Шишигин К. А. Глаголы с префиксом on- в языке идиш:...

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ ФЕДЕРАЛЬНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ БЮДЖЕТНОЕ ОБРАЗОВАТЕЛЬНОЕ

УЧРЕЖДЕНИЕ ВЫСШЕГО ПРОФЕССИОНАЛЬНОГО ОБРАЗОВАНИЯ «КЕМЕРОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ» (КемГУ)

СЛАВЯНСКАЯ ФИЛОЛОГИЯ:

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ И МЕТОДИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ

Сборник научных статей

К ЕМЕ

РОВСКИ

Й ГОСУДАРСТВЕННЫЙ

УНИВЕРСИТЕТ

Кемерово, 2012

ББК ШОя431 УДК 811.16’1(063) С – 47

Печатается по решению Редакционно-издательского совета ФГБОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»

Рецензенты: О.В. Орлова, зав. кафедрой теории языка и методики обучения русскому языку и литературе Томского государстивенного педагогического университета, к. филол. наук, доцент; А.В. Шунков, проректор по научной и инновационной деятельности Кемеровского государственного университета культуры и искусств, к. филол. наук, доцент. Редакционная коллегия: Е.В. Евпак (отв. редактор); Н.Б. Лебедева, (научный редактор); С.В. Стеванович (отв. за выпуск); Л.П. Грунина; Е.Е. Рыбникова; С.С. Сермягина; А.М. Дементьянова, Е.Л. Барышева (технические редакторы).

Славянская филология: исследовательский и методический аспекты: сборник научных

статей (III Международная Интернет-конференция, КемГУ, Кемерово, 2011.– 296 с.) [Электронный ресурс] / науч. ред. д. ф. н., проф., член-корр. САН ВШ Н. Б. Лебедева, отв. ред. к. ф. н., доц. Е. В. Евпак.– Электрон. дан. и прогр. (2,22 Мб). – Кемерово: Изд-во КемГУ, 2012.– 1 электрон. опт. диск (CD-ROM).– Систем. требования: IBM PC Pentium-II и выше; 256 Мб ОЗУ; Windows 2000 и выше, Adobe Reader – Загл. с экрана. – Номер гос. регистрации в ФГУП НТЦ «Информрегистр» 0321201227. ISBN 978-5-8353-1211-5

Сборник составлен из текстов научных статей по докладам III Международной

Интернет-конференции «Славянская филология: исследовательский и методический аспекты». Материалы сборника затрагивают широкий круг вопросов, связанных с проблемами славистики и преподавания славянских языков. Статьи адресованы исследователям славянских языков, преподавателям, аспирантам и студентам.

© КемГУ, 2012 © Авторы статей, 2012

Оглавление ПРЕДИСЛОВИЕ .......................................................................................................................... 6

РАЗДЕЛ I. МЕЖСЛАВЯНСКИЕ КУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ: ЛИТЕРАТУРА И ЯЗЫК ....10 К.Н. АХАЛИНА ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА ЛЕКСИКИ С НАЦИОНАЛЬНО-

КУЛЬТУРНЫМ КОМПОНЕНТОМ С РУССКОГО ЯЗЫКА НА СЕРБСКИЙ (НА

МАТЕРИАЛЕ ПЕРЕВОДА ПОВЕСТИ Н.В. ГОГОЛЯ «ТАРАС БУЛЬБА») ................. 10

J. GALLO O OTÁZKE INTERTEXTOVÉHO NADVÄZOVANIA...................................... 15

Е.В. ЕВПАК СЛАВЯНО-РУССКИЕ НАУЧНЫЕ СВЯЗИ КАК ПРИНЦИП

САМОИДЕНТИЧНОСТИ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗАЦИИ ................................................ 20

Н.Б. КОРИНА НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНО

СПЕЦИФИЧНЫХ КОГНИТИВНЫХ ДОМИНАНТ РОДСТВЕННЫХ ЯЗЫКОВ ........ 26

Т.Н. КОВАЛЕВСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ К МЕСТУ ЗАХОРОНЕНИЯ

ЧЕХОСЛОВАЦКИХ ЛЕГИОНЕРОВ.................................................................................. 34

М.В. ЛИТОВЧЕНКО «ОНЕГИНСКИЙ» СЮЖЕТ В «РАССКАЗЕ ГОСПОЖИ NN» А.П.

ЧЕХОВА ................................................................................................................................ 38

С. ЛОПУШНА ИМПЛИЦИТНОСТЬ И ЕЕ РАЗНЫЕ ФОРМЫ В ЯЗЫКЕ И

КОММУНИКАЦИИ ............................................................................................................. 47

J. МАРКОВИЋ СТАТУС РУСКОГ ЈЕЗИКА НА ФИЛОЗОФСКОМ ФАКУЛТЕТУ У

НИШУ .................................................................................................................................... 54

Е.А. МЕЛЬНИК СЛАВЯНСКИЙ КОМПОНЕНТ ЗНАЧЕНИЙ ИДИШСКИХ ГЛАГОЛОВ

С ПРЕФИКСОМ UNTER-, ОПИСЫВАЮЩИХ СТЕПЕНЬ ВЫРАЖЕННОСТИ

ДЕЙСТВИЯ, ПРОЦЕССА ИЛИ СОСТОЯНИЯ................................................................. 61

С. МИЛОРАДОВИЧ СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ СЕРБСКОГО И РУССКОГО

МУЗЫКАЛЬНОГО СЛЕНГА. СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ ............................................. 69

Л. МОЛНАРОВА К ВОПРОСУ О ЗАИМСТВОВАНИЯХ В ЮРИДИЧЕСКОЙ И

ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКИХ И

СЛОВАЦКИХ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫХ ТЕКСТОВ) .................................................. 79

Н. МУРАНСКА ПЕРЕВОДЧИК ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА: TRANSLATOR

ИЛИ TRANSFORMATOR? ................................................................................................. 85

H. NOGA AKSJOLOGICZNE WYZWANIA WOBEC SOCJALIZACYJNYCH TREŚCI

MEDIALNYCH I MULTIMEDIALNYCH ........................................................................... 94

А. ПЕТРИКОВА ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕКСТ КАК ИСТОЧНИК ПОСТИЖЕНИЯ

ИНОЯЗЫЧНОЙ КУЛЬТУРЫ ............................................................................................ 107

3

Л.В. ПОЛИЩУК УКРАЇНСЬКО-БОЛГАРСЬКІ ЛЕКСИЧНІ АНАЛОГІЇ ЯК РЕЗУЛЬТАТ

СЛОВ’ЯНСЬКОЇ ЛІНГВІСТИЧНОЇ ДИСТРИБУЦІЇ НА РІЗНИХ ХРОНОЛОГІЧНИХ

ЗРІЗАХ.................................................................................................................................. 114

V. PULČÁR VYUŽITIE PROPRIÁLNEJ ZLOŽKY V NÁZVOCH SLOVENSKÝCH

A RUSKÝCH REALITNÝCH KANCELÁRIÍ (KOMPARATÍVNY POHĽAD)............... 120

Е.Н. РОГОВА ТИПЫ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ В РОМАНЕ Я. ГАШЕКА

«ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА» .................................................... 126

Я. СОКОЛОВА СИНХРОННЫЙ ДИНАМИЗМ ЯЗЫКА И ПРОБЛЕМАТИКА

ЭКСПЛАНАЦИИ ................................................................................................................ 133

С. СТАНКОВИЋ ДВЕ СОЦИОЛИНГВИСТИЧКЕ ПАРАЛЕЛЕ: СРБИ И СРПСКИ

ЈЕЗИК У МАКЕДОНИЈИ И МАКЕДОНЦИ И МАКЕДОНСКИ ЈЕЗИК У СРБИЈИ ... 141

Е.Е. СТЕФАНСКИЙ ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ СБЛИЖЕНИЕ РАЗНОПРИСТАВОЧНЫХ

ГЛАГОЛОВ ДВИЖЕНИЯ В РУССКОМ И ПОЛЬСКОМ ЯЗЫКАХ ............................ 149

Д. ТИМАРОВА НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЕ ТЕКСТЫ В ТРАКТОВКЕ СЛОВАЦКОГО И

РУССКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ (СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТ) .......................... 158

Г.В. ТОРОПЧИН ФЕНОМЕН ДВОМОВНОСТІ НА ТЕРЕНІ СУЧАСНОЇ УКРАЇНИ . 164

Е.Н. ЧЕСНОКОВА ................................................................................................................... 168

ЗНАЧЕНИЯ И ФОРМЫ ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ В СОВРЕМЕННОМ СЕРБСКОМ

ЯЗЫКЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ПЕРЕВОДА ПЬЕСЫ А. П. ЧЕХОВА «ДЯДЯ ВАНЯ»)... 168

К.А. ШИШИГИН ГЛАГОЛЫ С ПРЕФИКСОМ ON- В ЯЗЫКЕ ИДИШ: НЕМЕЦКОЕ И

СЛАВЯНСКОЕ В ЭТИМОЛОГИИ И СЕМАНТИКЕ ..................................................... 173

РАЗДЕЛ II. ПРЕПОДАВАНИЕ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ В СРЕДНИХ И ВЫСШИХ УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЯХ ........................................................................................................182 Э. ДЕКАНОВА НОВАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПОДГОТОВКИ ПЕРЕВОДЧИКОВ В

УНИВЕРСИТЕТЕ ИМ. КОНСТАНТИНА ФИЛОСОФА В НИТРЕ (ПОДГОТОВКА

НИТРЯНСКИХ ПЕРЕВОДЧИКОВ В СЕТИ МЕЖДУНАРОДНО ПРИЗНАННЫХ

УНИВЕРСИТЕТОВ – EUROPEAN MASTERS´ IN TRANSLATION (EMT) NETWORK)

............................................................................................................................................... 182

С. КОПЧАКОВА, Я. ГУДАКОВА МУЛЬТИМЕДИЙНЫЕ УЧЕБНЫЕ ПОСОБИЯ КАК

СРЕДСТВО СТИМУЛИРОВАНИЯ БОЛЬШИНСТВА ОРГАНОВ ЧУВСТВ В

ПРОЦЕССЕ ФОРМИРОВАНИЯ ЯЗЫКОВЫХ КОМПЕТЕНЦИЙ ............................... 190

Е. Е. РЫБНИКОВА, С. В. СТЕВАНОВИЧ КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ В

ПРЕПОДАВАНИИ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ (ИЗ ОПЫТА СОЗДАНИЯ

ЭЛЕКТРОННОГО УЧЕБНОГО ПОСОБИЯ) ................................................................... 198

С. С. СЕРМЯГИНА ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ МЕТОДИКИ АНАЛИЗА ПОДТЕКСТА

ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ..................................................................... 205

4

С. В. СТЕВАНОВИЧ, А. В. АНТОНОВА ЭФФЕКТИВНОСТЬ ПОПУЛЯРИЗАЦИИ

НОВЫХ СЛОВ В СОВРЕМЕННОМ ХОРВАТСКОМ ЯЗЫКЕ ..................................... 213

А. А. ЮНАКОВСКАЯ ЛЕКСИЧЕСКАЯ МЕЖЪЯЗЫКОВАЯ ОМОНИМИЯ КАК

ПОНЯТИЕ СЛАВЯНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ ................................................................... 223

РАЗДЕЛ III. АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ РУСИСТИКИ ...................................................229 Т. В. АЛТУХОВА ЛИНГВОПРАГМАТИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЖАНРА

«СТАТУС» РУССКОЙ СОЦИАЛЬНОЙ СЕТИ «ВКОНТАКТЕ».................................. 229

Е. Л. БАРЫШЕВА КАНОН И ВАРИАТИВНОСТЬ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ

ПРОПОВЕДИ: ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ГОМИЛЕТИЧЕСКОГО ПРАВИЛА .. 242

А. Б. БУШЕВ ИССЛЕДОВАНИЯ СОВРЕМЕННОГО МЕДИЙНОГО ДИСКУРСА .... 254

Л. П. ГРУНИНА ЗАГЛАВИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА: ОСОБЕННОСТИ

НОМИНАЦИИ .................................................................................................................... 265

А. М. ДЕМЕНТЬЯНОВА СПОСОБЫ ВКЛЮЧЕНИЯ СУБЪЕКТА В ПРОСТРАНСТВО

(ИЗ ОПЫТА ПОЛИСИТУАТИВНОГО АНАЛИЗА ПРИТЯЖАТЕЛЬНОГО

ПРИЛАГАТЕЛЬНОГО В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКЕ) ................................................ 272

Н. Б. ЛЕБЕДЕВА ПРОЕКТ СОЗДАНИЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКОГО СЛОВАРЯ

ЖАНРОВ ЕСТЕСТВЕННОЙ ПИСЬМЕННОЙ РУССКОЙ РЕЧИ................................. 277

А. Д. МАЙМАКОВА О ДЕНОТАТИВНОЙ СЕМАНТИКЕ ЛЕКСИЧЕСКИХ

КОРРЕЛЯТОВ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО И КАЗАХСКОГО ЯЗЫКОВ) ........... 281

Т. Г. РАБЕНКО ЖАНР ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ В ЭПИСТОЛЯРНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

(НА МАТЕРИАЛЕ ЛЮБОВНЫХ ПИСЕМ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ XVIII-XIX ВВ.)

............................................................................................................................................... 288

НАШИ АВТОРЫ............................................................................................................................294

5

ПРЕДИСЛОВИЕ Статьи, вошедшие в данный сборник, посвящены актуальным проблемам

славистики и преподавания славянских языков. Они базируются на докладах, сделанных на III Международной Интернет-конференции «Славянская филология: исследовательский и методический аспекты».

7-13 декабря 2011 года в ФГБОУ ВПО «Кемеровский государственный университет» проходила III Международная научно-практическая Интернет-конференция «Славянская филология: исследовательский и методический аспекты», подготовленная кафедрой теории языка и славяно-русского языкознания (председатель программного комитета – Афанасьев Константин Евгеньевич, проректор по научной работе и информатизации КемГУ, доктор физико-математических наук, академик МАН ВШ, профессор, заведующий кафедрой ЮНЕСКО по НИТ, директор ЦНИТ, Лауреат премии правительства в области образования, Заслуженный работник Высшей школы Российской Федерации; организатор – заведующий кафедрой теории языка и славяно-русского языкознания, к. ф. н., доцент Е. В. Евпак).

В рамках конференции были продолжены исследования различных аспектов славистики, русистики и преподавания славянских языков, начатые на I и II Международных научных конференциях «Славянская филология: исследовательский и методический аспекты» в 2006 и 2009 гг. Научная конференция 2011 г. объединила 40 славистов из России, Чешского национально-культурного общества «Незабудка» в России, Польши, Украины, Словакии, Сербии, Казахстана. Российских учёных представляли сотрудники Кемеровского государственного университета (кафедры теории языка и славяно-русского языкознания, русского языка, общего языкознания и славянских языков, теории литературы и истории зарубежных литератур, немецкой филологии), Кемеровского государственного университета культуры и искусств (КемГУКИ), Самарской гуманитарной академии, Омского государственного университета имени Ф. М. Достоевского, филиала Санкт-Петербургского государственного инженерно-экономического университета в г. Тверь; Чешского национального культурного общества в России «Незабудка» (г. Чита). Зарубежных гостей представляли учёные из Института техники (Педагогический университет, г. Краков, Польша), Университета Константина Философа в Нитре (г. Нитра, Словакия), Института русистики, украинистики и славистики Прешовского ун-та (г. Прешов, Словакия), Днепропетровского национального университета им. Олеся Гончара (г. Днепропетровск, Украина), Института сербского языка Сербской академии наук и искусств (г. Белград, Сербия), Университета в Нише (г. Ниш, Сербия), Казахского национального педагогического университета им. Абая г. Алматы, Казахстан). Работа конференции протекала в трёх секциях. На секции «ПРЕПОДАВАНИЕ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ В СРЕДНИХ И ВЫСШИХ

6

УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЯХ» рассматривались доклады отечественных и зарубежных лингвистов, в которых были освещены вопросы преподавания дисциплин славяноведческого цикла: введения в славянскую филологию (доц. ОмГУ. г. Омск, Юнаковская А.А. «Лексическая межъязыковая омонимия как понятие славянской филологии»); методики преподавания славянских языков (доц. Ун-та им. Константина Философа в Нитре Э. Деканова «Новая концепция подготовки переводчиков в Университете им. Константина Философа в Нитре»; студент ФФиЖ КемГУ А. Антонова «Языковые процессы в современном хорватском языке»; доц. КемГУ Е.Е. Рыбникова, доц. КемГУ С.В. Стеванович «Культурологический аспект в преподавании славянских языков (из опыта создания электронного учебного пособия)»; доц. КемГУ С.С. Сермягина «Основные вопросы методики анализа подтекста художественного произведения»; к. филос. н., Института русистики, украинистики и славистики Прешовского ун-та, С. Копчакова, к. филос. н., Института русистики, украинистики и славистики Прешовского ун-та, Я. Гудакова «Мультимедийные учебные пособия как средства стимулирования органов чувств в процессе формирования языковых компетенций»). В рамках секции «АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ РУСИСТИКИ» авторы докладов рассматривали вопросы истории русского языка и литературы, охватывающей как древний период XI-XVII вв., так и более поздний XVIII-XIX вв. (доц. КемГУ Л.П. Грунина «Заглавие художественного текста, особенности номинации»; доц. КемГУ Т.Г. Рабенко, М.А. Ситникова «Жанр объяснение в любви в эпистолярной литературе (на материале любовных писем русских писателей XVIII-XIX вв.)»; аспирант кафедры русского языка КемГУ Е.Л. Барышева «Канон и вариативность русской православной проповеди»; аспирант кафедры теории языка и славяно-русского языкознания КемГУ А.М. Дементьянова «Способы включения субъекта в пространство (из опыта полиситуативного анализа притяжательного прилагательного в древнерусском языке)»; вопросы современного русского и казахского языков (проф. КемГУ Н.Б. Лебедева «Проект создания энциклопедического словаря жанров естественной письменной русской речи»; доц. Казахского национального педагогического университета им. Абая А.Д. Маймакова «О денотативной семантике лексических коррелятов (на материале русского и казахского языков)»); Интернет-коммуникации и масс-медиа (стажер-исследователь КемГУ Т.В. Алтухова «Лингвопрагматические характеристики жанра «статус» русской социальной сети «ВКонтакте»; проф. СПбГИЭУ, филиал в г. Тверь А.Б. Бушев "Исследования современного медийного дискурса»).

В секции «МЕЖСЛАВЯНСКИЕ КУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ: ЛИТЕРАТУРА И ЯЗЫК» были представлены доклады, посвященные медийному дискурсу (проф. Института техники Краковского ун-та, г. Краков, Польша, H. Noga «Aksjologiczne wyzwania wobec socjalizacyjnych tresci medialnych i multimedialnych»); славянской взаимности в контексте научных связей (доц. Университета им. Константина Философа в Нитре, Словакия, Н. Корина «Некоторые аспекты определения национально-специфичных когнитивных доминант родственных языков»; зав. кафедрой теории языка и славяно-

7

русского языкознания КемГУ доц. Е.В. Евпак «Славяно-русские научные связи как принцип самоидентичности в эпоху глобализации»; председатель Чешского национального культурного общества «Незабудка», г. Чита, Т.Н. Ковалевская «Экспедиция к месту захоронения чехословацких легионеров»; проф. Университета в Нише, Сербия, Й. Маркович «Статус руског jезика на филозофском факултету у Нишу»; научный советник Института сербского языка Сербской академии наук и искусств, г. Белград, Сербия, С. Милорадович «Современное состояние сербского и русского музыкального сленга. Сходства и различия»; преподаватель Университета им. Константина Философа в Нитре, Словакия, В. Пулчар «Использование имен собственных в названиях словацких и русских риэлтерских компаний (сравнительный взгляд)»; магистр филологических наук, Институт сербского языка Сербской академии наук и искусств, г. Белград, Сербия, С. Станкович «Две социолигвистичке паралеле: срби и српски jезик у Македониjи и македонци и македонски jезик у Србиjи»; проф. САГА, г. Самара, Е.Е. Стефанский «Функциональное сближение разноприставочных глаголов движения в русском и польском языках»; аспирант кафедры русистики Университета Константина Философа в Нитре, Словакия, Д. Тимарова «Научно-технические тексты в трактовке словацкого и русского языкознания (сопоставительный аспект)»; аспирант кафедры русистики Университета имени Константина Философа в Нитре, Словакия, Л. Молнарова «К вопросу о заимствованиях в юридической и экономической терминологии (на материале русских и словацких институциональных текстов)»; студент КемГУ К.Н. Ахалина «Проблемы перевода лексики с национально-культурным компонентом с русского языка на сербский (на материале повести Н. В. Гоголя «Тарас Бульба») Кроме того, на секции были рассмотрены вопросы литературы и интерпретации текста (старший преподаватель Университета Константина Философа в Нитре, Словакия, Я. Галло «O otazke intertextoveho nadvazovania»; доц. Университета Константина Философа в Нитре, Словакия, Н. Муранска «Переводчик художественного текста - translator или transformator?»; магистр Института русистики, украинистики и славистики Прешовского ун-та, Словакия, А. Петрикова «Художественный текст как источник постижения иноязычной культуры»; доц. КемГУ Е.Н. Рогова «Типы художественной целостности в романе Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»; зав. кафедрой русского языка и литературы КемГУКИ М.В. Литовченко «Онегинский» сюжет в «Рассказе госпожи NN» А.П. Чехова»), также рассматривались общетеоретические вопросы языкознания и методологии (аспирант кафедры русистики Университета Константина Философа в Нитре, Словакия, С. Лопушна «Имплицитность и ее разные формы в языке и коммуникации»; ассистент кафедры немецкой филологии КемГУ Е.А. Мельник «Славянский компонент значений идишских глаголов с префиксов unter-, описывающих степень выраженности действия, процесса или состояния»; старший преподаватель Днепропетровского национального ун-та им. Олеся Гончара, г. Днепропетровск, Украина, Л.В. Полищук «Украинско-болгарские лексические аналогии как результат славянской лингвистической дистрибуции на разных

8

хронологических срезах»; зав. кафедрой русистики Университета Константина Философа в Нитре, проф. Я. Соколова «Синхронный динамизм языка и проблема экспланации»; студент КемГУ Е. Чеснокова «Значения и формы прошедшего времени в современном сербском языке (на материале перевода пьесы А.П. Чехова «Дядя Ваня»)»; и. о. зав. кафедрой немецкой филологии КемГУ, доц. К.А. Шишигин «Глаголы с префиксом on- в языке идиш: немецкое и славянское в этимологии и семантике») и проблематика языковой ситуации в славянских странах (студент ФИиМО КемГУ Г.В. Торопчин «Феномен двомовностi на теренi сучасноi Украiни»). Докладчики, а также многочисленная студенческая аудитория приняли активное участие в дискуссии, которая выявила различные точки зрения по ряду обсуждавшихся проблем.

Отметим, что сама славистическая проблематика, а также формат общения по сравнению с предыдущей, традиционной, формой проведения конференций открыли новые возможности для межкультурного диалога - обмена опытом в изучении славянских языков и литератур и методик их преподавания. В докладе Э. Декановой, известного словацкого русиста, было отмечено, что Кемеровский государственный университет, в плане сотрудничества, принадлежит к надёжным зарубежным партнёрам УКФ в Нитре, как в научно-исследовательской, так и в педагогической и издательской областях деятельности. III Международная научно-практическая Интернет-конференция «Славянская филология: исследовательский и методический аспекты» еще раз подтвердила слова, сказанные известным российским ученым, ректором МГУ В.А. Садовничим на открытии Международного научного симпозиума «Славянские языки и культуры в современном мире» в 2009 году: «Научная и преподавательская деятельность конкретных людей, занимавшихся славянскими языками и литературами, на протяжении всей истории способствовала взаимопониманию и укреплению связей между отдельными славянскими народами. Такими людьми являются участники нашей конференции. Думается, что именно их миссия - помогать решению накопившихся проблем и преодолению препятствий, мешающих нормальным контактам между славянскими народами, и в конечном счете - способствовать сохранению особого культурного ареала во всем его многообразии».

9

РАЗДЕЛ I. МЕЖСЛАВЯНСКИЕ КУЛЬТУРНЫЕ СВЯЗИ: ЛИТЕРАТУРА И ЯЗЫК ______________________________________________________________

К.Н. АХАЛИНА

ПРОБЛЕМЫ ПЕРЕВОДА ЛЕКСИКИ С НАЦИОНАЛЬНО-

КУЛЬТУРНЫМ КОМПОНЕНТОМ С РУССКОГО ЯЗЫКА НА СЕРБСКИЙ (НА МАТЕРИАЛЕ ПЕРЕВОДА ПОВЕСТИ Н.В. ГОГОЛЯ

«ТАРАС БУЛЬБА»)

Значительная часть теоретиков и практиков художественного перевода

считают, что адекватный перевод художественного текста в принципе

невозможен. Еще великий Данте говорил: «Пусть каждый знает, что ни одно

произведение <…> не может быть переложено со своего языка на другой без

нарушения всей его сладости и гармонии» [цит. по Хроленко, 2000, с. 80-81].

Действительно, в мировой литературе существует немало фактов,

которые свидетельствуют о чрезвычайных трудностях, встающих перед

переводчиком. Например, когда выходец из Франции, американский писатель

Дж. Грин попытался самостоятельно перевести одну из своих книг с

французского языка на английский, у него вместо перевода получилась новая

книга.

Однако профессиональные переводчики утверждают: сделать перевод

художественного текста сложно, но и отказаться от него совсем – значит

лишить людей приобщения к мировой литературе и культуре.

Действительно, при переводе необходимо, чтобы:

• исходный и переводной тексты обладали равными коммуникативно-

функциональными свойствами;

• исходный и переводной тексты должны быть максимально аналогичны

друг другу в семантико-структурном отношении;

10

Кроме того, немаловажно максимально сохранить авторские средства

выразительности, лексику, которая бы сигнализировала об эпохе создания

оригинала.

Особую сложность при переводе художественного текста составляет

лексика с национально-культурным компонентом. Под лексикой с

национально-культурным компонентом мы понимаем слова, которые Н.В.

Гоголь комментирует в приложении к повести «Тарас Бульба». Данная лексика

используются писателем для воссоздания реальной исторической обстановки

Украины и Польши 15-16 веков, в целях придания своему произведению

национального колорита и воссоздания той исторической эпохи. Именно такой

тип лексики, как уже было сказано выше, вызывает наибольшие трудности и

одновременно интерес к ее изучению.

Цель данной статьи заключается в выявлении причин, вызывающих

сложности при переводе лексики с национально-культурным компонентом.

Рассмотрев различные классификации лексики с национально-

культурным компонентом (Г.Д. Томахина, В.Н. Крупнова, Е.М. Верещагина,

В.Г. Костомарова, В.С. Виноградова, В. Манакина), можно сделать вывод о

том, что традиционно в литературе принят способ деления лексики по

тематическому принципу; в своем исследовании мы будем придерживаться

именно этого принципа.

Из 149 лексем, представленных в приложении к повести, мы выбрали

только существительные, обозначающие конкретные понятия и реалии жизни

украинцев, в результате такого отбора выявили следующие группы лексем с

национально-культурным компонентом:

1) наименование предметов домашнего обихода (16 лексем): (например, курень

- общежитие запорожцев и вместе с тем войсковое объединение во главе с

куренным атаманом; также помещение, в котором жили казаки в Сечи, околица

- ограда вокруг запорожских селений).

11

2) названия одежды и ткани (17 лексем): (например, казакин - мужское верхнее

платье в виде кафтана на крючках, со сборками сзади, шемизетка - кофта,

блузка, кружевной нагрудник, яломок (еломок) - ермолка).

3) названия кулинарных изделий, напитков (6 лексем): (например, пундики -

сласти, горелка (горилка) - водка, корж - сухая лепешка из пшеничной муки,

часто с салом, кулиш - жидкая каша с салом).

4) названия оружия (10 лексем): (например, палица - жезл с серебряным

вызолоченным шаром на конце, знак власти атамана, клейтух - пыж из палки,

при помощи которого забивали паклю в дуло ружья, пищаль - старинное

ружье, заряжавшееся со ствола, алебарда - старинное оружие, древко с

насаженным на него фигурным топориком, оканчивавшемся острием)

5) названия воинских чинов (14 лексем): (например, вои - воины, сотник -

начальник войсковой сотни казаков в запорожском войске, охочекомонный -

конный доброволец, явившийся по желанию и на своем коне, консул - старший

бурсак, на обязанности которого лежало наблюдение за поведением своих

товарищей). Каждую лексему с национально-культурным компонентом мы

описали по следующей схеме:

1) лексема с национально–культурной спецификой, взятая из оригинала, и

ее перевод (по МАС и Толковому словарю В.И. Даля);

2) контекст оригинального и переводимого текстов;

3) активность/ пассивность лексемы в современном употреблении или ее

происхождение (по МАС и Толковому словарю В.И. Даля);

4) толкование переводимой лексемы в сербском языке (Толковый словарь

сербского языка);

5) способ перевода.

Пример №1:

1. свитка - род полукафтанья;

2. [рус.-…Какие же длинные на вас свитки! Экие свитки!] - [сербск.-…Како су

вам дуге свитке! Гле, какве су то свитке!];

3. устар. (в рус. яз.);

12

4. сукно, полотно (в сербск. яз.);

5. транслитерация.

Таким образом, переводчик, с одной стороны, не учел того, что слово

свитка, одинаково звучащее в русском и сербском языках, имеет различное

значение: в русском – это вид одежды, а в сербском – «сукно, полотно». Слово

свитка – это межъязыковой омоним, или «ложный друг переводчика». С

другой стороны, контекст дуге свитке «длинные свитки», подсказывает, что

переводчик знал значение этого слова в русском языке, но намеренно

использовал способ транслитерации, чтобы приблизить читателя к эпохе 16 в.,

указав название особой одежды, которую в то время носили семинаристы.

Пример №2:

1) жупан – старинное верхнее платье;

2) [рус.- А, красные жупаны на всем войске, да хотел бы я знать, красная ли

сила у войска?] - [сербск.- А, лепи су жупани на своj воjcци, него хтео бих да

знам да ли jе лепа и снага у воjске.];

3) польск. (в рус. яз.);

4) жупан; начальник области, округа (в сербск. яз.);

5) транслитерация.

И в данном случае переводчик использует прием транслитерации, так

как, на наш взгляд, ему трудно подобрать эквивалент к слову жупан; поэтому

для создания колорита эпохи слово не заменяется, а переносится побуквенно.

Пример №3:

1) заход - заливы;

2) [рус.- ходили по анатольским берегам, по крымским солончакам и степям, по

всем речкам, большим и малым, которые впадали в Днепр, по всем заходам и

днепровским островам] - [сербск.- прошли су анадолиjске обале, кримске

слатине и степе, све реке, и велике и мале, што утичу у Дньепар, све окуке и

дньепарска острва];

3) устар. (в рус. яз.);

4) поворот (на дороге), изгиб, извилина, излучина (в сербск. яз.);

13

5) приближенный перевод.

В данном примере нами обнаружена неточность при переводе, так как

лексема сербского языка окук не отражает того значения, которое имел в виду

Н.В. Гоголь. Возможно, с точки зрения автора перевода дословная передача

лексемы в данном контексте не требовалась, однако прием приближенного

перевода связан с определенной опасностью, проистекающей из самой его

сущности, в основе которого лежит замена его исходного понятия лишь

приблизительным его соответствием.

Таким образом, неадекватный перевод лексики с национальной

спецификой может возникнуть из-за ряда причин: незнание точного значения

слова в другой культуре (например, в силу архаичности лексемы),

невозможность подобрать эквивалент в переводимом языке.

Кроме того, передавая на другой язык лексику с национально-

культурным компонентом, переводчик стремится максимально сохранить

оригинальный текст, поэтому пользуется приемом транслитерации или

приближенным переводом, что позволяет современным носителям сербского

языка наиболее полно представить административный уклад, быт и обычаи

казачества начала 16 века.

Литература:

1. Влахов С., Флорин С. Непереводимое в переводе / С. Влахов, С. Флорин. -

М.: Международные отношения, 1986. - 416 с.

2. Гоголь Н.В. Тарас Бульба / Н.В. Гоголь. - М.: «Детская литература», 1987.

- 175с.

3. Гогољ Н. В. Тарас Буљба [превео с руског Милован Глишић] / Н. В.

Гогољ. - Београд: Срска књижевна задруга, 1990. - 175 с.

4. Что такое лингвострановедение // Мир русского слова. - 2000. - № 2.

5. Колесникова В.С. К проблеме художественного перевода как

речемыслительной деятельности // Мир языка и межкультурная коммуникация:

14

Материалы международной научно-практической конференции. Ч. 1. Барнаул:

Изд-во БГПУ, 2001. - С. 147-153.

6. Малый академический словарь в 4-х томах / http://mas-dict.narod.ru/

7. Толковый словарь В.И. Даля / http://vidahl.agava.ru/

8. Хроленко А.Т. Язык как продукт культуры // Лингвострановедение.

Курск, 2000г. – С. 83-91.

J. GALLO

O OTÁZKE INTERTEXTOVÉHO NADVÄZOVANIA

Možno konštatovať, že nijaký text nie je izolovaný, vždy má spätosť s inými

textami, i keď táto spätosť nemusí byť zrejmá alebo silná. Táto vlastnosť sa nazýva

intertextovosť (intertextualita). Uplatňované pojmy intertextovosť a intertextualita

(niekedy stotožňované a inokedy odlišované) a taktiež termíny intertextového

nadväzovania a transtextualita [Homoláč, J., 1996 a iní] je možné chápať ako

vnášanie iných textov alebo ich častí do textu novovznikajúceho. [Žilka 2011, s. 9]

hovorí o intertextualite v dvoch rovinách. Poníma ju ako

• „adaptačné (zjavné) alebo aluzívne (skryté) nadväzovanie jedného literárneho

(umeleckého) textu na iný text (pretext);

• rozličné formy citácií či kvázicitácií alebo alúzií v posttexte.

Napríklad v publicistike má intertextovosť mnoho podôb a funkcií. Skladanie

publicistických textov z myšlienok a priamych citácií s využitím úvodzoviek je jav už

dlho známy, ale v súčasnosti autormi zvlášť obľúbený. (O tomto jave sa zmieňovali

už v minulosti [Chloupek – Minářová, 1983, Binar, 1995 a i.). Uplatňovanie priamej

reči v publicistike a v spravodajstve narastá, a hlavne prejavy profesionálnych

novinárov a hlásateľov sú niekedy doslova poskladané z priamej reči so

sprievodnými uvádzajúcimi vetami, pretože sa odvolávajú na svoje zdroje informácií

a ich myšlienky reprodukujú. Nejde však o reprodukciu voľnú alebo čiastočnú, ale

úplnú, doslovnú, o priame formulačné citácie. V publicistickej komunikácii tak

vznikajú nové spravodajské a publicistické texty zložené z častí iných, akýsi „text

15

http://mas-dict.narod.ru/

http://vidahl.agava.ru/

z textov». Napríklad: „Nikto z našich klientov nám objednaný zájazd neodriekol,“

povedal nášmu listu riaditeľ cestovnej kancelárie XY. „Včera s nami odletela ďalšia

skupina turistov,“ dodal. „To, k čomu došlo na Níle, je hrozné, ale nejde

o nepredvídateľnú nehodu. Je to rovnaké akoby sa vykoľajil vlak či došlo k zrážke

autobusov,“ uzavrel riaditeľ. Podľa neho sú všetky zájazdy do Egypta v tohtoročnej

sezóne takmer vypredané.

Uvedená intertextovosť predstavuje jeden z najvýraznejších čŕt súčasného

publicistického štýlu, hlavne štýlu spravodajského: „Nehoda sa obišla bez zranení,“

uviedol operačný dôstojník břeclavskej polície XY. Taktiež nedeľné počasie zvládli

cestári bez problémov. „Poľadovica mala svoj podiel len na jednej havárii,“ povedal

operačný dôstojník polície. „Cesty sme udržali zjazdné bez väčších komplikácií

a posypové autá obnovujú posypy,“ informoval XY zo strediska Krajskej správy

a údržby ciest.

V rámci publicistických prejavov sa vhodne využívajú citácie z diel

významných literárnych, vedeckých a politických osobností alebo z prejavov

politikov, štátnikov, kultúrnych a iných činiteľov sú pôsobivým presvedčovacím

prostriedkom, účinnou argumentáciou. Práve argumentácia pomocou citátov býva

obvykle funkčná, takže intertextová povaha výpovedí sa javí ako presvazívna, (t.j.

pôsobiaca, získavacia, ovplyvňovacia, formatívna), napríklad ... živá a aktuálna je

výzva Ježišova: „Dajte si pozor a chráňte sa pred každou chamtivosťou, ktorá

sprevádza ľudstvo... (Lukáš 12:15) a i. Prvky persvazívneho pôsobenia nájdeme

v cirkevnej komunikácii nielen medzi prostriedkami jazykovými, pri štylizácii

(formulácii) a kompozícii textu, ale spočívajú vo voľbe témy, v pojatí obsahu a pod.

Persvázia môže byť záležitosťou textovou i tektonickou, v hovorenej cirkevnej

komunikácii súvisí taktiež so zvukovou stránkou cirkevných rétorických prejavov.

(Niektoré druhy reči si intertextovosť priamo vyžadujú, napr. v súdnej reči je

nevyhnutné odkazovať na paragrafy zákonníka a citovať ich, cirkevné kázne

zaraďujú citáty z Biblie a pod.). Týmto prostriedkom sa vlastne rečník dožaduje

svedectva iných, prispieva k zdôrazneniu svojich myšlienok a zvyšuje objektivitu

vypovedaného.

16

Intertextovosť je veľmi frekventovaná napr. aj v školských podmienkach –

učivo vyjadrené jedným textom nadväzuje na iné texty a všetky texty tvoria určitú

sieť previazanú zložitými väzbami. Preto keď žiak číta jeden text, vedome i

nevedome ho dáva do vzťahu s inými textami. I keď hovoríme, že text (učebný text)

prináša informácie, opisuje fakty, nie je to celkom vyčerpávajúci pohľad na text a

jeho porozumenie.

Ako jav intertextovosti je možné chápať taktiež všetky formy alúzie, t. j.

zámerného nadväzovania vznikajúceho publicistického textu na text iný,

predchádzajúci, uznávaný a teraz funkčne pripomínaný. [Junková, 2005, s. 119]

uvádza, že „aluze je odkaz v textu na jiný kontext, nejčasteji literární, historický nebo

politický. Na rozdíl od citátu, u nehož jde o doslovnou reprodukci části textu v textu

jiném, aluzí rozumíme reprodukci nepřesnou, náznakové navazování na jiný text...“.

Napríklad: Kostlivca v skrini dajte pod koberec. Áno, pán minister (titulok,

náväznosť na angl. seriál pod názvom Určite, pán minister, diel nazvaný Kostlivec

v skrini). – Koľko je len nezmyselných zákonov, kafkovských kontrol, orwellovských

nariadení či Murphyho dodatkov musia podniky ... stráviť, absolvovať, zaviesť

a dokladovať? – Žiadať či nežiadať? Firmy vyčkávajú. [Žilka, 2011, s. 85] chápe

alúziu „ako istú formu, spôsob a postup nepriameho nadväzovania časti textu, príp.

celého textu na iný text alebo na konkrétnu spoločenskú realitu“ a hovorí (tamtiež, s.

88) o trojakom pôsobení alúzie:

• vnútrotextové pôsobenie (v rámci istého textu sa nachádza narážka

odkazujúca na predchádzajúcu časť samého textu)

• medzitextové pôsobenie (zakladá sa na vzájomnom vzťahu dvoch textov)

• mimotextové nadväzovanie (prípad, keď text čerpá námet z reality a odkazuje

späť na realitu; nemožno ho však vždy pokladať za čistú alúziu, pretože niekedy

máme dočinenia skôr s aluzívnym nadväzovaním.

Medzitextová alúzia sa podľa T. Žilku [Žilka, 2011, s. 91] „zakladá na priamej

nadväznosti dvoch textov, pričom prvý text je evokovaný a druhý text aluzívny.

Aluzívny text vzniká na podklade iného textu, t. j. textu, ktorý už existoval.

Medzitextová relácia často neobsiahne celé dielo, zasahuje len jeho časť, úsek,

17

segment. Preto možno rozčleniť medzitextovú alúziu na tematickú a jazykovo-

štylistickú. Prvý typ je otázkou otvorenosti témy a obsahu smerom k inému

umeleckému dielu, druhý typ je štylistickým trópom alebo figúrou.“ Za tematickú

alúziu T. Žilka [Žilka, 2011, s. 91] považuje „priamu nadväznosť celého textu na iný

text, no v samej štruktúre nastávajú výrazné modifikácie, odklony od prvovzoru. Celá

téma sa zvyčajne posúva do súčasných pomerov, príp. dochádza k závažným zmenám

v spracovaní, rozvrstvení témy. Nové spracovanie sa môže realizovať skrátením alebo

rozšírením pôvodnej témy, východiskom jej nového stvárnenia, umeleckého

zobrazenia však môže byť aj substitúcia.“

Za jazykovo-štylistickú alúziu T. Žilka [Žilka, 2011, s. 94] pokladá „taký

segment textu, resp. časti textu, ktorý nadväzuje na iný text. Jej uchopenie obyčajne

vyžaduje literárne vzdelanie alebo kultúrno-spoločenské či historické poznatky.

Narážky tohto typu môžu byť priamo vkomponované do textu bez náležitého

označenia či osobitného vyčlenenia. Pre príslušníka inonárodnej literatúry nemusia

nič znamenať, no ich vynechanie (eliminácia) v preklade je vždy v porovnaní

s originálom istou stratou.“

Intertextovosťou môžeme nazvať taktiež zámerné využitie parémií, prísloví

a porekadiel v plnom znení alebo s rozličnými modifikáciami, uplatnenie literárnych

výrokov a formulácií opierajúcich sa o literárne reminiscencie. Pôsobivé a emotívne

sú citáty známych vedcov a politikov, v športovej publicistike zapôsobia slová

významných športovcov, v cirkevnej publicistike, ale i mimo cirkevnej komunikácie

text ozvláštňujú a funkčne dotvárajú citáty z Biblie, výroky svetcov alebo

predstaviteľov cirkevného sveta.

Vnášaná intertextovosť všetkých typov, ktorá je do textu začleňovaná nielen citáciou,

ale aj špecifickými parentézami, má v publicistickej komunikácii platnosť argumentu,

dotvrdzuje hodnovernosť vypovedaného, ovplyvňuje city a postoje adresátov.

Podľa T. Žilku [Žilka, 2011, s. 29] „svojimi intertextuálnymi a kontextuálnymi

súvislosťami sa každý text otvára smerom k iným textom alebo k realite a vystupuje zo

svojho imanentizmu. Jeho uzavretosť, štruktúrna ucelenosť, celistvosť, zatvorenosť,

začiatok a koniec textu sa vzťahujú iba na povrchovú rovinu. Z aspektu témy a jej

18

kontextov však už text nie je uzavretou štruktúrou, ale otvoreným systémom, ktorý

umožňuje rozličné interpretácie a recepcie. Tým sa nijako nepopiera istá

invariantnosť každého konkrétneho textu, no jej okruh sa pod vplyvom istých

časových a priestorových transformácií môže značne zúžiť.“

Okrem intertextuality (intertextovosti) sa v súčasnosti často vyskytuje aj nový

jav – vnášanie subjektivity do odborného vyjadrovania, ako o tom svedčia prvky

úvahy v objektivizovaných žánroch a útvaroch alebo ekonómia komunikácie, ktorá

vedie k nekontextovosti a iné štylistické javy. V celej komunikácii slovenčinou stále

viac pozorujeme prejavy modelovosti a vytvárania textových schém, ktoré sú vlastné

iným jazykom.

Literatúra:

1. ГОЛУБ, И. Б. Стилистика русского языка. – 11-e изд. М.: Айрис-пресс,

2010. – 448 с.

2. ГОРШКОВ, А. И. Русская стилистика. Стилистика текста и

функциональная стилистика: учеб. Для пеедагогических университетов и

гуманитарных вузов. М.: Астрель, 2006.– 367 с.

3. ЗЕМСКАЯ, Ю. Н. и кол. Теория текста: учеб. пособие // под ред. А. А.

Чувакина. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Флинта, 2010. – 224 с.

4. СОЛГАНИК, Г. Я. Стилистика текста: учеб. пособие. 9-е изд. М.: Флинта,

2009, – 256 с.

5. BINAR, L. Integrace poznatků a opírání so o autority jako princip publicistické

tvorby // In: Jančáková, J. – Komárek, M. – Uličný, O. (eds.) Spisovná čeština

a jazyková kultura 1993. Praha, Univerzita Karlova a Ústav pro jazyk český AVČR,

1995, s. 158 – 161.

6. DOLNÍK, J. – BAJZÍKOVÁ, E. Textová lingvistika. 1. vydanie. Bratislava:

Stimul, – 134 s.

7. FINDRA, J. Štylistika slovenčiny. Martin: Osveta, – 232 s.

8. HOMOLÁČ, J. Intertextvovost a utváření smyslu textu. Praha: Univerzita

Karlova, – 1996.

19

9. CHLOUPEK, J. – MINÁŘOVÁ, E. Výrazy v publicistickém textu označené

uvozovkami. Naše řeč, roč. 66, č. 1, 1983, s. 14 – 22.

10. JUNKOVÁ, B. Aluze v psané publicistice. In: Srpová, H. (red.) Metody

a prostředky přesvědčování v masových médiích. Ostrava: Ostravská univerzita,

2005, s. 119 – 124.

11. MINÁŘOVÁ, E. Stylistika pro žurnalisty. 1. vydání. Praha: Grada, – 296 s.

12. ŽILKA, T. Text a posttext. 2. vydanie. Nitra: UKF, – 161 s.

Е.В. ЕВПАК

СЛАВЯНО-РУССКИЕ НАУЧНЫЕ СВЯЗИ КАК ПРИНЦИП САМОИДЕНТИЧНОСТИ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗАЦИИ

Согласно мнению исследователей, современный мир вплетается в

паутину глобализации. "В глобализации видят прежде всего объективный

процесс, который стягивает мир в единое экономическое и информационное

пространство, существующее по общим законам и в едином для всех режиме

времени. В итоге мир постепенно утрачивает свою былую многоликость и

разнородность. Происходит своеобразная гомогенизация мира [Россия в

диалоге культур, 2010, c. 26]. Означает ли это, что сводится на нет, или теряется

статус понятия "национальная культура". Возможен ли диалог культур в эпоху

глобализации. Может ли такой диалог стать одним из главных векторов эпохи

глобальных перемен?

Попытаемся найти ответ на поставленные вопросы, рассмотрев каким

образом, процесс этнизации реализуется в активности славянских этносов по

укреплению своей самости, как славяно-русские научные связи способствуют

славянской взаимности.

В этой связи напомним, что официально говорить о славянской

этничности в аспекте научной взаимности стало возможно с появлением

научной традиции. По словам видного отечественного слависта П. А.

Дмитриева, в современном понимании этого слова славяноведение как наука

20

начинает складываться во второй половине XVIII века, "когда открыты первые

законы явлений, которые она изучает". Этот качественный рубеж

славяноведение преодолело в первой половине XIX в. Появление

славяноведения как особой науки в XIX в. было обусловлено тем, что к тому

времени был накоплен большой фактический материал о жизни славян,

обозначился круг проблем, требующих изучения, и найдены приёмы их

объективного исследования [Дмитриев, 1996, с.24-25].

Славянская научная взаимность имеет свою историческую память:

преемственность и непрерывность традиций. Рассматривая данный вопрос в

контексте русско-чешско-словацких отношений, остановимся на некоторых

эпизодах подробней. В своей известной работе "Чехи и восточные славяне в X -

XVIII веках" профессор А. Флоровский писал, что между чехами и русскими

имело место и общение в области духовной культуры (где, априори

просматривается научный межкультурный диалог - отмечено нами). Оно было

связано с общими условиями христианизации Чехии и Руси. В основе

христианской культуры той и другой страны лежала церковно-славянская

традиция, восходящая к делу братьев Кирилла и Мефодия. Это дело получило

своё наивысшее выражение в IX в., когда в Чехии и Моравии была

осуществлена ответственная работа по переводу церковных книг на церковно-

славянский язык и были положены первоначальные основы самой языковой и

религиозно-культурной письменной славянской традиции. В древнюю Русь эта

традиция проникла главным образом через южно-славянское болгарское

посредство, но нельзя исключать и участия чехо-моравской культурной среды в

прямой передаче в Киевско-Новгородскую Русь известных плодов

литературной деятельности Кирилла и Мефодия и их последователей в Чехии

[Флоровский, 1947, с.66-67].

В петровское время, русско-чешские научные связи

интенсифицировались. В Чехии Петр Алексеевич искал сотрудников для своей

кипучей и интенсивной просветительской деятельности. "Петру нужны были

переводчики иностранных лексиконов, "универсальных" и по юридическим

21

наукам и других книг. Он направил в Прагу русского поверенного в Вене для

отыскания среди местных иезуитов знающих славянский язык. Он послал в

Прагу целую группу русских для осуществления работы по переводам"

[Флоровский, 1947, с.72]. Благодаря стараниям Петра I (личному знакомству с

чешским врачом Г. Шобером, постигшим целебные свойства минеральных вод)

было положено начало бальнеологическим курортам на Северном Кавказе

[Порочкина, 2003, с. 95].

В 1792 г. предпринимает поездку в Россию с научными целями

гениальный чешский славист Й. Добровский. Его научные труды заложат

прочный фундамент богемистики, а также славистики. Он станет

общепризнанным основоположником славяноведения. В написанном в 1796 г.

труде о результате научного путешествия в Швецию и в Россию, Добровский

подготовил научное сочинение "Сравнение русского и чешского языков". В нём

он поясняет все русские слова из петербургского словаря всех языков мира

(1787-1789) чешскими и словацкими словами. С этого путешествия начинаются

оживлённые связи чешских, русских и словацких учёных. В это же время

издаются первые чешские учебники русского языка Добровского, Пухмайера,

Ганки; переводится на русский язык "Слово о полку Игореве" (Юнгман, Ганка,

Эрбен). Выходит уникальная рукопись словацкого лингвиста Р. Скотницкого

"Параллельная грамматика словацкого и русского языка" [Ровда, 1978; Евпак,

2008]. Всесторонний интерес общественности к славянским народам, а

также значительные достижения отечественных учёных в области славистики

обусловили необходимость официального признания славяноведения в

качестве университетской дисциплины. Министр народного просвещения граф

С. С. Уваров учредил в четырёх российских университетах (Московском,

Петербургском, Казанском и Харьковском) кафедры "истории и литературы

славянских наречий". Однако в то время ни в одном из университетов не

нашлось учёного, который по своему научному уровню был бы в состоянии

занять такую кафедру. Поэтому было решено организовать специальную

подготовку к профессорской деятельности в области славяноведения молодых

22

сотрудников университетов, направив их на три года в научную командировку

в славянские страны. Таким образом, О. М. Бодянский, В. И. Григорович, И. И.

Срезневский и П. И. Прейс стали пионерами университетской отечественной

славистики; они же способствовали продвижению научных контактов в

славистической науке. Так, П. И. Прейс во время славистической командировки

побывал в Кенигсберге, в Данциге, Познани, Гнезне, Берлине, Праге, Вене,

Загребе, Нови-Саде, Пеште, занимался с крупнейшими европейскими

славистами, работал в библиотеках, изучал литовский, польский, кашубский,

чешский и южно-славянские языки, литературы и историю славянских народов.

И. И. Срезневский во время заграничной командировки побывал в Чехии,

Лужицах, Вене, Загребе, Штирии, Краине, Словакии, Галиции. В Праге под

руководством П. Шафарика изучал чешский язык и славянские древности. Он

установил научные творческие связи с виднейшими славистами, привёз из

славянских стран много разнообразных материалов, которые обрабатывал в

последующие годы своей деятельности [Дмитриев, 1996, с.28-29].

Ярким примером научной межславянской (русско-чешско-словацкой)

взаимности является период существования русского зарубежья. Научная,

творческая жизнь русского зарубежья оказала большое влияние на развитие

науки в славянских странах. Об этом пишет известный словацкий учёный Л.

Матейко в одной из своих известных публикаций: "Русская эмиграция в

Словакии в межвоенное время была довольно немногочисленной, но сыграла

большую роль в формировании словацкой науки и академической жизни,

которой до 1918 г. практически не было. Русские эмигранты принадлежали к

основоположникам естественнонаучных и технических специальностей и

принимали активное участие в учреждении кафедр гуманитарных и

общественных наук. Среди них следует упомянуть профессора Е. Перфецкого,

который годами читал в братиславском университете лекции по истории

Восточной Европы и таким образом создавал начала традиции изучения

истории зарубежных стран. Здесь следует упомянуть и П. Г. Богатырёва,

который сыграл важную роль в формировании этнологических дисциплин, Ю.

23

Маркова, который является основоположником истории права, В. А.

Погорелова, А. В. Исаченко, который принадлежал к наиболее авторитетным

личностям европейской русистики, а также Н. О. Лосского - создателя

собственной философской системы, охватывающей все классические

дисциплины философии. За несколько лет своего пребывания в Словакии

Лосский оказал принципиальное влияние на научную жизнь и атмосферу в

академических кругах. Его можно без сомнений причислить к личностям,

сыгравшим ключевую роль в формировании словацкой философии XX в."

[Матейко, 2010, с. 66-67].

Нельзя не согласиться в нашем контексте с мнением богемиста Э.

Тростеровой: "уже во время первой республики", т.е. после возникновения

Чехословакии в 1918 г., выдающуюся роль сыграло возникновение Пражского

лингвистического кружка. После Второй мировой войны весьма

знаменательный этап развития сотрудничества наших и русских лингвистов

начинается прежде всего с 60-х годов. Эти годы вообще были временем

размаха творческих сил в разных областях человеческой деятельности - и в

наши дни мы являемся свидетелями повышенного интереса к этому периоду

времени" [Тростерова, 2001, с. 34].

В новое время славяно-русские научные связи продолжают развиваться.

Научная парадигма XXI в. предлагает множество новых направлений и

решений, стимулирующих диалог культур в самых разных областях знаний. Но,

вне всякого сомнения, что колларовская идея взаимности не потеряла своей

актуальности - она прочно держится на общей исторической памяти славянских

народов. И, как было сказано в приветственной речи М. Л. Ремнёвой на

открытии международного симпозиума "Славянские языки и культуры в

современном мире" в 2009 г. в Москве (МГУ), "эта идея должна помогать

решению проблем, существующих между славянскими народами, и

способствовать тому, чтобы славяне осознали себя мощной силой, играющей

одну из ключевых ролей в современной Европе", в мире (выделено нами)

[Ремнёва, 2009, с. 7-8].

24


1. Голец Р. Н.О. Лосский в тени словацкой науки / Мифы-стереотипы-

образы. Восприятие России в Словакии. SDK Pro Historia, САН, Братислава-

Йошкар-Ола, 2010. - С. 66-79.

2. Дмитриев П.А. Из истории изучения славянской филологии в Санкт-

Петербургском университете (XVIII-XIX) // Разные грани единой науки:

учёные молодым славистам. Изд-во СПбГУ, СПб, 1996. - C. 17-39.

3. Евпак Е.В. Исторический контекст взаимодействия культур //

ESTETICKO-ANTROPOLOGICKÁ KONCEPCIA LITERATURY A ANDREJ

ČERVENÁK. – NITRA, 2008 - S.155-166.

4. Порочкина И.М., Инов И. В. Чехи в Санкт-Петербурге. - С. - Пб.:

"Глобус", 2003.

5. Ремнёва М.Л. Приветственное слово // Международный научный

симпозиум «Славянские языки и культуры в современном мире». МАКС Пресс,

Москва, 2009. – С. 7-8.

6. Россия в диалоге культур /отв. ред. А. А. Гусейнов, А. В. Смирнов, Б. О.

Николаичев. - М.: Наука, 2010.

7. Ровда, К.И.: Россия и Чехия. Взаимосвязи литератур. Л.: Наука, 1978.

8. Тростерова Э. Сотрудничество русских и чешских лингвистов в области

изучения разговорной речи // Русский язык в центре Европы. - Банска

Бистрица, 2001. - С.34-39.

9. Флоровский А. Чехи и восточные славяне в X-XVIII веках // Вопросы

истории. № 8., 1947. - С. 66-74.

25

Н.Б. КОРИНА НЕКОТОРЫЕ АСПЕКТЫ ОПРЕДЕЛЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНО

СПЕЦИФИЧНЫХ КОГНИТИВНЫХ ДОМИНАНТ РОДСТВЕННЫХ ЯЗЫКОВ

На современном этапе когнитивных исследований общеизвестным и

доказанным является факт, что человек мыслит образами, которые облекаются

в слова (вербализуются) посредством языка. Данные психологии убедительно

доказали, что по организации языка можно судить о внутренней структуре и

расчленённости образов [Малышев, 2009, с. 26], из чего следует утверждение:

«Очевидно: то, что трудно даётся человеку в системе образов, то трудно

воплотимо и в языке, так как язык – это инструмент установления смысловых

связей между словами, скрывающими под собой образы явлений» [Малышев,

2009].

На данной основе строится и языковая картина мира (ЯКМ), которая

имеет глобальные свойства, общие для всего человечества в силу типовых

особенностей структуры человеческого мышления, и национальную

специфику, обусловленную особенностями национального мировосприятия,

традиционной культурой, религией и т. д. Б. Л. Уорф считал, что каждый язык

по-своему ориентирует внимание на тех или иных сторонах действительности,

навязывая всем думающим на этом языке свой способ членения мира [Уорф,

1957]. Структуризация мира с помощью языковых средств находится в

естественной связи со структурой самого языка и наблюдается на всех

языковых уровнях.

В человеческом мышлении и сознании действуют как общие схемы и

процессы, обусловленные самой их природой, так и национально-специфичные

особенности, типичные для конкретного народа («идиоэтнические

особенности» по С. Д. Кацнельсону), которые проявляются не только в

национально-специфичных концептах (напр., русское «Юродство»), но и в том,

что обусловливают различное семное наполнение универсальных

общечеловеческих концептов («Любовь», «Щедрость», «Богатство»,

26

«Бедность» и т. д.). Под концептом мы понимаем глобальную мыслительную

единицу, квант структурированного знания человека об окружающей

действительности, имеющий образную природу (ср. З. Д. Попова, И. С.

Стернин, Н. Ф. Алефиренко), «росток первообраза» (В. В. Колесов). Это

происходит в силу отличий в традиционном укладе жизни разных народов, их

религиозных предпочтениях, материальной и духовной культуре в целом.

Поэтому даже у генетически близких народов с родственными языками, где

можно предполагать внешне подобную структуру ЯКМ, обязательно будут

наблюдаться отличия в смысловом наполнении (семном наборе) отдельных

концептов и том месте, которое они занимают в языковой картине мира

данного народа и, следовательно, в национальном языке. Иными словами, ЯКМ

таких языков будут при формально аналогичном наборе концептов иметь

различные доминанты, заключающие в себе национально-культурную

специфику. Такие национально-специфичные когнитивные доминанты, в

отличие от универсальных когнитивных доминант, присущих любому

естественному языку, мы рассмотрим на примере родственных языков –

русского и словацкого. Результаты подобного сопоставления, помимо своей

эвристической ценности, могут иметь практическую ценность для обучения

данным славянским языкам как иностранным, поскольку на данной основе

можно построить соврешенно новую методику преподавания иностранного

языка, основанную на когнитивно-прагматическом подходе.

Наши исследования показали, что формирование когнитивных доминант

в национальной ментальности и языке в значительной степени географически

детерминировано [ср. Киселёва, 2008; Киселёва, 2009; Алефиренко – Корина,

2011]. Оно находится в непосредственной связи с ландшафтом естественной

среды обитания народа, которая у русских и словаков разительно отличается:

словаки живут в гористом ландшафте без выхода к морю, где доминируют

закрытые пространства, отгороженные горами от внешнего мира, а русские – в

равнинном ландшафте с бескрайними открытыми пространствами и

протяжённым морским побережьем. Эта специфика наложила яркий отпечаток

27

на формирование национальных картин мира русских и словаков, которые в

обобщённом схематическом виде можно рассматривать как пространственную

оппозицию равнина/горы, поскольку в словацкой языковой картине мира

(ЯКМ) преобладают вертикальные модели пространственного восприятия, а в

русской – горизонтальные, хотя как вертикальное, так и горизонтальное

структурирование пространства присуще любому естественному языку.

Отличия проявляются именно в том, какой тип восприятия является

доминантным и какие исторические предпосылки привели к его преобладанию.

Национально-специфичные когнитивные доминанты являются устойчивыми,

стабильно воспроизводимыми явлениями, что мы рассмотрим на нескольких

примерах.

Обитание русского народа преимущественно в равнинном ландшафте

поставило на первый план горизонтальную организацию пространства и

обусловило формирование системы ценностей, основанной на понятиях

широты (ориентацию на горизонтальность), пространственной

неограниченности, открытости и, как следствие, тяготение к абстрактности и

образности, что очень метко и с большой долей поэтичности сформулировал В.

В. Колесов: «...русская мысль носит размытый, уклончивый характер, даёт

возможность различных интерпретаций. Она как бы скользит по яркости образа

и пугливо сторонится определённости понятия» [Колесов, 2004, с. 27]. Всё, что

имеет строгие границы, вызывает у русского ощущение потери свободы, а у

словака, наоборот, ощущение упорядоченности и правильности. Косвенно об

этом свидетельствует, например, высокая частотность в словацком языке

устойчивых сочетаний odtiaľ potiaľ (досл. «отсюда досюда», от – до) и odkiaľ

pokiaľ (досл. «откуда докуда»), в частности, в составе поговорки (každý) musí

vedieť odkiaľ pokiaľ, что в переводе можно сформулировать как «каждый

должен знать свои границы». По данным Словацкого национального корпуса

(СНК) и Интернета (www.google.sk) по состоянию на февраль 2011 г., корпус

интернет-текстов дал результат 670 000 употреблений выражения odkiaľ pokiaľ

и 22 100 употреблений выражения odtiaľ potiaľ, а СНК (письменные тексты) –

28

http://www.google.sk/

50 употреблений выражения odtiaľ potiaľ и 52 употребления выражения odkiaľ

pokiaľ в указанном значении [http://korpus.juls.savba.sk].

Русский человек, наоборот, не любит ни в чём себя ограничивать, с чем

связаны такие национально-культурные стереотипы, как «широта русской

души», «русское хлебосольство», «русский авось», что иногда приводит к

крайностям [ср. Шмелёв, 2000]. Чувствуя недостаток простора, русский человек

часто сетует: «Развернуться негде!» Эти явления широко изучены и описаны во

многих исследованиях различного профиля – обзор см. в [Алефиренко –

Корина, 2011, с. 117-122].

Следует отметить, что словацкая вертикальность и русская

горизонтальность, образуя оппозицию, не являются, тем не менее, полярно

противопоставленными, поскольку по сравнению с другими народами и их

типичными ландшафтами словацкая среда обитания не достигает

максимальных величин (словацкие Татры – не Памир, а словаки – славянский

народ, живущий в центре Европы, а потому их ментальность европейская и не

отстает от русской так далеко, как, скажем, японская). Иными словами, по

своей структуре и когнитивным приоритетам словацкая ментальность и

генетически, и ареально, и географически находится примерно посередине

между русской и западноевропейской.

Вышеупомянутое тяготение русской ментальности к абстрактности

выражения, а словацкой – к конкретности проявляется, в частности, в

продуктивности различных способов номинации: в словацком языке

преобладает функциональность наименований, а в русском – атрибутивность.

Данную особенность демонстрирует сравнение родо-видовых наименований –

двухсловных адъективно-субстантивных сочетаний, где существительные

(родовые понятия) в русском и словацком языках идентичны, а прилагательные

(видовые характеристики) характеризуют их с разных сторон: словацкие – по

функциональному признаку (цели, назначению), а русские – по

принадлежности, свойству, сфере использования:

29

http://korpus.juls.savba.sk/

- рус. столовая ложка (свойство: принадлежность к столу и столованию)

– слвц. polievková lyžica (назначение: ложка для супа);

- рус. безопасная бритва (свойство: надёжность) – слвц. holiaci strojček

(назначение: прибор для бритья);

- рус. белый медведь (свойство: окраска) – слвц. ľadový medveď (среда

обитания, т. е. сфера функциональности: медведь, живущий во льдах);

- рус. заграничный паспорт (свойство: используемый за границей) – слвц.

cestovný pas (назначение: паспорт, используемый для поездок) и т. д. О

подобных сочетаниях с различным дифференцирующим компонентом в

русском и словацком языках см. также работы М. Рогаля [Рогаль, 2003] и Н. Б.

Киселёвой [Киселёва 2008].

Функциональная мотивированность словацких наименований

проявляется и в терминологической лексике: напр., отрасль стоматологии,

занимающаяся протезированием и выравниванием зубов, называется čeľustná

ortopédia (назначение: работа с челюстью), а специалист в данной области

соответственно čeľustný ortopéd, в то время как в русском языке для

наименования врача данной специальности используется только

монолексемный латинизм ортодонт. Вообще в словацких наименованиях из

области медицины наблюдается яркая тенденция разграничения

общеупотребительного и узкоспециального названий, первое из которых

представляет собой билексемное (родо-видовое) наименование исконного

(словацкого) происхождения, а второе – монолексемный латинизм, зачастую

понятный только специалисту, в то время как в русском языке более

распространены монолексемные названия латинского происхождения, которые

после детерминологизации вошли в обиход и параллельно с которыми в

разговорной речи иногда употребляются исконные (русские) наименования.

Сравните: слвц. ušný a krčný lekár – otorinolaryngológ, рус. отоларинголог,

ЛОР(-врач), разг. ухогорлонос; слвц. praktický lekár – terapeut, рус. терапевт;

слвц. zubný lekár – stomatológ, рус. стоматолог, дантист, разг. зубной (врач);

слвц. zápal priedušiek – bronchitída, рус. бронхит; слвц. (zubné) pátradlo – sonda,

30

рус. (стоматологический) зонд и т. д. Данное разграничение словацкой лексики

также подчёркивает тяготение словацкой ментальности к конкретности.

Степень конкретности и абстрактности в когнитивной специфике

русского и словацкого языков во многом обусловлена культурными и

религиозными традициями обоих народов, а также уровнем развития языка и

степенью его стилистической дифференцированности. Литературный русский

язык с его богатыми традициями и непрерывной эволюцией обладает

значительными стилистическими ресурсами по сравнению со словацким

языком, который сформировался только в XIX веке и гораздо менее

стилистически дифференцирован (см., напр., труды историков словацкого

литературного языка С. Цамбела, Э. Паулини, Я. Станислава и ведущих

современных словацких стилистов Й. Мистрика и Я. Финдры). В

лингвокультурном аспекте это проявляется, в частности, в объёме и способах

эвфемизации при описании физиологических потребностей человека, что

подтверждается данными национальных корпусов словацкого и русского

языков. Так, при описании своих выделительных потребностей

(мочеиспускания и дефекации) русский человек в быту крайне редко

пользуется прямыми наименованиями процесса типа покакать и пописать (не

говоря уже о вульгарных), заменяя их целым рядом общеупотребительных

эвфемизмов типа сходить по-маленькому/по-большому, по большой/малой

нужде и т. д., зачастую вовсе не именуя сам процесс и выражая свою

потребность имплицитно (Подождите, я на минутку; Пойду 21 секунду

подумаю и т. д.), причём словари, как правило, не фиксируют даже

нейтральные наименования данного типа. В словацком языке подобные

эвфемизмы также существуют (ísť na malú/veľkú potrebu, odskočiť si и т. д.),

однако в быту гораздо чаще встречаются прямые наименования процесса

(особенно при обозначении малой нужды), обладающие более широкой

синонимией по сравнению с русским языком и фиксируемые в словарях [SSJ;

SS; KSSJ]. При сравнении материала корпусов мы обнаружим, что если в

русском языке нейтральная лексема мочиться в разных словоформах

31

фиксируется 78 раз, (по)писать – 112 раз, а грубо-просторечная сцать – 2 раза

(по состоянию на февраль 2011 г.), то в словацком нейтральная лексема močiť

фиксируется 845 раз, близкая к нейтральной (в словарях обычно даётся с

пометой детск., но является широко употребительной) лексема cikať

фиксируется 264 раза, разговорно-просторечная лексема čurať – 19 раз, а грубо-

просторечная лексема šťať – 97 раз. Данное явление имеет также культурно-

специфичное отражение в словацком поведенческом и речевом этикете: так,

совершенно нейтральным и распространённым является заявление типа Idem sa

vycikať (= Пойду пописаю), которое может прозвучать и в официальной

обстановке, напр., при посещении какого-либо учреждения посетитель может

услышать это от чиновника как обоснование необходимости его

кратковременного отсутствия, что в русском речевом этикете недопустимо.

Указанная особенность является одним из подтверждений большей

близости словацкой ментальности к западноевропейской – подобные

«физиологизмы» типичны, например, для немецкого языка, причём в гораздо

более грубой и неприкрытой форме, на что обращает внимание, в частности,

проф. Х. Вальтер: даже известный латинский афоризм Cogito, ergo sum («Я

мыслю, следовательно, существую») в современном немецком языке известен в

модификации «Я *** /грубо-просторечное наименование акта дефекации/,

следовательно, существую» [Вальтер 2011].

