кузнецов — Валерий Кузнецов [личная страничка] // Bards.ru. Электронный

ресурс: [http://www.bards.ru/Kuznecov_V] Кривошеев — Максим Кривошеев [личная страница] // Электронный ресурс:

[http://www.krivosheev.ru/index.html] Музей шансона — Расшифровка фонограммы в исп. Л. Утесова (1929-1933

гг.) // Музей шансона. Электронный ресурс: [http://www.shansonprofi.ru/] Оболенская — Оболенская С.В. Из воспоминаний // Журнал «Самиздат».

Электронный ресурс: [http://zhurnal.lib.ru/o/obolenskaja_s_w/01.shtml] Панин 1965 — «С немецкого боя…» (Зап. А.Ф. Паниным 16 июля 1965 г. от

Пелагеи Ивановны Таракановой, 1896 г. р., в с. Белозериха Красносельского с/с Лысковского. Нижегородский Государственный Университет им. Н. И. Лобачевского) // Филологический факультет. Кафедра Русской литературы XX в. Фольклорный архив. Электронный ресурс: [http://www.unn.ru/rus/f9/fond/index.html] Северный (1) — Тексты песен из репертуара Аркадия Северного // Концерт с

ансамблем «Четыре брата и лопата» (1970-е гг.) Электронный ресурс: [http://severnij.dp.ua/song.html [цит по: Аноним].Северный (2) — Расшифровка фонограммы в исп. А. Северного (конец 1970-х

гг.) // Блатной фольклор // Электронный ресурс: [http://www.blat.dp.ua [цит по: Аноним]

Зиновей — Легенды блатной песни. Институтка, № 10/В. Аудиокассета.Хвостенко 1997 – Хвостенко А. Ночные фонарики (или «Хвост от Кузьмы»).

СПб.: Manchester Files, 1997. Аудиокассета.

Таблица I«Два героя»

1. Бахтин 2004 2. Пушкарев1995 3. Сторожков 2003 4. Адоньева, Герасимова 1997

5. Брянцева 2006

Идут три солдата с германского плена,С германского плена в

Россию домой,Они и вступили на русскую землю,А их погрозило грозой.Один начинает, другой не скончает,А третий так слёзно

говорит:"Товарищ, товарищ, зачем воеваешь,Зачем защищаешь богачей?А наша царица - Ивгинина сестрица,Ивгинина двоюродна

сестра,Она русску землю германцам продала,Она сама и с

Распутничком жила".Идут офицеры, блестят у них фугары*,Блестят они, как ясная

заря.Когда б же мы знали, царя разорвалиИ вас побросали бы в

реку -Плывите рекою, германской стороною,Несите Николаю поклон!____________*Фугары (болг.) –

погоны.

С германского боя Ишли два героя, Ишли два героя по

домам. На русской границе Они остановились, Они остановились

отдохнуть.

"Товарич, товарич, Болят мои раны*, Болят мои раны в

глубоке. Одна заживает, Другая нарывает, А третьяя открылась

у в боке. Товарич, товарич, Скажи ты моей маме, Что сын ее погибнул

на посте С сашкою** в рукою, С винтовкою в другоюИ с песнею веселой

на усте"

_________* В другом варианте:Товарич, товарич. Идем поскорее...". **т.е. с шашкой

Шли три армейца на финску границу,На финску границу

воевать.Только ступили на финску границу,Вдруг затрещал

пулемет.

Пуля просвистела, втора пролетела,Третья до сердца

прошла.Болят мои раны, болят мои раны,Болят мои раны во

груди,Одна заживает, друга нарывает,От третьей придется

умереть.

Дома детишки, жена молодая Будут отца поминать.

И вырастут дети и спросят у мамы:Где наш любимый

отец?Мать отвернется, слезами ульетсяПогиб наш любимый

отец.Убитый, убитый, в земле он зарытыйНа финской на

вражьей земле.

Шли два героя с германского боя.И шли два героя

домой.Они повстречались на финской

границе.И финн из них

ранил одного.

"Товарищ, товарищ,болят мои раны,Болят мои раны

тяжело.Одна засыхает, другая нарывает,А с третьей

придется умереть.

А дома детишки, жена молодая,Они ожидают

домой"."И пусть ожидают, не важное дело,Но им не дождаться

тебя".Детишки

подрастают, мамашу пытают:"И где же наш папа

родной?" Она отвернется, слезами зальется:"Погиб на

германской войне".

На немецкой границе

Стоят два героя,Стоят два героя

вдалеке.

Вот снаряд ударилИ в грудь меня

ранил,И в грудь меня

ранил тяжело.Одна рана

нарывает, другая вознобляет,А третья до сердца

дошла.

А дома детишки, жена молодая,И спросят: "Где

папа родной?"

А мать отвернется,слезами зальетсяИ даст им

печальный ответ:- Погиб ваш папашаНа немецкой

границе,На немецкой

границе вдалеке

6. Адоньева, Герасимова 1997

7. Казачьи песни

(=Казачья воля)

8. Казачья сеть 9. Громов 2002 10. Ватутина 11. Панин 1965

Товарищ, товарищ,

Меня поранили,Меня поранили

тижало.Болят мои ручки,

Там шли ну два брата

С турецкого фронта

С турецкого фронта

домой

Лишь только преступили

Мы польскаю границу

Ударил поляк он три раза

Там шли ну два брата,

С турецкого фронта домой.

Лишь только преступили

мы польскую гранцицу,

Ударил поляк три раза.

...шли ... с польского боя,

С польского боя ...

шли домой...Ударил, ударил, он грудь мою

ранил,Он грудь мою ранил

тяжело.

Товарищ, товарищ, болят мои раны,Болят мои раны в

глубоке.Одна заживает,

Шли два героя с германского

боя,С германского боя

домой.И только ступили на русскую землю,Как их поразила

гроза.

"Товарищ, товарищ,

пойдем поскорее,

С немецкого боя Шли трое героев,Шли трое героев

домой. Один из них

старший, Один из них

старший Несет от солдата

письмо. Лежит тот солдат

в лазарете, Простреленный

пулей

лежит.

Болят мои ножки,Болят мои раны

тижало.

А дома детишки,Жена молодая,Они не дождутся

меня.А дети возрастутИ у матери

спросят:"А где наш

родной отец?"А мать ответит,Слезами зальетсяИ скажет: "Убит

на войне.Отец ваш убитыйНа польской

границе,На польской

границе далеко.Он умер

геройски,Сражался с

поляками,Поляк его ранил

тижало.Он умер

геройски,Сражался с

поляками,Поляк его ранил

тижало"

Ударил ударил Он в грудь меня

поранилБолять мои ранки

болятьОдна нарываетьДругая заживаетьОт третей я

должен

умереть

На Дону детишкиЖенёнка молодаяВсё ждёть

поджидаеть

меняА пусть

поджидають Кому какое делоОне не дождуться

меняЛишь толечко

дождётсяГлыбокая могилаВернее дождется

меня

Ударил, ударил, он в грудь меня

поранил,Болят мои раны,

болят.Одна нарывает,другая заживает,От третьей я

должен

умереть.

А дома детишки, жененка молодая,Все ждет,

поджидает

меня.А пусть

поджидает, кому какое дело,Они не дождутся

меня.Лишь толечко

дождется глубокая могила,Вернее дождется

меня.

вторая нарывает,А с третьей

придется

помереть.А дома детишки, жена молодая,Они ж меня будут

ожидать.Пусть дожидают, эт ихнее дело,Но им не дождаться

никогда.Товарищ, товарищ, зарой мое тело,Зарой мое тело

глубоко.Пусть дома узнают,пускай вспоминают,Что был я героем

на войне.А вырастут дети и спросят мамашу:„И где наш родимый

отец?"А мать отвернется,слезами зальется:„Отец твой убитый

на войне.Убитый, убитый, ничем не прикрытыйЛежит на сырой он

земле.И зябкое тело совсем почернело,А птицы все кости

унесли"

Болят мои раны, болят.

Одна нарывает, друга заживает,А третья до

сердца дошла.

"Товарищ, товарищ,

подай лист бумаги,

Родным напишу письмецо,

Родные получат, его прочитаютИ вспомнят про

сына свого.А малые дети у матери спросят:"Где наш родимый

отецА мать

отвернется, слезами зальется:Отец ваш погиб на

войнеГерманец

германец, вражина коварныйЗачем объявил нам

войну?Не живши на светес женой молодою,Забрали меня на

войну.