Приведённые примеры подтверждают, что для словацкой ментальности с

её ориентацией на вертикальное структурирование действительности и

пространственную ограниченность типично выделение в качестве

национально-специфичной когнитивной доминанты понятия «высота», которое

реализуется через субконцептуальные категории пространственной

ограниченности, закрытости и конкретности, в то время как ориентация

русской ментальности на горизонтальность ставит на первый план понятие

«широта», реализуемое через субконцептуальные категории пространственной

неограниченности, открытости и абстрактности, которые в нашем

сопоставлении образуют оппозиции к словацким. За каждой из данных

32

когнитивных структур стоит фрагмент языковой картины мира, который можно

рассматривать как «мировоззренческий конструкт естественного языка,

специфицирующий национальные культуры на фоне мировой культуры»

[Эмер, 2007, с. 116, определение З.И. Резановой]. Всё это предполагает

выявление общего и национально-специфичного в разновидностях языкового

миромоделирования в той или иной подсистеме национальной картины мира.


1. Алефиренко Н. Ф., Корина Н. Б. Проблемы когнитивной лингвистики.

Nitra: Filozofická fakulta UKF, 2011.

2. Вальтер Х. Немецкая фразеология под историко-этимологическим

микроскопом // Ein Buch mit sieben Siegeln. Historisch-etymologische Skizzen zur

deutschen Phraseologie. Greifswald: Universitat Greifswald, Philosophische Fakultat,

2011. S. 5-12.

3. Киселёва Н. Б. Когнитивные аспекты словацко-русского языкового

параллелизма. In: Dialog kultur V. Sborník materiálů z mezinárodní vědecké

konference, která se konala ve dnech 20. – 21.1.2009 na katedře slavistiky

Pedagogické fakulty Univerzity Hradec Králové. O. Richterek, M. Půža (eds.). Ústí

na Orlicí: Oftis, 2009. S. 112-125.

4. Киселёва Н. Б. К проблематике сопоставительного анализа

этнокультурных концептов во фразеологии западных и восточных славян //

Фразеология и когнитивистика: Матер. 1-й междунар. науч. конф. В 2-х тт. Отв.

ред. Н. Ф. Алефиренко. Т. 2. Идиоматика и когнитивная лингвокультурология.

Белгород: Изд-во БелГУ, 2008. С. 305-308.

5. Колесов В. В. Язык и ментальность. / Серия Slavica Petropolitana. Санкт-

Петербург: «Петербургское Востоковедение», 2004.

6. Малышев В.Н. Пространство мысли и истоки национального характера.

Санкт-Петербург: Алетейя, 2009.

33

7. Рогаль М. Лексика с позиций билингвизма // Соколова Я. и др. Лексика

современного русского литературного языка. Теоретический и практический

курс. Nitra: FF UKF, 2003. С. 185-230.

8. Уорф Б. Язык, мышление и реальность. Москва: Наука, 1957.

9. Шмелёв А. Д. Широта русской души // Арутюнова Н. Д., Левонтина И. Б.

(отв. ред.). Логический анализ языка: Языки пространств. Москва: Языки

русской культуры, 2000.

http://www.modernlib.ru/books/shmelev_a/shirota_russkoy_dushi/read/

10. Эмер Ю. А. Фольклорный текст: пространственная организация жанра //

Картины русского мира: Пространственные модели в языке и тексте. / Р. Н.

Порядина, Л. Г. Гынгазова, Ю. А. Эмер и др. Отв. ред. – проф. З. И. Резанова.

Томск: UFO-Plus, 2007. С. 110-151.

Т.Н. КОВАЛЕВСКАЯ

ЭКСПЕДИЦИЯ К МЕСТУ ЗАХОРОНЕНИЯ ЧЕХОСЛОВАЦКИХ ЛЕГИОНЕРОВ

19 августа 2011 состоялась поездка членами «Незабудки» на ст. Даурия

к месту захоронения чехословацких легионеров. Станция Даурия находится в

438 км от г. Читы. Это достаточно далеко—10 часов езды на автобусе, или

поезде. Кроме того, надо отметить, что в поселке отсутствуют гостиницы, а

здание вокзала на ночь закрывается. Учитывая все эти исходные данные

организовать поездку экономно и вместе с тем комфортно просто не возможно.

Поэтому мы решили пожертвовать удобствами, но сэкономить в деньгах и во

времени. Дорога до Даурии оказалась недорогой, благодаря помощи семьи

Греченюк, наших добрых знакомых, которые организовали бесплатный проезд.

Хотя приключений нам пришлось пережить достаточно, писать об этом не

будем. Своей цели - станции Даурия мы все же достигли. На территории

сельского поселения «Даурское» расположен «стык трех границ» (России,

Китая и Монголии), который представляет собой тригопункт, на каждой из трех

34

граней которого написано название государства, к которому она обращена.

Возле указанного пограничного знака в 2007 году установлен православный

крест высотой около 3 метров, символизирующий начало земли русской.

Даурия является древнейшим населенным пунктом в Забайкальском районе.

Недалеко от села обнаружены постройки 6 — 8 веков, когда монголы пытались

выгнать с территории киргизов.

(url.::http://ru.wikipedia.org/wiki/)

На станции находятся памятные места: «Долина смерти» — место

массовых расстрелов борцов за Советскую власть, братские могилы воинов,

погибших во время конфликта на КВЖД, в боях на Халхин-Голе, и др.

(url.:http://ez.chita.ru/encycl/concepts/).

Здесь же были захоронены военнопленные австро-венгерской и

германской армий - узники лагеря в Даурии, умершие от брюшного тифа и

других болезней. Об этом свидетельствует памятник, установленный примерно

в 1920 г. международной миссией Красного креста. До наших дней в

первоначальном виде памятник не сохранился (Фото 3, 4). Этот памятник был

установлен на старом кладбище, которое было полностью уничтожено при

строительстве автотрассы Чита—Манчжурия (КНР). Все что осталось от

кладбища—этот памятник на обочине дороги, да две надгробные плиты из

песчаника, разбросанные на другой стороне дороги.

По информации Военного центрального архива г. Праги, в Даурии были

захоронены и чехословацкие легионеры:

Душáтко Франтишек, стрелок железнодорожной роты 6 стрелкового

полка, умер от ранений при столкновении поездов в больнице ст. Даурия

31.03.1919 г.,

Курса Ян, стрелок 1 роты 5 стрелкового полка, 21.03.1920 г. умер от

несчастного случая: угорел при столкновении поездов на ст. Даурия;

Местные жители сообщили нам о том, что захоронения все же

сохранились и были выявлены при снятии верхнего слоя грунта. Общество

охраны памятников Забайкальского края встали на защиту кладбища. В

35

http://ru.wikipedia.org/wiki/

http://ez.chita.ru/encycl/concepts/

настоящее время решаются вопросы определения границ захоронений и

постановки земельного участка старого кладбища на кадастровый учет. Таким

образом, вероятно, удастся сохранить старое кладбище.

Думаю, что могилки легионеров находились недалеко от памятника

(поскольку захоронение происходило примерно в то же время, что и

строительство памятника).

Местным жителям, которые любезно согласились сопроводить нас до

этого кладбища и рассказать интересные моменты истории поселка, мы

поведали о цели нашей поездки, о захороненных здесь легионерах. Таким

образом, мы почтили их память.

В «Хронике 4 стрелкового полка Прокопа Великого» (Чехословацкого

войска в России) есть такие слова о погибших земляках: «…На их простых

могилах, вероятно, нет даже березового креста. Возле них поблизости нет

никого, кто бы навещал и ухаживал за их могилами. Места последнего их

упокоения зарастают чертополохом, лишайником; глубокая тишина – их

единственный верный друг…».

К сожалению, эти слова оказались правдой. Но людская память все же

сохранила их имена.

Думаем, что наша экспедиция была не напрасна, наверное, поэтому

обратная дорога до Читы была комфортной и быстрой — мы нашли попутчика,

который на легковом автомобиле за 6 часов домчал нас до дому. Мы вернулись

с ощущением радости и чувством исполненного долга.

О наших впечатлениях от поездки мы сообщили Генеральному консулу

Чешской республики в г. Екатеринбурге г-ну Мирославу Рамешу и вскоре

получили ответ, в котором есть такие слова: «…Меня очень обрадовала Ваша

подробная информация о Вашей экспедиции на места памяти наших

легионеров и приложенные фотографии. Такие моменты имеют для нас

действительное большое символическое значение, и я Вас за данную

активность сердечно благодарю. Прошу передать мою благодарность и

остальным, кто участвовал в поездке и кто нам так помогает сохранять в

36

памяти историю нашего корпуса и в таких отдаленных областях Сибири…».

Вот и мы внесли свою маленькую лепту в большое дело сохранения

памяти о погибших солдатах. Надеемся, что нам удастся установить здесь

памятный знак.

Ковалевская Т.Н., фото автора

На фото: 1 –2. Надгробные плиты, 3-4. Памятник военнопленным 1

мировой войны, 5 Железнодорожная станция «Даурия», 6 Член экспедиции Ян

Зеликов.

37

М.В. ЛИТОВЧЕНКО

«ОНЕГИНСКИЙ» СЮЖЕТ В «РАССКАЗЕ ГОСПОЖИ NN» А.П. ЧЕХОВА

В ряду произведений Чехова, воплощающих «онегинский» сюжет,

важное место занимает «Рассказ госпожи NN». Он нечасто привлекает

исследователей, тогда как здесь нашли яркое выражение многие волновавшие

писателя темы и мотивы: прежде всего, трагическое «неузнавание»,

непонимание людьми друг друга, – поэтому можно утверждать, что от

«Рассказа госпожи NN» протягиваются нити ко многим позднейшим чеховским

шедеврам. В рассказе выявляется множество реминисценций из «Евгения

Онегина». Любопытно отметить, что создание этого произведения относится к

1887 году, – к тому времени, когда, по наблюдению исследователей, в

38

чеховских письмах встречаются наиболее частые упоминания о Пушкине

[Сахарова, 1998, с. 155].

Основное внимание в рассказе сосредоточено на образе Натальи

Владимировны, что обусловлено самим типом повествования – от лица

героини, то есть всецело отражающим ее видение. (Следует отметить, что

подобный способ повествования является достаточно редким для

художественной системы Чехова). Центральную ситуацию «Рассказа госпожи

NN» можно определить как трагическое несовпадение душевных движений

двух людей. В сущности, это то же «непроисшедшее событие» [Лотман, 2003, с.

441], выступающее основным и в сюжете пушкинского романа. В рассказе

Чехова парадоксальным образом совмещены два сюжетных звена: тот

памятный день, который Наталья Владимировна считала когда-то завязкой

«любовного романа», оказывается его кульминацией. Как известно, построение

«Евгения Онегина» связано с рядом специфических особенностей, ключевыми

из которых являются невыполнение сюжетных прогнозов и, как следствие,

постоянное нарушение читательских ожиданий [Меднис, 1980, с. 49, 53 – 54,

56; Хаев Е.С. 1982, с. 41 – 51]. Подобный феномен мы наблюдаем в чеховском

рассказе, сюжет которого формируется на художественном «материале»

духовной невстречи. Причем героине сопутствовали все необходимые условия

для счастья, исходные жизненные предпосылки были самыми благоприятными:

молодость, свобода, красота, любовь близкого человека. Однако жестокая

логика жизни такова, что Наталья Владимировна уже спустя девять лет

подводит горькие итоги своей неудавшейся жизни («Погибла жизнь…»)

[Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 453].

Рассказ довольно четко делится на три структурно-смысловые части:

гроза, случившаяся в тот далекий день; «утомительное кружение жизни»

[Собенников, 2000, с. 19], которое составило основное содержание

последующих девяти лет; и, наконец, безрадостная действительность (визит

Петра Сергеича, приближенный к моменту «рассказывания»). Поэтичная гроза

представляет собой нечто вроде завязки «любовного сюжета» героев, и

39

одновременно она – важнейший семантический узел рассказа, воплощающий

некий потенциал для дальнейших сюжетных прогнозов. Действительно, жизнь

открывала перед героиней радужные перспективы, рядом был человек,

любящий преданно, кротко, но, как считал он сам, безнадежно. Поэтому

любовное признание Петра Сергеича одновременно представляет собой

несостоявшееся предложение: «Я люблю вас <…> Люблю и счастлив, что вижу

вас. Я знаю, вы не можете быть моей женой, но ничего я не хочу, ничего мне не

нужно, только знайте, что я люблю вас…» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 451].

Атмосфера любви, сладкое ожидание счастья захватывают Наталью

Владимировну; чудесная гроза удивительным образом резонирует в душах

обоих героев. Например, характерна по-чеховски тонкая, почти незаметная игра

значениями: «Мой спутник был в ударе» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 450] –

«Вот так удар!» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 451]. Грозовой удар символически

воплощает то высокое душевное потрясение, которое испытывают герои;

природной стихии оказался созвучен решающий, роковой момент в их жизни.

Вечером этого дня атмосфера веселья достигает своего апогея, импульс радости

передается словно по цепочке: от Петра Сергеича – к героине, а от нее – к отцу

и брату: «Я, зараженная его веселостью <…>, тоже стала смеяться» [Чехов,

1974 – 1988, т. 6, с. 450]; «Отец и брат, не привыкшие видеть меня хохочущей и

веселой, удивленно поглядели на меня и тоже стали смеяться» [Чехов, 1974 –

1988, т. 6, с. 451]. Кстати, в этом косвенном описании героини можно

обнаружить отсылку к духовному портрету Татьяны («Дика, печальна,

молчалива…») [Пушкин, 1994 – 1996, т. 6, с. 42].

Следующий эпизод является переломным в структуре рассказа,

отделяющим описание летнего дня от всего того, что было в последующие

годы, вплоть до момента «рассказывания». Завершение столь насыщенного дня

рождает в душе героини смутные переживания и надежды: «…неопределенное

чувство овладело моей душой. Я вспомнила, что я свободна, здорова, знатна,

богата, что меня любят, а главное, что я знатна и богата, – знатна и богата – как

это хорошо, боже мой!..» [Пушкин, 1994 – 1996, т. 6, с. 452]. В этих

40

размышлениях героини вновь обнаруживается скрытая цитата из VIII главы

«Евгения Онегина»: «Зачем у вас я на примете? /Не потому ль, что в высшем

свете / Теперь являться я должна; /Что я богата и знатна…» [Пушкин, 1994 –

1996, т. 6, с. 187]. Финальный монолог Татьяны выявляет ее истинное

отношение к обретенным в «высшем свете» ценностям: слава, богатство,

пышность для нее лишь пустой блеск, «ветошь маскарада». Чеховской героине

присущ иной этический комплекс, иная система ценностей, где на первый план

выдвигаются именно представления о «знатности». В конечном итоге, это

некая внешняя, стандартизирующая сила, во власти которой оказывается

Наталья Владимировна. Слова «знатна и богата» звучат в «Рассказе госпожи

NN» как своеобразный лейтмотив: четыре раза на протяжении четырех страниц

текста (правда, меняя в конце рассказа свою семантику). Данное

самоосмысление, развернутое в переломном эпизоде повествования («свободна,

здорова, знатна, богата…»), представляет набор обобщенных, ролевых

характеристик, никак не отражающих личностной сущности героини. Весьма

примечательно, что важнейшее жизненное «обстоятельство» («меня любят»)

замыкает этот ряд и служит точкой для резкого смыслового «отталкивания» («а

главное, что я знатна и богата»).

Определенные текстуальные совпадения (а их немало в рассказе)

одновременно оттеняют «разность» двух героинь; художественная связь

образов Татьяны Лариной и чеховской героини строится по принципу

контраста. Поэтому и некоторые присущие им особенности поведения

предстают в различном эстетическом освещении. Татьяна – личность с резко

очерченной индивидуальностью: ее «задумчивость» выступает как признак

духовной сосредоточенности, погруженности в свой внутренний мир.

Напряженная душевная работа, стремление постичь свою судьбу, разгадать

жизненное предназначение – все это символически воплотилось в

удивительном, поистине пророческом сне Татьяны [Маркович, 1980, с. 25 – 47;

Тархова, 1982, с. 52 – 61; Тамарченко, 1983, с. 12].

41

Героине Чехова, напротив, свойственно бездумное, беспечное

отношение к собственной жизни: «…я жила припеваючи, не стараясь понять

себя, не зная, чего я жду и чего хочу от жизни, а время шло и шло…» [Чехов,

1974 – 1988, т. 6, с. 452]. В первом варианте «Рассказа госпожи NN» акценты

были расставлены более определенно, отношение героини к Петру Сергеичу

являлось однозначным: «Меня любили, я не любила и ждала, когда придет

настоящий он, а время шло и шло…» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 606]. В этих

словах выявляется основное различие тех жизненных ситуаций, в которых

оказались героини Пушкина и Чехова: духовная драма Татьяны связана с ее

неразделенной любовью; жизненный крах, постигший Наталью Владимировну,

коренится в некоторой «поверхностности» ее характера, в ее незнании самой

себя, собственной души. И определяющую роль сыграло при этом следование

ложным ориентирам. Не случайно, что чеховский рассказ, который был

впервые опубликован в «Петербургской газете» под названием «Зимние слезы»,

имел подзаголовок «Из записок княжны NN» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 705].

Этот подзаголовок (впоследствии исключенный и замененный на более

нейтральный вариант названия: «Рассказ госпожи NN») акцентировал именно

социальное положение, социальную роль героини – «княжна», светская дама.

Социальная функция является определяющей и для характеристики Петра

Сергеича в глазах героини: «Я знатна и богата, а он беден, он не дворянин даже,

сын дьякона, он исправляющий должность судебного следователя и только…»

[Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 452].

На первый план в осмыслении жизненной неудачи выдвигается

внешний, социальный конфликт – та «стена», которую, по мнению героини,

должен был разрушить Петр Сергеич: «В городе мы сильнее чувствовали стену,

которая была между нами <…>; оба мы – я по молодости лет, а он бог знает

почему – считали эту стену очень высокой и толстой…» [Чехов, 1974 – 1988, т.

6, с. 452]. Необходимо отметить, что подобный тип конфликта был вполне

традиционен уже в дочеховской литературе, и сама его традиционность

свидетельствует об известной «литературности» (отчасти – даже шаблонности)

42

сознания героини. Понятие «стены», к которому она активно прибегает, может

быть расценено как мыслительный штамп, выявляющий нежизнеспособность

представлений Натальи Владимировны.

Для характеристики духовного облика и героя, и героини весьма

значимым является конфликт между интуитивной сферой и рациональными

представлениями о некоей условной социальной иерархии, что и не позволяет

им преодолеть разделяющую их грань. В раздумьях героини о своей

неудавшейся судьбе явственно ощутима тенденция к самооправданию и

обвинению Петра Сергеича: «…мне тоже было жаль его и досадно на этого

робкого неудачника, который не сумел устроить ни моей жизни, ни своей»

[Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 453]. Наталья Владимировна связывает

человеческую несостоятельность Петра Сергеича с проблемой вырождения

«героев современного романа», своеобразных представителей «литературного

типа» в реальной жизни: «Нет такой стены, которой нельзя было бы пробить,

но герои современного романа <…> слишком робки, вялы, ленивы и

мнительны, и слишком скоро мирятся с мыслью о том, что они неудачники, что

личная жизнь обманула их; вместо того чтобы бороться, они лишь критикуют,

называя свет пошлым и забывая, что сама их критика мало-помалу переходит в

пошлость» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 452]. Примечательно, что и спустя много

лет, с высоты своего горестного прозрения, Наталья Владимировна продолжает

говорить о социально-иерархической «стене», а значит, признает само ее

существование.

Этот монолог является одним из ключевых в сложной смысловой

структуре рассказа: здесь собраны воедино темы «лишнего человека»

(«неудачника»), трагической скоротечности жизни, а также тема высшего

общества. Все они могут быть признаны восходящими к пушкинскому роману.

Образ Петра Сергеича как «лишнего человека» был еще усилен в первом

варианте рассказа, где отчетливо звучал мотив преждевременной старости

души: «Современные герои романа рано стареют, рано переживают какие-то

душевные перевороты…» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 606]. Такая трактовка

43

(определяющая в глазах героини характер Петра Сергеича) по-своему

связывает чеховского героя с образом Онегина («Блажен, кто смолоду был

молод…») [Пушкин, 1994 – 1996, т. 6, с. 169].

Любопытно подчеркнуть в приведенном монологе следующую

особенность. Слова героини: «личная жизнь обманула их» – намечают

лирическую сопряженность с началом VIII главы «Евгения Онегина» (XI

строфа): «Но грустно думать, что напрасно /Была нам молодость дана, /Что

изменяли ей всечасно, /Что обманула нас она…» [Пушкин, 1994 – 1996, т. 6, с.

169-170]. Это элегическое размышление может входить как в сферу сознания

автора, так и героя. Мотив ностальгического воспоминания, грусти по

уходящей молодости прочно связывает «Рассказ госпожи NN» с целым рядом

лирических отступлений в романе Пушкина («…Или с природой оживленной

/Сближаем думою смущенной /Мы увяданье наших лет, /Которым возрожденья

нет?»; [Пушкин, 1994 – 1996, т. 6, с. 140]. Кроме того, слова Натальи

Владимировны: «Меня любили, счастье было близко…» – знаменуют

перекличку с финальным монологом Татьяны («А счастье было так возможно,

/Так близко!..»; [Пушкин, 1994 – 1996, т. 6, с. 188]. Здесь запечатлена скорбь о

несбывшемся, о непоправимом. Вообще необходимо отметить, что энергия

элегизма, с удивительной художественной силой воплощенная в рассказе,

делает его своеобразным стихотворением в прозе. Тема утрат, упущенных

жизненных возможностей пронизывает все произведение.

Выпады чеховского героя против «света» Наталья Владимировна

склонна считать пустым, досадным критиканством, в то время как Петр

Сергеич отчасти прав в своем неприятии высшего общества: вся логика сюжета

доказывает, что сомнения героя, его «робость» не были безосновательны. По

замечанию А.С. Собенникова, автор не предлагает «однозначного ответа на

вопрос: “Кто виноват?”», но «дает понять читателю, что и сама героиня

приложила руку к возведению “стены”» [Собенников, 2000 с. 20]. Тема

«высшего света» играет существенную роль и в «Евгении Онегине», причем

как в «сюжете героев», так и в сюжете авторском, лирическом: о «мертвящем

44

упоенье света», о «светской черни» говорит автор-«протей», который

выступает в качестве самой высокой повествовательной инстанции. В своем

отношении к «свету» удивительным образом объединяются и Онегин

(вспомним его «двойное» отречение от светской жизни), и Татьяна («Татьяна

смотрит и не видит, /Волненье света ненавидит; /Ей душно здесь…»; [Пушкин,

1994 – 1996, т. 6, с. 162], и, наконец, всевидящий автор.

С горьким жизненным итогом чеховской героини связано и

символическое художественное движение, реализованное в «Рассказе госпожи

NN»: от лета – к зиме, от тепла – к холоду, от света – к тьме. Сюжетное

действие, открывшееся картиной чудесной летней грозы, завершается

атмосферой пронизывающего холода: «Мороз еще сердитее застучал в окно, и

ветер запел о чем-то в каминной трубе» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 454]. Здесь

звучит тоскливая симфония метели – традиционный для Чехова образ,

символизирующий в рассказе бездну одиночества, в которую погружается

героиня. Финал произведения пронизан своеобразным мотивом борьбы света с

тьмой, и мрак в итоге побеждает («Красные уголья подернулись пеплом и стали

потухать»; [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 454]. Потухающий камин словно бы

воплощает угасание самой жизни: примечательно, что в конце рассказа героиня

застывает в полной неподвижности.

Особую роль в «Рассказе госпожи NN» играет мотив молчания. Так, в

начале сюжетного действия с данным мотивом связан образ героини («Вы

молчите – и прекрасно! – сказал Петр Сергеич. – Продолжайте молчать»

[Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 451]. В финале рассказа становится очевидно, что

настоящая «стена», все еще разделяющая героев, – это стена непонимания,

невысказанных слов. Теперь уже сам герой таит свои сокровенные мысли и

чувства: «Ему хотелось сказать мне что-то, и он был бы рад сказать, но ничего

не сказал…» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 454]. Можно утверждать, что в

чеховском рассказе проявилось как следование пушкинской традиции, так и ее

серьезное переосмысление, поскольку в финале «Евгения Онегина» между

героями все же не осталось недосказанности, и поэтому «стена» (в чеховском

45

понимании) между ними отсутствует. В «Рассказе госпожи NN» диалог не

состоялся; любовь обречена на полную жизненную невоплощенность.

Отмеченный выше повествовательный переход от событий девятилетней

давности знаменует собой резкий «спад» в прозаическую тональность: «А

потом что было? А потом – ничего» [Чехов, 1974 – 1988, т. 6, с. 452]. Эти слова

героини – и по форме, и семантически – словно рифмуются с вопросом,

который звучит в романе Пушкина: «Что было следствием свиданья?»

[Пушкин, 1994 – 1996, т. 6, с. 82]. Логическим ответом на него также может

стать фраза Натальи Владимировны («ничего»): не случайно, что пушкинский

автор-повествователь дает лишь ответ «от противного» («Любви безумные

страданья /Не перестали волновать /Младой души, печали жадной…» [Пушкин,

1994 – 1996, т. 6, с. 82]. И в одном, и в другом случае эта «вопросно-ответная»

модель связана с важнейшим художественным эффектом, который заключается

в невыполнении сюжетных прогнозов: «Вопрос “Что было следствием

свиданья?” поистине выношен читателем. Но следствий нет» [Хаев, 1982, с.44].

В конечном итоге – это отражение того «несвершенного события», которое

положено в основу сюжетов Пушкина и Чехова.


1. Лотман Ю.М. Роман в стихах Пушкина «Евгений Онегин». Спецкурс //

Лотман Ю.М. Пушкин. СПб., 2003. С. 441.

2. Маркович В.М. Сон Татьяны в поэтической структуре «Евгения Онегина»

// Болдинские чтения. Горький, 1980. С. 25 – 47;

3. Меднис Н.Е. Художественный образ и литературная модель

(По произведениям Пушкина 30-х годов) // Болдинские чтения. Горький, 1980.

С. 49, 53 – 54, 56.

4. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений: В 17 т. М., 1994 – 1996.

5. Сахарова Е.М. «Письмо Татьяны предо мною…» (К вопросу об

интерпретации Чеховым образа героини «Евгения Онегина») // Чеховиана:

Чехов и Пушкин. М., 1998. С. 155.

46

6. Собенников А.С. Чехов и христианство. Иркутск, 2000. С. 19.

7. Тамарченко Н.Д. Статус героя и «язык сюжета» в «Евгении Онегине» (К

постановке проблемы) // Болдинские чтения. Горький, 1983. С. 12.

8. Тархова Н.А. Сны и пробуждения в романе «Евгений Онегин» //

Болдинские чтения. Горький, 1982. С. 52 – 61.

9. Хаев Е.С. Проблема фрагментарности сюжета «Евгения Онегина» //

Болдинские чтения. Горький, 1982. С. 41 – 51.

10. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. М., 1974 – 1988.

Сочинения: В 18 т.

С. ЛОПУШНА

ИМПЛИЦИТНОСТЬ И ЕЕ РАЗНЫЕ ФОРМЫ В ЯЗЫКЕ И КОММУНИКАЦИИ

Проблематика имплицитности в языке связана с тем, что в коммуникации

есть скрытые смыслы, косвенные высказывания, для которых характерна

неполнота, одновременная возможность нескольких значений, которые мы

иногда только предчувствуем (или читаем "между строками"). Феномен

имплицитности осуществляется в процессе коммуникации (в письменной или

устной форме). Сам язык является одним из инструментов, с помощью

которого осуществляется коммуникация.

Мы исходим из мысли, что коммуникация осуществляется более на

основе несказанного, чем на основе сказанного. В том, что было сказано,

обычно не выражено всего, что было заложено в замысле высказывания, но мы

способны (как реципиенты) понять и проинтерпретировать и то, чего

говорящий не вложил в свою речь, что не высказал эксплицитно. Имплицитная

информация не имеет своего собственного формального выражения, и её

содержание, следовательно, не получает прямой лексической формы

(непосредственного словесного воплощения), но для реципиента эта

информация становится понятной, известной, потому что он может выводить

неявный, скрытый смысл из того, что было выражено, т.е. из компонентов

47

семантики (из выраженного смысла) при помощи привлечения фоновых знаний

(контекста).

Между эксплицитным и имплицитным, которые находятся в

антонимических отношениях, мы учитываем отношения эквивалентности,

ставящей их в отношения равноценности, одинакового значения в

определенном аспекте. Языковое общение основано на принципе

эквивалентности, поскольку его условием является то, что адресат будет

понимать сказанное отправителем в его высказывании. Посредством

интерпретации переданного коммуниката – психического произведения – он

придет к его эквиваленту – продукту толкования [Dolník, 2009, s. 142].

В статье мы исходим из текста как коммуниката, т.е. речевого продукта –

результата речевой деятельности отправителя [Dolník, 2009, s. 10].

Отправителем является автор текста, который ориентирует свой текст в фазе

его создания на имплицитного адресата – читателя. Текст является особой

формой коммуникации, имеет речевую природу, т.е. имеет «свой концепт

(идею); коммуникативную ориентацию на адресата в рамках определенной

сферы общения; обладает информативной и прагматической сущностью –

способностью нести информацию и воздействовать на адресата» [Болотнова,

2009, с. 20].

Основной целью и ориентацией текста является передача адресату

определенных знаний, информации. Намерением автора, однако, является

также произведение впечатления на адресата, влияние на его мысли, мнения,

поведение, убеждение его в чем-нибудь, мотивация к какому-нибудь

поведению и т.д. Итак, в соответствии с этим намерением он и выбирает

адекватные языковые средства для применения прагматических аспектов в

языковом выражении. Автор текста передает адресату информацию,

закодированную с помощью языковых и композиционных средств. Автор

выбирает их и организует таким способом, чтобы в соответствии с

коммуникативным намерением текста был укреплен его информационный или

прагматический компонент.

48

Автор в тексте может выразить то, что он имеет в виду, языковыми

средствами разной степени эксплицитности. То, что в тексте существует

имплицитно, мы понимаем как недосказанное, как отсутствие определенного

элемента, который можно предположить из контекста. Автор поэтому

учитывает определённый комплекс знаний и опыта адресата и его способность

к инференции, и на основании этого он не выражает эксплицитно ту

информацию, которую, как он предполагает, адресат сможет понять. Реципиент

всегда выводит имплицитные смыслы на основе своих познавательных

ресурсов и способностей к инференции (при этом под инференцией в языке

понимаем общее, интуитивное суждение, которое находится в связи с

вероятностью заключения и, следовательно, не является строго логическим

суждением).

Информация, которая не выражена эксплицитно языковыми средствами

(потому что отправитель предполагает, что онa известнa адресату), но которая

является выведенной из высказывания при определенных условиях (если у

отправителя и получателя одинаковый или аналогичный набор опыта, если

формулировка их высказываний грамматически правильна и т.п.) называeтся

пресуппозицией. Пресуппозиции нам помогают понять смысл высказывания,

они касаются отношения между высказываниями и их контекстами. Их

образуют общие знания участников коммуникации, связанные с контекстом

предложения.

Контекст состоит из отдельных компонентов, между которыми можно

различить компонент языковой (самый узкий), ситуативный

(коммуникативная ситуация) и опыта (самый большой по объему). То, что

говорящий имеет в виду, понимаем как ситуативное значение, потому что оно

зависит от ситуации, в которой коммуникация осуществляется, от

обстоятельств (контекста). Ситуативное значение может не совпадать со

значением отдельных слов (предложений), не зависимых от контекста

(системным значением), так как не всегда совпадают ответы на вопросы: Что

сказал говорящий? и Что он имеет в виду (что он хочет сказать)? На основе

49

различия между сказанным и подразумеваемым (тем, что говорящий имеет в

виду) обосновывается необходимость дифференциации семантики и

прагматики, которая заключается в том, что семантику интересует то, что

говорящий сказал, и прагматику –то, что он хотел сказать, что имел в виду

[Dolník, 2009, s. 256]. С имплицитностью в языке, следовательно, связаны

прагматические значения, которые мы понимаем на основе контекста. Они

содержат информацию об отношении человека, который использует

определенную лексическую единицу, к обозначаемому объекту или адресату, и

связаны с экспрессивностью.

Далее мы хотим более подробно проанализировать отдельные

имплицитные явления на разных языковых уровнях. Сначала мы будем уделять

внимание морфологическому уровню, где в связи с проблематикой

имплицитности нас занимает реляционная морфема (нулевая). Когда при

склонении имени существительного юноша заменяем морфему -а морфемами -

и, -е или -у, меняется значение формы этой языковой единицы. Какое

окончание мы заменяем у существительного рыбак? Это нулевое окончание

(эксплицитно оно не выражено, но имплицитно присутствует).

Нулевая морфема несет такое грамматическое значение, как морфема -а у

лексической единицы юноша, или морфемы -и, -е в ее следующих формах. Эту

морфему, хотя и не эксплицитно выраженную, в основной форме лексической

единицы мы воспринимаем как бы выраженной [Dolník, 2009, s. 33]. Й. Долник

в этой связи говорит о принципе "как бы", который связан с принципом

эквивалентности. Носитель языка способен распознавать, что форма с нулевой

морфемой имеет одинаковое значение, как форма с эксплицитно выраженной

морфемой, что эти формы эквивалентны. Такая эквивалентность является

функциональной эквивалентностью [Dolník, 2009, s. 158], это значит, что

языковые элементы, у которых нет материализованной морфемы (окончания)

воспринимаются как элементы определенного класса, выполняющего

определенную функцию (или несколько функций) и характеризующегося

определенными эксплицитно выраженными морфемами. Элементы, которые

50

принадлежат к соответствующему классу, хотя и не имеют эксплицитно

выраженного окончания, воспринимаются так, как если бы они имели

выраженное окончание, а также выполняют данную функцию в этом классе.

На лексическом уровне языка мы можем наблюдать одну из форм

имплицитности в так называемой ономасиологической связке.

Ономасиологическая структура состоит из двух основных компонентов –

ономасиологического базиса и ономасиологического признака. В

ономасиологической структуре понятия ономасиологический базис является

компонентом определяемым, ономасиологический признак – компонентом

определяющим. Кроме этих двух компонентов можно различить и третий

компонент – ономасиологическую связку, в которой могут быть сосредоточены

формально не выраженные семы словообразовательного значения.

Ономасиологическая связка в отличие от предыдущих двух компонентов

является компонентом вариабельным [Dokulil, 1962, s. 31], может быть простой

или сложной, бывает лишь неопределенно намеченной словообразовательным

типом, поэтому ее определение в некоторых случаях возможно только в

зависимости от контекста – семантического или ситуативного.

По концепции Й. Фурдика [Furdík, 2002], содержательную сторону

деривата не составляет только ономасиологический базис (формально

выраженный словообразовательным формантом) и ономасиологический

признак (представлен словообразовательной основой), например рыб-ак "лицо

мужского рода, которое /ловит/ рыбу", но его частью является также

присутствующая имплицитно, не выраженная эксплицитно в

словообразовательной форме ономасиологическая связка: в лексеме рыбак

ономасиологическая связка в словообразовательном значении указана в

скобках /ловит/.

Проблематику ономасиологической связки можно рассмотреть на

примере таких композитов, как электрогитара, электромашина. Выражение

электро представляет обособленную морфему или же самостоятельное слово

(электро музыка, журнал «Электро»), одновременно оно является

51

префиксоидом, как в композитах электрогитара, электромашина. Эти

композиты могут быть интерпретированы в соответствии с

ономасиологической структурой, предложенной Й. Фурдиком [Furdík, 2002] –

т.е. в ономасиологическую связку включим "усеченные" части первого

элемента первоначально двухсловного мотиванта: электрогитара – электр

(ономасиологический признак) ическая (ономасиологическая связка) гитара

(ономасиологический базис). Ономасиологическая связка обычно находится

между первыми двумя компонентами ономасиологической структуры, где она

присутствует имплицитно.

Следующими языковыми выражениями, которые представляют другую

форму имплицитности в тексте, являются местоимения (дейктические

элементы). Они не называют ничего непосредственно, только отсылают к

определенному значению. Их значение конкретизируется на основе контекста

(конкретной ситуации), т.е. могут быть интерпретированы только в рамках

контекста, в отношении к участникам коммуникации или к ее временно-

пространственным характеристикам [Dolník, 2009, s. 252]. Их значение

включает в себя идентификацию объекта (места, предмета, ситуации и т.д.), что

осуществляется посредством отношения к речевому акту и, следовательно, к

его участниками, или пространственно-временному компоненту. Дейктические

элементы связаны с контекстом речевого акта для идентификации объекта, они

являются языковыми единицами с прагматическим значением.

При построении текста местоимения имеют две основные функции:

указательную и ссылочную. Указательная (внетекстовая) связанность

местоимений основывается на отношении между определенным объектом

(явлением, фактом) в объективной действительности и конкретным

местоимением, которое используется в тексте, например в Москве – там. В

русском языке она реализуется главным образом посредством местоимений

этот и тот. Ссылочная (внутритекстовая) связанность осуществляется

кореферентным отношением между знаменательным наименованием и

52

местоимением [Bajzíková – Dolník, 1998, s. 33-34], например рыбак – он,

знакомый – некто.

В этой статье мы уделили внимание только некоторым избранным

имплицитным явлениям, но исходя из наших исследований мы можем

заключить, что феномен имплицитности можно наблюдать на всех языковых

уровнях. Имплицитность имеет свое место во всех сферах языка, начиная

обиходной коммуникацией (устной речью) и кончая научным языком.

В заключение мы хотим еще раз подчеркнуть принцип эквивалентности

(как отношения между имплицитностью и эксплицитностью) и различить

1.эквивалентность, происхождением которой является "сымплицирование"

определенных выражений (где эквиваленты возникают в результате

намеренного создания выражения или спонтанно) и 2.эквивалентность, которая

основывается на выведении имплицитного (эксплицитно не выраженного) из

сказанного посредством определенных коммуникационных принципов и

контекстных информаций [Dolník, 2009, s. 150]. В первом случае имеется в

виду преимущественно сокращение выражений разными способами, такими как

аббревиация, универбизация (где можно также говорить о вышеупомянутом

принципе "как бы" в языке), эллипсис и т.п.; второй случай проявляется в

языковой коммуникации, поскольку отправитель может для выражения того,

что имеется в виду, выбрать высказывание разной степени эксплицитности

(например, косвенные высказывания характеризуются меньшей степенью

эксплицитности, чем прямые). Отправитель, однако, также подразумевает, что

высказывание вызовет его имплицитный, невысказанный эквивалент у

получателя. Вызванный эквивалент у получателя является прагматической

интерпретацией эксплицитного высказывания.


1. BAJZÍKOVÁ, E. – DOLNÍK, J. Textová lingvistika. Bratislava: STIMUL

Filozofická fakulta Univerzity Komenského, 1998. –134 s.

53

2. БОЛОТНОВА, Н. С. Филологический анализ текста. Учебное пособие. М.:

Издательство «Флинта», 2009, – 520 с.

3. DOKULIL, M. Tvoření slov v češtine 1. Teorie odvozování slov. Praha:

Československá akademie věd, 1962. – 264 s.

4. DOLNÍK, J. Všeobecná jazykoveda. Opis a vysvetľovanie jazyka. Bratislava:

VEDA, vydavateľstvo Slovenskej akadémie vied, 2009. –376 s.

5. FURDÍK, J. K onomaziologickej štruktúre slovotvorne motivovaného slova. In:

Slavische Wortbildung: Semantik und Kombinatorik. Red. S. Mengel. (Slavica Varia

Halensia; 7). Münster, LIT Verlag Münster – Hamburg – London 2002, s. 113 – 123.

6. FURDÍK, J. Slovenská slovotvorba (teória, opis, cvičenia). Ed. M. Ološtiak.

Prešov: Náuka 2004. – 200 s.

7. ЕФРЕМОВА, Т. Ф. Новый толково-словообразовательный словарь

русского языка Автор. М.: Русский язык, 2000.

J. МАРКОВИЋ

СТАТУС РУСКОГ ЈЕЗИКА НА ФИЛОЗОФСКОМ ФАКУЛТЕТУ У НИШУ

У раду се даје преглед заступљености руског језика у настави на

Филозофском факултету у Нишу, на свим постојећим студијским групама.

Показано је да је руски језик редовно и равноправно присутан са осталим

светским језицима на свим нивоима образовања на овом факултету – на

основним и мастер студијама, али и као самостални програм руског језика и

књижевности на коме се образују будући стручњаци за руски језик.

Указано је и на горући проблем у овој области, а то је недовољна

заинтересованост студената за изучавање овог језика, што резултира малим

бројем студената на свим нивоима.

Статус руског језика на Филозофском факултету у Нишу разматра се кроз

више фаза четрдесетогодишњег постојања овог факултета. Тај статус креће се

54

од равноправног статуса светског језика, преко обавезног учења овог језика као

продужног или почетног до групе за руски језик на којој се образују будући

стручњаци за руски језик.

Кључне речи: руски језик, статус, Филозофски факултет, страни језик,

обавезни језик

0. На судбину једног језика у средини у којој то није матерњи језик, па и

на судбину језика као таквог у једној установи, утичу бројни фактори. Већина

тих фактора долази изван те установе. Најзначајнији међу њима тичу се

економије и политике, и то како политике земље чији је језик тако и политике

земље у којој се посматра статус тог језика. Истина, понекад превагне и лични

став који у датом тренутку наиђе на погодно тле. Стога се и статус руског

језика на Филозофском факултету у Нишу посматра у склопу свих околности

које на тај статус утичу.

1. У овом тренутку руски језик се на Филозофском факултету у Нишу

изучава на више нивоа.

На овом факултету у Нишу у школској 2011/12. години постоји девет

студијских програма (филозофија, историја, социологија, педагогија,

психологија, србистика, руски језик, англистика и новинарство). Сваки од ових

програма има основне и мастер студије. На сваком од ових студијских програма

постоји изборни блок предмета у оквиру којег су студенти обавезни да одаберу

један светски језик – онај који су учили током претходног школовања. У том

контексту руски језик се налази у равноправном статусу са осталим светским

језицима (на Филозофском факултету у Нишу у том изборном блоку нуде се

руски (осим на студијском програму русистике), енглески језик (осим на

студијском програму англистике), немачки језик и француски (на поједними

програмима овај статус је изборио и грчки језик).Специфичност је да овај

изборни блок предмета није на свим студијским програмима подједнако

заступљен, а ни подједнако вреднован.

1.1.1. На студијском програму Филозофије руски језик је могуће

изучавати у оквиру изборног блока бр. 1 и 2, тј. у трајању од два семестра (први

55

и други), са фондом часова 2+2, тј. два часа предавања и два часа вежбања у оба

семестра. Тај предмет вреднован је са 6 ЕСПБ.

1.1.2. Студијски програм Историје такође има могућност избора руског

као светског језика у оквиру изборног блика 5 и 7, тј. у трећем и четвртом

семестру. Предмет је заступљен са два часа предавања и два вежбања у сваком

семстру и вреди по 3 ЕСПБ.

1.1.3. На Социологији је овај предмет у оквиру изборног блока бр. 1 и 3,

тј. у првом и другом семстру, са по два часа предавања и два вежбања, и вреди

5 ЕСПБ.

1.1.4. Студијски програм Психологије руски језик нуди у оквиру изборног

блока бр. 2 и 4, дакле у првом и другом семстру, са по два часа предавања и два

вежбања, и вреднује га са 4 ЕСПБ.

1.1.5. На студијском програму Педагогије руски језик је смештен у

изборни блок 1 и 4, у првом и другом семстру, са по два часа предавања и два

вежбања, и вреди 6 ЕСПБ.

1.1.6. У нешто већем обиму руски језик је могуће изучавати на

Англистици, где се он заједно са осталим светским језицима нуди у оквиру

изборног блока 1, 4, 6 и 8, што се поклапа са првим, другим, трећим и четвртим

семестром. То значи да се овај предмет тамо изучава на првој и другој години,

са по два часа предавања и два вежбања, а вреднује се у сваком семестру са по 3

ЕСПБ.

1.1.7. И на студијском програму Новинарства овај предмет је заступљен

на првој и другој години, тј. у првом, другом, трећем и четвртом семестру,

односно као предмет изборног блока 1, 3, 4 и 5. У сваком семестру постоје два

часа предавања и два вежбања. Предмети овог изборног блока вреднују се са по

5 ЕСПБ.

1.1.8. Специфичан статус овај предмет има на студијском програму

Србистике. На основним студијама руски језик је могуће изучавати као

продужни курс (за оне студенте који су тај језик већ учили раније) у оквиру

изборних блокова у којима су светски језици. То су изборни блок 2, 4, 6 и 8, тј.

56

први, други трећи и четврти семестар, односно прва и друга година студија. У

сваком семестру заступљен је са по два часа предавања и два часа вежбања и

вреднује се са по 4 ЕСПБ.

На овом студијском програму могуће је овај језик одабрати и као почетни

курс (за оне који раније нису учили овај језик) у оквиру изборног блока 3 и 5,

тј. у првом и другом семестру, са по два часа предавања и два вежбања. Овај

курс вреднован је са 4 ЕСПБ.

1.2. У оквиру изборног блока светски језик, руски је могуће одабрати и

на мастер студијама.

1.2.1. На мастер програму Историје тај предмет налази се у оквиру

изборног блока 1, изучава се са два часа предавања и два вежбања и вреди 5

ЕСПБ.

1.2.2. Слично је и на мастер студијама Социологије, где је овај предмет у

оквиру изборног блока 2, именован је као Руски језик 3, заступљен је са по два

часа предавања и два вежбања и вреди 5 ЕСПБ.

1.2.3. И на мастер студијама Филологије (продужетак основних студија

Србистике) овај језик има специфичан статус. Наиме, мастер студије

Филологије имају два модула – модул српски језик и модул српска и

компаративна књижевност, а статус овог предмета је различит на ова два

модула. На модулу српски језик руски језик је могуће одабрати у оквиру

изборног блока 1 и то само као почетни курс. То значи да би овај језик (тј.

предмет) требало да одаберу они студенти који раније нису учили овај језик и

сада се по први пут сусрећу са тим. Обим курса је два часа предавања и два

вежбања у једном семестру, а вреднован је са 6 ЕСПБ. И на модулу српска и

компаративна књижевност на мастер студијама заступљен је овај језик у оквиру

изборног блока бр. 1 и то двојако – као продужни курс (Руски језик 5) или као

почетни курс. Будући да се налази у истом изборном блоку, заступљен је у оба

случаја са по два часа предавања и два вежбања и вреднован са по 4 ЕСПБ.

1.3.1. У овом тренутку на Филозофском факултету у Нишу руски језик је

заступљен на основим студијама свих програма који се изучавају на том

57

факултету и има равноправни статус са осталим светским језицима. Због

концепције студија, овај предмет се увек изучава са два часа предавања и два

часа вежбања и то је заједничко свим студијским програмима и свим нивоима

на којима се изучава. На неким студијским програмима овај предмет је

заступљен у два семестра (филозофија, историја, социологија, педагогија,

психологија), а на другима у четири (србистика, англистика, новинарство).

1.3.2. На мастер студијама могуће је учити руски језик на Историји,

Социологији и Филологији (модул српска и компаративна књижевност) у

оквиру изборног блока са осталим светским језицима и то у трајању од једног

семестра. На мастер студијама Филологије оба модула (модул српски језик и

модул српска и компаративна књижевност) руски језик је могуће учити као

почетни курс.

1.3.3. Оно што је изразито различито јесте вредновање овог предмета и

креће се у распону од 3 до 6 ЕСПБ.

1.4. Може се рећи да руски језик у овом тренутку на Филозофском

факултету у Нишу на студијским програмима који се не баве изучавањем

руског језика има „повлашћени“ положај, тј. заступљенији је од осталих. Томе,

свакако, доприноси и чињеница да на овом факултету постоји засебан

студијски програм руског језика. Посебан положај овај језик има на србистици,

где се на оба нивоа (основном и мастер) нуди и као продужни и као почетни

курс.

1.5. Овакво стање последица је и наставак онога што је постојало у

претходном периоду. Статус руског језика као светског никада није био ни

пољуљан ни угрожен. Као такав он је увек нуђен као избор. Повољнији положај

овај језик стекао је у тренутку оснивања Групе за српски језик и југословенске

књижевности (1987), када је у једно доба био обавезни предмет за све студенте.

Оснивачи и професори на тој групи начинили су програм по којем је то био

обавезни предмет, те су га морали изучавати сви студенти. Сматрало се да

будући стручњак за српски језик мора познавати и највећи словенски језик.

Додатно образложење било је да би и усвајање старословенског језика било

58

олакшано у том случају (или обрнуто). Студенти који су на ове студије

долазили били су са различитим претходним образовањем, па је међу њима

било и оних који су у претходном школовању већ учили руски језик – као

једини (или први) страни језик, а то значи од петог разреда основне школе

закључно са завршеном средњом школом, или као други страни језик у средњој

школи, а то значи од првог до четвртог разреда гимназије. Наравно, било је и

оних који у претходном школовању никада нису учили руски језик. Тако су

међу студентима постојале три категорије – једни су учили руски језик осам

година, други четири године и трећи који у претходном школовању нису учили

тај језик. Тај „проблем“ успешно је превазиђен увођењем два нивоа у

изучавању овог језика. Студенти који су раније учили руски језик похађали су

продужни курс, а они који би сада требало да почну са учењем, похађали су

почетни курс.

Та пракса задржана је, како смо видели, до данашњег дана.

1.6. Засебно место руском језику, свакако, обезбеђују студије руског

језика.

Првобитно замишљене као студије славистике са балканистиком, мада је

од балканистике постојао само курс грчког језика и један јужнословенски језик

– бугарски или македонски, ове студије основане су 2000. године, тј. настава на

основним студијама почела је 1. октобра 2000. године. Као Славистика са

балканистиком група је постојала до 2002. године, када је преименована у

Студијску групу за руски језик и књижевност.

2. Овако посматрано, може се рећи да је положај овог језика на завидном

нивоу. Ако је статус језика статус државе (а требало би да буде), онда би се

могло тврдити да је и тај статус на завидном нивоу.

Међутим, ово је само стање на папиру – ово су могућности које су дате.

Проблем који је изразит и на чијем отклањању се мора радити прагматичне је

природе, а изван је оквира једне институције какав је овај (па и било који други)

факултет. Наиме, на свим тим нивоима веома је мало студената. Мало је оних

који руски језик уче у основним и средњим школама, па је самим тим мало

59

студената који као продужни курс уче руски језик. Изразито је мали и број

студената на студијском програму руски језик (по правилу између 10 и15

студената се упише на прву годину студија). То значи да је опао имиџ некада

моћне Русије, а касније Совјетског Савеза, и да се мора радити на његовом

поправљању – у свету и код нас. Независно од статуса Русије и руског језика у

свету, Русија мора (заједно са свима нама) радити на поправљању свог имиџа у

свакој земљи појединачно, а то значи и у Србији. Велика земља са богатом

историјом, са богатом културом и традицијом не сме дозволити да све то буде

архивирано. Учењем језика учи се и све оно што је у том језику садржано –

историја, књижевност, култура, традиција, моралне вредности, достигнућа и

падови. Ако је овај тренутак у историји посртај моћне и велике државе, не

треба дозволити да тај пад буде суноврат, треба се придићи, а потом и уздићи.

У вези са предметом овог осврта то би значило да треба водити рачуна о малим

стварима – ситнице могу учинити да нешто оживи. Русија би морала бринути о

томе да се обезбеди добар лектор за студенте руског језика (у овом тренутку,

школске 2011/2012. године на Филозофском факултету у Нишу га нема), а то

није велики издатак ни за коју државу, само је велика небрига. Ако је то утеха

(и ако утехе треба да буде), исто се понаша и држава Србија, за разлику од

неких суседа (а и других држава) који брину о томе да њихових лектора буде

свуда тамо где се укаже прилика и који и свом лектору и свима који њихов

језик уче у тим земљама нуде извесне погодности. Није то велики трошак ни за

једну државу – то је велика брига за своју позицију и велико улагање у

будућност. Но, ко сам ја да учим велике?

3. Агресивни притисак земаља енглеског говорног подручја учинио је и

чини своје у свим областима. За оне чија струка није социологија ни економија,

чини се да је тај притисак последица моћи – економске, а са њом и сваке друге.

И то се у овом друштвеном моменту осећа у свим областима и на сваком

кораку. Производи долазе са тог подручја и отуда са њима долази и име

(поготово ако су то нови производи), које потом бива прихваћено и одомаћено.

Отуда долазе и филмови (да ли други немају пара да их сниме или пропаганду

60

да их наметну?), а са њима опет и језик, али и норме понашања (по правилу

нашем поднебљу несвојствене, а често и негативне). Све те „новотарије“ носе

са собом „подразумевани“ енглески језик, те се и деца и родитељи редовно

одлучују за учење енглеског језика. Чини се да све иде по обрасцу јака

економија – јак и језик.

У овом тренутку нема противтеже која би се томе супротставила и то се

одражава на свим пољима – економском, политичком, па и на образовање и

културу. Изгледа у појединим тренуцима као да све тек сада почиње. Заборавља

се историја, традиција, обавеза према прошлости и будућности, према прецима

и потомцима.

Да руски језик у овом тренутку не може да поврати статус који је некада

имао на овим просторима – јасно је. Овим освртом желим да укажем на

чињеницу да је брига за такво стање недовољна, као и своје убеђење да би

неком врстом рекламе у виду понуде за студијски боравак у Русији за сваког

студента (или за најбоље) или у виду екскурзије са обиласком знаменитих

места у Русији, стање, барем делимично, могло да се поправи. Једно је сигурно

– ако се ништа не буде предузимало (а сада се не предузима ни минимално –

барем обезбеђење лектора), бољитка неће бити.

Е.А. МЕЛЬНИК

СЛАВЯНСКИЙ КОМПОНЕНТ ЗНАЧЕНИЙ ИДИШСКИХ ГЛАГОЛОВ С ПРЕФИКСОМ UNTER-, ОПИСЫВАЮЩИХ СТЕПЕНЬ

ВЫРАЖЕННОСТИ ДЕЙСТВИЯ, ПРОЦЕССА ИЛИ СОСТОЯНИЯ

Глаголы языка идиш с префиксом unter- могут, как показывает анализ,

описывать степень выраженности действия, процесса или состояния,

названного мотивирующим глаголом. Данное значение выделяется на основе

интегральной семы "степень", а исходя из дифференциальных сем глаголы

делятся, в свою очередь, на описанные ниже классы, каждый из которых

61

соответствующим образом концептуализует ситуацию [Новиков, 1990, с. 437;

Стернин, 1985; Шишигин, 2011, с. 104]

1. Интенсивное действие, процесс или состояние Префиксальные глаголы данного класса образуются от мотивирующих

глаголов занятия, восприятия и состояния и обнаруживают следующие

когнитивно-семантические характеристики:

- Дифференциальная сема: Интенсивно

- Концепт ситуации: Низ (действие, процесс или состояние происходит

интенсивно, постоянно или продолжительное время или носит основательный

характер, что концептуализуется как "действие, процесс или состояние снизу"

или "до основания")

(1) unteresn 'много есть' (букв.: подъедать): der oyrekh ken… unteresn vi a

ferd [Mark, Yofe, 1951, z. 758] 'Гость может… есть много, как конь'.

(2) unterhern 'внимательно слушать' (букв.: подслушивать): dos yingl hot

untergehert… dem nign… [Mark, Yofe, 1951, z. 722] 'Мальчик внимательно

уловил… мелодию…'.

(3) unterkrenken 'постоянно болеть' (букв.: подбаливать): in di shpet

fuftsiker hot er shoyn genumen unterkrenken… [Mark, Yofe, 1951, z. 780] 'В самом

конце пятидесятых он стал постоянно болеть…'.

Префиксальные глаголы в данных примерах описывают:

- действие, которое лицо (одушевленный референт существительного

oyrekh 'гость') совершает в большом объеме, то есть как бы до основания, как в

примере (1);

- процесс, который лицо (одушевленный референт существительного

yingl 'мальчик') осуществляет тщательно, как в примере (2);

- постоянное состояние лица (одушевленный референт личного

местоимения er 'он'), как в примере (3).

Концепт "низ" у глаголов данного класса прослеживается, как

представляется, за счет того, что в конкретно-пространственных ситуациях

62

полнота действия ассоциируется с достижением низа, основания, что

иллюстрируют также, например, русские глаголы типа: подмести (пол),

подъесть (остатки), подобрать (платье), подготовить (доклад). Таким

образом, идишские глаголы данного класса с префиксом unter- следуют здесь

славянскому образцу.

2. Периодическое действие, процесс или состояние Префиксальные глаголы данного класса образуются от мотивирующих

глаголов любых тематических классов и обнаруживают следующие


- Дифференциальная сема: Периодически

- Концепт ситуации: Низ (действие, процесс или состояние происходит с

перерывами, но время от времени, периодически повторяется, что

концептуализуется как "действие, процесс или состояние снизу")

Далее приводятся примеры с некоторыми акциональными,

процессуальными и статальными глаголами:

а) глаголы занятия:

(4) unterarbetn 'работать время от времени' (букв.: подрабатывать):

…der kranker man arbet nor unter [Mark, Yofe, 1951, z. 688] '…больной мужчина

работает только иногда'.

(5) unterganven 'подворовывать': azoy iz er a …shpiler un er ganvet unter a

bisl oykh [Mark, Yofe, 1951, z. 699) 'Так-то он… игрок, но еще и подворовывает'.

б) глаголы поведения:

(6) unterbaleven 'побаловывать' (букв.: подбаловывать): zi balevet unter ir

ben-yokhed [Mark, Yofe, 1951, z. 689] 'Она периодически балует своего

единственного сына'.

(7) unterkrign zikh 'ссориться время от времени': dokh zaynen zey geblibn

noente fraynd un tsaytnvayz zikh untergekrigt [Mark, Yofe, 1951, z. 779] 'Тем не

менее, они остались близкими друзьями и временами ссорились'.

г) глагол нахождения в пространстве:

63

(8) unterzitsn 'периодически сидеть (в тюрьме)' (букв.: подсиживать): er

zitst unter far kleyne gneyves [Mark, Yofe, 1951, z. 732] 'Он периодически сидит

за мелкие кражи'.

д) глаголы чувств:

(9) unterdaygen 'беспокоиться иногда' (букв.: подбеспокоиться): shoyn a

natur aza: untertsudaygen, afile ven es geyt im gut [Mark, Yofe, 1951, z. 711]

'Такова уж натура: иногда беспокоиться, даже когда все хорошо'.

е) глагол обладания:

(10) unterhobn 'иметь периодически' (букв.: подыметь): zey hobn unter

kinder [Mark, Yofe, 1951, z. 715] 'У них периодически появляются дети'.

Во всех вышеприведенных высказываниях описываются ситуации,

повторяющиеся периодически, причем мотивирующий глагол называет

ситуацию, а префикс unter- подчеркивает модус этой ситуации – ее

периодичность. Концепт "низ" у глаголов данного класса, не имеющих

пространственной локализации, абстрактно сохраняется, как представляется, за

счет того, что прерывистость и периодичность действия, процесса и состояния

человеческое мышление ассоциирует с их неполнотой, которая, в свою очередь,

представляется как нижняя степень и, следовательно, как нижняя точка

событийного пространства. Подобное наблюдается также в славянских языках,

в частности, у русских глаголов с префиксом под- [Ожегов, 1986, с. 458].

3. Постепенный процесс Префиксальные глаголы данного класса образуются от мотивирующих

глаголов изменения состояния и обнаруживают следующие когнитивно-

семантические характеристики:

- Дифференциальная сема: Постепенно

- Концепт ситуации: Низ (процесс, называемый глаголом, происходит

постепенно или накапливается частями, что концептуализуется как "процесс,

развивающийся с задействованием низа")

64

Референт "модус", а именно "постепенность" актуализируется в данном

случае, как правило, только инкорпорированно [Падучева, 2004, с. 57] за счет

префикса unter-, например:

(11) untervaksn 'подрастать': di eltern filn tsumol agmes-nefesh, ven zeyer

kind vakst unter un vert farvandlt in a dervaksenem mentsh… [Forverts] 'Родители

иногда чувствуют сожаление, когда их ребенок подрастает и превращается во

взрослого человека…'.

(12) untershtarbn 'постепенно умирать' (букв.: подмирать): az oremelayt

shtarbn unter, shlofn ruik di negidim [Mark, Yofe, 1951, z. 787] 'В то время как

бедняки постепенно умирают, богачи спят спокойно'.

(13) unterdarn 'высыхать, засыхать' (букв.: подсыхать): oyf der elter dart

unter oykh der moyekh [Mark, Yofe, 1951, z. 787] 'С приходом старости

постепенно высыхают и мозги'.

Во всех вышеприведенных высказываниях описываются ситуации,

развивающиеся постепенно. Постепенность процесса подчеркивается

префиксом unter-, который, тем не менее, в анализируемом случае абстрактно

сохраняет концепт "низ":

- рост ребенка (одушевленный референт существительного kind) – это

увеличение тела, в том числе по вертикали, снизу вверх, как в примере (11);

- умирание концептуализуется как "процесс или постепенное

перемещение сверху вниз", как в примере (12);

- ослабевание умственных способностей (абстрактный референт

существительного moyekh 'мозг' в переносном значении) также

концептуализуется как "развитие процесса в направлении сверху вниз", как в

примере (13).

Таким образом, у глаголов данного класса, имеющих славянскую

этимологию мы также наблюдаем концептуализацию ситуации как

"задействующей низ", хотя и с большой степенью абстракции.

4. Неинтенсивное действие, процесс или состояние

65

Префиксальные глаголы данного класса образуются от мотивирующих

глаголов практически всех тематических классов и обнаруживают следующие


- Дифференциальная сема: Немного

- Концепт ситуации: Низ (действие, процесс или состояние, называемое

глаголом, происходит с низкой интенсивностью, в малой степени или

непродолжительное время, что концептуализуется как "действие в нижней

части предмета")

Обстоятельственный референт "модус", а именно "неинтенсивность", или

референт "время", то есть "недолго", актуализируются в высказываниях с

глаголами анализируемого класса посредством префикса unter-, иногда

дополнительно другими языковыми единицами, например, наречием a bisl

'немного'. Далее приводятся примеры с некоторыми акциональными,

процессуальными и статальными глаголами:

а) глаголы занятия:

(14) untershpiln zikh 'немного поиграть' (букв.: подыграться): far vemen

halt er zi, zayvl, vos er derloybt zikh azelkhes? far a laykhtzinik vaybele, mit velkher

me kon zikh untershpiln? [Gordon, 1979, p. 12] 'За кого он принимает ее, Зайвл,

что позволяет себе такое? За легкомысленную бабенку, с которой можно

поразвлекаться?'

(15) untertrogn 'по(д)нести' …ikh vel dir untertrogn a bisl dayn keyshl

[Mark, Yofe, 1951, z. 738] 'Я немного понесу твою сетку'.

б) глаголы движения:

(16) unterhinken 'прихрамывать' (букв.: подхрамывать): henzl der

aynbinder, genug er hinkt unter oyf a fis, redt er nokh shepilyave oykh… [Sholem-

Aleykhem, 1937b, p. 31] 'Гензл-переплетчик, мало того, что он прихрамывает на

одну ногу, так он еще и шепелявит…'.

(17) untergeyn 'немного пройти(сь)' (букв.: подыдти): …oyb er vil

iberbrekhn dem shlof, iz dos beste aropkrikhn funem vogn un untergeyn a bisl tsu

66

fus... [Sholem-Aleykhem, 1937a, p. 28] '…если ему надо перебить сон, то лучше

всего слезь с телеги и немного пройтись пешком…'

в) глагол социального действия:

(18) untergrisn zikh 'небрежно здороваться' (букв.: подздоровавыться):

mit mir bagrist er zikh nit, er grist zikh nor unter mit epes a shokl mitn kop [Mark,

Yofe, 1951, z. 711] 'Со мной он здоровается не как следует, а лишь небрежным

кивком головы'.

г) глагол естественного процесса:

(19) untershitn 'по(д)сыпать (о снеге)': ...es heybt on vi untertsushitn,

paroshen fun oybn a shneyele… [Sholem-Aleykhem, 1978, p. 27] '…иногда

начинает как будто подсыпать, сверху порошит снежок…'

д) глагол нахождения в пространстве:

(20) unternekhtikn 'заночевать' (букв.: подночевать): in dorf hobn zey

untergenekhtikt… [Mark, Yofe, 1951, z. 755] 'В деревне они заночевали…'.

е) глагол чувств:

(21) untershmeykhlen 'немного улыбаться' (букв.: подулыбаться): zalmen

karas shmeykhlt unter [Forverts] 'Залмен Карас лишь чуть улыбается'.

Как показывает анализ, между префиксальными глаголами с unter- класса

"Периодическое действие, процесс или состояние" и класса "Неинтенсивное

действие, процесс или состояние" существует едва различимая граница, и

только контекст и ситуация, а также анализ ролевой структуры глагола,

позволяют соотнести его с одним из них. Показательными в этом отношении

представляются следующие примеры с глаголом untertrinken zikh (букв.:

подпиваться):

(22) untertrinken zikh 'периодически напиваться': az zey (Ag) flegn

(Period) zikh gut untergetrunken, hot eyner dem andern gefregt: host mikh lib?"

[Mark, Yofe, 1951, z. 739-740] 'Стоило им только хорошенько напиться, как

один другого начинал спрашивать: "Ты меня уважаешь?"'

67

(23) untertrinken zikh 'немного выпить': az hersh (Ag)… hot zikh a bisl

(Grad) untergetrunken, hot men im untergefirt, er zol zingen epes [Mark, Yofe, 1951,

z. 740] 'Когда Герш немного выпил, его стали уговаривать что-нибудь спеть'.

В примере (22) речь идет о периодически повторяющейся ситуации, о чем

свидетельствует глагольная форма итеративного претерита [Aronson, 1985, p.

175-176]: flegn zikh untergetrunken (букв.: имели обыкновение напиваться), где

вспомогательному глаголу flegn можно приписать роль периода. Здесь, как

представляется, глагол untertrinken zikh следует отнести к классу

"Периодическое действие, процесс или состояние".

В примере (23) описывается ситуация, в которой лицо (одушевленный

референт имени собственного hersh 'Герш') выполняет действие в малой

степени, что подчеркивает также обстоятельственный референт (наречие a bisl

'немного', которому приписывается роль степени); поэтому глагол untertrinken

zikh целесообразно отнести к анализируемому классу "Неинтенсивное действие,

процесс или состояние".

Глаголы класса "Неинтенсивное действие, процесс или состояние" также

имеют славянскую этимологию.


1. Aronson, H. I. On Aspect in Yiddish // General Linguistics. – The Pennsylvania

State University Press, 1985. – Vol. 25. – No. 3. – P. 171-188.

2. Forverts // Режим доступа: http://yiddish.forward.com/ Gordon, Sh. Di eybike

mos. – M.: Sovetski pisatel, 1979. – 552 z.

3. Mark, Y., Yofe, Y. Groyser verterbukh fun der yidisher shprakh. – Band I. –

Nyu-York: Komitet farn Groysn verterbukh fun der yidisher shprakh, 1961. – 511 z.;

31 z.

4. Sholem-Aleykhem. Ale verk fun Sholem-Aleykhem. – Band 8.– Nyu York:

Morgn frayhayt, 1937a. – 231 p.

68

http://yiddish.forward.com/

5. Sholem-Aleykhem. A "vigrishne bilyet" (A loterey-tsetl). Dertseylung // Ale

verk fun Sholem-Aleykhem. Band 10.– Nyu York: Morgn frayhayt, 1937b. – Z. 7-

50.

6. Sholem-Aleykhem. Oyf vos badarfn yidn a land. – Tel-Aviv: Perets-farlag,

1978. – 406 z.

7. Новиков, Л. А. Сема // Лингвистический энциклопедический словарь / гл.

ред. В.Н. Ярцева. – М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С. 437-438.

8. Ожегов, С. И. Словарь русского языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. – М.:

Рус. яз., 1986. – 797 с.

9. Падучева, Е. В. Динамические модели в семантике лексики. – М.: Языки

славянской культуры, 2004. – 608. с.

10. Стернин, И. А. Лексическое значение слова как структура (Воронеж,

1985) // Режим доступа: http://www.nspu.net/fileadmin/library/books/2/web/

xrest/article/leksika/slovo/ste_art0...

11. Шишигин, К. А. Когнитивно-семантический подход к описанию и

классификации префиксальных глаголов языка идиш // Знак - свiдомiсть -

знання: зб. наук. пр. / вiдпов. ред. В. I. Теркулов. - Горлiвка: Вид-во ГДППМ,

2011. - Вип. 2. – С. 100-106.

С. МИЛОРАДОВИЧ

СОВРЕМЕННОЕ СОСТОЯНИЕ СЕРБСКОГО И РУССКОГО МУЗЫКАЛЬНОГО СЛЕНГА. СХОДСТВА И РАЗЛИЧИЯ

1. Имея в виду то, что молодое поколение не является монолитным

общественным целым, в статье речь идет о разновидности молодежного сленга,

относящейся к одной из значительных областей интересов молодых людей – к

миру музыки, которая тоже эмблематически подтверждает принадлежность

индивидов к определенной социальной группе, но служит им – что менее важно

– и как средство аффирмации в этой группе. В частности, речь идет о молодых

69

людях, манера речи которых свидетельствует о том, как они ощущают,

воспринимают, и как толкуют музыкальную действительность.