- Одна пролетела,

Друга чуть задела,

А третья ранила меня...

Сестрица, сестрица,

Дай мне воды напиться.

Дай мне воды напиться

поскорей.

Сестрица, сестрица,

подай лист бумаги

Письмо мне родным

написать.

Родные письмо там

получат,

Дети спросят: -

Где родный отец?

А мать отвернется,

слезами зальется:

- Погиб наш отецна войне

Таблица II

«Кичман». Ранние версии (1920-1930-е годы)

Петров 1926 Глубоковский 1926 Ширяев 1954 Анненков 2001 Скороходов 1995 (Утёсов)

Чернов, Юрасов 1953 Вайскопф 1981

Шлi два уркана С Одеського

кiчмана, I шлi онi прямо

домой;

Но только вступiлiВ Армянскую*

малiну Iх там позразiла

чека.

Одiн крiчiт:Товарiщ, мой

вєрний, Снесi моє тєло на

Шли два уркана с советского

кичмана, С советского

кичмана

домой;И только ступили на тухлую малину,Как их разразило

грозой.

Товарищ мой верный,

товарищ мой милый!

Горят мои раны нагруди.

Одна утихает, другая начинает, А третья рана на

груди...

Шли два уркагана с одесского

кичмана, С одесского

кичмана

на домой. И только ступили на тухлую малину,Как их разразило

грозой..

Товарищ, миляга, ширмач и бродяга,

- Один уркаган

говорит,- Судьбу свою я

знаю, что в ящик я

сыграю, И очинно сердце

болит.Другой отвечает: и он фарт свой

знает, Болят его раны на

груде,Одна затихает, другая начинает, А третья рана на

боке...

С одесского кичмана Бежали два уркана, Бежали без путевки,

как-нибудь.В варпнярской малине Они остановились, Чтобы немного

отдохнуть.

Товарищ, товарищ, Болят мои раны,

Болят мои раны в глубоке!

Одна заживает, Другая нарывает,А третья открылася в

боке.

Товарищ Скумбриевич, Скажите моей маме, Что сын ее погибнул

на посте.С винтовкою в рукою И с шашкою в другою, И с песнею веселой на

губе.Чекист малохольный Зароет мое тело,

С одесского кичмана бежали два уркана, Бежали два уркана

тай на волю. В Вапняровской малине они остановились, Они остановились отдохнуть

(отдыхнуть).

Товарищ, товарищ болят мои раны.

Болят мои раны в глыбоке.

Одна же (вже) заживает,

другая нарывает, А третья (~ия)

застряла у [в] боке.

Товарищ, товарищ, скажи моей [ты] маме, Что сын её погибнул на

посте. И с шашкою в рукою, с винтовкою в другою, И с песней (~ею)

весёлой на губе.Товарищ малахольный,

С одесского кичманаСорвались два

уркана,Сорвались два

уркана на заре.

На княжеской малинеОни остановились,Они остановились

отдохнуть.Но их догоняют,По ним уже

стреляют,По ним уже стреляет

пулемёт!Товарищ, товарищ,Болять мои раны,

Болять мои раны в животе;

Одна нарывает,Другая заживает,А третья сочится

у боке.Товарищ, товарищ,За что-ж мы

боролись,За что проливали

свою кровь?Они там гуляют,Карманы набивают,А мы попадаем в

переплёт.Товарищ, товарищ,Скажи моей маме,Что сын её умер на

посте,

С одесского кичмана Бежали два уркана, Бежали два уркана

вдалеке.

В обняевской малине Они остановились, Они остановились

отдохнуть.

- Товарищ, товарищ!Болять мои раны,

Болять мои раны вглубоке.

Одна нарываеть,Другая заживаеть,А третяя открылась на

боке.- Товарищ, товарищ!За что же мы

боролись?За что мы проливали

свою кровь?Они, брат, гуляли,Червонцы загребали.А мы им поставляем

сыновьевь.- Товарищ, товарищ! Скажи ты моей маме, Что сын ее погибнул

на посте. Он с шашкою в рукою, С винтовкою в другою,С веселою улыбкой на

бан. Пускай малахольниєЛегавиє смєются, Что я бил

геройскiй уркан!Товарiщ, мой

вєрний, Закрой мої рани, Зарой моє тело на

бануПускай всє

мiльтошкi Легавиє смєются, Что я бил хорошiй

уркан. —————-*Цыганскую,

Вапнярскую

Товарищ мой верный,

товарищ мой милый!

Зарой моё тело набану.

Пускай малахольные

легавые смеются, Что умер геройски

уркан я.

- Товарищ, миляга,

и я доходяга, Зарой моё тело на

бану.Пусть помнят

малахольные легавые довольныеГеройски погибшую

шпану.

Зароет мое тело во землю,

Чтобы куры не заклевали,

Чтоб люди не заплевали

И чтобы все узнали, как люблю.

зароют моё тело, Зароют моё тело в

глыбоке. И с шашкою в рукою, С винтовкою в другою, И с песней (~ею)

весёлой на губе.За що же мы боролись?!За що же мы

стра[ж]дали?! За що ж мы проливали

нашу кровь?!

Они же там пируют, они же там гуляют, А мы же - подавай им

сыновьёв!

С винтовкою в рукою,

С шашкою в другою,И с песнею весёлой

на губе

усте.- Товарищ

малохольный!Зароють мое тело,Зароють мое тело

вглубоке.А бедная СонькаПлачеть и рыдаетьИ волосы повсюду себе

рветь.

Таблица III

«Кичман». Послеутесовские версии (1940-1980е годы)

Скороходов 1995(Утёсов)

Северный (1, 2) Козлов 1998 Хвостенко 1997 Высоцкий [Блатнойшансон]

Бондаревский 1982

С одесского кичмана бежали два уркана, Бежали два уркана тай

на волю. В Вапняровской малине они остановились, Они остановились

отдохнуть

(~отдыхнуть).

Товарищ, товарищ болят мои раны. Болят мои раны в

глыбоке. Одна же (~вже)

С одесского кичманаБежали два уркана,Бежали два да на волю (~да

с конвоя).На Сонькиной (~Вяземской)

малинеОни остановились,Они остановились

отдохнуть.

Один - герой гражданской,Махновец партизанский,Добраться невредимым не

сумел

(~не успел).Он весь в бинтах (~в

бинты) одетыйИ водкой подогретый,И песенку такую он запел: "Товарищ, товарищ,

С Одесского кичмана Бежали два уркана,Бежали два уркана в

дальний путь.На (~под) Вяземской

малине (~ой) Они остановились, Они остановились

отдохнуть.

Один - герой гражданской,

Махновец партизанский,Добраться невредимым не

сумел,

Он весь в бинты одетый И водкой подогретый,И песенку такую он

запел:- Товарищ, товарищ, Болят мои раны,

С одесского кичманаСорвались два уркана,Сорвались два уркана в

дальний путь.Под кустиком малиновымОни остановились,Они остановились

отдохнуть.

Товарищч, товарищч,Болять мои раны,Болять мои раны в

глубоке;Одна нарывает,Другая заживает,

С одесского кичманаБежали два уркана,Бежали два уркана да наволю.На Вяземской малинеОни остановились,Они остановились отдохнуть.

Один - герой гражданской,Махновец партизанский,Добраться невредимым не сумел.

Он весь в бинты одетыйИ водкой подогретый,И песенку такую он запел:

- Товарищ, товарищ,Болят мои раны,

С Одесского кичмана бежали два уркана,Бежали два уркана тай

на волю,Под ёлоской

стомились, они остановились,Они остановились

отдохнуть.

Товарищ мой, товарищ,болять мои раны,Болять мои раны в

глубоке,Одна заживает,

заживает, другая нарывает, А третья (~третия)

застряла у боке.

Товарищ, товарищ, скажи моей [ты] маме, Что сын её погибнул на

посте. И с шашкою в рукою, с винтовкою в другою, И с песней (~ею)

весёлой на губе.

Товарищ малахольный, зароют моё тело, Зароют моё тело в

глыбоке. И с шашкою в рукою, С винтовкою в другою, И с песней (~ею)

весёлой на губе.За що же мы боролись?! За що же мы

стра[ж]дали?! *За що ж мы проливали

нашу кровь?!

Они же там пируют, они же там гуляют, А мы же - подавай им

сыновьёв!——————* Стрыждались - особое

словечко, скрещивание сражались и страдали [Аноним].