1.1. ''Инициатором'' моей темы является Толковый словарь молодежного

сленга, автора Т. Г. Никитиной, опубликованный в Москве в 2003 году

[Никитина, 2003]. Из упомянутого московского сленгового словаря, в котором

примерно 2 000 словарных статьей, я выделила больше трехсот лексем, как раз

те, которые имеют помету муз. для ''специализации'' данной лексемы, т. е.

помету, указывающую на сферу ее употребления. После ознакомления с этим

материалом, я составила вопросник, путем которого попыталась возможно

детальнее охватить репертуар музыкальной сленговой лексики среди молодых

в Белграде, кроме того, материал собирала и в ходе свободных, спонтанных

разговоров. Информаторамы были студенты и ученики заключительных

классов средних музыкальных школ, у которых собрано больше двухсот

сленговых лексем и словосочетаний (я отмечаю факт, что в сербской

лингвистической литературе я не встретилась ни с одной статьей, говорящей о

молодежном музыкальном сленге, так же как и нет опубликованных

результатов какого-либо объемного сравнительного исследования

жаргонизмов).

1.2. Итак, на этот раз я представлю только некоторые достижения из

более обширного исследования, в рамках которого я рассмотрела способы

возникновения сленговых лексических единиц в сербском и русском

музыкальных мини словарях, а в связи с 1) словообразовательными моделями и

структурой сленговых лексем, и с 2) семантическо-мотивационными аспектами

этих лексем, для того чтобы провести сопоставительный анализ двух мини

словарей на синхронном уровне, так же как и осветить структурные

соответствия между музыкальными сленгами в двух друг от друга далеких

славянских средах.

2. Инвентарь лексических единиц в данном сербском мини словаре, если

говорить о частях речи, к которым единицы принадлежат, показывает

следующее: имен существительных гораздо больше всех, из них выделено

70

приблизительно 10% онимов. Отмечено весьма небольшое число лексем

субъективной оценки (пометы отрицательно, шутливо). Инвентарь

лексических единиц в рассматриваемом русском словаре, если говорить о

частях речи к которым лексические единицы принадлежат, показывает

следующее: имен существительных больше других, выделено 27% онимов.

Наибольшее число онимов является названиями музыкальных групп

(отечественных и иностранных), так же и названиями членов этих групп или их

поклонников. Немалое число лексем сопровождается пометой субъективной

оценки – чаще всего шутливо, а значительно реже – уничижительно и

критически.

2. 1. В сербском музыкальном сленге около одной трети (считая и онимы)

составляют заимствованные слова из английского или адаптированные

англицизмы. В русском – около двадцати пяти процентов лексем получено

путем заимствований из какого-либо иностранного, чаще всего английского

языка. Этот процент значительно увеличивается, если учесть и названия

иностранных рок и поп-групп, и их членов / поклонников. Речь идет главным

образом об адаптированных, гибридных лексемах, полученных путем

комбинирования элементов двух языков в рамках одного слова (срб. миксовање

'миксирование', џезић 'джазик', рус. басуха, панковать). Однако в начале 21

столетия налицо появление музыкальных фестивалей, вошедших в новую эру

энтузиазма и мировых трендов хепенинга [Лукић-Крстановић, 2003, с. 233],

которые несомненно в значительной степени способствовали

интернационализациии музыкального сленга молодых в обеих странах.

2.2. Относительно многочисленные синонимические пары и

синонимические ряды в музыкальном сленге обеих языков не являются

сюрпризом, так как в качестве самого частого способа возникновения

синонимов Апресян приводит создание экспрессивной лексики, также – что и

другой, очень продуктивный способ возникновения синонимов – создание

вторичных значений лексем, метафорических и метонимических в первую

очередь [Драгићевић, 2007, с. 249]. Тем не менее, не все синонимические

71

наименования ощущаются стилистически отмеченными в равной степени, т. е.

не у всех одинаковый 'жаргонный' потенциал.

2.2.1. В корпусе сербского языка нашлось порядка десяти

существительных синонимических рядов, и они в основном относятся к

несколькими ключевыми семемами: 'музыка', 'медленная, мягкая музыка',

'быстрая и громкая музыка', 'легкая джаз музыка', 'громкая игра на

инструментах', 'развлечение с музыкой'. Если речь идет о глагольных лексемах,

надо обратить внимание на факт, что три релевантные музыкальные реалии –

'танцевать', 'петь' и 'быстро и громко, чаще всего и виртуозно играть на

инструменте' – представлены синонимическими рядами жаргонизмов: врцкати

'вилять' / гибати (без се!) 'колыхать' / ђипати 'скакать' / ђускати 'танцевать' /

трупкати 'топтать'; зевати 'бездельничать' / звукоподражательные цвркутати

'чирикать' и цврчати 'стрекотать' / кокодакати 'кудахтать'; пржити /

растурати / рокати / цепати 'громко и быстро играть'. Важно заметить, что у

глагольных лексем растурати, рокати и цепати наличествует явление

энантиосемии в случае, когда ими именуется виртуозная игра на инструменте.

С другой стороны, существуют четырехчленные синонимические ряды

глагольных жаргонизмов со значением 'плохо, неточно играть, то есть петь':

брљати, мувати, петљати и фалширати.

2.2.2. О терминологическом богатстве музыкального сленга русской

молодежи особенно наглядно свидетельствует одиннадцать различных

названий для дискотеки, среди которых некоторые сопровождаются пометой

субъективной оценки: булкотряс / дэнсы / дискотуха / дрочка / курятник /

отрывалка / парилка / потник / сковородка / тискотека / топталка. С другой

стороны, в словаре Никитиной отмечены всего лишь три названия для

музыканта: игрило (шутливо), лабух и лапсук (унич.), а когда речь идет о

глагольных лексемах, надо обратить внимание на факт, что три релевантные

музыкальные реалии – 'танцевать', 'петь' и 'играть' – так же представлены

небольшим числом синонимических номинаций: играть (нейтрально) –

бомбить, лабать и рубить, петь – только руссифицированным глаголом

72

синговать, танцевать – поклепаться, потереться. Однако когда речь заходит о

музыкальном направлении хеви-метал, в саставленном мини словаре

появляются два синонимических ряда: железо / железняк – жестянщик и

металл – металлург / металлист / металлюга, где представлены отыменные

производные слова, произведенные от названия вида музыки, т. е.

музыкального направления. Также, существуют и два жаргонных названия для

этого музыкального направления, в которых появляется первый член (heavy)

оригинального двусоставного названия – тяжеляк и тяжмет. Вторая

номинация – сложное слово, образованное сокращением лексем тяжёлый и

метал, значит – калька, но усечённая. Сюда следует присовокупить и

двучленную номинацию для музыки хеви-метал – тяжёлая метла, где мы

имеем дело с каламбуром с особым видом метатезы последнего слога

существительного (мет-алл : мет-ла) и переведенным англ. прилагательным

heavy, как препозитивным определителем.

3. Самый продуктивный способ возникновения новых сленговых лексем,

подтверждаемый и здесь – семантическая деривация. На первом месте –

метафоризация, как способ семантического преобразования слова, а второе

место по продуктивности занимает метонимия (так же и синекдоха). Однако

русский молодежный сленг показывает более богатую комбинаторику в

создании сленговых лексем: они возникают в результате метафоризации,

метонимизации, различных ассоциаций, затем контаминации, омонимии,

перестановки слогов и звуков, включая и фонотактически ''невозможные'',

юмористические инверсии [Апресян, 2011, с. 27-35].

3.1.1. Приведу сначала сербские музыкальные жаргонные лексемы,

принадлежащие к различным типам метафорических ассоциаций: бубица

'микрофон жучок' (по цвету и размерам), гаће/кесица/кошуљица 'обертка' (по

цели/назначению), икона 'знаменитая личность' (по значимости, т. е. ценности),

кофер 'кейс для инструмента' (по назначению), крш 'дрянь' (основывается на

трансформации типа конкретное-абстрактное, остатки того, что разбито или

разрушено – некачественное музыкальное произведение), стискавац 'танец,

73

отличающийся тесно друг к другу прижатыми телами' (по способу), стуб

'музыкальный комплекс' (по форме) и так далее. Жаргонизм ћирилица, которым

молодые именуют народную музыку (или новую авторскую народную музыку),

возник метафорическим переносом от типа графики, которая эмблематически

связывается с сербским этносом.

3.1.2. Несколько дальше приведенных примеров вписывается в одину из

апресяновских моделей метонимии: музыкальный инструмент – музыкант и

школьный предмет – преподаватель. Лимењак 'музыкант, играющий на каком-

либо медном духовом инструменте' – это деадъективное производное слово,

образованнное путем универбизации профессионального названия лимени

'медный', мотивированного названием материала из которого создан

инструмент, на котором играют. Дугметарац 'гармонист' – существительный

универб, название для музыканта, мотивированное типом инструмента, на

котором он играет (гармоника с кнопками или кнопочная клавиатура). В

корпусе в одинаковой степени представлены отыменные производные слова,

произведенные от названия вида музыки, т. е. музыкального направления:

металац 'музыкант или поклонник хеви-метала' ← метал 'хеви-метал', репер

'рэпер' ← реп 'рэп', рокер 'рок-музыкант или поклонник' ← рок 'рок-музыка' и

тому подобное, и те, которые образованы от названия школьного предмета:

историчар 'преподаватель истории' (ж. историчарка преподавательница

истории) ← история музыки, партитуричар 'преподаватель партитуры' (ж.

партитуричарка 'преподавательница партитуры') ← партитуры и т. п.

3.2.1. Дальше приведу несколько русских музыкальных жаргонных

лексем, принадлежащих различным типам метафорических ассоциаций по

форме, внешнему виду и т. п.: блин 'пластинка', весло 'гитара', дикобраз 'панк-

прическа', забор 'синтетизатор', пастила 'музыкальные клавиатуры',

промокашка 'вращение на спине, элемент брейк-данса' (разг. промокательная

бумага), расческа 'маленькие музыкальные клавиатуры' и т. д. Экспрессивная

значимость этих метафорических названий довольно часто основывается на

юморе и иронии. Или, например, номинации точка 'помещение для репетиций'

74

и шкура 'футляр (как правило – мягкий) для инструмента' появились в

результате метонимизации: один объект (закрытое пространство) в целом

именуется по тому, что в нем происходит – по музыкальному номеру; изделие

из определенного материала именуется по самому материалу, из которого

сделано.

3.2.2. В качестве экземплификации констатации о высокой

мотивационной изобретательности, характеризующей русский музыкальный

сленг, приводим следующие три примера.

Кислота 'рейв, одно из направлений техно-музыки' (так же и кислотник

'рейвер'). На основе первичного значения – 'кислота' можно высказать

предположение об образе возникновения сленгового названия данного

музыкального направления: сначала произошла особое межъязыковое

скрещение – англ. разг. rave [rejv] 'восхищенный, восторженный' и рус. ревень

'вид кислого растения', а потом кислость, как главное определение

именованного растения, стала основой для жаргонного названия рейв-музыки.

Курточка 'поклонница Курта Кобейна'. Название, первичное значение

которого – 'короткая верхняя одежда из кожи', возникло в результате двух

процессов – метонимии, так как поклонница именуется по одной узнаваемой

одежной детали, и межъязыковой омофонии (антропоним Курт и основа

существительного курт-).

Тискотека ‘дискотека’. В этом названии есть и фонетическая мимикрия

(т – д) и ассоциативная деривация (тиск- как корень разговорного глагола

тискать), а этот жаргонизм в самом деле результат контаминации (тискать +

дискотека).

4.1. Составной частью молодежного музыкального сленга являются и

названия музыкальных групп и исполнителей, но их численность в белградском

музыкальном сленге небольшая, особенно по отношению к соответвующему

русскому корпусу. Кроме того, у сербских жаргонных музыкальных онимов –

только номинационная функция, в силу чего они очень просты для

''расшифровки''. Когда речь идет о названиях музыкальных групп, можно

75

сказать, что налицо заметное однообразие в отношениях производства их

жаргонных имен (чаще всего по модели множественного числа, при вставке

интерфикса -ов- у отечественных групп: Пистолси 'Секс Пистолси', Стонси

'Ролингстонси', Индексовци 'Индекси', Таповци 'Тап 011', или сокращенная

модель, типа Дугме ← Бијело дугме, Чорба ← Рибља чорба), а то же самое

происходит главным образом и с именами популярных исполнителей (Чола ←

Здравко Чолић).

4.2. Значительная часть русского молодежного музыкального сленга

состоит из немалого числа названий музыкальных групп и исполнителей, но и

их поклонников, т. е. фанатов. Среди названий групп встречаются дублетные,

триплетные, даже квадриплетные именования: Блёстки/Свистящие,

Ливер/Сплюнь, Дубинушки/International/Иванушки-дурачки/Иванцы,

Подержи/Попридержи/Продажные/Пролежни и другие. Так же обстоит дело и

с прозвищами отдельных музыкальных исполнителей (Кирюха / Полип

Фарфоров / Фёкла / Филипп Хардкоров ← Филипп Киркоров). Именование

членов отдельных музыкальных групп часто возникает путем образования

форм множественного числа названия этих групп – и отечественных, и

иностранных: Битлы, Иванцы, Киссы, или же первый/второй член

двусоставного имени музыкальной группы выполняет роль полного названия:

Пинки (Пинк-Флойд), Цеппелины/Цепы (Led Zeppelin), Чайфы (Чай-Ф). Однако

у онимов из музыкального сленга русской молодежи редко имеется

исключительно номинационная функция, чаще всего ей присоединяется

экспрессивно-квалифицирующая. Таким образом, названия музыкальных

групп, и отечественных, и иностранных, возникают путем каламбура, который

часто подразумевает и межъязыковую омонимию, когде речь идет об

английских именах. Приведу лишь один пример: Нерванный шутл. / Нирвана-

Нисшита шутл. ← Нирвана. Nirvana – американская рок-группа (фронтмен –

Курт Кобейн), название которой в русском молодежном сленге получило две

каламбурные преонимизации, обе полученные путем адъективизации:

Нерваный от не + рваный, а Нирвана-Нисшита от ни + рвана-ни + сшита, как

76

своего рода неологическое сложносокращенное слово, первая часть которого

результат полной омонимии. Кажется, что жаргонные названия являются и

метафорическим отражением того, что нирвана означает в буддизме, а именно –

состояние совершенного блаженства.

5. Жаргонизмы в общем, а следовательно и те, которые использует

сербская и русская молодежь в первом десятилетии 21 века, убедительно

свидетельствуют о потребности в более оригинальном, более шутливом и более

ярком выражении. Но уже с первого взгляда видны различия в объеме, составе

и образе возникновения корпуса русского и сербского музыкального сленга.

Можно предположить, что замеченные различия возникли в результате

экстралингвистических (социо-культурных) факторов: численность двух

населений (численность и носителей данных языков, и авторов

музыки/музыкантов, и информаторов) и территорий, с которых лескика

стекается и впадает в определенный жаргонный лексический фонд, в первую

очередь, двух метрополий, традиции музыкального образования (в

исторической перспективе) и ширина ее охвата, так же, как и культивирование

музыкального вкуса. Конечно, если речь идет о традиции и культивировании

музыкального вкуса, имеется в виду преимущественно так называемая

классическая музыка, но небезосновательно ожидать, что длительные,

масштабные и продуманные воздействия одной общественности в сфере

музыкальной культуры и искусства неизбежно переливаются и отражаются на

все, что в этом обществе как-нибудь связано с музыкой.


1. Апресян Ю.Д. Метафора в семантическом представлении эмоций//

Вопросы языкознания 2011, № 3, – М., с. 27–35

2. Драгићевић Р. Лексикологија српског језика. – Београд: Завод за уџбенике.

– 2007.

3. Лукић-Крстановић М. Спектакл и друштво. Проучавање музичких

манифестација у Србији, у: Традиционално и савремено у култури Срба,

77

Посебна издања, Књига 49, Београд: Етнографски институт САНУ, 2003, s.

221–235.

4. Никитина Т.Г. Толковый словарь молодежного сленга. Слова, непонятные

взрослым, М.: Астрель – АСТ, 2003.

78

Л. МОЛНАРОВА

К ВОПРОСУ О ЗАИМСТВОВАНИЯХ В ЮРИДИЧЕСКОЙ И ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ТЕРМИНОЛОГИИ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКИХ И

СЛОВАЦКИХ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫХ ТЕКСТОВ)

Прием иноязычной лексики – это процесс, который происходит во всех

языках. Заимствование иностранных слов является одним из способов

расширения словарного состава языка, в том числе и терминологии,

лексическими единицами другого языка. В современных терминологических

работах находим разное понимание терминологических заимствований. Иногда

при помощи термина «заимствование» описывается процесс терминологизации

слов общелитературного языка, т.е. заимствования из своего языка, но из

других лексических пластов [Суперанская, 2009, с. 212]. Эти заимствования

называются внутренними или внутриязычными [Рондо, 1980, с. 195]. Гораздо

чаще под заимствованиями понимаются заимствования из других языков,

внешние заимствования. «Процесс заимствования терминов довольно

незначительно отличается от заимствования слов литературного языка»

[Гринев, 1982, с. 108], но «в качестве отличительных особенностей

терминологических заимствований можем привести следующие: а) письменный

(в подавляющем большинстве случаев) путь проникновения заимствований; б)

сознательное воздействие на процессы заимствования, что связано с

возможностью планомерного формирования терминосистем» [тамже].

Терминологические заимствования, как и заимствования литературного языка,

происходят через ассимиляцию. Степень ассимиляции заимствованных слов

зависит «от их актуальности, от среды, в которой они употребляются, и от

особенностей самих слов, насколько они чужды принимающему их языку»

[Суперанская, 2009, с. 177]. По степени ассимиляции иноязычных лексических

единиц с формальной точки зрения различаем полностью ассимилированные

слова иноязычного происхождения, менее ассимилированные слова

79

иноязычного происхождения и неассимилированные слова иноязычного

происхождения. «Слова, которые прошли фонетические, орфографические и

морфологические изменения в языке, т.е. полностью ассимилированные слова

иноязычного происхождения или менее ассимилированные заимствованные

слова, в конечном итоге представляют собой домашние слова. Они являются

домашними заимствованными словами» [Horecký, 1989, s. 276]. Это значит, что

только неассимилированные слова иноязычного происхождения представляют

иностранные слова в буквальном смысле слова. Поэтому можем

терминологически различать заимствованные и иностранные слова. С

диахронной точки зрения иноязычными словами в русском и словацком языках

являются те лексические единицы, которые были заимствованы из другого

неславянского языка, но сегодня они настолько укоренились, что считаются

собственными. С синхронной точки зрения иноязычными словами являются

слова, которые носители языка считают иностранными. Большинство

заимствований в юридической и экономической терминологии происходит из

латинского, французского и немецкого языков, хотя сегодня наблюдается

приток огромного количества иноязычных лексических единиц из английского

языка, прежде всего в экономической терминологии. Основными причинами

заимствований в языке являются глобализация, интернационализация,

унификация культур, массовый билингвизм и предпочтение английского языка

в коммуникации. З. Катрениякова приводит следующие причины

заимствования слов в языке:

1. «внеязыковые причины: культурное влияние одного языка на другой,

контакты стран, интерес к изучению иностранного языка, международная

доминантность английского языка, исторически обусловленный интерес к

культуре определенной страны, уровень культуры слоя общества,

заимствующего новое слово и т.д.;

2. внутриязыковые причины: отсутствие наименования для нового понятия,

требование четкости и определенности понятия, экономизм словарного состава,

80

невозможность образовать производные слова от домашнего названия,

интернационализация и демократизация языка» [Katreniaková, 2002, s. 25].

Особым видом заимствованных слов являются международные слова,

или интернационализмы, которые представляют собой слова латинского и

греческого происхождения. По степени их адаптации различаем цитаты,

экзотизмы и экзонимы. Цитаты, в большинстве случаев имеются в виду

латинские выражения, отличаются минимальной степенью адаптации и в

принимающем их языке не изменяют свою форму: de facto, ipso iure, ex post.

Экзотизмы обозначают предмет или явление из жизни другого народа, но если

вместе со словом заимствуется и объект наименования, экзотизм становится

заимствованным словом [Dolník, 2007, s. 167]. Экзонимы представляют собой

заимствованные слова или интернационализмы, у которых есть

орфографическая форма принимающего их языка: expropriácia, investícia,

активы, альянс и т.п. Заимствованная лексика оценивается и с точки зрения

функциональности. О позитивном заимствовании речь идет в тех случаях,

когда заимствуются такие слова, которые в определенном языке еще не

существуют: blue-chips, benchmarking, developér, факторинг, форфейтинг,

франшиза, или же когда надо образовать однословный эквивалент термина:

vrátenie pôvodnému majiteľovi – reštitúcia, úradné vyhlásenie o nepravdivosti správy

– dementi, третейский суд/ третейское разбирательство – арбитраж. О

негативном заимствовании говорим в случаях, когда слова заимствуются, хотя

в языке они уже существуют: briefing – krátke stretnutie, billboard – reklamná

plocha, fuzionovať – zlúčiť (firmy), emigrant – vysťahovalec, order – príkaz,

апроприация – присвоение, гарант – поручитель, селинг – продажа, экспорт –

вывоз, импорт – ввоз и т.п. «Заимствованные слова приобретают качества,

которые связаны с их местом в системе определенного языка. Они

претерпевают фонологическо-фонетическую, морфологическую,

словообразовательную, семантическую и орфографическую ассимиляцию.

Степень ассимиляции зависит от природы заимствованных слов» [Dolník, 1999,

s. 86-87]. Aссимиляция иноязычных лексических единиц наступает не сразу, а

81

последовательно. Включение заимствованных слов в языковую систему и их

употребление в языке представляет собой очень сложный и продолжительный

процесс. Степень включения и употребления заимствованного слова в языке

отражается на его форме, то есть в приспособлении его фонематической и

морфологической базы фонематическим и морфологическим правилам слов

своего языка. При фонетической ассимиляции отдельные фонемы или группы

фонем, которые отличаются от фонем в новом языке, последовательно

приспособятся. С точки зрения орфографической ассимиляции заимствованных

слов в русской и словацкой юридической и экономической терминологии

наблюдается аналогичная ситуация. В русском языке заимствованные слова

должны приспособиться и к другой графической системе. «При фонетической

ассимиляции иностранные звуки замещаются наиболее близкими домашними

звуками или фонемами, чтобы они совпадали с фонетической системой и

правилами расстановки фонем в новом языке» [Horecký, 1989, s. 275].

Заимствованное слово является полностью ассимилированным, если его

орфографическая форма совпадает с его произношением: klíring, lízing, kampaň,

kapitál, рейтинг, юрисдикция. В некоторых случаях эта ассимиляция не

происходит, потому что произношение и написание слова совпадают: order,

status quo, tender, листинг, маркетинг, персона нон грата [Štulaterová, 2005, с.

91]. В словацком языке некоторые заимствованные слова сохраняют исходную

форму или иностранные элементы в слове, в русском языке, наоборот, они в

большинстве случаев полностью приспосабливаются к графической и

фонетической системе (переводятся) [Kiseľova, 2006, s. 99]: ipso iure – в силу

самого закона, monstrproces – показательный судебный процесс, lex lata –

позитивное право, award – решение арбитражного суда. Особую роль играют

т. наз. лексические цитаты, но здесь тоже существует разница между словацким

и русским языками: в словацком языке их форма не изменяется, а в русском

языке лексические цитаты переводятся: inter alia – при условии, между прочим,

в числе других, lex ex post facto – закон, имеющий обратную силу и т.п.

Заимствованные слова ассимилируются с морфологической и

82

словообразовательной точки зрения. «Они включаются в систему склонения в

новом языке и приспосабливаются его грамматическим категориям» [Horecký,

1989, с. 275], например debet, deficit, delikt, trust, portfólio, saldo, такса,

референдум. «Слова, морфология которых полностью чужда основным типам

слов принимающего их языка, остаются в нем на правах иносистемных,

несклоняемых и неизменяемых» [Суперанская, 2009, с. 177]: alibi, atašé, bianko,

dossier, авизо, ажио, сальдо и т.п. В некоторых случаях заимствованные слова

укореняются приобретением используемого в принимающем языке

словообразовательного суффикса: адвокатка и т.п. Иностранные имена

прилагательные обычно приспосабливаются с помощью суффиксов,

характерных для принимающего языка, таким образом, чтобы совпадали с его

адъективами: mandátový, kompromisný, signatársky, лимитированный,

парламентский. Инфинитивы глаголов тоже образуются с помощью суффиксов

принимающего языка, и поэтому их спряжение не отличается от характерного

для него спряжения: vinkulovať – vinkulujem, vinkuluješ, vinkuluje, vinkulejeme,

vinkulujete, vinkulujú; адаптироваться – адаптируюсь, адаптируешься,

адаптируется, адаптируемся, адаптируетесь, адаптируются. В русском

языке при заимствованных глаголах во многих случаях используется т. наз.

мультивербизация: bankrotovať - терпеть банкротство, fakturovať -

составлять фактуру. Заимствованные слова претерпевают и семантическую

ассимиляцию. Включение заимствованных слов в семантику языка является

«основным этапом их ассимиляционного процесса» [тамже, с. 276]. Значение

некоторых заимствованных слов может становиться в новом языке более узким

и терминологически более точно определенным. «Слова иностранного

происхождения обычно не заимствуются во всех значениях, которые имеют в

языке-источнике, а только в одном значении, имеющем терминологический

характер» [тамже]. Например термин au pair, заимствованный из английского

языка, который в языке-источнике имеет два значения: а) обмен товарами без

использования денег, натуральный обмен; б) иностранец или иностранка,

живущая в семье, который⁄ая в качестве оплаты выполняет лёгкую работу по

83

дому или присматривает за детьми. В словацком и русском языках этот термин

имеет только второе значение. Для первого значения в обоих языках

используется термин бартер. После проникновения в язык заимствованные

слова вступают в разные отношения с другими словами нового языка –

омонимические, синонимические или антонимические связи. В некоторых

случаях тот же термин используется в разных смыслах в разных отраслях

(межотраслевая омонимия). Причиной такого использования может быть

мотивировка термина, которая связана с каким-то определенным качеством,

напр. термин депрессия, который используется в психологии (обозначает

психическое состояние), в экономической терминологии (фаза застоя деловой

активности), в метеорологии (область слабого атмосферного давления) или

геологии (впадина, дно которой лежит ниже уровня океана). Синонимия в

терминологии является нежелательной, так как один термин должен обозначать

только одно понятие. Результатом заимствования иногда бывают

синонимические термины, но они отличаются с стилистической точки зрения и

употребляются в разных стилях речи: odškodnenie – indemnita, отмена закона –

аболиция закона. Развитие словарного состава языка осуществляется и

посредством заимствования лексических единиц из других языков.

Иноязычные лексические единицы в новом языке ассимилируются, и по

степени их ассимиляции различаются заимствованные слова и иностранные

слова. Процесс ассимиляции происходит на всех языковых уровнях, но

осуществляется не сразу, а постепенно. Причинами заимствования иностранной

лексики являются взаимные культурные контакты, доминантность

определенных языков, но прежде всего процессы интернационализации и

демократизации языка.

84


1. DOLNÍK, J. Základy lingvistiky. Bratislava, Stimul, 1999, – 228 s.

2. DOLNÍK, J. Lexikológia. 2. vyd. Bratislava, UK, 2007, –236 s.

3. HORECKÝ, J. Dynamika slovnej zásoby súčasnej slovenčiny. Bratislava, Veda,

1989, – 429 s.

4. KATRENIAKOVÁ, Z. Anglicizmy v slovenčine z hľadiska didaktickej

komunikácie. Banská Bystrica, Metodické centrum, 2002, s. 25.

5. KISEĽOVA, N. Preklad cudzojazyčnej právnickej terminológie v slovensko-

ruskej prekladateľskej praxi. In: Odborný preklad 2. Ed. Gromova, E.- Šoltys, J.

Bratislava, Slovenská spoločnosť prekladateľov odbornej literatúry, 2006, 180 s.

6. RONDEAU, G. Introduction á la terminologie. 1980.

7. ŠTULAJTEROVÁ, A. K problematike adaptácie nových anglicizmov v systéme

slovenského jazyka. In: Teória a prax prípravy učiteľov anglického jazyka 3,

Banská Bystrica, UMB FHV, 2005, s. 87-104.

8. ГРИНЕВ, С.В. Терминологические заимствования: Краткий обзор

современного состояниз вопроса //Лотте, Д.С. Вопросы заимствования и

упорядочнения иноязычных терминов и терминоэлементов. М., 1982. – 149

c.

9. СУПЕРАНСКАЯ, А.В. Общая терминология. Вопросы теории. М.: Книжный

дом «Либроком», 2009, – 248 с.

Н. МУРАНСКА

ПЕРЕВОДЧИК ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА: TRANSLATOR ИЛИ TRANSFORMATOR?

С тех пор как кто-то первым перевел текст с одного языка на другой (но

кто это был, никто не знает), переводчики, читатели и мыслящие субъекты

стали решать кроссворд: что такое перевод, как следует переводить, зачем

85

переводить и т. д. Мыслям, концепциям перевода – нет конца. Историки этой

активности насчитывают десятки и сотни попыток найти правду правд о

переводе. Но такой правды не было, нет и не будет, потому что текст

написанный человеком для человека, переводит человек а сам он меняется, т.е.

меняется его и человеческое (родовое, этническое, национальное,

общечеловеческое) мышление и сознание. И если как раз «текст, его часть

или целое литературное произведение, должно стать источником,

управляющим методом и целью сознательных действий» [Kováčová, 2010, с.

17], антропология, например, цитирует такой текст: «Он происходит из колена

Авраама», который спустя некоторое время меняется на: «Он происходит из

племени Авраама» и еще спустя столетия: «Он происходит из рода Авраама».

Предмет не меняется, но меняется его восприятие и название.

Не удивляет поэтому количество переводоведческих попыток и

концепций, существующих (условно) со времен бога Гермеса, посредника

(переводчика) между текстом (словом, заповедями, желаниями) богов и

человека. Герменевтику сакра сменит герменевтика профана – филологическая,

позже идейная, затем философская, этическая, эстетическая и т.д. Но уже

герменевтика сакра видоизменяется – она может быть буквальной,

аллегорической, символической, философской, и т.д. Меняется мир – меняется

человек – меняется, эволюционирует мышление о переводе. На своем пути к

сегодняшнему дню оно оставляет следы попыток отыскать оптимальные

концепции: духовные (средневековые), рационалистические (Возрождение),

эмпирические (Новое время). А сегодня? В Европе дают о себе знать такие

концепции, как психологическая, компаративистская, биографическая,

манипуляционная, теория рефтинга, концепция социо-культурная,

филологическая, этическая, эстетическая, семиотическая, герменевтическая,

полисистемная, теория скопоса, концепция интердисциплинарная и т.д.

Проблемы перевода и переводоведения касаются 3 компонентов: 1)

исходного текста, оригинала, т.е. высылающего; 2) целевого текста, перевода,

86

т.е. принимающего и 3) переводчика, посредника между высылающим и

принимающим.

В зависимости от того, кто и что считается главным, возникают

переводоведческие концепции. Видный теоретик литературы и перевода

Фридрих Шлеермахер еще в 1813 г. заявил: «Существуют только два метода

перевода: или переводчик считается с автором и приближает к нему

читателя, или уважает читателя и приближает к нему автора» (выделено

Н.М.). На базе этого изречения возникли все (или почти все) переводоведческие

концепции и школы. Они отличались лишь взглядом на то, что надо

приближать из текста, т.е. произведения, которое переводится: его

телеологические (смысловые) пласты (идею, философию, этику, эстетику,

социологию и т.д.), пласты формальные и семантические (сюжет, фабулу,

композицию, стиль, язык, слово) или пласты предсемантические (ритм,

фонику, мелодию, интонацию и т.д.)? Что является главным для перевода и

переводчика – то, ЧТО или то, КАК он переводит? В поисках ответа на данные

вопросы дали о себе знать смежные литературоведческие и языковые теории и

школы.

В наши дни в центральной Европе такими являются русская формальная

школа, теория слова Потебни и компаративистика Веселовского,

чехословацкий структурализм, американская «новая критика», герменевтика,

деконструктивизм, французская и американская антропология и другие.

Сильны традиции русских авторов – Федорова, Топера, Жирмунского,

Комиссарова, Латышева и других. Такие сборники, как «Тетради переводчика»

и «Мастерство переводчика» являются настольными книгами наших

переводчиков и теоретиков перевода. К сожалению, не так легко попадают к

нам (в Словакию) работы таких авторов как Марчук, Левин, Никольская,

Маслова, Сорокин, Григорьева, Петров, Нелюбина, Лилова, Гарбовский и

других.

Богатые теоретические и прaктические результаты перевода и

переводоведения являются неоценимым университетом и для наших

87

переводчиков русской литературы, которую словацкая литература и культура

воспринимали в прошлом как составную часть духовного организма словацкого

народа. О словацко-русских литературных отношениях и связях существует

богатая историко-теоретическая литература [смотри напр. суммирующую книгу

Čejková, Kusá 2010].

Переводится русская литература (классическая и современная) и сегодня.

Мне бы хотелось обратить ваше внимание на некоторые переводческие

практики, которые являются принципиально новыми в переводах русской

литературы на словацкий язык, но не исключено, что они являются новыми и

для теории перевода. Я попытаюсь представить их на новейших переводах двух

произведений, сделанных в последние годы – классического произведения

(«Евгений Онегин» А. С. Пушкина) и современного произведения («Козленок в

молоке» Ю. Полякова). Оба перевода перевел один и тот же переводчик – Ян

Штрассер.

Роман «Евгений Онегин» переводили в Словакии многие переводчики.

Первый перевод – (отрывок) сделал Светозар Гурбан Ваянски в 1879 г.

Полностью роман перевели 3 переводчика: Само Бодицки – 1895 г. (роман

печатался в журнале «Орол Татрански»), в 1900 г. появилось его книжное

издание; Янко Есенски перевел роман в 1942 г. и до 1958 года роман

переиздавался 4 раза; перевод Ивана Купеца появился в 1973 и 1982 гг. Все три

перевода отражали попытку переводчиков адекватно передать все звуковые,

формальные и телеологические (смысловые) тайны пушкинского шедевра на

разных этапах развития словацкого языка и словацкого читателя. Эти переводы

как-будто косвенно полемизируют с Шлейермахером, потому что не

приклоняются ни в сторону оригинала, ни в сторону перевода, а пытаются

создать их приемлемый художественный синтез...

Но вот в начале XXI века, в 2002 г. переводит роман «Евгений Онегин»

словацкий переводчик Ян Штрассер [Puškin, 2002, в скобках за текстом

приводим номер страницы], и его перевод с первой строки настораживает

88

читателя. У Пушкина каждая строка – это идеальная ритмическая,

интонационная, смысловая, синтаксическая единица:

Оригинал: «Мой дядя самых честных правил // Когда не в шутку занемог... Словацкий переводчик нарушил это идеальное единство: „Môj strýc mal svoju česť. Keď tuctu // chorôb sa do rúk odovzdal, .... Дословный перевод: Мой дядя имеет свою честь. (точка! – Н.М.)Когда дюжине // Болезней попал в руки, .... Переводчик нарушает идеальную строку точкой и паузой. Или же: «Друзья Людмилы и Руслана ...» Дословный перевод: «Ľudmily a Ruslanovi// «Людмилы и Руслана // priatelia...» Друзья...» – новая строка, перенос, enjembement.

Переводчик устраняет гармонию пушкинских стоп и строк, чем, собственно

говоря, «прозаизирует» текст «Евгения Онегина». Профессор Червеняк

[Červeňák, 2003, c. 95-105], сопоставляя оригинал и перевод, обратил внимание

на следующие «мутации» пушкинского текста: Штрассер пушкинский текст

субъективизирует парафразами, иронизирует, устраняет исторические (русские

и французские) коннотации, аллюзии, ассоциации, осовременивает его.

Например: Оригинал: Дословный перевод: «Служив отлично, благородно, У отца были титулы, почетные, длинные Долгами жил его отец, Три бала устраивал ежегодно. Давал три бала ежегодно Так долго жил он в долгах, И промотался наконец» Что наконец ни геллера ему не осталось. Словацкий перевод: „Otec ma titul, ctený dlhý, Tri plesy dával každý rok. Tak živili ho dlhy, Až vyšiel na psí tridsiatok.“

(s. 12, 13)

89

Оригинал: Дословный перевод: Имел он счастливый талант имел счастливое дарование Без принуждения в разговоре быть непринужденно в центре дебаты Коснуться до всего слегка, с выражением кандидата наук С ученым видом знатока. ко всему сказать пару предложений, ... Словацкий перевод: mal jedinečný dar byť nenútene v centre debát, s výrazom kandidáta vied k všetkému prihodiť pár viet, ...

(s. 14, 15) Оригинал: Дословный перевод: Бранил Гомера, Феокрита; А на Гомера, Феокрита Зато читал Адама Смита Он плевал, почитал Адама Смита. (снова перенос, enjembement – Н.М.) Словацкий перевод: A na Homéra, Teokrita Kašľal, dal na Adama Smitha,

(s. 16, 17) Оригинал: Дословный перевод: Театра злой законодатель, Aрбитр elegantiarum//

Театра – (перенос, enjembement – Н.М.) Словацкий перевод: Arbiter elegantiarum divadla

(с. 24, 25) Оригинал: Дословный перевод: Летит, как пух от уст Эола; И движется как белая пушинка, То стан совьет, то разовьет ветер куда-то ее уносит... И быстрой ножкой ножку бьет. О, ноженьки, о entrechat! Словацкий перевод: A vznáša sa tá biela vločka, Vietor ju kamsi unáša... Ó, nožičky, ó, entrechat!

(s. 26, 27) Если Шлейермахер (а после него сотни теоретиков и практиков перевода)

говорили о двух методах (о приоритете оригинала или его перевода), наш

переводчик Йан Штрассер ставит на первое место себя – переводчика – свой

вкус, фамильярность, желание поиграть с словами... Между прочим, что его,

великолепного профессионала, ведет к этому? Объективный детерминизм

эпохи – философия и поэтика постмодерна? Философия абсурда, ничто и

финальности, поэтика интертекстуальности и литературы как игры? Или же

90

проблемы человека в современном мире – его деизация (человек как объект и

субъект Космоса, как об этом гласит «антропический принцип») с одной

стороны, или его сатанизация (человек как хищник природы) с другой

стороны? Или же личностные ментальные и психологические данные, которые

на современном перекрестке эпох побуждают его действовать так, а не иначе?

Неужели дает о себе знать идея «Долой с корабля современности Пушкина и

Рафаэля» – которая возникла также на стыке двух эпох? А как быть с

современностью?

Роман Юрия Полякова «Козленок в молоке» – зеркало современности,

когда виртуальная (телевизионно-шоуменская) правда побеждает правду

объективную.

Виток, как современный Остап Бендер, достоин писательской иронии. Но

причем тут словацкий переводчик, который не считается ни с высылающим, ни

с принимающим. Например: Оригинал: Перевод: В начале было пиво... Na počiatku bolo pivo (не na začiatku, a na

počiatku – ассоциация с Евангелием – В начале было слово – НМ)

Я диктовал свой главненький... Diktoval som svojho diviaka (дословно: Я

диктовал своего дикаря-кабана...) Не понравится – пошлешь их на хрен Keď sa Ti to nebude páčiť, pošleš ich do riti...

(дословно: не понравится – пошлешь их в задницу – вульг.)

Сегодня густо – завтра пусто Dnes je hojno, zajtra – hovno... (дословно:

Сегодня у нас все, а завтра говно...) Переводчик усиливает эмоциональность и экспрессивность оригинала в

направлении к иронии, сатире. При переводе лексических единиц

художественного текста с русского на словацкий язык «с точки зрения

эмоционального усиления/ослабения» [Dekanová, 2006, с. 126] в разговорной

речи и употребления вульгаризмов «переводы в некоторой степени не совсем

адекватны с оригиналом» [Dekanová, 2006, с. 132]

91

Виток на прощание делает салют словом – Окей. Так как этот привет

повторяется в романе много раз, он становится своим способом лейтмотивом.

Поляков дает нам знать, что его герой «идет в ногу со временем». Наш

переводчик к слову «Окей» присоединяет словосочетание «мне все хоккей»

(“Okej, mne je to hokej“), чем придает образу героя более ироническую

модальность. Ироничен к своему герою и Поляков, он сам мог употребить

«Окей, мне это хоккей», но он этого не сделал, потому что это противоречило

бы мере интенсивности, ироничности героя. Словацкий вариант Витока – это

уже проблема не трансформации, а трансмутации.

Антропологизация переводоведения, транслатологии – явление эпохи,

которая занята кризисом (демографическим, экономическим, экологическим,

ядерным, террористическим, политическим и т.д.), угрожающим не только

человеку и человечеству, но и всей планете Земля. Поэтому не только

писатели, но и переводчики должны решать, что представляет для них

художественный текст: смерть автора, умирание человека (Барт, Фуко,

Деррида) или же манифестация человека (человеческого кода – К. Штайн;

человека как меры возрастания космоса – В. Федоров; текста как

«архетонических смыслов человеческой жизни» – О. Кравченко; мимесис как

«смысл человеческого поступка» – А. Компаньон и т. д.)?

Антропологизация переводоведения, транслатологии коррелирует с

антропологизацией почти всей человеческой деятельности. В новейшее время

возникли антропологии – математическая, языковая, философская,

биологическая, космическая, экологическая, семиотическая и т.д. Параллельно

с эстетичеко-антропологической концепцией литературы и искусства как

«эстетико-антропологической и духовной активности человека о человеке для

человека» (проф. Червеняк) дает о себе знать и антропологизация

транслатологии посредством американской культурной антропологии, южно-

американской антропофагии, антропоцентризма русской культуры, теории

скопоса с его кодом посредника и принимающего и т.д. Частотность таких

понятий, как онтология художественного текста, интенциональность,

92

интердисциплинарность, интерсемиологический подход и т.п. свидетельствует

о повышенном интересе переводоведения к проблеме человека. Возникают и

впредь будут возникать новые идеи и концепции перевода, пытающиеся

постичь такие пласты художественных текстов, которые ускользали от

теоретиков перевода – это хорошо; было бы, однако, плохо, если бы они

претендовали на универсальность своего подхода. Универсальным элементом

на трассе оригинал – переводчик – перевод – является человек. Формально как

будто делает это и наш переводчик, однако с той целью, как нам кажется,

чтобы человека унизить. В большинстве транслатологических работ значение

человека возрастает, потому что возрастает опасность его (человека и

человечества) ликвидации (или самоликвидации). Человек, каждый человек

нашей планеты, должен сделать все, чтобы человек и человечество избежали

своего Титаника. Это оптимальная стезя и для теории перевода, и для практики

переводчиков.


1. Červeňák, A. Na margo posledného slovenského pokusu o Eugena Onegina. In:

Reflexie literárno-teoretické. Banská Bystrica 2003, s. 95-105.

2. Čejková, V., Kusá, M. Slovenské myslenie o preklade 1970-2009. Bratislava,

2009.

3. Dekanová, E. Problémy jazykového kódu a jeho dekódovania. In: Bulgakov

a dnešok. Nitra, 2006.

4. Комиссаров, В.Н. Переводоведение в XX веке. Москва, 1999.

5. Kováčová, Z. Význam jazykovej analýzy textu pre formovanie komunikačnej

kompetencie. Nitra, 2010.

6. Поляков, Ю. Козленок в молоке. Москва, 2004.

7. Poľakov, J. Kozľa v mlieku. Bratislava, 2007.

8. Puškin, A.S. Eugen Onegin. Bratislava, 2002.

9. Štúr, M. Aspecto y aspectualidad en el espanol y en las lenguas eslavas. In:

ACTAS: XIII Encuentro de Profesores de Español de Eslovaquia. Bratislava, 2009.

93

10. Esteticko-antropologická koncepcia literatúry a A. Červeňák. Nitra 2008.

11. Myslenie o preklade. Bratislava, 2007.

12. Миргород // ред. Р. Бобрик, Польша, Сиедлика 2008.

H. NOGA

AKSJOLOGICZNE WYZWANIA WOBEC SOCJALIZACYJNYCH TREŚCI MEDIALNYCH I MULTIMEDIALNYCH

Axiological challenges towards socializing media and multimedia contents

Culture and civilization, which constitute the ideological manifestation of our

life and activeness, bring new challenges described as postmodernism. This is

sometimes perceived as an entirely new phase in the development of mankind.

Undoubtedly, a human being should also be perceived as a new postmodern man who

is able to function in a constantly changing social, cultural and economical reality. A

belief in the growing importance of culture as the basic pattern-creating element is

changing our lifestyle in a significant and irreversible manner. The dominant feature

of our contemporary culture is postmodernism.

Wprowadzenie

Kultura i cywilizacja, będące ideową emanacją naszego życia i aktywności,

niesą nowe wyzwania określane jako postmodernizm lub ponowoczesność. Niekiedy

- jak wiadomo - mówi się o nowej fazie w rozwoju ludzkości i o zupełnie nowych

czasach. Bez wątpienia należy także mówić o nowym człowieku, człowieku

ponowoczesnym, umiejącym funkcjonować w zmieniającej się rzeczywistości

społecznej, kulturowej czy gospodarczej. Przekonanie o wzrastającym znaczeniu

kultury jako podstawowego czynnika wzorotwórczego znacząco i nieodwracalnie

przekształca styl i sposób życia człowieka. Dominantą współczesnej kultury jest

postmodernizm [Smart, 1998, s.18]. Według postmodernistów nowego człowieka

charakteryzuje:

• radykalny pluralizm rozumiany jako uniwersalna i powszechna zasada

określająca wszelkie przejawy ludzkiego życia. Pluralizm jest wartością pozytywną i

94

nierozerwalnie związaną z demokracją, tolerancją i różnorodnością. Pozwala to

funkcjonować obok siebie różniącym się od siebie strukturom. Otwartość i pluralizm

daje prawo do swobodnej ekspresji i nieskrępowania we wszystkich obszarach życia;

• uznawanie jako równoprawne najróżniejszych form wiedzy i koncepcji

życia;

• antytotalitaryzm rozumiany jako postawa człowieka kierującego się

racjonalnością i budującego symboliczną reprezentację świata zwaną wiedzą.

Sygnalizując zagadnienia postmodernizmu w treściach medialnych i

multimedialnych na początku artykułu scharakteryzowano człowieka

ponowoczesnego będącego odbiorcą treści przekazywanych przez media i

multimedia. Ze względu na ograniczony charakter opracowania zwrócono uwagę na

wybrane treści prasowe, telewizyjne i „komputerowe”.

1. Zanik aksjonormatywnego ładu społecznego jako przejaw postmodernizmu

Aksjonormatywny ład społeczny to uporządkowany porządek wyborów oparty

na przyjętej hierarchii wartości wyznaczający porządek dążeń jednostki ludzkiej. W

takim rozumieniu osobowość może być pojmowana jako ciągłe tworzenie ładu

moralnego w sobie, a także odpowiedniego ładu w otaczającej człowieka

rzeczywistości. Na tej podstawie wyodrębniamy ład jednostkowy i ład społeczny.

Podmiotem ciągłego tworzenia ładu jednostkowego jest osobowość ludzka; idzie tu o

ład myśli, ich wewnętrzną i logiczną spójność, ich hierarchizację, podporządkowanie,

sprowadzenie do najogólniejszych zasad i tworzenie w ten sposób jednolitego obrazu

świata, ale też i własnego miejsca w świecie rzeczy i ludzi. Tworzenie takiego ładu w

sobie i poza sobą dokonuje się na przestrzeni całego życia ludzkiego [Adamski, 1999,

s.18-25].

Wydaje się, że postmodernistyczna rzeczywistość powoduje rozchwianie

aksjonormatywnego ładu społeczno-moralnego. Znaczy to, że wielokrotnie jednostki

i grupy zapominają o wartościach moralnych, że są one lekceważone lub że nie ma na

nie miejsca w jednostkowej i społecznej świadomości, co może oznaczać brak

elementarnej wiedzy na ten temat.

95

Elementy składowe, konstytuujące rozchwianie ładu społeczno-moralnego w

polskim społeczeństwie opisywał Józef Majka. Na pierwszym miejscu wymienił

kryzys prawdy oznaczający zakłamanie w życiu społecznym, przejawiający się

między innymi w:

• dziedzinie ideologicznej, z jej indoktrynacją młodego pokolenia;

• zafałszowaniu języka społeczno-politycznego — języka moralności;

• budowaniu tzw. „socjalistycznego systemu wartości”;

• oportunizmie myślowym, oznaczającym obłudę wypowiedzi -

wypowiedzi wg życzenia;

• braku odpowiedzialności za wypowiedziane, głoszone treści. Wynikał on

z monopolu władzy na informację, z cenzury, z „prawa” do tajemnicy państwowej

[Majka,1988, s.12.].

Nową sytuację społeczno-moralną okresu liberalizmu i postmodernizmu

zdaniem wielu moralistów wyznacza:

skrajny, nieliczący się z dobrem wspólnym indywidualizm;

praktyczny materializm;

nade wszystko moralny relatywizm.

Głównymi kategoriami, wokół których koncentruje się działanie człowieka systemu

liberalnego, są:

• swoiste pojmowanie dobra i zła;

• wolność jako przymiot i prawo osoby ludzkiej;

• pluralizm jako cecha kultury;

• tolerancja jako regulator życia społecznego.

Moralność postmodernistyczna opiera się na przekonaniu, że każdy człowiek

może czynić i zaniedbywać wszystko, co zechce, bowiem:

• wszystko jest tyle samo warte;

• każdy może mieć swoją własną prawdę;

• każdy może mieć swoje własne dobro moralne;

96

• nie istnieje żadne absolutne kryterium poznawcze, etyczne, estetyczne

dobra i zła;

• nie istnieje obiektywna prawda.

2. Treści pism młodzieżowych

Wolność, którą cieszą się media, niesie ze sobą z jednej strony wiele

pozytywnych skutków, z drugiej jednak pojawiają się liczne zagrożenia. Odbiór

przekazów (programów) rozstrzyga się po stronie odbiorczej.

Jeśli chodzi o pisma młodzieżowe, to ze względu na ich wielość i

różnorodność możliwe jest tutaj podanie jedynie informacji natury ogólnej. Są to

więc pisma kolorowe, zawierające wiele zdjęć, zwłaszcza idoli muzyki

młodzieżowej. Publikują ponadto plotki z życia gwiazd, plotki o aktorach, informacje

na temat miłości i seksu, filmu, informacje na temat urody, mody, zawierają także

reklamy.

Nie tylko jednak treści, ale sposób ich przedstawiania może wzbudzać

kontrowersje. Pisma te bowiem kreują ponowoczesną rzeczywistość, lansując pewne

wzorce zachowań i wzory osobowe. Na podstawie analizy pisma „Bravo” można

powiedzieć, że lansowany jest następujący model: dziewczyna dba jedynie o wygląd

zewnętrzny: cerę, włosy, paznokcie itd. Jeśli zaś dziewczyna poznaje chłopaka, to na

początku powinna sprawdzić, spod jakiego jest znaku zodiaku [Adamski, 1999, s. 67-

73].

Tak więc w pismach młodzieżowych przedstawiany jest nadzwyczaj ubogi

ideał osobowy. Dziewczyna skoncentrowana jest właściwie jedynie na swoim

wyglądzie zewnętrznym, który w istocie decyduje o jej powodzeniu. Dostrzegamy

tutaj model dziewczyny ponowoczesnej, wyzwolonej, dla której ważny jest jedynie

wygląd zewnętrzny. Warto zwrócić uwagę, że w analizowanych pismach

przeznaczonych dla młodzieży propaguje się specyficzne podejście do sfery

seksualnej, która jest całkowicie oddzielona od miłości, oczywiście także od miłości

małżeńskiej. Pomija się przy rozważaniu tych tematów całkowicie aspekty społeczne,

moralne czy religijne, propagując wzory hedonistycznego zachowania, łatwe i nie

wymagające wysiłku, odwołujące się do najbardziej powierzchniowej sfery życia

97

człowieka. Przy okazji prezentacji tych treści nie wspomina się o odpowiedzialności

za podejmowane czyny.

3. Postmodernistyczne oddziaływanie treści przekazów telewizyjnych

Sygnalizując rolę telewizji, a zwłaszcza jej znaczenie aksjologiczno-społeczną

w przekazywaniu wzorów i modeli propagujących ponowoczesnego człowieka i

ponowoczesny sposób funkcjonowania w społeczeństwie, należy zwrócić uwagę na

to, że telewizja podobnie jak inne media oddziałuje poprzez treści, ale także poprzez

czas, który odbiorca im poświęca. Możemy więc powiedzieć o oddziaływaniu

indywidualnym, ale także o oddziaływaniu, które wpływa na funkcjonowanie

rodziny.

O ile technika w nowoczesności sprzyjała opanowywaniu natury, tak w

postmodernizmie możliwości techniki, także techniczne możliwości mass mediów,

wypierają naturę, również wówczas, kiedy funkcjonuje ona poprawnie.

Lansowany przez telewizję, szczególnie poprzez reklamy, konsumpcyjny styl

życia związany jest bezpośrednio z industrializacją i komercjalizacją. Przedstawiane

w programach telewizyjnych i reklamach takie dziedziny życia jak: nauka, kultura,

sport, a nawet religia podporządkowane są zasadom gry rynkowej. Aby jednak

możliwa była komercjalizacja, niezbędny jest wzrost konsumpcji dotyczący coraz

większej liczby klientów. Odbiorca programów telewizyjnych jest zachęcany do

konsumpcyjnego stylu życia poprzez nieustannie doskonaloną sztukę marketingu

oraz rozbudowany przemysł reklamowy. Tak więc konsumowane są dobra

wytwarzane w nadmiarze.

Również współczesny postmodernistyczny człowiek w ogromnym stopniu

„konsumuje” dobro, którym jest informacja. Współczesny postmodernistyczny

odbiorca wręcz zachłystuje się – stworzonymi przy pomocy wyrafinowanych technik

– kolorowymi obrazami, będącymi synonimem nieograniczonych możliwości, czy

też nieograniczonej wolności. Propagowana przez media potrzeba spontanicznego

samostanowienia skłania go do odrzucenia związanych z tradycją konwenansów.

98

Bezpośrednio z powyższym związany jest proces globalizacji, będący formą

dominacji i zależności, której istotą jest podporządkowanie peryferii normatywnemu

centrum, mającemu edukować świat w sposób cywilizowany [Melosik, 1995, s. 79.].

W programach telewizyjnych, a także w analizowanych wcześniej

czasopismach dla młodzieży można zauważyć zasygnalizowane wyżej zjawiska –

przejawy aksjologiczno-społeczne postmodernizmu. Są to: konsumpcjonizm,

uniformizacja oraz globalizacja.

Reklamy poprzez ukazywanie określonych wzorców promują konsumpcyjny

styl życia, kształtują potrzebę posiadania nowych i coraz to nowszych produktów,

czy też zdobywania nowych doświadczeń [Ejsmon, 2005, s. 319].

Funkcją reklamy oprócz informowania, nakłaniania, przypominania i

wzmacniania jest również tworzenie u widza przekonania o przynależności do

określonych wspólnot. Używając określonych produktów można zostać zaliczonym

do ludzi nowoczesnych, oszczędnych, pozbawionych stresu itp.

4. Rola socjalizacyjno-wychowawcza komputera i multimediów

a) Treści gier komputerowych

Gry komputerowe także należy analizować pod kątem treści. Dla dziecka

granica pomiędzy światem rzeczywistym a tym oglądanym na ekranie komputera

zaciera się. Oddziaływanie poszczególnych treści na psychikę gracza spotęgowane

jest przez coraz doskonalszą grafikę, perfekcyjnie dobraną muzykę i efekty

dźwiękowe. Ogólny klimat gry tworzony jest przez dźwięk, kolor i obraz [Braun-

Gałkowska, 2006, s.22]. Powyższe elementy łącznie działają na psychikę odbiorcy.

Świat gier odmienny jest od świata rzeczywistego.

Także wartości, które odgrywają priorytetową rolę w grach, nie zawsze są

zgodne z tymi, które człowiek ceni w prawdziwym życiu. Wydaje się, że relatywność

i względność wartości musi mieć wpływ na życie „komputerowców”. Zauważamy

tutaj swoiste pojmowanie dobra i zła, przy czym w grach nie ma wyraźnej różnicy

między dobrem a złem. Dlatego też gracz, który wykonuje złe czyny bez poczucia

winy za nie, po pewnym czasie może zatracić umiejętność rozgraniczania dobra i zła.

99

Z badań przeprowadzonych w Katedrze Psychologii Wychowawczej i

Rodziny, Katolickiego Uniwersytetu Lubelskiego wynika, że wartości wyznawane

przez „komputerowców” rzeczywiście ulegają zmianie. Dla „komputerowców”

„bycie dobrym człowiekiem” nie przedstawia właściwie żadnej wartości.

Większość popularnych gier komputerowych powszechnego użytku zawiera

treści agresywne, magiczne, czy wręcz pornograficzne. Gry komputerowe często

zawierają elementy zafałszowujące moralność. Propagują brak odpowiedzialności, a

nade wszystko lansują relatywizm. Treści gier zawierają przemoc, magię oraz

pornografię.

Przemoc

Wielokrotnie jedynym przeznaczeniem domowego komputera stają się gry

komputerowe propagujące przemoc i wyszukaną agresję. W ten sposób ogólnie

dostępne gry trafiają na najbardziej „podatny grunt”, jakim jest psychika dziecka.

W grach ogólnie dostępnych na rynku przemoc jest czymś powszechnym, choć

częstokroć tych gier nie zalicza się do gier agresywnych. Przykładem niech będą

chociażby niektóre gry RPG (role-playing games), np. Diablo czy Helen II: ...widać

tylko poświatę wokół idącej postaci, słychać odgłosy stawianych kroków, chrupot

powstających z ziemi kościotrupów, szelest skrzydlatych bestii... [Gawrysiak, 1998,

s.257].

Magia

Wiele gier komputerowych powszechnego użytku zawiera także treści

magiczne. Dla przykładu w popularnej grze Dungeos and Dragons (Lochy i smoki)

grający wciela się podczas walki w różne postacie, spotykają go różne wydarzenia.

Akcja toczy się w świecie magii (...). Gra w sympatyczny początkowo sposób zwabia

do królestwa magii, ciemności i piekła [Noga, 2005, s. 91].

Także w grze Doom w pierwszym etapie pojawia się symbolika satanistyczna i

masońska (głowa kozła wpisana w koło i ograniczona pentagramem, trójkąt, z

cyrklem i węgielnicą z wpisanym w środek ,,Okiem Opatrzności”). Jednym z etapów

gry jest nawet przygotowanie do czarnej mszy. Na ekranie ukazuje się ołtarz,

wspomniany już trójkąt, a wszystko to wieńczy świeżo wyrwane, czerwone serce. Z

100

przykrością trzeba stwierdzić, iż nie mamy tu do czynienia ze światem bajkowym,

który uruchamiałby wyobraźnię. Gdzie zło byłoby nazwane po imieniu, a dobro

zawsze odniosłoby zwycięstwo. Prawda nie jest tu oczywista, jest raczej rozmyta i

niepewna. Mamy tu nawet wiekokrotnie do czynienia z okultyzmem [Noga, 2005, s.

91].

Magiczne umiejętności posiada także bohater gry przygodowej Psychic

Detektive. Gracz wnika w umysły napotkanych postaci, mogąc w nieskrępowany

sposób uczestniczyć w ich życiu. Od obserwatora zdarzeń odbiorca gier

komputerowych przeszedł więc do roli obserwatora życia [P. Gawrysiak, P.

Mańkowski, A. Uchański,1998, s. 227]. Przerażający jest fakt, iż można bez żadnych

zobowiązań uczestniczyć w cudzym życiu.

Pornografia

Analizując treści gier komputerowych możemy mówić dziś o komputerowym

przemyśle erotycznym. Wśród gier komputerowych znaleźć można te najprostsze:

zestawy obrazków, rozbierane pokery, ale także gry stricte erotyczne a nawet tzw:

Cyberseks.

Pewien niepokój może wzbudzać już sam wygląd niejednej bohaterki gry

komputerowej – jest to młoda kobieta, skąpo ubrana o nienagannych kształtach, a

często jej pierwowzorem bywa jakaś znana modelka, czy popularna aktorka.

Producenci gier komputerowych posuwają się jednak znacznie dalej.

Wystarczy chociażby przytoczyć jako przykład grę o znaczącym tytule: Erotica

Island.

„Nikt nikogo nie morduje. Nie leje się krew. Ale gra jest od lat 18. Dlaczego?”

[Łukasik, 2001, s. 61]. Na to pytanie bardzo łatwo odpowiedzieć. Wystarczy

przeanalizować akcję gry. Wszystko dzieje się na wyspie, bynajmniej nie bezludnej.

Bohaterem jest mężczyzna mający za zadanie „zbałamucić” siedem najpiękniejszych

kobiet. Zadaniem gracza jest mu w tym pomóc. Nietrudno wyobrazić sobie, jak

wyglądają bohaterki i jakże skąpe (o ile w ogóle) są ich ubiory.

Nie można oczywiście generalizować twierdząc, że wszystkie gry zawierają w

swej treści przemoc, pornografię czy magię. Są i takie, które rozwijają wyobraźnię

101

przestrzenną, sprzyjają rozwijaniu umiejętności planowania strategicznego,

poszerzają wyobraźnię. Uczą podejmowania decyzji i zastanawiania się nad ich

konsekwencjami.

Oddziaływanie gier komputerowych na dzieci i młodzież

Producenci gier komputerowych prześcigają się w pomysłach, aby zaskoczyć,

olśnić i oszołomić graczy swoim nowym produktem. Czasami niestety usiłują

zwrócić uwagę na swoje gry poprzez eskalację w nich przemocy. W wyniku tego gry

coraz częściej przerażają ogromnym ładunkiem agresji i wyrafinowanego

okrucieństwa. Według badaczy wiele z nich (ok. 85-90%) przedstawia akty przemocy

i destrukcji, pokazując śmierć i zniszczenie [Noga, 2005, s. 105-125].

Zdecydowana większość to gry, których głównym tematem są zmagania

pojedynczych bohaterów lub całych armii z wirtualnym przeciwnikiem. Są one pełne

scen przemocy, krew leje się obficie, a zwycięzcą zostaje ten, kto w sposób

wyrafinowany i okrutny unicestwi przeciwnika. Bardzo często cała akcja sprowadza

się tylko do jednego celu, a mianowicie: zabić wszystko, co się porusza. Bohater, w

którego wciela się sam gracz, ma za zadanie unicestwić wszystkie napotkane

stworzenia, używając w tym celu rozmaitych narzędzi. To właśnie on - użytkownik

komputera jest w centrum toczącej się akcji i to on sam wybiera możliwości

pokierowania nią. Żeby grać i wygrywać, musi identyfikować się z agresorem, czyli

osobą dokonującą czynów przemocy. Bywa również, że agresja jest środkiem do

osiągnięcia celu, występuje jakby przy okazji. Wielokrotnie gry są tak

skonstruowane, że w polu widzenia uczestnika znajdują się przeciwnicy, a także jego

ręka z bronią, np. rewolwerem, pistoletem, czy piłą tarczową. Dokładnie widoczni są

atakujący przeciwnicy, akt zabijania oraz ich zakrwawione szczątki. Czasami istnieje

możliwość ponownego obejrzenia zabitego przeciwnika z różnych punktów

widzenia, można spojrzeć konającej ofierze w oczy, czy nawet podeptać zwłoki.

Wszystko to odbywa się w odpowiedniej oprawie muzycznej, w towarzystwie

krzyków, jęków ofiary czy odgłosów łamanych kości. Gracz, którym najczęściej jest

dziecko, nie tylko ogląda te nasycone przemocą „zabawy”, ale sam dokonuje czynów

agresji.

102

Faktem jest, że gry komputerowe nie niosą groźby wyniszczenia

biologicznego, ale człowiek przestaje być panem samego siebie i swojego czasu.

Zdarza się także, że z powodu zaangażowania w gry komputerowe osoba wchodzi w

konflikt ze swoim najbliższym otoczeniem, najczęściej z rodzicami. Gry

komputerowe określa się czasem w literaturze jako „elektroniczne LSD".

b) Internet i jego możliwości w ponowoczesnym świecie

Internet jest jednym z czynników kształtujących nie tylko postawy społeczne,

ale i moralne młodzieży – w szczególności dotyczące stosunku do dobra i zła

[Mastalerz, Bożek, 2006, s.41 i nast.].

Wśród korzystających z Internetu obserwuje się zjawisko uzależnienia

podejmowanych decyzji od opinii znalezionych w Internecie (opini, które nie zawsze

są zgodne z prawdą). Nie należy zapominać również o tym, że dzieci dzięki

Internetowi bez względu na wiek mają dostęp do filmów przesyconych przemocą,

które poprzez zawarte w nich brutalne sceny sprawiają, że młody człowiek oswaja się

z agresją, obojętnieje na nią. Co prawda wprowadzane są ograniczenia poprzez

stosowanie filtrów, np. filtra rodzinnego, jednakże strony zawierające np. treści

pornograficzne często mieszczą się na stronach o niewinnych tytułach. W Internecie

jest bardzo dużo stron pornograficznych wypaczających pojęcie miłości i

kształtujących w młodych ludziach przedmiotowe ujęcie płciowości, a nawet

oferujących możliwość zarobkowania poprzez działania związane z szerzeniem

pornografii. Użytkownicy często wchodzą na strony niepożądane dlatego, że ich

nazwy nie odzwierciedlają zawartości. Dlatego w niektórych przypadkach dostęp

dzieci i młodzieży do sieci powinien zostać ograniczony.

Internet daje nieograniczone możliwości porozumiewania się. Jeśli

wymieniamy poglądy z osobą poznaną przez Internet, to tak naprawdę nie wiadomo,

kto siedzi z drugiej strony ekranu i czy treści które czytamy, są prawdziwe.

Anonimowość odbiorcy i nadawcy, szczególnie w odniesieniu do tak

nieakceptowanych społecznie dziedzin jak pornografia, jest niezwykle groźna ze

względu na trudności wynikające z identyfikacji autora niecenzuralnych treści.

103

W przypadku nieustającego kontaktu z technologią informacyjną świat przez

nią kreowany staje się z czasem światem wirtualnym, całkowicie zastępującym

rzeczywistość, co nie pozostaje bez wpływu na kształtowaqnie osobowości, nie

zawsze oczekiwanej przez społeczeństwo.

Pojawienie się komputerów spowodowało więc z jednej strony wzrost

możliwości pracy intelektualnej, stymulując zmiany kulturowe i społeczne, ale z

drugiej strony wytworzyło sztuczny, wirtualny świat, coraz trudniej odróżnialny od

rzeczywistości [Siemieniecki, 1995, s. 5]. Zastosowanie Internetu przyczynia się

także do zagubienia prywatności ucznia, nawet w środowisku szkolnym i domowym.

Coraz częściej młodzi ludzie próbują zamknąć się w czterech ścianach własnego

pokoju, łudząc się, że w ten sposób znajdą choć chwilę dla siebie. Tymczasem

podłączenie komputera do sieci sprawia, że coraz trudniej jest zachować

anonimowość i spędzić chwilę w samotności. Kontakt z rówieśnikami, rodzicami czy

nauczycielami coraz częściej ograniczony zostaje do minimum, gdyż młodzi ludzie

wolą przeznaczyć czas na przesiadywanie przed ekranem monitora. Tymczasem

życie w świecie mnogości informacji płynących z sieci, w którym każda sekunda jest

tak cenna, sprawia, że użytkownik nie umiejący wyszukiwać interesujących go treści

gubi się. Problemem staje się więc wybór między tym, co pożądane, niezbędne a tym,

co niepotrzebne lub wręcz szkodliwe. Wynika z tego wniosek, iż z komputera

korzystać należy rozważnie, aby wirtualny świat nie przesłonił rzeczywistości.

Podsumowanie

Wydaje się, że obecnie dla zbyt wielu ludzi takie słowa jak moralność, dobro,

zło, wartość moralna to nic innego, jak puste dźwięki. Media i multimedia sprzyjają

budowaniu przekonania, że czyny oraz słowa nie zawsze mają wymiar moralnego

dobra lub zła.

Tak więc dzięki mass mediom i multimediom oprócz zasygnalizowanych

wcześniej treści mamy dostęp do informacji na temat:

• upadku moralności w sferze gospodarczej — moralności pracy, który

przejawia się w zaniku związku między obowiązkami a prawami w dziedzinie życia

gospodarczego;

104

• upadku moralności społecznej, przejawiającej się między innymi w

takich postaciach jak: bezwład w życiu społecznym, paraliż twórczej inicjatywy

społecznej i gospodarczej;

• bezsilności wobec wszechwładzy biurokracji;

• upadku moralności, przejawiającym się w aborcji, narkomanii i

pospolitym bandytyzmie, alkoholizmie.

Ponowoczesny człowiek funkcjonuje w ponowoczesnych czasach, w których

media i multimedia odgrywają niezaprzeczalną rolę. Aby pozostał on dalej

indywidualnym, odrębnym bytem, z wszystkimi przymiotami konstytuującymi go

jako osobę, winien mieć także świadomość roli mediów i multimediów.