Болят [таки] мои раны,Болят мои раны в животе

(~в глыбоке).Одна вот заживает,Другая нарывает,А третяя (~ья, ~ия) засела

в глыбоке. [За что же мы боролись?За что же мы сражались?За что же проливали свою

кровь?

Они же там пируют,Они же там гуляют,Они же там имеют все

новье!]

Товарищ, товарищ,Зарой (~закрой) ты мое

тело,Зарой ты мое тело в

глыбоке!Покрой [мою] могилу

(~камнем),Улыбку на уста мне,Улыбку на уста мне положи!

(~сволоки) Товарищ, товарищ,Скажи ты моей маме,Что сын ее погибнул на

войне.С винтовкою в рукоюИ с шашкою в другою

(~стальною),И с песней на веселой на

губе!" [1-я строфа повторяется]

Болят мои раны у боке.Одна заживает, Другая нарывает,А третия засела в

глыбоке.Товарищ, товарищ, Товарищ малохольный,За что ж мы проливали

нашу кровь?За крашеные губки, Коленки ниже юбки,За эту распроклятую

любовь.Они же там пируют, Они же там гуляют,А мы же попадаем в

переплёт.А нас уж догоняют, А нас уж накрывают,По нам уже стреляет

пулемёт.За что же мы боролись, За что же мы сражались,За что проливали нашу

кровь?Они ведь там пируют, Они ведь там гуляют,Они ведь там имеют всё

новьё

(~сыновьев)Товарищ, товарищ, Зарой ты моё тело, Зарой ты моё тело в

глыбоке,Покрой могилу камнем, Улыбку на уста мне,Улыбку на уста мне

положи.Товарищ, товарищ, Скажи ты моей маме,Что сын её погибнул на

войнеС винтовкою в рукою И с шашкою в другою,С улыбкою веселой на

лице (~губе).[1-я строфа

повторяется]

А третья открылась в глубоке.

По нас уже стреляют.А нас уж догоняют, По нас уже стреляет

пулемет.

А там они гуляют,Карманы набивают,По нас уже стреляет

пулемет.

Товарищ, товарищ,Скажи ты моей маме,Что сын её погибнул на

войне,С винтовкою в рукою,С гитарою в другою,И с песнею весёлой на

губе.[1-я строфа повторяется]

Болят мои раны в животе.Одна вот заживает,Другая нарывает,А третия засела в глыбоке.

За что же мы боролись?За что же мы сражались?За что же проливали своюкровь?Они же там пируют,Они же там гуляют,Они же там имеют все новье!

Товарищ, товарищ,Зарой ты мое тело,Зарой ты мое тело в глыбоке!Покрой могилу камнем,Улыбку на уста мне,Улыбку на уста мне положи!Товарищ, товарищ,Скажи ты моей маме,Что сын ее погибнул на войне -С винтовкою в рукоюИ с шашкою в другою,И с песнею веселой на губе!

другая нарывает, а третья открывается

в боке.За что же мы

боролись, за что же мы

страждали,За что мы проливали

свою кровь?За крашеные губки, коленки ниже юбки, за то, что называется

любовь.

Товарищ мой, товарищ,зароют моё тело,Зароют моё тело в

глубокеС винтовкою в рукою и с шашкою в другою, и с песнею весёлой на

губе.

Таблица IV

«Кичман». Непаспортизованные перепечатки и самозаписи (2000-е годы)

Ахметова 2000 Блатная песня 2002 Баранова 2006 Жиганец 2005 [Музей шансона]

Неизвестный источник [Аноним]

Блатной шансон

С одесского кичмана сбежали два уркана,Сбежали два уркана в

дальний путь. Они остановились на княжеской могиле, Они остановились

отдохнуть.

Товарищ, товарищ, болять мои раны, Болять мои раны на

боке. Одная заживаеть, другая нарываеть, А третия засела в

глыбоке.Товарищ, товарищ, товарищ малахольный, За что ж мы проливали

нашу кров? За крашеные губки, коленки ниже юбки, За эту за проклятую

любов?Они же там пирують, они же там гуляють, А мы же попадаем в

переплет:А нас уже догоняють, а нас уже накрывають, По нас уже стреляеть

пулемет.За что же ж мы

боролись,за что же ж мы

страждали? За что ж мы проливали

нашу кров? Они же там гуляють, карманы набивають, А мы же отдаваем

сыновьев.

С одесского кичманаБежали два уркана,Бежали два уркана да на

волю.На Вяземской малинеОни остановились,Они остановились

отдохнуть.Один - герой

гражданской,Махновец партизанский,Добраться невредимым не

сумел.Он весь в бинты одетыйИ водкой подогретый,И песенку такую он

запел: - Товарищ, товарищ,Болят мои раны,Болят мои раны в животе.Одна вот заживает,Другая нарывает,А третья засела в

глыбоке. За что же мы боролись?За что же мы сражались?За что же проливали свою

кровь?

Они же там пируют,Они же там гуляют,Они же там имеют все

новье.- Товарищ, товарищ,Зарой ты мое тело,Зарой ты мое тело в

глыбоке!Покрой могилу камнем,Улыбку на уста мне,Улыбку на уста мне

положи! - Товарищ, товарищ,Скажи ты моей маме,Что сын ее погибнул на

войне -С винтовкою в рукою

С одесского кичмана сбежали два уркана,Сбежали два уркана в

дальний путь.Они остановились на княжеской могиле,Они остановились

отдохнуть.

- Товарищ, товарищ, болять мои раны,Болять мои раны на

боке.Одна заживаеть, другая загниваеть,А третья открывается

внутре. Товарищ, товарищ, товарищ малохольный,За что ж мы проливали

нашу кров?За крашеные губки, коленки ниже юбки,За эту за проклятую

любов? Они же там пирують, они же там гуляють,А мы же попадаем в

переплет:А нас вже догоняють, а нас вже накрывають,По нас уже стреляеть

пулемет.

Товарищ, товарищ, скажи ты моей маме,Что сын ее погибнул на

посте:И с шашкою в рукою, с винтовкою в другою,И с песнею веселой на

С одесского кичмана Сорвались два уркана, Сорвались два урканав

дальний путь. В вапняновской малине Они остановились, Они остановились

отдохнуть. Один, герой гражданской, Махновец партизанский, Добраться невредимым не

сумел. Он весь в бинтах одетый И водкой подогретый, И песенку такую он запел: "Товарищ, товарищ, Болять-таки мои раны, Болять мои раны у боке. Одна же заживаеть, Другая нарываеть, А третия застряла в

глыбоке.

Товарищ, товарищ, Скажи моёй ты маме, Шо сын её погибнул на

посте. И с шашкою в рукою, С винтовкой - у другою, И с песнею весёлой на

усте. Товарищ малахольный, Зарой ты моё тело, Зарой ты моё тело в

С одесского кичманаБежали два уркана,Бежали два уркана да

й на волю.На княжеской малинеОни остановились,Они остановились

отдохнуть.

Товарищ, товарищ,Болять мои раныБолять мои раны в

глыбоке.Одна заживаить,Другая нарываить,А третяя застряла у

боке.

Товарищ, товарищ,Скажи моей ты маме,Что сын ее погибнул

на войне.И с шашкою в рукою,С винтовкою в другою,И с песнею веселой на

губе. Товарищ малахольный,Зароешь мое тело,Зароешь мое тело в

С одесского кичмана Бежали два уркана, Бежали два уркана да наволю. На Средней на малине Они остановились, Они остановились отдохнуть.

Один - герой гражданской, Махновец партизанский, Добраться невредимым не сумел. Он весь в бинты одетый И водкой подогретый, И песенку такую он запел:

- Товарищ, товарищ, Болят мои раны, Болят мои раны в животе.

Одна не заживает, Другая нарывает, А третья засела в глыбоке.

За что же мы боролись? За что же мы сражались? За что же проливали своюкровь? Они же там пируют, Они же там гуляют, Они же там имеет гроши вновь.

Товарищ, товарищ, Зарой ты мое тело, Зарой ты мое тело в глыбоке! Покрой могилу камнем, Улыбку на уста мне, Улыбку на уста мне положи! Товарищ, товарищ, Скажи ты моем маме Что сын ее погибнул на

Товарищ, товарищ, скажи моей ты маме, Что сын ее погибнул на

посте:И с шашкою в рукою, с винтовкою в другою, И с песнею веселой на

усте

И с шашкою в другою,И с песнею на веселой на

губе!