Podnoszenie wartości osoby ludzkiej, także w czasach ponowoczesności,

winno odbywać się:

• na płaszczyźnie kształtowania postaw — sięgając do duchowego wnętrza

człowieka i uświęconych tradycją niezmiennych norm moralnych,

• na płaszczyźnie struktur — dla uzdrawiania organizmu społecznego

zdeprawowanego w minionym okresie i demoralizowanego pod wpływem tendencji

sekularystycznych postmodernizmu.

Podsumowując należy stwierdzić, że z jednej strony postmodernistyczny

relatywizm wyłączający niezmienne prawa moralne, z drugiej strony powszechność

mass mediow i multimediów - mających wpływy socjalizacyjne lub

antywychowawcze - ujawniają potrzebę wychowania prawych sumień, kształtowania

świadomości prymatu wartości moralnych. Wydaje się to niekwestionowanym

warunkiem budowy zdrowych moralnie struktur społecznych, politycznych czy

ekonomicznych, co z kolei stwarza dogodne warunki rozwoju osoby, w końcu

społeczeństwa.

Pedagodzy, nie poprzestając na analizie rzeczywistości edukacyjnej, mają

świadomość, że edukacja nie przebiega w izolacji od sytuacji społeczno-moralnej

społeczeństwa. Nie bez znaczenia są także różnego rodzaju szersze wpływy

kulturowe, cywilizacyjne, także te związane z powszechnością mediów, mass

105

mediów i multimediów i przekazywanymi przez nie treściami oraz czasem im

poświęcanym.

Bibliografia:

1. Adamski F. Edukacja, rodzina, kultura. Kraków, 1999.

2. Bobrowska B. Nowe pisma młodzieżowe a wychowanie [w:] F. Adamski (red.),

Wychowanie na rozdrożu. Personalistyczna filozofia wychowania, Kraków, 1999.

3. Braun-Gałkowska M., Ulik I. Zabawa w zabijanie. Warszawa, 2000.

4. Ejsmond M., Kosmalska B. Media, wartości wychowanie. Kraków, 2005.

5. Gawrysiak P., Mańkowski P., Uchański A. Biblia komputerowego gracza.

Warszawa, 1998.

6. Łukasik Erotica Island, “Secret Service”, nr 7-8, 2001.

7. Majka J. Kościół wobec społeczno-moralnej odnowy narodu polskiego, „Znaki

Czasu”, 1988, nr10.

8. Melosik Z. Postmodernistyczne kontrowersje wokół edukacji, Toruń – Poznań

1995.

9. Noga H. Bohaterowie gier komputerowych – implikacje pedagogiczne.

Kraków, 2005.

10. Pytel K. Wpływ Internetu na rozwój i zachowanie dzieci i młodzieży, [w:]

Konferencja naukowa: Cyberuzależnienia, 9.X.2006 r. Wydz. Pedagogiczny

Akademii Pedagogicznej w Krakowie / red. Elżbieta Mastalerz; AP im. KEN w

Krakowie IT. — Kraków: AP im. KEN, 2006. — (Monografia / Akademia

Pedagogiczna im. Komisji Edukacji Narodowej w Krakowie).

11. Pytel K. Wybrane przykłady wykorzystania hybrydowych układów

pozyskiwania energii odnawialnej. Ogólnopolskie Forum Odnawialnych Źródeł

Energii 2004, Warszawa, 29-31 III 2004.

12. Pytel K. Ocena znajomości technik e-lerningu przez wybraną grupę studentów

uczelni pedagogicznej, [w:] Walat W.(red.), Technika-Informatyka-Edukacja.

Teoretyczne i praktyczne problemy edukacji informatycznej, Rzeszów, 2007.

106

13. Siemieniecki B. Komputer w edukacji. Podstawowe problemy technologii

informacyjnej. Toruń, 1995.

14. Smart B. Postmodernizm. Poznań, 1998.

А. ПЕТРИКОВА

ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ТЕКСТ КАК ИСТОЧНИК ПОСТИЖЕНИЯ ИНОЯЗЫЧНОЙ КУЛЬТУРЫ

Слово культура происходит от латинского слова colere, что означает

культивировать или возделывать почву. И хотя существует около 200

определений культуры, все-таки у них есть общие объединяющие моменты.

Это прежде всего аксиологический компонент. Ценности являются

центральным элементом в понимании культуры. Как известно, ценности

делятся на материальные и нематериальные, т.е.духовные. В образовательных

целях мы учитываем определение культуры, которое упоминает именно

духовные ценности, материально воплощенные, созданные и создаваемые

человечеством во всех сферах бытия. Для русского человека ценностью

является, например, его историческое прошлое: возникновение Киевской Руси

в 9 веке и принятие православия, что является началом религиозного

монотеистического развития государства. Для словацкого человека ценность

представляет возникновение Велико-Моравской империи в конце 8 века,

основание ее центра в городе Нитра. Раздробленные племена как на Руси, так и

на территории современной Словакии не могли долго поддерживать свой

статус на политической арене Европы. Объединение племен было выигрышем

для всех их членов. Исторически сложилось так, что в Словакии было

сооружено множество градов. Град является не только материальной, но

духовной ценностью: град обозначал сильную позицию владельца,

защищенность для его подданных, и история его сопровождалась различными

легендами (история грофки из Чахтиц Елизавета Батори, Elizabeth Bathory,

жившей в 17 веке и известной под прозвищем кровавая, до сих пор волнует

107

историков, писателей, кинематографистов). Все это высоко почитается

словацким народом. Для русского народа такой ценностью является Кремль.

Таким образом, культура является неотъемлемым достоянием каждого

народа, именно это важно учитывать не только при изучении иностранного

языка, но и при диверсификации дисциплины Дидактика русского языка для

словацких студентов. В рамках диалога культур происходит учет фактов

культуры России, а язык является неотъемлемым компонентом этой культуры в

её диалоге с родной, словацкой культурой. При подготовке будущего

преподавателя иностранного языка в условиях поликультурного и

полиязычного мира мы считаем важным придерживаться вышеупомянутой

концепции.

Итак, в процессе преподавания частной Дидактики также осваивается

иноязычная культура, что происходит в сопоставлении со словацкой культурой,

анализируюся аналогичные и отличающиеся явления в родном языке и

культуре. Нахождение культурных различий способствует преодолению

барьера, возникающего в общении носителей русской и словацкой культур.

В соответствии с данной целью в рамках семинаров по Дидактике

русского языка под нашим руководством реализуется проектная деятельность

студентов-магистров, с прогнозированием подходящего учебного материала и

использованием учебных, а также оригинальных текстов в процессе обучения.

По словам И. Р. Гальперина: «Текст — произведение речетворческого

процесса, обладающее завершенностью, объективированное в виде

письменного документа, литературно обработанное в соответствии с типом

этого документа, произведение, состоящее из названия (заголовок) и ряда

особых единиц (сверхфразовых единств), объединенных разными типами

лексической, грамматической, логической, стилистической связью, имеющее

определенную целенаправленность и прагматическую установку»

[Гальперин, 1981, с. 18]. Н.Д. Зарубина понимает текст как «письменное по

форме речевое произведение, принадлежащее одному участнику

108

коммуникации, законченное и правильно оформленное» [Зарубина, 1981, с.

11].

Э. Г. Азимов, А. Н. Щукин в словаре методических терминов [2009]

пишут, что текст (от лат. textum – связь, соединение) – это результат говорения

или письма, продукт речевой деятельности. Текст также является основной

единицей коммуникации, которой человек пользуется в процессе речевого

общения. Текст имеет свои текстовые категории: единство темы и замысла,

относительная законченность, связность, синтаксическая, композиционная и

логическая внутренняя структура; отнесенность к определенному стилю:

разговорному, публицистическому, научному и др.

С точки зрения методики тексты бывают аутентичными, которые можно

адаптировать в учебных целях и с учетом языкового уровня учащихся.

«Учебным текстом может быть «любой факт культуры иностранного языка,

целесообразный для учебной коммуникации и имеющий знаковую функцию»

[Арутюнова, 1990, с. 76]. Текст в учебнике иностранного языка выступает: 1)

как основной источник социокультурной информации о стране изучаемого

языка, 2) как материал для развития разных видов речевой деятельности,

содержательная основа речи, 3) как объект иллюстрации функционирования

языковых единиц. [Азимов, Щукин, 2009, с. 309-310].

Таким образом, текст рассматривается как речетворческое

произведение, как продукт речи, как основная единица речи.

Продуцирование текстов и их осмысление происходит в процессе

коммуникации или для достижения целей общения. Текст, как правило,

реализуется в письменной форме и является законченным произведением.

Текст имеет собственную внутреннюю структуру и обладает средствами

связности его частей.

Учитывая все сказанное, мы понимает художественный текст как

аутентичный текст, который является источником познания иноязычной

культуры.

109

В рамках проекта «Иноязычная культура сквозь призму художественного

текста» под нашим руководством студенты разрабатывали текстовые

упражнения для художественного текста «Ёлка для больного Илюши» (1967 г.

из «Детского уголка» Л. Солнцева). Текст подходит для словацких учеников 5 –

6 класса основной школы и может быть использован в рамках тематического

блока «Новый год. Елочные игрушки». Для словацких учеников эта тема

представляет большой интерес, так как Новый год в Словакии отмечается

иначе, чем в России. И подарки носит не Дед Мороз со Снегурочкой на Новый

год, а Иисус Христос на Рождество Христово. Мы исходили из того, что

текстовые упражнения - это вид упражнений, которые опираются на текст.

Перед чтением текста необходимо провести предтекстовую работу. Во-

первых, с использованием метода карты памяти можно записать ассоциации,

которые связаны со стимулом Новый год. После прочтения текста в рамках

послетекстовых упражнений можно дополнить реакции и осуществить

перессказ. Данный метод помогает развивать ассоциативное, творческое

мышление, решать творческие проблемы. Перед чтением текста важно

использовать дополнительный текст: выбрать из музыкального произведения

П.И. Чайковского Времена года, которое можно сравнить с произведением

западного композитора А. Вивалди с идентичным названием, ведь речь идет

также о тексте, но воплощенном в музыке [Kopčáková, Dytrtová, 2011], и такой

текст требует отдельного внимательного анализа.

Задание можно сформулировать так: Слушайте музыку и представляйте

себе зимнее время года. После прослушивания можно спросить, какой именно

месяц зимы ученики себе представили.

Следующим этапом предтекстовой работы является анализ картины, на

которой изображен больной мальчик, протягивающий руки к празднично

наряженной елке. Задание может звучать так: посмотрите на картину и

скажите, сколько лет может быть мальчику, лежащему в кровати.

110

[http://a270466.chat.ru/biblio/children/christmas/story.htm]

Как вы думаете, почему он лежит? Давайте придумаем ему имя. Если он

больной, что бы мы ему принесли, чтобы его порадовать?

Главной целью этого этапа является то, чтобы картина в представлении

учеников ожила и при помощи наводящих вопросов ученики смогли бы сами

сделать вывод о чем/ком мы будем читать на уроке.

Таким образом, происходит синтез нескольких органов чувств: слуха,

зрения, а также эмоциональная обработка поступающих сигналов. Учащиеся

погружаются в атмосферу текста еще до его чтения.

Перед чтением необходимо провести языковой анализ единиц, связанных

с темой или с текстом. Например,

1. Образуйте имена прилагательные от имен существительных:

Игрушки для украшения елки, – какие?-…(елочные).

Шары из стекла-какие?-….

Флажки из бумаги-какие?….

Зайцы из пластмассы,- какие?….

Флажки разных цветов, – какие?….

Во время чтения можно обратить внимание учеников на то, что надо

будет ответить на вопрос: Почему Илюше принесли елочку прямо домой? Что

лучше подарить шоколад или просто радость? Далее следует чтение самого

рассказа «Ёлка для больного Илюши». - Костя, куда это ты бежишь с этой маленькой елочкой? - спросил Дима своего

школьного товарища.

111

- А, здравствуй, Дима! Видишь ли, мы пригласили на нашу ёлку Илюшу - маленького

сына ночного сторожа, но он не может прийти к нам, так как заболел и вторую неделю не

встаёт с постели. Отец дал мне денег на гостинцы, мама ещё добавила... И вот я на эти

деньги купил ёлочку, шесть свечек с подсвечником и два больших яблока и всё это несу

больному Илюше.

- Если ты ничего не имеешь против, я пойду с тобою. - сказал Дима. - у меня тоже

есть немного денег. Скажи, что я мог бы купить маленькому больному?

- Знаешь, - воскликнул Костя. - купи большую блестящую звезду и пару сладких

апельсинов: больным полезно есть фрукты.

Дима купил звезду и апельсины, и они направились к дому, где жил сторож. Ещё в

коридоре мальчики повесили на ёлочку свечки, прикрепили звезду. Запасливый Костя достал

спички. Они постучали в дверь после того, как зажгли все свечи. Им открыла дверь жена

сторожа. От радостного восторга она всплеснула руками. Ёлочку поставили на столик

перед больным, который дремал. При виде ёлочки его лицо прояснилось и глаза засверкали.

Он протянул мальчикам исхудалые ручонки и сказал:

- Как я рад! Спасибо!

Отец Илюши горячо благодарил добрых детей, и мать со слезами пожелала им,

чтобы Сам Господь наградил их. Мальчики вышли взволнованные.

- Спасибо тебе, Костя, что ты позволил мне пойти с тобою. - сказал Дима,

протягивая Косте руку.

- И подумать только, - удивлялся Костя, - вместо шоколада можно столько радости

доставить себе и другим!

После прочтения рассказа необходимо провести послетекстовую работу,

целью которой является повторение, закрепление знаний по тексту и их

использование в определенной ситуации.

1. Подчеркните все слова в рассказе, которые связаны с украшением

ёлки.

2. Напишите, какие персонажи выступают в рассказе.

3. Скажите, какие качества свойственны Кости и Диме.

4. Ответьте на вопросы:

А) У кого была маленькая ёлочка?

Б) Почему Илюша не мог прийти к Косте в гости?

112

В) Что Костя решил купить на деньги, которые он получил от мамы и

папы?

Г) Кто решил идти с Костей в гости к Илюше?

Д) Чем мальчики украсили ёлочку?

Е) Что сделали мама и папа Илюши, когда увидели мальчиков с ёлочкой?

Ё) Что вы думаете, правильно ли поступили мальчики, когда они решили

Илюше принести ёлку? Почему?

5. Когда люди в Словакии украшают ёлку? Когда украшается ёлка в

России? Что вы знаете о празднике Рождества Христова и Новом годе. Как

они отмечаются в России, а как в Словакии?

6. Что вы знаете о том, чем украшалась ёлка в прошлом? Чем

украшается ёлка в нынешнее время?

7. Говорится, что во время праздника Рождества Христова люди

должны друг к другу хорошо относиться. Что вы об этом думаете?

8. Домашнее задание: выучите стихотворение С. Маршака Новый

год.

Таким образом, студенты осуществили разработку урока по теме Новый

год, которая позволяет акцентировать теорию диалога культур. Сами того не

подозревая, они погрузились в работу с иноязычным художественным текстом,

который для их уровня, конечно, уже не представляет сложность. Но обработка

упражнений к тексту и поиск материалов был энергичным и творческим, что

собственно говоря является целью преподавания в современном вузовском

образовательном процессе: подать импульс, показать направление, а результат

в руках самих студентов, которые могут свободно реализовать себя в

творческом процессе.


1. Азимов, Э. Г. - Щукин, А. Н. Новый словарь методических терминов и

понятий (теория и практика обучения языкам). – М.: Издательство ИКАР, 2009.

– 448 с.

113

2. Гальперин, И. Р. Текст как объект лингвистического исследования. –М.,

1981. – С. 18.

3. 3арубина, Н. Д. Текст: лингвистический и методический аспекты. – М.,

1981. – С. 11.

4. Ипполитова, Н. А. Текст в системе обучения русскому языку в школе:

Учеб пособие для студентов пед. вузов. – М.: Флинта, 1998. – 176 с.

5. Пассов Е.И. Программа-концепция коммуникативного иноязычного

образования. «Развитие индивидуальности в диалоге культур». – М.:

Просвещение, 2000.

6. Карасик, В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. –Волгоград:

Перемена, 2002. – 477 с.

7. Kopčáková, S. Slovo o umení bez slov. – Prešov: Prešovský hudobný spolok

Súzvuk, 2009. – 104 s.

8. Kopčáková, S. - Dytrtová, K. Interpretácia hudobného a výtvarného diela. –

Prešov: FF PU Prešov, 2011. – 197 s.

9. Vojteková, M. Predložky v spisovnej slovenčine a poľštine. Prešovská

univerzita v Prešove Filozofická fakulta, – Prešov 2011. – 163 s.

http://ejka.ru/blog/noty/page4/

http://www.solnet.ee/parents/log_52.html.

Л.В. ПОЛИЩУК

УКРАЇНСЬКО-БОЛГАРСЬКІ ЛЕКСИЧНІ АНАЛОГІЇ ЯК РЕЗУЛЬТАТ СЛОВ’ЯНСЬКОЇ ЛІНГВІСТИЧНОЇ ДИСТРИБУЦІЇ НА РІЗНИХ

ХРОНОЛОГІЧНИХ ЗРІЗАХ

Навчаючи іншій мові (близькоспорідненій, неспорідненій чи

далекоспорідненій, слов’янській або неслов’янській), не можна оминути як

внутрішньомовні процеси, так і екстралінгвістичні фактори, які впливають на

формування та розвиток будь-якої мовної системи. Найбільш гнучкою,

рухомою, відкритою є лексична гіпосистема, взаємопроникнення елементів якої

114

http://ejka.ru/blog/noty/page4/

http://www.solnet.ee/parents/log_52.html

не виключає контактування не тільки материнських мов, а і їхніх діалектів.

Тобто йдеться як про виділення, так би мовити, спільного генофонду, так і

ізоглос, що виникли внаслідок ареального сусідства тих чи інших народів та

їхніх мов, зокрема слов’янських. Тут маємо справу з типовим для слов'янських

мов явищем змішування, перетину окремих самостійних лінгвістичних систем.

Попри те, що всі слов'янські мови, в даному разі українська та

болгарська, як зазначає О. Царук, „зараз відзначаються амальгамованим,

різношаровим характером своєї структури, на підставі компаративного аналізу

все ж можна виділити маркуючі ознаки давньої, дійсно існуючої генетичної

спорідненості” [Царук, 1998, с. 110], яка виявляється у словникових дефініціях,

діалектологічних працях, художній літературі тощо. Саме словниковий склад є

репрезентантом всіх процесів, які відбуваються в мові на тому чи іншому етапі

розвитку її.

Болгарсько-українські аналогії нагадують нам про словенсько-антські

контакти ІІІ-VІІ століття (звісно й про давньоукраїнсько-болгарські зв'язки),

про етнокультурну взаємодію внаслідок часткового перетину корчацько-

празької та пеньківської культур, про спільні військові дії проти Візантії

(наприклад, спроба Святослава перенести столицю своєї держави до

болгарського Доростола), у національно-визвольній боротьбі болгарського

народу проти турецького іга за часів Богдана Хмельницького та ін. „І це не

дивно, бо якщо заглянути вглиб історії, то виявиться, що говори різних

слов’янських мов колись були ближчими між собою, ніж навіть діалекти однієї

теперішньої слов’янської мови” [Царук , 1998, с. 144].

Щодо давньоукраїнсько-болгарських зв’язків слід зазначити, що південна

територія сучасної України в VІ ст. входила до складу Великої Болгарії, якою

правив хан Кубрат, згодом стала першим притулком для 150 тис. переселенців-

болгар хана Аспаруха (681 р.). Сьогодні тут проживає найбільша болгарська

діаспора на Україні. Сучасну Південну Бессарабію цілком виправдано можна

назвати колискою Першого Болгарського царства. Предки українців і болгар

115

росли на землі, яку з просвітницькою місією відвідали солунські першовчителі

Кирило і Мефодій в моравсько-паннонський період їхньої діяльності.

Болгарсько-українські паралелі є результатом давньої приналежності

обох мов до карпатського лінгвогеографічного регіону, що виявляється через

наявність в лексиці спільних запозичень із латинської, грецької, фракійської,

кельтської мов, а також ряду германізмів. Так, наприклад, щодо давньої

взаємодії антської прамови й південно-словенських діалектів показовими є

українсько-болгарські маркери, наприклад: укр. крок – болг. крачка (синонім

стъпка), який не має однокореневого відповідника в українській мові, проте в

дієслівних формах укр. ступати – болг. стъпвам спільний корінь є [Укр.- болг.

сл., 2001, с. 111, 233]; укр. вир – болг. вир (синоніми – вър, топ, водовъртеж);

укр. левада – болг. ливадка (похідні – ливадче „невеличкий лужок”, ливадица –

зменшено-пестливе „лужок”) [Этимол. сл., 1974, с. 214].

Останні зафіксовані сучасними словниками болгарської мови і є давно

запозиченими з української ще зі значенням „пасовисько”. Щоправда зараз

частіше вживані номени паша, тулока в значенні „пасовисько” (український

фонетико-морфологічний варіант, частіше вживаний, толока).

Структурно й генетично релевантними є також лексичні паралелі: укр.

самотній, самота (але одинак „самотня людина”) – болг. самотен, самота

(похідне самотник функціонує зі схожим значенням) [Укр.- болг. сл., 2001, с.

218]; укр. сіромаха – болг. сиромах у значенні „бідняк, нещасна людина” [Укр.-

болг. сл., 2001, с. 223]; укр. бавитися в значенні 1) „затримуватися”

(здебільшого зустрічається з цим значенням лексема баритися), 2) „нянчити,

забавляти дитину” [Велик. тлумачн. сл., 2004,с. 32] – болг. бавя й похідне

бавно, яке виникло значно пізніше й українськими словниками не фіксується,

функціонують з тими ж значеннями; укр. мурий, мургавий (запозичене зі

східнороманських мов, в українській мові семантика його розширилася до

„конопатий”, інколи вживається в значенні „гнідий”) [Велик. тлумачн. сл.,

2004, с. 589] – болг. мургав „смуглявий” [Этимол. сл., 1974, ІІ, с. 113].

116

Одним з найяскравіших давніх слов'янських запозичень з латинської

мови ( до VІІ ст. н. е.) є номен коляда. Як вважає А.Десницька, балканізм

коляда (від лат. сalendae „календи, перший день місяця”) є свідченням давнього

зв'язку етнографічних традицій східного слов'янства з народами Балканського

півострова, що встановилися ще в давньогрецький період [Десницкая, 1984, с.

332]. Слід зауважити, що деякі назви свят фіксуються більше саме в українській

та болгарській мовах. Щодо нерівномірності поширення лексеми коляда в

структурах української та інших слов'янських (зокрема російській) мовах

Ф.Філін зазначав, що російське коляда – „різдвяний обряд, переважно на

Україні” [Этимол. сл., 1974, Х, с. 135].

Маркуючими формами лінгвістичної дитрибуцї в українській та

болгарській мовах є лексеми укр. дебелий – болг. дебел „дебелий, товстий,

повний, великий” [Укр.- болг. сл., 2001, с. 45], які можна віднести до шару

давніх словенських субстратних форм (праслов’янське *debelъ „великий”

[Этимол. сл., 1974, ІV, с. 202], невідоме в західних слов’ян).

Як явище українсько-болгарського паралелізму слід кваліфікувати й такі

слова, як болг. надвечер – укр. надвечір і похідні болг. надвечерие – укр.

надвечір’я [Укр.- болг. сл., 2001, с. 167], болг. лекар(ка) – укр. лікар(ка) [Укр.-

болг. сл., 2001, с. 116], болг. седя „сидіти” й „проживати” [Укр.- болг. сл., 2001,

с. 221] – укр. сидіти вживається лише з першим значенням, із другим

функціонує в розмовному мовленні.

Словники сучасної болгарської літературної мови фіксують такі номени,

як вуйчо (рідше вуйко) „дядько, брат матері” [Укр.- болг. сл., 2001, с. 44] і

стрийко „дядько, брат батька” [Укр.- болг. сл., 2001, с. 234], в українській мові

ці лексеми більше функціонують у діалектному мовленні південно-західних

говірок з тим же значенням вуй(ко), стрий(ко). Відповідно в українській та

болгарській мовах фіксуються похідні на позначення осіб жіночої статі вуйна,

стрийна.

Спорідненість лексичних елементів української та болгарської мов

виявляється й на рівні експресивно забарвленої, афективної лексики,

117

наприклад, болг. діал. ерепетим се „приндитися, надуватися” відповідає укр.

розм. є(я)репенитися „голосно, сердито кричати; бути незадоволеним”, „із

лайкою, із запалом кричати, спонукати до роботи” (функціонує в діалектному

мовленні Кіровоградської області, Добровеличківського району), які походять

із праслов’янського кореня *jarepętiti sę з тим же значенням [Этимол. сл., 1974,

VІІІ, с. 171-172].

Слід вказати, що українсько-болгарські лексико-семантичні ізоглосні

утворення не поодинокі й такі, що свідчать про давність їх функціонування в

українській діалектній мові, спостерігаємо в карпато-українських говірках та

південно-західному наріччі загалом, а також в східноукраїнських говорах. Так,

до назв деталей воза в болгарських говірках є точні відповідники в українській

(частково в інших слов'янських говірках): наосник (наосница, натосница) [Укр.

- болг. культ. зв., 1988, с. 115], столец (стол) [Укр. - болг. культ. зв., 1988, с.

121]; до номенів дишло(а), процеп „пристрій для запрягання тягла (великої

рогатої худоби) у віз” [Укр. - болг. культ. зв., 1988, с. 130] також є точні

структурно-семантичні відповідники в українських говірках.

Частково накладаються ряди болгарсько-українських назв приміщень для

худоби: болг. зимник (земник) – укр. зимник, здебільшого зимівник. Слід

зауважити, що ці лексеми функціонують лише в болгарській та українській

мовах.

Унаслідок тривалих міжмовних контактів у лексичній системі говірок

з'явилося багато спільних лексичних елементів, які функціонують із

невеликими фонетико-морфологічними відхиленнями, наприклад, болг. ружа

(ботан. алтея), штокроза „квітка із родини мальвових” – укр. ружа (варіант

рута, мальва); болг. арман „тік, гарман” відповідає українська лексема з

протетичним г гарман [ІХ Междунар. съезд, 1986, с. 74]; болг. бурде „погріб”,

„льох”, „землянка” і „землянка, в якій влітку зберігали реманент” [ІХ

Междунар. съезд, 1986, с. 75] – укр. бурдей, бурдея (більше зустрічається в

значенні „землянка на якійсь віддаленій дільниці землі”), наприклад, із цим

значенням, укр. лексема бурдей фіксується в повісті О. Кобилянської „Земля”.

118

Як українсько-болгарський модифікат, який виник на перетині двох

лінгвістичних зон, кваліфікуємо й болгарське лих (застаріле, поетичне), що

вживається з кількома значеннями, зафіксованими в Етимологічному словнику

слов'янських мов: 1) „лихой, молодецкий”, 2) „своенравный, причудливый”, 3)

„хитрый, лукавый, коварный”, 4) „лютый, яростный” [Этимол. сл., 1974, ХV, с.

7] (укр. лихий вживається зі значенням „злий, недобрий” [Этимол. сл., 1974,

ХV, с. 8]).

Запозиченнями з української мови в болгарські говірки є лексеми

байдуже, дичка „прищепа”, грубка „пічка”, жатка „жниварка” й інші, які не

мають відповідників в материнській мові болгарів.

Українськими варіантами в лексичній системі болгарської материкової

мови є номени чуприна „довге, пишне волосся на голові в чоловіка”, молотарка

„машина для обмолочування сільськогосподорських культур”, задурну

„даремно, марно”, купица (літ. копа, купа, копен) – українські копиця, стіг сіна,

купа [Укр.- болг. сл., 2001, с. 108].

До запозичених елементів в острівних болгарських діалектах можна

зарахувати саман, лампач, ґандж, бистарка. Загалом є припущення, що 60%

болгарського лексичного фонду фіксують паралелі в українській мові.

Етнографічні свідчення такого поліконтактного ареалу, як межиріччя

Дністра й Дунаю дають можливість виділити етномовні лексичні елементи:

нанашко, нанашка „весільні батько й мати” [Укр. - болг. культ. зв., 1988, с. 65],

градина „великий поливний город” (похідне градинар) [Укр. - болг. культ. зв.,

1988, с. 65], лага „частина поливної площі, відділена від інших (в укр. ще

„риштовання для накладання стелі” [Велик. тлумачн. сл., 2004, с. 865]); болг.

чамур „заміс глини, соломи й води, який використовується для виготовлення

сирцевої цегли” [Укр. - болг. культ. зв., 1988, с. 78] – в укр. ще „болото,

багнюка”, знаходимо лише в болгарській та українській мовах. Болгаризми

хлеф, обор, заграда функціонують також і в інших слов'янських мовах.

119

Отже, як бачимо, українсько-болгарські лексичні фрагменти є знаками

та моделями соціолінгвістичних ситуацій, за яких відбувалися українсько-

болгарські міжетнічні та міжмовні контакти на різних хронологічних зрізах.

Література:

1. Великий тлумачний словник сучасної української мови / Укл. і голов. ред.

В. Т. Бусел. – К.: Ірпінь: ВТФ «Перун», 2004. – 1440с.

2. Десницкая А.В. Сравнительное языкознание и история языков. – Л.:

Наука, 1984. – 351с.

3. Этимологический словарь славянских языков: Праслав. лекс. фонд / Под

ред. О.Н.Трубачёва. – М.: Наука, 1974 – 1994. – Вып 1 – 21.

4. ІХ Международный съезд славистов. Материалы дискусии.

Языкознание. – К.: Наук. думка, 1986. – 326с.

5. Українсько-болгарські культурні взаємини ХХ ст. Зб. наук. праць. – К.:

Наукова думка, 1988. – 212 с.

6. Українсько-болгарський словник: Бл. 20 000 слів / Укл. К. К. Потапенко. –

К.: Либідь, 2001. – 288с.

7. Царук О. В. Українська мова серед інших слов’янських: етнологічні та

граматичні параметри: Монографія. – Дніпропетровськ: Наука і освіта, 1998. –

324 с.

V. PULČÁR

VYUŽITIE PROPRIÁLNEJ ZLOŽKY V NÁZVOCH SLOVENSKÝCH A RUSKÝCH REALITNÝCH KANCELÁRIÍ (KOMPARATÍVNY POHĽAD)

В данной статье рассматриваем проблематику использования имен

собственных, антропонимов и топонимов, в названиях словацких и российских

риэлторских компаний (РК). Большинство словацких РК является членом

Национальной ассоциации риэлторских компаний Словакии (NARKS).

Согласно уставу NARKS, если услуги предоставляет физическое лицо, то

наличие фамилии владельца фирмы является в названиях словацких РК

120

обязательным. Если услуги предоставляются в качестве юридического лица, то

обязательным является указание на деятельность в сфере торговли

недвижимостью. В России не требуют соблюдания таких правил, и поэтому

названия российских РК являются, по сравнению со словацкими, гораздо

разнообразными. Этот факт проявляется в использовании топонимов, не

указывающих на сферу торговли недвижимостью.

Ostatné dve desaťročia sme na teritóriu strednej a východnej Európy svedkami

viditeľných spoločensko-politických zmien. Ich odraz je badateľný vo všetkých

sférach života.

Jedným zo zjavných výsledkov týchto transformácií bola aj zmena vo

vlastníckych vzťahoch a prechod (v mnohých prípadoch aj návrat) štátneho

vlastníctva do rúk súkromných vlastníkov. Nezmenila sa však len forma vlastníctva,

ale aj spôsob nominácie podnikateľských subjektov. Majitelia sa snažili a snažia

odlíšiť svoj podnikateľský subjekt od konkurenčných podnikateľských subjektov

pôsobiacich v rovnakej sfére, resp. poskytujúcich služby toho istého zamerania.

Pomerne zriedkavými sa stali všeobecné názvy ako svojho času boli napr. Mäso-

údeniny, Textil, Obuv či Рыба. Takto pomenované obchody, na rozdiel od mnohých

súčasných podnikateľských subjektov, už svojím názvom sprostredkovávali

informáciu o svojom zameraní.

Ďalším dôsledkom spoločensko-politických zmien z prelomu 80. a 90. rokov

20. stor. bol aj vznik a formovanie nových sfér podnikania. Objavilo sa množstvo

reklamných agentúr, cestovných kancelárií, právnických firiem, či firiem

poskytujúcich služby v oblasti čistenia interiérov, finančného poradenstva apod.

V ruskej lingvistike sa pre názvy podnikateľských subjektov, bez ohľadu na činnosť

a zameranie, používa termín эргонимы (ergonymá) definovaný N.V. Podoľskou ako

„собственные наименования деловых объединений людей, предприятий, фирм,

обществ и других организаций“ [Подольская, 1988, с. 151]. J. Horecký zaviedol

do slovenskej lingvistiky pre tieto subjekty termín logonymá [Horecký, 1994, s. 76]

Popri nových sférach podnikateľskej činnosti sa objavili aj nové prostriedky,

121

pomocou ktorých sú ergonymá utvorené, napr. využívanie cudzojazyčných

lexikálnych jednotiek, grafické prostriedky apod. Okrem ergoným, ktoré boli

vytvorené pomocou týchto prostriedkov evidujeme aj názvy, ktoré obsahujú

propriálnu zložku, či dokonca samotné meno majiteľa. Ich komunikačná funkcia je

neraz veľmi nízka, pretože nenesú informáciu o činnosti podnikateľského subjektu.

Ergonymá, ktoré sú tvorené propriálnou zložkou vznikli, z lingvistického

hľadiska, procesom transonymizácie, resp. reproprializácie, t.j. prechodom vlastných

mien z jednej triedy vlastných mien do druhej triedy.

Jednou z nových sfér podnikania sa a to tak v Rusku ako aj na Slovensku, stal

obchod, resp. podnikanie s nehnuteľnosťami, ktoré zabezpečujú prevažne realitné

kancelárie. Väčšina slovenských realitných kancelárií, resp. agentúr, je združených

v Národnej asociácii realitných kancelárií Slovenska (NARKS). V súlade s cieľmi

asociácie, uvedenými na jej webovej stránke „na trhu s nehnuteľnosťami poskytujú

členovia NARKS služby spojené s kúpou, predajom a prenájmom nehnuteľností

(rodinné domy a vily, pozemky, nájomné domy, bytové a nebytové priestory,

obchodné a kancelárske priestory, výrobné a skladové priestory), development

pozemkov pre investičnú činnosť, stavebnú a investičnú činnosť (bytová výstavba,

prestavby a rekonštrukcie), výkon správcovskej činnosti, komplexné služby spojené

s prevodom a spravovaním nehnuteľností, aukčnú činnosť“

[http://www.narks.sk/index.php].

Analýza vyexcerpovaného materiálu nám ukázala, že názvy slovenských

a ruských realitných kancelárií obsahujú, ak berieme do úvahy propriálnu sféru

jazyka, popri antroponymickej zložke aj zložku toponymickú.

1. Realitné kancelárie obsahujúce antroponymickú zložku

Antroponymum (najčastejšie meno majiteľa) v názve realitnej kancelárie plní

reklamnú a identifikačnú funkciu. Okrem toho, prítomnosťou mena majiteľa v názve

podnikateľského subjektu sa stráca istá anonymita; u potenciálnych klientov sa takto

má navodiť pocit spoľahlivosti a dôveryhodnosti. Meno a priezvisko, resp. len

priezvisko, sa vyskytuje:

122

http://www.narks.sk/index.php

a) v plnom tvare, navyše často rozšírené o zameranie činnosti

• Reality – Pavol Eliáš,

• Reality Čižmár,

• Irena Sedmáková – Realitná kancelária,

• Nitrianska realitná kancelária – Beáta Hudzovičová – tento názov obsahuje aj

toponymickú zložku, ktorá poukazuje na región pôsobenia. Meno majiteľa

považujeme za silnejší identifikačný prvok ako miesto pôsobenia, preto tento názov

zaraďujeme do tejto skupiny.

• Realita (realitná kancelária – Ľuboš Vaško) – v tomto názve je meno majiteľa

firmy akoby súčasťou len podnázvu realitnej kancelárie.

• Winter Real – tento názov obsahuje zameranie činnosti len v skrátenej podobe

real ← reality. Podobne tak aj názov

• Directreal Marko,

• RK Dolcan – zameranie činnosti je v tomto názve nejasné, keďže skratku RK

nemusí každý správne dešifrovať,

• Александр-Недвижимость – tento názov síce obsahuje meno, ale nie je

jasné, či ide o meno majiteľa, alebo len o identifikačný prvok.

b) v skrátenej podobe, taktiež často rozšírené o zameranie činnosti

• Reality RMC (RMC ← Reality Menderová Černák),

• Vala – Realitná agentúra (Vala skrátená podoba priezviska Valovič),

• MONTHAUS REAL (HAUS ← HAUSER, priezvisko majiteľa)

• RH Invest (RH ← Roman Hrivňák),

• Mia Reality (Mária Wagnerová, majiteľka; Mia ← Mária),

• Rona (Rona ← Ronald, majiteľ).

Analýza materiálu nám ukázala prítomnosť jedného názvu slovenskej realitnej

kancelárie, ktorá síce obsahuje antroponymickú zložku, ale tá určite nijako

nepoukazuje na meno majiteľa firmy. Ide o realitnú kanceláriu s názvom Reality

Pribina. Meno kniežaťa Pribinu skôr poukazuje na región pôsobenia, t.j. na Nitru

123

a okolie. Podobne aj názov ruskej realitnej kancelárie Калитаград, neodkazuje na

meno majiteľa, ale odkazuje na historickú osobnosť spojenú s Moskvou. Svojím

spôsobom sa tieto názvy dajú chápať ako akési prechodné názvy medzi realitnými

kanceláriami obsahujúcimi antroponymickú a toponymickú zložku.

2. Realitné kancelárie obsahujúce toponymickú zložku

Toponymum v názvoch slovenských realitných kancelárii súvisí s regiónom,

v ktorom pôsobia. Keďže sa zameriavame na región mesta Nitry, je pochopiteľné, že

toponymická zložka bude spätá s týmto regiónom. Do tejto skupiny zaraďujeme

názvy týchto realitných kancelárií:

• Nitra Reality,

• NitraByt – tento názov ako jediný nepoukazuje na zameranie činnosti prvkom

reality, realita, resp. real, ale prvkom byt,

• Nitria Real – tento názov obsahuje toponymickú zložku v latinčine,

• Parnas Nitra – realitná kancelária,

• Prvá nitrianska realitná s.r.o – tento názov obsahuje toponymickú zložku v

adjektívnom tvare,

• Renit – tento názov je utvorený v podobe sylabického skratkového slova Renit

← Reality Nitra.

Naproti tomu toponymická zložka, ktorá sa vyskytuje v názvoch ruských realitných

kancelárií, len v malej miere poukazuje na región v ktorom realitná kancelária

pôsobí. Túto informáciu nesú názvy pomenované podľa ulice, kde firma sídli, resp.

podľa názvu štvrte v ktorom pôsobí:

• Кутузовский Проспект – sídlo firmy na danej ulici, podobne ako názvy

Невский Проспект či Невский 88,

• Лосиный Берег – štvrť v Moskve, kde realitná kancelária pôsobí, podobne

ako Новые Черемушки,

• Северная Столица – realitná kancelária nesie poetický názov St. Peterburgu;

táto prezývka je v Rusku veľmi známa.

124

Okrem toho, ruské realitné kancelárie sú tvorené aj toponymami, ktoré nemajú žiadnu

súvislosť s Ruskom, pretože označujú toponymá spojené s antickou kultúrou:

• Авентин-Недвижимость – asociácia s jedným zo siedmich rímskych

pahorkov,

• Акрополь – asociácia s aténskou Akropolou, resp. s akropolou všeobecne,

ktorá bola aj palácom; je tu istá spojitosť: palác → pohodlie → pohodlie vlastného

bývania,

• Аттика – asociácia s mestským štátom v starovekom Grécku, ležali v nej

Atény,

• Итака – pomenovanie ostrova, rodisko bájneho Odyssea,

• Авалон – tento názov vznikol metaforickým prenosom názvu Авалон, ktorým

v mytológii označovali zasľúbenú zem, krajinu hojnosti, blahobytu, radosti

a spokojnosti.

Z uvedeného vyplýva, že slovenské realitné kancelárie obsahujú vo svojom

názve meno majiteľa v oveľa väčšej miere ako ruské. Súvisí to s predpismi vyššie

spomínanej asociácie NARKS. Podľa kapitoly V., článku 1, odst. 2 Etického kódexu

Národnej asociácie realitných kancelárií Slovenska „názov kancelárie tvorí meno

a priezvisko člena, ak ide o fyzickú osobu a dodatok, že ide o realitnú kanceláriu.

Súčasťou názvu môže byť aj akademický titul člena“

[http://www.narks.sk/EtickyKodex.pdf]. To znamená, že, člen NARKS, ktorý

vystupuje ako fyzická osoba, v názve realitnej kancelárie meno majiteľa musí

uvádzať. Pokiaľ nám je známe, ruské realitné kancelárie sa nemusia riadiť takýmito

pravidlami, aj preto ich názvy pôsobia, v porovnaní s názvami slovenských realitných

kancelárií, rôznorodejšie.

Považujeme za dôležité poukázať ešte na jednu významnú skutočnosť, ktorá sa

týka tvorenia názvov slovenských realitných kancelárií. Excerpciou sme získali 48

názvov realitných kancelárií pôsobiacich v Nitre a jej okolí. Z nich však len 21 hore

uvedených obsahuje propriálnu zložku. Podľa kapitoly V., článku 1, odst. 3 Etického

kódexu Národnej asociácie realitných kancelárií Slovenska totiž „ak poskytuje člen

služby ako právnická osoba, súčasťou názvu by mal byť názov, ktorý charakterizuje,

125

http://www.narks.sk/EtickyKodex.pdf

že ide o realitnú činnosť“ [http://www.narks.sk/EtickyKodex.pdf]. Z toho vyplýva, že

členovi NARKS vystupujúcemu ako právnická osoba stačí v názve poukázať na

činnosť v oblasti nehnuteľností. Preto väčšina realitných kancelárií, pôsobiacich

v Nitre a okolí, obsahuje vo svojom názve prvky ako reality, príp. skrátenú podobu

tohto prvku -real.

Uvedený materiál si nenárokuje na absolútnu úplnosť. Je len akýmsi náčrtom pre

ďalšie možné komparatívne lingvistické výskumy v oblasti ergoným.

Literatúra:

1. Horecký, J. Logonomastika ako onomastická disciplína. In Jazyková

a mimojazyková stránka vlastných mien. Bratislava – Nitra: JÚĽŠ – VŠPg, 1994,

s. 76-78.

2. Подольская, Н. В. Словарь русской ономастической терминологии. 2-е

изд., перераб. и доп. Москва: Наука, 1988. 192 с.


http://www.narks.sk/index.php?option=com_content&task=view&id=2&Itemid=4

3. Pramene: Realitné noviny, Pardon, Spravodaj, Nitrianske echo, Из рук в руки,

Профиль, Услуги и цены, Центр PLUS (Восток), Центр PLUS (Запад), Шанс.

Е.Н. РОГОВА

ТИПЫ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ЦЕЛОСТНОСТИ В РОМАНЕ Я. ГАШЕКА «ПОХОЖДЕНИЯ БРАВОГО СОЛДАТА ШВЕЙКА»

Роман Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» вбирает в себя

многообразие жанровых традиций: «это и сатира, и комическая эпопея, и

мистификация» [Комаровская, 2003, с. 149]. Вставные новеллы, анекдоты,

народные песни способствуют расширению изображаемого пласта жизненных

событий. Образ Швейка связан с традициями авантюрно-приключенческого

романа, волшебной сказки, жития. В романе присутствуют и «отголоски» темы

«маленького человека» сентиментализма. Произведение Я. Гашека обладает

126



http://www.narks.sk/index.php?option=com_content&task=view&id=2&Itemid=4

чертами комической эпопеи, эпопеи «наборот», в рамках которой происходит

карнавальное снижение героического. Образ бравого солдата Швейка имеет,

бесспорно, комическую природу, но вопрос «глуп ли Швейк» остается для

читателя открытым: «Спор по этому «существенному» вопросу велся всеми,

писавшими о романе… Ф. К. Шальда увидел в Швейке воплощение цинизма и

приземленности… представители чешской буржуазной критики… обнаружили

в бравом солдате Швейке опасного анархиста… как достижение

реалистического искусства, воплотившее черты «человека из народа, стоящего

на пороге революционного сознания» (Пытлик), оценивает характер, созданный

Гашеком большая часть современной чехословацкой критики» [Бернштейн,

1971, с. 40-41]. Восприятие Швейка как идиота или как бунтаря-саботажника,

для которого «идиотизм» является прикрытием, представляется не вполне

соответствующим достаточно сложному образу героя: «Видеть в Швейке

однозначный социологический тип, символ образа мышления определенного

народа либо отвлеченного «среднеевропейства» – есть недоразумение. Швейк

не является ни героем, ни антигероем. Гашек стремился развернуть эпические и

юмористические стороны романа, в плане которых высказывания Швейка носят

характер существенной концентрации. Доминирующее положение Швейка

связано с категориями высшего порядка, относящимися к идейному замыслу

произведения в целом» [Пытлик, 1983, с. 131]. В послесловии к первой части

романа в «Тылу» автор пишет: «Однажды я слышал, как один ругал другого:

«Ты глуп, как Швейк». Это свидетельствует о противоположном. Однако если

слово «Швейк» станет новым ругательством в пышном венке бранных слов, то

мне останется только удовлетвориться этим обогащением чешского языка»

[Гашек, 1993, с. 190]. Анализ типов художественной целостности,

«необозримой палитры комических оттенков» [Пытлик, 1983, с. 147],

присущих роману Я. Гашека, позволит разобраться в авторской стратегии в

отношении образа Швейка.

Изображение войны в тексте сопряжено со стремлением победить смерть,

осмеять ее, сделать нестрашной. Осознание связи романа

127

Я. Гашека с карнавальной смеховой традицией делает многое понятным в его

поэтике. Специфика лексического уровня произведения, наличие грубо

просторечных слов, объясняется не только тем, что автор «запечатлел то, как

разговаривают между собой люди в действительности» [Гашек, 1993, с. 189] в

трактире, тюрьме, психиатрической лечебнице, окопах. Использование

площадных ругательств, вращающихся вокруг образов телесного низа, тем

обжорства, вина, святотатства продиктовано карнавальной стихией смеха в

романе, с помощью которой происходит обновление застывших форм

официальной жизни, их перерождение и обновление. Наличие в речи

персонажей лексики, относящейся к разным национальным языкам (чешскому,

словацкому, польскому, венгерскому, немецкому), позволяет Я. Гашеку, как и

Ф. Рабле, преодолевать языковой догматизм: «Совершенно новая, подлинно

прозаическая, самокритическая, абсолютно трезвая и бесстрашная (и потому

веселая) жизнь образа начинается только на меже языков» [Бахтин, 1990, с.

523]. Многословие, характерное для Швейка (он словно «заговаривает зубы»,

отвлекая бесконечными ассоциациями окружающих) также может быть связано

с творящим речевым хаосом, несущим спасение герою.

Внешность Швейка (суть которой точно передана в иллюстрациях

Й. Лады) символична, соответствует духу карнавальной образности, является

воплощением плодоносящих сил земли (Швейк о себе: «В этом зеркале я вроде

как еловая шишка» [Гашек, 1993, с. 185]), отсюда и характеристики, связанные

с округлостью, «совершенством» героя (для сравнения можно привести образ

Платона Каратаева из «Войны и мира»

Л. Н. Толстого): «Его добродушное лицо вдохновенно сияло как полная луна»

[Гашек, 1993, с. 13].

Швейк чувствует себя «комфортно» в тюрьме, психиатрической

лечебнице, представляющими собой «изнанку» официального мира,

«ниспровержение» его нормальности, закоснелости: «Там разрешается ползать

нагишом на полу, выть шакалом, беситься и кусаться… Там такая свобода,

которая и социалистам не снилась. Там можно выдавать себя и за Бога, и за

128

Божью матерь, за папу римского, и за английского короля, и за государя

императора, и за святого Вацлава» [Гашек, 1993,

с. 28-29].

В романе Я. Гашека присутствуют сюжетные эпизоды, соответствующие

карнавальным действам. Эпизод, в котором Швейк участвует в качестве

министранта в обедне вместе с фельдкуратом Оттом Кацем напоминает

коронование и последующее развенчание шута. Избиение Швейком пьяного

Отто Каца, поколачивание хозяина слугой, осуществляется в духе

карнавального избиения, потасовки. Для романа

Я. Гашека характерна близость темы еды и темы «разъятого человеческого

тела». Эта карнавальная близость тем присуща вставным жанрам романа, в

частности, песне Швейка:

Закипел тут славный бой у Сольферино.

Кровь лилась потоком, как из бочки винной,

Гоп, гоп, гоп!

Кровь из бочки винной, а мяса – фургоны!

Нет, не зря носили ребята погоны [Гашек, 1993, с. 51].

Тема разъятого на части человеческого тела связывается

М. М. Бахтиным с «кухонной тематикой»: «боевой дух», война, сражение, с

одной стороны, и кухня, с другой, – пересекаются в определенной точке, и это

разъятое на части тело, «крошево»» [Бахтин, 1990, с. 213]. «Разъятость тела»

соотносится ученым с веселой, неоформленной, подвижной, живой,

амбиваленетной материей, которая есть «само становление» [Бахтин, 1990, с.

215]. В романе «Похождения бравого солдата Швейка» герой произносит

реплику, в рамках которой гротескно развивается указанная тема: «А я думаю,

как это здорово, когда тебя проткнут штыком! … Неплохо еще получить пулю

в брюхо, а еще лучше, когда человека разрывает снаряд и он видит, что его

ноги вместе с животом оказываются на некотором расстоянии от него. И так

странно, что он от удивления помирает раньше, чем это ему успевают

разъяснить» [Гашек, 1993, с. 134].

129

Соотношение образов Швейк – Отто Кац, Швейк – Лукаш строится также

на карнавальной основе. Швейк является слугой, «двойником», пародией

своего хозяина. По этой причине Отто Кац испытывает симпатию к Швейку,

делает его своим денщиком, а Лукаш роковым образом не может освободиться

от «прохвоста», «идиота». Смех, связанный с образами Отто Каца и Лукаша, не

сатирический, но юмористический: «слабости» хозяев Швейка человечнее, чем

занятия фельдфебеля Ржепы, крушащего в тюрьме ребра заключенным. Швейк

близок по духу своим «господам»: он знает толк в еде, выпивке, собаках, умеет

найти общий язык с женщинами, обладает разумным инстинктом

самосохранения.

Карнавальный смех в романе Я. Гашека является почвой для

формирования разных типов художественной целостности. Прежде всего,

свободный от любых условностей карнавальный смех способствует заострению

восприятия омертвевших, застывших форм социальной действительности,

сатиризации общественных институтов (австро-венгерская империя, военный и

чиновничий аппараты, медицинская сфера, полицейское и тюремное

ведомства). Юмористический смех вызывают пародийные по своей природе

образы Швейка, Отто Кацца и Лукаша. Неоднозначность восприятия Швейка

объясняется иронической авторской стратегией. Любой эпизод с участием

Швейка можно проинтерпретировать как доказывающий наивность и хитрость

героя. Персонажам, которые пытаются хитростью спастись от тюрьмы, фронта,

ничего не удается. Юмористический хронотоп обеспечивает герою его

«ненаходимость» для официального мира: «Смеховое мироотношение несет

человеку субъективную свободу от уз объективности, поскольку

«провозглашает веселую относительность всего» сверхличного и, выводя

живую индивидуальность за пределы миропорядка, устанавливает «вольный

фамильярный контакт между всеми людьми…» [Тюпа, 2004, с. 65]. Швейка

спасает не только плутовство, но особая двойственная стратегия поведения. От

всех окружающих его отличает наивность и простота, о которой он говорит

следующее: «На нашей улице живет угольщик, у него совершенно невинный

130

двухлетний мальчик. Забрел раз этот мальчик с Виноград в Либень, уселся на

тротуаре, – тут его и нашел полицейский. Отвел он его в участок, а там его

заперли, двухлетнего-то ребенка! Видите, мальчик был совершенно невинный,

а его все-таки посадили. Если бы меня спросили, за что он сидит, то – умей он

говорить – все равно не знал бы как ответить. Вот и со мной приблизительно то

же самое. Я тоже найденыш» [Гашек, 1993, с. 134]. Ирония не позволяет

выделять только один из уровней значений, порожденных образом Швейка,

парадоксально, но суть его представляется точно выраженной в официальном

диагноза врачей «слабоумный симулянт»: Швейк одновременно и плут, и

наивный герой. Единство эпического и юмористического, комического и

трагического начал порождено ироническим типом художественной

целостности, иронической интенцией автора. В романе Я. Гашека «Похождения

бравого солдата Швейка» ирония («дивергенция внутренней заданности бытия

(«я») и его внешней данности (событийной границы)») [Тюпа, 2004, с. 76]

является преобладающим типом художественного оцельнения при

субдоминирующих сарказме и юморе, диктующим совмещение

взаимоисключающих характеристик в образе главного героя.


1. Бахтин, М. М. Творчество Франсуа Рабле и народная культура

средневековья и Ренессанса / М. М. Бахтин. – М., 1990.

2. Бернштейн, И. «Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека /

И. Бернштейн. – М., 1971.

3. Гашек, Я. Похождения бравого солдата Швейка / Я. Гашек. – Т. 1. – СПб.,

1993.

4. Комаровская, Т. Е. Роман и война // История зарубежной литературы XX

века / Под ред. Л. Г. Михайловой и Я. Засурского. – М., 2003.

5. Пытлик, Р. Швейк завоевывает мир / Р. Пытлик. – М., 1983.

6. Тюпа, В. И. Литература как род деятельности: теория художественного

дискурса // Теория литературы: в 2 т. /под ред. Н. Д. Тамарченко. – Т. 1:

131

Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. Н. Бройтман. Теория художественного

дискурса. Теоретическая поэтика. – М. 2004.

132

Я. СОКОЛОВА

СИНХРОННЫЙ ДИНАМИЗМ ЯЗЫКА И ПРОБЛЕМАТИКА ЭКСПЛАНАЦИИ

Несколько вступительных замечаний.

Замечание 1. Методология экспланации в словацкой лингвистике связана

с именем Юрая Долника. В ее основе лежит презентация теоретико-

методологической проблематики литературного языка и его культивирования в

двух направлениях: в направлении его «естественности» и его прагматического

понимания (что соотносится с т. н. коммуникативно-прагматическим

переворотом в лингвистике).

Замечание 2. В действительности не существует четкой границы между

дескрипцией и экспланацией.

Замечание 3. Объектом интерпретации является морфологическая

систематизация литературного (русского) языка как интериоризированного

(естественного) языка дифференцированного языкового сообщества.

Замечание 4. В нашей статье представлены фрагментарные

интерпретации лишь некоторых сторон исследуемой проблематики:

объективистская/субъективистская методология, естественность, системное

соответствие, оптимальная мотивированность, принцип конкурентных

систематизаций, принцип (оппозиционного) омоморфизма и аспект

пользователя языка.

В рамках системной лингвистики при дескрипции и экспланации

языковых изменений применяется тезис о том, что язык – это открытая система,

находящаяся в постоянном взаимодействии со своим окружением, что языковая

система аккомодирует, т. е. приспосабливается к окружающей среде, меняясь

сама, причем сохраняет динамическое равновесие. Обычно указывается, что

изменения происходят на всех уровнях языка, во всех его подсистемах и что

динамика изменений в подсистемах неодинакова.

133

Интерпретация языковых изменений зависит от подходов к языку, т. е. от

избранной методологии, познавательная ценность которой определяется ее

экспланационной адекватностью. В словацкой лингвистической традиции в

последние годы применяются два основных подхода – объективистский

(рефлексивно-логический) и субъективистский (логико-прагматический).

С точки зрения объективистской методологии ведутся поиски связей

между языковыми и внеязыковыми факторами, исключающими случайность и

подтверждающими закономерность изменений. Исходным является тезис о

том, что языковые изменения имеют определенную цель, чем оптимизируется

функциональностью языка. Каузальная (финальная) и телеологическая

(функциональная) экспланации интепретируются и так, что причины языковых

изменений следуют из их цели. Функциональность изменений состоит в

устранении помех.

С точки зрения субъективистской методологии принцип языкового

изменения выводится из языкового взаимодействия коммуникантов (как

намеренное, так и спонтанное языковое изменение – это явление,

сопровождающее взаимодействие коммуниканта с членами данного языкового

сообщества). Здесь мы имеем дело с прагматической интерпретацией

функциональности спонтанных языковых изменений. Языковые изменения

рассматриваются прежде всего с точки зрения пользователя языка (его

естественной метаязыковой аксиологической компетенции), который

воспринимает инновацию не как попрание устоев, а как аналогию уже

существующего, поскольку само его языковое поведение основано на

перспективе естественной аналогии. В аспекте естественной аналогии языковое

изменение объясняется как расширение сферы употребления существующей

структуры, расширение лексической сочетаемости определенного

закрепленного в данном языке компонента. Лексическая сочетаемость здесь

понимается как конкретно реализованная сочетаемость, т. е. способность

языкового компонента соединяться с другими как актуализация потенциальной

сочетаемости. Ю. Долник в этой связи пишет: «...спонтанные языковые

134

изменения происходят в виде ситуативного ненамеренного расширения

сочетаемости сегментов речи в сочетании с модификацией их интерпретации,

ведущей иногда к их реинтерпретации. Существенно здесь то, что расширение

сочетаемости определенного сегмента является его новым использованием в

смысле стандартного употребления; таким образом, расширение сочетаемости

является плавным и незаметным» [Dolník, 2010, s. 159].

Языковые изменения рассматриваются на фоне комплементарных

отношений традиционных и инновационных элементов языка, обеспечивающих

как динамику потребностей выражения, так и историческую непрерывность

естественной реструктуризации языка. В качестве инновационных стимулов в

морфологии рассматриваются, с одной стороны, более естественные или

оптимально мотивированные структуры, а с другой стороны, менее

естественные или не всегда оптимально мотивированные структуры. Степень

естественности определенного морфологического явления зависит от того,

насколько оно соотносимо с принципом системного соответствия.

Естественными считаются, как правило, такие явления, которые учитывают

типологические особенности языка. Для русского и словацкого языков как

языков флективного типа характерно синкретическое выражение

грамматических значений посредством формообразующих морфем –

окончаний. Поэтому в русском и словацком языках с оптимальной степенью

естественности действуют прежде всего аддитивные модели. Это обусловлено

тем, что морфологическую систему характеризуют те структурные свойства,

которые в ней количественно преобладают – естественность всегда связана с

частотностью словоупотребления. Морфологические структуры

оптимизируются путем создания сбалансированного соотношения частотности

и регулярности. Предпочтение структур, в большей мере соответствующих

принципам естественности, тесно связано с принципом системного

соответствия, которое, в свою очередь, детерминировано степенью сходства

парадигмы, флективной формы или флективного признака со структурными

свойствами, определяющими соответствующую (морфологическую) систему.

135

Субтракционные, супплетивные, модификационные или нейтрализационные

модели воспринимаются как менее соответственные, поскольку они менее

прозрачны, а следовательно, не являются оптимально мотивированными.

Оптимальная мотивация характерна тем, что обеспечивает предсказуемость

минимальным комплексом мотивационных признаков в данных системных

условиях (Morfologické aspekty súčasnej slovenčiny, 2010, с. 86). Для носителей

языка оптимальная мотивированность является в первую очередь

функциональным критерием, но также и оценочным критерием, на фоне

которого данные структуры представляются им удачными, приемлемыми или

менее удачными.

Вышесказанное означает, что естественными считаются такие

морфологические структуры, для которых характерны оптимальная простота и

определенность, т. е. которые основаны на оптимальной мотивации. Например,

результатом морфологической адаптации стала иностранная лексическая

единица дискета, которая является системно соответствующей, а ее

морфологическая структура – прозрачной, поскольку морфологические

значения кодируются конструкционно. Это значит, что оптимальная

мотивированность имеет результатом приемлемую естественность.

И наоборот, лексическая единица папарацци представляется менее

естественной, поскольку не является оптимально мотивированной.

Производящая основа на гласный не дает возможности присоединения

вокализованных окончаний. Ее морфологические значения конструкционно не

кодированы: к одной и той же форме относятся грамматические значения

мужского и женского рода, единственного и множественного числа и падежей

от именительного до предложного. Пользователи русского языка

воспринимают ее так же, как денди, рефери, эфенди, янки, мафиози и др.

Морфологические формы они интерпретируют в интенциях уже существующих

языковых структур, расширяющих свою сочетаемость. Интерпретация

опирается на узус, т. е. на пользовательскую норму как языковое сознание

общества, коллективный языковой вкус.

136

Систематизация морфологических явлений имеет инференционную

природу, что дает возможность естественно воспринимать как реализованный,

так и нереализованный элемент данного класса (ср. красивее, *хорошéе), а

также возникновение конкурентных комбинаций (веселее и веселей).

Имманентным свойством языковой системы является гетерогенность языковых

элементов, а также их конкурентные систематизации, проявляющиеся как (1)

сосуществование систематизаций или как (2) конфронтация систематизаций.

(1) Сосуществование систематизаций представляет собой возможность

параллельных систематизаций. Это проявляется, напр., в т. н. дублетных

морфологических формах: весной и весною, скорее и скорей, свойственен и

свойствен, мной и мною, восемью и восьмью, достигший и достигнувший и др.

(2) Конфронтация систематизаций состоит в том, что преобладание

одной систематизации снижает потенциал другой систематизации. Напр., при

образовании формы И. п. мн. ч. существительных мужского рода есть

систематизации, в которых производящая основа не изменяется, и тогда

применяется формообразующая морфема -и/-ы, а есть такие систематизации, в

которых производящая основа изменяется, и применяется формообразующая

морфема -а, ср.: сотрудник – сотрудники, врач – врачи, стол – столы; брат –

братья, друг – друзья, стул – стулья и др.

Конкурентность обеих систематизаций в языке устраняется двояко: либо

возобладает только одна систематизация (напр., одна из дублетных форм), либо

формы дифференцируются – семантически или стилистически (ср. листы –

листья, мужи – мужья, сыны – сыновья и т. п.).

В синхронной динамике морфологической системы современного

русского (и словацкого) языка проявляются также систематизации под

влиянием аналогии. Это обусловлено тем, что аналогия является основой

относительной регулярности и стабилизации системы. Выделяются а)

внутрипарадигматические аналогии и б) межпарадигматические аналогии,

причем как на уровне производящих основ, так и на уровне формообразующих

морфем.

137

Примером использования активной внутрипарадигматической аналогии

является выражение множественного числа с помощью форманта -ы,

присоединяемого к формам множественного числа субстантивных англицизмов

(формант -s при заимствовании воспринимается как составная часть

производящей основы), в результате чего возникают следующие формы: баксы,

левайсы, левисы, легинсы, ролексы, тайтсы, хакинсы. Формообразующая

морфема -ы расширяет свою сочетаемость в соответствии с ее стандартным

внутрипарадигматическим использованием.

Примером использования межпарадигматической аналогии является

творительный падеж числительного тысяча с вариантами тысячей и тысячью.

На гибкость систематизаций оказывает влияние также массивное

заимствование иностранных лексических единиц, которые при вхождении в

систему проходят морфологическую адаптацию. Их многочисленность с точки

зрения частеречной принадлежности активизирует соответствующие

морфологические подсистемы.

Как показывают исследования, в словацком языке наивысшей

частотностью обладает система склонений имен существительных:

– с точки зрения отношений нарицательные – собственные ИС

усиливается склонение нарицательных ИС;

– с точки зрения рода преобладает склонение ИС мужского рода;

– с точки зрения числа преобладают формы единственного числа;

динамику парадигм единственного числа поддерживает многочисленность ИС,

расширяющих поле абстрактных ИС;

– с точки зрения падежа наиболее частотным является генитив.

Одним из основных принципов, реализуемых в морфологической системе

языка, является принцип (оппозиционного) омоморфизма (ср. Morfologické

aspekty súčasnej slovenčiny, 2010). Оппозицией в общем понимании является

отношение между единицами языка, которые проявляют определенную степень

сходства и различия друг относительно друга. Выделение оппозиционного

омоморфизма – проявление семасиологического подхода к единицам языка, оно

138

исходит из положения, что соотношение между значением и формой может

быть 1 : 1 или 1 : 1+х (где х – добавочный сегмент). Это принцип,

обеспечивающий соответствующее формально-семантическое кодирование

морфологических единиц и представляющий собой проявление

«имитационного применения отношения немаркированный – маркированный в

формальной структуре морфологических единиц» [Dolník, 2010, s. 11].

Маркированными, как правило, оказываются те единицы, которые имеют на

один признак больше.

В русском языке применяются следующие типы (оппозиционного)

омоморфизма:

1. аддитивный омоморфизм Х : Х+а

2. нейтрализованный омоморфизм Х+а : Х+b

3. деактуализованный омоморфизм Х : Х

4. субтракционный омоморфизм Х+а : Х

5. модифицированный омоморфизм Х : Х'

6. супплетивный омоморфизм X(+a) : Y(+a/+b)

Примечание: Х – немаркированный член оппозиции; Х' –

модифицированный немаркированный член оппозиции; Y – супплетивный член

оппозиции; а, b – добавочные сегменты.

Высокой частотностью в русском и словацком языках обладает

аддитивный и нейтрализованный омоморфизм.

С точки зрения изменений формообразующих морфем можно

констатировать, что степень их вариантности стабилизируется. В системе

склонений усиливается доминантность формантов, количественно

преобладающих в соответствующей парадигме. На их продуктивность в

заимствованных словах оказывает влияние также частотность

словообразующих формантов (-er, -or, -ing, -izm, -ation), применяемых на

уровне словообразовательной адаптации.

Более низкую частотность субтракционного и модифицированного

омоморфизма можно объяснить стабилизацией степени изменчивости

139

производящих основ. Предпочтением форм без модификации производящей

основы оптимизируется перцепционная прозрачность их морфематических

структур.

Пользователи языка обладают:

(1) декларативными языковыми знаниями, получаемыми с помощью

естественного коммуникативного механизма, основанного на интенционном

динамическом стереотипе и проявляющегося в виде языковых навыков;

(2) процедуральными языковыми знаниями, содержанием которых

являются автоматизированные (дополняемые по случаю) спонтанные суждения

на основе аналогии.

Логико-прагматическая (субъективистская) методология учитывает в

первую очередь естественную метаязыковую аксиологическую компетенцию

пользователей (литературного) языка.

Атрибут «прагматический» в данной концепции связан с тремя

факторами: реальным функционированием языка, языковыми знаниями его

пользователей и признаком естественности.

Заключение. Динамика языка является реализацией возможностей его

развития. Языковые изменения суть не что иное, как проявление непрерывного

уравновешивания степени естественности, на фоне которой происходит

системная оптимизация. Языковые изменения, отмечаемые в морфологии

современных русского и словацкого языков, указывают на тенденцию к

униформности производящей основы и формообразующих морфем.

Поскольку языковые изменения способствуют обогащению

выразительных средств языка и ведут к изменению его организации, они

являются неотъемлемой составной частью культивирования любого

естественного языка.


1. Dolník, J. Teória spisovného jazyka so zreteľom na spisovnú slovenčinu. –

Bratislava: Veda, 2010. – 301 s.

140

2. Morfologické aspekty súčasnej slovenčiny. Ed. Juraj Dolník. – Bratislava:

Veda, 2010. – 464 s.

3. Sokolová, J. Človek v jazyku – človek v jazykovede. In: Přispěvky k aktuálním

otázkám jazykovědné rusistiky (3). Brno: Tribun EÚ s.r.o., 2009, s. 9 – 14.

С. СТАНКОВИЋ

ДВЕ СОЦИОЛИНГВИСТИЧКЕ ПАРАЛЕЛЕ: СРБИ И СРПСКИ ЈЕЗИК У МАКЕДОНИЈИ И МАКЕДОНЦИ И МАКЕДОНСКИ ЈЕЗИК У СРБИЈИ

1. Почетком деведесетих година 20. века, у годинама распада СФРЈ, у СР

Македонији је према званичним подацима живело око 45.000 Срба. Подаци о

националном саставу становништва Државног завода за статистику у Скопљу

из 2002. године говоре да у новије време у Републици Македонији живи близу

36.000 Срба махом православне хришћанске вероисповести. У првом Уставу

независне државе Републике Македоније из новембра 1991. године Срби нису

били наведени. Срби, за разлику од већине осталих етничких заједница, у Устав

нису били уписани нити као један од државотворних народа бивше СФРЈ, нити

као једна од бројнијих аутохтоних националних мањина у сада независној

Републици Македонији. Међутим, после албанско-македонских ратних сукоба

на северу Македоније 2001. године и њиховим окончањем доношењем

Охридског оквирног споразума исте године и Срби су као једна од аутохтоних

националних мањина уписани у македонски Устав [Шкарић, 2005, с. 91–95].

Званични статистички подаци из 2002. године показују да је српски живаљ на

тлу Републике Македоније претежно настањен у њеним северним деловима, у

већим градовима и у Повардарју. Тако у скопској регији живи 18.180, у

кумановској 10.513, повардарско-тиквешкој 1.990, у валандовско-ђевђелијској

1.940, у полошкој 949, у пелагонијској 851 и у охридској области 632 Србина.

Историографске чињенице пак указују на то да се Срби према времену

досељавања на земљиште данашње Републике Македоније могу разврстати у

три скупине [Станковић, 2006, с. 8].