усте. глыбоке. Покрой могилу камнем, Улыбку на уста мне, Улыбку на уста мне

сволоке. За що же ж мы борёлись? За що же ж мы стрыждались?

*За що ж мы проливали нашу

кровь? Они же ж там гуляють, Карманы набивають, А мы же ж подавай им всё

новьё! Они же там пирують,Они же там гуляють,А мы же ж попадаем в

переплёт!А нас уж догоняють,А нас уж накрывають,По нас уже стреляеть

пулемёт!"

глубоке.И с шашкою в рукою,С винтовкою в другою,И с песнею веселой на

губе. За шо же мы боролись,За шо же ж мы

страждали?За шо же ж проливали

нашу кровь?Они же там пируют,Оне же там гуляют,А мы же ж подаваем

сыновьев.

войне, - С винтовкою в рукою, С винтовкою в другою И с песнею веселой на губе

Таблица V

«Кичман». ФрагментыСаянов 1928 Бабель (до 1928

г.)Солоневич 1999(Утесов)

Чернавина(1932)

Горький НиколайФевраль 1942

Левшин 1952 Голлербах2001

Лупаев 2006

Не мало погиблоребят

на фронтах,

С винтовкой в руках,

С цигаркой в зубах,

С веселой песенкою

на губах

Рвали когти двауркана

Да с Одесского чикмана.

От лягавых утекали —

Два одесские уркана...

С вапнярского Кичмана

Сорвались два уркана,

Сорвались два уркана

на Одест

 

[Аноним:В Одесте на

малине Они

остановились, Они

остановились,

наконец]

Товарищ, товарищ,

болят мои раны,

Болят мои раны

в глубоке,

Одна заживает,

другая нарывает,

А третья открылась

в боке.

И с шашкою в рукою,

И с винтовкою вдругою,

И с песней на губе.

Товарищ, товарищ,

Болять мои раны,

Болять мои раны,

Болять, болять, болять

…Товарищ

Абрамович,Скажи моей

мамаше,Что сын ее

СережаПогибнул на

посте…

С одесского кичмана

Бежали два уркана,За ними шла погоня

налегке.Эх, с сашкою в

другою,С винтовкою в

рукою,И с песнею весёлой

на губе.…Товарищ, товарищ,Болят мои раны,Болят мои раны в

глубоке…Одна заживает,Другая нарывает,А третья открылася

в боке.…Товарищ, товарищ,За что мы

боролись?За что проливали

кровь

свою?!

Товарищ, товарищ,

Болять мои раны,

…Одна

заживает, другая

нарывает,А третья

открылась

на боке(песенка

времен гражданской войны)

Товарищ, товарищ,

болят мои раны.

Горят мои раны,

горят!

Одна заживает,

другая нарывает,

А третья открылась

в груди

(старинная солдатская песня).

Таблица VI

«Два героя» и прототекст

«Гренадеры» Бахтин 2004 Пушкарев1995 Сторожков 2003 Адоньева, Герасимова 1997

Во Францию два гренадера

Из русского плена брели,

И оба душой приуныли,Дойдя до немецкой

земли.Придется им - слышат-

увидеть В позоре родную

страну... И храброе войско

разбито, И сам император в

плену!Печальные слушая

вести, Один из них вымолвил:

"Брат! Болит мое скорбное

сердце, И старые раны горят!"Другой отвечает:

"Товарищ! И мне умереть бы

пора;Но дома жена,

малолетки:У них ни кола ни

двора.Да что мне? просить

христа-ради Пущу и детей и

жену...

Идут три солдата с германского

плена,С германского

плена в

Россию домой,Они и вступили на русскую землю,А их погрозило

грозой.Один начинает, другой не

скончает,А третий так

слёзно говорит:"Товарищ, товарищ,зачем воеваешь,Зачем защищаешь

богачей?

С германского боя Ишли два героя, Ишли два героя по

домам. На русской границе Они остановились, Они остановились

отдохнуть."Товарич, товарич, Болят мои раны*, Болят мои раны в

глубоке. Одна заживает, Другая нарывает, А третьяя открылась

у в боке.

Шли три армейца на финску границу,На финску границу

воевать.Только ступили на финску границу,Вдруг затрещал

пулемет.Пуля просвистела, втора пролетела,Третья до сердца

прошла.Болят мои раны, болят мои раны,Болят мои раны во

груди,Одна заживает, друга нарывает,От третьей придется

умереть. Дома детишки, жена молодая Будут отца поминать.

Шли два героя с германского боя.И шли два героя

домой.Они повстречались на финской границе.И финн из них ранил

одного."Товарищ, товарищ, болят мои раны,Болят мои раны

тяжело.Одна засыхает, другая нарывает,А с третьей придется

умереть.А дома детишки, жена молодая,Они ожидают домой"."И пусть ожидают, не важное дело,Но им не дождаться

тебя".

Таблица VII

«Кичман» и прототекст

«Гренадеры» Глубоковский 1926 Ширяев 1954-103 Скороходов 1995 (Утёсов)Во Францию два

гренадера Из русского плена

брели, И оба душой приуныли,Дойдя до немецкой

земли.

Печальные слушая вести,

Один из них вымолвил:"Брат!

Болит мое скорбное сердце,

И старые раны горят!"

Шли два уркана с советского кичмана, С советского кичмана домой;И только ступили на тухлую малину, Как их разразило грозой. Товарищ мой верный, товарищ мой милый! Горят мои раны на груди. Одна утихает, другая начинает, А третья рана на груди...

Шли два уркагана с одесского кичмана, С одесского кичмана на

домой. И только ступили на тухлую малину, Как их разразило грозой..Товарищ, миляга, ширмач и бродяга, - Один уркаган говорит,- Судьбу свою я знаю, что в ящик я сыграю, И очинно сердце болит.Другой отвечает: и он фарт свой знает, Болят его раны на груде,Одна затихает,

С одесского кичмана бежали два уркана, Бежали два уркана тай на

волю. В Вапняровской малине они остановились, Они остановились отдохнуть

(отдыхнуть).Товарищ, товарищ болят мои раны. Болят мои раны в глыбоке. Одна же (вже) заживает, другая нарывает, А третья (третия) застряла

у [в] боке.Товарищ, товарищ, скажи моей [ты] маме,

Другой отвечает: "Товарищ!

И мне умереть бы пора;

Исполни завет мой: коль здесь я

Окончу солдатские дни,

Возьми мое тело, товарищ,

Во Францию! там схорони!

Ты орден на ленточке красной

Положишь на сердце мое,

И шпагой меня опояшешь,

И в руки мне вложишь ружье.

И смирно и чутко я буду

Лежать, как на страже, в гробу...

Товарищ мой верный, товарищ мой милый! Зарой моё тело на бану.

Пускай малахольные легавые смеются, Что умер геройски уркан я.

другая начинает, А третья рана на боке...- Товарищ, миляга, и я доходяга, Зарой моё тело на бану.

Пусть помнят малахольные легавые довольные Геройски погибшую шпану.

Что сын её погибнул на посте.

И с шашкою в рукою, с винтовкою в другою, И с песней (песнею) весёлой

на губе.Товарищ малахольный, зароют моё тело, Зароют моё тело в глыбоке. И с шашкою в рукою, С винтовкою в другою, И с песней (песнею) весёлой

на губе.За що же мы боролись?! За що же мы стра[ж]дали?! За що ж мы проливали нашу

кровь?!

Они же там пируют, они же там гуляют, А мы же - подавай им

сыновьёв!

Таблица VIIIЯзык текстов

Ширяев

Чернов

Анненко

в Утесов

Вайскоп

ф Се

верны

й Хвостен

коКозлов

Баранов

аЖиганец

Блатная

песня

Ахметов

аНиконен

ко

нарываеть + + +заживаеть + + + + +стреляеть + +рыдаеть +загниваеть +плачеть +рветь +пирують + +набивають +гуляють + +догоняють + + +накрывають + + +болять + + + +погибнул + + + + + + + + +страждали +стрыждались +борёлись +подаваем +отдыхнуть +cволоки (~е) [улыбку…] + +болят таки +на домой +на боке +на груде +на усте + + +на посте + + + +у боке + + + + +в боке + +в глубоке + + +в глыбоке + + + + + + +в рукою + + + + + + +в другою + + + + + + + +с конвоя +сыновьёв + + + +новьё + + +малохольный + + + + +що +тай + +очинно +

41

внутре +вже + +третия + +третяя +любов + +кров + +товарищч +одная +

42