141

1.1. Прву групу чине Срби који одвајкада живе на тамошњем тлу, тј. они

чији су се преци у средишње балканске пределе доселили јоште крајем 6. и

почетком 7. века и чије се старе насеобине редовно спомињу у средњовековним

писаним споменицима. У антропогеографији се продирање Немањића у

Македонију на прелазу из 13. у 14. столеће, као и историјски догађаји из

раздобља од 17. до 19. века, Велика сеоба Срба и потоња унутрашња

пресељавања словенског живља у централном делу Балкана (услед терора

арбанашких пљачкашких чета; нарочито у другој половини 18. и почетком 19.

столећа) сматрају круцијалним за коначно формирање и распоред стариначког

дела српског етноса на просторима данашње Републике Македоније. Прва,

аутохтона скупина Срба, можемо слободно рећи, формирала се у дугом

периоду од насељавања Словена на Балканско Полуострво, па све до

балканских ратова почетком 20. века. Ови Срби у већем броју живе у

северозападним, северним и североисточним крајевима Македоније, а

понајвише у Доњем Пологу, Скопској Црној Гори и у широј кумановској

регији.

1.2. Другу скупину српског народа у Републици Македонији сачињавају

потомци досељеника на необрађена земљишта или на напуштена турска имања,

која су у периоду између два светска рата насељавања (на основу закона о

аграрној реформи) углавном српским живљем из многих крајева ондашње

Краљевине, од Лике у Хрватској до Власине и Пчиње у данашњој југоисточној

Србији; као и покољења Срба који су то доба радили у Македонији као

државни службеници или стручњаци различитог профила, али и као занатлије,

трговци, банкари и послодавци. Припадници овог дела српског становништва

настањени су у свим областима данашње Македоније, а најбронији су, пак, у

централном и јужном Повардарју, у кумановској регији и у Скопљу.

1.3. Трећој групи припадају потомци Срба који су као универзитетски,

технолошки, медицински, војни и други кадар (тада Македонији нужно

неопходан) непосредно после Другог светског рата упућивани на службовање у

НР Македонији; затим Срби који су се у другој половини 20. столећа већим

142

делом доселили из суседних србијанских, косовских и метохијских предела; као

и један број новопридошлих Срба индустријских радника, службеника,

официра ЈНА, студената, научника, уметника и спортиста из дијалекатски

различитих српских области који су у Македонији често заснивали своје

породице (у већини случајева у мешовитим браковима), те су и после распада

СФРЈ остали у Републици Македонији. Срби из овога дела српског етничког

корпуса претежно живе и раде у Скопљу и скопским предграђима, а у мањем

броју, свакако, и у осталим македонским градским центрима. [Станковић, 2001,

с. 53–54].

1.4. Посебну српску етничку заједницу у Македонији чине (одн. чинили

су) потомци Галипољских Срба, „исељених из долине Велике Мораве негде у

XVI или XVII веку, који су у околини Галипоља у Турској провели неколико

столећа да би у XX веку, после балканских ратова, оптирали за Србију. Након

дуге одисеје у првом светском рату и после њега они су коначно [1922]

насељени у Пехчеву у Македонији“ [Ивић, 1986, с. 73]. Када је Павле Ивић

1950. и 1951. године истраживао њихов идиом, већина наших Галипољаца није

била напустила свој матерњи говор донесен из Тракије; старији су добро чували

свој дијалекатски тип и чистије су говорили, а млађи су се у општењу са

родитељима служили искључиво галипољским идиомом [Ивић, 1957, с. 13–14].

1.5. У свим поменутим регијама и срединама у Републици Македонији,

изузев у појединим селима у скопскоцрногорској и кумановској области, Срби

сачињавају мањину становништва. Њихове куће су и у селима, и у градовима

прилично измешане са македонским. У већем броју случајева Срби са

комшијама Македонцима готовно редовно успостављају присне суседске и

пријатељске односе, па не изостају ни мешовити бракови; штавише, у

тамошњим друштвеним приликама то је веома честа појава. И Македонци и

Срби уче у истим школама (па чак и у истим одељењима, и то на македонском

наставном језику) и на истим факултетима, заједно су и на радним местима. У

таквим социоплингвистичким условима јавља се јак утицај македонског језика,

управо неког његовог месног идиома или његовог стандардног система, на

143

матерњи говор и Срба старинаца и српских насељеника у данашној

Македонији. У директном контакту са македонски језичким варијететима

нашли су се, дакле, многи српски језички подсистеми, поједини дијалекти и

стандардни идиом, одређени социолекти, функционални стилови и идиолекти

при чему је наступио процес језичке интеграције у којему се, пак, стандардни

македонски идиом све чешће, нарочито у специфичним говорним ситуацијама,

намеће Србима као први или чак као једини комуникацијски код. Тако је само

старији, школован или мало школован, српски живаљ у северним деловима

данашње Македоније још увек истински носилац аутохтоних српских

дијалекатских типова.

1.6. Пред истраживачима српског језика у Републици Македонији

постављају се неколика магистрална питања. Прво, да ли су се и у коликој су се

мери српски језички системи очували у македонској средини? Друго, да ли се и

који се тип билингвизма развијао у појединим српским етничким заједницама и

социјалним групама? Наиме, „није свеједно да ли ће носиоци билингвизма бити

људи који су поред свог матерњег језика научили и један други не напуштајући

сопствени, или људи који су матерњи језик оставили и заменили другим,

накнадно наученим; за оно прво довољно је просто суседство са нешто

економских веза, а за ово друго потребна је национална асимилација или крвно

мешање [Ивић, 1957, с. 3].“ Треће, у којој су мери и у којим су социјалним

срединама Срби напуштали свој матерњи језик и усвајали македонски. Четврто,

да ли су систематски развијале двојезичност и колико су у другој половини 20.

столећа државне власти (македонске, србијске и југословенске) и српске

(националне) научне и установе помогле тамошњим Србима у неговању

билингвизма? [Станковић, 2001, с. 54–55].

Иако је имала дугу традицију, настава на српском језику у Републици

Македонији данас се изводи само у неколиким основним школама у скопској,

кумановској и јужноповардарској регији. У њима има све мање ученика, па се

може, ако се не предузму одговарајуће мере, очекивати њихово затварање. У

средњим школама она је укинута крајем осамдесетих година 20. столећа. Једна

144

чињеница је лепа: до сада су уписане две генерације студената на новоосновану

Студијску групу за српски језик и књижевност на Филолошком факултету

Универзитета у Скопљу. [Станковић, 2006, с. 8].

2. На подручју Републике Србије, како у њеним рубним зонама према

Републици Македонији (на потезу од пчињске до шарпланинске области), тако

и у осталим њеним деловима, нема аутохтоног македонског становништва.

Међутим, непосредно после Другог светског рата у НР Србију на напуштена

немачка имања у јужном Банату (у околини Панчева и Вршца) из различитих

крајева НР Македоније дошле су повеће (етнички хетерегоне) групе тамошњег

живља. У другој половини 20. века више хиљада становника Македоније

настанило се и у Београду, и у другим великим индистријским и културним

центрима Србије, у знатно мањем броју досељеника је било и у осталим

варошима и селима где су се (заједно са члановима својих породица) бавили

углавном традиционалним балканским занатима. Грађани НР/СР Македоније у

Србију су се досељавали и због формирања брачне заједнице (чешће због удаје

и ређе због женидбе) са припадницима српске или (ређе) неке друге

народности. Према званичним статистичким подацима, 1953. године у НР

Србији је живело 27.277 Македонаца, те године у Београду их је пописано

8.733, у околини Панчева 6.368, а у вршачком крају 2.022. Четири деценије

касније, непосредно пре распада СФРЈ, године 1991. у Републици Србији

званично је пописано 46.046 грађана македонске националности. У Београду их

је живело 12.576, у општини Панчево 8.488, у општини Пландиште 1.502, у

Нишу 1.277, у Новом Саду 1.205, у Бору 1.013 и у општини Вршац 676. Према

статистичким подацима из 2002. године, данас у Србији (без територије АП

Косова и Метохије) живи 25.847 Македонаца, у централној Србији је

регистровано 14.062, а у АП Војводини 11.785 припадника ове етничке

заједнице [Радушки, 2003, с. 431–433].

Као што се из статистичког прегледа види, осим у јужнобанатском делу

Републике Србије, Македонци су у већем броју настањени и у Београду, Нишу,

Бору и Новом Саду. У овим градовима они припадају урбаној популацији, али

145

понегде су и у њима део руралног локалног становништва; такав је, на пример,

случај са Македонцима који живе у периферним областима Београда. За

македонску етничку заједницу у Републици Србији карактеристична је

територијална дисперзивност, али и значајна концентрисаност њених

припадника на подручју јужног Баната и Града Београда.

2.1. Последњи званични статистички податак (2002) о броју Македонаца

у Републици Србији указује на њихов преполовљени број у односу на резултате

из претходног пописа становништва (1991). Приликом анализе или тумачења

драстичног смањења, а самим тим, и данашњег положаја припадника

македонске националности у Републици Србији, у обзир се морају узети

следеће историографске чињенице. Прво, модерна србијска држава, одн.

највећа од шест бивших југословенских федеративних јединица, после Другог

светског рата прва је признала постојање македонске нације, македонског

језика и тадашње македонске аутономије у оквиру југословенске федерације;

године 1992. признала је и самосталну, независну Републику Македонију под

њеним уставним именом и са њом склопила међудржавни споразум о

међусобном територијалном разграничењу и реципрочној заштити непокретних

културних добара [Хаџиев, 1996, с. 200]. Друго, житељи Србије македонског

етничког порекла у свим пописима становништва после Другог светског рата

слободно су се изјашњавали о свом националном идентитету и свом матерњем

језику; у одређеним војвођанским срединама похађали су основну школу на

македонском наставном језику и имали своје радио емисије и своје новине или

подлистке у новинама, у слободно организованим удружењима слободно су

неговали своје културно наслеђе [Велјановска и Станковић, 1995]. Треће, у

Србији, и поред веома значајне вардарско-моравско миграционе струје [Цвијић,

1987, с. 131–132], нема аутохтоног македонског живља; данашњи србијски

Македонци су махом колонисти и досељеници (и њихови потомци) који су у

Србију дошли у другој половини 20. века. Четврто, међу споменутим

колонистима било је словеномакедонског живља из свих крајева данашње

Републике Македоније, па и из Албаније (из околине Корче). Међутим, највише

146

их је дошло из северозападних, северних и североисточних македонских

области [Трифуноски, 1958, с. 5–19], тј. из оних подручја Републике

Македоније у којима и данас живи аутохтоно српско становништво, ту, пре

свега, спадају делови тетовске, скопскоцрногорске, кумановске регије.

2.2. О потреби извођења комплексних и методолошки валидних

истраживања у везу са смањењем броја припадника македонске националности

у Републици Србији говоре још неколика факта. Прво, године 1948. у Глогоњу,

у јужном Банату, колонисти из НР Македоније нису хтели да им деца уче на

македонском наставном језику. О томе Ј. Трифуноски овако пише: „na osnovu

traženja samih doseljenika ukinuta [je] školska nastava na makedonskom jeziku.

Treba ovde pomenuti da u Glogonju više od jedne od polovine čine doseljenici iz

okoline Kumanova. Proces o kome je ovde reč, mnogo je napredovao i u Kačarevu. U

ovom naselju krajem školske 1955/1956 godine samo mali broj učenika pohađao je u

školi nastavu na makedonskom jeziku. U Jabuci, međutim, ovaj proces je nešto

sporiji: tamo živi najveća grupa doseljenika iz NR Makedonije (oko 80%), od kojih

neki potiču iz najudaljenijih jugozapadnih makedonskih oblasti (okolina Struge,

Prespa, Demir-Hisar i dr.)“ [Трифуноски, 1958, с. 21]. Друго, социолингвистичко

истраживање које су К. Вељановска и С. Станковић спровели (у Јабуци, 1995)

међу досељеницима (и њиховим потомцима) из Македоније показало је да више

од половине испитаника (различитог пола, узраста и степена образовања) данас

припада српском етносу, говори српски језик и не жели да у школи похађа

наставу на македонском језику. Треће, донекле вољом самих Македонаца, али и

стицајем друштвених и политичких околности у време и после распада СФРЈ,

они у последњих двадесет година у Републици Србији, и поред тога што су им

она и најновијим (последњим) релевантним законима загарантована, не

остварују у потпуности своја мањинска национална права. Данас у Републици

Србији нема ниједне основне школе на македонском наставном језику. У овој

години у неким од школа у јужнобанатским насељима у припреми је увођење

факултативне наставе из области македонског језика, књижевности и културе.

Македонски стандардни језик (са елементима историје и дијалектологије) као

147

један од јужнословенских (или словенских) језика предаје се на више државних

универзитета у Републици Србији: у Београду, Новом Саду, Приштини (данас

са седиштем у Косовској Митровици) и Нишу. [Станковић, 2004, с. 47].

3. Постојеће узроке колебања при данашњем етничком и лингвистичком

опредељивању, како Срба у Републици Македонији, тако и Македонаца у

Републици Србији, треба тражити и у сродној језичкој и у истој

конфенсионалној припадности, као и у ономе што на социопсихолошком плану

доносе услови њиховог заједничког живљења и рада у обема данас независним

државама. Ипак, мањинско питање између ових двеју суседних држава мора

добити на важности и постати значајан фактор њихових билатералних односа

[Радић, 2005. с. 151]. И Србима у Македонији и Македонцима у Србији треба

обезбедити неопходне друштвене услове у којима ће они моћи да сачувају свој

етнички, језички и културни идентитет.


1. Велјановска К. и Станковиќ С. Статусот на македонскиот јазик во Србија

и во Црна Гора 1945–1995, XXII научна дискусија // XXVIII меѓународен

семинар за македонски јазик, литература и култура, Универзитет „Св. Кирил и

Методиј“ ― Скопје, Охрид, 1995 (реферат).

2. Ивић П. О говору Галипољских Срба. Српски дијалектолошки зборник,

књ. XII, Београд, 1957.

3. Ивић П. Српски народ и његов језик. Друго издање, Српска књижевна

задруга, Београд, 1986.

4. Радић П. Поглед на српску мањину у Македонији, у: Положај и идентитет

српске мањине у југоисточној и централној Европи, Српска академија наука и

уметности, Научни скупови, књ. CIX, Одељење друштвених наука, књ. 25,

Београд, 2005, с.147–152.

5. Радушки N. Etnička homogenizacija stanovništva Srbije krajem XX i

početkom XXI veka, у: Demokratija i multikulturalnost u jugoistočnoj Evropi, Centar

za istraživanje etniciteta, Beograd, 2003, с. 425–434.

148

6. Станковић С. Неколике напомене о Србима и српском језику у Републици

Македонији (Из социолингвистиччких прилика)// Зборник Филолошког

факултета Универзитета у Приштини, књ. 11, Косовска Митровица, 2001, с. 51–

56.

7. Станковић С. Македонци и македонски језик у Републици Србији — Pro et

contra, у: Скривене мањине на Балкану, Српска академија наука и уметности,

Балакнолошки институт, Посебна издања 82, Београд, 2001, с. 41–49.

8. Станковић С. Европско право за српски језик (Какво је стање српског

народа и његовог језика на тлу данашње Македоније). Задужбина, Лист Вукове

задужбине 76, Београд, 2006, с. 8.

9. Trifunoski Jovan F. O posleratnom naseljavanju stanovništva iz NR

Makedonije u tri banatska naselja ― Jabuka, Kačarevo i Glogonj, Matica srpska,

Novi Sad, 1958.

10. Хаџиев В. За името Македонија и Македонците во историјата, Љуботен,

Скопје, 1996.

11. Цвијић Ј. Балканско полуострво, Сабрана дела, књ. 2, Српска академија

наука–„Књижевне новине“–Завод за уџбенике и наставна средства, Београд,

1987.

12. Шкарић Светомир Шкарић, Конституционалне основе

мултикултуралности у Македонији, у: Положај и идентитет српске мањине у

југоисточној и централној Европи, Српска академија наука и уметности,

Научни скупови, књ. CIX, Одељење друштвених наука, књ. 25, Београд, 2005, с.

91–98.

Е.Е. СТЕФАНСКИЙ

ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ СБЛИЖЕНИЕ РАЗНОПРИСТАВОЧНЫХ ГЛАГОЛОВ ДВИЖЕНИЯ В РУССКОМ И ПОЛЬСКОМ ЯЗЫКАХ

Историки славянских языков не раз обращали внимание на тот факт, что

в древних славянских языках глагольные приставки были близки друг другу по

149

семантике, а следовательно, и сферы их функционирования также не были

четко дифференцированы.

Например, в древнерусском языке в одинаковых контекстах могли

употребляться глаголы îòúáhæàòè и îóáhæàòè. Ср.: Ñòûè Ãëháú âîñõîòh ^áhæàòè

íà ïîëóíîùíû ñòðàíû

Àæå õîëîïú îóäàðèòü ñâîáîäíà ìîóæà à

îóáhæèòü â õîðîìú, ãíú åãî íå âûäàñòü, òî

ïëàòèòè çà íü ãíó

[Срезн., Т. 2, Стлб. 773 ] [Срезн., Т. 4, Стлб. 1121]

С другой стороны, древнерусский глагол äîíåñòè мог иметь значения

‘донести’, ‘отнести’, ‘принести’. Ср.:

1. Äîíåñúøå òåëî åãî ïîëîæèøà å â ìàíàñòûðè. (= донеся)

2. Ìîóæü òâîè îóìîëè ì# ñðhòú äîíåñòè ñåè ê òåáh. (= отнести)

3. È àùå ÷òî èìhåøè â äîìó ñâîåìú, äîíåñè èìú ïîòðåáíà". (= принеси)

[СДРЯ XI-XIV вв., Т. 3, с.54]

Относительно древнепольских приставок З.Н. Стрекалова также

отмечала, что они «были более заменяемыми, употребление их было более

свободным, две или несколько приставок с данным глаголом имели одно и то

же значение». [Стрекалова, 1968, с. 9]. По словам авторов «Исторической

грамматики польского языка», процесс стабилизации польских приставок и

дифференциации их семантики и сфер употребления закончился лишь на

рубеже XIX-XX веков. Так, уже в 50-е годы нашего века, когда вышла

упомянутая «Историческая грамматика», употребление некоторых

приставочных глаголов в польском языке в романе Б. Пруса «Кукла»,

увидевшего свет всего шестьюдесятью годами ранее, представлялось

ненормативным. Ср.:

В романе Б. Пруса: В современном польском языке:

zasadzić kapelusz wsadzić kapelusz

‘надеть шляпу’

usiąść do przedziału wsiąść do przedziału, usiąść w przedziale

‘сесть в купе’

[Klemensiewicz, Lehr-Spławiński, Urbańczyk, 1955, с. 427-428]

150

В настоящее время сферы употребления глагольных приставок в русском

и польском языках оказались достаточно четко дифференцированными, и

замена глагола с одной приставкой на глагол с другой приставкой оказывается

невозможной или приводит к изменению смысла.

Например, по-русски нельзя сказать *Отбежал в город, *Дошел в гости,

а фразы Принес матери ковер и Донес матери ковер обозначают разные

ситуации.

Однако, несмотря на такую дифференциацию, как в русском, так и в

польском языках имеются сферы, где глаголы движения с разными

приставками функционально и семантически сближаются. Рассмотрению этих

сфер и будет посвящена настоящая статья.

Центральные значения каждой из трех адлативных приставок при-(przy-),

под-(pod-) и до-(do-) в обоих языках в целом одинаковы.

Глаголы с приставкой при-(przy-) обозначают факт достижения

пространственной цели движения, которая находится обычно во внутренних

пределах ориентира. Поэтому характерный для этих глаголов микроконтекст

⎯ предложно-падежные формы типа в деревню, к матери, маркирующие

окончание движения внутри ориентира, либо отсутствие пространственного

распространителя. См. Приехал в деревню к матери, Он уже пришел и под. При

этом, как отмечает Л. Ферм, [Ферм, 1990, с. 77-78] глаголы с данной

приставкой имплицитно указывают на преодоление определенного расстояния

перед достижением цели.

Глаголы с приставкой под-(pod-) фиксируют момент приближения к

границам ориентира, сочетаясь, как правило, с формой типа к дому. См.:

Автомобиль подъехал к дому.

Глаголы, имеющие приставку до-(do-), обозначая достижение предела

движения, по словам П.К. Ковалева, сосредоточивают внимание на

«пространственном протяжении, по которому движется предмет» [Ковалев,

1940, с. 62]. В связи с этим они, как отмечает Е.Н.Сметанина, «актуализируют

151

обстоятельственные характеристики движения» и потому сочетаются, как

правило, с обстоятельствами образа действия, уступки или меры времени

[Сметанина, 1982, с. 60-62]. См.: С трудом дошел до дома, Добрался до города,

несмотря на непогоду, Доехал до станции за пять часов.

Функциональное сближение глаголов, имеющих перечисленные

приставки, происходит за счет того, что глаголы с какой-либо приставкой,

попадая в нехарактерный для них контекст, теряют свойственную им семантику

(в т.ч. нередко и пространственную).

(1.) Так, при- и под-приставочные глаголы в русском языке сближаются

в результате того, что глаголы с приставкой под- перестают управлять

характерной для них предложно-падежной формой типа к дому и оказываются

либо вообще без пространственного распространителя, либо сочетаются с

формами типа в деревню, к матери, а также с обстоятельствами момента

времени, т.е. попадают в контекст, характерный для при-приставочных

глаголов. Характерно, что в польском параллельном тексте им соответствуют

глаголы с префиксом przy-:

1. Высоту отстояли, вовремя подошла подмога, и бежит трижды

проклятый, ненавистный враг. (Шолохов) ⎯ przyszła pomóc.

2. Анзельм . Грузовики или танки... Возможно, они уже раньше

подошли, только из-за выстрелов было трудно разобрать.

Инга . Подошли? Значит...

Anzelm. Być może przyszły już przedtem.

Inga . Przyszły? To znaczy... (Кручковский)

Как видно из примеров, употребление под-приставочных глаголов вносит

в предложение оттенок добавочного действия аналогично глаголам типа

подлить, подсыпать. На основе подобных контекстов в последнее время в

русской разговорной речи распространяются фразы типа: Я подойду к тебе

часов в шесть, Все собираются в школе, а ты подъезжай прямо в театр. См

также:

152

1. Вот-вот в Кувейт подлетят англичане: им тушить пожары на

севере страны. («Комсомольская правда», 2.08.1991)

2. Последний раз все вместе они виделись в Барселоне, где Александр

Яковлевич [Гомельский], подъехавший из Штатов, был не прочь

поконсультировать сборную СНГ. («Московские новости», 1993, № 11)

По строгим нормам литературного языка в подобных случаях должны

употребляться глаголы с приставкой при-, однако под-приставочные глаголы

актуализируют момент достижения внутренних пределов пространства (в том

числе и незамкнутого), где уже находится какое-либо лицо, т.е. имеют оттенок

добавочного действия.

В польском языке przy- и pod-приставочные глаголы сближаются,

наоборот, за счет потери приставкой przy- своей целевой семантики. При этом

данные глаголы перестают имплицировать преодоление определенного

расстояния перед достижением ориентира.

По словам А.В. Бабанова, это происходит, «когда в контексте содержится

указание на незначительность расстояния, преодолеваемого в результате

движения, и на отсутствие принципиального изменения локализации

действующего лица относительно места действия» [Бабанов, 1985, с. 127].

К этому, видимо, следует добавить, что такие контексты чаще всего

описывают быстрое перемещение, причем корни глаголов движения - -skocz-, -

cwal-, -pad-, -bieg-, - к которым присоединяется приставка przy-,

маркированы с т.з. скорости перемещения. См., например:

1. Однако он [Михал] снова подскакивал к ней, а Жужук с лаем бросался

на защиту своего хозяина. ⎯ przyskakiwał znowu. (Ожешко)

2. Девушка ... бросилась в противоположную сторону. Однако Михал

сейчас же подбежал к ней. ⎯ przyskoczył ku niej. (Ожешко)

3. Она [Хеля] спрыгнула с кровати Янóвой ... и подбежала к столу с

раскрасневшимся лицом. ⎯ przypadła do stołu. (Ожешко)

4. Полковник Шульгович подскакал к первой роте... Он крикнул... :

153

- Капитан Осадчий! Выводите роту! Жива-а! (Куприн) - przycwalował

do pierwszej kompanii.

Кроме того, przy-приставочные глаголы сближаются с pod-

приставочными в контекстах, содержащих побуждение к действию. См.:

1. - Здравствуйте, Юрий Алексеевич! Что же вы не подойдете

поздороваться? - запела Раиса Александровна.

Ромашов подошел. (Куприн) ⎯-

- Cóż to, pan nie przyjdzie się przywitać?

Romaszow podszedł.

2. Губернатор . Где же он [адъютант]? (Оглядывается по сторонам)

Ну-ка подойдите к нам, поручик!

Адъютант подбегает.

Gubernator . Niech pan do nas przyjdzie, poruczniku!

Adjutant podbiega.

(Кручковский)

3. Позову к тебе папку, позову! Пускай подойдет к сыночку. - Niechaj do

synka przyjdzie. (Ожешко)

Как видно из примеров, функциональная близость przy и pod-

приставочных глаголов может устанавливаться как на основе одного только

польского текста, т.к. рассматриваемые глаголы употребляются в одном

контексте, так и через сопоставление с русским языком, где польским przy-

приставочным глаголам соответствуют в таких случаях русские глаголы с

приставкой под-.

(2.) В обоих языках происходит функциональное сближение до-(do-)-

приставочных глаголов с под-(pod-)-приставочными. Это происходит тогда,

когда в предложении отсутствуют упомянутые выше контекстные компоненты,

характерные для глаголов с приставкой до-(do-).

Близость семантики глаголов с приставками до-(do-) и под-(pod-) в

приводимых ниже примерах доказывается, во-первых, путем лингвистического

эксперимента, который обнаруживает возможность замены глагола с одной

154

приставкой на глагол с другой приставкой в рамках одного языка, во-вторых,

через сопоставление с другим языком, где глаголу с одной приставкой в

оригинале соответствует глагол с другой приставкой в переводе. Примеры:

1. Жена дошла с узелком до двери и говорит: «Ухожу я от вас. У сестры

жить буду». (Шолохов) ⎯ podeszła do drzwi. (Ср. Жена подошла с узелком к

двери...)

2. Подойдя к железным воротам, индеец переложил ребенка на левую

руку и ударил правой в железную дверь четыре раза. (Беляев) ⎯ doszedł do

wrot. (Ср. Дойдя до железных ворот...)

Вместе с тем сфера употребления do-приставочных глаголов в польском

языке несколько шире, чем в русском, и они могут функционально сближаться

с przy- и pod-приставочными глаголами в контекстах, где в русском языке

этого не происходит.

Так, глаголы dochodzić и dojeżdżać могут использоваться в значении

‘приходить (приезжать) время от времени в какую-либо местность или на

работу’ [Szym.; T.1, s. 414]. См., например:

1. Пани Ройская и тетя Михася могли бы выехать на дачу вместе с ними,

супруги Голомбек приезжали бы на воскресенье. ⎯ dojeżdżaliby na niedzielę.

(Ивашкевич)

2. Dojeżdżać codziennie do pracy. [Szym.; T.1, s. 414] ⎯ Ежедневно ездить

на работу.

См. также устойчивое сочетание dochodząca kobieta ‘приходящая

домработница’. [Szym.; T.1, s. 415]

Обозначая не повторяющееся, а единичное действие, глаголы dochodzić и

dojeżdżać,по справедливому замечанию А.В.Бабанова, фиксируют внимание «на

фазе действия, непосредственно предшествующей результату, как бы вырывая

ее из общей цепи событий». [Бабанов, 1985, с. 66] В результате глагол

перестает сосредоточивать внимание на пути, предшествующем достижению

ориентира, и do-приставочный глагол функционально и семантический

155

сближается с pod-приставочным, который, как известно, фиксирует лишь

последнюю фазу движения. Примеры:

1. Когда он [Мечик] подошел к штабу, решимость его окончательно

ослабела. (Фадеев) ⎯

Gdy podszedł do sztabu... (Пер. Витковской)

Gdy dochodził do sztabu... (Пер. Путрамента)

2. Когда подъехали к хате, стало совсем темно. - Kiedy dojeżdżali...

(Пшимановский)

3. В эту минуту, когда они почти подошли к своей хате, их обогнал

верховой. - kiedy dochodzili do swojej chaty. (Ивашкевич)

Подведем итоги.

1. В русском и польском языке наблюдается функциональное сближение

ряда глаголов с различными адлативными приставками. Это происходит тогда,

когда глагол попадает в нехарактерный для него контекст, лишаясь

актуализирующих его семантику контекстных компонентов.

2. Функциональное сближение разноприставочных глаголов одного языка

может быть обнаружено путем сопоставления с другим, близкородственным,

языком, если установлено, что основные значения приставок в сопоставляемых

языках совпадают.

Однако установить функциональное сближение можно и в рамках одного

языка. Во-первых, путем наблюдения над употреблением глаголов с разными

приставками в сходных контекстах. Во-вторых, применяя лингвистический

эксперимент, который может приобретать естественный характер, когда

сопоставляются варианты перевода одного и того же иноязычного текста.


1. Бабанов А.В. Взаимодействие словообразовательных и синтаксических

средств выражения направленности в славянских языках (на материале

болгарского, польского и русского языков). - Дисс. ... канд. филол. наук. ⎯ Л.:

ЛГУ, 1985.

156

2. Ковалев П.К. Функции глагольных префиксов в русском литературном

языке // Русский язык в школе, 1940, № 5, С. 60-64.

3. Сметанина Е.Н. Особенности функционирования директивных

конструкций с предлогом ДО/DO в русском и польском языках //

Сопоставительный анализ грамматической семантики. Куйбышев: КГПИ, 1982,

С. 56-64.

4. Стрекалова З.Н. Из истории польского глагольного вида. - М.: Наука,

1968.

5. Ферм Л. Выражение направления при приставочных глаголах

перемещения в современном русском языке: К вопросу префиксально-

предложного детерминизма. ⎯ Уппсала, 1990.

6. Klemensiewicz Z., Lehr-Spławiński T., Urbańczyk S. Gramatyka historyczna

języka polskiego. - Warszawa: PWN, 1955.

Сокращенные обозначения словарей:

1. СДРЯ XI-XIV вв. ⎯ Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.) В 10 тт.

⎯ М.: Русский язык, 1988. [Издание продолжается]

2. Срезн. ⎯ Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского

языка. М., 1958.

3. Szym. Słownik języka polskiego. W 3 tt./ Red. naukowy M.Szymczak. ⎯

Warszawa: PWN, 1979-1982.

Источники фактического материала:

1. Беляев А. Человек-амфибия. ⎯ Барнаул: Алтайское книжное

издательство, 1975.

2. Bielajew A. Człowiek-ryba. ⎯ Poznań: Wyd-wo Poznańskie, 1985. [Przekł.

S.Kiędzirskiego].

3. Ивашкевич Я. Хвала и слава. В 2-х кн. Кн.1. ⎯ М.: Прогресс, 1965. [Пер.

Раковской и др.].

4. Iwaszkiewicz J. Sława i chwala. W 2 tt. T. 1. ⎯ Warszawa: PIW, 1959.

5. Кручковский Л. Пьесы. Статьи. ⎯ М.: Искусство, 1974.

157

6. Kruczkowski L. Dramaty. ⎯ Warszawa: Czytelnik, 1978.

7. Куприн А.И. Поединок // Куприн А.И. Повести. М.: Детская литература,

1973, С. 73-239.

8. Kuprin A. Pojedynek. ⎯ Warszawa: Czytelnik, 1980. [Przekł. H. Rogali].

9. Ожешко Э. Собр. соч. в 5 тт. Т.5. Рассказы. ⎯ М.: ГИХЛ, 1954.

10. Orzeszkowa E. Opowiadania. ⎯ Warszawa: Czytelnik, 1982.

11. Пшимановский Я. Четыре танкиста и собака. ⎯ М.: Детская литература,

1970. [Пер. М.Киселева].

12. Пшимановский Я. Четыре танкиста и собака. В 2-х книгах. Кн.1. ⎯ М.:

Воениздат, 1970. [Пер. О.Акимченко и др.]

13. Przymanowski J. Czterej pancerni i pies. ⎯ Warszawa, 1980.

14. Фадеев А. Разгром // Д.Фурманов Чапаев. А.Фадеев. Разгром.

А.Серафимович. Железный поток. Пермь: Пермское книжное издательство.

1970, С. 265-410.

15. Fadiejew A. Klęska. ⎯ Moskwa: PWLP, 1932. [Przekł. Z.Witkowskiej]

Fadiejew A. Klęska. ⎯ Warszawa: PIW, 1978. [Przekł B.Piacha i Putramenta].

Д. ТИМАРОВА

НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКИЕ ТЕКСТЫ В ТРАКТОВКЕ СЛОВАЦКОГО И РУССКОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ (СОПОСТАВИТЕЛЬНЫЙ АСПЕКТ)

В конце XX – начале XXI вв. в мире повысился интерес к переводу

научных текстов, исследователи начали больше внимания уделять теории

перевода и проблемам информативного перевода, в том числе и проблемам

перевода научно-технических текстов [Dekanová, 2009, Gromová, Mǘglová,

2005, Rakšányiová, 2005].

В настоящее время возникла необходимость выделить научный (научно-

технический) перевод как особый вид перевода, что требует создания

158

целостной концепции и теории этого вида перевода. Предпосылкой этого

является подробное истолкование и объяснение понятия научно-технический

текст и разработка проблематики научных (научно-технических) текстов в

лингвистике и стилистике. На основе этих разработок мы сможем сравнить этот

вид текстов в разных языках или же в разных культурах.

В статье мы рассматриваем отличия в истолковании понятия «научно-

технический текст» в словацком и русском языкознании. Существуют

определённые различия в словацкой и русской лингвистике при подходе к

данному понятию. В статье даётся основная характеристика этого понятия в

рассматриваемых языках, а также мы пытаемся отметить совпадения и

различия в определении научно-технических текстов.

В словацком и русском языкознании научно-технические тексты

относятся к научному стилю. Одним из специфических признаков научно-

технического текста является понятийность, т.е. его характеризирует

использование большого количества имён существительных и малого –

глаголов. Следующим признаком данного типа текстов является их большая

информационная насыщенность, непосредственно оказывающая влияние на

сложность их понимания (это, естественно, обусловлено и указанным низким

количеством глаголов). Согласно Мистрику (1997), при выделении самых

типичных для научного стиля выразительных средств надо основываться на

факте, что он является схематическим, стереотипным и постоянно развивается.

На основе «Стилистики» Мистрика (1997), Ю. Шебеста (2004) выделяет

следующие признаки научного стиля: «семантическая однозначность и,

следовательно, комплектность сказанного; отсутствие экспрессивности и

эмоциональности; «нейтральность» или анонимность автора текста;

монологичность сказанного; выразительные средства являются менее

вариабельными, стилистически «бедными», частота появления слов – высшая;

не возникает несоответствия между эстетической функцией текста и

литературной нормой» [Шебеста, 2004, c. 7 - 8]. Указанные свойства

159

показывают, что научный стиль является схематическим, когезным, точным, а

поэтому сложным для понимания.

Словацкие лингвисты-теоретики рассматривают как научно-технические

тексты в основном только технические тексты, и в некоторых случаях тексты

естественнонаучные, а тексты других областей науки характеризуются ими

только как научные. Научные тексты затем можно разделить по отдельным

областям науки: лингвистические, природоведческие, литературоведческие,

обществоведческие; социальные и философские науки: экономические,

искусствоведческие и т.п.

Русские теоретики интерпретируют научно-технические тексты более

широко. В словацкой теории в научно-технические тексты включается только

область науки и техники, в русской теории этот тип текстов объединяет почти

весь научный стиль, т.е. тексты, основной функцией которых является подача

научных фактов. Существует большое количество взглядов на классификацию

текстов. Например, исходя из вида семасиологических связей языковых средств

мы выделяем тексты художественные, газетно-информационные и научно-

технические, которые можем далее членить, например, на тексты деловые,

экономические, медицинские, военные, математические и т.п. [Пиввуева –

Двойнина, 2004, с. 49].

В. Кедров разделяет научно-технические тексты на тексты из области

философских наук (диалектика, логика), естественных и технических наук

(медицина, геология, химия, физика, биология), социальных наук (география,

этнография, история, археология) и на тексты из области наук о базисе и

надстройке (политическая экономика, государство и право, искусствоведение,

языкознание, психология, педагогика) [ср.

http://yazykoznanie.ru/content/view/43/231/].

Мы должны иметь в виду, что до сих пор не существует

унифицированной классификации научно-технических текстов. В. Комиссаров

(2009) в «Лингвистике перевода» приводит классификации научно-технических

текстов разных теоретиков, в том числе русских и немецких. Л.Н. Соболев

160

(1950) выделяет следующие типы текстов: 1. технический, деловой, научный, 2.

художественный и 3. публицистический. O. Каде (1965) в своей работе

определяет следующие типы текстов: 1. эстетический, 2. религиозный,

3. прагматический, или деловой, 4. этнографический, 5. лингвистический, 6.

психологический и 7. научно-технический. K. Tиме, A. Германн и Э. Глессер

(1956) разделяют тексты на: 1. религиозные, 2. литературные, 3. официальные и

4. разговорные [Комиссаров, 2009, с. 119].

К научным и научно-техническим текстам относятся тексты монографий,

технических описаний, научных статей. Доминирующим типом информации в

данных текстах является когнитивная информация. Основными языковыми

средствами, предназначенными для её выражения, являются: 1. языковые

средства, уплотняющие когнитивную информацию. Они могут быть

лексическими (напр. сокращения), графическими (скобки) и синтаксическими

(причастные обороты речи, наличие которых более характерно для русских,

чем словацких текстов); 2. термины и терминологические словосочетания,

которые в научно-технических текстах представляют собой самостоятельную

лексическую систему, передают когнитивную информацию, обеспечивают

точность и однозначность текста; 3. общенаучная лексика, (нейтральная,

неэмоциональная), которая входит в литературный язык: это лексика с широко

развитой синонимией (синонимы, как правило, равноправны по смыслу); 4.

языковые средства, которые обеспечивают объективность подачи когнитивной

информации (напр. пассив, безличные и неопределенно-личные предложения,

глагольные конструкции с пассивным значением, выражающие пассивность по

отношению к формальному подлежащему); 5. преобладание praesens generalis,

использование которого позволяет объективно подать информацию

(вневременный характер текста); 6. языковые средства, которые подчёркивают

высокий уровень абстрактности.

Все указанные языковые средства являются неэмоциональными и

объективными. Логический путь построения научного текста детерминируется

преобладанием когнитивной информации, причём большую роль играют и

161

средства когезии, обеспечивающие когерентность текстов (они часто

используются в научно-технических текстах).

Следующим средством логической организации научно-технических

текстов являются графические средства (шрифт, разрядка, курсив – средства

выделения значимой и второстепенной информации; графики, таблицы).

Информационная насыщенность научного стиля обусловливает выбор

сложных и компактных синтактических конструкций. В нем преобладают

простые и сложноподчинённые предложения, используются причастные и

деепричастные конструкции, вставные конструкции и т.п. Абстрактность и

генерализация выражается в научно-технических текстах частым

использованием пассивных конструкций. Номинативные предложения

используются реже. Необходимость логической структуры научного стиля

детерминирует использование наречий в функции коннекторов или же

вторичных предлогов. С точки зрения лексики, самым типичным признаком

научно-технических текстов является терминология. Наряду с ней важную роль

играет общенаучная лексика, которая включает все типы производных от

терминов выражений, слова, используемые для описания связей между

терминологически обособленными понятиями и объектами, их свойствами,

функциями и особенностями. Также включается часть общеупотребительной

лексики, которая используется в строго определённых словосочетаниях, чем

повышается объективность научного текста. Эта лексика обычно не является

частью терминологических словарей, её значения нечётко определены, но эта

часть лексического запаса является такой же характерной для научно-

технических текстов, как и термины.

С точки зрения морфологии, в текстах научного стиля, как мы уже

сказали, имена существительные, имеются в виду прежде всего отвлечённые и

неодушевлённые имена существительные, они преобладают над глаголами.

Отвлеченность и обобщенность научного стиля в русских научных текстах

выражается широким употреблением существительных среднего рода.

Употребляются имена существительные мужского и женского рода

162

(преимущественно с абстрактным значением). Для научного стиля также

характерно использование единственного числа в значении множественного. В

этих случаях данные имена существительные обозначают класс предметов, их

характерные черты или обозначают собирательные понятия.

В заключение констатируем, что различие между словацкой и русской

лингвистикой (стилистикой) в определении понятия «научно-технический

текст» состоит в следующем: словацкие лингвисты понимают как научно-

технические тексты большей частью только тексты технические, в некоторых

случаях и тексты естественнонаучные, а другие тексты характеризуют только

как научные; русские лингвисты интерпретируют научно-технические тексты

более широко и включают в них и тексты общественных наук (философские,

социальные науки), естественных наук (физика, биология, медицина, химия),

экономических наук (политическая экономика), языкознания (лингвистика),

искусствоведения (тексты из области гуманитарных наук).


1. DEKANOVÁ, E. Kapitoly z teórie a didaktiky prekladu odborných textov.

Nitra: FF UKF, 2009. – 151s.

2. GROMOVÁ, E. – MÜGLOVÁ, D. Kultúra – Interkulturalita – Translácia.

Nitra: FF UKF, 2005. – 102 s.

3. MISTRÍK, J.. Štylistika. Bratislava : SPN, 1997. – 598 s.

4. RAKŠÁNYIOVÁ, J. Preklad ako interkultúrna komunikácia. Bratislava:

AnaPress, 2005. – 141 s.

5. КОМИССАРОВ, В.Н. Лингвистика перевода. Москва: Либроком, 2009. –

176 с.

6. ПИВВУЕВА, Ю.В. – Двойнина, Е.В.. Пособие по теории перевода (на

английском материале). Москва: Филоматис, 2004, – 304 с.

163

Г.В. ТОРОПЧИН

ФЕНОМЕН ДВОМОВНОСТІ НА ТЕРЕНІ СУЧАСНОЇ УКРАЇНИ

В першу чергу треба означити коло питань, які потрібно висвітлювати в

цій статті. По-перше це, звичайно, фактори, які впливали і продовжують

впливати на формування білінгвізму, також історичний аспект цієї проблеми,

статистичні дані по кількості носіїв російської та української мов, географії

використання тієї або іншої мови.

Отже що власне маємо розуміти під цим визначенням – двомовність?

Згідно словникові на сайті «Українська етнографія», білінгвізмом або

двомовністю називають «специфічний стан суспільного життя, при якому

спостерігається і є визнаним факт функціонування й співіснування двох мов у

межах однієї держави». [Білінгвізм (двомовність) // Українська етнографія.

Словник // URL: http://etno.us.org.ua/blog/glossary/18.html Дата звертання:

20/11/2011] В умовах українських реалій звично мають на увазі дві мови –

російську та українську, які тісно переплітаються й взаємодіють між собою. По

статті 10 (розділ I) Конституції України, українська мова є Державною мовою

на терени Республіки Україні, але «гарантується вільний розвиток,

використання і захист російської, інших мов національних меншин України».

[Конституція України – Розділ I // Официальное представительство Президента

Украины // URL: http://www.president.gov.ua/ru/content/chapter01.html Дата

звертання: 20/11/2011] Звичайна річ, ця ситуація фактично є неоднаковою для

різних областей держави. На практиці можна бачити, що дійсно кожна людина,

як мінімум, володіє однією мовою и розуміє другу, причому це співвідношення

може бути розрізнятися в різних місцях (на Івано-Франківщине або у Львові

українська грає роль мови спілкування й діловодства, в той час, як у столиці, у

Києві, розмовляють здебільшого російською. Така мовна неоднорідність

створює ґрунт для численних конфліктів: від побутових суперечок (скандали з

вивісками в Криму [Соратники Януковича объяснили, почему в Крыму

появляются украинские вывески, а в Киеве нет русских // Новый Регион –

164

Крым. Публикации за 22.09.10. // URL: http://www.nr2.ru/crimea/301604.html

Дата звертання: 20/11/2011]) і до масштабних суспільних протистоянь (що

доходять до порушення прав людини, як це було з російськомовними

громадянами України при Президентові Ющенку. [Народний депутат Вадим

Колесніченко переконаний, що в Україні порушуються права російськомовних

громадян, i вважає за потрібне врегулювати питання статусу російської мови на

законодавчому рівні // Прес-центр // URL:

http://presscenter.ukrinform.ua/view.php?links=1988 Дата звертання: 20/11/2011]).

Щодо історії, то вона, на думку іноземних дослідників, немає сумніву,

свідчить, що й через декілька поколінь російська мова не піде з арени,

незважаючи на політику українізації, проводжувану урядом в 2000-е рр.

[Languages of Ukraine. Getting by in a bilingual society // URL:

http://www.tryukraine.com/info/languages.shtml Дата звертання: 20/11/2011]

Однак якщо звернутися до походження білінгвізму, то з самого початку

співіснування обох мов відзначилися тенденції, що є в наявності и в

сьогочасності.

Тут неможливо обійти мовчанкою таке явище, як суржик. Дослівно це

«сумішка різних зерен з житом», але в мовознавстві це суміш кількох мов

(своєрідна lingua franca), у даному разі російської та української. Це класичний

взірець мовної інтерференції. За даними Київського міжнародного інституту

соціології, суржик використовується у побутовому спілкуванні жителів деяких

регіонів України (особливо Східно-Центральний регіон – 21,7% мовців).

Суржик існує у різноманітних формах (найхарактерніші риси: поширеність

русiзмiв, українізовані граматичні форми (зокрема відмінки), відсутність

розрізнення «ч» м’якого й твердого, порушення дієслівного керування).

Відношення до суржику серед фахівців i переважної частини освічених людей,

до речі, не завжди однозначне [Суржик против Украины. Кто кого? // Новости-

плюс // URL: http://novosti-plus.ru/kultura/surzhik-protiv-ukrainy-kto-kogo.html

Дата звертання: 20/11/2011], сам він часто стає об’єктом гумору й навіть

глузування («зірки» Інтернету – фраза сумського голови «підпис здесь і підпис

165

здесь» [Підпис здесь!!! // YouTube – Broadcast Yourself // URL:

http://www.youtube.com/watch?v=N5LrD9-IBBc Дата звертання: 20/11/2011],

обмовка чинного Президента України «йолка» замість «ялинка» [Янукович

споткнулся о елку // YouTube – Broadcast Yourself // URL:

www.youtube.com/watch?v=u7Yg_B7jftk Дата звертання: 20/11/2011] i т.д.)

Цікаво помітити, що це запитання регулярно використовується з метою

вплинути на певні групи населення в передвиборній боротьбі. Наприклад, у

2004 році (так звана «помаранчева революція», як її називають в російській

науковій літературі) надто гостро стояла проблема статусу російської та

української мови як в країні, так і в відокремлених її регіонах (у Криму, де

поряд з українською офіційною мовою є російська I навіть кримськотатарська;

також в приклад можна поставити Луганську або Донецьку області, де

більшість населення розмовляє російською). [В.Колесниченко. Европейская

хартия региональных языков или языков меньшинств. Отчет о ее выполнении в

Украине, а также о ситуации с правами языковых меньшинств и проявлениями

расизма и нетерпимости // Новости Украины // URL: http://www.from-

ua.com/politics/e62743796b72a.html Дата звертання: 20/11/2011] Українська

набуває підтримку у тому числі завдяки помітних культурних i громадських

діячів (Святослав й Іван Вакарчук, Ігор Кондратюк).

Нарешті треба звертати увагу й на деякі позитивні аспекти співіснування

двох мов на території однієї країни: це взаємопроникнення та взаємозбагачення

мов, культур. Згідно з даними різних опитів, більш як половина всіх українців

може досить вільно говорити обома мовами, тобто частіше всього (таким чином

можливо вирізняти мовні функції). В сучасній Україні можна спостерігати

рівнобіжне розвивання двох мов (телебачення, література, наука,

кінематограф).

Відношення громадськості до білінгвізму в країні i за її межами,

безумовно, різне. Дехто вважає, що це явище взагалі неприпустиме в тому

сенсі, що це нібито заважає самовизначенню українського народу [Василь

Іванишин, Ярослав Радевич-Винницький. Двомовність українців – це

166

порушення прав людини // Фрагмент з книжки «Мова і нація». Политарена

//URL:http://www.politarena.org.ua/2009/04/09/dvomovnst_ukrancv__ce_porushenn

ja_prav_ljudini.html Дата звертання: 20/11/2011], деякі виступають за

збереження цього феномену, указуючи на приклад інших країн. Але зрозуміло

одне – це частина об'єктивної реальності сучасної України, яка, з одного боку,

створює багато проблем в спільному житті російськомовних й україномовних

громадян, з іншого же боку, сприяє більш активному обміну в плані мови та

культури.

Література:

1. Languages of Ukraine. Getting by in a bilingual society // URL:

http://www.tryukraine.com/info/languages.shtml Дата звертання: 20/11/2011

2. Анатолий Железный. Происхождение русско-украинского двуязычия на

Украине // URL: http://ivanivanov4.narod.ru/russ.htm Дата звертання: 20/11/2011

3. Білінгвізм (двомовність) // Українська етнографія. Словник // URL:

http://etno.us.org.ua/blog/glossary/18.html Дата звертання: 20/11/2011

4. Колесниченко В. Европейская хартия региональных языков или языков

меньшинств. Отчет о ее выполнении в Украине, а также о ситуации с правами

языковых меньшинств и проявлениями расизма и нетерпимости // Новости

Украины // URL: http://www.from-ua.com/politics/e62743796b72a.html Дата

звертання: 20/11/2011

5. Василь Іванишин, Ярослав Радевич-Винницький. Двомовність українців –

це порушення прав людини // Фрагмент з книжки «Мова і нація». Политарена //

URL:

http://www.politarena.org.ua/2009/04/09/dvomovnst_ukrancv__ce_porushennja_prav

_ljudini.html Дата звертання: 20/11/2011

6. Конституція України – Розділ I // Официальное представительство

Президента Украины // URL:

http://www.president.gov.ua/ru/content/chapter01.html Дата звертання: 20/11/2011

167

7. Микола Рябчук. Яка двомовність нам потрібна? // Українська правда.

Четвер, 15 січня 2009 г. // URL: http://www.pravda.com.ua/articles/4b1aa32a45326/

Дата звертання: 20/11/2011

8. Народний депутат Вадим Колеснiченко переконанний, що в Українi

порушуються права росiйськомовних громадян, i вважа є за потрiбе

врегулювати питання статусу російської мови на законодавчому рiвнi // Прес-

центр // URL: http://presscenter.ukrinform.ua/view.php?links=1988 Дата звертання:

20/11/2011

9. Підпис здесь!!! // YouTube – Broadcast Yourself // URL:

http://www.youtube.com/watch?v=N5LrD9-IBBc Дата звертання: 20/11/2011

10. Соратники Януковича объяснили, почему в Крыму появляются

украинские вывески, а в Киеве нет русских // Новый Регион – Крым.

Публикации за 22.09.10. // URL: http://www.nr2.ru/crimea/301604.html Дата

звертання: 20/11/2011

11. Суржик против Украины. Кто кого? // Новости-плюс // URL:

http://novosti-plus.ru/kultura/surzhik-protiv-ukrainy-kto-kogo.html Дата звертання:

20/11/2011

Янукович споткнулся о елку // YouTube – Broadcast Yourself // URL:

www.youtube.com/watch?v=u7Yg_B7jftk Дата звертання: 20/1.

Е.Н. ЧЕСНОКОВА

ЗНАЧЕНИЯ И ФОРМЫ ПРОШЕДШЕГО ВРЕМЕНИ В СОВРЕМЕННОМ

СЕРБСКОМ ЯЗЫКЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ПЕРЕВОДА ПЬЕСЫ А. П. ЧЕХОВА «ДЯДЯ ВАНЯ»)

Интерес к этой теме обусловлен тем, что, как известно, в истории

общеславянского языка функционировало «четыре формы прошедшего

времени: две простые - аорист, имперфект, две сложные - перфект и

плюсквамперфект, причём каждое из этих времён отличалось от другого не

168

только по форме, но и по значению» [Иванов, 1983, с. 339]. Изучением данной

проблемы занимались такие известные исследователи как В.В. Виноградов,

Ф.И. Буслаев, В. фон Гумбольдт и многие другие. Так, академик В. В.

Виноградов в книге «Русский язык» писал о стилистической неравноправности

этих форм: «В современном русском языке четыре формы прошедшего

времени. Эти формы неравноправны и стилистически неравноценны»

[Виноградов, 1972].

Славянские языки имели две точки отсчёта в системе времён. «Одни

формы соотносились только с моментом речи. Они обозначали действия,

завершённые и незавершённые к моменту речи, и назывались абсолютным

временем. Другие формы обозначали такое действие, которое соотносилось с

другим действием в прошлом и называлось относительным временем. В

дальнейшем северо-восточные славянские языки избавились от привязки к

другому действию до или после момента речи и активно перешли к одной точке

отсчёта. Возможно, это связано с законом экономии мыслительных усилий и

развитием категории вида» [Стеванович, Рыбникова, 2010, с. 5-6]. В

современном русском языке прошедшее время выражается одной формой

перфекта, способной представить весь спектр значений, которые раньше

передавались целой системой форм прошедшего времени. Однако современные

славянские языки южной группы сохранили две точки отсчёта в системе

времен и все четыре древние формы прошедшего времени.

Так, в результате анализа учебников и учебных пособий Предрага

Пипера, Живоjина Станоjчиħа, Трофимкиной О.И. выяснилось, что в

современном сербском языке четыре формы прошедшего времени до сих пор

продолжают функционировать.

Например, член-корреспондент Сербской Академии наук и искусств,

профессор, доктор филологических наук Предраг Пипер в учебнике «Синтакса

савременога српског jезика: проста реченица» рассуждает о том, как различные

формы прошедшего времени функционируют в синтаксисе современного

сербского языка.

169

1. Перфект: «Примарна синтаксичка функциjа перфекта jесте исказивање

радњи коjе су вршиле или извршиле у прошлости, пре момента говора. Као

такав он има веома широк домен употребе у савременом српском jезику»

[Пипер, 2005, с. 390]. Рус. «Первичной синтаксической функцией перфекта

является выражение действия, которое выполнялось или осуществлялось в

прошлом, до момента речи. Как таковая, она имеет очень широкую область

применения в современном сербском языке».

2. Плюсквамперфект: «Плусквамперфекат jе претеритални глаголски

облик коjи у савременом српском jезику има стабилно место». [Пипер, 2005, с.

411]. Рус. «Плюсквамперфект – особая форма глагола, которая в современном

сербском языке занимает стабильное место».

3. Аорист: «Аорист jе временски глаголски облик коjи у неким

савременим словенским jезицима више не постоjи. За савремени српски jезик

карактеристично jе то да jе у њему аорист стабилан у систему временских

глаголских облика» [Пипер, 2005, с. 423]. Рус. «Аорист – это временнáя форма

глагола, которая в некоторых современных славянских языках, больше не

существует. Для современного сербского языка характерным является то, что

она устойчива в системе времен».

4. Имперфект: «Имперфекат jе временски глаголски облик коjи jе у

савременом српском jезику увелико потиснут из употребе» [Пипер, 2005, с.

429]. Рус. «Имперфект – форма глагола, которая в современном сербском языке

в значительной степени вытесняется из употребления».

Цель данной работы - проанализировать, как функционируют различные

формы прошедшего времени в переводе пьесы А.П. Чехова «Дядя Ваня».

Нами были поставлены следующие задачи:

− выявить в сербском переводе текста все формы прошедшего

времени;

− проанализировать их значение и форму;

− на основе проведённого анализа сделать выводы об особенностях

функционирования форм прошедшего времени в современном сербском языке.

170

В результате анализа перевода пьесы А.П. Чехова «Дядя Ваня», нами

было выявлено 386 глагольных форм прошедшего времени. Причем все эти

значения переданы исключительно формой перфекта. Формы аориста,

имперфекта и плюсквамперфекта не выявлены.

Проанализируем следующие примеры:

Значение аориста:

1. Јесам ли се много променио за то време? У тих десет година

постао сам други човек. – Сильно я изменился с тех пор? В десять лет другим

человеком стал.

2. Постао сам чудак, мамице - Я стал чудаком, нянька....

3. У детињству сам и ја имао управо такву дадиљу. - У меня в

детстве была такая же нянька

Русские глаголы стал (в 1 и 2 предложениях) и была (в 3 предложении)

передают значение действия, которое совершилось в прошлом до момента

речи. Следовательно, в сербском переводе они могли бы быть представлены в

форме аориста:

1. У тих десет година постах други човек.

2. Постах чудак, мамице.

3. У детињству и ја имах управо такву дадиљу.

Значение имперфекта:

4. Серб. Човек је надарен разумом и стваралачком снагом да умножи

оно што му је дато, али досад он није стварао, него само рушио. Рус. Человек

одарен разумом и творческою силой, чтобы преумножать то, что ему дано,

но до сих пор он не творил, а разрушал. – глаголы не творил и разрушал

выражают такое действие в прошлом, которое было длительным или

повторялось неоднократно, поэтому в сербском переводе могла быть

использована форма имперфекта, и данное предложение выглядело бы

следующим образом:

4. Човек је надарен разумом и стваралачком снагом да умножи оно

што му је дато, али досад он није ствараше, него само рушаше.

171

Значение плюсквамперфекта наблюдается в следующих случаях:

5. Сео ја, затворио очи…- Сел я, закрыл глаза…

6. Татице! Па ти си сам заповедио да се пошаље по доктора

Астрова, а ево, сада, кад је дошао, нећеш да га примиш.- Папа, ты сам

приказал послать за доктором Астровым, а когда он приехал, ты

отказываешься принять его.

7. А кад сам му говорила о млађој сестри, није ме схватио. - А когда я

сказала ему про младшую сестру, он не понял...

Глаголы сел, приказал и сказала в предложениях 5, 6, 7 передают

значение действия, которое предшествовало другому действию в прошлом.

Следовательно, они могли бы быть выражены формой плюсквамперфекта:

5. Ја сам био сео, затворио очи…

6. Татице! Па ти си сам био заповедио да се пошаље по доктора

Астрова, а ево, сада, кад је дошао, нећеш да га примиш.

7. А кад сам му био говорила о млађој сестри, није ме схватио.

Таким образом, в результате анализа пьесы, мы выяснили, что в

современном сербском языке перфект вобрал в себя значения аориста,

имперфекта и плюсквамперфекта. Следовательно, можно говорить о том, что, в

сербском языке идёт тенденция к унификации форм прошедшего времени, как

когда-то было и в русском языке.

В перспективе для подтверждения наших наблюдений хотелось бы

проанализировать перевод этой пьесы в более ранний период, проследив

динамику изменения форм прошедшего времени в ХХ веке.


1. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка / Ф.И Буслаев –

М., 1959 – 623 с.

2. Виноградов В. В. "Русский язык" // http://www.slovari.ru/default.aspx (дата

обращения 08.11.11).

172

http://www.slovari.ru/default.aspx

3. Гумбольдт В. фон Избранные труды по языкознанию / В. фон Гумбольдт

– М.: Прогресс, 1984 – 397 с.

4. Живоjин Станоjчиħ, Љубомир Поповиħ, Стеван Мициħ. Савремени

српскохрватски jезик и култура изражавања. Уџбеник за I, II, III и IV

разред средње школе / Живоjин Станоjчиħ, Љубомир Поповиħ, Стеван

Мициħ// Завод за уџбенике и наставна средства – Београд, 1989. – 440 с.

5. Иванов В.В. Историческая грамматика русского языка: Учеб. для

студентов филол. спец. фак. ун-тов и пед. ин-тов – 2-е изд. / В.В. Иванов –

М.: Просвещение, 1983 – 399 с.

6. Предраг Пипер. Синтакса савременога српског jезика: проста реченица /

Предраг Пипер – Београд: Институт за српски jезик САНУ: Београдска

књига; Нови Сад: Матица српска, 2005. – 1165 с.

7. Стеванович С.В., Рыбникова Е.Е. Сербский язык с историческими

комментариями: учебное пособие / С.В.Стеванович, Е.Е.

Рыбникова//ГОУ ВПО «Кемеровский государственный университет»–

Кемерово, 2010. — 120 с.

8. Трофимкина О.И. Синтаксис современного сербохорватского языка:

Словосочетание и простое предложение: Учебное пособие для студентов-

славистов / О.И.Трофимкина – СПб.: Издательство С.- Петерб.

Университета, 1993. – 176 с.

9. Чехов А.П. «Дядя Ваня» / Перевод Кирила Тарановски

(https://sites.google.com/site/milendimitrijevich/home/namena-sajta/srpski)

К.А. ШИШИГИН

ГЛАГОЛЫ С ПРЕФИКСОМ ON- В ЯЗЫКЕ ИДИШ: НЕМЕЦКОЕ И СЛАВЯНСКОЕ В ЭТИМОЛОГИИ И СЕМАНТИКЕ

173

https://sites.google.com/site/milendimitrijevich/home/namena-sajta/srpski

При синхроническом описании семантики префиксальных глаголов

языка идиш необходим обязательный учет диахронического аспекта, а именно

этимологии префикса. Применительно к идишу это обусловливается особым

развитием и характером языка, который является гибридным, или фузионным

[Vaynraykh, 1973, p. 32; Kiefer 2000, s. 1399]: "сохранив германскую

поверхностную форму, система глагольных префиксов идиша (как и язык в

целом. – К.Ш.) под влиянием славянских языков претерпела определенную

семантическую ассимиляцию" [Estraikh, 1999, p. 164].

Этимология префикса on-

Все идишские префиксы развились из соответствующих префиксов

немецкого языка [Vaynraykh, 1973, p. 32], где они, изначально имея наречную

природу, обозначали или указывали на локализацию предмета или действия в

пространстве.

Так, немецкое an – "общегерманское слово (предлог и наречие) свн.

an[e], двн. an[a], гот. ana, англ. on, швед. å происходит … от и.-е. *an- "в

направлении к чему-л. или вдоль чего-л.", ср., например, греч. aná "на, вверх,

вдоль", которое в качестве первого компонента встречается в греческих

заимствованиях (ана…)…" [Duden, 2001, s. 34]. Однако проникновение евреев и

идиша на славянские территории, а затем и включение славянских элементов во

все уровни языка привело к тому, что идишский префикс on- стал вбирать в

себя семантические компоненты славянского na-/на-.

Префикс on- и вопрос о полисемии и омонимии

Префикс on- привлекал внимание немалого числа идишистов, и, как

представляется, прежде всего в силу его семантической гибридности. Так,

вопросы его семантики рассматривались, в частности, в грамматиках Д.

Каца [Katz, 1987] и Ю. Марка [Mark, 1978], в диссертационных работах П.

Векслера [Wexler, 1951] и М. Шехтера [Schächter, 1951], в статьях Л.

Талми [Talmy, 1982] и автора настоящей статьи [Schischigin, 2005; Шишигин,

Бадер, 2006], а также еще в конце XIX века в фундаментальном труде корифея

идишистики С. Бирнбаума [Birnbaum, 1979].

174

Так, П. Векслер выделяет следующие "функции", то есть значения

префикса on- [Wexler, 1951]:

1) Начало действия (непродуктивный способ):

нем. schneiden "резать" – anschneiden "надрезать"

ид. heybn "поднимать" – onheybn "начинать"

2) Размещение предмета где-либо, на поверхности чего-либо

(продуктивный способ):

нем. brühen "кипятить" – anbrühen "ошпаривать"

польск. rysować "рисовать" – narysować "нарисовать"

белор. ляпiць "лепить" – наляпiць "налепить"

укр. лiпити "лепить" – налiпити "налепить"

рус. бросать – набросать

ид. shtrikn "вязать" – onshtirkn "навязать"

3) Сделать что-либо в достаточном объеме, количестве (наиболее

продуктивный способ, в том числе с возвратным местоимением zikh):

пол. pieć "печь" – napieć "напечь"; słuchać "слушать" – nasłuchać siȩ

"наслушаться"

белор. рваць "рвать" – нарваць "нарвать"; гаварыць "говорить" –

нагаварыцца "наговориться"

укр. здирати "драть" – наздирати "надрать"; лежати "лежать" –

належатися "належаться"

рус. купить – накупить; работать – наработаться

ид. ganvenen "воровать" – onganvenen "наворовать"; forn "ездить" –

onforn zikh "наездиться"

4) Завершенность действия (продуктивный способ):

пол. pisać "писать" – napisać "написать"

белор. кармiць "кормить" – накармiць "накормить"

укр. годувати "кормить" – нагодувати "накормить"

рус. рисовать – нарисовать

ид. kormen "кормить" - onkormen "накормить"

175

Таким образом, примеры, приводимые П. Векслером, показывают, что

префикс on- приобрел в основном славянские значения и что славянские

кальки, в отличие от немецких форм, стали продуктивными способами

глагольного префиксального словообразования. Такое использование on-

связано с необходимостью передачи идишем славянского совершенного вида:

"идиш заимствовал это точное значение префикса na-/на- и перенес его на

фонетически похожий и семантически сходный префикс on-…: on-raysn blumen

"нарвать [букет] цветов" [Talmy, 1982, p. 235].

Процесс пошел и дальше калькирования, в результате язык стал

образовывать глаголы с on- со значениями "сделать что-либо в достаточном

объеме, количестве" и "завершенность действия" и самостоятельно

использовать их вне связи со славянскими языками, например, как в

следующем высказывании, с глаголом onhobn, не существующим ни в

немецком языке-источнике, ни в славянских, но имеющимся в идише:

Di kats hot ongehat ketslekh "Кошка за свою жизнь нарожала много котят"

(букв. *Кошка наимела котят).

К проблеме полисемии-омонимии префиксов типа on- обращается

Л. Талми [Talmy, 1982], именующий явление, при котором старая форма наряду

со старым содержанием приобретает новое, "гибридной полисемией" [Talmy,

1982, p. 239]. В настоящей предлагается рассматривать префикс on- германской

семантики и префикс on- славянской семантики как омонимы и условно

обозначать соответственно on-1 и on-2. Считать on-1 и on-2 омонимичными

префиксами целесообразно по следующим причинам:

а) значения on-1 и on-2 нередко не сводимы или трудно сводимы друг к

другу, но легко выводятся из значений соответствующих немецких и

славянских префиксов;

б) согласно концепции В.В. Виноградова, о том, что "два или больше …

значения могут совмещаться в одном слове лишь в том случае, если одно или

два из них являются производными от основного...", если же "…такой связи

между значениями нет, то мы имеем дело уже с двумя омонимами"

176

[Виноградов, 1977]; в данном случае славянские значения префикса on-2 не

являются производными от немецких значений префикса on-1.

в) языковые единицы, заимствованные в данный язык из различных

источников, принято считать омонимами [Шмелев 1990, с. 345].

Ниже дается классификация идишских глаголов с рассматриваемым

префиксом, исходя из вышеизложенных принципов анализа, и иллюстрируется

на некоторых примерах.

Конитивно-семантическая классификация глаголов с префиксом on-

1. on-1

1.1. Контакт сбоку и сверху

1.1.1. Контакт субъекта с объектом

1.1.2. Приведение объекта субъектом в контакт с наблюдателем

1.2. Близость

1.2.1. Окончание приближения субъекта к наблюдателю

1.2.2. Окончание приведения объекта в близость к наблюдателю

1.3. Отношение между предметами

1.3.1. Установление отношения между наблюдателем и объектом

1.3.2. Отношение между наблюдателем и объектом и/или субъектом

2. on-2

2.1. Действие cверху вниз

2.1.1. Действие cверху вниз

2.1.2. Покрытие поверхности объекта

2.2. Завершенность действия

2.2.1. Окончание целенаправленного воздействия на объект

2.2.2. Завершение заполнения полой внутренности объекта

2.3. Аккумуляция действия

2.3.1. Увеличение объема или количества объекта

2.3.2. Чрезмерность действия субъекта

177

В качестве примера возьмем когнитивно-семантические классы 1.2.1. и

2.3.2.

Окончание приближения субъекта к наблюдателю

Глаголы, относящиеся к данному классу, обозначают движение субъекта

в направлении к наблюдателю. При этом движение может быть как физически

реальным, так и абстрактным, то есть воображаемым. Префикс on-1 здесь

комбинируется с глаголами движения. Например:

(1) Es hot nisht gedoyert keyn minut, iz ongeforn a tramvay (Sub) un hot zikh

opgeshtelt [Sholem-Aleykhem, 1997, c. 162] "Не прошло и минуты, как подъехал

трамвай и остановился."

(2) Es kumt on di mame (Sub) un derzet ikh (Obj=Obs) nis… [Sholem-

Aleykhem, 1997, p. 73] "Приходит мать и видит, что я чихаю…"

(3) Un der yomtev iz ongekumen [Vaysenberg, 1954, p. 271] "И праздник

наступил."

(4) Di nakht (Sub) rukt zikh on neenter un neenter... [Sholem-Aleykhem,

1937, p. 62]. "Ночь приближается все ближе и ближе…"

В вышеприведенных примерах префикс on- выступает при

мотивирующих глаголах движения: forn "ехать" – "двигаться при помощи

специальных средств передвижения", kumen "приходить" – "идя, достигнуть

чего-либо" и rukn zikh "двигаться" – "перемещаться в сторону кого-либо или

чего-либо".

Таким образом, префиксальные глаголы onforn "приезжать" и onkumen

"приходить" означают, соответственно, окончание передвижения и ходьбы

субъекта в сторону к наблюдателю, который совпадает с объектом, где

субъекты, соответственно, – референты существительных tramvay "трамвай" и

mame "мама". В предложениях (1), (3) и (4) объект (наблюдатель) выражен

имплицитно, а в примере (2) это референт местоимения ikh "я".

В приведенных примерах идишские префиксальные глаголы в целом

сохранили свой германский характер как с точки зрения плана выражения, так

178

и с точки зрения плана содержания, ср.: ид. onkumen и нем. ankommen

"приходить, приезжать", ид. onforn и нем. anfahren "подъезжать", ид. onrukn

zikh и нем. anrücken "приближаться".

Чрезмерность действия субъекта

Глаголы, относящиеся к данному классу, следуя славянскому образцу

обозначают аккумуляцию действия до переполнения объекта или полного

удовлетворения/пресыщения субъекта данным действием [ср.: Волохина,

Попова, 1993, с. 172].

Префикс on-2 здесь комбинируется с мотивирующими глаголами разной

семантики (целенаправленного действия, чувств, движения и др.). Например:

(5) Di "tshayne" (Obj) iz shoyn ful ongepakt [Vaysenberg, 1954, p. 282]

"Чайная уже полна народу."

(6) ...mayn bruder Elye hot mikh (Obj) gut ongebukhet... [Sholem-

Aleykhem, 1997, p. 17] "…мой брат Эля хорошо мне наподдавал…"

(7) Un fun vemen lernt men zikh dos op? Fun di hultayes, ofitsirn! Frest un

zoyft mit zey tog un nakht, filt zikh (Sub=Obj) on mit treyfes... [Vaysenberg, 1954,

p. 243] "И у кого они этому научились? У этих распутников, офицеров! Жрут и

пюьт вместе с ними день и ночь, набивают себе животы трефным…"

(8) Oy, zenen mir zikh (Sub=Obj) ongegangen! [Sholem-Aleykhem, 1997, p.

124] "Ох, и находились же мы!"

В вышеприведенных примерах префикс on- выступает, соответственно

при мотивирующих глаголах: направленного действия pakn "заполнять" –

"занять что-либо целиком", bukhen разг. "бить" – "ударяя, причинять кому-либо

боль", и filn "наполнять" – "занять что-либо чем-либо" и geyn "ходить" –

"совершать разнонаправленное перемещение на ногах".

Префиксальные глаголы onpakn "переполнять", onbukhen "наподдавать",

onfiln zikh "зд.: набивать себе живот" и ongeyn zikh "(вдоволь) находиться"

содержат сему "много/чрезмерно" и означают, соответственно, аккумуляцию

действия, обозначаемого мотивирующим глаголом, а именно: в примере (5) –

переполнение объекта (референт существительного tshayne "чайная"); в

179

примере (6) – чрезмерное битье объекта (референт личного местоимения ikh

"я"); в примерах (7) и (8) – пресыщение, соответственно, обильной едой и

длительной ходьбой, где объект пресыщения совпадает с субъектом,

совершающим описываемое действие (референты возвратного местоимения

zikh).

Как показывают приведенные примеры, идишские префиксальные

глаголы как при славянской основе (6), так и при германских основах (5), (7) и

(8) следуют славянскому семантическому образцу, где польский префикс na- и

украинский и русский на- придают мотивирующему глаголу, в частности,

значение аккумуляции действия.

Таким образом, данные примеры иллюстрируют, как у идишских

глаголов с префиксом on- может сохраняться немецкая форма и четко

проявляться немецкая семантика, а также то, как немецкой формой может

адаптироваться славянское содержание.

Литература: 1. Birnbaum S. Yiddish: A Survey and a Grammar. – Toronto; Buffalo: University

of Toronto Press, 1979. – XVII pp.; 401 pp.

2. Duden. Herkunftswörterbuch. Etymologie der deutschen Sprache. – Mannheim;

Leipzig; Wien; Zürich: Dudenverlag, 2001. – 960 S.

3. Estraikh G. Soviet Yiddish. Language Planning and Lingustic Development. –

Oxford: Clarendon Press, 1999. – 217 pp.

4. Katz D. Grammar of the Yiddish Language. – London: Duckworth, 1987. – 290

p.

5. Kiefer U. Das Jiddische in Beziehung zum Mittelhochdeutschen //

Sprachgeschichte: Ein Handbuch zur Geschichte der deutschen Sprache und ihrer

Erforschung. – Bd. 2. – Berlin; New York: de Gruyter, 2000. – S. 1399-1408.

6. Mark Y. Gramatik fun der yidisher klal-shprakh. – New York: Alveltlekher

yidisher kultur-kongres, 1978. – 394 pp.; XIII pp.

7. Schächter M. Aktionen im Jiddischen: Ein sprachwissenschaftlicher Beitrag zur

Bedeutungslehre des Verbums. – Wien: Universität Wien, 1951. – XIV S.; 29 S.

180

8. Schischigin K.A. Präfixverben mit on- in den Werken von Scholem Aleichem//

Jiddische Mitteilungen. – Trier: Jiddistik im FB Sprach- und Literaturwissenschaften

der Universität Trier, 2005. – Nr. 33. – S. 1-12.

9. Sholem-Aleykhem. Ale verk fun Sholem-Aleykhem. – Band 8.– Nyu York:

Morgn Frayhayt, 1937. – 231 p.

10. Sholem-Aleykhem. Motl peyse dem khazns. – Yerusholaim: Magnes pres,

1997. – 366 pp.

11.Talmy L. Borrowing Semantic Space: Yiddish Verb Prefixes between

Germanic and Slavic// M. Macaulay,. et. al. (Eds.). Proceedings of the Eighth Annual

Meeting of the Berkeley Linguistics Society. – Berkeley, 1982. – pp. 231-250.

12. Vaynraykh M. Geshikhte fun der yidisher shprakh. – New York: YIVO, 1973.

– 356 pp.

13. Vaysenberg I. M. Geklibene verk. – New York: Cyko-bikher farlag, 1954. –

311 pp.

14. Wexler P.H. Slavic Contributions to the Grammatical Functions of Three

Yiddish Verbal Prefixes. – Columbia University, 1951. – 55 pp.

15. Виноградов В.В. Основные типы лексических значений слова (М., 1977)

// Режим доступа: http://www.philology.ru/linguistics2/vinogradov-77a.htm

16. Волохина Г.А., Попова З.Д. Русские глагольные приставки:

Семантическое устройство, системные отношения. – Воронеж: Изд-во

Воронежского гос. ун-та, 1993. – 196 с.

17. Шишигин К.А., Бадер О.В. Семантические характеристики глаголов с

некоторыми префиксами в классическом языке идиш (на примере глаголов из

произведений Шолом-Алейхема) // Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и

новые решения в лингвистике. – Кемерово: Комплекс "Графика", 2006. - С. 214-

220.

18. Шмелев Д.Н. Омонимия // Лингвистический энциклопедический словарь.

– М.: Сов. энциклопедия, 1990. – С. 344-345.

181

РАЗДЕЛ II. ПРЕПОДАВАНИЕ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ В СРЕДНИХ И

ВЫСШИХ УЧЕБНЫХ ЗАВЕДЕНИЯХ ______________________________________________________________

Э. ДЕКАНОВА НОВАЯ КОНЦЕПЦИЯ ПОДГОТОВКИ ПЕРЕВОДЧИКОВ В

УНИВЕРСИТЕТЕ ИМ. КОНСТАНТИНА ФИЛОСОФА В НИТРЕ (ПОДГОТОВКА НИТРЯНСКИХ ПЕРЕВОДЧИКОВ В СЕТИ

МЕЖДУНАРОДНО ПРИЗНАННЫХ УНИВЕРСИТЕТОВ – EUROPEAN MASTERS´ IN TRANSLATION (EMT) NETWORK)

В конце XX – начале XXI вв. в европейских и мировых масштабах

кардинальным образом изменились общественные потребности и рыночные

требования к профессии переводчика. Трансформация европейского

сообщества, процессы интеграции и интернационализации, широкое внедрение

новейших научно-технических, гуманитарных, экономических и других

достижений повлияли на содержание и характер текстов перевода, приемы

работы переводчиков, на реализуемые способы общения с клиентами.

Переоценка и инновация вузовских учебных программ по переводоведению

стали настоятельной потребностью и одной из первоочередных задач в деле

обновления учебных программ для европейских вузов, в том числе словацких.

От успеха модернизации учебного процесса в большой мере зависит и уровень

подготовки переводчиков нового тысячелетия, обладающих высоким уровнем

профессиональной, лингвистической и культуроведческой компетенции.

Ощущая острую потребность в инновации учебных программ, коллектив

преподавателей, готовящий переводчиков в Университете им. Константина

Философа в Нитре (на бакалаврском и магистерском уровнях), своевременно

среагировал на новую обстановку в Европе и еще в 2008-2010 гг. принялся за

разработку государственного научного проекта «Новая концепция

университетского образования переводчиков в Словакии (письменный и устный

182

перевод в контексте объединенной Европы и процессов

интернационализации)».

В связи с процессами интеграции и интернационализации в Европе при

формулировке предмета и целей исследования коллектив исследователей

учитывал главным образом актуальные вопросы перевода, вызванные

изменениями общественно-экономической обстановки.

В настоящей статье мы приводим основные теоретические предпосылки

исследования: а) последовательный анализ современного состояния обучения

письменному и устному переводу в словацких университетах; б) переоценка,

дополнение, системное устроение основных понятий и терминов в области

переводоведения с точки зрения актуальных требований к компетенции

переводчика в объединенной Европе; в) установление теории спецперевода как

самостоятельной дисциплины, определение понятия специальный

(нехудожественный) текст; г) подробный анализ спецтекстов на всех уровнях

(морфологическом, синтаксическом, лексико-семантическом) в межкультурной

коммуникации; д) определение стилистической характеристики текстов и

межкультурных различий; е) акцептация повышенного общественного

требования к письменному и устному переводу экономических, технических,

юридических, административных, политических текстов и т.п.

К наиболее значительным результатам исследователей относятся

следующие данные:

1. В области письменного и устного перевода исследователи рассмотрели

и проанализировали состояние преподавания перевода в рамках учебной

программы по специальности «Письменный и устный перевод» в европейских

вузах и университетах, в том числе словацких, в синхронном и диахронном

плане, при этом основное внимание сосредоточили на создании

вышеприведенных учебных программ с точки зрения профессиональной,

институциональной и дидактической подготовки.

2. Впоследствии исследователи определили понятие теории перевода

спецтекстов, главным образом научно-технических, официально-деловых

183

(институциональных), в определенной степени и публицистических

(общественно-политических) в аспекте применения переводческих стратегий.

3. Предметом исследования являлись также дидактика и прагматика

перевода спецтекстов в русско-словацком и словацко-русском

сопоставительном плане, так как в контексте словацкого переводоведения

именно они относятся к менее разработанным.

4. В рамках устного перевода коллектив исследователей рассматривал

стратегии перевода в исторической перспективе, начиная с эпохи античного

мира и до настоящего времени. При этом нами учитывались все факторы,

влияющие на оптимальное осуществление отдельных стратегий устного

перевода и одновременно подчеркивалась важная роль знания

экстралингвистических факторов, так как именно для этого вида переводческой

деятельности характерна местная и временная континуальность всех основных

звеньев процесса коммуникации (докладчик – переводчик – реципиент). Вместе

с тем были определены стратегии устного перевода, позволяющие переводчику

прогнозировать и успешно осуществлять трансфер с исходного языка на язык

перевода.

5. Надлежащее внимание исследователи уделяли межкультурным

различиям в восприятии объективной действительности (напр.

эмоциональные/нейтральные культуры; ассертивное/неассертивное поведение;

монохронное/полихронное мышление и т.п.). Из этого следует, что

проникновение во внутренний мир носителей других культур, в их понимание

окружающей действительности при переводе обеспечивает не только

адекватную интерпретацию, но и адекватный трансфер на язык перевода и

культуру.

6. Коллектив исследователей также обнаружил серьезные проблемы в

качестве перевода оригинала на язык перевода, т.е. на словацкий язык.

Исследователи пришли к выводу, что такую проблему, как возникновение

серьезных ошибок в текстах перевода надо неотложно решать в словацких

вузах посредством увеличения количества занятий по словацкому языку в

184

учебных программах по письменному и устному переводу (это касается, во-

первых, лингвистических дисциплин (занятия по морфологии, синтаксису,

стилистике, лексикологии и т.п.), во-вторых, уроков риторики и культуры

языка).

7. Исследователями темы проекта подчеркивается тесная связь теории и

практики как неотъемлемой опоры в процессе подготовки студентов по

специальности «Письменный и устный перевод». Решающим фактором в

данном процессе является более активное сотрудничество университетов с

профессиональными организациями переводчиков.

Исходя из существенных сдвигов в понимании процесса перевода,

компетенции переводчиков в понимании адекватности, оптимальности

перевода и его роли в коммуникации в ХХI в., исследователи, работающие над

проектом, решили концептуально объединить, теоретически обосновать и

практически осмыслить частные результаты исследований в учебных

материалах (в виде монографий, учебников и учебных пособий для вузов),

предназначенных для студентов, обучающихся в словацких вузах по

вышеуказанной учебной программе «Русский язык и культура» (специальность

«Письменный и устный перевод»).

В 2008 г. вышла в свет коллективная монография Декановой, Э. –

Янковичовой, М. – Киселевой, Н. «Русский язык в современном общении»,

составной частью которой были главы: «Культура речи», «Основы письменного

перевода» и «Основы устного перевода».

В 2009 г. были изданы четыре публикации, а именно две монографии и

два учебника для вузов.

В монографии Э. Декановой «Очерки по теории и дидактике перевода

спецтекстов» объектом исследования является перевод специальных текстов:

научных, официально-деловых и публицистических. В первой главе дается

определение специального текста, приводятся общие закономерности перевода

специальных текстов без учета их жанрово-стилистической дифференциации. В

пределах данной главы рассматриваются вопросы переводческого анализа, т.

185

наз. непереводимых элементов перевода, проблематики эквивалентности,

адекватности и оптимальности перевода. Приводится характеристика и

классификация трансформаций (выразительных сдвигов) в переводе,

определяется компетенция переводчика с точки зрения актуальных требований

к его профессиональным и личностным качествам, подчеркивается, что

изучение перевода как межкультурного явления, а переводческого процесса как

межкультурной коммуникации в переводоведении значительно интенсифи-

цируется на грани ХХ-ХХI вв. Во второй главе рассматривается дидактика и

прагматика перевода специальных текстов. Подчеркивается необходимость

разделения дидактики перевода специальных текстов по конкретным видам

специального перевода в рамках отдельных основных (научного, официально-

делового, публицистического) или второстепенных стилей и жанров с

последовательным соблюдением назначения текста конкретному реципиенту. С

целью достижения оптимального и адекватного перевода подчеркивается

необходимость формирования высокого уровня языковой компетенции

будущих переводчиков. В интересах оптимизации процесса перевода автор

указывает на возможности работы с электронными национальными корпусами

русского и словацкого языков.

Монография Н. Муранской «(Кон)тексты русской литературы»

затрагивает вопросы художественного перевода. Автор дает анализ переводов

словацкой поэзии на русский язык («Голоса столетий», 2002; «Из века в век»,

2006) с точки зрения адекватности перевода. Большое внимание она уделяет

сравнению двух концепций, применяемых в переводах русской литературы на

словацкий язык в прошлом и в настоящем, подчеркивая, что в традиционном

понимании переводов на словацкий язык учитывались эстетико-духовные

предпосылки оригинала и его восприятия у словацких читателей (З. Есенска);

современные переводы (Я. Штрассер) вместо содержания идиолекта оригинала

и социолекта автора оригинала выдвигают на первый план социолект автора

перевода.

186

Целью учебника для вузов Э. Громовой «Введение в переводоведение»

является ознакомление студентов с основными понятиями переводоведения.

Автором приводится системное изложение понятий согласно традиции

словацкого переводоведения и, одновременно, переоценка данных понятий с

точки зрения современного состояния переводоведения, объясняются и

определяются основные понятия переводоведения – перевод, текст перевода,

переводчик, адресат перевода, эквиваленция в переводе, основные приемы

перевода, трансформации (сдвиги) в переводе, межвременной и

межкультурный фактор в переводе и т. п. Акцент делается на соотношении

теории и практики перевода.

В вузовском учебнике автора Д. Мюгловой «Коммуникация. Устный

перевод. Письменный перевод, или Почему рухнула Вавилонская башня?»

основной упор делается на неотъемлемой связи теории и практики перевода,

решаются теоретические процессуальные и прагматические аспекты устного

перевода, определенное внимание уделяется письменному переводу, особенно

его анализу с точки зрения применяемых стратегий в переводе специфических

явлений (метафора, фразеологизмы, крылатые слова, каламбуры), также

приводятся новейшие разработки в области применения переводческих

софтверов.

В 2010 г. в рамках проекта были изданы две публикации – вузовское

пособие по последовательному переводу и сборник научных статей. В

подготовке учебного пособия «Практический учебник последовательного

перевода» приняли участие исследователи нашего проекта Д. Мюглова, М.

Дворецки, Б. Дюрачкова и Ч. Молнарова. В данном учебном пособии

приводятся тексты из разных областей общественной жизни (напр., политики,

экономики, искусства, истории, философии, здравоохранения, экологии и т.п.).

При помощи данных текстов студенты-магистры готовятся к заключительным

государственным экзаменам по последовательному переводу с родного языка

на иностранный (русский, английский и немецкий). Данное пособие имеет

187

целью развивать навыки последовательного устного перевода с записью.

Отдельные уроки включают тексты, основной словарный запас языка перевода.

Результаты трехлетнего исследования коллектив, работающий над

проектом, обобщил в сборнике статей под названием «Новая концепция

университетского образования переводчиков в Словакии» (Нитра, 2010г.). В

нем опубликованы программные статьи не только членов исследовательского

коллектива, но и представителей всех словацких университетов, готовящих

переводчиков согласно разработанной исследователями проекта концепции,

ученых и преподавателей, принявших участие в работе международного

научного семинара на тему «Письменный и устный перевод в контексте

объединенной Европы» (состоялся 23 марта 2010 г. в Университете им.

Константина Философа в Нитре).

В проект в определенной степени вписывается и учебное пособие члена

коллектива исследователей Я. Галло «Введение в анализ перевода» (2010), но

данное пособие было издано в рамках работы над другим проектом кафедры

русистики ФФ УКФ в Нитре.

Коллектив исследователей проекта опубликовал также большое количество

научных статей в научных изданиях и журналах не только в Словакии, но и за

рубежом, в том числе и статьи, опубликованные в научных сборниках

Кемеровского государственного университета, в плане сотрудничества

принадлежащего к надежным зарубежным партнерам УКФ в Нитре (как в

научно-исследовательской, так и в педагогической и издательской

областях деятельности).

В заключение хочется подчеркнуть тот факт, что в монографиях,

вузовских учебниках и научных статьях, опубликованных коллективом

исследователей проекта, были уточнены основные концепты теории

письменного и устного перевода, определены такие понятия, как переводчик –

текст – издатель – редактор – ревизия перевода, редактирование перевода с

точки зрения требований современной издательской практики; понятие

спецтекста; содержание дисциплины «Лексикография и терминография»,

188

которая является составной частью учебной программы обучения письменному

и устному переводу не только в УКФ в Нитре, но и в других в словацких

университетах.

Несмотря на то что в странах, членах Европейского Союза, существуют

некоторые различия в концепциях учебных программ по специальности

письменный и устный перевод, представители университетов из отдельных

европейских стран, участвующие в конференциях, организованных

Генеральным секретариатом Европейской комиссии по переводу в 2006 – 2010

гг., согласовали и установили международные критерии для включения

европейских университетов, готовящих переводчиков, в сеть «European

Masters´ in Translation (EMT) Network». Мы подчеркиваем, что в эту сеть могут

быть включены лишь университеты, учебные программы которых

соответствуют строгим критериям подготовки переводчиков для работы в

Европейском Союзе.

Университет им. Константина Философа в Нитре получил аккредитацию

для магистерского обучения переводчиков в этой международно признанной

сети европейских университетов с сентября 2011 г. (на три учебных года). По

нашему мнению, в определенной степени этому успеху содействовали и

исследователи нашего проекта, результаты их работы в области теории,

методики и прагматики перевода.


1. DEKANOVÁ, E. Kapitoly z teórie a didaktiky prekladu odborných textov.

Nitra: UKF, 2009. – 152 s.

2. DVORECKÝ, M. Prekladateľská analýza alebo ako sa zoznámiť

s východiskovým textom. In: Komunikácia. Tlmočenie. Preklad alebo Prečo spadla

Babylonská veža? Nitra: Enigma 2009, s. 209-234.

3. GALLO, J. Úvod do prekladateľskej analýzy. Nitra:UKF, 2010. – 106 s.

4. GROMOVÁ, E. Úvod do translatológie. Nitra: FF UKF, 2009. – 96 s.

5. MURÁNSKA, N. (Kon)texty ruskej literatúry. Nitra: FF UKF, 2009. – 84 s.

189

6. MÜGLOVÁ, D. Komunikácia. Tlmočenie. Preklad alebo Prečo spadla

Babylonská veža? Nitra: Enigma 2009. – 323 s.

7. NОVÁ koncepcia univerzitného vzdelávania prekladateľov a tlmočníkov.

Zborník z vedeckého seminára s medzinárodnou účasťou (23. marca 2010). Nitra: FF

UKF, 2010. – 210. s.

С. КОПЧАКОВА, Я. ГУДАКОВА

МУЛЬТИМЕДИЙНЫЕ УЧЕБНЫЕ ПОСОБИЯ КАК СРЕДСТВО СТИМУЛИРОВАНИЯ БОЛЬШИНСТВА ОРГАНОВ ЧУВСТВ В ПРОЦЕССЕ ФОРМИРОВАНИЯ ЯЗЫКОВЫХ КОМПЕТЕНЦИЙ

В нынешнем 21 веке школа – это уже не главный и единственный

источник информации. В некоторых областях образования преподаватель

только направляет молодых людей на то, чтобы они сами могли выбрать из

множества информации в мировой сети нужные им сведения и критически

оценить выбранные факты. Это тоже один из поводов для того, чтобы учитель в

процессе обучения использовал современные пособия, модернизировал

образовательную среду, интегрировал знания отдельных областей познания и

отдельных образовательных дисциплин. Taким образом, преподаватель должен

подключать все органы чувств, эмоциональное и эстетическое чутье не тольно

при эстетическом воспитании, но и при формировании языковых компетенций,

а также в процессе обучения естественно-научным предметам

В поиске новых путей и возможностей в образовании необходимо вести

междисциплинарный диалог как один из способов преодоления ситуации,

которую вызвала диверсификация наук и их дисциплин, происходящая в 20

веке. Такой диалог вызван переменами в способе жизни человека 20- 21 века,

т.е. изменениями в функционировании общества и культуры в широком и узком

слова смысла, глобализацией как феномена, устанавливающего потребность в

знании нескольких языков как единственной возможности для будущего

сосуществования открытого мира. Не надо забывать и про новую реальность, а

190

именно медиальную основу быта современного человека или генерацию

последних десятилетий.

По словам Сошковой (1999), необходимо понимать

междисциплинарность как коммуникацию и понимание между множеством

концепций, мнений, решений разных специалистов, наук, где решается

одинаковая проблема в разных ракурсах, в связи с чем достигается глубокое

познание. Автор различает интеграцию наук и междисциплинарность. Первый

из двух терминов может относиться к междисциплинарности, однако в

большинстве случаев междисциплинарность ограничивается только

интеграцией частичных методов и подходов по отношению к проблеме. Второе

понятие понимаем как высшую степень целостности и синтеза научного

познания.

Интеграция, мультимедиальность и интермедиальность уже не является

показателем творчества и размышления только в художественных

дисциплинах. Это реальность глобального информационного мира, где

полипрограммное восприятие через медиа переносится в остальные творческие,

исследовательские, образовательные области. Вовлечение модальностей

нескольких органов чувств является как будто бы „современной религией“ в

образовании, но такое восприятие в определенных циклах повторяется и

формируется на протяжении веков (например, полимузыкальный идеал

образованного человекак или синкретизм искусств в антике, septem artes

liberales – семь свободных искусств в среднем веке, синтез искусства в новую

эпоху и т.д.).

Самые важные каналы восприятия - это зрение и слух. На основании

психологических исследований посредством зрения воспринимается до 80 %

информации, на слух - гораздо меньше. Аудитивное и визуальное восприятие

потом комбинируется в разных способах манипулирования с реальностью.

Аудитивность - это феномен, основанный на слуховом восприятии.

Предпоссылкой аудитивности является слуховая деятельность или слуховое

воображение. В качестве аудитивного искусства однозначно выступает музыка.

191

Черты аудитивности, конечно, несут и другие виды искусства (драматическое,

театральное, кинематографическое, танцевальное), в „чистой“ форме

аудитивность встречается во время восприятия музыкального искусства. Тут

мы могли бы возразить, что акт воприятия музыки тоже протекает благодаря

соучастию большинства ситуативных факторов, таких как восприятие актеров,

интерпретов, жестов дирижеров, концертного зала с его пространственными и

акустическими характеристиками и т.д., которые производят комплексное

слуховое впечатление и его переключение на иные органы чувств. Так или

иначе в музыке аудитивность является приоритетной чертой.

Визуальность основана на зрительно-оптическом восприятии. Живопись,

скульптура, архитектура определяются как визуальное искусство. Визуальные

изменения связаны исключительно с художественным искусством. Визуально

на нас влияют и такие виды искусства, как, например, танец, театр,

экспериментальная музыка (акт „музыкального творчества“). Аналогично

визуальные изображения мы воспринимаем не только зрением, но и мысленно.

По словам Гудмена [Goodman, 2007, s. 47], это какие-то „изобразительные

свойства“. Визуальные изображения являются результатом взаимовлияния трех

элементов: точки, линии и пространства. Композиционными принципами мы

считаем пространство и его организацию. В конце концов, необходимо

вспомнить общую структуру художественного произведения, содержание

которого и комплекс выразительных средств составляют единое целое.

Кроме объективно видимового, представляющего материальные являния,

физически существующие предметы, которые можно видеть, мы воспринимаем

и видимое (и субъективное), как все то, что человек видит не только при

чувтсвенном восприятии, но и внутренним оком, как и субъективные

визуальные представления, которые возникают и без визуального восприятия.

Воспринимаемое органами чувств определяет Мирекова как то, на что

взирается именно зрительными органами чувств (связывает объективно

видимое с субъективным видением). Визуальное - это то, «основной чертой

которого является визуальное влияние» (все предметы, которые через

192

визуальное что-то передают, выражают). „Визуальность“ - это то, „что через

визуальное влияние содержит какую-то символичность, иную глубокую

интенцию“ [Mireková, 2009, s. 38]. В данном аспекте визуальное может

вызывать каждое вид искусства. Несомненно, это и фильм, и танец, и театр, и

изобразительное искусство. Другой пример из области литературы, когда нас

заинтересует форма текста или же после прочтения текста перед нашими

глазами оживают изображения, источником которых является наше сознание.

Что касается музыки, наше субъективное видение является реакцией на

услышанное (представление пространства, повторения, движения, исходящие

из структурных свойств музыки).

После данного нами определения понятий: аудитивное, визуальное,

(аудиовизуальное) выводим естественное восприятие как восприятие,

состоящее из приведенных элементов.

Мы не можем не затронуть атрибуты интермедиальности и

мультимедиальности, главным образом презентации в области искусств.

Переход через ограничения отдельных видов искусства характеризует

современное искусство, а не классические проявления искусства. Жилка [Žilka,

1995] описывает интермедиальные принципы как использование множества

коммуникативных средств или применение нескольких каналов для того, чтобы

вызвать эстетическое «проживании» (например, поэтический текст

перекрещивается с живым действием, звук перекрещивается с

жестикулирующей визуализацией). Гержова (in: Mireková 2009, s. 20)

определяет мультимедиальное творчество как „использование средств

выражения нескольких видов искусства (живописного, театра, фильма, танца,

электронных медиумов) для создания одного целого“. Это значит, что

интермедиальность демострирует современное положение в целости,

посредничая при этом, но не отделяя. С другой стороны, мультимедиальность -

это характеристика электронного медиа, которое переносит разную

информацию (текст, изображение). Фуяк видит разницу между массмедиальной

мультимедиальностью (TV show, нетрадиционные концерты pop-music) и

193

современной художественной интермедиальностью [Fujak, 2008, s. 44].

Мультимедиальность посредством пассивного наслоения использованных

медиумов внешне эффективна. Она наносит удар на первые сознательные

чувственные уровни сознания. Интермедиальность создает «внутренний

эффект», пробуждающий содержание глубочайших размерностей

человеческого сознания. По словам автора, художественная интенция в

корреляции с интермедиальностью не только преумножает, но и автивно

соотносит медиа, стараясь создать „новый коррелят, который по своему

качеству преувеличивает их свойства“.

Эти сведения и определения из области искусствоведения, из области

художественно-воспитательной области образования в общем можно

аплицировать на современные учебные пособия, которое состоит из всех выше

упомянутых атрибутов и представляет мультимедиальный CD ROM. Учебный

мультимедиальный CD ROM воплощает возможности визуального,

аудиального и аудиовизуального изображения, которые по сравнению с

учебником несравнимы. Гудакова указывает на то, что „использование

информационно-комууникативных технологий сегодня уже не считаются

новшеством, а скорее всего за необходимость“ [Hudáková, 2010, s. 49]. Учебный

мультимедиальный CD ROM эффективен не только с точки зрения мотивации,

но главным образом его легкая доступность и игривость обогашает формально-

методически подаваемый учебный материал в учебнике. В педагогической

науке довольно хорошо разработана система обоснований использования

мультимедиальных пособий в обучении. Гудакова (2010) приводит эти четыре

главные причины:

1. Визуализация (как воплощение принципа наглядности):

- содействует в учении, конкретизирует являния – делает их реальными;

- проще и обзорнее воспроизводит информацию, обеспечивает более быстрый

доступность к информациям – визуальные тексты – ученик сам выбирает темп

работы и время, необходимое для учения и запоминания информации, при все

этом услышанный текст „исчезает во времени“;

194

- наглядно показывает связи – при помощи схем, графов или гипертекстовых

ссылок, гипертекст представляет выделенное слово, которое после нажатия на

него соединяет отдельные соотносящиеся части, содействует наглядному и

логическому соединению знаний, их быстрому воспроизводству;

- является мотивацией, активизирует интерес к учению, исследованию

проблемы;

- более эффективная работа учителя, который за короткое время имеет

возможность охватить и продемонстрировать большее количество учебного

материала;

- устраняет большое количество дидактических вспомогательных пособий, так

как мультимедиальное пособие само по себе содержит много наглядных

материалов.

2. Интерактивность (как возможность активно вступать во «внутрь» процесса

презентации). В распоряжении мы имеем:

- простые интерактивные CD ROM, содержание которых точно определено и

ученик выбирает свой темп учения, в какой-то степени собственный порядок

восприятия знаний (в определенных модулях);

- более сложное адаптивное интерактивное CD ROM, которое зависит от

уровня развития ученика, методов и подходов уровней, которые он выберет.

3. Имитация процессов:

- интерактивные или виртуальные средства содействуют изображению

реальных процессов;

- помогает более глубокому пониманию некоторых фактов;

- показательный урок может мотивировать воплощение других явлений.

4. Мультимедиальность:

- исходя из использования визуальной, аудитивной и аудиовизуальной сторон

мультимедиальных CD ROM можно влиять на большинство органов чувств

одновременно;

195

- при взаимодействии большинства органов чувств одновременно могут

образовываться другие связи и таким образом влиять на память, представление,

воображение и развитие мысли.

Наше усилие интегрировать художественно-научные знания (музыка и

художественное искусство) и знания из области естественных наук

(астрономия) привели к конкретному результату, которым является

мультимедиальная CD ROM презентация под названием „Планеты“. При

составлении презентации мы воодушевились произведением Густава Холста

Планеты. Мы воспользовались почти всем музыкальным произведением (7

частей симфонической сюиты), к нему мы подбирали визуальные изображения

как из мифологии (произведения искусства), так и фотографии реально

существующих семи планет. Комментарии, описывающие естественно-научный

взгляд на эти планеты, комбинировались со знаниями, объясняющими

музыкальное произведение, его композиционные элементы. На основе

конкретных требований образовательных стандартов мы пришли к

заключению, что образовательный продукт, интегрирующий художественно-

воспитательное (эстетическое) восприятие разных видов искусства

(музыкального, изобразительного искусства) и естественно-научное обучение в

современной интегрированной школе является подходящим способом для

формирования языковых компетенций. Этот факт нас привел к составлению

полиязычного концепта потенциальной версии, которая увеличит

эффективность данного пособия. Сопроводительные аудиотексты на

английском и русском языках были записаны и вложены в разрабатываемую

версию CD ROM. Мы воодушевились полученным результатом, и это дало

толчок к составлению упражнений по развитию речи, с помощью которых

увеличивается словарный запас в определенном тематически едином блоке на

конкретном языке: понятия и темы из области музыки, астрономии и

мифологии.

Такое мультимедиальное пособие имеет широкое практическое

применение. Мы осознаем, что в 21 веке школа не является первым и

196

господствующим источником информации, поэтому учитель в

соответствующей форме обязательно должен использовать и современные

вспомогательные средства. Инновация образовательной среды мотивирует

учителей в дальнейшем повышении уровня образования, а учеников

мотивирует и активизирует к творческому мышлению при решении заданных

задач и проблем. Еще более ценный потенциал содержится в составлении

такого пособия вместе с учениками. Хотя наш проект подходит к завершению,

он будет предметом дальнейшего апробирования на практике. Мы осознаем

факт, что усвоение новых знаний происходит при взаимодействии нескольких

органов чувств, что не обходится без эстетического переживания.

Музыка как таковая является совокупностью концентрированных

эстетических импульсов, которые при помощи активной деятельности

реципиента и его творческого потенциала приводят к способности восприятия

посредством нескольких каналов, а также к обновлению способностей

комплексного восприятия, онтологически полученного человеком. И только в

мультимедиальном мире 20-21 вв.. мы снова начинаем осознавать последствия

воздействия музыки.

* Táto štúdia je jedným z grantových výstupov projektu KEGA №. 272-031PU-

4/2010.

Литература: 1. FUJAK, J. –Hudobné korela(k)tivity. Nitra : Filozofická fakulta UKF v Nitre,

2008. – 109 s.

2. GOODMAN, N. Jazyky umění: nástin teorie symbolů. 1. vyd. Praha :

Academia, 2007. – 216 s.

3. HUDÁKOVÁ, J. Multimediálny výučbový CD-ROM a jeho miesto v hudobnej

výchove. In Musica viva in schola XXII. Ed. Petr Hala. Brno : Pedagogická fakulta,

Masarykova univerzita. 2010, s. 49-55.

4. KOPČÁKOVÁ, S. Recepcia hudby u vysokoškolákov a jej projekcia do iných

druhov umenia v procese pedagogickej interpretácie hudby. In Kultúra – Umenie –

Vzdelávanie. Zborník z medzinárodnej vedeckej konferencie 3.-4.6.2009 Banská

197

Bystrica. Banská Bystrica : Vydala Pedagogická fakulta Univerzity Mateja Bela v B.

Bystrici, 2009. CD ROM elektronický zborník príspevkov, s. 1-14.

5. KOPČÁKOVÁ, S. 2011. K súvzťažnosti a interpretácii hudby a iných

umeleckých médií. In HUDBA A UMENIA. Vzájomné vzťahy a prieniky v kontexte

intermediality a integrácie. Studia Scientiae Artis I. Acta Facultatis Philosphicae

Universitatis Prešoviensis. Ed. Slávka Kopčáková. Prešov : Filozofická fakulta PU

v Prešove, 2011, s. 37-89.

6. MIREKOVÁ, A. „Vizuálnosť“ verzus „literárnosť“ súčasného umenia.

Diplomová práca. Prešov : FF PU v Prešove, 2009. – 103 s.

7. PETRÍKOVÁ, A. Metodika raboty s videofiľmom na urokach russkogo jazyka

kak inostrannogo. In: Vyučovanie ruského jazyka ako cudzieho: súčasné metodické

postupy [elektronický zdroj] : zborník príspevkov z medzinárodného seminára

rusistov, ktorý sa konal dňa 4 apríla 2007 v Prešove. - Prešov : Prešovská univerzita,

2007, s. 76-84. http://www.pulib.sk/elpub/FF/Petrikova3/index.html

8. PETRÍKOVÁ, А. Kázeň ako komunikačne-kultúrny fenomén. - Prešov :

Filozofická fakulta Prešovskej univerzity v Prešove, 2010. – 367 s.

9. PETTY, G. Moderní vyučování. Praha : Portál, 1996. – 380 s.

10. SOŠKOVÁ, J. Estetika v horizontoch intperdisciplinárnosti. In Estetika

v horizontoch interdisciplinárnosti. Studia Aesthetica II. Prešov: FF PU v Prešove

1999.

11. ŽILKA, T. Epika – estetika postmodernistickej prózy. In Ako vstupovať do

živej kultúry. Ľubomír Plesník (Ed.). Nitra: Vysoká škola pedagogická Nitra, 1995, s.

69-83.

Е. Е. РЫБНИКОВА, С. В. СТЕВАНОВИЧ

КУЛЬТУРОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ В ПРЕПОДАВАНИИ СЛАВЯНСКИХ ЯЗЫКОВ (ИЗ ОПЫТА СОЗДАНИЯ ЭЛЕКТРОННОГО

УЧЕБНОГО ПОСОБИЯ)

198

На современном этапе развития образовательных технологий в рамках

государственной программы модернизации процесса обучения в высших

учебных заведениях остро встал вопрос о его оснащении учебными пособиями,

отвечающими требованиям современного общества. Учебная литература,

созданная нашими предшественниками, замечательна, однако ее либо

недостаточно в библиотеках, либо она носит фундаментальный характер.

Поэтому в целях совершенствования взаимодействия между студентом и

преподавателем необходимы новые формы репрезентации обучающей

информации.

Основанием для написания данной статьи послужил опыт создания

электронного пособия для студентов, изучающих сербский язык на факультете

филологии и журналистики. Базовые учебники, по которым ведется изучение

сербского языка в Кемеровском государственном университете, как правило,

содержат вводно–фонетические курсы, включают грамматический материал и

тексты для чтения и анализа (учебник В. Н. Зенчук, М.П. Киршовой; учебник

И. Е. Ивановой и др.). Кроме того, в преподавании сербского языка в КемГУ

используется учебное пособие, представляющее системное описание частей

речи сербского языка с экскурсом в историю славянских языков (авторы С. В.

Стеванович, Е. Е. Рыбникова). Однако всего этого недостаточно для

полноценного формирования коммуникативной компетенции студентов,

которые все чаще применяют полученные знания на практике (например, при

выезде за границу, в работе в туристических фирмах, при переводе документов

на сербский язык). Следовательно, необходим материал, позволяющий ближе

познакомиться с особенностями страны изучаемого языка.

Прежде чем представить проект электронного пособия «Грамматика

сербского языка с историческими комментариями», содержащего

страноведческие знания о Сербии, обратимся к истории лингвострановедческой

лексикографии.

В настоящее время в лингвострановедческой лексикографии

определились свои традиции, основанные на концепции слова как вместилище

199

знаний. В понимании авторов данной концепции Е.М. Верещагина В.М.

Костомарова, содержание каждой лексической единицы имеет два уровня:

первый уровень – понятийный; содержащий самые важные, существенные

сведения о предмете; второй уровень – непонятийный, включающий в себя

экстралингвистические сведения о предмете (фоновые знания) [Верещагин,

Костомаров, 1980, с. 25]. Фоновые знания являются одним из непременных

условий межкультурной коммуникации. Объем фоновых знаний составляет:

• круг обиходных сведений о явлении или предмете;

• живой эмоционально-ассоциативный комплекс, связанный у русского

человека с данной единицей;

• некоторые данные энциклопедического характера.

Фоновые знания – это обобщённый образ, сумма накопленных знаний,

которые приобрели устойчивый характер в данной лингвокультурной

общности, поэтому их изучение представляет интерес не только для теории

перевода, лингвокультурологии, но и в практическом изучении иностранного

языка.

Отсутствие фоновых знаний может привести к неадекватному или

поверхностному пониманию ситуации и привести к коммуникативной неудаче.

Приведем пример: «Неоднократно отмечалось, что слова далеко и близко по-

разному используются русскими и жителями Западной Европы. При всей

зависимости употребления этих слов от контекста и ситуации в речи как

русских, так и европейцев, существенные различия обнаруживаются постоянно.

Помню удивление немцев, когда я сказал им, что Смоленск находится недалеко

от Москвы. Во время моего пребывания в Бельгии, одна жительница этой

страны, хорошо владеющая русским языком, обращаясь ко мне, сказала:

«сегодня мы с мужем поедем за город к моей подруге. Она живет ужасно

далеко». «Ужасно далеко» означало 25 – 30 минут езды на велосипеде от

одного дома до другого» [Гудков, 2000, с. 74].

Современные лингвострановедческие словари, системно представляющие

фоновые знания, можно условно разделить на следующие:

200

1. Лингвострановедческий словарь о культуре другой страны содержат

статьи, включающие сведения о государственном устройстве и общественной

жизни, природно-географической среде, истории, культуре, традициях, быте,

образовании и т. п. Цель такого типа словарей – через языковые единицы

показать национальную специфику различных сторон жизни народа – носителя

языка [2].

2. Лингвострановедческий словарь устойчивых выражений включает

пословицы, поговорки, крылатые слова и выражения с толкованием их

значения и комментарием с точки зрения отражения ими истории, литературы и

культуры [3].

3. Лингвострановедческие словари невербальных средств

коммуникации. Задача такого словаря – показать особенности невербальных

средств общения в повседневной жизни [4].

4. Тематические лингвострановедческие словари содержат слова и

отдельные словосочетания, характеризующие явления общественной жизни и

культуры. Цель таких словарей – познакомить читателей с определенной

областью культуры [5, 6].

На наш взгляд, в сложившейся ситуации выходом из положения могут

стать страноведческие комментарии к уже имеющимся учебникам сербского

языка. Во-первых, в таком случае работа с текстами и упражнениями

становится максимально эффективной с точки зрения коммуникативного

подхода, во-вторых, такой подход избавляет преподавателя от поиска

информации из дополнительных источников.

Страноведческие комментарии могут отражать как универсальную

информацию о стране изучаемого языка (сведения о важнейших исторических

событиях, государственном устройстве и политической системе страны,

основном населении, о крупнейших городах, растительном и животном мире и

др.), так и представлять собой культурологические комментарии к текстам,

предложенных в учебнике. Так, при составлении страноведческих

комментариев к учебнику И. Е. Ивановой «Сербский язык для начинающих»

201

[11] можно было бы помимо универсальной информации о Сербии, дать

сведения о повседневной жизни и быте сербов (например, по темам «Школа»,

«Развлечения», «Кино», «Современная музыка», «Спорт», «Общественный

транспорт», «Магазин» «Дом», «Квартира»), познакомить студентов с системой

образования в Сербии, представить культурологическую информацию о

праздниках (Новый год, Рождество, Слава, Пасха), дать сведения об

исторических личностях, чьи имена встречаются в текстах (Милош Обилич,

королевич Марко), продемонстрировать особенности вербальной и

невербальной коммуникации. Например, в Сербии принято обмениваться

рукопожатием, не только мужчинам, но и женщинам; родственники при

встрече обычно три раза целуются. Русскому «пожалуйста» в сербском языке

соответствуют две формулы молим и изволите. Молим используется чаще (в

качестве ответа на обращение, просьбы повторить информацию). Общаются

сербы на более близком расстоянии, чем русские, чаще смотрят в глаза.

Основная проблема при составлении лингвострановедческого словаря

или пособия со страноведческими комментариями – определение необходимого

принципа отбора страноведческого материала.

Предметом описания в электронном пособии «Грамматика сербского

языка с историческими комментариями» стали следующие факты и языковые

единицы:

1) Реальные факты, касающиеся быта, культуры, истории страны

изучаемого языка, героев, традиций, обычаев:

• обычаи и праздники;

• национальные блюда;

• национальная и популярная музыка;

• национальный танец.

2) Общественно-политические реалии:

o административно-территориальное устройство страны и органы власти.

3) Особенности вербальной и невербальной коммуникации в

определенных разговорных ситуациях.

202

4) Крылатые слова и выражения, в которых отражается национальное

своеобразие истории, культуры, традиционного образа жизни.

Особое внимание в пособие уделяется межъязыковым омонимам так

как в сербском и русском языках немало слов, которые звучат одинаково, но

имеют различное значение. И это не случайно – ведь все славянские языки

восходят к общеславянскому языку-предку. Так, например, реч по-сербски –

это совсем не русская «речь» или «говор», а «слово».Слово в сербском языке –

это «буква», а буква – это «дерево бук». Подобных примеров в русском и

сербском языках немало. Возьмем хотя бы сербские слова, сходные с русскими

названиями пищевых продуктов или блюд. В обоих языках есть словобулка –

но в Сербии этим словом называют полевой мак. Слово вареник в сербском

означает «вино, сваренное с медом и перцем». Варење – вообще не вид пищи, а

«пищеварение»; кроме того, так называют сварку металла.

Словом печењеназывают жареное или печеное мясо, жаркое.

Слово сир обозначает не только «сыр», но и «творог».

Среди сербских слов есть немало таких, которые человеку, говорящему

на русском, покажутся смешными из-за специфических ассоциаций, которые

они вызывают. Например, верхняя часть щеки, скула по-сербски

называется jaгодица, дом – кућа, родной язык – матерњи jeзик, клавиша –

дирка, приходить – долазити, украсить вышивкой – извести.

Специалисты в области перевода и обучения иностранным языкам давно

обратили внимание на коварство слов с обманчивым внешним сходством и

назвали их поэтому «ложными друзьями переводчика».

Универсальная информация о стране изучаемого языка (сведения о

стране, языке, важнейших исторических событиях, о крупнейших городах,

известных людях) дается в пособии отдельно, еще до изучения языкового

материала, комплексное описание страноведческой информации позволяет

использовать ее не только в учебной сфере, но в области туризма и

международного сотрудничества с Сербией.

203

Кроме того, в каждом уроке помимо страноведческой информации в

текстовой форме, содержатся сведения в одной из представленных форм:

• видеоклипы о стране;

• фрагменты художественных и документальных фильмов, аудиоспектаклей;

• аудиозаписи сербских песен и сказок;

• презентации об известных людях Сербии (писателях, ученых).

Данная информация не только расширяет кругозор учащихся, но и, логично

вплетая в структуру урока, используется для анализа языковых фактов и

закрепления материала.

Таким образом, новый формат репрезентации изучаемого материала в

виде электронного учебника или учебного пособия позволяет использовать в

процессе обучения подход, объединяющий усвоение языка с одновременным

изучением особенностей культуры, сформировать коммуникативную

компетенцию студентов, получить целостные знания о культуре другой страны

и избежать проблем в межкультурной коммуникации. Приобщение учащихся к

диалогу культур очень важно и с точки зрения воспитания, поскольку, познавая

чужую культуру, студенты более глубоко познают и свою культуру. Кроме

того, культурологический материал способен обеспечивать развитие

положительной мотивации у студентов. На сегодняшнем этапе развития

методики преподавания иностранных языков возникает необходимость усилить

культурологическую направленность, что связано не со стремлением придать

учебному процессу занимательность, а с внутренней необходимостью самого

процесса обучения. Получить знания в таком объеме с наименьшими

временными затратами помогут только пособия подобного типа.


1. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Лингвострановедческая теория слова. –

М., 1980.

2. Мальцева Д.Г. Германия: страна и язык: Лингвострановедческий словарь.

- М., 2001 – 415 с.

204

3. Фелицына В.П., Прохоров Ю.Е. Русские пословицы, поговорки и

крылатые выражения: Лингвострановедческий словарь. - М., 1988. – 269 с.

4. Акишина А.А., Кано Х., Акишина Т.Е. Жесты и мимика в русской

культуре: Лингвострановедческий словарь. – М., 1991. – 144 с.

5. Денисова М.А. Народное образование в СССР. - М., 1978. - 277 с.

6. Чернявская Т.Н. Художественная культура в СССР. - М., 1984. – 360 с.

7. Русское культурное пространство: Лингвокультурологический словарь. –

М., 2004. – 318 с.

8. Что непонятно у классиков, или Энциклопедия русского быта ХIХ века. –

М., 2001. – 264 с.

9. Харченко Л. И. По одежке встречают … Секреты русского костюма:

Лингвострановедческий словарь. – СПб., 1994

10. Россия. Большой лингвострановедческий словарь/ Под общей ред.

Ю.Е Прохорова. – М., 2007. - 736 с.

11. И.Е. Иванова. Сербский язык для начинающих. - М., 2003. -224 с.

12. Гудков Д.Б. Межкультурная коммуникация: проблемы обучения. -

М., 2000.

С. С. СЕРМЯГИНА

ОСНОВНЫЕ ВОПРОСЫ МЕТОДИКИ АНАЛИЗА ПОДТЕКСТА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ

В методике лингвистического анализа художественного текста

постепенно наметились два основных аспекта анализа: лингвостилистический

анализ, цель которого – раскрытие выразительности языкового материала, и

лингвопоэтический анализ, выявляющий соотнесенность языковых средств

текста с категориями поэтики: темой, идеей, образной системой произведения и

т.д. Еще в 30-е годы ХХ в. В.В. Виноградов, Г.О. Винокур, Б.А. Ларин, Л.В.

Щерба и ряд других исследователей обозначили суть лингвопоэтического 205

анализа, определив ее (суть) через принцип координации темы, идеи, замысла

произведения и словесно-речевых средств их выражения. Следовательно,

лингвопоэтический анализ, который некоторые исследователи приравнивают к

филологическому (См., напр., работу Н.А. Николиной, 2003), должен быть

связан с формированием установок на восприятие и понимание

художественного текста в единстве формы и содержания.

В современной литературе по лингвистике текста используется и другая

терминология в определении основных направлений анализа текста, так

лингвостилистический анализ называют стилистическим анализом, а

лингвопоэтический – лингвистической поэтикой.

В методической литературе вопрос о системе приемов филологического

(лингвопоэтического) анализа и последовательности его этапов решается по-

разному. В свое время академик В.В.Виноградов говорил о двух путях

объективного исследования художественных произведений, «один – от анализа

и понимания цельного словесно-художественного произведения как

эстетического единства» [Виноградов, 1971, с. 31]. Другой путь… «от самых

первичных, непосредственно составляющих текст элементов – от звуков и

фонем» [Виноградов, 1971, с. 40]. Некоторые исследователи (Н.А. Купина,

Л.Ю. Максимов) рекомендуют начинать анализировать с установления

основных, внешних по отношению к языку содержательных характеристик

произведения (темы, идеи, жанра и др.), которые вначале формулируются как

гипотетические варианты. После этого следует лингвистический анализ,

который должен подтвердить (или опровергнуть) выдвинутые гипотезы и в

целом – углубить первоначальное представление о произведении [Купина,

1983]. Думается, что фактор объективности при таком подходе представляется

преувеличенным, так как уровень понимания текста зависит не только от

знания читателем языковых значений, но и от понимания затекстовой ситуации.

Всестороннее раскрытие содержания (содержательно-фактуальной и

содержательно-концептуальной информации) художественного текста как

сложно организованного сообщения и как продукта словесно-художественного

206

творчества, по мнению И.Р. Гальперина, предусматривает поэтапную

(включающую 6 этапов) процедуру анализа: 1. Определение разновидности

текста: стиль, язык, жанр, отношение к функциональным типам речи

(повествование, описание, рассуждение). 2. Декодирование текста как

сообщения, раскрытие содержания в наиболее общем виде, его сжатие до двух-

трех предложений. 3. Подробный анализ значений слов и словосочетаний,

которые они получают в микро – и макроконтекте. 4. Анализ стилистических

приемов в сопоставлении с нейтральными средствами языкового выражения. 5.

Выявление назначения стилистически маркированных отрезков высказывания,

их роли в выражении субъективно-оценочного отношения автора к

изображаемому. 6. Суммирование и обобщение полученных результатов

[Гальперин, 1976, с. 284 - 289].

В настоящее время многими лингвистами (Л.Г. Бабенко, Н.С. Болотнова,

И.Р. Гальперин, Ю.А. Гвоздарев, К.А. Долинин, Л.И. Донецких, Н.А. Кузьмина,

В.А. Кухаренко, А.Ю. Мазилова, Н.Ф. Пелевина, Г.В. Степанов, А.И. Студнева,

И.Я. Чернухина и др.) принята и проверена на разном материале методика по

лингвопоэтическому исследованию художественного текста, что, на наш

взгляд, является важным методическим и методологическим достижением, так

как позволяет увидеть онтологическую природу художественной речи. Однако

в выделении структурных уровней текста обнаруживается разноречивость, что

обусловлено объективной сложностью текста как объекта изучения.

Самое популярное поуровневое представление текста ориентировано на

выделение в тексте фонетического, морфологического, лексического и

синтаксического уровней. И.В. Арнольд, отмечая целесообразность применения

схемы языкового уровневого анализа художественного текста, допускающего

включение промежуточных, факультативных уровней, а именно уровня

словосочетаний, фразеологических единиц и уровня сверхфразовых единств,

подчёркивает, что с точки зрения стилистики схемы уровней выглядят иначе:

«звуковой уровень, лексический уровень, и далее условно (поскольку сплошной

207

сегментации здесь не получится) – уровень стилистических приёмов, уровень

образов, уровень типов выдвижения, уровень текста» [Арнольд, 1980, с. 7].

Л.Г. Бабенко, обобщая различные подходы к выделению уровней текста,

выделяет три основных подхода: 1) функционально-лингвистический

(структурно-языковой), рассматривающий текст как уникальную организацию

языковых единиц различных уровней; 2) текстовой (структурно-

семантический), основанный на представлении о тексте как уникальном

структурно-текстовом целом, имеющем собственную единицу – сложное

синтаксическое целое (ССЦ); 3) функционально-коммуникативный,

выделяющий динамические текстовые единицы, образующие информационно-

смысловой и прагматический уровни [Бабенко, 2000, с. 41-42].

Таким образом, в практике лингвистического анализа художественного

текста основной собственно текстовой единицей следует считать ССЦ, при

этом важным является то, что такая единица – средство тематического

развертывания текста, соответственно, это средство интеграции основной идеи

текста. Следовательно, методика анализа текстовой структуры, связанная с

вычленением и осмыслением делимитизации ССЦ в тексте будет сопряжена с

постижением имплицитной информации.

Построение методики декодирования художественного текста при любом

подходе не представляется возможным без учета того, что создатель текста

надеется на опыт получателя, который позволит последнему воспринять и

информацию, не получившую прямого словесного выражения. Для раскрытия

смысла художественных текстов требуется и достаточно высокий уровень

филологической компетенции читателя. Речь идет о знании специальных

приемов использования языка, принятых в литературно-художественном

творчестве.

Ввиду того, что в языковой компетенции и тезаурусе автора и читателя

всегда существуют более или менее заметные расхождения, содержание текста

для читателя всегда будет отличаться от того, которое было закодировано

писателем. С психолингвистической точки зрения процесс декодирования

208

означает не постижение суммы языковых значений его элементов, а

порождение в сознании читателя смысла, который инициируется

составляющими данный текст языковыми знаками. Именно этот смысл и

можно рассматривать как проекцию авторского замысла.

Отстаивая идею активного воздействия на читателя в плане прочтения

имплицитной информации через осмысление приемов выразительности,

считаем необходимым внести коррективы в методику изучения

художественного пространства и определения приемов декодирования, которые

связаны с основными задачами изучения художественной структуры.

Предлагаем поиск имплицитной информации направить по пути

выявления и осмысления приемов выразительности художественного

произведения. Особо нужно рассматривать заглавие, которое традиционно

признается функционально значимой текстовой единицей; номинируя весь

текст, заглавие всегда сочетает в себе тема-рематическую информацию, что

дает возможность расценивать его как особый выразительный структурный

компонент текста.

Соглашаясь с тем, что слово реализуется в контексте, необходимо

уточнить, что «импликации, основанные на контексте, полностью исчислены

быть не могут, так как их число столь же бесконечно, что и число возможных

ситуаций, где может употребляться слово» [Борисова, 1996, с. 48].

Поскольку слова как лексические единицы языка находятся в различных

и многообразных отношениях между собой вне текста, то системные

отношения в лексике могут тоже создавать у читателя ассоциации. Системные

отношения отдельного слова с другими словами в языке могут дополнять ЛСВ

значения слова, реализованный в контексте, причем представляется, что такие

ассоциативные значения могут быть как запрограммированы писателем, так и

не запрограммированы. Лексическому уровню правомерно отводится особая

роль в формировании эстетического значения.

Подобно слову, смысл которого нельзя исчерпать во всех возможных

контекстах, понимание текста сосредоточивается на той схеме возможностей,

209

которая в нем заложена и в отношении которой действительное содержание

есть не что иное, как единичная реализация возможных осмыслений. Если весь

реализованный в конкретном произведении идейно-эстетический комплекс

понимать как концептуальную информацию, соотносимую с авторской

модальностью, то возможное осмысление этой информации читателем будет

соотноситься с подтекстом. Таким образом, подтекст – это категория

лингвистическая, словесно выраженная. Следовательно, путь постижения

авторского замысла (подтекста) должен быть направлен на выявление

ключевых языковых знаков разного характера и осмысление их семантики в

соотнесенности с целым художественного текста.

Принимая во внимание особую, эстетическую функцию слова, связанную

с авторской концептуализацией, нужно отметить, что в художественном тексте

актуализируются коннотативные смыслы, создающиеся благодаря

содержательным компонентам языковых форм, и имплицитные, возникающие в

результате невыраженности формальными средствами грамматических и

лексико-грамматических форм. По мнению И.Р. Гальперина, именно

концептуальность заостряет внимание на том «новом», что раскрывается

постепенно, так как связана с содержательно-подтекстовой информацией,

следовательно, концептуализация – это процесс актуализации смыслов,

характеризующий как систему языка, так и авторский замысел. Формализуется

концептуальность в ключевых знаках текста с оценочным компонентом,

связанных с выражением авторской модальности.

Взаимосвязь концептуальной и подтекстовой информации в

художественном тексте очевидна, что заставляет направить исследовательский

анализ по пути выявления способов «прочтения» последней, максимально

отходя от субъективности толкования и «снимая» неопределенность

художественной информации. Предполагается, что писатель, заботясь о

доступности информации, использует не случайные языковые средства, а

обусловленные идейно-тематической спецификой произведения.

210

Основанием такого подхода могут быть следующие моменты: а)

онтологические свойства художественного текста связаны с его

«вторичностью»; б) поскольку писатель раскрывает одно явление через другое

(часто это несоотносимые в действительности вещи), многозначность и

недосказанность художественного текста, а соответственно и подтекста,

строится метафорически, что связано, как правило, с системой приемов

выразительности; в) общая модель деривации художественного текста, которая

осваивалась в рамках школы структурного анализа литературного

произведения (см. работы А.К. Жолковского и Ю.Р. Щеглова), объясняя звенья

перехода от рождения идеи к ее конкретному воплощению – тексту, опирается

на такой значимый для художественного текста блок, как приемы

выразительности; г) приемы выразительности – это один из самых

индивидуальных элементов стиля писателя, демонстрирующий как мастерство

образного преподнесения материала, так и обнаруживающий субъективную

позицию автора, что помогает «выйти» на подтекстовую информацию; д)

понимание заглавия художественного текста как «поля возможных

интерпретаций» (Ю.М. Лотман), которое определяет текст в отношения

развернутой пропозициональной структуры и, соответственно, также

направляет читателя по пути поиска подтекстовой информации.

Таким образом, логика осмысления такой сложной и неоднозначно

понимаемой в лингвистической литературе категории, как подтекстовая

информация, позволяет сделать следующие выводы:

1. Механизм познания подтекстовой (имплицитной) информации

художественного текста в лингвистической литературе является одним из

«открытых» вопросов. Незавершенность дискуссии связана со сложностью

вычленения минимального смыслового сегмента, задающего глубину

интерпретации художественного текста, а также с трудностью осмысления

неоднозначно трактуемой категории (подтекста).

2. Представляется, что подтекст – это одна из разновидностей

имплицитной информации в тексте. Имплицитное и подтекст – это разная

211

глубина постижения текста: подтекст задает главные темы произведения,

импликация – характеризует отдельный коммуникативный акт.

3. Подтекст соотносится с авторским замыслом, выступая в роли

регулятора отношений между автором и читателем. Подтекст взаимосвязан с

концептуальной информацией, являющейся, по сути, его «биологической

матрицей».

4. Сущностным отличием подтекста является то, что он всегда задан

писателем и эксплицирован разными знаками текстовой структуры. Границы

подтекста трудно выявляемы, что связано с отсутствием единых правил его

прочтения, со специфичностью языковых ориентиров, его задающих, с

множественностью интерпретаций текста. Думается, один из путей решения

этой проблемы – рассмотрение образных языковых средств в аспекте ключей-

актуализаторов представления идейно-эстетического уровня текста – позволит

точнее представить соотношение таких базисных текстовых категорий, как

эксплицитное/имплицитное.


1. Арнольд И.В. О понимании термина “текст” в стилистике декодирования

// Стилистика художественной речи.- Л., 1980. С. 89-96.

2. Бабенко Л.Г., Васильев И.Е., Казарин Ю.В. Лингвистический анализ

художественного текста: Учебник для вузов по спец. «Филология». –

Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та, 2000. – 534 с.

3. Борисова Е.Г. Значение слова и описание ситуации // Вестник

Московского университета. Сер.9. Филология. – 1996. – №3. – С. 37-49.

4. Виноградов В.В. О теории художественной речи. – М., 1971. – 240 с.

5. Гальперин И.Р. О принципах семантического анализа стилистики

маркированных отрезков текста // Принципы и методы семантических

исследований. – М.: Наука. – 1976. С.284-289.

6. Купина Н.А. Смысл художественного текста и аспекты лингвосмыслового

анализа. – Красноярск, 1983. – 160 с.

212

С. В. СТЕВАНОВИЧ, А. В. АНТОНОВА

ЭФФЕКТИВНОСТЬ ПОПУЛЯРИЗАЦИИ НОВЫХ СЛОВ В СОВРЕМЕННОМ ХОРВАТСКОМ ЯЗЫКЕ

В связи с распадом Союзной республики Югославии в конце ХХ века

политическое руководство в новых странах-преемницах (в Сербии, Хорватии,

Черногории, Боснии и Герцеговине) стало устанавливать свои правила

национального самоопределения, в том числе и в плане языка.

По данным исследователей (В.П. Гудков, А.Р. Багдасаров), в сфере

изменения лексического состава языков, функционирующих на территории

бывшей Югославии, наблюдается следующее: в Хорватии правительство

проводит политику, направленную на вытеснение заимствований

неологизмами, в Боснии и Герцеговине возрождаются слова из турецкого и

других восточных языков (bašca «сад», bahsuz «неудачник», findžan «чашка»), в

Черногории взамен сербским словоформам чаще используются диалекты (серб.

terati – черн. сerati, серб. devojka - черн. ђevojka). Так после распада Союзной

республики Югославии появление неологизмов, лексических дублетов, стало

одним из признаков дифференциации новых литературных языков.

Попытки, направленные на углубление языковых различий между

Сербией и Хорватией, предпринимались и ранее: например, во время Второй

мировой войны в рамках политики «мы не имеем ничего общего с сербами»

искусственно изобретались многочисленные неологизмы (slikopis

«киноплёнка», munjovoz «трамвай» и др.), но после войны они исчезли и в

современном хорватском языке не возродились.

Изучением языковой политики в новой Хорватии активно и плодотворно

занимается А.Р. Багдасаров, среди тенденций в нормировании современного

хорватского языка автор называет следующие:

213

• увеличение количества собственно хорватских слов и уменьшение

заимствований, включая сербизмы и османизмы (турцизмы): sirce >ocat;

vazduh> zrak;

• отбор и утверждение орфографических норм, связанных с рефлексами

праславянского гласного [ĕ]: okrepa i okrjepa; besprikoran > besprijekoran;

• отбор и утверждение определенных лексико-фонематических норм:

hronika > kronika; so> sol;

• отбор и утверждение определенных словообразовательных и родовых

норм: barijum > barij; sudija> sudaс;

• предпочтение отдельных хорватских фонематических,

словообразовательных и грамматических норм: Evropa > Europa;

• предпочтение хорватских словоупотребительных норм: muzika >

glazba;

• реанимация старых и употребление новых слов: generalstab > glavni

stozer; [Багдасаров, 2001, с. 14-15].

Цель данной статьи – выявить основные пути лексических нововведений

в современном хорватском языке и проанализировать, насколько данные

нововведения осваиваются современным хорватским языком.

Материалом для исследования послужили русско-сербскохорватские и

русско-хорватские словари и разговорники с 1976 по 2009 гг. (список словарей

прилагается).

В результате анализа слов, указанных в словарях, нам удалось выявить

следующие пути появления новых слов в хорватском языке:

1. Кодификация хорватского варианта лексемы, существовавшей в

сербохорватском языке (24 лексемы)

Лексические различия всегда существовали между сербским и

хорватским вариантами сербохорватского языка. Например, в сербохорватском

языке существовало 2 варианта обозначения понятия «январь» - jануар

(сербский вариант), сиjечањ (хорватский вариант). В современных языках

произошла дифференциация этих вариантов: в сербском языке закрепился

214

сербский вариант, а в хорватском – хорватский, что проиллюстрировано в

таблице 1:

Таблица 1. Дифференциация сербского и хорватского вариантов

Русско-сербскохорватский словарь

С. Иванович,

И. Петранович, 1976

Сербско-русский и русско-сербский словарь

В.П. Гудков,

С. Иванович, 2007

Русско-хорватскосербский разговорник

О.А. Сарайкина, 2001

Универсальный русско-хорватский разговорник, 2009

Хорватский разговорник и словарь. – М.: Живой язык, 2009

1. «хлеб»

серб. хлеб,

хорв. крух

хлеб kruh kruh kruh

2. «неделя»

серб. недеља,

серб. седмица хорв. теjдан

недеља седмица

tjedan

tjedan

tjedan

3. «тысяча»

серб. хиљада, хорв. тисућа

хиљада тисућа

tisuča tisuča tisuča

4. «январь»

серб.jануар, хорв. сиjечањ

jануар siječanj siječanj siječanj

5. «футбол»

серб. футбал, хорв. ногомет

футбал

nogomet футбал; nogomet

nogomet

2. Создание новых слов на основе исконно хорватских корней (9

лексем)

Появление новых слов в современном хорватском языке на месте

заимствованных - довольно продуктивная модель. В таблице 2 представлены

некоторые новые слова, образованные из хорватского лексического материала

Таблица 2.

215

Некоторые новые слова в хорватском языке Русско-

сербскохорватский словарь

С. Иванович,

И. Петранович, 1976

Сербско-русский и русско-сербский словарь

В.П. Гудков, С. Иванович, 2007

Русско-хорватско-сербский разговорник

О.А. Сарайкина, 2001

Универсаль-ный русско-хорватский разговорник, 2009

Хорватский разговорник и словарь. – М.: Живой язык, 2009

1. «посольство»

амбасада

амбасада

veleposlanstvо

Veleposlanstvо

veleposlanstvо

2. «самолет»

авион

авион zrakoplov

zrakoplov

zrakoplov avion

3. «композитор»

композитор

композитор

skladatelj

Skladatelj

skladatelj

4. «безопасность»

bezbjednost, sigurnost

sigurnost

bezbjednost

Bezbjed

nost

bezbjednost

5. «пенсия»

penzija, penzija

penzija mirovina penzija mirovina

С целью анализа эффективности популяризации новых слов в хорватском

языке проанализируем частотность употребления обозначенных нами лексем в

одной из наиболее читаемых в Хорватии общественно-политических газет

«Večernji list». Газета «Večernji list» публикует информационные и

аналитические материалы, посвященные политическим, экономическим и

культурным событиям в Хорватии и за ее пределами. Нами были

проанализированы все номера газеты, представленные на сайте

www.vecernji.hr/, за периоды с 01.01.2009 по 31.12.2009 и с 07.12 2010 г по

08.01.2011.

Таблица 3. Частотность употребления лексем,

которые имели в сербохорватском языке 2 варианта Значе Лекс Коли Пример

216

http://www.vecernji.hr/

ние ема чество упоминаний

хорв. kruh

46 Drugi problemi, no ne manje ozbiljni, muče Željka Junkovića, poduzetnika koji svakidašnji kruh zarađuje dostavljajući namještaj.

1. «хлеб»

серб. hleb

4 Piše: Tihana Hleb Автор статей – Тихана Глеб

хорв. tjeda

n

187 Trebao sam sljedeći tjedan ići k obitelji u BiH

2. «неделя»

серб. nedel

ja

2 Obitelj Ris iz Nedeljanca u školama u Nedeljancu i Tužnom.

серб. sedm

ica

2 klub “Sedmica”

хорв. tisuć

a

124 osam tisuća eura 3. «тысяча»

серб. hilja

da

0 ---

хорв. siječ

anj

33 Premijera je zakazana za 20. siječanj,

4. «январь»

серб. janu

ar

2 'Mi se nismo igrali grudima January Jones!'

хорв. nogo

met

1779 Predsjednik Međunarodne nogometne federacije

5. «футбол»

серб. фут

бал

0 ---

Результаты анализа газеты «Večernji list» показали следующее:

1. Лексемы, имевшие в сербохорватском языке 2 варианта

употребления, в современном хорватском языке используются только в

хорватском варианте.

217

http://www.vecernji.hr/zivot/mi-se-nismo-igrali-grudima-january-jones-clanak-36747

http://www.vecernji.hr/zivot/mi-se-nismo-igrali-grudima-january-jones-clanak-36747

2. Сербский вариант встречается исключительно редко, как правило,

при упоминании имен собственных (Tihana Hleb, оbitelj Ris iz Nedeljanca, u

školama u Nedeljancu i Tužnom, klub “Sedmica”).

Таблица 4. Частотность употребления неологизмов,

возникших в хорватском языке в конце ХХ века

Значение Лексема

Количество

упоминаний

Пример

хорв. veleposl

anstvo

5 Nama se nisu javljali, ali imamo dobre odnose s njihovim veleposlanstvom

1. «посольство»

серб. ambasa

da

1 Rim: U eksplozijama u dvjema ambasadama dvoje ozlijeđeno

серб. avion

56 Milanov privatni avion 2. «самолет»

хорв. zrakopl

ov

46 Ivica je u Švicarsku otputovao privatnim zrakoplovom

хорв. skladate

lj

14 polki iz skladateljske radionice obitelji Strauss

3. «композитор»

серб. kompozi

tor

0 ---

серб. sigurno

st

92 Zaklada za sigurnost naše djece

4. «безопасность»

хорв. bezbjed

nost

0 ---

mirovina

хорв.

31 Ivo Bilogrević živi u udomiteljskoj obitelji i cijela mu mirovina od 2,225 kn

5. «пенсия»

серб. penzija

2 prosječna bi penzija u županiji bila oko 1840 kuna

Анализ частотности употребления новых слов в хорватском языке

показывает следующее:

218

1) из 5 анализируемых слов только 1 слово не встретилось в старом

варианте (kompozitor);

2) слова ambasada и penzija редко, но продолжают встречаться на

страницах газеты;

3) в значении «самолет» чаще используется слово avion (известное в

сербохорватском), а не zrakoplov (кодифицированном в современном

хорватском языке). Кроме того, рассматриваемые нами лексемы регулярно

употребляются как синонимы. Такое параллельное употребление пары лексем

мы можем наблюдать как в статьях, так и в комментариях пользователей сайта

данной газеты.

4) Новое слово bezbjednost не приживается в современном хорватском

языке, а продолжает функционировать старый вариант sigurnost.

С целью проверки достоверности сделанных нами выводов, был проведен

интернет-опрос, в ходе которого пользователям разных социальных сетей

(vkontakte.ru, odnoklassniki.ru, facebook.ru, MySpace.ru, twitter.ru, livemocha.ru,

my.mail.ru) предлагалось ответить на вопросы следующей анкеты:

Образец анкеты Ja sam studentkinja Kemerovskog Univerziteta, koji se nalazi u Rusiji, bavim se

istraživanjem srpskog i hrvatskog jezika. Ako Vi znate hrvatski jezik, molim Vas, možete li odgovoriti na nekoliko pitanja. Hvala unaprijed.

Koji od riječi Vi najčešće koristite? 1) hleb ili kruh 2) futbal ili nogomet 3) ambasada ili veleposlanstvo 4) аvion ili zrakoplov 5) kompozitor ili skladatelj

Перевод анкеты Здравствуйте. Я являюсь студенткой Кемеровского государственного

университета, который находится в России, и занимаюсь научным исследованием по сопоставительному анализу сербского и хорватского языков. Если Вы знаете хорватский язык, прошу Вас помочь мне, ответив на несколько вопросов. Заранее благодарна.

Какое из слов Вы используете чаще? 1) hleb или kruh 2) futbal или nogomet 3) ambasadа или veleposlanstvо

219

4) avion или zrakoplov 5) kompozitor или skladatelj

В результате проведенного опроса нами было получено 53 анкеты, из

которых 32 заполнили хорваты, проживающие в Хорватии и 21 анкету –

русские информанты, хорошо знающие хорватский язык (преподаватели,

русские супруги хорватов). Для анализа лексем мы используем сводную

таблицу, в которой отображается употребление сербского или хорватского

варианта лексемы в современном хорватском языке (по данным опроса):

№ Лексема Количество употреблений информантами

серб. hleb 1 1. хорв. kruh 52 серб.futbal 1 2. хорв.nogomet 52 серб.ambasadа 13 3. хорв.veleposlanstvо 49 серб.avion 34 4. хорв.zrakoplov 42 серб.kompozitor 8 5. хорв.skladatelj 50

Как показывают результаты опроса, в употреблении лексем хлеб и kruh,

футбал и nogomet (известных в сербохорватском языке) произошла

дифференциация. Хорваты фактически однозначно подтверждают, что слова

kruh и nogomet, регулярно используют в современном хорватском языке.

Такие новые слова как veleposlanstо, skladatelj осваиваются в языке

хорватов, вытесняя сербохорватские варианты ambasadа и kompozitor.

Однако некоторые сербские лексические варианты продолжают

использоваться хорватами. Вот какие причины регулярного употребления

именно этих лексем называют сами хорваты:

a) Возраст людей

scorpio: <In Croatia , you will never hear " hleb" from anyone, but words such

as avion, ambasada are mostly used by people who were educated during period of

former Yugoslavia...>

220

http://ru.livemocha.com/profiles/view/7712591



Перевод: < В Хорватии, вы никогда не услышите "hleb" от кого-либо, но

такие слова, как аvion, аmbasada в основном используются людьми, которые

были образованы в период бывшей Югославии...>

Željko: ….Međutim, riječ hljeb može se čuti često na selu, često ju koriste

stariji ljudi… Ja osobno uvijek koristim naše hrvatske riječi, no to je zato što sam

mlad, imam 17 godina i nas su tako učili u školi, dok stariji ljudi često govore i prve

riječi, na primjer moji roditelji… >

Перевод: <… слово хлеб можно услышать часто в сельской местности,

часто его используют пожилые люди, я лично всегда использую наши

хорватские слова, но это потому что я молод, мне 17 лет, и нас так учили в

школе, в то время как пожилые люди часто говорят первые слова, например,

мои родители>.

Ivana Zd: < Zrakoplov je relativno nova hrvatska riječ pa ja osobno (a i većina

Hrvata) isključivo koristim avion jer jednostavno nismo navikli na zrakoplov. >

Перевод: Zrakoplov - новое хорватское слово, лично я (и большинство

хорватов) исключительно используем аvion, потому что мы просто не привыкли

к zrakoplov. >

b) Сфера употребления:

Klara: <Mi, Hrvati, koristiom riječ... zrakoplov književnom jeziku), a avion

svakodnevno u govoru :D>

Перевод: Мы, хорваты, используем zrakoplov в литературном языке, a

avion в области повседневной речи>

Petra: <Avion ili zrakoplov - oboje … al zrakoplov je sluzbeno …, svi kazu

avion>

Перевод: < Avion или zrakoplov - оба используются, официально –

zrakoplov, но все говорят avion...>

Kristjana Košmrl: < Avion ili zrakoplov (avion se koristi u govoru, neformalni

izraz, a zrakoplov je više formalniji izraz)>

Перевод: Avion ili zrakoplov (avion используется в речи, неофициальный

термин, zrakoplov более формальный термин) >

221







Лариса Ильина*Вукшич*: <Вот только авион, в быту, пожалуй,

используется чаще. >

Елена Шолудько: ... дома всегда говорим avion. >

Люба Гаджиева: <чаще avion, опять же разговорное, zrakoplov скорее для

печати и телевидения…>

Goran Vujasinović: <Avion, premda se u sredstvima javnog informiranja, ali

češće koristi zrakoplov.>

Перевод: …Avion, хотя в средствах массовой информации чаще

используется zrakoplov. >

Kristjana Košmrl: <ambasada ili veleposlanstvo - koristimo oboje,

veleposlanstvo je formalniji (stručniji izraz) >

Перевод: < ambasada или veleposlanstvo испльзуем оба, veleposlanstvo –

формально (профессиональный термин).

Таким образом, после распада Югославии в 90-е годы вследствие

активной государственной политики в хорватском языке появились новые

слова. В настоящее время некоторые из них активно приживаются в

современном хорватском языке (nogomet, skladatelj), окончательно вытеснив

сербский вариант. В словах другой группы (ambasadа – veleposlanstvо, avion -

zrakoplov) активнее используется хорватский вариант, однако сербский вариант

не утрачивается, а продолжает употребляться в речи хорватов старшего

поколения. Согласно данным проведенного опроса, различные варианты

некогда единого сербохорватского языка дифференцировались и в зависимости

от сферы употребления: сербский вариант проанализированных лексем

употребляется в повседневном общении, а новый, хорватский, используется в

официальных источниках и чаще встречается в публицистике.


1. Багдасаров А. Р. Некоторые тенденции нормирования современного

хорватского литературного языка (на материале «Хорватского

орфографического кодекса») / А.Р. Багдасаров // Исследование славянских

222


языков в русле традиций сравнительно-исторического и сопоставительного

языкознания. - М., 2001.

2. Гудков В. П. К изучению сербско-хорватских языковых дивергенций / В.

П. Гудков // Славистика. Сербистика. - М., 1999.

3. Гудков В.П., Иванович С. Сербско-русский и русско-сербский словарь. –

М., 2007.

4. Иванович С., Петранович И. Русско-сербскохорватский словарь. –

М.,1976.

5. Невекловский Г. Языковое состояние на территории распространения

бывшего сербохорватского языка/ Г. Невекловский // Славяноведение. – 2001. -

№1. – с. 39-50.

6. Сарайкина О.А. Русско-хорватскосербский разговорник. – М., 2001.

7. Универсальный русско-хорватский разговорник. – М., 2009.

8. Хорватский разговорник и словарь. – М.: Живой язык, 2009.

А. А. ЮНАКОВСКАЯ

ЛЕКСИЧЕСКАЯ МЕЖЪЯЗЫКОВАЯ ОМОНИМИЯ КАК ПОНЯТИЕ СЛАВЯНСКОЙ ФИЛОЛОГИИ

Одной из тем при знакомстве студентов первого курса со славянским

материалом является рассмотрение родства славянских языков на различных

языковых уровнях: фонетическом, морфологическом, словообразовательном,

лексическом. При этом в учебной литературе наименее представлен раздел о

путях формирования славянского словаря в праславянский период, а также его

дальнейшее существование в славянских языках в период самостоятельного

развития.

Славянский лексический фонд складывался постепенно. Основой

послужили единицы, полученные из индоевропейского языка. Дальнейший

опыт славян, полученный в результате освоения окружающей

действительности, также получил отражение в словаре.

223

В научной литературе отмечается, что язык древних славянских племен,

сформировавшихся на обширных территориях, в течение длительного времени

(до эпохи распада славянского единства) был очень устойчив, что выразилось в

длительном неизменном сохранении целого ряда языковых фактов [Ходова,

1950].

Общий словарный фонд современных славянских языков

(общеславянский лексический фонд) составляет около 1120 слов (И. Леков). По

подсчетам польского исследователя Т. Лер-Сплавинского, в трех славянских

языках (русском, польском, чешском) почти две трети наиболее

употребительного фонда лексики являются общими. Он установил, что в

польском языке сохранилось более 1700 древнейших славянских слов (около

одной четверти всего активного запаса слов образованного поляка [Лер-

Сплавинский, 1954, c. 64-67].

В словаре славянских языков можно найти ряд семантических групп слов,

древнего происхождения. Это названия ближайших родственников, частей тела

человека, действий, состояний, сезонов года, времени, частей суток, явлений

природы, растительного мира, животных, насекомых, рыб, птиц,

сельскохозяйственных работ и орудий труда, некоторых продуктов питания,

свойств и качеств предметов, чисел, отвлеченных понятий, а также ряд

местоимений, первичных наречий и т.п.

В период самостоятельного существования в славянских языках

происходило дальнейшее развитие словаря, унаследованного от эпохи

единства. В результате развития сходного лексического материала в разных

славянских языках возникли собственные лексические системы. При этом

возможно сохранение его части, «выпадение» слов из обращения (сокращение

употребления тех или иных единиц), а также расхождение в значении у ряда

слов.

Можно привести примеры слов из общеславянского лексического фонда,

сохранившихся в славянских языках:

Русск. Укр. Польск. Чешск. Болг. Сербск.

224

Небо Небо Niebo Nebe Небе Нёбо Болото Болото Błoto Blato Блато Блàто Трава Трава Trawa Trava Трева Трáва Гром Грiм Grom Hrom Гром Грôм День День Dzień Den Ден Дâн Баба Баба Baba Baba Баба Бàба Сын Син Syn Syn Син Сûн Тело Тiло Ciało Tělo Тяло Тùjело Око Око Oko Oko Око Око Нос Hic Nos Nos Нос Нос Ухо Вухо Ucho Ucho Ухо ỳхо

Необходимо учитывать, что данные слова имеют разное фонетическое

«оформление» в разных славянских языках, что связано с развитием их

фонетических систем в период самостоятельного развития.

Сравнительно-историческое исследование славянских языков позволило

выделить пласт древних слов, «выпадающих» из обращения. Важно отметить,

что возможно неравномерное исчезновение единиц из общего славянского

фонда. Так, слова бор «сосновый лес», баран, брюхо, кресло, пирог, пыль,

ремесло известно восточнославянским и западнославянским языкам и

неизвестно южнославянским языкам, слово собака известно

восточнославянским языкам, а также польскому языку, кашубскому диалекту,

восточнославянские слова ждать известно кашубскому диалекту польского

языка, зеркало – словацкому языку и словенским диалектам, слова борошно,

брашно «пища из мучных продуктов, пища» ушло из русского языка, но

употребляется в болгарском и сербохорватском языках, в украинском борошно

употребляется в значении «мука», древнерусское слово нети «племянник»,

ушедшее из русского языка, известно сербохорватскому языку - неђак «сын

сестры», словацкому, чешскому neter - «племянница»; древнерусскому слову

тети «бить», исчезнувшему во всех восточнославянских языках, соответствует

болгарское tenam «валять сукно, бить колотить, избивать» и т.п. [Ходова,

1950].

225

Также возможно сохранение слов в cлавянских диалектах при

отсутствии в литературном языке. Например, древнерусское пьрати «мыть,

стирать» (ср. современное литературное прачечная) сохраняется в смоленском

говоре (праник, пральник «валек для стирки белья») (ср. польск. prac

«стирать», «мыть», чеш. prati, сербохорв. прати, болг. пера «стирать» и т.п.).

Возможно расхождение в значении у ряда слов в различных славянских

языках. Это единицы, совпадающие или близкие по звучанию, но далекие

(различные) по значению. Это тип отношений определяется отсутствием общей

части в значениях лексических единиц, возникшем в результате расхождении:

межъязыковая антонимия (В.А.Плотников), межъязыковая энантиосемия.

Русское гора в болгарском понимается как «лес», в болгарском стул – это

«стол» (ср. древнерусское стол «стул», польск. stól «стол» и т.п.). В русском

языке черствый обозначает «несвежий», а в чешском и словацком cerstvy -

«свежий, чистый, проворный», русское уродливый обозначает «некрасивый», а

польское uroda - «красавица» (ср. польск. pokraka «урод»), русск. вредность

«отрицательное свойство характера», болг. вредность «ценность», Так, слово

неделя в русском языке означало «первоначально свободный день недели»,

затем «период между двумя свободными днями», в польском языке

сохранилось древнее значение -niedziela «воскресенье». Болгарское слово

утроба обозначает «живот», а нижнелужицкое - «сердце», suknia (польск.),

сукня (белорусск.) «платье», suknie (чешск.), сукгња (сербск.) «юбка» и т.п.

Расхождение семантики слов, восходящих к одному этимону, может

быть связано и с расширением/сужением семантического объема лексемы в

одном из языков. Например, русск. каша «кушанье из крупы», польск. kasza 1)

«крупа»; 2) «каша»; русск. коса «прическа», болг. коса

1) «волосы»; 2) «бородка у кукурузы» и т.п.

В литературе отмечается, что в закономерно возникших омонимах и

однокорневых паронимах возможно сохранение следов прежней семантической

связи.

226

Помимо переосмысления семантики общеславянских слов может быть

изменение их экспрессивной окраски, а также приуроченности к формам

национального языка. Так, например, русские слова очи, година, уста, чело и

т.п. выступают в системе русского языка экспрессивно окрашенными по

отношению к словам стилистически нейтральным в других славянских языках

( русск. уста (уст. поэт.) «губы, рот», болг.уста (нейтр.) 1)«рот»;2) «пасть»,

польск. usta (нейтр.)1)«рот»; 2)«губы»), русск. година (торж. книжн.) «время,

ознаменованное важными событиями», укр. година 1) «час», 2) (поэт.) «время»,

болг. година (нейт.) «год».,хорв. godina «год», чеш. godina «год», польск.

godzina «час» и т.п.).

Различия по признаку соотношения диалектных лексем в одном языке и

литературных - в другом также имеет место при рассмотрении вопроса о

межъязыковой омонимии. Например, русск. матка (обл.) «мать», польск.

matka «мать»; русск. образ 1) «обобщенное представление»; 2) «икона», болг.

образ (обл.) 1)«лицо»; 2)«щека», польск. obraz 1)«картина»; 2) «изображение»;

русск., укр. булка «хлеб, обычно белый», болг. булка «невеста»; русск. злодей

«тот, кто совершает преступление», укр. злодiй, польск. zlodziej «вор» и т.п.

Славянские языки заключают в себе определенное сходство,

унаследованное от древнейших времен, однако существует ряд различий,

приобретенных за период раздельного существования. Отношения полного

семантического различия могут быть следствием расхождений этимологически

тождественных слов. Но и после семантических трансформаций значений у

лексем сохранилась некоторые точки семантического соприкосновения:

отнесенность к одному семантическому полю.

Необходимо также учитывать и изменение значений у слов в процессе

развития того или иного языка. Важным источником пополнения словаря

являются заимствования из различных языков, которые затем вступают в

различные системные отношения со словами славянского происхождения.


227

1. Лер-Сплавинский Т. Польский язык.- М. 1954. - С.64-67.

2. Ходова К.И. Языковое родство славянских народов. - М., 1950.

228

РАЗДЕЛ III. АКТУАЛЬНЫЕ ВОПРОСЫ РУСИСТИКИ

______________________________________________________________

Т. В. АЛТУХОВА

ЛИНГВОПРАГМАТИЧЕСКИЕ ХАРАКТЕРИСТИКИ ЖАНРА «СТАТУС» РУССКОЙ СОЦИАЛЬНОЙ СЕТИ «ВКОНТАКТЕ»

Изучая особенности коммуникации в сети Интернет, исследователи

отмечают, что отсутствие пространственных и временных границ не

свидетельствует о полном отсутствии барьеров в сетевом общении. Так,

Ю.Ю. Перфильев отмечает, что региональный сегмент Сети (например, Рунет)

формируется на основе языка, то есть «языковой барьер в полной мере

проявляется и в киберпространстве» [Перфильев, 2003, с. 21]. М.Ю. Сидорова,

описывая возможности конструирования виртуальной личности, отмечает, что

проявление виртуального Я в Интернете находится в прямой зависимости от

особенностей конкретного языка. Таким образом, описание и анализ бытования

отдельных жанров, коммуникативных стратегий и проявлений сетевых

личностей актуально не только с точки зрения общих принципов (применимых

к Интернет-общению на любом языке), но и с точки зрения реализации в

конкретном национальном секторе Сети. На фоне увеличивающегося интереса

к медийным особенностям Интернет-текстов, провоцируемых компьютерно

опосредованным коммуникативным пространством, становится все более

важным изучение прагматических и стилевых особенностей виртуальных

текстов и влиянию на них новой среды общения. Данная статья посвящена

изучению прагматических параметров жанра статуса в русской социальной

сети «ВКонтакте»: автор, адресат, коммуникативная цель. Определение

прагматических характеристик жанра является ступенью к дальнейшему

229

построению описания жанра, учитывающие его медийные и языковые

особенности.

Мы используем термин Интернет-жанр, понимая под этим обозначением

языко-речевую единицу, оформляющую типичную виртуальную ситуацию

общения, единство которой складывается из лингвопрагматических, стилевых и

форматных (технических) характеристик. Под форматом в Интернет-

коммуникации мы, вслед за О.Ю. Усачевой, понимаем экстралингвистическую

сторону («рамку») веб-общения, которая представляет собой специфическую

технологическую организацию информационного и коммуникативного

компонента [Усачева, 2010, с. 62]. Исследовательница использует понятие

формат вместо термина жанр для обозначения типов средств общения в

виртуальности типа блогов, форумов, чатов, электронной почты, считая, что

данные образования. Принимая необходимость учета форматных

характеристик в виртуальном общении, мы все же придерживаемся понятий

жанр и гипержанр, так как эти обозначения актуализируют языко-речевое

оформление коммуникативной веб-ситуции, тогда как термин формат, на наш

взгляд, смещает смысловой акцент на ее техническую (фактурную)

составляющую, которая по-нашему мнению, является лишь одной из граней

Интернет-жанра.

Понятие об авторе Статуса складывается из наблюдения за ним (здесь

нужно уточнить, что речь идет о сетевой личности и ее речевых проявлениях) и

из анализа текстов, им созданных. Описание автора Статуса будет строиться

через характеристику его как некоего обобщенного образа и определения его

типовых (жанровых) параметров.

Переходя к описанию категории автора «статус», отметим, что адресант

данного жанра обладает всеми характеристиками, присущими сетевой

личности, включенной в виртуальное общение в социальной сети «ВКонтакте»:

наличие необходимой компьютерной аппаратуры, выхода в сеть Интернет,

аккаунта на сайте. Как и в других жанрах социальной сети, автор «статуса»

всегда эксплицирован. Кроме этого, автору в данном жанре присущи

230

специфические характеристики, связанные с особенностями положения жанра

статуса внутри гипержанра «профайловая страница».

Текст статуса располагается под именем и фамилией (или тем, что их

заменяет), что обеспечивает прочную взаимосвязь между восприятием

пишущего статус и написанного, делая статус одним из основных средств

самопрезентации сетевой личности в данной социальной сети.

Мы рассмотрим образ автора исходя из особенностей его речевого

поведения, которое опишем по следующим параметрам: 1) способы

внутритекстового выражения образа автора; 2) эмоционально-смысловая

характеристика автора, учитывающая психологические особенности пишущего;

3) степень креативности внешнего оформления; 4) способы ведения

коммуникации.

Кроме эксплицитного выражения характеристик автора статуса через

отсылку к сведениям, указанным на его странице, внутри самого текста

представление адресанта идет по следующим направлениям:

Выражение ментальных состояний автора через:

1) использование цитат:— Ты необычный человек, и в этом твоя

прелесть. — Я необычный человек, и в этом мое одиночество (с).

2) Использование эмотиконов для графической передачи эмоций. При

этом текст статуса может состоять только из смайликов: пуф пуф пуф

пуфпуфпуф ^3^

3) лексическую номинацию состояния: Дипрессия;

Экспликацию интересов и увлечений авторов (в частности,

принадлежности к той или иной субкультуре) через:

1) цитаты: Впрочем, разумно предположить, что это солнечный свет

боится Алукарда. (упоминание аниме-персонажа).

2) выражение своего мнения по поводу того или иного явления /

персонажа / темы: Новый альбом СЛОТа - F5. Вот оно СЧАСТЬЕ!!!

3) Использование для составления текста других (неродных) языков:

あら, Tout est la tromperie. Autour seulement les masques et ils ont les sourires

231

Передачу информации социального / профессионального характера:

свадебный фотограф +79234967759 пустые заявки в друзья не добавляю

Передачу информации, связывающую реального человека-пользователя и

сетевую личность: Пыщ пыщ новый номер телефона. Сниму жилье.

Недорого=)

Экспликацию игровой интенции автора через:

1) размещение цитат: Товарищ, верь- пройдет она, и демократия и

гласность, и вот тогда госбезопасность припомнит наши имена!)

2) использование деривационного и графического потенциала

словообразования: джоппа-джоппашная...

3) Пародию на публичные жанры, используемые в статусах, как правило,

на объявления: Объявление: Влюблюсь. Взаимно.

4) шутливые высказывания, направленные на обсуждение окружающего

автора мира (реального и виртуального), людей, взаимоотношения между ними

и на самого автора: Я не злопамятная. Я взаимная! {(*_*)}

Рассмотрим эмоционально-смысловую и психологическую

характеристику авторов Статусов. Под эмоционально-смысловой

характеристикой автора Н.И. Тюкаева понимает типичное эксплицитное или

имплицитное эмоциональное состояние авторов [Жанры ЕПР, 2011, с.

84].Разрабатывая типологию авторов студенческого граффити по

эмоционально-смысловой характеристике, исследовательница предлагает

следующие типы авторов: «нейтральный», «лирический», «эмоциональный».

Исходя из учета особенностей Статуса, его медийных характеристик и особого

положения в гипержанре ПС, мы видим возможным расширение данной

типологии и включения в нее такого типа автора., как «философский».

«Нейтральный» образ автора в жанре Статус представлен текстами, не

содержащими эмоционального напряжения и, как правило, направленные на

констатацию факта, например: уехал; не будет с 26 октября:

232

или на объявление чего-либо, поиск нужной информации: Кто пойдет

19.11.11 на Традиционный детский турнир по вольной борьбе памяти Титова

И.Н., мастера спорта Советского Союза по вольной борьбе?

«Лирический» автор использует в статусе стихотворные или

прозаические тексты, в том числе известные цитаты для осмысления

личностных и / или эмоциональных проблем, придания им «художественного

оформления» [Жанры ЕПР, 2011, с. 85]. Пример текстов «лирического» автора:

Прими бесценный дар - любви моей огонь. Пусть адаманты глаз зажжет, как

звёзды, он...

«Философский» образ автора связан с интерактивностью Статуса,

возможностью дальнейшего обсуждения написанного. Данный тип автора

проявляется в собственных текстах-размышлениях, посвященных «вечным»

темам, цитатах из произведений, направленных на освещение проблем человека

в мире, общества и т.д., например:

• А кто вообще тебе сказал, что ты кому-то нужен...Всегда без

надобности, всегда без интереса к жизни...Ты лишь пустая оболочка, кукла...

• Как жаль, что способность делиться осталась лишь

преимуществом простейших

• Ни один час, проведённый в седле, не может считаться

потерянным часом, - сказал Уинстон Черчилль.

«Эмоциональный» образ автора возникает в текстах, в которых

используются различные языковые и графические средства передачи эмоций:

эмоционально-экспрессивная и лексика, смайлики, экспрессивная пунктуация.

Данный образ наиболее часто встречается в тестах статуса, а разнообразие его

представления позволяет нам выделить следующие подтипы данного образа:

Образ автора, «эмоционально переживающий некоторое событие»: Aki no

Yume был отличным ) конечно как обычно косяки с организацией, но зато море

эмоций; Сломал клинок на тренировке.Печалька... и образ автора

«эмоционально переживающий ощущение / состояние». Уточненное описание

данного подтипа возможно при использовании психологических образов

233

автора: «радостный», «влюбленный», «романтичный», «грустный»

«депрессивный», «агрессивный», «обиженный» (наименования носят условный

характер); данные образы авторов характерны для отдельных групп текстов

рассматриваемого жанра: Армия без командира это толпа идиотов, как вы!!!

Вокруг одно хамство :(((( Безумно люблю свою жену!!!!

По степени креолизованности текстов мы выделяем следующие типы

авторов:

«Скриптор» использует только вербальные знаки для передачи

информации. Данный тип авторов не использует смайлики и другие

графические способы передачи эмоций, ограничиваясь при необходимости

знаками экспрессивной пунктуации: унд морген ди ганце вельт! (Завтра -

целый мир).

«Креолист» совмещает в своем тексте графические и вербальные средства

для достижения поставленной коммуникативной цели. В текстах Статуса

можно выделить два подтипа данного образа автора:

«Креолист-скриптор» использует графические символы для передачи

эмоций. Как правило, графика в текстах таких авторов имеет сопровождающий

(дополняющий) характер: Влюблен <3

«Креолист-художник» использует графические средства как

самодостаточные для выражения поставленной цели:

√√\~√\~�~√√\~√\√\________________.

Обратимся к типологии авторов по стратегии самопрезентации и ведения

коммуникации.

Основная цель статуса – общения ради общения, и типологию авторов

можно провести также исходя из стратегии самопрезентации и ведения

коммуникации, которые они выбирают для достижения своей

коммуникативной цели. Наиболее типичные для Статуса образы автора по

данному признаку: «делящийся переживаниями / эмоциями и ищущий

участия», «дающий объявление», «инициатор диалога», «шутник»,

«вопрошающий».

234

Наиболее частотным типом является автор, «делящийся переживаниями /

эмоциями и ищущий участия». К корпусу тестов такого автора относятся

выражение своего состояния, переживание того или иного события,

графическое изображение эмоций. Его цель – вызвать одобрение и сочувствие

читающих, создать атмосферу солидарности.

Автор, «дающий объявление», выявляется в текстах, придающих огласке

определенное, значимое для автора событие: Нужен студент PR-факультета для

стажировки и трудоустройству Ищу работу. админ, IT специалист, начальник

или зам IT отдела

Тексты «вопрошающего» автора содержат просьбу, проблему, к решению

которой он призывает читателей, например: кто знает, где купить краситель

для ткани порошковый, не батик. Кто пойдет 19.11.11 на Традиционный

детский турнир по вольной борьбе памяти Титова И.Н., мастера спорта

Советского Союза по вольной борьбе?

Автор-«инициатор диалога» использует Статус для начала обсуждения

какой-либо проблемы, используя для этого проблемные цитаты,

провокационные высказывания: Женщины и сосиски - чтобы ими насладиться

лучше не видеть приготовления.

Автор-«шутник» использует весь «статуса» потенциал для выражения

игровой интенции, используя вербальные и невербальные средства, реализуя

при этом такие цели, как контактоустаногвление, самовыражение, релаксация:

Вы кандидат? Вы давно уже мастер! Ох Вы и мастер! ;) Поцелуй мой

блестящий (_._)!

Таким образом, типовой образ автора Статуса (наиболее частотный и

ядерный для данного жанра) обладает следующими признаками: это

эксплицированный эмоциональный скриптор, переживающий некоторое

событие или состояние через выражение ментальных состояний и экспликацию

интересов и увлечений (принадлежности к группе), вызывающий читателей на

диалог, ищущий участия (одобрения), и использующий максимально широкий

спектр вербальных и графических средств для поставленных целей.

235

Перейдем к анализу категории адресата в жанре Статус. Согласно

высказыванию Павла Дурова, учредителя социальной сети «ВКонтакте»:

«Статусы изначально задумывались как публичный жанр...», доступный

максимальному количеству пользователей, вне зависимости от того, входят ли

они в список друзей пользователя, публикующего статус.

Но внутри самого текста адресат может быть неэксплицирован (Пусто.

Love и др.) и экплицированным. Мы рассмотрим образ адресата по следующим

параметрам: а) вид контакта по количеству адресатов и б) по признаку отрытый

/ закрытый тип контакта; в) тип отношений между автором и адресатом.

Общение в статусе осуществляется по принципу «один – многим» (”one

to many” по терминологии Н.Г. Асмус), потенциальными адресатами текста,

опубликованного в Статусе, являются все пользователи социальной сети,

просматривающие конкретную профайловую страницу или список участников

групп и встреч. Таким образом, для Статуса характерен массовый адресат.

Согласно опросу, проведенному среди пользователей «ВКонтакте»,

направленному на выявление метаязыкового осмысления жанровых категорий

Статуса и других жанров в данной социальной сети, публичность является

важнейшей характеристикой статуса, обусловливающей функционально-

целевой компонент статуса. Примеры полученных ответов:

Думаю это в некотором роде эксбиционизм что-ли) стремление

показать часть своего внутреннего мира другим, но при этом не пуская

близко.

Публичность Статуса характеризует его как жанр с максимально

открытым типом контакта между автором и адресатом, что позволяет

характеризовать последнего как неиндивидуального, массового.

Согласно опросу, проведенному среди пользователей социальной сети,

текст статуса направлен на людей, входящих в список друзей в социальной

сети, ср.: привлечь к себе внимание друзей по контакту, разделить со списком

друзей, направлен на «друзей» и др. Анализ текстов Статуса позволяет выявить

более детальную типологию адресатов по признаку отношений с автором.

236

Конкретной группе пользователей, с которыми автора связывают какие-

либо отношения, которые автор хочет публично обсудить, найти сочувствие со

стороны. Имена в данных текстах не уточняются, однако содержание текста

должно само отсылать к ним. Как правило, адресованность выражается при

помощи личных местоимений второго лица множественного числа: Армия без

командира это толпа идиотов, как вы!!!

Отдельным пользователям, обладающим какими-либо знаниями /

возможностями, требуемыми автору. При этом адресованность статуса сходна с

адресованностью объявления: автор не знает, кто конкретно ему нужен,

поэтому обращается не в личном сообщении, а публично, через статус, который

прочтут максимально большое количество пользователей: кто умеет хорошо

работать в фотошопе, отзовитесь)))))

Единомышленникам или тем, кто разделяет увлечения / интересы

автора, у которых автор ищет поддержки или с которыми делится опытом в

объединяющей сфере с расчетом на вступление в контакт, например: Друзья,

холивар начат!

Тем, кто совершает определенное действие по отношению к автору,

чтобы скорректировать действие или вызвать его, например: Люди,добавляясь в

друзьяшечки, ради всего святого пишите кто вы и зачем =___=.

Адресатом текста выступает сам автор. Нужно заметить, что

автоадресатность статуса возможна только формально вследствие публичности

жанра. Другими словами, не смотря на обращение к себе, автор рассчитывает

на то, что текст будет прочтен другими. Косвенным адресатом таких текстов

является сочувствующий, сопереживающий адресат.

Таким образом, попытаемся смоделировать типичный образ адресата

Статуса: неиндивидуальный полиадресат, представляющий собой

сочувствующую публику, состоящую в списке друзей автора.

Функционально-целевой фациент Статуса.

Рассматривая функционально-целевой компонент жанра статуса,

обратимся к двум основным функциям языка, выделенным Т.Г. Винокур –

237

«фатической» и «информативной» [Винокур, 1993]. «Фатика» понимается

исследовательницей как вступление в общение, имеющее целью само общение,

его генеральной интенцией является удовлетворение потребности в общении.

«Информатика» предполагает вступление в общение для сообщения чего-либо

[Винокур, 1993]. При описании функционально-целевого фациента статуса мы

отдельно рассмотрим коммуникативную цель (коммуникативного замысла

пишущего) и функцию жанра как его объективный уровень.

Для определения целевых установок жанра Статуса мы провели анализ

текстов Статуса по параметру наличие / отсутствие информативного

компонента. К информативным текстам нами отнесены тексты – оповещения

типа: аська не работает, на звонки НЕ ОТВЕЧАЮ!! так что пишите

сюда;Кого удалила из друзей не обижайтесь, я просто вас забыла, оставляю

только нужных, остальные в подписки! и объявления: Ищу работу. админ, IT

специалист, начальник или зам IT отдела

Однако информативные надписи составляют только 7 %. Остальные

тексты обладают фатической иллокутивной направленностью, то есть

создаются ради общения.

Сами пользователи социальной сети отмечают такие цели общения в

жанре статус:

Экспрессивная функция. Также данную функцию можно определить

словами Н.Ю. Плаксиной как функцию «ощущения своего отдельного бытия».

15 из 19. Примеры таких ответов:

Фатическая интенция авторов реализуется в текстах статуса в следующих

функциях:

Функция контактоустановления и поддержания отношений. Данная

функция является одной из основных для рассматриваемого жанра, так как

каждое высказывание в статусе потенциально является началом для

обсуждения. Автор пишет то, что он хотел бы обсудить с другими, получить

ответную реакцию. В качестве примера текстов статуса, реализующих

контактоустанавливающую функцию, можно привести: Хочешь узнать, чьё это

238

оборудование - просто выключи его...; НУ ПОЧЕМУ Я НЕ

ПАРЕНЬ???????????????? ><

Частными реализациями функции контактоустановления и поддержания

отношений будут:

Рейтинговая функция, данная функция как самостоятельная для Интернет-

общения была выделена А.А. Селютиным и подразумевает повышение личного

рейтинга пользователя посредством своих знаний и поступков, а также степени

пользы данного коммуниканта для сетевого сообщества [Селютин, 2009]. С

введение системы оценки через функцию «мне нравится» рейтинговая функция

жанра статус значительно усилилась, так как именно статус в силу его

публичности – это то, через что можно оценить пользователя как виртуальную

сетевую личность.

Этикетная функция. Реализуется в текстах поздравлений, когда пользователь

поздравляет всех, кто видит запись с тем или иным событие или благодарит за

поздравления, избегая личного контакта с каждым поздравившим: Happy

Samain ^^: Спасибо всем за поздравления=)) мне оч оч оч приятно

Функция самопрезентации, реализующаяся в двух подфункциях:

Функция самоидентификации. Так как Интернет-общение предполагает

определенную степень анонимности и физическую непредставленность

собеседников, коммуниканты вынуждены раскрывать свою принадлежность к

тому или иному сообществу или субкультуре через текст, в том числе, и через

текст статуса. Жанр статуса играет при этом важную роль за счет своего

местоположения и публичности: он находится рядом с именем пользователя

отдельно от других и открыт всем пользователям вне зависимости от их

отношений с обладателем ПС. Данная функция реализуется при помощи

включения в текст статуса значимых для того или иного сообщества имен,

номинаций, событий и др. или использование прецедентных текстов и цитат

(иногда измененных): Близится священный SAMHEIN.. Мое прошлое

разрушено, я нищ духом и готов слушать голос Неизреченной.. Благословенное

время для искренних, страшное для лицемеров..)); Някаю!

239

Экспрессивная функция связана с самоидентификацией и также направлена

на преодоление физической непредставленности пользователя. Но в отличие от

предыдущей рассмотренной нами функции, функция самовыражения и

самореализации направлена не на определения принадлежности пользователя к

той или иной группе, а на выражение особенностей и неповторимой

индивидуальности его личности. Данную функцию можно определить, по

словам Н. Ю. Плаксиной, как функцию «ощущения своего отдельного бытия»

[Плаксина, 2008]. Частными реализациями данной функции являются:

1) фиксация своего состояния, чувств, самоощущения, выраженные:

Вербально: работа.. работаа..; Пусто.

Графически:^_^; √√\~√\~�~√√\~√\√\_____________________

2) Философствование, проявляющееся в использовании и осмыслении цитат

или собственных риторических высказываний, проецирующихся на

собственный внутренний мир.

• Есть 1000000 парней, но почему нужен он один? Потому что он 1, а

все остальные 000000

• Говорят, у лебедя существует закон-погибает любимая, погибает и

он.

3) Игровые тексты, в которые включаются ироничные и смешные цитаты и

собственные высказывания.

"Ты выйдешь за меня? - Лучше я выйду из палатки" (С)

Не стоит зацикливаться на одной проблеме, надо найти себе еще несколько)))

Соберем ДНК, да не дрогнет рука!

Функция релаксации, проявляющаяся вследствие потребности в

эмоциональной разрядке, снятия напряжения, «выпускания пара»: ваще

тухляк........ну ваще.......аааа...

Функция сопровождения. Реализуется в текстах, играющих роль подписей к

аватарам пользователей. Примеры таких текстов:<----Самый лучший человечек;

<= "Цербер" + лоли + хороший фотограф = классное фото..)

240

Метаязыковая функция. Проявляется в осмыслении жанров, общения, правил

коммуникации, языкового материала, используемого коммуникантами: Иногда

я замечаю, что даже в реальной жизни думаю статусами. Это диагноз.

Информативных записей в статусе достаточно, мало, хотя соотношение

информативных и фатических записей в ходе коммуникации зависит от

конкретного пользователя. К ним относятся тексты, носящие характер

объявлений и реклам, а также направленные на поиск информации: Нужен

студент PR-факультета для стажировки и трудоустройству;Ищу работу.

админ, IT специалист, начальник или зам IT отдела.

Тексты, информирующие о состоянии или местонахождении пользователя. Как

правило, они короткие и не содержат оценки: Заболел;не будет с 26 октября.

Основная коммуникативная цель Статуса - общение ради общения,

которая реализуется в различных частных фатических функциях. Основной тип

цели Статуса – через собственные слова или цитаты выразить себя, свое

мироощущение. Преобладание фатической функции вязано с главным

жанроворелевантным признаком жанра – публичностью, возможностью

«связаться» сразу с большим количеством пользователей, не обращаясь ни к

кому конкретно.

Подводя итоги, заметим, что прагматические характеристики

исследуемого жанра находятся в зависимости от виртуальной среды, в которой

происходит коммуникация. Особое положение статуса внутри гипержанра

профайловой (личной) страницы пользователя обусловливает выдвижение на

первое место функций контактоустановления, самоидентификации и

самовыражения, что влияет также и на проявление характеристик автора.

Отсутствие настроек приватности (ограничения числа пользователей,

способных видеть ту или иную запись) становится для жанра жанрово-

релевантным признаком (публичность) и влияет на выбор адресата и способа

его экспликации.


241

1. Асмус Н.Г. Лингвистические особенности виртуального

коммуникативного пространства: дис. … канд. филол. наук. – Челябинск, 2005.

– 266 с.

2. Винокур Т.Г. Информативная и фатическая речь как обнаружение разных

коммуникативных намерений говорящего и слушающего // Русский язык в его

функционировании: Коммуникативно-прагматический аспект. - М.: Наука,

1993. - С. 5 – 29.

3. Перфильев Ю.Ю. Российский Интернет-пространство: развитие и

структура. М.:Гардарики, 2003. – 272 с.

4. Плаксина Н. Ю. Маргинальные страницы тетрадей в жанроведческом

аспекте: дис. … канд. филол. наук. – Кемерово, 2008 – 222 с.

5. Селютин А. А. Жанры как форма коммуникативного выражения

онлайновой личности // Вестник Челябинского государственного университета.

– 2009. – № 35 (173).Филология. Искусствоведение. Вып. 37. –С. 138–141.

6. Сидорова М. Ю. Лингвистическая уникальность и лингвистическая

банальность русского Интернета [Электронный ресурс] / М.Ю Сидорова.. -

URL: http://www.philol.msu.ru/~sidorova/articles/index.html

7. Тюкаева Н.И. Студенческое граффити как жанр естественной письменной

речи [Текст] / Н.И. Тюкаева // Жанры естественной письменной речи, – М.:

USSR, 2011. – С. 62-72.

8. Усачева О.Ю. К вопросу о жанрах Интернет-коммуникации // Вестник

МГОУ. Серия Русская филология, 20.

Е. Л. БАРЫШЕВА

КАНОН И ВАРИАТИВНОСТЬ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ПРОПОВЕДИ: ПРОБЛЕМА ОПРЕДЕЛЕНИЯ ГОМИЛЕТИЧЕСКОГО

ПРАВИЛА

Настоящая статья посвящена проблеме определения гомилетических

правил, что обусловлено необходимостью решения вопроса отклонений от этих

242

http://www.philol.msu.ru/%7Esidorova/articles/index.html

правил в текстах русских православных проповедей посредством

лингвистического анализа, который будет осуществлен в перспективе.

Проблема критериев православного гомилетического канона остается

нерешенной до настоящего времени, несмотря на многовековое богатейшее

проповедническое наследие, отсюда появилась необходимость квалификации

понятия «канон».

Результаты мониторинга богословских информационных источников по

теории русской пастырской проповеди позволяют прийти к следующему

выводу: границы проповеднического канона настолько размыты, что их можно

назвать в достаточной мере условными.

Приведем ряд источников теории христианской проповеди в

хронологической последовательности их возникновения, которые были

подвергнуты детальному анализу с целью определения критериев

гомилетического правила. Здесь можно выделить два направления теории

проповеди: а) формальная (конструктивная) гомилетика - источники,

описывающие принципы внешнего оформления гомилий, дающие

представление об основных компонентах, элементах, структурных частях

проповеди; б) источники, содержащие практические рекомендации для

создания гомилий посредством конкретных примеров – образцов слов,

поучений, бесед на основные темы всего годичного церковного круга и на

всевозможные случаи пастырской деятельности.

Основные источники теории христианской проповеди.

I. Конструктивная гомилетика.

1. «Христианская наука» Августина Блаженного.

Блаженный Августин (IV-V вв.) большое внимание уделяет внешней

стороне проповеди. Он детально разбирает требование ясности и

вразумительности речи проповедника. К внешней стороне проповеди относится

также учение о видах проповеднического слога.

243

2. Труд о правилах церковного проповедничества архимандрита

Иоанникия Галятовского.

В России до XVII в. не было специальных трудов, посвященных вопросам

церковной проповеди. Первым опытом изложения правил проповедничества в

России был труд архимандрита И. Галятовского, написанный под влиянием

западных теорий, содержащий схоластические установки, непригодные для

русской проповеди. Автор ограничивается лишь указанием способов

формального составления проповедей.

3. «Краткая гомилетика» М. А. Поторжинского (1882 г.) содержит, как и

все последующие источники в данном разделе, требования, предъявляемые к

структуре гомилий.

4. «Опыт полного курса гомилетики» М. А. Чепика (1893 г.).

5. «Конспект по гомилетике» проф. МДА А. Ветелева (1949 г.).

6. «Русская проповедь в XIX столетии (метод построения и способ

изложения)» И. Гопалова (1973 г.).

7. «Курс лекций по гомилетике» Н. Вознесенского (1896 г.).

8. «Тематика и методика проповеди на основе святоотеческих и лучших

образцов русской проповеди» Е. Смирнова (1967 г.).

II. Практическая гомилетика.

1. Священное Писание.

Иисус Христос является идеалом для каждого из пастырей и предметом

христианской проповеди. Первенствующее значение для построения теории

христианской проповеди имеют наставления Христа Апостолам при

отправлении их на проповедь (Мф. 10: 1-42). Здесь содержится учение о

предмете пастырской проповеди (Мф. 10: 7,12), ее цели, условиях (Мф. 10: 13-

15, 32). Заповеди о прохождении Апостолами проповеднического служения

содержатся и в других местах св. Евангелия, например, о благодатной помощи

Духа Святого проповедникам (Ин. 14:26), о значении проповеди для

слушателей (Ин. 8:32).

244

Ближайшее отношение к вопросам теории христианской пастырской

проповеди имеют также притча Христа Спасителя о Добром Пастыре (Ин. 10:

1-16), обличительная речь Христа в адрес книжников и фарисеев (Мф. 23),

содержащие учение об условиях проповеди.

Писания свв. Апостолов также имеют непосредственное отношение к

теории проповеди. Так, послания Ап. Павла содержат учение о цели проповеди

(1 Тим. 1:4-5; Тит 1:4; 3:8), ее предмете, об отношении пастыря к

неблагоприятным внешним условиям служения (2 Тим. 3).

2. Творения святых отцов и учителей Церкви:

• Ориген (III в.) учит, что проповеднику необходима предварительная

подготовка в деле церковного учительства. Он считал необходимым

всестороннее изучение светских наук с целью применения их к задачам

христианского богословия.

• Киприан Карфагенский (III в.) говорит о проповеди как об

определенном виде деятельности, в которой главное значение имеет благодать

Божия; здесь усматривается продолжение апостольских принципов

проповедничества, господствовавших в древней Церкви.

• В творениях св. Григория Богослова (IV в.) интерес с точки зрения

гомилетики представляют высказывания о «синергизме двух сил в

проповедничестве» (сила св. Духа и духовные устремления пастыря)

[Григорий Богослов, 2007, с. 102].

• Творения Иоанна Златоуста (IV в.) содержат правила относительно

личности проповедника. Однако это учение не изложено системно, а

рассредоточено в сочинениях, значительная часть содержится в 4-м и 5-м

Словах о священстве.

• Развитию гомилетической науки способствовал св. Григорий

Двоеслов (VI в.). Он перечисляет требования, предъявляемые к тем, кто желает

принять на себя подвиг пастырского служения: «безупречная в нравственном

отношении жизнь и соответствующее образование, основой которого является

тщательное изучение Св. Писания» [Григорий Двоеслов, 2007, с. 102].

245

Поскольку в Церкви находятся слушатели разных категорий, то лучший способ

избежать затруднений - избегать крайностей.

3. Канонические постановления Вселенской Церкви содержат

юридическую формулировку святоотеческих наставлений об учительстве как о

безусловной обязанности пастыря. Собор Константинопольский (681 г.)

канонически устанавливает пастырскую обязанность проповедания слова

Божия: «предстоятели церквей должны во вся дни поучать народ, избирая из

Божественного Писания разумения истины, и если будет исследуемо слово

Писания, то не инако да изъясняют оное, разве как изложили учители Церкви в

своих писаниях, и сими более да удостоверяются, нежели составлением

собственных слов, дабы, при недостатке умения в сем, не уклониться от

подобающего. Ибо, чрез учение вышереченных отцов, люди, получая познание о

добром и достойном избирания, и о неполезном и достойном отвращения,

исправляют жизнь свою на лучшее, и не страждут недугом неведения, но,

внимая учению, побуждают себя к удалению от зла, и, страхом угрожающих

наказаний, соделывают свое спасение» [Правила…, с. 14]. Карфагенский

Собор (419 г.) определил удалять от общения епископа, если он не возвещает

правильного учения догматов (правило 137).

4. Действующие церковные юридические нормы, в частности – нормы

действующего права РПЦ.

В Духовном Регламенте глава «О проповедниках слова Божия» содержит

правила, сформулированные архиепископом Ф. Прокоповичем, которые не

потеряли значения для пастырей и в наши дни: «1) проповедниками слова

Божия могут быть только лица, вполне изучившие книги Св. Писания; 2)

предметом пастырской проповеди должно служить увещание к покаянию,

исправлению образа жизни; 3) при обличении пороков проповедник не должен

касаться личностей; 4) церковный учитель не должен выступать в качестве

мстителя за нанесенные ему оскорбления, с чьей бы то ни было стороны; 5)

говорить о грехах людских «властительски» проповеднику, в особенности

молодому, не вполне прилично. Обращаться к слушателям нужно в 1-м лице

246

мн. ч.; 6) при виде добрых плодов своей проповеди пастырь не должен

хвалиться, равно как при отсутствии их не должен впадать в уныние; 8) не

позволять себе на церковной кафедре гордые и надменные телодвижения; 9) не

дозволительны слезы и смех» [Духовный регламент, с. 83].

5. Разработки по теории гомилетики архиепископа Феофана

Прокоповича изложены в «Риторике», написанной в период преподавания им

риторики в КДА. Феофан отверг схоластическое направление в гомилетике,

оказывавшее влияние на православную проповедь Юго-Западной Руси, и

предложил свою теорию церковного слова (см. пункт 4 «Действующие

церковные юридические нормы»).

6. «Чтения о церковной словесности или Гомилетика» Я.К.

Амфитеатрова можно назвать гомилетикой в собственном смысле, т.к. оно

содержит определение гомилетики как науки, излагающей сущность, свойства

и способы создания церковной проповеди, ее краткую историю. Основу его

составляет учение о материи и характере церковного собеседования.

7. «Лекции по православной христианской гомилетике» проф. СПбДА

Н.И. Барсова (1888 г.) представляют большую научную ценность. Здесь

обстоятельно исследованы основные разделы гомилетической науки,

касающиеся «существа и внутреннего характера церковной проповеди»

[Барсов, 1988, с. 80].

8. «Церковное красноречие и его основные законы» проф. КДА В.Ф.

Певницкого (1893 г.) занимает особенное место в гомилетической науке.

Основу теории составляют вопросы о внутренней идее проповеди, ее

содержании, характере и методах проповедничества. В соответствии с этим

весь материал распределяется по следующим отделам: 1) церковное

красноречие и его основные законы, 2) о содержании проповедей, 3) о

характере проповедей, 4) о приготовлении проповедей.

9. «Основной принцип церковной проповеди и вытекающие из него

предмет и задачи церковной проповеди» А. Говорова (1895 г.) является

продолжением теоретических разработок Я.М. Амфитеатрова.

247

10. «Энциклопедия проповеди или Практическая гомилетика» И.В.

Толмачева (1899 г.) содержит толкования с планами и образцами слов,

поучений и бесед на евангельские и апостольские чтения всего годичного

церковного круга (Недели по Пятидесятнице, Недели Триоди Постной, Недели

Триоди Цветной).

11. «Как не следует писать церковных проповедей. Полезные для

пастырей Церкви замечания гомилетического характера» (1901 г.). Данная

работа содержит практические рекомендации по составлению гомилий,

приводятся примеры текстов проповедей, составленных «неподобающим

образом».

12. «По вопросам гомилетики. Критические очерки» М. Тареева (1903г.).

Здесь поднимается вопрос о качестве церковной проповеди, ее действенности и

современности.

13. «Практическая гомилетика или сборник тем и конспектов для

проповедей на весь церковный год» В.И. Глотова (1902 г.). Кроме готовых

текстов в это пособие входят конспекты и планы проповедей, а также темы и

материалы для построения текстов гомилий.

14. «Гомилетика или наука о пастырском проповедании Слова Божия»

А. Юрьевского (1903 г.) отличается широтой охвата видов проповеднической

деятельности. Он состоит из обширного введения и 4-х частей: проповедь

педагогическая, проповедь церковно-богослужебная, проповедь

внебогослужебная, проповедь миссионерская;

15. «Практическая симфония для проповедников Слова Божия»

пресвитера Г. Дьяченко (1903 г.). В этом исследовании большое внимание

уделяется личным качествам пастыря, его духовному настрою.

16. «Руководство к церковному собеседованию, или Гомилетика»

протоиерея Н. Фаворова (1911 г.). Здесь идет речь о процессе предварительного

органического вынашивания проповеди гомилетом перед произнесением или

письменным фиксированием.

248

17. «Теория православно-христианской пастырской проповеди (этика

гомилии)» Г. Булгакова (1916 г.). Он обращает внимание на 2 компонента в

проповеди: неизменное и изменяющееся (константное и варьирующееся).

18. «В помощь пастырям для назидания пасомых» Е.О. Червяковского

(1928 г.). Данный труд посвящен вопросу о материале проповеди, о тех данных,

которые дают основание говорить о предмете проповеди.

19. «Общие основы проповедничества» проф. МДА протоиерея А.

Ветелева (1948 г.) названы «подведением итогов двухвековых исканий русской

гомилетики» [Бильченко, 2004, с. 21]. Содержание труда определяется

гомилетической системой, согласно которой проповедничество состоит из трех

слагаемых: проповедника, самой проповеди и паствы. Автор анализирует

процесс зарождения и развития проповеди в душе пастыря, рассматривает

влияние пастырского слова на души слушателей;

20. «Руководство по гомилетике» епископа А. Таушева (1951 г.)

представляет конспективно изложенный курс лекций, прочитанных автором в

1951-1959 гг. в Свято-Троицкой Духовной Семинарии. В основу лекций

положено сочинение «Церковное красноречие и его основные законы» В.Ф.

Певницкого.

21. «Церковная проповедь по учению Священного Писания» В. Козыря

(1965 г.). В основу настоящей работы положен принцип исторической

преемственности проповеди.

22. «Тематика и методика проповеди на основе святоотеческих и

лучших образцов русской проповеди» иеродиакона Е. Смирнова (1967 г.)

представляет собой анализ текстов проповедей русских святых отцов в аспекте

выявления основных проблем, поднимавшихся в разное время.

Все перечисленные источники и разработки теории христианской

пастырской проповеди, так или иначе, дают сведения об основных принципах

создания гомилий. Однако насколько позволяет судить опыт критического

обзора данных теоретических разработок, сведения о способах создания

текстов проповедей даны разрозненно и представляют собой многочисленные

249

«гомилетические правила», не позволяя делать выводов о гомилетическом

каноне как о едином четко сформулированном правиле. Пытаясь определить

понятие гомилетического канона, мы пришли к выводу о разноречивости и

запутанности представлений о его сущности.

Интегрируя все сведения о проповедническом каноне, с одной стороны,

мы имеем представление об основных устойчивых, повторяющихся во всех

текстах признаках, в своей совокупности составляющих ту категорию, которую

можно определить жанровой моделью проповеди. С другой стороны,

гомилетические правила содержат четкие рекомендации пастырю о тех

минимальных догматических знаниях, которые он должен безошибочно

использовать в своей практике. Данные рекомендации суть правила,

предписываемые Вселенскими Соборами и Духовным Регламентом, и являются

каноническими постановлениями Вселенской Церкви.

Итак, мы установили, что канон есть многозначное понятие. В настоящей

работе под каноном мы будем понимать:

1. постановления Вселенской Церкви относительно правил создания

гомилий, а также некоторые рекомендации, содержащиеся в Духовном

Регламенте и представляющие собой так называемые «внешние» факторы,

влияющие на существование проповеди;

2. жанровые признаки проповеди, представляющие собой «внутренние»

языковые законы существования и развития проповеди (в богословской

литературе зачастую происходит отождествление понятий «канон» и «жанр»).

Канонические постановления Вселенской Церкви включают обязанности

проповедника, цели, задачи, методы, условия возвещения Слова Божия.

Правила представлены здесь в обобщенном варианте:

• Обязанности проповедника – проповедь вменяется в обязанность

пастырю.

• Цели – возвещение пастве Богооткровенного догматического и

нравственного учения Св. Православной Церкви и раскрытие тех оснований и

побуждений, по которым должно веровать возвещаемому учению.

250

• Задачи – дать пастве понимание главного смысла жизни, усвоив

который можно свободно избрать христианскую систему жизненных

ценностей. Способствовать формированию христианского мировоззрения.

• Методы – зависят от восприятия адресатом возвещаемой

информации. Отсюда правило: оглашенным истины христианства преподавать

элементарно, верным – глубоко и основательно. Проповедник обязан

заботиться о том, чтобы различные категории пасомых получали духовную

пищу в соответствии со своей духовной зрелостью.

• Условия:

1. Точное изложение православных догматов.

2. Не допускать профанации святыни.

3. Не допускать излишнего практицизма в проповеди.

4. Не допускать погрешностей против Священной истории и

Библейского текста.

5. Не использовать чужих проповедей.

6. Не допускать «мудрования плотского», «тщеславного многословия»,

говорить просто и по делу.

7. При обличении пороков не касаться личностей.

8. Не эксплицировать собственное «Я», низводить его до уровня «МЫ»,

таким образом приравнивая себя к пастве и даже полагая себя у ног ее, быть

смиренным слугой пасомых по примеру Самого Христа Спасителя, Который

умыл и отер ноги ученикам в знак того, что и они должны поступать так же

смиренно, служа народу в деле возвещения Слова Божия.

9. Глубокое убеждение в истине проповедуемого учения.

10. Не касаться каких-либо мирских интересов, т.к. вмешательство

пастыря в дела «мира сего» с мирскими целями незаконно.

11. Не освещать в проповеди событий общественно-политического

характера и их оценки.

12. Не заниматься исследованием утонченных богословских вопросов.

13. Не рассматривать частные богословские мнения.

251

14. Не лжеучить. К ложным относятся рационалистическое и мистическое

направления в проповеди.

15. Не допускать нарушения языковых норм, соблюдать правильность

пастырской речи, используя соответствующую терминологию.

16. Благоговейность, современность наглядность проповеднического

изложения.

Все остальные сведения о принципах создания гомилий мы отнесем к

жанровым. Здесь основными являются такие понятия как предмет, тема,

материал и его характеристика, схема построения проповедей.

• Предмет – совокупность каких-либо явлений духовной жизни: учение о

Боге, о видимом и духовном мире, о добродетелях и страстях человеческих и

т.д.

• Тема – частная мысль, которая полно исчерпывается проповедью, идея

из которой вытекает все содержание проповеди.

• Материал – данные, которые дают основание говорить об избранном

предмете или явлении. Отбор материала определяется темой проповеди.

• Характеристика материала – его оценка.

• Схема построения проповеди (пятичастная):

1. Обращение.

2. Вступление (приступ) – вводит тему проповеди.

3. Изложение (основная часть) – реализуется в обосновании главной

мысли или темы проповеди.

4. Выводы – имеют практический характер и непосредственной

отношение к жизни паствы.

5. Заключение – включает вновь обращение, подведение итогов.

Обращение и заключение являются своеобразным обрамлением

проповеди.

• Прикрепленность тематического материала проповедей к

определенному случаю («на злобу дня»: толкуемый библейский текст,

праздники и т.д.).

252

• Типичная так называемая «зеркальная» композиция. Каждая проповедь

начинается и завершается обращением к ее адресату. Формулировка основного

тезиса в зачине и вывод, повторяющий эту формулировку в конце. Центральная

композиционная часть проповеди варьируется в зависимости от темы.

• Непременный содержательный элемент – обращение к адресату –

демонстрирует главное свойство жанра проповеди – диалогизм, включающий

признаки обращенности и направленности, делающие проповедь потенциально

диалогичной.

• Повышенная импрессивность (как свойство воздействующей речи),

часто реализующаяся как суггестивность.

Таким образом, все многообразие сведений о принципах создания

проповедей мы представили здесь в обобщенном системном варианте,

разграничивая, однако, понятия «канон» как постановления Вселенской Церкви

и «канон» как перечень основных жанровых признаков - устойчивых,

повторяющихся во всех текстах показателей, определяющих жанровую модель

проповеди. Данный вариант является основой для лингвистического анализа

эмпирического материала, который будет осуществлен в перспективе.

Правила произнесения гомилий не будут являться объектом нашего

внимания, т.к. это относится к теории звучащей проповеди, основывающейся

на риторике. Мы рассматриваем письменные варианты проповедей и

ограничиваемся правилами создания письменных гомилий.


1. Барсов Н.И. Лекции по православной христианской гомилетике. СПбДА,

1888 г

2. Бильченко Ф. Гомилетика. Теория церковной проповеди: Автореферат

дис. магистра богословия. М., 2004.

3. Григорий Богослов Слова / Гриценко А.: Энциклопедия «Религия».

Минск, 2007.

253

4. Григорий Двоеслов Пастырское правило / Гриценко А.: Энциклопедия

«Религия». Минск, 2007.

5. Духовный Регламент 1721 года.

6. Правила святого Вселенского шестого Собора, Константинопольского /

Школа христианского самообразования свящ. Я. Кротова.

А. Б. БУШЕВ

ИССЛЕДОВАНИЯ СОВРЕМЕННОГО МЕДИЙНОГО ДИСКУРСА

В современной науке наметилось особое поле исследований, особая

исследовательская парадигма – междисциплинарные медийные исследования.

Эти исследования многолики: они с неизбежностью включают в себя не только

чисто филологические (как ведет себя язык на газетной полосе, какие

изменения в языке отражают масс-медиа), но и социально-психологические

(как масс-медиа влияют на жизнь людей), социологические (маркетинг

журналистики), социальные, философские, просветительские, культурные,

экономические, правовые, информационные (специфика массовой информации,

новые среды журналистики) и другие вопросы.

В свете социоконструктивизма и социоконструкционизма вопрос

ставится и шире: как медиа-дискурс конструирует социум. Воздействие медиа

на эволюцию системы общества отмечает еще Н. Луман в своей классической

работе «Медиа коммуникации» [Луман, 2002]. Критическая попытка анализа

пропагандистского языка советской системы предпринята В. Мокиенко

[Мокиенко, 2000]. Попытка анализа языка перестройки предпринята В. И.

Максимовым [Максимов, 2002]. А посмотрим на сегодняшний дискурс средств

массовой информации: чего стоит в этом аспекте один российский медийный

гламурный дискурс! Постоянно раздаются мнения о развлекательности масс-

медиа, об утрате ими своей первоначальной функции. Так, рекламный дискурс

безусловно влияет на жизнь общества. Показательны конструкция в

современных СМИ политических платформ, социальных проблем, расы,

254

гендера, сексуальности. Много и часто справедливо говорят и о

манипулируемости социумом при помощи масс-медиа, выстроенности такого

социального института масс-медиа, который в своих гениальных антиутопиях

предсказали О. Хаксли и Дж. Оруэлл.

В двадцать первом веке в «обществе спектакля» коммуницируемым

становится весь мир. Место феноменологии бытия занимает феноменология

коммуникации. Прессу давно, еще со времен классических исследований

Торонтской школы, обвиняют в том, что она нагло, цинично, исподтишка

управляет новостями, телевидение рассматривают как возможность

поддерживать визуальный контроль над собственной жизнью. В столь широком

ключе опыт медиа пытаются обсуждать Н. Хомский, Д. Боллинжер, Г. Ласуэлл,

У. Вайнрайх, П. Бурдье. Критическая направленность исследований дискурса

масс-медиа характерна в целом и для Франкфуртской школы (Т. Адорно, Ю.

Хабермас). В социологической теории глобальные проблемы распространения

информации обсуждаются с позиций теории культурного империализма как

варианта теории зависимого развития. Разработка мифологии СМИ проводится

в традиции критического анализа дискурса. Блакар пишет о языке как

инструменте социальной власти, Г. Деборг говорит об обществе спектакля, им

вторит П. Вирилио.

Эти вопросы не оставались без обсуждения в течение всех этапов

существования средств массовой информации в России. Автор настоящего

исследования на протяжении всей истории постсоветской России старательно

изучает масс-медиа и пытается оценить их эволюцию. И этот опыт заслуживает

систематизации. Произошли и пока плохо осмыслены глобализация

информационного пространства, смена политического дискурса. Упал

железный занавес. Появление таблоидов, появление нового репертуара тем,

новая разговорность в СМИ, цифровой этап масс-медиа представляются

важными вехами развития постсоветских масс-медиа.

Достаточно сказать, что многие аспекты этих вопросов затрагивались

самими «творцами» медийного дискурса. Русский журнально-газетный мир

255

описан еще у В. А. Гиляровского. Известный журналист А.А. Аграновский

делился секретами своего мастерства в советских книгах семидесятых годов.

Плодотворно исследуется история русской журналистики [Волгин, 2008]. Если

говорить о телевидении, то предпринимаются попытки анализировать и его

опыт [Саппак, 1988].

Известно направление «русский язык на газетной полосе» (В. Г.

Костомаров). Стилистические вопросы газетного дискурса разбирались в

трудах Г. Я. Солганика [Солганник, 2001]. Возникает нормализаторское

направление в языке СМИ (К. Н. Былинский, Ф.Л. Агиенко, М.А Штудинер, Д.

Э. Розенталь, И. Б. Голуб, Н. С. Валгина). Возникает направление

литературного редактирования (К. М. Накорякова). Жанроведческие теории

разрабатываются например, А.А. Тертычным [Тертычный, 2002]. Привлекает

внимание динамика языка на газетной полосе. Исследуются риторика СМИ,

этика СМИ (Г. В. Лазуткина). Сохраняют свою актуальность работы,

раскрывающие отдельные аспекты функционирования масс-медиа – Я. Н.

Засурского, В. М. Горохова, Е. П. Прохорова, Е. А. Вартановой, М. И.

Стюфяевой, В. Д. Пельта, В. В. Ученовой, В. М. Шкондина, М. Э. Виленского,

П. И. Ткачева, В. В. Конькова, А. Н. Баранова. С оригинальной концепцией

текстовости в деятельности социума выступила представитель

семиосоциопсихологии Т. М. Дридзе, в настоящее время реконструкцию

России медийными средствами изучает И. И. Засурский.

Показательны социологические исследования массовой коммуникации,

затрагивающие такие актуальные вопросы, как конструирование социальных

проблем средствами массовой информации, поэтика социального и мониторинг

повседневности на ТВ, публичный политический дискурс [Зверева,

2007].Социология массовой коммуникации обогащает наши эмпирические

представления о влиятельности масс-медийного дискурса благодаря

конкретным методам исследования социальных коммуникаций – выборочным

опросам, методам экспертных оценок, методу наблюдения, тестирования,

социометрии, корреляционному, факторному, детерминационному,

256

структурному анализам, методу импликативных шкал, контент-анализу,

мотивно-целевому анализу, дискурсному анализу. При этом ширятся методы

интерпретативной, качественной оценки. Производятся изучение сообщений

СМИ, исследование институционально–организационных форм существования

медиа, и – самое тонкое – анализ эффектов воздействия СМИ. Влияние

современной коммуникации на опыт человека изучается в мире (Торонтская

школа, Анненбергская школа, Бирмингемская школа, Бодрийяр, Лиотар, другие

представители постмодерна). Социологи активно обсуждают функции массовой

коммуникации, концепции общественного вещания, четвертой власти, свободы

печати, влияние СМИ на формирование массового сознания и социальных

представлений. В мировой социологии массой коммуникации сформировались

четыре теории прессы – авторитарная, либертарианская, теория социальной

ответственности, тоталитарная теория. Активно расширяется проблематика

информационного права, права на информацию; это особенно актуально

потому, что информационные войны и выборные технологии стали приметой

наших дней.

Однако большинство указанных трудов возникает до цифровой

революции и глобализации и стремительного изменения темпа жизни

общества, экспоненциального роста сетевых СМИ [Карпова, 2010]. Сегодня

стремительно меняется русский медийный дискурс. Возникают новые

представления о жанрах, новые нормы журналистики, интерактивные медиа,

по-иному идет политический дискурс. В таком направлении мировой

социологической мысли, как медиология во Франции, СМИ понимаются как

инструмент воздействия на сознание (манипулятивная роль), ставится

проблема измерения эффективности массовой информации и пропаганды и т.д.

[Багдигян, 1987]. В качестве средств, воздействующих на медийное

производство, социологи массовой коммуникации отмечают государство,

правовую систему, медийный рынок, идеологическую среду деятельности

СМИ, уровень жизни населения, собственность и возможность контроля со

стороны различных финансово-промышленных группировок, уровень

257

профессионализации медийной сферы, наличие конкурирующих

медиаорганизаций, уровень развития медиатехнологий, уровень развития

гражданского общества, уровень разделения труда в медийной сфере [Черных,

2008, с. 119].

Меняется и словарный состав языка СМИ, и когнитивная база как

создателей, так и адресатов СМИ [Левушкина, 2009]. Показательны активное

вовлечение лексики из области экономики, электронных технологий,

попкультуры [Бушев, 2010]. Пристально внимание привлекает смена

оценочных коннотаций лексики – процесс энантиосемии.

Демонстрирует свой динамизм языковая норма. Исследовательский

акцент сегодня смещается в сторону риторики масс-медиа (Т. Г.

Добросклонская, М. Н. Володина). Привлекают интерес общая характеристика

языковых способностей в публицистическом стиле, понимание адресата

(ориентировка на среднего адресата), понимание смыслов, тональности,

выявление лжи, субъективизма оценки в дискурсе, идеологического

примитивизма, стереотипии, полистилизм дискурсов в современных средствах

массовой информации.

Возникает целое новое направлении исследований, связанное с

юридизацией инвектологиии, с оценкой оскорбления и клеветы в средствах

массовой информации [Цена слова, 2002]. По мнению В. И. Шаховского,

«российская политическая картина мира красочна информационным

беспределом, площадной бранью и возгонкой эмоций всего политического

пространства, которые в открытую и нагло подменяют факты и логику»

[Шаховский, 2007]

Возникают медиа, революционизирующие социум – Интернет, цифровое

спутниковое телевидение, блогосфера. Меняется менталитет. Показательно

развитие теории инфотейнмента, в России появляется развлекательное

телевидение, информационные передачи, декларирующие развлекательный

характер. На глазах живущего поколения возникает и меняется рекламный

медийный дискурс [Полубиченко, 2007]. Мы хотим указать на происходящие

258

изменения в языке, стиле, риторике СМИ, вызванные изменением менталитета

в обществе.

Мы отмечаем новое в российских медиа: расширение тематического

репертуара СМИ, демократизация СМИ, прямой эфир или его запрет, отход от

сценариев, новая разговорность, новые возможности языка масс-медиа

(варваризация, вульгаризация, постоянная игра, интертекстуальность и

креативность, присутствие в языке новых стереотипизированных элементов).

Не в последнюю очередь благодаря СМИ возникают и формируются новые

ценности – это намного шире, чем просто новые особенности языка.

Происходят и расширение количества жанров, и в то же время их унификация.

Показательна и усредненность, уменьшение творческих материалов, авторов,

имеющих неповторимое собственное лицо. Налицо копирование аналогов и

форматов западных СМИ. Значима интерактивность как свойство новых масс-

медиа, которая теперь не ограничивается письмом в редакцию – естественным

становится дигитализация СМИ, создание сайтов медиа с возможностями

блоговой интеракции.

Представляется необходимым отметить, что невозможно опираться на

произведения самих журналистов, сколь интересны бы ни были их наблюдения

(А. Минкин, И. Свинаренко, В. Третьяков, В. Соловьев, А. Невзоров, В.

Познер, А. Венедиктов; мемуары написали практически все руководители

постсоветского телевидения). Оказывается невозможным оперировать лишь

трудами исследователей журналистики (Е. Прохоров, В. Горохов, Я.

Засурский). В качестве трудов, фундирующих рефлексию над самим

феноменом медийности, необходимо отметить современный французский

философский дискурс (Мерло-Понти, Делез, Лиотар, Гватари, Деррида,

Бодрийяр, Бурдье), труды футурологов и теоретиков глобализации (Э.

Тоффлер, М. Кастельс, Э. Гидденс, Р. Робертсон, Г. Шиллер), труды

исследователей менталитета, Французской школы анналов (М. Блок, Ле Февр,

Ж. Ле Гофф), А. Я. Гуревича, семиотиков, труды русских политологов-

259

представителей отдельных, наиболее заметных политических медийных

дискурсов и их отражением в СМИ.

Сегодня можно утверждать: российский медийный функциональный

стиль претерпевает изменения за счет разговорности. Разговорность – сложное

языковое явление. Разговорная речь – это спонтанная литературная речь,

реализуемая в неофициальной ситуации при непосредственном участии

говорящих с опорой на прагматические условия общения. Привлекает

внимание при формировании языковой личности, например, и сфера

неподготовленного устно-речевого общения специалистов со свойственными

ей особенностями коллоквиального (разговорного) синтаксиса,

профессионального говора, неявной когерентностью тем. Традиционно

значимым является понимание языковой личностью границ просторечья,

сниженного пласта речи, коллоквиальности (и самого ее существования),

общего жаргона.

Публицистическая речь как разновидность современного русского

литературного языка, по мнению О. А. Лаптевой, характеризуется пониженной

степенью облигаторности употребления языковых средств и отсутствием

качества условности языка, стремлением к индивидуализации языка. Здесь при

производстве такой речи сказываются все законы риторики – классическая

триада этос, логос, пафос, и образ ритора (коллективного), и ориентация на

аудиторию, и риторический канон замышления и создания речи. Размышляя

над риторическими основами журналистики, З. С. Смелкова и соавторы

определяют их и как искусство общения автора с адресатом и учение о

правилах создания речевых произведений в сфере журналистики [Смелкова,

Ассуирова 2002]. Язык журналистики – показатель ее нравственного уровня, и

– шире – уровня культуры общества. Калькированность зарубежных образцов,

речевая грубость, ориентаций на язык улицы, попытки манипулировать

общественным мнением, беспардонность и бескультурье, зависимость от

издателя и читателя – родимые пятна отечественной журналистики

постперестроечного извода. Показательно почти полное исчезновение

260

художествено-публицистических жанров, ставящих задачу воздействия не

только и не сколько фактической информацией, сколько выразительностью

речевой формы различных публицистических жанров (очерк, эссе).

Да, броские заголовки. Да, хорошее качество печати. Но меньше доверия

и меньше личностей. Есть мнения, что для российского медийного дискурса

постперестроечного времени характерными являются парадоксография и

безнравственность, склонность к негативу. Антигламур – ходовая валюта масс

медиа постперестроечного периода.

В отличие от писателя журналисту нужна хлесткость слога, позволяющая

эпатировать читателя, завоевать его внимание. Отсюда – переувлечение

языковой экзотикой, безмерная масса все новых варваризмов, слов

молодежного и уголовного сленга, создание новых и специфических газетных

приемов. Но рядом и клишированность как экономия средств выражения. В. Г.

Костомаров отмечает эту особенность языка на газетной полосе как конфликт

тенденций к экспрессии стандарту. В современном пространстве медиа

нестрогие жанры вытесняют строгие, ощущается преодоление канцелярита

(хотя обильны и новые бюрократизмы [Панова, 2004]), меняется и круг

газетных тем, сюжетов, происходит имитация разговорной речи. Можно вслед

за О. А. Лаптевой говорить о стремлении в публицистической речи уйти от

нормы строго изложения через метафорическую простоту слога при минимуме

терминологичности и с привлечением средств разговорной речи [Лаптева,

2003].

Политическая культура со второй половины 90-х годов требует изучения

и ораторской речи – она являет собой давний предмет интересов гуманитариев

многих специальностей. Показательно, что представители риторики изучают

массовую коммуникацию или ограничиваются инвективными

характеристиками в ее сторону (Ю. В. Рождественский, В. И. Аннушкин, А. А.

Волков, А. А. Данилина, В. В. Данилина).

Речь на радио и ТВ – речь публичная. В этом факторе, определяемом

характером адресата, заключается их отличие о разговорной речи. При этом

261

противопоставленность непубличной устно-разговорной речи и публичной

ради – телевизионной речи отчетливая. Чрезвычайно активно меняются в

современной русской публичной речи этикетные формы.

Фигура диктора сменяется фигурой комментатора, заранее заготовленный

текст утрачивает приоритет перед импровизацией свободного разговора

impromptu, официальная передовица сменяется редакционной статьей.

Возникают новые форматы ТВ наряду с зарекомендовавшими себя

интервью, ток-шоу, игрой, репортажем. Дикторская речь ярко отличается от

фиксации естественной речи в естественной обстановке без ведома говорящего.

Речь без бумажки – увеличение и расширение свободных разговорных жанров,

отсутствие текста сценария, непринужденность становятся характеристиками

грамотных корреспондентов, комментаторов. Показательны усиление

разговорного регистра речи, увеличение устно-литературных языковых

средств. Вновь приобретают важность казалось бы сугубо академические

вопросы о границах просторечия, уместности сленга. Показательно и

определенное безразличие к норме. Доходит до утверждений, что в старой

дикторской школе норма была средством насилия, пропаганды идеологии и

распоряжений власти. Приметой времени становится развязный тон с

телеэкрана. Плюс все СМИ стремительно приобретают интерактивный формат.

В качестве черт и тенденций Интернет-коммуникации Н. Б. Мечковская

отмечает активизацию метаязыковой рефлексии, влияние специального

подъязыка информатики и информационных технологий, влияние

ненормативного (субстандартного) варианта языка на общее употребление,

экспансия особенностей молодежного языка, экспансия английских терминов,

усиление в стилистике Интернет-коммуникации либерально-демократических

черт, идущих от неформального разговорно-обиходного общения [Мечковская,

2009].

Для сетевой журналистки характерны определенные языковые и

риторические особенности: с ее информационной емкостью, большой

близостью к разговорной речи, преимущественно дедуктивным построением

262

сверхфразового единства, более определенной адресацией сообщений.

Насыщенностью языковыми средствами, рассчитанными на комический

эффект. Гипертеркстовость, интернациональность, коммуникативная функция

может преобладать над информационной. Эти СМИ обладают явно

выраженными особыми свойствами: их гипертекстовость, глобальность, режим

реального времени, факультативный звуковой и видеоряд, двунаправленность

связи (потребитель информации может стать ее распространителем). Впервые

после возникновения масс-медиа в 1920х годах их значимой характеристикой

становится децентрализация.

Мы планируем показать, какие ценностные аспекты несут дискурсы масс-

медиа, направленные в аспекте массовой коммуникации на массовое сознание.

Мы считаем долгом поблагодарить коллективного адресанта СМИ. В

любом случае, он не обезличен. Учет творчества столь разнообразных

журналистов – это не всеядность, не зависящая от политической позиции, а

понимание граней профессионального мастерства, информационная и

стилистическая полифония, расширение информационного поля,

демифилогизация мифологизированной не без помощи этих же самых СМИ

действительности. Этическая широта, представляющая дискурс – в этом-то и

есть подлинные демократизм и плюрализм мнений.


1. Багдигян Б. Монополия средств информации. М., 1987.

2. Бушев А. Б. Русская языковая личность профессионального переводчика.

Дисс…д-ра филол. наук. М., 2010.

3. Волгин И. Л. Возвращение билета. М., 2008.

4. Горбачева Е. Публичная сфера как пространство политического дискурса//

Государственная служба, 2007. № 1.C. 139-143.Зверева В. В. Поэтика

социального на ТВ // Новое литературное обозрение. 2007. №1. С. 561-584.

5. Грушин Б. А. Эффективность массовой информации и пропаганды:

понятие Ии проблемы измерения. М., 1979.

263

6. Загидуллина М. В. Мониторинг повседневности // Новое литературное

обозрение 2007 № 1. С. 503-537.

7. Карпова Т. Б. Сетевые СМИ как тип дискурса современной России// Мир

русского слова. 2010. № 2. С. 34-38.

8. Ковалев В. Русский национализм в кривом зеркале// Москва, 2009. №11.

C. 167-174.

9. Лаптева О. А. Теория современного русского литературного языка. М.,

2003.

10. Левушкина О. Н. Сравнительная характеристика когнитивной базы

носителей русского языка трех последних десятилетий// Русский язык за

рубежом. 2009. № 2. С. 64-70.

11. Ледюкова Н. Л. Функциональное измерение СМИ// Мировая экономика

и международные отношения. 2011 №1. С. 69-76.

12. Луман Н. Медиа коммуникации. М., 2002.

13. Максимов В. И. Словарь языка перестройки. М., 2002.

14. Мейлахс П. А. Дискурс прессы и пресс дискурса: конструирование

проблемы наркотиков в Петербургских СМИ //Журнал социологии и

социальной антропологии.2004. Т7. № 4. С. 135-151.

15. Мечковская Н. Б. История языка и история коммуникации: от клинописи

до Интернета. М., 2009.

16. Мокиенко В. И. Толковый словарь языка Совдепии. М., 2000.См. также

работу Романенко А. П. Образ ритора в советской риторике. Саратов, 2000.

17. Назаров М. М. Массовая коммуникация в современном мире:

методология анализа и практика исследования. М,, 2003.

18. Павлова Е. Д. Средства массовой информации – инструмент скрытого

воздействия на сознание. М.. 2007.

19. Панова М. Н. Языковая личность государственного служащего. М., 2004.

20. Петрова В. В. Интерактивные медиа и политический дискурс в

Финляндии// Вестник Московского университета. Сер. 10. 2010. № 1. С. 154-

164.

264

21. Полубиченко Л. В. Семиотика вербального и невербального в

мультимедийном рекламном дискурсе// Вестник МГУ. Сер. 19. 2007. № 2. С.

36-52.

22. Романова И. И. Школа медиологии: новый метод анализа системы

взаимодействия «медиа-общество» во французской социологии массовой

коммуникации//вестник МГУ. МСер.18 2009№ 4 с.224-226.

23. Саппак В. С. Телевидение и мы. М., 1988.

24. Смелкова З. С., Ассуирова Л. В., Саввова М. Р.. Сальникова О. А.

Риторические основы журналистики. Работа над жанрами газеты. М., 2002.

25. Солганик Г. Я. Стилистика текста. М., 2001.

26. Тертычный А. А. Жанры периодической печати. М., 2002.

27. Федотова Л. Н. Социология массовой коммуникации. СПб., 2004.

Цена слова. М., 2002.

28 .Черных А. И. Социология массовых коммуникаций. М., 2008.

29. Шарков Ф. И. Коммуникология. М., 2010.Науменко Т. В. Социология

массовой коммуникации. СПб., 2005.

30. Шаховский В. И. Запах и русского политического дискурса// Российский

политический дискурс. Под ред. Базылева В. Н. М., 2007.С.175-180.

31. Ясавеев И. Г. Конструирование социальных проблем средствами

массовой коммуникации. Казань 2004.

Л. П. ГРУНИНА

ЗАГЛАВИЕ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА: ОСОБЕННОСТИ НОМИНАЦИИ

Активное изучение заглавий на разном материал (газетно-

публицистические тексты, художественные, поэтические и прозаические)

привело к появлению в научной литературе определённой систематизации. В

настоящее время можно говорить об общих (внешних и внутренних) функциях

265

заглавия и выделить ряд существенных характеристик для этой текстовой

структуры: автономность, закреплённая позиция, внешняя и внутренняя

направленность, существование прямых и обратных связей(1).

По определению И.Р.Гальперина, «название – это компрессированное,

нераскрытое содержание текста, название своеобразно сочетает в себе две

функции – номинации (эксплицитно) и функцию предикации (амплицитно).

Название можно метафорически изобразить в виде закрученной пружины,

раскрывающей свои возможности в процессе развертывания»(2).

Заглавие как компонент структуры художественного целого непременно

требует специального изучения и в плане познания роли заглавной лексемы в

структурно-семантической организации художественного текста (ХТ), и

особенности номинации, поскольку текст в данном случае выступает как

развёрнутая пропозициональная структура.

В синтаксических исследованиях пропозиция определяется как

семантический инвариант, общий для всех членов модальной и

коммуникативной парадигм предложений. В пропозиции выделяют

объективную семантическую константу (диктум) и субъективную переменную,

выражающую отношение значения предложения к действительности,

коммуникативную задачу и эмотивное отношение самого говорящего.

Если в ХТ весь монтаж события изначально подчинён определённой

авторской задаче, следовательно, художественный диктум (в нашем понимании

весь текст) включает все субъективные смыслы. Отсюда в самом названии на

первый план выходит функция предикации. В этом отношении логично

предположить, что любая лексема, выступающая в роли заглавной единицы,

приобретает статус оценочного понятия, так как сам процесс номинации

осуществляется ради выражения имплицитного содержания.

Цель данной статьи – рассмотреть взаимосвязь заглавия и текста, где в

качестве заглавной лексемы выступает абстрактное существительное, которое

имеет эксплицитное выражение в ХТ. Задача детального анализа – познание

266

принципов номинации текста как пропозициональной структуры,

представляющей систему взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов.

Материалом для наблюдения послужил рассказ А.П.Чехова «Несчастье».

По-чеховски осторожно автор ведёт разговор о любви. Ситуация

типична: Софья Петровна, жена нотариуса, красивая молодая женщина лет

двадцати пяти, должна что-то ответить на настойчивые ухаживания соседа по

даче. Она оказывается перед выбором: продолжать дальше добропорядочный

образ жизни или решиться на разрыв с семьёй.

Лексема, вынесенная в заглавие, появляется в речи Софьи Петровны в

первом же диалоге: «Прошу вас, Пётр Михайлович, если вы действительно

любите меня и уважаете, то прекратите вы ваши преследования!… Я замужем,

люблю и уважаю своего мужа,… у меня есть дочь… Я люблю мужа, уважаю и,

во всяком случае, дорожу покоем семьи. Скорей я позволю убить себя, чем

быть причиной несчастья Андрея и его дочери».

В БАС зафиксировано следующее значение лексемы «несчастье» –

«тяжёлое событие, тяжёлое положение, горе, беда, бедствие». В данном случае

несчастье – это последствия недопустимой связи замужней женщины. Однако

происходит бурное объяснение, и Софья Петровна оказывается не в состоянии

дать категорический отказ Ильину. Её слова, адресованные адвокату, звучат

неискренне, как и собственные мысли, которые героиня пытается направить в

нужное русло: «Бедный Андрей… Варя, бедная моя девочка, не знает, какая у

неё мать! Простите меня, милые! Я вас люблю очень… очень!».

Искусственно нагнетается героиней состояние непоправимости, хотя ещё

ничего не произошло. Самое ужасное для Софьи Петровны – невозможность

управлять своими чувствами. Обратим внимание на следующий контекст: «Она

сидела у окна, страдала и злилась. Только в беде люди могут понять, как

нелегко быть хозяином своих чувств и мыслей». Значит, «несчастье» – это то,

что может произойти с семьёй героини в результате её легкомыслия, а «беда» -

это то, что происходит с ней лично – не найден выход из положения.

Абсолютные синонимы «несчастье» – «беда» в контексте целого наполняются

267

разным смыслом. Последующее появление лексемы «беда» подтверждает

сказанное: «Лубянцева, как и все неопытные в борьбе с неприятностями, из

всех сил старалась не думать о своей беде, и чем усерднее старалась, тем

рельефнее выступал в её воображении Ильин».

Выделенный текстовый ряд – несчастье – беда – дополняется лексемой

«опасность», основное значение которой, « то что способно вызвать, причинить

какой-нибудь вред, несчастье» (БАС). Следовательно, опасность – нечто,

предвосхищающее несчастье. Но обратимся к тексту. «У страха глаза велики.

Когда Андрей Ильич доедал последнее блюдо, она уже была полна решимости:

рассказать всё мужу и бежать от опасности».

Но муж, сытно пообедав, совсем не понимает, о чём идёт речь, поэтому

Софье Петровне не удалось переложить ответственность в принятии решения

на чужие плечи. Она находит всё-таки выход из положения, «решив уехать во

что бы то ни стало». Принятое решение облегчило душу и «опасность» вроде

бы совсем отодвинулась.

Ситуация упрощается, но героиня сталкивается с новой проблемой –

Ильин. Ведь она решила всё только для себя.

В первом диалоге между Софьей Петровной и Ильиным прозвучало: «Ну

научите же, какой подвиг я должен совершить, чтобы избавиться от этого

мерзкого, несчастного состояния, когда все мои мысли, желания, сны

принадлежат не мне, а какому-то демону, который засел в меня?». Ещё раз

определение «несчастный» появляется в сознании Софьи Петровны, когда, сидя

за пианино, она «ясно сознала, что этому несчастному человеку не до шуток,

что он болен душой и не находит себе места».

В самом финале снова звучит лексема «беда», так как все надежды

справиться с собой утеряны, и Лубянцева всё-таки спешит на любовное

свидание.

Рассказ представляет углублённый психологический анализ душевного

состояния человека, который борется сам с собой. На первый взгляд, всё очень

серьёзно, но в словах автора звучит ирония, даже насмешка. Отметим две

268

детали. Когда Ильин падает перед Софьей Петровной на колени и целует руки,

в авторской речи звучит следующее: «Ища в себе смысла, она не понимала, как

это она не отдёрнула руки, к которой пиявкой присосался Ильин». И во втором

контексте: «… она об одном только и думала, как бы скорее дойти до дачи, до

семьи. Адвокат едва поспевал за ней».

Финал понятен: Софья Петровна не устояла. При описании сумятицы в

душе героини подчеркнут ещё один немаловажный момент: «Софья Петровна

потом рассказывала, что в ней происходила «путаница», в которой так же было

трудно разобраться, как сосчитать быстро летящих воробьёв».

Конечно же, Софья Петровна благополучно пережила случившееся,

потому что «несчастье» - обычная дачная история.

Следовательно, основной контекстуальный ряд, организуемый заглавной

лексемой, выглядит следующим образом:

НЕСЧАСТЬЕ - БЕДА - ОПАСНОСТЬ

⇓ ⇓ ⇓

(последствие для семьи) (всё то, что происходит с героиней) (принятие решения)

Все три единицы повторяются в произведении по два раза, при этом для

каждой лексемы повторяется контекст, и во всех случаях есть основания

рассматривать эти единицы в качестве контекстуальных синонимов слова

«любовь»; «несчастное состояние»; «бежит от опасности» (от любви); «только

в беде люди могут понять» (= любя); «старалась не думать о своей беде» (=

любви); «опасность, которой, быть может, и нет» (нет любви). Подтверждением

этому является второй контекстуальный ряд, который обозначает это чувство:

ИСКУШЕНИЕ - ВРАГ - ДЕМОН

Необходимо отметить, что сама лексема «любовь» отсутствует в тексте

рассказа.

Наблюдения позволяют заключить, что абсолютные лексические

синонимы, поддерживая основную сюжетную линию, приобретают

269

контекстные «наращения»: единицы, связанные с одной ситуацией (а также

обозначающие одну ситуацию), в контексте целого наполняются

индивидуальными признаками. Тождественные синонимы в речи приобретают

коннотативные наслоения, поэтому их сопоставимость корректна только на

языковом уровне. Таким образом, ХТ как моделируемая структура дает

возможность познать механизмы семантики отражения и, прежде всего,

утвердиться в том, что «присутствие Говорящего и соответственно точки

зрения Говорящего – заложено в семантику самых обычных слов и

грамматических категорий естественного языка»(3).

Авторская ирония, пронизывающая весь рассказ, проявляется и в

названии, которое является доминантой основной текстовой парадигмы.

Обозначая пропозиционную ситуацию, лексема «несчастье» вбирает несколько

смыслов, что «оттачивается» и дополняется другими единицами этого ряда.

Максимальная оценочность, думается, связана с подтекстом произведения:

абстрактным существительным «несчастье» автор именует героиню рассказа,

вряд ли способную пережить истинное чувство любви, доказательством

последнему и является парадигматический ряд ИСКУШЕНИЕ – ВРАГ –

ДЕМОН.

Таким образом, в художественном тексте ведущими парадигматическими

структурами выступают опорные субстантивные элементы первичной и

вторичной номинации, которые несут основную композиционно-

изобразительную нагрузку. Границы композиционно-смыслового единства

поддерживаются глагольными и адъективными лексемами, формирующими

текстовые блоки. Лексема, вынесенная в заглавную позицию, как показывает

наблюдение за рассказами А.П.Чехова и И.А.Бунина, равновелико связана с

каждым текстовым блоком, обнажая грани идейно-смыслового содержания

произведения.

Только при помощи номинаций писатель привлекает внимание к

изображаемому, при этом каждый раз прямо или косвенно оценивая персонаж,

действие, ситуацию.

270

Специфика отношения заглавия и самого текста позволяет рассматривать

заглавие в качестве основной ключевой единицы, образующей смысловой

центр. Как правило, в роли заглавной единицы выступает субстантивная

лексика, поэтому возможно предположить, что «душой» и «архимедовой

точкой опоры» ХТ является не глагол (как принято считать для предложения и

высказывания), а существительное. Текстовые субстантивные единицы,

поддерживающие «развёртывание» смысла в системе целого, образуют

парадигматический ряд, связывающий содержательно заголовок и весь текст.

Справедливо отмечает И.Р.Гальперин: «Подавляющее большинство

текстов разных видов, жанров, типов имеет название, которое то в ясной,

конкретной форме, то в завуалированной, имплицитной, выражает основной

замысел, идею, концепт создателя текста». (4)

При разнообразных отношениях, складывающихся в каждом конкретном

случае между основным корпусом текста и названием, глубинная структура

(пропозиция) условно может считаться денотативом слова (или

словосочетания), выступающего в роли названия. Сигнификатом такой

единицы будет содержательно-концептуальная информация, представленная

имплицитно, но выводимая благодаря номинативным парадигмам, которые

поддерживают смысловые линии.

Подводя итоги наблюдениям, хотелось бы подчеркнуть три момента.

Во-первых, специфические качества ХТ, связанные с особенностями его

организации, ярче всего проявляются на лексическом уровне, которому

отводится ведущая роль в организации подтекста произведения, а значит

определении идейного концепта.

Во-вторых, исследование языка в действии (чем и является любой текст)

нацеливает в русле функционально-прагматического подхода к языковым

явлениям пристальнее рассмотреть парадигматическое устройство ХТ,

поскольку любая семантическая парадигма (= поле) выполняют в тексте

важнейшую функцию создания смыслового каркаса, охватывающего замысел

текста и его последующее развертывание в когнитивный макрокомпонент.

271

В-третьих, практически все парадигмы ХТ связаны с выразительными

возможностями языка, а потому помогут в решении вечного спора, в какой

мере можно говорить об объективных параметрах литературного произведения,

независимых от читающего. Эти параметры должны выявляться и

устанавливаться на основе рецепции текста, так как любой закодированный

смысл создаётся внешними (осязаемыми) знаками.


1. Кожина Н.А. Заглавие художественного произведения: онтология,

функции, параметры типологии // Проблемы структурной лингвистики. - М.,

1984, С. 167-183.

2. Гальперин И.Р. Текст как объект лингвистического исследования. М.,

1981. С. 133.

3. Падучева Е.В. Говорящий как наблюдатель: об одной возможности

применения лингвистики в поэтике // Известия АН, Серия литературы и языка,

Т. 52, № 3, 1993, С. 34.

4. Гальперин И.Р. Указ. Работа, С. 133.

А. М. ДЕМЕНТЬЯНОВА

СПОСОБЫ ВКЛЮЧЕНИЯ СУБЪЕКТА В ПРОСТРАНСТВО (ИЗ ОПЫТА ПОЛИСИТУАТИВНОГО АНАЛИЗА ПРИТЯЖАТЕЛЬНОГО

ПРИЛАГАТЕЛЬНОГО В ДРЕВНЕРУССКОМ ЯЗЫКЕ)

Сложность семантической структуры притяжательного прилагательного,

выявленной методом полиситуативного анализа, во фрагменте текста «Повести

временных лет»: «Святополк <…> прииде в землю Ярославлю» – позволяет

сделать выводы о том, что субъект, относительно которого проводится анализ

прилагательного (а данном случае – князь Ярослав), также имеет довольно

сложную семантическую организацию, «слои» которой находятся в

определенных взаимоотношениях со «слоями» самого прилагательного

[Лебедева, 2009, с. 5].

272

Прилагательное «земля Ярославля» включает ряд значений: в

бытийность-существование Ярослава (в пресуппозиции), локативное

(нахождение в определенном месте, конкретно на данной земле),

жизнедеятельности, посессивное (владение определенной территорией, Таким

образом, в данном фрагменте включены четыре пропозиции, объединенные в

ситуатему одним субъектом (Ярославом), одним локусом-объектом (земля) и

отношениями между ними: причинно-следственными, временными и

производности [Лебедева, 2009, с. 61].

Обратимся к вопросу о многослойности семантики одушевленного

субъекта-лица можно описать следующим образом [Лебедева, 2009, с. 169].

Такой тип субъекта имеет в своей денотативной структуре несколько стратов

(слоев), по принципу «от простого к сложному» они располагаются следующим

образом: физический, физиологический, психологический, ментальный,

речевой, социальный. Лицо, выступая в функции (актанта) субъекта, объекта,

орудия, локуса, включается во взаимодействия с остальными участниками

процесса одной или несколькими (иногда – всеми) стратами своей

денотативной содержательной структуры.

Лицо в функции субъекта в первичной, исходной ситуации – бытийной –

представлено во всех своих ипостасях (стратах) комплексно, нерасчлененно.

Эта ситуация внеобъектна, внепроцессуальна и внелокативна.

Во второй ситуации («Ярослав находится где-либо») – локативной – лицо

в функции субъекта проявляет признаки физического лица, то есть в действии

участвует физический страт значения. Эта ситуация, как и первая – бытийная,

внеобъектна, но, в отличие от первой, процессуальна и имеет локативный

распространитель (где-либо).

В третьей ситуации («Ярослав живет в данном месте»)

жизнедеятельности лицо в функции субъекта в данной ситуации проявляет все

страты своей содержательной структуры. Эта ситуация процессуальна, скрыто-

объектна (когда лицо живет где-то, то оно взаимодействует с другими

предметами и лицами, с самим локусом, которые являются объектами,

273

названными нами скрытыми, поскольку на поверхностном уровне они не

эксплицированы), локативна [Семантические… 1991, с. 60 - 65].

Лицо в функции субъекта в четвертой ситуации («Ярослав владеет этим

местом – городом» – посессивной – проявляет социальный страт своей

содержательной структуры. На поверхностном – синтаксическом – уровне это

проявляется в переходе «локуса» (в локативной и жизнедеятельностной

ситуациях) в статус объекта. Эта ситуация процессуальна, косвенно-объектна,

локативна.

Представим в таблицах полученные результаты нашего анализа.

Таблица 1

Соотношение семантических стратов лица и действия

1.1. Соотношение семантических стратов лица и действия «бытие»

Лицо Страты Отношение Действие

социальный

речевой

ментальный

психологический

физиологический

физический

быть Лицо

1.2. Соотношение семантических стратов лица и действия «находиться»


Лицо социальный

речевой




находиться

274


1.3.Соотношение семантических стратов лица и действия «жить»


Лицо социальный

речевой





жить

1.4. Соотношение семантических стратов лица и действия «владеть»


социальный

речевой





владеть Лицо

Перейдем к табличному представлению ситуатемы действия «владеть».

Явной (маркированной) ситуацией является ситуация «владеть»,

остальные, находящиеся с ней в параллельных и в то же время производных

отношениях (см. таблицу 2), являются скрытыми (немаркированными).

Таблица 2.

Ситуатема «Владеть»

Лицо Аспект Действие Участник Имя

275

рассмотрения (тип действия) (актант) участника

Владеть

(посессивный) Объект

Жить

(жизнедеятельности)

Локус,

скрытые

объекты

Находиться

(локативный)

Локус Темп

оральный

Логический

Лицо

земля

Быть (бытийный)

Таким образом, методика полиситуативного анализа притяжательного

прилагательного в древнерусском языке, когда «поднимаются» для анализа

скрытые, пресуппозитивные смыслы, выраженные на поверхностном уровне

языковой единицей – морфемой, лексемой, словосочетанием, фрагментом

текста, помогла вычленить такие глубинные смыслы фрагмента «Святополк

<…> прииде в землю Ярославлю», как ситуации-пропозиции бытия,

локативности, жизнедеятельности, посессивности и соотношения между ними,

а также дала возможность проследить путь трансформации участника (актанта)

от нулевого состояния (в бытийной ситуации) до косвенно- объектного через

фазы «локус» и «скрытый объект».

Литература: 1. Апресян, Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства

языка [Текст] / Ю.Д. Апресян. – М.: Наука, 1974. – 368с.

2. Лебедева, Н.Б. Полиситуативный анализ глагольной семантики [Текст]

/ Н.Б. Лебедева. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. – 192с.

3. Мельчук И.А. Русский язык в модели «смысл - текст» [Текст] / И.А.

Мельчук. – М., Вена: Языки русской культуры, 1995. – 82с.

276

4. Памятники литературы Древней Руси XIV – середина XV века [Текст]/

М.: Художественная литература, 1981. – 436с.

5. Семантические вопросы словообразования. Производящее слово

[Текст] / Томск: Изд-во Томского университета, 1991. – 271с.

Н. Б. ЛЕБЕДЕВА

ПРОЕКТ СОЗДАНИЯ ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКОГО СЛОВАРЯ ЖАНРОВ ЕСТЕСТВЕННОЙ ПИСЬМЕННОЙ РУССКОЙ РЕЧИ

Под термином естественная письменная русская речь (ЕПРР) понимается

обыденная, народная, повседневная, необработанная письменно-речевая

деятельность «в ее первозданном виде», когда «видение открывается не через

язык, а через письмо, а точнее, через руку, старательно выводящую буквы в

особых ритмах телесного чувства» (В.А. Подорога). Это очень широкая сфера

письменно-речевой деятельности, включенная в парадигму, построенную по

осям «письменная / устная речь» и «естественная / искусственная речь». Ее

«соседями» по парадигме выступают три смежные речевые сферы: 1)

«естественная устная речь», под которой понимается устно-разговорная

деятельность и ее результат - тексты, являющиеся предметом изучения

диалектологии, коллоквиалистики, науки о просторечии, теории русской

разговорной речи; 2) «искусственная устная речь», то есть профессиональная и

подготовленная речь, традиционно изучаемая риторикой; 3) «искусственная

письменная речь» - профессионально подготовленная речевая деятельность

(письменно-литературная, газетно-публицистическая, официально-деловая,

рекламная и пр.), обычно исполненная в полиграфическом виде, в изучении

которой имеется огромная филологическая традиция. ЕПРР – наименее

изученная сфера речевой деятельности, и главное – мало осознанная как единое

(при всем разнообразии) целое.

Выделены следующие признаки ЕПРР: письменная форма, отличающая

его от устных вариантов речи (диалектной, просторечной и литературной

277

устной речи), неофициальность (повседневность) сферы бытования как

интенциональный признак, спонтанность как способ осуществления

письменно-речевой деятельности (кратчайшая временная дистанция между

замыслом и осуществлением), непрофессиональность как способ

осуществления и характеристика результата, отсутствие промежуточных лиц и

инстанций («фильтров») между отправителем и реципиентом текста. ЕПРР

характеризуется непринужденностью, непосредственностью, вписанностью в

конситуацию, в психологическое и социальное бытие автора и адресата. При

этом отсутствие «фильтров» (редактора, корректора, цензора, всей

полиграфической «машины» и пр.) как между замыслом и его осуществлением,

так и между текстом, написанным самим автором, и читателем этого текста

является важнейшей характеристикой ЕПРР. Заметим, что разные виды текстов

содержат те или иные признаки в разной степени проявленности, вплоть до

почти полной элиминированности одного или двух, при наличии других, также

в разном количественном соотношении. Кроме того, текстовое пространство

естественной письменной речи в целом и одного типа текста (жанра), в

частности, может представлять собой полевую структуру с ядром и

периферией, соприкасаясь с другими и перетекая в них, поскольку и вообще

ЕПРР находится в соприкосновении и взаимодействии с другими видами

речевой деятельности.

В двух научно-исследовательских лабораториях, объектом описания

которых является ЕПРР, – в Кемеровском государственном университете и

Алтайской государственной педагогической академии - накоплен значительный

текстовый материал, собранный студентами и сотрудниками в течение 10 лет,

разработана методологическая база жанроведческого описания в

прагмалингвистеческом аспекте, описаны конкретные жанры, защищены

диссертации, издана монография и ряд статей. Поскольку собранный текстовый

материал представляется достаточным для комплексного жанроведческого

описания естественной письменной речи (хотя исчерпывающим, видимо, он не

может быть в принципе), постольку научный коллектив вышеуказанных

278

лабораторий поставил задачу начать работать над энциклопедическим словарем

жанров ЕПРР. Этот проект представляет собой начало большой работы: сейчас

идет, наряду с продолжающимся сбором материала, дальнейшая разработка

методики представления жанров.

Представление жанров ЕПРР в энциклопедическом словаре основывается

на разработанной в лабораториях поэтапной методической процедуре жанровой

квалификации текстов. Она состоит из 8 этапов, включающих. в качестве

центрального этапа – анализ текстов по коммуникативно-семиотической

модели. Назовем эти этапы.

1 этап – указывается первичная дефиниция жанра по данным словарей.

Если таковой нет (что случается нередко), то авторы создаваемой

соответствующей статьи энциклопедического словаря обращаются к

показаниям информантов либо опираются на исследовательскую интуицию.

Этот этап позволяет очертить предметную сферу исследования.

2 этап – определение выделенности и устойчивости данного типа текста в

речевой действительности, отражающей жанровое языковое сознание

носителей русского языка.

3 этап – анализ текста по коммуникативно-семиотической модели.

разработанной специально для описания текстов ЕПРР, позволяющий выделить

набор характерных признаков каждого жанра. Далее идет «работа» с этими при

знаками.

4 этап – моделирование доминантно-детерминантных цепочек

выделенных признаков для выявления причинно-следственных отношений

между ними и определения доминант каждого жанра.

5 этап – выявление жанрово-релевантных и жанрово-нерелевантных

признаков, среди последних – частотные и редкие.

6 этап – разработка внутрижанровой структуры, для чего моделируется

иерархическая структура жанра, выделяются жанровые варианты и вариации.

7 этап – определение внешних границ жанра, поиск места данного жанра

в жанровом пространстве, в кругу смежных явлений.

279

8 этап – окончательный, он состоит в конструировании расширенной,

многоаспектной дефиниции исследуемого жанра, включающей все

характеристики, выделенные методом поэтапной процедуры жанровой

квалификации текстов ЕПРР. Результат этого этапа «перекликается» с

первичной дефиницией, представленной на 1 этапе, таким образом получается

кольцевая модель производимых действий.

Применение этой процедуры к текстам ЕПРР, как представляется,

позволит определить жанровую квалификацию разнородных текстов и лечь в

основу энциклопедического словаря жанров ЕПРР.

280

А. Д. МАЙМАКОВА

О ДЕНОТАТИВНОЙ СЕМАНТИКЕ ЛЕКСИЧЕСКИХ КОРРЕЛЯТОВ (НА МАТЕРИАЛЕ РУССКОГО И КАЗАХСКОГО ЯЗЫКОВ)

При исследовании лексики национальных языковых систем в

межъязыковом плане значительный интерес представляют слова исследуемого

языка, понятийно соотнесенные со словами другого языка (языка сравнения),

имеющие, однако, различную денотативную глубину.

Известно, что люди, «видя» один и тот же «предмет», воспринимают его

по-разному, именуя при этом не сам «предмет», а свое представление о нем.

Так, со словом метро(политен) может быть связан самый разный круг

представлений: для носителей одного языка – это касса, касса-автомат,

жетон, проездной билет (месячный, квартальный; ученический, студенческий,

гражданский), льготный проезд, дежурный, охрана метрополитена; для

носителей второго языка – касса, проездной билет (на одну, пять, десять,

тридцать поездок), льготный проезд, дежурный, охрана метрополитена; для

третьих – это разменный автомат, касса-автомат и т.д. Подобные

расхождения в денотативной семантике разноязычных слов-коррелятов,

обусловленные различиями в реалиях, Е.М.Верещагин и В.Г.Костомаров

называют лексическим фоном [Верещагин, Костомаров, 1990, с. 43].

Лексический фон, как и лексическое понятие, явление пограничное между

языком и культурой. Он в значительной мере определяет место слова в

лексико-семантической системе языка, влияет на деривационные процессы

данного слова, на вхождение его в состав фразеологических единиц и т.д.

Расхождения в лексическом фоне разноязычных понятийно-эквивалентных

слов (различия денотативной семантики лексических коррелятов) могут

вызвать определенные трудности в межкультурной коммуникации, в частности,

при обучении русскому языку в национальной аудитории. Так, студенты-

казахи, изучающие русский язык сталкиваются со значительной группой 281

наименований постов (периодами воздержания от скоромной пищи). И только

знание традиционного русского календаря, православных христианских

традиций позволит им разобраться в различиях, существующих между

Рождественским, или Филипповым постом (соблюдаемым перед Рождеством

и длящимся сорок дней с пятнадцатого (двадцать восьмого) ноября до

Рождества Христова) и Великим постом (наступающим перед Пасхой и

продолжающимся семь недель). Ср. также другие обозначения: Успенский пост

(проходит перед Успением и длится две недели, с первого по пятнадцатое

августа), Петровский пост (соблюдается в дни летней страды от Троицы до дня

апостолов Петра и Павла, длится от восьми до сорока двух дней: сроки зависят

от времени Пасхи). Кроме названных многодневных постов, существуют и

однодневные посты: по средам и пятницам в течение всего года, а также в

крещенский сочельник (восемнадцатого декабря/пятого января); в день

усекновения глава Иоанна Предтечи (двадцать девятого августа/одиннадцатого

сентября); в день Воздвиженья креста Господня (тринадцатого/двадцать

седьмого сентября) [Капица, 2000, с. 166].

Различия денотативной семантики лексических коррелятов охватывают

значительную часть лексики сопоставляемых языков (исключение составляют

термины). Полное совпадение семантической структуры слов в разных языках –

явление чрезвычайно редкое. Установлено, что «каждое второе русское слово

отличается своим лексическим фоном от ближайшего иноязычного

соответствия» [Верещагин, Костомаров, 1990, с. 44]. Думается, что это

положение будет верным и в отношении русского языка к казахскому.

Национально-специфические (непонятийные) семантические

компоненты, обусловливающие денотативные различия сопоставляемых

единиц, могут затрагивать особенности функционирования, внешнего вида,

формы, предназначения (тождественного или сходного) предмета или явления,

их значения для носителей языка и многие другие характеристики,

закрепленные за предметом или явлением, социально-историческим опытом

данной лингвокультурной общности. Ср. следующие слова (расходящиеся в

282

русском и казахском языках непонятийные семантические компоненты

подчеркнуты): каша – одно из главных обрядовых блюд славян,

приготовляемых во время важнейших событий в жизни индивидуума и

коллектива [Славянские древности, 1999, II, с. 483]; каравай – главный

свадебный хлеб, большой, чаще всего круглый, который делят на свадьбе для

угощения всех ее участников [Славянские древности, 1999, II, с. 461]; кисель –

обрядовое блюдо, преимущественно поминального и жертвенного характера,

распространенное у восточных славян [Славянские древности, 1999, II, с. 496];

воск – вещество, наделяемое свойствами апотропея; широко используется в

народной медицине, магии и гаданиях [Славянские древности, 1995, I, с. 442];

женщина – в славянской традиционной культуре продолжательница рода,

хранительница очага [Славянские древности, 1999, II, с. 205].

Различия в денотативной семантике русской и соответствующей

казахской лексемы могут ограничиваться одним семантическим признаком.

Например, лексемы старик и аксакал при общем понятийном сходстве

‘мужчина, достигший старости’ отличаются друг от друга тем, что аксакал

досл. ‘белобородый’ – это не только старый, но и уважаемый человек. У

казахского народа аксакалы пользуются огромным уважением. Это

обусловлено прежде всего почтением к их возрасту. Важное значение здесь

имеет и культ умерших предков – аруак, который предписывает почтительное

отношение к старшим по возрасту представителям рода. Исключительно

высокий статус аксакалов в казахской среде находит также социально-

историческое объяснение: в условиях кочевого скотоводства большое значение

имели опыт хозяйствования, прекрасное знание местности, особенностей

круглогодичного выпаса разных видов скота; с возрастом знания этого типа

накапливались и зачастую определяли роль лидера в общине.

Чаще всего денотативная семантика понятийно-эквивалентных слов

русского и казахского языков включает в себя «целый ореол» специфических

(непонятийных) семантических признаков, относящихся к слову. Например,

русское слово каша и казахское ботка имеют общее лексическое понятие

283

‘сваренное на воде или молоке кушанье из крупы’, которое не дает полного

представления об этом предмете, существующем в русской и казахской

культурах. Между тем, вокруг каждого из этих слов складывается свой,

специфический круг признаков (сведений, ассоциаций), связанных у носителей

языков с данным предметом, которое, как правило, вызывает различия в

денотативной семантике сопоставляемых лексических единиц.

Русское слово каша очень древнее и представляет собой название одного

из главных и любимых блюд русских – народа, издавна занимающегося

земледелием. Каша символизировала плодородие, обилие, приумножение

достатка, семейное благополучие. Готовили кашу из зерен (пшеницы, ячменя,

проса, гречихи), из круп, из муки, на воде, на молоке. Ели кашу с маслом. Чем

больше клали масла в кашу, тем она становилась вкуснее (ср. кашу маслом не

испортишь; каши не перемаслишь; заварил кашу, так не жалей масла). Густо

заваренную замесь ячменной и овсяной муки с молоком, заправленную

постным маслом, называли заварихой. Из перловой крупы варили толстую

кашу. Горячий кисель из ржаной муки называли водяной кашей. Ср. также

другие наименования каши в русском языке: кулеш (обл.), пшенка, размазня,

овсянка, тыквенник, саламата, кутья и т.д.

Каша дала название некоторым обрядам и элементам обрядов русского

народа. Утро после свадьбы и обед у молодых, крестины, праздник окончания

жатвы назывались каши; праздник повивальных бабок и рожениц, 26 декабря –

бабьи каши.

Главным лицом на крестинном обеде, устраиваемом после обряда крещения,

являлась крестная мать (кума). Ей посвящались основные песни на обеде,

содержавшие благопожелания ребенку:

«А у кого виноград на дворе?

У (имя) виноград на дворе.

Собрал не людям – сам себе,

Посадил кумусю на куте:

“Пей-гуляй, кумуся, у меня.

284

Чтоб мое дитятко росло,

Чтоб оно счастливо было,

Чтоб ему Бог долюшку дал».

Завершался крестинный обед особым ритуалом. Бабка-повитуха

выносила горшок с кашей к столу. На ломоть хлеба, лежащий на столе, втыкали

ложки, собранные у всех сидящих за столом. Бабка просила всех гостей

выкупить ложки. Кум, кума и все гости передавали ей приготовленные

подношения и разбирали ложки.

Кашу ели, приговаривая:

«Дай Бог кашу на ложки,

А младенцу на ножки».

Отцу младенца бабка давала отдельную сильно посоленную ложку каши

(пересол) с приговором: «Как тебе солоно брать, так и жонке твоей солоно

было рожать!»

В этом, как замечают исследователи, усматриваются пережитки, которые

связаны не только с какими-то действиями отца во время родов,

направленными как бы к соучастию в них, но и с последующими пищевыми

запретами для отца, длившимися довольно долго [Рабинович, 1978, с. 249].

Отец новорожденного, как и мать, отчасти и сам ребенок, повивальная

бабка, также как и само помещение, в котором происходили роды считались

нечистыми. Причем нечистоту русские воспринимали не столько как

физический признак, а столько как моральный (духовный). Ср. обозначение

всего нечистого в русском языке – поганый, что означало ‘нехристианский,

языческий, загрязненный языческой кровью’.

Внутренности человека считались сами по себе нечистыми. В случае,

когда они раскрывались, он оскверняли все окружающее и привлекали

нечистую силу [Зеленин,1991, с. 323].

В описанном выше действии с бабиной кашей с помощью соли (соль

являлась своего рода оберегом от нечистой силы) происходило очищение отца,

оскверненного рождением ребенка.

285

Съев пересол, отец ребенка забрасывал ложку на полати и прыгал по избе

ради быстрого роста новорожденного. Гости старались съесть кашу побыстрее,

чтобы младенец рано начал говорить.

Всех детей, приглашенных на крестины, угощали кашей. Считалось, что такое

угощение наделяет их благополучием. Во время крестинного обеда дети

выбегали из избы с кашей в руках и, съев ее, помещали в посуду петуха или

курицу (это зависело от пола новорожденного) кверх ногами, чтобы ребенок

научился петь и быстро бегать. Угощение детей кашей могло быть и

опосредованным: каждый гость уносил с крестин в платке каши для своих

детей.

Когда оставалась последняя ложка каши, бабка бросала ее кверху к

потолку со словами: «Дай-то Бог повелось, чтобы деткам нашим весело

жилось! Также они высоко скакали и горя не знали!» [Этнография детства,

1998, с. 92].

Крестинный обед завершался приговором:

«Запрягайте-ка да двенадцать волов,

Запрягайте-ка да двенадцать волов,

Волоките-ка куму с куту долой,

А кума нейдет, упирается.

Она назад погребается,

Напилася да кумусенька

Зелена вина,

А не дойти, кумусенька,

До своего двора» [Капица, 2000, с. 205-206].

Кормление молодых кашей было одним из важнейших элементов

свадебного обряда. После венчания сваха, подавая горшок с кашей,

приговаривала: «Руки ожгла, руки ожгла!» Невеста одаривала ее полотенцем.

Кашу привозили и к матери невесты или угощали по ложке всех гостей. Ср. в

свадебной песне «Ой честь наша И хвала наша, Што целая каша. А за эту кашу

Взяли девку нашу» [Славянские древности, 1999, II, с. 485].

286

У славян были распространены также гадания по каше, что позволяет

отметить ее связь с «тем светом» (в качестве жертвы душам предков).

Рождественскую кутью бросали в углы или подбрасывали к потолку, чтобы

предсказать урожай зерновых. Распространены были и новогодние гадания

девушек с кашей у колодца: чья каша, положенная на угол колодезного сруба,

первой окажется сброшенной в колодец, та первой и выйдет замуж.

В русском языке слово каша может выступать в переносном значении для

обозначения 1) ‘какой-л. полужидкой массы, напоминающей видом это

кушанье’. Ср. Ледяной поток, несущий жесткую кашу из снега и земли, бил в

грудь, в лица. 2) ‘беспорядочного смешения чего-л., путаницы’. Ср. Большой

монастырский двор представлял из себя живую кашу, полную движения, звуков

и оригинальнейшего беспорядка [Словарь, 1986, II, с. 42].

В казахском языке слово ботка не используется в переносном значении.

Исследование денотативной семантики лексических коррелятов двух

генетически между собой не связанных языков – русского и казахского есть не

что иное, как исследование лексики одного языка в зеркале другой языковой

культуры. Такое исследование позволяет не только выявить соответствия или

«белые пятна» на семантической карте отдельного языка, но и в то же время

обогащает и углубляет знание каждого из языков и приобщает к сокровищнице

народов – духовному миру.


1. Верещагин Е.М., Костомаров В.Г. Язык и культура: Лингвострановедение

в преподавании русского языка как иностранного. – М.: Русский язык, 1990. –

247 с.

2. Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография. – М.: Наука, 1991. – 522

с.

287

3. Капица Ф.С. Славянские традиционные верования, праздники и ритуалы.

– М.: Флинта: Наука, 2000. – 216с.

4. Славянские древности: этнолингвистический словарь в 5-ти томах / Под

ред. Н.И.Толстого. – Т.1. – М.: Международные отношения, 1995. – 584 с.

5. Славянские древности: этнолингвистический словарь в 5-ти томах / Под

ред. Н.И.Толстого. – Т.2. – М.: Международные отношения, 1999. – 704 с.

6. Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П.Евгеньевой. – 3-е изд.,

стереотип. – Т.2. К-О. – М.: Русский язык, 1986. – 736 с.

7. Рабинович М.Г. Очерки этнографии русского феодального города. – М.:

Наука, 1978. – 328 с.

8. Этнография детства: Сборник фольклорных и этнографических

материалов / Под ред. Г.М. Науменко. – М.: Российский союз любительских

фольклорных ансамблей, Изд-во Беловодье, 191998. – 390 с.

Т. Г. РАБЕНКО

ЖАНР ОБЪЯСНЕНИЕ В ЛЮБВИ В ЭПИСТОЛЯРНОЙ ЛИТЕРАТУРЕ (НА МАТЕРИАЛЕ ЛЮБОВНЫХ ПИСЕМ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ

XVIII-XIX ВВ.)

«Я к вам пишу, чего же боле…»

Отмеченная антропоцентрической направленностью современная

лингвистическая наука помещает в центр исследовательского внимания

проблему «язык и личность», в решении которой приоритетным становится

пристальный интерес к продуктам речевой деятельности говорящего субъекта –

речевым произведениям, как правило, так или иначе, жанровооформленным.

Активно развивающееся в связи с этим жанроведческое направление,

основанное на выделении речевого жанра (в дальнейшем РЖ) в качестве

базовой единицы речи, обозначило ряд возможных аспектов исследования

речежанровой организации. В рамках основных походов к проблеме РЖ,

намеченных Т.В. Шмелевой [Шмелева, 1998, с.88], данное исследование

288

располагается в лоне речеведческого подхода, у истоков которого находится

теория РЖ М.М. Бахтина [Бахтин, 1996], определившего в свое время РЖ как

«относительно устойчивые тематические, композиционные и стилистические

типы высказываний», возникающие на базе некоего стереотипа речевого

поведения. Основанный на определении РЖ как феномена речи, обозначенный

аспект представляет РЖ как особую модель речевого высказывания, описание

которой сводится к исчислению моделей и изучению их воплощения в

различных ситуациях. Создание модели РЖ, являясь основополагающим

моментом данного подхода, подразумевает в свою очередь установление

комплекса жанрообразующих признаков, необходимых и достаточных для

опознания, характеристики и конструирования РЖ.

Данная работа посвящена исследованию РЖ объяснение в любви,

реализованного в эпистолярной литературе (от греч. epistolé — послание,

письмо) – частной переписке, позднее осмысленной как художественная или

публицистическая проза, предполагающая широкий круг читателей. Такая

переписка, по мнению исследователей, легко теряет двусторонний характер,

превращаясь в серию писем к номинальному адресату. Однако именно

ориентация на адресата составляет важный опознавательный признак

эпистолярной литературы, отличающий её от записок и дневника. В качестве

эмпирической базы исследования выступают любовные письма русских

писателей XVIII-XIX в.в. (всего около 70 писем).

Обосновывая понятие РЖ, М.М. Бахтин говорит о том, что использование

языка осуществляется в форме единичных конкретных отрезков высказываний

(как устных, так и письменных) участников той или иной человеческой

деятельности. В зависимости от этой деятельности и, соответственно, от цели

высказывания, говорящий выбирает не только содержание (набор

грамматических, фразеологических и лексических средств языка) и стиль, но и

композиционное построение своей речи. Каждое отдельное высказывание,

безусловно, само по себе индивидуально, но каждая сфера деятельности

вырабатывает свой набор относительно устойчивых типов таких высказываний,

289

которые, по определению М.М. Бахтина, и называются РЖ. «Богатство и

разнообразие РЖ необозримо, потому что неисчерпаемы возможности

разнообразной человеческой деятельности и потому что в каждой сфере

деятельности целый репертуар РЖ, дифференцирующийся и растущий по мере

развития и усложнения данной сферы» [Бахтин, 1996].

М. М. Бахтин выделяет два типа РЖ: первичные (простые) и вторичные

(сложные). Вторичные (романы, драмы, научные исследования и т.д.)

возникают в условиях более сложного и высокоорганизованного культурного

общения, преимущественного письменного, - художественного, научного,

общественно-политического. Такие РЖ в процессе формирования вбирают в

себя и перерабатывают первичные жанры, функционирующие в устной

разговорной речи (таковы, например, жанр бытового диалога или письма).

Первичные жанры, включаясь во вторичные, теряют некоторые из своих

свойств (например, непосредственное отношение к реальной действительности

и отношение к реальным чужим высказываниям утрачивают реплики бытового

диалога и письма, вставленные в роман).

Эпистолярную литературу, с этой точки зрения, можно разделить на два вида:

первый - изданные письма частного характера, относящиеся скорее к

первичным жанрам; второй вид – эпистолярная литература как совокупность

произведений, использующих форму письменного обращения к другому лицу.

Наряду с научной, публицистической эпистолярной литературой

распространена художественная эпистолярная литература; основные ее жанры

— стихотворное послание и роман в письмах (к примеру, «Бедные люди» Ф.М.

Достоевского). В этом случае эпистолярную литературу можно определить как

вторичный жанр, несмотря на то, что художественная проза воспринимает

многие особенности «частной» эпистолярной литературы как письменной

формы. На наш взгляд, любовные письма являются своего рода поджанром РЖ

частных писем и относятся к первичным РЖ.

Стоит отметить, что РЖ объяснение в любви неоднократно становился

объектом научного описания. Такие исследователи, как В.В. Дементьев, Н.В.

290

Орлова, Е.В. Лобкова признают выделенность и устойчивость РЖ объяснение в

любви, в отличие от других семантически смежных жанров. Об этом

свидетельствуют характерные для него приемы построения диалога, фразы-

клише, «формульность» и шаблонность выражений.

Установлено, пресуппозицией объяснения являются отношения между

адресантом и адресатом [Лобкова, 2006]. Автор и адресат – конкретные лица, а

хронотоп – временной и пространственный параметры их отношений, которые

актуальны в момент объяснения. Обозначенный РЖ характеризуется

совпадением речевого события с моментом объяснения, «с моментом

объяснения совпадает констатируемое в объяснении положение дел». Целью

объяснения обычно является не передача информации о чувствах, о

существовании которых адресат обычно догадывается по пресуппозиции, а

идентификация, установление отношений, для разрешения взаимной

неопределенности, а также в качестве напоминания о существующем уже

положении дел (в случае признания к жене/невесте). В связи с этим данная

жанровая форма относится к фатическим жанрам речи.

Семантическим центром объяснения является перформативный глагол

«любить». Перформативами являются такими высказываниями, которые не

описывают какие-то события, а в отличие от констативных высказываний уже

сами являются действиями [Апресян, 1986]. Произнести перформативное

высказывание означает совершить тем самым соответствующие действия,

например, приказать, пообещать, присвоить имя.

Композиция РЖ объяснение в любви, как правило, трехчастна. Она включает:

- вводную часть. Это своеобразная подготовка адресата, уведомление о

необходимости сообщить адресату нечто важное (в данном случае, признаться

в своих чувствах). Вводная часть является вариативной. Собственно

объяснение предваряется фразами: «Сегодня - годовщина того дня, когда я вас

впервые увидел; этот день... в моей жизни…; «Опять берусь за перо, чтобы

сказать вам…» (А.С.Пушкин – будущей жене); «Милая Маша, нам надобно

объясниться…» (В. А. Жуковский - М. А. Протасовой). Данная часть может

291

включать самохарактеристику (зачастую нелестную) пишущего: «Вы - ангел-

утешитель, а я не что иное, как неблагодар¬ный…» (А.С.Пушкин – будущей

жене), «Мне часто бывает грустно, когда я обращаюсь на себя и вижу всю

ничтожность свою пред тобою, мой несравненный Александр…» (Н. А.

Захарьина - А. И. Герцену), или описание особого впечатления, произведенного

на него объектом своих чувств: «Я удручен счастьем, моя слабая земная грудь

едва в состоянии перенесть все блаженство, весь рай, которым даришь ты

меня» (А.И. Герцен – Н.А.Захарьиной). Кроме того, в этой части послания

может содержаться описание предшествующей объяснению ситуации: «Ты

благословила меня, когда я пошел, но вряд заметила ли, что тогда было со

мной, я приподнял руку, хотел благословить тебя, взглянул, и рука опустилась,

передо мной стоял ангел, чистый, Божий - молиться ему, - а благословляет он, и

я не поднял руку» (А.И. Герцен – Н.А.Захарьиной). Вводная часть может

отсутствовать совсем, и в этом случае объяснение включается в текст письма:

«Наконец-то вы и Бог сжалились надо мною. О, если бы вы знали, чего мне

стоило ваше долгое молчание. Первое письмо мое пошло к вам 3-го сент. (в

пят.), след. 6 (в понед.), вы получили его […] как сильно люблю я вас»

(Белинский – будущей жене);

- основную часть – само объяснение. Оно, в свою очередь, содержит

личное местоимение в форме I лица единственного числа, далее следует

перформативный глагол «любить» в форме I лица единственного числа,

наконец, личное местоимение в форме 2 лица единственного или

множественного числа Родительного падежа (два последних компонента порой

менются местами): «Я люблю тебя» (В. С. Соловьев - Е. В. Романовой); «Я

люблю вас» (Г. И. Успенский - А. В. Бараевой). В данной части зачастую

содержится указание на степень испытываемого адресантом любовного

чувства: «Как только могу любить человеческое существо, а может быть и

сильнее, сильнее, чем должен» (В. С. Соловьев - Е. В. Романовой); «Я хотел

сказать вам только, что много люблю вас…» (И. П. Галахов - М. Л. Огаревой).

292

Сакраментальная для данного жанра фраза «Я люблю тебя» может быть

заменена на другую семантически сходную фразу, содержащую

перформативный глагол «любить»: «Чем боле я думаю, тем сильнее

убеждаюсь, что мое существование не может быть отделено от ваше¬го: я

создан для того, чтобы любить вас и следовать за вами» (А.С.Пушкин –

Н.Гончаровой), «Итак, ради Бога, как это ни странно кажется тебе - все, что я

делаю, - если даже и злюсь, - все это исходит из любви к тебе, настоящей

любви, пойми ты это, и верь... без всяких дурных мыслей о себе (так как ты о

себе плохо думаешь)...» (Г. И. Успенский - А. В. Бараевой) либо слово–синоним

данного перформатива: «О, мой Александр! Что может сравниться с то¬бою?

Что может заменить тебя? Если б ты и не любил меня, я боготворю тебя; мое

блаженство безгра¬нично тем, что ты есть, что я тебя знаю, что я умею любить

тебя. Несравненный, неподражаемый! И измерь же ты сам весь рай души моей,

когда я могу назвать тебя моим Александром! Будь моим до гроба, а я твоя,

твоя навеки! Твоя, твоя! Твоею на земле, твоею и в небесах!» (Н. А. Захарьина -

А. И. Герцену) Эта часть является обязательной для данного РЖ. Именно по

наличию данной формулировки определяется статус высказываний как

реализаций исследуемого РЖ;

- заключительную часть.

Являясь необязательной, эта часть в любовных письмах чаще реализуется

в виде вопросов о взаимности чувств, предложением брака, просьбы о

скорейшем ответном послании: «Скажите, как честный человек, хотите ли вы

быть моей женой» (К.Н. Толстой – С. Берс). Заключительная часть РЖ

объяснение в любви представлена в исследуемых письмах о любви крайне

редко и всегда не в полной форме – возможно указание на ожидание ответа от

адресата, но, в отличие от устной формы и художественных текстов, сам ответ

в тексте письма, разумеется, не содержится.

Таким образом, РЖ объяснение в любви может функционировать не только как

самостоятельный жанр, закрепленный в устной и письменной речи, но и как

поджанр более объемного жанрового образования «письмо частного

293

характера», сохраняя большинство жанрово-релевантных признаков и не

изменяя основных речевых формул. РЖ объяснение в любви представляет

собой определенный сценарий, за которым закрепляется стандартный набор

речевых действий, оптимальных для достижения коммуникативной цели жанра.


1. Апресян Ю.Д. Перформативы в грамматике и словаре / Ю.Д. Апресян //

ИАН СЛЯ. – 1986. – Т. 45. – № 3. – С 54-62

2. Бахтин М.М. Проблема речевых жанров // Бахтин М.М. Собрание

сочинений в 7т. - Т.5 – М., 1996. - 324с.

3. Лобкова Е.В. Образы любви в жанрах русской речи (на материале

художественной прозы XIX века)// Язык. Человек. Картина мира.

Лингвоантропологические и философские очерки. – Омск, 2006. - С.175 –208

4. Любовь в письмах выдающихся людей XVIII и XIX века. - М., 1996

5. Шмелева Т.В. Модель речевого жанра// Жанры речи – Саратов, 1997. -

С.88-99

НАШИ АВТОРЫ ------------------------------------------------------------------------------------- 1. Алтухова Татьяна Владимировна, стажер-исследователь кафедры теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 2. Антонова Анна Викторовна, студент 4 курса Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 3. Ахалина Кристина Николаевна, студент 5 курса Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 4. Барышева Евгения Леонидовна, аспирант кафедры русского языка Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 5. Бушев Александр Борисович, доктор филол. наук, профессор кафедры гуманитарных, социально-экономических и естественно-научных дисциплин СПбГИЭУ в г. Тверь, Россия. 6. Gallo Jan., PhDr., Csc, Univerzita Konštantina Filozofa v Nitre, Filozofická fakulta, katedra rusistiky, Slovenská republika. 7. Грунина Людмила Петровна, канд. филол. наук, доцент кафедры теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного

294

университета, Кемерово, Россия. 8. Деканова Эва, канд. филол. наук, доцент кафедры русистики Университета Константина Философа в Нитре, Словацкая Республика. 9. Дементьянова Анна Михайловна, аспирант кафедры теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 10. Евпак Евгений Владимирович, канд. филол. наук, доцент, зав. кафедрой теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 11. Ковалевская Татьяна Николаевна, председатель Чешского национально-культурного общества "Незабудка", Чита, Россия. 12. Копчакова Славка, канд. филос. наук, Институт русистики, украинистики и славистики Прешовского университета, Прешов, Словацкая Республика. 13. Корина Наталия Борисовна, канд. филол. наук, доцент, Университет Константина Философа в Нитре, Словацкая Республика. 14. Лебедева Наталья Борисовна, доктор филол. наук, профессор кафедры теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного университета, член-корр. САН ВШ, Кемерово, Россия. 15. Литовченко Мария Владимировна, канд. филол. наук, доцент, зав. кафедрой литературы и русского языка КемГУКИ, Кемерово, Россия. 16. Лопушна Станислава, аспирант кафедры русистики Университета им. Константина Философа в Нитре, Словацкая Республика. 17. Маймакова Алмагуль Дильдиновна, канд. Филол. наук, доцент кафедры практического русского языка Казахского национального педагогического университета имени Абая, Алматы, Казахстан. 18. Марковић Јордана, доктор филол. наук, профессор, Университет в Нише, Ниш, Сербия. 19. Мельник Екатерина Анатольевна, ассистент кафедры немецкой филологии Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 20. Милорадовић София, виши научни сарадник, ванредни професор, дијалектолог Београд, Институт за српски језик САНУ / Косовска Митровица, Филозофски факултет Универзитета у Приштини, катедра за српски језик и књижевност, Белград, Сербия. 21. Молнарова Люция, аспирант кафедры русистики, Университет им. Константина Философа в Нитре, Словацкая Республика. 22. Муранска Наталия, канд. филол. наук, доцент кафедры русистики Университета Константина Философа в Нитре, Словацкая Республика. 23. Noga Henryk, dr. hab. prof. UP Instytut Techniki Universytet Pedagogiczny Kraków, Polska. 24. Петрикова Анна, магистр Института русистики, украинистики и славистики Прешовского университета, Словацкая Республика. 25. Полищук Любовь Викторовна, старший преподаватель, Днепропетровский национальный университет им. Олеся Гончара, Днепропетровск, Украина. 26. Pulčár Vlastimil, преподаватель Университета им. Константина Философа в Нитре, Словацкая Республика.

295

27. Рабенко Татьяна Геннадьевна, канд. филол. наук, доцент кафедры общего языкознвния и славянских языков Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 28. Рогова Евгения Николаевна, канд. филол. наук, доцент кафедры теории литературы и зарубежных литератур Кемеровского государственного университета Кемерово, Россия. 29. Рыбникова Елена Евгеньевна, канд. филол. наук, доцент кафедры теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 30. Сермягина Светлана Семеновна, канд. филол. наук, доцент кафедры теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 31. Соколова Яна, канд. филол. наук, профессор, зав. кафедрой русистики Университета Константина Философа в Нитре, Словацкая Республика. 32. Станковић Станислав, магистр филол. наук, Институт сербского языка Сербской академии наук и искусств, Белград, Сербия. 33. Стеванович Светлана Васильевна, канд. филол. наук, доцент кафедры теории языка и славяно-русского языкознания Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 34. Стефанский Евгений Евгеньевич, доктор филол. наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Самарской гуманитарной академии, Самара, Россия. 35. Тимарова Даниэла, аспирант кафедры русистики, Университет Константина Философа в Нитре, Словацкая Республика. 36. Торопчин Глеб Вячеславович, студент 4 курса Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 37. Чеснокова Екатерина Николаевна, студент 3 курса Кемеровского государственного университета Кемерово, Россия. 38. Шишигин Кирилл Александрович, канд. филол. наук, доцент, зав. кафедрой немецкой филологии Кемеровского государственного университета, Кемерово, Россия. 39. Юнаковская Алла Анатольевна, канд. филол. наук, доцент кафедры исторического языкознания Омского государственного университета им. Ф. М. Достоевского, старший научный сотрудник кафедры исторического языкознания, Омск, Россия. 40. Гудакова Яна, канд. филос. наук, Институт русистики, украинистики и славистики Прешовского университета, Прешов, Словацкая Республика.

296

Шишигин К. А. Глаголы с префиксом on- в языке идиш:...

Documents

Transcript of Шишигин К. А. Глаголы с префиксом on- в языке идиш:...